Тайные хроники

1. Кощей Бессмертный

…Враги напали внезапно. Запылали дома. В удушливом, плотном дыму, закрывшем встающее над лесом солнце, с криком метались женщины, дети. Мохнатые кочевники на косматых низких конях с визгом наскакивали на беззащитных русичей, душили их жёсткими арканами, рубили короткими кривыми саблями.

Василиса, прижав к груди пятилетнюю Марьюшку, бросилась к близкому лесу. Из облака дыма выскочил всадник. Тонко запела стрела и, чмокнув, вошла бегущей под правую коленку. Охнув, Василиса упала, Марьюшка без звука откатилась в кусты и замерла. Со звериным стоном выдернув из забившей фонтаном крови раны стрелу, Василиса поползла навстречу врагу.

— Бери меня, гад, только дочку не тронь!

Ощерив в ухмылке редкие кривые зубы, всадник развернул коня и, не глядя выпустив вторую, смертоносную, стрелу, скрылся в дыму…

Василиса открыла глаза. Она лежала в незнакомой избе, и хотя нигде не трещали лучины, не коптили смрадом факелы, было светло. В воздухе стоял незнакомый сладкий аромат. Василиса осторожно села. Нога совершенно не болела, и на месте кровоточащей рваной раны белел небольшой, почти незаметный шрам. Василиса осторожно встала с невысокого мягкого ложа. Она чувствовала себя совершенно здоровой и бодрой. У противоположной стены перед странным непрозрачным окном с красивыми разноцветными кружочками внизу стояла на одной ноге, как гриб, короткая скамья с высокой удобной спинкой, покрытая тем же странным, толстым и мягким полотном, что и ложе. Высокая дверь, как и стены избы, была из холодного светлого металла и надёжно отделяла пленницу от воли.

Убедившись, что путь наружу закрыт, Василиса подошла к окну. В его зелёной поверхности, как в бездонном омуте, отразилась стройная женская фигура, гибкость и красоту которой не могла скрыть свободная, покрытая искусной вышивкой рубаха. Приблизив к странному окну лицо, Василиса аккуратно расчесала пальцами длинные светлые волосы и стала заплетать их в толстую косу…

Иван вышел на поляну. Перед ним высился высокий частокол забора. Учуяв чужого, захрипели, захлёбываясь лаем, сторожевые псы. Иван подошёл к воротам и постучал…

Костя Шеев плавно приземлился рядом с хронолётом. Выключив антиграв, он нажал на широком поясе кнопку и по образовавшемуся в защитном поле коридору подошёл к хронолёту и открыл дверь. Навстречу ему широко распахнулись голубые озёра Василисиных глаз…

— Марьюшка сказала, что он унёс её в эту сторону: лучи восходящего солнца чуть не ослепили дочку.

— Да, сынок, верен твой путь. Я часто вижу, как он летает по небу, словно птица, только без крыльев. Мои сыны — охотники выследили его до самого логова, только ты туда не пройдёшь.

— Ради Василисы, мать, я любую препону преодолею!

— Нет там препон, окромя болота, сынок. Свободен путь, а не пройдёшь! Неведомая сила не пускает. Поживи у меня, Иван, отдохни с дороги. Вернуться с охоты мои сыны, проводят тебя к вражьему логову.

— Эх, мать, как сидеть без дела, зная, что Василиса тут, рядом, в плену томится? Да и за дочку, Марьюшку, душа болит, как она там без нас? Время не спокойное, братья в поле без оружия не выходят. Спасибо тебе за всё, мать, пойду я.

— Не спеши, Иван, путь там один, через трясину, и знают его только мои сыны…

— Нет, Василиса, не проси. Не могу я тебя отпустить. Пойми, ты уже давно погибла для своего времени. Стрела должна была пробить твоё сердце. Я нарушил закон и вмешался в ход событий, спас тебя.

— Что ж, — сверкнули слезами глаза-озёра, — я — твоя пленница? Скоро наложницей меня сделаешь? Рабыней?

— Что ты говоришь, Василиса? Ты свободна!

— В этой железной клетке? Я хочу рвать цветы, лежать на траве, дышать лесным воздухом, видеть солнце и небо, гулять босиком по росе! Я тоскую по Марьюшке…

— Хорошо, я научу тебя открывать дверь и делать проход в защите. Только прошу: не пытайся бежать. Мы на острове, кругом непроходимое болото. А я слетаю, узнаю, как там Марьюшка.

— А вдруг тебя убьют?

— Меня убить невозможно: я окружён защитным полем, не бойся. Вот, возьми эту коробочку. Нажмёшь эту кнопочку, этот глазок направишь туда, где тебе нужен проход. Поняла?

— Бежим, Василиса!

— Нельзя, Иванушка, далеко не уйдём. Костя Шеев по воздуху догонит, с неба высмотрит.

— Знать, судьба мне сразиться с Кощеем! Бессмертный он, говоришь?

— Вызнала я его тайну, Иванушка! Достанет твой меч до его шеи, снесёт буйну голову. Вот, видишь, у меня коробочка….

— Нет, это нам не подойдёт! — Снял шлем редактор. — У нас детское издательство, а вы что предлагаете? Резня, кровь, хронолётчик-преступник, главные герои — убийцы, причём Василиса — кто у вас её играет? — хладнокровно разрабатывает план убийства своего спасителя!

— Но, ведь…

— Да и сюжет не нов. — Редактор прочёл на футляре название мыслефильма. — Мне кажется, оригинал сказки интереснее. Вон у нас в салоне сколько этих «Кощеев Бессмертных». Дети с удовольствием играют. И ни разу никто не захотел превращаться в Кощея. А у вас этот Кощей — хронолётчик, герой нашего времени, так сказать. И вдруг — преступник, да ещё и жертва! Вы представляете нагрузку на психику ребёнка, пожелавшего испытать эту роль? Да и эмоции у вашего Кости Щеева…

— Шеева.

— Тем более. Эмоции у вашего Кощея, когда он смотрит на Василису… Одним словом, для конкурса исторических мыслефильмов для детей и юношества ваш «Кощей Бессмертный» не подходит.

Тимур Боев встал и подошёл к мыслепроектору.

— Извините! — Отвёл его руку редактор. — Мыслефильмы не рецензируются и не возвращаются. Таков обычай. Идите, дорогой, и работайте. До начала конкурса ещё есть время. Желаю Вам и вашим друзьям успеха. И пришлите ко мне актрису, игравшую Василису! — крикнул редактор выходящему Тимуру. Потом надел шлем мыслепроектора и нажал кнопку воспроизведения…

Тимур ввалился в комнату и заметался по ней.

— Ты, что? — Изумлённо уставился на него из-под съезжающей на глаза повязки Костя.

— Не принял! — зло выдохнул Тимур. — «Нам это не подходит. Идите и работайте».

— Как это не подходит? — Взвился с койки Костя. — Почему? Что же я зря мотался в прошлое, тягал туда-сюда модель хронолёта, вытаскивал из-под стрел Василису, лечил её?

— Вот Василиса ему явно по душе. Он хочет её видеть!

— А вот этого он не хочет? — Сорвал с головы повязку Костя. — Мечом по башке он не хочет? Ради чего я страдаю?

— Надеюсь, он не понял, что наш мыслефильм полудокументальный. Или сделал вид, что не понял, — успокаиваясь, сказал Тимур. — Кому охота отвечать за пособничество «диким хроникам»? И мыслефильм, гад, не вернул.

— Вот негодяй! — Вновь сел на кровать Костя. — Мы ж не успеем сделать другой: до начала конкурса меньше месяца!

— Теперь это не важно, — хмуро ответил Тимур. — Он же не примет от нас ни одного мыслефильма, пока мы не приведём к нему Василису. Что будем делать?

2. Персей

Диктис сполоснул в море руки, взял корзину с рыбой и пошёл к хижине. Чей это огромный сундук у дверей? Рыбак поставил корзину в тени росшего у хижины кипариса и открыл дверь.

— Даная?!

— Тише! Ребёнка разбудишь. — Встав с ложа, вытолкнула хозяина наружу гостья.

Диктис снял гиматий[1], оставшись в короткой хлене[2].

Широким жестом сеятеля он расстелил снятый плащ на влажной ещё от утренней росы траве. Глухо стукнули, задев громадный сундук, небольшие свинцовые грузики, зашитые в углы гиматия, чтобы он не соскальзывал при движениях. Диктис жестом предложил девушке сесть.

— Прости, царевна, я не ждал гостей, и в доме у меня, как ты, наверно, уже заметила, ничего нет. Вот только корзина свежепойманной рыбы. Я могу быстро приготовить её для тебя.

— Не это главное. — Брезгливо сморщив нос и подобрав расшитую золотыми звёздами полу голубого хитона[3], девушка грациозно опустилась на плащ рыбака. — Ты всё так же красив, — вздохнула она, глядя на растерянного полуобнажённого юношу, замершего перед ней. — Ну, что стоишь? Займись рыбой, пока она не протухла. Да глянь в моём сундуке: там должны быть ойнохоя[4] с вином и кое-какие сласти. И передвинь очаг! Не видишь, он дымит прямо на меня. Всё так же красив и… глуп!

— Зачем ты здесь, царевна? — Нахмурился рыбак. — Я не желаю больше быть твоей игрушкой.

— У меня теперь другая игрушка: вон спит в твоей грязной хижине, неужто не заметил?

— Ты хочешь сказать… — изумлённо заулыбался Диктис.

— Я хочу сказать сразу, что не знаю, кто его отец, идиот! — зашипела Даная. — Ты вообразил, что был у меня единственным? Когда мой полоумный папаша, испугавшись дурацкого пророчества[5], запер меня во дворце и стал отказывать всем сватавшимся ко мне женихам, он, наверно, вообразил, что я так покорно и умру старой девой. Ему и в голову не пришло, что детей умеют делать не только цари и принцы.

— Что же ты сказала царю Акрисию, когда родила?

Даная злобно захохотала.

— Я сказала, что сам великий бог Зевс пролился ко мне в спальню золотым дождём, и что Персей — плод нашей любви! И если дорогой мой папаша причинит нам с сыном малейший вред, Зевс покарает его.

— И царь Акрисий поверил?

— Разумеется! Поверил же он прорицателям. Да и не было у него другого выхода: отказать стольким знатным женихам и потом объявлять внуком неизвестно чьего ублюдка? А Зевс, как-никак, завидный родственник.

— Но почему ты здесь, Даная? Неужели всё же…

— Ишь, размечтался! Просто отец выставил нас с Персеем из дома. Ты единственный мой любовник, покинувший Аргос. Здесь, на Серифе, никто не знает и не подозревает о нашем знакомстве. Надеюсь, у тебя хватило ума держать язык за зубами?

— А кто б мне поверил? Все знают, что царь Акрисий держит дочь взаперти в башне.

— Уже нет. Вчера на закате воины отца бросили нас с сыном в этом вот сундуке в море. Потом, ночью, тайно выловили и доставили сюда. Этого никто из местных не видел. А ты, приготовив мне рыбу, пойдёшь к своему царю Полидекту. Скажешь ему, что выловил сегодня утром в море сундук, а в нём оказались прекрасная знатная — не забудь это уточнить! — женщина и ребёнок. Ваш царь — известный бабник, да и молод, а я привыкла жить во дворце, а не в грязной хижине. Куда ты? Вряд ли царь Полидект встаёт в такую рань. У нас ещё есть время и на десерт: иди же ко мне, чего ждёшь? Персей спит, а потом тебе не скоро представится подобная возможность…

Сигнал тревоги выдернул Костю Шеева и Тимура Боева из прошлого.

— В чём дело, Тимур? — Костя сорвал с головы хроношлем.

Тимур, рыча ругательства, безрезультатно пытался вырубить сигнализацию. Наконец, рёв сирены смолк, щёлкнули сверхнадёжные запоры, дверь мягко ушла в стену, и в комнату спокойно вошла девушка. Толстая русая коса короной венчала гордо поднятую голову с классически правильными чертами лица. Военный комбинезон наглядно подчёркивал не менее классические пропорции тела вошедшей. Огромные глаза из-под длинных дважды изогнутых ресниц зелёными лучами скользнули по замершим в креслах Косте и Тимуру и остановились на контрольном голоэкране, где сплелись в жарких объятиях Даная и Диктис.

— Ну что ж, я так и думала. На этот раз вы попались, мальчики, и крепко!

— Кто Вы, и как сюда попали? — Опомнился, наконец, Костя, отключая голоэкран.

— Агент службы хронобезопасности Афина Павлова.

— Богиня! — ахнул в восторге Тимур.

— Чему радуешься? — цыкнул на него Костя, мысленно кроя себя последними словами. Он так долго и старательно подбирал слово, которое система воспримет, произнеси он его вслух, как команду на полное уничтожение всех данных, перебрал массу вариантов, чтоб это слово не могло прозвучать в случайном разговоре, приведя к непоправимым последствиям, и вот теперь, когда возникла надобность, не может его произнести! Костя рассчитывал, что у него будет несколько секунд, прежде чем агенты СХБ справятся с дверью, а на деле, как всегда, оказалось всё не так. Агент уже здесь, и наверняка всё происходящее записывается.

— В чём нас обвиняют? — хмуро пробурчал Костя.

— В том, что вы оба — дикие хроники, разумеется! — Усмехнулась Афина, садясь в освобождённое для неё Тимуром кресло.

— Это ещё надо доказать! — Не сдавался Костя.

— Я же здесь, не так ли? Запоры у вас, конечно, неплохие, но для нас они не проблема. Отследить вас было куда труднее, должна сказать. Или вы думаете, я здесь случайно?

— Не понимаю, как вам это удалось? Где мы засветились? — Сдался Костя.

