Тайные операции нацистской разведки 1933-1945 гг.

Можно со всей определенностью сказать, что система нацистского «тотального шпионажа» внешне казалась очень внушительной. И на этом строился определенный расчет.

Это был сложный, разветвленный комплекс разведывательных организаций — огромный невидимый механизм, взаимодействие всех частей которого обеспечивал «Штаб связи» во главе с Гессом, поставленным на вершину пирамиды. Каждая из этих тайных организаций создавала за границей свои опорные пункты и выстраивала звенья общей шпионской цепи, которой гитлеровская Германия опутывала многие страны мира. Словом, за небольшой срок с 1935 года до начала второй мировой войны была создана достаточно мощная система разведывательных организаций, полностью ориентированная на подготовку «большой войны». Правители третьего рейха считали, что еще до того, как будут развязаны военные действия, должен быть ослаблен оборонный потенциал будущего противника. Война, по их представлениям, должна была явиться завершающим открытым ударом, нанесенным по жертве после того, как силы ее будут предварительно подорваны изнутри.

В данном изложении речь не идет о всех компонентах разведывательной системы гитлеровской Германии, общее количество которых исчислялось десятками, а лишь о ее главных составных частях, которым принадлежала основная роль в подрывной деятельности, направленной против Советского Союза.

АБВЕР ГОТОВИТ ОПЕРАЦИЮ «ВАЙС»

Среди организаций «тотального шпионажа» третьего рейха на первый план, по понятным причинам, выдвинулся абвер — управление разведки и контрразведки при верховном главнокомандовании вооруженных сил Германии. Его штаб-квартира размещалась в блоке фешенебельных зданий на Тирпещуфер, где со времени коронации кайзера Вильгельма II располагалось военное министерство[78].

Общее назначение абвера состояло в том, чтобы тайными средствами проложить дорогу вооруженной агрессии. Прежде всего за несколько лет он должен был обеспечить немецко-фашистский генералитет разведывательной информацией, на базе которой предполагалось развернуть планирование агрессии против Австрии, Чехословакии, Польши, Дании и Норвегии, Франции, Бельгии, Голландии и Люксембурга, Англии, Югославии и Греции, Крита, Советского Союза, Швейцарии, Португалии. Тогда же при содействии абвера верховное командование вермахта приступило к разработке военных операций против Соединенных Штатов Америки, стран Ближнего и Среднего Востока и Африки.

«Восхищаясь английскими традициями и институтами британской мировой империи, — пишет Г. Буххейт, Гитлер вынашивал планы создания всеобъемлющей секретной службы наподобие Интеллидженс сервис. Это намерение должно было рано или поздно вылиться в создание службы безопасности СС — СД»[79].

Так оно, собственно, и случилось. Однако в первые годы существования фашистской диктатуры (1933—1934) практически никто не был в состоянии серьезно оспаривать приоритет абвера в делах разведки и контрразведки. Частично это объяснялось тем, что Гитлер тогда еще не мог сбросить со счетов рейхсвер, представлявший собой важный фактор в государстве. Но только частично. Главной же причиной служило другое: абверу к началу войны удалось опередить другие секретные службы и создать хорошо функционирующий и вполне подготовленный для работы в военных условиях разведывательный аппарат. К этому времени уже четко обозначалась отличительная черта нацистской системы военного шпионажа — полное подчинение задаче обслуживания агрессивной программы правителей третьего рейха. Информация о противнике рассматривалась как одно из важнейших средств ведения войны.

Достигший к 1938 году, к моменту открытой подготовки агрессивной войны, своего наибольшего расцвета, абвер, задавшись целью прощупать стратегические возможности будущего противника, активно включился в работу по сбору данных о состоянии его вооруженных сил и оборонной промышленности. Для этого он планомерно опутывал агентурной сетью страны, на которые намеревалась напасть фашистская Германия.

