Тайна старого Сагаморы

Часть вторая Белая Пума

Снова наступил рассвет, и, как бывает это всегда, на смену ему пришел день… А когда встретился он с идущим навстречу вечером, на опушке темного леса снова запылал костер.

— Было уже лето в цветении своих первых дней, — продолжал Сагамор рассказ. — Прерии сменили свой светло-зеленый наряд на более темный, по которому яркими красками разбросались цветы. Стаи уток и гусей все чаще пересекали голубое небо с юга на север, с востока на запад. Все в природе говорило о силе и жажде жизни. Только в душе моей не было просвета. Сжигаемый чувством мести, я не находил себе покоя. По ночам сон уходил от моего изголовья, и мне слышались шаги Кровавого Тома, его голос, полный злобы и ненависти. И однажды, не вытерпев, обратился я к вождю племени Черной Туче:

— Разреши, отец, мне уехать. Я должен оплатить долг, который тяжелым грузом гнетет мое сердце. Потом, поверь, останусь с вами до конца своей жизни.

— Кому должен мой сын, — спросил Черная Туча, — и как велик этот долг?

— Я должен расплатиться с Кровавым Томом, охотником за скальпами.

— Это тот, что снял скальп с Тройного Медведя?

— Тот самый, отец.

— Тот, что оскальпировал Крученого Волоса?

— Тот самый, отец.

— Тогда поезжай, сын мой, и не забудь, что ты наш брат и наша помощь всегда с тобой.

Подняв руку в знак прощания, что было древним обычаем индейцев, я почувствовал вдруг, что кто-то коснулся моего плеча. За мной стоял Крученый Волос.

— Мой брат позволит сопутствовать ему на тропе мести?

— Крученый Волос хочет подвергнуть свою жизнь опасности?

Воин молча посмотрел на меня, а потом произнес:

— Жизнь моего брата — это моя жизнь. Смерть его будет смертью Крученого Волоса. Мы пойдем вместе. Я буду ждать моего брата у дороги…

Возвратившись в свой типи, я прихватил кое-что из одежды, в которой большей частью ходят белые охотники, заткнул за кожаный пояс пистолеты, перебросил за плечи мешок с продуктами и, откинув входную полсть, свистнул. Раздалось радостное ржание, и через минуту ко мне легкой рысью подбежал мой верный конь. Быстро оседлав его, я проверил подпругу и, не касаясь стремян, вскочил в седло.

На краю деревни меня ожидал Крученый Волос. Он неподвижно сидел на своем косматом мустанге и смотрел вдаль, туда, где земля и небо соединяются в крепком объятии. Одет он был легко, без всяких украшений и отличий племени. Когда в молчании, бок о бок, направились мы в сторону безбрежной дали, я оглянулся. У последнего типи стояла Цветок Прерий. Окутанная темнотой, она была похожа на изваяние. Я поднял руку в прощальном привете. Она ответила тем же, не сказав ни слова, не проронив ни одной слезы, хотя и знала, что из этой поездки я могу не вернуться. Скорбь индианок нема. Они оплакивают только мертвых.

Прошло уже много времени с тех пор, как я стал полноправным членом семьи чироков. Пребывание в племени наполнило меня любовью к прериям и огромным уважением к моим новым друзьям. Меня покоряло их знание леса, их любование природой. Они могут не только предсказать погоду по поведению растений, но и понимают разговор птиц, разгадывают тайну следа, историю каждой тропы.

Моя новая жизнь целиком захватила меня. Для полного счастья не хватало только женских рук в моем типи. Мечта о скво крепла во мне с каждым взглядом, обращенным на меня дочерью вождя — Цветком Прерий. Она казалась мне идеалом красоты, настоящей Богиней Охоты, как я называл ее в своих мечтах. И хотя простое платье из лосиной кожи доходило бахромой до самых ступней ног девушки, оно не могло скрыть стройности и гибкости ее фигуры. А сами ступни, обутые в вышитые мокасины, как легко и неслышно касались они земли…

Я знал, что люблю ее.

И теперь, покидая деревню и оглядываясь на безмолвную фигурку, корил себя за то, что не попросил у Черной Тучи руки его дочери, не признался ему в своих к ней чувствах.

— Спускается ночь, — прервал мои размышления Крученый Волос, — давай разбивать лагерь.

Не дожидаясь ответа, он соскочил с коня и пошел собирать сухие ветви и сухой бизоний навоз для костра. Место, на котором мы остановились, было маленькой ложбинкой, поросшей деревьями. С одной ее стороны протекал довольно быстрый ручеек, а с другой возвышалась отвесная стена каньона.

Кони, отпущенные на свободу, сразу же направились к ручью, а мы занялись приготовлением ужина. Костер, как требовала того обстановка, разожгли небольшой, только чтобы можно было запечь кусок бизоньего мяса. В тревожные времена, когда не знаешь, встретишь друга или недруга, большой костер опасен — он может привлечь нежданного гостя.

После скромного ужина мы завернулись в одеяла, сотканные индейскими женщинами из бизоньей шерсти, и приготовились к тому, чтобы брат смерти — сон сковал наши веки. Но если Крученый Волос сразу и надолго попал в его объятия, то мне это не удавалось. Когда я открыл глаза, языки пламени еще продолжали освещать верхушки ближайших деревьев, дрожащих и гнущихся, словно от сознания близости к их извечному врагу — огню. Великое безмолвие ночи, спустившееся над нами, нарушалось лишь пугливым перешептыванием леса да звуками падающей воды. Это приютивший нас ручеек, добежав до скалы, срывался с ее острых уступов. Его водяные косы, сверкая подобно молниям и блестя брызгами, казались в освещении догоравшего костра звездной тучей, проносившейся над ложбинкой.

Пламя костра уже угасало, когда я почувствовал, что снова погружаюсь в сон. Сквозь прикрытые веки увидел, как огонь, еще раз вспыхнув, выстрелил снопом искр и замер…

Когда на востоке пробудился день, мы оседлали коней и взяли направление на север. Переправившись через реку Теннесси, решили податься в сторону цепи гор, которые виднелись на горизонте, словно огромные пни, вывороченные бурей. К северу дорогу преградил глубокий овраг. Края его обрамляли купы деревьев, за которыми простирались, резко вычерчиваясь на фоне неба, освещенные солнцем гранитные скалы. Шагах в двух-трех под нами извивалась в длинной перспективе на запад черная страшная пропасть. В ее глубине — мрак и безмолвие.

Крученый Волос поднял руку и указал на запад:

— Завтра пойдем туда. За поворотом этого каньона поселение бледнолицых. Сегодня заночуем на краю этой пропасти.

Без слов мы расседлали коней.

— Пусть Крученый Волос разожжет костер, а я поищу мяса, — предложил я.

Молчаливый кивок головы воина был мне ответом. Взяв ружье, я направился в сторону темного каньона в надежде найти на его дне толсторогого горного козла. На краю ущелья я заметил желоб, выдолбленный в гранитной стене потоками воды. Опираясь о его края и хватаясь руками за выступающие скальные изломы, я стал спускаться вниз. Каждое мое движение сопровождалось грохотом срывающегося и летящего вниз булыжника. Надо было быть предельно внимательным, чтобы вместе с падающей лавиной не угодить на дно ущелья самому. Слишком поздно я понял, что выбрал самую трудную дорогу и что теперь должен спускаться уже ниже, так как возвращаться обратно по этому желобу просто невозможно.

Прижимаясь к стене и нащупывая ногами щели, я наконец добрался до места, где можно было перевести дыхание. Кожа на моих ладонях висела лохмотьями, а мышцы ног и рук горели таким огнем, будто были опущены в горящие угли. Чуть отдышавшись, я позволил себе оглянуться вокруг. Прямо под ногами светилась гладкая стена без щелей и выступов. Правда, в каких-нибудь шести метрах пониже виднелась маленькая скальная площадка. Но как добраться до нее?

«Только собственной глупости я обязан своим положением, — думал я, — и если Крученый Волос не найдет меня, то так и сдохну на этой стене».

Приподняв, насколько это было возможно, лицо вверх, я крикнул. Многократное эхо повторило мой зов о помощи. Крича раз за разом, я с надеждой вглядывался в края обрыва — не появится ли из-за них лицо друга, но нет, уши мои слышали только отзвуки собственного голоса, а глаза ловили край уже потемневшего неба.

И вдруг, когда надежда была уже вконец потеряна, на самом краю обрыва показалась голова.

— Пусть мой брат еще немного продержится, — раздался голос Крученого Волоса.

Словно горная коза, он начал быстро спускаться по отвесной стене каньона и через минуту был уже рядом со мной. Я указал ему на скальный выступ.

— Будем спускаться туда, — сказал он.

Прикрепив лассо к выступающему валуну, на котором мы стояли, Крученый Волос сбросил другой конец вниз и, проворный, как белка, начал, опираясь плечами о стену и наклонив голову, спускаться, пока не достиг уровня манящей к себе ниши. И хоть расстояние до нее было не меньше шестнадцати футов, он стремительным броском напружившегося тела достиг едва выступающей части скалы. Мгновение Крученый Волос балансировал, устанавливая равновесие. Сердце мое замерло. Но он уже успел ухватиться за какой-то незначительный выступ и замер.

Втиснувшись в самый угол выступа так, чтобы как можно больше оставить места мне, он крикнул:

— Теперь твоя очередь, брат!

Напрягшись всем телом и последовав его примеру, я спустился по ременному лассо.

— Теперь, — учил меня мой друг, — как можно сильнее упрись пальцами ног в расщелины и… прыгай.

Только стыд перед воином помог мне справиться со страхом. Прыгнув и разорвав о скалу одежду, я соскользнул до уровня ниши со скоростью стрелы и грудью упал на скользкий камень. И тут почувствовал, что сползаю в пропасть. Крученый Волос схватил меня за плечо. Продолжая сползать, я тянул его за собой, но он, не отпуская меня, все крепче впиваясь в мое плечо и задыхаясь от напряжения, изо всех сил прижимался к стене. Голова и грудь его свисали над пропастью. Зацепившись рукой за один из выступов, он уперся в него и, задерживаясь ценой необыкновенных усилий, достиг равновесия. Мне казалось, что время идет бесконечно долго, что Крученый Волос, измученный до предела, откажется от дальнейшей борьбы и выпустит меня. Но верный друг вонзил свои стальные пальцы в мое плечо и боролся, боролся до последних сил.

