Тайна Верховной жрицы

Глава 21. Император

Разные религии преследуют разные цели. Одни создаются для того, чтобы поддерживать людей в трудные моменты жизни, другие — управлять народом. Особенно ярко эти различия проявляются в архитектуре. Взять хотя бы главный Собор Денеи Иривийской. Одного взгляда на него хватит, чтобы понять — сооружение проектировали с тем, чтобы внушить любому мысль о собственном ничтожестве. Центральный зал, где проходят богослужения, настолько огромен, что каждый прихожанин ощущает себя презренной букашкой. Толстые колонны напоминают ноги великанов, что вот-вот оторвут ступни от земли и раздавят людишек. Но больше всего пугает десятиметровая статуя Денеи-Заступницы: воинственная дева с обнаженным мечом взирает с той строгостью, как если бы горожане явились в ее дом непрошенными гостями. Того гляди сойдет с постамента и, орудуя мечом, примется выгонять неугодных иривийцев прочь.

Даже сейчас люди, собравшиеся помолиться о несчастных детях, погибших во время взрыва в лицее, чувствовали себя неуютно. Будто одним своим присутствием оскверняли дом великой богини. Личный советник императора Эр и тот мечтал незаметно улизнуть с панихиды. Он сидел во втором ряду, сразу за Альбергом, и в душе его возникал протест.

Ему казалось несправедливым, что родственники погибших, многие из которых из-за пережитого горя едва стоят на ногах, вынуждены толпиться в общей куче прихожан, тогда как знать, для которой панихида лишь очередное светское мероприятие, вольготно расположилась на скамьях. А на самом почетном месте восседает виновник ужасной трагедии — Альберг.

«Интересно, что он чувствует, глядя на заплаканные лица матерей?» — размышлял советник.

Эр ощущал стыд за государя. Затея с терактом с самого начала не сулила ничего хорошего. «Только самодур, ослепленный властью, может думать, что, запугав подданных, добьется смирения. Мудрый правитель стремиться как можно чаще выходить в народ, а не отгораживается от людей, прячась в стенах библиотек, и не учится управлять государством по одним лишь книгам».

Необдуманный приказ императора о взрыве лицея усугубил ситуацию. Люди не только не ушли с площади, наоборот, они еще больше ополчились против государя, считая, что зря платят налоги, раз армия не способна защитить мирных горожан от неприятеля. В довершении всего пошли слухи, что якобы взорвать лицей приказал сам император. К удаче Альберга, большинство митингующих отказывалось верить сплетням, считая, что правитель не мог совершить столь чудовищное злодеяние.

Единственный, с кем удалось расправиться — Геньцинек. Его обвинили в связях с савенийцами и засадили за решетку. Митингующие поначалу возмущались и требовали освободить лидера, но стоило им услышать про роскошные дома, купленные заключенным, как оппозиция разочаровалась в предводителе.

Чтобы являться народным любимцем, избраннику следует не только быть обаятельным и энергичным, но и бедным. Чем меньше имущества и денег, тем охотнее признают за «своего». Поэтому сторонники мгновенно отвернулись от зажиточного вожака.

Но даже эта небольшая победа смущала Эра. Он понимал: будут и новые лидеры, и не факт, что с ними удастся так легко разобраться. Пока, убрав Геньцинека, удалось лишь обезглавить протест. Но где-то в недрах толпы еще оставались те, кто организовывал народ на бунты. Кто-то, у кого хватало сил и решительности управлять толпой ради личной выгоды.

Советник долго размышлял над этим вопросом и пришел к выводу, что если не получатся остановить протест, то его необходимо возглавить. Возможно, это и не плохо, что у людей есть отдушина в виде митинга. Народ хотя бы так может высказать все, что накопилось на душе. Надо лишь взять этот процесс под контроль. Так сказать, обеспечить недовольным безопасность от самих себя. Выдать им правильного лидера, который будет изображать активность, а на деле тянуть время и ждать, когда людям надоест протестовать. Тем более, скоро наступит зима, ночи станут холоднее и палаточный лагерь исчезнет сам собой. А пока пусть думают, что одной волей могут отменить военный налог.

