Тайна Золотого гроба. Изд. 2-е.

В ЦАРСКОЙ УСАДЬБЕ

Шел 1922 год. Раскопками на месте солнцепоклоннпческой столицы руководил английский ученый С. Л. Вулли. Предполагалось раскопать южную окраину города, еще почти не тронутую лопатою исследователя. В 1896 году тут немного копал итальянец М. Барсанти и вывез отсюда куски расписных полов. В 1907 году на этом месте в течение одного, вдобавок дождливого, дня производил на скорую руку разведку Л. Борхардт. Сложилось мнение, что на юге солнцепоклоннической столицы находятся внушительные развалины богатого царского дворца. Когда С. Л. Вулли приступил к последовательным раскопкам, они не замедлили принести горькое разочарование. Большого дворца не оказалось. Это были сады с разбросанными то тут, то там сравнительно небольшими сооружениями. Кирпичные (сырцовые) стены сохранились плохо, каменные исчезли вовсе — преемники Амен-хотпа IV повывозили почти весь камень из покинутого города. Однако первое разочарование быстро прошло. Уцелевшие части сырцовой кладки, следы камней на поверхности оснований, наметки на ней будущих зданий, обломки каменных стен и столбов, куски росписей, впадины в почве, остатки оросительной сети и иных садовых устройств, отпечатки растений на дне бывшего водоема, кости животных— все это, вместе взятое, позволило со значительной полнотой и точностью восстановить облик великолепной усадьбы. Замечательный плод совместных усилий представителей разных наук!

Царская усадьба на юге Ах-йот. Чертеж

Посетим теперь в своем воображении воссозданную царскую усадьбу. Хотя она была названа в честь солнца, однако храмовых сооружений в ней было не-много. Она состояла из двух больших смежных садов с разбросанными по ним зданиями. Каждый сад был вытянут с запада на восток, каждый заключен в прямоугольную ограду с одной общей стеной между ними. Северный сад был много больше южного (200 × 100 м и 160 × 80 м).

Из средней части города, от главного дворца, сюда вела удобная для колесниц дорога, которая даже сейчас зовется у местного населения «царскою». Взорам того, кто приближался с севера к усадьбе, представала глухая кирпичная стена, расчлененная, да и то через значительные промежутки, однообразными отвесными выступами. Но из-за стены выглядывала пышная зелень деревьев. Миновав с запада северный сад с примкнутой к нему снаружи маленькой псарней, оказывались перед стеною южного сада, за которою высилось каменное преддверье. Сквозь дверь в стене вступали в просторную проходную палату, где потолок поддерживало 36 каменных столбов, а в двери по сторонам видны были боковые покои со столбами и без них. С яркого солнца попадали в прохладный полусвет, достаточный, чтобы рассмотреть окружающую резную отделку: изображения царского служения солнцу на столбах, шествий и приемки дани на стенах. Проходная палата выводила в самый сад, снова на жаркое солнце. Прямо впереди блестел средней величины пруд, а в глубине сада, за деревьями, таились два домика: один побольше, другой поменьше.

Чтобы попасть в северный сад, надо было, не доходя до пруда, свернуть на север. Впрочем, к калитке в стене, разделявшей оба сада, можно было пройти и с улицы, через ворота между преддверьем и этой стеною. Очутившись в северном саду, видели по левую руку убегавшую вдаль прямую стену, за которой вдоль западной стены ограды тянулись службы, в том числе псарни и коровники (египтяне были любителями молока). По правую руку взорам открывался самый сад с огромным прудом посередине и разбросанными вокруг него сооружениями. Как первый сад, так и этот не совсем отвечали бы нашим представлениям о саде. Усадьба находилась на краю пустыни (египтяне строились, по возможности, не на плодородной наносной почве), и потому деревья были посажены каждое в особую яму, наполненную землею и огражденную стенкою. Низенькие глиняные пересекающиеся перегородки делили почву на маленькие оросительные участки, на которых росли цветы и другие растения. Несмотря на свои большие размеры (120 × 60 м), пруд был неглубок (всею лишь в один метр глубиною). По нему можно было плавать в плоскодонных лодках, но утонуть в нем было трудно. Его широкая голубая поверхность убегала далеко на восток, а с запада в воды пруда вдавался каменный мол. На конце его, посреди воды, возвышалась каменная постройка, покрытая резными изображениями, — великолепная пристань для лодок.