— Вы крупно прокололись с вашим последним детищем: мыслефильмом «Кащей Бессмертный». Неужели вы всерьёз рассчитывали провести нашу службу столь наивным прикрытием? Понять, что «Кащей» не просто мыслефильм, не плод авторского воображения, а натурная съёмка, для меня, например, не составило труда. Природа, воздух, люди — всё с натуры. В этом фильме вы нарушили все мыслимые запреты.

Мы знаем, что всегда существовали, существуют и будут существовать люди, которых не устраивают стандартные маршруты, незримое присутствие при исторических событиях, чужие эмоции и восприятие. Вы, хроники, ходите своими путями, и пока не слишком нарушаете основные правила, мы смотрим на вас сквозь пальцы. Конечно, периодически наказываем самых ретивых для острастки. Любителей поизображать из себя призраков или полтергейст, попугать древних обывателей инопланетянами. Но вы двое — другое дело. Вы не просто нелегально мотаетесь в прошлое, но и посылаете дублёров, то есть присутствуете в прошлом не только зримо, но и материально, и даже имеете наглость участвовать в событиях, что категорически запрещено!

— Мыслефильм — не доказательство! — огрызнулся Костя. — Мы могли, вернее мы взяли антураж с какого-то стандартного турмаршрута во времена крещения Руси, искоренения языческих капищ. Что молчишь, Тимур, ты оператор или кто? Пусть докажут!

— Доказательство у тебя на лбу, — усмехнулась Афина. — Шрам от меча? Болит? Наверно, уставки защиты занижены?

— Удар был неожиданным, — смущённо пробормотал Тимур, не сводя с девушки влюблённых глаз. — Когда делают обычный мыслефильм, художник воображает героев, их действия, внешность, ощущения. Оператор записывает на кристалл куски фильма и позднее вместе с художником компонует мыслефильм. Причём в части ощущений героя, как правило, оператор делает отсылки к индивидуальным воспоминаниям зрителя. Например, если герой мыслефильма ест, пьёт, обоняет или осязает что-либо ему уже известное, то конкретные ощущения берутся из памяти зрителя. Если зритель столкнулся с чем-либо новым для себя, он испытывает авторский вариант ощущений, пропущенный через определённые фильтры: у каждого зрителя свои пределы, допустим, болевые, моральные или религиозные. Нам для фильма нужны были полные эмоции, без ограничений и фильтров, так как «Кощей», как вы заметили, не плод фантазии автора, а в основном реальные события и ощущения Костиного сознания в теле дублёра, специально сформированного в прошлом. Кто ж знал, что так выйдет, и на Костю устроят засаду? Хоть дублёр и не человек, а только сотканная из полей оболочка, при помощи которой сознание хроника путешествует во времени, удар меча по голове Костя ощутил вполне реально. Вот стигмат[6] и образовался.

— Сдаюсь. — Махнул рукой Костя, видя, что его друг и напарник готов рассказать обворожившей его с первого взгляда нежданной гостье всё, что только её заинтересует. — Ваша взяла. Что нам светит?

— Зависит от того, какой выбор вы сделаете. Частичная амнезия с полной мыслеблокадой любой возможности хронопутешествий, даже официально разрешённых, с полной конфискацией аппаратуры, или… вы оба переходите на работу к нам.

— К вам!? — восторженно взревел Тимур.

Костя только вздохнул, глядя на друга, для которого выбор был очевиден и наказанием не являлся, так как Тимур потерял свободу и стал рабом с того мгновенья, как увидел Афину. А вот как быть ему? Что выбрать: свободу без любимого дела или любимое дело, но с ограниченной свободой?

— Как вы на нас вышли? «Кощея» мы издали под псевдонимом. Настоящие имена и адреса нигде не указывали. Хотелось бы знать, где мы прокололись.

— Это просто. Как вы думаете, мальчики, кто вам заказал «Персея»?

— Дьявол! — Вскочил Костя и заметался по комнате.

— Гениально! — Восторгу Тимура не было границ. — Вы сплели паутину, подбросили нам приманку и стали ждать, кто появится.

— Вот именно. Появились вы.

— Похоже, вы задействовали немалые силы, чтобы поймать нас, — позлорадствовал Костя.

— Нет, зачем? — Улыбнулась Афина Павлова. — Мы знали, что дикие хроники, промышляющие вдобавок изготовлением исторических мыслефильмов, обязательно появятся на Серифе, чтобы заснять прибытие Данаи с младенцем. Эта сцена не случайно оговорена в примерном сценарии, который мы вам прислали вместе с авансом. Так что вы решили?

— Хайре![7] Мать, мне надо поговорить с тобой.

— Хайре, Персей! Опять будешь просить денег на своих гетер[8]? Не дам!

— Пусть Диктис уйдёт! Мне надо поговорить с тобой наедине.

— О чём? Да ты трезв сегодня! Ладно, Диктис, оставь нас с Персеем, зайдёшь ко мне позже. Ну вот, сын, мы одни, говори. Надеюсь ты не собрался жениться на какой-нибудь голодранке?

— Я не такой дурак, каким ты меня считаешь! Да я, Персей, сын Зевса и Данаи, внук и наследник Акрисия, царя Аргоса, вынужден жить в самых дальних и жалких покоях царя Полидекта и сносить насмешки окружающих его льстецов и подхалимов. Я вспоминаю об этом каждое утро, когда мой единственный старый полуслепой и полуглухой раб приносит мне кувшин холодной воды для омовений. А вот ты всё забыла, и тебя все забыли, кроме этого нищего рыбака, неизвестно почему снабжающего нас бесплатной рыбой.

— Замолчи, я не хочу этого слышать! Что тебе надо? И я, и ты уже тысячу раз просили Полидекта дать тебе воинов, чтобы отвоевать у Акрисия трон, но этот сластолюбивый недомерок одинаково труслив и скуп, а у нас с тобой денег на наёмников нет.

— Плевать мне на Полидекта! Полидект не дал тебе воинов, когда был без ума от тебя, юной и цветущей. Сейчас, когда твоя кожа потемнела и покрылась морщинами, груди обвисли, а волосы поседели, он и слушать тебя не захочет. Но у меня есть решение нашей проблемы.

— Какое?

— Серифу нужен новый царь, причём такой, который к тебе — даже сейчас! — не равнодушен.

— Ты имеешь в виду себя?

— Нет, конечно, я говорю о Диктисе.

— Видать, ты вчера лихо хватил! Небось, опять пил вино неразбавленным?

— Как видишь, я трезв и говорю серьёзно. Может, ты и смирилась со своим положением, а я не желаю чахнуть на этом паршивом острове в нищете!

— Но ведь Полидект жив, здоров и может прожить ещё долго. Убить этого труса невозможно: он в окружении охраны, еда и питьё постоянно проверяются на наличие яда, он даже в спальне с девицами не остаётся один — специальная рабыня с отрезанным языком следит за его возлюбленными, чтобы не умертвили царя во время любовных игр и сна. Он и детей не заводит, чтобы не трястись потом за жизнь и трон, если наследнику станет невтерпёж.

— Я убью царя Полидекта!

— Ты?! Как?

— Есть один способ. Вчера у меня были гости.

— У тебя? Гости? Ты хотел сказать «кредиторы»?

— Мои брат и сестра.

— Что ещё за новости? Ты у меня единственный.

— У тебя, но не у отца.

— Какого отца? Что ты несёшь?

— У Зевса, разумеется! Он же мой отец — это всем известно. Закрой рот, мать, муха влетит. Все вокруг над нами смеются. Я уж и сам начал сомневаться в твоих словах. Даже начал подозревать Диктиса — уж больно он к нам неравнодушен. И вдруг вчера меня навестили Афина и Гермес. Отцу не нравится моё положение, но боги помогают только героям. Поэтому мне необходимо совершить подвиг, чтобы Зевс принял участие в моей судьбе.

— Во-первых, убийство царя Полидекта — не подвиг, а во-вторых, с чего ты взял, что у тебя были Афина и Гермес? Не хватало ещё, чтобы какие-нибудь проходимцы втянули тебя в заговор против царя!

— Мать, перестань говорить глупости! Кто ещё, кроме богов, умеет проходить сквозь стены, появляться посреди комнаты из ниоткуда и исчезать в никуда? Кто знает твои мысли и поступки, твоё прошлое, настоящее и будущее? Знаешь, я порой не понимаю, что мой отец Зевс нашёл в тебе? Но довольно! Я пришёл к тебе не спорить и ругаться, а для того, чтобы ты знала и понимала мои будущие поступки. И, конечно, поддерживала во всём, если хочешь вырваться из этой дыры и вернуться на Аргос, где мне суждено занять царский трон.

— Я не понимаю, что ты от меня хочешь, Персей?

— Я знаю, у тебя сохранились кое-какие связи в царском окружении. Мне необходимо совершить подвиг, но инициатива должна исходить от царя Полидекта. В этом случае дело изначально получит широкую огласку, и мне легче будет приблизиться к нему, чтобы убить. Ты должна настроить окружение царя так, чтобы Полидект бросил мне вызов.

— Этот трус? Никогда!

— Ты не поняла. Я не собираюсь вступать в поединок с царём Полидектом. Я должен убить горгону[9] Медузу!

— Ну что ж, коллеги, теперь, когда с формальностями покончено, получите своё первое задание. Я уверена, оно вам понравится.

— Отловить какого-нибудь дикого хроника? — хмуро поинтересовался Костя. — Типа: вор лучше всех знает, как поймать вора? Кстати, Афина, как быть с авансом за мыслефильм? Нам с Тимуром придётся его вернуть?

— Нет. Вам придётся выполнить заказ, параллельно, так сказать, с основной работой. Дело в том, что в космическом отделе института времени проводился эксперимент, закончившийся весьма неудачно. Технические детали вам ни к чему, а суть эксперимента такова. Сейчас мы вынуждены в межзвёздных перелётах погружать экипажи звездолётов в анабиоз, что не всегда оканчивается для людей без негативных последствий. Космический отдел разработал некое устройство, условно называемое хроноизлучатель, которое, грубо говоря, «консервирует» время в заданном объёме. Причём учёные добились того, что в качестве объекта хронозаморозки могут быть только биологические объекты.

Размеры хроноизлучателя были минимизированы настолько, что он вполне уместился в корпусе универсального корабельного робота. По замыслу учёных, данный робот, снабжённый излучателем, после старта звездолёта по команде капитана корабля «хронозамораживает» экипаж, а после прибытия в пункт назначения — «размораживает». Эксперименты в лаборатории института прошли успешно. Было решено продемонстрировать работу хроноизлучателя приёмной комиссии на одном из стандартных космических катеров.

— И что произошло?

— А вот это нам и предстоит выяснить. Капсула с экипажем катера и три корабельных робота, один из которых был оснащён хроноизлучателем, просто исчезли. Скандал был жуткий. Мы чисто случайно обнаружили их. Вы уже догадались, где?

— Чёрт побери! — Возбуждённо вскочил Костя. — Неужто пресловутые горгоны, обращающие людей в камень?

— Одна горгона, Константин, одна. Медуза. Две другие не обладают подобной способностью. Они ведь — обычные корабельные роботы.

— Что-то они запаздывают. Надо мне было сопровождать Костю, а не загорать здесь одной.

— Не волнуйся, Афина, я слежу за вами. Они уже летят к тебе. Косте пришлось дать Персею несколько уроков полёта. Не привык этот дикарь пользоваться антигравитационным поясом.

— Всё шутишь, Тимур? Лучше приготовь контейнер для хроноизлучателя и лазер.

— Уже. Экранирующий биополе скафандр сейчас у тебя появится. А за ним и контейнер с лазером. Скажи, Афина, а почему на это дело ты выбрала нас? У вас что, проблемы с кадрами?

— Нет. Видишь ли, Тимур, у всех наших сотрудников установлена мыслеблокада, запрещающая перемещение материальных предметов во времени. У вас с Костей такой блокады нет, зато имеется соответствующий опыт — помнишь так называемый «хронолёт», где твой друг прятал спасённую от смерти Василису?

— Во дела! Как много, оказывается, ты узнала о нас из этого мыслефильма. Хорошо ещё, что сам излучатель установили в голове робота, а то пришлось бы кромсать Медузу на куски. То ещё было бы зрелище!

— Да, повезло. Без источника энергии и основного устройства, установленных в корпусе робота, сам излучатель станет безвреден, и мы сможем вернуть капсулу и роботов назад.

Кстати, Тимур, перестань тайком целовать мои руки. Я однажды расследовала случай, когда оператор забавлялся с телом своей подружки-хроника, пока её сознание путешествовало в дублёре по злачным местам Древнего Рима времён Петрония. С тех пор я позаботилась, чтобы часть моего сознания оставалась в теле и контролировала его ощущения. Это создаёт некоторые неудобства, зато я за свое тело спокойна.

А вот и наша парочка летит. Роботы всё ещё заряжают свои солнечные батареи. Это хорошо: пока они «загорают», к ним проще подойти.

— Смотри, Персей, вот этот остров. Спускаемся. Видишь на берегу горгон?

— Вижу! Ну и страшилища! Гермес, почему они лежат, раскинув крылья? Они живы?

— Живы. Считай, что они спят. Запомни, ты должен отрубить голову только одной из них. У неё на груди нарисована медуза. Понял?

— Да, ты мне уже сто раз об этом говорил. А вдруг две другие проснутся и меня увидят?

— Не увидят. Афина даст тебе плащ, который скроет тебя от их глаз. Вон она нас ждёт. Опускаемся.

— Чёрт! Какая досада, что приходится полагаться в таком важном деле на этого надменного самовлюблённого дикаря. Как он меня утомил!

— Что делать, Костя. Люди не могут перемещаться во времени. А дублеры — совокупность полей, разрушающаяся при приближении к непрерывно работающему хроноизлучателю Медузы.

