Тайны финской войны

Трагедия окружённых

На Карельском перешейке в декабре и январе борьба разворачивалась по старой схеме, хорошо известной еще от Первой мировой войны: наступление большой массы войск на заранее подготовленные оборонительные позиции противника. Здесь боевые действия после первых советских неудач на полтора месяца приобрели позиционный характер.

Иначе развивались события в районе севернее Ладожского озера, где финны с самого начала вели маневренную оборону и стремились выйти на коммуникации наступающих советских войск. В боях большое значение имела лыжная подготовка. Финны — прирожденные лыжники. Они быстро перемешались и метко стреляли, действовали тактически грамотно, небольшими группами. В Красной Армии лыжные части и подразделения были сформированы уже в ходе войны. Всего было создано 40 отдельных батальонов и 200 эскадронов лыжников, насчитывавших более 45 тысяч человек. Однако многие бойцы этих подразделений впервые встали на лыжи и никак не могли вести борьбу на равных с опытным противником.

Вот что вспоминал рядовой — разведчик 17–го отдельного лыжного батальона Павел Шилов, студент Ивановского сельскохозяйственного института, пошедший на фронт добровольцем и, в отличие от многих своих товарищей, умевший ходить на лыжах:

«Военком напомнил о массовом поступлении в Иваново обмороженных, но при этом сказал, что нас оденут не так, как красноармейцев, начинавших войну в шинелях, яловых или кирзовых сапогах, в буденовках, вооруженных винтовками Мосина и т. д. Нас лучше вооружат и оденут в полушубки…

17–й отдельный батальон насчитывал со всеми службами более 1000 человек. Одеты мы были так: нижнее бязевое белье, шерстяные кальсоны и рубашка, бумажные, цвета хаки, брюки и гимнастерка. Поверх — шинель, плохо подогнанная по росту, шапка — буденовка (в декабрьские морозы. — Ъ. С.), подшлемник, каска, на ногах валенки. Снаряжение: лыжи с мягкими креплениями, вещмешок, в нем яловые сапоги, лыжные ботинки с креплениями, плащ — палатка, противоиприт- ные сапоги (по полпуда весом), противоипритная накидка. На поясном ремне: котелок, фляга, две гранаты, два капсюля — взрывателя, саперная лопатка, два патронташа, сумка с патронами (100 патронов в обоймах). Противогаз через плечо. Вооружение на взвод разведки: гранатомет (какого‑то древнего образца винтовка, а на ствол надевалась граната)> у командиров — револьверы, у остальных — пятизарядные обычные винтовки. Стрелковые роты кроме винтовок и револьверов имели на вооружении ручные пулеметы Дегтярева, станковые пулеметы «максим» и минометы, но… без мин.

Станция Медвежьегорск. Длительная остановка, приказ: «Сдать винтовки». Откуда‑то появились ящики, и мы в них уложили оружие и патронташи, а затем получили винтовки С ВТ с магазинами (2 штуки) на 10 патронов. СВТ (самозарядная винтовка Токарева. — Ъ. С.) нам понравилась: не надо браться за затвор, перезаряжая; стрелять можно и одиночными выстрелами, и очередями, если будет необходимость…

Станция выгрузки — Кочкома. Справа по ходу эшелона — Беломорканал. Утром в пустом помещении школы нас ждал сюрприз. Сняли шинели, буденовки, одели ватные брюки поверх валенок. Брюки сверху белые, из какой‑то плотной ткани (типа плащовки), внутри синяя фланель. Куртка: на рукавах манжеты, снизу пояс. Вместо буденовок дали ватные колпаки из того же материала, что и куртка с брюками. Ну и еще маска с прорезями для глаз и рта. На руки, в дополнение к шерстяным перчаткам, полученным в Шуе, выдали варежки с одним пальцем. И сказали, что это одежда строго секретная.

Далее на автомашинах перебросили нас до пограничной заставы Реболы. В Реболах переночевали в землянках, днем поупражнялись в стрельбе, а вечером на лыжах отправились к государственной границе с Финляндией. Тут начали проклинать тех военспецов, которые экипировали бойцов легколыжного батальона и особенно нас — разведчиков.

«Какие мы разведчики, — думали мы, идя на лыжах, — мы навьюченные, неповоротливые ишаки, или верблюды, или носильщики наподобие клондайковских носильщиков — индейцев».

Эта экипировка нам мешала: никакой маневренности, подвижности, да в лютый мороз, да в глубоких снегах!

Навьюченные, шли мы до границы, периодически отклоняясь от основной дороги и проверяя, нет ли рядом противника.

На другой день, изрядно и совершенно напрасно измученные (могли бы весь батальон подбросить на машинах), мы достигли границы. Тут немного передохнули, подкрепились консервами и галетами, попутно получив патриотическую зарядку со стороны подвернувшегося малограмотного политрука. Он по- украински нам объяснил обстановку на передовой примерно так: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают», — ну и еще что‑то маловразумительное. Затем последовал приказ: догнать и уничтожить отряд финских лыжников, проникших на нашу территорию и устроивших крушение воинского эшелона и другие диверсионные акты.

Шли по их лыжне вдоль границы на север в течение дня, безо всякого результата. В кромешной тьме, постоянно падая от изнеможения, кое‑как вернулись на дорогу, откуда начали преследование лыжников, и здесь получили приказ командира Сапрыкина зарыться в снег и спать.

Я никак не думал и не предполагал, что отдых будет в снежной яме, но приказ есть приказ. Я, как и другие, вырыл яму, постелил на дно плащ — палатку, кто‑то, назначенный часовым, засыпал меня снегом, и я заснул мертвецким сном, словно в комфортабельном гостиничном номере.

Проснулся от удара в бок прикладом винтовки. Это часовой поднимал нас, так как уже светало. Выбрался из снежной постели, довольно теплой при 40–градусном морозе, и сразу страшно замерз.

Пошли куда‑то вправо от дороги, ведущей на передовую. Стали уже слышны разрывы бомб и снарядов, но очень глухо: передовая была далеко. Двигались

по глубокому снегу, вновь измучились безо всякого толку и вышли опять на дорогу. Темнело, когда нас догнали машины с боеприпасами и продовольствием. Нас посадили на верх груза, но мы и тут мучились, то и дело вытаскивая машины — полуторки из снега на обочинах, так как шоферы, по неделе почти не спавши, на ходу засыпали, а машины, съезжая с дороги, вязли в снегу.

Ехали ночь. На одном обогревательном пункте получили по буханке размороженного ржаного хлеба и под утро прибыли на передовую. Место это называлось Хильки-3… Когда шли к исходной позиции, нам навстречу попались остатки стрелкового батальона — измученные бойцы, истерзанные. Они вели и несли раненых и в наш адрес отпускали злые реплики: «Видите, что с нами стало? В одном бою разбили батальон, а вы добровольно (нас узнавали по одежде) идете умирать!» Это как ножом резануло по сердцу. Сразу вспомнились слова малограмотного политрука: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают». Тут мы увидели другое. Наши бегут, и не все, а жалкие остатки. Также узнали от раненых и про то, как наши «бомблят». Самолеты, верно, бомбили, стараясь угодить в финнов, окруживших 54–ю дивизию, но иногда бомбы падали и на своих, а продукты и боеприпасы, которые они сбрасывали, чаще попадали к финнам, нежели к бойцам окруженной дивизии.

Увидели артиллерийскую батарею 76–мм пушек и хорошую землянку… Нас пустили погреться и подготовиться к предстоящим боям. Рядом находилась походная кухня, и мы впервые за много дней поели горячей пищи…

Все, кого мы встречали, были возбуждены, так как бои шли не в нашу пользу. В артиллерийской землянке жили недолго. Быстро получили продукты на три дня — тушенку, масло, сахар, галеты, по шкалику водки (называли это «ворошиловским пайком») — ив сумерках вышли в первую разведку.

Что разведывать, куда, на какое расстояние — командиры не объяснили. Сошли на лыжах под гору и углубились в темный лес. Темнота постоянно разры- ва/шсь светом ракет красного, желтого, белого цвета. Впереди, справа, слева, сзади непрерывная стрельба — пулеметная, автоматная, минометная.

Вдруг передние остановились. Меня нашел командир взвода и дал приказ возвратиться назад, найти батальон, который должен идти за нами, и сообщить, л/б/, разведчики, дошли до указанного рубежа, противника не встретили, и какой будет дальнейший приказ.

Я углубился в незнакомый лес по проторенной лыжне. Шел быстро. Несмотря на сильный мороз, весь взмок, впору было расстегнуться. Так я волновался, что и усталость исчезла. Страха не было. Думал только одно: как бы найти батальон. Вдруг лыжня раздвоилась. Куда идти — вправо или влево? Прислушался, услышал какие‑то голоса (почудилось — на чужом языке), пошел вправо и не ошибся.

Вскоре встретил головной дозор батальона во главе с начальником штаба (его я узнал по росту, он был детина метра под два). Доложил начальнику штаба приказ, полученный от Сапрыкина, и выслушал площадную брань в адрес командира взвода, а также по- чему‑то и в свой. Мне приказали вести батальон по знакомой лыжне. Светало, когда приблизились к месту, от которого я ушел с приказом, и увидели остатки от взвода. Командир взвода тяжело ранен, пом- комвзвода тоже. Невредимыми остались политрук и два санинструктора. Пока я ходил на связь с батальоном, разведчиков окружила большая группа финнов и расстреляла из автоматов и минометов. Беда была в том, что наши СВТ не стреляли. На морозе после первого выстрела затвор покрывался пленкой льда, и капсюль следующего патрона не разбивался бойком. После первых выстрелов разведчики уже не стреляли, а вот автоматы у командира взвода и помковзвода были в

порядке, и они стреляли по финнам до последнего патрона. Ну и по ним, ведущим огонь, финны сосредоточили ответный огонь и обоих тяжело ранили. Спас остатки разведвзвода наш приход к месту боя в составе батальона.

К утру подтянулись все роты. Началась плохо мне понятная подготовка к бою. При свете утра я видел, что мы находимся на огромной сопке, покрытой сосновыми деревьями, а слева — лощина или озеро. Вот туда и было приказано идти батальону. И тут началось побоище. Командиры, не имея разведданных, пошли в наступление, не зная силы и точного расположения противника. По батальону били из пулеметов и вели интенсивный минометный обстрел. Финны умело применяли минометы в лесной местности и нанесли батальону большой урон. Я в это время наткнулся на политрука и разведчика Никифорова из Кинешмы. Политрук вел огонь из автомата по финнам на другой стороне лощины. Я увидел за кустом пулемет, установленный на волокуше, и трупы убитых пулеметчиков. Я — пулеметчик, а политрук помогал с дисками. Находка дегтяревского пулемета дала возможность подавить огонь противника на правом фланге, чем воспользовались наши и потеснили финнов к лесу. Вдруг застонал политрук: разрывная пуля раздробила ему голень правой ноги. Политрук стонет и просит ему помочь и не бросать. Я снял пулемет с волокуши, положил на нее политрука и под сильным огнем стал вывозить из этого ада. Даже не заметил, куда делся Никифоров; видимо, его убило.

Мне одному пришлось вывозить раненого по изрытому, в ямах, снегу. С трудом затащил политрука в заросли кустов, немного отдохнул. Думаю, что делать: идти к ротам, продолжающим бой, или везти раненого. Пересилила жалость к человеку, стонавшему, ослабевшему от потери крови…

…Я отошел от санбата, не зная, что делать, куда направиться. Поел у стоявшей возле полуразрушенного сарая кухни и пошел искать своих… Под утро собрались оставшиеся в живых: командир отделения Плетнев, Смирнов, Морозов, один из санинструкторов и я. Вот и все уцелевшие разведчики.

К вечеру нас собрали появившиеся чужие командиры (командиры батальона, за исключением писаря штаба, старшины по званию, погибли), присоединили к дорожно — эксплуатационному полку, и мы пошли в новое наступление. Кроме дорожного полка в наступлении участвовали остатки нашего лыжного батальона (человек 200) и еще какие‑то части. Шли слева от дороги по направлению к окруженной 54–й дивизии».

В этом живом рассказе — «окопная правда» финской войны. Сразу ясно: вина за поражения в первую очередь лежала не на красноармейцах, а на командирах. Это они нагрузили лыжников — разведчиков, как вьючных животных. Снабдили их негодными в зимних условиях винтовками СВТ. Между тем с начала войны прошла уже не одна неделя, и те, кому следует, давно уже должны были установить, что на морозе СВТ дает осечки. Затем, нормальное зимнее обмундирование получили лишь сформированные частично из добровольцев лыжные батальоны, а основная масса красноармейцев продолжала сражаться в шинелях и буденовках.

Бестолковость командования очевидна. Зачем разведчикам громоздкий противохимический комплект? Что, финны у себя в тылу будут бить по ним химическими снарядами? Да и снарядов‑то таких в финской армии не было. Командование Красной Армии стало жертвой собственной пропаганды. Ведь уже 3 декабря 1939 года «Правда» заявила: «Финны пустили в ход газы. В этом районе употребили хлорпикрин. Правда, газ им не помог. У всех наших бойцов есть противогазы. Да и недолго работала ядовитая гадина. Химик тов. Огольцов под огнем врагов ликвидировал установку…» А может, советская сторона сама собиралась использовать против финнов отравляющие вещества и снабдила красноармейцев противогазами, а для отвода глаз запустила газетную «утку» о «ядовитых гадинах»? Но, даже если такие планы и были, осуществить их под неусыпным оком Англии, Франции, США, да и Германии было невозможно.

Насчет обмундирования и прочей амуниции прозрение у советских интендантов наступило лишь по окончании финской войны. На совещании в апреле 1940 года начальник снабжения Красной Армии А. В. Хрулев говорил Сталину:

«Нагрузка нашего бойца, безусловно, велика. Солдат царской армии — правда, он не носил противогаза (хотя химические снаряды в Первой мировой войне применялись. — Б. С.) и стального шлема — …все же имел нагрузку в летнее время примерно в 28 кг…

— Много, — заметил Сталин.

— Много тоже, тов. Сталин, — согласился Хрулев. — Но наш боец… на финляндском фронте носил на себе 33,5 кг.

— Безобразие, — возмутился Иосиф Виссарионович.

— Безобразие, — как эхо, отозвался Андрей Васильевич. И критически отозвался о красноармейской шинели: — Для парада она хороша, но для войны не совсем… Она длинная и мешает бойцу передвигаться…

— Что‑либо лучшее нужно? — поинтересовался Сталин.

— Наша армейская куртка, — объяснил начальник снабжения, — она сделана из хлопчатобумажной. диагонали, она очень красивая.

Этот пассаж вызвал смех в зале, и Хрулев поправился:

— И она очень теплая (интересно, каково было солдатам в хлопчатобумажной диагонали поздней осенью и зимой? — Б. С./ Ко мне пришел один наш командир и говорит: «Почему вы держитесь за шинель?» Я ему

отвечаю: «А почему не держаться за шинель?» А мне отвечает: «Теперь от нее все уходят, короче делают, значительно короче, чем у нас…» В бою шинель очень мешает быстрому продвижению».

Действительно, в финской армии, как и в немецкой и других западных армиях, шинель давно уже была короткой, чтобы не стеснять движений бойца. Но в Красной Армии вопрос с переходом на короткую шинель так и не был решен вплоть до Великой Отечественной войны. Дело в том, что у нас шинель была еще и одеялом для бойцов, которым часто приходилось ночевать в палатках или холодных землянках. Финских, английских или немецких солдат обычно старались разместить в домах или теплых блиндажах, так что в шинелях — одеялах они не нуждались. Да и паек у красноармейцев был беднее, чем у западных коллег, и мерзли они сильнее. Потому‑то на апрельском совещании отмечали: «Красноармейцы на шинель не жалуются». Вообще, на Западе, и в частности в Финляндии, бытовому обустройству солдат уделяли гораздо больше внимания, чем в России. Ситуация не изменилась и сегодня. Причина все та же: наша страна во много раз беднее, чем ее западные соседи. Поэтому средства направляются прежде всего на пушки, а что останется — на хлеб бойцам и их обучение. Оттого‑то в «зимней войне» по уровню боевого мастерства финские солдаты и офицеры наголову превосходили советских.

Лыжные батальоны и эскадроны несли обыкновенно наибольшие потери, поскольку финские лыжники особенно превосходили противника в лыжной, огневой и тактической подготовке.

Поэт Сергей Наровчатов, сражавшийся в рядах лыжного батальона, вспоминал: «Я понял, что такое взрослость, какая это страшная вещь… Из батальона в 970 человек осталось нас 100 с чем‑то, из них 40 человек невредимыми».

Близко знавшая Наровчатова Елена Ржевская так передает его тяжкие впечатления о финской войне:

«Наровчатов — и не он один — ринулся, не раздумывая, добровольцем. Ушли вчетвером в лыжный батальон, вернулись двое из госпиталей, тяжело обмороженные. Помню, о//, вернувшись, говорил: спасло его то, «/то он был сильным лыжником. Замерзающий, ш- мученный без сна батальон в рейде по тылам противника. Сергей уходил на лыжах вперед. И, стоя на лыжах, засыпал, привалясь на палки. Поравнявшись с ним, его расталкивали, потому не уснул навеки, за- мерзнуву а поспав сколько‑то, немного набрав сил, снова отрывался от бессонного батальона вперед и снова мгновенно засыпал стоя.

Уходил на финскую с близким другом Мишей Молочко, вернулся без него. Уходил влюбленным. Еще из госпиталя писал той девушке полные чувств письма, а пришел опустошенный. Жив, но казался мне смертельно потерпевшим. Взглянул в леденящее душу — в тупое, бессмысленное, зверское, безобразное лицо вой- яы. Кончилась ликующая юность. Выбито ощущение своей бессмертности».

Вернувшись, Наровчатов написал тогда же, в 1940–м, в одном из своих стихотворений:

У уцелевших советских ветеранов «зимней войны» рассеялись многие иллюзии, как насчет боевой мощи Красной Армии, так и по поводу любви, которую будто бы питают к Советскому Союзу трудящиеся всего мира. Финские рабочие и крестьяне никаких добрых чувств к вторгшимся на их землю красноармейцам не испытывали, дрались ожесточенно и умело, и восставать против «кровавой финляндской буржуазии» не собирались.

Лыжные части финнов особо активно действовали в районе к северу от Ладожского озера. Здесь превосходство в этом роде войск позволило финнам вырвать инициативу у Красной Армии и на некоторых участках удерживать ее вплоть до конца войны.

В начале войны севернее Ладоги действовали две советские армии: 8–я и 9–я. До 16 декабря 8–й армией командовал комдив И. Н. Хабаров, а позднее — командарм 2–го ранга Г. М. Штерн. В ее состав входили два стрелковых корпуса: 1–й и 56–й, однако 75–я стрелковая дивизия, приданная 1–му корпусу, к 30 ноября еще только выдвигалась к границе. 8–я армия по плану на 3–5–й день операции должна была захватить город Питкяранта, а на 7—10–й день — города Сортавала и Лахденпохья. Потом левофланговым дивизиям следовало зайти в тыл войскам противника, оборонявшим Карельский перешеек, а правофланговым — продвигаться в глубь финской территории в направлении на Йоэнсу. Однако этот план осуществить не удалось.

56–й корпус наносил два удара в расходящихся направлениях: главный — силами 18–й и 168–й стрелковых дивизий совместно с 34–й легкотанковой бригадой на питкярантском направлении и вспомогательный — 56–й стрелковой дивизией на лоймоловском направлении. Главный удар 1–го корпуса был направлен на Толвоярви. Успех обоих корпусов грозил финнам потерей важных позиций и коммуникаций. Но, как часто бывает, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги», ну а здесь — про леса и зимнее карельское бездорожье. В апреле 1940 года, выступая на совещании по итогам финской войны, командующий артиллерией 8–й армии комбриг Н. А. Клич справедливо указал на изъян плана, по которому наступала армия: «К началу войны 8–я армия начала наступление фактически «растопыренными пальцами» — 5 дивизий На пяти направлениях. Территория не была подготовлена для действий крупных воинских частей. Почему это произошло? Потому, что общий оперативный план не учитывал важности петрозаводско — сортавальского направления».

30 ноября 56–я стрелковая дивизия пошла в наступление вдоль железной дороги и шоссе на Лоймолу. Сначала она не встречала серьезного сопротивления. Первый настоящий бой произошел 5 декабря и оказался успешным для наших войск. Штаб 56–й дивизии донес, что занята станция Питсийоки, но вскоре оказалось, что в действительности это был полустанок Нятяоя, находящийся несколько восточнее. Ошибка случилась из‑за того, что командиры плохо ориентировались на местности — не умели как следует читать карту.

Теперь против дивизии действовал усиленный батальон финнов при поддержке бронепоезда. В ночь на 7 декабря 37–й стрелковый полк вышел к развилке дорог в 10 км западнее Нятяоя, а 184–й занял рубеж в 5 км юго — восточнее Лоймолы.

