Тайная библиотека. Рыцарь Дальней стороны.

Глава девятнадцатая Орс Молчун

— Прошло не меньше часа, ваше высочество. След, по которому вы предлагаете бежать, уж больно старый.

Витольд все ещё смотрел в небо.

— Ты решил меня с ума свести!

Принц Корфул нетерпеливо покачал головой.

— Каждая минута промедления изводит меня!

— В сравнении с тем, что мы уже упустили, ваше высочество, пять-десять минут ничего не решают. Надеюсь, Фьют вот-вот вернется.

— Полагаться на глупую птицу…

— Фьют, ваше высочество, отнюдь не глупая птица, это умнейшее существо в своей породе. Он прекрасно знает, что делает.

Принц Корфул и хранитель Витольд говорили на лугу у трактира «Щучий Лог». Из-за забора хозяйственного двора доносились отчаянные вопли Гопса Младшего. Угрюмый старик Гопс Старший не обманул принца: сейчас он нахлестывал кнутом любимого сынка с не меньшим усердием, чем любимого конька, когда торопился на ярмарку.

— Будешь знать, как помогать чужестранным проходимцам! — приговаривал папаша Гопс, — Будешь знать, как добывать деньги любым способом! И не вопи, сынуля, а то отведу к королю, уж он с тобой по-другому говорить станет.

Вопли конопатого дуралея, хоть и ласкали слух принца, но не приносили облегчения. Лишь одно сейчас могло его утешить — безудержная погоня. Рыжий детина показал, куда отправились похитители с принцессой, но вместо того чтобы тотчас кинуться за ними, Витольд предлагает дожидаться своего чудесного сокола.

— Хорошо, Витольд, — сердито проговорил принц, — я жду ещё пять минут, а затем отправляюсь, хотя бы и в одиночку.

— Договорились, ваше высочество.

— В конце концов не до того же глуп твой сокол, чтобы не отыскать своего хозяина несколько в стороне от того места, где вы уговорились встретиться!

— Безусловно, но здесь место открытое, а там впереди кустарник, глубокие балки. Дорога-то идет вдоль реки…

— Тихо, — вдруг скомандовал принц.

Витольд прислушался и тотчас услыхал далекое ржание, а затем отчетливый топот копыт. Лошади скакали по хорошо утоптанной дороге, звуки доносились с запада, от деревни. Принц вскочил в седло, развернул коня и вынул из ножен меч. Его примеру последовал хранитель. Топот нарастал, и вскоре из-за крайнего дома показались один за другим два всадника. Оба были хорошо вооружены. Увидев принца и хранителя, всадники остановились. До них было не больше пятидесяти шагов, и Витольд, удивляясь самому себе, подумал об арбалете, пристегнутом сзади к седлу. Но тут он услышал радостный возглас принца:

— О, Небеса! Орс! Старина Орс! — И принц пришпорил коня.

Подъехав к всадникам, Витольд увидел, как принц пожимает руку первому из них. Это был пожилой, невысокий, но коренастый рыцарь. Грудь его украшала Длань Бергора.

— Кто это с тобой, Орс? — тем временем спрашивал принц, он заметно оживился.

— Оруженосец Гуг, — ответил рыцарь.

Молодой всадник привстал на стременах и поклонился принцу.

— А, Витольд, — заметил подъехавшего хранителя принц, — рекомендую: рыцарь Орс, в прошлом мой наставник, и один из лучших воинов Озенгорна. А это — хранитель королевской библиотеки и мой друг Витольд.

— Очень приятно, ваша честь, — сказал Витольд и поклонился рыцарю, в то время как тот лишь прищурился в ответ. Хранитель вопрошающе посмотрел на принца.

— Привыкай, мой друг, — рассмеялся принц. — Ведь это Орс Молчун, его дела куда красноречивей его слов, которые он, кстати, не любит тратить попусту.

Принц внимательно посмотрел на своего наставника.

— Так что же привело тебя сюда раньше пограничного отряда?

— Воля короля Эркора, мой принц.

Рыцарь Орс говорил медленно, словно отсчитывал крупную монету, вдумчиво, боясь передать лишнее.

— И в чем же воля моего отца?

— Вам нужно вернуться в лагерь в Турон.

— Зачем?

— Верховный король Уттер прибывает.

— И что же?

— На границе неспокойно.

— Значит, будет смотр у Камня Берготель, и туда подойдут дополнительные отряды из всего Пятиречья. Я верно понял?

Орс едва заметно кивнул.

— Должен ли ты передать эту весть королю Магнусу?

Рыцарь Орс снова кивнул. Принц Корфул задумался.

— Гуг, — крикнул он оруженосцу, — подъезжай поближе, мы с Витольдом расскажем новости не менее важные.

Рассказывал принц, видимо, стосковавшийся по землякам. В отличие от своего хозяина — рыцаря, который слушал, даже ни разу не моргнув, оруженосец Гуг невольно отобразил в своем лице бурный аккомпанемент чувств рассказу принца: он то округлял глаза, то закатывал их, открывал рот, улыбался, бледнел, краснел и под конец будто окаменел лицом.

— Плохо — промолвил Орс, и хранителю показалось, будто на стол, тяжело звякнув, упал тугой кошелек с золотом, до того весомо прозвучало это слово.

— Так что, Орс, твоя поездка в Баргорель отменяется. А вот ты, Гуг, немедленно поезжай к маршалу Решшу, он градоправитель Баргореля, передашь ему всё, что нужно. Вряд ли он вышлет на смотр хотя бы один отряд. Потом сразу же вернешься в наш лагерь и всё расскажешь моему отцу. Думаю, ты понял?

Юноша кивнул.

— А ты, Орс, надеюсь, не откажешься принять участие в нашей погоне?

Рыцарь на мгновение прикрыл глаза.

— Ну и отлично! Поезжай, Гуг, и не забудь главного: королю Магнусу нужна быстрая подмога.

Оруженосец взглянул на хозяина и по едва уловимому движению плеч понял, что решение принца одобрено.

Когда Гуг скрылся из вида, принц повернулся к Витольду.

— Ну, дружище, время вышло. В путь!

— Да, ваше высочество, тем более, что и Фьют возвращается.

Принц и рыцарь посмотрели туда, куда указывал хранитель, и увидели над перелеском стремительно приближающуюся большую птицу. Через несколько мгновений крупный сокол грузно опустился на руку Витольду и его мощные когти впились в плотную кожу поручей. Хранитель посвистал, поцокал языком, и сокол ответил ему какой-то своей длинной речью. Человек, разговаривающий с птицей удивил даже невозмутимого рыцаря Орса: его, обычно прищуренные глаза, чуть округлились.

Через минуту хранитель весело посмотрел на принца и сказал:

— Теперь мы знаем, где сейчас похитители. Но мы не поедем по их следам. Куда бы ни направился барон Квалдур, путь его лежит на восток, а переправиться на правый берег Гестеруна можно только у Нижней Борры, там, где есть брод. Похитители подъезжают к Борруселю — это протяженный дремучий лес, так что через него на север они вряд ли отважатся поехать, а единственная дорога к броду — это старая гать миль в двадцать, которая идет по болоту вдоль юго-восточной окраины леса. По ней они быстро продвигаться не смогут. Квалдур как раз и расспрашивал у младшего Гопса о ближайшей переправе через Гестерун.

— Так что ты предлагаешь?

Принцем снова овладело нетерпение.

— Мы поедем по восточному берегу и нагоним их у Нижней Борры. Вряд ли нам удастся их перехватить, но расстояние до них мы сократим значительно.

— А есть у них другой путь?

— Если они поедут через Боррусель и не заблудятся, то попадут к Верхней Борре, но там можно переправиться только на местных лодках или вплавь. Там, кажется, сильное течение. Я ведь, ваше высочество, не бродил по тамошним местам, и все мои познания лишь от усердного изучения карт королевства.

— Значит, ты предлагаешь ехать в объезд?

— На перехват, — уточнил Витольд. — Болото или лес задержат похитителей, и в этом наша надежда. К тому же в нашем распоряжении Фьют, а это лучший разведчик. Правда, приятель? — хранитель кивнул соколу, и тот в ответ заклекотал.

Принц Корфул некоторое время размышлял и наконец промолвил:

— Ну что ж, хранитель Витольд, полагаюсь на тебя. Веди нас!

И снова дорога в Баргорель. Как и в прошлый раз, принц Корфул мчался за хранителем Витольдом к столице самого восточного королевства Благословенного Края. Не доезжая предместья, Витольд, опережающий спутников, увлек их прочь с тракта на проселок, петляющий между изгородями и полевыми межами. А через четверть часа проселок вывел их на Объездной тракт, полукругом огибающий Баргорель с запада. Впереди, за поворотом, открывающим пологий спуск к реке, лежал Эртов мост. У въезда на него всадники увидели отряд стражи, охраняющей шлагбаум. И так же, как два дня назад при въезде в Баргорель, Витольд выхватил сигнальный рог и протрубил в него. Рог подействовал на стражу мгновенно: один из них, должно быть старший, замахал руками, закричал что-то, и несколько стражников кинулись поднимать шлагбаум. Проскакав на полном ходу мимо стражи, всадники въехали на легендарный мост.

Эртов мост был знаменит на все Пятиречье, как и крепости, и дороги, построенные верховным королем Эртом Строителем. Протяженность его составляла добрую четверть мили, а ширина такая, что свободно могли разъехаться две большие телеги. Мост находился в полутора милях от столицы. Это место было самым подходящим для его строительства: по правому берегу здесь заканчивался протяженный обрыв, называемый утесом Барга, а по левому берегу севернее моста начиналось обширное болото. Легенда об Эрте Строителе говорила, что король Эрт, прежде чем начать строительство во всем Пятиречье, обратился за советом к отшельникам. Отшельники, понятное дело, мостов не строили, и не было среди них зодчих. Однако, взяв на себя славу и бремя хранителей мудрости сельвенов, они обладали широкими познаниями, пригодными не только в их созерцательной жизни. Далеко не все жители Благословенного Края, считали отшельников мудрецами, а сельвенов — древними благодетелями сынов Бергора, но именно с короля Эрта началось в Пятиречье не только терпимое, но и доброжелательное отношение к отшельникам. Правда, ходили слухи, что король Эрт обращался за советами не только и даже не столько к отшельникам, сколько к самим сельвенам. Но мало кто в это верил, поскольку сельвены перестали общаться с людьми Благословенного Края лет за двести до этого.

Принц Корфул, в отличие от свои спутников, впервые попал на Эртов мост и был немало поражён этим чудом Пятиречья. Сразу за мостом начинался Восточный тракт. На юг от него отходила дорога, идущая через деревеньку Крепп-Урол вдоль левого берега Гестеруна. Впереди по тракту на расстоянии шестнадцати миль лежало село Большие Вирлы. Здесь от Восточного тракта отходили две дороги. На юг лежал Степной большак, ведущий к Малым Вирлам и дальше на юго-восток к Пограничным Увалам. На север отходил малопроезжий, почти заброшенный Северный тракт, ведущий мимо Болотного замка в дикий предгорный Северный Норриндол, именуемый исстари Ойменом.

Время близилось к полудню. Лошади преследователей стали уставать, но ни о каком отдыхе даже речи быть не могло. У Больших Вирл Витольд уверенно погнал коня на Северный тракт.

— Они, должно быть, уже переправились через Гестерун! — выкрикнул на ходу принц, он ехал вровень с хранителем.

— Необязательно, — ответил Витольд, — с ними две девушки, которые будут сопротивляться всеми силами, во всяком случае за принцессу я ручаюсь. К тому же путь через болото не быстрый, конечно, гать там есть, но по ней редко ездят. Вряд ли она в хорошем состоянии.

— Нечего себе утешение!

— Я очень надеюсь, что барон Квалдур делал привал, хотя бы небольшую остановку. Он ведь всё точно рассчитал: Филипп заперт в сарае, Эльзу они прихватили с собой, никаких свидетелей похищения нет, а король Магнус убеждён, что его дочь отправилась в Кеноргот. По расчётам барона Квалдура, принцессы не хватятся до вечера.

— Не стал бы я полагаться на беспечность этого мерзавца, — возразил принц Корфул.

— Разумеется, ваше высочество, потому-то мы так спешим. Я только беспокоюсь за лошадь рыцаря Орса. Ведь он скачет на ней с прошлого вечера и вряд ли давал хорошенько отдохнуть.

Принц Корфул обернулся и посмотрел на Орса. На вид ни он, ни его конь не нуждались в отдыхе. Надо сказать, что конь Молчуна был под стать своему хозяину, они были неразлучны уже пять лет.

— Не нуждается ли твой конь в отдыхе? — спросил принц, поравнявшись с рыцарем Орсом.

— Десять миль, — коротко отозвался тот.

Дорога от Большой Вирлы шла строго на север. Какое-то время по обеим сторонам тянулись поля, но вскоре с востока к тракту подступил сосновый бор, светлым и веселым казался он на своей опушке. Но Витольд знал, что стоит углубиться в него на полмили, как попадаешь в волшебное царство зеленого сумрака с колоннами обомшелых стволов, с мягким моховым ковром. Звуки вязли в этом зеленом сумраке, и перспектива становилась обманчивой. Ближе к западному краю лес пересекал Змеистый Ручей — так называли небольшую речку, по берегам которой, по мнению окрестных жителей, водилось видимо-невидимо змей. Витольд не раз сопровождал короля Магнуса на охоту в этот лес, и не раз ему приходилось видеть поспешно уползающих с редких лесных тропинок змей, но их, по его мнению, было не намного больше, чем в любом другом лесу. Вероятно, дурная слава лесной речушки шла не от змей, а оттого, что начало своё она брала из озера в урочище Черного Тролля. Озеро же, согласно известной на все Пятиречье легенде, образовалось от черной крови тролля, которого сразил волшебной стрелой отважный Тим Уэлль.

По левую руку поля сменились обрывом, под которым красновато-темным блеском отливала на солнце поверхность большого старичного озера. За озером, на холме, среди яркой зелени болот высился сумрачный замок.

— Красивое место! — заметил принц Корфул, снова скакавший вровень с Витольдом. — Но, клянусь Дланью Бергора, кому это пришло в голову поселиться на самом болоте?

— Это Болотный замок, — ответил Витольд, — его хозяин — барон Люстер. И разумеется, замок имеет свою совершенно особенную историю. Я не покривлю душой, если назову ее одной из самых интересных легенд Норриндола. Когда-нибудь я вам обязательно её расскажу.

Вскоре и Болотный замок остался позади. Лес теперь обступал всадников со всех сторон. Принц кинул быстрый взгляд назад на рыцаря Орса и понял, что пора сделать привал.

— Стой, Витольд! — крикнул он. Всадники остановились.

Рыцарь Орс легко спрыгнул с седла, подошел к коню спереди и принялся гладить своего четвероногого друга по морде. Конь тяжело хрипел, но твердо стоял на ногах. Лошади принца и хранителя выглядели немногим лучше.

— Что ж, — сказал Витольд, — отдохнем немного.

— Не пора ли выпустить нашего разведчика? — спросил принц.

— Самое время.

Витольд спешился, аккуратно погладил Фьюта по клюву.

— Ну что, дружок? Пора тебе снова отправиться на охоту. Ты знаешь, кого искать. Лети на север к большому болоту и большому лесу. Там ищи. Мы встретимся в деревне у реки. Ты понял меня?

Сокол закивал головой и заклекотал. Затем, грузно оттолкнувшись от руки хозяина, взмыл в синее небо.

— А я-то полагал, что он понимает только свой птичий язык, — удивился принц.

— Фьют всё понимает. Мы с ним уже восемь лет вместе. Просто ему нравится, когда я перехожу на его наречие. Гордая птица.

— Сколько мы должны потратить на отдых? — поинтересовался принц.

— Никак не меньше четверти часа.

— Но это невозможно!

— Если мы загоним лошадей, мы потеряем принцессу. В деревне, конечно, можно найти какую-нибудь клячу. Но вряд ли вы захотите сменить на неё своего боевого коня.

Лошади нашли на опушке леса сочную травку, а в придорожной канаве довольно чистую воду. Преследователи решили тоже отдохнуть. Они сошли на обочину к опушке и, усевшись на траву, привалились к стволам крайних сосен.

Когда солнце передвинулось к западу от дороги так, что путники оказались под его жаркими лучами, принц Корфул поднялся на ноги.

— Пора, друзья мои! Орс, как думаешь, твой конь отдохнул?

— Вполне, мой принц.

— Тогда в путь!

Ещё десять миль дорога была похожа на прямой коридор меж зеленых стен. Но затем она резко вильнула вправо и, круто уйдя вниз, вывела спутников к небольшому деревянному мосту. На дне узкой долины мутно зеленела речушка, едва превышающая шесть шагов в ширину. Берега её, судя по растительности, были топкими, потому и мост начинался довольно далеко от воды. У реки было сумрачно и прохладно.

— Змеиный мост через Змеистый ручей, — сказал Витольд и спешился.

— В чем дело? — недоуменно спросил принц.

— Мост, конечно, крепкий, но лучше быть поосторожнее. Кое-где могут попасться прогнившие брёвна.

— Разумно, — согласился принц. — Но тогда уж, чтоб не зря спешиваться, поднимемся пешком и из долины. Ноги разомнем, да и лошадок пожалеем.

Уже за полдень преследователи въехали в Нижнюю Борру. Было жарко. Лето уже совершенно освоилось в Норриндоле. Гревшиеся на солнце собаки лениво затявкали на всадников, даже не поднявшись на ноги. С реки доносился мерный стук мельничного колеса.

— Поедем к мельнице, — предложил Витольд, — она, кажется, у самого брода.

Возле мельницы, как и ожидал хранитель, были люди. Два крестьянина грузили на телегу мешки с мукой. Рядом стоял мельник, которого в любой деревне можно узнать по вечно белесой одежде.

— Добрый день, почтеннейший! — обратился Витольд к мельнику.

Крестьяне, только что заметившие всадников, вдруг бросили мешок прямо на землю, кинулись к мельнице и схватили в руки здоровенные жерди, будто нарочно поставленные там к стене. Мельник же отпрыгнул назад, словно его ужалили, выпучил глаза и поспешно ретировался за телегу.

— Что с вами, добрые люди? — удивился Витольд. — Что это вы так испугались двух стражей Пятиречья и меня, верного слуги нашего короля?

— Да не-е, — промычал один из крестьян, видимо наиболее храбрый. — Это вроде не те.

Он опустил дубину.

— Не те-то они не те, да, может, ещё похлеще будут?

Храбрый крестьянин внял доводам осторожного и снова поднял свою дубину. Мельник недоверчивым взглядом смотрел исподлобья, и вовсе не мука была причиной его бледности.

— Кто так напугал свободных и мирных жителей Благословенного Края? — обратился к крестьянам принц. Однако ответа не получил. — Я, принц Корфул Озенгорский, Страж Пятиречья, спрашиваю вас.

То ли голос принца, по природе державный, то ли его титул подействовали на крестьян. Они расслабились, опустили дубины, а мельник затараторил, будто его кто с цепи спустил:

— Это всё всадники, ваше высочество, те всадники, чужие. Верите ли, в нашей же мирной Нижней Борре чуть не поубивали нас…

— Да что в них такого страшного? — с досадой осведомился принц. — И сколько их было?

— Сколько? — как-то рассеянно переспросил мельник и обернулся к крестьянам. — Шестеро, шестеро их было. И ещё девица с ними. Странная такая: бледная, как смерть, и вся трясется. А один из них, помоложе который, точно спит на ходу, глаза такие большие, блестящие, как слюда, и не мигает.

Такое описание не понравилось принцу и Витольду. На лице Орса Молчуна ничего не отразилось.

— Что они вам сказали и давно ли вы их видели? — спросил Витольд.

— Сказали? — видимо, у мельника была привычка повторять последние слова собеседника. — Да ничего не сказали. Подъехали так и… давай пугать.

— Да как пугать-то?

— Не знаю. Страшно.

Мельник выглядел отнюдь не хилым. Крепкий сильный мужик. Но сейчас он весь дрожал и озирался, как будто едва спасся от волка.

— Может быть, ты что-нибудь расскажешь? — спросил принц храброго крестьянина.

— Да я что, ваше высочество, я-то не робкого десятка…

— Ну?

Крестьянин пыжился, мычал, пытался выдавить из себя хоть какое-нибудь слово. Но вдруг побледнел и еле прошептал:

— Страшно.

— Я вам всё расскажу, — неожиданно проговорил осторожный. — Я был дальше всех.

— Дальше всех от чего? Или от кого?

— Дальше от этого рыцаря, что говорил с кумом мельником. Мы, значит, с братом отдали на прошлой неделе последнее зерно помолоть. А нынче надумали муку забрать. Заехали, значит, за кумом мельником, ну и на мельницу едем. А тут как раз от Боррского брода всадники едут. Грязные такие, видать, через гать путь держали. С ними девчонка ещё. Ну в общем такие, как кум мельник сказал. Не страшные, конечно, только… мрачные какие-то, смурные что ли, а у одного взгляд такой, будто сверлит. Он-то и говорит куму мельнику: «как, мол, тут короче всего в Оймен проехать»? А кум мельник им и говорит: «чего это вы, господа хорошие, заблудились что ли»? А тот так грубо отвечает: «не твоего, мол, ума дело». Да как выставит вперед руку, тут кум мельник и побледнел, смотрю, и брат мой, Ступ, тоже. Я-то, говорю, далеко сидел, с другой стороны телеги. Слышу только, кум мельник точно не своим голосом говорит так: «по дороге, дескать, вокруг, через Северную чащобу, все шестьдесят миль будет, а если напрямик, так немногим больше тридцати. Да только путь этот совсем нехоженый, потому как через урочище Черного Тролля идет, а там болото, известное дело, ещё похлеще Боррского будет. Темные места». Кум мельник так не говорил, конечно, это я вам все так объясняю.

— И ничего я такого не говорил вовсе, — возмутился вдруг мельник, — и не такого и никакого другого.

— Ну да, не говорил, я ведь ещё не глухой. Я-то ведь понял, чего они хотели. Порчу они на нас навести хотели. Мне-то не больно страшно было, когда тот, с рукой, говорил, но все равно, волосы на голове шевелились.

— Вы говорите, дружище, — мягко и настойчиво спрашивал Витольд, — что когда тот рыцарь говорил, то все время держал руку вытянутой вперед? Вот так?

И Витольд выставил вперед правую руку с растопыренной ладонью.

— Да нет, ваша милость, я же говорю, с кулаком.

— Вот так?

И хранитель сжал ладонь в кулак. От этого жеста мельник попятился. Витольд опустил руку.

— Ну и что это значит? — нетерпеливо спросил принц Корфул.

— Это значит, что слуга под стать своему господину, — тихо отозвался хранитель.

— И куда же они всё-таки поехали? — обратился принц к мельнику.

— Не знаю. Я и обернуться боялся. А потом… Хм, забыл.

— Колдовство! Я и говорю, — вмешался рассудительный крестьянин. — По дороге они поехали, я-то посмотрел. По дороге на север. А там, кто их знает. А этого, что спит на ходу, они его лошадь под уздцы вели. Тоже, видать, околдованный. Быстро поехали, торопились, видать.

— Давно это было?

— Да ещё до полудня. Может, час назад, а может, меньше. У меня ведь тоже, кабы вы не напомнили, так бы и вылетело из головы.

— Здорово ты, брат, чешешь, — ухмыльнулся Ступ.

— А что не правда, что ли?

— Да я ведь не помню ничего, так-то оно складно.

Преследователи теперь узнали многое. Хотя это не слишком их обрадовало. Во-первых, ясно стало, что они не сильно нагнали похитителей, во-вторых, они узнали, что принцесса околдована, а это значит, что барон Квалдур — очень опасный противник. В-третьих, перед друзьями опять встал вопрос выбора пути. Необходимо было оставить крестьян и посовещаться.

— Фьюта на этот раз ждать некогда.

— На этот раз без Фьюта нам уж точно не обойтись, ваше высочество. Но не надо беспокоиться, он вот-вот появится или нагонит нас по дороге: место здесь открытое. Но, ваше высочество, я не могу оставить без помощи этих подданных моего государя. Подождите всего несколько минут.

С этими словами Витольд спешился и подошел к мельнику.

— Не хочу пугать, но на вас и впрямь наложили чары страха, оттого вы все забыли. Но я могу и хочу помочь вам. Я ученик нашего доброго короля Магнуса, а вы, наверное, знаете, что он слывет чародеем. Так вот, — Витольд раскрыл дорожную сумку, — возьмите вот этой травы, заварите в небольшом котелке, вылейте туда полкружки красного вина и остудите с полчаса, а затем выпейте все трое до последней капли. Вас сморит сон, а когда проснетесь, страх уйдет, а память вернется. Не бойтесь, это рецепт самого короля Магнуса.

К мельнику подошли крестьяне.

— А что, кум мельник, — забасил Ступ, — сейчас загрузим телегу и попробуем. Ведь королевское зелье-то. А?

Его рассудительный брат прищурившись посмотрел на Витольда, будто хотел заглянуть в его мысли. Но мирная улыбка хранителя была непроницаема.

— А что, отдохнуть после трудов праведных не грех. Только вот что, ваша честь, не маловато ли вина в этом рецепте? И ещё, ваша честь, если всё-таки поедете через Северную чащобу, не забудьте, что её другое название — Ольдов лес. Кум мельник чужакам об этом почему-то не сказал.

Фьют догнал их уже на выезде из деревни.

— Они едут по тракту, — сказал Витольд, выслушав доклад разведчика.

— Видимо, путь через болото их сильно утомил, — предположил принц.

— Здесь малолюдно, — неожиданно вымолвил рыцарь Орс.

— Думаешь, у них уже нет нужды прятаться?

Орс неопределенно дернул плечом.

— Они проехали восточный поворот, — сказал Витольд, глядя вдоль тракта, — значит, до них пятнадцать миль, и они поспешают.

— Ну тогда помчимся за ними, как ветер.

— Несмотря на то, что наши лошадки и здесь немного отдохнули, мы всё равно не сможем помчаться, как ветер. А потом, если мы поскачем за ними, то к тому времени, как минуем поворот, они будут уже в Северной чащобе, а там… Она идет вверх по отрогам Горрогана, ее северная опушка упирается в приток Лиммруна — горную речку, на ней полно бродов.

— Так что ты опять предлагаешь?

— Вот видите, колеи, наезженные крестьянскими телегами? — сказал хранитель, указывая рукой в сторону от дороги. — Там, должно быть, покос, а ещё дальше начинается Черная гряда, по легенде именно там располагалась пещёра Тролля. Место каменистое, бездорожное, дикое, говорят, даже колдовское, но, поехав через него, мы сократим пять-шесть миль, подъедем к южной опушке Ольдова леса.

— Тогда вперед! — воскликнул принц Корфул и погнал коня. Рыцарь Орс не нуждался в приглашении. А Витольд выпустил в небо сокола и быстро нагнал друзей.

Глава двадцатая Ольдов лес

Вначале преследователи посмеивались над суеверием местных жителей, побаивающихся здешних мест. Они ехали быстро без всякой дороги через небольшие луга, заросшие кустарником неглубокие сухие балки, чахлые перелески, держа путь ровно на северо-восток. Но миль через десять всё стало меняться. Равнина пошла круче вверх, вместо лугов со зрелой травой, стали попадаться заросшие вереском каменистые полянки, точнее проплешины между бесчисленными закустаренными западинами, усеянными омоховевшими скользкими камнями. Западины становились все глубже, а камни на их дне всё крупнее. Вскоре камни стали попадаться и на вересковых прогалах. Движение отряда сильно замедлилось.

— Похоже, зря мы решили срезать, — вздохнул Витольд.

— Не надо об этом думать, — подбодрил его принц Корфул. — Мы выбрали путь, и его нужно пройти. Тебе не хватает рыцарской подготовки.

— Это верно, король меня готовил к другому. Хотя и об этой простой мудрости я слышал.

Кое-как промучившись миль пять, путники увидели, что ландшафт снова меняется. Испещренная рытвинами вересковая пустошь резко оборвалась. Дальше тянулось каменистое плато, также уходящее вверх. За ним, упираясь в небо, дыбились изъеденные временем и ветром черные скалы, словно обломок челюсти гигантского чудовища.

— Черная гряда, — упавшим голосом сказал хранитель.

Путники были явно потрясены её видом.

— И через неё мы надеемся перебраться? — не без иронии спросил принц.

— Посмотрим, — отрезал Орс.

По плато всадники поскакали быстрее.

Почва здесь была твердая, камни мелкие, рытвин не встречалось. Это была бесплодная каменистая пустыня, как будто выжженная много веков назад чудовищным пожаром или вытравленная ядовитым дыханием невиданного чудовища. Как венчик жидких волос окаймляет плешь, так вересковая пустошь окаймляла эту пустыню. Вначале здесь ещё попадались чахлые пучки какой-то слишком уж осмелевшей травы, но дальше тянулась сплошная рыже-коричневая поверхность.

По мере приближения к Чёрной гряде камни становились крупнее и попадались чаще. Вскоре всадники были вынуждены остановиться: перед ними открылось пространство, сплошь покрытое плотно лежащими растрескавшимися валунами. На этих валунах не рос даже мох. Все было мертво. Царство голого камня тянулось немногим больше мили и упиралось в черные скалы гряды.

— Да, — вздохнул принц, — по такой полянке только горному троллю гулять.

— Вот он тут и гулял.

— Возможно, между скалами Чёрной гряды и удастся как-нибудь пройти спешившись, но подойти к Чёрной гряде уж точно нет никакой возможности.

— Похоже, барон Квалдур умнее нас, — сокрушенно констатировал Витольд.

— Во всяком случае более осведомлённее, чем это можно было предполагать.

— Можно ехать только вдоль, — молвил рыцарь Орс.

Всадники повернули коней назад, потом свернули на север. Солнце теперь уже светило точно слева и, казалось, хотело побыстрей спрятаться за горизонт от неудачливых друзей.

Черная гряда тянулась по меньшей мере на пятнадцать миль с юга на север и клином врезалась в Северную чащобу. Поэтому и Северный тракт шёл через лес.

Уже в сумерках всадники увидели впереди черную полоску южной опушки Ольдова леса.

Северная Чащоба показалась преследователям самым обычным лесом: много осин, мало сосен, тонкий лесной вейник да купы высокого папоротника. Однако здесь пришлось продвигаться медленно: в траве попадались скользкие камни, да и сумерки под пологом леса стали куда гуще. Темнело очень быстро. Лес уводил в большую лощину между северным клином Черной гряды и одним из отрогов Горрогана. По дну этой лощины и проходил Северный тракт. Не многие из местных крестьян жаловали эту дорогу. Память об отвратительном великане, разбойничавшем здесь около ста лет назад, до сих пор не умерла. Она обросла суеверными легендами, которые Витольду нередко доводилось слышать, но сейчас, ближе к ночи, вспоминать их, а тем более рассказывать спутникам, ему что-то не хотелось.

Хранитель молча ехал впереди, держась направления, ведущего вниз по склону. Фьют, догнавший их у опушки леса, теперь сидел на руке хозяина. Новостей он принес не много: похитители скрылись в лесной чаще и след их был потерян.

По сумеречному лесу ехали довольно долго, но в какой-то момент Витольду пришлось остановить коня: стало совсем темно.

— Ну что будем делать, рыцари? — спросил он. — Дальше в темноте искать тракт трудно, если не сказать опасно.

— Проклятье! — только и вымолвил принц.

— Лошади вымотались, — бесстрастно заметил рыцарь Орс.

— Ну, если это говорит сам Орс, значит, дело и впрямь плохо.

Корфул не скрывал раздражения.

— Судя по времени, они вряд ли успели выехать из леса засветло, — спокойно сказал хранитель, — Да и лошади, надеюсь, у барона Квалдура не волшебные. Скорее всего, он устроил привал.

— Ну что ж, — тяжело вздохнул принц Корфул, слова Витольда его несколько успокоили, — тогда разведём огонь и перекусим. Голод не тетка.

Огонь друзья развели быстро: дождя давно не было и нашлось много сухого хвороста. Рыцарь Орс достал из сумки солонину и флягу вина, харч хранителя королевской библиотеки был более скоромный: хлеб и сыр.

— Так у нас получится отменный ужин, — обрадовался хранитель, а принц с досадой покачал головой:

— Надо же, а я и не подумал о еде, когда собирался в дорогу.

— Куда уж вам, ваше высочество, было об этом думать. Я вас очень хорошо понимаю.

Только насытившись, преследователи почувствовали, как сильно они устали. Каждый привалился к стволу дерева и в сонном, блаженном оцепенении смотрел на огонь, который весело плясал в костре.

— Если бы ты видел, Орс, — тихо проговорил принц, не отводя взгляда от пламени, — если бы ты видел, какие у неё волосы! И глаза, темные, как ночь над нашими горами. Ночь, полная звездного сияния.

— Я видел, — отозвался Орс.

— Видел?

— На турнире, в позапрошлом году.

— Да, верно. Я тогда был в горном дозоре со своим первым отрядом. На том турнире победил мой брат Эрфул…

— Дети вашего отца — хорошие воины.

— …а потом взял в жены принцессу Норейну — жемчужину Арлерона.

— Аделина совсем девчонка была.

Принц Корфул поправил дрова в костре, и пламя заплясало веселей.

— Не знаю, что отдал бы за то, чтобы заглянуть в её глаза прямо сейчас. В глаза, глубокие, как звездная ночь над Озенгорном. Ты знаешь, Витольд, что больше всего поразило меня, когда я её впервые увидел? Не красота её, хотя она прекрасна, как только может быть прекрасна принцесса, жемчужина Благословенного Края. Другое поразило меня. Как только я увидел её, как только услышал её голос, я сразу понял, что она моя, как будто я знал её прежде, знал всегда, как будто её образ жил во мне с самого рождения, и всё прекрасное, что я видел в мире, было предвестием её красоты, и всё, что удавалось мне сделать хорошего и настоящего, я, оказывается, делал во имя неё. Всю мою жизнь она была рядом, она была со мной, она, и никакая другая.

— Что ж, ваше высочество, — тихо отозвался Витольд, — всё верно. Сельвены говорят, любовь прозорлива.

— Любовь слепа, — до того угрюмо проронил рыцарь Орс, что не только Витольд, но и принц обернулся к нему.

— А так говорят люди, — со вздохом промолвил Витольд.

— И вот теперь моя любовь в руках негодяя.

Принц помолчал.

— Больше всего боюсь, что барон Квалдур вообще не делал никакого привала и что, может быть, он уже покинул Чащобу.

— Никто из въехавших в лес до захода не покинет, его до рассвета, — раздался вдруг незнакомый строгий голос.

Принц мгновенно вскочил на ноги, огляделся и увидел, что рыцарь Орс уже стоит с обнаженным мечом, он таки опередил своего бывшего ученика. Только Витольд сидел, привалившись к стволу огромной сосны, и с изумлением смотрел, как меж деревьев из мрака появляется человек в буром балахоне с накинутым на глаза капюшоном. Он входил в световой круг костра, будто проявляясь из черноты ночи.— Никто не покинет лес до рассвета, — повторил незнакомец, — и вы, судари мои, не исключение.

— Кто вы такой? — спросил принц Корфул, стараясь придать голосу больше суровости.

— Кто я такой? — усмехнувшись, переспросил незнакомец и откинул капюшон.

Сразу стало ясно, что это пожилой человек, можно было сказать, старик, если бы не его крепкое сложение и сильный властный голос. Густые, тронутые сединой волосы обрамляли красивое, словно точеное лицо, из-под густых бровей смотрели темные внимательные глаза.

— Кто я такой? — ещё раз повторил незнакомец — Впору мне спросить вас: кто вы такие и что делаете в моём лесу?

— Вы, — заговорил Витольд и быстро поднялся на ноги, — вы отшельник Ольд, ведь так? Вы недавно приходили к королю Магнусу, я вас помню…

— Да, я отшельник Ольд. И я недавно приходил к королю Магнусу Мудрому поискать мудрости, но так и не нашел её.

Отшельник улыбнулся, глядя на Витольда.

— Значит ты узнал меня, сынок, ну и славно.

Отшельник посмотрел на принца Корфула.

— Так что же делают стражи Пятиречья в Ольдовом лесу в эту безлунную ночь?

— Так этот лес называют вашим именем? — спросил Витольд

— Ну а как же иначе прикажешь его называть, если я его хранитель?

Ольд присел на какой-то чурбак у огня и повёл рукой.

— Садитесь, господа рыцари. Я надеюсь, что вы позволите мне погреться немного у вашего костра, коли ваше вторжение не даёт мне возможности спокойно сидеть у своего.

Принц Корфул, рыцарь Орс и Витольд уселись на свои места. Отшельники между рыцарями почитались за людей странных и немного таинственных. Если рыцари именовали себя Стражами Пятиречья, охраняя границы Благословенного Края и поддерживая внутри него справедливость и порядок, то отшельники с давних времен объявили себя хранителями древних преданий, восходящих к тем незапамятным временам, когда люди и сельвены жили в мире. Впрочем, особой дружбы меду ними не было. Только великий сельвен Рисли был другом и советником великого короля Бергора. После же смерти Бергора Рисли исчез из Пятиречья, и никто никогда его больше не видел. В священных легендах Стражей Пятиречья осталось предание, что Рисли ушел в Зачарованный лес за Лиммруном, где впервые встретился с Бергором, и там обезумел от тоски по другу. С тех пор люди стали сторониться сельвенов, а сельвены людей. Постепенно сельвены вообще перестали попадаться людям, но их место заняли отшельники — люди, живущие в лесных хижинах и хранящие те немногие знания, что почерпнули от сельвенов. Отшельники обычно жили по одному, изредка группами — наставник с учениками, а в развалинах Эрсепреля размещалась даже целая община. Говорили они мало, а когда говорили, то речи их для большинства жителей Благословенного Края были странными: о Пути, который каждый должен совершать неустанно и непреклонно, о том, что настанет время и над землей взойдет Великое Солнце. Всё это отшельники называли древними пророчествами сельвенов о судьбах мира.

Встречались отшельники и рыцари редко, беседовали ещё реже, потому и неудивительно, что появление отшельника, вначале насторожившее принца, теперь его сильно заинтересовало.

— Скажите, — начал принц, — вы знаете, что в лесу сейчас, кроме нас, есть ещё люди?

Ольд взглянул на принца.

— Я много чего знаю.

— И вы знаете, где они находятся?

— Я хорошо знаю этот лес. И уж если кто вторгся в него — это мне известно.

— Вы можете нас проводить туда? Прямо сейчас!

— Нет.

— Почему? Если вы знаете, где они находятся, то…

— Одно дело знать, и другое — идти по лесу в безлунную ночь, отыскивая неизвестно кого.

— Как это неизвестно кого?

— Да так, на севере на склонах Лесистого отрога ночуют лесорубы, одни из них рубят, не без моего, конечно, дозволения, лес, другие сплавляют его по реке Междулесице к Верхней Борре. На востоке в двухстах шагах от тракта заблудились две крестьянки из Разъезжего хутора, хворост пошли собирать, да на грибы позарились, вот и увлеклись болтушки.

Отшельник рассмеялся.

— Да нет же, — нетерпеливо возразил принц. — Нам нужны всадники. Мы преследуем их и должны как можно скорее нагнать.

— Преследуете? — посуровел отшельник. — Вот в чём дело.

— Отведите нас к ним, умоляю! Вы же знаете, где они.

— Я знаю, где второй отряд всадников, знаю, сколько их, знаю, что среди них две женщины. Но я не возьмусь быть провожатым в эту пору.

— Вы боитесь заблудиться?

— И это тоже. Но главное, что я хочу знать, для чего вы преследуете этих людей.

— Да ведь это похитители! Две девушки, о которых вы говорите, — их пленницы, и одна из них — принцесса Аделина, моя возлюбленная!

— Так стало быть, передо мной принц Корфул Озенгорнский!

— Как вы узнали?

— Новости разлетаются куда быстрее, чем мы думаем.

Отшельник долго и пристально посмотрел на принца.

— Так значит, принцесса похищена, — задумчиво проговорил он. — Расскажите-ка мне всё поподробнее.

— Господин отшельник, — чуть ли не взмолился принц, — прошу вас, проводите нас к лагерю похитителей, мы отобьем принцессу, а потом всё вам расскажем, хоть неделю рассказывать будем.

— Ох-хо-хо, — вздохнул отшельник, — горячая же у вас голова, а королю Норриндола должно быть хладнокровнее и разумнее.

— Но я не король Норриндола.

— Нет, юноша, ты король Норриндола. Король с тех пор, как увидел принцессу Аделину, даже с тех пор, как решил отправиться на Турнир Короны в Баргорель. Ты король с тех пор, как твоего уха коснулось имя Аделины. Проще было бы сказать, видимо, что ты будущий король Норриндола. Но ты должен знать, что от настоящего зависит не только будущее, но и прошлое. Так что твоему величеству должно и думать и поступать по-королевски.