С северного берега в воды пруда гляделось кирпичное здание, похожее на небольшой дворец. В него входили с запада и, двигаясь по главной оси на восток, попадали сперва в покой с возвышением для царского кресла или царского изображения, с перекрытиями, покоившимися на столбах, затем в помещение, где столбы обступали внутренний садик, образуя вокруг пего крытый ход, наконец, в чертог, в котором потолок подпирали 12 столбов. Вдоль этих трех помещений с юга и севера были расположены другие помещения без столбов внутри: спальня, лестница в верхнее жилье, кладовые, в том числе винные, сулившие в добавление к прогулкам по пруду и по саду еще веселое угощение.

Небольшие постройки имелись также на западном и южном берегах — на южном берегу с водоемом спереди, густо засаженным папирусом и лотосами. Но самые любопытные и роскошные сооружения заполняли северо-восточный угол сада. Здесь, вдалеке, за синею гладью пруда, за зелеными кущами деревьев горели на солнце многоцветные каменные сооружения, невеликие по размерам, но богато убранные изразцами и вставками из дорогих горных пород. За восточным краем пруда, посреди цветников, бежала на север дорожка, подводившая прямо к воротам храма. Между двух башен вступали во двор, к которому справа примыкал собственно храм, и, пересекши двор в северном направлении, выходили через такие же ворота меж двух башен на мостик. Он был перекинут через широкий, полный водою ров, опоясывавший со всех сторон островок с тремя изящными зданиями. Вступив на остров, посетитель оказывался между двумя каменными «беседками», обращенными к нему своими богато отделанными полуоткрытыми лицевыми сторонами. Прямо впереди возвышался храмик, куда вела лестница в несколько ступеней. Стенки храмика между разукрашенными столбами, поддерживавшими кровлю, тоже не были доведены доверху. Снаружи храмик был покрыт, как сетью, резными изображениями из жизни на лоне природы: людей в ладье, зверей в тени деревьев и в зарослях, птиц в древесной листве. Внутри были вырезаны изображения царского служения солнцу, как, вероятно, и на «беседках».

Обогнув храмик, выходили ко второму мостику, ведшему через ров дальше на север. Теперь дорога шла среди моря цветов в самый северо-восточный конец сада, к длинной постройке, тянувшейся вдоль северной стены. Внутри этого здания столбы, поддерживающие потолок, стояли в один ряд, каждый на крохотном островке между перемежающимися водоемами. Эти водоемы в виде огромных Т, повернутых в верхнем ряду отвесным концом вниз, а в нижнем — вверх, вклинивались отвесными концами ряд в ряд, образуя вместе строгий узор. Перила и пол вокруг водоемов и даже откосые стенки перил над водою были сплошь расписаны изображениями цветов и иных растений.

Такова была эта великолепная усадьба солнца, полная водных затей, вся утопавшая в зелени и цветах, украшенная храмиками, похожими на драгоценные безделушки, место беспечного времяпрепровождения, катаний на воде, веселых пирушек под звуки игры и пенья. Нет сомнений, что это была царская усадьба. Но кому из членов царской семьи могла она принадлежать? Надписи, найденные на месте сооружений в ее северо-восточном углу, присваивают эти роскошные постройки старшей дочери Амен-хотпа IV и Нефр-эт, царевне Ми-йот. Здесь, по этим надписям, находилась «сень Рэ дочери царевой от утробы его, возлюбленной его, Ми-йот». Все снова и снова находим мы ее на обломках здешних изображений служащею с отцом его лучезарному солнцу.

Однако такою мы видим ее впервые. Ни на каких больше изображениях — а их несчетное множество — царевна не стоит непосредственно за отцом, когда тог служит солнцу За царем следует царица, а за царицей царевна, всегда на третьем, а не на втором месте. Да и вообще с царем без царицы царевна не изображена ни на одном другом памятнике. При этом на всех бесчисленных изображениях семьи Амен-хотпа IV царевна Ми-йот, хотя и старшая, всегда представлена в виде небольшой девочки, а тут она взрослая женщина! И что еще того удивительнее — за нею следовала маленькая царевна! Да и какое титло у Ми-йот на этих изображениях! Где еще она носит подобное титло? Нигде больше, только в этой усадьбе. Бросается в глаза отсутствие в нем ссылки на мать, как бы в соответствии с отсутствием Нефр-эт на самих изображениях. Обычное титло царевны было таким: «дочь царева от утробы его, возлюбленная его, Ми-йот, рожденная женою царевою великою, возлюбленною его, владычицей обеих земель Нефр-нефре-йот Нефр-эт — жива она вечно вековечно!» Поистине диво дивное в дивной усадьбе!

