Тайна заброшенной часовни

ВТОРНИК: ТУМАН

До почты, возле которой находились газетный киоск и ларек со сладостями, было два километра и еще двести с небольшим метров: расстояние однажды более или менее точно измерили автомобильным спидометром. Честно говоря, еще никто никогда не изъявлял желания сбегать туда за газетами…

«Никто никогда» — конечно, преувеличение, которое, в сущности, ни о чем не говорит. Правильнее было бы сказать: редко кто вызывался бежать за газетами, хотя этого неукоснительно требовали дежурные родители.

Теперь, в свою очередь, необходимо объяснить, что надо понимать под словами «дежурные родители».

А объяснить это очень просто. Дом на холме был открыт Икиными мамой и папой в одно из весенних воскресений три года назад, и уже на следующей неделе туда отправились родители Пацулки и Брошека. После недолгого обсуждения было решено, что дом идеально подходит для проведения в нем отпусков и каникул. Хозяева (пан Вевюрчак с женой) сообщили, что на лето могут перебираться к родственникам за реку и готовы сдать свой деревянный старый и уютный дом «городским, коли у тех есть охота».

«Городские» страшно обрадовались. Таким образом Ика, Брошек и Пацулка три года назад впервые провели тут каникулы. Взрослые же быстро между собой договорились и решили, что бессмысленно всем родителям весь отпуск мучиться со всеми своими отпрысками, при том что школьные каникулы гораздо длиннее, чем их отпуска. В результате был организован цикл трехнедельных дежурств.

Как известно, Икина мама с самого начала заявила, что право на отдых имеют все, а следовательно, и взрослые тоже. Поэтому все обязанности, включая приготовление пищи, стирку, глажку, колку дров, доставку воды и так далее, были распределены по справедливости, в соответствии с возможностями каждого. А поскольку некоторые виды работ могли выполнять только взрослые, остальные заботы легли на плечи младшего поколения.

К числу последних относилась, в частности, обязанность ходить на почту и за газетами, выполнять которую, как уже говорилось, никто никогда не спешил, а вернее, спешил редко.

В те дни, когда приходили еженедельники, дело обстояло еще более или менее сносно. У каждого были свои любимые журналы, за которыми ребята охотно ходили. Поэтому с четверга до воскресенья дежурства, связанные с распространением печатного слова, никого особенно не тяготили. Чего нельзя было сказать про понедельник, вторник и среду, особенно если погода бывала на редкость хорошей или на редкость мерзкой. У одного только Пацулки в день дежурства с лица не сходила улыбка — независимо от погоды. И это было понятно: между почтой и газетным киоском был кондитерский ларек, в котором всегда можно было откопать нечто достойное внимания.

Как нам уже известно, с утра в понедельник на южную Польшу обрушились массы влажного воздуха. А в ночь с понедельника на вторник (чтобы было еще веселее) «направление потоков воздуха изменилось с юго-западного на северо-западное, и теплый фронт уступил место холодному».

В связи с этим в Великих Горах ночью прошли грозы, над Недзицей и Черштыном пронеслись желтые градовые тучи, а над Восточными Татрами даже исполнила короткий злобный танец метель.

Долину на берегу реки весь этот метеорологический бум обошел стороной. Однако во вторник с утра повеяло холодом. При желании можно было даже увидеть вылетающие изо рта облачка пара.

Девочки натянули под джинсы колготки, а мальчики преисполнились ненависти к Пацулке, который по привычке отправился умываться к колодцу и тем самым — не терять же перед девчонками лица! — вынудил их последовать своему примеру. А ненавидеть его было за что: когда у Брошека и Влодека уже зуб на зуб не попадал, Пацулка даже не посинел.

Он только слегка порозовел.

После завтрака настало время идти за газетами, то есть шагать два километра двести метров (и столько же обратно), когда ветер пронизывает до костей и неустанно моросит дождь. Во вторник дежурила Ика, и в иных обстоятельствах она бы совершила прогулку под холодным дождем в полном одиночестве. (Разве что Брошек…)

Но обстоятельства в тот вторник были особые. Поэтому после завтрака Икина мать с изумлением обнаружила, что в поход за газетами собирается вся пятерка. На все пять свитеров были наброшены плащи, а на пять пар ног одеты высокие резиновые сапоги.

— Вы уж меня извините, — сказала мама, — я не хочу лезть в чужие дела, но все же прошу мне объяснить, что это означает?

Наивная Катажина уже раскрыла рот, чтобы сообщить, что им надо выяснить, не напечатана ли в какой-нибудь из газет некая заметка, но вместо этого лишь вскрикнула:

— О-ой!

Ика же, бесцеремонно ущипнувшая Катажину за левую ляжку, спокойно объяснила:

— Ничего особенного, мамуся.

— Гм, — хмыкнула мать. — Ничего особенного? — задумчиво переспросила она, помолчав. И вздохнула: — Нет, доченька, я тебе не верю. Но вмешиваться не стану. Однако предпочла бы узнать о том, что вы влипли в неприятную историю, своевременно, чтобы успеть оказать помощь.

— Хорошо, мамочка, — умильным голоском проворковала Ика.

— Ну тогда проваливайте, — точно таким же голосом сказала мама. Это означало, что молодежи сделано первое серьезное предупреждение.

Уже за мостом Катажина — главный правдолюбец — робко спросила:

— А может, надо было сказать правду?

Катажина предназначила этот вопрос главным образом Брошеку, который, подобно ей, был сторонником точного соблюдения всевозможных законов, требований и правил. Однако на сей раз даже Брошек с ней не согласился.

— Нет, — твердо сказал он. — Я все обдумал и пришел к убеждению, что — по крайней мере, до поры до времени — это наше личное и совершенно секретное дело.

