Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 5

А.И. Логинов Департамент полиции против религиозно-политического сепаратизма и революционного движения в Российской империи в конце XIX – начале ХХ вв

Традиционно основное внимание исследователей сосредотачивается на фактической стороне деятельности органов государственной безопасности Российской империи – оперативно-розыскной работе лиц, представлявших опасность для государства, проведении спецопераций, предотвращении и ликвидации последствий терактов, следственной и превентивной работе и т. п. Но особую актуальность имеет изучение аналитической деятельности Департамента полиции (ДП) МВД, что во многом определяло практическую деятельность его структурных подразделений не только в различных уголках России, но и за рубежом.

В документах Департамента полиции 1903–1914 гг. выделяется три наиболее тревожных направления – активизация в России движения «революционного социализма», разведывательной работы других государств и религиозно-просветительской деятельности организаций неправославного толка.

Сконцентрируем внимание на идеологических антиподах российского царизма, нашедших формальное отражение в религиозной плоскости – деятельности сионистов и римско-католической церкви.

Деятельность ДП против религиозного сепаратизма в контексте революционного движения в Российской империи в конце XIX – начале ХХ вв. является крайне поучительной, но не в полной мере изученной темой. Следует отметить необходимость комплексного подхода для рассмотрения этого вопроса, введение в оборот ранее неизвестных архивных документов, а также дополнительную трактовку, под новым углом зрения, уже известной исторической информации.

В записке, поданной Николаю I в 1835 г., вскоре после издания нового «Положения о евреях», прямо указывалось на угрозу появления опасного «самозванца», «нового Бар-Кохбы», способного поднять еврейский народ на открытое выступление против имперской власти. Источником потенциальной опасности в проекте объявлялась хасидская среда. Капитану Корпуса жандармов А. Васильеву, состоявшем «для особых поручений» при А.Х. Бенкендорфе и являвшимся автором записки на имя императора, была очевидной потенциальная опасность еврейского заговора и еврейского бунта. По мнению Васильева, вместо того, чтобы потакать «преступной» деятельности цадиков, российская власть должна была объявить их фактически «вне закона». Каждый из цадиков мог «подстрекать народ на противоборство правительству». Он предлагал легализовать уже существующие еврейские «тайные общества», учредив «Бевсдины» (раввинские суды)[1].

Слово «хуссид» («хасид»), по мнению капитана Васильева, означало «почти то же, что иллюминат», что в российском политическом словаре обозначало масонскую организацию, которая ставила перед собой целью захват власти в ряде государств[2]. Примечательно, что характеристика хасидов как еврейских «иллюминатов» присутствовала и в «Мнении о евреях» Г.Р. Державина, который указывал на опасность идеи централизации управления евреями[3].

Во второй половине XIX в. предметом тревоги и розыскной заботы МВД стало движение жидовствующих, активно распространявшееся среди русского крестьянства центральных черноземных губерний России[4].

Таким образом, можно утверждать, что органы государственной безопасности Российской империи имели длительные традиции настороженного восприятия идеолого-просветительской деятельности еврейских раввинов. После раздела Речи Посполитой сотни тысяч польских евреев оказались под российской юрисдикцией, хотя до этого русская территория была для них практически закрыта.

Поступательный рост революционного движения в Российской империи, наметившийся уже в конце 1840-х гг., выдвинул на одну из ведущих ролей поляков католического вероисповедания и евреев, традиционно исповедовавших иудаизм. В разной степени это нашло отражение в работах прошлых лет, предназначенных для обучения и сотрудников Департамента полиции, и для практического применения ими информации. Это работы А.П. Малышевского, С.С. Татищева, Н.Н. Голицына, А.А. Лопухина, Е.К. Климовича, Ф.С. Рожанова[5].

При этом надо учитывать взаимопроникающее влияние революционных идей с политическими идеями, основанными на религиозном фундаменте. Так, П.А. Кропоткин отмечал в статье «Ещё об анархизме и сионизме», вышедшей в свет в 1900 г., положительное влияние идей сионизма и «еврейской пропаганды» в развитии российского революционного движения[6].

В 1896 г. в Вене вышла в свет небольшая брошюра Т. Герцля под названием «Еврейское государство». В своём произведении Герцль поднимал вопрос о восстановлении еврейского государства на территории Аргентины и Палестины как исторической родины Израиля. На призыв Герцля отозвалось рассеянное по миру еврейство, объединенное этой идей – сионисты.

В 1897 г. был основан Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России – Бунд. Это была социал-демократическая организация, объединявшая еврейских рабочих и ремесленников западных областей Российской империи. Бунд выступал за национально-культурную автономию для еврейского населения западных регионов Российской империи, поддерживал развитие культуры на языке идиш и создание самостоятельной светской системы просвещения евреев. Фактически Бунд являлся сепаратистским движением. Организация активно включилась в политическую борьбу и имела автономию в Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), преимущественно стояла на позициях меньшевиков.

Книга Т. Герцля

Подобные идеи не могли не вызвать обеспокоенность Департамента полиции. В 1903 г. в печати появилась записка за подписью его директора А.А. Лопухина «Сионизм»[7]. Структура, отвечающая за безопасность государства, и её аналитики справедливо увидели в этих идеях угрозу для государственного устройства Российской империи. Требовалось не только усиление агентурной работы, но и использование новых методов.