Хорошо бы еще концерт для них устроить, под предлогом того, что артисты поддерживают протест. Это отвлечет от недовольства. Люди повеселятся с неделю и сами разойдутся. И главное: без всяких взрывов и террора. Возможно, Альберг и прав, народ наш еще не до конца обрел ответственность, но их нужно не запугивать, а отвлекать.

Эр обдумывал, как лучше преподнести эту мысль императору и в пол уха слушал голос Теи Валоренг. Странно, что панихиду служила не Меган. По идее, это обязанность Верховной жрицы, но советник был рад, что у рыжеволосой дамочки приключилась какая-то хворь, и панихиду проводила Тея. Старшая жрица Денейрина нравилась ему куда больше. У нее было столь одухотворенное лицо, и сама она держалась так кротко и доброжелательно, что сердце невольно переполнялось благодатью.

От раздумий советника отвлекли запиской. Эр не успел увидеть, кто именно передал послание — курьер мгновенно скрылся в толпе. Предчувствуя дурные вести, советник развернул клочок бумаги. Быстрым скупым почерком сообщалось, что на императора готовится покушение. Сегодня во время панихиды некто неизвестный планирует устроить взрыв, бросив в государя бомбу.

Послание взволновало Эра. Стараясь привлекать как можно меньше внимания, он нашел начальника стражи и показал записку. Почти единовременно с этим угловатая тень отделилась от стены и кошкой направилась в сторону Альберга. Убийца двигался плавно, осторожно пробираясь сквозь толпу. Если бы не анонимное послание, стража едва ли успела бы предотвратить покушение. Но охрана была наготове, и странное поведение мужчины не осталось незамеченным.

Все должно было произойти тихо и быстро: стражи ловят преступника, остальные уводят государя в безопасное место.

Но в дело вмешался случай.

Убийца, заметив, что к нему направляется охрана, понял, что не успеет добежать до императора и решил швырнуть бомбу из толпы. Одна из женщин, стоявшая неподалеку, увидела, как подрывник достает взрывчатку и закричала.

В толпе началась паника.

Убийца кинул бомбу в сторону Альберга. Раздался взрыв. Грохот оглушил прихожан. Зал окутало густым дымом.

Народ, обезумев от страха, повалил к выходу. Из-за давки люди напирали друг на друга. На упавших не обращали внимание — бежали по их спинам. Стоны и крики пронзали Собор. Стража, которая должна была восстановить порядок, бросила все силы на защиту государя.

Тея тоже не могла успокоить людей. Она настолько растерялась, что взирала на давку как безвольная кукла.

Люди продолжали топтать друг друга, желая поскорее выбраться из Собора. Паника превратила их в одичавших животных.

Многие из прихожан в тот день погибли. Одна трагедия переросла в другую. Позже это событие окрестили Черной панихидой. Спустя много лет историки утверждали, что именно гибель прихожан явилась последней каплей народного терпения.

На допросе убийца не артачился: сразу выдал имя заказчика — Шельц. Это стало для Альберга настоящим ударом.

— Как он мог? — бушевал император, метясь по кабинету, не в силах поверить, что за покушением стоял кузен.

Советник Эр, единственный свидетель гневной истерики правителя, спокойно пожимал плечами:

— А чего ты ожидал? После смерти твоего брата, Шельц стал прямым претендентом на трон.

— Рамон с ним с троном! — выругался Альберг. — Он же племянниц моих подорвал! Понимаешь? Девочки-то причем? Эта скотина ведь летом на именины к ним приходил! Подарки дарил, с рук не отпускал! Девочек-то за что? — страдальчески произнес император.

Девчушки были для Альберга той приятной отрадой, наполнявшей жизнь пусть крохотным, но счастьем, и он до сих пор не мог смириться с их смертью. Теперь же, получив сведения, что за терактом на брата и его семью также мог скрываться Шельц, государь был в полнейшем смятении.