— Да помню, Афина, ты мне говорила. Но досадно! Он меня просто достал своим нытьём и глупыми требованиями. Персей вбил себе в голову, что с помощью головы Медузы он эффектно отомстит царю Полидекту.

— Пусть только уложит её в спецконтейнер, чтоб мы могли к ней приблизиться. Всё же кое-какой остаточный заряд у неё возможен — ведь режим «хроноразморозки» не был использован. Главное, чтобы Персей не струсил в последний момент.

— На счет этого я не волнуюсь. Он так жаждет прославиться, отомстить всем своим обидчикам и стать царем Аргоса, что…

— Тише! Он возвращается. В контейнере что-то есть! И индикатор лазера почти на нуле. Он сделал это!

— Ну что, мальчики, устали?

— Есть немного. Надеюсь, подобные вещи у вас…

— У нас, Костя. Вы с Тимуром теперь агенты спецкоманды СХБ.

— Хорошо: у нас. Какой команды?

— Случай с Медузой выявил необходимость создания спецкоманды агентов, у которых отсутствует мыслеблокада перемещения вещей во времени. Пока в этой команде вы двое и я — ваш непосредственный руководитель. Вы рады?

— Могла бы и не спрашивать, посмотри, как сияет Тимур.

— А ты, Костя, не рад?

— Ну, тебя-то, Афина, я уже знаю. И…да что там — конечно рад!

— Вот и чудненько! А как наш фильм, Тимур?

— Движется. Честно говоря, я испугался за ваших дублеров, когда этот псих Персей наотрез отказался возвращать лазер и антиграв. Да ещё пригрозил вытащить из контейнера голову Медузы, если вы попробуете отнять их силой.

— Ничего, Тимур, пусть Персей пока погеройствует. А мы посмотрим, что у него получится. Глядишь, и сочинять ничего не придётся — правда жизни окажется интересней!

3. Лабиринт

— Налей вина, раб. Ты был в портовом квартале? Договорился с капитаном египетского корабля?

— Да, господин, я был там. Египтянин прислал к тебе человека. Можно ему войти?

— Какого ещё человека? Зачем? Я же тебе сказал, что заплачу любую сумму и тебя отдам в придачу, лишь бы поскорее убраться с Крита! Ты что, не смог сторговаться? Я говорил, раб, что жить нам с тобой осталось недолго?

— Да, господин, но египтянин не стал говорить со мной. Он хочет знать причины твоего желания покинуть Крит столь срочно и тайно. Сказал, что не хочет давать повод для осложнений между Египтом и Критом.

— И ты привёл его сюда, в мой дом? Болван! Мускулистое животное! Боги дали тебе красивое тело, но обделили умом. Тело возвысило тебя из рабов в личные телохранители царицы Крита, тело сделало телохранителя любовником, но тупая безмозглая голова вновь вернула тело в то положение раба, которого ты только и заслуживаешь.

— Не понимаю, господин, причины твоего гнева. Ты сам сказал, что дело срочное. Потому я и привёл египтянина сюда…

— Конечно, не понимаешь! Тупица! Я запретил тебе называть моё имя. Ты должен был просто найти корабль, в ближайшее время покидающий Крит, и договориться с его владельцем, что он возьмёт твоего хозяина на борт. А ты привёл египтянина прямо в мой дом! Теперь весь Кносс[10] будет знать, что Гектор, советник самого царя Миноса, собирается бежать с Крита! Подай мне плеть, раб.

— Прости, господин, я не смог отказать египтянину…

— Быстрее! Стой. Что со мной? Я не могу пошевелиться. Почему ты так странно смотришь на меня? Как смеешь ты, раб, смотреть в лицо своему господину? Вино! Что ты мне подмешал, Икар?

Раб откинул дверную занавесь.

— Входи, святейший, я сделал, как ты велел. Не забудь мою услугу.

— Я никогда ничего не забываю, акаваша[11], - ответил вошедший. — Собирайся, корабль ждёт.

— Вы нашли его, мальчики? — Руководитель спецгруппы службы хронобезопасности Афина Павлова была явно встревожена.

— Нет. — Тимур Боев выглядел непривычно мрачным. Обычно присутствие Афины повергало его в состояние восторга и любовной заторможенности в мыслях и действиях. — У царя Афин Эгея никогда не было сына по имени Тесей. Эгей действительно в юности много шлялся по окрестным городам и, соответственно, местным красоткам, а чаще — красавцам, и… — Тимур внезапно понял, кто перед ним, густо покраснел и впал в ступор.

— …никогда не посещал Трезены, — закончил фразу Костя Шеев. — Может, где и подрастают внебрачные дети Эгея, но только не у царевны Эзры из Трезены. Не удалось обнаружить и прочих персонажей греческого мифа: на дороге из Трезены в Афины никто не слыхал о разбойниках по имени Синид, Скирон или Прокруст, с которыми согласно мифу лихо расправился Тесей.

— Плохо. Очень плохо! Видимо, нам придётся проследить все похождения Эгея.

— Ты с ума сошла, Афина! — возмутился Костя. — Это ж адский труд! Почему бы не подключить к поискам Тесея другие отделы? Мы с Тимуром и так почти сутки вкалывали без отдыха.

— Это невозможно: нельзя привлекать постороннее внимание к персоне Тесея. Вы, наверно, действительно очень устали, если забыли, что наша группа занимается исключительно делами высшей степени секретности. Ладно, идите спать. Я составлю график дальнейшей работы. Будем искать Тесея круглосуточно: двое в хронопоиске, третий отдыхает.

— Не пора ли раскрыть карты, Афина? — Костя раздражённо отшвырнул хроношлем. — Мы, ведь, с Тимуром давно не дикие хроники, мы с тобой теперь в одной команде. Почему службу хронобезопасности заинтересовал Тесей?

— Не ломай казённое оборудование. Я сама узнала ответ полчаса назад! Может, сначала отдохнёте? На свежую голову…

— Какой, к чёрту, отдых?! Думаешь, мы уснём, не узнав причину аврала?

— А, узнав, уснёте? Ладно, успокойся. Помните дело Персея?

— Ещё бы! Неудачный эксперимент с капсулой хронозаморозки космонавтов, неожиданно провалившейся в прошлое с двумя испытателями на борту и тремя корабельными роботами, которых древние греки назвали горгонами. Весёленькое было дело!

— Да, весёленькое. На нём вы с Тимуром и погорели, как дикие хроники. Мы тогда неплохо поработали, отключили роботов, вернули капсулу. Вот только она оказалась пустой!

— Что значит — пустой? — удивился Тимур.

— Испытатели! — воскликнул Костя. — Мы, возясь с этим болваном Персеем, совершенно забыли о двух испытателях, бывших на борту капсулы во время того эксперимента.

— Действительно. — Озадаченно посмотрел на Афину Павлову Тимур. — А ты нам о них даже не напомнила. Почему?

— Почему — понятно! — раздражённо махнул рукой Костя. — Секретность! Не доверяет нам начальство.

— Но ведь общеизвестно, что перемещение людей во времени невозможно! — воскликнул Тимур. — Потому мы и используем дублёров.

— В этом всё и дело! Видите ли, мальчики, как оказалось, тот эксперимент с капсулой хронозаморозки вовсе не был неудачным. Это была спланированная акция перемещения людей во времени, причём удачная!

— Акция? Чья? — неожиданно напряжённым голосом спросил Костя Шеев.

— Двое учёных одной из лабораторий нашего Института Времени решили лично отправиться в прошлое. Им это удалось. Вы представляете, что сейчас творится наверху?

— Но зачем им понадобился этот эксперимент? — удивился Тимур. — Ведь использование дублёров гораздо безопаснее, а по возможностям чувственного восприятия окружающей обстановки практически неотличимо. К тому же использование дублёров наверняка намного экономичнее в энергетическом плане.

— Разумеется, ты прав. Суть в том, мальчики, что эта безумная парочка просто сбежала в прошлое. Как им это удалось, никто в институте не знает, зачем — тем более. Они уничтожили перед бегством все данные своих тайных, как оказалось, исследований и опытов. Капсула хронозаморозки, неожиданно оказавшаяся «машиной времени», поглотила столько энергии, что сработала защита. Потому капсула и застряла в прошлом на «острове горгон», а не вернулась назад, как планировали беглецы. Вот только с капсулы сняты все приборы и устройства, превращавшие её в «машину времени».

— Что-то не вяжутся у тебя концы, Афина! — жёстко сказал Костя. — Откуда всё это стало известно, если капсула оказалась пустой? Ты говоришь: с хронокапсулы сняты все приборы и устройства. Но тогда капсула уже не могла быть машиной времени. И, следовательно, вовсе не случайно оказалась на острове горгон.

— Ты хочешь сказать, Костя, что у беглецов есть другая машина времени? — нахмурилась Афина. — А капсулу с роботами они просто забросили в прошлое, как вы когда-то свой «хронолёт» во время снятия мыслефильма «Кощей Бессмертный»?

— Это очевидно! — Поддержал друга Тимур. — Потому у вас и был такой гигантский перерасход энергии, что сработала защита.

— Как бы там ни было, наше задание: найти беглецов и вернуть. — озабоченно произнесла Афина. — В крайнем случае: найти и узнать, зачем и как они это сделали.

— А причём здесь Тесей? — спросил Костя.

— В хронокапсуле была записка: «Хотите нас найти? Следуйте за Тесеем».

— Но ведь это может быть ложный след! — возмутился Костя. — Если те два профессора решили сбежать в прошлое, зачем им указывать нам, куда именно?

— Другого следа у нас нет. Придётся отрабатывать этот. — Раздражённо развела руками Афина. — Единственный широко известный Тесей в греческих мифах был сыном царя Афин Эгея и царевны Эзры из Трезен.

— В мифах! — Костя вскочил и заметался по комнате. — А в действительности такого парня не было. Что ж теперь делать?

— Да что мы упёрлись в родословную! — Тимур поймал Костю за руку и усадил в кресло. — Не мельтеши, и так голова почти не варит. — И вновь обратился к Афине: — У греков все герои — потомки богов и царей. Давайте рассмотрим суть мифа, а не частности. Чем знаменит Тесей? Разбойники уже отпадают. Что остаётся?

— Лабиринт и Минотавр! — Вскочил Костя.

— Нить Ариадны. — Вновь усадила его Афина.

— Вот! — Довольно улыбнулся Тимур. — Ариадна — женщина. К тому же её нить сродни ложу Прокруста — красивая сказка. Мы ищем кого?

— Двух мужчин! — хором вскричали Афина и Костя.

— Значит, первой нашей наиболее достоверной целью становится кто?

— Минотавр! Тимурчик, ты — гений! — Афина подошла к Боеву и поцеловала в щёку. — Костик, твоя очередь спать. А мы с Тимуром отправляемся в Кносс.

— Вы уверены, что заботитесь обо мне? — ехидно спросил Костя. — А мне почему-то вспомнилась поговорка о третьем — лишнем.

— Итак, Гектор, смотри сюда. — Египтянин откинул шкуру леопарда, обнажив грудь. — Видишь мой амулет? Красивый кристалл, правда? Смотри, как переливаются грани. Тебе хорошо видно?

— Передник из дорогой ткани, юбка, длинный вышитый пояс, шкура леопарда, плетёная из библуса[12] обувь… Ты — не капитан корабля! Кто ты?

— Я один из жрецов Аписа[13]. Моё имя тебе ни к чему. Ты напрасно ругал своего раба, Гектор. Неужели забыл, кем был Икар? А кто его хозяин сейчас тоже всем в Кноссе известно. Ни один корабль не возьмёт тебя тайком на борт. Никто ни за какие деньги не поможет бежать хозяину Икара. Владычество Миносов действительно немного пошатнулось. Крит постепенно сдаёт мировое первенство Египту. Но ссориться с Миносом пока не рискует даже фараон. Глупо бежать в Египет. Единственное место, где ты действительно смог бы затеряться — мелкие варварские царства акаваша: февана или туруша[14].

Но довольно пустых разговоров. Я вижу, ты уже вошёл в нужное мне состояние. Гектор, ты хорошо меня слышишь?

— Да. Я слышу тебя.

— Спи. С этого мгновенья ты слышишь только меня. Я — твой господин. Ты понял меня, Гектор?

— Да, господин, я понял тебя.

— Я буду задавать тебе вопросы, ты будешь отвечать только правду. Понял?

— Да, господин, ты — спрашиваешь, я — отвечаю только правду.

— Ты, ведь, не кефти[15]? Откуда ты родом?

— Из Афин, господин. Я был главным художником при дворе царя Эгея. Строил храмы и дворцы.

— Как ты, акаваша, попал на Крит и столь быстро возвысился?

— Мой сын Икар и племянница царя Эгея Ариадна полюбили друг друга. Но царь отказался устроить их брак. Он сам положил глаз на моего сына и решил сделать Икара своим любовником. Однажды ночью мы все трое: я и влюблённые, бежали из Афин на критском купеческом корабле. Но, как только корабль вышел в море, матросы напали на нас сонных, ограбили и превратили в рабов. Так я попал на Крит, господин.

— А теперь подробно расскажи, где ты изучал критский и египетский языки, и кто открыл тебе секреты письма Крита и Египта?

— Я никогда не изучал ни того, ни другого, господин.

— Откуда же ты их знаешь?

— Хозяин корабля выставил нас на Кносском рынке рабов, господин. Распорядитель рынка через раба-переводчика спросил, были ли мы ранее на Крите, какие знаем языки и ремёсла. Я ответил, что мы все трое всю жизнь прожили в Афинах, никаких языков, кроме родного, не знаем. Сказал, что я — скульптор, а мой сын — воин, Ариадна же, как всякая афинская девушка, умеет шить и готовить. Распорядитель рынка не позволил выставить нас на продажу, а велел присоединить к небольшой группе отобранных ранее у других продавцов рабов. Хозяин корабля был очень недоволен таким поворотом дел, но спорить не посмел.