— Вы хотите сказать, что мне предназначено стать королем Норриндола? Что всё уже решено и суждено?

— Суждено всё, а решено — нет. Суждено всё, чему надлежит быть, а решено будет только то, что решишь ты сам. Ты любишь Аделину, и разве ты не чувствуешь, что твоя любовь способна повелевать временем, не только будущим, но и прошлым. Над этим, — отшельник указал пальцем себе на грудь, — время не властно. Человек сам — страж своего сердца. Всё ещё не понимаешь меня, Страж Пятиречья?

Принц смотрел на отшельника не отрываясь.

— Посмотри в своё сердце, принц, и ты увидишь, что вся твоя жизнь была дорогой к Аделине.

— Клянусь, это так! — воскликнул Корфул. — Ведь я сам только что об этом говорил!

— Вот видишь.

— Так вы что, слышали?

— Я слышал, и слышу, и, надеюсь, буду слышать впредь.

— Кто вы? — вдруг спросил рыцарь Орс, судя по голосу и взгляду, он был сильно взволнован.

Отшельник посмотрел на него и улыбнулся.

— Человек.

Потом посмотрел на огонь и добавил:

— И, между нами говоря, я не знаю на земле имени выше этого.

— А как же сельвены? — удивился Витольд.

— А что сельвены? Чем они не люди? Что же касается освобождения принцессы… Разумеется, я вам помогу, чем смогу. Но всё же мне хотелось бы узнать поподробнее, кто похитил Аделину, с какой целью?

— Барон Квалдур — рыцарь Дикого Края, — сказал Витольд, давно желающий вступить в разговор с отшельником. В нём было что-то притягательное для молодого человека. Ещё во дворце Ольд и своими речами, и поведением сильно заинтересовал хранителя, а теперь интерес только возрос.

— Это посланник короля Эрсепа.

— Короля Эрсепа? — отшельник был явно встревожен.

— Да. барон Квалдур участвовал в Турнире Короны, а когда турнир был прерван, объявил королю Магнусу, что уполномочен просить (вернее было бы сказать требовать) руки принцессы Аделины для своего господина.

— Вот, значит, в чем дело. Эрсеп Проклятый зашевелился. Пророчества сбываются.

Всё это отшельник проговорил словно самому себе, глядя в огонь, в котором, видимо, давно уже нашел собеседника в своих одиноких бдениях.

— Король Магнус Мудрый и Эрсеп Проклятый — что общего? — сурово спросил рыцарь Орс.

— Эрсеп некогда оказал королю большую услугу, — поспешил вставить Витольд.

— Лучше бы сказать: подложил большую свинью, — вставил отшельник.

Витольд был задет этим словами.

— Он подарил королю Магнусу магическую библиотеку…

— Уточним, сынок: помог взять то, что им обоим не принадлежало.

— Вы хотите сказать, что король Магнус…— вспыхнул и не договорил принц Корфул.

— Король Магнус — великий правитель и действительно один из мудрейших королей Благословенного Края, но коварство Эрсепа Проклятого не знает границ, как не знает границ его возраст.

— Но король Магнус говорил мне, что не всё так просто в истории с Эрсепом.

— Не спорю, — согласился отшельник. — Вот, например, что вы, Стражи Пятиречья, знаете об Эрсепе Проклятом? Скажите вы, принц.

— Эрсеп — старший сын короля Бергора.

— Первенец, — уточнил отшельник как-то настойчиво.

— Первенец, — задумчиво повторил принц. — Ну, о нём всем известно. Он поднял мятеж против отца и братьев и при осаде Эрсепреля в поединке с королём смертельно ранил его. Бежал. Он проклят всем народом Пятиречья вечным проклятием. Говорят, он обречён на вечную старость.

— Но король Магнус говорил, что Эрсеп всё так же юн, что время не властно над ним, что ему удалось при помощи мудрости сельвенов сделать элексир бессмертия.

Принц во все глаза смотрел на Витольда.

— Да, в этой истории и впрямь не всё просто — помолчав, промолвил отшельник. — Только мы, отшельники храним память о тех временах.

Глава двадцать первая Проклятие принца Эрсепа

Эрсеп был любимым сыном короля Бергора. Его первенцем. И должен был наследовать и титул, и власть своего отца. Но, как гласит предание, он отличался редким нетерпением. Наверное, он любил своего отца, во всяком случае, ему очень хотелось быть таким, как король Бергор. Но нетерпение, как это обычно бывает, превращает мечту в алчбу, а планы в авантюру. Очень уж не терпелось Эрсепу стать королём, как Бергор, стать мудрым, как он, стать сильным, как он, стать уважаемым и всеми почитаемым, как Бергор. И незаметно для себя он страстно возжелал стать вторым Бергором, а это мысль — только преддверие другой: стать вместо Бергора.

Король Бергор постоянно изучал мудрость сельвенов. Рисли неотступно следовал за ним, и они были неразлучны. Они появлялись то в одном месте Пятиречья, то в другом, иногда до того неожиданно, что, казалось, перелетали по воздуху. Не спрашивайте меня, что это значит, могу сказать лишь то, о чём говорила молва, а говорила он о коридорах сельвенов, подземных ходах, по которым якобы можно двигаться в десятки раз быстрее, чем по земле, и что будто бы эти коридоры пронизывают всё Пятиречье и уводят в неведомые волшебные страны.

Знаменитая библиотека, о которой, впрочем, тогда никто не знал, помещалась в замке Берготель. Эрсеп был единственным, кому король Бергор рассказал о библиотеке. Да, это была большая тайна! Библиотека короля Магнуса, как теперь её называют некоторые, опасная вещь, думаю, самая опасная из того, что мы знаем. Король Бергор это понимал. Но Эрсеп был его первенцем, и он хотел, чтобы сын занял его место. Узнав о библиотеке, Эрсеп стал уговаривать Бергора, чтобы тот научил его премудрости, которой владеет сам, чтобы допустил в библиотеку. Но король говорил, что еще не настало время. Великий Рисли был свидетелем таких разговоров, и поэтому о них знают все сельвены.

— Отец, — говорил Эрсеп, — научи меня премудрости! Я хочу быть таким же мудрым, как Рисли, таким доблестным, как ты.

— Ты уже давно опытный и храбрый воин. Но мудрости, или просто терпения, тебе и впрямь недостаёт. Чтобы стать мудрым, нужно научиться смирению и терпению, а главное — правдивости. Мудрость начинается с умения замечать и видеть, и в первую очередь замечать и видеть то, что в тебе самом.

— Но, отец, — возражал Эрсеп, — разве в бою я не доказал свою выдержку?

— Скорее поспешность, но она была кстати на Пограничных Увалах. Твой отряд тогда прорвал цепь тыштеронцев и спас мою дружину. Ты слишком нетерпелив, сын мой, и доказательством тому твоя настойчивая просьба. Пойми, я посвящу тебя во всё, что знаю сам, тебе нужно только подождать…

— Отец! — перебил его Эрсеп. — Скоро седина тронет мои виски, а ты всё считаешь меня неготовым!

— Это не совсем так. Во-первых, учить вас, моих сыновей, могу только я, а я сам ещё не закончил обучения…

— Но почему меня не может учить Рисли, как тебя?

— Мудрость сельвенов сложна для нашего понимания, сын мой, потому что говорит о том, чего не видно и не слышно, но что является самым важным для жизни. Трудно говорить о вещах, которые совсем не похожи на те, что мы знаем, и для которых нет и не может быть названий в нашем языке. Ещё труднее понимать такое. Человека должен учить человек. Рисли нелегко растолковывать мне великую премудрость, а мне нелегко постигать её. Если бы ты знал, каких усилий мне это стоит! А потом, библиотека ещё не написана.

— Как это?! — удивился Эрсеп.

— Да, сын, она пишется сейчас! Ты что думаешь, она лежала здесь и ждала нас? Нет, она создаётся сейчас и пишется мной. Если бы эти книги писал Рисли, то вряд ли бы кто-нибудь их понял. То, чему обучает меня наш великий друг, я записываю, тщательно подбирая слова и выражения. Но даже в таком виде читать эти книги можно лишь после долгой подготовки. Так что, сын мой, нужно набраться терпения, пока я закончу труд или хотя бы большую его часть, ну и пока младший твой брат Пирри не достигнет хотя бы четырнадцати лет.

Но Эрсеп не мог уняться.

— Отец! Я — твой первенец, старший из твоих сыновей, и ты равняешь меня с малолетним Пирри!

Бергор только покачал головой и сказал:

— Похоже, рано я рассказал тебе о библиотеке…

С той поры Эрсепом владело страстное желание обладать библиотекой, к нему прибавилась ещё и обида, которая, как смола, попавшая в огонь, разжигала его еще сильнее. Эрсеп понимал, что король не подпустит его к библиотеке, и искал удобного случая, чтобы добраться до магических книг.

В ту пору Благословенный Край ещё не был разделён на королевства и каждый селился там, где ему хотелось. Эрсеп облюбовал дальний северо-восточный уголок Пятиречья: долину реки Тихой, зажатую между восточными отрогами Горрогана и Северными горами. Там, в уединённом месте, на острове, омываемом двумя широкими рукавами Тихой, он облюбовал замок, построенный Бергором и назвал его Эрсепрель.

В то время в Орргарде принц Орр построил свой корабль. строил он его долго, и, говорят, сельвены ему помогали в этом. Испытывал корабль Орр в Жемчужном заливе. И когда был готов корабль, Орр отцу подарил его своему королю Бергору. И назвал Бергор тот корабль «Надеждой Пятиречья». Король вознамерился проплыть на «Надежде Пятиречья» вокруг всего Благословенного Края. Сопровождал его сам Рисли и, конечно же, принц Орр. Смелым было это плавание в неизвестность. Из Жемчужного залива «Надежда Пятиречья» вышла в Южное море и взяла курс на восток. Плавание это предполагалось быть долгим. Никто не знал, когда оно закончится. Принц Эрсеп понял, что пришло его время! Он прибыл в Берготель накануне отъезда короля к Жемчужному заливу. И отец, конечно, оставил его наместником в замке. Но библиотеку король Бергор поручил охранять своей личной гвардии. Долго принц Эрсеп пытался найти туда лазейку и нашёл, тем более, что королю Бергору и в голову не могло прийти, что кто-нибудь из его сыновей может проявить непослушание. Как вор, по ночам, пробирался Эрсеп в тайное хранилище отца и жадно читал страницу за страницей, книгу за книгой. И чем больше он вчитывался в их сложное содержание, тем больше ему хотелось читать дальше. Но вот наступило время, когда надо было на практике проверить то, о чём читал Эрсеп. Однажды ночью он отважился поставить какой-то простейший опыт, но, как и следовало ожидать, его действия вызвали шум. На шум явился стражник, охранявший библиотеку в ту ночь, и застал Эрсепа. И первенец великого короля Бергора к пороку непослушания присовокупил ещё более страшное преступление — предательское убийство стража. В эту же ночь, призвав своих верных дружинников, Эрсеп бежал из замка Берготель, прихватив магические сочинения.

Может быть, он и не хотел поднимать мятеж против своего отца, но один, казалось бы, невинный проступок — непослушание отцу — привёл к таким страшным последствиям. Эрсеп испугался, что откроется его непослушание, и убил человека, испугался, что откроется и это преступление, и усугубил его воровством и бегством, тем самым вычеркнув себя из числа благородных жителей Пятиречья. С этого момента он стремился успеть как можно больше почерпнуть мудрости из магических книг. День и ночь он сидел в Эрсепреле над книгами, а его приспешники неутомимо укрепляли оборону замка.

Король Бергор узнал о случившимся только через две недели. А ещё через месяц у стен Эрсепреля появилась дружина Бергора, в которую вошли все его старшие сыновья. Король Бергор не хотел воевать против собственного сына. Он взял лодку и со своим оруженосцем Традом переправился на остров посреди реки Тихой, где стоял неприступный Эрсепрель.

Эрсеп встретил отца надменно. Время, проведённое за незаконным чтением магической библиотеки, не прошло бесследно. Ожесточив своё сердце страшными преступлениями, Эрсеп не мог и представить, что отец готов простить его. У короля же было одно намерение: образумить своего сына-первенца, прекрасного воина, наследника короны, наследника всех своих начинаний, и любимца королевы.

Эрсеп заявил, что теперь может говорить с королём на равных.

Бергор был сильно опечален.

— Разве я когда-нибудь обижал тебя, сын? Унижал в глазах твоих братьев-принцев? Нет, ты достойнейший из принцев. Отчего же ты захотел сравняться с королём, пока он ещё жив? Ведь это я родил тебя, а не ты меня. Ведь это ты вырос в моём седле, а не я в твоём. Это я научил тебя держать меч, а не ты меня. О каком равенстве ты говоришь? Не тобой ли, первенцем своим, гордился я? Не тебе ли доверял я самые ратные дела и знал, что тыл мой прочно защищён? Ты ни разу не подвёл меня. А однажды ты спас мне жизнь. Я доверял тебе. И я не знаю никакого другого равенства, кроме любви отца и послушания сына.

— Я вырос, отец, — отвечал Эрсеп. — А ты не видишь этого и не хочешь замечать. Я уже не помещаюсь в одном седле с тобой. Мне уже нечему учиться у тебя, кроме мудрости сельвенов, но именно этого ты не дал мне.

— Ты обокрал отца и говоришь о мудрости? Ты пролил кровь моего воина и говоришь о зрелости? Ты в помрачении, сын мой, прошу тебя, опомнись.

— Нет, отец, теперь я вижу истину и мой ум ясен как никогда!

—И как никогда прежде, он далёк от сердца! Пойми, что только добрый ум может видеть истину. Бессердечный разум слеп, он ослеплён сиянием своей тьмы. Ты не знаешь, как читать книги мудрости, и твои знания искажены. Ты даже не представляешь, какая сила заключена в этом знании…

— Это я не знаю?! — воскликнул Эрсеп и не замедлил показать отцу свои навыки в магии: кресло, которое стояло в углу, шевельнулось и на своих оживших ножках двинулось вперёд на короля. Но Бергор щёлкнул пальцами, и дубовый стол вдруг набросился на кресло и истоптал его в щепки. Тогда Эрсеп протянул руку к горящему факелу, и тот, вырвавшись из подставки, полетел на короля. Но по мановению руки Баргора, кувшин, приготовленный для умывания, взмыл в воздух и вылил на факел всё своё содержимое. Тогда, взбешённый неудачей, Эрсеп выхватил меч и бросился на отца. Завязался поединок. Что и говорить, Эрсеп был моложе и ловчее короля. Поединок начался в главной зале, а продолжился во дворе замка, тут-то Эрсеп и нанёс роковую рану отцу. Возможно, он и убил бы короля, если бы не Трад-оруженосец. Он бросился на защиту своего государя, отбил атаку Эрсепа и опрокинул того на землю. Тут на Трада и короля накинулись воины Эрсепа. Отважный оруженосец, как дикий зверь, защищал короля, но он не смог бы держаться вечно. Внезапно между Традом и нападавшими вспыхнул свет, ослепительный для Эрсепа и его дружины и мирный и успокаивающий для короля и оруженосца. Это Рисли использовал всё великое волшебство и спас из замка раненого короля и его верного слугу. Вслед за тем начался штурм Эрсепреля. До ночи замок пал и был сожжён.

Однако Эрсепу и горстке его дружинников удалось бежать. Они подались за Лиммрун, за Сельверон в Дикие леса. Эрсеп был проклят великим проклятьем, которое изрёк сам Рисли. Оно заключалось в том, что он не увидит смерти, пока не раскается и пока не примирится с братьями. Но этот путь видимо невозможен для злонравного Эрсепа. Он прячется в Диком краю, не ведая старости, но и не зная счастья и мечтает вернуться в Благословенный Край только как полновластный правитель Пятиречья.

Раненого короля доставили в замок Берготель, а библиотеку сельвены отвезли в Сельверон, в пещеру Рисли. Король Бергор после этого поединка прожил только три недели. Он успел разделить Пятиречье между сыновьями на двенадцать частей, часть же Эрсепа была отдана оруженосцу Траду. Бергор не сделал его королем, но пожаловал титул герцога. С тех пор в Пятиречье одиннадцать королевств и одно герцогство, правитель которого равен королям во всем, кроме звания.

Рисли неотлучно был при Бергоре, стараясь спасти его, но, как известно всем отшельникам, король Бергор умер скорее от печали, чем от страшной раны. Ибо нет раны, которую не мог бы исцелить Рисли. Бергор не хотел сопротивляться болезни и не хотел больше жить. Предательство Эрсепа он воспринял как провал своего царствования. Видя это, сердце Рисли навеки окуталось скорбью.

Перед смертью король Бергор удалил всех из дворца и сказал, что будет здесь, посреди Пятиречья, дожидаться исполнения пророчества о своём первенце. Вечером все покинули замок. А утром, когда проснулись, вместо замка стояла громадная чёрная скала — камень Берготель.

Глава двадцать вторая Послания Эльзы

Витольд огляделся и почему-то нисколько не удивился тому, что принц Корфул и рыцарь Орс крепко спят.

— Костёр-то наш совсем потух, — почему-то весело заметил Ольд.

Хранитель хотел было подбросить хворосту, но отшельник остановил его.

— Дай-ка, сынок, я сам подброшу сучьев.

Он, не поворачиваясь, пошарил у себя за спиной, вытащил охапку сухих прутьев и положил их на едва тлеющие угли.

— Гори! — строго приказал он, глядя на костер, как будто тот мог его слышать. — Гори, брат огонь! Не жги, а согревай усталых путников.

Прутья отшельника ярко запылали, и Витольд почувствовал, что стало и теплее, и веселее.

— Так значит Эрсеп и впрямь чародей, и научился этому из книг магической библиотеки?

— Научился да не так, — ответил отшельник.

— Король Магнус говорит, что Эрсеп открыл тайну бессмертия, и смерть над ним не властна.

— Ты же слышал пророчество, его бессмертие — его проклятие, он не допущен в страну покоя и примирения.

— Но король Магнус говорил, что Эрсеп научился оживлять умерших, он сам видел оживших.

— Это морны — гвардия Эрсепа, воины, оживлённые страшным колдовством после смерти. Но, сын мой, это не жизнь, это самое гнусное насилие. Эти несчастные мертвы, а их телами бессовестно владеет чужая воля и сила.

— Значит, принцесса во власти этих… чудовищ! — воскликнул хранитель. — Но вы можете нам помочь? Ведь можете?!

— Могу, юный хранитель, — сказал отшельник, — могу, и уже помогаю. Только помощь моя такая, что лишь сердце каждого из вас подскажет, как кому поступить и как не поступать. Каждому из вас нужно своё, несмотря на то, что объединяет вас общее дело. И у меня нет одной помощи на всех. Я не могу за принца Корфула отвоевать принцессу, он должен сделать это сам, и он, я верю, сделает это в единственно верное время и в единственно верном месте. Не смотри на меня так, я не знаю, в каком. Могу только предполагать. Если ты подумаешь как следует, то и у тебя появится разумное предположение. Верное или нет, неизвестно, но разумное — да. В таком уж мире мы живём, что всякий дар не даётся даром. Он всегда ускользает, и нужно приложить много усилий, чтобы нагнать его и овладеть, но и тогда, скорее всего, он снова ускользнёт. Чем ценнее дар, тем больше усилий требуется, чтобы владеть им, а владеть даром, повторю ещё раз, — это всегда нагонять его. Настоящий дар не держится в нашем мире, слишком уж он для него лёгкий. Коснувшись наших рук, души, нашего сердца, он стремится вернуться туда, откуда пришёл…

— Откуда?

— Из Ввечного Отечества, которое наш народ ищет столько веков.

— Не понимаю, — сказал Витольд, рассеянно глядя в огонь. — Зачем даётся дар, а потом отбирается? Кому такой дар нужен? Для чего?

— Только для того, чтобы ты стремился к Вечному Отечеству. Оно — единственный настоящий дар, все остальные — промежуточные. Если ты примешь дар и сможешь его не терять, то твоё сердце окажется там куда раньше, чем ступят твои ноги. Рыбу когда-нибудь удил? Если хочешь, любой настоящий дар — это наживка, чтобы поймать тебя.

— Всё это так странно…

— Конечно, мой мальчик. С королём Магнусом вы говорили о другой мудрости. Но тебе нужно узнать и эту. Вот Корфул полюбил Аделину, и эта любовь — великий дар. Если он сможет удержать его, если сможет им владеть, то сердце его всегда будет покоиться в вечном Отечестве. А это значит, что все дары Неба будут принадлежать его сердцу. Мудрость, милость, умение справедливо судить, несокрушимая сила духа… Представляешь, каким он станет королём?

— Не понятно, — задумчиво произнёс Витольд. Он был точно во сне. Яркий свет костра, пронзительная тишина ночи, в которой сильный и мягкий голос отшельника говорил о вещах столь же интересных, сколь и странных. — Рядом с принцем я чувствую себя умным и взрослым, а с вами — как мальчишка…

— А как же иначе! Ты знаешь то, чего не знает принц, а я знаю то, чего не знаешь ты. Но погоди, когда вы вступите в бой, ты сразу почувствуешь себя рядом с принцем мальчишкой, несмотря на то, что учил тебя боевому искусству сам маршал Решш. Корфул — воин от рождения. Такой и нужен сейчас Благословенному Краю. Не к добру зашевелился Эрсеп Проклятый. Боюсь, нас ждут тяжелые испытания. Быть может, в жизни принца, а потом и короля Корфула немало бранной славы.

— Жаль, что вы не можете нам помочь сейчас…

— О Небо! Кому я сейчас всё говорил?!

Отшельник покачал головой.

— Не бойся, принцесса в безопасности. До рассвета вы можете спать спокойно. Погоня продлится какое-то время, и каждый из вас найдёт свою судьбу. А теперь спи!

Витольду показалось, что от последних слов отшельника свет костра засиял ярче, словно бы вырвался и наполнил всё вокруг. Свет был таким ярким, что даже защемило сердце, перехватило дыхание. Но постепенно в этом совершенном свете стали вырисовываться какие-то детали. Они складывались в картину. Светлый, залитый солнцем лес, деревья огромные, волшебные, с прихотливо ветвящимися стволами, с золотисто-зелёными, полными света кронами. Витольд увидел фигуру человека в просторных светлых одеждах. Это была женщина. Она так плавно шла, что, казалось, плыла между стволами. Её светлые, очень длинные волосы плавно струились за ней как бы на ветру, как неторопливая волна, бегущая к берегу. Но ветра не было в этом странном лесу. Витольд почувствовал прилив такой глубокой нежности, какой не подозревал в себе. Он пошёл навстречу, точнее наперерез движущейся женщине. Но она, при всей плавности, двигалась быстрее его. Он прибавил шагу, наконец, побежал, но женщина неизменно была впереди него, словно ускользала. Её фигуру время от времени скрывали стволы деревьев, и тогда хранителя охватывала тревога, даже, казалось, свет мерк в волшебном лесу. Но фигура снова появлялась из-за дерева, и сердце снова наполнялось нежностью. В какой-то момент Витольд понял, что ему не догнать женщину, не увидеть её лица, и страх зашевелился в нём.

— Постой! — закричал он, но вместо крика по лесу тихо прошумел гулкий шёпот.

— Погоди!!! — крикнул он ещё сильнее, и снова крика не получилось. В ответ пришёл такой же шёпот:

— Я сплю… Я сплю… Не буди меня, человек…

Женская фигура всё больше удалялась от хранителя. А он уже бежал, задыхаясь в плотном, как вода, воздухе, но всё же пытаясь выдавить из себя крик:

— Погоди! Погоди! Мама!

И тут женщина обернулась…

Первое, что увидел Витольд, когда открыл глаза, было лицо принца Корфула.

— Уже светает, хранитель, пора в путь!

Витольд быстро поднялся. Костёр давно потух.

— В толк не возьму, как это мы заснули. А может, и старик нам ничего не рассказывал, а только всё приснилось?

Принц поправлял упряжь коня.

— Уж не околдовал ли он нас?

— Он добрый, — тихо проговорил рыцарь Орс.

— Может быть, и так, да только и барон Квалдур не промах. Пожалуй, он уже выехал из леса. А мы всё ещё возимся.

Витольду не понравились слова принца, но, по правде сказать, и отшельник вёл себя странно. Чего стоил его рассказ, после которого у юного хранителя ещё больше возросло беспокойство за короля Магнуса. А потом тот фокус, что он проделал с костром! Он что, заклинатель огня?

Хранитель огляделся. Свежий взгляд быстро углядел прогал между деревьями.

— Вон там! — крикнул он. — Вниз по склону! Не дорога ли?

Широкими шагами он пошёл в ту сторону, переступая через земляные кочки, огибая стволы. Лес шёл круто вниз, и меж деревьями в утреннем ясном свете хранитель отчётливо увидел дорогу. Она шла с востока и поворачивала на север. Витольд заспешил назад.

— Мы не доехали вчера до дороги шагов двести.

В глазах принца вспыхнул огонек.

— По коням! — крикнул он.

Через несколько минут всадники были на дороге.

Северный тракт популярностью не пользовался. Товары из вольного торгового Оймена возили по безопасному Восточному тракту, который проходил, огибая Ольдов лес и Чёрную Гряду с юга. Потому неудивительно, что лесная дорога порядочно заросла и была не сильно утоптана. Двум озенгорнским следопытам, каковыми были все рыцари короля Эркора, было несложно разглядеть следы копыт проезжавшего накануне конного отряда. Сомнений не было: вчера здесь проезжали похитители. Принц Корфул пришпорил коня. За ним поспешили рыцарь Орс и хранитель.

Витольд едва поспевал за озенгорскими всадниками и не только потому, что с соколом на руке не поскачешь во весь опор, но, главным образом, по причине того, что его одолевал целый рой мыслей после ночной беседы с отшельником. Да ещё этот странный сон… Что-то сдвинулось в сердце молодого человека, что-то стало не так. Прежде он неотступно был при короле, и вся его жизнь, весь образ мыслей определялись этим служением. Теперь же всё перевернулось вверх дном! Витольд привык во всём доверять своему государю, но слова отшельника о короле Эрсепе вызывали, как это ни странно, большее доверие. Мало того, в их свете нашли объяснение некоторые странности в рассказе короля Магнуса и в его поведении. Хранитель чувствовал себя одиноким, точнее, выброшенным из родного гнезда, выпущенным из школы, но выпущенным как-то неожиданно, до срока. Он был сбит с толка. Мудрость государя и учителя вошла в противоречие с мудростью отшельника, Витольд почему-то уже не мог назвать его стариком. Если в мудрости короля было всё таинственно, торжественно, высоко вознесено над землёй, как великая Тайная башня, то мудрость отшельника была проста и страшно глубока, как сама жизнь, как мир, который окружал его.

То ли оттого, что он сейчас думал об отшельнике, то ли по какой другой причине, Витольду почудилось, что тот стоит у дороги, чуть скрытый в тени леса. Хранитель остановил коня, обернулся… никакого отшельника не было, но в глаза ему бросилась ярко-бирюзовая змейка на кусте боярышника. Подъехав к кусту, он увидел, что змейка эта тряпичная, собственно говоря, никакая не змейка, а пояс из бирюзовой парчи. Только он был замысловато завязан в трёх местах.

Хранитель снял «змейку», повертел её в руках и подмигнул соколу.

— Ну что скажешь, приятель? Хороша добыча?

Фьют глянул на хозяина и тут же отвернул голову, очевидно, давая понять, что утренняя охота его бы больше порадовала.

— Ничего, выедем из леса — погуляешь.

Он развернул коня и помчался что было силы догонять товарищей.

Небольшая задержка обернулась серьёзным отставанием. Дорога, и без того узкая, заросшая по обочине кустарником, плавно сворачивала на восток, и её видимая часть оставалась неизменно пустой. Витольд скакал так быстро, как мог, но так и не нагонял рыцарей. Он уже было решил выпустить сокола, чтобы тот привлёк внимание принца и заставил обождать. Но вдруг из-за куста справа появилась всадники. Они словно из-под земли выросли и неподвижно стояли на дороге. Хранитель чуть не налетел на них.

— Что-то ты поотстал, Витольд, — как-то уж очень строго сказал принц.

— Было на что посмотреть, ваше высочество.

— Вот как. У нас тут тоже есть на что посмотреть.

Он указал рукой направо, и хранитель увидел уходящую в глубь леса дорогу, она была шире той, по которой ехали преследователи. На влажной суглинистой земле были отчётливо видны следы подкованных копыт. Спешившись, Витольд прошёл немного вперед и тут же вернулся.

— Тут следы и в ту и в другую стороны.

— То-то и оно, — отозвался принц. — Орс, — обратился он к бывшему наставнику, — ты останешься здесь, а мы с хранителем проедем немного по этой дороге.

— Хотелось бы мне знать, — сказал принц, когда они проехали вперёд, — какая из двух дорог настоящая.

— А дальше по той дороге, что мы ехали, есть следы? — спросил хранитель.

— Да, только в одну сторону.

— Тогда, видимо, они плутали. Интересно. Про обманные тропы в лесу я слыхал, а вот про целые обманные дороги не приходилось.

Проехав так шагов пятьсот, друзья увидели, что дорога снова раздваивается.

— Час от часу не легче!

— Видно, здесь кто-то специально постарался.

— Кажется, я знаю кто…

— Поедем по левой, — предложил принц, — она, кажется, шире.

Однако шагов через двести дорога кончилась. Она точно ушла под землю, под траву, под кустарник. Вот ещё утоптанный влажный грунт, а через пару шагов — высокая трава, кустарник, деревья. Не только принцу, но и Витольду стало как-то не по себе.

— Ну что скажешь, ученик чародея?

— О таком чуде лучше расспросить отшельника. Магия короля Магнуса совсем другая…

Принц резко развернул коня.

— У нас вряд ли есть время сравнивать магии…

Они уже на рысях выехали к развилке и направились по правой дороге. Здесь шагов через сто у самой обочины чернело пятно от костра. Друзья оглядели утоптанную вокруг траву, поломанные кусты.

— Я проеду немного вперед, — сказал принц и пришпорил коня.

— Угу, — отозвался хранитель, спешился и принялся внимательно всё осматривать.

Хорошо было заметно, где стояли лошади. По одну и другую сторону кострища лежали два больших бревна, а немного в стороне находилась сильно примятая охапка зелёных веток. Витольд тотчас же направился туда и через минуту нашёл то, что ожидал.

Возле самой охапки хвороста, даже чуть прикрытая им, лежала бирюзовая нитка. Она была в мелких затейливых узелках.

К хранителю на рысях подскакал принц.

— Ну что? — спросил Витольд.

— Не поверишь, но это тоже обманная дорога. Тоже обрывается шагов через двести.

— Похоже, они попали в эту ловушку в сумерках и были вынуждены заночевать. Вот здесь, видите, спали принцесса и Эльза.

Принц Корфул посмотрел на примятую охапку веток, и лицо его посуровело.

— Надо спешить.

— Зола ещё тёплая…

— А что нашел ты, Витольд?

— Послания от Эльзы.

— От Эльзы?!

— Даже целых два.

Он достал бирюзовый пояс.

— И это послание? — с сомнением сказал принц.

— Каждый узелок не похож на другой, и каждый несет определенный смысл. Это узелковое письмо. Я, от нечего делать, обучал ему Эльзу, — Витольд усмехнулся, — пригодилось. Принцесса знает его в совершенстве, но это не ее «почерк». Первый узел означает помощь, второй — женщина, третий — опасность.

— Да, — сказал принц, — смысл послания более, чем понятен: «помогите, женщина в опасности!».

— Я подобрал его на обочине дороги, потому и отстал. Эльза пожертвовала своим поясом.

— А второе послание?

Витольд показал принцу нитку.

— Здесь больше узелков. Видно, выдернула из платья. Это я подобрал сейчас, возле их ночного ложа.

Он принялся перебирать их, разглядывая со всех сторон.

— Человек, колдовство, темнота, лес, река, город, полдень.

— Это, пожалуй будет посложней, — покачал головой принц.

— Пожалуй… — задумчиво ответил хранитель.

— Хорошо, — сказал принц, — подумай над значением этих слов на ходу. Сейчас дорога каждая минута.

— Ну что, в Оймен?

— В Оймен.

Выехав на прежнюю дорогу, принц Корфул лишь на миг остановил коня, чтобы кивнуть рыцарю Орсу и увидеть ответный кивок: всё, мол, в порядке.

Ещё около часа они ехали по лесной дороге. За опушкой им открылась необозримая долина Лиммруна. Она тремя пологими террасами уводила к широкой могучей реке. Здесь хранитель выпустил сокола Фьюта на охоту и на разведку.

Дорога, всё время идущая на восток, повернула к югу, огибая небольшую берёзовую рощу. Сразу за ней пристроился хутор. За добротным плетнём в грядках копалась женщина. Всадники остановились.

— Добрая женщина, — крикнул Витольд, — а добрая женщина!

Женщина выпрямилась, повернулась и устало воззрилась на всадников.

— Не проезжали здесь сегодня всадники?

Женщина смотрела, хлопала глазами, и вид её напоминал человека, медленно приходящего в себя после глубокой задумчивости.

— Вы слышали, что я вам сказал? Вы что, говорить не можете?

Принц Корфул вынул из-за пояса кошелёк и чуть было не швырнул его в бедную женщину, но хранитель удержал его.

— Пусть сначала подаст какой-нибудь признак, что она умеет говорить, а то вид золота заставит замолчать её надолго.

— Ну что насчёт всадников, а, сударыня? Не бойтесь, я посланник король Магнуса…

— Дак они уж полчаса как проехали, — вдруг заговорила женщина, как будто изо рта у неё вынули невидимую пробку.

— Куда они поскакали?

— Дак они мне не сказали. По дороге ехали, что в город, а там кто ж их знает. Куда им надобно было, туда, видать, и ехали. Женщина с ними была. Две. А одна в мужском платье. Больная какая-то. Я-то из окна видела. Страшно…

Женщина, по всему было видно, разговорилась. Принц кинул ей горсть монет и погнал коня по дороге. Витольд оглядел небо в поисках пернатого друга, которого пустил поохотиться, ещё когда они выехали из леса. Но небо было чисто, и он поспешил за принцем и рыцарем Орсом.

Дорога ширилась, становилась более проезжей. К ней, как притоки к неполноводной реке, подходили со всех сторон дороги поменьше, тропы, а она размашисто петляла меж полей, перелесков, пустошей и межевых залежей, неуклонно держась южного направления. Принца волновали эти боковые дороги, ведь на любую из них похитители могли свернуть, и тогда погоня затруднится. Но он упрямо держался главной дороги, главным образом потому, что до Оймена переправиться через Лиммрун было просто невозможно, а на запад дорожки и тропинки не могли увести дальше Урочища Чёрного тролля.

Оймен появился неожиданно, хотя приближение знаменитого северного торгового города чувствовалось задолго: всё чаще попадались путники и гружёные телеги. За одним сосновым перелеском дорога вильнула влево, и открылся город. До него оставалось с полтысячи шагов.

Оймен совсем не походил на Баргорель. Он бы собранным, коренастым, деловым. У городских ворот преследователям пришлось приостановиться.

— Здесь мы разделимся, — предложил Витольд. — Мне нужно встретить Фьюта за городом, а то ещё подстрелят с испуга. Я проеду дальше по тракту. Не выходят у меня из головы три последних узелка из послания Эльзы: город, река, полдень.

— Но где и как мы встретимся?

— Через час, на рыночной площади…

— Там есть трактир «Бойкий прилавок», — сказал рыцарь Орс, который, в отличие от принца и хранителя, уже бывал в Оймене.

— Отлично! — согласился Витольд. — Будем расспрашивать всех подряд, но соблюдая осторожность. Ведь со вчерашнего вечера здесь находится отряд капитана Генхора.

— Надеюсь, ещё вчера они оцепили переправу, — заметил принц.

— Ладно, до встречи через час, — сказал хранитель и пришпорил коня.

Принц и рыцарь Орс поспешили в город. Здесь они сочли за благо также разделиться.

— Ты, Орс, прочешешь западную сторону города, а я — восточную, заодно и на переправе побываю. За час, конечно, много не осмотришь, но оглядимся для начала.

Глава двадцать третья Вольный город Оймен

Принц ни чего подозрительного не обнаружил, вернее сказать, в суетливом торговом Оймене, наполненном чужестранным торговым людом всё могло показаться подозрительным. Расспросы же никакого результата не дали.

— Вы, ваша милость, ищете иголку в стоге сена, — сказал ему один словоохотливый торговец у Паромных ворот.— Тут за день столько всадников проезжает, что запомнить кого-нибудь невозможно. Я вот могу припомнить только своих покупателей, но среди них тех, кого вы описываете, не было сегодня. Это уж поверьте.

Мало чем помог и разговор с капитаном Генхором. Принц встретил его у парома, который стоял на приколе.

— Мы, ваше высочество, заняли пост с вчерашнего вечера, три человека здесь и двое патрулируют в городе, но пока мне нечем вас обрадовать.

Рыцарю Орсу повезло больше, но его находка не относилась к целям преследователей. Беглый объезд западной части города не дал результатов. Он уже подъезжал к рыночной площади, когда стал свидетелем и участником весьма примечательной сцены.

В Oймене рыцарь был уже не в первый раз, и с этим городом были связаны весьма печальные воспоминания. Около двадцати лет назад он служил в городском гарнизоне, который набирался из рыцарей пограничного войска, менявшегося каждый год. Вольному городу не полагалось иметь собственной армии, только городскую стражу. За полгода службы у Ойменской переправы Орс хорошо изучил город, здешние нравы, встретил и потерял свою единственную любовь.

Орс так сумел организовать свой маршрут по городу, что напоследок оставил для себя возможность проехать Хлебным переулком, выводящим как раз на Рыночную площадь. Затаив дыхание и со стесненным сердцем подъехал он к хлебной лавке, знакомой ему слишком хорошо. И здесь ждала его неожиданная находка.

Возле памятной рыцарю хлебной лавки толпился народ; слышался гомон, в котором вспыхивали по временам весёлые возгласы, а порой и дружный хохот. У дверей лавки стоял тучный торговец с красным лицом, в его заплывших мутных глазках сквозь пелену привычного лукавства поблёскивал злобный огонёк. Напротив него двое горожан держали за руки высокого щупловатого парнишку, черноволосого, бледного от испуга.

— Кто же это научил тебя, гадёныш, воровать? — спрашивал лавочник сиплым голосом с заметно балаганной интонацией. — Знаешь, что делают с ворами в вольном городе Оймене? Не знаешь?

Лавочник сделала паузу и оглядел толпу, та тотчас же загудела в ответ.

— Не воровал я, — дрожащим, но громким голосом ответил парнишка. Было видно, что ему до смерти страшно, но он изо всех сил боролся за своё достоинство.

— Я же отдал за булку свою куртку, вон вашему приказчику.

Парнишка, наверное со страха, называл приказчиком рыжего горбуна с кривым носом и маленькими бойкими зелёными глазками.

— Куртку! — гаркнул горбун. — Вы только посмотрите на эту куртку, люди добрые!

Он выставил напоказ какую-то замшелую, побитую молью и временем рвань.

Смех и гомон огласили переулок.

— Да не эта! Что ж ты врешь! — Выкрикнул парнишка смелее. — Я тебе дал хорошую.

— Да она не стоит и половины буханки, которую ты сожрал, паршивец. Надо было деньги уплатить, а не совать моему помощнику всякую рвань.

— Да у меня деньги украли. А куртка эта не моя. Мою он куда-то спрятал.

— Вы слышали!? Мало того, что он вор, он ещё и клеветник.

— По нашим законам пусть заплатит штраф за клевету и воровство или придется ему проститься с ухом, — раздался чей-то бодрый голос в толпе.

— А то и с двумя…

От таких слов парнишка явно занервничал.

— Вы не имеете права! Я служу принцессе Аделине. Меня послал король Магнус. Вы не имеете права меня задерживать!

— Смотрите-ка, это королевский посланник!

— И как это мы сразу не разглядели благородного рыцаря!

— Ну и ну! Чего только не услышишь в Оймене, но такого…

— И с чем это, интересно знать, послал тебя к нам король Магнус? — ухмыляясь, спросил лавочник.

— Ну он, конечно, не то, чтобы послал, но дело-то серьезное, а может быть, и секретное.

— Вы только послушайте, парень имеет серьезное, а то и секретное дело, которое король Магнус ему даже не поручал.

Толпа снова загудела.

— Ну и заврался!

— Да не вру я! — похоже, юноша, наконец, разозлился. — Принцессу Аделину похитили!

— Прямо саму принцессу Аделину? — Давясь от смеха, с притворным участием поинтересовался горбун.

Толпа весело загомонила в ответ. Только два человека отреагировали на эти слова вполне серьезно. Первым был рыцарь Орс, он, прищурившись, всматривался в мальчугана. Второй — как это ни странно, сам горбун. Притворная улыбка быстро сползла с его лица, глаза сделались злыми и холодными. Потихонечку, не привлекая к себе внимания, он ретировался к стене лавки, медленно прокравшись вдоль нее, выбрался из толпы и, прихрамывая на левую ногу, засеменил в ближайший проулок. Это не укрылось от глаз рыцаря. Но Орс в этот момент интересовался пареньком.