Не верить своим глазам мы не можем, но напрячь их, приглядеться пристальнее в наших силах. Вот титло Ми-йот повторено дважды, хотя изображена она под ним всего один раз. И как коряво начертаны и расставлены знаки, да и не только в этом, но и в остальных этих странных титлах. Впрочем, не во всех их частях, а лишь в начале и конце. И что же? В этих местах то там, то тут проглядывают стертые отвесные черты, когда-то иначе делившие камень на строки, и остатки письмен, изглаженных небрежно Английский исследователь Б. Ганн был совершенно прав: титло царевны стоит на месте другого титла, которого сере дину сохранили, а начало и конец изгладили. Середина— это звания и имя Амен-хотпа IV, дочерью которого объявляется Ми-йот. Ее собственные звания «дочь царева от утробы его, возлюбленная его» — и само ее имя, приходящиеся на начало и конец, — позднейшие вставки взамен изглаженного. Б. Ганн подметил также, что на некоторых изображениях голова особы была удлинена, с тем чтобы больше походить на голову царевны. Первоначально храмы в усадьбе бы и не царевны Ми-йот. Да и не одни храмы. Сходные переделки наблюдаются на молу, вдававшемся в большой пруд, и на обломках в преддверье.

Но чьею же была тогда усадьба до присвоения ее царевне?

Ответ напрашивается сам собой: конечно, царицы Нефр-эт! Стоит нам только это допустить, как все станет на свои места. Взрослая женщина, служащая солнцу вместе с царем, как и в других бесчисленных случаях, его супруга ~ царица Нефр-эт, переименованная потом нескладно в собственную дочь. А эта последняя — та маленькая царевна, что стоит за царем и царицей. Надписанное над царицею титло величало ее женою Амен-хотпа IV Нефр-нефре-йот Нефр-эт. Собственное звание ее и имя приходились на изглаженные начало и конец; середина — звание и имя царя, чьей женою она объявлялась, могли быть безболезненно переняты в титло его дочери.

Б. Ганн тщательно собрал и сопоставил остатки первоначальных письмен в переделанных частях титла и обнародовал свое восстановление в том самом первом отчете о раскопках «города Эх-не-йота», в котором были изданы развалины усадьбы. Сомневаться в том, что титло принадлежало сначала Нефр-эт, не приходилось. Поэтому едва ли не лишним подтверждением казались прочитанные Б. Ганном под позднейшими написаниями слова «вечно(?) вековечно» и два знака нфр один под другим. Слова должны были быть от заключительного пожелания титла царицы («жива она вечно вековечно!»), знаки — из самого ее имени «Нефр-нефре-йот Нефр-эт». В нем при отвесном написании два знака нфр действительно находятся друг над другом. Вот как восстанавливал Б. Ганн первоначальное титло (подчеркнутые места впоследствии изглаживались):

Итак, глубоко и нежно любимая супруга и друг царя — провозвестника солнечного единобожия, вознесенная на такую высоту, на какую ни один фараон никогда не возносил свою царицу, под конец впала в полную немилость! У Нефр-эт были отобраны ее место почитания солнца, ее усадьба и переданы старшей дочери; изображения матери были переделаны там в изображения дочери, звания и имя царицы изглажены и заменены званиями и именем Ми-йот, причем даже ссылка на родительницу не была присовокуплена к присвоенному царевною титлу… Все это было так поразительно, так неожиданно, потому что до тех пор никто из ученых не наблюдал и следа гонения на царицу со стороны солнцепоклонников. Если ее имена или изображения бывали разбиты на каких-нибудь памятниках, то это было делом рук приверженцев старины, которые, возобладав, преследовали память ненавистной царской четы Однако после открытий в усадьбе Б. Ганн нашел еще один памятник со следами преследования царицы самими солнцепоклонниками — подножие изваяния Ми-йот, давно хранившееся в Британском музее в Лондоне. В то время как имена царя, по крайней мере второе, не были намеренно повреждены, имя царицы в обоих местах, где оно имелось на подножии, было изглажено, один раз более, другой раз менее основательно В 1931 году Ф. Лл. Гриффит добавил к этому свидетельству еще одно: кусок подножия, только что найденный в солнцепоклоннической столице и принадлежавший изваянию третьей дочери царицы — царевне Анхс-эм-п-йот. Здесь тоже оба раза имя Нефр-эт было сознательно разрушено, изглажено было даже выражение «рожденная (такою-то)» после имени царевны. Однако на сохранившемся обломке не было имен царя, и потому оставалось неизвестным, как было с ними поступлено. Если они были тоже разрушены, имя царицы было уничтожено не солнцепоклонниками, а их врагами.