Весь день мы простояли на рынке, изнывая от жары, жажды и неизвестности. Вечером, когда торги закончились, спала жара, и утих оглушительный гомон рынка, огромные чернокожие рабы принесли носилки, из которых вышел наш покупатель. Это был Минотавр, тайный советник Миноса. Нас выстроили в ряд, и распорядитель рынка приказал своему рабу-переводчику вновь в присутствии знатного покупателя расспросить каждого. Минотавр купил всех.

— Привет, Тим, как успехи?

— Глухо. Как в Афинах никто не знает Тесея, так и в Кноссе никто не слышал о Минотавре. Принёс чего-нибудь пожрать?

— Чёрт! Дело Персея сейчас мне кажется лёгкой прогулкой. — Костя поставил перед Тимуром сумку с бутербродами и бутылками с апельсиновым соком. Потом жестом фокусника вынул из кармана чудом не помятый букетик из трёх свежесрезанных красных роз и положил на колени лежащей в кресле Афины. — Где она сейчас?

Тимур снял мнемошлем и включил контрольный голоэкран.

— На базаре. Её дублёр уже несколько часов блуждает по Лабиринту. Это вовсе не отдельное сооружение, где Минос прячет от народа людоеда Минотавра. Лабиринт — это весь Кносс, огромный город-дворец. Этакая четырёхугольная крепость с глухими наружными стенами, почти без окон. Мы обнаружили всего двое ворот, за которыми начинаются узкие ломаные коридоры, ведущие внутрь. В Кноссе довольно сложная система зал и комнат, коридоров и проходов, лестниц, террас и храмов, мастерских, складов и, конечно, дворцов Миноса и его родственников. Многоэтажные дома! Не город, а муравейник.

— Ничего, найдём иголочку. И не такие стога ворошили. А бабы у них классные! Какие платья, причёски! Любая сегодняшняя модница позавидует. И все с голой грудью! А наша Афина ничего: любую местную красотку затмит!

— Перестань!

— У неё действительно такой бюст или это игра воображения?

— Костя, убью! Прекрати! Услышит.

— Ерунда. Женщины на комплименты не обижаются. Да и мнемошлем ты снял.

— Я всегда оставляю часть сознания в теле, забыл, Костя? — Ожила вдруг Афина. — Мы выбрали неверную методику, мальчики. Вряд ли Минотавр был чудовищем из сказки: получеловек-полубык. И потому никто не треплет о нём языком на базарах и в мастерских. По мифу он — сын Пасифаи, жены Миноса. Надо искать во дворце.

Афина протянула хроношлем Косте.

— Посмотрим, как ты выглядишь в длинных завитых локонах, юбке и с двумя копьями в руке. Кстати, мне бодикосметика без надобности!

— Утром надсмотрщик отобрал семерых из нас, кто должен был участвовать в тавромахии[16]. Я был в их числе. Никто из нас ранее никогда даже не видел подобных ритуалов. Все мы были на Крите чужаками, все разных возрастов и национальностей. Я — грек из Афин. Пожилой египтянин. Молодой, но уже сплошь покрытый шрамами этруск. Пара негров: один высокий и могучий в набедренной повязке из шкуры какого-то полосатого зверя, другой — маленький, совершенно голый, весь разрисованный какими-то несмываемыми узорами и морщинами. И ещё двое совершенно незнакомых мне дикарей с красной кожей и птичьими перьями в волосах.

Нас вывели за город, на поле, где происходят танцы с быками. Постепенно вокруг поля собиралась публика. Я забыл голод и страх, разглядывая выходящих из носилок женщин в удивительных нарядах. У нас женщины носят обычный пеплос — кусок ткани, обёрнутый вокруг тела и прихваченный на плечах заколкой. А тут — многослойные разукрашенные юбки, талии перетянуты корсетами, жакеты с длинными рукавами, оставляющие грудь совершенно открытой, шнуровка. Огромные и разнообразные, раскрашенные в разные цвета причёски. Шляпы в три яруса! Кольца, ожерелья, заколки, перстни. Косметика лица и груди! Ничего подобного я никогда ранее не видел.

Вдруг вокруг поднялся восторженный рёв: в царской ложе перед главным входом, под пышным портиком[17], появился Минос. Он стоял, и на пёстром фоне изразцовой стены, покрытой фресками, отражалось сияние царской мантии, усыпанной драгоценностями. Рядом с Миносом не менее ярко сияла украшениями царица Пасифая. Поддавшись всеобщему восторгу, я орал нечто невразумительное, как вдруг ожёг бича вернул меня в реальность. Оказывается, в нашем загоне появился Минотавр. Он привёл с собой профессионального танцора с быками.

Надсмотрщик выстроил нас в ряд. Вошёл раб с фиалом[18] вина. Минотавр влил в вино из странного, маленького, совершенно прозрачного сосуда какую-то зелёную жидкость. Раб понёс фиал вдоль нашего ряда, заставляя каждого сделать несколько глотков. Первым, не колеблясь, пригубил странную смесь критянин-танцор. Затем и мы последовали его примеру, так как в горле от страха и жары, по крайней мере у меня, всё давно пересохло.

На поле начались танцы с быками. Молодые юноши и девушки бесстрашно ждали мчавшегося на них разъярённого быка, и когда он нагибал голову, чтобы поддеть их на свои огромные страшные рога, птицей взмывали ввысь, делали на спине могучего животного сальто и опускались на ноги позади быка.

Мы ждали своей очереди и молились каждый своим богам, прощаясь с жизнью. Танцор разминался. Его гибкость и быстрота движений поражали. Вокруг ревели зрители, восхищаясь выступлением храмовых танцоров. И вдруг что-то изменилось. До меня неожиданно дошло: я прекрасно понимаю, что кричат люди на трибунах, о чём поёт предсмертную песнь этруск, что бормочет стоящему рядом рабу из храма Аписа египтянин, оказавшийся жрецом-шпионом фараона. Я вдруг увидел промахи выступающих танцоров, движения которых ранее казались мне безупречными. Это было удивительно.

— Почему ты замолчал, Гектор? Рассказывай дальше.

— О чём, господин? Ты спросил, я ответил.

— Ты знаешь, откуда к тебе пришло знание языков?

— Из напитка Минотавра, господин.

— Не понимаю. Поясни подробнее, как напиток может нести знания?

— В нём был растворён чудесный порошок, господин, связывающий умы тех, кто его принял, в единое целое. Мы выпили напиток Минотавра, и наши знания соединились.

— Невероятно! Ты хочешь сказать, что все рабы, хлебнувшие из фиала, получили знания и опыт друг друга?

— Я ничего не хочу говорить, господин. Но ты спрашиваешь, я отвечаю.

— Так отвечай!

— Спрашивай, господин.

— Выпив напиток Минотавра, ты слился душой с остальными? Узнал всё, что они знают?

— Нет, господин. Я был сам по себе, они сами по себе. Просто те знания, что были мне необходимы в тот момент, я черпал у них: языки, правила и приёмы тавромахии. Их разумы были закрытыми сундуками. Но если мне что-то понадобилось, чего я не знал сам, но у кого-то из них это было, сундук открывался, и я брал необходимое. Боюсь, храмовый танцор не почерпнул у нас ничего, зато мы вычерпали его знания до дна.

— Неужели вы все участвовали в тавромахии?

— Да, господин.

— И остались живы?!

— Нет, господин. Первым вышел и погиб египтянин, потом этруск и два краснокожих дикаря. Погибли быстро и бесславно. Вокруг стали возмущаться, Минос неожиданно покинул ложу, и Минотавр выпустил на поле храмового танцора. Но тот тоже вскоре погиб: видимо, наши страхи и мысленные комментарии его действий отвлекали и, в конце концов, погубили беднягу.

— Почему так произошло? Ведь у вас у всех были необходимые знания.

— Минотавр объяснял это тем, господин, что знаний самих по себе недостаточно. Нужно уметь пользоваться ими. Глаза видят, ум принимает решение, но тело, мускулы, не успевают за умом. Бык действует умело, его тело и разум согласны между собой.

— Понимаю. Что было дальше?

— Минос разочаровался в Минотавре. Тот обещал мгновенно превратить его воинов в армию суперсолдат. Наш провал на поле тавромахии разозлил царя. Минотавр бросился к царице, подарил ей Ариадну и Икара, умоляя спасти его от царского гнева. Пасифае Икар понравился, (этот болван всегда нравился женщинам), и она упросила Миноса сохранить жизнь Минотавру. Скоро Икар стал личным телохранителем царицы, а Ариадна — её любимой рабыней.

— Где сейчас Минотавр?

— Я убил его, господин.

— Зачем?!

— Из зависти, господин.

— Объясни подробнее.

— Минотавр придумал новый способ письма.

— Стоп. Так новое секретное кносское письмо придумал Минотавр? Ты знаешь его?

— Да, господин. Я был первым, кого Минотавр обучил новому письму.

— В чём его секрет?

— Ранее на Крите, как и в Египте, писали иероглифами, господин. Писцы тратили полжизни на обучение. Конечно, Минотавр мог значительно ускорить этот процесс при помощи своего напитка. Собственно, под этим предлогом Пасифая и спасла Минотавра от гнева Миноса. Она передала в его ведение кносскую школу писцов. Однако Минотавр пошёл иным путём: он отказался от самой системы иероглифов, предложив обозначать отдельными простыми знаками не слова целиком, а их простейшие части, звуки. Теперь писцу достаточно изучить менее сотни простых знаков, с помощью которых можно записать живую речь на любом языке.

— Мудро. Но и глупо. Сделав письмо столь простым, Минотавр открыл доступ к секретным знаниям любому. Мы в Египте не допустим подобной беспечности. Рассказывай дальше, Гектор.

— Минос вновь возвысил Минотавра, Икар проводил ночи в постели Пасифаи, а Ариадна причёсывала царицу по утрам, и только я оставался жалким, никому не нужным и неизвестным рабом, которым помыкал любой неуч из школы писцов. А, ведь, в Афинах моё имя всегда было окружено почётом и уважением.

Я решил украсть знания Минотавра и занять его место. Минотавр не оставлял своих опытов с напитком. Не знаю, чего он хотел добиться, но заниматься школой писцов у него не было ни желания, ни времени. По утрам он выдавал мне кувшин вина с уже растворённым в нём зельем, и я в сопровождении стражника нёс его в школу, где разливал по фиалам вновь прибывших со всех концов критской империи писцов, а затем выпивал свою долю и проводил сеанс обучения новому письму.

Однажды вновь прибывших писцов оказалось меньше, чем установил Минотавр. Накануне двое из них за кувшином вина поспорили о достоинствах какой-то местной красотки, спор перерос в драку, вмешалась стража, и оба дебошира загремели в царское подземелье. Я принял это за знак богов и припрятал их долю вина, а за обедом подал его Минотавру, предварительно выпив чашу сам. Но боги вновь посмеялись надо мной. Ведь Минотавр тоже получил доступ к моим тайнам, и мне пришлось свернуть ему шею, прежде чем он позвал стражу.

— Сделанного не вернёшь. Что ты успел узнать о Минотавре, Гектор? Кто он? Как попал на Крит, и почему о нём никто ничего не знает?

— У меня было мало времени, господин: я убил Минотавра почти сразу, как он выпил напиток. Знаю только, что он прибыл на Крит из какой-то далёкой страны, где нет рабов. А Минотавру нужно было на ком-то испытывать действие своего напитка. На себе он боялся. У Миноса много рабов, господин. Минотавр обещал ему сильных, умелых воинов и мореходов, прося взамен только рабов для испытаний и тайну вокруг него и его работы.

— Но хоть знание, как приготовить напиток, ты успел получить?

— Нет, господин. Я неправильно задал вопрос. Я хотел знать, как приготовить напиток, и я узнал: где взять сосуд с порошком, где и какое вино, в каких пропорциях смешать. А вот как и из чего приготовить сам порошок…

— Ясно! Какие ещё знания ты успел вытянуть у Минотавра?

— Никаких, господин. Знания без практического применения быстро умирают. Наш ум хранит лишь то, что необходимо.

— Плохо. Как тебе удалось не только сохранить жизнь, но и занять место Минотавра?

— Я сразу бросился к Икару, и тот провёл меня в покои царицы. Я предложил Пасифае наслаждение, которого она до этого не испытывала, прося в качестве награды жизнь и должность Минотавра.

— Что же ты ей дал?

— Напиток Минотавра, господин.

— Не понимаю, объясни подробнее, Гектор.

— Я подмешал в напиток Минотавра возбуждающие травы и предложил его выпить Пасифае и Икару. Они провели очень насыщенную ночь, пока я трясся от страха под надзором личной стражи царицы на пороге её спальни. Всю ночь из-за двери доносились страстные крики и стоны. Каждый из них, и Пасифая, и Икар, знали, что и как делать, чтобы партнёр получил наивысшее наслаждение. Причём их чувства взаимно складывались и накладывались. Пасифая с Икаром не могли оторваться друг от друга, пока действие напитка не прекратилось. Царица наутро была в восторге, и я получил всё, что хотел, и даже стал советником Миноса. Минотавр был забыт, его имя нигде не упоминалось.

— Как же получилось, что Икар неожиданно утратил своё, столь завидное, положение и превратился в жалкого раба, причём своего собственного отца?

— Изнурительные ночные забавы не прошли бесследно. Мужские силы Икара таяли, не помогали и возбуждающие травы. И однажды, во время очередного перерыва в любовных играх, царица впервые заглянула вглубь души Икара и неожиданно для себя выяснила, что этот болван по уши влюблён в её рабыню, Ариадну, и тратит столь необходимые Пасифае мужские силы на эту девчонку! Икар сохранил жизнь лишь благодаря моему заступничеству и вновь надел ошейник раба. Ариадне вырвали язык и отдали в храм Аписа. В ближайшие тавромахии она выйдет на поле.