В общественном мнении прочно укоренилось точка зрения о косвенном влиянии Департамента полиции на организацию еврейских погромов. Необходимо отметить, что в подобных действиях была своя логика. Охранители исходили из необходимости ослабления сионистских идей и их распространения. Традиционно обыгрывался и религиозный фактор в противостоянии иудеев православию. Всё вместе это влияло на смещение негативного восприятия деятельности царского правительства Николая II в сторону революционеров и еврейства, служившего питательной средой для значительной части деятелей революционного движения.

Значительный удельный вес ориентировок на лиц еврейской национальности в документах 1890-х – первой половины 1910-х гг. не является секретом для исследователей. У автора на основе работы с архивными документами сложилось мнение, что эта доля никогда не была меньше 30 %, а в некоторых случаях могла достигать 50 %. Так, в циркуляре Департамента полиции № 139 от 12 февраля 1911 г. об особо опасных террористах из среды социалистов-революционеров и анархо-коммунистов за границей, которые могут осуществить террористические акты первостепенной важности на территории Российской империи в самое ближайшее время, из списка в 33 человека 15 (45 %) являлись евреями, при том, что пять человек из общего числа были неизвестны полиции и фигурировали под кличками[8].

Резкий рост еврейских погромов в период Первой русской революции по сравнению с 1890-и гг., а также появление на российском политическом горизонте как самостоятельной силы черносотенцев, наводит на закономерные размышления.

В 1905 г. произошли 24 погрома за пределами черты оседлости, но они были направлены против революционеров, а не евреев, которых во внутренних губерниях России было немного, так как миграционный процесс из западных губерний только начинался.

Заметим, что представители евреев из числа революционеров оказывали и вооруженное сопротивление погромам. Так, 30 июня 1905 г. в Белостоке еврейский боевик-анархист бросил бомбу в военный патруль на оживлённой улице. Во время погрома, начавшегося вечером 20 июля в Екатеринославе, активно действовал еврейский вооружённый отряд самообороны – евреями было убито и ранено больше погромщиков, чем погромщиками – евреев[9].

После опубликования царского манифеста от 17 октября 1905 г. крупнейшие в истории царской России еврейские погромы охватили южные и юго-западные губернии черты оседлости. В 1906 г. в России произошло ещё несколько погромов: в январе – в Гомеле, в июне – в Белостоке, в августе – в Седльце. Основными участниками этих погромов были солдаты и полицейские. К 1907 г. погромы прекратились.

Под углом зрения осознанного противостояния Департамента полиции сионизму по-новому следует взглянуть на провокаторскую деятельность Е.Ф. Азефа. А убийство анархистом еврейской национальности Д.Г. Богровым, секретным осведомителем местного охранного отделения (агентурный псевдоним Аленский), премьер-министра П.А. Столыпина во многом представляется не только символическим актом.

Таким образом, в довоенные годы юдофобские настроения прочно были внедрены в сознание русского общества, в том числе крестьянства и силовых структур. Широко известен факт, когда в 1915 г. отступавшие казаки учинили жестокий погром евреев в местечке Молодечно[10].

Многие историки указывают на то обстоятельство, что дореволюционные погромы сопровождались поддержкой властей и полиции, либо ими игнорировались. Например, доктор исторических наук Г.В. Костырченко прав в оценке того, что правительство не организовывало погромов[11]. Но логика погромов соответствовала главному вектору Департамента полиции по ослаблению революционного движения в стране, а высшая власть спрашивала с охранителей результат, не вдаваясь в подробности применяемых методов. Исследователь иудаизма Дж. Клиер отмечал, что погромы были «необычными событиями, а не регулярной особенностью восточноевропейской жизни»[12]. При этом он писал, что юдофобские установки имперского правительства создали условия, стимулировавшие переход евреев в революционную оппозицию[13].

В июне 1907 г. Департамент полиции издал важнейший циркуляр № 23 для губернаторов, до которых доводились разъяснения, что «всякие организации сионистов в сообщества должны быть признаны запрещёнными». Руководителям губерний предписывалось «принять меры по недопущению в пределах империи деятельности «Еврейского национального фонда», имеющее своё правление в Лондоне, а главное бюро – в Кёльне»[14].

Исследовательско-научную линию по изучению сионизма, начатую А.А. Лопухинм, в ДП продолжил полковник А.Д. Нечволодов – автор ряда книг по истории и экономике. В конце мая 1906 г. вышла его книга «От разорения к достатку»[15]. Сделанные им выводы по угрозам российской экономике, в том числе со стороны еврейского капитала, совпадали со взглядами известного русского экономиста С.Ф. Шарапова, выразившего свои мысли в книге «Бумажный рубль», а также одного из идеологов «Союза русского народа» Г.В. Бутми, автора книг «Капиталы и долги» и «Золотая валюта».

Документы Департамента полиции 1906–1914 гг. свидетельствуют о постоянном внимании к деятельности не только активистов партии Всеобщего еврейского рабочего Союза в Литве, Польше и России (Бунд), но и к другим активистам революционного движения еврейской национальности. В местные отделения направлялись не только ориентировки, но и документы идеологического характера, что было направлено на то, чтобы низовые сотрудники-жандармы воспринимали процессы не как хаотические, а как серьёзно организованные. Так, 28 июня 1911 г. для сведения сотрудников было направлено обращение Российской социал-демократической рабочей партии, Всеобщего еврейского рабочего Союза в Литве, Польше и России «Ко всем заграничным организациям Бунда», имевшее важное организационное значение[16].