— Хе-хе-хе, — засмеялся Влодек. — Совершенно секретное! А твой старик не в счет?

— Извини, пожалуйста, дорогой Влодзимеж, — с ледяным высокомерием сказал Брошек. — В письме к отцу я просил не только о помощи, но и о сохранении тайны.

— Знаю я, как взрослые хранят тайны! — с горечью пробормотал Влодек; по его тону можно было понять, что у него действительно есть в этой области горький опыт.

— Не валяй дурака! Don’t be silly, — сказала Ика. — Старый Брошек — могила.

— Это он-то могила?! — язвительно воскликнул Влодек. — Увидите, если только из нашей затеи что-нибудь выйдет, старый Брошек забудет про все свои обещания и засядет писать книгу. И, конечно, в ней будут происходить увлекательные, невероятные, захватывающие дух события, не имеющие ничего общего с действительностью, и получится дурацкая сказка для маленьких детей, а мы все сгорим со стыда. Мало вам, что он уже однажды нас описал? С меня, например, довольно. Я предпочитаю обнаружить себя на страницах какой-нибудь другой книги. Терпеть не могу, когда доверчивым читателям вешают лапшу на уши, вы уж простите.

— Такой красивый и такой тупой, — сказала Ика Катажине. Сказала, разумеется, достаточно громко, чтобы Влодек расслышал.

— Ну, знаешь! — возмутилась Катажина.

— Кто это там мяукает? — холодно поинтересовался Влодек.

— Не ссорьтесь! — сказал Брошек.

Пацулка кивком поддержал Брошека, а Брошек с необычайной серьезностью обратился к Влодеку.

— Не знаю, дорогой Влодзимез, известно ли тебе, — с уничижительной любезностью принялся объяснять он, — что вешать лапшу на уши авторам не запрещено. Это называется правом на литературный вымысел. Попробуй, например, описать свою жизнь так, как она идет, час за часом, минута за минутой. Ты бы первый уснул, а уж читатель умер бы с тоски к концу первой главы. Мой старик говорит, что ради того, чтобы сказать правду, книга должна лгать.

— Отличный принцип! — мрачно пробормотал Влодек; он чувствовал, что не прав, но не желал сдаваться.

К счастью, Катажина поспешила ему на помощь.

— Вы что, мальчики, чокнулись? — с обворожительной (поистине обворожительной) улыбкой спросила она. — Мы еще даже ответа от старшего Брошека не получили, не говоря уж о заметке в газете, а вы обсуждаете какие-то несуществующие книжки!

— У них в башках все перемешалось, — объяснила Ика. — Это от умывания колодезной водой. Застудили мозги.

— Не понимаю! — сердито воскликнул Брошек. — Почему отца, которому необходимо срочно закончить работу, вечером не было дома? Так бы мы еще вчера получили ответ…

И тут же подумал: «Ну конечно! Мама уехала на ежегодный съезд хирургов, и папашу в первый же вечер куда-то понесло». Однако вслух он этого не сказал, и оставшаяся часть пути до газетного киоска прошла в молчании.

После того как весь обычный набор газет был куплен и внимательнейшим образом изучен, а также бегло просмотрены некоторые другие издания, в редакциях которых у «старого Брошека» могли быть связи, молчание стало еще более тягостным. Хуже того: оно приобрело довольно-таки безнадежный и — честно говоря — дурацкий характер. Никто, по правде сказать, не верил, что заметка будет напечатана немедленно, уже во вторник, и тем не менее все, не исключая Пацулки, втайне надеялись, что отцу Брошека как-то все-таки удастся это дело «обстряпать». Именно надежда погнала их в киоск и помогла преодолеть два километра с двухсотметровым гаком меньше чем за пятнадцать минут.

Теперь же надежда лопнула, как мыльный пузырь, уступив место ощущению пустоты, а пустота немедленно заполнилась твердой уверенностью в том, что их идея гроша ломаного не стоит. И сразу же холод стал ощутимее, дождь — мокрее, носы начали синеть, а пальцы коченеть.

— Ох, чувствую я, без насморка не обойтись, — уныло сказала Ика.

Один Пацулка быстро повеселел, сделав сенсационное открытие: в кондитерский ларек завезли «раковые шейки»! Никогда прежде их там не бывало. А на этот раз были. Неудивительно, что Пацулка не только воспрял духом, но и ощутил прилив вдохновения. Набив конфетами рот, он подошел к Брошеку и энергичным жестом указал ему на здание почты. Брошек привык считаться с Пацулкой, поэтому и на сей раз не оставил его жест без внимания.

— Пацулка, — сказал он, — ведь за один день никакое письмо не успеет дойти.

— Кончайте, вы! — рассвирепела Ика. — Я сейчас начну чихать, а вы тут порете какую-то чушь!

— Я с самого начала говорил, что сопляки позволили щенку себя околпачить, — сказал Влодек.

Ика наконец чихнула. Очень злобно.

— Сопляки?! — переспросила она и опять чихнула. — А ты — старый маразматик!

— Да? — улыбнулся Влодек.

— Мало того, — гнусаво продолжала Ика. — Я слыхала от взрослых, что среди всех вундеркиндов твоего возраста ты был самым несносным.

— Да? — с улыбкой повторил Влодек.

— Да. И хотя, возможно, из сопливого возраста уже вышел, менее противным не стал.

— Да? — в третий раз улыбнулся Влодек.

— Нет! — не сдержавшись, крикнула Катажина.

Ика посмотрела на подругу с безграничным презрением и снова чихнула.

— Эх ты! Пожалела бедняжку! Ну чего ты его защищаешь? Воображала несчастный! Зачем, скажи, он сюда потащился с околпаченными сопляками?