С прибытием в район боевых действий финского 35–го пехотного полка 12–й пехотной дивизии под командованием подполковника Тианена ситуация изменилась. Уже 12 декабря штаб 56–й стрелковой дивизии сообщал в штаб корпуса, что после боя, не принесшего существенного территориального успеха, части крайне утомлены. Предпринятая на следующий день попытка обойти линию обороны противника с севера силами 2–го батальона 37–го стрелкового полка не увенчалась успехом: атакующие подразделения были встречены огнем снайперов и автоматчиков, тщательно замаскировавшихся на деревьях и под ними и создававших своими умелыми действиями иллюзию, что тут действуют крупные силы. 14 декабря батальон вернулся на исходные позиции, потеряв около 60 человек убитыми и ранеными.

17 декабря финны перешли к более активным действиям. В результате два батальона 37–го и 213–го стрелковых полков оказались в окружении, но вырвались из него вечером того же дня. К 19 декабря 37–й стрел; ковый полк вынужден был отойти на 8—10 км, чтобы занять рубеж обороны в 2 км западнее Нятяоя, оседлав железную и шоссейную дороги. Вскоре отошли и другие части, за исключением 3–го батальона 184–го стрелкового полка, удержавшего свои позиции в районе Лоймолы. 24 декабря неприятелю удалось отрезать его от главных сил. Однако на следующий день батальон вырвался из вражеского кольца.

Финские диверсанты на лыжах неоднократно нарушали коммуникации дивизии, вредя ее снабжению. 22–23 декабря противнику удалось даже полностью прервать подвоз боеприпасов и продовольствия 184–му и 213–му полкам, но советское превосходство в силах, особенно в артиллерии, дало о себе знать, и финны вынуждены были ретироваться.

Не лучше обстояли дела и у левофланговых дивизий 56–го стрелкового корпуса. 18–я и 168–я стрелковые дивизии и 34–я легкотанковая бригада только на одиннадцатый день войны заняли Пяткиранта и вышли в район Леметти, продвинувшись на 40–50 км. Быстрее идти вперед им мешало не столько сопротивление немногочисленного финского боевого охранения, сколько плохая лыжная подготовка красноармейцев. Из‑за этого приходилось держаться немногих дорог, а здесь их поджидали финские завалы и мины. Возникали бесчисленные пробки. Не могла быстрее идти вперед и танковая бригада. Один из ее батальонов использовался для охраны штаба 56–го корпуса, а два других ротами были приданы стрелковым полкам и шли в темпе пехоты.

Вскоре продвижение 8–й армии совсем остановилось, поскольку финны подтянули дополнительные силы. Из района Лоймолы прибыла 12–я пехотная дивизия финнов, с северо — запада перебросили 13–ю. Эти дивизии составили 4–й армейский корпус генерал — майора Юхана Вольдемара Хеглунда. Он и разработал специальную тактику борьбы с наступающим противником в условиях непроходимых для больших масс войск лесов и болот. Финны применили полупартизанские методы борьбы, в чем им помогали превосходная лыжная подготовка и хорошее знание местности. Поскольку сплошная линия фронта отсутствовала, небольшие финские подразделения проникали во вражеский тыл и перерезали дороги, по которым шло снабжение наступающих советских дивизий.

Севернее 56–й дивизии на Толвоярви наступала 139–я стрелковая дивизия, сформированная в августе — сентябре 1939 года при «больших учебных сборах», накануне вторжения в Польшу. Дивизия состояла из жителей Духов- щинского, Спас — Деменского и Демидовского районов Смоленской области. Многие ранее не служили в армии и впервые взяли в руки винтовки. «Освободительный» поход в Западную Белоруссию не дал дивизии сколько‑нибудь значительного боевого опыта и не оставил времени на обучение бойцов и младших командиров: ее спешно перебросили в Петрозаводск — «освобождать» Финляндию.

139–я дивизия должна была обойти с фланга финские оборонительные позиции в районе Вартсила и совместно с 56–й стрелковой дивизией наступать на Выборг. Однако реализовать этот амбициозный план не удалось.

4 декабря у переправы через реку Айттакоски произошел первый бой. Здесь финские подразделения в течение почти 10 часов сдерживали натиск передового 609–го стрелкового полка и отошли, только когда почувствовали опасность обхода с фланга. Однако разгромить противника нашим частям не удалось. 2–й батальон 718–го стрелкового полка, совершавший обходное движение, в отличие от финнов, не имел лыж и угнаться за отступающим противником не мог.

К вечеру 7 декабря следовавшие в первом эшелоне 364–й и 609–й стрелковые полки вышли к восточному берегу озера Ала — Толва — ярви, углубившись на территорию Финляндии почти на 100 километров. На следующий день 3–й батальон 364–го стрелкового полка переправился по льду через озеро и занял северную окраину поселка Толвоярви, но был выбит из него контратакой врага.

Чтобы заставить финнов покинуть оборонительные позиции, командир дивизии комбриг Н. И. Беляев сформировал два отряда для выхода во фланг и тыл неприятеля. Первый из них в составе двух батальонов 718–го стрелкового полка должен был обойти левый фланг обороны противника с севера и выйти в район в 8—10 км западнее Толвоярви. Задачей второго, состоявшего из усиленного батальона 609–го стрелкового полка, был обход правого фланга финнов.

Однако операция провалилась. Батальон 609–го полка потерял ориентировку и, как сказано в описании боевых действий дивизии, «блудил и лишь 10 декабря возвратился, не выполнив задачи». Отряд 718–го полка вышел 9 декабря в район населенного пункта Хаутава- ра, но в этот день командир 1–го стрелкового корпуса уже отдал приказ о нанесении фронтального удара по финским позициям.

Пришлось вернуть батальоны, проникшие в тыл противника. 10 декабря подразделения 364–го стрелкового полка вновь заняли северную окраину Толвоярви и две дамбы на озере Ала — Толва — ярви, однако дальнейшие попытки полностью овладеть Толвоярви успеха не имели, хотя атакующие получили подкрепление в два возвратившихся батальона 718–го стрелкового полка.

11 декабря командование 139–й дивизии разработало план решительной атаки на следующий день, проведя предварительно сильную артиллерийскую и авиационную подготовку. Но, как это часто случается на войне, события развивались не по плану. Плохая погода помешала полетам бомбардировщиков и в значительной мере снизила эффективность артиллерийского огня. Сыграла свою роль и крайняя утомленность

бойцов и командиров. За 12 дней с начала войны походные кухни все время отставали на забитых дорогах, и горячая пища выдавалась всего 2–3 раза. Бойцы и командиры вынуждены были разгрызать мерзлый хлеб или оттаивать его на кострах, а это было рискованно: финские разведчики — снайперы стреляли на огонь. Солдаты дивизии были так утомлены, что многих не могли разбудить даже, раскаты артиллерийской подготовки.

Батальоны залегли под огнем противника, однако приказа об отводе на исходные позиции все не было. Люди замерзали на снегу. Тем временем в ночь на 13 декабря подразделения 16–го пехотного полка финнов, которым командовал подполковник А. Паяри, начали обходить с флангов поредевшие роты 139–й дивизии. Роты без приказа с утра начали беспорядочный отход. Финским снайперам удалось выбить многих командиров, что усилило хаос. Особенно скверным положение стало тогда, когда многие подразделения отошли на дамбы и там перемешались с тылами и обозами. Из‑за потери управления в ходе последующих атак противника в дивизии началась паника, люди бежали, бросая винтовки и пулеметы. Командиру дивизии и офицерам штаба удалось остановить бегущих только на восточном берегу озера Ала — Толва — ярви. Одновременно они вывели на передовую почти всех бойцов тыловых подразделений, владевших оружием. Помогли и артиллеристы, открывшие мощный заградительный огонь.

В тот день бойцы дивизии оставили на поле боя тысячи винтовок, 64 станковых пулемета, шесть 76–мм полковых пушек и 4 противотанковых «сорокапятки». Людские потери достигли 30 % в 718–м стрелковом полку и 60 % в 609–м.

На следующий день атаки частей группы полковника Талвелы продолжались. 139–я стрелковая дивизия вновь не могла сдержать натиск неприятеля. От разгрома дивизию спасло прибытие в середине дня 14 декабря в ее расположение, к домику лесника, передового 2–го батальона 28–го стрелкового полка 75–й дивизии. Он сдержал атаки противника на заданном рубеже и дал возможность организованно выйти из боя частям злополучной дивизии. Один кадровый батальон сделал то, что не смогли девять, состоявших из новобранцев.

С этого момента 75–я и 139–я дивизии действуют до середины января 1940 года на одном участке фронта, сменяя друг друга на передовой. 75–я полностью сосредоточилась только 18 декабря. И уже на следующий день 2–й батальон 28–го стрелкового полка, спасший накануне 139–ю дивизию, атаковал противника во взаимодействии со 2–м батальоном 115–го стрелкового полка и почти дошел до позиций на восточном берегу Ала — Толва — ярви. Но закрепиться там не удалось. Остальные части 139–й дивизии продолжали отступать, и при этом вырвавшиеся вперед батальоны попали в окружение. Противнику удалось также овладеть населенными пунктами Растисалмен и Маятало, где планировалось развертывание главных сил 75–й дивизии. Поэтому двум батальонам 28–го стрелкового полка пришлось выбивать противника из этих деревень. После второй атаки финны отошли на запад.

Днем 16 декабря окруженные батальоны прорвались к своим, понеся значительные потери: 2–й батальон 28–го полка потерял 114 человек убитыми и 130 ранеными, а во 2–м батальоне 115–го полка был выбит почти весь командный состав. После выхода из окружения он был заменен 1–м батальоном полка и отправлен во второй эшелон дивизии.

На основании вмененных им в вину поражений командир 139–й дивизии комбриг Беляев и начальник штаба майор Заалишвили 16 декабря 1939 года были отстранены от занимаемых должностей. Их сменили комбриг Понеделин и полковник Глушков. Одним из первых приказов новый командир дивизии сформировал первую в Красной Армии команду из паникеров и трусов из дивизии. За эту инициативу П. Г. Понеделин получил выговор в приказе по 8–й армии. Однако позднее, на совещании в ЦК, она получила полную поддержку, когда командир 3–го стрелкового корпуса комдив П. И. Батов предложил: «…Может быть, незначительную часть бойцов, которых можно отнести к числу нерадивых, подвергать дисциплинарным взысканиям в виде арестов, а также создать специальные исправительные и дисциплинарные батальоны, с тем чтобы покончить с расхлябанностью, которая у нас имеется». Кто‑то из зала выразительно назвал эти исправительные батальоны «штрафными».

К несчастью, в годы Великой Отечественной войны такие батальоны из средства, дисциплинирующего бойцов и командиров, превратились в поставщиков пушечного мяса для плохо подготовленных лобовых атак. Через штрафные части прошла не «незначительная часть», а миллионы красноармейцев, и мало кому посчастливилось уцелеть.

Всего за период боев с 8 по 17 декабря 1939 года 139–я стрелковая дивизия потеряла, по данным штаба, 718 человек убитыми, 1570 ранеными и 1089 пропавшими без вести. В сумме это составило около четверти штатной ее численности. На поле боя было оставлено 2247 винтовок, 165 станковых и 240 ручных пулеметов, тринадцать 45–мм и восемь 76–мм пушек и одна 122–мм гаубица. Вероятно, эти данные, полученные уже после окончания боевых действий, недостаточно полны. Например, в журнале боевых действий дивизии в разделе, посвященном январским боям в районе Витавара, отмечено, что к их началу роты 609–го стрелкового полка насчитывали всего по 30–50 человек, то есть не более 30 % штатной численности. Ненамного лучшей была укомплектованность стрелковых подразделений и в других полках. Думается, что в декабре дивизия в действительности потеряла не менее половины своей штатной численности красноармейцев и командиров.

А 75–я стрелковая дивизия 22–24 декабря организованно отошла за реку Айттакоски и удержала за собой плацдарм на ее западном берегу. За период с 14 по 24 декабря ее потери составили 954 человека убитыми, 1529 ранеными и 1619 пропавшими без вести. На поле боя было уничтожено огнем противника или брошено при отступлении 1196 винтовок, 133 ручных и 103 станковых пулемета, 8 45–мм и 5 76–мм пушек, 12 минометов, столько же танков и 2 бронеавтомобиля.

По финским же данным, которые приводит в своих мемуарах Маннергейм, в этих боях было захвачено в плен более 1 тысячи красноармейцев из 139–й и 75–й дивизий, а более 5 тысяч погибло. Финнам досталось 69 танков, 40 орудий и 220 пулеметов.

Но и финские потери были велики. Было убито И ранено до 30 % участвовавших в сражении офицеров и унтер — офицеров и 25 % рядовых. Командовавший тол- воярвской группой финской армии полковник Пааво Талвела получил за свои умелые действия чин генерал — майора. Группа толвоярвского направления в военно — исторической литературе нередко называется в его честь «группой Талвела». Командир 16–го пехотного полка подполковник Ааро Паяри во время «зимней войны» также получил следующий чин — полковника, а за бои 1941–1944 годов, которые финны называют «войной — продолжением», был произведен в генерал — майоры. Он стал одним из четырех героев двух войн, получивших два Креста Маннергейма — высшую военную награду Финляндии.

В чем же была причина поражения советских войск в сражении у Толвоярви? Командир 75–й стрелковой дивизии комбриг С. И. Недвигин (сменивший своего предшественника А. Степанова, виновного в разгроме) на совещании по итогам финской войны в апреле 1940 года объяснял неудачу как утомленностью дивизии после долгого марща с латвийской границы, так и неразберихой в управлении частями:

«…К периоду_у когда нужно было вести операцию в составе 8–й армии… части 75–й дивизии можно было найти от острова до Суоярви, а некоторые части 75–й дивизии даже до окончания войны в состав армии не вошли… В процессе ведения боя можно было наблюдать такую отрицательную сторону, как частое переподчинение частей. Мне, как командиру дивизии, пришлось командовать потами 139–й дивизии, а свои все полки отдать командиру 139–й дивизии. Я лично считаюу что такое положение, кроме отрицательного, в процессе операции ничего принести не может. Для успешного выполнения боевого задания требуется хорошо знать своих подчиненных».

Степан Ильич рассказал, к каким трагическим последствиям привела несогласованность в действиях двух дивизий и непродуманные решения командования:

«Когда наша дивизия подходила к Суоярви, то 139–я дивизия, понесшая большие потери в процессе операций, нуждалась в том, чтобы ее быстро заменили. Было принято решение произвести замену в процессе боя, что при создавшейся обстановке было недопустимо. Что получилось? 75–я стрелковая дивизия, получив задачу на смену 139–й дивизии, сразу этого сделать не смогла, так как не успела еще сосредоточиться, поэтому смена проходила по частям. Мы не организовали обороны, а хотели это сделать в процессе боя. В результате получилась не смена частей, — а ввод в бой по частям, в силу чего дивизия понесла колоссальные потери как в людях, так и в материальной части. После данной операции дивизия на продолжительное время вышла из строя, и много было трудностей с преодолением «финнобоязни» у солдат. После этого чрезвычайно трагического явления для 75–й стрелковой дивизии мне пришлось вступить в командование ею».

Недвигин был также очень недоволен уровнем подготовки командиров среднего звена:

«Только что прибывшие командиры, окончившие военные училища, абсолютно не владеют ручным оружием, не знакомы с топографией, требовательность такого командира чрезвычайно низкая, уставные знания у него почти отсутствуют. Поэтому в процессе боя получилось, что наш средний командир — лейтенант, младший лейтенант быстро сливались со средней красноармейской массой и теряли лицо командира. Я считаю, что в военных училищах необходимо изменить систему подготовки командира, нужно будет готовить его с таким расчетом, чтобы он, придя в войсковую часть, немедленно внес струю живой работы, методических навыков по стрелковой, тактической и физической подготовке».

Особенно большое значение Степан Ильич придавал физкультуре:

«На сегодняшний день с хорошей физической подготовкой военные училища если и дают командиров, то это единицы. Мне 46 лет, и я свободно беру турник (тут Недвигин себя, что называется, сглазил: перенесенное им в годы финской и Великой Отечественной войн основательно подорвало его здоровье, и в 1947 году генералу пришлось уволиться из армии по болезни. — Б. С.). Средний же командный состав к турнику нужно подводить с лестницей. Некоторые из них даже через кобылу свободно не прыгают, потому что это дело в военных училищах поставлено недостаточно крепко».

Командир 75–й стрелковой дивизии признал, что ни он сам, ни его подчиненные не умели ходить на лыжах: «В данных операциях я, как находящийся в Ленинградском округе, и все мы совершенно не имели представления о подготовке к бою на лыжах… Получалась чрезвычайно печальная вещь: когда заместитель народного комиссара проводил смотр подготовки по лыжам, мы на плече таскали лыжи, вместо того чтобы ходить на них».

Большие потери своей дивизии Недвигин объяснял необученностью новобранцев, которых по прибытии на передовую сразу бросали в бой: «Прибывшее на фронт пополнение в части временами вводилось в бой через 2–3 часа после прибытия… Объясняется это тем, что запасные части находились очень далеко от воинских частей и пополнение… вовремя не поступало. Считаю необходимым в дальнейшем иметь запасные батальоны в дивизиях или полки в корпусах, чтобы этот контингент запасного состава проходил соответствующую подготовку».

Январские бои сложились для 139–й и 75–й дивизий гораздо удачнее. Накануне Нового года противник преподнес им неприятный сюрприз, овладев поселком Витавара. Но праздник притупил бдительность финнов. Всегда цепко оборонявшиеся, они оставили Витавара вечером 1 января под натиском четырех рот 1–го и 2–го батальонов 609–го стрелкового полка, насчитывавших всего 180 штыков.

Однако на следующее утро опомнившиеся финны воспользовались малочисленностью советских подразделений, лишенных артиллерийской поддержки, и вновь овладели Витавара. Они продолжали развивать наступление в восточном направлении на Хаповара, грозя отрезать обеим дивизиям пути подвоза. В последующие три дня части 139–й стрелковой дивизии при поддержке 34–го стрелкового полка 75–й дивизии вели упорные бои, отражая попытки противника выйти к Хаповара и одновременно контратакуя на Витавара. 6 января финны ослабили натиск на Хаповара, чем незамедлительно воспользовался комбриг Понеделин, перебросивший главные силы соединения под Витавара. В студеную ночь на 7 января 2–й батальон 34–го

стрелкового полка совместно с 1–м батальоном 718–го стрелкового полка штыковой атакой выбили финнов из Витавара, чтобы больше его уже не отдавать. Бои в этом месте фронта затихли на две недели. Попытка группы Талвела повторить успех соединений 4–го корпуса, окруживших в конце декабря — начале января две дивизии и одну танковую бригаду 56–го стрелкового корпуса, не увенчалась успехом.

21 января соединения 8–й армии начали частные наступательные операции, имевшие своей целью улучшение занятых позиций, отвлечение противника от окруженных соединений левофланговой группы. При удачном развитии событий командование рассчитывало освободить их из кольца.

139–й стрелковой дивизии в это время было не до наступления. Даже после пополнения стрелковые батальоны по своей численности не превышали 300–350 штыков. Тем не менее неделю части дивизии вели упорные бои с противником, занимавшим удобные для обороны позиции на высотах, и продвинулись на запад на 1,5–2 километра. Потери дивизии составили 318 человек убитыми, 1121 ранеными и 192 пропавшими без вести.

75–я стрелковая дивизия, соприкасавшаяся на левом фланге с 139–й, 21 января также начала атаки. К исходу дня 34–й стрелковый полк занял излучину реки Вигарус — ярви, где и был остановлен сильным огнем противника. Другие подразделения продвинулись на 1,5–2 км на северо — запад от Витавара, но затем вынуждены были остановить свое наступление из‑за сильного сопротивления финнов. В последующие трое суток территория между Витавара и высотами несколько раз переходила из рук в руки. Только 26 января советские войска овладели господствующими высотами, после чего противник отошел от Витавара. За время операции 75–я дивизия потеряла 276 человек убитыми, 328 ранеными и 395 пропавшими без вести.

28 января обе дивизии получили приказ штаба 1–го стрелкового корпуса о прекращении активных действий. Начальник штаба этого корпуса майор С. П. Иванов считал, что значительных успехов не удалось достичь из‑за неумения пехоты следовать за огневым валом артиллерии, плохо скоординированных действий отдельных подразделений и отсутствия инициативы у командиров младшего и среднего звена.

Атаковала противника и 164–я стрелковая дивизия, но два ее полка продвинулись всего на километр. Для охраны коммуникаций командование дивизии сформировало на узкоколейной ветке от станции Питсий- оки некое подобие бронепоезда из четырех бронепло- щадок, на которых были установлены обыкновенные пушки и пулеметы. Он начал курсировать 25 января и серьезно мешал действиям финских диверсионных и разведывательных групп. 1 февраля финны взорвали путь, но его удалось быстро восстановить, и бронепоезд продолжал свои боевые рейсы. Но 4 февраля неприятельские диверсанты подорвали рельсы прямо перед паровозом. Поезд свалился с насыпи и получил настолько серьезные повреждения, что отремонтировать его было невозможно.