И вот наконец страшная борьба за жизнь позади. Мы сидим на твердой земле. Сидим рядом, не говоря ни слова. Я посмотрел другу в лицо, взгляды наши скрестились. Этого короткого мгновения было достаточно для того, чтобы до конца понять друг друга. Когда легкими склонами добрались мы до своего лагеря, с огромным удовлетворением растянулись у костра. Чистый поток бормотавшего поблизости ручейка, обдавая своей пеной прибрежные камни, навевал ни с чем не сравнимое чувство покоя и отдыха. Его убаюкивающая мелодия нарушалась только доносившимися изредка криками совы, испуганной блеском огня.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди.

— Что угнетает моего брата? Неужели мысли его все еще кружатся вокруг скального выступа?

— Нет, брат мой, другое тревожит мое сердце.

— Может, брат мой думает о месте пребывания белых?

— Мои мысли витают в другом направлении.

— Крученый Волос знает — в сердце брата поселилась грусть. Но разве не знает он, что счастье не разбивается расстоянием? Мои глаза хорошо видят — мои брат в плену у любви.

Я усмехнулся:

— Знаю, Крученый Волос умеет читать мысли. Но девушка, что поселилась в моем сердце, не захочет разделить со мной мой типи.

— Цветок Прерий только и ждет той минуты.

— Откуда это известно моему брату?

— Об этом говорят взгляды Цветка Прерий, которые бросает она на Белую Пуму. Вся деревня читает их.

Крученый Волос замолчал. Молчал и я. Да и какими словами мог я выразить переполнявшее меня счастье. Треск поленьев, пожираемых огнем костра, казался мне музыкой, а ветер, подувший со стороны гор, который с каждой минутой становился все сильнее, я принимал за ласку девичьих рук.

Не заметил я и первых капель дождя, зашумевших по листьям деревьев. Спал ли в эту ночь, сомкнул ли глаза — не знаю. Только с рассветом, когда увидел, как поднялся закутавшийся в теплую попону мой Друг, почувствовал, что продрог. Дождь лил как из ведра. Пронзительный, проникающий до мозга костей ветер полз вдоль долины, заслоняя горы свинцовыми тучами и наполняя воздух зловещим шепотом.

Мы оседлали коней задолго до того, как солнце показало свой лик из-за гор, чтобы золотыми лучами пронизать тучи, несшиеся в прерию, как стадо испуганных антилоп.

Наш путь лежал в сторону форта Питт.

Когда показались первые крыши домов, Крученый Волос подъехал ко мне вплотную, и я увидел, как на его побледневшем лице заблестели глаза. Подняв руку вверх, он начал говорить взволнованно, не переводя дыхания:

— Когда Кровавый Том снял с моей головы скальп, я погибал. Темнота уже обволакивала мой мозг, а дух, дорогой телу человека, готовился оставить меня, чтобы вступить на Тропу Умерших, как вдруг ты задержал его и вернул меня к жизни. Я снова вижу небо, землю, пасущихся на ней бизонов. Я снова живу в своем типи, вижу, как моя скво приносит дрова и разжигает очаг, как в котле шкворчит жир. Праздничный дым из трубки снова заполняет мне легкие. Голоса мудрых старцев вразумляют меня. Меня снова радуют песни молодежи, звучание барабанов, ласковое солнце, посылающее на меня свое тепло.

Я положил свою руку на плечо Крученого Волоса.

— Слова моего брата согревают мне сердце, подобно весеннему теплу. Знаю, что ты друг мой и брат, что твоя кровь стала моей кровью, однако мы должны расстаться, в форт я пойду один.

— Когда Добрый Дух будет снисходителен ко мне и позволит увидеться с тобой, брат мой, я буду около тебя. Три дня и три ночи буду идти по твоему следу. Я буду ждать тебя…

Сагамор задумался.

Густой мрак, окутавший опушку леса, словно бы отделил сидящих на ней друзей от всего внешнего мира. Словно бы жизнь для них существовала только в круге, образовавшемся вокруг костра. В такие минуты человек особенно склонен к воспоминаниям и мысли его текут словно воды ручья, не останавливаясь и не убыстряя хода.

— Форт Питт пользовался любовью у пограничных охотников, которые выменивали здесь шкуры на свиней, порох и другие вещи, вплоть до огненной воды в любом количестве, — продолжал старый вождь, ни на кого не глядя. — Я смело въехал в город. По обеим сторонам песчаной дорожки стояли деревянные дома с плоскими крышами, похожие друг на друга. Какая-то часть из них была магазинами. Перед одним из добротных строений я увидел группу разговаривающих мужчин. Одеты они были либо в оленьи куртки, либо в жилеты, наброшенные на толстые шерстяные рубашки. Головы прикрывали шляпы с широкими полями, защищающими от солнца, или меховые шапки. Несколько коней было привязано к барьеру галереи.

Я уверенно направился к людям.

— Спорю на четверть виски, — воскликнул один из них, — что едешь с юга.

— И, наверное, — добавил второй, — первый раз в этой дыре. И, наверное, умираешь от жажды, старик, а?

— Выиграли, приятели, — ответил я и, привязав коня рядом с другими, вошел в лавку. За мной втиснулись и эти двое.

— Яичницу с ветчиной, — бросил я хозяину, стоявшему за стойкой, — а для этих джентльменов два раза веселительного.

Громкие крики признательности были наградой за мою щедрость. Заручившись таким образом симпатией, как видно, старожилов города, я приготовился к нужному мне разговору.

— Как прикажешь себя называть? — спросил один из моих новоявленных друзей.

— Как придется, — ответил я односложно.

— Но ты не охотник и не торговец, — вставил Другой.

— Для удовольствия, наверное, тоже не шляешься, — продолжал допытываться первый, — теперь таскаться здесь небезопасно. Похоже, — он понизил голос, — банда чироков, угнанная за Миссисипи, распалась. Часть краснокожих перебита, часть убежала.

Этого я только и ждал.

— Начальником этого транспорта, — начал я как бы нехотя, — был мой приятель. Интересно бы его повидать.

— Не знаю, кто был начальником, только знаю, что краснокожие добиты не все и стали злыми, как осы. Достаточно только высунуться из форта, чтобы уже смотреть на цветы снизу.

— Хм… что же мне теперь делать? — огорчился я. — А ведь мы сговорились с ним встретиться здесь. Долг я должен был отдать. А может, вы слышали что о нем — его зовут Кровавый Том?

— Так бы и говорил сразу! Кто же не знает Кровавого Тома! Тут он был, и совсем недавно. Часа за два до тебя и уехал.

— А куда направился, не знаешь?

— Не один он был. Упоминали, что едут в соседний форт.

— Жаль, — прошептал я, скрывая радость, — теперь тащись за ними. А не могли бы вы, друзья, указать мне пристанище на ночь?

— Найдешь угол у Старого Билла. Живет он напротив.

Расплатившись за ужин, я попрощался с охотниками и, миновав огромные грязные лужи, часть которых нужно было переходить вброд, остановился перед домом, который с первого взгляда показался мне необитаемым, по крайней мере, лет десять. Постучав раз за разом в тяжелые массивные двери, я наконец услышал человеческий голос:

— Войди, открыто!

Старый Билл сидел в огромной комнате и строгал палочки для копчения рыбы. Дым, выходящий из открытой печи, клубился по углам комнаты и щипал глаза.

— Говорили мне, что могу получить у вас комнату.

— Хорошо тебе сказали. Насколько я понимаю, ты имеешь не пустой карман, — ответил старик.

Я ударил рукой по карману. Раздался звон. Глаза у старика заблестели.

— Ладно, заводи коня в конюшню, там найдешь корм, да возвращайся побыстрее, покажу тебе комнату.

Когда, устроив коня, я возвратился, Старый Билл стоял уже у печи. При блеске огня отлично видна. была его крепкая, с широкими, слегка сутулившимися плечами фигура. Резкие черты лица обрамлялись, как серебряной оправой, прядями длинных, ровно подстриженных на затылке волос. Он проводил меня наверх по шаткой скрипучей лестнице и открыл дверь в одну из комнат, середину которой занимал стол из гладко обработанной березовой коры. Ножки стола — четыре толстых бревна — были намертво прибиты к полу. У стола стояли три треугольные, сделанные наподобие стола табуретки. Две кровати, стоявшие у стены, были из шкур бизона, прикрепленных к таким же бревнам, как и ножки стола.

И хотя в комнате больше ничего не было, она не производила впечатления пустой. Причиной тому, видно, были развешанные по стенам оружие, шкуры зверей, чучела птиц и индейские скальпы.

— Хороши штучки, — сказал Старый Билл, обратив внимание на то, как мой взгляд задержался на скальпах, — имею их около пятидесяти. На востоке мне хорошо за них платят. Золотой интерес лучше, чем мех.

Оскалив желтые зубы и нехорошо засмеявшись, он продолжал:

— Недавно был тут мой старый приятель, компаньон еще со времен борьбы над рекой Огайо, так он даже состояние себе составил. Когда уезжал оттуда, его конь выглядел как мул, так был навьючен скальпами. Какие же у него были скальпы! Загляденье — и со щенков этих красных дьяволов, и с женщин, и даже с воинов. Хвастался, что вырезал половину чироков по дороге к Миссисипи.

— Ты это говоришь о Кровавом Томе?

— Так ты его знаешь? — обрадовался старик.

— Я должен был встретиться с ним здесь, да вот припоздал, а он торопился, видно, и не дождался меня. Придется поехать за ним вслед. Должен я ему. Рассчитаться надо.

— Так это прекрасно! Поедем вместе. Я обещал встретиться с ним у реки Смелой Выдры. Вот повезло! Составим прекрасную компанию. Люблю таких, как Том, а значит, и тебя, если ты его приятель.

Некоторые имеют предубеждение, — продолжал он после небольшой паузы, — что делать состояние таким образом будто бы… одним словом… — старик плюнул в угол комнаты, — дураки… Ну ладно, на сегодня хватит разговоров, разбужу тебя рано.

Когда старик вышел и его шаги затихли внизу, я широко раскрыл окно. Струя свежего воздуха ворвалась в комнату. Ночь была темная, но это не помешало мне рассмотреть контуры конюшни, в которой находился мой конь. Все складывалось как нельзя лучше. Постояв еще несколько минут и убедившись, что позади конюшни нет больше никакого здания и что выход из нее в свободное пространство, граничащее с прерией, я тихо закрыл окно и на цыпочках подошел к кровати. Времени у меня оставалось не так много, но и не мало, чтобы дать отдохнуть уставшему телу. Я с удовольствием растянулся на мягком ложе.

