Биргер Алексей Тайна спятившего компьютера (Тайна спятивших компьютеров)

Глава первая Арест «крестного отца»

— Ну и дела! — сказал отец, вернувшийся из Города, куда ездил по делам. — Степанова арестовали, представляете?

— Неужели? — изумились мы с мамой. — Как такое может быть? За что?..

— Говорят, за «наезд», — отец пожал плечами. — Странно это. Мне казалось, у Степанова давно отпала необходимость на кого-либо наезжать…

И, открыв дверцы стенного шкафа, он стал убирать туда подвесной лодочный мотор — в Город отец ездит с острова на собственном катерке, и малая городская пристань как раз напротив нашего острова, Соленый Скит, а сам остров расположен на одном из озер, входящих в систему Волго-Балта. И получается, что с одной стороны (с дальней от нашего дома) — широченная гладь озера, только дальний берег еле виден, а с другой стороны остров граничит, через воду, с Городом и подступающим к нему заповедником, которым и заведует отец, Болдин Леонид Семенович, крупнейшим заповедником на весь северо-запад России. Понятно, что отец не последний человек в наших краях. Сами можете представить, что такое полновластный хозяин заповедника, чащобы которого обступают Город практически с трех сторон, охотничьи угодья которого, с их охотничьими «гостевыми комплексами» раньше считались «объектом ЦК», а теперь объектом всероссийского значения являются. Ссориться с главой такого лесного царства — последнее дело, и, конечно, отец вполне спокойно мог бы не снимать мотор с катерка, а оставлять его в катерке на причале. Но ведь недаром говорят, что береженого Бог бережет. Народ у нас попадается совсем шалый, и тащит порой что ни попадя. Лодочный мотор — огромная ценность по здешним понятиям, и мало ли кто может на него соблазниться.

Насчет Степанова я немало рассказывал — в прошлых историях, которые взяли и сделались книгами. Начинал он, говорят, как самый натуральный бандюга: «для души», дань с местных киосков и торговых палаток собирал за «охрану», а «для дела» имел полномочия одного крупного банка на выколачивание кредитов с должников. С этим банком его отец в свое время свел. Дело в том, что Степанов работал у нас шофером, до того, как из-за всяких кризисов финансирование заповедника урезали и ставку шофера сократили. Служебная «нива» отца уже невесть сколько лет пылится в гараже при одном из «гостевых комплексов» заповедника, и у отца все руки никак не доходят её починить. То есть, в заповеднике такая жизнь, что и без всяких ставок прожить можно, и, скажем, кабанья ветчина у нас никогда не переводится, и не было ещё такого Нового года, чтобы мама не подала на стол дикого гуся под брусничным или клюквенным соусом. А деньги, и немалые (по понятиям наших мест, во всяком случае), отец всегда мог заработать и как егерь — организатор охоты для купивших лицензию на отстрел кабана или лося, и как проводник по сотням квадратных километров дикого леса, мимо медвежьих берлог и волчьих логов, до исторически памятных мест. «До мест боевой и религиозной славы», как пошучивает отец. И в самом деле, в глубине заповедника есть и древние могилы святых отшельников, и чудотворные источники, и много ещё чего. На одной из окраин заповедника, в старом русле реки Удолицы, нашлись и следы древних поселений славян, там даже археологи копали, и много чего нарыли, да и мы время от времени находим там то позеленевшие медные монетки и острия стрел, то костяные изделия, а разок нашли даже женские украшения: очень крупные серьги и нечто вроде обруча на голову. В других местах можно найти следы битв самых разных времен и проходивших войск. И это тоже привлекает немало любопытных. А соваться в огромный заповедный лес без опытного проводника — это, сами понимаете, можно и голову сложить…