27 января 194–й стрелковый полк 60–й дивизии должен был выбить финнов с острова Лункулан — саари на Ладожском озере. Обстрел отсюда мешал снабжению 168–й дивизии, чьи коммуникации проходили по льду Ладоги. Один его батальон ворвался на остров. Ему в помощь послали батальон 6–го полка Финской Народной армии. Однако при виде наступавших соплеменников народоармейцы пустились в паническое бетство. Их пример оказался заразителен: с высоты бежал и батальон 194–го стрелкового полка.

Не добилась успеха и 155–я стрелковая дивизия. Она прибыла в Карелию из Западной Белоруссии. Точно так же, как и две другие дивизии 1–го стрелкового корпуса, она была сформирована в основном из бойцов и командиров, призванных из запаса, и укомплектована автотранспортом и лошадьми, поступившими из гражданских организаций.

Вот что писал командир правофланговой дивизии 8–й армии о состоянии вверенного ему соединения: «Наличная бронетанковая матчасть совершенно небоеспособна. Прибывшие из организаций и учреждений газогенераторные автомашины совершенно не приспособлены для работы на северном театре». Большинство бойцов 155–й дивизии до призыва не умело стрелять из боевого оружия, метать гранату и даже пользоваться саперной лопаткой. Лыжи видели в глаза единицы.

Положение усугублялось скверным снабжением. Бойцы дивизии начали войну без стальных шлемов и маскировочных халатов. Не хватало полушубков, валенок и теплых перчаток — многие красноармейцы страдали от обморожения. Это была общая беда почти всех советских соединений, участвовавших в войне с Финляндией. На совещании высшего комсостава РККА в апреле 1940 года командующий 15–й армией командарм 2–го ранга В. Н. Курдюмов отмечал:

«На финском театре в первый период войны было много обмороженных, потому что люди прибывали в холодной обуви, в ботинках даже, а не в сапогах, причем часть ботинок была рваной. Ленинградский военный округ должен был снабжать бойцов. Я здесь докладываю с полной ответственностью о том, что воевать при 40–градусном морозе в ботинках, даже не в рваных, и в хороших сапогах нельзя, потому что через несколько дней будет 50 % обмороженных. Тут есть закон физиологии, врачи об этом могут сказать… что тело человека, разумеется, без достаточного количества теплых вещей, может выдержать такую температуру 4–5 дней, а на 5–й день получается такое охлаждение, что независимо от употребления водки, сала — сила сопротивления организма будет понижаться».

Но красноармейцы, проявляя чудеса выносливости, воевали в рваных ботинках и шинелях, греясь порой только «наркомовскими» 100 граммами и белорусским да украинским салом.

Части 155–й дивизии не решались уходить с немногочисленных дорог. Штабы полков и батальонов под разными предлогами уклонялись от применения фланговых и обходных маневров. Лишь однажды, по приказу командира дивизии, в 436–м и 659–м стрелковых полках были сформированы отряды для обхода позиций 1–го и 2–го лапуасских батальонов по реке Койтта — йоки. Противник, опасаясь охвата, начали отход в западном направлении.

К 12 декабря к финнам подошли подкрепления: 3–й лапуасский, 5–й и 11–й резервный батальоны, 3–я самокатная, 3–я пулеметная и 4–я минометная роты. Общая численность финских войск стала примерно 4500 человек, имевших на вооружении около 3500 обычных и 150 автоматических винтовок, 965 пистолетов- пулеметов «Суоми», 148 ручных и 72 станковых пулемета, 13 пушек и 16 минометов.

Финны заняли рубеж по реке Айтта — йоки и отразили атаки 155–й дивизии. Тогда ее командир направил усиленный батальон во фланг противнику. Однако его атаку не удалось согласовать по времени с атакой главных сил. В результате батальон подвергся сильным контратакам и чуть сам не оказался в окружении. 15 декабря он возвратился к главным силам дивизии, после чего на этом участке фронта активные действия затихли.

Только с 12 по 15 декабря в 155–й стрелковой дивизии выбыло 177 человек убитыми, 710 ранеными и 210 пропавшими без вести. Потери же за весь период боев с 30 ноября по 15 декабря составили 336 человек убитыми, 926 ранеными и 251 пропавшими без вести. Неприятелю досталось 504 винтовки, 31 станковый и 34 ручных пулемета, 5 танков Т-37, 3 танка Т-26 и 2 бронеавтомобиля. Во второй половине декабря потери 155–й дивизии возросли незначительно: на 47 убитых, 176 раненых и 18 пропавших без вести.

Если на правом фланге 8–й армии положение советских войск было просто незавидным, то ее левофланговая группа потерпела настоящую катастрофу. 18–я и 168–я стрелковые дивизии и 34–я танковая бригада оказались в окружении и понесли очень тяжелые потери. 18–я дивизия была кадровой и уже несколько лет находилась в Карелии. А вот 168–я была сформирована только в августе 1939–го, во время «больших учебных сборов». В начале сентября ее перебросили к границе. 34–я легкотанковая бригада прибыла в район Петрозаводска в октябре.

Основную часть бойцов 168–й дивизии пришлось обучать азам военного дела. Времени на проведение серьезных тактических занятий, в ходе которых командиры могли бы освоить управление войсками в сложных природных условиях, почти не осталось. В дивизии так и не был сформирован гаубичный артполк, а больше половины автотранспорта, поступившего из разных ведомств и организаций, требовала ремонта.

В первые дни войны 168–я и 18–я дивизии, вместе с поддерживавшей их танковой бригадой, имели на позиции против себя лишь два финских егерских батальона. Несмотря на значительное превосходство, только 10 декабря 402–й стрелковый полк 168–й дивизии занял город Питкяранта. К этому времени основные силы 18–й и 168–й дивизии и 34–й бригады продвинулись на 45–50 км и вышли в район поселка Леметти. В последующие двое суток продвижение в западном и северо — западном направлении продолжалось, но сопротивление финнов возросло. К ним на помощь подошли части 13–й пехотной дивизии и подразделения 36–го и 35–го пехотных полков 12 пехотной дивизии финнов. К 15 декабря на фронте находились 2–й батальон 37–го пехотного полка, 8–й егерский батальон, 38–й пехотный полк, батальон 36–го пехотного полка и батальон 39–го пехотного полка. Кроме того, в ближайшем их тылу находились по два батальона 37–го и 39–го полков и батальон 36–го полка финнов.

Командир 4–го армейского корпуса финской армии генерал — майор Ю. — В. Хеглунд прекрасно понимал, что лобовые контратаки не приведут к успеху. Хотя 168–я дивизия, например, потеряла к тому времени уже около 3000 человек убитыми и ранеными, советские войска сохраняли превосходство в живой силе и технике. По мере накопления сил финны, пользуясь своим превосходством в лыжной подготовке, стали проникать в тыл советских дивизий, прерывая их коммуникации и минируя дороги. К 22 декабря части 56–го стрелкового корпуса окончательно перешли к обороне. Уже первые нападения финских отрядов на немногочисленные дороги заставили командование корпуса вывести с фронта для их охраны 83–й танковый батальон 34–й танковой бригады, а затем и роту 82–го танкового батальона.

К 26 декабря финнам удалось создать два минированных завала на дороге Лаваярви — Леметти в районе Уома. 28 декабря движение по этой трассе было прервано. Теперь на фронте против левофланговых соединений 56–го корпуса находились следующие финские силы: 2–й батальон 35–го пехотного полка, 8–й специальный батальон, по два батальона 38–го и 37–го пехотных полков и батальон 36–го пехотного полка. В резерве в ближайшем тылу находились по 3–му батальону 37–го и 38–го полков, батальон 36–го полка и полностью весь 39–й полк. Финское командование с первых же дней боев не раз выводило во второй эшелон и в резерв подразделения, дольше других находившиеся на передовой и понесшие наибольшие потери. К сожалению, штаб 56–го корпуса, как и штабы других советских корпусов и армий, такой практики не придерживался.

В период с 1 по 5 января 1940 года группа войск корпуса в составе 82–го танкового батальона, двух рот 179–го мотострелкового батальона, батальона 97–го стрелкового полка и некоторых тыловых подразделений неоднократно атаковала позиции финнов в районе Уома. Однако прорвать оборону противника и провести в Леметти колонну из 168 машин с продовольствием, боеприпасами и горючим так и не удалось.

В ходе боев 4–6 января финны расчленили гарнизон Леметти надвое. В северном котле оказались 76–й танковый батальон 34–й бригады и тыловые подразделения 18–й дивизии, в южном котле — бригадный и дивизионный штабы, 83–й танковый батальон (без одной роты), две роты 97–го стрелкового полка, две артиллерийские батареи и ряд других подразделений. Всего в окружении оказалось более 5 тысяч бойцов и командиров, более 100 танков, более десятка артиллерийских орудий и большое количество автомашин, для которых уже не было горючего. 168–я дивизия попробовала деблокировать окруженных с помощью двух батальонов 402–го стрелкового полка и двух батальонов 462–го стрелкового полка. Атака была плохо подготовлена. Штабы 8–й армии и 56–го корпуса не смогли организовать взаимодействие. Наступавшие достигли только района Рускасет, где соединились с двумя стрелковыми и гаубичным артиллерийским полками, отдельным танковым и разведывательным батальонами 18–й дивизии, разведывательным батальоном и двумя ротами 34–й бригады.

Не удалось прорвать финскую оборону в районе Уома и прибывшим пограничникам, хотя, как даже финны отмечали, их действия носили более осмысленный характер и противостоять пограничникам, неплохо владеющим лыжами, было им гораздо сложнее, чем армейским частям.

Тем временем в окружении оказались гарнизон Уома и группа, располагавшаяся у развилки дорог Леметти — Митро. Здесь находились подразделения 18–й и 60–й стрелковых дивизий, насчитывавшие более 2200 человек (половина — раненые или обмороженные), 16 танков и 12 орудий. У озера Сари — ярви были окружены 500 человек с 3 танками и 8 орудиями, а в районе Ловаярви — стрелковый и лыжный батальоны с одной артиллерийской батареей.

Прочной обороны окруженным организовать так и не удалось. Помешал недостаток опыта, боеприпасов и продовольствия. Истощенные бойцы в суровые морозы не могли как следует оборудовать позиции. У них просто не было сил. После войны специальная комиссия штаба 15–й армии, обследовавшая район расположения окруженных частей, констатировала:

«Оборона организовывалась стихийно. Части и подразделения, прибывшие в Леметти, строили оборону там, где останавливались, для охраны себя. Это привело к тому, что район обороны был растянут вдоль дороги на 2 км, а в ширину имел лишь 400–800 м, что ставило гарнизон Леметти — южное в исключительно тяжелое положение, так как противник простреливал их огнем из всех видов оружия… Допущенная ошибка в организации обороны обусловила то, что высота «А», представлявшая большую тактическую ценность, не была занята, а командная высота над районом Леметти — южное «Б» занималась недостаточными силами (60 человек с одним пулеметом) и поэтому при первой же атаке противника была оставлена. Противник, заняв высоты, получил полную возможность в упор расстреливать людей, боевые и транспортные машины, наблюдать за поведением и действиями гарнизона… Большинство танков 34–й легкой танковой бригады и 201–го химического танкового батальона (вооруженного огнеметными танками. — Ъ. С.) не были расставлены как огневые точки для усиления обороны, часть из них так и осталась в походной колонне непосредственно на дороге… Количество огнеприпасов точно установить не представляется возможным, но нужно сказать, что их было достаточно, к моменту выхода из окружения… оставалось до 12 тысяч снарядов и 40–45 тысяч патронов. К 5 января танки имели до двух заправок горючего. Это позволяло поставить их на более удобные позиции для обороны, чего сделано не было…»

168–я стрелковая дивизия была заблокирована противником несколько раньше, чем 18–я, но, несмотря на значительные потери в предыдущих боях и выделение трех батальонов на помощь 18–й дивизии (из их бойцов уцелели лишь немногие), сумела удержать свой район обороны, сохранив за собой несколько важных высот, господствовавших над расположением дивизии. Вместо перерезанных коммуникаций по льду Ладожского озера была проложена дорога (предвестник знаменитой Дороги жизни в блокадный Ленинград), которую финны, несмотря на постоянные обстрелы и попытки нападения на обозы, так и не сумели перерезать. Она позволила дивизии выдержать почти двухмесячную осаду. Финны во второй декаде января попытались, правда, расчленить ее оборону, но после нескольких неудачных атак ограничились тем, что беспокоили окруженный гарнизон короткими артиллерийскими налетами.

Уже 8 января финны разбросали с самолетов листовки следующего содержания:

«Бойцы 18–й и 168–й дивизий! Вам известно, что вы окружены и все ваши связи с Родиной порваны. Почему вы продолжаете эту ненадежную (имелось в виду: безнадежную. — Б. С.) борьбу против нашего перевеса, мороза и голода. Обоз 8–й армии, которого вы ожидаете, финны истребили около Сальми. Предлагаем вам немедленно сдаться».

Другая листовка была составлена столь же определенно:

«Не вы виноваты в нападении в Финляндию, это затеяли ваши командиры и комиссары, поджигатели войны. Мы это знаем и не хотим проливать вашу кровь. Советуем вам следующее:

СДАЙТЕСЬ!

Для этого вы должны выбрать из своей среды переговорщиков, которые должны явиться завтра утром в 9 часов в следующие места:

1. У полотна железной дороги в Кителя.

2. На перекрестке у Руокоярви.

3. У Рухтинамяки.

4. В деревне Лаваярви.

5. На мосту, 5 километров на юг от Уксу. Переговорщики должны быть безоружными и иметь

кол с белым платком. Так уже сделали тысячи ваших товарищей на севере — будьте рассудительными и следуйте их примеру.

Командир и солдаты 4–й финской армии».

Аналогичные обращения к бойцам и командирам Красной Армии в те дни передавались на русском языке и финским радио. 6 января оно сообщало:

«Солдаты Красной Армии! Ваши семьи и ваши близкие ждут, что вы их освободите от угнетения, в котором они жиеут и которое начинают сознавать все больше и больше. Вернитесь к своим очагам, сбросьте иго террора и несправедливости, навязанные вам вашим правительством. Сегодня вы можете уже себе отдать отчет в том, что вашими руками выполнили только ничтожную часть данных им обещаний. Чего стоит коммунизм, если он не основан на справедливости?..»

В радиопередаче содержался и такой пассаж в адрес советских руководителей:

«Не понимаете ли вы, господа народные комиссары, вы, люди совершенно равнодушные к страданиям ваших товарищей, плохо одетых, голодных, которых вы посылаете умирать в Финляндию, что их глаза открываются в момент смерти? Не понимаете ли вы, что народ, который вы угнетаете и которому не хватает хлеба, все более отдает себе отчет в ваших методах и в вашей звериной жестокости, вызывающей негодование всего мира? Будьте уверены, что русский народ не бесконечно будет переносить ваши насилия и ваше вероломство».

А через два дня, 8 января, финское радио обращалось уже к рабочим:

«Знайте, русские рабочие, что в трудовых массах всего мира сейчас существует лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь против СССР». Действуйте, спешите, время не ждет. Ваше начальство связано по рукам и ногам войной — агитируйте за мир. Не дайте свершиться новым преступлениям. Бессовестные люди, захватившие власть над вами, намерены накинуться на ни в чем не повинный финский народ: если вы это допустите, грех падет на вас… Что стало с принципами братства народов, о котором вам прожужжали уши ваши подлые вожди? Во имя этих принципов женщины, дети и старики гибнут от советских бомб. Да здравствует мир! Да здравствует свободная Россия!»

В отличие от листовок, содержащих немало грамматических и стилистических ошибок, тексты радиообращений обладали даже литературными достоинствами. Взять хотя бы эту сильную фразу, от которой и Достоевский бы не отказался: «Чего стоит коммунизм, если он не основан на справедливости?..» Финские пропагандисты и поставлявшие им материал эмигранты наивно верили в то, что для русского народа глав — ное — справедливость и равенство, а не свобода. Раз большевистская верхушка оторвалась от масс, не зная нужды в своем пайковом изобилии, в то время как рабочие и крестьяне прозябают в нищете (по финским, по крайней мере, меркам), то народ рано или поздно должен восстать и сбросить большевиков. Совсем не учитывалось, что в СССР нет ни свободы слова, ни оппозиции, что существует контроль над настроениями граждан и на фронте, и в тылу, что внутри страны пропаганда сделала свое темное дело. В сознании масс был создан образ «кровожадных буржуев», готовых в любой момент обрушиться на «государство рабочих и крестьян». Расцвел культ «мудрого и любимого вождя товарища Сталина» и преданной ему партии. У народа создалась уверенность, что Сталин все видит и знает, а оторвались от масс и погрязли в «мещанстве» и измене делу социализма лишь отдельные руководители, которых вывели в 1937–1938–м на чистую воду. Да, конечно, были опять допущены перегибы, но Сталин и партия быстро разобрались и поправили ошибку. Вместо зарвавшегося «стального наркома» Ежова пришел «дорогой товарищ» Берия, «лучший друг пионеров». О нем и песню сложили: «Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия, сегодня в гости к ним пришел Лаврентий Палыч Берия!» Теперь‑то уж наверняка никого безвинно сажать и стрелять не будут.

Война с Финляндией не пользовалась популярностью среди красноармейцев и части командиров, а первые неудачи еще больше понизили их боевой дух. Однако тех, кто готов был повернуть оружие против «комиссаров», набиралось единицы. В основном Красная Армия страдала от таких видов нарушения воинского долга, как дезертирство, самовольный уход с поля боя, паника и оставление врагу вооружения и боевой техники, которые часто и в сложной обстановке вполне можно было эвакуировать.

Ко всему, финскую радиопропаганду могли слышать немногие: радисты на фронте и владельцы коротковолновых радиоприемников в городах. Возможно, именно опыт «зимней войны» побудил власти сразу после начала Великой Отечественной войны изъять у советского населения все радиоприемники. Тут причиной не только острая нехватка средств связи в войсках, но и боязнь воздействия на народ неприятельской пропаганды.

Финские же листовки, в изобилии разбрасывавшиеся над советскими позициями, расписывали сытную жизнь в плену, где красноармейцам обещали выдать теплые вещи, сапоги и горячую пищу. Сулили премии за сданное финской армии оружие. Револьвер оценивался в 100 рублей, винтовка — в 150, пулемет — в 1500, а танк — в 10 000. Но дороже всего финны обещали за самолет — 10 000 долларов. Пилоту гарантировали возможность остаться в Финляндии или выехать в любую другую страну. Все эти моральные и материальные стимулы принесли ничтожные результаты. Трофеи в ходе войны финская армия захватила, конечно, весьма солидные: 25 248 винтовок, 54 пистолета — пулемета, 1574 ручных и 954 станковых пулемета, 125 противотанковых и 160 полевых орудий, а также 94 миномета. Очевидно, большинство трофеев было взято с убитых или из того, что было брошено красноармейцами при поспешном отступлении с поля боя. В плен попало только около 6 тысяч бойцов и командиров — из них человек 700 раненых и обмороженных, остальные же, как правило, сдавались не добровольно, а оказавшись в безнадежном, гибельном положении в районах к северу от Ладожского озера.

Иное могло бы быть с самолетами: ведь сумма премии была очень велика. Всего финнам досталось 25 советских самолетов. Несколько из них не имели повреждений и были позднее использованы ВВС Финляндии. Это обстоятельство как будто наводит на мысль, что их переправили через линию фронта пилоты — пе — ребежчики (при посадке на финских аэродромах они должны были выбросить зеленый флаг). Мне, однако, пока не попадалось сведений о том, чтобы какой‑то советский летчик или танкист добровольно сдался финнам вместе со своей боевой машиной.

Но вернемся к боям в районе Леметти. Разведывательный отдел штаба 4–го армейского корпуса финнов 10 января оценивал обстановку здесь следующим образом: советские войска любыми средствами пытаются удержаться в этом важном районе, хотя моральное состояние большей части войск в значительной степени пошатнулось, ведь обе дивизии и танковая бригада понесли значительные потери. В 168–й дивизии, несмотря на примерно тысячу человек пополнения, укомплектованность стрелковых полков не превышает половины нормы.

Знали финны и об отправке на помощь 18–й дивизии трех батальонов из 402–го и 462–го стрелковых полков. По их сведениям, два батальона 462–го полка были влиты в 208–й стрелковый полк 18–й дивизии — его численность возросла до 500 человек, а 316–й стрелковый полк с начала войны вообще не получал пополнений. Не вполне верно финны рассчитали только силы 34–й танковой бригады в Леметти: по их данным, в ней было всего. около 500 человек и лишь 15–20 исправных танков.

Финское командование знало и о подходе к Уома подразделений 620–го стрелкового полка, который имел неплохое снаряжение, в том числе и лыжи, и вооружение. Однако подготовка командного состава этого полка справедливо оценивалось финнами как невысокая.

18–я стрелковая дивизия, хотя и была кадровой, оказалась очень плохо подготовлена к боям. Незадолго до начала войны ее посетил начальник артиллерии Красной Армии Н. Н. Воронов. Николай Николаевич вспоминал:

«Я подолгу беседовал с командирами о значении артиллерии в современной войне, об уроках боев в Испании и на Халхин — Голе, призывал изучать своего вероятного противника, объективно оценивать его силы, не зазнаваться, не скатываться к «шапкозакидательству», избегать условностей в боевой подготовке… Поме беседы ко мне подошли несколько командиров и политработников. Они были не согласны с оценкой сил вероятных наших противников: «Это неверные установки, запугивающие личный состав, — заявили они. — Они идут вразрез с указаниями высших инстанций». «Я вам высказал не только свои взгляды. Это — требования жизни. Наконец, это требование наркома, который прислал меня сюда».