16 мая 1912 г. «в интересах розыска» Департамент полиции спустил циркуляр, который содержал следующие строки: «Уже со времени IV сионистского конгресса 1900 г. идеи чистого сионизма, выработанные Базельской программой, стали отходить в массах еврейства на задний план, выдвигая вперед программу насущной работы на местах и ставя на первое место социалистические принципы. Сионисты от чисто идейного учения постоянно стали переходить к тактике вмешательства в культурную, экономическую, а затем и политическую жизнь России. Эта эволюция привела последних в сторону противоправительственного направления…»[17].

Департамент полиции активно препятствовал проникновению сионистской литературы и зарубежных представителей движения на территорию Российской империи. Например, в октябре 1911 г. было отменено выданное ранее разрешение о въезде на территорию России австрийскому подданному, еврею А. Капелюшу, которого уже ранее, в 1895 г., высылали за пределы страны[18].

Об устойчивом противостоянии сионистам со стороны Департамента полиции ярко свидетельствует принятый в 1914 г. циркуляр «О воспрещении лекций на темы сионизма или подъема еврейского национального духа»[19].

В 1912 г. в типографии М. Стасюлевича вышла в свет работа «Война и евреи» без указания авторства[20]. Характер приводимой информации, её структура, анализ и выводы, приводят автора к умозаключению, что за подготовкой этой книги стояли чины Департамента полиции. В работе рассматривался «еврейский вопрос» с позиции укрепления обороноспособности государства в канун неизбежной войны, а также анализ социально-экономического положения евреев в России, их психические качества, боевой потенциал в войнах конца XVIII – начала ХХ вв., военная и политическая преступность в среде евреев, численность офицеров-евреев в армиях вероятного противника – Германии и Австро-Венгрии.

Красной нитью в книге проводится мысль об особом положении евреев в стране и в армии, негативном восприятии евреев на бытовом уровне, упреке их в отсутствии патриотизма. В работе особое внимание уделялось религиозным причинам подобного поведения евреев в армии, их уклонении от призыва, а также революционная деятельность представителей иудаизма в армии и их миграция во внутренние губернии Российской империи.

Авторами книги давался прогноз об исключительно важной роли евреев в будущей войне: «Условия Западного театра таковы, что во всех перечисленных формах помощи евреи должны играть заметную, если не решающую роль»[21]. При этом отмечалось, что евреи поддержали правительство России при нашествии Наполеона в 1812 г. и при польских восстаниях 1830–1831 и 1863–1864 гг., но ставился вопрос: какова будет их поддержка в грядущей войне?

Как иллюстрацию справедливости тревоги авторов работы «Война и евреи» приведём лишь один провинциальный пример. 16 августа 1914 г. по случаю начала нового учебного года в Усманском реальном училище Тамбовской губернии был организован молебен. С началом молебна все евреи встали на колени, кроме ученика 6-го класса Г. Капельевича. Он не исполнил требование директора училища встать на колени и удалился. Его примеру последовали учащиеся 7-го класса. Любопытно, что это событие осталось без наказания, а вышестоящий губернский начальник полковник Балабин спустя 5 дней после происшествия, 21 августа, объявил выговор проводившему расследование жандармскому унтер-офицеру «за не указание имён» ушедших учеников[22].

Книга «Война и евреи»

Противостояние римско-католическому влиянию в политической и религиозной сферах в России имело многостолетние традиции.

Опуская очень важные исторические перипетии противостояния с папским престолом, остановимся на событиях 1890-х – начала 1910-х гг.

В 1890-е гг. резко активизировалась деятельность Англии, Австро-Венгрии, Германии, Бельгии, Голландии и ряда других стран против Российской империи[23]. Институт католических священников принял самое активное участие не только в работе агентурной сети в западных губерниях, но и в других внутренних регионах империи – от Смоленска и Санкт-Петербурга, Владимира и Костромы, до Иркутска и Читы. Естественно, что в отношении представителей римско-католической церкви российской контрразведкой уже с конца 1880-х гг. проводились специальные мероприятия.

Одновременно Департамент полиции пытался вести противостояние и на чужой территории. Военные агенты и зарубежная агентура всегда были ориентированы на сбор информации против Ватикана. Деятельность эта проводилась не без успеха.

В 1904 г. в странах Европы разразился грандиозный скандал, который активно стали раздувать крупнейшие европейские издания. Поводом стало вскрытие фактов разведывательной деятельности агентуры Департамента полиции в самом Ватикане. Сразу два русских агента, начиная с 1901 г., действовали в окружении кардинала Ледовского, который вплоть до своей смерти координировал антироссийскую деятельности Ватикана в странах Восточной Европы и в Российской империи. Шпионский скандал был настолько серьёзен, что сопровождался самыми жёсткими разговорами на уровне министров иностранных дел России, Франции и Италии. Он привёл к тому, что руководитель римской резидентуры чиновник особых поручений И.Ф. Манасевич-Мануйлов был вынужден оставить в Ватикане должность представителя Российской империи по духовным делам. В ходе скандала были вскрыт факт вербовки Манасевичем-Манйловым высокопоставленного сотрудника французского разведывательного бюро, что ещё больше накалило ситуацию. Следствием скандала явилось то, что по заграничной агентуре в Риме был нанесён жёсткий ответный удар, что на несколько лет заморозило активную работу русской заграничной разведки на Апеннинском полуострове[24].