Когда же могла постигнуть Нефр-эт страшная немилость? Разве лишь под самый конец царствования ее супруга. Даже на очень поздних изображениях мы все еще видим ее вместе с ним в окружении то пяти, то шести дочерей. Передача усадьбы новой хозяйке и. переделка на ее имя надписей и изображений произошли явно в поздние годы Амен-хотпа IV, потому что на переделанных памятниках с островка солнечные имена. которые стояли там с самого начала, были принятого в те годы вида. Но, может быть, гроза разразилась над царицей после смерти мужа, и не он, а дочери и их мужья повинны в постигшей Нефр-эт беде? Увы, спасти таким способом «образцовое» супружество от печальной развязки у нас нет возможности. Когда умер Амен-хотп IV и воцарился муж Ми-йот Семнех-ке-рэ, она стала царицей — «женою царевой великой», ее имя стали обводить ободком как царское, ее лоб украсило изображение змеи-аспида, знак царского достоинства. На переделанных же памятниках Ми-йот еще царевна— «дочь царева», ее имя, как имя частного лица, не заключено в ободок, на ее лбу нет царской змеи…

Нет царской змеи? Да, но как же это так? Ведь изображения-то были прежде изображениями царицы… Что ж, и Нефр-эт была изображена без налобного царского знака? Притом подряд на нескольких изображениях из одного и того же места! Но ведь это совершенно невозможно! Сколько у нас изображений царицы помимо этих? Не многое ли множество? А разве среди них найдется хоть одно, у которого головной убор не украшал бы аспид? Догадкою, не стерла ли царевна змею с изображений матери, чтобы они не так походили на царские, тут не помочь. На снимках переименованных изображений поверхность камня перед лицом царицы вполне различима, но ни малейших признаков чего-то стертого впереди ее лба не заметно. Итак, новое диво! Только на этот раз такое, что способно заронить в наш ум сомнение, действительно ли Нефр-эт изображали памятники сначала, и она ли была до переделок хозяйкой усадьбы?

Усомниться, конечно, просто, но не просто ли и рассеять сомнения? Кто, как не царица, изображен столько раз служащим рядом с царем лучезарному солнцу, т. е. именно так, как на этих изображениях? Всего только раз ее в подобном случае замещает мать царя, вдовствующая царица Тэйе, да и то лишь на собственной надгробной сени. И вообще, о чем толковать? Разве Б. Ганн не распознал в изглаженных написаниях звание «жена» такого-то царя, заключительные слова многолетия царицы, даже знаки из ее имени? Мало того, не тот же ли ученый приметил на одном из столбов преддверья изображение царя, царицы и царевны Ми-йот, где царский головной убор Нефр-эт — двойное перо — был залеплен, а ее титло частично стерто, хотя имя ее по сю пору читается вполне отчетливо? Но раз уж мы начали сомневаться, то не следует ли нам, чтобы покончить с сомнениями, окончательно убедиться, что и переделанные титла были первоначально титлами Нефр-эт?

Кусок изображения службы солнцу, которую вместе с Амен-хотпом В правит особа, переименованная при переделке надписи в его дочь Ми-йот.

Из царской усадьбы на юге Ах-йот.

Б. Ганн удобно и наглядно представил разные способы, которыми в усадьбе переделывали первоначальное титло. Воспользуемся этой его сводкой, несколько уточнив ее в начале, именно заменив звание «бог добрый» званием «властитель добрый», против чего, как видно из примечаний, не возражал бы и сам Б. Ганн. Подчеркнуты слова, вставленные вместо изглаженных; разночтения проставлены друг над другом. Б. Ганн различает два способа переделки начальной части.