— Так ты будешь, шельмец, платить за клевету и за убытки? — отсмеявшись, серьезно осведомился лавочник.

— Я уже все уплатил, — ерепенился малый, — отдал свою единственную куртку, а денег у меня нет. Я же говорил — украли.

Лавочнику, видимо, надоело это развлечение, и он решил с ним покончить.

— Поднимите-ка этому пареньку рубашку. Я распишусь на его спине об уплате долга.

— Эй, Гунал! — крикнул он, обернувшись к дверям лавки. — Куда подевался этот рыжий дармоед? Опять удрал?

Лавочник вздохнул и в два тяжелых шага очутился на пороге лавки, пошарил рукой внутри на стене и вытащил на свет блестящую коричневой кожей длинную плеть. Дюжие горожане, державшие парнишку, недобро ухмыльнулись и потянули с него рубаху.

— Эй, вы чего?! Вы не смеете! — Заверещал парнишка. — Я свободный гражданин Баргореля.

— А тут тебе не Баргорель, дружок, — жутким голосом прохрипел один горожанин. — Тут тебе Оймен.

— Я, между прочим, оруженосец! Да! И рыцарь, которому я служу, задаст вам!

Орсу понравилась находчивость юноши, и он решил, что вмешаться. Он спешился, протиснулся через толпу и, встав между пареньком и лавочником, устремил на последнего пристальный взгляд.

— Этот парнишка — мой оруженосец. Сколько с него?

В переулке сразу повисла тишина. Многие горожане считали себя независимыми от власти Баргореля, но далеко не многие решались объявить себя независимыми от Благословенного Края.

— За булку, что он украл у меня, да ещё штраф за клевету и воровство… — лавочник принялся загибать пальцы. В полной тишине его голос казался грозным только ему самому. — Правильно я говорю? — Обратился он за поддержкой к толпе.

Толпа безмолвствовала.

Рыцарь Орс бросил под ноги лавочнику две серебряные монеты.

— Это тебе за хлеб, толстый Лай. Остальное получишь у своего горбуна.

Глаза лавочника округлились, едва он услышал свое старое прозвище. Он побледнел и отступил на шаг назад.

Орс обернулся к мальчугану и сурово посмотрел на него.

— Иди за мной, — приказал он и направился к лошади.

Паренька тотчас отпустили. И он, совершенно сбитый с толку, ещё до конца не веря в свое чудесное спасение, поспешил за рыцарем. В толпе начали тихонько переговариваться и расходиться. Потеха окончилась.

Вылазка Витольда не дала ровно никаких результатов. Проскакав ещё пять миль и расспрашивая всех встречных, он сумел выяснить, что никаких особенных всадников никто не видел. Здесь хранителя настиг Фьют и принёс весть, что ни к северу, ни к югу, ни за большой рекой похитителей нет. Хранитель рассердился на своего пернатого друга.

— Я, конечно, понимаю: на пустой желудок много не налетаешь, но всё-таки можно было не убивать на охоту половину дня! Ты их не заметил! Даже хвоста их последней кобылы не заметил на ровной, как стол, террасе! Да что там! Даже пыль, поднятая ими на дороге, успела улечься прежде, чем ты бросил терзать бедных полёвок. Зачем я тебя только взял с собой! Сидел бы в клетке всё это время, и старый Голль приносил бы тебе дохлых мышей. Ты, сокол? Ты, Фьют? Может, тебя ночью в лесу подменили, пока я спал? Может, тебя заколдовал отшельник?

Сокол заклёкотал и захлопал крыльями.

— Ладно, ладно! Нечего оправдываться. Возвращаемся в город. Нужно переправиться как можно скорее.

В «Бойком прилавке» стоял неописуемый гул. Здесь ничто не напоминало степенную атмосферу баргорельского заведения трактирщика Хэмма. Вместо весёлого смеха слышался хохот, а то и гогот. Вместо степенной мирной, приглушённой беседы, стоял разухабистый резкий гвалт. Трактир вполне оправдывал своё название. Здесь, конечно, тоже останавливались торговцы, но то были не степенные купцы, как в «Звезде негоцианта», а рыночный бойкий, бесстыжий и крикливый люд.

Принц Корфул начал скучать. Он уже четверть часа дожидался спутников. Первым появился Витольд. Фьют, изрядно обиженный за выволочку, остался на седле лошади, изумляя младших конюхов и внося трепет в их сердца.

— Ну, наконец-то! — воскликнул принц.

— О, ваше высочество, — присаживаясь, ответил хранитель, — час — понятие весьма условное.

Хранитель выглядел как всегда бодро, но некоторая озабоченность в глубине его глаз не ускользнула от принца. Когда Витольд докричался до трактирщика и, потребовав кружку зареченского пива, ещё никогда им не пробованного, отпил добрый глоток, принц Корфул заговорил:

— Я ничего не узнал. Отряд Генхора стоит на переправе с ночи и никого не видел. А что у тебя? –

Витольд пожал плечами.

— Тоже ничего. Похоже, что они не продвинулись южнее города, и тогда есть два варианта: либо они свернули раньше, что мало вероятно, либо они в городе. А я было думал…

Принц посмотрел на друга.

— Что?

— Видите ли, ваше высочество, я было подумал, что Эльза в своём узелковом послании имеет в виду, что похитители хотят переправиться южнее города. Полдень –это синоним юга.

— А какое там конкретно слово?

— Да в том-то и дело, что это узелок, ваше высочество, всего лишь узелок.

Витольд извлек из кармана узелковое послание.

— Река, город, полдень или юг. На оба слова узелок один. Узелковое письмо очень древнее, в те далёкие времена не употребляли слова «юг», а скорее полдень.

— Так, стало быть, ты неверно прочёл письмо?

— Стало быть, так.

— Ну так прочти теперь верно.

— Надо подумать.

— А что если тут всё просто: «через реку в городе в полдень»?

— Здесь же полно охраны.

Принц усмехнулся.

— Военная хитрость изобретательна.

Принц увидел идущего через зал рыцаря Орса, за которым, озираясь по сторонам, шествовал долговязый паренёк.

— Ну и ну! — воскликнул принц. — Орс, ради всего святого, где ты подобрал этого мальца?

— Заступился на свою голову, — недовольно проговорил Орс, усаживаясь за стол. — Теперь прилип и говорит без умолку…

Удивление, которое Орс увидел на лицах своих спутников, заставило его на время забыть о досаде. Принц и Витольд во все глаза смотрели на парнишку, а тот, в свою очередь, почему-то виновато улыбаясь, попеременно смотрел то на одного, то на другого.

— Так, — едва сдерживая улыбку, проговорил хранитель, — и как это ты, отпрыск достойного баргорельского оружейника, оказался в Оймене? Без куртки, оборванный, грязный…

Принц от души рассмеялся.

— Так вы знакомы? — не без досады скорее отметил, чем спросил Орс.

— Да я, — зачастил от волнения Филипп, — как увёл у щучьевского трактирщика коня, так он при мне и остался. Я как вышел из замка, так на него сразу, на коня, то есть, и в Оймен. А что? Я уже не маленький…

— Тебе же, насколько я помню, — весело проговорил принц, — было велено сидеть дома, да и велено было самим королём.

— Да как же дома! — забеспокоился юноша. — Когда принцессу похитили! Да я и прежде ещё решил из дома уйти. Я оруженосцем решил стать. Меня и Адель, то есть, принцесса, своим пажом временно назначила. А теперь вот господин рыцарь сказал, что я его оруженосец.

Принц Корфул удивлённо посмотрел на Орса. Тот лишь вздохнул, пожал плечами и занялся лежащим перед ним куском барашка.

— Меня побить хотели, — пояснял тем временем паж и оруженосец в одном лице, с блеском в глазах глядя на своего спасителя и часто сглатывая слюну. — Но господин рыцарь назвал меня своим оруженосцем, и эти дурни испугались. Деньги-то у меня того, свистнули, я и обменял куртку на хлеб и мясо, но тот, горбатый, мясо зажал, да ещё сказал, чтобы я проваливал…

Витольду не нравилось, что в чужом городе, в незнакомом трактире Филипп своим громким голосом привлекает слишком много внимания. Он встал, взял парня за плечи и усадил за стол.

— Не надо так кричать, дружок.

Через мгновение перед сыном оружейника Шеробуса красовался изрядный кусок баранины, ломоть хлеба и полкружки пива.

— Вот, — нарочито спокойно, словно имеет дело с маленьким ребёнком, говорил хранитель, — поешь, успокойся, а потом тихо, без крика, всё расскажешь.

Маневр Витольда был предпринят своевременно, поскольку за соседними столами уже давно стихли разговоры, и люди прислушивались и присматривались к компании принца Корфула.

Филипп не заставил себя упрашивать. Он набросился на еду, как голодный волчонок. Рыцарь и Витольд довольно усмехнулись, глядя на него. Вся компания продолжила обед в тишине. Когда же все насытились, а слегка помутневший взгляд Филиппа всё ещё рыскал по столу, хранитель вернулся к прерванному рассказу юноши.

— Ну а теперь расскажи, что с тобой произошло, только не кричи и не части.

— Да чего, — прожёвывая последний кусок, действительно спокойно заговорил Филипп, — я уж всё рассказал. К Оймену я подъехал уже ночью. Пришлось в овраге у самой городской стены заночевать…

Филипп наконец оторвал взгляд от стола.

— Утром я в город и к переправе, а там уже отряд из Баргореля, чуть не попался… То есть, как-то не хотелось к их главному, к капитану Генхору, подходить. Начнёт расспрашивать, что да как. Поехал я по городу и вот у этого трактира лошадь оставил. Тут хорошая конюшня, я знаю, мы с отцом тут останавливались однажды. Пошёл на рынок купить себе чего-нибудь, думал, подешевле будет, чем здесь в трактире. И вот глядь, кошелька нет. Какая-то гадина срезала. Ну я и отдал в хлебной лавке этому горбуну куртку. Вот господин рыцарь видел этого гада. Я, главное, говорю ему: «где мясо-то? да и вторая буханка?» он ведь только одну вынес. А он говорит: «проваливай, а то и это отберу». Бандит просто какой-то. Я давай требовать своё, а с голодухи на хлеб набросился. Только вижу, в переулке лошадь под уздцы ведёт этот, рыжий, ну оруженосец у того, черного рыцаря…

— Освальд, — проговорил хранитель.

— Ну. Я за ним кинулся. «Вон, говорю, похитители». А горбун как заорёт: «Держи вора!» Тут меня и схватили. Я и не понял, в какой переулок тот рыжий делся, вроде сразу за хлебной лавкой, а вроде и нет. Но только я за хлеб заплатил и за мясо, которое он зажал, а сам, гад, какую-то рвань вместо куртки показал. Мать бы меня убила за эту куртку, почти новая была…

— Заткнись, — вдруг тихо прорычал рыцарь Орс.

— Значит, они в городе, — мрачно заметил принц и пристально посмотрел на Орса, который задумчиво катал в пальцах хлебный шарик.

— Странный горбун, — проговорил Витольд.

— Да сволочь просто! — решительно поправил его Филипп.

Орс закинул шарик в рот и, медленно прожевав, сказал:

— И я так подумал. То-то он быстро удрал, когда малец заговорил о похищенной принцессе.

— Надо наведаться в хлебную лавку, — сказал принц Корфул, вставая из-за стола.

Все без рассуждений последовали за ним. Коней решили не седлать, хлебная лавка была на другой стороне Рыночной площади.

— Держите кошельки покрепче, господа рыцари, здесь столько ворья, — предупредил своих новых спутников Филипп. Он ужасно хотел быть полезным этим красивым сильным людям и страшно боялся, что его прогонят. А между тем, самым желанным для него сейчас было стать спутником принца Корфула — победителя Турнира Короны, Витольда — ученика самого короля Магнуса Мудрого, и сурового рыцаря, который назвал его своим оруженосцем. Думая об этом, он был первым, кто потерял всякую бдительность на рынке. Но поскольку красть у него было уже нечего, такая задумчивость ему ничем не грозила.

Толстый Лай бранился с какой-то старушкой. Лицо его было красным, глаза навыкате. Однако, увидев вошедших рыцарей, среди которых был и «тот самый», лавочник переменился в лице: глаза сделались бусинками, а со щёк мгновенно сошла краска. Эта резкая перемена по-настоящему перепугала старушку, она застыла на мгновение, глядя на Лая, затем повернулась к вошедшим, съёжилась как-то, согнулась и серой мышкой выскользнула из лавки.

— Где твой горбун? — обратился к лавочнику Орс.

Лай перевёл дух. Поскольку речь зашла о горбуне, ему стало поспокойней. Только смущал всё время высовывающийся из-за спины Орса Филипп.

— Да кто ж его знает, господин рыцарь. Ушёл куда-то, мошенник, и до сих пор нет.

— И ты не знаешь куда? — заметно сдерживаясь, поинтересовался принц.

— Разрази меня гром, не знаю!

— Хорошо бы, — сквозь зубы процедил рыцарь Орс.

— А что касается вашего паренька, то и впрямь ошибочка вышла.

Он кинулся к двери, ведущей внутрь лавки, и если бы имел намерение улизнуть, ему бы это удалось: Орс только спустя мгновение перемахнул через прилавок. Но Лай, похоже, не собирался бежать. Он скрылся в подсобке лишь наполовину и тут же вынырнул оттуда с курткой в руке.

— Вот курточка твоя, мальчик, — он протянул куртку Филиппу. — Этот чёртов Гонюс, наверное, хотел тебя облапошить. А я-то наивный…

— А ты-то ни сном ни духом, — заметил Орс.

— Это уж как небеса высоки, господин рыцарь. Мошенник он, плут, ну что тут скажешь.

— А чего же ты держишь у себя мошенника? — поинтересовался принц.

Лай, как всякий опытный торговец, сразу почувствовал, что перед ним не простой рыцарь.

— А я его выгоню, ваша светлость. Вот пусть только явится. Сразу вышвырну вон.

— Послушайте, милейший, — вступил в разговор Витольд, — рыжий такой малый, с большими залысинами не появлялся здесь?

— Ох, ваша милость, знали б вы, сколько тут их бродит…

— Чужак, — подсказал Витольд.

— Дак то ж Оймен, ваша милость, здесь почитай чужаков больше, чем местных.

Было ясно, что толку от лавочника не добьёшься, уж больно тёртый калач.

— Вам, вероятно, стоит осмотреть окрестности, — обратился Витольд к принцу и рыцарю. — Пусть Филипп покажет, где видел Освальда, а я тут горбуна подожду. Не мог же он сквозь землю провалиться.

Рыцари с сыном оружейника покинули лавку. Толстый Лай тут же приободрился, стал словоохотливей, может быть, даже увидел свою выгоду в добрых отношениях с такими важными людьми.

— По правде сказать, этот горбун появился в Оймене всего-то с год назад. Сначала торговал на рынке всяким никудышным барахлом, потом, как проторговался, я его в лавку взял. У меня тогда приказчик сгинул, поехал на охоту за реку и не вернулся. Может, и Гонюс этот тоже больше не объявится. Не везёт мне на прислугу. С тех самых пор, как Эйна ушла за реку.

Витольд облокотился на прилавок и, усмехнувшись, спросил:

— Тоже на охоту?

Лай вздохнул как-то уж очень искренне.

— Напрасно вы смеётесь, молодой человек. Я ведь на ней жениться хотел. А ушла она к своему отцу. Что ей оставалось делать, когда этот… молодчик обрюхатил её. Вскружил голову… вояка! петух со шпорами! А какая девушка была! Тихая, работящая, сильная и красивая. Очень.

Лай немного помолчал и, видимо, чувствуя в Витольде искренний интерес к себе, ободрился.

— Между нами говоря, дня три назад приходил к горбуну какой-то рыжий приятель. Зашёл, кликнул его, и оба куда-то усвистали, а я в лавке один. Ну уж потом я на него наорался вволю, чуть не выгнал. А этот гадёныш, представляете, говорит: «я, может, сам от тебя скоро уйду». Каков, а! Так вот я думаю, может, опять этот рыжий объявился и сманил его. Да я, между нами, плакать не буду, шельма он был редкостная. Толку мало, а форсу…

Лавочник наклонился поближе к Витольду и прошептал.

— Правду ли говорят, что неспокойно за рекой? Слухи ходят, что война скоро будет.

Витольд прищурился.

— Я что, — тотчас отреагировал Лай, — Оймен — это ж проходной двор. Приходят издалека и на хвосте, точно сорока, слухи несут. Чего только тут не наслушаешься.

В лавку постоянно заходили покупатели, так что разговор то и дело прерывался. Витольд давно заметил, что у лавочника есть какой-то вопрос, любопытство, распирающее его. И он всё примеряется, как бы задать свой вопрос, может, для этого и в откровенность пустился. Наконец любопытство созрело, как яблоко, готовое упасть на землю. Лай покашлял и, видя, что в лавке никого нет, спросил:

— Рыцарь с вами, тот что помоложе, видать, знатная особа?

Витольд усмехнулся в ответ и пристально посмотрел на лавочника, тот принял это за знак одобрения.

— Уж не принц ли это Корфул, тот, что на Турнире Короны победил?

Витольд удивился.

— К вам в Оймен новости приходят быстро…

Лай был вне себя от радости. Шутка ли, получить подтверждение такой сплетне! Он решил отблагодарить Витольда.

— Уж не знаю, что вас, молодых людей, связывает с Орсом Озенгорнским, но я хочу вам сказать, держите ухо востро.

Рыцарей Витольд нашёл в ближайшем переулке. На его вопросительный взгляд принц Корфул сказал:

— Ничего.

— Я так и думал. Лавочник всё-таки кое-что мне порассказал. Предлагаю вернуться в трактир и всё обсудить.

Первым делом друзья свели воедино всё, что удалось узнать к этому времени, и пришли к выводу, что чёрный рыцарь с пленницами был сегодняшним утром в Оймене, и теперь предстоит решить главный вопрос: остаётся ли он ещё в городе или покинул его?

— Городской страже у всех ворот приказано обращать внимание на подозрительных всадников, так что выехать из Оймена им будет трудно, — сказал принц Корфул.

— Квалдур мастер морочить голову. Так что я не поручусь за надёжность охраны ворот, — возразил Витольд. — Возможно, они уже покинули Оймен. Только куда они могут податься?

— Никуда, — спокойно сказал Орс Молчун.

— Что ты имеешь в виду? — встрепенулся принц.

— Он в городе. Он ждёт.

— Чего? — спросил принц.

Орс только пожал плечами.

— Подождите, подождите, — взволнованно заговорил хранитель. — Какая задача стоит перед Квалдуром? Перебраться через Лиммрун. И можно это сделать только в Оймене.

— Переправа охраняется! — несколько раздражённо возразил принц.

— Но она не будет охраняться вечно. Нам теперь совершенно ясно, что у барона Квалдура здесь есть сообщники, хотя бы этот горбун. Если похищение было продумано заранее, а в этом нет сомнений, то здесь, в Оймене, возможно, приготовлено место, где можно отсидеться. Чего он ждёт? Того, что мы, убедившись, что его нет в городе, очертя голову кинемся искать его дальше по Лиммруну. Через день, два, три охрана будет уменьшена, а то и вовсе снята. Квалдуру нежелательно встречаться с теми, кто знает его в лицо, все прочие его нисколько не смущают. Как только мы покинем Оймен, как только вернётся в Баргорелль капитан Генхор, в городе не останется никого, кто бы мог узнать в Квалдуре Чёрного рыцаря, участника турнира Короны.

Некоторое время все молчали, переваривая сказанное Витольдом. Затем принц Корфул поднял голову и оглядел своё воинство.

— Не будем терять времени. Разделимся на две пары и перевернём этот город вверх дном. Мы не можем больше сидеть сложа руки и гадать. Мы с Витольдом возьмём северную часть города, а ты, Орс, с Филиппом — южную.

Рыцарь Орс нахмурился, но ничего не сказал, только посмотрел на сына оружейника, который сиял от счастья.

— Мы зайдем к начальнику городской стражи и потребуем усилить охрану ворот, — сказал принц и, покачав головой, добавил сквозь зубы: — Лучше их совсем закрыть.

Он поднялся. Встали из-за стола и остальные. Принц сурово посмотрел на Орса.

— Расспрашивайте всех, если надо, без стеснения входите в дома. Мы должны их найти.

— Одно меня смущает, — задумчиво проговорил Витольд, — что всё-таки означает узелковое письмо Эльзы?

Глава двадцать четвёртая Пленницы

В комнате становилось душно. Время явно приближалось к полудню. И чем ближе был полдень, тем тяжелее становилось на душе у Эльзы. Ставни на окне были заперты, другое дело, что ставни эти были старыми и щелястыми. Но в щель много не разглядишь: краешек узенького переулка, по которому почти никто не ходит.

«Не кричать же, в самом деле, — думала Эльза, — а то заколдуют чего доброго, и что тогда? Вон принцесса какая».

Эльза посмотрела на Аделину. Та сидела прямо, глядя прямо перед собой, ничего не видя своим затуманенным взглядом и ни на что не реагируя.

Первое время при каждом удобном случае Эльза обращалась к принцессе, надеялась пробудить её. Теперь, вымотанная бешеной скачкой, она временами даже забывала, что принцесса здесь. Самое страшное было прошлой ночью в лесу, когда барон Квалдур со своими рыцарями заблудился. Они как очумелые, кидались то на одну лесную дорогу, то на другую, пока наконец не решили заночевать прямо на обочине. Им с принцессой наломали зелёных веток. Адель сидела прямо и не мигая смотрела на костёр.

— Ваше высочество, — уже механически, едва сдерживая отчаянье, говорила Эльза, — ну пожалуйста, скажите хоть словечко, ну хоть голову поверните, хоть моргните, чтобы я знала, что вы слышите меня.

Но никакого ответа Эльза не получила.

— Адель, милая, вы же такая умница, такая бесстрашная, такая добрая. Я же знаю, вы могли тогда с постоялого двора ускакать и только из-за меня остались, ну и из-за Филиппа ещё. Да только, видно, напрасно. Без вас мы этим бандитам даром не нужны. Жаль, Филиппа с нами нет, может, он чего придумал бы. Он ведь очень хороший. Это я на него так ругаюсь, потому что дура. А он… Никогда меня в обиду не давал. Всегда заступался. Даже если кто из взрослых мальчишек обижал меня, он всегда заступался. Тощий, долговязый, а набрасывался как… не знаю кто. Сколько раз его били. Сам боится, бледный как полотно, а всё равно в драку лезет. Не то что я — дура и трусиха.

Эльза внимательно посмотрела на Аделину. В лице той ничего не изменилось.

— Ну пожалуйста, ваше высочество, ну хоть какой знак дайте…

— Напрасно стараешься, красотка!

Эльза вздрогнула. Пред ней стоял рыжий Освальд и ухмылялся.

— Наш хозяин дело своё туго знает.

Эльза смотрела на оруженосца барона Квалдура и удивлялась тому, что совсем не боится. То ли от крайней усталости, то ли ещё по какой причине, но страха не было и в помине.

— А, значит ваш господин — колдун, — проговорила она бесцветным голосом.

— Барон Квалдур — великий воин! — почему-то рассердился Освальд. — Я толкую о нашем хозяине, о великом короле Эрсепе, о владетеле Даркулона и всего Темнолесья, а в скором будущем и всего мира.

Говоря это, Освальд присел на корточки и таращил на Эльзу круглые безумные глаза. Но Эльзе было даже забавно, что она ни капельки не боится.

— Но зачем такому могущественному колдуну простая принцесса из Норриндола?

— Чтобы сделать её королевой, детка. Неужели ты ещё так мала, что не понимаешь этого? Аделина Норриндольская станет владычицей мира! Каково? А тебе, детка, разве не догадываешься, уготован титул первой фрейлины. Тут веселиться надо, а ты, дурочка, мрачная сидишь.

Этот монолог не напугал Эльзу, скорее разозлил. Она какое-то время смотрела на ухмыляющуюся рожу оруженосца, потом спросила:

— Но ведь говорят, что король Эрсеп бессмертен?

— Так что ж?

По наглой роже Освальда было понятно, что он доволен вопросом.

— А как же Аделина? Она-то ведь не бессмертна.

Освальд осклабился и беззвучно засмеялся.

— Ну, конечно, детка, ей выпала честь стать первой королевой Великого Даркулона! Ха-ха-ха!

И оруженосец злобно захохотал. Услышав этот хохот, Квалдур окликнул слугу, и тот, мгновенно замолчав, поспешил к хозяину.

Да, Освальд не был страшен, его грубая, пошлая манера говорить не задела Эльзу, но содержание его слов было поистине чудовищным.

— Ваше высочество, — зашептала Эльза, едва оруженосец отошёл, — вы слышали, что он говорил. Это ужасно. Надо как-то выбираться из этой передряги, надо что-то придумать…

Но принцесса была по-прежнему безучастна.

«Лишь бы только они нашли моё послание, — думала Эльза, глядя на одеревеневшую принцессу. — Но как найти пояс, брошенный на обочине дороги? Куда он упал, я даже не знаю…»

Отчаяние вдруг захлестнуло девушку.

«С чего это я решила, что тот сокол, что кружил вчера над нами, был Фьют? Почему нас должны искать? Мы ведь так ловко всех обманули…»

На душе у Эльзы сделалось так черно, как никакая ночь на земле не могла вычернить.

От горестных воспоминаний девушку пробудил резкий сигнал трубы. Отзвучав, он повторился снова, а потом ещё раз. Эльза встала и подошла к окну. Припала глазами к щели в ставне. Но узенький проулок за каменной изгородью был пуст.

«Если бы точно знать, что они придумали. Правильно ли я поняла, когда ночью барон Квалдур говорил Освальду о том, что их друзья готовят переправу в городе в полдень? Откуда у них тут друзья? Ах, если бы кто-нибудь нашёл мои письма! Хотя кто их сможет прочесть, кроме Витольда…»

Внезапно у Эльзы замерло сердце, потом бешено заколотилось в горле, в ушах, в висках… За каменной изгородью, рассеянно озираясь, шёл черноволосый долговязый парень. Мгновение — и он скрылся из виду.

— Филипп, — сдавленно прошептала девушка. — Филипп! — крикнула она негромко, будто боясь своего голоса. — Филипп!!! — закричала она в полный голос и забарабанила в ставни.

В комнату тотчас влетел Освальд. Дернув девушку за волосы, он опрокинул её на пол. В руке оруженосца сверкнул кинжал. Холодное остриё коснулась шеи Эльзы.

— Заткнись! — сквозь зубы процедил он.

Эльза ещё трижды выкрикнула имя друга, каждый раз всё тише и смолкла. Из-за головы Освальда показалось лицо барона Квалдура.

— Ты её не прирезал сгоряча, рыжий? — усмехнувшись, поинтересовался черный рыцарь. — Ладно, оставь. Пойди глянь, что там на улице. Нам пора уходить.

При последних словах Эльза дёрнулась, но тут же снова почувствовала прикосновение стали к шее.

— Тихо, детка. Ещё дёрнешься, и твою госпожу придётся переодевать мне. Понимаешь?

Эльза побледнела от ужаса. Она осторожно покачала, головой.

— То-то. А теперь собирай принцессу и пошли. Да поживей!

Глава двадцать пятая Первый ученик короля

Собственный приказ — обойти каждый дом — принц Корфул вознамерился исполнить буквально. Они с Витольдом заглядывали в каждый двор, в каждую лавку, то вместе, то по одному, расспрашивали действительно каждого встречного. И, поскольку на каждой улице приходилось останавливать по меньшей мере человек по пять, вскоре по городу поползли слухи один другого нелепее. Одни говорили, будто бы в городе снова объявился Симурский вор, обчистивший в прошлом году самого богатого менялу в Оймене. Другие утверждали, что тыштыронцы заслали в город целую шайку шпионов, а это верный признак того, что скоро и впрямь будет война. Последний слух многим казался более достоверным, потому что был более страшным.

В поисках наступил такой момент, когда, войдя в очередной переулок, принц и хранитель встречали любопытные, чуть ли не подмигивающие взгляды, а за спиной слышали тревожный шепот, а иные ойменцы доходили до того, что останавливались и во все глаза глядели на друзей. В другое время это, вероятно, привело бы принца в замешательство, но сейчас дело было уж очень серьёзным.

«Если Адель в городе, — думал принц, — я найду её, чего бы мне это не стоило»!

Выйдя из очередной лавки, Витольд сказал:

— Эдак мы и до захода солнца и полгорода не обойдём.

— Значит, будем продолжать и после захода, — сквозь зубы процедил принц.

Он и сам понимал, что ищут они иголку в стоге сена, но другого варианта пока не было, а сидеть сложа руки он не мог.

— Не дают мне покоя письма Эльзы, — вздохнул хранитель. — Река, город, полдень…

Он снова вынул из-за пояса узелковые письма. Бормоча себе под нос, он принялся их перебирать. Принц тем временем подходил к каждому встречному с вопросом: «Вы не видели?..». В одном переулке словоохотливая старуха попыталась рассказать принцу историю своей жизни. Ей, наверное бы, это удалось, если бы не событие, взбудоражившее весь город. Со стороны рыночной площади, а точнее, из ратуши, послышался тревожный сигнал трубы. Он повторился трижды. Это могло означать только одно: город в опасности. По такому сигналу немедленно закрывались все ворота, а мужскому населению города надлежало вооружиться и собраться в своих цехах для формирования ополчения. Все же находящиеся в городе Стражи Пятиречья обязаны были собраться в ратуше и, если и впрямь была угроза нападения, возглавить ополчение.

Витольд и принц переглянулись.

— Нужно спешить к ратуше.

— Возможно, Квалдур собирается вырваться из города!

У ратуши уже собралось семь рыцарей. Некоторые были с оруженосцами. Бургомистр обрисовывал Стражам Пятиречья ситуацию: к городу с юга приближался отряд с сотню всадников, судя по всему, тыштыронцы. Принц Корфул посуровел от такой вести, а хранитель задумался. Вскоре подошёл рыцарь Орс.

— А где Филипп? — поинтересовался Витольд.

— Мы разделились, — хмуро ответил рыцарь.

— Не попал бы он снова в историю. Парнишка, похоже, везучий.

Вскоре набрался отряд из дюжины рыцарей и оруженосцев, включая людей капитана Генхора. Решено было отправиться на разведку и, если надо, принять бой. Принцу Корфулу предложили командование. Но он согласился на это только на время вылазки.

— У меня особая миссия, друзья, — сказал он. — Если причина нападения не связана с моим делом, я с рыцарем Орсом отправлюсь дальше, а командира лучше Генхора вам не найти.

На том и порешили. Сели на коней и отправились через южные ворота.

— Странно всё это, — пробормотал Витольд, провожая взглядом отряд. — Очень уж странно.

***

Филипп старался болтать поменьше. Он понимал, какое это серьёзное дело. Обойти каждый дом — шутка ли! Оймен он знал не очень хорошо, поскольку был здесь всего один раз, когда его взял с собой отец.

Юноша очень гордился, что помогал такому славному рыцарю, как Орс Озенгорнский. Что бы ни думал себе этот доблестный воин, Филипп был убеждён, что и вправду является его оруженосцем.

Однако спустя час после начала поисков славный рыцарь, должно быть, сильно утомился от своего нового оруженосца, поскольку предложил разделиться, но так, чтобы держаться соседних улиц и переулков.

Без Орса дела пошли не так гладко. Чаще всего на вопрос: «А скажите, пожалуйста, не видели ли вы?..», он слышал в ответ:

— А тебе какое дело, чего я видел?

Или:

— Шёл бы ты своей дорогой парень.

А то ещё:

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Случилось ему также выслушать историю про какую-то Варвару, неудачно сходившую на базар…

Первое время юноша ещё видел в соседних переулках рыцаря Орса. Но вскоре он оказался на небольшой площади, где сходились три улицы. Заглянув попеременно в каждую из них и не увидев рыцаря, Филипп призадумался. А тут ещё вывалилась из какого-то погребка шумная ватага молодых людей, чуть постарше самого Филиппа. Погребок этот, без сомнения, был пивной, о чём свидетельствовала не столько вывеска, сколько целое облако пивного духа, парившее над ватагой, и крайняя весёлость молодых людей. Они быстро окружили Филиппа.

— Посмотрите, какого длинношеего гуся занесло на Площадь Трёх Пилигримов! — воскликнул наиболее бойкий из компании.

— Не ойменской выправки молодец! — добавил другой.

Филиппу стало не по себе от такого чрезмерного внимания.

— Откуда такой взялся? — продолжали наперебой молодые люди.

— На деревенского увальня не похож.

— Неужто из самой столицы?

Филипп решил во что бы то ни стало не обращать внимания на приставал и по возможности поскорее убраться с площади. Но куда бы он ни оборачивался, дорогу ему преграждал какой-нибудь шутник, а то и два.

— Да, я из Баргореля, — решил он отступить от только что принятого решения. — У меня очень важное дело, и я очень спешу.

Это, казалось бы, серьёзное заявление вызвало взрыв смеха.

— Да ну! — выпалил белобрысый высокий парень. — Уж не из тех ли ты королевских шпионов, которые с утра по городу рыскают, тыштыронских лазутчиков ловят?

— Не из каких я не из шпионов, — огрызнулся Филипп. На смену страху приходила злость. — Я паж принцессы Аделины.

— Вот это да!

— Надо же!

— Смотри-ка! — принялись притворно удивляться молодые люди.

— Живой паж самой принцессы Аделины!

— А к нам в провинцию за покупками пожаловали?

— Пожалуйста, — голос Филиппа задрожал, — не задерживайте меня. У меня очень важное задание. Мы с одним рыцарем…

— С рыцарем! И после этого он говорит, что не шпион, — расхохотался один из молодых людей, его тотчас же поддержали другие.

— Да не шпион я!

— Тогда скажи, какое у тебя задание? — участливо поинтересовался длинный юноша с крупным носом.

— Не могу.

— Вот, пожалуйста. Сразу видно — соглядатай, — заметил какой-то пучеглазый коротышка.

— Ну, юноша, откровенно говоря, что привело вас в Оймен? — вступил в разговор человек, весьма отличающийся от остальных.

Во-первых, он был вдвое старше каждого из молодых людей, так что на висках его уже пробивалась седина. Во-вторых, он не зубоскалил, как прочие, и, наконец, в его глазах чувствовался большой ум и опыт. Едва он стал говорить, все болтуны смолкли.

— Должна быть причина того, что ты здесь, — продолжал незнакомец. — Всё имеет причину. В этот город приезжают только за одним: что-нибудь приобрести. Дело только в том, что именно.

Незнакомец внимательно посмотрел в глаза Филиппу и улыбнулся.

— Ну что же ты молчишь?

— Я? Нет! То есть… мне-то в Оймене ничего не нужно. Да к тому же, — неизвестно зачем прибавил Филипп, — меня тут обокрали.

— При чём тут деньги? Зачем-то ты покинул родительский дом. О чём-то ты мечтал, на что-то надеялся?

Незнакомец говорил спокойно, тихо, ласково. Филипп всё больше и больше доверял ему.

— Я хотел поступить в оруженосцы, — всё больше увлекаясь беседой, сказал Филипп.

— Вот видишь. Ты хотел приобрести звание оруженосца, а в будущем наверняка и рыцаря.

— Это вы угадали, сударь, — смущённо проговорил сын оружейника.

— Плата не всегда выражается в деньгах, а приобретение в вещах. Можно приобрести славу, можно приобрести власть, можно приобрести даже любовь, а можно приобрести мудрость. И это — самое выгодное приобретение. Молодые люди, окружающие тебя, — мои ученики, они прибыли в Оймен, чтобы приобрести именно мудрость. Они поняли, что размахивая мечом без мудрости, отсечёшь голову только себе.

Филипп с сомнением оглядел своих навязчивых собеседников. И тут его осенило.

— А вы — учитель? — с уважением спросил он. Сам Филипп учился немного: пять лет в городской школе и четыре года у отца в мастерской.

— Да, учитель, — улыбнулся незнакомец. Ему явно польстила искренность юноши. — Эслим Мирелл, к вашим услугам.

— А мы ученики! Да, мы — ученики Эслима Мирелла! — заговорили наперебой молодые люди.

Филипп раскрыл рот.

— Эслим Мирелл?! Не может быть! Тот самый? Знаменитый Ойменский чародей?

Эслим рассмеялся. Захохотали и его ученики.

— Вот ведь, друзья мои, какие только нелепости приходится выслушивать вашему наставнику.

Филипп ещё не мог закрыть рот от удивления.

— У нас в Баргореле мальчишки говорят, что вы можете…

— Полно, полно, юноша, — вдруг сердито заговорил Мирелл. — Меня давно не интересует, что говорят баргорельские мальчишки. Лучше ты расскажи, что за нужда у тебя в Оймене. Как знать, быть может, я смогу тебе помочь.

Филипп был в замешательстве. С одной стороны, перед ним стояла живая легенда и мирно улыбалась ему, с другой — у него важное дело, на него надеются, ему доверяют. Разве, предложив разделиться, рыцарь Орс не показал, что относится к Филиппу, как к взрослому?

— Я понимаю тебя, — снова заговорил Эслим Мирелл, — что стоять на площади, где сотни посторонних глаз и ушей. Тут в двух шагах моя школа, там и поговорим.

Это уже было явно ни к чему. Он попробовал было что-то возразить, но плотное кольцо учеников легендарного мага окружило его и повлекло куда-то. Сын оружейника Шеробуса, мало что соображая, очутился в узком переулке, потом на какой-то мрачной лестнице и, наконец, в зале, который можно было бы назвать просторным, если бы не тусклое освещёние. Свет, проникающий в три узеньких высоких оконца, тут же поглощался чёрными, с облупившимся лаком столами, шкафами, набитыми причудливой посудой и пыльными фолиантами, темными стенами. Потолок был не то высок, не то до того закопчён, что его и видно не было. На столах стояли кованные чёрные подсвечники с сильно оплывшими свечами.

— Ну вот, добро пожаловать в школу Эслима Мирелла! — воскликнул Эслим и повёл рукой.

В комнате были только они вдвоём. Ученики мага куда-то подевались. То, что происходило дальше, Филипп помнил довольно смутно. Эслим усадил его на скамью, сам сел напротив и повёл разговор так, что через четверть часа сын оружейника рассказал ему решительно всё: и про турнир, и про бегство принцессы, и про её похищение, и про принца Корфула и Витольда — словом, всё.

Эслим поначалу задавал много вопросов, но постепенно Филипп так разошёлся, что сыпал как по писаному, сам себе удивляясь. Эслим же обратился во внимательного слушателя. Единственное, что отметил про себя Филипп, это повышенный интерес Эслима к Витольду.

— Так значит, Витольд-книжник в Оймене? — скорее утверждал, чем спрашивал Эслим. — Счастливчик Витольд, любимец короля Магнуса…

— Так вы знаете господина хранителя? — обрадовался юноша.

— Знаю ли я Витольда, спрашиваешь ты? Знаю ли я младшего ученика короля Магнуса? Ха-ха-ха! Отлично знаю!

Глаза Эслима сверкнули.

— Когда-то нас было двенадцать. Двенадцать учеников короля Магнуса Мудрого. И Витольд был самым младшим. Ему было лет десять, когда он приступил к учёбе. Однако благодаря суровому нраву первого мудреца Пятиречья через год число учеников сократилось до семи, через два года до трёх, а потом и до двух. Первые пять, выгнанные королём, были откровенными бездарями, следующие четверо были редкими балбесами, и только трое хоть чего-то стоили. Но Густин Лоб, думаю, самый из нас одарённый, вдруг захандрил и сбежал к отшельникам в Эрсепрель. И мы остались вдвоём с Витольдом. Я очень рано понял, что с королём Магнусом кашу не сваришь. Удивляешься моим словам? Не удивляйся, ведь восемь лет я был с вашим государем накоротке. Он как одержимый бился над эликсиром бессмертия, над живой водой. Слышал о такой? Хотел осчастливить весь Благословенный Край. Но, я думаю, дело было в другом: ему покоя не давало бессмертие Эрсепа Проклятого. Кто, скажи на милость, дал этому человеку прозвище Мудрый? Ведь магия сельвенов давала больше, если к ней относиться бескорыстно. Я это понял и поплатился. Что проку от бесконечно продолжающейся жизни? От бесконечной старости? Совершать чудеса ради самого чуда — вот истинная радость чародея! И когда я совершаю чудо, из которого никакой пользы не извлечёшь, я счастлив. Я вижу глаза людей, я вижу, как они смотрят на меня, я стою над ними и понимаю, что я сродни небу, подающему благодатный дождь. Мне не нужно никаких наград, мне довольно видеть глаза этих людей, их удивление, их восхищение, их страх…

Эслиму пришлось остановиться и перевести дыхание.