Активность католических ксендзов носила перманентный характер. Циркуляром Департамента полиции № 12407 от 3 мая 1911 г. отмечалось, что «… на основании Высочайшего повеления, последовавшего 23 апреля 1886 г., иностранцы римско-католического и армяно-католические духовные лица могут быть допускаемы в пределы Российской империи не иначе как с разрешения министров внутренних и иностранных дел. В циркуляре сообщалось, что только в ближайшее время 10 представителям указанной категории был запрещен въезд в пределы империи[25]. Только в августе того же года МВД были отклонены ходатайства о приезде в Россию аббата Ж. Руйе, австрийского подданного ксендза И. Тумовского, аббата Ш. Генэ и аббата Долле. Безвозвратно были высланы за границу голландский римско-католический священник И. Бунса, проживавший в Санкт-Петербурге в женском Мариинском приюте. В октябре был воспрещён въезд иезуиту Гальяру и германскому подданному ксендзу Вайцоху[26].

Департамент полиции крайне настораживало то обстоятельство, что «за последнее время стали проникать в пределы империи, в обход приведенного высочайшего повеления, римско-католические священники по легитимационным билетам, не получив разрешения на приезд в Россию»[27].

На рубеже веков на протяжении десятилетий деятельность католических ксендзов всегда была предметом особого внимания русских контрразведчиков. Традиции противостояния были продолжены уже в Советской России, когда спецслужбы Германии, Польши, Румынии и стран Прибалтики использовали в своих целях католическую диаспору, оставшуюся на территории РСФСР и СССР.

В «Записках о причинах происхождения подпольного революционного движения в России» неизвестного аналитика Департамента полиции, написанных не ранее 1887 и не позднее 1898 г., отмечалось, что «начальные мотивы, послужившие к образованию противозаконного явления, окажутся потерявшимися в отдаленности прошлого… Для исполнения этой и теперь уже весьма сложной задачи, необходимо прежде всего установить истинное значение настоящего явления. В этом отношении можно безошибочно сказать, что в агитации выражается стремление к свободе мысли и слова, простираемое до фанатического отрицания самого принципа государственной власти и с целью провести основанное на этом лжеучении понятие в жизнь непросвещенных масс и осуществить его на делах. Следовательно, в основании лежит идея о свободе и притом – безграничной…»[28]. Тем самым правильно оценивался поиск причин истоков сознательного противостояния царизму в конце XIX в. в политике социальной стратификации и уничижения правящей элитой подавляющего большинства населения страны, проводимой в более ранние времена.

Антиправительственное польское движение и начало движения евреев за черту оседлости во внутренние губернии страны и в столицы в значительной мере повлияло на изменение национального портрета революционера последней трети XIX в. Автор неизвестной записки ещё не мог в полной мере оценить эти процессы, так как им только предстояло проявить себя в общественной жизни.

Автором «Записки» был предложен комплекс мер по исправлению ситуации, в основе которого лежала идея ослабления всяческого давления на русское крестьянство. Он писал: «Безспорно, что осуществление указанных мер встретит немало затруднений, но легкость есть свойство только полумер, ограничиваться которыми не позволяют важность явлений и размер, принимаемых агитацией. В этом убеждает Одесский случай 31 января, в котором появление у агитаторов кинжалов и револьверов и взятие квартиры их войсками приступом, придают этому явлению отчасти уже революционный характер, что служит подтверждением сказанного выше, о возможности перехода агитаций в столь хроническую и застарелую, что отыскание причин и происхождения явлений равно и пресечение его, сделаются скоро невозможными»[29].

Автор оказался прав. Активная подготовка ряда стран Европы к войне против России, усиление новых идей религиозно-политического характера в Европе, провальная экономическая и финансовая политика правительства С.Ю. Витте, изменение структуры мировых финансов, реакционная сословная и управленческая политика высших эшелонов дворянской власти, активные международные миграционные процессы в среде еврейства неизбежно вели страну к катастрофе, уберечься от которой можно было только с холодной головой и только разумными волевыми действиями.

В циркуляре от 6 декабря 1911 г. Директор департамента полиции Н.П. Зуев предписывал всем сотрудникам усилить наблюдение за поведением и изменением общественного мнения российского крестьянства. С лета 1911 г. к жандармам стали поступать многочисленные агентурные сведения «о возникновении среди крестьянства разных губерний империи слухов о предстоящем, будто бы, в 1912 году переделе земли, дополнительном наделении крестьян землями за счёт казенных и помещичьих… В некоторых местностях циркулируют слухи об ожидаемом в 1912 году восстании на почве раздела помещичьей земли, в виду чего некоторые крестьяне отказываются ныне от укрепления ими земли в расчёте получить надел из помещичьей»[30].

Таким образом, крестьянство выполняло роль колоссальной тротиловой закладки. На протяжении более чем десятилетий деятельность Департамента полиции заключалась в том, чтобы предотвратить проведение бикфордовых шнуров и установку взрывателей к этой закладке. После 1896 г. тревожные процессы, которые могли поставить под угрозу безопасность государства и российского общества, стали нарастать как «снежный ком». Судьба конкретной властной политической элиты во главе с Николаем II была предрешена. В целом грамотные действия охранителей по ликвидации и купированию угроз без принятия принципиальных решений, которые могли бы предложить стране новую идею, а российским сословиям будущее процветание, в условиях надвигавшейся мировой войны были предрешены.