По историческим книгам Альберг знал, что в давние времена нередко случались подобные убийства, когда родственники без зазрения совести избавлялись от конкурентов на трон. Но ему казалось, что эта варварская эпоха осталась позади. И как же горько было осознавать, что двоюродный брат мог опуститься до того, чтобы начать убивать ближайшую родню.

И ведь, ладно бы сразу начал с Альберга. Брата-то за что? Тот никогда не стремился управлять империей. Жил тихой семейной жизнью, воспитывал девочек. За что Шельц поступил так с ними?

— Он признался? — уточнил Эр.

— Отрицает, — устало махнул государь — злость постепенно сменялась апатией. В смерти Громовца и С тоже не признается.

Альберг плюхнулся в кресло, с тоской уставившись в окно. Осеннее пасмурное небо грязными хлопьями облаков давило на столицу.

— Может, твоего брата и впрямь не он? — рассуждал советник, не сообразив, что сейчас не время для деловых бесед. — Какой толк сознаваться в покушении и упорно отпираться от прочих убийств? Так и так казни не избежать.

— Думаешь? — не сказать, чтобы правителю стало легче от этого умозаключения.

Выходило, что другой убийца, а может и не один, до сих пор на свободе. И если родной кузен, всегда производивший впечатление добродушного человека, способен на столь вероломное предательство, что говорить о прочих? Кто еще спит и видит, как бы сместить Альберга с трона? Быть может, у Шельца были союзники из числа высших чиновников?

И без того подозрительный император, после неудачного покушения вовсе озлобился. В замке начались обыски, допросы. Проверяли всех: от министров до прислуги. Судьи в ту пору работали без отдыха: взяточники, контрабандисты, предатели родины, имевшие наглость жертвовать деньги митингующим. Часть служащих была отправлена в тюрьму, еще часть — освобождена от должностей.

В высших кругах власти разгоралось недовольство. Все чаще поговаривали, что Альберг помешался на нервной почве. Страна нуждалась в новом правителе — теперь это признавал не только простой народ, но и аристократия.

Однако сам Альберг не замечал туч, сгустившихся над его головой. Наоборот, ему казалось, что дела налаживаются. Предатели государства пойманы, враги рассажены по тюрьмам, главный смутьян обезглавлен, а семья его сослана на Тананию — небольшой остров с поселениями для каторжников.

Оставалось решить проблему с иностранным корольком Рурыком, а точнее — с савенийским аферистом. Тайная полиция давно предоставила отчет и о самом Рурыке, и о его пустынном острове, но император не спешил избавлять от мошенника, а внимательно следил за тем, как протекает финансовая махинация савенийца.

— Почему ты не хочешь выдворить его из страны? — недоумевал Эр.

В свете последних событий, он стал чуть ли не единственным, кому Альберг доверял и с кем проводил все свободное время.

— Нет, друг мой, — хитро улыбался император, сидя в любимом кабинете. — Теперь я его никуда не выдворю. Задумка с финансовой пирамидой выше всяких похвал! Только подумай, сколько денег к нему стекается! Видел последние новости?

Эр неоднозначно повел плечами.

— Люди как обезумевшие несут последние сбережения и тащат за собой родню, друзей, знакомых.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

Альберг интригующе поднял брови:

— Мы сможем отменить военный налог.

— Но… Или подожди…

— Понял? — засиял император, и Эр про себя отметил, что давно не видел государя в столь воодушевленном настроении. — Мы возглавим финансовую пирамиду! Разумеется, неофициально. Пусть Рурык и дальше соблазняет народ. Вся прибыль будет оседать в казне. Гениальная мысль, не находишь?

Император явно был доволен собой.

— Эм… — замешкался советник, которому не хотелось огорчать правителя, но и указать на логических промах он не мог. — Тебя не смущает одна деталь?

— Сейчас ты начнешь говорить, что не честно забирать у этого пройдохи столь прибыльное дело?