— А теперь, Гектор, расскажи, почему ты решил бежать с Крита?

— После Икара, господин, царица стала сразу, в первую же ночь, проверять истинные чувства своих любовников. Пасифая не блещет ни телесными, ни иными достоинствами и, естественно, быстро разочаровалась в мужчинах. Царица пошла в храм Аписа, чтобы принести жертву и пожаловаться божеству на несправедливость мужчин. Там она увидела Аписа, белоснежного быка, недавно доставленного из Египта, дар фиванского храма кносскому. Пасифая была очарована мощью и красотой божества. Она вызвала меня и приказала найти способ, как ей стать возлюбленной Аписа. Мне пришлось сделать деревянную корову, обтянуть её настоящей шкурой и оборудовать внутри так, чтобы Пасифая не испытывала неудобств при контакте с божеством.

Но бык — не человек, и хоть Апис — божество, ему словами не объяснишь желание царицы. Пришлось вновь пустить в ход средство Минотавра. Но бык, повторяю, не человек, и теперь Пасифая лежит в постели в очень тяжёлом состоянии. Лучшие лекари бьются над сохранением её жизни. Минос пока не знает причину недуга царицы, но если она умрёт, лекарям придётся сказать ему правду. Если выживет, правда всё равно скоро выйдет наружу. К тому же на эту последнюю любовную схватку Пасифаи с Аписом ушли остатки порошка Минотавра. Я больше не нужен царице.

— Значит, порошка Минотавра больше нет, и ты не знаешь, как и из чего его приготовить?

— Да, господин.

— Выходит, это знание утрачено?

— Возможно, нет, господин. Надо найти второго.

— О чём ты?

— Минотавр был не один, когда бежал из своей страны, господин. С ним был ещё один человек. Но дороги беглецов разошлись где-то на полпути их странного корабля. Этот, второй, искал не рабов, а конкретного человека.

— Кого? Ты знаешь?

— Да, господин. Его зовут Александр из Македонии. Найди одного, господин, и, возможно, рядом окажется второй.

— Македония — это где?

— Не знаю, господин, никогда о ней не слышал.

— Ладно, от глаз и ушей Аписа ничего не ускользает. Гектор, ты немедленно забудешь Минотавра и всё, что с ним связано.

— Да, господин, я забуду Минотавра и всё с ним связанное.

— Ты хочешь возвратиться в Афины, потому что царь Эгей совсем плох, и Ариадна, единственная его прямая родственница, должна спешить, чтобы застать дядю живым. Ты понял?

— Да, господин, нам надо спешить в Афины.

— У тебя остались какие-нибудь вещи Минотавра?

— Кто такой Минотавр, господин?

— Не важно, забудь. Сейчас ты возьмёшь мой перстень и пойдёшь в храм Аписа. Отдашь перстень главному жрецу и скажешь, что владелец перстня просит выдать тебе Ариадну, бывшую рабыню Пасифаи. Понял?

— Да, господин.

— Получив Ариадну, ты пойдёшь в портовый квартал. Там тебя будут ждать Икар с вещами и капитан египетского корабля, прибывшего на Крит за партией кносского вина. Капитан спрячет вас в пустые пифосы[19]. Погрузка идёт уже третий день, и смотритель царских хранилищ перестал проверять каждый сосуд лично, доверив свою печать писцу, взимающему плату за хранение товаров. Этот писец постоянно делает крупные ставки во время игр с быками. Однако боги очень редко посылают бедняге удачу. Все купцы знают об этом и давно пользуются: за небольшую взятку писец занижает количество сданного на царские склады товара, что, естественно, уменьшает и арендную плату. Когда-нибудь писец попадётся, но пока он на месте и за небольшую мзду закроет глаза на лишние пифосы. Сидеть в запечатанном пифосе, конечно, нелегко, но дорога в порт и погрузка на корабль не займут много времени.

Утром в море вышел афинский корабль. Он будет плыть не спеша, потому что на его борту возвращается посланник царя Эгея с печальной вестью, что Пасифая отказалась вернуть Ариадну домой. Египетский корабль легко нагонит афинский. Дальнейшее — в руках богов. Ты всё понял, Гектор?

— Да, господин.

— Ступив на палубу афинского корабля, ты проснёшься, забудешь меня и наш разговор.

— Да, господин.

— И ещё, Гектор, скоро тебя и Икара будут искать повсюду, куда достигает рука Миноса. Советую вам сменить имя.

— Хорошо, господин, в Афинах я известен как Дедал, а Икара его мать всегда звала Тесеем.

4. Лжефилипп

Миновав колоннаду портика[20], лекарь подошёл к стоящему в центре двора алтарю Зевса-домохранителя. Уже неделю с затянутого серой пеленой неба моросит мелкий холодный дождь. Натянутая рабами над двором ткань давно промокла, провисла по центру и уже не могла удержать собравшуюся на ней воду, тонкой струйкой падавшую как раз на голову Зевса. Лекарь быстро пересёк границу шатра из брызг, плеснул на жертвенный камень из принесённой чаши и неторопливо направился ко входу в тронный зал, скользя разбухшими сандалиями по размокшей глине двора. Младший стражник откинул дверную занавесь, и лекарь под хмурыми взглядами расступившихся македонцев прошёл к троносу. Стоящее на львиных лапах кресло уже пустовало несколько дней. Следуя по грязной дорожке, натоптанной посетителями на мозаичном полу, лекарь обогнул тронос, откинул тяжёлую занавесь и вошёл в спальню.

— Вот и ты, наконец, Филипп. Долго же мне пришлось тебя ждать!

Лекарь молча подошёл к скрючившемуся под несколькими шерстяными накидками царю. Присев на край лежанки, Филипп осторожно коснулся пылающего отблесками огня в жаровне лба больного.

— Ты весь горишь, Александр. Я принёс лекарство, выпей эту чашу до дна, и тебе вскоре станет лучше.

— Видимо, боги персов решили остановить меня, поразив неизвестной болезнью. — Царь без колебаний выпил лекарство, с трудом удерживая тяжёлую чашу в дрожащих от слабости руках. — Оставьте нас! — Рабыня, следившая за жаровней, и гетера[21], тихо перебиравшая струны арфы, молча встали и вышли. — Скажи, Филипп, что там, впереди: жизнь или смерть?

— Ты не умрёшь, Александр. Я этого не допущу, — ответил лекарь, помогая царю лечь поудобнее. — У нас великая цель, на пути к которой ты достигнешь небывалой славы, превзойдя столь любимых тобою героев «Илиады».

— Кто ты, лекарь? — неожиданно жёстко спросил больной. — Не бойся, я не буду звать стражу. Ты не впервые приходишь ко мне. Я прекрасно помню все наши беседы, о которых мой друг Филипп не имеет ни малейшего понятия. Я не раз безуспешно пытался обсуждать с Филиппом данные тобой политические и военные советы. Он явно не понимал, о чём идёт речь. Все интересы моего друга относятся только к медицине и боям на палках.

Недавно до меня дошло: вас двое. Ты всегда появляешься в критические моменты моей жизни. Поэтому, заболев, я приказал не спускать с Филиппа глаз. Парменион составляет ему компанию, не отходит ни на шаг почти месяц. Филипп сейчас мертвецки пьян. Врачи не знают, чем я болен, и как меня лечить. Они трясутся от страха. В случае моей смерти их тут же казнят. Мой друг не исключение, и потому уже давно пытается заглушить страх вином. У тебя внешность Филиппа, но ты трезв, принёс лекарство, а главное — уверен в себе, и тебя не гложет страх. Кто ты?

— Разве это важно, царь? — Лекарь поставил опустевшую чашу на стол и вновь спокойно сел рядом с больным, заботливо кутая его в накидку. — Да, я не Филипп, но ты сам признал, Александр, что многим мне обязан. Я тебе больше, чем друг, даже больше, чем отец. Без моей помощи ты был бы сейчас никому не известным мелким македонским царьком. Я создал тебя, пробудил твоё тщеславие, направлял развитие, обучил стратегии и тактике, дал цель. Великую цель!

Без моего лекарства ты умрёшь через несколько дней. Купание в холодных водах Кидны повредило почки, и сейчас твой организм отравляет сам себя. Я спас тебе жизнь. Кто сделал для тебя больше?

— Благодарю тебя за всё! У меня было время подумать и разобраться, кто я, и чем тебе обязан. Даже будучи юнцом, я понимал, кто на самом деле усмирил Буцефала[22] и заставил слушаться узды. Ты подарил мне тогда кинжал, помнишь?

— Это был подарок ко дню рождения.

— Но я родился в иной день, в шестой день гекатомбеона[23]. Неужели ты забыл? В тот день был сожжён храм Артемиды Эфесской. Об этом все знают.

— Конечно. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы предсказатели связали между собой эти два события. Когда-нибудь расскажу тебе правду о Герострате[24]. Я имел в виду твоё рождение как личности, способной на поступок, достойной внесения в летописи. Разумеется, мне было не трудно заставить коня сбрасывать с себя всех седоков и подчиниться только тебе. Гораздо сложнее убедить юного упрямца-царевича публично заявить свои претензии на исключительность. Признайся, Александр, ты ведь боялся тогда не столько ярости необъезженного жеребца, сколько позора провала после бахвальства перед лицом отца, его приближёнными и своими юными друзьями?

— А кто бы не боялся? — Царь завозился под накидками, пытаясь занять наименее болезненную позу. — Буцефал сбросил с себя опытных наездников. Вспоминая всё позднее, я ломал голову, как тебе удалось тогда вселить в меня уверенность в успехе, и почему Буцефал подо мной ни разу даже не взбрыкнул. А мой друг Филипп, когда я пытался обсудить с ним это, смотрел на меня с недоумением, явно не понимая, о чём речь, и за какой подарок я его благодарю. В конце концов, объяснение пришло само: великий Зевс, которого мать часто называла моим настоящим отцом, в облике Филиппа принял участие в судьбе своего сына. Ты подарил мне кинжал, и с той поры, как я понял, кто даритель, он всегда со мной. Даже когда сплю, твой подарок лежит у меня под подушкой.

— Что ж, Александр, можешь считать меня Зевсом, если хочешь. Только никогда не расставайся с кинжалом. Это не простой клинок, а своеобразный маяк, по которому я всегда найду тебя, где бы ты ни находился. Мир очень велик. Даже твой мудрейший учитель Аристотель вряд ли представляет, насколько он велик. Тебе самому вскоре предстоит в этом убедиться. Конечно, я найду тебя и без кинжала, но это займёт много времени. Я могу опоздать, когда тебе в следующий раз понадобится моя помощь.

— Я понял. Но ты не ответил, как мне обращаться к тебе? Скажи, какому богу мне приносить жертвы? Хочешь стать главным божеством моего царства?

— Зови, как и прежде, Филиппом. Эти имя и внешность меня устраивают. — Лекарь встал, подбросил в очаг пару поленьев. — Сейчас, Александр, мне безразлично, каким богам ты приносишь жертвы. Чем больше этих богов, тем лучше. Ты должен брать у покорённых народов не только золото и рабов, но и богов, обычаи, моды. Надо не отвергать чужое, навязывая повсюду своё, а впитывать, делать общим. Если ты будешь с уважением относиться к чужой культуре, стараться понять её и принять, бывшие враги вскоре станут твоими друзьями. Они постараются в свою очередь понять тебя и твою культуру. И, в конце концов, у вас будут общие боги, общие законы, общая культура, единое государство, а не сборище постоянно бунтующих провинций. Исчезнут многие поводы для ненависти, заговоров, интриг и мятежей. Твоя армия будет расти, а не дробиться на охранно-карательные отряды. Всё это значительно ускорит достижение нашей цели и увеличит твою славу.

У одного из народов, что тебе предстоит покорить, есть сказка.

«Два человека решили переселиться, вместе двинулись в путь и вскоре прибыли в чужую страну. Один из них рассудил так: сначала надо будет научиться говорить на языке здешних жителей. Так он и сделал. А второй был таким гордецом, что презирал язык простого народа и не пожелал учиться. Он говорил только на языке придворных и знати. А страной правили чужеземные захватчики. Спустя несколько лет оба переселенца остановились в какой-то деревне, а тамошние жители вдруг восстали и перебили иноземных поработителей. Переселенцы жили в разных домах. Восставшие схватили их и стали допрашивать порознь. Тот, что хорошо говорил на местном народном языке, дал ясный ответ, и его отпустили восвояси. А второй переселенец отвечал на языке ненавистных правителей, вот разгневанные жители и отрубили ему голову».

Армия персов по количеству воинов во много раз превосходит твою, Александр. Но состоит она из наёмников и разноплеменных отрядов. Как и их держава, сшитая из отдельных лоскутков покорённых народов, ненавидящих поработителей. Именно эта ненависть к власти является залогом твоего успеха в войне. Единственный серьёзный противник, противостоящий тебе, — греческие наёмники под командованием родосца Мемнона. Эти будут воевать всерьёз. Попытайся склонить их на свою сторону.

— Ни за что! Коринфский конгресс запрещает грекам и македонянам служить в персидской армии. Никаких договоров с предателями!

— Тогда постарайся как можно скорее убрать Мемнона. Он очень умён и талантлив как полководец. Впрочем, дела мы подробно обсудим, когда ты встанешь на ноги, оправившись от болезни.

— Я сделаю, как ты советуешь, Филипп. — Принятое лекарство, наконец, остудило вспухшие болью почки, и Александр с облегчением, впервые за несколько дней, распрямился и лёг на спину. — Все твои предсказания всегда сбываются. Чтобы облегчить наши встречи, я сниму слежку с настоящего Филиппа и ещё больше приближу его к себе.