В общем абвер, который из внутриполитического органа рейхсвера, каким он в первую очередь являлся до сих пор, в условиях восстановления вооруженных сил превращался в военную и поэтому в основном во внешнеполитическую разведывательную службу. Взяв на себя роль оперативного штаба по руководству деятельностью разветвленных органов военной разведки, он становился орудием самых милитаристских и реакционных сил военщины, в союзе с которой германский фашизм готовил страну и народ к захватнической войне. К такому выводу приходит большинство западных и советских авторов, исследующих историю абвера, хотя, как известно, доступный материал— документы, протоколы, оперативные сводки, служебные дневники абвера — отсутствует. Многие принимавшиеся руководством абвера решения в интересах сокрытия их преступной сути излагались в устной форме или же если и находили выражение в письменном виде, то в силу тайного характера выполняемых военной разведкой функций носили кодированный характер. В ходе отступления немецких войск и накануне окончательного поражения фашистской Германии отдельные службы абвера уничтожили почти все скопившиеся оперативные материалы. И наконец, большое количество документов было уничтожено гестапо, когда нацистский режим агонизировал, дабы они не могли быть использованы в качестве вещественных улик. Тем не менее и попавшие в поле зрения исследователей материалы позволяют составить достаточно полное представление о месте абвера в механизме агрессии и, в частности, его роли в планировании, подготовке и развязывании второй мировой войны.

… Это произошло 25 августа 1939 года. В тот день Гитлер отдал вермахту приказ: 26 августа в 4 часа 15 минут утра совершить внезапное нападение на соседнюю Польшу. Сформированный абвером особый отряд, возглавляемый лейтенантом А. Херцнером, отправился на выполнение важного задания высшего командования. Ему предстояло захватить горный проход через Бланковский перевал, имевший особое стратегическое значение: он представлял собой как бы ворота для вторжения гитлеровских войск с севера Чехословакии в южные районы Польши. Отряд должен был «снять» местную пограничную охрану, подменив ее переодетыми в польское обмундирование своими солдатами, сорвать возможную попытку поляков заминировать железнодорожный туннель и очистить участок железной дороги от искусственных заграждений.

Но случилось так, что рации, которыми был оснащен отряд, не смогли принимать сигналы в условиях сильно пересеченной и лесистой местности. В результате Херцнер не смог узнать, что дата нападения на Польшу переносится с 25 августа на 1 сентября[80].

Отряд, имевший в своем составе говоривших по-польски «фольксдойче» (то есть немцев, проживавших вне территории рейха), справился с поставленной перед ним задачей. Рано утром 26 августа лейтенант Херцнер объявил более чем двум тысячам ничего не подозревавших польских горняков, офицеров и солдат, что они взяты в плен, запер их в складских помещениях, взорвал телефонную станцию и, как ему предписывалось приказом, «без боя» захватил горный проход. Вечером того же дня отряд Херцнера отступил. Первые жертвы второй мировой войны остались лежать на перевале…

СВИДЕТЕЛЬСТВА ГЕНЕРАЛА ЛАХУЗЕНА: ПРАВДА О ГЛИВИЦЕ

Общеизвестно, что перед началом второй мировой войны произошел один эпизод немецкие граждане в польской униформе напали на немецкую радиостанцию в Глейвице (Гливице), расположенную на границе с Польшей. Нацисты хотели представить свои агрессивные действия, с помощью которых и была развязана война, в виде оборонительных мер. Этот трюк нацистской верхушки долгое время оставался в полной тайне. Впервые об этом рассказал бывший заместитель начальника абвера генерал Лахузен Международному военному трибуналу в Нюрнберге[81].

«Дело, о котором я буду давать показания, — заявил тогда Лахузен, — относится к числу наиболее таинственных, осуществленных разведкой. За несколько дней, за какое-то время до этого — мне кажется, это было в середине августа, точную дату можно установить в журнале отдела — I отдел и мой отдел, то есть II, получили указание раздобыть польские мундиры и экипировку, а также солдатские книжки и другие армейские польские вещи для акции под кодовым названием „Гиммлер“. Указание это… Канарис получил из штаба вермахта или же из отдела обороны рейха… Канарис сообщил нам, что узники концентрационных лагерей, переодетые в эту форму, должны были совершить нападение на радиостанцию в Гливице… Даже люди из СД, которые принимали в этом участие, были убраны, то есть убиты»[82].