— Нет, — скривился Эр. — Афериста мне совершенно не жалко — он получит по заслугам. Я о людях. Ты же понимаешь, что рано или поздно эта пирамида рухнет? Что будет, когда желающие вступить в нее закончатся? Сотни тысяч иривийцев окажутся разорены.

— Эр! — Альберг сдвинул брови. — Во-первых, если люди несут деньги в такие сомнительные предприятия — значит, эти деньги есть!

— Отдают последнее, ожидая, что заработают!

— Не делай из этого трагедию, — досадливо отмахнулся император. — Из-за пары тысяч никто не умрет.

— Представь, что будет, когда пирамида обрушится и все узнают, что на ее вершине стоишь ты! Альберг, дорогой ты мой, люди возненавидят тебя! В их понимании не мошенник, а именно ты станешь причиной банкротства! И Рурык не упустит случая поддакнуть, сказать, что только из-за твоего вмешательства затея обрела печальный финал.

— Я не закончил! — грубо перебил император. — Во-вторых, у тебя есть другие предложения? Ты вообще отдаешь себе отчет, что со дня на день савенийцы могут прорвать оборону и добраться до континента? Ты понимаешь, чем это обернется? Года не пройдет, как Иривия окажется под водой из-за алчности савенийцев! Они выжмут всю магию, разрушив материк до основания!

Альберг распалялся все больше. Он встал с кресла и, нависая над советником, отчитывал его как неразумного двоечника:

— Ты этого хочешь? Да, мы можем поступить по совести: честно объявить народу, что Рурык — вор и мошенник, что все его королевство — фикция, а заработают лишь те, кто успел принести деньги первыми. Но как ты думаешь, что будут делать люди? Молчишь? А я тебе отвечу! Нас обвинят во всех неудачах! Так скажи мне на милость, какой у меня выход? Сидеть и смотреть, как какой-то заезжий гастролер обдирает подданных? Объявить людям правду и получить народный бунт? Или воспользоваться ситуацией и благодаря этим деньгам наконец-то достроить военные корабли?! Хорошо еще, что Громовец погиб. Хм… я не то имел в виду. Я к тому, что давно ему корабли обещал, да все не мог… — Альберг устало опустился в кресло и уткнулся лицом в ладони. — Не слушай меня. Чушь несу. Так и так корабли нужны.

Эр и сам не хуже императора знал, что творится сейчас на морских границах. Иривийский флот нес потери, отступая к берегам континента. Еще неделя, может даже меньше, и все… враг доберется до земли. Советник также не сидел без дела. Отправлял дипломатические послания дружественным государствам, предлагал заключение альянсов, общался с местными аристократами, добиваясь пополнения в военный бюджет. И все равно этих денег не хватало. Савенийская конфедерация оказалась более подготовлена к войне. Ей удалось почти безболезненно задать экономике военный вектор. В то время как внутренние проблемы Иривии не позволяли сделать это исключительно за счет собственных сил.

Советнику было жаль друга. Он понимал, что Альберг и впрямь угодил в безвыходное положение и по-своему прав, но то, как он относился к народу…

— Может, все-таки обратиться за помощью к геркам? Да-да, — торопливо добавил Эр, прежде чем император высказал недовольство, — я помню, но ведь можно сыграть на их напряженных отношениях с савенийцами! Как говорится, враг моего врага — мой друг.

— Я даже спорить не собираюсь, — сухо отозвался Альберг. — Мы сотни раз обсуждали эту тему, и мое решение останется неизменным.

Советник сжал зубы, чтобы не выругаться. Если бы не фобии императора, если бы не страх толпы, чужих людей, поездок за море — давно можно было бы наладить дипломатические отношения с другими странами. Савения многим поперек горла. Амбиции этой молодой конфедерации пугают не только Иривию. И уж тем более, никому не выгодно, чтобы савенийцы захватили магический континент. На этой почве можно было бы заключить весьма удачный альянс с расой герков — древними врагами савенийцев.