— Значит, вы были учеником короля Магнуса, как и господин хранитель? — спросил Филипп, чтобы что-нибудь спросить, его порядком утомила тирада чародея.

— Это Витольд был учеником, как я. Вообще удивляюсь, как ему удалось так далеко продвинуться. Но подхалимов любят во дворцах. Тихий кроткий Витольд, исполнительный, услужливый, всегда смотрящий в рот королю, никогда не имеющий собственного мнения, повторяющий за королём всё, как попугай.

Эслим так разволновался, что встал с места и зашагал по комнате.

— И теперь он, а не я, помощник короля Магнуса, хранитель королевской библиотеки…

Эслим остановился, опустил голову и усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Интересно было бы на него посмотреть, — Он поднял взгляд на Филиппа. —Ты устроишь мне встречу с ним.

Эслим снова принялся расхаживать.

— А то, что зашевелился владыка Даркулона, это интересно. Так говоришь, его посланник здесь, в Оймене? И пленённая принцесса с ним?

Филипп во все глаза таращился на Эслима. Чем дальше тот говорил, тем быстрее улетучивалось обаяние легенды баргорельских мальчишек. Он выглядел жёстким, колючим, злым. Эслим, похоже, почувствовал изменение настроения слушателя, поскольку лицо его изменилось, как-то помягчело, на губах заиграла мудрая улыбка.

— Испугался, юноша? — засмеялся он весьма задорно. — Ну ничего, ничего, Витольд Книжник не проклянёт тебя, за то, что приведёшь меня к нему. Старые обиды, они, как беззубые псы, — не больно кусают.

— Я, честно говоря, не встречал беззубых псов, — сказал Филипп с виноватой улыбкой.

Эслим усмехнулся.

— Ты не так прост, сын оружейника.

Он открыл было рот, чтобы продолжить, но тут раздался сигнал тревоги. Звонкий чистый звук трубы прорвался сквозь глухо запертые окна и принёс Филиппу неожиданное освобождение.

Эслим навострил уши.

— Этого сигнала я ещё не слышал в Оймене.

— Это сигнал тревоги, — возбуждённо проговорил юноша.

— А то я не знаю, — огрызнулся чародей. — Но чем он вызван?

— Враг у стен города, вот что это означает, — всё тем же возбуждённым голосом сказал Филипп, глаза его сверкали. — Я тоже никогда не слышал его, но мне отец говорил, точнее, напевал.

И простодушный сын оружейника Шеробуса отрывисто пропел:

Не спи! Бодрись!

За оружие берись!

Эслим долго и не отрываясь смотрел на юношу. Тот даже смутился.

— Да-а, — протянул он. — В тебе, молодой человек, бездна простоты.

Затем бодро, точно очнувшись, добавил:

— Бросил бы ты гоняться за принцессой и грезить рыцарскими шпорами, а шёл бы лучше ко мне в ученики. Мудрец, запомни это, сильнее воина.

Филипп захлопал глазами.

— Так, ты говоришь, вы остановились в «Бойком прилавке»?

— Да, господин Эслим, и мне надо бы туда спешить. Меня там будут ждать остальные, коли дела такие…

— Надо, так торопись, — ответил Эслим. — Передай Витольду Книжнику, что я хочу его видеть…

— Хорошо! — выпалил Филипп и кинулся к двери.

— Стой!

Филипп остановился.

— Так и передай: Эслим Мирелл хочет видеть господина хранителя королевской библиотеки. Понял меня?

— Угу! — мотнул головой Филипп и снова повернулся к двери.

— Погоди!

Филипп повернулся.

— Как выйдешь, иди направо, и через тридцать шагов слева будет узкий проулок, он выведет тебя на улицу, ведущую к рынку.

Филипп, наконец, вырвался из школы ойменского чародея. Воздух был чист, солнце сияло ярко и ласково. Проулок и впрямь был узкий и совершенно пустой. Рассеянно озираясь, Филипп прошел шагов пятьдесят, и тут ему почудилось, что кто-то зовёт его по имени, и голос показался знакомым. Он обернулся. Проулок был пуст. Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, Филипп двинулся дальше, но тут явственно услышал женский голос, выкрикивающий его имя. Голос этот невозможно было спутать ни с каким другим — это был голос Эльзы, дочери трактирщика Хемма, только сильно приглушённый. Зов доносился из-за низкой каменной ограды, которая огораживала маленький дворик перед домом с наглухо закрытыми ставнями. Зов повторился снова и снова. Эльза звала его, и голос её был полон отчаяния. Сердце Филиппа сжалось.

«Нашёл!» — мелькнуло в его голове.

Он, не задумываясь, кинулся к изгороди в поисках калитки. И тут дверь дома отворилась. На пороге появился высокий хмурый человек в чёрной одежде. Когда Филипп к нему присмотрелся, слово «хмурый» показалось ему слишком мягким. У незнакомца было серое бескровное лицо с тусклым, каким-то неживым взглядом. Это был воин, скорее всего рыцарь, только не из Стражей Пятиречья. На кожаном доспехе был виден тиснёный орёл с раскрытыми крыльями. Безжизненный взгляд его производил жуткое впечатление. Но страх, как это часто бывало с Филиппом, не сковал его, а, наоборот, подхлестнул к действию.

— Где тут у вас вход?! — закричал он нарочито громко.— Там моя сестра. Я слышал её голос. Пропустите меня!

Черный воин не ответил. В его бледном лице ничего не шевельнулось. Он начал медленно спускаться по ступеням крыльца. Глаза его смотрели прямо на Филиппа, и самое страшное, что в них не было никакого выражения. Юноша растерялся. Стало почему-то так жутко, что язык прилип к нёбу. Но бежать было некуда, здесь была Эльза и, скорее всего, принцесса. Но тут в голове стало светло, а на душе спокойно.

«Никакое это не бегство. Один я всё равно не справлюсь. Надо спешить за подмогой…» Но что-то в самой глубине его сердца не давало сдвинуться с места. Тут была Эльза, она просила о помощи. Что ещё случится, пока он будет бегать?

Чёрный воин сошёл с крыльца и остановился. Страх немного отпустил Филиппа, и он собрался было что-нибудь сделать, но тут из-за спины чёрного громилы показалась веснушчатая харя горбуна из хлебной лавки.

— Ого! — ухмыльнулся тот. — Вот кто пожаловал! Тебя что, так и не выпороли? Сюда воровать пришёл? Глядите! — завопил горбун. — Это тот вор, которого весь день ищут! Держи вора! Держи вора!

Филипп остолбенел на время. Обвинение было столь же нелепым, сколь и действенным: Филипп попятился. Где-то рядом раздался звук открывающегося окна. Сын оружейника повернулся и пустился бежать.

— Где вор? — услышал у себя за спиной Филипп визгливый женский голос. — Держи вора!

Глава двадцать шестая Сын подземного народа

Хранитель ещё издали заметил бегущего Филиппа.

— А где?! — запыхавшись выпалил юноша. — Где принц и рыцарь Орс?

— А что такое? — с тревогой спросил Витольд.

— Я нашёл их! Нашёл! И горбун там, и такой чёрный воин…

Выпросить у начальника стражи в условиях тревоги хотя бы небольшой отряд было непросто. Рыцари с оруженосцами ускакали на разведку, стража и отряды ополчения заняли свои, определённые уставом места на городских стенах и башнях и снимать их оттуда никто не собирался. Только королевский перстень, который предъявил Витольд, возымел действие. Два престарелых стражника да здоровенный подмастерье кузница — таковой была подмога Витольду и Филиппу.

Сын оружейника, несмотря на своё сомнение, быстро нашёл тот дом. Витольд громко постучал в дверь и потребовал именем бургомистра открыть. Ответа не было. Тогда Витольд постучал сильнее и потребовал открыть дверь уже именем короля. Результат был тот же. Решили выломать дверь. И вот тут пригодился кузнечный подмастерье.

Дом оказался пуст, хотя многие приметы говорили о том, что ещё недавно здесь были люди.

— А может, дом не тот? — с сомнением спросил Филиппа один из стражников.

— Да тот, тот, — отвечал сын оружейника, бегая из комнаты в комнату.

— Значит ушли, чего тут рыться!

— Дверь-то, того, — застенчиво пробасил ученик кузница, — изнутри была на засов закрыта.

— Подземелье! — воскликнул вдруг хранитель. — Здесь должен быть погреб или подвал. Ищите!

В кухне действительно нашёлся люк в деревянном полу, который вёл в тесный погребок. Обследовать его был спущен худой Филипп. Там не было ничего неожиданного: мешки с мукой и крупой, несколько бочонков с маслом и вином, по дощатым стенам свисали связки чеснока и лука.

— Ничего тут нет, — констатировал Филипп, вылезая из погреба.

Стражники отправились поискать следы во дворе, а хранитель задумался.

— Нужна свеча, а лучше факел.

Подмастерье, который, кажется, начал входить во вкус приключения, тотчас кинулся на поиски.

— Там, в погребе, тоже есть, — сказал Филипп.

— Что есть? — несколько раздражённо спросил Витольд.

— Ну это, факелы. Два. В углу лежат. Новые, промасленные…

Витольд сам спустился в погреб. Факелов и впрямь было два, но они не лежали, а валялись, будто оброненные.

— Давай огниво.

Витольд зажёг один из факелов. Медленно провёл им вдоль всех стен. У одной из них пламя затрепетало. Здесь в обшитой деревом стене была дверца. Точнее, дощатый щит, вставленный в проём, поскольку не было ни петель, ни ручки. Хранитель поддел щит лопатой, стоявшей в углу, и тот, поддавшись, открыл зияющий провал подземного хода. Витольд высунул голову из погреба.

— Стражники где? — спросил он Филиппа.

Тот красноречиво пожал плечами.

— Слушай, приятель, — обратился Витольд к подмастерью, — Мы с оруженосцем Орса Озенгорнского пойдём подземным ходом, а ты найди стражников и скажи, чтобы следовали за нами. Потом со всех ног беги к начальнику стражи, пусть срочно пошлёт большой отряд на переправу! Понял?

Парень кивнул и исчез.

— Ну что, оруженосец, полезли? — Витольд весело подмигнул Филиппу и нырнул в подземелье.

Подземный ход оказался чистым, сухим и довольно просторным, во всяком случае Витольд помещался в полный рост, а Филиппу приходилось чуть нагибаться. Прямо ход шёл только шагов двадцать, затем поворачивал вправо и шёл под уклон. Факел не столько освещал дорогу, сколько слепил глаза. Приходилось щуриться и загораживаться от света.

В какой-то момент Витольд вспомнил, что у него только кинжал, а Филипп и вовсе безоружен. Но это не остановило его. Подземный ход ещё раз повернул направо. Хранитель всё ещё держал в голове направление движения — вне всяких сомнений, туннель вёл к берегу Лиммруна.

Внезапно Витольд остановился и шикнул на Филиппа. Оба замерли. Сначала Филипп ничего не слышал, но затем, затаив дыхание, услышал ужасно знакомые звуки. Звуки были понятные, но настолько неподходящие к обстановке, что некоторое время юноша не мог сообразить, что это такое. И вдруг понял. Его догадка тотчас выразилась в жесте, так что хранителю пришлось напомнить новоиспечённому пажу об осторожности.

Впереди, в тёмном провале, куда не проникал свет факела, кто-то всхлипывал. Витольд прекрасно понимал, о чём подумалось Филиппу, как только тот услышал всхлипывание, но он не мог себе позволить быть таким же легкомысленным, как сын оружейника. Витольд жестом велел Филиппу оставаться на месте, а сам потихоньку пошёл вперёд. Но едва он отдалился, а с ним отдалился и свет, Филипп забеспокоился, и тоже как можно осторожнее пошёл вперёд. Однако таково уж было счастье незадачливого искателя рыцарских шпор, что первый попавший под его ногу камушек оказался хрупким черепком и треснул так громко, что даже хранитель испугался.

Всхлипывание прекратилось. Витольд погрозил Филиппу кулаком, и тот застыл, как в старинной детской игре. Воцарилась напряжённая тишина. Тот, кто был впереди, тоже затаился. Хранитель осторожно положил руку на рукоять кинжала, вынул его, затем, посмотрев себе под ноги, отыскал камень, подцепил его носком ботинка и швырнул вперёд. Тотчас же шагах в пяти перед ним будто из стены выскочил человек. Точнее было бы сказать, человечек, поскольку ростом он едва доходил до пояса хранителю. У него было бледное одутловатое лицо, снизу поросшее редкими тонкими волосами. Над тем, что и бородою-то не назовёшь, блестели в свете факела чёрные угольки глаз. Одет коротышка был в старые грязные кожаные доспехи, а в руках держал секиру с укороченной рукояткой. Всё это хранитель оценил в одно мгновение.

— Не сделаю пускать! — рявкнул коротышка.

Витольд был потрясён этим зрелищем, коротышка его не столько пугал, сколько изумлял. Он впервые видел настоящего грюнта — подземного жителя.

— Ты — грюнт? — не удержался, чтобы не спросить хранитель.

— Не сделаю пускать! — повторил грюнт и, для вящей убедительности, грозно взмахнул над головой секирой.

Это жест карлика позволил Витольду разглядеть, что в другой руке коротышка держал цепь, один её конец шёл к ошейнику на короткой шее человечка, а другой уходил куда-то в стену. Маленький человечек был прикован. Хранитель сделал осторожный шаг вперёд.

— Не делай подходить ко мне! — взвизгнул грюнт. — Злобная громила!

— Что, правда, грюнт? — оглушительно зашептал Филипп.

— Моя не грунта! — запротестовал карлик. — Моя — человека, а твоя — злобная дылда, раз такое делает говорить.

— Самый настоящий, — тихим шепотом откликнулся хранитель.

— Надо же, никогда не видел грюнтов, — всё так же громко шептал сын оружейника. — Я думал, это сказки, а вот, пожалуйста! Говорят, они по ночам прокрадываются в дома и воруют младенцев…

— Твоя делает врать! Делает врать! — завопил карлик. — А моя делает всё слышать. Моя сделает убивать твою!

И малыш снова взмахнул секирой.

— Ты лучше помолчи, ладно? — грозно попросил Витольд.

— Ага, — отозвался Филипп и тут же спросил: — А чего это он так говорит странно?

— У них своеобразный говор, они действительно происходят от людей, но редко с нами общаются, вот говорят по-нашему плохо…

— Это ваша делает говорить плохо по-нашему, — запротестовал карлик.

— Надо бы его… — зашептал было Филипп, но хранитель дал ему локтём под ребро.

— Замолчи!

Затем убрал кинжал в ножны, сел на корточки, показал свободную правую руку, в левой был факел, и спросил:

— Почему твоя не делает пропускать нашу?

Маленькие глазки грюнта расширились, отчего выражение лица стало мягче.

— Разве наша делает твоя плохое?

— Твоя делает плохое ихним, — отозвался грюнт совершенно другим голосом, в котором не было и тени враждебности. — Ихняя делала обещать хорошее моей. Ихняя делала говорить моей, что если моя сделает убивать вашу, то сделает хорошее.

— А твоей какая польза от такого хорошего? — резонно спросил хранитель.

— Ихняя делала говорить моей, что если моя сделает хорошее, то ихняя делает взять мою с собой, там, где живёт большая чёрная колдун. И колдун сделает снимать с моей заклятье.

— Ну конечно! — хлопнул себя по лбу хранитель. — Ведь на грюнтах лежит заклятье…

— Пусть твоя делает молчать! — строго прикрикнул грюнт и даже сверкнул глазами. — Моя будет делать говорить.

Он сел на пол, скрестив ноги, и положил секиру на колени. Его примеру последовал Витольд, смутно припоминая, что в такой позе кочевники ведут мирные переговоры. Филипп не слишком понимал, что происходит, но на всякий случай тоже присел на корточки.

— Моя сделал услышать от матери, что грунта была раньше красивая и высокая и что большая колдун из леса сделал наложить на них заклятье. И моя подумала: если можно сделать наложить, то можно сделать снять. Наша большая грунта делает говорить, что чёрная колдун не делает любить большая колдун из леса. И тогда моя сделала думать.

Грюнт поднял правую руку с коротким указательным пальцем и выдержал паузу.

— Если чёрная колдун не делает любить большая колдун из леса, то черная колдун сделает помогать моей. И моя сделал вырыть для ихней ход, а ихняя сделал говорить, что надо ещё сделать задержать вашу, и сделал оставить мою здесь.

— Так значит, они тебя обманули, — сочувственно проговорил Витольд, позабыв о грюнтовском наречии.

Грюнт тотчас вскочил на ноги.

— Моя сделает убивать вашу!

Витольд тоже поднялся и спросил спокойным, но твёрдым голосом:

— Почему твоя сделает убивать нашу?

— Теперь моя стала злая и сделает убивать всех!

— А зачем? Наша не делает хотеть этого. За нашей делает идти городская стража. Она сделает убить бедный грунта, и она никогда не сделает стать большая и красивая, потому что никогда не сделает попасть к большая колдун из леса.

— А-а! — каким-то совсем плаксивым голосом пронюнил грюнт. — Моей всё равно. Большая колдун из леса сделает сердиться, когда сделает узнавать, что моя делала помогать чёрная колдун.

— Большая колдун из леса очень умный есть, он никогда не сделает обижаться и сердиться, ибо делает всё знать и делает понимать, что бедный грунта сделали обмануть. Она делает знать, какая чёрная колдун плохая есть. Лучше сделать помогать нашей.

Грюнт задумался.

— Хм, если моя сделает помогать вашей, сделает ли большая колдун из леса мою большой и красивой?

Витольд покачал головой.

— Это только большой колдун делает знать.

Грюнт задумался снова, и теперь очень сосредоточенно. Эта сосредоточенность выражалась потешно: он раскрыл рот, чуть обнажив желтоватые зубы, выпучил глаза, высоко поднял брови, отчего лоб покрылся морщинами. Думал грюнт довольно долго. Филипп засопел над ухом хранителя, Витольд и сам понимал, что время уходило, но другого выхода не было: драться с раздражённым, озлобленным грюнтом — очень опасно.

Наконец грюнт зашевелился.

— Надумал, — с облегчением шепнул Филипп.

— Делать убивать — злое есть, — важно, что, вероятно, означало у него очень умно, заговорил грюнт, — делать помогать — доброе есть. Моя делает соглашаться. Если большая колдун из леса сделает узнавать, что моя много делала помогать, и сделает помогать моей. Твоя должна обещать, что сделает сказать большая колдун из леса, что моя делала помогать вашей, делала о-очень много помогать вашей.

Последние слова грюнт произнёс каким-то нарочито тоненьким голоском, что, вероятно, означало у него неприкрытую хитрость.

— Ты очень здраво рассудил, — одобрил его хранитель. — Я обязательно сделаю сказать это, как только сделаю увидеть большая колдун.

— Моя сделал дать слово, и твоя сделал дать слово.

Человечек положил секиру на земляной пол и наступил на лезвие ногой. Витольд отметил про себя, что уже слышал о таком жесте мира. Он проделал то же самое со своим кинжалом.

— Теперь твоя должна сделать моей свободу, — сказал грюнт, поднимая секиру с земли.

Хранитель медленно подошёл к человечку и осмотрел цепь.

— Филипп, — позвал он сына оружейника. — Тебе ведь приходилось иметь дело с железом?

Филипп подошёл к подземному жителю и, сам не зная почему, поклонился ему. Карлику это, видимо, понравилось. Глаза его сверкнули, потом он приосанился и милостиво кивнул в ответ. Упражнения в отцовской кузнице, как видно, не прошли даром: через десять минут Филиппу удалось расклепать заклёпку на ошейнике человечка и грюнт был свободен.

— Моя делать вести вашу по ходу, только ваша пусть сделает загасить свет. Яркое делает мешать моей видеть.

— Вот новость! — вырвалось у Филиппа.

Он недоумённо посмотрел на хранителя.

— Не делайте этого! Вы что! Он заведёт нас в ловушку!

Витольд улыбнулся.

— Грюнты могут быть злыми, но не коварными. Да потом, не забывай, что я — ученик чародея.

Он повернулся к грюнту.

— Ну что, давай делай вести нашу.

Факел погас. Грюнт не шевелился некоторое время, видимо, привыкал к темноте. Но вот они пошли. Вначале медленно, потом быстрей и, наконец, чуть ли ни бегом.

Филипп струхнул не на шутку. «Господин хранитель! Господин хранитель!» — постоянно повторял он, и только сопение грюнта и стук сапог Витольда удерживали юношу от полного отчаяния. Хранитель, впрочем, не оставлял юношу.

— Сейчас направо, — говорил он, — левый поворот…

Но Филиппа нисколько не удивляла способность Витольда видеть в темноте, он просто не думал об этом — до того ему было не по себе.

Внезапно хранитель скомандовал:

— Стой!

Филипп встал как вкопанный. Хранитель с грюнтом впереди с чем-то возились. Последний ворчал:

— Не делай так! Делай так! Здеся, здеся…

Что-то заскрежетало, и туннель наполнил серый тускловатый свет, но для Филиппа милее этого света не было ничего.

Они оказались за городской стеной в двухстах шагах к югу от переправы. Филипп и хранитель вышли наружу, грюнт же отказался показаться на свет.

— Моя будет делать ждать твою у зачарованная лес на вторая утра, — сказал грюнт.

Витольд покачал головой.

— Не знаю, получится ли. Те злые люди, что обманули тебя, похитили очень хорошую девушку, даже двух девушек, их нужно догнать.

— Пусть твоя делает догонять, а моя будет делать ждать. Твоя должна делать помнить, что твоя делала обещать. Твоя делала обещать говорить большая колдун из леса, что моя делала помогать, мно-ого. Твоя делала обещать! Запомни, мою делают называть Унун.

И больше не слушая ничего, грюнт скрылся в туннеле.

Витольд с Филиппом поспешили к берегу. У переправы уже стоял отряд городской стражи. Судя по их решительному настроению, они прибыли недавно.

— Ну так и что! — орал начальник караула на старика паромщика.

— Как что? — хлопал глазами старичок. — Он мне бумагу дал. С печатью, с вензелем. Я что? Моё дело начальство слушать…

Витольд подошёл вплотную к говорившим.

— Ушли? — безнадежно спросил он.

Начальник караула метнул на него грозный взгляд, потом прищурился и вспомнил.

— А-а, вы из свиты Озенгорнского принца?

Витольд кивнул.

— Да вот, раззява, упустил!

— Да я что? Он же приказ, того… Шестеро их, здоровенные такие, да ещё один пришибленный такой, да девица…

— Считать-то ты горазд, а сигнал тревоги слышал?

— Как не слышать, я не глухой ещё.

— Ну и что ты?

— А что я? Услышал, эта, сигнал, ну, значит, паром на цепь, на замок, значит. Я устав знаю. А тут он с бумагой и подходит…

— Да ведь подходил он не от городских ворот, — спокойно сказал Витольд. — Заперты они были, дедушка. Сразу после сигнала заперты.

— Разве? — заморгал старичок.

— Разве! — передразнил его начальник караула. — Разинул ты варежку, старый!

— Да ведь я… Как же это?.. и верно… что ж это я? Как же это? Да не мог я!..

Витольд отозвал в сторону начальника.

— Вы уж его не наказывайте. барон Квалдур способен наводить морок…

— Колдун? — переспросил стражник и опасливо оглянулся. — Ну и времена настали.

— Кто вернёт паром назад? — спросил хранитель, переходя на деловой тон.

Начальник караула огляделся.

— Сейчас двух молодцов пошлю, да и раззяву этого с ними.

Один из стражников, стоявший ближе всех и слышавший разговор, громко кашлянул в кулак.

— Чего тебе? — сердито спросил начальник караула.

— Тут всего-то две лодки…

— А тебе мало?

— И обе утоплены — днища пробиты.

Эта новость, похоже, совсем разъярила начальника караула, он побагровел и даже затрясся.

— Так найдите лодку! Олухи вы эдакие! Возьмёшь Гонта Бездельника и этого старика, и чтоб через полчаса паром был у причала!

Глава двадцать седьмая Переправа

— Нет никаких сомнений, что это был хорошо спланированный отвлекающий манёвр, — говорил Витольд нарочито спокойным и деловым тоном.

На принца Корфула было тяжело смотреть. Он сидел за столом трактира чернее тучи.

— Отступление для Квалдура готовилось задолго. По словам, булочника, горбун год назад появился в Оймене. Он-то, видимо, и орудовал здесь.

— А какого это всадника он назвал пришибленным? — поинтересовался Филипп.

— Скорее всего, это принцесса в твоём костюме…

Принц Корфул ударил кулаком по столу.

— Ты только подумай, Орс, нас, озенгорнских рыцарей, как мальчишек-пажей, обводят вокруг пальца! Тревога в городе, сбор ополчения, отряд рыцарей-разведчиков, — и все из-за взбесившегося тыштыронского табуна, который неизвестно как переправился через Лиммрун. Ловко! Кто-то щедро заплатил за этих лошадей. Больше полусотни голов! И всё в подарок Оймену.

— Думаю, мы знаем, кто это, — мрачно промолвил рыцарь Орс.

На время наступила гнетущая тишина.

— Когда вернётся паром? — спросил наконец принц Корфул.

— Нам тотчас же доложат, — ответил Витольд.

— Нечего полагаться на ойменские порядки, им тут, похоже, ни до чего нет дела. Лучше подождём на причале.

Больше ни о чём не говорили. Лошади были осёдланы, так что через пять минут отряд преследователей стоял на переправе. Паром подходил к причалу. Все спешились. Витольд окликнул Филиппа:

— Тебе пора возвращаться домой. Одно дело гулять по Пятиречью, и другое — в диких зареченских краях.

— Да как же домой, господин хранитель? — голос Филиппа задрожал. — Я уже решил, я не вернусь. Все только и делают, что отсылают меня домой, а я не маленький! Я, между прочим, нашёл принцессу. Не могу я домой. Как вы не понимаете?! Ваше высочество, господин Орс! Я же не смог защитить принцессу и Эльзу в Щучьем Логе, я должен их освободить, я должен быть с вами. Мы с Эльзой выросли вместе, она мне… Я же…

Филипп был так трогателен и так забавен, что хранитель тихонько рассмеялся.

Сын оружейника обратился к Молчуну.

— Господин Орс, вы назвали меня своим оруженосцем. Разве рыцари шутят этим?

Орс покачал головой и прищурился, что, видимо, означало у него улыбку.

— Оруженосец уже есть у меня. Одного достаточно.

Он посмотрел на принца и тут действительно улыбнулся.

— А вот у принца нет.

Корфул рассмеялся.

— Да, Орс, ты молчишь, молчишь, да вдруг скажешь…

Принц Корфул положил руку на плечо юноше.

— Ты не знаешь, чего просишь. Но я не могу отказать в твоей просьбе.

Он снял с пояса кинжал и протянул его Филиппу.

— Прими это оружие, Филипп, сын оружейника Шеробуса из Баргореля, и клянись верой и правдой служить своему господину принцу Корфулу Озенгорнскому.

— Клянусь, — очень серьёзно сказал Филипп и, опустившись на одно колено, принял кинжал.

— Хотя за рекой тебе понадобится меч.

К переправе подскакал отряд баргорельских рыцарей. Капитан Генхор соскочил с седла и подошёл к принцу.

— Ваше высочество, я не знаю, как поступить. У меня нет приказа переправляться за реку, более того, король велел как можно скорее возвращаться в Баргорель. Вряд ли я смогу быть с вами дальше.

— Я понимаю вас, капитан. Возвращайтесь в Баргорель, вы там нужнее. Нас теперь четверо, — он, улыбнувшись, взглянул на Филиппа.

— На той стороне есть отряд, патрулирующий дорогу на Двурогий перевал, — сказал хранитель. — Если что, мы можем положиться на их помощь.

— Признаться, тыштыронский табун наводит на мрачные размышления, — сказал капитан Генхор. — Но за рекой живёт немало поселенцев. Они помогут вам. К юго-востоку от парома на северном берегу реки Вельруны есть Заречный Хутор. Его хозяин — Ходер Старший. Это мой отец, он вам поможет. Передайте ему поклон от второго сына Генхора. У меня одиннадцать братьев, и все они не только толковые земледельцы, но и умелые охотники и сильные воины. Есть у меня и семь сестёр, половина из них, правда, уже замужем, но те, кто ещё остался, вместе с жёнами моих братьев знатно умеют обращаться с арбалетом.

— Оказывается, Заречье населено, — удивился принц.

— Гораздо больше, чем об этом знают в Пятиречье, — подтвердил Витольд.

Капитан Генхор пристально посмотрел за реку.

— Хотел бы я побывать там. Пятнадцать лет, как уехал из дома. Но мне нужно быть с королём.

— Да, — согласился принц, — поезжайте и передайте королю Магнусу полный отчёт о том, что здесь произошло. А нам пора. Паром, я вижу, уже причалил.

Капитан Генхор отсалютовал, сел в седло, и его отряд умчался к городским воротам.

Когда преследователи уже погрузились, на пристань влетел всадник. Он проворно спешился, схватил под уздцы лошадь и решительно зашагал на паром.

— Успел-таки! — весело проговорил он.

Филипп при виде его кинул на хранителя быстрый взгляд.

Ширину Лиммруна в полмили паром переплывал за полчаса. Облокотившись на привязь для лошадей, Витольд и Эслим Мирелл, казалось со стороны, мирно беседовали.

— Значит, послушание принесло плоды, малыш Витольд? — лучезарно улыбаясь и пожирая глазами собеседника, говорил бывший ученик короля Магнуса. — Ничего, что я называю тебя, как прежде? Малышом.

— Ничего, брат Эслим. Послушание — такая же добродетель, как и другие.

— А ты пробовал понять, что это за плоды?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что плоды бывают разными. Есть плоды съедобные и несъедобные, а есть и ядовитые. Одно дело малина, другое — волчья ягода. Одними плодами человек насыщается и живёт благодаря им, мыслит, творит, а от других только оскомина.

— Ты прав, брат Эслим, но не возьму в толк, к чему ты клонишь. Если ты говоришь о моей службе, то я занимаю должность помощника государя только в том, что касается его магических изысканий, моя должность не государственная, и я, благодарение Небу, не имею особой власти. А о плодах моего обучения, пожалуй, рано говорить, они, скорее всего, ещё незрелые.

— Ты прямо объявляешь себя незрелым? Это какое-то фантастическое смирение. Ещё одна добродетель…

— Да какое уж там смирение! — смущённо улыбнулся Витольд. — Это реальный взгляд на вещи. Я ведь — ученик, Эслим, и ты — ученик, только бросивший учёбу. Вряд ли нам удастся подняться выше нашего учителя.

Эслим Мирел шумно вздохнул, как будто ему не хватало воздуха, и покачал головой.

— Вот уж от кого я не ждал подобного упрёка.

— Упрёка? — удивился Витольд.

— Бросил учёбу! Как вам это понравится! Да ведь твой обожаемый король просто вышвырнул меня на улицу!

Эслим был в негодовании.

— Прости, брат, я не хотел тебя обидеть.

— Обидеть! Как твой язык повернулся сказать мне об этом, когда именно по твоей милости король выгнал меня?!

Витольд опустил голову.

— Я не мог поступить иначе. Ты нарушил строжайший запрет короля, проник в лабораторию. И добро бы это было один раз! Ты что, забыл, сколько раз я просил тебя не нарушать запрет короля, а тебя просто распирало делать всё без спроса.

— Ах ты, пай-мальчик! Без спроса! Ты хочешь сказать, что так и прожил, ни разу не преступая королевской воли?

Витольд ещё больше потупился.

— Молчишь? Да ведь только так и можно чего-нибудь добиться: нарушая запреты, разрывая границы!

— Но не запреты учителя! Мне, честно сказать, приходилось даже немного обманывать короля, но это не касалось моего обучения. Тут, я думаю, надо полностью доверять учителю.

— Учитель? Да чему можно научиться, когда тебя водят на поводке, как дрессированную зверушку. Годами дожидаться, когда учитель позволит тебе перейти к следующей ступени, в то время как ты уже давно созрел для неё. Витольд, так учатся одни тупицы. Настоящий гений сам чувствует, что ему уже доступно, а что нет! Вот ты сам чувствуешь, что ещё не доучился, а всё потому, что тупо идёшь по пути пай-мальчика, а я, прервавший своё учение, ощущаю себя мастером, и только потому, что не дожидался, пока наш добрый король позволит мне прикоснуться к той или другой тайне, а брал сам то, что считал необходимым.

Витольд заметно посуровел.

— Не думаю, — сказал он, — что это хорошо, когда ученик ставит себя выше учителя.

Эслим рассмеялся.

— «Хорошо», малыш Витольд, - понятие относительное.

— Мне жаль, что ты так и не изменился. Но знай, я не выдавал тебя. Я ничего не рассказал королю, но когда он прямо спросил меня, я не смог солгать. Потом я много раз просил его вернуть тебя, и, поверь, он готов был это сделать, если бы ты сам пришёл и попросил его об этом. Но ты оказался слишком гордым, а король не счёл нужным бегать за строптивым учеником.

Эслим молча смотрел на Витольда. Уголки его губ приподнялись в чуть заметной улыбке, а глаза задумчиво щурились.

— Правдивости у тебя не отнять, что верно, то верно. Но это правдивость простака. Ты ничему не научился. Правдивость и мудрость не всегда ходят рука об руку, а мудрость с простотой никогда не встречаются.

— Странное у тебя представление о мудрости, брат Эслим, да и о простоте тоже. По-твоему, простота — то же, что и глупость.

— А как иначе? Простецкая мудрость короля Магнуса — это только мечтательность. Ты только вдумайся: великое братство учеников короля Магнуса Мудрого! Призванное облагодетельствовать и без того Благословенный Край! Красиво звучит, вернее, звучало. И что осталось от этих мечтаний? Ничего, брат Витольд, ничего. Очнись же, наконец, посмотри вокруг! Дело короля Магнуса Мудрого провалилось. Он стар и немощен, учеников растерял, дочь не уберёг. Ведь мудрость не в том, чтобы дать каждому нерадивому жителю Пятиречья бессмертие…

Витольд внимательно посмотрел на бывшего однокашника.

— А в чём?

— Мудрость в том, чтобы мудро править этими смертными и тем осчастливить их. Им вовсе не нужно бессмертие, они привыкли к смерти. Они боятся плохой смерти и любят хорошую.

Бессмертие нужно мудрецу, мудрому правителю. А остальным довольно простого человеческого счастья: принцу — принцессу и в перспективе корону, крестьянину — добрую жёнушку, послушных детей да хороший урожай. И это могут обеспечить бессмертные мудрецы.

— И первый из них — это ты? Или всё-таки Эрсеп Проклятый? — сказал Витольд, испытующе глядя на собеседника.

Эслим улыбнулся мудрой улыбкой.

— Давно ли ты стал называть Эрсепа Проклятым? Разве не ему подражая, король Магнус стремится найти эликсир бессмертия?

Витольд молчал. За последнее время он слишком много слышал о короле Эрсепе. Король Магнус говорил о нём как о великом мудреце, отшельник Ольд — как о великом изменнике. И слова отшельника были убедительнее слов короля.

— Сейчас Эрсеп, — проговорил хранитель, — будь он великий или проклятый — мой враг. По его приказу похищена принцесса Аделина.

— Принцесса Аделина! — Эслим засмеялся. — Бедовая была девчонка. Вот уж кого не назовёшь паинькой. С ней, собственно говоря, и должно было случиться нечто подобное. Она никого никогда не слушала. Характер отца.

— Послушай, Эслим!.. — резко сказал Витольд, но бывший однокашник положил ему руку на плечо.

— Ладно, ладно! Не кипятись. Я ведь ничего не говорю такого, кроме правды.

Витольд выпрямился и сурово посмотрел на Эслима.

— Что ты, собственно, здесь делаешь, Эслим?

Эслим пожал плечами.

— Еду в Заречню, надо полагать. Мне хотелось увидеть тебя. Поговорить. Посмотреть, что с тобой сталось. А потом, ваш юный попутчик, с которым меня свела сама судьба, рассказал о вашей миссии. Вот я и подумал, может, смогу помочь старым друзьям. С тобой и Аделиной я провёл своё отрочество и юность. Не чужие люди.

Хранитель отыскал взглядом Филиппа, который находился с принцем и рыцарем у противоположного борта парома. Затем недоверчиво оглядел Эслима.

— Не веришь? — усмехнулся тот. — Это на тебя непохоже.

— Почему? Просто размышляю, чем ты можешь помочь. Наша миссия, как ты её назвал, более чем опасная, так зачем мудрецу рисковать непонятно ради чего.

— Я не раз бывал за Лиммруном. Могу быть проводником. Впрочем, как говорится: не в службу, а в дружбу. Ну так что, берёте в свою компанию?

— Мне нужно поговорить со своими спутниками.

— Всё-таки не доверяешь.

— Прямо сказать, Эслим, — не слишком.

— Правильно. Это качество настоящего мудреца.

***

— Ну и где же ты пропадал, помощник? — спрашивал Филиппа Орс Молчун.

С юго-востока дул ветер и гнал крупную рябь. Волны нетерпеливо колотили в борт парома.

— Да меня вот этот человек задержал.

Филипп кивнул на Эслима.

— Вернее, его ученики. Стали подтрунивать надо мной. Но не на того напали.

— Это точно, — усмехнувшись, сказал принц.

Они втроём держались у правого борта, не мешая разговору старых знакомых.

— Правда, — несколько обиженно проговорил Филипп. — Но потом подошёл Эслим…

— Кто-кто?

— Да вы что, не знаете, это же Эслим Мирелл.

Принц вопросительно поднял брови.

— Это же известный чародей, ученик короля Магнуса. О, он такие штуки умеет выделывать! У нас в Баргореле все мальчишки о нём знают. Некоторые даже видели его фокусы. А он, когда подошёл ко мне, пригласил к себе…

— Что? — хмуро спросил рыцарь Орс.

— Я же не хотел идти, и вдруг — раз, и оказался у него в школе. Он меня обо всём расспрашивал…

— И много ты ему рассказал? — поинтересовался принц.

Филипп замялся.

— Нет… ну я… в общем, сказал, что мы ищем принцессу. А чего, они ведь друзья с господином хранителем.

Принц пристально посмотрел на Эслима. В это время бывшие однокашники закончили беседу и направились в сторону принца.

— Ваше высочество, — несколько официальным тоном обратился Витольд. — Это Эслим Мирелл. Бывший ученик короля Магнуса.

Принц кивнул.

— Филипп уже поведал нам о ваших способностях и о вашей славе.

Мирелл усмехнулся. А Витольд вопросительно посмотрел на сына оружейника, от чего тот опустил глаза и поджал губы.

— Это принц Озенгорнский Корфул и рыцарь Орс, — представил Витольд своих спутников. — С Филиппом, сыном оружейника Шеробуса, ты, полагаю, уже знаком.

— Да, — улыбаясь, подтвердил Эслим. — Нас свёл счастливый случай.

Филипп решил оправдаться.

— Я, господин хранитель, не успел рассказать. Такая суматоха поднялась…

Его перебил принц.

— И чего вы хотите от принца Корфула, уважаемый господин Мирелл?

— Эслим уверяет, что неплохо знает Заречню, — вместо бывшего приятеля ответил Витольд.

— Да, мне не раз приходилось бывать в поселениях этой глухомани, и если вам нужен проводник, я мог бы на какое-то время присоединиться к вам.

Принц пристально посмотрел на Эслима и улыбнулся.

— Мы рады любой помощи. Тем более, благодаря Филиппу вы в курсе наших проблем. Вот только должен предупредить вас: наше путешествие опасное, и, присоединившись к нашему отряду, вы можете ненароком попасть в неприятную историю.

Эслим улыбнулся простодушно и обаятельно.

— Я, ваше высочество, практикующий чародей, и во-первых, могу за себя постоять, а во-вторых, я направляюсь на восток, и, если ваш путь доведёт вас до Сельверона, я в любом случае буду вашим попутчиком.

— В Сельверон? — удивился хранитель. — Ты собираешься в Сельверон?

— А что тут удивительного? Каждый чародей, как я полагаю, должен хотя бы раз в жизни побывать в Сельвероне, в этом зачарованном лесу, где даже воздух пропитан древней магией сельвенов.

Принц Корфул оглядел свой отряд. Никто, по видимому, не возражал против нового спутника, хотя никто, кроме Филиппа, не выказывал восторга.

— Ну что ж, если вы имеете добрые намерения и хотите нам помочь, не вижу препятствий.

Принц встал и протянул руку для рукопожатия.

— Тем более, что мой оруженосец отрекомендовал вас самым лестным образом.

Корфул, усмехнувшись, кинул взгляд на Филиппа. На сей раз Эслим улыбнулся натянуто.

— Весьма рад.

Паром подходил к берегу. Все занялись приготовлением к высадке.