Когда темнота сгустилась почти до ощутимости, я без труда вылез в окно. Несколько минут я стоял, тесно прижавшись к стене, боясь пошевельнуться, чтобы не нарушить разлившегося вокруг покоя и тишины, а еще через несколько ударов сердца был уже рядом со своим конем. Зажав ему ноздри, чтобы не выдал меня радостным ржанием, вывел его на дорогу, рывком оседлал и смело помчался в темноту.

Сон индейца чуток, а тем более если он в засаде. При первых звуках ударов конских копыт о землю Крученый Волос приподнял голову из-за мягкой шкуры бизона и, когда услышал троекратный крик совы, окончательно сбросил с себя дремоту и ползком, по-звериному приблизился ко мне.

— Это ты, мой брат? — услышал я его шепот.

— Тс-с… Я на тропе охотника за скальпами.

— Говори, как было.

Коротко рассказав другу о разговоре с охотниками и знакомстве со Старым Биллом, я поделился своим планом:

— Завтра утром мы вместе с Биллом пойдем за Кровавым Томом. Ты, мой брат, будешь ехать следом за нами. Сейчас я еще не знаю, как удастся нам схватить охотников за скальпами. Но думаю, пока дело дойдет до встречи с Гарри, этот план родится в моей голове. Знает ли мой брат, — спросил я, минуту выждав, — брод на реке Смелой Выдры? Там назначена встреча Кровавого Тома со Старым Биллом.

— Хо! Крученый Волос хорошо знает этот брод и будет ждать там своего брата.

С этими словами он стремительно вскочил на мустанга и растворился в темноте. Переждав, пока замолкнут звуки копыт, я повернул обратно и направился в сторону дома Старого Билла…

Сагамор подбросил ветки в костер, задержал взгляд на группе пихт, стоящих одна возле другой, словно солдаты на опушке леса, внимательно посмотрел на луну, забравшуюся уже высоко в небо, и продолжал:

— Наступило утро. Молча ехали мы со Старым Биллом. Под ритмичное позвякивание конских копыт о камни каждый думал о чем-то своем. Ничто не нарушало пустоты прерий, разве взлетит иной раз испуганный ястреб или выскочит из ближайших кустов очумелый шакал. Не давая отдыха коням, мы беспрерывно погоняли их, и временами казалось, что, не выдержав, они свалятся вместе с нами. Наконец над небольшой речкой, по правой стороне которой виднелись вдали заснеженные вершины гор, а на запад тянулась огромная и волнующаяся, как море, прерия, решено было сделать привал.

Перекусив копченым мясом, мы с удовольствием протянули измученные ноги. Кони же, утолив жажду, беспечно валялись в сочной прибрежной траве. Солнце уже начало спускаться к западу, когда мы снова двинулись в путь. До темноты нам предстояло добраться до брода.

— Не хотел бы я встретиться здесь с краснокожими, — сказал Старый Билл и, с минуту подумав, добавил: — В это время года они как раз шатаются в прериях, охотясь на бизонов.

— Ну, они охотятся сейчас не только на бизонов.

Старый Билл внимательно посмотрел мне в глаза:

— По правде сказать, я удивляюсь, приятель, что до сих пор мы не встретили ни одной их банды. Не нравится мне эта тишина. У меня какое-то злое предчувствие. Все время кажется, что за нами следят. Какое, интересно, племя могло забрести в эти места? Или ты действительно не знаешь? Ну конечно же, чироки — худшие из наихудших. Из их рук еще ни один белый не уходил живым.

Старый Билл снова посмотрел на меня. И, может быть, именно слепящим лучам заходящего солнца обязан я был тем, что он не сумел заглянуть в глубину моих глаз.

Вскоре показалась лента реки, извивающейся между холмами.

— Это и есть река Смелой Выдры? — спросил я.

— Да, но нам еще около часа езды до брода.

Мы подстегнули коней. Пространство между нами и рекой заметно сокращалось. И хоть я всю дорогу усиленно думал, как лучше обезвредить охотников за скальпами, ни одна мысль, как назло, не приходила мне в голову. «Сориентируюсь на месте, — решил я, — в конце концов, что мне терять?»

Проехав некоторое время вдоль русла реки, мы миновали один из острейших ее поворотов, и перед нами открылась небольшая котловина, поросшая деревьями.

— Вот мы и на месте, — сказал Старый Билл и, приложив сложенные ладони ко рту, издал двукратный крик ястреба.

Из леса последовал ответный.

— Есть, едем!

Билл свободно пустил коня. Я поехал следом, на ходу проверяя, легко ли вынимаются пистолеты из-за пояса. «Ну, сейчас начнется». Только подумал, как навстречу из-за дерева показались двое верховых. Кровавого Тома я узнал сразу, другого припомнить не мог. Держался я за спиной Старого Билла, и Гарри не мог узнать меня на расстоянии.

— Привет, Билл, — послышался голос Тома, — а кого это ты, к дьяволу, привез с собой?

— Твоего приятеля. Говорит, что разыскивает тебя.

Таиться дальше не было смысла. Вытащив пистолет, я выдвинулся из-за спины Билла:

— Явился рассчитаться с тобой, Гарри, узнаешь меня?

— Черт… Заремба, ты здесь?

— Как видишь, мой дорогой, появился как раз вовремя, чтобы поговорить с тобой.

— Разговаривай с чертом, а не со мной. — Рука Гарри потянулась к поясу.

Я целился от бедра. Случаю, однако, было угодно, чтобы раздался не выстрел, а сухой треск курка — пистолет не выстрелил. Только успел я выхватить другой, как сухая пятерня Старого Билла сбросила меня с коня. В эту же минуту все трое, навалясь, вязали уже мне руки и ноги моим же собственным лассо.

— Я несказанно благодарен тебе, что ты помнишь о долге и сам явился свести счеты, — издевался Кровавый Том, — долг я, конечно, возьму, но возьму и проценты. Я не принадлежу к тем, кто забывает о том, что ему причитается. Ну а теперь поднимайся, собака, повиснешь на первом суку.

— Как видно, ваша дружба крепче, чем мне показалось с первого взгляда, — засмеялся Старый Билл.

— Да, любовь, видно, дальняя, — поддержал третий, незнакомый мне охотник, — как один увидит другого, так и указывает ему дорогу в ад… Только Гарри — это свой парень, знающий дело, и я охотно помогу ему…

— У нас с ним счеты давние, — ответил Том.

Пока они переговаривались, я успел подняться с земли.

— Однако что мы с ним сделаем, капитан? Может, стоит подбросить генералу? Он такому подарку обрадуется.

— О нет! Он принадлежит только мне, и я не хочу делиться своей добычей даже с генералом. Сам расправлюсь с дезертиром и изменником. Ведь ты явился сюда, — обратился Гарри ко мне, — чтобы уплатить долг мне, как ты сказал? Я постараюсь продлить тебе это удовольствие!

— Делайте с ним что хотите, только побыстрей, у нас времени в обрез, — вмешался Старый Билл.

— Ну что ж, быстрей так быстрей. Давайте-ка украсим им ближайшее деревцо, — засмеялся Том.

Незнакомец, который оказался сержантом армии, подошел к своему коню, отвязал от луки лассо, перебросил его через толстый сук одного из деревьев и, схватив меня за руки, подвел к свисающей петле.

«Это уже конец, — лихорадочно думал я, — надо же было попасть так глупо! Но что случилось с Крученым Волосом? Почему его нет? Почему я должен погибнуть, повиснув на суку, как какой-то прохвост?»

— До встречи в аду, дорогой друг, — издевательски проговорил Том, кивком головы давая знак своим приятелям, чтобы начали натягивать лассо.

Ноги мои оторвались от земли, петля врезалась в тело. У меня перехватило дыхание, и красные пятна закружились перед глазами.

— Не сразу, не сразу, — командовал Том, — дадим ему глотнуть, а потом еще и еще, снова и снова…

В этот момент и донесся до меня военный индейский клич, но так, будто шел он издалека, будто достигал моих ушей через толстый слой ваты. Я почувствовал, что падаю куда-то в темную пропасть, и потерял сознание…

Первое, что увидел я, когда глаза мои снова раскрылись, было склонившееся лицо друга. С наслаждением глотнул я поднесенную к моим губам свежую воду. Горло мое запеклось и болело. Открыв рот, я хотел что-то сказать, но Крученый Волос, приложив палец к губам, приказал мне молчать, а потом движением руки показал в сторону, где, привязанный к дереву, стоял Гарри, а рядом сидели два полуголых чирока. Тут же неподалеку весело потрескивал костер, у которого удобно расположилось около двадцати индейских воинов.

Крученый Волос снова поднес к моим губам кружку с водой, и я почувствовал себя значительно лучше. Опираясь спиной о дерево, под которым лежал и под которым чуть было не распрощался с жизнью, я самостоятельно сел.

Крученый Волос с удовлетворением кивнул головой.

— Мой брат сильный. Он уже сегодня сможет сесть на своего мустанга.

Слова друга хоть и наполнили меня мужской гордостью, хоть и поддерживали мое сознание, но я чувствовал, что каждый вдох давался мне еще нелегко, а неприятный шум в голове путал мысли и продолжал застилать сознание. В течение всего дня я не мог проглотить даже маленького куска пищи. Только на третий день, когда боль в горле совершенно исчезла, утолил мучивший меня голод.

— Сознаюсь, что у меня не было надежды увидеть тебя, — сказал я Крученому Волосу.

— Мой брат не должен был забывать, что рядом с ним его брат по крови. Ему надо было выждать время, чтобы белые занялись шнурком. Напади мы на них раньше, они могли бы убить нашего брата из оружия. Когда глаза наши увидели, как натянулось лассо, мы броском томагавка перерезали его, и мой брат упал на землю. В ту же минуту чироки убрали двух белых. Кровавого Тома взяли живым. Он должен умереть иначе: его смерть должен видеть весь наш народ.

— Откуда мой брат раздобыл воинов?

— Это отряд разведчиков. Он направлялся в прерию на розыски бизонов. Я встретился с ними на второй день после того, как расстался с тобой. Начальник разведчиков — брат моей жены Двойное Дуло. Он выследил еще два отряда Длинных Ножей, которые направились на юг. Нам надо немедленно уведомить об этом Черную Тучу.