С.Ю. Витте

В канун столетнего юбилея по случаю изгнания Наполеона из пределов страны, 11 декабря 1912 г., один из руководителей и организаторов политического сыска Российской империи С.Е. Виссарионов, в связи с осознанием идеологической важности событий 1812 г. в российском сознании, спустил в местные отделения всей огромной империи циркуляр, в котором говорилось: «В виду крайне серьёзного характера агитации, могущей привести к весьма нежелательным осложнениям, требую принятия энергичных мер к их прекращению»[31].

Крах государственного устройства Российской империи и западнической династии Романовых органам государственной безопасности удалось оттянуть лишь на несколько лет. Целенаправленные усилия ряда стран, недружественных России, с использованием религиозно-политического сепаратизма как идеологической основы в революционном движении внутри страны, привёл к известным трагическим историческим последствиям и стал одним из главных факторов в кровопролитной Гражданской войне в России 1917–1922 гг.

С.В. Медведев Письма во власть: жалобы обывателей на действия полиции в 1911–1913 гг

На протяжении всего существования Департамента полиции, охранных отделений и губернских жандармских управлений граждане, чаще всего анонимные, формулировали свои претензии к их работе в письменном виде. Одной из самых распространенных жалоб на полицию можно назвать недовольство обывателей незаконными задержаниями. Жалобы на аресты были настолько тривиальным явлением, что в 1903 г. в ситуацию был вынужден вмешаться директор Департамента полиции А.А. Лопухин. Гнев главы политической полиции вызвало обращение директора Первого департамента Министерства иностранных дел, в котором излагалась история конфликта сотрудника министерства и агента сыскной полиции. Несмотря на то, что коллежский секретарь Чиркин провел в участке всего 15 минут (причина: подозрительное поведение в месте обычной прогулки императрицы Александры Федоровны), А.А. Лопухин направил на имя начальника Петербургского охранного отделения Я.Г. Сазонова следующее требование: «Признавая деятельность упомянутого агента опрометчивыми, предлагаю вашему высокоблагородию произвести по настоящему делу строгое расследование и о результатах оного мне представить в возможно непродолжительное время»[32].

Неправомерные задержания происходили и в 1911 г. Так, некоего Ф. Э. Мейергольда задержали «за фразу, сказанную им своему знакомому, податному инспектору Тарусского уезда, статскому советнику Михаилу Ивановичу Попову с приглашением зайти на квартиру: «У меня теперь такая квартира, что я мог быть принять самого Николая II»[33]. Мейергольд требовал расследовать этот случай, желая привлечь к ответственности и знакомого, и жандармского штабс-ротмистра, доставившего его в участок.

Недовольство обывателей полицией могло приобретать радикальные формы. 24 ноября 1911 г. на пересечении Лубянской площади и Мясницкой улицы из трамвая вышел нетрезвый человек, который «учинил буйство: кричал, шумел, ругался, набросился на городового Ермакова, ударил его в грудь, свалил на мостовую и намеревался вытянуть из кобуры револьвер городового, но был остановлен прибежавшими на свисток Ермакова городовым и дворниками. В управлении участка доставленный также буйствовал, ругал полицию, называя опричниками, разделся до нага, не желая идти в часть, и оскорбил нецензурной бранью особу государя императора. Неизвестный – мещанин г. Рязани Матвей Михайлов Демидов, 23 лет, недавно отбывший наказание за оскорбление чинов полиции»[34]. В Мясницкой части Демидов был «вытрезвлен», а затем был посажен под арест в Яузском полицейском доме.

Ироничное отношение к сотрудникам городской полиции, охранных отделений и губернских жандармских управлений было характерно и для некоторых служащих правоохранительных структур. В Особый отдел Департамента полиции было направлено перлюстрированное письмо, написанное, по всей видимости, бывшим или действуюшим сотрудником полиции: «Вы читали, вероятно, катехизис по конспирации, отобранный у Эйдельмана. По-моему, это такая вещь, которую не грех переиздать и разослать провинциальным жандармам, да и для начинающих жандармов вещь эта далеко не будет бесполезной»[35].

Вид с Лубянки на Мясницкую улицу

Советы по работе сотрудникам Московского охранного отделения, жандармам и полицейским надзирателям приходили не только от бывших полицейских, но и от студентов. 17 февраля 1911 г. группа студентов, подписавшихся «Академистами», направила в московскую политическую полицию текст следующего содержания: «Лучшей мерой для прекращения студенческих беспорядков было бы уничтожение вскоре способа изготовления состава для обструкций. Неужели это так трудно? При входе обыскивать. Везде практикуется обыск от оружия, бомб и проч. Почему же и пузырьки (далее слово неразборчиво. – С.М.) не обыскивать и не отнимать? Живо все включились бы»[36]. Справедливости ради стоит отметить, что розыскные способности отдельных полицейских надзирателей были далеки от идеала. К примеру, полицейский надзиратель фабрично-заводской полиции 1-го участка Хамовнической части написал в Московское охранное отделение рапорт, в котором расписывался в своей неспособности найти уволенную с фабрики работницу: «Два письма «Комитета российской районной народной группы», адресованные на имя главного мастера фабрики «К.О. Жиро с сыновьями французского подданного Александра Мезония и его жены. В письме на имя жены господина Мезония комитет названной группы обращается к ней просьбой повлиять на своего мужа мастера Мезония в смысле изменения его характера и поведения в отношении работниц фабрики; после перечисления в письме способов и приемов, которыми Мезония угнетает русскую женщину, послание заканчивается угрозой принять «решительные меры» против ее мужа и предупреждением с ним нигде не ездить и не ходить. Произведенным негласным расследованием, существование «Комитета российской районной народной группы» в действительности на фабрике Жиро отмечено не было. Оба же анонима, по объяснению господина Мезония, есть продукт творчества одной из числа уволенных ткачих, установить личность которой не представилось возможным»[37].