Впрочем, я отвлекся от Степанова. А со Степановым история вышла такая. Отец, по его просьбе, переговорил с одним банкиром, неплохо знакомым отцу. Этот банкир любил отдых «на природе» и охоту, и каждый год недели на две приезжал в самый роскошный гостевой комплекс, с лицензией на отстрел того или иного зверя. Банкир на Степанова поглядел и решил, что из такого мужика «выйдет толк», и дал ему «старт в новую жизнь». Степанов случая не упустил. Через два-три года он взял в аренду, а потом и выкупил у Города старинные, семнадцатого века, торговые ряды, отреставрировал их и превратил в современный удобный рынок, перекрыв внутренний двор этих рядов (их галереи образуют замкнутый четырехугольник) стеклянным куполом. Со всех торговцев на рынке он собирал дань, которая, надо понимать, была повыше официально назначаемой платы за торговое место, но при этом и порядок на рынке установился. Раньше это был какой-то хаос из самых разнообразных продуктов, товаров, прилавков, лотков, перевернутых ящиков, с которых торговали вяленой рыбой и семечками, и груд мусора, которые каждый день сгребали в сторонку, поближе к мусорным контейнерам, но вывозили редко. Освоив рынок, Степанов развернулся во всю мочь, и сейчас ему принадлежали несколько заводиков в округе, старый туристский теплоход, навечно пришвартованный к городской пристани и превращенный в круглосуточный ресторан, гостиница «Княжеская» (бывшая «Интурист»; несколько мордоворотов Степанова с приплюснутыми боксерскими носами обязаны были по очереди дежурить у дверей гостиницы в золоченой форме швейцара, и очень они это дело не любили, потому что в этой форме казались себе шутами гороховыми, но ослушаться босса, естественно, не осмеливались), ювелирный магазин и ещё куча всего. В частности, он стал совладельцем (а практически, главным владельцем) самой крупной городской газеты. Отец, случалось, с кислой усмешкой называл Степанова «наш крестный папочка местного разлива», но при этом отмечал, что «в Степанове всегда есть что-то мальчишеское, и он намного лучше большинства банкиров, чиновников и «братков», с которыми мне приходится иметь дело».

И с милицией, да и с ФСБ у Степанова за последнее время отношения наладились. Если раньше он был для них головной болью и бельмом на глазу и они с удовольствием укатали бы его на всю катушку, сумей доказать его причастность хоть к одному из криминальных «подвигов», да только были вынуждены отпускать его за недостатком улик, то теперь Степанов играл по цивилизованным правилам и даже помогал поддерживать порядок в городе. Решил, видимо, что ему самому так будет спокойней: ведь раз он занимается легальным бизнесом, то чем меньше криминала вокруг, тем лучше. Несколько раз его «охрана» действовала сообща с милицией и другими службами, утихомиривая «отморозков», от которых никому житься не было. Степанов даже создал фонд помощи семьям сотрудников милиции, погибших или покалеченных при исполнении служебных обязанностей.

С налоговыми службами у него до сих пор сохранялись несколько напряженные отношения (Степанов, как любой бизнесмен, налоги платить не любил), но и там, вроде, ситуация понемногу выравнивалась.

Поэтому известие об аресте Степанова грянуло для нас громом с ясного неба.

— Что за наезд? — спросила мама.

— Откуда мне знать? — ответил отец. — Я ни с кем из милиции не виделся. А в городе разное говорят. Есть даже слух, что наконец раскрутили до Степанова всю ниточку от убийства Коня.

«Конь» (все так привыкли называть его «Конем», что уж не упомню точно его имени; что фамилия у него была Шлыков, это да, а вот звали… Николай, по-моему) возглавлял крупнейшую в Городе (после степановских, разумеется, структур) «бригаду» по вышибанию долгов и был убит года два или три назад. Его изрешетили из автоматов прямо на главной улице Города, Свято-Никольской. Кое-кто грешил на Степанова: мол, и конкурент ему был ни к чему, и, вообще, этот Конь был оторванный и отказывался переходить на игру по цивилизованным правилам, что Степанова совсем не устраивало. Но была и другая версия: что Конь перешел дорогу какой-то могучей группировке из одной из двух столиц, Москвы или Питера. Мол, его просили не влезать не на свою территорию и от таких-то людей отлезть, потому что за этими людьми «крыша» не чета его «бригаде», а ему все было по фигу. Вот его и «проучили». Да и почерк, говорили, больше похож на столичную «братву», чем на ребяток Степанова. Как бы то ни было, это убийство до сих пор оставалось в памяти и обсуждали его почти с таким же волнением, как и два-три года назад, ведь заказные убийства, да ещё напоказ, внаглую — вещь очень редкая для наших краев. Отец и с милицией общался (в лице Алексея Николаевича, начальника нашего РОВД, очень славного мужика), и с новым начальником местного ФСБ, Михаилом Дмитриевичем Зозулиным, совсем молодым еще, но очень дельным парнем, был в отношениях почти дружеских. И мы знали, что следствие все-таки больше склоняется к версии о том, что убийство Коня — дело рук какой-то столичной группировки.

И тут — на тебе!