Об операции в Гливице говорит в своих мемуарах и Вальтер Шелленберг, ссылаясь на информацию, полученную им в доверительной беседе с тогдашним сотрудником СД Мельхорном. По словам Мельхорна, в последних числах августа 1939 года его вызвал к себе шеф имперской службы безопасности Гейдрих и передал приказ Гитлера: к 1 сентября любой ценой создать конкретный повод для нападения на Польшу, благодаря которому она предстала бы в глазах всего мира инициатором агрессии. Запланировано, продолжал Мельхорн, произвести нападение на радиостанцию в Гливице. Фюрер поручил Гейдриху и Канарису взять на себя руководство этой операцией. Польская униформа уже доставлена со складов вермахта по распоряжению генерал-полковника Кейтеля[83].

На вопрос Шелленберга, откуда же думают взять поляков для планируемого «нападения», Мельхорн ответил: «Дьявольская хитрость этого замысла состояла в том, чтобы в польскую военную форму одеть немецких уголовников и заключенных концлагерей, дав им оружие польского производства и инсценировав нападение на радиостанцию. Нападавших было решено гнать на пулеметы специально установленной для этого „охраны“.

Некоторые подробности этой преступной вооруженной акции сообщил на допросе у военного следователя США и другой ее участник — уже упоминавшийся нами ответственный сотрудник службы безопасности Альфред Науйокс. Как явствует из его показаний, данных под присягой в нюрнбергской тюрьме, начальник главного имперского управления безопасности Гейдрих около 10 августа 1939 года дал ему задание инсценировать нападение на здание радиостанции в Гливице, создав видимость, что нападающими были поляки. «Для иностранной печати и для немецкой пропаганды, — сказал ему Гейдрих, — нужно практическое доказательство этих польских атак… » Науйоксу предстояло занять радиостанцию и удерживать ее столько времени, сколько потребуется для прочтения перед микрофоном заранее заготовленного в СД текста. Как планировалось, это должен был сделать знающий польский язык немец. В тексте содержалось обоснование того, что «пришла пора для битвы между поляками и немцами».

Науйокс прибыл в Гливице за две недели до событий и должен был ждать там условного сигнала начала операции. Между 25 и 31 августа он посетил начальника гестапо Мюллера, штаб-квартира которого в связи с готовившейся операцией временно располагалась недалеко от места действий, в Опале[84], и обсудил с ним детали операции, в которой должны были участвовать более десятка приговоренных к смерти уголовников, именовавшихся «консервированным товаром». Одетые в польскую униформу, они должны были быть убиты в ходе нападения и оставлены лежать на месте происшествия, с тем чтобы можно было доказать, будто они погибли во время атаки. На заключительной стадии предполагалось доставить в Гливице представителей центральной прессы. Таков был в общих чертах план провокации, санкционированной на самом высоком уровне.

Мюллер сообщил Науйоксу, что имеет указание Гейдриха выделить ему одного из уголовников. Днем 31 августа Науйокс получил зашифрованный приказ Гейдриха, согласно которому нападение на радиостанцию должно было состояться в тот же день в 20. 00. После его обращения к Мюллеру за «консервированным товаром» выделенный ему уголовник был доставлен поближе к месту действий. Хотя Науйокс не заметил на нем огнестрельных ран, все лицо его было в крови, и он находился в бессознательном состоянии, в таком виде его бросили у самого входа на радиостанцию.