Удивительно, что имитация создания революционной группы, шантаж и угрозы не заинтересовали ни полицейского надзирателя, ни, по всей видимости, сотрудников Московского охранного отделения. Возможно, одной из причин равнодушия полицейских к созданию квазиреволюционных групп можно назвать письма и телефонные депеши странного содержания, которые несколько раз в месяц получали чины отделения, а также приставы и надзиратели.

Иногда сообщения обывателей были составлены таким образом, что заподозрить в них хоть малую толику правды представлялось довольно затруднительным занятием. Обычно называлось время и место предполагаемого раскрытия преступления, имена и фамилии участников незаконных действий; сообщались подробности, напоминающие содержание беллетристики в жанре детектива. Так, 23 сентября 1911 г. московский мещанин А. В. Кокорев, проживающий в доме Копырина на Сухаревской площади, направил в Московское охранное отделение телефонную депешу: «У Дмитрия Куприянова, служащего в кондитерской «Прогресс» у Крестовской заставы, Старое-Алексеевское шоссе, дом № 19, хранится кошель с заграничным паспортом на имя некоего Шулемовича и шесть зашифрованных, написанных химическими чернилами на иностранном языке, писем; вскрыть эти письма можно при помощи элексира. Вышеозначенные письма Куприянов получил от некоего Телятникова. Отобрать все это можно у Куприянова только сегодня до 11 часов вечера, так как он должен выехать сегодня же из Москвы».[38] Похожее, не отличающееся достоверностью, сообщение было отправлено в полицию гражданином, назвавшимся «Непоколебимоубежденный Монархист». Несмотря на такое бравурное самоименование, в своем письме в органы сыска информатор демонстрирует сомнения и неуверенность: «Совершенно случайно узнал, что между 19–21 числами этого месяца назначено собрание портных. «Товарищ», приехавший из Петербурга, будет читать доклад о том, как трудно живется и как притесняют хозяйки мастериц и учениц. Затем будут обсуждаться меры для борьбы с притеснениями. Приглашаются исключительно женщины. Заседание назначено часов в 6–8 вечера и будет происходить на Малой Сухаревской площади в доме № 274, квартире № 16. Мне думается, что номер дома условный, существует ли такой номер? Но площадь Малая Сухаревская и квартира 16 – правдоподобно»[39].

Как и в предыдущие годы, в 1911 г. обыватели жаловались на околоточных надзирателей. Один из «доброжелателей» сообщал в Московское охранное отделение о том, что «трое надзирателей переодеваются и каждую неделю переносят из Бутырской тюрьмы от каторжных политиков письма и другое, что нужно, за Смоленский, в Псковский переулок, в дом Доброхотина, к девушке Авдеевой и другой сожительнице, и оттуда переносят в тюрьму политикам все, что нужно»[40]. По данному делу началось разбирательство, однако к следствию почему-то привлекли только одного околоточного надзирателя – Г. Никифорова. Пристав I участка Арбатской части Бычковский написал очень своеобразный апологетический отзыв в поддержку Никифорова: «Околоточный надзиратель Герман Никифоров, состоя во вверенном мне участке с 1908 года, выдается своей усердной и полезной деятельностью среди других и всегда является примером исполнительности, правда, иногда он немного пьет, но на службе никогда в нетрезвом виде я его не видел. Отличаясь строгостью по отношению к дворникам, мог легко подвергнуться с их стороны мести в виде анонимного доноса»[41].

Похожие противоречивые характеристики о подчиненном направил помощник Варшавского генерал-губернатора по полицейской части исполняющему обязанности вице-директора Департамента полиции Н. П. Харламову. Лаконичное письмо от 15 июля 1908 г. гласило: «Кандидат на классную должность второго полевого жандармского эскадрона Илиодор Александров Ипполитов пристрастен к спиртным напиткам»[42]. Прошло 8 месяцев и отзыв помощника Варшавского генерал-губернатора о том же сотруднике диаметрально поменялся: «Сведения, сообщенные мной в письме от 15 июля прошлого года о кандидате на классную должность 2-го жандармского полевого эскадрона Илиодора Александрова Ипполитова, были представлены мне временно командовавшим Варшавским жандармским дивизионом, которому мной было поручено собрать их негласно. По свидетельству лиц, вновь опрошенных о личности Ипполитова и хорошо его знающих, в том числе и офицера 2 полкового эскадрона, названный Ипполитов не настолько привержен к употреблению спиртных напитков, чтобы это обстоятельство можно было поставить ему в упрек; поведения он хорошего и к службе усерден»[43]. Оставляя за скобками напрашивающийся вопрос, «насколько все-таки Ипполитов привержен к алкогольным возлияниям», можно только догадываться, какому из отзывов вице-директор Департамента полиции дал ход.