— Вот эта склянка с порошком поможет тебе скорее встать на ноги и возвысить твоего друга. Пусть Филипп разделит порошок на восемь частей. Ты будешь пить его растворённым в тёплой воде или свежевыжатом соке три раза в день. Сегодняшнюю первую порцию ты уже выпил из моих рук. Месяц не будешь есть кислую, солёную или острую пищу. Никакого вина, никаких женщин, только полный покой. Месяц потерпишь, здоровье вернётся к тебе, и твой друг станет спасителем царя.

— Ты же знаешь, Филипп, я никогда не был привередлив в еде и не являюсь любителем вина или женщин.

— Неужели? Вспомни Фаселиду[25], где ты, пьяный, в сопровождении весёлой компании шлялся по улицам, пугая жителей.

— Да, я был весел, но вовсе не пьян! И потом: разве не ты провозгласил тогда тост в память о Теодекте[26], а затем предложил пойти и возложить венки к подножию его памятника? Впрочем, ты никогда не учил меня развлечениям. Так то был настоящий Филипп? Как же мне различать вас?

— Сегодня, Александр, благодаря моему лекарству, ты родился ещё раз. Прими ко дню рождения подарок, столь же важный, как и предыдущий. Носи этот перстень, не снимая. Когда рядом с тобой буду я, камень сменит цвет и станет таким, как сейчас.

— Стой, Филипп, нам необходимо поговорить.

— Парменион? Что случилось?

— Вообще-то мы оба знаем, что настоящие Парменион и Филипп сейчас отсыпаются после многодневной пьянки по случаю выздоровления царя. Не спешите убегать, профессор, я хочу только поговорить.

— Хроник или безопасность?

— Или. Агент спецгруппы хронобезопасности Константин Шеев. А Вас как называть?

— Филипп, конечно.

— К чему эти игры в таинственность, профессор? Я не Александр.

— Не тяните время, агент, это вам ничего не даст. Проследить мой хронолуч можно только до стен института, далее ваша аппаратура бессильна. Вы назвали меня профессором. А вдруг я студент-практикант или лаборантка?

— Действительно, не будем тянуть время и играть в кошки- мышки. Я буду с вами откровенен, надеясь на взаимность. Нам известно, что вы один из двух профессоров института, тайно разработавших технологию перемещения живых организмов во времени, грубо говоря, создавших действующую «машину времени». Лично мне всё равно, кто вы: Алексей Тимошкин или Всеслав Логвинов. Меня интересует технология.

— Вот как? А наши с коллегой цели службу безопасности уже не интересуют, агент Шеев?

— Интересуют, конечно. Но лично меня сейчас больше волнует ваше открытие. Я действую в данный момент скорее как частное лицо, а не служебное.

— Ясно. Вы знаете, кто мы, но ловите Дублёров. Значит, мы уже ушли в прошлое и вам недоступны. Как служба вышла на меня?

— Через вашего напарника.

— Печально. Вы нашли моего коллегу, узнали у него, где искать меня, но это, видимо, единственное, что вы знаете. Раз службе неизвестно даже кто из нас, как говориться, ху, моего напарника ожидает незавидная участь. Вы постарались или…?

— Или.

— Не важно. Возможно, Вы говорите правду. Однако не советую мешать мне. Если служба попытается нарушить мои планы, я достану вас везде.

— К чему эти угрозы, профессор? Вы любите сказки. Я тоже могу рассказать одну.

«Как-то раз оленю захотелось пить, и он подошёл к роднику. А родник тот был в глубокой яме. Напился олень воды, хотел было выбраться из ямы и не смог. Поблизости стояла лиса.

— Э, брат! — сказала она оленю. — Неладно ты поступил! Прежде чем прыгать в яму, надо тебе было узнать — можно ли из неё выбраться!»

Ваш коллега не смог выбраться из ямы Критского Лабиринта. Вы объявляете войну нашему миру, а не службе. Почему? Ваше открытие…

— Моё открытие уйдёт вместе со мной. Как в сказке: «Как-то раз один человек сказал другому:

— Ты отправляешься в дальнюю дорогу. Подари-ка ты мне своё кольцо, а я буду носить его, не снимая с пальца. Погляжу на кольцо и сразу о тебе вспомню!

— Если ты хочешь меня помнить, — отозвался другой, — смотри на свой палец. Как посмотришь, сразу вспомнишь, что, дескать, просил у такого-то человека кольцо, а он не дал».

Забудьте о моём открытии и обо мне, если хотите дожить оставшееся вашему миру время спокойно. Задумайтесь над собственной сказкой, прежде чем встать у меня на пути. Это я вам как частному лицу говорю. Но можете передать мои слова и своему начальству, если хотите.

5. Ольга

— Кто позволил тебе вступить с ним в прямой контакт? Вновь возомнил себя диким хроником? Ты не от себя работаешь, агент Шеев. Да ещё выложил этому маньяку все наши карты! Сказочник! Тимур, а ты-то куда смотрел? Почему не помешал?

— Успокойся, Афина, пока ничего страшного не случилось. А ты, Костя, действительно, отмочил! Зачем полез на рожон? Мы же договорились: пока только наблюдаем за Лжефилиппом, выясняем его планы. Нельзя же не зная броду…

— Какие планы, Тимур? Что выяснять? Он уже действует, меняет прошлое. Вы что, не поняли? Афина, Александр должен был умереть от острого воспаления почек в этой чёртовой Киликии почти в самом начале своего похода. Лжефилипп уже изменил историю нашего мира! И не ругай Тимура: даже прерви он мой контакт с Лжефилиппом, тот всё равно понял бы, кто я, и сделал соответствующие выводы. Нам необходима технология «живого» путешествия во времени. Почему бы не попытаться договориться полюбовно?

— Потому что с террористами не договариваются! Если бы профессора хотели с нами поделиться своими открытиями, они не сбежали бы в прошлое. Или, по крайней мере, не уничтожили бы все свои научные дневники и записи. Ты знаешь наши правила, Константин. Лжефилипп далеко не подросток-хроник, решивший немного пошалить в прошлом. Он действует обдуманно, решительно реализуя свой план, о котором мы до сих пор ничего конкретно не знаем. Что мне теперь докладывать начальству? У нас нет ни времени, ни возможности отследить всю жизнь Александра, день за днём, чтобы засечь все его встречи с Лжефилиппом, выяснить их планы и цели и принять соответствующие меры. Заметь: теперь нет. После твоего необдуманного поступка. Я даже не хочу думать, какое решение примет начальство в отношении твоей дальнейшей судьбы, а может, и всей нашей группы.

— Не всё так трагично, Афина. Конечно, Костя поступил глупо, но, как ты сама сказала, Лжефилипп действует обдуманно, а потому наверняка изначально учитывает возможность нашего вмешательства. Согласен, сейчас контакт был преждевременен, но он всё равно необходим. Вот только, зачем было спешить, Костя?

— Мне очень нужна эта технология. Просто позарез! Когда цель близка, и кажется, протяни руку, и приз твой, но время идёт, и только кончики твоих пальцев едва касаются вожделенного, разум отступает, и тело из последних сил делает рывок вперёд…

Прости, Афина, я виноват, не смог удержаться. Мне казалось тогда (хоть сейчас я понимаю, что это был самообман), если прямо поговорить с Лжефилиппом… Если он ушёл в прошлое, почему не подарить эту возможность другим? Откуда мне было знать о его ненависти к нашему миру? Не знаю, что явилось причиной того, что Лжефилипп пытается изменить судьбу. Я тоже пытался, но у меня ничего не вышло. Я расскажу вам…

Её звали Оля. Ольга Петрова. Все школьные годы, с первого дня, Ольга царствовала в нашем классе. Только я почему-то избегал общения с нею, презрительно кривился в её сторону, постоянно демонстрировал враждебность. Никто, и я сам в первую очередь, не мог объяснить причины моей неприязни. Наш класс почти в полном составе каждый год собирался у неё дома. В день её рождения. Делились радостями, обсуждали проблемы.

Это была пятая встреча после окончания школы. И первая для меня. После пяти лет разлуки. Собрались только бывшие одноклассники: жены, мужья и дети допускались всегда только в виде фотографий. На Ольгиных родителей данное правило, естественно, не распространялось. Отец встречал гостей, а мать сновала меж кухней и гостиной, меняя тарелки с бутербродами, разнося вазочки с фруктами и пирожными, разливая по чашечкам чай, кофе или компоты собственного изготовления. Так уж сложилось и стало традицией.

Зачем я пошёл туда? Не знаю. Ольга всегда присылала мне приглашение. Я регулярно и демонстративно на виду у всего класса рвал эти раскрашенные, написанные по старинке от руки кусочки картона. И, конечно, не ходил. Первое, после окончания школы, приглашение я воспринял как издевательство и порвал перед зеркалом — других зрителей не было, а традиции надо соблюдать. Из-за второго поссорился с женой. Третье и четвёртое постигла обычная судьба. А пятое почему-то ждал. Буквально считал дни. Не мог понять, что со мной, весь издёргался. И вот, когда раздражённая беспричинной ссорой со мной жена с ядовитым комментарием хотела разорвать вынутую из почтового конверта открытку, я неожиданно вырвал у неё из рук этот кусочек прошлого, осознав, наконец, причину своего томления. Читая давно знакомые строки, написанные всё тем же по-детски округлым почерком, я сразу успокоился. Как заблудившийся, перед которым появился знакомый ориентир.

И вот я у неё дома. Впервые. Сенсация! Все ребята и девчонки просто обалдели. А она ничуть не удивилась: «Я знала, что когда-нибудь ты обязательно придёшь. Сегодня мы будем неразлучны. Этот день — наш». И этот день действительно был наш. Мы почти не общались с другими. Сначала окружающие ждали от меня какой-нибудь гадости. Ребята держались поблизости, чтобы сразу вмешаться в случае чего и защитить свою королеву. Вот только королева была уже не их, и тревога Ольгиных родителей приобрела иной оттенок. Окружающее веселье стало принимать несколько натужный характер. Шутки в наш с Ольгой адрес становились всё ядовитее, а остроты — двусмысленнее. Наконец, ближайшая подруга Ольги громко прочла стихи Эдуарда Асадова, русского поэта середины двадцатого века. Там были такие строки:

И вот однажды она видит, как он провожает домой другую.

Вокруг засмеялись, а Ольга обняла меня и поцеловала.

— Да, мой, не отдам никому.

И все замолчали.

— Оля, что ты делаешь? — Кинулась к нам её мать.

— Люблю. Всю жизнь люблю. Ты же знаешь, мама.

— Костя, у Вас же семья, дочь…

— Я тоже люблю, не мешайте нам, пожалуйста.

И мы ушли. Была чУдная ночь. А потом наступило утро. Жена уже всё знала. Всегда находятся «добрые люди». Они избавили меня от объяснений. Лгать я не собирался. В то время я был убеждён, что нельзя жертвовать счастьем ради «сохранения семьи».

Как оказалось, у Ольги был свой вариант. Она покончила с собой почти сразу, как я ушёл. В прощальном письме Ольга объясняла свой уход тем, что счастье не может быть вечным. В дальнейшем нас ждёт только постепенное его убивание. Тайные встречи? Отпадают, да и какая уж теперь тайна? Ворованное счастье недолговечно. Развод, склоки с бывшей женой? А моя дочь? Встречи с ней по расписанию, постепенно переходящие из минут горькой радости в обязанность и отчуждение. Совместный быт, наконец, о который разбилось немало семейных лодок.

Она знала мои планы. Я уходил «за вещами», чтобы, вернувшись, никогда больше с ней не расставаться. Ольга не стала со мной спорить. Она решила уйти из жизни счастливой. Это был её выбор, я же должен был сделать свой сам.

Жена и друзья покинули меня. Я остался один. Далее был жуткий период в моей жизни, о котором не хочется вспоминать. Он закончился, когда жена неожиданно вернулась ко мне и заставила пойти к врачу. Тогда-то и выяснилось, что кто-то в детстве с помощью гипноза сделал мне соответствующую установку в отношении Ольги!

Вот тогда я и стал хроником. Решил найти этого неизвестного «доброжелателя» или мстителя и спасти наше с Ольгой счастье. Как вы знаете, нельзя нырнуть в прошлое ближе, чем на сто лет. Именно тогда стали внедрять технологию дублёров, и, чтобы оградить личную жизнь граждан от неуместного любопытства посторонних, было принято решение добавлять в строительные материалы и ткани одежды специальные добавки, разрушающие поля дублёров. Я искал моменты в собственной жизни, когда бы мой дублёр смог приблизиться ко мне и передать сообщение. Хотел изменить собственную жизнь, обмануть судьбу. Мне это не удалось. Зато удалось кому-то другому. Пока я не знаю, кто он, и как до меня добрался. Пока. Сейчас у меня появилась надежда.

— Костенька, мне жаль, но твоя надежда призрачна. Лжефилипп ясно дал понять, что делиться технологией не собирается. Сделанного не вернёшь. Сейчас по крайней мере. Я постараюсь отстоять тебя перед начальством. Обещай только, что авантюр больше не будет.

— Спасибо, Афина, и не сомневайся: моя жизнь зависит от результатов нашей работы.

— Не только твоя. Мы все висим на волоске. Ладно, я иду докладывать, а вы думайте, как найти Лжефилиппа.

— Подожди, Афина, у меня появилась идея. Костя был свидетелем, как Лжефилипп подарил Александру перстень-индикатор своего присутствия. Что если нам подменить этот перстень своим, оборудованным передатчиком? Как только Лжефилипп приблизится к Александру, камень перстня изменит цвет, а нам придёт сигнал о контакте интересующих нас объектов.