И все же мои слова, видимо, подействовали мало. Трагической была для этой дивизии недооценка сил противостоящего противника. Когда начались бои, она попала в окружение в лесах Карелии и понесла большие потери».

12 января 1940 года командиры некоторых частей 18–й стрелковой дивизии отдали приказ о наведении порядка в тылах и передвижении бойцов и командиров на передовой линии и во втором эшелоне. Приказ запоздал: фронт был уже со всех сторон.

16—19 января противник предпринял новое наступление, в котором участвовали 38–й пехотный полк в полном составе, по два батальона 37–го и 39–го полков, а также 2–й батальон 35–го полка, 22–й специальный и 4–й егерский батальоны. Именно в это время три батальона (1–й и 3–й 36–го пехотного полка и 1–й 34–го полка) образовывали внешнее кольцо окружения. Еще пять батальонов (по одному из 36, 37 и 39–го полков и 8–й и 18–й специальные) были введены в бой в ходе операции. Финнам удалось выйти на подступы к Питкяранта — главному пункту снабжения и сосредоточения советских войск. Однако попытка штурма города была пресечена подошедшими частями совете — кой 11–й стрелковой дивизии (219–й стрелковый полк) и 60–й дивизии (194–й стрелковый полк). Тем не менее оказать помощь окруженным войскам стало еще труднее. Финны овладели рядом островов, которые командование 8–й армии выпустило из‑под контроля. Оставив небольшие гарнизоны на островах Петя — саари, Зуб, Максиман — саари и Лункулан — саари, противник стал угрожать левому флангу 8–й армии и обстреливать ледовую дорогу, по которой шло снабжение 168–й дивизии.

Командиры 18–й стрелковой дивизии и 34–й легко- танковой бригады слали одна за другой в вышестоящие штабы отчаянные радиограммы. 26 января Кондратьев взывал к начальнику штаба 56–го корпуса: «Сбрасывайте же нам соль, сухари, концентраты. Мы же голодаем». А 28 января с горечью отмечал: «Сброшенная соль рассеялась при падении. Пакуйте ее лучше в ящики. Дайте сегодня же соли, соли, соли». И в тот же день: «Держались на лошадях. Теперь их нет — поели. Самолеты сбрасывают мало и нерегулярно. 76–й танковый батальон имеет 20–30 раненых и больных, продуктов нет, истощены. Бросили соль, но она рассыпалась. Народ истощен. Надо бросать соль. Примите меры».

30 января штабы 34–й бригады и 18–й дивизии обратились непосредственно к летчикам, сбрасывавшим грузы окруженным:

«Красные сталинские соколы, хотя мы более месяца находимся в окружении, но не теряем уверенности в нашу победу. Да и могут ли большевики, окрыленные заботой Сталина, об этом подумать? Мы — стрелки, артиллеристы, танкисты — шлем вам, гордым соколам нашей страны, боевой привет. Появление ваше в воздухе увеличивает наши силы, мы видим вас и слышим, как уверенно на голову врага рушатся ворошиловские килограммы. Мы чувствуем помощь, заботу, видим смелость и отвагу и впредь надеемся на них.

Не забывайте: для нас продукты имеют большое значение. Ждем на выручку, братски вас обнимаем».

Однако выручить несчастных так и не смогли. 31 января Кондратьев радировал: «Сброшенные продукты на Леметги — северное все упали к противнику. Спасите людей 76–го танкового батальона».

Спасти не удалось. 3 февраля окруженные, прощаясь, сообщили: «76–му танковому батальону больше не бросайте. Его район обороны занят противником».

В переговорах с подчиненными командование сохраняло бодрый тон. 82–му танковому батальону Кондратьев 2 февраля в связи с трагическим событием — гибелью их командира послал казенно — оптимистическую радиограмму: «Тронуты потерей командира, глубоко переживаем вместе с вами. Призываем весь коллектив еще теснее сплотиться на выполнение боевой задачи. Близок час конца белофиннов. Вперед, к новым победам». Дожить до этих побед не удалось ни отправителям, ни адресатам послания.

Окружение 18–й и 168–й дивизий вместе с 34–й легкотанковой бригадой произошло вследствие совершенно неумелого управления войсками штабов 56–го стрелкового корпуса и 8–й армии, плохого ведения разведки и никуда не годной лыжной подготовки, лишавшей наши части способности маневрировать вне дорог. Посланный в распоряжение штаба 8–й армии полковник Н. П. Раевский, назначенный вскоре начальником штаба 164–й стрелковой дивизии, в донесении К. Е. Ворошилову писал: «Удивительно, что наши войска несут огромные потери… из‑за того, что не умеют ходить на лыжах, несмотря на массу ранее отданных приказов о лыжной подготовке…» Он предложил призвать на военную службу мастеров лыжного спорта для создания, как у финнов, специальных диверсионно — разведывательных отрядов.

И такие отряды были созданы. Командиром одного из них стал кадровый разведчик, начальник специаль — ного отделения Разведуправления Красной Армии полковник Х. — У. Д. Мамсуров. В 1957 году Хаджен — Умар Джионович, уже будучи генералом и первым заместителем начальника Главного разведывательного управления, сыграл главную роль в смещении тогдашнего министра обороны маршала Г. К. Жукова. Георгий Константинович поручил Мамсурову возглавить разведывательно — диверсионную школу, о существовании которой не знало ЦК. Генерал счел необходимым доложить обо всем Хрущеву — Жукова обвинили в «склонности к бонапартизму» (другими словами, в планах свершить государственный переворот) и отправили в отставку. Но до этого было еще далеко. А пока полковник Мамсуров на совещании в ЦК в апреле 1940 года рассказывал о действиях своего особого лыжного отряда в финском тылу на участке 9–й армии:

«Я имел человек 10 лейтенантов из Тамбовского училища. Должен сказать, что эти люди не были командирами. Они даже бойцами не могли быть. Первые действия показали, что командиром взвода, группы мог быть не лейтенант, а красноармеец — боец, который уже имеет двухнедельный опыт. Хотя они (командиры из Тамбова. — Б. С.,) были очень вымуштрованы, добровольцам — ленинградским физкультурникам далеко было до них, но в боевой обстановке они даже не знали хорошо компаса, не знали карты. В бою они боялись, а в тылу были хорошими командирами…

Я выехал с отрядом (его численность была около 300 человек. — Б. С.^ в 9–ю армию, взял ленинградцев- добровольцев и студентов института физкультуры. Я получил задачу выйти на помощь 54–й дивизии (как и левофланговая группа 8–й армии, оказавшейся в окружении. — Б. С./ Вышли ночью на машинах, а потом прошли на лыжах за сутки 68 км и дошли до места действия в тылу противника. Погода была очень холодная. Я решил, что идти прямо на противника всем отрядом — это значит, что со мной может случиться неприятная история. Я должен был выяснить, что передо мной есть, что есть у противника, тем более что в этом районе о противнике нам ничего не было известно. И вот начал прочесывать, начиная от линии границы, или фронта. Группы отряда работали на удалении вначале до 40 км, затем до 80 км и догнали до 120 км. На удалении до 120 км в глубину действовали группы и разведывали полосу примерно шириной в 150 км, если брать веерообразно…

Несмотря на очень сильные морозы и на то, что отряд почти все время жил в лесу на снегу… были только три случая. обмораживания 1–й и 2–й степени… Когда группа наткнулась на противника в районе Кухмониеми, тут произошло нечто интересное. Группы действовали непосредственно в тылу 25–го пехотного полка противника, 65–го, 27–го пехотного полков, 9–го артиллерийского полка. В тыл противника вышли наши люди несколькими группами: Одна группа была на расстоянии 2–3 км от Кухмониеми, налетела на деревню, уничтожила пункт радиосвязи, несколько солдат и офицеров, а также две подводы с ручными взрывателями от мин и ушла. Другая группа действовала в 12 км восточнее, засела на дороге, захватила одну машину, вторую, третью, перебила около 20 человек — в основном средний и младший комсостав (последняя деталь несколько странна: неужели в финской армии было так много легковых автомашин, что в них запросто разъезжали сержанты? — Ъ. С.), захватила их оружие, документы, подожгла машины, уничтожила линию связи и ушла…

У нас был радиоприемник — колхозник… мы слышали финские передачи о действиях нашего отряда на русском языке (с чего бы это вдруг финнам сообщать об успешных действиях неприятельских диверсантов, да еще по — русски? Выходит, затем, чтобы поднять моральный дух окруженных советских дивизий. Очень напоминает фантастические «радиоперехваты» переговоров чеченцев на русском языке, якобы полученные ФСБ и МВД во время чеченской войны. — Б. С.Л Они говорили, что целые батальоны парашютных десантов сбрасываются русскими, видимо, думали, на такое удаление наши люди пройти не могут. Они кричали о новых видах военных действий и т. п. Видимо, мы им порядком были неприятны.

Затем 18 февраля прилетел начальник разведывательного отдела армии и отдает приказание, что к 23–й годовщине Красной Армии надо преподнести большой подарок. Я говорю, что, может быть, лучше этот подарок преподнести после празднования, меньше будет у финнов бдительности (видимо, Хаджен — Умар Джионович всерьез полагал, будто финны будут ждать этого подонка к годовщине РККА. — Б. С./ Он со мной не согласился: нет, говорит, приказываю.

Послали группу в 50 человек восточнее Кухмониеми на помощь 54–й дивизии. Эта группа в 50 человек погибла, причем должен сказать, что эта группа была целиком из красноармейцев, остальная часть нашего отряда состояла из ленинградских добровольцев. Пленные, которые были потом захвачены нами, говорят, как часть из них участвовала в уничтожении этих людей, что наши люди три дня вели бой, будучи совсем окружены, ни один из наших не сдался в плен, три человека, оставшихся в живых, в последний момент сами взорвали себя гранатами.

Одновременно другая часть отряда пошла западнее Кухмониеми, разделившись на отдельные группы… чтобы перерезать шоссейную дорогу Каяани — Кухмониеми. Одна из групп напала на штаб 9–й пехотной дивизии противника… Группа в количестве 24 человек очутилась в расположении войск противника, куда она вошла ночью. Находясь в расположении войск противника, группа сама обнаружила это только на рассвете… увидев, что кругом замаскированные бараки, полные солдат противника, и обнаружив тут же недалеко наличие крупного штаба, сама зарылась в снег и

стала ждать ночи, чтобы напасть на штаб. Однако группа была случайно обнаружена в 16.00 из‑за нечаянного выстрела, один из товарищей очищал автомат от снега.

Тут начался бой 24 человек против полка пехоты и затем командного состава штаба и авиации, которая была расположена там. Группа вела бой с 16.00 до 2 часов ночи. Наших было убито 14 человек, ушло 8 (неясно, куда делись еще двое, возможно, попали в плен. — Ъ. С.), они отошли с боем и соединились с другими группами…

Был убит секретарь комсомольской организации и другие. Люди, которые участвовали в этом бою, вели бой из маузеров и автоматов и были одеты в финскую форму, как и весь отряд. Каждый из них уничтожил не менее 8—10 белофиннов, главным образом офицеров, которые лезли напролом (с чего вдруг штабные офицеры полезут напролом — из окружения, что ли, прорывались? Или Мамсуров был под впечатлением атаки офицерских батальонов из фильма «Чапаев»? — Ъ. С.), около 100 трупов противника осталось там (непонятно, когда 8 уцелевших успели эти трупы посчитать, да и неувязка получается: если каждый боец уничтожил 8—10 врагов, то трупов должно было быть как минимум две сотни. — Ъ. С.). Мало того, когда оставшаяся часть группы вышла на лед озера к островам, куда им нужно было отходить, то группа летчиков противника перерезала им дорогу. Есть основания думать, что нашей группой был убит крупный финский начальник, поскольку у него была хорошая одежда, красивая сумка, золотые часы (в сознании командира Красной Армии, где даже офицеры часто носили поношенное обмундирование, хорошая одежда была исключительной прерогативой очень большого начальства или, в крайнем случае, летчиков, которых Сталин баловал. — Б. С./ Почти вся эта группа противника нами была перебита. Насколько финны были в этот момент охвачены паникой, говорит тот факт, что они начали вести артиллерийский огонь неизвестно по кому, во все стороны.

Есть и другой случай, правда, этот товарищ убит. Он представлен к званию Героя Советского Союза, это ленинградский лыжник, замечательный гражданин нашего Советского Союза Мягков. Вместе с группой лыжников в 13 человек для того, чтобы выяснить наличие войск в районе Кухмониеми, в течение 23 часов он совершил 90–километровый марш. Это — на лыжах, когда человек утопает выше колена в снегу. Правда, у него была хорошая лыжная подготовка, и людей в его группе мы подобрали хороших. Западнее Кухмониеми он влетел в расположение финской зенитной батареи, убил офицера и других финнов, наделал панику, узнал, что там есть зенитная батарея и пехотные части, несколько рот, через них проскочил и вернулся с группой. Правда, его с группой окружили в одной деревушке силами до роты противника с пулеметами, но он с группой стойко дрался, нанес большие потери противнику и вышел из окружения — пробился гранатами, правда, он потерял при этом одного из лучших бойцов отряда. Тов. Мягков проделал целый ряд замечательных операций, жаль, что к концу событий он погиб.

Нам учить надо было людей. Мы работали всего месяц с лишним. Я считаю, что если бы у меня были там подготовленные в мирное время люди, то довольно много вреда бы нанес финнам, но был заключен мир. Перед этим 10 марта я получил приказ от командующего вылететь к тов. Батову, шведы там появились (в конце войны к северу от Ладоги действовала бригада шведских добровольцев. — Б. С.), только хотел приступить к работе, но уже был заключен мир».

Деятельность отряда Мамсурова, возможно, была одним из редких примеров успеха Красной Армии в финской войне, хотя финские потери в донесениях, как водится, были несколько преувеличены, а сами разведчики в рассказе их командира обретали черты

былинных богатырей. Заметим, что действовали люди Мамсурова в финской военной форме. Значит, по обычаям войны их считали лазутчиками и в плен могли не брать. Поэтому, возможно, окруженная группа лыжников дралась до последнего, а оставшиеся в живых подорвали себя гранатами. Кстати, финские диверсионно — разведывательные группы тоже активно — действо- вали в советском тылу, но я нигде не нашел данных о том, что они переодевались в красноармейскую форму. Может, потому, что она была менее удобна для ходьбы на лыжах?

Надо также учесть, что бойцы мамсуровского отряда — это в основном ленинградские добровольцы, причем многие — студенты института физкультуры. У них у всех и образовательный уровень был повыше, чем у подавляющего большинства красноармейцев, и на лыжах они умели ходить относительно неплохо. Группа же, состоявшая из обычных бойцов, сразу же погибла. Хаджен — Умар Джионович все же имел несколько недель на подготовку отряда, да и сам был опытным диверсантом: отличился еще в ходе войны в Испании.

Но особых отрядов, подобных отряду Мамсурова, в Красной Армии было раз — два и обчелся. А выходило, что только они могли более или менее на равных сражаться с обычными финскими частями, хотя и несли при этом большие потери. Эти потери и сам Мамсу- ров, как мы убедились, не отрицал.

Остальные тактические предложения полковника Раевского в письме Ворошилову, в отличие от идеи специальных лыжных отрядов, были прямо фантастическими. В частности, он хотел прочесать все леса, для чего сосредоточить на перешейке максимально возможное количество войск НКВД и даже милиции. Чтобы затруднить действия диверсионных групп противника, бравый полковник требовал прислать на финский фронт все саперные и дорожные части из внутренних округов и всю лесорубную технику для вырубки леса и прокладки дорог. «Надо перейти к тактике сплошного прочесывания, для чего нужно много войск. Но разве их у нас мало?» — патетически вопрошал Раевский. А как такую массу войск и техники разместить на узком Карельском перешейке и что с нею сделают финская артиллерия, снега и морозы — об этом полковник, очевидно, не задумывался. У Ворошилова хватило ума отвергнуть этот прожект.

Но вернемся на поле боя у Леметги. Главную ставку здесь финны делали на голод и жестокий мороз, истощавший силы окруженных. Уже 25 января из советских гарнизонов стали поступать сведения о катастрофическом сокращении продовольственных Запасов. Дальше — хуже. 29 января из штаба 18–й стрелковой дивизии радировали: «Продовольствия не сбросили, почему — непонятно. Голодные, положение тяжелое». В тот же день из гарнизона у развилки дорог пришло другое сообщение: «Окружены 16 суток, раненых 500 человек. Боеприпасов, продовольствия нет. Доедаем последнюю лошадь».

2 февраля финнам удалось уничтожить гарнизон Леметти — северное. В бою погибло и было взято в плен более 700 человек. Лишь 20 бойцам и командирам удалось пробраться в Леметги — южное, чтобы продолжить борьбу в таких же тяжелых условиях.

По данным финских источников, трофеями частей 4–го армейского корпуса стали 32 танка (большей частью неисправных), 7 орудий и минометов, большое количество стрелкового вооружения и 30 грузовых машин.

5 февраля от гарнизона «Развилка дорог» поступила еще одна отчаянная радиограмма: «Положение тяжелое, лошадей съели, сброса не было. Больных 600 человек. Голод. Цинга. Смерть». Самолеты сбросили окруженным продукты питания, но они в значительной мере попали в руки финнов. 8 февраля из «Развилки дорог» сообщили: «Продовольствие сбросили восточнее, часть подобрали». После этого в течение нескольких дней радиограммы были поспокойнее: окружен — ные слышали звуки приближавшейся к ним артиллерийской канонады.

9 февраля войска 8–го стрелкового корпуса, вошедшего в состав южной группы 8–й армии, начали наступление с целью освободить из окружения 18–ю и 168–ю дивизии. Однако продвинувшись на расстояние от нескольких сот метров до полутора километров, части корпуса остановились и стали закрепляться на завоеванных большой кровью позициях. После этого блокада окруженных усилилась, положение наших подразделений вновь ухудшилось. 13 февраля штаб гарнизона «Развилка дорог» с отчаянием просил: «Умираем с голода, усильте сброс продовольствия, не дайте умереть позорной смертью». 22 февраля оттуда же: «Положение тяжелое, несем потери, срочно помогите, держаться нет сил».

12 февраля 1940 года из соединений левого фланга значительно усилившейся 8–й армии была сформирована 15–я армия, командующим которой был назначен командарм 2–го ранга М. П. Ковалев, командовавший Белорусским фронтом во время «освободительного» похода в Польшу в сентябре 1939 года.

Вскоре после своего назначения Михаил Прокофь- евич решил провести наступательную операцию. Вступил он в должность 12 февраля, а уже 15–го числа было предпринято наступление на острова Максиман- саари и Петя — саари. С этих островов финны обстреливали ледовую «дорогу жизни», по которой шло снабжение для окруженной противником 168–й стрелковой дивизии. Но наступление не успели как следует подготовить, и пользы окруженным оно, к несчастью, не принесло.

Вот как это было.

В 6 часов утра 15 февраля 204–я воздушно — десантная бригада начала атаку на острова, а приказ о наступлении штаб бригады получил катастрофически неожиданно — лишь в 10 часов вечера 14 февраля, на ночь глядя. После короткой артподготовки, в которой уча — ствовали всего лишь 12 орудий (по четыре 76-, 122- и 152–мм), в утренней мгле десантники в маскировочных халатах устремились вперед по льду Ладожского озера. Однако фронтальный и фланговый огонь финнов вынудил 2–й батальон бригады залечь у южной оконечности Максиман — саари, а с рассветом противник стал выкашивать эти цепи на белом снегу пулеметами. Невероятным усилием командирам удалось поднять бойцов. Батальон ворвался на южный берег острова, но был остановлен финнами на перешейке, соединяющем южную часть Максиман — саари с северной. Тем временем 3–й батальон бригады атаковал Петя — саари и, несмотря на значительные потери, занял три четверти острова. А вот дальше случилось невероятное. Командир бригады полковник И. И. Губа- ревич попросил поддержать его артиллерией. Однако командовавший левофланговой группой 15–й армии комбриг К. А. Коротеев, позднее, в 1945 году, удостоенный звания Героя Советского Союза, прислал ему удивительный по смеси цинизма и глупости ответ: «Хватит сосать артиллерию, прокладывайте себе дорогу своим огнем!» И это было заявлено командиру действующей с такою ответственной целью бригады, в которой по штату числилось всего‑то 12 45–мм пушек и 18 50–мм минометов — последние в годы Великой Отечественной прозвали «хлопушками» за малую дальность стрельбы и слабость заряда.

Но на этом театр абсурда не кончился. По приказу Константина Аполлоновича 219–й стрелковый полк 11–й дивизии, который по плану должен был поддержать десантников после того, как они ворвутся На остров, был оставлен в резерве вместе с 1–м батальоном бригады.

Положение усугубилось еще и тем, что командир 219–го стрелкового полка забыл или не решился доложить, что остров Зуб, занятый ранее боевым охранением полка, только что был им оставлен. В результате десантники попали под внезапный и губительный фланговый огонь.