Но нет… Альбергу проще возглавить аферу, чем отправиться за помощью в другие страны. Да, переговоры были бы жесткими. Пришлось бы открыть рынок для геркских товаров, что в последующие годы привело бы к проблемам в экономическом секторе. Но этот вопрос был решаемым, а перспективы, которые сулил альянс с герками, мог помочь с покупкой вооружения. Гораздо более дешевого, чем то, что производилось в Иривии. Это значительно сократило бы траты, позволило бы часть сэкономленных средств пустить на модернизацию производства, чтобы сделать его менее зависимым от магии, дало бы возможность достроить летающие корабли, в которых так нуждалась армия. Разумеется, Эр прекрасно понимал, насколько опасным будет пускать к себе герков, позволять им строить предприятия на территории Иривии, но нужно было хотя бы говорить об этом. Предлагать компромиссы, искать взаимовыгодные решения, а не отсиживаться во дворце, отгораживаясь от внешнего мира, как это делал Альберг!

— Недоверие погубит тебя, — с неожиданной твердостью произнес Эр. — Недоверие к другим странам и неверие в собственный народ! Ты считаешь людей дураками, не способными понять твоего великого замысла. А ведь поговори ты с подданными на равных, объясни все — разве потребовались бы митинги, взрыв лицея?

— Если это все, то я хотел бы заняться делами. Один, — фраза, произнесенная императором, означала лишь то, что в обществе советника он более не нуждается.

Дважды намекать не пришлось — Эр молча вышел из кабинета, оставив Альберга наедине с дурными мыслями.

Император размышлял о том, что в последнее время советник все чаще критиковал его задумки. Эр вбил себе в голову, что при помощи простой беседы можно образумить народ. Что люди должны сами решать, как им быть.

Не понимает, гуманист, что подавляющему большинству даром не нужна эта ответственность и свобода. Им надо чтобы кто-то другой решал за них, что делать и как жить. Лишь у единиц хватает мужества быть самим себе хозяином — так этим и давать ничего не надо. Сами возьмут.

«Каждый думает, что умеет управлять государством. Вот и Эр туда же. Будто мне не хватает головной боли с народом, теперь приходится тратить силы на споры с другом. Другом… А друг ли он?»

Раньше Альберг ответил бы на этот вопрос без промедления, а теперь… С тех пор, как он стал императором, их отношения с Эр переменились. Что-то промелькнуло между ними. Зависть ли к титулу, или затаенная обида на сорванную помолвку, но все реже случались дружеские беседы и все чаще — рабочие обсуждения, перетекавшие в споры.

Меж тем, пока император обдумывал, как бы половчее отобрать бизнес Рурыка и при этом не вспугнуть народ, новая волна смертей потрясла дворец. Сразу три высокопоставленных чиновника, а также министр внутренних дел Левицен погибли при весьма загадочных обстоятельствах. Если предыдущие смерти можно было списать на несчастные случаи, то теперь почерк резко изменился — это были именно убийства. Причем, всякий раз убивали из савенийского оружия.

Кто-то по-прежнему хотел ослабить власть императора, и, видимо, лишившись прежних союзников, обратился за помощью к неприятелю.

— Тебе не кажется, что с оружием нас пытаются навести на ложный след? — рассуждал Эр, по привычке сидя в кабинете императора. — Слишком явно. Демонстративно. Знаешь, о чем мне подумалось? Вспомни панихиду в Соборе. В тот день пришли все, кроме четы Шельцев.

— Еще бы! — фыркнул Альберг. — Боялись пострадать при взрыве.

— Вот и я о чем! — подхватил советник. — Они не явились, зная, что будет взрыв. И почему-то именно в этот день так некстати заболела Верховная жрица, поручив вести панихиду Старшей. Не находишь сей факт подозрительным? Честолюбивая особа, обожающая внимание публики и вдруг отказывается от возможности провести службу при самом императоре.

— Может, ей действительно стало плохо.

— Спустя пару дней я видел ее прогуливающейся у реки и, доложу тебе, вид у нее был вполне здоровый.

Альберг едва заметно поморщился: советник вновь уводил разговор не в то русло.