— Мысль интересная, Тимур. Но вряд ли удастся вмонтировать в перстень достаточно мощный передатчик.

— И не надо! Год смерти Александра известен. Установим приёмник-ретранслятор где-нибудь чуть позже этой известной даты и будем отслеживать только его сигналы. Нам даже не нужно заниматься этим самим. Пусть поручат наблюдение за ретранслятором хоть практикантам. Мощность передатчика ретранслятора габаритами не лимитирована. Ретранслятор передаст лишь дату и время появления Лжефилиппа у Александра. Для тех, кто будет отслеживать или перехватит сигнал, эти данные ничего не значат, так что необходимая секретность будет соблюдена.

— Богатая идея! Молодец, Тимур! Ладно, мальчики, я — к начальству, а вы займитесь подготовкой необходимого оборудования.

6. Александр

— Здравствуйте, профессор!

— Это Вы, агент Шеев?

— Конечно, я. Вряд ли Парменион обратился бы к Вам по-русски. Что — не можете проникнуть к Александру?

— Ваши штучки?

— Разумеется! Вы объявили войну нашему миру, так что не обижайтесь. Ваш Дублёр к Александру больше не приблизится.

— Как вам это удалось?

— Элементарно! Мы позволили Александру захватить вместе с сокровищами Дария некий предмет, разрушающий поля дублёров. Мы знали, что этот предмет понравится македонцу. Так и произошло. С тех пор царь с ним не расстаётся. Что это за предмет, я Вам, разумеется, не скажу. Если, конечно, Вы не передумаете и не откроете мне свой секрет. Древняя формула: ты мне, я тебе!

— Ты пожалеешь, мальчишка, что встал у меня на пути! — прошипел Лжефилипп и исчез.

— Похоже, мы его здорово разозлили! — встревожено сказала Афина Павлова, глава спецгруппы службы хронобезопасности Земли. — Каков, интересно, теперь будет его ответный ход?

— Тут всего два варианта, — спокойно ответил Тимур Боев. — Профессор либо откроет нам способ перемещения людей во времени, либо вынужден будет сам явиться к царю Александру, лично! Первый вариант маловероятен, так что нам нужно не упустить момент второго. Датчик в перстне царя нам теперь не поможет, так как он настроен на определение поля дублёра, а не конкретного человека. Что будем делать?

— Будем думать… — угрюмо пробурчал Костя Шеев.

Агент Боев без стука ворвался в кабинет Павловой.

— Афина, сработал датчик в перстне царя Александра! Лжефилипп вновь в игре!

— Как это возможно, Тимур? — откидываясь на спинку кресла, удивлённо спросила Павлова. — Ведь ни один дублёр не может приблизиться к царю! Садись, рассказывай: что произошло?

— Александр неожиданно для всех решил двинуться в поход на Индию. Он заявил, что войско из-за огромной добычи стало малоподвижным, а потому приказал погрузить захваченное имущество на повозки и сжечь! Заметь, Афина — не отправить под охраной в Вавилон или Грецию, а именно сжечь! Македонцы, конечно, роптали, но не осмелились открыто возражать царю. Видимо, в том огне сгорел и наш прибор, разрушающий поля дублёров.

— Как профессор смог это организовать?!

— Мы упустили одну возможность. Последнее время Александр получал много писем…

— Вот и вы, агент? Я вас ждал!

— Ждали, профессор? Зачем?

— Прежде скажите: вы — тот самый Константин Шеев или кто-то другой?

— Я — его напарник. Можете называть меня Тимуром.

— Жаль! Что ж, тогда вы, Тимур, передайте своему наглому другу, что я уже отомстил ему за все те неприятности, что вы мне доставили.

— Отомстили? Каким образом?

— Тем самым, которого он так жаждал. Я посетил вашего друга, когда он был ещё маленьким мальчиком и вложил бомбу в его разум. Ха-ха-ха!

— Так это были вы?!

— А-а! Вижу, вам уже известны последствия моей мести. Значит, она удалась!

— Вы — негодяй, профессор!

— Но-но! Выбирайте выражения, агент. А то, ведь, я могу посетить и вас в пору вашего беззаботного детства. Не забывайте: это вы встали у меня на пути! Вы вымогаете у меня моё изобретение. Да-да! Вымогаете! Я не обязан вам его дарить. Ваш друг сам в прошлый раз предложил формулу наших отношений: ты — мне, я — тебе! Так что всё честно: он мне неприятности, я — ему.

— Хорошо, профессор, оставим взаимные упрёки. Зачем вы меня ждали?

— Я ждал не вас. Но раз уж пришли вы, то запомните сами и передайте всем остальным: уйдите с моего пути, если не хотите получить что-нибудь вроде моего «подарка» агенту Шееву. Не мешайте мне!

— Скажите, хотя бы, чего вы добиваетесь?

— Александр Македонский выполнит до конца ту задачу, что я ему поставил. Он объединит все разрозненные, постоянно воюющие между собой царства и народы в одно государство, в единый народ. Только тогда наша Земля сможет избежать саморазрушения, расовых и религиозных войн, гибельных атомных бомбардировок…

— Вы безумны, профессор!

— Прощайте, агент. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся.

— Итак, мальчики, начальство срочно требует наш отчёт по делу Лжефилиппа. Расскажите мне вкратце о произошедших за последнее время событиях. Как у нас обстоят дела в настоящий момент?

— Пашем, как трактор! Попеременно дежурим с Тимуром, следя за датчиками и контролируя ситуацию вокруг Александра. Вот и все наши дела, Афина, если вкратце. Так и доложи!

— Ну, не надо, Константин, понимать меня столь буквально. Если я представлю подобный отчёт, начальство меня не поймёт. Поподробнее, пожалуйста!

— А если подробнее, то мы, конечно же, вновь нашли возможность подкинуть царю вместе с трофеями наши разрушители полей Дублёров. Пришлось создать целую сеть нашей агентуры в окружении царя. Мы подменили с помощью подкупленных служанок любимые вещи Александра, с которыми тот никогда не расстаётся: кинжал-маяк и перстень-индикатор, подаренные Лжефилиппом, а также свиток «Илиады» Гомера. Наш человек контролирует всю переписку царя, и мы перехватили и уничтожили уже несколько посланий-инструкций профессора. Мы, конечно, могли бы и сами влиять на действия Александра, подменив письма Лжефилиппа своими. Но перед нами пока никто не ставил такой задачи.

— И не поставит! — решительно сказала Афина. — Наша цель, Костя, — пресечь влияние Лжефилиппа на царя. Пусть история идёт своим ходом. Задача максимум — захват самого профессора или, по крайней мере, получение от него секрета перемещения людей во времени. Что ещё я могу доложить начальству?

— Вроде, пока всё, — пожал плечами Костя Шеев.

— Что-нибудь добавишь, Тимур? — повернулась Павлова к Боеву.

— Да. Лишившись направляющей руки Лжефилиппа, Александр стал быстро меняться и совершать ошибки. Обычно, покорив какой-нибудь город или государство, он воздавал должное мужеству или предательству его властителей и жителей. Например, как вы помните, захватив гарем Дария, Александр сам не тронул и другим не позволил даже пальцем прикоснуться к матери, жене и двум дочерям персидского царя, причинить им хоть малейшую обиду. А ведь эти женщины славились своей красотой на всю Азию! Более того, Александр приказал воздавать семье Дария те же почести, которыми она пользовалась ранее, оставил ей всех её слуг и даже увеличил средства на её содержание!

Тимур вскочил на ноги и стал взволнованно ходить по кабинету Афины, порывисто взмахивая правой рукой, как бы отмечая этим знаки препинания и ударения в произносимых им фразах.

— Далее. Когда разбитого в решающем бою царя Дария предал и убил собственный приближённый, Александр нашёл и казнил предателя, а Дарию воздал царские почести. Подобным же образом Александр поступал и в дальнейшем. В том числе и в первых боях за Индию.

— Всё это мы знаем, Тимур. — Посмотрела на часы Афина. — Я уже опаздываю «на ковёр». Нельзя ли по конкретнее?

— Подробности важны, Афина. Я хочу, чтобы ты ясно поняла всю свершившуюся с Александром метаморфозу и донесла её до начальства.

— Ну, хорошо. Продолжай.

— После того как мы окончательно лишили царя присмотра и советов Лжефилиппа, он стал груб с друзьями и раздражителен. Более того, царь стал совершать поступки, не достойные… даже позорные для него.

Пример. Один индийский отряд особенно упорно сопротивлялся войску Александра. Во время ожесточённой осады одного из городов, унёсшей особенно много жизней македонцев, Александр, наконец, заключил с этим отрядом мир, пообещав доблестным защитникам Индии жизнь и свободу. Но когда сложившие оружие индийские воины вышли из сданного города, царь приказал напасть на них и перебить всех до единого. В то время многими индийскими царствами правили иноземные захватчики, поэтому войско Александра поначалу не испытывало особого сопротивления и даже находило союзников и помощников среди местного населения. После предательского истребления индийских патриотов, которого никогда бы не допустил Лжефилипп, вся Индия ополчилась против Александра. Встречая всё более жёсткое и упорное сопротивление, армия начала роптать. Воины решительно отказались переправляться через реку Ганг и идти вглубь Индии. Они уже вновь достаточно награбили добра и хотели вернуться с добычей домой. Самого-то Александра ждали по возвращении слава и дворцы, набитые сокровищами покорённых государств. А что было впереди у его воинов, кроме смерти, увечий и нищеты, если царь опять прикажет сжечь замедляющие ход армии повозки с трофеями?

Александр оказался в сложном положении. Армия и даже ближайшие друзья-македонцы не понимали замыслов царя и его целей. Идти вперёд с такой армией он не мог. Возвратиться назад — значит признать своё поражение и отказаться от великой цели завоевания всего мира и объединение его в единую державу. Царь не знал, на что решиться, а Лжефилиппа с его советами мы от него отсекли.

Кроме того, перед царём в полный рост встала ещё одна серьёзная проблема. Как мог Александр превратить свою огромную лоскутную империю в мощное государство, а населяющие её народы в единую нацию, если он не смог сплотить в монолит даже свою армию, по-прежнему состоящую из отдельных отрядов покорённых царств? Македонцы упорно не желали признавать других воинов себе ровней, держались надменно и высокомерно. Судьба Дария замаячила перед мысленным взором Александра.

А тут ещё вдобавок ко всему неожиданно умер Буцефал, любимый конь царя. Александр сначала разозлился, а потом затосковал. Он закрылся в своей палатке и никого не хотел видеть. Ближайшие его друзья сутками стояли у входа в палатку и уговаривали царя прекратить поход и вернуться на родину. А Лжефилипп так и не появлялся! Александр приказал изготовить несколько алтарей, принести на них жертвы и вознести молитвы. Он надеялся, что теперь-то его главный наставник услышит зов своего ученика и явится на помощь. Но, разумеется, и эти меры не помогли.

Тогда царь приказал привести к нему местных мудрецов. Но что те могли посоветовать захватчику их родины? Наконец, один из этих мудрецов, Сфин, которого греки позднее прозвали Каланом за то, что тот приветствовал всех по-индийски словом «кале», публично дал царю наглядный совет. Он бросил перед Александром на землю хорошо высохшую и затвердевшую шкуру какого-то животного. Обходя вокруг шкуры, Калан наступал на её край, и вся она тут же приподнималась. Когда же мудрец наступил на центр шкуры, та осталась лежать неподвижно. Тем самым Калан наглядно продемонстрировал Александру простую истину: пока царь находится на окраинах своей империи, та неустойчива и подвержена всяческим колебаниям. Государство спокойно, когда его владыка находится в его середине.

Разумеется, воинов такой совет устраивал полностью. Он давал им ещё один важнейший аргумент для прекращения похода и возвращения назад. Александр сломался, но не смирился. Он решительно отказался возвращаться назад по собственным следам. Царь предложил построить множество плотов и гребных судов, спуститься на них по рекам Индии к Океану и вернуться на родину морем. Армия согласилась с решением царя, тем более, что плыть куда удобнее, чем топать пешком. И вскоре огромная флотилия отправилась в плавание.

Сознавая, что он всё равно отступает, Александр упорно создавал иллюзию наступления. С горсткой своих личных телохранителей царь постоянно сходил с корабля и нападал на встречные города и поселения. В одной из таких стычек Александр едва не погиб. Его телохранители погибли в неравном бою, а тяжело раненого царя в последнюю минуту спасли подоспевшие македонцы. Жизнь Александра висела на волоске. Он ждал Лжефилиппа, но тот и теперь не появился.

Александр не был сказочным богатырём. Но он с раннего детства закалял свой организм, был крайне воздержан в пище и практически не пил вина. Царь говорил всем, что его воспитатель однажды дал ему лучших поваров: для завтрака — ночной переход, а для обеда — скудный завтрак. Молодой, закалённый в походах организм царя справился с тяжёлыми ранами, но вот дух его был основательно подорван. Из-за постоянных попыток царя превратить отступление в наступление, его тяжёлых ранений и лечения, армия плыла к Океану семь долгих месяцев.

Но и там Александр не пожелал просто так вернуться назад. Отправив часть войска под управлением своего друга Неарха с добычей на кораблях морем, сам он повёл армию по суше, по-прежнему желая даже отступая покорять новые царства и народы. Но земли эти оказались пустынными и безводными. Грабить тут было некого и нечего. Голод, болезни, жара и жажда погубили множество воинов Александра. Когда царь, наконец, добрался до границ своей империи, с ним осталась едва лишь четверть его армии. Это окончательно сломило Александра. Он впервые по-настоящему запил. И остановить в этом непрерывном, многодневном запое царя было некому.