— Когда двинемся?

— Если мой брат в состоянии, то сейчас же.

Я встал, подошел к коню, проверил подпругу, а потом, подойдя к Кровавому Тому, сказал:

— Мой долг еще не оплачен. Он существует.

— Правду сказать, существует, — ответил тот нагло.

— Кстати, припомни, Кровавый Том, этот, с повязкой на голове, тебе незнаком?

— Нет. Незнаком.

— А ты вглядись хорошенько. Это ведь Крученый Волос, которого ты скальпировал на Дороге Слез.

— Он жив?..

Губы Кровавого Тома задрожали.

— Как видишь. И чувствует себя настолько хорошо, что может любым способом отправить тебя туда, куда ты не так давно хотел отправить меня…

Приторочив Кровавого Тома к его собственному коню, мы двинулись в дорогу. Один из воинов, ведя запасных коней, оставшихся от белых, направился в деревню, чтобы как можно скорее уведомить Черную Тучу о приближавшемся войске белых, другие, обойдя широким полукольцом форт Питт и оставив нас, тронулись следом за выслеженным ими отрядом.

Минуту спустя я, Крученый Волос и Кровавый Том поехали в сторону нашего лагеря. Ехали без остановки целую ночь, а под утро достигли реки Теннесси. Когда были уже на другом берегу, молчавший до сих пор Кровавый Том вдруг спросил:

— Заремба, ты что же, серьезно решил выдать меня краснокожим дьяволам? Хочешь, чтобы они по-своему издевались надо мной?

— Ты сам стремился к этому всю свою жизнь. Тебе, наверно, знакома поговорка, бытующая в нашем краю: «Кто чем воюет, тот от того и погибнет». Раньше ты снимал скальпы, теперь его снимут с тебя.

— Но ты ведь белый, ты не должен позволить, чтобы эти дикари издевались при тебе над белым. Об одном прошу тебя, будь другом, окажи мне услугу — пусти мне в лоб порцию свинца.

— Не проси у меня ничего. Лучше, пока у тебя есть время, попроси бога, чтобы он простил тебе твои подлости.

— Ты, Заремба, оказывается, еще больший пес, чем я думал.

— Так думаешь только ты. Те же, кого ты ненавидишь, думают обо мне иначе. Моя кровь и моя жизнь принадлежат им — угнетенным чирокам. Умереть ты должен, в этом я уверен, но какое-то предчувствие говорит мне, что это случится не у позорного столба, а от руки того, кого ты больше всего обидел.

Всю жизнь, — продолжал я, — ты руководствовался девизом, что мертвый индеец есть лучший индеец. Отбросив от себя совесть и сомнения, ты, перешагивая через трупы тобой же убитых, создавал свое благополучие. Почему не иначе? Почему не мог, как другие, вступить с ними в торговые отношения, выгодно скупая меха? Или скальпы приносят больший доход при меньших издержках?

— Прекрати морочить мне голову, — взорвался Кровавый Том, — я знал таких, которые торговали с ними и все равно теряли скальпы.

— Знал и я таких. Но по чьей вине это происходило? Не по вине ли тех, кто вел себя с индейцами бесчестно, кто одурачивал их, одурманив водкой?

Гарри молчал, словно не слышал меня, словно не к нему относились мои слова.

Остановку мы сделали на месте нашей первой стоянки. В то время как я занялся костром, Крученый Волос отправился на добычу свежего мяса. Довольно скоро он возвратился с перевешенной через спину коня молодой антилопой.

Первые звезды уже засверкали на темном небе, когда мы отдали добросовестную дань вкусно пахнущему жаркому. Это был наш первый ужин с момента выезда из деревни чироков. Не забыли мы и об арестованном. Некоторое время после того, как развязали его, он растирал задеревеневшие от пут сгибы ладоней, а когда кровь начала бежать по его жилам спокойно, с неистовой жадностью набросился на еду. Вот когда я имел возможность сравнить голодного индейца с голодным белым. Индеец, как бы он ни был. голоден, умеет держать себя за едой с чувством собственного достоинства, не унижаясь в глазах других, не вызывая в них брезгливости.

После того как с ужином было покончено, Крученый Волос привязал пленника к дереву, завернулся в попону и улегся у костра. Рано утром мы снова привязали Кровавого Тома к лошади и двинулись дальше. Местность, по которой мы проезжали, была однообразной. Солнце палило нещадно, и только ветер, который легким дыханием набегал с гор, смягчал дневной зной. Мустанги шли хорошей рысью, почувствовав, видно, конец пути. От звука их копыт то и дело шарахались в сторону испуганные сурки и быстро прятались в своих норках. Иногда попадались антилопы. Выстроившись вдоль дороги, они, тараща глаза, смотрели нам вслед.

Проехав большой отрезок пути, мы остановились на длительный отдых. Разделив между собой остатки мяса — это было наше первое и последнее питание в течение дня, — мы приготовились к ночлегу. Солнце спускалось все ниже, окрашивая прерии красным цветом, отчего создавалось впечатление, будто они охвачены пламенем. Так же выглядели в отсветах лучей и наши фигуры.

По мере того как солнечный диск прятался за горизонтом, все вокруг стало принимать фиолетовую окраску, меняющую с каждой минутой оттенки, пока не перешла в темно-синюю. Заблестели первые звезды. Много раз приходилось мне наблюдать заход солнца в этих краях, и каждый раз по-новому пленялся им. Впервые, помню, настолько взволновался, что чувство какого-то суеверного страха охватило меня. «Не так ли, — подумал, — будет выглядеть конец света?»

Во второй половине ночи, когда сон человека крепче гранита, я сквозь дремоту увидел, как связанный Гарри приподнял голову, огляделся. «Затекла, видно, шея», — подумал я и снова провалился в сон.

Тут все и случилось.

Подтянувшись к костру, Гарри повернулся на бок, приблизил к костру связанные руки. Страх перед смертью, в которой он был уверен, заставил его стерпеть боль, а боязнь разбудить кого-нибудь из нас не дала вырваться из его груди ни одному стону. Когда ремни были сожжены, ему потребовалось не больше минуты, чтобы снять их с ног. Не знаю, почему он не убил нас спящими. Скорее всего чтобы не наделать лишнего шума… ведь нас было двое.

Наутро мы не нашли ни его, ни двух лошадей. У костра валялись прожженные обрывки ремня.

— О-у-у-у! — закричал Крученый Волос, и прерия подхватила этот крик. — Бледнолицый бежал… Пусть покарает меня небо, если я прощу это себе, если скальп его не будет в моих руках…

Сагамор наклонил голову и замолчал. Молчал он долго. А когда наконец начал снова ткать свой рассказ, на востоке засветилась уже узкая полоска неба.

— Пускай мой брат возвращается в деревню, — сказал мне тогда Крученый Волос, — а я отправлюсь по следу охотника за скальпами.

Не говоря ни слова, не возражая, я оседлал коня и помчался в сторону индейской деревни. Солнце еще не показалось в своем полном великолепии, когда я увидел на горизонте длинную цепочку всадников. Так один за другим могут ехать только индейские воины. От цепочки отделились около восьми человек и направились ко мне. Во главе отряда я узнал Сломанную Стрелу. По раскрашенным лицам и телам мне нетрудно было догадаться, что индейцы на военной тропе.

— Почему мой брат один? — обратился ко мне Сломанная Стрела.

— Крученый Волос пошел по следу Кровавого Тома, я пойду к нему на помощь, но мне нужна одна верховая лошадь и один воин.

Один из индейцев соскочил с коня и подвел его ко мне. Другой, сильный, широкоплечий, приблизившись, проговорил:

— Зовут меня Красное Перо. Мои руки пригодятся брату.

— Пусть остальные, — сказал я, — возвратятся к Верховному Вождю и скажут, что надо немедленно ехать к броду Смелой Выдры. Там будут переправляться Длинные Ножи. Ты, Красное Перо, поедешь со мной.

Всадники повернули назад и вскоре, соединившись с остальными, ожидавшими их, исчезли в клубах пыли.

Целую ночь шли мы с Красным Пером по следам Крученого Волоса, которые он оставлял видимыми только для нас. Под утро недалеко от реки Теннесси заметили мы на горизонте маленькую точку, которая по мере того, как мы приближались к ней, увеличивалась в размерах.

— Это он! Наш брат! — воскликнул Красное Перо. — Хорошо, что мы встретили его еще на этой стороне реки. Вблизи форта Питт нетрудно попасть в руки белых.

Крученый Волос, видимо, уже давно заметил нас и теперь стоял, подняв руку в приветствии. Ловко оседлав приведенного нами коня, он, не говоря ни слова, направился в сторону брода. Мы поехали за ним. Я уже настолько изучил своего друга, что хорошо знал: задавать ему вопросы в такой ситуации — значит вызвать осуждение. Знал и то, что, если будет в том необходимость, он сам поделится своими мыслями.

Лишь подъехав к реке, Крученый Волос заговорил:

— Все время я шел следом за белым псом. Он даже не старался скрыть свои следы от моих глаз. Еще немного, и его скальп будет в моих руках.

— Имею опасение, мой браг, — ответил я, — навстречу нам едут Длинные Ножи. Том первый встретит их и присоединится к ним. Уверен также, что до этого, боясь погони с нашей стороны, он не свернет в сторону форта Питт.

— Во сне посетил меня Добрый Дух. Он дал мне знак: «Прежде чем солнце совершит трехкратный поход по небу, скальп белого будет моим». Стало быть, мой брат ошибается, мы догоним его раньше, чем он встретится со своими белыми.

Я ничего не ответил. Мне трудно было противопоставить что-либо индейским верованиям. Дальше мы ехали в полном молчании. Следы Гарри, как я и предполагал, обошли форт Питт и направились на север. Почти к ночи добрались мы до реки Смелой Выдры и остановились на привал. Как только чуть посветлело, двинулись дальше и вскоре подъехали к броду. Тут и застали разведчиков, оставленных нами после моего освобождения.

— Длинные Ножи расположились лагерем на той стороне реки, — сообщили они.

— Может быть, мои братья видели с ними Кровавого Тома? Не успел ли он перебраться на тот берег?

— Он проехал мимо нас. Мы пропустили его свободно, чтобы не выдать своего присутствия.

— Мои братья сделали хорошо. Скоро сюда прибудет Черная Туча со своими воинами. Одному из вас надо направиться к нему навстречу, чтобы предупредить — белые уже у брода.