Не получив подкрепления и понеся большие потери, 2–й и 3–й батальоны 204–й воздушно — десантной бригады начали в ночь — на 16 февраля отход. Из‑за нерадивости высших начальников бойцы и командиры, хорошо подготовленные в тактическом отношении и прекрасно владевшие лыжами, понеся уже бессмысленно большие потери, не смогли спасти окруженных. Батальоны не досчитались 320 человек убитыми и 281 ранеными.

23 февраля командование 8–й армии решило ознаменовать 22–ю годовщину Красной Армии взятием этих двух злосчастных островов и соединением с окруженными товарищами. После получасовой артиллерийской подготовки при поддержке танков десантники на бронесанях вновь пошли на Петя — саари. Однако танкисты лишь продефилировали вдоль берега и возвратились восвояси, фактически не приняв участия в бою. Тем не менее «крылатые пехотинцы» сумели овладеть южной частью острова, но и на этот раз остались без артиллерийской и авиационной поддержки. Они удерживали свои позиции до рассвета следующего дня и под непрекращающимся неприятельским обстрелом покинули остров. Список советских потерь пополнился 369 убитыми и 325 ранеными.

Тем временем соединения 8–го стрелкового корпуса снова попытались прорвать оборону противника и деблокировать группировку, окруженную в районе Леметти. 25–я мотокавалерийская дивизия еще 10 февраля перешла в наступление, но сразу же встретила упорное сопротивление финнов, неоднократно переходивших в контратаки. Во время одной из них 111–й мотокавалерийский полк отошел, оставив противнику своих раненых на поле боя. Положение исправил 138–й полк, который стремительным ударом ворвался на позицию и спас раненых.

Две другие'дивизии 8–го стрелкового корпуса, 11–я и 72–я, также атаковали противника. Финны, отдав полтора километра болот и лесов, прочно укрепились на высотах у поселка Ниемеля. Все попытки выбить их оттуда не имели успеха. Единственное, что удалось сделать, — это вывести из окружения группу Н. Ф. Иевлева, которая ранее шла на помощь окруженным, но сама оказалась в неприятельском кольце. 20–й стрелковый полк 37–й дивизии, переданный в подчинение командира 72–й стрелковой дивизии, 15 февраля нанес удар в направлении высоты 95,4, куда и вышли на следующий день окруженцы. В день Красной Армии 8–й стрелковый корпус вновь перешел в наступление, но за три дня боев дивизии продвинулись менее чем на километр. Цена за этот километр была очень велика: 25–я мотокавалерийская дивизия за период с 4 по 25 февраля потеряла 712 человек убитыми, 1910 ранеными, 236 пропавшими без вести и 353 обмороженными. 72–я стрелковая дивизия недосчиталась 613 убитых, 2465 раненых, 3 пропавших без вести и 79 обмороженных. 11–я стрелковая дивизия с 10 по 27 февраля потеряла 352 бойца и командира убитыми, 1482 ранеными, 286 пропавшими без вести и 83 обмороженными. Наконец, штаб 37–й мотострелковой дивизии, принимавшей участие в боях 23–25 февраля, исчислял потери в своих частях в 373 убитых и 908 раненых.

Не помог окруженным и посланный им на помощь 6–й отдельный лыжный батальон. Наткнувшись на финские засады и потеряв ориентировку, он вынужден был возвратиться к главным силам армии, потеряв за неделю боев 143 убитыми, 142 ранеными, 430 пропавшими без вести и 239 обмороженными. В строю осталось не более полусотни бойцов.

15–я армия, предназначенная для деблокирования 18–й и 168–й дивизий, насчитывала около 100 тысяч человек, примерно 1300 орудий и минометов и до 200 танков. Ей противостояли финские войска численностью 65–70 тысяч человек. В конце февраля почти половина из них была переброшена на Карельский перешеек. Следует также учесть, что 15–я армия имела многократное превосходство над противником в артиллерии и абсолютное — в танках.

15 февраля финны усилили натиск на гарнизон Митро — полустанок Рускасет, или, как его еще называли, «КП четырех полков» в документах 4–го армейского корпуса финнов он значится как «окруженные полки», где находились батальоны 208–го и 316–го стрелковых и батареи 3–го артиллерийского и 12–го гаубичного артиллерийского полков 18–й дивизии.

В ночь на 18 февраля остатки гарнизона общей численностью около 1700 человек начали прорыв из окружения. Колонна, половину личного состава которой составляли раненые и обмороженные, пыталась пробиться в район обороны 168–й дивизии. Отход прикрывали бойцы и командиры 83–го танкового и 224–го разведывательного батальонов 34–й бригады. Они сражались до последнего, чтобы их товарищи прорвались к своим. Из этого боя не вернулся ни один танкист и разведчик. Однако и стрелкам и артиллеристам также не удалось уйти из окружения: днем 18 февраля группа была уничтожена около высоты 79,0. В район обороны 168–й стрелковой дивизии прорвались лишь 30 человек. По финским данным, трофеи составили 20 танков, 32 полевые и 2 противотанковые пушки, 6 четырехствольных зенитных установок, 63 станковых и ручных пулемета, 17 тракторов, 25 автомобилей, более 200 повозок. В финском плену оказалось более 250 человек.

В журнале боевых действий 34–й бригады в связи с гибелью гарнизона Рускасет появилась такая запись: «Из окружения никто из людей 83–го танкового и 224–го разведывательного батальона не прибыл. Погибли все. Танки подбиты или взорваны».

Счастливее была судьба гарнизона Ловаярви. 14 февраля его ударная группа отбросила блокировавшие его финские подразделения, и 16–го окруженные соеди — нились со своими. Спаслось 810 человек с 34 пулеметами, 290 человек погибло. Все тяжелое вооружение и технику пришлось уничтожить.

Но финнам эти победы давались тоже не бескровно. На 26 декабря финские подразделения имели следующую численность: 1–й батальон 36–го пехотного полка — 704 человека, 2–й — 759, 3–й — 895; 1–й батальон 37–го полка — 730, 1–й батальон 38–го полка — 660, численность трех батальонов 39–го полка составляла 718, 710 и 731 человек соответственно. К 1 февраля все они значительно поредели. 2–й батальон 36–го полка теперь насчитывал лишь 459 человек, батальоны 37–го полка — 567, 578 и 381, а 38–го — 502, 489 и 813, в 39–м — 526, 476 и 426. Большие потери понесли также два батальона 64–го полка и три отдельных егерских, прибывшие на фронт в начале января. 1 февраля пехотные батальоны насчитывали 418 и 403 человека, егерские — 717, 472 и 511 человек. И это при том, что штатная численность финского пехотного батальона составляла около 800 человек, а егерского — примерно 850.

Из другого гарнизона, Уома, возглавлявшегося командиром отдельного батальона связи капитаном К. Ф. Касаткиным, поступали не менее трагические радиограммы. 2 февраля он сообщал Штерну: «Окружены 16 суток. Раненых 500 человек, боеприпасов и продовольствия нет. Раненые умирают. Доедаем последнюю лошадь. Сможем продержаться до 24.00». 14 февраля Касаткин и его заместитель комиссар 620–го стрелкового полка 60–й стрелковой дивизии политрук И. М. Лисунков (десятью днями позже он погиб в бою) обращались к начальнику штаба 56–го корпуса полковнику И. А. Иконникову: «Умираем с голода. Усильте сброс продовольствия. Выручайте, не дайте умереть позорной смертью». И о том же — в, увы, далеко не праздничный для окруженных день 23 февраля: «Положение тяжелое. Несем потери, ослабли окончательно. Срочно помогите, держаться нет сил. 40 дней окружены, не верится, что противник си — лен. Освободите от напрасной гибели. Люди, материальная часть, фактический лагерь больных, здоровые истощены». В конце февраля остатки гарнизона Уома все же смогли прорваться на соединение с частями 15–й армии.

В ночь на 19 февраля финны, воспользовавшись плохой организацией обороны в Леметти, овладели несколькими высотами, что позволило им полностью взять под контроль все перемещения окруженных. Площадь обороны гарнизона сократилась до одного километра в длину и примерно 400 метров в ширину.

21 февраля комбриг С. И. Кондратьев радировал: «Помогите, умираем голодной смертью». На следующий день не менее трагически: «Авиация по ошибке бомбила нас. Помогите, выручайте, иначе погибнем все».

23 февраля прекратил свое существование гарнизон у озера Сари — ярви. Из его состава не спасся никто. Уже после войны на месте расположения 3–го батальона 97–го стрелкового полка были обнаружены 131 труп и еще две братские могилы, сооруженные финнами. По данным финских источников, трофеями 4–го армейского корпуса финнов стали 6 полковых и 6 противотанковых пушек, 4 миномета, 4 танка и 60 пулеметов. Для финнов, испытывавших острую нужду в вооружении, захват каждого орудия, пулемета или винтовки был очень важен. В феврале 1940 года штаб этого корпуса отдал приказ, в котором указывалось на необходимость бережного отношения к оружию и тщательного сбора трофейного стрелкового и артиллерийского вооружения. Более того, войскам предписывалось изготавливать оружие в мастерских.

Во время войны Финляндия получила из‑за границы 77 300 винтовок, 5800 ручных и 100 станковых пулеметов, 395 полевых и 18 противотанковых орудий и 216 минометов. Внутри страны было произведено 52 570 винтовок, 1265 пистолетов — пулеметов, 960 ручных и 605 станковых пулеметов, 105 противотанковых

орудий и 272 пулемета. С советскими эти ресурсы вооружения конечно же были несопоставимы. Но Красная Армия щедро «поделилась» с финнами огневыми средствами борьбы. Трофеи дали финнам около 15 % всех их винтовок, 4 % пистолетов — пулеметов, 17 % ручных и две трети станковых пулеметов, треть противотанковых пушек, больше половины полевых орудий и 6 % всех минометов, поступивших в армию в период войны. В связи с этим командующий Лапландской группой генерал К. Валениус в интервью французской газете «Эксельсиор» на вопрос о том, кто активнее других поставляет боевую технику Финляндии, остроумно ответил: «Русские, конечно!»

За неудачные операции по деблокированию окруженных командарм 2–го ранга М. П. Ковалев был 25 февраля освобожден от занимаемой должности и заменен комкором В. Н. Курдюмовым. Владимир Николаевич Курдюмов в течение предыдущих полутора лет был начальником Управления боевой подготовки РККА. Теперь ему была дана возможность проверить в бою, насколько были правильны наставления и уставы, которые разрабатывались под его руководством.

Между тем обстановка в котлах продолжала ухудшаться. 23 февраля гарнизон «Развилка дорог» радировал: «40 дней окружены, не верится, что противник силен. Освободите от напрасной гибели. Люди, мат- часть — фактически лагерь больных, здоровые истощены. Судьбу Кожекина (возглавлявшего гарнизон у Сари — ярви — Б. С.) не знаем, нет сил, положение тяжелое». 25–27 февраля к гарнизону «Развилка дорог» попытался прорваться лыжный эскадрон, но вышли туда лишь три обмороженных бойца, остальные погибли или были пленены.

26 февраля командование гарнизона Леметти — юж- ное отправило в штаб 56–го корпуса еще одну отчаянную радиограмму: «Помогите, штурмуйте противника, сбросьте продуктов и покурить. Вчера три ТБ развернулись и улетели, ничего не сбросили. Почему морите голодом? Окажите помощь, иначе погибнем все». Командующий 15–й армией командарм 2–го ранга В. Н. Курдюмов в ответной телеграмме посоветовал окруженным успокоиться и запросил командование окруженных гарнизонов о возможности посадки самолетов на занятой территории. Те ответили отрицательно. Тогда Курдюмов попросил продержаться еще пару дней и пообещал помощь. Однако командование окруженного гарнизона просило разрешения на выход из окружения. Военный совет 15–й армии, получив в ночь на 28 февраля разрешение Ставки, приказал начать отход из Леметти с наступлением темноты, указав на то, что необходимо спасти раненых и вывести из строя материальную часть.

Гарнизон общей численностью 3261 человек выходил из окружения двумя группами. Северную возглавил командир 34–й танковой бригады комбриг Кондратьев, южную — начальник штаба 18–й дивизии полковник Алексеев (командир ее комбриг Г. Ф. Кондрашев был ранен 25 февраля). Комиссия штаба 15–й армии позднее констатировала: «Кондрашев организовал выход очень плохо. Даже часть командного состава не знала, какие подразделения входят в состав каких колонн… План выхода был разработан с расчетом на более легкий выход северной колонны, в которой по плану следовало командование, штабы и наиболее здоровые люди…

Колонна Кондрашева из Леметти — южное выступила около 22 часов и двигалась от командного пункта 34–й легкотанковой бригады вдоль финской дороги, проходящей по тропе к юго — западному берегу озера Вуортана — ярви. Личный состав колонны был врору- жен винтовками и револьверами, кроме того, колонна имела 3 комплексные зенитные установки и 2–3 танка БТ-7, которые предполагалось использовать для поддержки выхода, но в силу плохой организации их не использовали и даже забыли предупредить экипажи о выходе… Приказание Военного совета о порче техники и материальной части полностью выполнено не было.

Несмотря на приказание Военного совета армии обязательно взять с собой всех больных и раненых, тяжелобольные и раненые были оставлены, причем выход гарнизона был преднамеренно скрыт от них…»

Группа Кондратьева при прорыве почти целиком погибла. Правда, уцелевшим бойцам удалось спасти знамя бригады. Комбриг С. И. Кондратьев, комиссар 34–й бригады И. А. Гапанюк, начальник штаба бригады полковник Н. И. Смирнов и комиссар 18–й дивизии М. И. Израецкий, оказавшись в безнадежном положении, покончили с собой.

Тяжело раненный в последних боях командир 18–й дивизии Г. Ф. Кондрашев принял участие в попытке прорыва. Его вынесли из окружения. Однако 4 марта в госпитале Григорий Федорович был арестован в госпитале и вскоре расстрелян по приговору трибунала. Из него сделали козла отпущения за гибель дивизии.

Труп Кондратьева был обнаружен и захоронен финнами, равно как и тела еще 4300 бойцов и командиров 18–й дивизии и 34–й бригады. В качестве трофеев финским войскам достались 128 танков и 91 орудие.

Вторая группа окруженных, во главе с начальником штаба 18–й стрелковой дивизии полковником Алексеевым, прорвалась. Из окружения вышло 1237 человек. Около 900 из них были ранены или обморожены. При прорыве погибли 48 бойцов и командиров. Знамя 18–й Ярославской Краснознаменной стрелковой дивизии досталось финнам в качестве трофея. После окончания войны дивизия, как утратившая Боевое знамя, была расформирована. ^Командир 56–го стрелкового корпуса комдив И. Н. Черепанов, опасаясь суда, 8 марта покончил с собой.

На совещании в апреле 1940 года В. Н. Курдюмов так изложил события, связанные с гибелью 18–й стрелковой дивизии и 34–й легкотанковой бригады:

«Части дивизии были блокированы противником вдоль дороги от Уома до Леметти (южное), а также в районах высоты 104,9, Рускасет и развилка дорог 2 км южнее Рускасет. Они были блокированы в 13 гарнизонах. До момента Армирования 15–й армии эти блокированные гарнизоны частично были уничтожены, остальные понесли большие потери. Людской состав был истощен, бойцы и командиры страдали финнобоязнью и к активным боевым действиям были не способны. Подавляющая часть техники являлась обузой для войск и не была использована.

Особенно тяжелое положение было в гарнизоне Леметти (южное). Этот гарнизон, численность которого, по разным данным, в 3000–3200 человек, был расположен в районе площадью 600–800 м на 1500 м. Причем за длительный срок блокады (более двух месяцев) в этом гарнизоне не были отрыты даже окопы полного профиля. Все господствующие высоты в районе Леметти были отданы почти без боя противнику. В гарнизоне царило полнейшее безначалие. Командование 18–й стрелковой дивизии и 34–й легкотанковой бригады самоустранилось от руководства войсками и занималось лишь посылкой панических телеграмм по всем адресам. В момент выхода этого окружения, в ночь с 28 на 29 февраля, командование 18–й дивизии и 34–й бригады передало руководство своими людьми в этот ответственный момент начальникам штабов — полковнику тов. Алексееву и начальнику штаба 34–й танковой бригады тов. Смирнову.

168–я стрелковая дивизия с начала военных действий была в полуокружении и к 13 февраля имела потери около 6 тысяч человек в людском составе и около 50–60 % конского состава. Подвоз дивизии всего необходимого производился по льду Ладожского озера, от Пит- кяранта на Коириная, и был крайне нерегулярным, так как трасса находилась под огнем противника с материка и ближайших островов.

В дивизии ощущался недостаток продуктов питания и боеприпасов. Бойцы изголодались, их психика была надломлена, поэтому дивизия могла только обороняться и не была способна к активным боевым действиям».

Главную вину за окружение соединений Владимир Николаевич возлагал на командующего 8–й армией Штерна и командующего южной группой войск Ковалева:

«Все это произошло потому, что командование 8–й армии, а впоследствии командования южной группы войск этой армии находилось психологически в плену у противника и, не ожидая сосредоточения дивизий, вводило их в бой отдельными подразделениями и частями…

В оперативном отношении направление главного удара армии, а до этого направление главного удара южной группы войск 8–й армии было выбрано неудачно, неправильно. Вместо того чтобы выполнять указания Ставки о выходе основной группировки армии на лед Ладожского озера для действий в направлении Импилахти — Сортавала, все усилия армии были направлены на фронте: озеро Ниетярви — Питкяран- та, т. е. на том направлении, где в связи с трудным рельефом местности и укрепленными позициями противника операции заранее были обречены на неуспех. Единственная коммуникация армии Лодейное поле — Питкяранта находилась в неудовлетворительном состоянии и не могла обеспечить массового движения автотранспорта.

Финны активных действий на фронте армии не предпринимали, они оборонялись на широком фронте, умело использовали местность, а также хорошо применяли службу заграждений. Оборонительные позиции финнов были хорошо замаскированы и расположены по двум основным направлениям действий армии в удалении 3–5 км одна от другой. Все они были оборудованы финнами еще в мирное время и состояли из проволочных заграждений в 5—10 рядов, противотанковых рвов, минных полей и деревянно — земляных сооружений полевого типа, усиленных камнями».

То, что произошло с оставленными группой Кондратьева 120 тяжелоранеными, противоречит всем принципам человечности. Когда советские войска после заключения мира вернулись в район Леметти, отошедший к Советскому Союзу, то застали жуткую картину. Некоторые землянки были забросаны фанатами, другие сожжены. Обгоревшие скелеты сохранили следы колючей проволоки, которой беззащитных людей прикрутили к нарам. Командование Красной Армии обвинило в этой чудовищной расправе финнов.

На апрельском совещании 1940 года член Военного совета 15–й армии корпусной комиссар Н. Н. Вашугин рассказывал:

«…Начальник особого отдела 18–й дивизии Московский и Соловьев, его заместитель, сообщают — погибаем, просят выплатить зарплату семьям за март, передать привет от нас и т. д. На следующий день два шифровальщика передали свои радиограммы такого содержания: все кончено, погибаем, всем привет. Наконец, 27 февраля Кондрашев и Кондратьев присылают такую радиограмму: «Вы нас все время уговариваете, как маленьких детей, обидно погибать, когда рядом стоит такая большая армия. Требуем немедленного разрешения о выходе. Если это разрешение не будет дано, мы примем его сами или примут его красноармейцы». Мы этот вопрос обсудили на заседании Военного совета армии и два условия поставили для выхода из окружения гарнизона: взять с собой раненых и уничтожить материальную часть. К стыду нашему, тяжело раненные были брошены на произвол судьбы — финны перестреляли и перерезали их, — а материальная часть не была уничтожена. Даже не могли три танка взять, несмотря на то, что они были заправлены бензином, их можно было везти. Их финны взяли. Экипаж этих танков также был брошен начальниками, и, кроме всего прочего, все вооружение было брошено.

При этом начальники организовали выход так. На начальников штабов возложили ответственность за выход. Алексееву поручили везти раненых и больных по одному направлению — южному, а себе командир дивизии и командир танковой бригады взяли всех здоровых и решили идти по более легкому северному направлению. Окружение было не такое уж большое. Алексеев со своими ранеными прорвал это окружение и вывел раненых. Эти раненые вместе с Алексеевым, будучи вооружены пистолетами, сумели даже взять у финнов в плен противотанковую пушку, которая стреляла по ним. Они сумели также захватить у финнов станковый пулемет. А с северной группой дело закончилось плохо».