— По-моему, насчет Коня — это полная чушь! — сказал я.

— Ну, что там чушь, а что не чушь, не нам судить, — сказал отец. — А где Ванька? В компьютере опять сидит?

Ванька, мой младший брат, «сидел в компьютере» с тех самых пор, как этот компьютер у нас появился, а появился он у нас около месяца назад. И был, кстати, подарком Степанова. После того, как мы его выручили, раскрыв, с помощью нашей сороки Брюса Уиллиса (Брюс — это он, и я предпочитаю говорить «с нашим сороком», хотя взрослые и убеждают меня, что это неправильно) ограбление его ювелирного магазина, он стал ломать голову, чем бы нас отблагодарить. Компьютер давно был нужен отцу, чтобы привести в порядок многолетние результаты наблюдений за жизнью заповедника, но все никак не удавалось выкроить денег на хорошую современную «машину». Дядя Сережа Егоров, отец Фантика (полностью — Фаины Егоровой, нашей подруги), и сам биолог, сокурсник отца, советовал отцу обратиться к англичанам, с которыми у отца были прочные связи: они, мол, не откажут коллеге, найдут способ убедить какой-нибудь международный фонд поддержки науки и защиты природы купить смотрителю крупнейшего заповедника и известному специалисту мощный компьютер, да ещё можно будет гарантировать, что компьютер достанется «без червоточинки», ведь покупая компьютер в наших краях, у местных «дистрибьюторов», можно ещё так нарваться! Останешься без денег и с грудой металла на руках!.. Отец, в принципе, склонялся к этому варианту, а сам жалел, что, когда был в Лондоне, не приглядел компьютер на Тоттенхем Корт Роуд, улице главных магазинов всякой техники. Там, рассказывал он, есть и магазин, специализирующийся на русских туристах. Все надписи в магазине не только на английском, но и на русском, персонал знает русский язык, телевизоры заранее отлажены так, чтобы принимать именно российские программы и к паспортам на любую технику есть вкладыши на русском. Но отец представил, как он будет переться с огромным компьютером на самолете, а потом из Москвы до дому, и ему стало не по себе. Он вообще любит налегке путешествовать.

— Хотя ничего страшного ведь не было бы! — вздыхал он теперь. Процессор, монитор и настольный принтер — они объемные, а не тяжелые. «Мышь» и клавиатура вообще не были бы проблемой. И деньги ведь были — мне заплатили и за моли доклады на симпозиуме, и просто как участник симпозиума я кое-что получил… Когда-то ещё теперь случай представится?

— Ничего, ещё не раз съездишь, — утешали его мы.

— Там меня и отправят ещё раз! — усмехался отец. — Ведь и та поездка мне перепала… не просто так, конечно.

Отец почти не сомневался, что в списки едущих в Англию его включил лично Степан Артемович Угрюмый, министр лесного хозяйства, потеснив ради отца какого-то чиновника. Угрюмый (вот уж действительно случай, когда фамилия напрочь не соответствовала её обладателю, здоровенному веселому мужику родом из Сибири), очень хорошо относился к отцу, любил наезжать в гостевые комплексы заповедника и охотиться. А уж когда во время его последнего визита мы спасли его от наемных убийц, шедших за ним по следам, он, конечно, посчитал себя просто обязанным отблагодарить отца. Иначе с чего бы, считал отец, в высокую делегацию включили человека из провинции, пусть и хорошего специалиста?

— Допустим, твоя первая поездка — целиком заслуга Угрюмого, возражала мама. — Но ведь ты там сошелся с крупными учеными, руководителями заповедников в разных странах, и они очень высоко тебя оценили, действительно, отец задружил не только с англичанами, но и с канадцами, американцами и одним французом. — Ты с ними переписываешься, и они ведь известили тебя, что хотят опять тебя пригласить, за счет этого их научного центра, а то и Кембриджа.

— Ну, пока они все организуют и оформят, много воды утечет, — махал рукой отец. Но, мне кажется, он больше для виду ворчал — как говорится, «чтоб не сглазить» — а в глубине души надеялся на скорую поездку.

Я все это к тому, что вопрос покупки компьютера стоял с большой остротой, но тут он вдруг взял и отпал. Явился Степанов, со своей крокодильей ухмылкой, с двумя своими громилами, тащившими большие картонные ящики. Топа, наш «кавказец», великолепный сторож и волкодав, к Степанову успел привыкнуть, а вот его громил встретил неласково, и отцу пришлось утихомиривать его, чтобы громилы смогли зайти в дом.