Не ожидая особого распоряжения, в этот же момент один из воинов помчался в сторону, откуда могли показаться главные силы чироков.

Я подполз к самому берегу реки. Сквозь густую зелень прибрежных кустов прекрасно был виден солдатский лагерь. В нем насчитывалось около пятисот человек. «Борьба будет трудной, — подумал я, — прямым нападением ничего не достигнешь. Здесь нужен маневр, захват врасплох, иначе преимущество в огнестрельном оружии выбьет нас в открытой атаке».

— Уфф! Бледнолицых очень много, — прошептал подползший ко мне Крученый Волос.

— Сколько огнестрельного оружия у наших воинов?

— Три раза по десять, — ответил он.

— Прекрасно, справимся.

Я дал знак Крученому Волосу, что возвращаемся в отряд разведчиков. Вскоре к нам подошел и Черная Туча со своими людьми. Приблизившись к вождю, я поднял руку. Черная Туча посмотрел мне в самые глаза, так посмотрел, что я понял: он верит мне, и дотронулся до моего плеча.

— Отец, — обратился я к нему, — надо немедленно собрать Совет Вождей. Мы должны опередить белых и еще сегодня атаковать их.

Совещание проходило без торжественных султанов, которые обычно в таких случаях надевают индейцы, без традиционного Великого Огня, звуков барабана и военных песен. Тела сидевших в молчании воинов были густо намазаны медвежьим жиром, чтобы в рукопашной схватке были они скользкими и неуловимыми. Я пробежал взглядом по группе вождей, опытных в борьбе и готовых на смерть ради своего народа.

— Мои братья знают, — начал я после того, как, подняв руку, получил молчаливое согласие вождей выслушать меня, — белые находятся за рекой. Их много, и они имеют оружие, которого у нас мало. Но мы любой ценой должны их задержать. Если они успеют переправиться на эту сторону реки раньше, то тут, на равнине, могут одолеть нас. Ожидать подкрепления от воинов других племен у нас нет времени. Надо немедля принять такое решение, которое даст нам возможность здесь, на месте, и сразу победить белых. Может, доблестные вожди представят теперь свои планы, а потом я снова возьму слово? Хау!

Первым поднял руку Черная Туча. Лица остальных обратились в его сторону.

— Наш брат Белая Пума хорошо знает Длинных Ножей, средства и способы их борьбы, так, может быть, он первый изложит свой план, и если мы согласимся, то время не уйдет без пользы.

Вожди молчанием выразили свое согласие.

— Вы много прожили зим и много раз наблюдали возвращение лета, — начал я говорить, — ваш ум и опытность созрели, как плод на дереве под действием солнца. — В ответ раздался тихий шепот удовольствия. — Братья могут согласиться с моим планом, внести поправки или отказаться. Много больших солнц прожил я между белыми и знаю их военную тактику, которая опирается на силу огнестрельного оружия. Нам надо разбить боевой порядок белых, рассеять солдат, и тогда наши воины, как более быстрые, разделаются с Длинными Ножами без особого труда.

— А каков план нашего брата? — спросил один из вождей.

— Не меньше десяти воинов с ружьями должны переправиться вниз от реки на ту сторону, другая десятка, вооруженная так же, перейдет в это время реку вверху. Когда белые солдаты начнут переходить брод, чтобы попасть на эту сторону, наши воины, переправившиеся на ту сторону реки, выскочат из укрытий и атакуют их, не издавая при этом никаких военных кличей. Дав залп из огневого оружия, они быстро повернут в сторону прерий. Солдаты, увидя у себя в тылу наших и решив, что они отступают, возвратятся с середины реки, чтобы ударить по ним. Мы воспользуемся этим моментом и, когда белые будут на середине реки спинами к нам, бросимся на них с громкими криками. Врезаться в них надо узким клином и разбить на мелкие группы. Маневр этот должен получиться, так как солдаты не будут успевать перезаряжать ружья перед нашей атакой. Хау!

Вожди сидели в молчании. Наконец поднялся Черная Туча и приблизился ко мне.

— У нас мало времени, а этот план кажется удачным Пускай мой брат действует.

Тут же мы распределили функции вождей, и прежде, чем все разошлись, я заметил, как два отделения наших воинов направились одно вниз, а другое вверх по реке. Я и Крученый Волос остались в главном отряде Черной Тучи. Солнце взошло уже высоко, когда среди белых было замечено какое-то движение. Всмотревшись, я увидел, что солдаты начали седлать коней и по сигналу трубы тройками входить в реку.

— Пускай мой брат посмотрит туда, — вытянув руку, проговорил Крученый Волос, — я вижу там Кровавого Тома.

С правой стороны от командира отряда действительно стоял охотник за скальпами.

Солдаты уже находились на середине брода. Вода в этом месте достигала груди коней. В этот момент на берегу, который только что оставили солдаты, и появились с двух сторон наши воины. Раздался залп. Несколько солдат свалились в воду. Заметались испуганные лошади В первые секунды, увидев за своими спинами чироков, белые замерли на месте, но тут раздался звук трубы, и, повернув обратно, они начали согласно нашему плану отвечать залпами по отступающим индейцам.

Вместе со мной в напряжении — дай только команду — сидели воины с наложенными на тетиву лука стрелами, с томагавками, готовыми в любую минуту нанести смертельные удары. В момент, когда я поднял руку, давая знак к началу атаки, а потом опустил, воины кинулись вперед. Их адский крик всполошил коней белых. Перепуганные, они, не поддаваясь команде всадников, ошалело метались из стороны в сторону, перевертываясь и подминая под собой седоков.

Словно буря налетел наш отряд на белых солдат. Их топтали ногами, наносили смертельные удары боевыми секирами. Это был реванш за резню в Аппалачах. С самого начала сражения я не спускал глаз с Кровавого Тома. А он, увидев, что дело плохо, бросил солдат и ударился в бегство.

— Хи… ииип… хи… яак!!! — разрезал воздух пронзительный военный окрик Крученого Волоса.

Ситуация менялась с каждым мгновением. Раза два Кровавому Тому удалось послать в нашу сторону несколько пуль, но и я своими выстрелами заставлял его сбиваться с пути. Оказавшись между каменными глыбами, похожими на страшных великанов, мы на мгновение потеряли из виду своего врага. Его заслонила от нас большая скала. Не замедлив воспользоваться этим, Кровавый Том соскочил с коня и, ведя его в поводу, скрылся в ущелье. Но именно при входе в ущелье нервы его не выдержали: он выстрелил и обнаружил себя. Расстояние между нами сокращалось с каждой минутой. Свесившись на бок коня, как делают это индейцы, чтобы удобнее было целиться, я вдруг заметил почти рядом с Томом крадущуюся фигуру индейца. Им оказался Крученый Волос. Теперь моя задача сводилась к тому, чтобы привлечь на себя внимание Тома и тем самым облегчить действия Крученого Волоса. Укрывшись за скалой, я открыл беспорядочную стрельбу. Тут и раздался громкий воинственный клич. Мне было видно, как упал Кровавый Том, как блеснуло в руке Крученого Волоса лезвие ножа…

Молча сели мы на коней и тронулись по направлению брода. Место недавней борьбы было тихим и спокойным. Только кое-где еще наши воины гонялись за солдатскими лошадьми да собирали разбросанное оружие. Но как ни присматривался я, нигде не увидел убитых солдат.

— Что с ними стало? — обратился я к Сломанной Стреле.

Он указал на реку.

— Она стала их домом, — ответил он.

Надвигалась ночь. Солнце, тесно прижавшись к земле, посылало миру свой последний привет, покрывая пурпуром, словно кровью, прерии, горы, лес…

В деревню мы возвращались, как обычно, гуськом — один за другим, обвешанные оружием, ведя на поводу добытых в бою лошадей. Я держался неподалеку от Черной Тучи. Ни словом, ни приветствием не выразил он одобрения плану, предложенному мной перед началом боя, принесшего нам победу. Только на мгновение коснулся рукой моего плеча.

Три раза заставал нас в походе заход солнца, и лишь утром четвертого дня показались знакомые типи, возле которых на кольцах развевались охотничьи трофеи: черепа бизонов, медведей, рога антилоп. Еще несколько мгновений, и мы въехали на площадь, посредине которой уже пылал огромный костер в нашу честь.

А навстречу нам спешили толпы ликующих людей: стариков, женщин, детей. Были среди них и пришедшие в нашу деревню оставшиеся в живых с Дороги Слез. Возгласы приветствий, восторженные кличи воинов, кому не довелось участвовать в этом походе, слились в один несмолкаемый гул.

Когда наконец воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском горящих поленьев в костре да нетерпеливым постукиванием конских копыт о землю, начал говорить Верховный Вождь — Черная Туча. Подробно рассказал он о Военном Совете на реке Смелой Выдры, о моем плане атаки на Длинных Ножей, о полном их разгроме и трофеях чироков. Крики радости и восторга огласили площадь. Меня окружили возбужденные воины, их лица сияли отвагой и благодарностью. Тучи стрел, образуя сплошную темную тучу, пронеслись над моей головой. Все кругом закрутилось, завертелось, раздались удары барабанов, и начался танец победы. Его сменил танец снимания скальпов, который по обычаям племени исполняют только женщины. Я впервые видел его, и он напомнил последние минуты Кровавого Тома. Это взволновало меня. Стоявший рядом Крученый Волос, поняв, видно, мое состояние, отвел меня в сторону стоящего неподалеку типи. Мы вошли в него вместе. Стены жилища были разрисованы чародейскими знаками. На земляном полу лежали пушистые шкуры медведей, бизонов, степных волков и мягкие, отделанные изумительно красочными узорами попоны, вытканные из шерсти оленей и бизонов.

Шум лагеря, ритмичный бой барабанов и пение доносились сюда, приглушенные тяжелыми кожаными полотнищами, прикрывавшими входное отверстие. Я улегся на мягких мехах. Руки друга осторожно подсунули под мою голову легкую подушку. Прикрыв глаза, я почувствовал, как уходит усталость из моих напряженных мышц.

— Моего брата напугал танец снимания скальпов? — тихо проговорил Крученый Волос. — Пусть мой брат позволит рассказать легенду о происхождении этого танца.

— Я слушаю тебя, брат мой. Расскажи.

— Однажды во время схватки воин по имени Плотный Ветер ударом дротика рассек лицо Витому Волосу — По-И-Ля. Рана долго не заживала, загноилась и изуродовала лицо раненого. Не было у По-И-Ля ни своего типи, ни одежды из дорогих шкур, ни запасов сушеного мяса, он был беден, этот По-И-Ля, и жил вместе с сестрой на краю деревни.