Казалось бы, нельзя сомневаться в том, что бесчеловечную расправу с беспомощными ранеными 18–й дивизии совершили финны. Я тоже готов был поверить докладам советских командиров и комиссаров. Но некоторые моменты меня насторожили. С самого начала войны советская пропаганда не только изображала финнов жестоко расправляющимися с военнопленными, но и приписывала им обычай убивать даже собственных раненых. Газета «Правда» писала еще 14 января 1940 года: «Шюцкоровцы Добивали своих раненых, чтобы не оставить «языков»». Давно известно, что пропаганда часто приписывает противнику те пороки, которые в действительности свойственны самим пропагандистам. Что красноармеец ни в коем случае не должен сдаваться в плен и что все пленные предатели — это стереотип, бытовавший в СССР, но не в Финляндии. В первые дни войны у финнов, конечно, было ожесточение по отношению к советским пленным, вызванное спровоцированной агрессией Москвы. Особенно жестоко доставалось летчикам со сбитых самолетов, бомбивших финские города. Но очень скоро отношение к захваченным в плен бойцам и командирам Красной Армии в Финляндии постарались привести в соответствие с международными нормами. Вот, например, свидетельство А. Маевского:

«Содержатся пленные очень хорошо, и здесь главная заслуга принадлежит фельдмаршалу Маннергейму. В первые моменты войны потрясенные и возмущенные чудовищным нападением большевиков финны склонны были к жестокому и мстительному обращению с пленными. Главное командование сразу же остановило (иногда очень суровыми мерами) подобное обращение и дало своей армии лозунг: «Чем больше пленных перейдет к нам и чем человечнее мы с ними будем обращаться, тем скорее брошенные под пулями чекистов против нас русские люди прозреют и обратят свои же штыки против советской власти». Сейчас отношение к пленным в высшей степени человечное… Надо отдать честь и должное финляндцам, которые в условиях бедности средств и военных лишений сумели обеспечить пленным теплую и сытную жизнь».

Вероятно, и позднее могло случаться, что отдельные бойцы добивали раненых неприятеля в ожесточении боя. Вот уже знакомый нам П. Шилов рассказывает, как один из его товарищей заколол раненого снайпера — «кукушку» (в действительности, скорее всего наблюдателя), за что, правда, Шилов и другие поругали его «за жестокость». Наверняка аналогичные эпизоды были и в финской армии. Однако это были именно единичные случаи. Одному или даже нескольким финским солдатам было просто не под силу уничтожить сразу всех 120 тяжелораненых, оставленных советской 18–й дивизией. Тут требовался чей‑то при — каз, хотя бы командира батальона или роты. Зачем было финнам отдавать такой приказ? Чтобы потом подвергнуться беспощадному взысканию со стороны Маннергейма или даже военно — полевому суду? Ведь 18–я дивизия погибла в окружении не в первые, а в последние дни войны, когда жестокость уступила у финнов место трезвому расчету. Как раз тогда финское командование формировало из пленных Русскую Народную армию и очень надеялось на помощь Англии и Франции. Если бы о расправе над беспомощными советскими ранеными стало широко известно, это подорвало бы не только боевой дух РИА, но и симпатии к Финляндии среди западной общественности. Нет, не было у финнов ни эмоциональных, ни каких‑либо внешних причин добивать 120 советских раненых в конце февраля 1940 года. Зато у советской стороны определенные резоны имелись.

Как утверждал корпусной комиссар Вашугин, штаб 18–й дивизии и, в частности, руководители особого отдела чекисты Московский и Соловьев настойчиво добивались разрешения на выход из окружения. Возможно, увидев, что выполнить требование командования армии об эвакуации раненых никак не удастся, они предпочли их уничтожить, чтобы не оставлять противнику «языков», а потом свалить всю вину на финнов. А может быть, Московский и Соловьев получили на этот счет указания свыше по линии НКВД? На все эти вопросы может дать ответы поиск в архивах.

Отмечу еще, что до гибели 18–й дивизии финны, по крайней мере, один захваченный советский лазарет показывали иностранным корреспондентам: вот в каких плохих условиях содержались раненые и как им теперь хорошо в финских госпиталях. Не исключено, что советское руководство опасалось повторения подобных неприятных для него демонстраций и отдало секретное распоряжение уничтожать раненых в случае, если будет невозможно вынести их из окружения.

Затем связывать приговоренных к казни колючей проволокой — это как раз чекистская манера. Именно так изуверски были скручены руки у польских офицеров, расстрелянных весной 40–го в Катыни. Может быть, и комбрига Кондрашева поторопились расстрелять, потому что он был нежелательным свидетелем того, кто именно уничтожил раненых?

Странно также и то, что по поводу гибели 120 раненых советской стороной не было проведено ни следствия, ни судебно — медицинской экспертизы. Не использовали этот факт и в пропагандистских целях. И почему финны, если они совершили это преступление, не позаботились хоть как‑то скрыть его следы, захоронить или спрятать трупы? Думаю, что финны ограничились прочесыванием занятого района обороны Леметти — южное и даже не обнаружили добитых раненых.

Отмечу также, что в 1941–1945 годах в Финляндии было гораздо больше советских пленных — 68 тысяч. На страну это легло непосильным бременем. Для сравнения: это то же самое, как если бы в Советском Союзе в плену оказалось 3,5 миллиона финнов. Тем не менее смертность пленных красноармейцев в Финляндии была значительно ниже, чем в Германии. Хотя в первую военную зиму 1941/42 года им пришлось очень нелегко. Александр Оз, один из немногих советских пленных, оказавшихся после окончания Второй мировой войны на Западе, вспоминал хлевы — бараки, голод и жестокое обращение финнов с пленниками в лагерях в Восточной Карелии. Только к красноармейцам — карелам финские охранники относились хорошо, как к представителям родственного народа. Именно карелы становились надсмотрщиками в лагерях и часто избивали пленных резиновыми палками. Оз свидетельствует: «Люди зверели. Началась жестокая, смертельная борьба за жизнь, за кусок хлеба, за гнилую картофелину…» Многие умирали от голода и болезней. Однако надо признать, что в отличие от немцев, в начале войны сознательно моривших пленных голодом, финны всегда пленных кормили. Каждому выдавалось в день 200 г. хлеба, в обед — 750 г. баланды из мерзлой картошки и свеклы, в ужин — 750 г. сваренной на воде финской каши «пуры». Что и говорить, паек скудный, но даюший все‑таки возможность выжить. Весной же 1942–го положение пленных вообще улучшилось. Большинство из них отправили батрачить у местных крестьян, которые за работу кормили их вполне сносно. Побеги случались редко: шансов пробраться к фронту по лесам и болотам, по сути, не было. Из 68 (по другим данным 64) тысяч советских пленных в Финляндии в 1941–1944 годах умерло 19 276 человек, или около 30 % (для сравнения — в Германии в тот же период умерло две трети советских военнопленных). Смертность же финнов в советском плену в период Великой Отечественной войны была вдвое ниже: из 2475 человек умерло 403, что составляет около 16 %. Конечно, эти цифры печально сравнивать со смертностью пленных в «зимнюю войну». В 1939–1940 годах умерших было на порядок меньше, и срок пребывания в плену исчислялся всего несколькими месяцами. Кормили пленников «зимней войны» значительно лучше, чем в «войну — продолжение». Смерть от истощения им, по крайней мере, не грозила. Однако в СССР немногочисленные финские пленные питались лучше. Тогда умерло 111 советских военнопленных, или около 1,9 % от общего числа, и 13 финских — примерно 1,5 %.

Сравнивая положение советских пленных в Финляндии в период «зимней войны» и в 1941–1944 годах, необходимо учитывать не только их численность, но и одно важное политическое обстоятельство. В 1939–1940 году финны всерьез рассматривали план по формированию из пленных антисоветской армии и даже начали претворять такой план в жизнь. В 1941–м ситуация стала принципиально иной. Созданию военных формирований из пленных красноармейцев противодействовала союзная Финляндии Германия, рассчитывавшая уничтожить Россию как государство. В то же время финны собирались присоединить Восточную Карелию, и отсюда — привилегированное положение военнопленных — карелов.

Но вернемся к действующим армиям противников.

Соединения 8–й армии понесли тяжелые потери. 168–я стрелковая дивизия кроме трех своих батальонов, уничтоженных в Рускасет, потеряла 7 тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести. 18–я стрелковая дивизия недосчиталась 12 тысяч человек, а 34–я танковая бригада — 1800. Это — г по официальным донесениям. В действительности потери были еще больше. Ведь штаб 15–й армии подсчитывал общее число убитых, раненых, больных и пропавших без вести простым вычитанием численности личного состава дивизий на начало и конец войны, без учета пополнений. Штабы 18–й и 168–й дивизий не учитывали потери трех батальонов 402–го и 462–го стрелковых полков, переданных в январе в 18–ю дивизию. Штаб последней посчитал их «чужими», а штаб 168–й — «выбывшими из состава дивизии». Известно только, что лишь в районе гарнизона Леметти — южное было обнаружено более 1600 трупов, а всего, по неокончательным данным штаба 15–й армии, окруженные гарнизоны потеряли около 3,5 тысячи человек убитыми.

Но и финнам их победы дались отнюдь не бескровно. Части 13–й финской пехотной дивизии, вынесшие на себе основную тяжесть боев в Приладожской Карелии, потеряли 1171 человека убитыми, 3155 ранеными и 158 пропавшими без вести. Приданные 13–й дивизии части и подразделения (64–й пехотный полк, егерские, партизанские и специальные батальоны, саперные роты) недосчитались еще 924 убитыми, 2460 ранеными и 102 пропавшими без вести. Части 12–й пехотной дивизии, участвовавшие в боях против левофланговой группировки 56–го корпуса, тоже понесли немалые потери. 36–пехотный полк недосчитался 253 убитыми, 763 ранеными и 67 пропавшими без вести, а 35–й пехотный полк — 261 убитыми, 470 ранеными и 27 пропавшими без вести. Всего же 12–я пехотная дивизия, главные силы которой действовали на лоймоловском направлении, вместе с приданными частями и подразделениями, потеряла 1458 человек убитыми, 3860 ранеными и 220 пропавшими без вести.

Но вернемся к действующим армиям противников. Только в начале марта советским войскам, сражавшимся у северного побережья Ладожского озера, удалось достичь некоторых успехов. 3–го числа части 37–й мотострелковой дивизии после упорного боя заняли остров Зуб. После этого штаб 15–й армии разработал план новой операции по захвату острова Максиман- саари. 6 марта после часовой артиллерийской подготовки 1–й батальон вместе станковой ротой двинулся в атаку. Десантники на лыжах шли за танками, а часть из них сидела на броне. К исходу дня Максиман — саари был полностью очищен от противника. Потери бригады были гораздо меньшими, чем в предыдущих неудачных операциях: 52 убитых и 96 раненых. Вот что сообщал в Ставку штаб 15–й армии:

«Противник оборонял острова… следующими силами:

а) Максиман — саари — 4–я рота 39–го пехотного полка, усиленная 4–6 станковыми пулеметами, 4–6 минометами и одним орудием;

б) Петя — саари — две роты 38–го пехотного полка, усиленные 6–8 станковыми пулеметами;

в) Паймион — саари — 4–я рота 38–го пехотного полка с 3–5 станковыми пулеметами, 2–3 минометами и 2 орудиями ПТО.

37–я стрелковая дивизия (без 20–го стрелкового полка) с двумя батареями 33–го гаубичного артполка, 2–м дивизионом 72–го гаубичного артполка, батареей 392–го гаубичного артполка, отдельной минометной ротой, ротой 357–го танкового батальона, 204–й воздушно — десантной бригадой и тремя лыжными эскадронами к 21.00 6 марта овладела Максиман — саари, Петя — саари, Паймион — саари и утром 7 марта был занят Ханко — саари.

Противником оставлено до 500 трупов. (Цифра явно преувеличенная: 38–й и 39–й финские пехотные полки не выходили из боев с середины декабря, и к началу мартовского советского наступления оборонявшийся на островах усиленный финский батальон наверняка имел в строю менее, чем 500 бойцов; к тому же основная часть финнов благополучно отступила на материк. — Б. С.) Взято 12 человек пленных. Трофеи: 3 37–мм пушки, 2 81–мм миномета, 13 станковых и 19 ручных пулеметов, 305 винтовок, 13 автоматов…

Наши потери: убито 87 человек, ранено 331 человек. Подбито 7 и утонуло 4 танка Т-26, подбито 2 станковых пулемета. Сбит один самолет СБ.

После мощной двухчасовой артиллерийской подготовки по островам Петя — саари и Паймион — саари с рядом ложных переносов артогня на остров Максиман — саари и Вуоратсу и авиационной подготовкой перед атакой 247–й стрелковый полк с батареями 170–го артполка и 103–го противотанкового дивизиона, ротой 357–го танкового батальона при поддержке двух дивизионов 170–го артполка в 10 часов повел наступление на Паймион — саари. Первые эшелоны пехоты ползли с бронещитками. Атака была произведена в полном взаимодействии с артиллерией, минометами и танками. 247–й стрелковый полк к 13.00 овладел Паймион — саари.

91–й стрелковый полк (без батальона) с батареями 170–го артполка и 103–го противотанкового дивизиона при поддержке дивизиона 72–го гаубичного артполка, двух батарей 33–го гаубичного артполка в 10 часов 40 минут начал наступление на Петя — саари. Первые эшелоны пехоты ползли с бронещитками. Хорошо организованное и осуществленное взаимодействие пехоты, артиллерии и танков, а также бомбардировочные и штурмовые действия авиации обеспечили захват острова. Противник оказывал упорное сопротивление. 91–й стрелковый полк к 18.00 овладел Петя- саари.

204–я воздушно — десантная бригада, 74, 78 и 79–й лыжные эскадроны до 14.00 составляли резерв командарма.

В 13.00 было принято решение овладеть Максиман — саари. Вся дивизионная артиллерия и авиация с 15.00 до 16.00 были переключены на подавление и уничтожение живой силы и огневых средств на острове Максиман — саари, а с 16.00 — на подавление противника на побережье Ладожского озера…

После мощной артиллерийской и авиационной подготовки 204–я воздушно — десантная бригада с тремя лыжными эскадронами, 68–м отдельным разведывательным батальоном при поддержке роты танков и артиллерии в 16.00 на лыжах бросилась в атаку. Несмотря на упорное сопротивление противника 204–я воздушно — десантная бригада к 18.00 овладела Макси- ман — саари. Уничтожение отдельных мелких групп противника было закончено к 21.00. Утром 7 марта одним лыжным эскадроном был взят остров Ханко — саари…

В этом бою 37–я стрелковая дивизия и 204–я воз- душно — десантная бригада почувствовали свою силу и способность уничтожать противника.

Танки вели пехоту к окопам противника, непрерывно поддерживая ее огнем из пулеметов и орудий, подавляя и уничтожая огневые точки противника…

Авиация произвела 522 самолето — вылета. Сброшено 90 тыс. кг бомб. Истребители штурмовыми действиями не допустили подхода резервов противника для контратак с материка и острова Вуоратсу и расстреливали на льду отступающие группы белофиннов…

Соединения 15–й армии одержали первую крупную победу…»

Вполне понятно удовлетворение командования армии от первой за всю войну удачной операции, особенно если учесть, что десантники и стрелки шли по льду, усеянному трупами товарищей, погибших в бездарно организованных предыдущих атаках. Теперь коммуникации 168–й стрелковой дивизии были избавлены от неприятельских обстрелов и атак. Однако если учесть соотношение сил сторон, то станет ясно, что хвалиться красным командирам было особенно нечем. По сути дела, стрелковая дивизия, усиленная десантниками, лыжниками и танками (6 батальонов двух стрелковых полков, разведбатальон, три воздушно‑де- сантных батальона и 3 лыжных эскадрона), поддержанная мощной авиационной группировкой, нанесла поражение всего — навсего одному усиленному батальону противника.

Войска 15–й армии продолжали наступление. В ночь на 12 марта в бою впервые приняла участие 201–я воз- душно — десантная бригада, поддержанная танками и артиллерией 37–й дивизии. Она наступала на остров Лункулан — саари и полуостров Уксаломие, охватывая правый фланг финского 4–го армейского корпуса генерала Хеглунда, принесшего столько жестоких неприятностей нашим соединениям за время войны. К вечеру 12 марта бригада полностью овладела Лунку- лан — саари и частью Уксаломие. На следующий день планировался захват той части полуострова, которая оставалась у противника, но подготовка к операции длилась как раз до того момента, когда вступило в силу перемирие.

5 марта в очередное наступление перешла и 25–я мотокавалерийская дивизия, но смогла продвинуться лишь на 700–800 метров. 8 марта 72–я стрелковая дивизия перешла в наступление без приказа штаба 56–го корпуса, который одобрил ее действия задним числом. На следующий день возобновила наступление и 25–я мотокавдивизия, однако сумела отвоевать у финнов лишь 100–200 метров территории. Бойцы смогли окопаться в полутораметровом снегу. Это сократило дистанцию последнего броска, и на следующий день спешенные кавалеристы овладели наконец высотами у Ниемеля. Финские подразделения, оборонявшиеся в этом районе, отошли к следующей возвышенности, расположенной в 2 км западнее.

Решающей победы войска 15–й армии достичь так и не смогли. Даже наиболее успешно продвигавшиеся 11–я и 37–я дивизии вклинились в оборону противника всего лишь на 9—12 км, нанеся только частичное поражение подразделениям противника.

Столь же драматично, как и 8–й, сложилась судьба 9–й армии, которой до 22 декабря командовал комкор М. П. Духанов, а потом — будущий герой Сталинграда В. И. Чуйков.

В планах советского главного командования 9–й армии отводилась важная роль. Она должна была разрезать Финляндию пополам, выйдя к побережью Ботнического залива. Действовала она на широком фронте от северного побережья Онежского озера до Полярного круга. Это было отнюдь не случайно: ведь именно в районе Суомуссалми полоса финской территории между советской границей и Ботническим заливом наиболее узкая. При умелом ведении операций и благоприятном стечении обстоятельств можно было разрезать фронт противника пополам и выйти в кратчайший срок на побережье Ботнического залива на участке Оулу — Кеми. Этим достигалась изоляция северной Финляндии от остальной территории страны. Финны лишались железнодорожной коммуникации со Швецией. Ставилась под угрозу и автомобильная дорога Ваза — Умео, проложенная по льду Ботнического залива. Были бы значительно затруднены действия англо — французского экспедиционного корпуса в случае его высадки в северной Норвегии.

Однако сил для крупномасштабного наступления на 400–километровом фронте у 9–й армии было явно маловато. К началу войны она фактически представляла собой корпус из трех дивизий: 122–й и 163–й стрелковых и 54–й горнострелковой. Еше одна дивизия, 44–я, ожидалась не ранее середины декабря. В перспективе армия могла быть усилена частями 88–й стрелковой дивизии, основные силы которой обороняли побережье Белого моря.

9–я армия должна была наступать в трех расходящихся направлениях, а прибывающей 44–й дивизии предстояло развить успех. 122–й стрелковой дивизии — двигаться сначала в полосе Алакуртти, Салла, а потом — вдоль железной дороги на Кеми, Торнио, где она должна была соединиться с войсками 14–й армии. Вот так рассчитывали окружить финскую группировку на Крайнем Севере.

163–й стрелковой дивизии было определено суомуссальминское направление действий, а впоследствии ей предстояло идти на Оулу. Действующей на левом фланге 54–й горнострелковой дивизии на первом этапе было назначено овладеть районом Реболы, Кухмониеми, Хиликко.

Лучшей дивизией армии была 122–я. До «больших учебных сборов» она в сокращенном составе дислоцировалась в Белорусском особом военном округе. Дивизия приняла участие в «освободительном походе» в Западную Белоруссию, а в октябре 1939 года была переброшена в район Кандалакши. Две трети личного состава ее были недавние призывники из Витебской и Могилевской областей. Несмотря на это, командованию дивизии удалось создать боеспособное соединение. Многие бойцы научились неплохо вести бой на лыжах. Поэтому при контрударе противника в районе Салла 122–я дивизия не поддалась панике, как это случилось с 44–й и 163–й дивизиями.

163–я стрелковая дивизия была сформирована в период с августа по начало сентября в Ленинградском военном округе. Бойцы и командиры оказались плохо подготовлены к войне. Дивизия испытывала также проблемы с обмундированием и амуницией, необхо — димой для ведения боевых действий в приполярных районах. Командир дивизии комбриг А. И. Зеленцов незадолго до 30 ноября доносил в штаб армии, что во вверенном ему соединении отсутствуют маскировочные халаты, лыжи и даже валенки. Можно себе представить, как чувствовали себя люди при 25–30- градусном морозе в кирзовых и брезентовых сапогах. Финнов очень удивляло, когда им попадались пленные в пальто и брезентовой обуви, которая к тому же «просила каши».

Для усиления боеспособности 163–й дивизии в середине ноября в нее был включен 81–й горнострелковый полк 54–й дивизии, а последняя взамен получила 529–й стрелковый 163–й.

В 54–й горнострелковой дивизии комбрига Н. А. Гусевского дела обстояли значительно лучше. Она в течение долгого времени дислоцировалась в Северной Карелии и Заполярье. В дивизии преобладал кадровый личный состав. Бойцы умели действовать в условиях лесисто — болотистой местности, инициативными и знающими были командиры. Однако некоторое число приписного состава, прибывшего в дивизию в сентябре 1939 года, не умели хорошо ходить на лыжах. При быстром передвижении новобранцы становились обузой. Горнострелковые полки в отличие от стрелковых имели в своем составе только 4 роты, а не 9. Это облегчало управление подразделениями при ведении боев в горной и лесисто — болотистой местности, но уменьшало боевые возможности полка при наступлении на равнине. Командующий 9–й армией комкор В. И. Чуйков на совещании в апреле 1940 года признавал: «Горнострелковая дивизия на участке 9–й армии себя не оправдала, слишком малочисленна: 12 стрелковых рот и свыше 5 тысяч лошадей. Получилось, что бой вести, ура кричать, в штыки брать — не с кем, так как незначительное количество людей в дивизии».