(По первому способу:)

(По второму способу:)

(дальше без разграничения способов:)

Не правда ли, есть что-то очень знакомое в переделках по второму способу? Мы где-то уже встречали сходное фараоновское титло. Не на золотом ли гробе? Да, именно на нем. Сходство между средними (непеределанными) частями в усадьбе и на гробе еще в 1961 году заметил X. В. Фэермэн. Но этим сходство не исчерпывается. Сходны сами приемы переделки, при этом не только в целом, но и в частностях. Ни в усадьбе, ни на гробе не переделывают стоящие посередине звания и имя Амен-хотпа IV, но тут и таги переделывают начало и конец. И не просто переделывают, но вставляют в начало сходные между собою выражения: обозначение «властитель добрый» (на гробе один раз просто «властитель») и еще одно или два определения. В усадьбе мы читаем: «властитель добрый, единственный для Рэ» и «властитель добрый, возлюбленный солнца», а на гробе: «властитель добрый, образ Рэ», «властитель добрый, воссиявший в белом венце», «властитель добрый» с пропавшим добавочным определением, «властитель добрый, большой, любимец», «властитель любимая (!) большой».

Сходство между теми и другими переделками слишком велико, чтобы они могли быть направлены не против одного и того же лица. И на гробе и в усадьбе преследовали память одной и той же особы. Но кого? Царицы Нефр-эт?

Мы знаем, что Р. Энгельбах еще в 1931 году убедительно показал, что в надписи на крышке гроба для имени царицы нет места. Отвесная строка спускается от груди к ступням человекообразного гроба, у кончиков пальцев резко перегибается и продолжается затем под тупым углом к прежней плоскости по переду ступней на глубину одного высокого знака. После перегиба для ободка с именем царицы места нет. Но нет его для него и до перегиба, потому что там переделано не больше двух отрезков строки вышиною в высокий знак каждый. Для ободка с именем «Нефр-нефре-йот Нефр-эт» или даже с одним «Нефр-эт» двух таких отрезков строки мало. Достаточно сравнить вышину вырванного ободка с именем Амен-хотпа IV «Нефр-шепр-рэ — Единственный для Рэ» в середине строки с вышиною переделанной ее части над перегибом. На ребре же, частью до, частью после перегиба, с переломом посередине, ободок с именем царицы помещен быть не мог.

Но если гроб не был гробом Нефр-эт, то и в усадьбе преследовали не ее память! Ведь переделки тут и там настолько сходны, что разобщить их невозможно. Да, как будто так, тем не менее вычитал же Б. Ганн в усадьбе из остатков первоначальных написаний и конец многолетия царицы, и даже два знака из ее имени, не говоря уж о звании «жена — большая» такого-то царя.

Правильно, слова «жена —-- большая» читаются достаточно отчетливо. В сочетании с последующими непеределанными, значит тоже первоначальными, званиями и именем Амен-хотпа IV они позволяют считать хозяйкою усадьбы до передачи ее царевне Ми-йот жену фараона. Заметим, однако, что сам Б. Ганн указывал, что подобного титла у Нефр-эт ему нигде больше отыскать не удалось. Действительно, она всегда «жена царева» обычно с добавлением «великая», редко «большая», а не «жена —-- большая царя (и) государя, живущего правдою владыки обеих земель Нефр-шепр-рэ — Единственного для Рэ —-», и вообще титло Амен-хотпа IV нигде больше не включено в титло Нефр-эт. Единственное сколько-нибудь сходное словосочетание, которое мог привести Б. Ганн, это — «жена царева великая Единственного для Рэ». Но это словосочетание не титло царицы, а всего лишь ее случайное обозначение, один только раз встреченное на одной вельможеской гробнице. Равным образом не титло фараона наименование «Единственный для Рэ», употребленное вдобавок с определенным членом как обиходное обозначение царя-солнцепоклонника. Еще существеннее то, что в приведенном Б. Ганном словосочетании царица, как обычно, «жена царева», а не просто «жена». Правда, что следовало за словом «жена» в усадьбе — неясно, однако стой тут «жена царева», слово «царь» из почтения было бы выписано первым, чего на деле как раз и нет.

Ну а остатки многолетия Нефр-эт «жива она вечно вековечно»? Увы, они сводятся к одному слову «вековечно», никаких следов имени царицы впереди не заметно, и слово может быть из совсем иного словосочетания, имевшегося некогда в пробеле между именем фараона и именем хозяйки усадьбы.

Остаются два знака нфр, стоящих друг над другом, как в имени «Нефр-нефре-йот Нефр-эт». Воспроизведения их не было издано, н потому трудно судить о степени их сохранности. Несомненно только, что она далеко не безупречна, потому что оба эти знака сначала были прочтены и переданы совсем иначе — как две буквы для сильного х (два жгута из льняных во-локон). Но как смутно бы ни были видны эти знаки, их все-таки могли прочесть как два нфр!