Эслим и впрямь неплохо знал восточный берег. На высоком холме у самой переправы находился Приречный Хутор. Хутором он назывался по привычке, поскольку давно уже представлял собой большое разросшееся селение. На север уходила дорога к Двурогому перевалу. По ней через тридцать и через пятьдесят миль располагались небольшие придорожные хуторки. На юге, вниз по течению Лиммруна, миль за двадцать от переправы, стояло село Впадица. Здесь в великую пограничную реку впадала река Вельруна. На восток от этого селения, вверх по Вельруне, располагалось самое крайнее поселение — Заречный Хутор. К востоку от Лиммруна, за Приречным, простиралась Пустошь, доходившая до самого Восточного Отрога. Только на севере этой Пустоши, да и то не слишком уходя вглубь, встречались редкие сенокосы и крохотные пашенки. Юг Пустоши был совершенно дик.

— Я побывал во всех этих селениях, — завершил своё топографическое описание Эслим Мирелл. — Во всех, кроме Заречного Хутора. Но там как раз есть переправа через Вельруну. А на той стороне начинаются степи, кишащие тыштыронскими бандами.

Отряд преследователей стоял на распутье: вперёд уводила на холм к Приречному Хутору извилистая дорога, направо лежал проезжий торговый тракт.

Искать следы похитителей на песчаном берегу было не так просто. Фьют, отправленный хранителем ещё с той стороны переправы, пока не возвращался. Ждать его принц не хотел.

— Куда отправимся? — спросил он.

— Вряд ли чужаки, тем более скрывающиеся, сунутся в селение, — предположил Эслим.

— Это верно, — подтвердил хранитель. — И на севере им делать нечего. Их цель — Даркулон, а для этого сначала нужно добраться до Тёмного леса.

— Тогда они поехали на юг до Впадицы, а там на восток до переправы у Заречного, — сказал Эслим. — Это единственный путь.

Витольд покачал головой.

— Король Магнус рассказывал, что добрался до Сельверона, переехав Восточный отрог, а это значит, что он скакал, преследуя тыштыронцев, через Пустошь.

— Ты сам, брат Витольд, говорил, что их цель Даркулон, а не Сельверон.

— Это верно, но с тех пор, как фея лесов уснула, неизвестно, что творится в Сельвероне.

Витольд выразительно посмотрел на Эслима.

Тот покачал головой.

— Ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь ездил через Пустошь. Разве что двадцать лет назад…

— Друзья мои, — вмешался принц, — мы не можем тратить столько времени на споры. Решайте скорее.

— Ну что ж, — вздохнул Витольд. — Место здесь открытое и хорошо просматривается с холма. Наверняка кто-то в селении видел, куда поехали всадники: на север или на юг. Эслим тут не раз бывал, ему удобнее всего подняться в Приречный и порасспросить крестьян.

— Не думаю, чтобы в этом был смысл, — возразил Эслим, с явной неприязнью глядя на селение. — Крестьяне в поле, а расспрашивать какую-нибудь подслеповатую бабку…

— Неужели и здесь молоко скисло? — тихо, как бы про себя проговорил хранитель.

Эслим метнул на него быстрый острый взгляд.

— Ладно, — сказал принц. — Мы едем по южной дороге. Для похитителей это самый простой путь. Если они договорились с тыштыронцами о большом табуне лошадей, им резоннее скорее попасть в северные степи, где им могут помочь кочевые союзники. И если это так, нам нужно во что бы то ни стало перехватить их до переправы через Вельруну. Так что вперёд, к Впадице!

Дорога была малопроезжей: узкой, заросшей. Попетляв с милю между холмами низкой поймы, она пошла вверх на высокую террасу. Река здесь плавно поворачивала к западу, и теперь у всадников по правую руку был крутой обрыв, а по левую — заречная Пустошь. Начиналась она с болота, тянувшегося вдоль невысокого взлобья коренного берега Пограничной реки, поросшего чахлым кустарником. Мили четыре преследователи ехали вдоль этого болота, временами сильно топкого, временами сочно зеленеющего сырыми лугами.

Наконец ландшафт сменился. Дорога вышла на коренной берег, а река, повернув к югу, открыла низкую пойму. Перед путниками лежала Пустошь. Местность чем-то напоминала подступы к Чёрной гряде: кочки, редкие куртины чахлой травы, валуны всех размеров, только здесь каменистая пустошь перемежалась болотистыми западинами, тёмно-зелёными от влажной травы и ярко-рыжими от мха.

Всадники остановились.

— Ну что, господин Эслим? — спросил принц. — Посоветуете ли нам срезать через Пустошь? Насколько я понимаю, переправа у Заречного Хутора находится на юго-востоке.

Эслим, прищурившись, посмотрел вдаль.

— Мы раз уже срезали через пустошь, — мрачно заметил рыцарь Орс.

— Зато повстречались с отшельником, — улыбнулся Витольд.

— Смотрите! — вдруг закричал Филипп. — Смотрите! Сокол!

Все посмотрели туда, куда указывал оруженосец принца. Близко к земле, быстро снижаясь и снова набирая высоту, петляя из стороны в сторону, летела большая птица. Силы быстро оставляли её, и вот она тяжело опустилась в кустарник шагах в трёхстах от всадников.

— Фьют! — вскричал Витольд и погнал коня к раненому соколу.

Остальные поспешили за ним. Мелкие рытвины, камни затрудняли движение всадников. Когда последний, не слишком опытный всадник, а именно Филипп, подъехал к месту падения сокола, Витольд уже склонился над раненым пернатым другом.

— Стрела! — крикнул он, обернувшись к товарищам.

Принц Корфул тоже спешился и подошёл к хранителю. Спешился и Эслим, но стоял, держа коня под уздцы. Рыцарь Орс, напротив, казалось, не собирался покидать седла. Его, похоже, не интересовала раненая птица, он сидел прямо и прищуренным внимательным взглядом озирал окрестности.

Внезапно он замер, чуть наклонил голову, как бы прислушиваясь, и, тронув коня, выехал вперёд. В это время из-за большого валуна, который завершал заросшую кустами западину, выбежал человек. Бежал он быстро, так что даже увидев вооруженных всадников, не сразу остановился, а сделал по инерции несколько шагов. Осмотревшись и помедлив мгновение, он спокойно пошёл вперёд. Однако рыцарь Орс преградил ему дорогу. Незнакомец остановился и недовольно посмотрел на Орса.

— Что с птицей? — спросил он озабоченно.

Витольд привстал и посмотрел на него.

— Ранена.

— Это ваш сокол? — ничуть не смущаясь, спросил незнакомец.

— Наш, — ответил принц Корфул и вышел вперёд. — Это вы его подстрелили?

— Ну что вы, ваша честь, я на соколов не охочусь. Напротив того, у меня свой отличный охотничий сокол. Я-то смотрю, птица летит, со стороны Вельруны. Кричит так жалобно. Ну, думаю, подстрелили. Смотрю — падает. Точно. Вот и побежал. Моего Клокса тыштыронцы раз подстрелили. Ничего, выходил.

С этими словами незнакомец подошёл к соколу и наклонился.

— Да-а. Его сейчас лучше не трогать.

Он протянул руку и спокойно коснулся крыла сокола. Фьют повернулся и клюнул бы незнакомца, кабы тот не отдёрнул руку.

— Похоже, кость не задета. Это ничего.

— Вы откуда? — спросил Витольд.

Незнакомец внимательно посмотрел на него, потом перевёл взгляд на принца и снова повернулся к Витольду.

— Живу я здесь, в Заречном Хуторе, миль двадцать отсюда. А сюда забрёл кроликов ловить.

— И где же твои кролики? — поинтересовался принц.

— Что мне бегать с ними, — усмехнулся незнакомец. — Они за валуном, в мешке. Вы-то сами кто будете?

— Я — принц Корфул Озенгорнский, — представился принц, — а это мои товарищи. Мы ищем отряд всадников, который недавно здесь проезжал.

— Это через пустошь-то? Вряд ли. Если кто и ехал, то только по дороге.

— А вы видели? — спросил Витольд.

— Нет. Я был далеко на пустоши.

— А через неё, значит, проехать нельзя?

— Да как сказать. Я-то проехать могу, а вот кто другой — навряд ли. Тут дорогу надо знать, а то можно в болоте остаться.

— Раз вы из Заречного, то можете нам помочь, — сказал Витольд. — Так, во всяком случае, нам сказал капитан Генхор.

— Генхор? — удивился незнакомец. — Это же мой младший брат. Вы его, стало быть, знаете.

Незнакомец широко улыбнулся.

— Давненько я не видел Генхора. Ой, что ж это я! Сам-то позабыл представиться. Уж не взыщите, ваша честь, места здесь дикие. Сам-то я Ходер Младший, первенец владетеля Заречного Хутора Ходера Старшего.

— Послушайте, Ходер, — сказал принц, — нам очень надо попасть на переправу через Вельруну как можно скорей. Помогите нам.

— Ну что ж.

Ходер опустил голову и немного поразмыслил.

— Я-то сам на своих двоих здесь передвигаюсь. Если дадите мне лошадку, то через час будем на хуторе.

— Филипп! — бодро распорядился принц. — Отдай коня господину Ходеру, а сам садись сзади Орса.

Оруженосец повиновался. Старый рыцарь только вздохнул и недовольно сказал:

— Только, чур, не очень ёрзай там, а то пойдёшь пешком.

Витольд бережно взял раненого Фьюта на руки и сел в седло. Через пару минут отряд тронулся через Пустошь.

Глава двадцать весьмая Заречный хутор

Дорога извилисто петляла. Собственно, никакой дороги и не было. Путь преследователей лежал между кустистыми западинами, различного размера валунами и заманчиво зелёными, топкими болотными лужайками.

Принца интересовало, намного ли они сократят путь, двигаясь через пустошь. На что крестьянин ответил, что очень даже намного, поскольку третьего дня небольшой участок дороги по высокому берегу Вельруны обрушился в реку.

— Подмыло. Участок-то небольшой, да краем не проедешь. Болотина там. А объезжать — крюк немалый. Дороги-то нету. Да и объезд знать надо.

Принца порадовало, что это обстоятельство задержит барона Квалдура и даст возможность сократить дистанцию. Однако тут же возникло сомнение: не отважатся ли похитители там же переправиться через реку? А тогда…

— Если кто перевезёт, — ответил Ходер Младший, — то переправятся. А так?.. Вплавь разве. Река-то не узкая. Сомневаюсь я.

Ехали они мелкой рысью и часа через полтора выехали из пустошей. Наметилась и дорога, заметно наезженная колёсами телег. По обе стороны потянулись поля с дозревающей пшеницей, зеленым овсом, золотистым ячменём. Они перемежались полосами скошенных, но уже с густой отавой лугов. Вскоре появился и Заречный хутор. Он напоминал маленький деревянный город с внушительным частоколом и даже рвом, заполненным мутной рыжей водой. Филипп во все глаза смотрел на этакое диво. Он слышал от купцов, что в Базилейском царстве все города вот такие деревянные.

В центре хутора, возле самого большого дома, Ходер Младший остановился, и всадники спешились. В сопровождении ещё двух здоровенных крестьян, чем-то похожих на Ходера принц с друзьями прошли внутрь, где в довольно просторной комнате за широким столом сидел крепкий седой старик. Возле него стояла статная девушка. Перед стариком лежали пергаменты, стояла чернильница, а в руке было перо. Видимо, хозяин Заречного хутора вел какие-то хозяйственные записи.

Сыновья чинно поклонились отцу, гости приветствовали хозяина сдержанней. Ходер Старший, услышав о том, что перед ним стоит один из принцев Пятиречья, помягчел, широко улыбнулся и встал из-за стола.

— Давненько не было в наших краях таких высоких гостей.

Он широко повёл рукой.

— Присаживайтесь, господа. Присаживайтесь за мой стол. Вы, должно быть, проголодались с дороги, и, хотя время обеда прошло, в доме Ходера всегда найдется угощение для добрых людей.

За полчаса стол был накрыт, и накрыт был весьма обильно. Разговор за такой трапезой пошёл сам собой, тем более, что принца и его спутников многое интересовало.

В первую очередь принц спросил, не переправлялся ли кто из-за реки в последнюю неделю?

— Переправлялись, это ты, добрый человек, прав. Сам я, конечно, не видал, а вот Урден, третий сын, (он сейчас на дальних полях) сказывал, будто видел какого-то рыцаря с оруженосцем дня четыре назад, а то и пять.

— Не спрашивали, по какой надобности?

— Мы народ не любопытный. И дорога нами не куплена. Однако, когда живёшь в такой глуши… Хм. Мы хоть и вольные люди, но, по нашему разумению, не за Рубежной, а здесь начинается Пятиречье. Спрашивал их Урден, а то как же! «По срочному делу к королю Магнусу». Тут уж не поспоришь.

Старик прищурил глаз.

— А что, набедокурил тот рыцарь?

— Похитил принцессу Аделину, — мрачно сказал принц.

Ходер с минуту смотрел на Корфула, как бы не вмещая его слов.

— Серьёзное дело, — наконец тяжело проговорил он. — Похоже, войны не миновать.

— В Оймене о войне только и говорят, — заметил принц Корфул.

— Там народ болтливый, — не без сарказма проговорил Ходер.

— В Баргореле — осадное положение, — вставил своё слово сын оружейника. Однако Витольд так на него глянул, что тот заметно уменьшился в росте.

— Чего же бояться королю Магнусу?

— Сельвенов, — как-то тускло проговорил хранитель.

— Сельвенов! — хозяин хутора чуть не подскочил. — Час от часу не легче! Запереть город от сельвенов! Да как же от них запрёшься, они ведь… — старик счёл нужным оборвать себя. — Да, чудные дела творятся под солнцем. Давно о сельвенах не было ни слуху ни духу. А тут что же, нашествие? Да и какие сельвены в Пятиречье? Их и в наших краях не встретишь. Особенно с тех пор, как фея лесов уснула…

— Фея лесов! — снова не утерпел Филипп.

— Да, так говорят. Это было незадолго до того, как я в первый и последний раз видел короля Магнуса. Тогда ещё река принесла этого подкидыша.

Старик, казалось, погрузился в воспоминания. Витольд же во все глаза смотрел на него.

— Это которого забрал король Магнус? — спросил хранитель.

— Ну да! — очнулся Ходер Старший. — И ты об этом слышал?

— А откуда он взялся? — продолжал любопытствовать Витольд. — Что значит: река принесла?

— Да так и значит. Плотик шёл по реке, ловко так сплетённый, из толстых ветвей. С четверть этого стола примерно. А на плотике люлька, тоже плетёная, с младенцем. Впрочем, ему по виду уж год был, если не больше. Эх, жаль моя добрая жёнушка уже не расскажет об этом, она-то лучше помнила. Младенец спал, два года не просыпался, а то и три. Так его король спящим и забрал. Уж и не знаю, выжил он или помер…

— А не было ли чего-нибудь при этом младенце? Каких-нибудь особых вещей или амулета?

— А ты-то что так любопытствуешь? — изумился Ходер. Затем, прищурившись, посмотрел на Витольда.

— Уж не ты ли тот младенец?

Хранитель опустил глаза. Все же сидевшие, бывшие в большой горнице с недоумением посмотрели на Витольда.

— Что тут скажешь. Чудеса, да и только. Вот бы моя Лойя обрадовалась. Жив-здоров её болезный приёмыш. Уж когда король тебя забрал, она наплакалась, будто о родном. Да уж такая она была, моя Лойя. Нет, парень, не открою я тайну твоего происхождения. Одно скажу: Вельруна берет начало в Сельвероне. Там и ищи ответ.

Дальше обед пошёл своим чередом. Но разговор уже как-то не клеился.

Как ни хорошо было преследователям у хлебосольного Ходера, но пора было отправляться дальше, тем более что день клонился к вечеру.

— Да зря вы так беспокоитесь, — увещёвал принца хозяин Заречного. — Мои ребятки зорко смотрят за Поречной дорогой. Сразу дадут знать, если кто появится.

— Хитрость и коварство барона Квалдура не знают границ, — сказал принц Корфул. — Боюсь, что, встретив препятствие на этом берегу, он любым способом переберётся на другой и здесь мы его вовсе не дождёмся.

— Тоже разумно. Поезжайте. Мои сыновья вас переправят. Будете дожидаться своего барона на том берегу. Так оно и вернее, и спокойнее.

Ходер наполнил их дорожные сумки хлебом и солониной, а фляги водой. На переправе двое из сыновей Ходера, близнецы, несли дозор. Один, видимо, более ловкий, взобрался на верхушку огромной ветлы, другой сидел на длинной пристани, далеко уходившей в реку. Они покинули каждый свой пост и помогли преследователям разместиться на небольшом паромчике. Братья лихо налегли на вёсла, и тяжёлое судно тихо отошло от берега.

Вельруна была значительно уже Лиммруна, но и через неё переправа заняла добрых четверть часа. Когда лодка была уже на середине реки, на южном берегу показались всадники. Они хорошо просматривались на низкой пойме. Первым заметил их зоркий взгляд Филиппа.

— Смотрите! Смотрите! — закричал он, указывая рукой на берег. — Это они! Это Эльза! Эльза! И принцесса там!..

Принц Корфул кинулся на край парома. Он, если бы мог, побежал бы по воде. Взгляд его пожирал всадников. Он отчётливо видел Аделину. Несмотря на галоп, она сидела в седле как-то неестественно прямо. Корфул побелевшими пальцами вцепился в рукоять меча, а зубы стиснул до того, что в скулах затрещало.

За принцессой, на полкорпуса позади, скакала Эльза.

— Ну, всё, — не разжимая зубов, проговорил принц. — Теперь мы их нагоним.

— Там шесть вооружённых всадников, — с тревогой заметил Витольд.

Бесстрастное лицо рыцаря Орса озарилось странной улыбкой. Похитители поравнялись с линией переправы и продолжали путь вдоль берега. Было непонятно, видят они переправляющихся или нет. Всеми на пароме овладело нетерпение. Витольд и Филипп кинулись помогать гребцам. Даже Эслим всматривался в скачущих с повышенным интересом.

Когда до берега оставалось десятка полтора шагов, принц Корфул, а за ним и рыцарь Орс отвязали своих коней, вскочили в сёдла и какими-то непонятными командами заставили коней прыгнуть в воду. Похоже, озенгорнским скакунам было не привыкать выделывать такие фокусы. Лошади быстро поплыли к берегу, и вскоре оба всадника, с которых ручьями текла вода, выбирались по невысокой гряде пойменный берег. Когда же причалил паром, трое остальных всадников присоединилось к погоне.

Похитители были на расстоянии трёхсот шагов. Принц Корфул с наслаждением замечал, как эта дистанция сокращается, и ощущал себя точно сильно натянутый лук. Не было сомнений, что ещё немного и они нагонят похитителей.

Пойменный луг был совершенно плоским, лишь два холма возвышались на нём — сыновья Ходера называли их «Волчьими воротами», поскольку вели они в урочище Волчий лог, откуда было рукой подать до Зачарованного леса. Северный был ближе к переправе, южный — дальше. Похитители устремились в «Волчьи ворота». Принцу кольнула невнятная тревога, но он был слишком сосредоточен на погоне. Только вспыхнула упрямая мысль: «Нет уж, ни за каким холмом вы от меня не спрячетесь!» Но Квалдур не стремился спрятаться за холм, а скакал прямо. Когда похитители миновали южный холм и до них оставалось не больше полутораста шагов, произошло то, чего принц Корфул никак не ожидал, но что смутно предчувствовал. Из-за дальнего южного холма показался нестройный ряд кочевников. Складывалось впечатление, что где-то прорвало запруду и черный поток устремился в пойму. Однако, на счастье принца и его друзей, этот поток быстро иссяк. Отряд насчитывал не более двадцати всадников. Они мчались навстречу преследователям. Корфул остановил коня. Его негодованию не было предела. Пленённая принцесса ускользала из рук. Он готов был уже броситься на врага, но его настиг рыцарь Орс, и принц несколько опомнился.

— Ну что? — коротко спросил тот.

Принц Корфул быстро огляделся.

— Я встречусь с их авангардом, а ты дождись остальных — и на вершину холма. Так, мой добрый Орс?

— Всё верно, принц, — ответил рыцарь.

Корфул пустил коня вперёд. Риск был невелик, поскольку тыштыронцы сильно растянулись. Длинный меч принца уложил одного за другим двух кочевников. Третий увернулся от удара и пустил коня вспять. Принц развернулся и, пользуясь выигранным временем, поскакал на холм, куда с другой стороны уже поднимался Орс с остальными. Обезумев от злости, кочевники кинулись за принцем.

— Нас четверо! Оборону держать по сторонам света! — Выкрикнул принц, влетая на вершину и разворачивая коня. — Филиппа в самый тыл!

— Нас пятеро, — перебил его хранитель и завертел головой. — А где Эслим?

Принц быстро оглядел свое воинство: Эслима на холме не было.

— Нас четверо! Делай, как я сказал.

Последние слова уже заглушил звон мечей.

Принц Корфул и рыцарь Орс держали оборону с юга и юго-востока. Витольд встретил кочевников с северной стороны холма, Филипп охранял западную сторону и какое-то время оставался без дела. Ему было так страшно, как никогда в жизни. Страх сковывал все внутренности сына оружейника. Но когда появился первый кочевник, скачущий прямо на него, страх вдруг пропал, точнее, он уступил место полному безразличию. Только в ушах глухо застучала кровь. Все происходило так медленно, что Филиппу на какое-то мгновение стало даже забавно. Медленно на низкорослой лошади приближался к нему кочевник с занесённым мечом. Медленно Филипп увернул коня, размахнулся и легко отбил обрушившийся на него удар. Кочевник проскакал дальше, но юношу это не тревожило: на него во весь опор летел другой тыштыронец. Сам не до конца понимая, что делает, Филипп пустил коня навстречу врагу, и его меч на долю мгновения опередил удар кочевника. Упражнения с мечом в отцовской кузнице приносили свои плоды. Тыштыронец опрокинулся назад и рухнул на землю.

Но ликовать было некогда — кочевники, встретив отпор с юга и востока, нанесли удар с тыла. На сына оружейника Шеробуса неслись два тыштыронца сразу, а за ними был виден и третий, и четвертый…Страх вернулся, и Филипп почувствовал, что тело его ослабело и меч заплясал в непослушной руке. Юноша закричал, и этот крик странным образом укрепил его. Во всяком случае, он смог отбить удар, но с левой руки уже подлетел и замахнулся всадник. Тень скользнула из-за спины Филиппа и заслонила от врага. Только спустя мгновение юноша понял, что это был рыцарь Орс. Тыштыронец упал на землю, но справа налетел другой, и Филипп не успел поднять меч. Он почувствовал, будто его обожгло, седло почему-то отъехало в сторону, все завертелось, и он упал на землю. Возле него тут же рухнул кочевник с искаженным лицом.

Тыштыронцы взяли холм в кольцо. Перед лицом Филиппа переступал копытами чей-то конь. Почему-то рыцарь Орс очутился на земле на одном колене. А потом на землю рухнул тыштыронец со стрелой в спине.

Шум битвы переменился, появились новые, свежие звуки. Филипп собрал последние силы и привстал. На холме не было всадников, лежало только несколько тел. Он встал на ноги и, согнувшись от сильной боли в боку, сделал несколько шагов. Откуда-то явилась нежданная подмога. Битва была выиграна. Филипп почувствовал страшную слабость и опустился на землю. На мгновение забыв о боли, он отпрянул, чуть не опрокинувшись. Перед ним на земле с бледным лицом и остекленевшим взглядом лежал рыцарь Орс. Вся грудь его была красна от крови. Филипп протянул руку и быстро дотронулся до рыцаря. Сомнений не было — Орс был мертв. Тут силы окончательно оставили юношу. Он повалился на землю, сотрясаясь от беззвучного рыдания, но слезы быстро иссякли, и его накрыла тьма.

Глава двадцать девятая Нежданная подмога

День уже склонился к закату. Эйна и её сын Энтур возвращались домой. Косьба сегодня была отменной. Она вымотала их основательно, но дальние луга были докошены. Через день нужно будет съездить и собрать последние стога. Лишь бы не пошёл дождь или тыштыронцы не нагрянули. Что-то они осмелели этим летом. Бывало, и на тысячу шагов не подходили к Заречному: боялись. А теперь… Неужто и впрямь война будет? Эйна с сочувствием и затаённой виной посмотрела на сына, ехавшего впереди. Она всегда испытывала чувство вины, когда её Энтур был вынужден заниматься грубой крестьянской работой, а поскольку другой работы в Заречном хуторе не было, Эйна не знала покоя. Но этот непокой был ведом только ей. Никто не знал о том, как болит её сердце. Она ни с кем не делилась ни своими печалями, ни своими радостями. печалей было слишком много, а радостей слишком мало, пожалуй, один только Энтур, а он вот, у всех на виду, смотрите. Она молчала целый год, когда вернулась из Оймена, будто дала обет молчания. Молчала, когда допытывались у неё, кто отец ребёнка, молчала, хотя это казалось невозможным, когда рожала своего сына, только стонала сквозь стиснутые зубы или, когда было совсем невмоготу, до крови кусала губы. Молчала, когда кормила. Но лишь мальчику минуло полгода и стало ясно, что он здоров, хорошо растёт и крепнет, Эйна заговорила, будто кончился её обет. Хотя говорила с тех пор она скупо и редко.

Старый Ходер качал головой и угрюмо смотрел в сторону Лиммруна. Третий сын Генхор ушёл за реку, захотелось ему стать воякой. Теперь в Баргореле служит. Дочь подалась в город, а вернулась через два года с круглым животом. Да и из сына неизвестно кого сделать хочет, советов не слушает. Надо же удумала, выпросила у Младшего длинный кинжал и стала класть в люльку. А едва Энтур встал на ноги, принялась учить его ратному делу. Сперва палкой научила орудовать, да так ловко, и у кого только сама выучилась? Потом выточила два деревянных меча и каждый день фехтовала с сыном. То ли в честь неведомого папаши в воины готовила, то ли в мстители. Не нравилось всё это хозяину Заречного, но когда Энтур подрос, дед переменил своё отношение. Из всех внуков и внучек, именно этот полюбился старику особенно. Да и как было его не полюбить: вырос крепким, сильным, выносливым и красивым. Когда парень подрос, за его обучение взялись дядьки — пахари-воители. Эйна с надеждой смотрела на сына. И если б кто мог подслушать её мысли, услышал бы: «Не для того родился ты, мой мальчик, чтобы косить траву и пахать землю. Ты будешь великим воином. И твой отец будет гордиться тобой».

Сейчас, скача на лошади позади Энтура, Эйна любовалась сыном и поражалась, как это после такой тяжёлой работы и знойного дня он прямо и крепко держится в седле, бодр и чуть ли не песни распевает. Она и сама приосанилась, хотя тело всё ломило от свинцовой усталости, в глазах сверкнул озорной огонёк.

— А ну, сын! Догонишь? — и пустила коня вскачь.

— Мама! — с лёгким упрёком, но всё же улыбаясь, крикнул Энтур. — Ну что ты! Разве не устала?

Но Эйна не слушала сына. Она скакала всё быстрее, и Энтур понял, что ему не отсидеться. Он пустил коня в галоп.

С недавнего времени Энтур стал смотреть на родительницу иначе. Прежде всё было ясно: мать — это мать, она всегда такая как есть, и всё тут. Но почему-то до парня стало доходить, что его родительница — ещё вполне молодая и даже очень красивая женщина. И с особой остротой возник вопрос об отце, спрятанный когда-то в детстве в самую глубину души. Он дважды спрашивал мать, но она молчала. Просто молчала и всё.

Мать и сын мчались наперегонки по пойме, приближаясь к «Волчьим воротам». Внезапно Эйна остановилась и указала рукой на луг за болотиной, поросшей кустарником. По лугу на восток скакали всадники. Энтур пристально посмотрел на восток.

— Это не тыштыронцы, — сказал он, подъехав вплотную к матери и становясь, будто заслоняя её.

— Удаляются, — заметила дочь Ходера Старшего.

— Похоже, это рыцари. Но что понесло их к Волчьему Логу?

— Они удаляются, — повторила Эйна и тронула коня.

— Нас не было дома три дня, — не унимался Энтур, никого, кроме братьев и тыштыронцев, он не видел в этих краях. — Что могло случиться?

Эйна вдруг остановила коня и, обернувшись, кинула на сына внимательный взгляд. Но ничего не сказала и поехала дальше.

— Неужели началась война? — в голосе юноши послышались нотки восхищения. — Может, это отряд разведчиков из Норриндола?

Эйна пришпорила коня.

— Нам лучше поторопиться! — крикнула она.

Из-за купы низкого ивняка, буйно разросшегося в болотистой мочажине, показались Два Холма. И тут мать с сыном остановились не сговариваясь. На одном из холмов были всадники. Не нужно было долго всматриваться, чтобы понять, что там идёт схватка.

— Это тыштыронцы! — воскликнул Энтур, хотя его мать и так прекрасно всё видела. — Они атакуют рыцарей.

Эйна стояла как вкопанная и заворожено глядела на северный холм. Эта картина почему-то наполнила её давно затвердевшее сердце такой тревогой, какой она от себя не ожидала.

— Мама! — донёсся до неё возглас сына. — Им надо помочь!

Эйна словно очнулась от сна.

— Готовь арбалет! — крикнула она, и оба помчались к холму.

На них никто не обращал внимания, и поэтому им удалось подъехать достаточно близко. Всё стало видно как на ладони. Три крепких воина оборонялись довольно успешно, но четвёртый, на вид совсем ещё подросток, на глазах у Эйны покачнулся и упал с лошади.

— Давай! — крикнула мать. — Целься спокойно. Чем точней будет выстрел, тем легче будет и нам, и им.

Они успели сделать по три метких выстрела, и атака тыштыронцев выдохлась. Однако на холме из оборонявшихся в седлах осталось только двое. Не больше семи разбойников спешно развернули коней и пустились с холма прочь. Оба рыцаря кинулись за ними. Энтур, выхватив меч, присоединился к погоне. Эйна открыла было рот, чтобы остановить сына, но поняла, что это бесполезно. Она поспешила к раненым на вершину холма.

Погоня за остатком разбойничьей шайки продлилась недолго. Принц Корфул с Витольдом и Энтуром возвращались. Они удалились от Холмов мили на две. Когда последнего врага настигла стрела Энтура, принц остановил коня и впервые за время погони внимательно посмотрел на юношу.

— Ты откуда, молодец?

— С Заречного Хутора.

— Что-то я тебя там не видел.

— Да мы с матерью на покос ездили, на Дальние луга.

Принц усмехнулся.

— Хороши косари!

— Я внук Ходера Старшего, Энтур.

— Ну тогда поспешим назад, внук Ходера.

У Корфула на душе было неспокойно. Он видел, как Филипп слетел с лошади, помнилось, что и Орса спешили, и поэтому мечтал сейчас только о том, чтобы застать друзей живыми.

Они подъезжали к Южному холму, когда из кустарника, росшего в длинной извилистой мочажине, на открытый луг выбежала женщина. Появилась она шагах в двухстах от всадников и бежала, ничего не замечая, в сторону холма. Принц направил коня к спотыкающейся на кочках фигуре. Витольд и Энтур потянулись за ним. Только когда до беглянки оставалось шагов двадцать, к своему изумлению хранитель узнал Эльзу. Девушка лишь теперь увидела едущих на неё всадников. Она остановилась, попятилась, потом повернулась и что есть мочи побежала прочь.

— Эльза! Эльза! — выкрикнул Витольд.

Эльза обернулась и застыла в нерешительности, видимо, ничего не понимая. Но вдруг всплеснула руками и сделала шаг навстречу.

— Витольд! — крикнула она сорванным голосом. — Витольд!

Всадники подъехали вплотную, и хранитель быстро спешился. Спотыкаясь, он подбежал к дочери трактирщика и обнял её. Девушка рыдала, сотрясаясь всем телом.

— Ну ладно, ладно, — уговаривал её хранитель. — Всё хорошо. Как ты оказалась здесь?

— Где принцесса? — с тревогой спросил принц Корфул.

— Не знаю! Не знаю-у-у! — всхлипывала девушка. — Наверное, у них… у этих… Мою лошадь подстрелили. Я хотела увезти принцессу, а теперь…

Дальше слова Эльзы потонули в рыдании.

— Ну-ну. Успокойся, Эльза, — продолжал уговаривать девушку хранитель. — Ты в безопасности, успокойся. Ну, что произошло?

Понемногу дочь трактирщика успокоилась и всё рассказала.

Когда принц Корфул выехал навстречу тыштыронскому отряду, рыцарь Орс подождал отставших Витольда, Филиппа и Эслима и, едва те приблизились, крикнул:

— За мной! Живее, на холм!

И поскакал вперёд, указывая направление. Все поскакали за ним. Все, кроме Эслима. Тот быстро оценил ситуацию и погнал коня в объезд холма с севера. Когда тыштыронцы атаковали холм, Эслим был уже далеко впереди и с какой-то невероятной быстротой стал нагонять похитителей. Двое тыштыронских разбойников заметили беглеца и помчались за ним. А барон Квалдур, увидев упрямого преследователя, развернул отряд и послал навстречу Эслиму своих чёрных всадников. Но случилось непредвиденное: бывший ученик короля Магнуса беспрепятственно проехал мимо морнов, будто был для них невидимкой, а чёрные всадники набросились на двух тыштыронцев и уничтожили их во мгновение ока. Видя это, барон Квалдур выхватил меч и сам выехал навстречу преследователю, но биться они не стали, напротив, между ними завязался оживлённый разговор. Желая быть поближе к господину на тот случай, если понадобится помощь, оруженосец Освальд также подался вперёд. Эльза поняла, что другого такого случая больше не будет. Она схватила поводья коня принцессы и пустилась галопом к реке. Трудно сказать, на что она надеялась, но река казалась ей тем надёжным рубежом, за которым можно укрыться. Но добраться удалось только до закустаренного болота на низкой пойме. Там её коня сразила арбалетная стрела, и Эльза оказалась на сырой земле. Подоспевший Освальд подхватил коня принцессы и ускакал на зов хозяина с драгоценной пленницей. А дочь трактирщика осталась лежать в кустах, проклиная Небо за то, что родилась на свет.

— Бедная принцесса! — всё ещё всхлипывала Эльза. — Она теперь одна, совсем одна. Ах я дура непутёвая! Зачем я это сделала? Зачем?!

— Перестань, — хранитель погладил девушку по голове. — Ты молодец, ты сделала, что смогла. Нельзя было не воспользоваться такой возможностью. Мы обязательно освободим принцессу.

— Мы освободим Аделину, — сурово проговорил принц, глядя на восток, откуда медленно и неотвратимо приближалась ночь. — Клянусь честью. А теперь едем, скоро стемнеет.

Юный Энтур смотрел во все глаза и слушал во все уши. Он мало что понимал, но уловил главное: эти сильные красивые люди в большой беде, и он должен им помочь.

Витольд усадил Эльзу впереди себя, и они поспешили к северному холму.

Принц Корфул не удивился, когда, подъехав к холму, увидел сыновей Ходера. Они были одеты в доспехи, и у каждого на поясе в ножнах висел меч. У подножья холма горел большой костёр, от которого валил густой чёрный дым. Там сжигали трупы кочевников. На вершине горел костёр поменьше. Принц погнал коня наверх. Едва он спешился, как перед ним выросла могучая фигура Ходера Младшего.

— Вот и вновь довелось свидеться, — сказал он. — Когда близнецы сообщили, что вы наткнулись на отряд похитителей, а пуще того, что в этом отряде есть морны, мы тотчас же собрались, но пока переправились, пока доскакали, встретили на холме только Эйну, сестру нашу.

Он отодвинулся, и Корфулу открылось печальное зрелище. Костёр освещал два тела, лежащих на земле: рыцаря Орса и Филиппа. Возле тела Орса на коленях стояла неподвижная, как каменное изваяние, женщина. Принца оглушил пронзительный вопль Эльзы. Девушка выскочила из-за спины принца и бросилась вперёд.

— Филипп! Филипп! — закричала дочь трактирщика, — Миленький!

Она опустилась перед телом и начала трясти его.

— Очнись, очнись!

Принц Корфул не мог сдвинуться с места. Тело его стало словно каменным. Витольд подошёл к Эльзе, обхватил её за плечи и попробовал поднять. И тут безжизненный сын оружейника Шеробуса отчётливо простонал.

— Живой! — завопила Эльза ещё сильнеё, чем прежде. — Живой! Он живой!

Витольд наклонился к юноше и приподнял его голову.

— Точно, жив.

Филипп открыл глаза.

— Эль-за…— проговорил юноша.

— Молчи! Молчи, дурак! — заговорила Эльза, заливаясь слезами радости. — Тебе нельзя. Милый, миленький.

Ходер Младший положил руку на плечо принцу.

— Мы осмотрели рану у паренька. Она неглубокая, через три дня бегать будет.

— А рыцарь? — без всякой надежды спросил принц.

Старший сын заречного хозяина опустил голову.

Принц собрался с силами и подошёл к телу наставника и друга. Опустился на одно колено и долго смотрел в безжизненное лицо рыцаря. Затем положил свою руку на холодную руку друга и, с трудом проглотив комок, застрявший в горле, сказал:

— Прости, старина. Прости, друг. Прости. Ты спас этого мальчика. Ты сделал своё дело.

Принц повернул голову и посмотрел на женщину. Та, не отрываясь, смотрела на Орса.

— Ты знала его? — спросил принц.

Женщина не пошевельнулась и ответила будто эхо.

— Я знала его…

Принц помолчал немного и спросил ещё.

— Ты любила его?

— Я любила его…

Тогда принц Корфул встал и подошёл к лошади.

— Я еду без промедления. Клянусь Небесами, я не дам очам сна, а телу отдыха, пока не настигну негодяев!

— Правильно, — сказал Витольд.

— Я никого с собой не зову…

— А никого и не надо, — отозвался хранитель и повернулся к своей лошади.

К принцу подошёл Ходер Младший. Опустив голову, он глухо проговорил:

— Я не поеду с вами, ваше высочество, слишком тревожно сейчас в степи.

— Я понимаю, дружище. Всё в порядке.

— Ваша милость! — сильно волнуясь, выпалил Энтур. — Если вам нужен проводник, то я готов.

Ходер недоумённо посмотрел на племянника.

— Ты молод, Энтур. И что скажет мать…

— Мать его благословит, — сказала Эйна. Она неслышно подошла, и мужчины расступились перед ней.

— Возьмите его, ваша милость, это его судьба.

Она подошла к сыну.

— Езжай и будь мужчиной и воином, как твой отец.

Принц Корфул вскочил в седло.

— Не будем терять времени!

Трое всадников съехали с холма, и ночь поглотила их.

Глава тридцатая Волчий лог

Ночь выдалась тёмная. Луна поднялась поздно и была ущербной. Однако Энтур не для красного словца и не только для того, чтоб его взяли, назвался проводником. Дорогу он знал прекрасно, и у принца с хранителем была только одна забота: не терять его из вида. Низкие пойменные луга Вельруны быстро кончились. Путь лежал теперь через небольшие чахлые перелески. Преследователи двигались строго на восток, и вскоре в неярком свете луны им открылась бескрайняя степь, наполненная тускло мерцающим серебристым морем ковыля. Здесь кони, несмотря на усталость, поскакали быстрее. Когда же луна перевалила через небесный меридиан, на востоке заиграла заря. Становилось ясно, что без привала не обойтись. И тут, как по волшебству, перед всадниками отрылся большой, густо заросший глубокий овраг. На бровке оврага Энтур остановился и поднял руку, давая знать спутникам, чтобы они остановились. С минуту он прислушивался и даже принюхивался.

— Похоже, никого нет, — сказал он. — Но я сейчас спущусь и посмотрю.

Витольд и принц Корфул остались ждать в напряженной тишине. Энтур не издавал никаких звуков, не было слышно ни топота копыт, ни хруста веток. Принц оценил про себя навыки юноши.

Вскоре на тропу вынырнул внук Ходера.

— Точно, никого, — подтвердил он и махнул, приглашая следовать за собой.

— Что ж, они едут без привала? — в голосе принца было сдержанное отчаяние.

— Коней-то они здесь напоили, — отозвался Энтур. — Больше негде.

Вниз спускались по извилистой тропе, которая на дне утонула в ручье. Всадники спешились. Рассвело настолько, что можно было вполне разглядеть следы недавно проехавшего здесь отряда. Витольд и занялся исследованием.

— Думаю, у нас разрыв не меньше получаса, — сказал он. — Судя по всему, они здесь задержались дольше, чем на то время, чтобы напоить коней.

— Нам тоже надо бы дать коням хоть какой отдых, — сказал принц и тут же спросил Энтура: — А до Сельверона далеко ещё?

— Да вроде чуть больше десяти миль.

— Что значит вроде? — удивился принц.

— По правде сказать, дальше Волчьего лога я никогда не ездил. Да, собственно говоря, никто не ездил. Может, дед, да и то давно. Говорят, в Зачарованном лесу нечисть водится.

— Это сельвены нечисть, что ли? — спросил Витольд.