54–я горнострелковая дивизия считалась лучшей в 9–й армии, но в первую очередь планировалось использовать прибывавшую по плану 44–ю дивизию — на ребольском и кухмониемском направлениях, где ожидался наибольший успех.

9–я армия насчитывала 110 тысяч человек, более 450 орудий, 191 танк и 39 самолетов. По плану, который Военный совет армии представил в штаб ЛВО 25 ноября 1939 года, Новый год предполагалось встретить на берегу Ботнического залива, пройдя за 20 суток 450 км. План на бумаге казался вполне осуществимым, поскольку финны в полосе наступления 9–й армии располагали всего одной дивизией с 48 орудиями, усиленной несколькими отдельными батальонами. Но даже по своей территории к границе части армии двигались гораздо медленнее, чем должны были по плану наступать по финской территории в условиях противодействия неприятельских войск. На это обстоятельство еще до начала войны обратил внимание майор Сергей Гаврилович Чернов из оперативного отдела штаба округа:

«Роль 9–й армии и ее задачи поняты командованием 9–й армии в основном правильно, но решение построено на том, что противник не окажет никакого сопротивления… В среднем темп операции запланирован 22 км в сутки, в то время когда свои войска к границе шли 12–16 км в сутки с большой растяжкой частей и отставанием техники (артиллерии главным образом). Как же можно планировать такие темпы на территории противника?! Это значит построить операцию на песке, без учета реальной обстановки и особенностей фронта. При расчетах, видимо, противник в расчет вообще не принимался и бездорожье также не учитывалось, за это потом можно поплатиться срывом всей операции в самом ее начале, особенно если противник окажет хотя бы небольшое сопротивление путем заграждений и прикрытия их погранчастями, не говоря уже о подброске полевых войск…. При движении 9–й и 8–й армий вглубь будет образовываться разрыв между ними. Наличие у финнов дорог (железных и шоссе) дает возможности создавать реальную угрозу флангам и тылу 9–й и 8–й армий и ее отдельным дивизиям… Коммуникации их (дивизий 8–й и 9–й армий. — Б. С.,) все будут перерезаны диверсионными группами противника, и они могут оказаться без питания и боеприпасов, причем тактика финнов к этому в основном и будет сводиться…. При дивизиях нужно создать теперь же отряды из хороших лыжников и побеспокоиться обеспечением лыжами всех дивизий. Без лыж будет очень плохо, не могут сойти с дорог и будут сбивать противника в лоб, а это будет сильно задерживать движение».

Чернов пришел к заключению:

«1. Предложить Военному совету 9–й армии свое решение пересмотреть… 2. Иметь на фланге сильный резерв. 3. План операции не должен превышать 10 км в сутки на первом этапе и до 15 км на всех остальных этапах… По существу, дивизии еще не готовы для выступления на глубину этой операции…»

Свой доклад С. Г. Чернов 27 ноября передал начальнику оперативного отдела ЛВО полковнику П. Г. Тихомирову. 29 ноября тот возвратил доклад, печально заметив: «Темпы сбавлять и уменьшать нам никто не разрешит, а теперь и вообще некогда этим заниматься, нужно действовать по тому плану, что есть». Удрученный Чернов записал на полях отклоненного доклада: «Эта спешка может кончиться плохо, операция не продумана; не знаю, как другие армии, но дело может сорваться, особенно по 9–й и 8–й армиям». Как в воду глядел.

Сталин и Ворошилов, планируя нападение на Финляндию, финскую армию вообще за серьезного противника не считали. Расплачиваться за этот грубый просчет пришлось бойцам и командирам своею кровью.

В период с 30 ноября по середину декабря дивизиям 9–й армии противостояли всего 5 финских батальонов, применявших тактику маневренной обороны. Единственный значительный бой имела 54–я горнострелковая дивизия 12 декабря в дефиле озер Алас- ярви и Сауна — ярви. Ее 118–й и 337–й полки не стали тратить время на бесплодные атаки в лоб и обошли финские подразделения по льду озер. Почувствовав угрозу окружения, финны начали отход и понесли серьезные потери.

Наступавшая в центре 163–я стрелковая дивизия в первые дни декабря имела против себя всего один финский батальон. 6–го числа к нему добавился еше один, а на следующий день из резерва прибыл финский пехотный полк. Все эти части объединились в бригаду под командованием полковника X. Сииласвуо (22–го числа бригада была развернута в 9–ю пехотную дивизию).

До 17 декабря, когда 163–я дивизия овладела городом Суомусальми, соединения 9–й армии не понесли сколько‑нибудь ощутимых потерь. В 122–й дивизии они составили 76 человек убитыми и 266 ранеными, в 163–й — соответственно 89 и 154, а в 54–й — 79 и 286. Однако главные сражения здесь были еще впереди.

Тем временем финское командование завершило переброску на север Финляндии частей будущей 9–й пехотной дивизии, 1–й пехотной бригады и нескольких отдельных батальонов. К 17 декабря финское командование сформировало Лапландскую группу генерал — майора К. Валлениуса, куда и вошли 9–я пехотная дивизия, 1–я пехотная бригада и несколько отдельных частей.

18 декабря 1–я бригада финнов контратаковала в лоб полки 54–й горнострелковой дивизии, но, получив отпор, отошла на Нурмес. Тогда финны начали пере — группировку с целью обойти дивизию с флангов и выйти на ее коммуникации. В результате 20–22 декабря после тяжелых боев действовавшие на флангах 54–й дивизии отряды Маклецова и Алексеенко были вынуждены отойти к главным силам. 23 декабря 3–му батальону 529–го стрелкового полка пришлось уже прорываться из окружения на восток. Когда он вышел в район поселка Лендеры, в строю осталось всего 132 человека.

В районе Суомусальми передовые отряды финской 9–й пехотной дивизии сковали части 163–й стрелковой дивизии, действовавшие только по дорогам и пытавшиеся сбить противника лобовыми атаками. Командир финской дивизии генерал X. Сииласвуо писал впоследствии: «Мне было непонятно и странно, почему русские не имели лыж. Из‑за этого они не могли оторваться от дорог и несли большие потери».

18—20 декабря 163–я дивизия вела тяжелые бои в районе Суомусальми. Гром грянул 21 декабря, когда финским лыжным группам удалось выйти на коммуникации дивизии в районе Важенваара, уничтожить часть тыловых обозов и создать угрозу окружения ее основных сил. Усилия посланных на подмогу частей 44–й дивизии отбросить финские отряды с дороги успеха не имели. Ее батальоны вводились в бой разрозненно, сразу по прибытии, без подготовки. В течение нескольких дней 3–й батальон 305–го стрелкового полка при поддержке полковой артиллерии и 312–го танкового батальона пытался прорвать оборону противника на 25–м километре дороги на Важенваара, но безуспешно. Не помог и ввод в бой 1–го батальона 25–го стрелкового полка. Потери дивизии за три дня боев составили 448 убитыми, 810 ранеными и 226 обмороженными.

Между тем финские лыжные отряды разгромили несколько тыловых подразделений 163–й дивизии. Противник начал беспокоить и тылы 44–й стрелковой дивизии, устраивая завалы на дороге ближе к границе.

Командование 163–й стрелковой дивизии не сумело в этих сложных условиях организовать отход, и если бы не героизм бойцов и командиров 81–го горнострелкового полка, прикрывавшего отступление главных сил, то потери могли бы быть еще большими. Но они и так оказались велики. С 20 декабря по 1 января погибло 353 человека, ранено — 486, попало в плен — 107, пропало без вести — 346 и обморожено — 65. Всего с начала войны убитых было 890, раненых — 1415, обмороженных — почти 300. Потери вооружения и боевой техники составляли 130 пулеметов, 2 37–мм, 8 45–мм и 7 76–мм пушек, 140 автомашин. Финские источники называют еще более высокие цифры потерь 163–й дивизии: более 5 тысяч убитыми и 500 пленными. Финны захватили 11 танков и 27 орудий.

Виновными за неудачу сочли командующего 9–й армией М. П. Духанова и начальника штаба армии комдива А. Д. Соколовского. В наказание их отстранили от командования. В конце декабря были арестованы и отданы под суд командир наиболее пострадавшего 662–го стрелкового полка Шаров и комиссар Подхо- мутов. Из них очень быстро выбили «чистосердечное признание» во вредительстве. Командир и комиссар якобы намеренно сделали полк небоеспособным. Разумеется, их тут же расстреляли.

Бойцы 163–й дивизии при отступлении бросали не только винтовки, но и обмундирование. На совещании в ЦК в апреле 40–ю кто‑то из командиров заметил: «Ведь 163–я дивизия пришла босая». И начальник снабжения Красной Армии корпусной комиссар А. В. Хрулев это подтвердил, зачитав постановление Военного совета 9–й армии, где перечислялось имущество, брошенное дивизией: «…Военсовет устанавливает, что 163–я дивизия оставила на поле боя… рубах летних — 3028 штук, белья нательного — И 849 пар… шаровар ватных — 4321 штуки, перчаток — 6147, валенок 2250, кожаной обуви — 6908 пар». Количество оставленной одежды и обуви было, как легко убедиться, в несколько раз боль — ше, чем могло остаться на всех убитых и пленных. Остается загадкой: то ли красноармейцам было удобнее драпать по снегу без сапог и валенок, то ли имущество им так и не успели раздать, то ли интенданты по своему обычаю списали на окруженных часть того, что сами украли.

В начале января финны разгромили и 44–ю дивизию. У нее уже в конце декабря 1939 года, еще до начала финского контрнаступления, очень плохо обстояли дела со снабжением — по единственной годной для колесного транспорта дороге. 27 декабря военком дивизии полковой комиссар Мизин докладывал:

«В частях дивизии сложилось угрожающее положение с обеспечением продовольствием и фуражом. Непосредственно в частях продовольствия и фуража 1 сутодача. На дивизионном обменном пункте ничего нет. Продовольственная рота, высланная на обменный армейский пункт, простояла два дня в селении Бойница и одни сутки в селении Вокнавала, а продуктов и фуража не получила ввиду отсутствия их на обменном армейском пункте. Кроме того… до сих пор не прибыл полевой автохлебзавод дивизии…»

А 1 января части 9–й пехотной дивизии финнов начали операцию, которая закончилась их крупной победой. В 8 часов утра противник пошел в атаку на 146–й стрелковый полк 44–й дивизии. Атака была отбита с большим трудом, только после ввода в бой всех полковых резервов. В ночь на 2 января финны вновь атаковали полк и на это раз окружили его, перерезав Ва- женваарскую дорогу на 21–м и 23–м километрах.

Бойцам и командирам дивизии приходилось преодолевать не только натиск финнов, но и лютые холода. Дивизия была отправлена из Тернополя в осеннем обмундировании — шинелях и брезентовых сапогах. Зимнее обмундирование — телогрейки (о полушубках бойцы могли только мечтать) и валенки обещали дос — тавить в уже идущие эшелоны. Но советские интенданты унаследовали худшие качества интендантов царской армии. Из‑за нерасторопности тыловых служб зимнюю амуницию бойцы начали получать только на конечной станции Кемь и в спешке переброски на фронт не все были обеспечены валенками и телогрейками.

На следующий день, 3 января, командир 44–й стрелковой дивизии комбриг А. И. Виноградов (два года назад он был всего лишь командиром батальона) с оперативной группой штаба выехал в расположение 25–го стрелкового полка. Там он попытался организовать разгром неприятеля, вышедшего на тыловые коммуникации, но атаки, одна за другой, не принесли успеха. Подходу подмоги к фронту мешали скопившиеся на дороге обозы.

Финны знали о планах советского командования, поскольку, по свидетельству генерала Сииласвуо, 27 декабря был захвачен ряд приказов по 44–й дивизии. Во многом поэтому советские атаки в течение следующих суток снова оканчивались неудачей. Противник сделал на дороге еще два завала: на 20–м и 19–м километрах. Шедшие на помощь ударной группе подразделения разведбатальона и 3–го пограничного полка были встречены сильным ружейно — пулеметным и минометным огнем противника. Ударная группа оказалась отрезанной от остальных подразделений дивизии. Тяжесть положения усугубилась тем, что около 6 часов вечера 2–й батальон 146–го стрелкового полка, бойцы и командиры которого уже несколько дней не получали горячей пищи, самовольно оставил фронт. В результате обнажился левый фланг дивизии, чем не замедлили воспользоваться финны, устроившие новые завалы. К этому времени некоторые части 44–й дивизии не получали продовольствия и боеприпасов уже 2–3 дня.

2 января финские лыжники перерезали единственную дорогу, по которой двигалась дивизионная ко — лонна. Скученные на узком участке люди и техника представляли собой прекрасную мишень для неприятельской артиллерии. Попытки прорыва, предпринятые 2–4 января, не принесли успеха. Дивизия оказалась расчленена на отдельные отряды, не имевшие ни снарядов, ни продовольствия. Командир дивизии комбриг А. И. Виноградов и начальник штаба дивизии полковник О. И. Волков потеряли управление войсками. Они еще 4 января просили у командования 9–й армии разрешения на выход из окружения без тяжелого вооружения и техники: не было ни горючего, ни лошадей. Часть лошадей пала из‑за отсутствия фуража, часть была съедена окруженными. Виноградов докладывал в штаб 9–й армии: «В связи с вытеснением второго батальона 146–го стрелкового полка из района обороны левый фланг остался открыт. Заполнить его не удается. Противник сосредотачивает силы с задачей перерезать оборону дивизии. В связи с отсутствием прод- фуража настроение плохое, лошади дохнут, бензин и боеприпасы на исходе».

К тому времени группировка противника в районе Важенваара (или, по финской топографии, в секторе Раатте) имела в своем составе 3 пехотных полка и 3 отдельных батальона. В. И. Чуйков не надеялся справиться с этой финской группировкой и был склонен к отводу 44–й дивизии, у которой для продолжения наступления не было ни боеприпасов, ни фуража, ни продовольствия. Однако решить вопрос о прорыве лично командарм не мог и запросил санкцию Москвы. Василий Иванович докладывал наркому обороны: «Считаю положение 44–й дивизии очень серьезным, и если к 4.00 5 января очистить дорогу не удастся, прошу разрешения части 44–й стрелковой дивизии отвести на новый рубеж, к востоку от 19–го км». Однако Ставка его просьбу отклонила.

Финны 5 января атаковали в стык 146–го и 25–го полков в районе 23–го километра. Тогда же части 44–й дивизии предприняли очередную попытку прорыва из окружения, но артподготовка запоздала на 3 часа после начала атаки.

Генерал Сииласвуо вспоминал: «5 января был взорван мост через реку Пурос — йоки… Артиллерийский огонь противника на участке его 25–го стрелкового полка был особенно сильным и метким (эх, если бы он еше и открыт был вовремя! — Б. С.), и в результате наши части понесли большие потери».

5 января Чуйков бросил на помощь дивизии ударную группу, которая вскоре сама оказалась блокирована неприятелем. 6 января Виноградов, все время окружения находившийся не на КП дивизии, а в 25–м стрелковом полку, просил разрешения бросить материальную часть, поскольку пути отхода были перерезаны финскими отрядами, блокированы завалами и минированы. Уцелевших людей он предлагал выводить лесами.

5 января в 23.00 Военный совет 9–й армии приказал Виноградову пробиваться к 19–му километру, полагая, что этот участок занят советскими войсками. Однако там уже были финны. На следующий день дивизия продолжала вести бой в окружении. Командование ее безуспешно пыталось вывести людей вместе с тяжелым вооружением и техникой.

6 января начальник штаба 44–й дивизии сообщал:

«46–й стрелковый полк на 23–м километре (дороги. — Ъ. С.) ведет бой в окружении, неся большие потери. Открыто передает: дайте помощь, нас добивают, давайте помощь — несколько раз. Между кордоном (районом обороны полка. — Ъ. С.) и границей завал. Противник ведет сильный огонь между 146–м и 305–м стрелковыми полками. Снаряды рвутся в расположении частей (эта фраза была передана открытым текстом. — Б. С./ Дорога на 21–22–м километрах минирована и завал на 22–м километре. Связи с 7–9–й ротами 3–го батальона 146–го стрелкового полка нет. 25–й стрелковый полк сейчас окружен. Матчасть и раненых без помощи вывести не может. Возможно, удастся пробиться пехоте. Спрашивает, что делать с матчастью (Виноградов). Связи с 19–11 километрами и с границей нет. Сшита стрельба на кордоне. КП штадива 44–й стрелковой дивизии занял оборону».

Поздно вечером 6 января наконец пришло разрешение Ставки на вывод частей дивизии из окружения, но с непременным сохранением тяжелого вооружения и техники. Потом связь со штабом армии оказалась прервана. Получив в 10 часов вечера разрешение командования 9–й армии: «Действовать по собственной инициативе», Виноградов отдал приказ выводить людей с северной стороны дороги. 7 января он на свой страх и риск приказал «уничтожать матчасть и отходить разрозненными группами по лесам на восток в район Ванжевара». К тому времени уже и так начался беспорядочный отход, перешедший в бегство. Сии- ласвуо так описал советское отступление: «Паника окруженных все росла, у противника больше не было совместных и организованных действий, каждый пытался действовать самостоятельно, чтобы спасти свою жизнь. Лес был полон бегущими людьми…»

Бойцы бросали не только пушки и пулеметы, но и винтовки» Многие бойцы и командиры погибли на пути к своим, застигнутые бураном. Их тела хоронили уже весной, когда сошел снег. Сииласвуо свидетельствует:

«В полдень 7–го числа противник начал сдаваться. Голодные и замерзшие люди выходили из землянок. Одно- единственное гнездо продолжало сопротивляться, на время его оставили в покое… Мы захватили немыслимо большое количество военных материалов, о которых наши части не могли мечтать даже во сне. Досталось нам все вполне исправное, пушки были новые, еще блестели… Трофеи составили 40 полевых и 29 противотанковых пушек, 27 танков, 6 бронеавтомобилей, 20 тракторов, 160 грузовых автомобилей, 32 по — левые кухни, 600 лошадей (выходит, всех лошадей окруженные съесть не успели и у них было на нем вывезти хоть часть вооружения и техники. — Б. С.)…»

К вечеру 7 января первые группы бойцов дивизии во главе с ее командиром и штабом прибыли в Важен- ваара. Выход из окружения продолжался в течение нескольких дней. Вернулись далеко не все. По данным штаба дивизии, за период с 1 по 7 января потери соединения составили 1001 человек убитыми, 1430 ранеными, 2243 пропавшими без вести. Потери вооружения и техники были (в процентном отношении) более значительны: 4340 винтовок, 1235 револьверов и пистолетов, почти 350 пулеметов, 30 45–мм и 40 76–мм пушек, 17 122–мм гаубиц, 14 минометов и 37 танков. Финны утверждают, что захватили 1300 пленных из состава 44–й дивизии. Она лишилась почти всего вооружения и боевой техники. 40 % вышедших из окружения бойцов оказались без винтовок. Неприятелю же досталось в целом 97 орудий, 37 танков, 130 станковых и 150 ручных пулеметов, 6 минометов, 150 автоматов, недавно поступивших в войска, и много другого войскового имущества.

В последующие несколько дней западные газеты кишели статьями о разгроме 44–й дивизии, появились и фотографии, напоминающие кадры будущей германской хроники лета и осени 1941 года. Когда видишь понурые лица пленных, трупы на снегу, разбитую технику, брошенные пушки и пулеметы, становится не по себе. А вот советские газеты сообщали о разгроме 44–й дивизии довольно‑таки бодрым тоном. 14 января 1940 в «Правде» и «Красной звезде» было опубликовано «Опровержение штаба Ленинградского ВО»:

«За вторую трехнедельку боевых операций на фронте существенных изменений не произошло… дело ограничилось в большинстве случаев обычными стычками разведки сторон и небольших пехотных частей. Вне — запно наступившие сильные морозы (которые всегда начинались в декабре! — Ъ. С.) значительно облегчили положение финских войск, но, несмотря на это, последние не смогли серьезно использовать благоприятную обстановку…

В 44–й дивизии имелось не больше 10 тысяч бойцов, из которых было потеряно не более 900 человек, причем больше из‑за морозов; финны же — не менее 2000\ причем щюцкоровцы добивали своих раненых, чтобы не оставить языков».