— Приветствую, хозя… Семеныч! — и Степанов, как всегда, когда, по старой памяти, машинально пытался обратиться к отцу «хозяин», малость смутился. — Вот, понимаете, настала мне пора оргтехнику менять на более современную, я и подумал, что, может, вам компьютер будет в самое оно. К нему тут и принтер, и сканер, и всякая другая хреновина… то есть, периферия. А если машинка помощнее нужна, так я организую, а эта пусть пацанам останется. Ведь Борька — он голова, вот пусть и учится всяким офисным и бухгалтерским программам, а младшему можно и компьютерные игры гонять.

Говоря, что я — «голова», Степанов имел в виду тот случай, когда я его поразил, хотя, если честно, я не сделал ничего особенного. Требовалось кое-что подсчитать, вот я и подсчитал. Но Степанов разгорячился и расшумелся, что у меня настоящий талант бухгалтера, да что там — гений, и он готов оплатить мое обучение в лучшем финансовом колледже хоть Москвы, хоть другого города, чтобы потом я стал у него главным бухгалтером и даже финансовым директором. Честно сказать, мне нравится считать и складывать цифры, и профессия, связанная с финансами, меня совсем не отталкивает, хотя мне все равно кажется, что Степанов преувеличил. Но в любом случае приятно, когда тебя так ценят.

И, разумеется, от компьютера мы отказываться не стали. Отец решил отложить работу над архивами до поры «мыла» на воде. То есть, до той поры, когда начинает устанавливаться лед, и остров на неделю-полторы, до крепкого льда, оказывается отрезанным от мира: по ломающемуся льду ни на лодке не пройдешь, лодка вязнет, ни пешком не перебежишь, провалишься. Отец думал сначала, что на эти десять дней ледостава нам лучше переселиться в гостевой комплекс, по последней воде, чтобы не оставлять заповедник без присмотра, а потом решил, что ничего с заповедником не сделается, пожить отрезанными от мира будет даже лучше. И как раз делать будет нечего, и он за это время очень многое сможет перенести в компьютерную базу данных. А иначе, учитывая каждодневную суету, он год будет возиться, работая над архивами в неделю по чайной ложке.

И вот, пока отца «заедала текучка», компьютер оккупировали мы с Ванькой. А в основном, Ванька. Он освоил основы работы с компьютером на удивление быстро, и теперь мог просиживать часами, лазая по разным программам и играя в разные игры. Можно сказать, он потонул в компьютере. Он ведь вообще заводной и увлекающийся, и в компьютер врезался с таким же азартом, с каким в футбол после школы играл. Да, хорошо еще, что он не перестал играть в футбол, это у него вроде хорошей физической встряски получалось, иначе бы он вообще загнулся. Он и так к вечеру ходил обалделый, с дикими глазами. Раза два, когда родители пытались оторвать его от компьютера, он даже устроил им скандал с воплями. Но отца на психику не возьмешь. Он спокойно и сурово предупредил моего братца, что ещё один такой «закидон» — и Ванька будет отлучен от компьютера, если не навсегда, то надолго, без права помилования. После этого Ванька поутих, но у компьютера все равно торчал как приклеенный, каждую свободную минуту.

Вот все это и означал мамин ответ, что «Ванька в компьютере».

Отец поглядел на часы.

— Так обедать уже пора!.. Борька, извлекай Ивана Леонидовича.

Я кивнул и отправился в «компьютерную» — комнату рядом с отцовским кабинетом. Как я рассказывал в других историях, дом у нас замечательный. Построен он из дерева в девятнадцатом веке, на огромном каменном основании, оставшемся от семнадцатого, это основание вернее назвать полуподвальным или цокольным этажом, чем фундаментом, сложен из могучих бревен, мореных особым образом так, чтобы их никакая гниль не брала, и весь покрыт красивой резьбой. На два его этажа приходится порядка двадцати комнат и комнаток, так что, сами понимаете, есть, где развернуться. Кое-какие помещения, особенно второго этажа, ещё не отремонтированы. Но до всего черед дойдет, ведь мы не так уж давно приобрели этот дом и переехали в него.

Когда я вошел в «компьютерную», Ванька то отчаянно щелкал «мышью», то барабанил по клавиатуре.

— Слушай! — он повернул ко мне побледневшее лицо. — С компьютером что-то неладное. Спятил он, что ли?

Загрузка...