— Как ты можешь? — прошептала Катажина.

— Зачем я сюда потащился? — с ослепительной улыбкой переспросил Влодек. — По очень простой причине: чтобы составить компанию Катажине.

Такого удара Ика не ожидала. Она растерянно уставилась на Влодека, и ее красивое смышленое лицо приняло довольно глупое выражение.

— Только поэтому, — добил ее Влодек.

Тут Пацулка решил угостить друзей «раковыми шейками».

Он протянул целую пригоршню сначала Ике, потом Катажине. Его не удивило, что у последней были полузакрыты глаза, а на щеках вспыхнул румянец счастья. А также не удивило, что она отправила конфету в рот, разгрызла и проглотила, даже не заметив, что забыла снять фантик.

— Я иду на почту, — решительно заявил Брошек.

— Зачем? — спросила Ика. — Поглядеть, как они завтракают в своих окошечках?

— Я пожелаю им приятного аппетита и спрошу, нет ли письма.

— Они тебе скажут, что нет.

— Ну и пусть, — спокойно ответил Брошек. — Существует еще такое изобретение, как телефон.

— О, — сказал Пацулка таким тоном, что все поняли: это он и имел в виду.

На почте как раз начался первый этап второго завтрака. В кабине международного телефона кто-то надрывно кричал: «Ты меня слышишь? Марыська, слышишь меня?» В окошке с табличкой «Заказная корреспонденция» второй завтрак состоял из хлеба с маслом и крутых яиц, а в окошке «Телеграф и телефон» — из бутербродов с колбасой и помидоров.

— Приятного аппетита, — сказал Брошек в первое окошко. — Мне нет письма?

— Чего уж тут приятного! — буркнула особа неопределенного возраста и еще более неопределенного пола. А потом мстительно добавила: — Письма нет.

— Приятного аппетита, — сказал Брошек в окошечко номер два. — Я бы хотел заказать междугородный разговор.

Особа в окошке номер два — хорошенькая девица (правда, уже начавшая расплываться) со светлыми, как лен, волосами (в результате химической завивки превратившимися в спутанное овечье руно) — только кивнула. Потом она указала на кабину, из которой все еще доносился отчаянный вопль: «Ты слышишь меня, Марыська?! Марыська, ты меня слышишь?!» — и в конце концов, отправив в рот очередной кусок колбасы, нечленораздельно произнесла:

— Попробовать можно.

— А это долго? — спросил Брошек. — Пробовать долго придется?

Особа несколько оживилась.

— Не-а, — сказала она. — От силы часа два. Или три. Только сегодня слышимости никакой. Кабель намок. Ну что? Какой номер заказывать?

Брошек изобразил на лице подобие улыбки. Из угла, где стоял Влодек, донеслось нечто вроде «хе-хе-хе». Брошек притворился, что не расслышал.

— Раз никакой слышимости, — робко сказал он, — тогда не надо.

— Чего? — переспросила девица.

— Не буду заказывать, — сказал Брошек.

— Что это тебе молодой человек голову морочит? — возмутилась особа в первом окошке.

— Не ваше дело! — рявкнуло второе окошко. — Мне морочат, а не вам. Я и без вашей помощи кого хошь отошью.

— Ай-яй-яй, — захихикало первое окошко. — Бриджит Бардо местного разлива!

— Сама местного разлива! — с бешенством прошипела красотка. — А для вас, молодой человек, у меня телеграмма, — нежно улыбнулась она Брошеку.

— Что-о-о?! — завопил Брошек.

Первое окошко что-то бормотало, в кабине в семнадцатый раз кричали: «Марыська, ты меня слышишь?!» — а Брошек дрожащей рукой расписывался в получении телеграммы. В душе он распевал хвалебный гимн в честь «старика», который сразу понял, что ответ — какого бы он ни был содержания — надо дать незамедлительно. Расписываться Брошеку, надо сказать, было довольно трудно: друзья бесцеремонно навалились на него со всех сторон.

— Удостоверение личности, — буркнуло окошко номер два.

Брошек вздрогнул. К счастью, в заднем кармане джинсов у него был бумажник, а в бумажнике нашлось школьное удостоверение, которое он и протянул красотке.

— Вы же меня знаете, — пробормотал он при этом.

— Может, знаю, а может, и нет, — сказало окошко и, надувшись, выдало телеграмму.

— Тихо! — рявкнуло первое окошко, потому что Брошек немедленно бросился к окну, а вслед за ним громко затопали четыре пары сапог.

Но ребята пропустили это восклицание мимо ушей. Даже Влодек выслушал текст телеграммы, затаив дыхание. Брошек прочитал ее дважды — с дикцией, какой не постеснялся бы сам Марлон Брандо.

Телеграмма гласила:

— Тчк, — пробормотал Пацулка.

— Нет, Пацулка, — вдохновенно произнесла Ика. — Никаких тчк. Срочно начинаем действовать. Верно, Влодек? — чарующе улыбнулась она.

Из кабины донесся отчаянный вопль: «Не желаю говорить ни с какой Мостосталью! Алло! Алло! Марыська! Ты меня слышишь?!»

Но ребята так никогда и не узнали, услыхала ли в конце концов Марыська далекий призыв. Ибо телеграмма наказывала: за дело! немедленно принимайтесь за работу!

Вполне естественно, что обратный путь занял у них еще меньше времени, хотя ветер дул в лицо, а холодный дождь сек щеки и лбы.

После сладкого мама встала из-за стола, а отец несмело спросил:

— Вы в самом деле не знаете историю про голубой фонарик?

— Ну конечно нет, папа! — воскликнула Ика, смекнув, что у нее есть шанс выиграть плитку молочного шоколада.