Убийство председателя Совета министров и министра внутренних дел П.А. Столыпина эсером Д.Г. Богровым всколыхнуло волну общественного недовольства политической полицией. Анонимный гражданин написал в Министерство финансов оригинальный проект создания частной охранной структуры, которая занималась бы политическим сыском вместо охранных отделений: «Если верить прилагаемой газетной заметке, что охрана в Киеве стоила девятьсот тысяч рублей и, как известно, не достигла цели, так как министр все-таки убит, то я решаюсь вновь беспокоить ваше превосходительство дополнительными соображениями о том, какие выгоды может принести предлагаемая мной система охраны. Крупных политических дел в год бывает едва ли много, да и те вряд ли раскрываются нашей полицией, поэтому тратить сотни миллионов в год на содержание охранной полиции, которая к тому же ничего не делает, вряд ли целесообразно. Я убежден, что все сколько-нибудь важные политические планы, заговоры и т. п., можно скупить всегда за ничтожную в году сумму. Охранная полиция всегда обманывала и делала вид, что много знает, между тем, она никогда ничего не знала до тех пор, пока ей что-нибудь не принесут со стороны и не продадут за деньги, которых в ея распоряжении всегда много. А когда ей долго ничего не несли, она сама придумывала что-нибудь похожее на преступление или даже создавала таковое искусственно для показа, чтобы видели, что она сидит не без дела. Охранные отделения, если иногда и узнают секреты, то узнают их не святым духом и не талантами проникновения в чужие сердца, а просто за «сумму», но похваляются своими талантами в глазах правительства, чтобы брать чины. Разве можно сравнивать работу даже самого талантливого агента с точностью сведений, полученных от участника преступлений, продавшего всю систему подготовительных к преступлению действий? Конечно, открывать такое бюро самому правительству неприлично, но разрешить его частному лицу возможно. Какое правительству дело до того, что какой-то оригинал покупает коллекции преступных заговоров?»[44]

Интересно, что претензии к полиции могли предъявляться через несколько лет после произошедшего события. В 1906 г. произошло покушение на московского генерал-губернатора адмирала Ф. В. Дубасова. Эсер Б. Вноровский, стремясь отомстить за подавление декабрьского вооруженного восстания в Москве (1905 г.), бросил в 60-летнего адмирала бомбу. Как пишет доктор исторических наук В.Г. Смирнов, «в апреле и декабре 1906 г. на «душителя революции» были совершены покушения. При этом малоизвестно, что после второго Федор Васильевич просил Николая II «о милости для покушавшихся», но царь не разделил его точку зрения»[45].

8 июня 1913 г., через семь лет после теракта, один из жителей Москвы задавался вопросом в послании в Московское охранное отделение: «Имеет ли право Григорьев, под видом смиренного, занимать место члена городской управы, бывши товарищем В., бросившего бомбу в Дубасова? Он же подбирал записки во дворе графа Шереметева, выброшенные из оцепленного полицией университета, с вопросами, идут ли фабричные на выручку им. Кроме его прошлого, все его друзья из этого лагеря. Проверить это не трудно»[46]. В обращении анонима прочитывается не только возмущение бездействием полиции во время разбрасывания революционерами листовок в 1906 г., но и скрытый упрек в том, что в течение семи лет розыскная работа в полном объеме проведена не была.

В 1913 г. фиксируется конфликт околоточного надзирателя с представителями правой организации «Союз русского народа». Многие исследователи высказывают традиционную точку зрения о том, что правые организации тесно сотрудничали с полицией[47], однако сообщение И. Сидорова, направленное в Московское охранное отделение, заставляет думать, что их контакты не всегда и не везде были плодотворными: «29 января ко мне собрались члены Союза русского народа, но околоточный надзиратель не допустил нам собраться. Между тем, в его околотке имеется дом в Новоандреевском участке, на Старообрядческой улице; ежедневно по ночам собираются собрания неизвестных лиц, кроме того, в этот дом напускали подозрительных лиц, которых держат без прописки. Околоточного этого околотка, Марцевича, можно за плату в 5 и 10 рублей в месяц купить, и он допустит даже устройство подпольной типографии»[48].

Ф.В. Дубасов

Информация о коррупции околоточного вполне могла оказаться наветом. Отсутствие же реакции Московского охранного отделения на письмо Сидорова косвенно свидетельствует о непростых взаимоотношениях некоторых представителей Союза русского народа с сотрудниками политической полиции и городского полицейского управления.

Показательно, что еще в 1910 г., судя по архивным документам, заметных конфликтов между представителями правых партий и органов полиции не происходило. Наоборот, член Государственной Думы и основатель «Русского народного Союза имени Михаила Архангела» В. М. Пуришкевич отправил 10 июня 1910 г. в Департамент полиции характеристику на своего сотрудника, напечатав ее на бланке своей организации и вложив в конверт программу и устав Союза: «Выдано это от Главной палаты русского народного союза имени Михаила Архангела сыну крестьянина Гродненской губернии Владимиру Антоновичу Шульжинскому в том, что он, состоя на службе в канцелярии Главной палаты с 31 декабря 1909 года, вел себя благонравно, с усердием исполняя возложенные на него обязанности, выказал способности к канцелярскому делу и толковому выполнению поручений, что и свидетельствуется надлежащими подписями с приложением печати Союза[49].