— Да нет, волколаки — чёрные свирепые волки. Говорят даже, что они — оборотни.

— А почему этот овраг называется Волчьим? — спросил принц.

Энтур ничего не ответил. Лошади насторожились, прислушались и отпрянули от ручья, где была самая сочная трава. Преследователи вскочили на ноги и положили руки на рукояти мечей.

— А вот почему, — почти прошептал Энтур, указывая пальцем на другую сторону ручья. Там, у самой воды, стоял и смотрел на них исподлобья огромный палево-серый волк, были хорошо видны страшные желтые глаза.

— Вот уж помянули не к добру, — тихо проговорил принц.

— Похоже, он один, — спокойно заметил Витольд.

— Вообще-то волколаки чёрные, — сказал Энтур.

Волк всё стоял неподвижно, только изредка помаргивал. Витольд снял руку с рукояти меча, медленно расстегнул пояс и, оставшись таким образом без оружия, пошёл вперёд. Волк чуть выше поднял голову.

— Где твой арбалет, юноша? — спросил принц Энтура, не оборачиваясь.

Витольд встал как вкопанный и весь напрягся.

— Даже и не думайте! — прошептал хранитель, но таким тоном, что принц ушам не поверил.

— Всё равно стрел нет, — на удивление спокойно сказал Энтур.

Хранитель облегчённо вздохнул и двинулся дальше. Он медленно вошёл в воду, не было слышно даже плеска. Это было самое широкое и мелкое место ручья — брод. На середине брода Витольд остановился. Послышался тонкий скулящий звук. Волк пошевелил ушами. Энтур потянул меч из ножен, но принц остановил его.

— Тс-с!

Скуление повторилось с другой интонацией. С совершенным изумлением внук Ходера догадался, что это скулит не волк, а хранитель. Волк помотал головой и ответил Витольду, тонко прорычав с таким же поскуливанием. Вид его уже не был угрожающим. Хранитель ещё поскулил и даже порычал немного и сделал несколько шагов вперёд. Это действительно было похоже на разговор, Витольд Книжник разговаривал с матёрым зверем на волчьем языке.

Через несколько минут переговоры были закончены. Волк сел как-то совсем по-собачьи, а Витольд, выйдя из воды, уселся рядом.

— Перебирайтесь, — крикнул он, довольно улыбаясь.

На другой стороне развели небольшой костёр и пропекли на нём солонину. Схватка на холме, бессонная ночь и утренний холод отняли много сил, и было просто необходимо хорошенько поесть.

Когда в огне затрещали сучья, Энтур спросил Хранителя, кивнув на волка:

— Почему он не уходит?

— Я обещал его угостить нашей едой.

— Как-то непривычно, сидишь, а за спиной у тебя здоровенный волк.

— Боишься? — спросил юношу принц.

— Нет, — с достоинством ответил внук Ходера Заречного, — просто непривычно.

— Он не нападёт, — весело промолвил Витольд. — Он обещал. Это его овраг, во всяком случае он считает его своим.

— Теперь понятно почему этот овраг называется Волчьим, — сказал принц.

— Ну, да, — пробурчал Энтур, — волки тут водятся, вот он и волчий.

— Волки обычно живут семьями, — заметил принц. — А этот?

— Это одинокий волк, — с грустью сказал хранитель.

— Почему одинокий? — поинтересовался Энтур.

— Люди на маленьких лошадях убили его подругу. Так он говорит.

— Тыштыронцы, — понимающе закивал Энтур. — Интересно, а волколаков он видел? Расспросите его, а?

Витольд усмехнулся.

— Фокусы любишь, юноша? Да, пожалуй, самое время потолковать, да и в путь.

Принц кивнул головой.

Получив обещанное угощение, волк охотно рассказывал Витольду всё, что знал. Он видел, как с полчаса назад здесь поили лошадей «нехорошие люди». У них была больная женщина.

— Это принцесса, но почему больная? — воскликнул Корфул.

— Плохих людей было трое, — продолжал переводить Витольд. — И ещё четыре «неживых».

— Что значит неживых?

— Не знаю, — задумчиво проговорил хранитель. — Хотя, пожалуй, догадываюсь.

— Морны? — почему-то прошептал Энтур.

Принц вопросительно посмотрел на юношу. Тот замялся.

— Ходят у нас слухи о черной гвардии владыки Даркулона. Будто это нежить какая-то.

Волк продолжал рассказывать на своём диком языке, а хранитель — переводить.

— Он говорит, что они поехали на восток. Кони у них очень усталые, особенно у «неживых». Если мы хотим их загрызть, говорит волк, он нам поможет.

— Хотим, — тихо и страшно проговорил принц. — Очень хотим.

— Волколаков, он говорит, видел и не боится их, они мелкие. Пришли из Дальнего леса, когда уснула Хозяйка Красивого леса, и теперь хозяйничают.

— Наверное, это Фея лесов, — вставил своё слово Энтур.

Витольд посмотрел на него с улыбкой. Он невольно сравнивал его с Филиппом, ведь они были ровесники, но если Филипп только обещал стать со временем неплохим воином, то Энтур уже им был. И если Филипп был типичным горожанином с редкостным даром счастливого невезения, то Энтур, парадоксальным образом, был крепким деревенским парнем с рыцарской выучкой.

— Хорошо, — вставая, сказал принц, — едем. Загрызём этих плохих людей.

Никто с ним и не спорил. Витольд посмотрел на Энтура.

— Твоя миссия, внук Ходера Заречного, окончена. До Сельверона мы доберёмся без проводника. Спасибо тебе.

Юноша слегка побледнел, но больше ничем не выдал волнения.

— Я еду с вами, — коротко сказал он.

— Ты ещё мал, парень, — серьезно ответил принц.

Энтур вскочил в седло.

— Я — воин! И не для того меня всё детство мать муштровала, чтобы я от схватки убежал.

Принц улыбнулся.

— Ну что ж, нас трое.

— Четверо, ваше высочество, — возразил Витольд и кивнул на волка.

Тот стоял на ногах и, казалось, чуть трясся от нетерпения.

— Вперёд! — скомандовал принц, и отряд понёсся вскачь.

Глава тридцать первая Освобождение

Это была серая комната с серыми стенами, до которых нельзя было дотронуться, которые нельзя было разглядеть, потому что они тонули в сером мраке. Аделина сидела в очень неудобном кресле, сидела, наверное, очень долго, поскольку ноги совершенно онемели. Она сидела и ждала. Справа и слева от неё были две двери, точнее, смутно вырисовывались тёмные очертания дверных проёмов. «Это всё из-за тумана», — догадалась принцесса. Тонкий серый туман. Он был везде. Он был всем. И эта комната, и эти стены — всё было соткано из этого тумана. Быть может, из тумана были и те, кто приходили к ней. Во всяком случае, лица их были туманные, нечёткие. Из правой двери чаще всего появлялась Эльза, а из левой — отец. Эльза всё время чего-то хотела, подходила близко-близко, заглядывала в глаза, говорила что-то, но беда в том, что и слова были туманными, их нельзя было разобрать. Они проходили сквозь Аделину, не застревая в ней. Отец говорил мало, больше глядел, и глаза его были не туманными, а очень даже живыми и такими печальными, что Аделина не могла вынести этой печали и отворачивалась. Ведь она не могла ничем помочь ему. Она не могла встать и пойти за ним. Она должна было сидеть. Сидеть и ждать. Да, она ждала. В этом был весь смысл её жизни. Ждать того единственного, кто должен войти и… Но кого? Она пыталась вспомнить его лицо и не могла. Серый туман пропитал собою всё, даже её память. Она понимала, что стоит только вспомнить лицо того, кто должен войти, и он тут же появится. Но это как раз и было самым трудным. А потому самое главное — нельзя вставать, нельзя покидать этого страшно неудобного кресла. Аделина не знала, сколько времени она ждёт его, время не имело значения. Она ждала упорно и верно. Она чувствовала, что может в любой момент встать и выйти из этой серой туманной комнаты, это в её власти. Но тогда не придет он, тот, кого она ждёт.

Но однажды вошёл тот, кого она совсем не ждала. Он вошёл не через правую и не через левую дверь, а прямо сквозь серый туман. Он посмотрел на неё с глубоким состраданием и строго прошептал: «Проснись, дочка!» И положил ладони на её глаза.

***

Солнце встало уже довольно высоко, но здесь, на западной опушке Сельверона, ещё стоял полумрак. В этом полумраке четверо сумрачных всадников остались встречать преследователей, между тем как барон Квалдур, Освальд и Эслим Мирелл углубились в лес шагов на двести. Принцесса сидела в седле неестественно прямо. Туманный взгляд её был устремлён внутрь себя. Её сторожил рыжий Освальд. Однако это занятие он находил скучным. Все внимание его было приковано к беседе хозяина с этим непонятным, а потому пугающим человеком. Конечно, Квалдур очень силен и абсолютно бесстрашен, к тому же наделён колдовскими дарами самого Эрсепа Великого, но этот Эслим, оказывается, тоже не промах. Как ему удалось отвести глаза морнам?! Он прошёл сквозь их строй, как ветер сквозь решето. Тогда ещё эта глупая девчонка чуть не увела принцессу. Надо было добить её в кустах, да хозяин велел поскорей уносить ноги. Тогда они о чём-то договорились с этим Эслимом, пока Освальд ловил беглянок, иначе зачем бы этот хлыщ потащился за ними до самого Сельверона. Освальд огляделся. «У-у, место проклятое! Даже несмотря на то, что Хозяйка леса спит, здесь жутко. Каково же тут было, когда она бодрствовала?»

Освальда снедало любопытство, о чем это говорят хозяин с Эслимом. Он невольно подвигался поближе к говорящим, оставляя без присмотра принцессу Аделину.

— Они приближаются, — говорил Эслим Мирелл.

— Ещё далеко, — отвечал барон Квалдур. — И вам не жалко ваших друзей? Против сумрачных всадников мало кто устоит.

Мирелл пожал плечами.

— Во-первых, они мне не друзья. Так, попутчики, которые помогли мне встретиться с вами, барон. А во-вторых, я-то смог проехать сквозь ваших морнов. Так что не такие уж они непобедимые. Среди них есть один ученик короля Магнуса, вы наверняка его видели во дворце. Я бы не стал его недооценивать.

— Боитесь, что он колдун почище вас? — усмехнулся Квалдур.

— О нет! Он был самым бездарным из учеников Магнуса. Но чему-то он да научился.

Эслим Мирелл помолчал.

— Да. Чему-то он всё-таки научился, — проговорил задумчиво. — Да нет! Ерунда, конечно.

Квалдур прищурился.

— И всё-таки вы чего-то опасаетесь.

— Меня настораживает то обстоятельство, что рождение Витольда всегда было большой тайной. Король Магнус пресекал всякие измышления по этому поводу. А ну, как он — избранный? Надежда Пятиречья? Плод доблести и мудрости — как говорится в пророчестве.

Последние слова Эслим проговорил смеясь, хотя смех этот был натянутым. Так же натянуто усмехнулся и барон Квалдур.

— Вы прожили с ним столько лет, сидели на одной ученической скамье и до сих пор не распознали?

— Я только предполагаю, и, конечно же, моё предположение ложно. Собственно, я не понимаю, что мы тут делаем? Выставив заслон из морнов, мы могли бы убраться подальше.

— Это, конечно, верно. Но если ваш бывший однокашник и впрямь чему-нибудь научился у короля Магнуса, то морны ему не помеха, а иметь у себя за спиной колдуна мне бы не хотелось. А уж если ваше предположение не ложно и этот парень — то самое, о чем вы говорили, то тем более его нельзя и близко подпускать к Зачарованному лесу.

Оба помолчали.

— Но ничего, — довольно проговорил Квалдур. — У меня для ваших дружков есть сюрприз.

— Какой сюрприз?

— Сюрприз есть сюрприз, — уклончиво ответил Квалдур. — Освальд! — крикнул он оруженосцу.

Рыжий Освальд тут же приблизился к хозяину.

— Поезжай, посмотри. Рог при тебе?

— Да, ваша честь.

Освальд умчался к опушке. Про принцессу Аделину, похоже, забыли.

— Вы очень дерзкий человек, Эслим, — сказал барон.

— Почему? — искренне удивился бывший ученик короля. — На мой взгляд, я достаточно учтив с вами, дорогой барон.

— Разве не вам принадлежат слова: «мне надо видеть короля Эрсепа»?

— Так что ж?

— А то, что за такие слова можно поплатиться головой. Вы не в кандалах только потому, что мы не в Даркулоне.

— Но хоть убейте, не пойму, в чём моя дерзость?

— Если вы полагаете, что король Эрсеп Великий только и думает о том, кому он мог бы понадобиться, то вы заблуждаетесь. Пред очами великого владыки Даркулона можно предстать только в том случае, если этого хочет он. Подраспустились вы в своём Пятиречье.

— Ну, здесь нет злого умысла, а только незнание обычаев. На фоне того, как отзываются о вашем повелителе в Благословенном Крае, мои слова были предельно вежливы.

Барон Квалдур устремил на Эслима испепеляющий взгляд. Очень уж ему не нравился этот тип. «Воин из него никудышный, — думал чёрный рыцарь. — Пытается взять наглостью и примитивным колдовством. Но ничего, владыка с ним разберётся». А Эслим смотрел на Квалдур и удивлялся тому, что на фоне этого вояки давно осточертевшее Пятиречье со всеми его недоумками и простаками казалось радостно цветущим садом, и почему-то ужасно не хотелось, чтобы по дорогам Благословенного Края разъезжал вот такой самодовольный боров.

К ним подскакал Освальд.

— Они подъехали! Начинается.

— Ты знаешь, что делать. Давай на исходную!

Оруженосец умчался обратно. Квалдур обернулся.

— А где принцесса?

Лес в пределах видимости был пуст.

— Гром и молния! — взревел чёрный рыцарь. — Где принцесса Аделина?!!

Он метнул взгляд на Эслима, но тот был изумлён не меньше рыцаря.

Со стороны опушки послышались крики и звон стали.

***

Отшельник похлопал коня по шее.

— Не бойся, братец, мы теперь в безопасности.

Потом он перевёл взгляд на принцессу, она безучастно сидела в седле, как кукла.

— Слезай, дочка, слезай, и не бойся, ничего не бойся.

Он крепко взял принцессу за руку. Девушка вдруг ослабла, тело её обмякло, и она стала валиться на отшельника. Он принял её в объятья, отнёс на два шага и усадил на зелёный мох, привалив спиной к стволу сосны.

— Пробудись, детка, пробудись, — проговорил отшельник и положил руки на глаза девушки. Она встрепенулась, часто задышала. Ольд убрал руку. Аделина широко раскрыла глаза и тотчас же сощурила их от света. Потом быстро заморгала.

— Вы кто? — спросила дочь короля Магнуса, чувствуя, как непослушен её язык.

— На-ка, выпей из моей фляги, — вместо ответа отшельник протянул принцессе деревянную фляжку. — Это отвар? из лесных ягод и трав. Помогает проснуться.

— Я что, спала? — всё ещё деревянным голосом спросила принцесса. — А где Эльза? Где Филипп?

— Пей, упрямая дочь Норриндола.

Принцесса взяла флягу, и руки её задрожали.

— Слабость, — смущённо улыбаясь, сказала она.

— Пей, — почему-то вздохнул отшельник.

Принцесса совсем не боялась этого старика. Она мало что помнила, точнее, ни о чём не думала. Просто смотрела вокруг и прислушивалась к себе.

Отшельник помог её напиться. Взвар был вкусный, пряный, свежий. Сначала прошла неприятная, с мерзким привкусом сухость во рту, потом перестали дрожать руки, а через несколько минут принцесса смогла встать на ноги.

— Ну вот и хорошо, — улыбнулся отшельник. — Сейчас сама пойдёшь, а то времени рассиживаться у нас, девица, нет.

Принцесса с трудом прошла несколько шагов. Непослушные ноги её почему-то рассмешили.

— Я ничего не помню, — вдруг сказала она серьёзно.

— Ничего, это скоро пройдёт, — пояснил Ольд.

— Но где мы, и что…

— Долго рассказывать некогда, да и не к чему, говорю же, пройдёт. А коротко, дело обстоит так. Я отшельник Ольд, должно быть, слышала? Филипп с Эльзой, скорее всего, на Заречном хуторе. Мы в Сельвероне, барон Квалдур остался с носом, а твой суженый сейчас борется с морнами — сумрачными войнами Эрсепа Проклятого. И ему нужна наша помощь.

Адель посмотрела на отшельника взглядом, свидетельствующим, что она начала возвращаться к реальности.

— В Сельвероне?! Но как?

Она быстро огляделась, но у неё тотчас закружилась голова.

— Так что, меня украли? А-а, наверное, усыпили?

— Околдовали немного. Но это мы вылечили.

— Корфул! он здесь?

Отшельник одобрительно кивнул. Наконец-то девушка стала думать о главном.

— Совсем рядом, — подтвердил Ольд. — И ждет нашей помощи. Вот у меня и подарочек для тебя есть.

И отшельник достал из-за ствола дерева арбалет и полный колчан стрел. Глаза девушки вспыхнули.

— Ну, пойдём потихоньку. Я возьму твоего коня.

— Пешком?

— У меня тут тоже недалеко лошадка припрятана.

— А как это вы?..

— Потом, всё потом, детка.

Глава тридцать вторая Последняя битва

Принц первым увидел сумрачных всадников. Четыре чёрные точки замерли на самой опушке, готовые вступить в схватку, в которой уже не было места для их смерти. Они уже умерли однажды, и теперь чужая владела их мёртвыми телами. Преследователи приближались, и сердца их наполнялись тревогой. Шагов за двести принц остановился. Страшнее всего было юному Энтуру. Возможно, он уже сто раз пожалел, что не вернулся домой, но виду не показывал.

— Интересно, как с этой нечистью драться-то? — спросил он нарочито развязно.

— Мечом, — мрачно ответил принц Корфул.

Он, разумеется, не боялся, просто ему было досадно от очередного препятствия.

— Если это нежить, — на удивление спокойно проговорил Витольд, — то у них нет ни своей воли, ни своей жизни. У них вообще ничего нет: ни ненависти, ни раздражения, ни обиды, или досады. Они ничего не боятся, но они ничего и не ценят. Им ничто не интересно. Думаю, им безразлично, справятся они с нами или нет. Их единственное оружие — наш страх, а если мы не будем бояться, они бессильны. Нам надо бороться со своим страхом. А чем можно победить страх, а, юноша?

Энтур пожал плечами, но тут же выпалил:

— Храбростью!

Принц нашёл ответ достойным, а Витольд расхохотался. Этот смех в такой ситуации был совершенно неуместен, но хранитель смеялся так искренне, что его спутники невольно улыбнулись.

— Смехом! Победить страх можно только смехом, только чувством юмора. Поэтому драться с ними нужно весело, побольше выдумки, побольше шутки. Они этого не понимают. Гей-я! — выкрикнул хранитель и помчался вперёд.

Принц и Энтур поспешили за ним, тоже стараясь повеселей улюлюкать. Пока они приближались к сумрачным всадникам, Корфул, единственный из троих опытный воин, внимательно огляделся и быстро оценил ситуацию: на севере возвышался небольшой пригорок, и, в случае необходимости, можно будет занять эту высоту для облегчения обороны.

— Если будут теснить, — кричал он на скаку, — рассеяться и собраться на том холме!

Схватка началась. Трое живых против четырёх некогда убитых воинов, телами которых завладела мрачная воля владыки Даркулона, — морнов, сумрачных гвардейцев Эрсепа Проклятого. Витольд был прав, морны не знали страха, но не знали и жизни, её непобедимой радости и веселья. Они дрались очень умело, безукоризненно умело, как-то уж очень правильно, потому любой неожиданный, парадоксальный, просто дурацкий приём был им непонятен, приводил в замешательство. И чем больше было таких чудачеств, тем больше ошибок совершали сами морны. И собственные ошибки их ставили в тупик не меньше, чем чудачества противника. Витольд веселился вовсю. Странно, но здесь, за сотни миль от дома, на границе зачарованного леса, он чувствовал такое воодушевление, какого, пожалуй, не знал прежде.

— Ну что!? — дразнил он морна. — Тебе не страшно? Тебе плевать на раны, потому что у тебя нет крови? А как ты повоюешь без головы?!

И голова морна не замедлила отлететь в сторону.

Принц Корфул также вошёл во вкус драки с юмором. Он улюлюкал, посвистывал и так же угощал своих противников, сразу двух морнов, совершенно неожиданными приёмами. Наконец, устав отбиваться от двух мечей, и, как только подвернулась возможность, он отсёк руку одному морну. Два противника выбыли из строя. Тот, что без головы, размахивал мечом, чуть ли не задевая голову собственной лошади, а безрукий, беспрерывно дёргая за одну уздечку, чуть ли не волчком крутился на одном месте. В какой-то момент оба морна встретились, и безголовый рассёк надвое безрукого, да и сам от такого подвига не удержался в седле. Оставшиеся морны пробыли в строю недолго. Друзья вышли из битвы без потерь, только Энтур, видимо, по малолетству, оробел в начале схватки и пропустил удар мертвеца. Рана была неглубокой, и Витольд её быстро перевязал рукавом своей нижней рубахи.

Одинокий Волк всё время схватки просидел в стороне, без особого интереса наблюдая за происходящим.

— Что-то уж больно просто, — сказал принц, оглядывая поле боя. Лошади, вконец изморённые неживыми всадниками, умчались куда подальше от жуткого места. А останки второй раз убитых воинов отвратительно подёргивались в высокой траве.

— Смотрите! — вдруг выкрикнул принц, указывая на опушку леса. В его тени промелькнул и скрылся всадник.

— Это же оруженосец барона Квалдура! — крикнул Витольд.

— Они там! — воскликнул принц и погнал коня к лесу.

Но тут послышался жуткий вой, ему ответил такой же, потом ещё и ещё. Леденящая кровь перекличка продолжалась. Лошади заволновались, захрапели, стали шарахаться. Из леса выскочили волки. Они действительно были черными, не такими уж большими и явно не тянули на оборотней. Зато их было много.

— На холм! — крикнул принц, но было поздно: от пригорка на них неслось семь волков с разинутыми красными пастями.

— Вкруговую! — скомандовал принц Корфул.

Часть волколаков тут же набросилась на останки морнов и принялась рвать их в клочья. И это было самым жутким из того, что видели принц и его спутники. Они заняли круговую оборону и встретили зверей мечами. Свесившись с сёдел, они кололи, рубили, снова кололи. Разгорячившись в предыдущей схватке, лошади помогали своим всадникам: копыта разили не хуже мечей. Несколько волколаков принял на себя Одинокий Волк. Но силы отряда Корфула иссякали.

Помощь пришла неожиданно. Некоторые звери, остававшиеся в стороне от драки, начали вдруг взвизгивать и, хромая, убегать прочь, а иные вообще падали замертво. Причиной тому был град камней, которые летели с пригорка. На нём четыре маленьких человечка с изумительной меткостью метали камни из пращи.

— Грюнты! — крикнул Витольд, и на сердце у него повеселело.

— О-го-го! — задорно кричал один из подземных жителей, в котором хранитель без труда узнал Унуна. — Делай бить их, ребята! Делай убивать эти мерзкие твари! Они плохие есть! Уроды есть! О-го-го!

Но подступившие вплотную к всадникам волколаки делали своё дело. На крупе лошади принца Корфула висело четыре волка, и бедное животное быстро осело на задние ноги, а потом и вовсе повалилось. Принц оказался на земле, и тут же на него кинулись два волка сразу. Он рассек обоих одним взмахом. Третий прыгнул на него справа, но Корфул успел выставить вперёд меч, на который волк и напоролся. А вот четвёртый непременно бы достал принца клыками, однако этого не произошло. Волк взвизгнул, захрипел и рухнул к ногам Корфула. Из горла зверя торчала короткая арбалетная стрела. Через мгновение рядом рухнул ещё один волк, а потом ещё. Атака на Корфула была отбита. Драка сместилась куда-то в сторону, и принц смог как следует оглядеться. Он видел трёх всадников, разгоняющих небольшую кучку волколаков: Витольда, Энтура и Старика в буром балахоне, размахивающего посохом, из которого по временам сыпались снопы искр. А на опушке на пегой лошади сидела принцесса Аделина и без промаха била из арбалета.

Корфул стоял, опершись на меч, и не мог оторвать глаз от возлюбленной. Схватка затихала. Через несколько минут оставшиеся в живых звери скрылись в лесу. К принцу подскакал отшельник Ольд.

— Возьми коня, принц, она тебя ждёт! — крикнул он, спрыгивая с седла.

Корфул сел на коня и помчался к Аделине, которая уже ехала к нему навстречу. Но приключения не кончились. Из леса, подобно призраку, вылетел барон Квалдур и, как чёрная туча, понёсся к принцессе.

— Аделина! — крикнул принц. — Осторожно!

Девушка метнула взгляд влево, вскинула арбалет, и с глухим стуком стрела вонзилась в щит барона Квалдура. Рыцарь остановился, и вовремя, поскольку в ложе арбалета уже легла новая стрела.

— Не стреляй, Аделина! — крикнул принц. — Он мой!

Квалдур расхохотался. Он повернул коня к принцу.

— Ну что, настало время посчитаться с тобой, мальчишка!

— А где Эслим? — спросил Витольд, непонятно к кому обращаясь.

— Твой горделивый мудрец заболел медвежьей болезнью, а потому искать его надо в лесу, — ухмыляясь выкрикнул Освальд. — Но ты не войдёшь в лес, об этом я позабочусь.

Витольд выхватил только что убранный в ножны меч, но Энтур остановил его.

— Езжайте за своим соперником, я хочу проучить этого нахала.

— Ты ранен.

— Царапина. Уж коли они не хотят пускать вас в лес, так значит, туда вам как раз и надо.

Энтур выехал вперёд.

— Что-то мне не верится, что ты такой грозный. Разве что за тыштыронские спины мастер прятаться.

Освальд рассвирепел не на шутку и решил тотчас же наказать дерзкого юнца, но крайнее раздражение сыграло против него. Кинжал, который он метнул в Энтура, пролетел в пяди от плеча юноши.

Внук Ходера искренне расхохотался.

— Ну что я говорил! Одни слова.

Освальд пришпорил коня.

«Ну и самообладание у этого мальца», — подумал Витольд и без промедления помчался в лес.

Принц не видел, как ускакал Хранитель. Перед ним стоял противник, за которым он мчался столько времени, и которого готов был уничтожить. Это совсем не было похоже на турнир, где в поединке на длинных мечах принцу удалось одержать верх над Квалдуром. Тогда его кинула в атаку неописуемая ярость. Теперь всё было иначе: и бой был настоящим, и ставка несравненно выше — жизнь принцессы Аделины. Принц Корфул собрал все силы, всю отвагу, всю свою любовь и устремился вперёд, но трезвому рассудку он дал возможность поотстать, чтобы тот, как командир, пославший солдат вперёд, мог внимательно следить за боем.

Барон Квалдур был сильным противником, пожалуй, самым сильным из всех, с кем приходилось встречаться принцу Корфулу, но им руководили гордость и страх: гордость не давала смириться с тем, что какой-то юнец встал у него, сильнейшего война Сумеречной Долины, на пути; страх же нашёптывал, что без Аделины ему лучше не возвращаться в Даркулон. Так или иначе, но Квалдур думал о себе. В задачу принца входило спасти возлюбленную от этого чудовища и не допустить, чтобы она стала рабой ненавистного всему Пятиречью человека. К тому же смерть доблестного Орса и кровь юного Филиппа были на совести бесчестного рыцаря Даркулона. Так и столкнулись в последней битве на опушке Сельверона слепое бешенство Квалдура и холодная, упорная ярость принца Корфула Озенгорнского.

Но ещё один союзник был у принца Корфула — конь, которого дал ему отшельник. Это был удивительный конь. Он будто угадывал намерения всадника, а порой и упреждал их. Но и это не всё. Несколько раз вовремя поворачивая в сторону, он спасал принца от верного удара, а удары на Корфула сыпались непрерывно.

Если бой принца Корфула и барона Квалдура был поистине драматическим, то схватка Энтура и рыжего Освальда казалась потехой, во всяком случае, внуку Ходера. Он, похоже, издевался над соперником, просто хулиганил: то заставлял его гоняться за собой, то налетал на противника столь неожиданно и яростно, что тому оставалось лишь отступать, брызжа слюной от бешенства. И чем больше раздражался рыжий оруженосец, тем, сильнее веселился Энтур.

Эти два разительных по контрасту поединка наблюдали с пригорка четыре грюнта, принцесса и отшельник Ольд. Несмотря на разухабистость боя Энтура, Аделина не отрывала взгляда от принца, и рука её судорожно сжимала арбалет. Но эту руку спокойно и твёрдо придерживала рука отшельника.

— Не горячись, дочка, — сказал Ольд, когда почувствовал, что рука принцессы задрожала. — Сейчас ему нужнее твоя молитва, а не твоя стрела.

Принц Корфул занял оборонительную тактику, стараясь экономить силы. Он больше уклонялся от ударов, чем наносил. Но как только он почувствовал, что противник стал уставать, как направил на атаку всю сэкономленную силу. Теперь рыцарь Даркулона отступал и в какой-то момент, пропустив сокрушительный удар принца, не удержался в седле. Корфул тотчас спешился сам. барон Квалдуру понадобилось время, чтобы подняться на ноги, и, разъярённый собственной неудачей, он с новой силой бросился на принца. Однако падение не прошло для него бесследно: довольно скоро принц обезоружил противника, выбив из его рук меч.

— У вас есть выбор, барон Квалдур, — сказал принц Корфул, держа острие своего длинного меча у горла противника, — или вы даёте слово рыцаря, если вы только рыцарь, что немедленно убираетесь восвояси и не будете более преследовать принцессу Аделину, или вы расстанетесь с головой.

— Никто, — процедил сквозь зубы рыцарь Даркулона, — не посмеет безнаказанно ставить под сомнение моё рыцарское звание!

— Ну тогда явите это звание на деле: дайте слово и сдержите его. Может, под рыцарством в Даркулоне понимают произвол грубой силы?

Квалдур метнул на принца огненный взгляд.

— Я бы засунул эти слова тебе в глотку, юнец. Но удача на твоей стороне.

— Рыцарство Даркулона это, стало быть, не рыцарство доблести и справедливости, а рыцарство удачи. Ну так что, рыцарь удачи, отныне я буду к вам так обращаться, каково ваше решение?

Но решение рыцаря удачи так и осталось неизвестным. До слуха принца донёсся отчаянный крик Аделины:

— Корфул!

Принц обернулся и увидел в трёх шагах от себя скачущего прямо на него Освальда. Казалось, время замедлилось. Оруженосец Квалдура поднял меч, но вдруг медленно откинулся назад, всплеснул руками и вывалился из седла. Конь же встал на дыбы и шарахнулся от принца как раз в ту сторону, где стоял не менее ошеломленный барон Квалдур.

Произошло же вот что. Когда принц Корфул обезоружил противника, Освальд, в очередной раз безуспешно атаковав юного Энтура, решил прийти на выручку своему господину. Он стремительно поскакал на принца. Принцесса заметила манёвр оруженосца, но успела крикнуть и выстрелить из арбалета. И теперь возле принца лежали Освальд со стрелой во лбу и рыцарь Квалдур с раскроенным копытом лошади черепом.

Так закончилась последний поединок двух рыцарей, а с ним и утомительная погоня за похитителями принцессы Аделины.

Корфул повернулся к принцессе. Дочь короля Магнуса стояла растерянная, будто не осознавая, что всё уже кончилось. Тогда принц бросил меч и решительно кинулся к ней.

— Аделина!

— Корфул! — отозвалась принцесса, глядя на принца с такой нежностью и любовью, что у Корфула перехватило дыхание.

— Как ты, милая моя?

— Теперь хорошо. Теперь всё будет хорошо.

И принцесса, не в силах сдержать слёзы, припала к его груди.

Глава тридцать третья Очарованный лес

Одинокий Волк не стал смотреть на последний бой, это его не интересовало. Он хотел быть с человеком, который понимал его язык и мог с ним говорить. Впервые за многие годы Одинокий Волк почувствовал себя не таким одиноким. Он хотел помочь этому человеку, хотел быть в его стае.

А хранитель, едва въехав в лес, почувствовал ещё больший прилив сил. Он и прежде странным образом не чувствовал усталости, а теперь и вовсе лёгкость и радость стали такими ощутимыми, будто река подхватила его и понесла. Временами было такое чувство, что он великан и весь этот таинственный лес находится внутри него.

Спустя какое-то время Витольд остановился, чтобы оглядеться. Он вдруг вспомнил, зачем он здесь: ему нужен Эслим, который предал его, предал их всех. Но где его искать?

Одинокий Волк остановился тоже, потянул носом воздух, как самая заправская собака, и, тонко, визгливо тявкнув, побежал вперёд. Витольд помчался за ним. Он всё время следил за своим серым провожатым, стараясь не упустить его из виду, и в то же время умудрялся смотреть по сторонам. Сельверон был необыкновенным лесом. Витольду припомнился рассказ короля Магнуса, но никакой рассказ не мог идти в сравнение с реальностью. Странное свойство леса, о котором говорил король, быстро проявило себя: чем дальше хранитель устремлялся в чащу, тем крупнее становились деревья, их кроны совершенно заслонили небо, и лес наполнился золотисто-зелёным мягким светом. Плотный и упругий мох лежал словно зелёный ковёр. На сердце у хранителя становилось спокойней. Ощущение времени притупилось, словно Витольд ехал во сне. Он и впрямь вспомнил свой сон у костра в Ольдовом лесу и теперь понял, что тогда видел Сельверон.

Но постепенно всё стало меняться. В лицо пахнуло холодом. Вначале показалось, что это просто свежесть, но вскоре стало ясно, что это самый настоящий холод. На деревьях стала попадаться желтая листва, её становилось всё больше и больше. Потом листва стала откровенно жухлой, и вскоре хранитель ехал по голому осеннему лесу. Но и это было не всё, впереди он отчётливо видел снег. Лес кончился, и Витольд оказался на огромной, покрытой снегом поляне. Она со всех сторон была окружена лесом, и только слева, с севера, в неё врезался отвесный скалистый утёс, в котором зияла узкая расщелина, широкая внизу и ломаной трещиной сужавшаяся кверху. Посреди поляны лежала глубокая котловина, выложенная камнями, присыпанными снегом. Здесь, согласно рассказу короля, должно было находиться озеро. Но оно, судя по всему, даже не замёрзло, а высохло или вытекло. На противоположной стороне поляны хранитель увидел всадника. Он узнал его сразу. Эслим Мирулл улыбался, но доброй эту улыбку нельзя было назвать.

— Вот ты и догнал меня, — сказал Эслим. Говорил он негромко, но Витольд его отчётливо слышал.

Витольд тронул коня и, объехав котловину по южной ближней стороне, остановился возле Эслима.

— Эслим Мирелл, — сказал Витольд, — Ты повинен в измене.

— И ты гнался за мной, чтобы сказать это?

— Ты изменил королю Магнусу, — не обращая внимания на слова Эслима, продолжал Витольд, — твоему правителю и наставнику, ты предал принца Корфула Озенгорнского и встал на сторону людей, похитивших принцессу Аделину, по вине которых погиб доблестный рыцарь Орс. Ты изменник и предатель, Эслим. Но я гнался за тобой не для того, чтобы предать справедливому суду, а для того, чтобы спасти от гибельного шага.

— Интересно от какого, мой добрый брат Витольд?

— Ты ищешь встречи с Эрсепом Проклятым. И я не знаю, что тобой движет в большей степени: тщеславие или любопытство, хочешь ли ты помериться силами с владыкой Даркулона или просто поглядеть на диковинного изгнанника. Хотя, быть может, ты настолько смирен, что желаешь стать его учеником? Но какие бы мотивы ни двигали тобой, ты станешь его рабом. Он подчинит тебя себе, как подчинил барона Квалдура и многих других, как едва не подчинил короля Магнуса. Да, Эслим, теперь я знаю правду об Эрсепе Проклятом, и мне очень горько, что мой учитель и государь так долго заблуждался на его счёт. Надеюсь, он теперь понимает это. Ты очень талантлив, твоё умение, твоя мудрость может послужить добру. Вернись в Пятиречье, примирись с королём. У тебя ведь есть школа, ученики…

Ответом Витольду был хохот.

— Мои ученики? — сквозь смех выдавливал из себя Мирелл. — Это скопище бездарных недоумков. Они ни на что не способны, сколько их ни учи. Мне надоело забавлять их дешёвыми фокусами, которые даже не в состоянии освоить! Примириться с королём? С тем, кто выгнал меня, своего лучшего ученика?! С тем, кто открыл для меня удивительный мир волшебства, а потом вышвырнул, как котёнка. Вернуться назад? Куда? В Пятиречье, где никто не в состоянии оценить великое искусство волхования? Они даже отшельников не в состоянии понять. Пятиречье безнадёжно. Идея короля Магнуса провалилась. Он не смог создать касту чародеев, чтобы мудро управлять Благословенным Краем. Ему не хватило терпения.

— К несчастью, это была идея не столько короля Магнуса, сколько Эрсепа Проклятого, — с горечью произнес Витольд.

— Вот видишь! Да, что бы мной ни двигало, я хочу увидеть этого чародея. Если уж меня отлучили от возможности черпать мудрость из магической библиотеки, я попробую почерпнуть её у величайшего из чародеев.

— Это не мудрость, а безумие. Я теперь точно знаю, настоящая мудрость у отшельников, а точнее, у сельвенов. Они не насилуют природу, не понуждают заклинаниями служить их потребностям. Они договариваются с ней и готовятся к восходу Солнца…

— Хватит! — раздражённо крикнул Эслим. — Я довольно наслушался этих речей от Густина, когда он подбивал меня уйти вместе с ним к отшельникам в развалины Эрсепреля. Тогда я отказался, но только с годами понял, почему. Эрсепрель в прошлом, а Даркулон в будущем. Я готов быть в прислужниках у Эрсепа, лишь бы он дал мне возможность завершить обучение. Так что не стой у меня на дороге, хранитель уже никому не нужной библиотеки. Или отойди в сторону, или езжай со мной.

— Последний раз повторяю тебе, опомнись. Твоё искусство может послужить добру…

— Я уже наслушался о сладеньком добре от твоего короля. Добренький мир, в котором добренькие короли-чародеи правят добренькими подданными.

— Так чего же ты хочешь?

— Мне нужна истина, а не тупое, всем довольное добро, которое является добром только потому, что ничего не знает и знать не хочет. Король Магнус прав в одном: мир плох. Но изменить его может отнюдь не самодовольное добро, а сила чуда! Чудо, только оно способно вести людей вперёд, вдохновлять их, будить в них мечту.

— Но ведь самое большое чудо — жизнь. И людям доступно это чудо. Жить и трудиться, чтобы тебе самому и тем, кто рядом с тобой, было хорошо, разве это не чудо? Каждый живущий, если только он живёт, творит это чудо…

— Вот именно! Если он живёт. Но разве они живут? Ведь жизнь — это постоянное движение, а где ты видел движение в сонном, самодовольном Пятиречье? Благословенный Край похож на заброшенный огород, где нет ни одного человека, одни овощи, зарастающие чертополохом. Наш народ всегда шёл вперёд, всегда был в поисках Горнего Отечества. И вот мы упёрлись в тупик, в это благословенное болото и встали как вкопанные.

— А куда ты предлагаешь идти?

— Ты прекрасно понимаешь, если только и впрямь считаешь себя мудрым, что Горнее Отечество — это только аллегория. Мудрость небес — это не мудрость воздуха над головой, а просто великая мудрость. Вот чего искал наш народ во главе с Бергором. И теперь мы можем достигнуть её. Мудрость — это проявление власти над природой и, в частности, над человеческой природой.

— Эслим! — воскликнул Витольд. — Слышишь ли ты сам, что говоришь? Ты говоришь о великих исканиях нашего народа, а сам предаёшь этот народ. Ты отдаёшь свою мудрость на службу тому, кто спит и видит Благословенный Край под своей властью. Наш народ никогда не примет власти Эрсепа Проклятого.

— Значит, надо его заставить, ибо похоже, что только эта власть принесёт ему счастье.

— Ты хочешь насильно осчастливить народ Пятиречья?

Эслим помолчал, печально глядя на хранителя.

— Прощай, Витольд. Если бы ты был поумнее… Вернее, если бы ты был действительно мудр, ты поехал бы со мной. Мне жаль тебя.

Витольд опустил голову. Потом поднял её, и в лице его уже не было прежней решимости.

— Значит, я напрасно скакал за тобой…

— А ты не за ним скакал, сынок, — раздался позади хранителя голос.

Витольд обернулся. На опушке леса, опершись на посох, стоял отшельник Ольд.

— Вы?!

— Я надеюсь, у вас хватит благоразумия не подраться в этом мирном месте.

Отшельник вышел вперёд. Снег под его ногами морозно поскрипывал.