Возвращаясь как-то с охоты, увидел он дочь вождя, сидящую перед типи своего отца и вышивающую мокасины. Девушка была так прекрасна, что По-И-Ля решил взять ее в жены. С каждым днем любовь возрастала в его сердце все больше, и наконец, не вытерпев, он через несколько солнц послал свою сестру к прекрасной девушке, чтобы спросить, не захочет ли она занять место у его очага.

Дочь вождя была возмущена. Как смеет такой бедный и изуродованный человек просить ее руки? Она с насмешкой ответила свахе:

— Скажи своему брату, что я выйду за него только тогда, когда его лицо станет таким гладким, как поверхность озера, защищенного от ветра.

Выслушав ответ красавицы и не почувствовав насмешки, По-И-Ля побежал к чародею.

— Нет у меня такой силы, чтобы сделать твое лицо красивым, — признался тот, — только Солнце, которое всесильно, может тебе помочь.

— Хорошо. Пойду искать Солнце, — решил По-И-Ля, любовь которого разгоралась все больше. Взял он свое ружье, запасся пеммиканом и пошел в том направлении, где светило дня укладывается спать. Прошел он через край плоскогорий, переплыл не одну реку, чтобы в одиночестве совершить религиозный пост — просить Духа о помощи. Когда провел он так четверть месяца, увидел как-то вечером открывающиеся двери жилища Солнца, чей ослепляющий луч падал прямо ему в лицо. «Туда и надо идти», — решил воин.

Долог был его путь. Наконец ему стали встречаться люди, кожа на лицах которых была совершенно черной.

— Не ходи дальше, — говорили они, — видишь, что сделало с нами Солнце.

Но По-И-Ля затыкал уши, чтобы не слышали они таких речей, и шел дальше. Однажды увидел он лежащий на дороге прекрасной работы белый лук. «Разве взять, — подумал, — мой-то совсем старый». Но тут же отогнал эти мысли от себя. «Тот, кто потерял, тот должен и поднять».

Не прошел По-И-Ля и пролета стрелы, как ему встретился прекрасный юноша:

— Не повстречался ли тебе, воин, белый лук? Это подарок моей матери. Я потерял его, и горе не оставляет меня.

По-И-Ля проводил юношу до того места, где повстречался ему лук, и с этого часа не было на свете людей ближе, чем эти два молодых человека.

— Меня зовут, — сказал прекрасный юноша, — Апицира — Утренняя Звезда.

По-И-Ля назвал себя и рассказал о своем желании повидать Солнце.

— Это мой отец. Берегись его, он не любит чужих. От одного его взгляда кожа на лицах людей сгорает. Впрочем, — добавил, подумав, — я попрошу свою матушку Луну, чтобы она за тебя заступилась.

Так он и сделал.

Луна была доброй женщиной и согласилась помочь изуродованному По-И-Ля.

— Но прежде твоего друга надо спрятать, иначе отец убьет его одним своим взглядом.

Окутав По-И-Ля облаком, она указала ему место под ветвями туи.

— Уф! — произнес вошедший в это время отец Утренней Звезды, — чувствую запах чужого. Ты спрятала кого-нибудь в нашем типи?

— Здесь находится юноша, которого наш сын встретил в пути и подружился. Ему надо помочь. Когда ты увидишь его, сам сжалишься над ним.

— А ну, брось связку травы в огонь, чтобы я через дым посмотрел на него, не причиняя ему вреда.

Когда пелена дыма была уже достаточно плотной, По-И-Ля вышел из своего убежища.

— Можешь оставаться здесь, — сказал отец Утренней Звезды, увидев его изуродованное лицо, — можешь охотиться с моим сыном, только никогда не ходите на берег озера, которое находится на севере. Там живут птицы, которые могут причинить вред Утренней Звезде.

Прошло какое-то время. Однажды, когда По-И-Ля отправился с сыном Солнца на охоту, тот настоял на своем желании побывать на Северном Озере. Не успели они дойти до маленького лесочка, как семь огромных журавлей набросились на Утреннюю Звезду, и, если бы подбежавший к ним По-И-Ля не развернул перед ними свою старую бизонью шкуру, его другу пришлось бы худо. Пока птицы разрывали клювами шкуру, По-И-Ля ударами томагавка поубивал одну за другой.

Возвратясь домой, Утренняя Звезда, а он был человеком правдивым, все рассказал отцу, не позабыв упомянуть, что сам уговорил По-И-Ля идти на север.

— Говоришь, их было семь и он убил одну за другой? — не поверил отец. — Если так, то пусть он принесет мне головы убитых.

И По-И-Ля снова отправился в путь. Он принес Солнцу все семь голов убитых птиц.

— Чего ты хочешь? — спросил довольный отец Утренней Звезды.

— Хочу, чтобы шрамы исчезли с моего лица и чтобы дочь вождя стала моей женой.

— Лицо твое поправить легко, а вот о дочери вождя поговорим потом.

С этими словами отец Утренней Звезды велел приготовить помещение. Наполнив его паром, он бросил в него кончик своей ресницы и ввел По-И-Ля. Белое облако окутало юношу. Через минуту Солнце подвел его к своему сыну.

— Угадай, — обратился он к Луне, — который из них твой сын?

Молодые люди были похожи друг на друга как две капли воды. На следующий день Солнце вместе с двумя юношами отправился на охоту. Шли они долго. То густыми темными облаками, то розоватыми, освещенными самим Солнцем.

— Скоро мы будем есть? — спросил По-И-Ля, которому голод разрывал желудок.

— Если хочешь — можешь сейчас, — с этими словами Солнце дунул на Тучу, и По-И-Ля увидел свою родную деревеньку. Молодые люди его племени играли в военные игры, бросали копья в цель. Их окружала толпа зрителей. Всматриваясь, По-И-Ля искал дочь вождя.

— Не ищи ее, — сказал отец Утренней Звезды, — она недостойна тебя. Требуя красоты лица, она не оценила красоты твоего сердца. Ты же, когда вернешься вниз, покажешь своим братьям танцы и песни, которым я тебя научил, — о твоей борьбе с птицами. Я дам тебе легины, отмеченные семью черными полосами в память об убитых тобой семи журавлях. Получишь ты и шапку из шкуры оленя Вапити, которую наденешь на голову не лукавой красавицы, а верной подруги, и она станет твоей скво.

— Но каким образом я окажусь среди своих? Я позабыл дорогу, по которой пришел к тебе.

— Ты возвратишься более короткой дорогой. Видишь те маленькие огоньки, прижавшиеся друг к другу, которые создают мост между верхним светом и нижним? Это дорога, по которой стремятся птицы во время своих перелетов с севера на юг и с юга на север. Этой дорогой возвратишься и ты. Если же захочешь снова увидеть моего сына, по ней же вернешься к нему…

Когда смолкли слова Крученого Волоса, — продолжал Сагамор, — я, подумав, спросил:

— Если верить легенде о головах убитых По-И-Ля птиц — выходит, что скальпирование рождено индейцами, а я знаю, что пришло оно к ним от белых.

— Пусть мысли не путаются в голове моего брата. Его уши слышали только о том, как индейцы языком поэзии выражают рождение танца скальпирования. О тех, кто первым вложил в наши руки нож, мы не слагаем песен, они недостойны нашей музыки, — твердо ответил Крученый Волос и вышел. Я остался один.

Жилище, в котором я лежал в полной тишине, казалось, ничем не отличалось от сотни таких же других, выделанных из звериных шкур, невосприимчивых к дождю и не твердевших на морозе. Так же как и в других, они были растянуты на длинных кольях, которые, перекрещиваясь, образовывали вверху отверстие для дыма от очага, в ненастье прикрываемое пластинками кожи, прикрепленными к двум кольям внутри жилища. Все это было уже хорошо мне знакомо, и все-таки я почувствовал в этом типи что-то такое, что заставило меня насторожиться.

Но что?

До боли в глазах всматриваюсь в темноту, и вдруг — не видение ли это? — передо мной, выпрямившись во весь рост, стоит Цветок Прерий. Вспыхнувший в это время свет очага осветил ее лицо, полные грусти глаза, змеями спускавшиеся вдоль тела черные волосы.

— В холодные ночи, — услышал я ее голос, — Цветок Прерий была рядом с Белой Пумой. Она укрывала его тело от сырости, во время битвы была его щитом. Разве Белая Пума не чувствовал этого?

В первые минуты я потерял дар речи. Возможно ли это? Не сон ли я вижу? Но нет, это была она, моя Богиня Охоты.

— Темное небо всегда освещалось для меня светом твоих глаз, — ответил я, — солнечные лучи были твоими руками. Они убаюкивали меня перед сном, пробуждали по утрам. Цветок Прерий уже давно вошла в сердце Белой Пумы, навсегда изгнав из него печаль и грусть.

— Твои слова — это журчание ручейка, бегущего по камешкам, — ответила девушка, — глаза мои видят счастье, а радость объяла мое сердце.

— Как путник, который, страдая от жажды, увидев воду, боится — не ошиблись ли его глаза, так и я боюсь — не чудесное ли это видение… Цветок Прерий дотронулась до сердца, в котором живет великое чувство — белые называют его любовью…

— Хо! — прервала меня девушка. — Мой брат должен глубже заглянуть в свое сердце, и, если он вправду найдет в нем это чувство, пусть пойдет после первого полнолуния к моему отцу и скажет: «Цветок Прерий хочет, чтобы вигвам Белой Пумы стал ее вигвамом».

Не проронив больше ни слова, даже не взглянув на меня, девушка вышла из типи…

Старый вождь выждал паузу. Возможно, она нужна ему была, чтобы внимательнее всмотреться в расщелины своей памяти, а может, просто чтобы собраться с силами. Впрочем, нет. Если в предыдущие вечера он к концу рассказа и выглядел утомленным, то сегодня был как-то по-особенному бодр. Трудно сказать, что именно было тому причиной? Сознание ли того, что жизнь его подходит к своему закату и он, готовясь встретить его как мужчина и воин, не хочет показать слабости? А может, это воспоминания, подогревая своим теплом, укрепляют его угасающую душу?..