— Ненавижу азартных людей! — пробормотал Брошек, который в этот раз на «голубой фонарик» не поставил.

Отец же приступил к очередному анекдоту.

— В ту весну при дворе Снежной королевы разразился страшный скандал, — монотонно, с отсутствующим видом начал он. — Один из придворных гномов не уберег предназначенную королеве порцию мороженого, и ее нахально растопил солнечный луч. Жестокий и злой камергер без суда и следствия прогнал гнома с криком: «Пошел вон, воришка!» И гномик пошел вон, на юг, и пришел в Финляндию. А поскольку он не знал, что означает слово «воришка», то все время светил хорошеньким голубым фонариком и озирался по сторонам. «Чего ищешь, гном?» — кричали люди. «Воришку», — отвечал он. «Нет у нас таких!» — говорили ему. Тогда он пошел дальше, в Швецию. И продолжал светить своим голубым фонариком и озираться по сторонам, а когда его спрашивали, что он ищет, говорил, что воришку. И снова его прогнали, заявив, что воришек у них нет, и тогда он пошел прямо на юг, по гребням морских волн, и добрался до Польши. И стал там ходить и высматривать, ходить и высматривать. В конце концов кто-то его спросил, что он ищет. Бедный грустный гномик развел руками и сказал: «У меня был такой хорошенький голубой фонарик…»

Посмеялись столько, сколько полагалось. Отец ушел к себе, а ребята дружно взялись за мытье посуды. И тут, кстати, был поставлен рекорд: посуда от обеда из трех блюд на семь персон была вымыта, вытерта и расставлена по местам за девять минут — и ничего не было разбито.

— Так, — сказал Брошек, убрав последнюю тарелку. — Теперь пять минут отдыхаем, а потом все на экстренное совещание.

— Не кажется ли вам, — спросил он, когда через пять минут все удобно расположились в столовой, — что история с голубым фонариком на этот раз прозвучала весьма злободневно?

— Э! — сердито буркнул Влодек, который терпеть не мог мыть посуду. — Поменьше умничай, философ!

— Я умничаю, ты придуриваешься, а они воруют! — разозлился Брошек. — Я, к твоему сведению, ненавижу воровство, а сейчас без конца слышишь о разных жульнических аферах. То с шерстью, то с мясом, то с водкой… Одни крадут, а другие пассивно наблюдают. Утверждают: с этими загребущими лапами необходимо что-то делать. Если взрослые не в состоянии, давайте сделаем мы. Чтобы бедный гномик мог и в Польше спокойно светить своим хорошеньким голубым фонариком. Итак, за работу!

— Вот именно, за работу, — наставительно сказала Ика. — Не болтать надо, а дело делать. Речей мне и по телевизору хватает. Надоело!

— Quite right[7], — с торжеством подхватил Влодек. — Пошли!

— Я поведу, — сказала Катажина.

Эти два слова она произнесла деловым, не терпящим возражений тоном, ибо в ту минуту наша очаровательная Кася (как ее называл Икин отец) была прежде всего великим Альбертом, представителем научного мира и специалистом в области техники.

Все безропотно последовали за ней к чернеющей над обрывом часовне.

Это было наполовину провалившееся в землю, утопающее в густом бурьяне деревянное строеньице с обомшелыми стенами и крышей, остроконечной башенкой и обитой железом дверью. Местные жители утверждали, что часовне более двухсот лет. С полвека она стояла заброшенная: никто в нее не заглядывал с тех пор, как в начале первой мировой войны в ней было совершено зверское убийство. Говорили, что по ночам туда наведываются привидения, да и днем было жутковато, так что с 1914 года люди обходили стороной это глухое и страшное место.

Во время первых проведенных в долине каникул, то есть три года назад, взрослые и дети тщательно обследовали старую часовенку. Она была пуста: четыре стены да крыша; даже алтарь отсутствовал, не говоря уж об изображениях святых. Крыша каким-то чудом не протекла, пол из каменных плит был сухим и ровным. А по обеим сторонам от того места, где когда-то находился алтарь, сохранились два деревянных столбика — на них, очевидно, стояли раньше фигурки святых. Так, во всяком случае, утверждал отец Пацулки, любивший демонстрировать свои познания даже в тех областях, в которых мало что смыслил.

И еще: над алтарем остался след от висевшей там картины — большой прямоугольник тщательно просмоленных досок.

Отец Брошека обращался в разные учреждения. «Займитесь этой часовней, — призывал он. — Древняя постройка и так далее. Возможно, памятник старины». Долго названивал по разным телефонам и в конце концов сам отправился к какому-то большому начальнику. Но добился немногого: через месяц часовню посетила комиссия, состоящая из одного человека, который повесил на дверь безобразный замок и, позабыв его запереть (а может, замок просто-напросто был испорчен?), уехал. Вскоре кто-то из местных жителей смекнул, что даже испорченный замок без ключа может пригодиться в хозяйстве, и часовня снова осталась без запора, охраняемая — гораздо эффективнее — густыми зарослями крапивы.

Постепенно все привыкли, что над обрывом стоит пустое деревянное строеньице, и никто не собирался нарушать его покой. Часовня была просто деталью пейзажа — такой же, как огромное дерево или мост через реку, — разве что попахивала нечистой силой.

Потому неудивительно, что, когда великий Альберт медленно приоткрыла скрипучую дверь, все присутствующие невольно затаили дыхание.

— Идите за мной, — строго сказала Альберт.

Внутри было темно. Немедленно зажглись три фонарика (Ики, Влодека и Брошека), и на безмолвных стенах заплясали три светлых пятна.

— А это что? — с изумлением прошептала Ика.