— Езжай своей дорогой, — обратился он к Эслиму. — Торопись, ибо можешь и не успеть выехать из этого леса до того, как всякому злу в нём придёт конец.

Отшельник отвернулся от Эслима и посмотрел на Витольда. Он смотрел так долго и пристально, что юный хранитель смутился и наконец сообразил, что надо бы спешиться. Он не заметил, как Эслим Мирелл скрылся в чаще леса. Он смотрел на отшельника, отшельник смотрел на него, и Витольд чувствовал, как уходит смущение и воцаряется мир, покой и ощущение чего-то очень важного, настоящего, что сейчас произойдёт.

— Вот ты и дошёл до конца своего путешествия, — спокойно сказал отшельник.

— Как вы очутились здесь? — спросил Витольд, чтобы хоть что-то сказать. — Вы оставались на опушке. Это вы освободили принцессу? Но как вы догадались?..

Отшельник выставил вперёд руку, как бы останавливая хранителя.

— Это хорошо, что у тебя есть вопросы. Вопросы — это открытая дверь нашего разума. Но ты задаёшь не те вопросы. Тебя ведь интересует совсем другое.

Витольд помолчал.

— Мне, наверное, нужно вернуться к принцу?

— Ты этого хочешь?

— Не знаю. Я беспокоюсь о нём, о принцессе…

— Ты действительно беспокоишься? Или ты считаешь, что должен беспокоиться? Загляни в своё сердце.

— Странно, — сказал Витольд, как бы прислушиваясь к себе, — я действительно не беспокоюсь.

— Вот видишь. Ты чувствуешь, что там всё хорошо. Ты и за Эслимом погнался, будучи совершенно уверенным, что там всё будет хорошо.

— Почему вы отпустили Эслима? Ведь он предал принца, из-за него погиб Орс, тяжело ранен Филипп.

— Опять-таки загляни в своё сердце. Разве ты говоришь то, что думаешь?

Витольд покачал головой.

— Ты же понимаешь, что трудно обвинять в измене того, кто не давал клятву верности, а в убийстве того, кто был далеко от кровавой схватки. Ты хотел предотвратить то будущее зло, которое Эслим может совершить. Но мы не можем судить за будущие преступления. Ты хотел вернуть того Эслима, которого знал в юности, которого любил, своего старшего товарища.

— Но я не смог.

— Да, не смог. Не всё в нашей власти, даже если это власть любви.

— Но тогда зачем я здесь?

— А вот это тот самый вопрос, которого я ждал. Пойдём, увидишь.

Они обогнули каменную котловину и подошли к пещере.

— Значит, отсюда король Магнус забрал библиотеку? — спросил Витольд, оглядывая расщелину.

— Отсюда. А тебе суждено было стать её хранителем. Пошли.

Они углубились в расщелину и вошли в пещеру. Снег кончился, и под ногами обнаружился гладкий каменный пол. Когда свет от входа в пещеру померк настолько, что трудно было разглядеть очертание стен, отшельник остановился, посмотрел на посох и спокойно и строго сказал:

— Приди, огонь, послужи нам. Стань добрым светом, разгони тьму, освети дорогу.

Над концом посоха, словно над восковой свечой, вспыхнуло яркое весёлое пламя.

— Почему вас слушаются вещи? — изумился Витольд. — Вы не произносите заклинаний, не готовите настои и растворы… Вы просто просите.

— Ты спрашиваешь о том, что и так уже знаешь. Разве не ты только что говорил своему бывшему товарищу, что «сельвены и отшельники не насилуют природу и не понуждают её заклинаниями служить их потребностям»? Почему ты задаёшь ненужные вопросы? Что это за странная игра в прятки с самим собой?

Отшельник покачал головой и двинулся дальше.

— Ты хотел спросить, как сельвенам, а вслед за ними и некоторым отшельникам удаётся без насилия повелевать вещами, не так ли? Я открою тебе один секрет: все вещи, простые и сложные, все, что нас окружают, существуют лишь для одного: служить человеку. Нужно только с ними договориться.

— Что, так просто?

— Да, совсем просто. Есть одно условие: они должны тебя слышать, а для этого нужно уметь слышать их, надо иметь очень глубокую, очень мирную тишину в сердце.

— Но ведь король Магнус…

— Король Магнус, к несчастью, прочёл в магических сочинениях то, чего там нет. Потому и волшебство его так бессильно, как бессильно и волшебство Эрсепа. Бессильно для настоящего чуда — для жизни, любви, хотя довольно сильно для страха. Сочинения сельвенов были написаны не для сельвенов, а для людей, но, чтобы прочитать их правильно, нужно как следует подготовиться. Король Бергор не успел, зависть Эрсепа погубила великие замыслы сельвенов. Не просто благополучие для жителей Пятиречья и даже не бессмертие в Дольнем мире, что не возможно, а путь к Великому Отцу, вот что должна была принести людям библиотека сельвенов.

— Возвращение в Горнее Отечество…

— Да, туда, куда наш народ шёл столько, сколько себя помнил. Шёл, отыскивая дорогу в Отчий дом, слабо представляя, что это за Дом, кто такой Великий Отец, боясь каждой тени, не доверяя никому, даже себе, однако всегда помня, что он должен найти эту дорогу.

— И что же теперь?

— Библиотека должна быть уничтожена. Она — неудавшаяся попытка вернуть Заблудшего.

— Но что же тогда сможет нам помочь?

Отшельник остановился и вдохновенно посмотрел на Витольда.

— Восход Солнца. Великого яркого Солнца! Только оно сможет осветить дорогу Домой.

Отшельник отвернулся и шагнул вперёд. Туннель кончился. Хранитель ощутил, что они вошли в огромную пещеру. Стены и потолок потонули во мраке, стало прохладней и свежей, изменились звуки. Впереди хранитель увидел огонь. Факел, укреплённый на какой-то подставке, горел, освещая небольшое пространство. В круге света можно было различить что-то вроде высокого стола, или ложа. Отшельник повёл хранителя к свету.

На каменном ложе, освещённая неровным светом горящего факела, лежала женщина в золотисто-зелёном одеянии. Казалось, все оттенки золотого и зелёного были собраны в её платье. Женщина была необыкновенно красивой. Казалось, её лицо само излучало свет. Витольду вспомнился сельвен, привезённый маршалом Решшем из-за реки.

— Она сельвена? — спросил он, едва справляясь с волнением.

— Она — фея лесов. Так, по крайней мере, её зовут в Пятиречье.

— Спящая фея лесов, — будто эхо проговорил хранитель. — Как она прекрасна!

— О да! — горячо согласился отшельник. — Я был потрясён не меньше тебя, когда впервые увидел её. Не каждому случается её увидеть. Это было двадцать лет назад. В ту пору я был капитаном арлеронской гвардии и нёс пограничную службу на Лиммруне. Мы патрулировали дорогу на Двурогий перевал за рекой. Мне минуло тридцать лет, и пятнадцать из них я провёл на королевской службе.

В один поистине прекрасный день к нам прибыл раненый гонец. Это была молодая женщина, которая сообщила о нападении на Заречный хутор. Ты ведь не хуже меня знаешь, что пограничный дозор охраняет только западный берег Рубежья. Дорога на Двурогий — это уж, так сказать, добрая воля пограничного дозора, неплохо, впрочем, оплачиваемая базилейскими купцами. А тут Заречный Хутор! Никто не просил этих людей покидать родное Пятиречье и селиться в диких краях. И уж коль попали в беду, так знали, на что шли. Однако люди просили о помощи, а в такой ситуации страж Пятиречья не может отказать. Я взял свой отряд стрелков — отличные были ребята, готовые пойти со мной хоть в пекло, — и мы отправились на подмогу. От хутора мало что осталось, тыштыронцы ограбили его и увели всех взрослых женщин. А в бою пали отец и оба старших брата нынешнего хозяина хутора. Ему в ту пору было тоже лет тридцать с небольшим. Его жена как раз и сообщила о беде. Ходер и его младший брат отправились с нами в погоню на ту сторону Вельруны.

Грабителей мы нагнали у Волчьего лога. Отряд их был немаленький, но мы быстро перебили половину банды, а остальных обратили в бегство. И тут меня потянуло в погоню. Безрассудное дело, скажу я тебе, но, видимо, сама судьба влекла меня. Часа два преследовал я горстку разбойников, до Лошадиного кургана, это около мили к югу от Сельверона. И тут появился отряд, полсотни всадников. А нас что, десятка полтора.

Отшельник опустил голову и помолчал. Потом продолжил, и первые его слова были произнесены как-то очень глухо:

— Все они остались там. А я… В какой-то момент пропустил удар. Ушлый тыштыронец рассек мне два ребра и живот. В глазах всё померкло. Умер, да и только. Но вот открываю глаза — надо мной кроны деревьев, золотисто-зеленоватый свет, птицы поют. Как попал в лес, не помню, видно, конь вынес. …И вдруг наклоняется надо мной она. Так мы и встретились. Полуживой арлеронский капитан и хозяйка Зачарованного леса, фея лесов. До сих пор не понимаю, за что она полюбила меня! Сколько раз её спрашивал, а она только смеётся, «ты — моя судьба» — вот и весь её ответ.

Она меня выходила, вернула к жизни, и остался я в лесу навсегда. А когда у нас родился сын, радости не было предела! Только недолгой была эта радость. Эрсеп Проклятый выкрал нашего младенца и спрятал неизвестно где. Год я потратил на поиски, до самого Даркулона добрался, чудом вернулся оттуда, а Витея уснула от горя. И тогда я ушёл в развалины Эрсепреля к отшельникам. Семь лет я пробыл у них, а потом перебрался в Восточную чащобу, которая вскоре стала называться Ольдовым лесом. Норриндол я выбрал не случайно. Во-первых, рукой подать до Сельверона, где спит горьким сном моя милая, а во-вторых, я старался не упустить из виду книги Мудрости сельвенов. Не раз наведывался я к королю Магнусу, пытался вразумить его, но всё было тщетно. А в последний раз увидел тебя. Видимо, времена созрели.

— Времена? — в волнении переспросил Витольд. — Но при чем здесь я?

— Сначала у меня появилось подозрение, уж очень много в твоём лице от милого мне образа. Я разузнал, поразмыслил и тотчас же отправился на Заречный Хутор. Как я и ожидал, там нашлись ответы на все вопросы.

— Я не понимаю…

— Так ли?

Отшельник испытующе посмотрел на Витольда.

— Никогда не лги своему сердцу.

— Я боюсь произнести то, что оно подсказывает мне.

— Не бойся, оно подсказывает правду.

Витольд облизал пересохшие от волнения губы.

— Неужели вы — мой… отец?

— Да, сын мой.

Глаза отшельника увлажнились.

— Это верно так же, как и то, что перед тобой твоя мать.

— Фея лесов!

Витольд даже зажал себе рот ладонью, до того громко он воскликнул.

— Фея лесов, Витея, дочь великого Рисли. Так что ты — сын мудрости и доблести.

— У меня голова кружится.

— Подойди, поговори с ней. Скажи, что ты вернулся. Может, она услышит тебя.

Витольд сделал шаг, потом другой, потом ещё и остановился у самого ложа. Он долго вглядывался в лицо феи. Очень часто хранитель пытался вспомнить лицо матери. Когда ему бывало трудно, он находил укромный уголок в замке, забивался туда, зажмуривал глаза и старался вспомнить. Он не хотел воображать или фантазировать, он хотел именно вспомнить. Но вспоминался ему лишь какой-то луг, залитый солнцем, огромные деревья, стоящие вдалеке, река, брызгающая искрами солнечных бликов, чьи-то руки, тонкие, лёгкие, светящиеся. Но лица он не видел, хотя чувствовал, что оно рядом, нужно только постараться, сосредоточиться, и оно встанет перед глазами. Но этого не происходило. И вот сейчас он смотрел на лицо молодой, красивой, точнее сказать, невероятно красивой женщины и понимал, как далеко это лицо от его невнятных предчувствий. Он не узнавал этого лица. Несмотря на сказочную красоту, в нём было что-то такое, чего Витольд никак не мог принять, более того, он будто страшился чего-то в этом лице, хотелось от него спрятаться.

И вдруг он всё понял. Всякий раз, пытаясь представить лицо матери, Витольд предполагал улыбку на её лице, это было своего рода подсказкой, уступкой памяти. Но лицо, которое он видел сейчас, было не только лишено улыбки, оно было полно скорби и печали, столь же немыслимой, как и его красота. Витольду вспомнились кольнувшие в сердце слова отшельника о горьком сне феи лесов. Именно так! Казалось, что прежде чем уснуть, эта женщина выпила всю горечь мира. Мука, пронзившая сердце сельвены, не смогла её убить, но сковала её лицо льдом безутешной тоски.

Осознав всё это, Витольд попробовал представить на этом скорбном лице улыбку. Это было нелегко. Он пристально вглядывался, справедливо надеясь, что если эта женщина когда-нибудь улыбалась, то где-нибудь должен остаться хоть малейший след этой улыбки. Может быть, в уголках губ… И вдруг из немыслимых глубин памяти, где впечатления, казалось, навеки застыли в ледяном мраке, возникло лицо, которое Витольд столько лет тщетно пытался увидеть, лицо феи лесов. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами.

— Мама… — прошептал он, ощущая, как сухо стало у него во рту. — Мама… Это я… я вернулся.

Он уже ничего не видел, мир расплылся в глазах. Витольд упал на грудь спящей феи и затрясся в рыданиях. Умудрённый многолетним учением, огрублённый утомительной погоней и кровавыми схватками, хранитель королевской библиотеки снова стал маленьким и беззащитным.

— Это я, мама, — шептал он. — Это я…

И вот всё изменилось. Сначала будто тёплая волна окатила хранителя. Она мгновенно высушила слёзы. Потом ударил свет. Он ворвался внутрь сквозь сомкнутые веки и наполнил всё тело, мягко, как морская волна, оттолкнул хранителя назад. Витольд открыл глаза, но свет, становившийся всё ярче и ярче, странным образом не слепил их. Вся пещера наполнилась этим сильным и мирным сиянием. Оно, как тёплый поток, устремилось через пещеру, вырвалось наружу и растопило скорбную зиму, сковывающую заповедную поляну Сельверона.

С каменного ложа медленно поднималась фея лесов.

Глава тридцать четвёртая Повесть о трёх братьях

Всё менялось. В первую очередь Витольд это почувствовал где-то глубоко в себе, ещё когда в него ударил свет. Они выходили из пещеры, и мать держала его за руку. Сзади шёл отец. Витольд ощущал, что за порогом его ждёт всё другое. Было страшновато, на мгновение даже встрепенулось желание вернуться назад. Как хорошо было сидеть у ложа матери, смотреть на неё, явственно ощущать теплоту её взгляда, чувствовать полную, совершенную безопасность и любовь, мир и покой. Под взглядом матери Витольд забыл все волнения, все вопросы, мучившие его. Он был дома. Теперь нужно было покидать дом.

То, что увидел Витольд, превзошло его ожидания. Снега не было. На дне каменной чаши озера журчала вода: три мощных ключа били из камней полноводными струями. В воздухе пахло весной. Это и впрямь была весна. Бурная, шумная, просто взрыв жизни. Фея лесов пробудилась. На глазах деревья покрывались сочной молодой зеленью, а под ногами зеленел ковёр свежей травы.

Витея села на невысокий плоский валун и жестом пригласила сесть сына. Отшельник Ольд остался стоять чуть позади них.

— Ты принёс жизнь в наш край, — сказала фея спокойно тихим, мелодичным голосом, как будто пропела. — Теперь всё новое. Мне нужно тебе многое рассказать.

Витольд смотрел на фею лесов и слушал. Он пытался вместить в себя мысль, что эта прекрасная женщина — его мать. Но это ему не удавалось. Как можно вместить в себя этот лес, это небо, этот мир? И тем не менее, ощущение глубокого родства с этой женщиной, граничащее с уверенностью, было непоколебимым.

Витея говорила о сельвенах, о Рисли, о том, как они много столетий взращивали землю Пятиречья, ждали, когда придут сыны Энолл-Эрона. Внезапно она остановилась, повернулась к хранителю и улыбнулась, да так, что волна счастья захлестнула Витольда.

— Бедный мой мальчик. Зло Эрсепа Проклятого разлучило нас очень рано, и я не смогла посвятить тебя в наше предание. Тебе трудно всё вместить…

— Не забывай, Витея, — сказал Ольд, — его юные года не пропали даром. Он учился по книгам мудрости сельвенов.

— Я во всём старался слушаться короля Магнуса, — сказал Витольд.

— Это тебя и уберегло. Послушный ученик учится сердцем. А твоё сердце от природы правдивое. У короля Магнуса, наверное, тоже правдивое сердце.

— Этот так, — подтвердил отшельник. — Поэтому ему так тяжело теперь. Ум совратил его, и теперь некогда мудрый король разделён сам в себе.

— Он разделился, когда переступит порог пещеры Рисли. А вернее всего, раньше, когда стал слушать речи Проклятого.

Витольд обернулся и посмотрел на запад. Но кругом стоял пробуждающийся, зеленеющий лес.

— Жаль, — сказал Ольд, — но Тайная башня должна быть разрушена.

— Разрушена? — словно эхо, переспросил хранитель. Всё, что было связано с королём, казалось ему таким далёким. — А как же король?

Фея улыбнулась.

— Я столько проспала, что многого не знаю, и вести вливаются в меня медленно. Но я могу ответить на твой вопрос. Король Магнус сам выбрал свою судьбу. Протянув руку к запретным книгам, он обрёк себя на бесславие. И если хоть толика правды осталась в его сердце, а я уверена в этом, он сам всё понимает. Ты уже наверняка знаешь, что если человек выбрал путь, то должен пройти по нему до конца. Невозможно вернуться, и невозможно свернуть. Первая же развилка будет концом этого пути и началом другого. Не печалься о своём короле, честное сердце не знает смерти. — Фея помолчала и добавила: — Ты увидишь короля, но не сейчас.

— Матушка, — Витольд проговорил это имя с трудом, до того оно было ещё непривычным, — король Магнус всегда искал эликсир бессмертия, но так и не нашёл. Может, его вообще не существует?

Фея опять улыбнулась, но уже иной была эта улыбка.

— Ты задал хороший вопрос, сын. Разговор о смерти — очень важный разговор, потому, что он всегда о жизни. Для жителей Пятиречья смерть — это приобщение к своим предкам, к их славе, к их добрым делам. Человек всю жизнь словно копит добрые дела, благородные и мужественные поступки, и потом, умирая, как бы относит их в общую сокровищницу своих предков. Приходит к ним не с пустыми руками. И с этой точки зрения смерть не только неизбежна, но и необходима.

— Но ведь тут что-то не то! — горячо возразил Витольд. — Почему-то король Магнус хотел победить смерть. Он называл её злом.

— Король Магнус действительно мудр, хотя и слеп. То, что он не приемлет необходимость смерти, говорит о его мудрости, но то, что он запутался во лжи Эрсепа Проклятого, и ищет выхода из неизбежного там, где его нет, говорит о его слепоте. Смерть — зло, как и зло всё неизбежное и необходимое. Благо в свободе. Но свобода для слепца — гибельна, ему не обойтись без поводыря. Я уже говорила, что честное сердце не знает смерти, не боится её, но и не мирится с ней. Тебе нужно знать и то, что жизнь сильнее смерти, потому что жизнь — всё, а смерть — ничто. Это печально, но сыны Энолл-Эрона забыли, откуда взялась смерть и откуда взялась жизнь, они забыли о том, что было от начала. Тебе же, сын мой, дано знать изначальное предание. Но не я открою тебе его, а тот, кто лучше помнит. Вот он уже идёт.

Из пещеры вышел высокий человек. Если можно было бы представить себе всё спокойствие и всю величавость, и в то же время безмерную простоту и мудрость, то человек был полным воплощением всего этого. Седой, с лицом испещренным морщинами, но полным жизни и доброты, — язык не поворачивался назвать его стариком.

Фея поднялась с камня, поднялся и отшельник, они оба склонились в глубоком поклоне. Хранитель тоже поспешил встать. Старик поклонился в ответ, и сел на камень.

Если взгляд матери наполнял Витольда тишиной и миром, то взгляд старика, казалось, поднимал куда-то ввысь, как будто открывал возможность видеть сразу всё.

— Дочь, — сказал старик, — ты хотела, чтобы я рассказал этому юноше о делах изначальных?

Фея лесов улыбалась, она была счастлива.

— Ты думаешь, он готов услышать это?

— Да, — ответила фея.

Старик помолчал.

— Тогда садись рядом со мной, юный хранитель, и слушай.

«Первым Отец призвал Энрога и дал ему имя Энгор Светлый, ибо сказал:

— Ты первый и высокий, в тебе отражено все Мое сияние, ты будешь сопровождать Меня, и будешь глашатаем Моим, и будешь предварять Мои входы и выходы. В уста твои вложу неумолкаемую песнь света и благословлю тебя ткать Небеса из света Моего.

Вторым Отец призвал Эндола и нарек имя ему Эндол Мудрый, ибо сказал:

— Ты второй и пространный, в тебе отражена мудрость Моя, ты будешь художником Моим и устроителем Моим, ибо тебе открыты тайны мудрости Моей. Ты обустроишь Землю и прострешь красоту на лицо её, и будут служителями твоими пастухи всякого живота и блюстители всякого прозябания. Свет старшего брата твоего Энгора Светлого будет с тобой, и да освещает он пути твои и труды твои вечно.

Третьим призвал Отец Энолла и нарек имя ему Энолл Милый, ибо сказал:

— Ты третий и всё завершающий, младший, которому я даю благословение расти, в тебе отражение Моей любви. Братья твои соткут для тебя высоту Небес и созиждут простор Земли, ты же будешь расти и головою своей упираться в Небеса, а ноги твои будут мирно покоиться на Земле.

Свет и мудрость соединишь ты в любви своей, и в тебе упокоится сердце Мое. Братья твои станут учить тебя. Голову твою ты вознесешь в высоту, чтобы познать сияние света брата твоего Энгора Светлого. Ты распрострешь руки свои в ширину, чтобы принять в любви плоды премудрости брата твоего Эндола Мудрого.

И жили братья на великой Горе, Там–Где–Небо–Сходится–С–Землей, в доме Отца своего. И оттуда выходили на работу свою: первый брат Энгор и второй брат Эндол, а третий брат Энолл был еще мал и на работу не выходил.

И ткал Энгор небеса из света, и песнь Отца его была ему челноком. И обустраивал Эндол землю, и мудрость Отца его была ему заступом. Третий же брат Энолл не выходил из дома Отца, из сада прекрасного, где слуги Отца растили его и обучали его, а братья, когда возвращались, рассказывали о трудах своих, и жадно слушал их младший брат. И радовались они, видя юность его, и согревали сердца свои в любви младшего брата своего.

Рос Энолл Милый, и душа его ревновала к трудам братьев его. И просил он Отца своего:

— Отпусти меня с братом моим Энгором, чтобы я помогал ему ткать небеса из чистого света, чтобы я обучился песне его и имел свою долю в небесах мира.

И ответил Отец и сказал ему:

— Сын мой, ты еще мал, юность твоя еще в цвет не вошла. Небеса же весьма высоки, над миром вверху простираются они. Как бы не упасть тебе с высоты небес и не низринуться вниз из-за крайней юности твоей. Песнью брата твоего Энгора небеса стоят, и долю свою ты получишь тогда, когда вырастешь до небес, и доля твоя будет великая.

И снова просил Энолл Отца своего:

— Отпусти меня с братом моим Эндолом, чтобы я помогал ему обустраивать землю и украшать ее мудростью Твоей и имел часть свою на земле.

— Сын мой, ты еще мал, и лета твои не совершенны. Ты еще не напитан светом небес и еще не обучен мудрости, и темна для тебя будет земля, и, сойдя на нее, ты заблудишься. Но когда совершенными станут лета твои, и мудрость в тебе совьет гнездо себе, тогда ты получишь долю свою на земле, и доля твоя будет великая.

И опечалилось лицо Энолла, и сказал он отцу своему:

— Вот брат мой Энгор владеет небесами, и брат мой Эндол владеет землей, а Энолл ничем не владеет.

И ответил Отец и сказал ему:

— Брат твой Энгор не владеет небесами, а ткет их из света моего, и брат твой Эндол не владеет землей, а устраивает и украшает ее моею мудростью. Все труды сыновей — достояние Отца. Имение же Отца наследует сын возлюбленный. Ты еще мал, Энолл, и не можешь вместить, что много у Отца сыновей, а наследник один, и кого благословит Отец, тот и станет наследником имения Отца и трудов сыновей его. Потому пребывай в послушании у Отца своего и в повиновении у братьев своих, доколе не станут совершенными лета твои.

Много вразумлял сына своего любимого Великий Отец, но нетерпение Энолла было велико. В день, когда ушли на работу свою братья его, отправился Энолл за братом своим Энгором, посмотреть, как тот работает. Но не знал он ещё песни Отца, и не смог удержаться в Небесах, и пал на Землю. Но и здесь, не просветив очи свои светом Небес, оказался во мраке и холоде.

Долго блуждал Энолл, не ведая дороги, ничего не различая во мраке необустроенной ещё Земли. Но вот взалкал младший сын великого Отца и захотел вернуться в Отчий Дом. Но во тьме не нашёл дороги. Тогда великий страх напал на него, и побежал он, сам не зная куда, пока не выбился из сил и не упал на землю. Тут великий и горький плач вырвался из его груди.

— Горе мне, всеми покинутому! Кто накормит меня? Кто напоит меня? Кто укроет меня?

И услышала его Земля, и сказала:

— Кто будит меня прежде, чем свет Небес осветит меня?

И отёр Энолл слёзы с глаз своих, и сказал Энолл:

— Это я — сын Великого Отца.

И сказала ему Земля:

— Я знаю сына Великого Отца, и это не ты.

И ответил Земле Энолл:

— Брат мой Эндол украшает и обустраивает тебя.

И ответила Земля Эноллу, и сказала ему:

— Я знаю ваятеля моего, и верно служу ему, и плоды свои, над которыми он трудится, отдаю ему.

И сказал Энолл Земле:

— Дай и мне плодов твоих, которые даёшь ты брату моему Эндолу, ибо ел я в доме Отца моего плоды эти, и были они весьма вкусны.

И ответила Земля Эноллу, и сказала ему:

— Ты не тот, кому я должна давать плоды.

И разгорелось сердце Энолла, и сказал он:

— Тогда силою я возьму плоды твои.

И ответила ему Земля, и сказала:

— Если силою возьмёшь плоды мои, то забудешь себя, кто ты, и откуда пришёл, и куда идёшь. Свет, который знал ты прежде, забудешь, и знать будешь только мой свет.

И сказал Энолл Земле, и ответил ей:

— Каков же твой свет, когда кругом одна тьма?

И ответила ему Земля, и сказала:

— Свет мой — это и есть тьма, которую ты теперь видишь, ибо свет небес не осветил меня. Свет мой — это сон мой и сновидения мои, и они ярки и красочны для тех, кто вкусит плодов моих.

И сказал Энолл Земле:

— Тогда я возьму плодов твоих, чтобы не ходить мне больше во мраке, ибо где Дом Отца моего, я не знаю.

И ответила Эноллу Земля, и сказала:

— Все, кто ест от плодов моих, кроме ваятеля моего, возвращает мне то, что мне принадлежит, ибо всё, что я имею, ему принадлежит, и никому не могу я даром давать ничего моего, ибо всё моё не моё, но ваятеля моего.

И загорелось сердце Энолла, и сказал он:

— Дай мне взаймы плодов твоих и верну тебе, чем хочешь, ибо я очень голоден и жажду.

И сказала Земля Эноллу:

— Плоды мои дадут тебе крепость, дадут тебе жизнь, и детей твоих накормят. Но всё, что моё в тебе, я заберу обратно в положенное время. В оный час ты придёшь ко мне и отдашь мне моё, и я приму тебя. Я накормлю тебя. Я напою тебя. Я тебя укрою. Если ты назовёшь меня матерью своею, то дам тебе, что обещала.

Долго молчал Энолл. Долго думал над тем, что сказала Земля. И наконец так ответил ей:

— Где Дом Отца моего, я не знаю, и света Его я не вижу. А алчба моя со мною, и чрево моё не даёт покоя мне. Я согласен назвать тебя матерью, потому что стал сиротою. Какой же срок ты положишь долгу моему?

И ответила ему Земля, и сказала:

— Плоды мои будут питать и растить тебя, пока не достигнешь ты расцвета сил, и тогда то, что моё, ко мне потянется. Больше и больше тянуться будет, пока всё в тебе не станет моим. И тогда ты придёшь ко мне.

И взял Энолл плодов от земли, и ел их, и насытился, и соком их жажду утолил. И зажёгся свет в глазах его, и увидел он, как красиво кругом. Увидел травы зеленеющие и деревья плодовитые, чистые бурлящие ручьи и тихие глубокие озёра. И увидел Энолл синее небо над головой и солнце, сияющее в высоте. И увидел зверей различных, что живут от плодов Земли. И раскинул Энолл руки свои и воскликнул громким голосом:

— Вот небо над головою моею, и солнце сияет, обогревая всё, вот травы и деревья, и звери лесные, и звери полевые, и птицы над головою моею поют. Это дом мой, и не знаю я другого дома, кроме дома матери моей Земли!

И забыл Энолл дом Великого Отца своего, и братьев своих забыл. И имя своё Энолл-Эрон уже не помнил, а называть себя стал Эйнул — сын Земли. И когда пришло время, состарился Эйнул и вернул тело своё Земле, и дети его также, и дети детей его. И так тянется доныне».

Глава тридцать пятая Ещё один разговор у костра

— Какая тёплая ночь, — сказал принц Корфул, крепче прижимая к себе Аделину.

— Да, — ответила та. — Ты чувствуешь, какой аромат? Наверное, зацвели какие-то лесные цветы.

— Верно. И птицы поют, как весной. Что-то изменилось…

Солнце давно село. Недалеко от места схватки горел костёр. Рассёдланные лошади паслись поодаль. У костра сидели люди и грюнты. Ужинали и разговаривали. Собственно говоря, разговор шёл между грюнтами и до предела удивлённым юным Энтуром. Принц с принцессой в основном слушали, смотрели на огонь, мечтали каждый о своём и о чём-то общем.

— Чудно, — говорил Энтур, чувствуя себя, как во сне. — Как же вы живёте под землёй?

— Наша делает жить хорошо, — отвечал явно польщённый удивлением юноши Унун. Его оба сородича кивали головой:

— Наша делает. Наша делает…

— Нашей не сильно нравится делать гулять под солнцем. Наша не делает любить яркий свет. Но наша делает тосковать, как делают жить большая человеки.

— Да, да, — согласно закивали братья Унуна. — Наша очень делает тосковать.

— Наша делает хотеть быть красивая и большая. Наша сделала узнавать, как хорошо делает быть большая человеки. Моя сделала понимать рисунки смысла. Моя сделала брать большая книга, и делала читать про большая человеки, и очень, очень делала хотеть тоже.

— Ты умеешь читать?! — удивился Энтур. — Кто тебя научил?

— Моя делал учиться сама.

— Сам научился? Но ведь кто-то должен объяснить, как произносятся буквы, как складывать их в слоги. Меня вот дед учил. Ох, и строгий учитель!

Энтур непроизвольно провёл рукой по затылку.

— Моя делала пробираться в один дом. Моя делала очень ти-ихо пробираться. И моя делала смотреть тайно. Там делала жить одна девочка, краси-ивая! — и грюнт умильно вздохнул. — Она делала читать книгу, там делали быть больши-ие рисунки смысла, и моя всё делала видеть и слышать. Потом моя сделала взять одна большая книга и делала читать про человеки сама.

— Рисунки смысла? — переспросил Энтур. — Что это за рисунки? Эта книжка что, с картинками была? Я таких и не видел. Дядя Кронурр рисует отличные рисунки к «Хроникам Ходеров». Но чтобы книжка! Правда, у нас на хуторе книжек немного…

— Не то, не то, — замахал руками Унун. — Рисунки смысла, чтобы делать понимать: «мэ-а», «мэ-а» «мама».

Принц Корфул рассмеялся.

— Думаю, Унун говорит о буквах.

— А-а! Буквы!

— Буквы? — переспросил грюнт.— Бу-уквы, — протяжно произнёс он новое для него слово.

Энтур схватил веточку и принялся увлечённо выводить букву «а» на золе, подальше от огня.

— Эта, эта! — радостно закричал Унун. — Твоя делает рисунки смысла.

Он тоже взял в руки ветку и принялся писать по золе.

— У тебя здорово получается!

Сородичи грюнта заволновались. Они замахали руками, заговорили на совсем уж непонятном наречии. Унун повернулся к ним и что-то стал объяснять. «Буквы, буквы», слышалось в разговоре грюнтов.

Принц Корфул, улыбаясь, посмотрел на Энтура.

— Значит, ты умеешь читать и писать?

— Ага. Дед меня выучил грамоте. А Кронурр учит рисовать.

— Тебя, должно, быть все любят, — сказала принцесса.

— Не знаю…

Энтур залился краской.

— Ты ведь не один внук у Ходера? — поинтересовался принц.

— Нет, не один. Только я самый старший из внуков. У Кронурра сын — мой младший кузен и у тёти Инуи сынишка, но тот совсем маленький. А так у деда одни внучки. У Ходера Младшего четверо, у Рейгона три девчонки…

— Ну и богач твой дедушка, — засмеялась принцесса. — Они, наверное, все красивые?

— Кто? Кузины? Не знаю. Некоторые вредные, некоторые ничего.

— А драться тебя кто учил? — спросил принц.

— Сначала мать, потом все понемногу.

— Удивительная женщина — твоя мать.

Энтур пристально посмотрел на принца и, будто собравшись с духом, спросил:

— А тот человек на холме, которого убили… он что, мой отец?

Принц Корфул весь напрягся. Лицо его стало каменным, а взгляд словно остекленел. Принцесса крепче прижалась к любимому.

— Его звали рыцарь Орс Молчун. Доблестный Орс Озенгорнский. Он был моим наставником, десять лет учил меня рыцарскому искусству.

Корфул помолчал. Потом посмотрел на юношу, и взгляд его смягчился.

— Не знаю, был ли он твоим отцом, он никогда не рассказывал о себе. Его не зря прозвали Молчуном. Он говорил просто, коротко и только по делу. Но твоя мать знала его. Если он твой отец, ты можешь гордиться: в твоих жилах течёт кровь самого благородного и доблестного рыцаря из тех, кого я знал. Мне он был вторым отцом.

Вокруг костра воцарилось молчание. Даже грюнты, почувствовав, видимо, что разговор у людей идёт о чём-то печальном, затихли.

— Мать тоже мне ничего не рассказывала. Я знаю, что она в молодости жила в Оймене, а потом вернулась, а потом родился я.

— Орс спас Филиппа. Там, на холме, нам пришлось жарко. Если бы не вы с матерью, нам бы не устоять.

— Я совсем ничего не знаю, — сказала принцесса Аделина и уткнулась в плечо принца.

— Я всё тебе расскажу, только потом. Ладно?

— Конечно.

Грюнты вдруг вскочили на ноги и крепко сжали в руках секиры.

— Кто-то делает идти! — встревожено прошептал Унун.

Принц и Энтур выхватили мечи, а Аделина вложила стрелу в арбалет.

— Такая бдительность похвальна.

В круге света появился отшельник, а вслед за ним и Витольд. Принцесса положила арбалет и подбежала к хранителю.

— Витольд! Ты цел!

Она сияющим взглядом смотрела на него.

— Как же я рада тебя видеть!

Витольд смеялся, не в силах скрыть радости.

— А уж я-то как рад, ваше высочество!

Принц Корфул положил руку на плечо хранителя.

— Надеюсь, всё хорошо.

— Я ужасно рад, что вы все целы. А что с бароном Квалдуром?

Принц развёл руками.

— Несчастный случай.

К хранителю подошёл Унун и дёрнул его за рукав.

— Твоя делает узнавать мою?

— О достойный сын умелых грюнтов! — обрадовался Витольд. — Моя делает переживать большая радость, что твоя быть тут! Моя делает благодарить твою за помощь! Твоя быть очень смелая и умная!

Казалось, грюнт лопнет от гордости. Он задрал нос, насколько это было возможно, повернулся к собратьям и стал им что-то объяснять. Те приосанились и с благодарностью воззрились на Витольда.

— Моя сделала поверить твоей, — сказал Унун, — и твоя не сделала обмануть мою.

Витольд покачал головой.

— Не уверен, мой храбрый друг.

— Моя делала помогать твоей мно-ого. Твоя делает помнить, что делала обещать?

— Помнить-то моя делает, да только…

Витольд посмотрел на отшельника, и тот, улыбнувшись, кивнул.

— Вот что, — сказал хранитель грюнту, — это человек, который делает знать, где большая колдун есть. Он сделает помогать вашей.

Отшельник рассмеялся и уселся у костра. Вслед за ним уселись и остальные.

— А что с Эслимом? — спросил принц Корфул довольно сурово.

Витольд пожал плечами.

— У каждого своя стезя, — вместо сына проговорил отшельник. — У него был выбор, и он выбрал Даркулон. Наступит день, когда он проклянёт этот выбор. Но нужно, чтобы он прошёл свой путь до конца, как прошёл его барон Квалдур.

Отшельник подбросил в костёр хворосту.

— Скоро утро. Вам нужно будет возвращаться.

Он поднял голову и посмотрел вдаль.

— Взгляните на запад.

Все устремили взгляд туда, куда смотрел отшельник. Там время от времени тускло вспыхивали дальние зарницы.

— Гроза где-то, — сказал Энтур.

— Гроза над Баргорелем, — поправил отшельник.

— Ну да, — подтвердил Витольд, — там же Баргорель.

— Отец! — воскликнула принцесса и вскочила на ноги.

— Да, — будто отвечая ей, проговорил Ольд, — ему сейчас несладко.

— Так это вовсе не гроза? Это сельвены?..

Отшельник покачал головой.

— Хотелось бы мне, чтобы это была очистительная буря.

Он посмотрел на принцессу.

— Садись, дочка, это слишком далеко. Вам предстоит утомительный обратный путь, так что нужно набраться сил. Спите. На заре мы простимся.

Принцесса села, и все стали устраиваться на ночлег. Минут через пять все, кроме Витольда и отшельника, спали.

— Отец, — несколько напряжённо произнёс хранитель; он ещё не привык произносить это слово. — Отец, почему все слушаются твоего голоса, а я нет?

Отшельник Ольд улыбнулся.

— Потому что ты уже вырос.

— Что же, я взрослее их всех?

— В каком-то смысле, да. Сын, ты теперь всё знаешь. Уже нет нужды, чтобы тебя кто-нибудь чему-нибудь учил.

— Да, — согласился Витольд, — но я ещё не прожил это знание.

— Вот и проживай.

Отшельник снова посмотрел на запад.

— В эту ночь решается судьба магической библиотеки.

— Что это означает?

— Если сельвены не добудут её, они её уничтожат.

— А как же король?

— Они уничтожат её вместе с королём Магнусом.

— И ты так спокойно говоришь об этом!

Хранитель вскочил и с такой решимостью обратился к западу, как будто намеревался тотчас же кинуться на помощь своему королю.

— Сядь, сын мой! — неожиданно строго приказал отшельник.

Витольд повиновался.

— Хорошо, что ты предан королю. Меня это радует. Но король Магнус сейчас расплачивается за страшную глупость, которая могла погубить всё Пятиречье. Небу было угодно, чтобы ты оказался вдалеке от этой бесплодной битвы. Эрсеп Проклятый подстроил прекрасную ловушку, в которую угодил король Магнус. Ведь под его руководством Магнус попросту украл библиотеку сельвенов, и разрыв между сельвенами и людьми только усугубился. По плану Эрсепа, Король Магнус должен был вырастить двенадцать магов, воспитанных в благодарности владыке Даркулона, которые заняли бы двенадцать престолов Благословенного Края. И вот тогда в Пятиречье вернулся бы изгнанный отцеубийца и предатель Эрсеп. Вернулся бы, чтобы править, чтобы стать вечным сумрачным властелином мира. И это чуть было не произошло. Разум короля Магнуса был отравлен этими мечтами. Только благородное сердце владыки Норриндола помешало осуществиться этому плану. Честное сердце короля сопротивлялось обольщённому разуму. Из двенадцати учеников Магнуса остался только один, и тот оказался незатронут злом Эрсепа, потому что, как говорится в пророчестве, «рождён от доблести и мудрости». Эрсеп прекрасно знал, кто ты такой. Он рассчитывал извратить сына Витеи, внука самого Рисли. Это было бы поистине чудовищно. Но, на наше счастье, зло хоть и расчётливо, но недальновидно, хоть коварно, но неумно.

— Неужели я — наполовину сельвен? — изумлённо проговорил Витольд.

— Именно это и недооценил Эрсеп Проклятый. Он так и не понял, кто такие сельвены.