В.М. Пуришкевич ходатайствовал о приеме на работу в Департамент полиции Шульжинского. Одиозного депутата не смущал недостаточный опыт работы его протеже; ручательство влиятельной правой организации, по мысли Владимира Митрофановича, видимо, должно было магически подействовать на директора Департамента полиции Н. П. Зуева. Вполне вероятно, что обращение к Зуеву было последним. Как пишет биограф Владимира Митрофановича, в конце 1910 г. фиксируется ухудшение его отношения к непосредственному начальнику Зуева, министру внутренних дел П.А. Столыпину: «…заметное ухудшение отношения Пуришкевича к Столыпину во многом было связано еще и с тем, что премьер сделал ставку не на правых, а на русских националистов – Всероссийский национальный союз и фракцию националистов в Государственной Думе, придерживающихся консервативно-либерального направления и всецело поддерживавших инициативы главы правительства»[50]. Безусловно, интереснейшая тема взаимоотношений лидеров правых и правительственных чиновников, полиции и представителей правых организаций на всех уровнях требует дополнительного исследования и нахождения новых архивных документов.

В.М. Пуришкевич

Помимо всего прочего, обыватели обвиняли полицию в бесконтрольной деятельности привокзальных киосков, продающих периодику. В 1913 г. анонимный гражданин написал в московскую охранку о том, что в Первопрестольной свободно продаются оппозиционные газеты «Наш путь», «Петербургская правда», «Северная правда», «Новая рабочая газета»: «Мне пришлось узнать в газетном киоске против Ярославского вокзала. Торгующая в нем женщина сказала, что газета «Наш путь», в обход запрещения продажи, набрала себе кадры переносчиков и посылает их по всем трактирам, чайным, преимущественно посещаемым рабочими всех специальностей для продажи им газеты[51].

Интересно, что мнение московского градоначальника генерал-майора А.А. Адрианова о том, что некоторые сотрудники полиции равнодушно и формально ведут оперативную деятельность, совпадало с оценками обывателей, приведенными выше. 24 декабря 1910 г. он писал на имя полицмейстеров, приставов, начальников охранных отделений и сыскной полиции: «В настоящее время, в силу последних событий, ожидается подготовка весьма серьезных террористических актов и ограблений. С целью предупреждения этих преступлений необходимо обратить особое внимание на более сознательное, не формальное и бумажное только, отношение к наблюдению за населением, чтобы путем более оживленных сношений с лицами, стоящих в непосредственной близости с обывателем, как дворники, домашняя прислуга, быть в курсе деталей жизни их и быстро ориентироваться, кто из обывателей возбуждает своей личностью и поведением подозрение. Предписываю самым энергичным и живым образом поставить в участках дело наблюдения за населением, причем личную ответственность за это дело первостепенной важности возлагаю на приставов и их помощников, которые должны лично руководить околоточными надзирателями»[52].

Острый недокомплект филёров ставил А.А. Адрианова перед необходимостью переквалификации городовых и даже простых ночных сторожей в службу наружного наблюдения: «Г.г. Полицмейстерам, начальнику резерва и приставам. Предполагая организовать из городовых особую команду, обученную при подведомственном мне охранном отделении приемам филёрской службы и по охране высокопоставленных лиц; предписываю выбрать от 1-го отделения 30 и от остальных по 20 городовых, списки коих представить мне до сего февраля. Городовые, предназначенные для этой команды, должны быть не старше 40 лет, крепкого здоровья, не особенно высокого роста (незаметные по типу), с хорошим зрением, смышлёные, трезвые и грамотные. Если в отделении имеются в составе ночных сторожей подходящие люди, то в виде особого исключения, могут быть назначены в команду и они, но не более 5 в первое и по 3 в остальные отделения. Эти сторожа должны быть неизменно представлены мне к переводу в городовые. Занятия при охранном отделении будут производиться по понедельникам и четвергам, от 12 до 3-х часов дня. В остальное время городовые должны нести свою обычную службу и могут быть привлечены приставами к содействию околоточным надзирателям и в управлении участка по делам регистрационного бюро»[53].

Претензии граждан к профессионализму представителей охранных структур Российской империи вызывались несколькими причинами. Во-первых, москвичей категорически не устраивали провалы политического сыска, связанные с непредотвращением террористических актов. По мнению американского историка А. Гейфман, число пострадавших (убитых и раненых) от терактов в России с 1901 по 1911 гг. составило около 17 тыс. человек[54]. Во-вторых, приставов и околоточных надзирателей зачастую подозревали в коррумпированности и пьянстве. Возможно, невысокий уровень образования многих из них заставлял так думать. С другой стороны, в Государственном архиве Российской Федерации можно найти многочисленные свидетельства недостойного поведения полицейских надзирателей и околоточных: пьянство, конфликты, отчеты-отписки, нежелание искать подозрительных лиц (универсальная формулировка «выяснить личность не представилось возможным»). В-третьих, кадровые проблемы московской полиции в какой-то мере предопределяли критические отзывы «потребителей их услуг». Если на защиту высокопоставленных лиц привлекались форсированно-обученные городовые и даже ночные сторожа, значит, ощущения безопасности не было на всех уровнях сословной лестницы. Тревогой были наполнены не только письма граждан в Московское охранное отделение, но и приказы московского градоначальника. К примеру, 17 февраля 1911 г. всем чинам полиции Москвы был разослан приказ: «По имеющимся сведениям 19 сего февраля революционные элементы столицы могут использовать торжества в память пятидесятилетия освобождения крестьян в своих преступных целях. Все чины полиции, кроме находящихся в нарядах, должны 18 и 19 февраля быть безотлучно в своих районах»[55]. Со временем таких потенциально опасных дат становилось все больше.