— После разгрома Длинных Ножей на реке Смелой Выдры, — продолжал Сагамор, — чироки перебрались ближе к Миссисипи. Территория эта еще совсем не знала белого человека. Только временами появлялся здесь то одинокий охотник, то торговец мехами. Но и они старались как можно скорей оставить эти места, боясь как огня встречи с нашими воинами и воинами племени Поу-Поу,[28] живущими на противоположном берегу реки. Мы жили с этим племенем в дружбе, которая еще больше укрепилась после того, как однажды спасли их охотников от белых из-за Миссисипи. Между нашими племенами хоть и было заключено братство, но каждое из племен продолжало жить своей жизнью. И часто мы, переходя реку, бывали друг у друга в гостях.

Однажды, перейдя реку, которая была как бы границей между нашими землями, Черная Туча приказал разбить лагерь. К исходу дня, когда запылали костры и старейшины с воинами собрались на Площадь Совета, вперед вышел Черная Туча в сопровождении Вискиски племени Поу-Поу по имени Седой Ворон и нескольких Сахемов — вождей родов.

По всему было видно, что готовится какое-то важное торжество. Но вот Седой Ворон поднял руку, и с его уст полилась песня — приветствие народу чироков.

При последних словах песни Седой Ворон подошел к костру и бросил в него щепоть порошка из копыта бизона и горсть медвежьей шерсти, чтобы племя никогда не знало голода Раздался звук трещоток, тихий и нежный, как если бы это сыпался песок у склона горы.

Черная Туча поднял руку.

— Сыны мои, — начал он неторопливо, — глаза мои видели много зим, много весен. Был и я молодым, как многие из вас. Тогда мне не было известно, что существуют бледнолицые, которые ненавидят нас Но пришло время, и мои глаза увидели их. Я сражался с ними, и мои руки не знали усталости. Но белых прибывало все больше. Их стало столько, сколько песку на берегу этой реки Их каменные типи вырастали там, где были могилы наших отцов… Теперь я уже стар, глаза мои застилает мгла, и они плохо стали видеть врага. Солнце моей жизни спускается все ниже Думаю, что я не дождусь уже нового снега и душа моя улетит осенним ветром, чтобы на небе Севера танцевать Танец Умерших.

Вы знаете, сыны мои, что темная мгла заслонила солнце и скрыла светлую дорогу, по которой некогда шел наш народ. Но Добрый Дух, продолжая покровительствовать нам, послал к нашим племенам доблестного мужа, которого я, ослепленный, хотел убить и который стал защитником нашего народа. Теперь он поведет вас по новой дороге жизни.

Все посмотрели на меня.

— Когда я допустил тебя к посвящению, — Черная Туча посмотрел мне прямо в глаза, — и когда ты получил имя, ты стал одним из нас. Помни об этом, сын мой. Ты хорошо знаешь белых, знаешь наш народ, и тебе легче будет, чем было мне. Я отдаю власть в твои руки.

Черная Туча подошел ко мне, положил ладони на мои плечи. Потом снял с головы свой великолепный, спадающий до земли султан и надел его мне на голову.

Раздались продолжительные крики радости и восторга, зазвучали барабаны. Чироки приветствовали меня как своего вождя. Черная Туча поднял руку. Крики и барабаны умолкли.

— Цветок Прерий говорила мне о твоих намерениях. После перехода Отца Вод устроим свадебное торжество. Хау!

В эту ночь никто в лагере не спал. Я сидел на черном мустанге в парадном наряде Верховного Вождя, а вокруг меня воины, окрашенные в цвета племени, исполняли танец победы и радости. И конечно, больше всех радовался за меня мой духовный брат Крученый Волос.

Когда солнце, выглянув наполовину, осветило землю, я поднял оперенное копье в знак того, что с восходящим днем новый вождь берет слово. Танцы замерли, барабаны умолкли. Вся деревня вместе с женщинами, детьми и старцами встала передо мной.

Я начал говорить:

— Мужи племени чироков. Белая Пума стал вашим братом, чтобы помешать уничтожению вашего племени. Мое сердце — это ваше сердце. Мои душа и тело — ваши душа и тело. Я стремлюсь к тому, чтобы народ, который меня приютил, не знал голода, страха перед белыми, не погибал от численно превосходящего его врага. Мы пойдем в далекие прерии и леса, куда не достигнет рука бледнолицых. Мои братья должны верить мне так же, как я верю им.

— Хо! — отозвалась толпа.

— Скоро, очень скоро сюда, на Миссисипи, придет много белых. Они хотят или уничтожить нас, или поместить в свои резервации, как это сделали на востоке с народами абнаков, могавков, онеидов и пеннакооков. Обманутые обещаниями люди терпят в резервациях голод, умирают от страшных болезней, полученных ими от белых. По первому своему желанию белые, развлекаясь, заставляют их петь и танцевать. Так же как радует их зрелище запертых в клетки зверей, потешаются они над людьми, загнанными в неволю. Лишив индейцев свободы, они заставляют их верить в бога белых, которого индейцы никогда не знали и не хотят знать. Они не позволяют людям разных племен встречаться друг с другом потому, что страшатся пальцев, собранных в кулак. Постоянные гости в резервации — голод и болезни, а избавление — смерть. Теперь пусть мои братья решат: тяжелая дорога, куда я поведу их, или в недалеком будущем — неволя?

— Уходим! Уходим! — раздались крики. — Не хотим смотреть на смерть наших отцов и детей!

— Мы пойдем далеко от белых, где будем жить по своим обычаям, где сохраним свои традиции. Дорога эта дальняя. Мы будем проходить места, занятые другими племенами. Но не зло, а мир и дружба должны быть в наших сердцах. Знаю, чироки горды. Но покорность, с которой вы вступите на их земли, не должна вызывать досады, потому что идти она должна не от страха, а от доблести. А о ней говорят шрамы на ваших телах. Поход мы должны начать завтра, вместе с новым солнцем. Хау!

Вперед выступил Длинная Коса, старик, белый, как ствол березы. Его поддерживали два молодых чирока.

— Говорю от имени народа. Пойдем за тобой, Белая Пума. Ты хочешь добра нашему народу. Глаза твои видят далеко, а сердце у тебя мужественное. Хау!

— Тогда собирайтесь в дорогу!

Цветок Прерий, как дочь вождя, первая из женщин согласно давнему обычаю дала знак к свертыванию шатров.

Открепленные от шестов полотнища шкур затрепетали на ветру, как крылья орла, выпущенного на свободу. О, как часто за последнее время слышали наши уши этот трепет, как часто приходилось нам, уходя от бледнолицых, поспешно свертывать свои типи.

Юноши и девушки, проворные, словно дикие кошки, влезали по жердям, образующим скелет шатра, быстро развязывали ремни, вытаскивали деревянные чеки. Умелые руки, не менее проворно перекрещивая на загривках коней колья палаток, погружали на другие их концы, волочившиеся по земле, скарб семей. Когда лагерь был свернут, воины оседлали мустангов, а женщины разместились на вьючных животных. Молодых матерей с детьми, сидевшими за их спинами в деревянных люльках со шкурами и мехами, устроили на самые удобные места.

Во главе племени ехали Черная Туча, я и Крученый Волос, который и тут не отступил от меня ни на шаг. В самый полдень переправились на другую сторону Миссисипи. Дальше нам предстояло пересечь земли, занятые племенами дакота, черные стопы, арикара и айова.

К вечеру, после целого дня похода, решили остановиться. Тут и должна была состояться торжественная церемония моего бракосочетания.

Специальные гонцы, словно выпущенные стрелы, поскакали на отличнейших конях к соседним племенам со связками цветных перьев, уведомляющих о моей женитьбе на Цветке Прерий.

Новый лагерь мы разбили в форме огромного кольца, посредине которого образовалась площадь, окруженная, словно венком, цветными шатрами.

С самого раннего утра все охотники отправились на охоту. Лагерь казался вымершим. И только к полудню следующего дня, когда стали съезжаться воины, обвешанные убитым зверьем и птицей, все ожило. Крики радости людей смешались с громким лаем собак, ржанием коней и еще какими-то звуками, которым не сразу найдешь название и которыми так богаты прерии.

Женщины взволнованно метались между вигвамами и кострами, на которых, подвешенные к деревянным вертелам, жарились целые туши мяса. Вся деревня была окутана дымом, поднимавшимся вверх большим плотным облаком. Стаи птиц с тревогой облетали нас стороной. Но вот на горизонте показался отряд из тридцати воинов, обнаженных до пояса. Руки их были украшены браслетами, шеи — подвесками из мощных клыков серого медведя. Головы воинов по обеим сторонам были выбриты, а посередине ото лба к затылку бежала щетка волос, выкрашенных на концах в красный цвет. В них были свободно вплетены по два-три пера грифа. Это были квавпы.

Наши воины, издав пронзительные крики приветствий, помчались навстречу прибывающим. Скачка была бешеная. Вверх летели копья и томагавки, тут же подхватываемые сильными руками. Наиболее ловкие воины выпускали из луков стрелы, чтобы тут же, в галопе, изловчившись, вырвать их из земли за перистый хвост. Воин держится при этом головой вниз, и ловкость должна быть необыкновенная.

Что касается меня, то я встречал гостей перед типи в полном наряде Верховного Вождя. Следуя обычаю, мне нельзя было двигаться с места, иначе авторитет мой был бы подорван. Цветок Прерий не выходила из типи своего отца в ожидании начала пиршества. Наконец между типи застучали копыта коней, и передо мной остановил коня высокий, костистый квавп, у которого в волосах были знаки отличия вождя — пук орлиных перьев и султан из красных лисьих хвостов, спадающих на плечи.

Едва конь успел припасть на передние ноги, как прибывший ловко соскочил на землю и подошел ко мне.

— Хо! — произнес он, поднимая ладонь.

— Хо! — ответил я, приветствуя доблестного брата, Красного Лиса, великого вождя воинственного племени квавпов.

— Мой брат сказал правду, — ответил вождь, — мой народ могуч и воинствен. Бледнолицые дрожат перед его военным кличем, как осенний лист на ветру. Красный Лис всегда будет братом Белой Пумы.

Тем временем вокруг меня собрались все старейшины обоих племен, и мы, сохраняя иерархию, уселись перед моим типи. С правой стороны от меня — Красный Лис, с левой — Черная Туча, напротив шаман и Крученый Волос. Круг замыкали вожди обоих племен.