Как и замышлялось, в установленное время на рассвете группа нападения заняла радиостанцию, и по аварийному радиопередатчику был передан трех-четырехминутный текст-обращение. После этого, выкрикнув несколько фраз на польском языке и произведя до десятка беспорядочных выстрелов из пистолетов, участники налета ретировались, предварительно расстреляв своих пособников, — их тела затем демонстрировались как трупы «польских военнослужащих», якобы напавших на радиостанцию. Большая пресса обыграла все это как «успешно» отраженное «вооруженное нападение» на радиостанцию в Гливице[85].

1 сентября в 10 часов утра, спустя пять часов после налета на радиостанцию, Гитлер, как и было предусмотрено, выступил в рейхстаге с речью, обращенной к немецкому народу. «Многочисленные вторжения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на пограничную радиостанцию в Гливице», начал свою речь фюрер и затем, ссылаясь на события в Гливице, обрушился с угрозами в адрес Польши и ее правительства, представив дело таким образом, будто причиной предпринятых Германией военных действий явились «недопустимые польские провокации».

Министерство иностранных дел рейха в тот же день направило всем своим дипломатическим представительствам за границей телеграмму, в которой они извещались о том, что «в целях защиты от польского нападения германские подразделения начали сегодня на рассвете операцию против Польши. Эту операцию в настоящее время не следует характеризовать как войну, но лишь как стычки, спровоцированные польскими атаками»[86]. Через два дня послы Англии и Франции передали Германии от имени своих правительств ультиматум. Но это уже не могло остановить Гитлера, поставившего своей целью во что бы то ни стало вывести Германию к границам Советского Союза, овладеть «барьером, разделявшим Россию и рейх». Ведь, согласно замыслам нацистов, территории Польши предстояло стать основным плацдармом, с которого должно было начаться вторжение в СССР. Но сделать это было невозможно без завоевания Польши и договоренности с Западом. Захват Польши гитлеровская Германия готовила еще с 1936 года. Но конкретная разработка и принятие стратегического плана вооруженной агрессии, именуемого «Вайс», относятся, согласно данным абвера, к апрелю 1939 года; его основой должны были явиться внезапность и быстрота действий, а также сосредоточение подавляющих сил на решающих направлениях. Вся подготовка к нападению на Польшу осуществлялась в строжайшей тайне. Войска скрытно под предлогом проведения учений и маневров перебрасывались в Силезию и Померанию, со стороны которых должны были наноситься два мощных удара. К концу августа войска, насчитывавшие более 57 дивизий, почти 2, 5 тысячи танков и 2 тысячи самолетов, были готовы для внезапного вторжения. Они ждали лишь команды.

3 сентября с Ангальтского вокзала в Берлине в направлении польской границы отошли три специальных состава. Это были поезда со штабами родов войск вермахта, а также штабами Геринга и Гиммлера. В поезде рейхсфюрера СС Гиммлера находился Шелленберг, только что назначенный начальником отдела контрразведки гестапо в недавно созданном главном имперском управлении безопасности.

Следует отметить, что в результате длительной и планомерной работы абвера и других служб «тотального шпионажа» немецкое командование к моменту нападения на Польшу располагало достаточно полными данными об организации ее вооруженных сил, знало многое из того, что касалось планов их стратегического развертывания на случай войны, количества дивизий, их вооружения и оснащения боевой техникой. Накопленные сведения со всей очевидностью свидетельствовали о том — к такому выводу пришли нацисты, — что польская армия не подготовлена к войне. И по численности, и тем более по количеству вооружения и боевой техники она значительно уступала немецко-фашистской армии.

Подрывные действия нацистов не ограничивались лишь поставленным с большим размахом военным шпионажем. Набор приемов и средств, использованных для того, чтобы заблаговременно дезорганизовать тыл будущего противника, парализовать его сопротивление, был значительно шире.

Прежде всего подняла голову «пятая колонна», которая, согласно установке Гитлера, должна была подготовительными мероприятиями психологически разложить, деморализовать и привести в состояние готовности капитулировать. «Необходимо, — говорил Гитлер, — опираясь на агентуру внутри страны, вызывать замешательство, внушать неуверенность и сеять панику с помощью беспощадного террора и путем полного отказа от всякой гуманности»[87].