В кругу света появился деревянный столбик, на котором стояла… скульптура: примитивная, небрежно обтесанная фигурка бородача с воздетой кверху рукой, со следами белой краски на длинном балахоне и черной на длинных волосах и бороде.

— А это? — закричал Брошек, освещая второй столбик с аналогичной фигурой, изображающей женщину.

— Ага, — с гордостью сказал Пацулка. — Ну что?

— Прошу обратить внимание, — тоном заправского экскурсовода произнесла великий Альберт. — Мы с Пацулкой обнаружили в старинной часовне две замечательные скульптуры первой или второй половины давно минувшего века. Ученым пока не удалось точно определить ни возраст, ни происхождение этих произведений искусства, но мы считаем, что они вышли из мастерской безусловно незаурядного, хотя и малоизвестного художника.

— Ну, — торжествующе подтвердил Пацулка.

Остальные остолбенело глядели на фигурки. Вид у них действительно был такой, будто они родились не одну сотню лет назад под долотом талантливого мастера-самоучки. Первым пришел в себя Брошек. Скульптуры эти что-то ему напомнили — что-то очень знакомое…

— Ух! — воскликнул он. — Это творения… хи-хи-хи… — он даже поперхнулся от смеха, — это же творения нашего Пацулки! Цезарь и Клеопатра, насколько я помню, или нет?

— Нет, — злобно засопел Пацулка.

— Конечно, нет! — поддержала его Ика. — Цезарь был лысый, а Клеопатра — с утиным носом. Это, конечно, дело его рук, но только не Цезарь и Клеопатра.

— Правильно, — согласился Брошек. — Зевс и Гера, да?

— Мгм, — неохотно подтвердил Пацулка, который два года назад увлекался греческой мифологией. Он даже, кажется, собирался принять участие в телевизионной викторине по мифологии, однако, поняв, что придется слишком много говорить, после недолгих колебаний отказался от соблазна получить главный приз. Тем не менее в тот год Пацулка все каникулы вырезал из мягкого липового дерева богов и героев и по своему вкусу их раскрашивал. А поскольку к собственному творчеству он относился с безграничным уважением, то устроил в сарае за домом тайник, где за три года скопилось несколько десятков разнообразных фигур — людей, животных и неведомых чудищ.

— Гм, — задумался Брошек. — А уместны ли тут эти деревяшки?

— Ух, — возмутился Пацулка.

— Кончайте валять дурака, — пресекла бесплодную дискуссию великий Альберт. — Чтобы засада, точнее, западня отвечала своему назначению, необходима приманка.

— Чепуха! — пробормотал Брошек. — Кто польстится на такую халтуру? Циничные преступники знают, за чем охотятся. Достаточно будет взять эти поделки в руки, и они немедленно полетят в крапиву.

Пацулка разозлился, но ничего не сказал. Свое отношение к замечаниям Брошека он выразил только жестом, а именно постучал пальцем по лбу, что должно было означать: ты, пустоголовый болван!

— Я бы тебя попросил, дорогой скульптор, с бóльшим уважением относиться к старшим, — обиделся Брошек.

— Пацулка, как всегда, прав, — решительно заявила Катажина. — Сейчас не время обсуждать художественную ценность находящихся перед нами произведений искусства. Надо решить важную задачу: добиться, чтобы преступники к ним прикоснулись… Не трогать! — вдруг закричала она.

Ика испуганно отскочила от Зевса.

— Это еще почему? — растерянно спросила она.

— В свое время узнаешь, — сурово сказала великий Альберт. — Действие западни будет продемонстрировано только после обсуждения принципов ее устройства.

— Ну, — подтвердил переставший дуться Пацулка.

— Итак, — продолжала Альберт, — мы разработали две системы. Одну из них предлагаю называть дневной, а вторую, которая будет действовать ночью, причем вместе с первой, — ночной. Итак, имеются две системы: дневная, или система «Д»…

— «Д», — многозначительно повторил Пацулка.

— …а также система «Н», объединенная с «Д», то есть «ДН». Ясно?

— Гм, — сказала Ика. — Что тут может быть ясно?

— Пока ничего, — подтвердил Брошек.

Великий Альберт поглядела на них со снисходительной усмешкой. Это было заметно даже в темноте.

— Напоминаю, — сказала она, — что наш дом находится в восьмидесяти метрах от часовни. Между ними — примерно на полпути — новый сарай, в котором Вевюрчаки хранят сено. Таким образом, даже при самых неблагоприятных атмосферных условиях любой акустический сигнал будет услышан караульным. Именно на этом и основана система «Д». А частью системы «ДН», которая должна сработать ночью, когда, например, уставший… или размечтавшийся… часовой может не услышать сигнала, является фотоаппарат со вспышкой. При малейшем движении, не говоря уж о попытке снять скульптуры с постамента, преступник будет сфотографирован.

— Потрясающе… — прошептал изумленный Влодек.

— Хо-хо, — засмеялся Пацулка.

— А теперь, — продолжала великий Альберт, — приступим к комплексной демонстрации, то есть к демонстрации системы «ДН». Есть желающие испытать ее действие на себе?

— Ну, — ободряюще произнес Пацулка.

Испытать на себе действие системы вызвался Влодек. А поскольку — втайне даже от самого себя — он порой мечтал о больших ролях на сценах и экранах мира, то решил выступить как профессиональный актер.

— Погасить фонари, — распорядился он, — всем к стене. Вас здесь нет.

И вышел.

— Ну и туман, — послышался минуту спустя негромкий незнакомый голос.

Всем стало немного не по себе. Как будто Решающий Момент уже наступил.

Одна Катажина мысленно улыбнулась, так как сразу поняла, что этот голос не что иное, как сильно измененный, но хорошо знакомый (и любимый) голос неотразимого Влодека.