Шаман подал мне зажженную трубку мира, я, как полагается по обычаю, принес в жертву дым из священной трубки шести божественным силам — небу, земле и четырем ветрам, а потом передал ее Красному Лису. Все это в полной тишине. Если бы кто-нибудь обмолвился в это время хоть одним словом, церемония была бы сорвана. Вождь квавпов передал трубку Черной Туче. Старик встал, так же торжественно принес в жертву дым тем же шести божествам. Переходя от одного к другому, трубка мира обошла круг и вернулась в руки шамана. И только теперь зазвучали барабаны и флейты. К костру приблизилась Цветок Прерий. Длинное белое платье из шкуры оленя свободными складками свисало с ее плеч до пят. Рукава и подол платья были украшены длинной бахромой. На узком поясе висели вышитые карманы, а ноги украшали мокасины из белой кожи, покрытые узором племени.

Цветок Прерий в полном молчании расставила чаши из березовой коры на разостланные перед вождями узорные покрывала, наполнила их костным мозгом бизона. Старая скво, стоявшая все время рядом с девушкой, подала новую груду мисок, которые Цветок Прерий заполнила кусками вкусно пахнущего жаркого из мяса антилопы. Перед каждым гостем она положила кожаный кисет с табаком и незаметно исчезла за спинами вождей.

Сушеное мясо — пеммикан, стертое в порошок с ягодами рябины, зажаренные ребра бизона разносились женщинами в огромном количестве. Каждый из гостей пользовался собственным ножом, а приправой служил бизоний костный мозг, поданный в начале пиршества.

Сами хозяева торжества по обычаям племени к пище не притрагивались — только следили, чтобы гости ни в чем не нуждались. Под конец было подано самое лакомое блюдо — сырая печень и сердце. Когда с угощением было покончено, те из гостей, кто хотел покурить, взялись за кожаные мешочки с табаком и разожгли свои собственные трубки. Теперь все уселись поудобнее, вытянув ноги в сторону костра. Когда женщины собрали посуду, мужчины приступили к беседе, главной темой которой была, конечно, охота.

Никто из гостей не позволил себе ни единым словом напомнить о причинах торжества. Это посчиталось бы большой бестактностью. О женитьбе можно было начать говорить только в том случае, если я сам захотел бы о ней напомнить. Однако я молчал. Чироки рассказывали друг другу о схватках с белыми, о Дороге Слез, о последней победе над Длинными Ножами.

— Счастливы мои глаза, — сказал Красный Лис, — что видят мужественных воинов чироков под водительством нового молодого вождя.

— Мы тоже очень рады, что можем принимать у себя мужественных братьев квавпов, — ответил я вежливо. — Сегодня счастливейший день — красивейшая из девушек войдет в мой типи, чтобы стать моей скво.

Начало было положено.

— Много раз пересекал я цветущие прерии, — первым заговорил о моей женитьбе Красный Лис, — много раз удивлялся красоте и прелести цветов, но красота дочери Черной Тучи затмила все краски природы. Ее красота известна так далеко, как могут проникнуть только лучи солнца. Желаю тебе, Белая Пума, чтобы вигвам твой быстро наполнился сыновьями.

Дивные звуки донеслись из типи шамана, и появилась фигура, закутанная в белое покрывало. Она медленно приблизилась ко мне. Вскоре их стало уже несколько, этих фигур. Под глухие звуки барабанов они танцевали и кружились вокруг меня. Делалось это в таком темпе, что мне казалось, вот-вот кто-нибудь из них вонзит в меня нож. Но мои опасения были напрасны. Фигуры пропали так же быстро, как и появились.

«Это началась свадебная церемония, — понял я, — от меня отгоняли Злых Духов»

И тут все, кто был в типи, поспешили на окраину деревни, где, словно зеленый океан, простиралась зеленая равнина. Там должны были начаться состязания молодежи племени в ловкости и силе. Только достиг я вместе со всеми границы деревни, как ко мне приблизились два странных воина, с лицами, раскрашенными желтой краской, с огромными султанами и с привязанными к ногам конскими хвостами.

Черная Туча и Красный Лис, которые все время шли рядом, вдруг отодвинулись от меня, и не успел я оглянуться, как был окружен целой группой нагих воинов с маленькими барабанчиками и со скальпами бизонов на головах, которые, кружась, начали стягивать с меня праздничные одежды, пока не оставили только в набедренной повязке, а потом, схватив за руки и за ноги, подняли меня, словно колоду, и через мгновение поставили лицом к шаману.

Громче забили барабаны, затрещали трещотки. Шаман обмакнул пальцы в торбу с красками — желтой и белой — и нарисовал на моем лице узоры, охраняющие меня от нечистой силы. Воины усадили меня на мустанга и подвели к отцу Цветка Прерий.

— Сын мой, — начал Черная Туча, — Злые Духи отогнаны от тебя, теперь ты остался один со своим желанием. Если чувство еще сохранилось в твоем сердце, то добудь себе Цветок Прерий, — и он указал рукой на степь, где вдали, на пятнистом мустанге, увидел я мою будущую скво.

Стиснув коленями коня, я помчался, словно выпущенная из лука стрела. Когда я был уже на половине дороги, откуда-то со стороны выскочил вдруг конь, под брюхом которого я увидел вцепившегося в него воина. Обгоняя меня, он всячески изощрялся, чтобы схватить мою ногу и сбросить меня на землю. В момент, когда он протянул руку в мою сторону, я выбросил ноги назад и лег горизонтально на спине мустанга.

Этот прием был встречен зрителями громким одобрением. Продолжая мчаться в сторону Цветка Прерии, я снова услышал крик толпы и, оглянувшись, увидел, как другой воин гонится за мной с раскрученным лассо. Еще миг, и петля коснулась бы моей шеи, чтобы стянуть на землю, как спеленатую куклу. Медлить было нельзя. Выхватив из-за пояса нож, я на лету перерезал ременную петлю… Теперь, казалось, уже ничто не должно мне мешать на пути к моей невесте. Но только я приблизился к ней, как на расстоянии двух коней увидел в ее руке длинный кожаный бич с крючками на концах. Пришлось придержать коня. Девушка, держа в руке развитой кнут, ждала удобного момента, чтобы напасть на меня. Мы кружились друг за другом, как два лося, выискивая наиболее слабые места. Расстояние не сокращалось.

Сладко улыбаясь, Цветок Прерий старалась отвлечь мое внимание от бича, но я был осторожен. Выбрав момент, я поднял коня на задние ноги, и в минуту, когда бич просвистел, не достигнув моей головы, соскочил с мустанга и ринулся в сторону девушки, как пума, имя которой ношу… Схватив ее за руку, я далеко отбросил ременный бич и сел на ее коня.

Вместе на одном мустанге и подъехали мы к ожидавшему нас Совету Старейшин.

— Ты завоевал ее, — сказал шаман, — воля Духов с вами.

— Теперь, Белая Пума, ты можешь назвать мою дочь своей скво, — добавил Черная Туча, — но, прежде чем войти в общий типи, вы должны к тому времени, когда погаснут ясные звезды и солнце брызнет лучами на мир, насыпать на этом месте холм из камней.

Всю ночь звучали барабаны, и всю ночь люди танцевали в деревне, только я и Цветок Прерий блуждали по степи, собирая камни и складывая из них холм. Когда солнце показало половину своего лица, он смотрел уже высоко вверх. В это время к нам подошел шаман. Вынув из-за пояса нож, он сделал надрез у локтя наших правых рук, потом соединил наши руки вместе так, чтобы кровь из ран, смешавшись, полила камни холма, в котором похоронена наша добрачная жизнь.

К вечеру, проводив гостей, мы снова тронулись в путь. Заходящее солнце освещало небо. Золотом пылал закат. Я смотрел на длинную цепочку людей, силуэты которых на фоне багрянца становились как бы слившимися с ним, и думал: «Похоже, что мы и вправду въезжаем в прекрасный и светлый мир…»

Здесь, на этой земле, — продолжал Сагамор помедлив, — провели мы свои лучшие годы. Но и сюда пришли белые с оружием в руках. Сначала наших людей просто истребляли, а теперь… вот и ты, мой брат, пришел сказать, чтобы мы шли в неволю…

Наступило молчание.

— Знаю, не по своей воле ты здесь, потому и открыл тебе свое сердце. Год от года время увеличивало число морщин на моем лице, посеребрило мою голову. Но ни разу за это время не закралось в мою душу сомнение, ни разу я ни о чем не пожалел. И если бы все, что слышали твои уши, произошло вновь, я не выбрал бы другого пути. В чем-то я добился своего. Моя дружба с этими людьми поколебала в сердцах многих из них ненависть ко всем белым без исключения. В этом ты и сам убедился на себе…

Старик перевел дыхание, посмотрел на сына.

— Чувствую, что душа моя уже вступает на Дорогу Умерших. Дальше мой сын Зоркий Глаз поведет людей по землям наших отцов. Неволю надо обойти, она страшна людям. Но может случиться так, что ее не избежать. — Сагамор в упор посмотрел на сына. — Запомни, сын мой, как цветок льнет к цветку своей окраски, как птицы находят спутников по голосам, так и ты учись, будешь ли в неволе или на свободе, находить друзей среди людей…

Старик протянул руку, коснулся плеча сидящего рядом офицера.

— Все, что поведал тебе, брат мой, не приукрашено. Теперь, когда ты узнал, все как было, решил я просить твоей помощи.

— Я слушаю тебя.

— Чтобы время не стерло все, что хранила моя память, словно следы на песке, и чтобы дошли мои слова до мира нерасплеснутыми, много ночей провел я наедине со звездами и ветром, записывая все, что видели мои глаза и слышали мои уши.

Старик приподнялся, развернул лежащую рядом исписанную шкур/ бизона.

— Здесь все… день за днем… история Дороги Слез, история Белой Пумы… Помоги, брат мой, прочитать это все людям…

— Я обещаю тебе это, Белая Пума, — волнуясь, проговорил офицер.

— Пусть все, что рассказано и написано мною, поможет сплотить тех, кто думает так же, как ты и я. Поможет колеблющимся отбросить сомнения; уверен, среди людей мира найдется много таких, которые станут на сторону индейцев, поднимут свои голоса в защиту идеалов, к которым ощупью шел я…

Белая Пума уронил голову на грудь. Яркий луч, выглянувший из-за горы, скользнул по его лицу. Оно было спокойным и безмятежным.

— Сын мой, — глаза старика засветились, — когда твой отец принимал племя, тоже вставало солнце…

Зоркий Глаз опустился на колено, прижался к плечу отца. Вождь чироков был мертв.