Руководство Красной Армии свалило всю ответственность за поражение на командование дивизии. Им вменялось в вину то, что они «преступно игнорировали приказы высшего командования Красной Армии и Военного совета 9–й армии о постройке на коммуникациях дивизии оборонительных сооружений, блокгаузов, расчистке й разрядке леса по обеим сторонам шоссе… разбросали части дивизии на отдельные отряды и группы, между собой не связанные… спасая свою шкуру, позорно бежали с небольшой группой людей в тыл». 19 января 1940 года появился приказ Главного военного совета, объявленный всему командному составу до взводных включительно:

«В боях 6–7 января на фронте 9–й армии в районе восточнее Суомусальми 44–я стрелковая дивизия, несмотря на свое техническое и численное превосходство, не оказала должного сопротивления противнику, позорно оставила на поле боя большую часть ручного оружия, ручные и станковые пулеметы, артиллерию, танки и в беспорядке отошла к границе. Основными причинами столь постыдного для 44–й стрелковой дивизии поражения были:

1. Трусость и позорно — предательское поведение командования дивизии в лице командира дивизии комбрига Виноградова, начальника политотдела дивизии полкового комиссара Пахоменко И. Т (военком Мизин,

на его счастье, остался вне кольца окружения и потому избежал позорной смерти. — Б. С.^ и начштаба дивизии полковника Волкова, которые вместо проявления командирской воли и энергии в руководстве частями и упорства в обороне, вместо того, чтобы принять меры к выводу частей, оружия и материальной части, подло бросили дивизию в самый ответственный период боя и первыми ушли в тыл, спасая свою шкуру.

2. Растерянность старшего и среднего начсостава частей дивизии, которые, забыв о долге командира перед Родиной и Армией, выпустили из рук управление своими частями и подразделениями и не организовали правильного отхода частей, не пытались спасти оружие, артиллерию, танки.

3. Отсутствие воинской дисциплины, слабая военная выучка и низкое воспитание бойцов, благодаря чему дивизия в своей массе, забыв свой долг перед Родиной, нарушила военную присягу, бросила на поле боя даже свое личное оружие — винтовки, ручные пулеметы — и отходила в панике, совершенно беззащитная.

Основные виновники этого позора понесли заслуженную кару советского закона. Военный трибунал 11 и 12 января рассмотрел дело Виноградова, Пахоменко и Волкова, признавших себя виновными в подлом шкурничестве, и приговорил их к расстрелу.

В тот же день приговор был приведен в исполнение перед строем дивизии.

Позорный отход 44–й стрелковой дивизии — показательный процесс, что не во всех частях Красной Армии у командного состава развито чувство ответственности перед Родиной, что в тяжелом, но далеко не безнадежном положении командиры иногда забывают свой долг командира и у них иногда берут верх шкурнические интересы.

Позорный отход 44–й стрелковой дивизии показывает далее, что в бойцах также не развито чувство ответственности за вверенное им Родиной оружие и они иногда при первом серьезном нажиме со стороны противника бросают оружие и из бойцов Красной Армии, которые обязаны бороться за Родину с оружием в руках до последнего вздоха, превращаются в безоружную толпу паникеров, позорящих честь Красной Армии.

Главный военный совет РККА требует от военных советов округов и всей массы красноармейцев извлечь урок из печального опыта позорного отхода 44–й стрелковой дивизии.

Главный военный совет РККА требует от командиров, политработников, всего начсостава, чтобы они честно и мужественно выполняли долг перед Родиной и Армией, были требовательными к самим себе и повысили свою требовательность к подчиненным, пресекая расхлябанность в частях, ликвидируя панибратство в отношении к подчиненным и насаждая железную воинскую дисциплину как мерами воспитания, так и мерами карательными».

Этот приказ построен в манере старой песенки «если кто‑то кое — где у нас порой…». Незадачливые руководители 44–й дивизии, безусловно, были виновны в катастрофе. Однако по уровню подготовки они ничем не были хуже основной массы командиров Красной Армии. Да и все вообще рядовые красноармейцы воевать толком не умели, особенно в сложных условиях зимы и бездорожья. Не числом, а умением ведь воевали финны. Вряд ли Виноградов и его товарищи заслуживали такой суровой кары, как расстрел. Но Ворошилову и Сталину требовалось найти виноватых и казнить их для острастки всей армии, чтобы заставить других командиров не только самим сражаться «до последнего вздоха», но и принуждать к этому и подчиненных.

Поражение 44–й дивизии было во многом обусловлено тем, что ее бойцы и командиры не были обучены действовать в суровых условиях карельской зимы.

По словам Мерецкова, 44–я дивизия была переброшена на фронт «из украинских степей без предварительного обучения бойцов в условиях лесисто — болотисто- холмистой местности и глубоких снегов. Эта дивизия сражалась не на том участке, которым я в тот момент руководил, но мне рассказали о ее судьбе. Она оказалась в совершенно непривычной для себя обстановке и понесла тяжелые потери, а комдив погиб». Кирилл Афанасьевич не стал уточнять, что Виноградов был расстрелян.

Во второй половине января главные силы финской Лапландской группы, нанеся поражение 44–й и 163–й дивизиям, перенесли свои усилия на 54–ю дивизию, которой командовал комбриг Гусевский. Здесь события развивались так. Дивизия наступала на Кухмониеми и Корписалми. 6 декабря она достигла важного перекрестка дорог у Расти, чем создала угрозу коммуникациям, связывающим север и юг Финляндии. Финны сформировали отдельную бригаду полковника А. Вуокко в составе 5 пехотных батальонов и 1 артиллерийского дивизиона и перешли в контрнаступление. К 25 декабря 54–я дивизия была оттеснена к границе, а в конце января попала в окружение. Ее коммуникации были окончательно прерваны к 1 февраля. К тому времени противнику удалось рассечь район обороны дивизии на 8 частей. Окружения избежал только один ее полк — 337–й стрелковый. До 10 февраля финны пытались разгромить отдельные оборонительные участки, но, встретив упорное сопротивление, перешли к осаде. Командование дивизии сумело создать в гарнизонах запасы продовольствия, которых вместе с теми, что сбрасывались авиацией, хватило на все время блокады. 13 февраля Гусеевский радировал в штаб 9–й армии: «Дивизия сражается в окружении в течение 15 дней, использовав до конца все свои внутренние возможности, раненых — сотни, продовольствия нет. Мы делаем все, что в наших силах, для спасения дивизии. Сбрасывайте в гарнизоны не килограммы, а тонны продовольствия, ждем ответа».

В конце февраля финны перешли к тактике подавления отдельных осажденных участков артиллерийским огнем. В ночь на 3 марта после 4–дневной артиллерийской подготовки противник атаковал район, где находились 2–я рота 118–го горнострелкового полка и 7–я батарея 86–го артполка. Почти все защитники этого района были уничтожены. Уцелели лишь 25 человек.

В течение двух последующих суток подразделения 337–го полка при поддержке нескольких танков пытались выбить противника из дефиле, разделявшего восточный участок и район обороны КП дивизии. Потеряв до 50 человек убитыми и танк, они возвратились на исходные позиции.

6 марта противник начал ожесточенный артиллерийско — минометный обстрел восточного участка обороны и в ночь на 7 марта занял его. При этом было убито и захвачено в плен около 230 бойцов и командиров. Около 100 человек смогли уйти по льду озера Са- уна — ярви и присоединиться к защитникам КП. 11 и 12 марта противник вел интенсивный обстрел позиций этого района, и большинство блиндажей и землянок были разрушены. Утром 13 марта финны перешли в атаку, которая была отбита.

Более активным действиям финнов помешало наступление Ребольской оперативной группы 9–й армии, начатое силами переброшенной на этот участок 163–й стрелковой дивизии, 593–го стрелкового полка 131–й дивизии и нескольких лыжных батальонов. Хотя деблокировать 54–ю дивизию не удалось, финнам пришлось бросить часть сил против наступавших и тем самым ослабить натиск на окруженные гарнизоны.

11 февраля еще одну попытку прорыва блокады предприняла «лыжная бригада» под командованием полковника Долина в составе 9, 13 и 34–го лыжных батальонов. Потеряв ориентировку, она была разгромлена

13—14 февраля в боях с финскими лыжными отрядами. Потери батальонов, участвовавших в этих двух операциях, составили 1274 человека убитыми, 903 ранеными, 583 пропавшими без вести и 323 обмороженными. Потери же 163–й дивизии за период операции 29 февраля — 13 марта составили 993 убитыми, 3295 ранеными и 191 пропавшими без вести. Общие же потери этого соединения, сумевшего овладеть Суомусальми, побывать в окружении и в еще одном, не слишком удачном наступлении, составили 2274 убитыми, 7670 ранеными, 769 пропавшими без вести и 888 обмороженными, то есть примерно 70 % штатного состава. В самой же 54–й дивизии, которая была блокирована в течение 46 дней, потери исчислялись в 2118 человек убитыми, 3732 ранеными и 573 пропавшими без вести, что составляло 60 % штатной численности горнострелковой дивизии. Многих раненых эвакуировать из окружения не удалось, и они погибли.

На совещании 1940 года Сталин поставил Чуйкову в вину то, что части 9–й армии так и не смогли прорвать блокаду и соединиться с 54–й дивизией. Василий Иванович оправдывался: «Здесь говорили, что противник окружал слабыми силами. Докладываю, что 54–я дивизия была окружена 14 стрелковыми батальонами (на самом деле — пятью. — />.С.).

Сталин спросил:

— У вас сколько было частей против противника?

Чуйков, не подозревая подвоха, охотно перечислил:

— В момент окружения было 8 рот, 2 батальона и полк НКВД. Потом вся 54–я горнострелковая дивизия и 163–я стрелковая дивизия плюс полк НКВД, всего 4 полка.

— А лыжные батальоны? — деланно — простодушно осведомился Сталин.

— Их прибыло 5 батальонов, — признался командарм.

— Вот сосчитайте, у вас в три раза больше получается, — усмехнулся Иосиф Виссарионович.

— Правильно, товарищ Сталин, — согласился Чуйков, — но противник к этому времени создал такие укрепления, которые 6–дюймовой артиллерией еле брали.

— Не верю, — сказал Сталин словами Станиславского. И оказался прав.

Василий Иванович неуверенно добавил:

— Это подтверждали работники политуправления армии, работники штаба армии, которые своими глазами видели и проверяли эти укрепления…

Положим, на глазок не определишь, выдержит ли укрепление прямое попадание 152–мм снаряда. И как это, интересно, политработники проверяли финские доты и дзоты? На соответствие принципам учения Маркса — Ленина — Сталина, что ли?

Иосиф Виссарионович начал понемногу выходить из себя:

— В районе 7–й армии бетоноартиллерийские сооружения 6–дюймовая разбила. У вас дотов перед собой не было? У вас много было камня, земли, могли быть в этих местах граниты, было около трех дивизий, окружена была лишь одна дивизия, а сюда телеграммы шлете партии Ленина — Сталина, герои сидят, окружены, требуют хлеба. Кормить людей нужно. Снаружи еще дивизия, затем около тысячи пограничников — старых солдат, полк, затем четыре или больше батальонов. Батальон — это 800 человек?

— 750 человек, — машинально поправил Чуйков.

— Лыжные батальоны, артиллерия, — продолжал Сталин, — а у противника меньше артиллерии, у нас больше артиллерии, а они пренебрегают артиллерией.

— Артиллерия была использована, — возразил Чуйков.

— Была использована, и все‑таки ничего не добились, — парировал командарма генсек, — посылались телеграммы партии Ленина — Сталина, сидели, кормили дармоедов. Как у вас, еше героев нет?

— Никак нет, — доложил Чуйков. — Пробраться к Гусевскому не было никакой возможности, чтобы его проверить, а он врал. Но, когда мы посмотрели, что он из себя представляет в действительности, то оказывается, что у товарища Гусевского полк потерял только 71 человека ранеными и 39 убитыми (на самом деле — раз в 20–30 больше: 1089 убитыми, 309 пропавшими без вести и 1260 ранеными. — Б. С). Гусевский своими паническими телеграммами вводил нас в заблуждение.

— На одном месте всегда пристрелят, — подал реплику кто‑то из присутствовавших в зале.

— Каждый попавший в окружение считается героем, — с иронией прокомментировал Сталин.

— Пробиться не удалось, — продолжал оправдываться Чуйков.

— Пробиваться не хотели, — жестко отрезал Сталин. — Круг суживался, финны расстреливают каждый пулемет, окружают их, а вокруг окруженных круг суживается, и каждая точка пристреливается, и каждый финн, татарин, китаец пристреляется, если долго сидеть. Они остаются без стрелкового оружия, орудия, минометы — все расстреливается. — И еще раз спросил: — Значит, Гусевский в героях у вас не ходит?

— Нет, — повторил Чуйков.

— Слава Богу, — как будто успокоился Сталин.

— 9–я финская дивизия, которая окружала 54–ю, понесла большие потери, — использовал Чуйков старый как мир аргумент для оправдания чрезмерных потерь собственных войск. — В ней, кроме стариков от 40 лет и выше и женщин, никого не оставалось.

— Но все же вы были окружены, а не старики, — с издевкой заметил Сталин.

— Окружены были восемь рот Гусевского. Мы ему пробивали дорогу, — сделал вид, что не понял иронии, командарм.

— Но не пробили, — заключил Сталин.

— Пробивали, но не пробили, — согласился Чуйков».

В эти же дни, в конце января, 273–й горнострелковый полк, действовавший в составе 122–й стрелковой дивизии, и 426–й стрелковый полк 88–й дивизии — в районе 9–й армии попытались выбить противника с выгодных позиций в районе Сайя. Атака не удалась. Отразить ее финнам помогла не только суровая снежная зима (красноармейцы вязли в глубоком снегу), но и обстрелы — по ошибке — наступающих советской артиллерией и авиацией.

Из соединений 9–й армии только 122–я стрелковая дивизия, принимавшая участие в войне с первого дня, сумела избежать тяжелого поражения. В район Кандалакши накануне войны она прибыла из Белоруссии и перешла границу 30 ноября. В 3 часа дня 596–й стрелковый и приданный дивизии 273–й горнострелковый полки заняли почти без сопротивления поселок Ала- куртти — финны сожгли его при отходе. Следующие сутки прошли без боев: противник отходил, минируя дороги.

2 декабря шедший в головной заставе 1–й батальон 596–го полка и кавалерийский эскадрон 153–го разведывательного батальона при подходе к высотам в 26 км западнее Алакуртти были встречены пулеметным и минометным огнем с хорошо замаскированных позиций 22–го пограничного батальона финнов. Несмотря на небольшие потери (всего 6 раненых), кавалеристы спешились и оставили лошадей под огнем. Подразделения развернулись и залегли. Через некоторое время подошли два батальона 596–го полка и 273–го полк, а также полковая артиллерия (дивизионная подоспела к месту боя уже после его окончания). Вторая атака в 4 часа дня 3 декабря вынудила противника оставить высоты. В финских окопах было обнаружено 10 трупов, еще 3 финна были захвачены в плен. Потери частей дивизии составили 24 человека убитыми и 89 ранеными.

11 декабря противник попытался оказать сопротивление у деревни Мяркярви. Оборонительные позиции финны практически не подготовили (имелись только окопы для стрельбы лежа) и даже не смогли сменить понесший значительные потери Салльский батальон на прибывший из резерва батальон «А». И, против своего обыкновения, ими не был взорван мост. Это дорого обошлось оборонявшимся. Два танка 100–го отдельного танкового батальона успели проскочить по мосту, прорвались в тыл противника и разгромили его обозы. Финны поспешно покинули свои позиции, не успев сжечь Мяркярви. В качестве трофеев советским войскам достались 8 пулеметов.

14 декабря передовой батальон 420–го стрелкового полка с ротой танкового батальона овладел поселком Курсу. В тот же день, в 8 часов вечера, лыжные подразделения противника, обойдя фланги передового батальона, атаковали полковую артиллерию и батарею 285–го артполка. В ходе упорного боя, в котором артиллеристы вынуждены были вести огонь на картечь и даже из личного оружия, орудия почти не пострадали, но потери в конском составе были велики. Финны отошли после того, как на помощь к артиллеристам прибыл 2–й батальон 420–го полка. В тот же день неудача постигла 596–й стрелковый полк, который при поддержке 9–го отдельного танкового батальона пытался овладеть высотами на дороге в 69 км западнее Куолаярви. Финские противотанковые орудия сожгли у него 3 танка.

16 декабря, уже в сумерках, 420–й стрелковый полк вышел на восточную окраину поселка Иоутсиярви. 17–го он атаковал позиции противника, но неудачно. В тот же день к фронту подошли 715–й стрелковый полк и саперный батальон 122–й дивизии. Тем временем 273–й горнострелковый полк совместно с 153–м разведывательным батальоном и ротой 596–го стрелкового полка овладели переправой через реку Кеми- йоки в районе деревни Пелкосниеми, потеряв 20 человек убитыми, 46 — ранеными и 3 танка Т-38.

18 декабря 420–й стрелковый полк вместе с батальоном 715–го стрелкового полка вновь безуспешно наступал на позиции противника. Батальон 715–го потерял связь с главными силами, подвергся контратаке противника и понес большие потери. Командир и комиссар батальона были ранены. 420–й полк в результате неудачи соседа по фронту пришлось отвести на 2 км в тыл.

Любопытно, что бойцы 715–го полка, как и других частей 122–й дивизии, были одеты в черные пиджаки, а это — совсем не подходящее обмундирование для приполярной зимы. Еще хуже: черная форма одежды демаскировала бойцов на белом снегу, и они несли особенно большие потери. На совещании в апреле 40–го командир 122–й стрелковой дивизии полковник П. С. Шевченко говорил об этом:

«…Вся дивизия у меня была в черных пиджаках. Когда идешь в наступление, то на снегу темные пятна, которые служили мишенью для противника. В дивизии был только один батальон 715–го полка одет в шинели (в них тоже в морозы не очень повоюешь. — Б. С.у). Поэтому, как только начиналось наступление в шинелях, то финны говорили, что это кадровые части, и отходили, когда же шли наступать в черных пиджаках, финны всегда оказывали сопротивление. Эти черные пиджаки непрочные, затем чрезвычайно демаскируют».

Закончил же свое выступление Петр Семенович необычным предложением: «…Я просил бы, чтобы полушубками снабжать только артиллеристов и шоферов, а больше никому их не давали, а то получалось так, что командный состав одет в полушубки, а бойцы — в

черные пиджаки, поэтому во время боя в первую очередь выводился из строя ком начсостав». Шевченко имел в виду не всех артиллеристов, а только командный состав артиллерии. Добрая мысль одеть в полушубки всех красноармейцев, а не только командиров, никому на совещании и в голову не приходила. Страна с 200–миллионным населением не в состоянии была обеспечить миллион своих защитников, замерзавших в карельских снегах, обыкновенными полушубками и ушанками.

19 декабря финны контратаковали части 122–й стрелковой дивизии, переправившиеся через Кемийоки. Советские войска потеряли 27 человек убитыми и 73 ранеными и отошли на 14 км к северу.

В тот же день 2 батальона 596–го стрелкового полка и 715–й стрелковый полк вновь атаковали позиции противника у Иоутсиярви, обороняемые 4 батальонами. 715–й полк атаковал противника в лоб, и безуспешно. А тем временем один из батальонов 596–го полка вышел на северную окраину поселка, а другой фланговым маневром — на вторую полосу неприятельской обороны, но, вместо того чтобы ударить в тыл противнику, его командир стал выжидать выгодный момент для удара по отходящей колонне. Дождался, однако, того, что финны, отбив наступление с фронта, контратаковали и окружили батальон. При прорыве бойцы понесли значительные потери и оставили противнику все свои станковые пулеметы.

После этого командование 9–й армии отдало приказ сконцентрировать части дивизии в районе северо- западнее и юго — западнее Куолаярви. Непонятно, что помешало ему позднее вовремя отдать приказ об отходе 163–й дивизии.

3 января 1940 года противник попытался овладеть артиллерийскими позициями, но был отбит. 4 января он повторил свою попытку, но вновь безуспешно. Наконец, 13 января дивизия получила приказ об отходе в район Мяркярви. После этого активные действия на участке 122–й дивизии прекратились. Стороны время от времени перестреливались и «обменивались» налетами лыжников. Дивизионная артиллерия была изъята в армейский резерв, и огневую поддержку стрелкам оказывали лишь полковые батареи.

Даже 19 февраля, за три недели до конца войны, в 122–й дивизии не хватало 7000 пар лыж. Предназначенная для уплотнения боевых порядков, 88–я стрелковая дивизия до окончания военных действий так и не вышла на фронт в полном составе: ее артиллерийский полк оказался без тягачей, 758–й стрелковый полк — без лыж, а в танковом батальоне не хватало 30 боевых машин.

Общие результаты кампании в Приладожской Карелии были неутешительны для советской стороны. Здесь поражение Красной Армии было наиболее очевидно. Три дивизии и одна танковая бригада были разгромлены, еще три понесли очень тяжелые потери. Финны, многократно уступавшие противнику в численности и вооружении, смогли захватить инициативу на этом театре боевых действий и удерживали ее почти до конца войны.

Думаю: если бы советское командование решило нанести главный удар не на Карельском перешейке, а севернее Ладожского озера, результат был бы еще катастрофичнее: ведь дорог в этом районе меньше, а множество войск создало бы еще большую неразбериху. Финны смогли бы перебросить дополнительные силы с линии Маннергейма и окружить и уничтожить еще несколько советских дивизий. И в конечном счете Красной Армии все равно пришлось бы вернуться к лобовому штурму вражеских укреплений на Карельском перешейке. Так что альтернативы штурму линии Маннергейма в действительности не было. И он последовал.