— Да мало ли почему она отказалась? Какой мотив у жрицы?

— Я навел справки и вот что странно: в Ордене недавно погиб еще один магистр. На этот раз магистр справедливости. Причем, Меган обвинили в убийстве, но затем якобы нашелся свидетель, и жрицу оправдали. Меж тем, настоящего убийцу так и не нашли. Каково, а?

— Хорошо, проверим ее, — сдался император, — но все равно мне не нравится эта история с савенийским оружием. И наш Левицен: о том, что он поедет в Гердену — знали только во дворце. Мне не дает покоя мысль, что кто-то из ближайшего окружения по-прежнему замышляет государственный переворот.

Альберг был уверен, что во дворце до сих пор остались савенийские шпионы. Ему казалось, что после зачисток удалось выловить всех предателей, но новые убийства показали лишь то, что враг решил действовать еще жестче и стремительнее.

— Почему ты зациклился на ближайшем окружении? — не успокаивался Эр. — Кстати, я тебе говорил, что Меган дружила с мадам Шельц?

— Что ты ко мне пристал со своей Меган?! — взорвался император. — Все время со мной споришь. По каждому поводу!

— Я лишь пытаюсь показать тебе другую сторону дела.

— А, по-моему, ты просто хочешь выдать желаемое за действительное, — мстительно объявил государь. — Тебе не понравилась жрица, и теперь притягиваешь факты за уши.

— А ты идешь на поводу у преступников! — не остался в долгу Эр. — Тебе навязывают версию с савенийцами, а ты как ребенок — всему веришь!

— Знаешь что! — Альберг хлопнул по столу. — Придержи-ка язык! Здесь пока еще я император и не смей этого забывать!

Эр хотел ответить, но сдержался. Ушел, не желая раздувать ссору еще больше. В последние месяцы Альберг стал невыносим: раздражался по любому поводу и совершенно отказывался слушать критику.

Император остался в одиночестве, погруженный в мысли, но вскоре его уединение нарушил лакей. Он принес анонимную записку, содержание которой настолько взбудоражило государя, что он лично сходил за начальником тайной полиции. После чего вместе с ним и еще двумя крепкими парнями из стражи, направился в покои советника.

Эр, увидев Альберга решил, что тот надумал мириться, но затем показался начальник тайной полиции.

— Обыскать! — приказал император, входя в комнату друга.

— Что происходит? — советник был удивлен. Не мог взять в толк, с чего Альбергу вдруг потребовалось проводить обыски. Он даже после случая с бомбой допрашивал всех, кроме Эра, подчеркивая, что доверяет ему, а теперь вдруг такой поворот.

— Можешь считать, что ничего, — елейным тоном отозвался правитель. — Ведь тебе нечего скрывать, правда?

— Разумеется!

Охрана самозабвенно копошилась в письменном столе, вороша документы и перерывая вещи.

— Тут вот деньги заморские, — отозвался один из стражей.

Начальник тайной полиции незамедлительно подлетел, отобрав добычу из рук охранника, и бережно показал находку Альбергу — толстую пачку савенийских ларинов.

— Это не мое! — возмутился Эр. — Их подбросили!

Он и в самом деле впервые видел эти деньги.

— А тут вот перстенек какой-то в газетку завернут, — произнес второй мордоворот.

— Перстень Левицена, — презрительно усмехнулся император. — Так-так.

Теперь ему все стало понятно: и отчего Эр постоянно спорил с государем, предлагая утопические идеи. И зачем так настойчиво убеждал, что в убийствах замешана Верховная жрица. И почему не желал отбирать бизнес Рурыка.

— Ты в это поверишь? — с грустью спросил Эр.

По взгляду Альберга он и так догадался, о чем тот думает. Отпираться тоже бессмысленно: чем больше станет оправдываться — тем сильнее навлечет на себя подозрения.

— Интересно, за сколько ты продал меня савенийцам?

Советник не отвечал.

— Увести! — приказал Альберг.

Эр для него умер. Теперь у него не было ни друга, ни советника.