Известно, что с весны 1939 года абвер и СД активно занялись подстрекательством «народных восстаний» в Галиции и некоторых других украинских районах, находившихся под контролем Польши. Имелось в виду заложить базу «западноукраинской государственности» с прицелом на последующий аншлюс Советской Украины. Уже после нападения на Польшу Кана-рис получил приказ устроить под видом «восстания» в украинских и белорусских районах массовую резню среди проживавших там поляков и евреев, а затем приступить к формированию «независимого» украинского образования[88]. Подписанный Гитлером 11 апреля 1939 года план «Вайс» предусматривал, что по завершении разгрома Польши Германия поставит под свой контроль Литву и Латвию.

Уже на примере польских, как и предшествовавших им австрийских и чехословацких, событий легко было убедиться в зловещей роли абвера и других секретных служб, представлявших собой неотъемлемую часть структуры гитлеровского государственного аппарата. Это, собственно, признавали и сами нацисты — организаторы «тайной войны». «Не думаю, чтобы бри-ганская разведка когда-либо играла столь же важную роль, как немецкая, в качестве инструмента претворения в жизнь политического курса руководства страны, — с полным знанием дела писал Вильгельм Хеттль, австрийский профессиональный разведчик, поступивший в 1938 году в СД и работавший впоследствии под началом Шелленберга. — В некоторых случаях наша секретная служба специально подстраивала те или иные инциденты или ускоряла надвигающиеся события, если это отвечало интересам творцов политики».

ЛЮДИ ИЗ «ЛИСЬЕЙ НОРЫ»

Преступные захватнические цели завоевания гегемонии в Европе и мире, на достижение которых была направлена деятельность военной разведки и контрразведки вермахта, естественно, не могли не наложить отпечаток на внутреннюю организацию абвера — его структуру. Сложившиеся при создании абвера еще в период существования рейхсвера три структурные группы, занятые преимущественно борьбой со шпионажем (вопрос о добывании информации из-за границы играл тогда по сравнению с этой задачей относительно небольшую роль), были еще в мирное время сильно укреплены и преобразованы сначала в отделы, а затем — в 1938 году — в мощное управление при штабе верховного командования вооруженных сил. Это давало возможность его руководителям обращаться с просьбами, пожеланиями, инициативами, требованиями и предложениями непосредственно к штабу верховного главного командования, а через него — к самому Гитлеру как верховному главнокомандующему.

Эта мера отражала стремление нацистов придать деятельности абвера более широкий размах, поставить военный шпионаж на глубокую основу, полностью подчинить его экспансионистским планам. В период ремилитаризации вермахта для развертывания шпионской деятельности не существовало ни финансовых, ни кадровых ограничений[89]. Забегая несколько вперед, укажем, что в ходе войны, по мере оккупации немецко-фашистскими войсками различных стран, где создавались представительства абвера, аппарат его непрерывно разрастался.

Что же касается организационной структуры абвера, особенно его центрального аппарата, который, как уже отмечалось, выполнял функции оперативного штаба по руководству деятельностью военной разведки, то она окончательно оформилась к осени 1939 года, спустя полтора месяца после начала второй мировой войны, и с небольшими изменениями сохранялась вплоть до 1944 года.

Управление разведки и контрразведки вермахта объединяло в себе три отдела. Ведущая роль среди них принадлежала отделу абвер I (служба осведомления, или активная разведка), в обязанность которого входили сбор, оценка и распространение добываемых абвером сведений военного характера. Главным ее потребителем выступало верховное командование вермахта, нуждавшееся в полной и достоверной информации о будущем противнике в связи с вынашивавшимися нацистскими главарями планами подготовки и развязывания агрессии. В предвоенные годы абвер получал задания, как правило, от генеральных штабов, а порой также от штаба оперативного руководства вермахта. Но подавляющая часть заданий исходила от отдела «Иностранные армии» генерального штаба сухопутных войск. (Во время войны роль основного заказчика и потребителя разведывательной информации полностью перешла к штабу оперативного руководства.)