Прошло еще несколько секунд, и дверь начала медленно открываться. В узкую щель протиснулась высокая, чуть сгорбленная фигура. Луч света от фонарика заплясал на каменных плитах пола, затем поднялся и упал на одну из скульптур.

Высокая фигура приблизилась к бородатому Зевсу, с тупой величавостью пялившему на нее глаза. «Вор» склонился над ним и некоторое время изучал способ его крепления к постаменту. Потом в руках у «преступника» блеснуло лезвие перочинного ножа: чтобы снять фигурку, нужно было вывернуть два старых, сильно заржавевших шурупа. «Вор» работал неторопливо, бесшумно, аккуратно. Время от времени он прерывал свое занятие и прислушивался. Тогда зрители невольно задерживали дыхание и крепче прижимались к стене.

«Ах! — думала Катажина, позабыв на миг, что происходит испытание ее способностей. — Какой актер! Какой талант!»

Наконец оба шурупа были вывернуты. «Преступник» погасил фонарь, подошел к двери и посмотрел в щелку, словно проверяя, не приближается ли к месту преступления нежелательный свидетель. Потом вернулся к скульптуре и, подсвечивая себе фонариком, снял ее с постамента.

— Вот вам! — с торжеством воскликнула великий Альберт. А Пацулка пронзительно засвистел в два пальца.

Ибо в тот самый момент, когда «преступник» снимал фигурку Зевса со столбика, случилось то, что должно было случиться. Вначале сверкнула ярко-синяя молния, а затем, четверть секунды спустя, с башенки часовни донесся оглушительный вой — нечто среднее между пением петуха и поросячьим визгом.

— Что это? — закричал Влодек.

— Что это?! — хором воскликнули Ика и Брошек.

— Система «ДН», — грубым голосом ответил Пацулка: такой исход генеральной репетиции взволновал даже его.

Великий Альберт упивалась своим триумфом.

— Вот так действует система «ДН», — бесстрастно сказала она. — При снятии скульптуры с постамента высвобождается прикрепленная к ее основанию нейлоновая леска. В результате в тайнике опускаются вниз две гирьки. Одна из них, поменьше и полегче, открывает объектив фотоаппарата и включает вспышку; таким образом запечатлевается облик преступника. Одновременно вторая, более тяжелая гиря опускается на сильно надутый воздушный шар. Гиря давит на шар, воздух выталкивает неплотно пригнанную пробку из отверстия в шаре, и раздается довольно-таки пронзительный акустический сигнал. Вот, собственно, и все.

— It’s fabulous! — с благоговейным восхищением проговорил Влодек. — Fabulous! Isn’t in?[8]

— Да. Фантастика. Просто фантастика! — подтвердила Ика.

— Я тобой восхищен, Альберт, — сказал Брошек.

— So do I! — воскликнул Влодек. — Я тоже! Я… я…

«Вот она — лучшая минута в моей жизни», — подумала Катажина. Но Альберт был тут как тут. И Катажина его устами произнесла:

— С вашего разрешения я займусь восстановлением обеих систем. А затем попрошу всех высказать свои замечания.

— Помочь тебе? — с готовностью предложил Влодек.

В течение нескольких последующих секунд между Катажиной и Альбертом происходила упорнейшая борьба. Победил Альберт. «Сейчас не время для нежностей, работа и чувства несовместимы. Влодек не волк, в лес не убежит». Поэтому вслух Альберт сказала:

— Нет, спасибо, — а Катажине даже в голову не пришло, скольким она должна быть обязана Альберту. Влодек впервые получил от ворот поворот и, попав в положение отвергнутого поклонника, сделал для себя немаловажный вывод, а именно: что одним мужским обаянием в данном случае ему ничего не добиться.

— Но… — пробормотал он, — ведь я… правда…

— Кончай эти телячьи нежности, — бесцеремонно перебила его Ика. — Альберт, мы ждем тебя в сарае.

— Правильно, — сказала Альберт. — Я бы тоже избрала главным наблюдательным пунктом сарай. Через пятнадцать минут я к вам присоединюсь.

— И откуда все это берется? — в очередной раз удивилась Ика, когда ребята вышли из часовни.

— Тут сам черт не разберет, — убежденно сказал Брошек.

Следует признать, что их удивление было обоснованным. Ветер, неизвестно когда, стих, а дождь превратился в холодный туман, такой густой и непроницаемый, что уже на расстоянии нескольких шагов очертания деревьев размывались, а человеческие фигуры таяли, не оставляя следа.

— Хо-хо, — растерянно сказал Пацулка.

Действительно: все куда-то подевалось. Красивый пейзаж, дома, мост, река и лес. Атмосфера стала жуткой и таинственной, точно в фильме ужасов. Казалось, того и гляди раздастся заунывный вой корабельной сирены или испуганный крик человека, подвергнувшегося нападению из-за угла. В таком тумане легкомысленно затеянная игра в охоту на циничных преступников неожиданно приобрела довольно опасный характер.

Поэтому к сараю все шли молча и неуверенно. Влодек даже остановился на середине пути.

— Идите, — сказал он. — Я подожду Касю.

Брошек хотел было возразить, но Пацулка потянул его за рукав.

— Это очень мило с твоей стороны, — улыбнулась Влодеку Ика. — Только не забудьте случайно, что мы вас ждем.

Следует признать, что ждать им пришлось не очень долго. Время пролетело быстро еще и потому, что в сарае было тепло и уютно, сухое сено пахло чабрецом, а доски — смолой.

— Альберт — гений! — задумчиво сказал Брошек.

— Мгм, — с энтузиазмом поддержал его Пацулка, деловито, одну за другой отправляя в рот ириски, которые он на всякий случай всегда носил в кармане.