Во всех концах огромной империи Александра Македонского скоро узнали о его тяжёлых ранениях и непрерывных кутежах, об огромных потерях в армии. Полководцы и сатрапы, посаженные царём на покорённые престолы, стали вести себя, как самовластные властители. Повсюду начали вспыхивать мятежи, и Александру пришлось подавлять их. С таким трудом созданная империя начала разваливаться, рассыпаться на автономные куски.

Александр жестоко карал изменников, щедро раздавал награды верным, закатывал пиры. Царь женился на дочери Дария Статире и ближайших друзей-македонян женил на самых красивых девушках Персии, не смотря на то, что он сам и его друзья уже были женаты. А ведь у греков не принято многожёнство! Это была последняя наивная попытка удержать расползающиеся земли и народы. Предсмертная судорога прежнего Александра. Величайший в истории Земли полководец быстро и окончательно перерождался в обыкновенного восточного деспота: самовлюблённого, не терпящего возражений злобного тирана. Он стал подозрителен и суеверен без меры. Александр отдалил от себя македонцев, не желавших отказываться от греческих обычаев. Его окружают теперь только персы. Царь требует, чтобы подчинённые и посетители падали перед ним ниц. И друзьям, и врагам Александр внушает отныне только одно чувство — страх. Царю повсюду мерещатся заговоры и покушения, и он сам живёт в постоянном страхе, который топит в вине и разврате.

Приведу тебе, Афина, пример одного из нынешних «великих деяний» Александра Македонского. На одном из пиров царь объявил состязание на умение пить. Больше всех выпил Промах и получил из рук Александра венок, ценою в талант. Через три дня мучений победитель скончался. Как и ещё сорок человек, не вынесших последствий попойки. Вот в каких «сражениях» гибнут отныне окружающие величайшего полководца люди!

— Что такое «талант»? — хмуро спросила Афина Павлова.

— Один талант в те времена равнялся почти двадцати шести килограммам золота.

— Ого! — присвистнул Костя Шеев.

— Подобный образ жизни доконал и Гефестиона, давнего любовника Александра. — продолжил Тимур. — Он заболел и умер. Александр распял врача и, чтобы развеять горе, напал на племя коссеев и перебил всех, способных носить оружие. Это зверство собутыльники царя назвали заупокойной жертвой в честь Гефестиона. Вот тебе ещё один «подвиг» Великого и Непобедимого!

— Хватит примеров, Тимур! — Не выдержала Афина. — Я уже поняла всю меру перерождения Александра. Каково положение дел сейчас?

— Военные раны и непрерывные попойки подорвали железное здоровье царя. На последнем пиру ему стало плохо. Почти две недели он в сильном жару и мучениях лежит в постели. Несколько врачей уже распято.

— А что с Лжефилиппом?

— Пока не появлялся. Теперь, когда охрана Александра полностью состоит из персов, нам не составило труда внедрить в неё своих людей. Одних мы подкупили, другим явились в виде богов или их посланцев. Мы показали этим людям портреты обоих профессоров-беглецов. Ведь дублёры к царю по-прежнему приблизиться не смогут, и Лжефилиппу придётся явиться к Александру лично. Если, конечно, он вновь попытается его спасти от неминуемой смерти!

Опознав профессора, наши агенты немедленно подадут нам сигнал. Кроме того, мы с их помощью для надёжности напичкали спальню Александра видеокамерами и сейчас непрерывно отслеживаем всё, что там происходит. Когда и если Лжефилипп появится рядом с Александром, мы его уже не упустим. Человек — не дублёр, исчезнуть не сможет!

— Ну что ж, мальчики, молодцы! Спасибо за подробный доклад, Тимур. Думаю, мне теперь есть, что доложить начальству.

7. Хилер

Царь резко оттолкнул руку рабыни, попытавшейся стереть салфеткой крупные капли пота с его багрового отёкшего лица и скривился от боли.

— Кто эти люди, Неарх? — ткнул он зажатым в руке кубком в сторону абсолютно голых фигур, распростёртых ниц у дверей его спальни. — Зачем ты привёл их ко мне?

— Один из них — великий лекарь. Второй — великий мудрец и знаток многих языков. Я подобрал их в море, когда по твоему приказу, Александр, вёл домой наши корабли с добычей из Индии. Уже тогда мудрец просил меня представить его тебе, когда мы доберёмся до Персии. Но ты в то время был очень занят.

Александр залпом осушил кубок и бросил его виночерпию. Тот с ловкостью обезьяны поймал серебряный сосуд и мгновенно наполнил его неразбавленным вином[27] из бурдюка.

— Почему они голые?

Царь, кряхтя и ругаясь, ворочался в мягких подушках на огромном ложе, пытаясь найти позу, причиняющую меньше страданий.

— Таков приказ начальника твоей охраны, Александр. Голому негде спрятать оружие, а содержимое котомок лекаря и мудреца мы проверили.

Царь, наконец, угнездился и вновь протянул руку за кубком.

— Охрана! — презрительно скривился он, позволяя рабыне утереть с его лица пот. — А снадобья лекаря они тоже проверили? Вдруг это — яд?

— Я знаю этих людей более года…

— И что?! — взревел царь. — Вспомни Пармениона! Он был другом моего отца, моим ближайшим сподвижником в походе на Азию. Двое его сыновей погибли у нас на глазах в войне с Дарием. И всё же Парменион изменил и вступил в заговор против меня! Мне пришлось послать палача к нему и его последнему сыну…

Александр скривился, выронил кубок и застонал, извиваясь от боли на ложе из мягких персидских подушек. Наконец, приступ ослабел, и царь со вздохом облегчения распрямился.

— Мудрецы мне сейчас без надобности, — прохрипел он. — Гони его прочь! А вот лекарь пусть остаётся и немедленно приступает к делу. Надеюсь, Неарх, он знает, что его ждёт в случае неудачи?

— Да, царь. Он видел всех шестерых своих предшественников, распятых по твоему приказу.

— Прекрасно! Пусть начинает лечение. А второго гони! Не до него…

— Он тоже нужен здесь, Александр. Лекарь не знает нашего языка. Филипп будет вашим переводчиком.

— Хорошо, пусть остаётся, — раздражённо выкрикнул царь. — Но тогда он разделит и судьбу этого чудо-лекаря! Эй, вы, двое, вставайте и приступайте, наконец, к делу.

Две голые фигуры, одна по-гречески белая, другая по-индийски тёмная, поднялись с холодных камней пола и приблизились к царскому ложу.

— Великий царь, удали отсюда всех твоих слуг и гетер, — дрожащим не то от страха, не то от ярости голосом сказала белая. — Лекарю нужна полная тишина и покой, его нельзя ничем отвлекать во время твоего лечения. Прикажи охране никого не впускать сюда, пока мы не закончим.

— Что за наглость! Ты смеешь приказывать мне, царю?!

— Прости, о Великий. Но отсутствие посторонних совершенно необходимо для работы лекаря. Прошу тебя — удали всех.

— Что ж, … как тебя?

— Филипп.

— Я не забуду твою наглость, Филипп. Уходите все! И ты, Неарх, тоже. Да-да, и ты. Чего мне бояться? Раз уж ты привёл сюда этих людей, значит, уверен в их благих намерениях, а не в стремлении убить меня. Или не уверен? То-то же! Распорядись там, чтобы сюда никого не впускали, пока лекарь не закончит. И пусть найдут палача! Он мне скоро понадобится…

— Афина! — возник на экране Тимур Боев. — Скорее иди к нам.

— Неужели Лжефилипп появился?

— Да. Это — профессор Тимошкин. Он уже в спальне Александра!

— Итак, Филипп, все ушли. Что дальше?

— Сними с себя всё, Александр. Лекарь должен тебя осмотреть. Боже, куда делись твои стальные мускулы? Что это за брюхо! Зачем ты отверг мои советы?

— Как ты смеешь говорить подобное, негодяй?! И когда это ты мне что-либо советовал?

— Не кричи, Александр, а то охрана вбежит и помешает твоему лечению. Я — Филипп. Тот самый, что когда-то навещал тебя в образе твоего друга-лекаря. Это я подарил тебе когда-то кинжал, кончик которого выглядывает из-под твоей подушки, и этот перстень на твоём пальце.

— Ты — тот самый Филипп? Что-то не верится. Тому Филиппу не требовался для наших встреч посредник в виде моего друга Неарха, и камень в перстне не изменил свой цвет в твоём присутствии!

— Так ведь и я сейчас не похож на твоего друга-лекаря, не так ли? Зачем же камню менять цвет? Я помню каждое слово наших с тобой бесед, Александр. Это ли не лучшее доказательство? Можешь задать мне любой вопрос, и я отвечу. Но не лучше ли отложить все объяснения на потом? Пусть лекарь сначала сделает своё дело. Это сейчас гораздо важнее.

— Что ж, Филипп, на этот раз ты прав. Пусть лекарь делает свою работу, а я пока обдумаю, какие вопросы тебе задать. Хотя самый первый из них я задаю себе уже давно: почему ты бросил меня? Теперь, наконец, я желаю получить на него ответ из твоих уст. Приступайте же, вы, оба! Один к лечению, другой к рассказу.

— Всё очень просто, Александр. У меня тоже есть враги. Довольно могущественные. Именно они препятствуют нашим с тобой встречам. Вот почему я вынужден был воспользоваться помощью твоего друга Неарха, чтобы попасть сюда. Я пытался их отвлечь, пустив по весьма запутанному следу моего напарника, но они всё же как-то сумели… Давай отложим объяснения, Александр — наш разговор мешает лекарю.

— Но он же ничего не делает! Только водит вокруг меня руками. Хотя… Как ни странно, я уже совершенно не чувствую эту изнуряющую меня уже не первый день боль! Твой лекарь-маг?

— Это не обычный лекарь. Я нашёл его на далёком южном острове и хотел привести к тебе ещё в Индии, но так и не смог пробиться сквозь заслон моих и твоих врагов. Лекари на том острове видят людей насквозь. Им не нужны инструменты и снадобья. Они лечат руками. Сейчас пальцы лекаря войдут в твоё тело, как в воду, и очистят его от всего лишнего, что там накопилось за время твоего неумеренного пьянства и обжорства.

— Внутрь?!

— Не бойся, царь. Ты не почувствуешь боли.

— Не смей называть меня трусом! А боль меня мучит уже не один день. К тому же, если б я боялся её, то никогда не стал бы воином.

— Прости, Александр, я вовсе не хотел тебя оскорбить. Конечно, ты не трус и не неженка. Но кто из нас останется спокойным, видя, как чужие руки погружаются в наше тело и копаются в нём, как в воинской котомке? Я просто хотел тебя предупредить…

— Я понял. Что бормочет этот дикарь?

— Лекарь говорит, что в твоих почках, печени и других органах скопилось много камней и песка. Они разрывают тебя, пытаясь выйти наружу. Если их не удалить немедленно, ты вскоре умрёшь в великих муках.

— Так пусть скорее приступает к чистке…

— Да, это — Алексей Тимошкин. Молодцы, мальчики! Как мы его возьмём?

— Не волнуйся, Афина! Всё учтено. Костя уже там…

— Александр, муж мой, с тобой всё в порядке? Почему охрана не пускает меня к тебе? — неожиданно раздался из-за приоткрывшихся дверей пронзительный женский голос.

— Роксана? — удивлённо откликнулся царь. — Что тебе надо? Что-нибудь с нашим ребёнком?

— Со мной всё в порядке. С ребёнком тоже. Он уже начал шевелиться в моём животике. Я хочу, чтобы ты это увидел.

— Я сейчас занят, дорогая. У меня врач. Я сам приду к тебе позже.

— Ты обманываешь меня! Изменник! Я знаю: с тобой сейчас эта противная Статира, а не врач!

— Что ты выдумываешь, Роксана? Успокойся, тебе вредно волноваться…

— Пустите меня! Убери свои грязные лапы, Неарх! Я войду и выкину эту персидскую шлюху из постели моего мужа! Прочь все! А ты кто такой? Что это? Кровь! На помощь! Охрана! Вашего царя потрошат, как овцу, а вы…

— Итак, всё кончено… — с горечью произнесла Афина.

— Да, — уныло кивнул Костя Шеев. — Профессор Тимошкин мёртв. Охрана, ворвавшаяся в спальню на крик Роксаны, покрошила его и хилера на куски. Александр тоже мёртв. Когда воины попытались оттащить от царя заколотого сразу несколькими мечами хилера, руки лекаря, сжавшиеся в смертной судороге, вырвали из тела Александра почку, которую он в тот момент чистил. Всё ж таки Александр был великим человеком! Даже умирая, он успел остановить охранников от убийства Неарха, заявив, что тот ни в чём не виновен и действовал по его приказу.

— Значит, мы потеряли и профессора Тимошкина, и его открытие. Кого из вас назначить козлом отпущения? — Павлова выразительно посмотрела на Шеева.

— Кто ж знал, Афина, что так получится? — пришёл на помощь другу Боев. — Мы просто хотели прервать контакт профессора с Александром, сыграв на ревности Роксаны. Ведь нашей задачей являлось в первую очередь именно это? Костя не мог знать, что этот лекарь — хилер, и что вместо каких-нибудь чудо-порошков он пустит в дело руки.

— Конечно, ты прав, Тимур, — невесело улыбнулась Афина Павлова. — История должна идти своим путём, без вмешательства всяких фанатиков-идеалистов вроде Тимошкина. Или аморальных экспериментаторов типа Всеслава Логвинова, кончившего жизнь под маской Минотавра. И всё же, мальчики, я думаю, наше руководство уже привыкло к мысли, что мы раздобудем ему способ перемещения людей во времени. Мне придётся вскоре его разочаровать. А разочарованное начальство, как вы понимаете…

— Ничего! Переживут. Я же вот смирился…

— Ой, ли? Так уж, Костенька, и смирился? Что ж, посмотрим. Будущее покажет…