В середине 30-х годов, на начальной стадии формирования вермахта, главный интерес абвера, как свидетельствуют архивные материалы тех лет, был сосредоточен на изучении сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил армий таких стран, как Чехословакия, Польша, Франция, Англия, Советский Союз, а также Испания (в связи с гражданской войной). Конкретно в отношении этих стран абвер интересовали, во-первых, организация, численность и вооружение сухопутных войск, принципы их боевого использования, мобилизационные планы, командный состав; во-вторых, состояние военно-воздушных сил, предполагаемая тактика их использования в боевых условиях, новейшие достижения в области авиационной техники; в-третьих, боеспособность военно-морских сил, перспективы их развития, планы использования в случае войны; политико-моральное состояние войск и, наконец, потенциальные возможности развертывания оборонных отраслей промышленности, производства оружия и новых видов военной техники. Причем абвер I охотился не только за военными и военно-промышленными секретами, его интересы простирались шире и затрагивали также политическую, экономическую и дипломатическую сферы. Разумеется, четко определить, что должен делать абвер, а что — служба безопасности, было невозможно. Граница здесь очень расплывчата, поскольку обе ветви нацистской разведки стремились к сбору информации, освещающей все стороны общественной жизни разведываемых стран. По этой причине, как будет видно из дальнейшего изложения, абвер очень скоро пришел за границей в столкновение с внешнеполитической разведкой СД. Остроту конфликта не следует, однако, преувеличивать, она лишена глубокого значения, поскольку соперники рьяно защищали интересы одного и того же режима, верно служили ему и, можно со всей определенностью утверждать, оставляли себе достаточное поле для самого тесного сотрудничества[90].

Для выполнения возложенных на него задач абвер I создавал за рубежом легальные резидентуры и насаждал нелегальные агентурные группы (вступление в действие части которых было рассчитано на начало войны), развертывал шпионскую сеть с собственной радио— и курьерской связью, «почтовыми ящиками» и тайниками. Одновременно абвер I привлекался к планированию на базе добываемой им разведывательной информации диверсионных операций крупного масштаба, определению объектов воздушного наступления первостепенной важности. Но главной его задачей оставалось агентурное проникновение в вооруженные силы будущего противника.

Подразделения абвера I строились по географическому и отраслевому принципам. Он состоял из семи групп (подотделов) и пяти подгрупп, которые, в свою очередь, подразделялись на рефераты. Группа IX занималась сбором разведывательных сведений о сухопутных войсках иностранных армий (одна из ее подгрупп — «Ост» была нацелена на ведение разведки против Красной Армии); группа IM о военноморских силах; группа I L — о военно-воздушных силах; группа IBI — об экономическом положении почти всех стран мира (прежде всего выяснялись запасы стратегического сырья, виды продукции, выпускаемой для военных нужд, ресурсы оборонной промышленности); наконец, группа I ILB — о техническом оснащении и вооружении авиации.

Кроме того, имелись две вспомогательные группы: в обязанности одной из них входило изготовление фальшивых документов для агентов абвера, выводимых за кордон, а другая несла ответственность за организацию связи с ними как с помощью радиопередатчиков, так и путем использования разрабатываемых ею средств тайнописи[91]; в ее распоряжение была предоставлена мощная приемопередающая радиостанция, находившаяся близ Берлина.

По оценке Канариса, абвер I являлся одной из совершенных разведывательных организаций того времени, работавшей наиболее результативно и надежно. Отдел располагал высококомпетентными в своем деле кадрами профессионалов, благодаря чему ему практически удавалось сводить опасность провалов его агентов, разбросанных по всему миру, к минимуму. Но так считали лишь сами абверовцы.