Ика окинула Брошека долгим взглядом и спросила подчеркнуто равнодушным тоном:

— Она тебе нравится?

— Я не говорил, что нравится, — ответил Брошек. — Я сказал, что она гений.

В Икином голосе появились опасные нотки.

— Я слышала, что ты сказал, — отрезала она. — Вопрос был, нравится ли она тебе.

— Ну, — ехидно пробормотал Пацулка и прищурился.

— Ты же знаешь, — сказал Брошек, — что блондинки не в моем вкусе.

— Я забыла, — небрежно бросила Ика, а мысленно погладила Брошека по щеке, что он, видимо, почувствовал, так как посмотрел на нее с благодарностью и застенчиво улыбнулся.

Однако тут же посерьезнел, поскольку в эту минуту в сарай вошли Влодек и Катажина — тихие, задумчивые, пожалуй, даже отсутствующие. Уселись они рядом. Влодек подстелил Катажине свою куртку, а Катажина поблагодарила его телячьим взглядом, заставлявшим подумать, что Альберт неожиданно со скоростью света умчался в космос.

— Итак, — сказал Брошек, — приступаем к обсуждению дальнейших планов. Предусмотрены два главных направления, вернее, два разных варианта. Во-первых, план «А», или план-минимум, и во-вторых, план «Б», или план-максимум.

— Извини, — пробормотала Катажина, становясь пунцовой, как роза, — я не расслышала.

— Каська, — прошипела Ика, — я требую немедленно призвать обратно Альберта. Сентиментальные барышни нам здесь ни к чему.

— Эх вы! — загремел Влодек. — Вместо того чтобы выразить благодарность…

Катажина взяла его за руку и не позволила договорить.

— Спасибо, — шепнула она еще как Катажина. И добавила, уже голосом Альберта:

— Извините…

Брошек заявил, что Влодек совершенно прав, и от имени всех присутствующих выразил глубочайшую признательность и благодарность «нашему дорогому великому Альберту». Затем он повторил Альберту то, чем не расслышала Катажина, и приступил к детальному изложению обоих планов.

— Итак, — сказал он, — и в том, и в другом случае мы исходим из предпосылки, что в печати появится составленная нами заметка, которая должна заманить сюда известно кого. В связи с этим оба плана предусматривают, что с момента публикации упомянутой заметки за всеми появляющимися в окрестностях незнакомцами должен быть установлен строжайший контроль. Будем собирать как можно более полные сведения о каждом замеченном вблизи часовни туристе, составлять описание личности, разузнавать фамилии и адреса, раздобывать автографы.

— Каким образом? — поинтересовалась Альберт.

— Мы решили, — пояснил Брошек, — что Ика превратится в фанатичную собирательницу автографов.

— И что дальше? — спросила Альберт.

— Я заведу картотеку, — продолжал Брошек, — в которую мы будем вносить регистрационные номера всех приезжающих сюда двух- и четырехколесных транспортных средств: велосипедов, мотоциклов, легковых автомобилей и экскурсионных автобусов. Кроме того, мы будем в обязательном порядке фотографировать любого, у кого Ика будет брать автограф.

— Отлично, — одобрила Альберт.

— Таким образом, — не умолкал Брошек, — даже если преступникам удастся похитить помещенные нами в часовню произведения искусства…

Тут Пацулка удовлетворенно хмыкнул.

— …и даже если, — продолжал развивать свою мысль Брошек, — гениальная западня Альберта нас подведет…

— Что ж, всякое может случиться, — проявив высочайшую объективность, вставила Альберт.

— …даже в этом случае в наших руках останется материал, который сможет очень и очень пригодиться соответствующим органам. По правде говоря, — добавил он, — милиция вряд ли захочет сотрудничать с несовершеннолетними детективами, но тут, вероятно, можно будет рассчитывать на посредничество дяди Бенедикта, который, как известно, криминолог и судебный эксперт. Таким образом, план «А», то есть план-минимум, предполагает передачу вспомогательных материалов следствию.

— Это уже кое-что, — сказала Альберт.

— Угм, — согласился Пацулка и не без сожаления проглотил последнюю ириску из своего запаса.

— А что предусматривает план «Б»? — спросила Альберт.

— План «Б», то есть план-максимум, — воодушевленно повысил голос Брошек, — предусматривает непосредственную поимку преступников. В процессе кражи или, на худой конец, с вещественными доказательствами в руках. Этот план исходит из двух предпосылок. Во-первых: мы рассчитываем, что ловушка Альберта в техническом отношении безупречна. Во-вторых: в этом самом сарае, то есть в непосредственной близости от часовни, будет постоянно находиться дежурный, который в нужный момент, подняв тревогу, призовет на помощь остальных, и тогда…

— Раз, два — и дело в шляпе! — радостно воскликнул Влодек.

— Тихо! — вдруг шикнула на него Ика и, подскочив к двери, распахнула ее настежь. — Ой! — закричала она, в испуге попятившись. — Кто это?!

В дверях сарая, на фоне клубящегося тумана, выросла коренастая широкоплечая мужская фигура — типичный навьюченный огромным рюкзаком турист с мрачной физиономией, заросшей многодневной щетиной, как у матроса-подводника, вернувшегося из долгого рейса.

— Вы кто такой? — снова закричала Ика.

Мужчина пожал плечами и, нимало не смутившись, вошел в сарай.

— Чего? — рявкнул он, когда Влодек и Брошек загородили ему дорогу.

— Извините, — вежливо Брошек, — но сарай принадлежит Вевюрчакам, нашим хозяевам, и я считаю себя обязанным от их имени спросить у вас: что вам здесь нужно?

Мужчина покосился на толстую палку, которой забавлялся Пацулка, и сбавил тон.