— Но я не чувствую в себе ничего от сельвена!

— Погоди, почувствуешь.

— И ещё, я не всё понимаю из того, что ты говоришь, отец! — воскликнул в волнении Витольд.

— Это нестрашно. Постепенно ты всё поймёшь.

— Значит, библиотека была только приманкой? Сама по себе она не является злом?

— Сами по себе вещи не бывают злыми или добрыми. Это мы можем употреблять их во зло или в добро. Я уже говорил королю, что магические сочинения можно прочесть правильно и неправильно. В одном случае они дадут тиранию и насилие над миром, в другом — примирение и настоящую власть.

— Настоящую? — переспросил хранитель.

— Да, есть только одна настоящая власть: это власть любви. Всё другое — насилие. Власть, которую имеют родители над ребёнком, власть, которую имеют супруги друг над другом, власть, которую должно иметь небо над землёй, — это только власть любви.

— Но почему нельзя было записать мудрость сельвенов как-нибудь однозначно?

— Потому что мудрость эта повествует о небесном: о нашем горнем происхождении, о нашем заблуждении и возвращении к Великому Отцу. А люди давно и основательно забыли язык Неба и способны понимать только сложный и противоречивый язык земли. Потому-то истины Неба в книгах Мудрости, которые ты вслед за королём Магнусом называешь магическими сочинениями, написаны языком земли. А чтобы правильно понимать то, что в них говорится на самом деле, нужно долго учиться и не самому, ибо наш ум очень обманчив, а под руководством мудрых наставников. Ими и были сельвены. Они столетиями ждали прихода людей в Благословенный Край. Хранили его, возделывали, создавали книги Мудрости. Но предательство Эрсепа разрушило всё, что они с таким трудом готовили. Люди и сельвены перестали доверять друг другу.

Отшельник помолчал.

— Вообрази теперь, что будет, если книги Мудрости попадут в руки необученных людей. Король Магнус понимал, что с библиотекой обращаться надо очень осторожно. А представь, каких бы дров наломал Эслим!

Витольд поёжился.

— Но почему тогда сам Эрсеп не завладел библиотекой?

— Он ею владел. И довольно долго. Когда же при осаде Эрсепреля он убил своего отца, то был проклят, и ему книги мудрости уже не дадутся. Поэтому он и любит действовать чужими руками. Когда в другой раз подвернулась возможность выкрасть библиотеку, он воспользовался наивностью и страстностью натуры короля Магнуса. Здесь он убивал двух зайцев: через Магнуса он получал доступ к магическим сочинениям и заодно протаптывал себе тропинку в Благословенный край.

— Получается так, что всё моё обучение было неправильным, — сокрушённо проговорил Витольд. — Я читал книги Мудрости неверно.

— Тебе придётся по-новому взглянуть на всё, что ты знаешь. Знание должно переродиться в тебе. Да оно уже начало перерождаться. В тебе есть всё, что нужно знать, и теперь всё это нужно увидеть в новом свете. Поверь, ты не зря стал хранителем библиотеки. И никто с тебя эту обязанность не снимет. Она может лишь несколько измениться. Если сельвены вернут библиотеку, ты останешься её хранителем, но уже в Сельвероне, и будешь учить других правильно её читать.

— Кого, например? — изумился Витольд.

— Например меня, — Ольд тихо рассмеялся. — Ведь отшельники никогда не видели книг Мудрости, и им нужно многому учиться.

— Но разве я смогу?

— Конечно, сможешь, ведь ты будешь не один.

— Так значит, всё в моей жизни предрешено, и я не свободен в выборе судьбы?

— В выборе человек всегда свободен. Только выбирать всегда приходится между правдой и ложью, между светом и тьмой, в конечном счёте, между жизнью и смертью. И смерть выбирает только безумец. А потом, скажи со всей откровенностью, чего ты хочешь больше всего?

— Больше всего я хочу быть…

Витольд рассмеялся и покачал головой.

— Я хочу быть хранителем книг Мудрости.

— Вот видишь. Наше призвание написано в наших сердцах. Нужно только уметь слушать своё сердце и никогда не лгать самому себе. Нам, избранным, это не к лицу.

— Ты говоришь об отшельниках?

— И о них тоже.

— Я думал, что избранный один, о котором говорится в пророчествах. И ты уже не раз намекал, что это… я.

— Не смущайся. Ты понял меня правильно. Избранный один. И избранных много. В пророчествах говорится об избранном для одного очень важного дела. Но в мире дел много, и другие избраны для других дел. Все люди призваны к тому, чтобы знать правду о мире, о человеке, о том, откуда в нас добро и откуда зло. Но эта правда так страшна своей глубиной и величием, что не все хотят её знать. А те, кто хотят знать, становятся избранными, чтобы хранить её. А хранить её можно разными способами. Мы, отшельники, храним традиции союза между людьми и сельвенами и тем самым храним правду о мире, потому что в этом союзе правда. Стражи Пятиречья охраняют мир в Благословенном крае и тем самым тоже хранят правду о мире, потому что в мире правда. Влюблённые хранят свою любовь и тем самым хранят правду о мире, потому что правда в любви. Всё это ты уже знаешь, и я говорю об этом только для того, чтобы эти знания ожили в тебе.

Отшельник замолчал, глядя в огонь.

— Скоро начнёт светать, — сказал Витольд с явным сожалением.

Отшельник улыбнулся сыну и лукаво подмигнул.

— Ты ведь знаешь, что это «скоро» зависит от важности нашей беседы.

Хранитель облегчённо рассмеялся.

— Тогда ещё поговорим, отец?

— Поговорим, сынок…

Глава тридцать шестая Дорога домой

Прощание было недолгим. Солнце едва осветило верхушки деревьев, а всадники уже были в сёдлах. Пешими оставались только грюнты и отшельник Ольд, который держал своего коня под уздцы.

— Ну что, малый народец, — весело сказал отшельник. — Делайте ходить за моей.

Грюнты переглянулись.

— Фея лесов делает приглашать смелые грюнты в Сельверон, — пояснил Ольд.

Грюнты округлили глаза и загомонили о чём-то на своём малопонятном наречии. Наконец Унун вышел вперёд и гордо сказал:

— Наша делает благодарить фея лесов. Наша делает принимать приглашение.

Принц Корфул рассмеялся.

— Я в свою очередь хочу сказать, что грюнт Унун и все его родственники и потомки всегда будут желанными гостями в доме принца Корфула…

— И принцессы Аделины, — добавила принцесса.

— …в благодарность за помощь, оказанную им и его собратьями в битве на опушке Сельверона.

Все смеялись столь добродушно и весело, что грюнтам надоела их напыщенность и они, вдруг встав на руки, принялись бегать друг за другом, болтая в воздухе ногами. Мало кто знает, что таков обычай грюнтов выражать крайнюю радость.

Через полчаса у границы Зачарованного леса было настолько тихо, что из норы у холма вылезла крольчиха со своим выводком и пушистая семейка принялась грызть щавель, в изобилии произрастающий в тех местах.

Путь домой всегда короче, чем путь из дома. Все в отряде Корфула чувствовали это, кроме принцессы. Для неё путь до самого Сельверона прошёл в дремотном оцепенении, и потому всё ей сейчас было в новинку. Это развлекало спутников. Несмотря на то, что ехали быстро, они находили случай сказать Аделине хоть несколько слов о том или другом примечательном месте.

Волчий лог хорошо запомнился принцессе: она не только услышала рассказ, как встретился тут преследователям Одинокий волк, но и стала свидетельницей трогательного прощания волка с Витольдом.

За разговорами всадники не заметили, как стемнело, и Два Холма, о которых принцесса была много наслышана, показались ей двумя чёрными зловещими курганами на фоне багрового, почти потухшего заката. Принц Корфул, оставив своих спутников внизу, въехал на вершину южного холма, где произошла схватка, спешился и постоял некоторое время в безмолвии.

У реки внук Ходера протрубил в сигнальный рог, который всегда носил с собой каждый житель Заречного Хутора. Его зычному сигналу ответили с той стороны, и через четверть часа отряд принца грузился на паром.

Паромом опять правили близнецы. Сторин, более разговорчивый из братьев, любитель лазать по деревьям, рассказал, что вечером вернулись разведчики, которые поведали, что к Лиммруну и впрямь стягивается множество кочевников.

— Отец уже отправил Виллону к Ойменской переправе, чтобы предупредили кого следует.

Всем хотелось поскорей добраться до гостеприимного дома Ходера, потому все мужчины взялись за вёсла, и паром быстро пересёк Вельруну. На другом берегу горел факел, кто-то из большой семьи Ходера встречал путников.

Первым на берег сошёл Энтур, затем Витольд, потом принц и принцесса. Факел держал высокий молодой человек. Стоило ему сделать два шага навстречу, как принцесса узнала своего пажа.

— Филипп! — обрадовалась она.

Аделина потрепала юноше вихры. Тот почтительно, но явно недовольно отстранился.

— Ох, прости! — усмехнулась принцесса. — Ты ведь уже не мой паж, а оруженосец принца.

— Ваше высочество, — раздался поблизости девичий голос.

Аделина обернулась.

— Эльза!

— Ваше высочество! — повторила дочь трактирщика. — Вы живы!..

И девица заревела в три ручья. Принцесса обняла подругу.

— Ну что ты, Эльза. Глупая, теперь всё хорошо, всё прекрасно…

Витольд в это время жал руку Филиппу, принц Корфул легонько похлопывал по спине своего оруженосца.

— Хорошо, что ты такой живучий, дружок, в нашем ратном деле это ценится.

Оруженосец был счастлив, несмотря на то, что рана его сильно болела.

К ним приблизился ещё кто-то с факелом в руке. Энтур тотчас же узнал мать. Он сделал шаг, чтобы обнять ее, но вспомнив в очередной раз, что он взрослый, сдержался.

— С возвращением, сынок, — сказала Эйна. — Ты жив.

У Энтура на языке вертелось столько вопросов к матери и стольким хотелось поделиться, что он даже затрепетал от нетерпения.

— Мама, ты знаешь, я хочу спросить тебя… о том… человеке…

Энтур не договорил. В лице матери, в улыбке, которой она встретила его важный вопрос, было что-то незнакомое, глубокое, пугающее.

— Что с тобой, мама? Ты… что-нибудь случилось?

— Пойдём, — сказала она, и глаза её заблестели. У юноши защемило сердце.

— Дорогие гости, — обратилась Эйна ко всем, — пойдёмте в дом отца моего Ходера, он ждёт вас.

Гости поспешили вслед за Эйной. Эльза никак не могла оторваться от принцессы, но Аделина заметила, что её подруга при всяком удобном случае бросает взгляд на сына оружейника Шеробуса. Подъём с реки закончился, и гости, пройдя распахнутые ворота, подошли к памятному им дому. У крыльца Эйна вручила факел сыну, чтобы тот светил гостям, и первая пошла наверх. Эльза наконец отлепилась от принцессы и, видимо пребывая в блаженной эйфории, не заметила первой ступеньки крыльца. Филипп бросился ей на помощь, но Энтур оказался ближе. Он поддержал девушку и с несколько смущённой усмешкой сказал:

— Осторожнее, девица, в доме Ходера ступеньки крутые.

Эльзу вдруг задела эта «девица». Она сверкнула глазами на Энтура и, сдерживая гнев, тихо проговорила:

— Благодарю вас, юноша. Я, к вашему сведению, не первый день гощу в этом доме!

Энтур смутился. А принцесса Аделина покачала головой и рассмеялась.

Наконец все вошли в дом. В небольшом зале, так же как в прошлый раз, был накрыт стол, за которым собралось, казалось, всё семейство владетеля Заречного Хутора. Витольд насчитал двадцать пять человек, вспомнив, что ещё не подошли с реки близнецы, да к тому же один или два человека из семьи Ходера всегда находились в дозоре.

Когда путники вошли, все поднялись с мест в знак приветствия, а Ходер-старший, добродушно улыбаясь, приветствовал гостей:

— С благополучным возвращением, доблестный принц Корфул, прекрасная принцесса Аделина и все ваши спутники. При других обстоятельствах уместно было бы добавить: «с победой», но, думаю, близнецы поделились с вами тревожными новостями. Боюсь, что ваши приключения — только начало большой беды.

Ходер помолчал.

— Не будем предаваться излишней печали, сегодня всё-таки торжество. Все вы вернулись живыми и почти невредимыми.

Он пристально посмотрел на принцессу Аделину.

— Молва о твоей красоте, прекрасная Аделина, давно дошла до нашего захолустья, и теперь я вижу, что молва эта была не ложна. Ты истинная жемчужина Пятиречья. Не скрою, кое-кто из моих молодых сыновей подумывал съездить на Турнир Короны, но, благодарение Небу, вовремя одумались. Ибо, хотя все они хорошие воины, трудно представить более достойного твоей красоты, чем доблестный Корфул Озенгорнский, а, надеюсь, вскоре и Норриндольский. Для меня большая честь принимать вас в своём доме. Это настоящий праздник.

Гости расселись. Принца и принцессу посадили в центре широкого стола, как раз напротив главы семейства. Ужин проходил довольно тихо. Когда все утолили первый голод, Ходер попросил принца рассказать об их приключениях за рекой. Несмотря на то, что Ходер был, как говорится, «тёртый калач», ему довелось несколько раз крепко удивиться. Разумеется, удивили его не морны, не Эрсеп Проклятый, не волколаки, а грюнты, вставшие на сторону принца, и Одинокий волк. Тут Ходер был просто изумлён. Огорчило его предательство Эслима Мирелла.

Потом поговорили о грядущей войне. Принц Корфул пообещал прислать отряд для охраны хутора. Хозяин поблагодарил его.

— Мы здесь довольно сильны, — сказал он. — Хутор сейчас больше похож на крепость, и мы могли бы долгое время оборонять его, но я хорошо помню последнюю битву за Хутор, когда я лишился родителей и братьев. Тогда отряд одного арлеронского капитана здорово помог нам. Жаль, что он так и не вернулся из последней погони за остатками тыштыронской банды. Эх, безрассудная была погоня.

— Он остался в живых, один из всего отряда, — вдруг сказал Витольд, как-то странно улыбаясь. — Его имя — Ольд.

Ходер и принц с удивлением воззрились на хранителя. За столом прошёл шум.

— Отшельник Ольд?! — спросил Ходер. — Не может быть!

— Да, — подтвердил Витольд. — Отшельник Ольд. Мой отец.

Эта новость повергла всех в совершенное изумление. Впрочем, никто не требовал от хранителя подробностей, только принц Корфул покачал головой, а Ходер заметил:

— Потрясающие вести, потрясающие события. Да, что-то меняется в нашем мире. Что-то новое приходит в него.

Этими словами, заставившими всех задуматься, и закончился ужин.

Принц подошёл к Ходеру Старшему.

— Добрый хозяин, — сказал он, — у меня есть просьба к вам. Чуть свет мы отправимся в путь, но прежде мне хотелось бы проститься с моим другом и покровителем, доблестным рыцарем Орсом.

— Зачем же ждать до утра. Утром у вас не будет времени.

Ходер предложил принцу следовать за ним. Принцесса и Витольд тоже присоединились. Но, к удивлению Корфула, Ходер повёл их не на улицу, а вглубь дома по какому-то тёмному коридору. В конце его хозяин толкнул дверь, и они вошли в небольшую комнату, в которой у стены стояла узкая кровать. На этой кровати лежал человек, точнее полулежал, откинувшись спиной на свёрнутый тюфяк. Горел небольшой светильник. У изголовья стоял юноша, а слева на скамейке сидела женщина. Лежащий посмотрел на принца, и на его бескровных губах обозначилась слабая улыбка.

— Орс!!! — вырвался у Корфула сдавленный крик.

Витольд выглянул из-за плеча принца.

— Точно, Орс, — подтвердил он.

— Орс! — снова выпалил принц, — Ты жив! Старина Орс!

И только тут он понял, что стоящий юноша — это Энтур, а женщина — Эйна.

— Жив, ваше высочество, — тихо проговорил рыцарь. — Как же мне было умереть, когда я нашёл свою Эйну.

— А я уже тебя оплакал. А ты… ты…

— Ну значит, мне теперь жить и жить, ваше высочество.

Он помолчал, набираясь сил.

— Вы освободили её, ваше высочество? — спросил Орс.

— Да, дружище, вот она.

И принц вывел вперёд Аделину.

— Вы действительно очень красивы, принцесса. Именно такой и должна быть супруга моего принца.

Орс повернул голову к дочери Ходера.

— А это моя Эйна. Это она не дала мне умереть. Он вернула меня назад с бесконечной тёмной дороги.

Потом рыцарь поднял глаза кверху.

— А это мой сын.

Принц рассмеялся.

— Отличный парень, Орс. Я видел его в деле. Он дрался вместе с нами против морнов и волколаков. Хороший воин. Теперь есть кому довести его обучение до конца, чтобы он получил шпоры, которых безусловно заслуживает.

— Спасибо, ваше высочество.

У Орса заблестели глаза.

— Я ведь ничего не знал. Нас тогда в Оймене подняли по тревоге. На Пограничных Увалах произошло нападение. Чуть не погиб король Магнус. Государь, ваш отец, тогда пришёл ему на выручку. Это было в год вашего рождения, принцесса. В Оймен я вернулся только через полгода. Эйны уже не было, а этот мерзавец Лай, у которого она работала, ничего мне не сказал.

Витольд, слыша это, понимающе покачал головой.

— У него на вас большой зуб, и я догадываюсь почему.

Орс тихо засмеялся.

— Ещё бы, Эйна дала ему такую отставку!..

Орс и Эйна долго смотрели друг на друга взглядами полными нежности. Наконец Орс повернулся к принцу.

— Теперь всё будет по-другому. Вы заметили, ваше высочество, что я болтаю без умолку?

— Ещё бы! — засмеялся принц. — Я не узнаю Орса Молчуна.

— Орс молчал от горя. Теперь он счастлив.

Немного помолчали.

— С рассветом нам в путь. В Баргореле неспокойно.

— Езжайте, ваше высочество, не задерживайтесь. Как только встану на ноги, я присоединюсь к вам.

Он посмотрел на Эйну.

— Мы все присоединимся к вам. Мы теперь ни за что не расстанемся.

***

Через Пустошь отряд принца, как и в прошлый раз, вёл Ходер младший, только теперь с ним был его сын.

— Доеду с вами до Оймена, — сказал он, когда они выезжали, — надо кое-что купить.

Всех эта унылая дорога радовала: ведь она вела домой. Только сокол Фьют, который снова занял место на плече хозяина, мрачно оглядывал места, где был ранен. Накануне ночью в доме Ходера он не слишком приветливо встретил Витольда. Когда тот протянул руку, Фьют не удержался, чтобы не клюнуть хозяина, не больно, но чувствительно, чтобы знал, как бросать друзей. Теперь обида была забыта.

Филипп быстро оправился от раны и, хотя ощущал постоянную боль в боку, настоял, чтобы его взяли в Баргорель.

— Я ведь, ваше высочество, ваш оруженосец, — говорил он принцу, седлая своего трофейного коня.

Против такого Корфулу возразить было не чем.

Теперь Филипп вознамерился выспросить у Витольда (он боялся беспокоить своего хозяина) решительно всё, что произошло в его отсутствие.

— Филипп, — изумился хранитель, — ты что, не слышал вчера рассказа принца?

— Слышал, конечно, но всё-таки, неужели волк прямо говорил с вами? А Энтур — молодец. Он всего-то года на два меня старше, а уже… Я бы, наверное, тоже испугался драться с морнами. А волков бы я не испугался, что я, волков не видел?! Правда, принц говорил, их было много. А коротышка-то этот молодец! Как это он так быстро попал к Сельверону? Что, у них есть прямые подземные ходы?

— Филипп! — взмолился принц, который ехал поблизости. — Помолчи хоть немного! Сделай милость!

Витольд же только улыбнулся.

— Да я что, — ничуть не смутившись, отозвался оруженосец. — Я и помолчать могу. Только ведь интересно.

К переправе они подъехали за полдень, а ещё через два часа въехали в Оймен. Город выглядел так же, да и что могло измениться в нём за три дня? Разве что уже все говорили о предстоящей войне, и торговля шла куда лучше.

Задерживаться в городе было незачем, и отряд принца, простившись с Ходером младшим и его сыном, поскакал дальше. Перед закатом остановились на небольшой привал, а потом ехали всю ночь. И только на рассвете следующего дня пересекли Гестерун. Впереди рядом с принцем ехал Витольд. Он смотрел на знакомый пейзаж совсем новыми глазами, и, видимо от этого, ему казалось, что он не был в родном городе целую вечность. На Эртовом мосту стоял усиленный отряд охраны. Путников не останавливали, напротив, узнав принцессу, хранителя и победителя Турнира Короны принца Корфула, отдавали им честь. Съехав с моста и повернув на юг, путники увидели Баргорель.

У стен города был разбит огромный военный лагерь. На подъезде к Северным воротам отряду принца все-таки пришлось остановиться. Их встретил капитан Генхор. Всадники спешились.

— С возвращением, ваше высочество.

Генхор поклонился принцессе.

— Рад приветствовать и вас, принц, и вас, господин хранитель.

— А уж как мы рады видеть вас, дорогой Генхор, — отвечал принц. — С радостью передаю вам привет от вашего отца, братьев и сестёр, а заодно от племянников и племянниц. Вряд ли кто во всех двенадцати королевствах может похвастаться такой роднёй!

Витольд во время этого приветствия смотрел на город, как будто не узнавал его.

— Где король? — спросил он.

— Что с отцом? — одновременно с Витольдом спросила принцесса.

Капитан опустил голову и вздохнул.

— Короля нет, ваше высочество.

Принц Корфул поддержал Аделину. Но девушка быстро овладела собой.

— Как это произошло?

— Да всё было тихо, ваше высочество. Сколько мы ни высылали разведчиков, никакого врага не было замечено, только тыштыронцы собирались за Лиммруном. Армия Озенгорна разбила лагерь под стенами города. Посты удвоили. Мы предлагали отменить осадное положение, но король оставил свой приказ в силе. Он был очень странным. Не стал встречаться с королём Эркором. А предыдущей ночью… Серебристые мерцающие огни. Они окружили весь город, а потом поднялись в воздух и слились в одно мерцающее облако. Мы пытались стрелять из луков, но стрелы, не долетев до облака, падали, словно потеряв силу. Облако окутало Тайную башню, и над ней засверкали молнии. Было непонятно, то ли из облака бьют молнии, то ли из башни. Это было похоже на страшную грозу, только на небе не было ни одного облачка. Башня рушилась на глазах, и к утру были одни развалины.

Принцесса не выдержала: повернулась в Корфулу и уткнулась в его грудь.

— Больше никаких разрушений не было, — продолжал Генхор. — Никто не погиб. Король задолго до этого удалил всех из башни, да и из дворца велел всем уходить. Он остался там только с Голем.

Капитан помолчал.

— Есть ещё новости. Сегодня ночью тыштыронцы перешли Лиммрун. Сейчас они штурмуют крепости на Пограничных Увалах, а их войска всё ещё продолжают переправляться через Рубежную. Говорят, их ведёт сам правитель Симур-Кумар.

— Я вижу, здесь не только армия моего отца, — сказал принц Корфул.

— Да, вчера подошли армии Оррнея, Пирригорна и Юстереля. Сегодня мы ждём подхода Валезии и Арлерона. Армии Реневиля и Традосса немного припозднятся. Вечером прибудет верховный король Уттер.

— Будет военный совет? — спросил принц. Он вдруг почувствовал себя ужасно усталым. — Кто правит замком и городом?

— Маршал Решш.

— Где мои фрейлины? — спросила немного дрожащим голосом Аделина.

— Сейчас в замке. Там же и маршал Решш.

— Адель, — обратился принц к принцессе. — Тебе нужно отдохнуть. Я провожу тебя во дворец, а потом вернусь повидаться с отцом.

— Тебе тоже нужно отдохнуть, — возразила Аделина. — Тем более, что вечером военный совет. Пойдём вместе к королю Эркору, а потом во дворец. Там найдётся и для тебя опочивальня.

Принц улыбнулся.

— Любовь моя, мне ещё нет места в твоём дворце.

— Ну тогда ввиду чрезвычайных событий нужно как можно скорее сыграть нашу свадьбу. А теперь мы простимся. Не провожай меня, это сделает Витольд.

Принц Корфул нежно поцеловал Аделине руку.

— Мы прощаемся до совета.

— До вечера.

Принцесса и Витольд снова сели на коней. Филипп и Эльза последовали за ними. Генхор вернулся к своему караульному отряду, а принц Корфул направился в шатёр короля Эркора Озенгорнского.

***

На одной из улиц города Витольд и принцесса простились с Филиппом и Эльзой и направились к замку. Без Тайной башни он выглядел изувеченным. У дворца нёс караул отряд стражников. Они отсалютовали принцессе и хранителю. Один из них чем-то привлёк внимание принцессы.

— Крепль? — удивилась она. — Капитан Крепль?

Стражник улыбнулся.

— Крепль, ваше высочество, но уже не капитан. Обычный стражник.

— Как же так?

— После вашего бегства король разжаловал меня. Это он успел сделать, прежде чем запереться в башне. Хорошо, я хоть не лишился головы.

— Бедный капитан. Простите меня, ведь я… я была такой глупой! Вы, должно быть, страшно сердитесь на меня, на Катену…

— Да и я был порядочным дураком, — вдруг сказал Витольд. — Мне бы остановить вас тогда, ведь я мог.

— Нет. Не сержусь, — сказал Крепль. — Сначала было сердился, а потом перестал. Катена мне всё рассказала, и я подумал, что так даже и лучше. Если бы я всё узнал сразу, то не знал бы, как поступить: потому что не смог бы выдать Катену и вас, а с другой стороны, не смог бы нарушить присягу. А теперь… Да что там говорить. Мой отец не уставал повторять: мужчины гибнут или от меча, или от женщины, но слава в любом случае бывает только от доблести.

— И вы доказали свою доблесть верностью, — сказала принцесса. — Я обязательно вознагражу вас. Завтра же вы снова будете капитаном.

— Я уже вознаграждён, ваше высочество, — Катена пообещала выйти за меня.

— Правда? — принцесса так и просияла.

— Только это тайна. Жаль, что из-за войны придётся отложить свадьбу.

— Это мы ещё посмотрим.

Видно, кто-то из окна высмотрел принцессу, поскольку на крыльцо выбежали Катена и Нелена.

— Ваше высочество! Ваше высочество! — наперебой кричали обе фрейлины, прыгая по ступеням.

Витольд отступил, давая возможность девушкам насладиться радостью встречи. А потом и вовсе пошёл прочь. Его манили развалины Тайной башни.

***

Когда принцесса и хранитель отправились к замку, Эльза посмотрела на Филиппа и сказала:

— Надо показаться домой.

Филипп призадумался.

— Что, испугался, храбрец? — засмеялась Эльза. — Ничего, хочешь, я поеду с тобой? Мы уже не дети. Ты оруженосец принца Корфула, а я, можно сказать, фрейлина принцессы Аделины.

— Давай сначала зайдём к твоему отцу в трактир.

— Давай.

Город, казалось, обезлюдел. То ли оттого, что молодым людям помнился наводнённый гостями Баргорель в дни Турнира Короны, то ли и впрямь народ из города куда-то подевался. У трактира не было привычной сутолоки, малолюдно было и внутри. Филипп тотчас же увидел свого отца, мастера Шеробуса. Он сидел у большого окна за столом. Но первым молодых людей увидел трактирщик Хэмм, он привык сразу замечать каждого входящего.

— Эльза! — воскликнул он. — Девочка моя!

Он кинулся к дочери, но вдруг остановился в трех шагах от нее. Безудержная радость сменилась родительским негодованием.

— Где ты пропадала?! А? Что ты, негодница такая, делаешь со своим отцом?!

— Отец! — с дрожью в голосе, но твёрдо заговорила Эльза. — Не смей на меня кричать! Нас с принцессой похитили. Нас стерегли мертвецы. Я пыталась бежать, и подо мной подстрелили лошадь, я выхаживала раненого Филиппа… Так что не смей на меня кричать!.. Пожалуйста.

Эльза сделала те три шага, которые не смог сделать Хэмм, и, заплакав, прижалась к отцу.

Услышав первый возглас Хэмма, мастер Шеробус обернулся и увидел Филиппа. Оружейных дел мастер был куда сдержанней своего кума. Он всего лишь пристально посмотрел на сына и отвернулся. Филипп на ватных ногах подошёл поближе.

— Нагулялся? — не оборачиваясь, спросил Шеробус.

Филипп хотел было сесть рядом, тем более что за дорогу его сильно растрясло и рана болела нестерпимо. Но он не посмел.

— Что молчишь? — так же, не оборачиваясь, спросил отец, а потом добавил: — Ты хоть бы мать пожалел.

— А что с мамой? — встрепенулся Филипп.

— Все глаза себе выплакала. Паршивец.

— Пап, я приехал ненадолго. Я теперь оруженосец принца Корфула.

Шеробус повернулся и посмотрел на сына.

— Правда, — широко улыбнулся Филипп. — Я был за рекой, в погоне, в сражении.

— И что? Мне теперь аплодировать прикажешь?

Шеробус поднялся.

— Ладно, мне пора в кузницу, — глухо сказал он, — работы очень много. Война скоро, оруженосец.

Он постоял несколько мгновений, будто чего-то ожидая, и, надев шапку, вышел из трактира.

— Эх, детки, детки, — покачал головой Хэмм.

— Мы не дети, отец! — возмутилась Эльза, но тут же сообразила, что сказала это совершенно по-детски, и рассмеялась.

Рассмеялся и Хэмм.

— Да уж что теперь. Поди, голодные как волки.

— Ещё бы! А Филипп ещё и ранен. Ему нужно силы набираться.

Трактирщик засуетился.

— Ну давайте, садитесь скорее.

Он потрепал Филиппа по вихрам.

— Ничего, сынок, всё образуется. Ему надо прийти в себя. Папаша твой очень гордый, а ты возьми да и убеги из дома. Каково ему? Знаешь, как он переживал! Тут у нас такие слухи ходили…

Хэмм принялся кормить детей с такой заботой, что через четверть часа Филипп почувствовал, что скоро лопнет.

Глава тридцать сельмая Баргорель без короля

Принц Корфул проснулся оттого, что полог палатки, в которой он спал, шумно распахнулся. Было темно, только дальняя стенка шатра тускло светилась красным светом, должно быть, в той стороне горел сторожевой костёр. Он вскочил на ноги и увидел входящего воина с факелом в руке.

— Ваше высочество, через полчаса начнётся Военный совет. Верховный король Уттер прибыл в лагерь.

— Хорошо, — сказал принц. — Оставь огонь.

Воин воткнул факел в держатель, укреплённый на шесте палатки, и удалился. Принц чувствовал, что всё тело его гудит, но голова была ясной. Он встал, нехитрыми упражнениями размял тело. Потом умылся, оделся и поспешил на совет.

В большом шатре, который вырос у самого рва справа от Северных ворот, собрались представители всех двенадцати королевств. В основном это были короли, а те из правителей, кто не смог возглавить свои армии, послали старших сыновей-принцев. В первую очередь это относилось к королям Ирри-Корна и Ильтеи. Они руководили обороной своих королевств, поскольку, как стало известно, тыштыронцы вторглись в Пятиречье и с юга: в Ирри-Корнскую долину и через Дельту.

Это всё рассказал членам совета верховный король Уттер Туллонский. Он же и огласил имена членов совета.

— Поскольку я несу на себе почётное бремя верховного короля Содружества, армию Туллона представляет мой сын принц Каспер. От Арлерона на совет прибыл принц Губбер, от Юстереля — король Крост, от Валезии — принц Виллонт, от Пирригорна — король Кролл, от Озенгорна — король Эркор, от Оррнея — король Эйен, от Ильтеи — принц Марн, от Ирри-Корна — принц Лорен, от Реневиля — король Нортук, от Традосского герцогства — принц Кронт, а от Норриндола… — верховный король оглядел присутствующих, — ввиду гибели короля Магнуса, на совет призван маршал Решш как градоправитель и…

— Принцесса Аделина, — послышался голос входящей в шатёр принцессы.

Верховный король Уттер усмехнулся.

— Не часто встретишь на военном совете женщину. Но, пожалуй, ты права, принцесса. Что же касается призванного на совет принца Корфула Озенгорнского, то, насколько нам стало известно, одной ногой он стоит уже в Норриндоле, другой ещё в Озенгорне.

Члены совета одобрительно засмеялись.

— Мой сын, брат Уттер, пока ещё принц Озенгорна, — заметил король Эркор.

— Однако маршал Решш и другие члены королевского совета Норриндола подтвердили последнюю волю короля Магнуса, о том, что он отдаёт свою дочь принцу Корфулу. Ввиду чрезвычайности обстоятельств, думаю, мы уладим это дело до завтрашнего вечера. А теперь, когда все в сборе, думаю, пора начать совет.

Совет затянулся за полночь, и на нём были распределены силы для противостояния тыштыронцам. Часть армий вышла из лагеря уже этой ночью, а часть должна была отправиться на рассвете. Свадьба принцессы Аделины и принца Корфула была назначена на следующий день, чему оба были несказанно рады. Огорчало принцессу лишь то, что через день после свадьбы принцу Корфулу надлежало присоединиться к армии Норриндола на Пограничных Увалах. Коронацию решено было отложить до окончания войны. Однако к самому концу совета объявился Витольд и принёс весть, которая откладывала коронацию принца Корфула на неопределённый срок.

Всё утро хранитель провёл на развалинах Тайной башни.

— Мне хотелось найти хоть какую-нибудь зацепку, чтобы понять, что же там произошло. Но всё было тщетно, — сказал Витольд. — И вот вдруг на одном огромном камне, части стены, я заметил надпись. Я несколько раз обошёл развалины и, кажется, облазил всё, но этой надписи не было. Когда я пригляделся к ней, то понял, что её и не должно было быть прежде. Она светилась, точнее, горела. Это были огненные буквы. Из всех, кого я знаю, только король Магнус мог писать ими на расстоянии. На очень большом расстоянии. Надпись гласила: «Найди её и верни владельцам». Буквы были видны около минуты, а потом потухли.

— И что это по-твоему означает? — спросил верховный король.

— Думаю, речь идёт о магической библиотеке короля Магнуса. И писал на камне сам король. Он не погиб.

Члены совета зашумели.

— Подождите, братья короли! — возвысил голос король Эркор. — Но разве сельвены не могли написать эти слова? Ведь, насколько я понимаю, именно они появились со своим неведомым оружием и разрушили башню.

— Это верно, ваше величество, — согласился Витольд. — Но это ещё не все новости. Один из стражников дворцового гарнизона, имя которого я поклялся не называть, рассказал, что вечером накануне прошлой грозовой ночи он помогал королю и Голю погрузить на небольшой баркас, что стоял у тайного причала семь тяжёлых сундуков, и человек, которого он прежде никогда не видел, похожий на жителя Дельты, отплыл с этим грузом вниз по реке. В сундуках могла быть только библиотека. Я знаю эти сундуки.

— А что это за тайный причал? — спросил верховный король.

— Из подземелья башни к реке вёл подземный ход. Под самым утёсом Барга есть грот, в котором и был оборудован тайный причал, через него можно было в случае надобности эвакуировать жителей дворца. Этот стражник сказал, что король велел приготовить там ещё одну лодку с запасом еды и тёплыми походными одеялами. Я, конечно, сплавал к этому гроту. Лодки там нет. Подземный ход наполовину завален обрушившейся башней.

— Значит вы, господин хранитель, полагаете, что король Магнус покинул башню до её разрушения?

— Это не исключено.

— И где он может быть сейчас?

Витольд пожал плечами.

— Я хранитель библиотеки, и мой долг найти её, тем более, что это воля короля. Так что я отправляюсь на поиски магических сочинений и самого государя.

— Вам нужны люди?

— Нет.

— Хорошо, — заключил верховный король Уттер. — Всё это очень странно. Но сейчас у нас есть более важные дела. Когда мы отбросим Симура за реку, мы вернёмся к этим загадочным событиям, тем более что к тому времени, возможно, появятся сведения о брате нашем короле Магнусе. Но не только одни печали и тревоги выпали на нашу долю в эти дни, — возвысил голос верховный король и поднялся с кресла. — Завтра поутру принц Корфул Озенгорнский и принцесса Аделина Норриндольская сочетаются браком. Да послужит этот союз двух царствующих домов в годину испытаний символом нашего несокрушимого единства. До возвращения короля Магнуса принц Корфул, станет правящим принцем Норриндола, во всём равный братьям королям, кроме звания.

Тем и закончился военный совет. Принцесса отправилась во дворец, а Витольд остался в лагере.

— Всё равно, — сказал он Аделине, — покои мои разрушены. Завтра, после вашей свадьбы, я ухожу.

— Не говори так, Витольд, — взволновалась Аделина. — мы столько испытали за последнее время и неужели вот так расстанемся?

— Испытания эти, Адель, навеки отделили нас от нашей юности. Мы повзрослели, и у каждого своя стезя. А я… я узнал о своём призвании и избрании, и теперь мне предстоит много трудов. Всё изменилось за последние дни. Но не надо огорчаться, ваше высочество, все эти изменения к лучшему. Мы обязательно увидимся. Думаю, в своих скитаниях мне не раз придётся попросить у вас приюта.

— Ты всегда можешь на это рассчитывать, Витольд. Наш дом всегда будет открыт для тебя.

На том и расстались до утра. Витольд нашёл место для ночлега в палатке принца Корфула. И, в отличие от взволнованного жениха, долго грезившего предстоящей свадьбой, быстро уснул, тем более что не сомкнул глаз с самого Заречного хутора.

Сон хранителя был тяжёлым. Ему снилась вода, много воды, огромная полноводная река, и он двигался по ней в узком челне и в то же время как будто летел над водой, так что речная рябь мелькала перед его глазами. Вдруг он увидел полуутопленную книгу, потом другую, третью. Книг становилось всё больше, некоторые из них медленно опускались в тёмную водную глубь, некоторые уже утонули. Витольд понимал, что нужно их собрать, пока все не пропали, но течение несло чёлн всё дальше, и юноша ничего не мог с этим поделать. Вскоре его вынесло на пустынный берег, плоский и ровный до самого горизонта. Витольд увидел впереди две фигуры, они двигались от него, они уходили. Один был высокий, седовласый, в буром дорожном плаще, другой, согнутый в пояснице, подволакивая ногу, спешил за первым. Витольд сразу узнал короля и его верного шута? Радость переполнила хранителя и толкнула вперёд. Но внезапно между ним и королём Магнусом загорелись огненные буквы: «Найди её и отдай владельцам!» Буквы разгорались всё сильнее, и вот уже стена огня встала между хранителем и его государем.

Витольд открыл глаза. Палатка была залита солнечным светом.

— Вставай, друг мой, — сказал ему улыбающийся принц. — Пойдём, будешь свидетелем моего счастья.

Странной была эта свадьба. Ни на одной не было столько королей и принцев, но ни над одной не нависало столько тревоги. Ни на одной королевской свадьбе не было у жениха и невесты столько счастливых друзей, но также ни на одной из свадеб не было столь печальной невесты, вчера потерявшей отца, а назавтра вынужденной расстаться с супругом, уходившим на войну. И тем не менее свадьба удалась. Она проходила под музыку искуснейших музыкантов Баргореля и под грохот сапог уходивших на войну армий.

После торжеств Витольд простился с женихом и невестой.

— Я всегда буду помнить тот обетный кубок, — сказал принц Корфул, — который мы выпили с тобой в этом городе. Кубок нашей дружбы, которую ты потом достойно явил делом. Благодарю тебя, мой друг. Где бы ты ни был, не забывай, Баргорель — твой дом.

Принцесса настояла, чтобы Витольд оставил у себя королевский перстень, как память о короле Магнусе и знак того, что он всё ещё остаётся на службе у короля Норриндола.

Остаток дня и ночь принц и принцесса провели вдвоём, и никто не смел их тревожить. Наутро правящий принц Корфул Норриндольский со своим новым оруженосцем Филиппом Шеробусом повёл армию королевства к Пограничным Увалам. Днём ранее большой отряд норриндольской армии отправился на охрану Оймена и Заречни, и повёл его капитан Генхор, третий сын Ходера старшего, владетеля Заречного хутора.

Принцесса Аделина не обрядилась в мужское платье, как предсказывали некоторые злые языки, и не последовала за мужем на войну, а осталась управлять городом в окружении своих фрейлин, число которых возросло: Эльза сразу же после свадьбы принцессы перебралась во дворец. Трактирщик Хэмм очень этим гордился и подумывал, не переименовать ли ему трактир, да так и не придумал подходящего названия. А мастер Шеробус не примирился со сыном. Он безвылазно работал в своей мастерской, изготовляя с подмастерьями прекрасное оружие, не без помощи которого армии Содружества Двенадцати Королевств отбросили за Пограничную реку и разбили наголову армию Симура, предводителя кочевников-тыштыронцев.