Итак, обследование надписей тоже не раскрыло тайну, тяготеющую над царской усадьбой. За царицу Нефр-эт говорят два знака нфр, расположенные друг над другом, как в имени царицы, и прочтенные таким тонким знатоком египетской письменности, как Б. Ганн. За Нефр-эт говорит звание «жена» такого-то царя, потому что наука не знает никакой другой «жены» Амен-хотпа IV, которая где-либо или когда-либо была бы изображена рядом с ним служащею солнцу, тогда как Нефр-эт изображена так множество раз. Наконец, за нее говорит отмеченное тем же Б. Ганном изображение ее на столбе в преддверье с залепленным венцом и частично изглаженным титлом, в котором имя Нефр-эт читается совершенно отчетливо. Правда, переправлен был и венец на голове ее мужа, а ее титло тут вполне обычного состава и только потерто, а не переделано. Тем не менее и здесь, в преддверье, нетрудно усмотреть попытку переделать изображение царицы в изображение царевны. Естественно также припомнить случаи истребления имени Нефр-эт на подножиях изваяний ее дочерей, в том числе старшей, Ми-йот. Против царицы Нефр-эт говорит невозможность оторвать переделки в усадьбе от переделок на золотом гробе, который именем царицы, по справедливому заключению Р. Энгельбаха, написан быть не мог. Против царицы говорит также исконное отсутствие налобной царской змеи на переименованных усадебных изображениях.

Что же остается делать? Кажется, только одно — мечтать о том, не найдутся ли прописи, по которым когда-то были выполнены в усадьбе ее первоначальные надписи?

Однако не смешно ли надеяться, что рабочие прописи могут найтись через три с лишним тысячи лет? Конечно, надежда невелика, но все-таки не так и смехотворна.

Новая столица Амен-хотпа IV строилась на пустом месте. Чтобы в несколько лет построить заново большой великолепный город, мало было согнать туда мио-fO народу. Простую рабочую силу можно было использовать для возведения зданий, но для отделки их нужны были мастера. Некоторое понятие о том, сколько их было нужно, можно составить себе по развалинам города.

Вот главный храм солнца. Просторная ограда (800 × 300 м!) и внутри ее громадное здание из белого камня, бесконечно длинный прямоугольник, вереница дворов, предваряемых воротами, башнями, навесами на столбах, с бесчисленным множеством боковых помещений. И этот огромный храм был покрыт резными изображениями и надписями. Подле храма под прямым углом к нему был расположен главный дворец. Его считают самым большим созданием гражданского зодчества древности (примерно 700 × 300 м, и это не считая смежных личных дворца и храма царской семьи!). Основная часть дворца была тоже из белого камня. Он был украшен золотом, и изразцами, живописью, резными изображениями и надписями. Сколько умелых рук было необходимо, чтобы отделать во храме и дворце стены, столбы, перила, косяки, притолоки… А в столице были еще другие храмы и дворцы, и в них, как и в особняках знати, имелись каменные части, тоже нуждавшиеся в отделке. На скалах вокруг города высекались пограничные плиты, а на них изображения и надписи; ими же покрывали входы и стены гробниц, вырубленных для высокопоставленных лиц внутри скал.

Откуда было взять столько умелых мастеров, чтобы покрыть все это изображениями и надписями? Поневоле приходилось привлекать также людей неопытных, неумелых, а то и просто неграмотных. В помощь таким работникам и давали прописи. Это были известковые слепки с частями особенно частых написаний, сделанные с образцов, выполненных опытными мастерами. Такие известковые прописи с именами и званиями солнца, царя, царицы были откопаны в разных местах главного дворца. Больше всего их нашлось на южном дворе, под которым были обнаружены остатки снесенных впоследствии жилищ, видимо строительных рабочих.

Вот если бы нам найти подобные прописи в царской усадьбе для ее первоначальных надписей! Тогда бы мы знали, кто была владелица усадьбы до передачи ее Ми-йот. На этих кусках мы прочли бы звание и имя загадочной особы, узнали бы, наконец, доподлинно, была ли то царица Нефр-эт.

Так обыщем же всю усадьбу, пройдем ее вдоль и поперек, не оставим необследованным ни одного уголка! Но какое разочарование! Сколько б мы ни искали повсюду: в преддверье и службах, в домах и дворцах, в «беседках» и храме, вдоль прудов и водоемов, на дорожках и площадках, в цветниках и под деревьями, — мы нигде не найдем даже следа прописей…