— Елки зеленые! — буркнул он. — Вот морока! Сходите к этим самым Вевюрчакам, они вам скажут. Я на неделю снял сарай и буду здесь жить. Что, нельзя?

— Но… — пробормотала Ика.

— Никаких «но»! — повысил голос незнакомец и погрозил Ике пальцем. — Я снял этот сарай, заплатил кучу бабок и никого в гости не приглашал. Хочу остаться один. Скатертью дорожка!

И уставился на ребят с препротивной усмешкой. Он был довольно толст, но крепко сколочен и, видимо, очень силен. Возможно, на его круглой физиономии когда-нибудь и появлялась приятная улыбка, но в ту минуту такое нельзя было даже вообразить. Заросшее щетиной лицо искривилось в неприятной, можно даже сказать, бандитской гримасе.

— Ну? — сказал он. — Вы что, до утра собираетесь тут торчать?

— Вы не слишком-то любезны! — с достоинством произнесла Ика.

— Гм! — сердито поддержал ее Пацулка.

— А мне это и ни к чему, — грубо ответил незнакомец. — Выметайтесь! Чао-какао!

Ребятам не оставалось ничего другого, кроме как с достоинством удалиться.

Что они и сделали.

— Вот вам и первая незадача! — сердито воскликнул Брошек, когда ребята вышли от Вевюрчаков, подтвердивших, что они сдали туристу сарай. — И какой черт его принес? Именно теперь! Именно сюда!

— Где же нам теперь дежурить? — расстроилась Ика. — Этот тип еще ничего не может знать о сокровищах, не то я бы голову дала на отсечение, что он как раз и есть преступник. Разве что не циничный, но жестокий и на все способный.

— Глупейшее положение! — пробормотала Альберт, напряженно пытаясь что-нибудь придумать.

Положение было не только глупейшим, но и почти трагическим. Ко всему прочему туман вместо того, чтобы немного поредеть, еще больше сгустился. Наступили ранние сумерки, а вместе с ними в душу закрадывалось ощущение неясной угрозы и близкой опасности.

Источник этой тревоги определить никто не мог, но даже Пацулка весь этот мучительный вечер не находил себе места.

Правда, было решено, что бояться нечего, ибо Толстый (как нарекла его Ика) прибыл слишком рано, чтобы его стоило включать в число подозреваемых. Тем не менее вся компания вела себя, как стая галок, завидевших ястреба, — такое сравнение может показаться надуманным, однако оно как нельзя лучше отвечало состоянию друзей.

Ужин был приготовлен мамой и Пацулкой и потому превосходен. Несмотря на это, съеден он был без энтузиазма. И никто даже не засмеялся, когда отец посыпал сахаром яичницу с ветчиной, посолил чай с лимоном и заявил, что ужин удался на славу.

Немного успокоились ребята только через час после ужина, перед сном. Возможно, потому, что со стороны Великих Гор прилетел ветер, который, правда, принес очередную волну дождя, зато разогнал туман. С веранды, несмотря на темноту, опять можно было разглядеть очертания часовни и светлое пятно сарая. Поэтому дежурить решили на веранде. С завтрашнего утра.

И всей пятерки одна только Ика в ту ночь спала как сурок. По-видимому, решающее влияние тут оказала наследственность: Икина мать, по утверждению отца, способна была уснуть даже на винте вертолета или под аккомпанемент десяти тысяч «битлов».

Что касается остальных, то Влодек впервые в жизни не мог заснуть и долго размышлял о таких свойствах женской натуры, как ум и бесчувственность. Даже Пацулка, решая важный проблемы, связанные с появлением Толстого, целых восемь минут страдал бессонницей.

Больше всех, конечно, мучился Брошек. Минуты ползли, становясь все более длинными, все более пустыми, все более темными, а сон не приходил. Влодек и Пацулка давно уже мерно посапывали, когда Брошека, пребывавшего где-то на границе сна и яви, вдруг осенило.

Он сел в постели. Кругом царила тишина. Тишина дождливой ночи, нарушаемая только громким биением его собственного сердца.

— Да, — шепнул себе Брошек. — Об этом мы не подумали.

Он бесшумно встал и оделся. Легким прикосновением руки разбудил Пацулку. Пацулка просыпался так же, как засыпал, — тихо и мгновенно. В темноте засверкали его широко раскрытые умные глаза.

— Пацулка, — прошептал Брошек, — а что, если Толстый — наборщик или у него в типографии есть приятели… Ведь кое-что можно узнать задолго до выхода газеты! Не исключено, что он уже что-нибудь пронюхал. Я смотаюсь в часовню. А ты выйди на веранду и в случае чего понимай тревогу.

— Ну, — шепнул Пацулка.

Брошек бесшумно скрылся во тьме. Добравшись до часовни, он с облегчением перевел дух. Короткая вспышка фонарика осветила Зевса и Геру, преспокойно стоявших на деревянных постаментах.

Потом — так же бесшумно — он приложил ухо к стене сарая. И усмехнулся. Доносившаяся изнутри музыка позволяла отмести всякие подозрения. Она была похожа на монотонную колыбельную: басовитый протяжный храп перемежался тоненьким свистом.

«Отлично», — подумал Брошек.

Верный Пацулка терпеливо ждал на веранде. Брошек, собственно говоря, впервые подумал, что Пацулка не только мудрец, но и надежный друг. От неподвижной кругленькой фигурки веяло истинным духом товарищества. «Я тут, можешь положиться на меня, как на каменную гору», — казалось, говорила она.

— Все в порядке, — тихо сказал Брошек. — Толстый храпит. Можно ложиться спать. Спасибо тебе.

— Э, — тепло шепнул Пацулка.

Через три минуты оба спали крепким сном.