Для связи с имперским министерством иностранных дел при отделе абвер I находился постоянно референт в ранге советника, который являлся непременным участником всех совещаний, проводимых начальником управления разведки и контрразведки вермахта. Это позволяло, с одной стороны, своевременно довести до сведения руководителей МИД те или иные предложения, затрагивающие его интересы, а с другой — немедленно вмешаться, если вдруг выяснялось, что какие-либо намечаемые абвером меры способны нанести ущерб внешнеполитическим делам. Референт обычно содействовал абверу в получении его сотрудниками дипломатических должностей в какой-либо нейтральной стране[92].

Отдел абвер II (диверсии и «психологическая война»), созданный Канарисом в середине 30-х годов, вскоре после его прихода в военную разведку, состоял из пяти групп (подотделов), подразделявшихся на 15 самостоятельных рефератов. Основная его задача состояла в уничтожении на территории будущего противника важнейших сырьевых и промышленных объектов, железнодорожных сооружений, организации террористических актов, нагнетании атмосферы нестабильности, инспирировании путчей. В обязанность абвера II вменялось также сколачивание «пятой колонны», основное предназначение которой состояло в том, чтобы «изнутри политически разложить» будущие жертвы агрессии. Для этого они стремились воздействовать в угоду третьему рейху на умы людей собственной страны, обострить социальные, политические, экономические, расовые и религиозные противоречия, содействовать распространению убеждений, которые вносили бы раздор, подрывали веру нации в свои силы, рождали смутное ощущение того, что обновление общества может принести лишь национал-социалистская Германия.

Чтобы как-то замаскировать подготавливаемые ими открытые вооруженные вторжения, нацисты старались придать своему военному вмешательству видимость внутригосударственной борьбы, привлекая для этого местные реакционные силы. Сохранились документы, приоткрывающие завесу над тем, как Канарис при докладе Гитлеру предлагал осуществить поставленную перед абвером II задачу разложить вооруженные силы Чехословакии с помощью партии судетских немцев для внутренней борьбы с чехословацким правительством. Расчет строился на том, что эта борьба примет такие формы, при которых Гитлер мог бы объявить, что само чехословацкое правительство провоцирует Германию на вмешательство для защиты своих граждан. Известно также, что в соответствии со строго конфиденциальным поручением Гитлера абвер II прорабатывал вопрос о возможности организации убийства в Праге немецкого посла, что должно было служить оправданием вооруженного нападения фашистской Германии на Чехословакию. Одновременно абвер занимался созданием в Судетской области платной агентурной сети из местных жителей, которая путем осуществления на территории области серии диверсионных актов должна была содействовать нацистскому вторжению.

Деятельность «пятой колонны» подразделялась обычно на два этапа: мирный и военный. В условиях мирного времени она была нацелена главным образом на развертывание по всем возможным каналам соответствующей пропаганды, которая по своему содержанию и направленности не всегда носила явно пронемецкий или откровенно пронацистский характер. Ведение пропаганды сочеталось со сбором самой подробной информации о всей жизни стран, которым предстояло стать жертвами агрессии, о состоянии их экономики, обороноспособности, морального духа народа. При содействии «пятой колонны» велась систематическая слежка за их видными государственными и политическими деятелями, решалась задача склонения последних на сторону нацистов путем подкупа и открытого шантажа, а главное — обеспечивалась подготовка намеченной жертвы к «чрезвычайным обстоятельствам» — германской агрессии «изнутри», вплоть до формирования и тренировки специальных вооруженных отрядов. С помощью этих отрядов должен был наноситься первый удар: захват в тылу противника важных сооружений и пунктов с целью их уничтожения или сохранения до подхода частей немецкой армии.

В условиях военного времени деятельность «пятой колонны» развивалась особенно бурно. Так было, в частности, в Польше, Норвегии, Голландии и некоторых других странах — объектах гитлеровской агрессии[93]. Конкретно она выражалась в засылке в эти страны «решительных людей» из самой Германии, проникавших туда под видом туристов, коммерсантов, деятелей культуры и стремившихся на какое-то время осесть там, перейдя на нелегальное положение. Эти поди были призваны в нужный момент взять на себя руководство сформированными и подготовленными вооруженными отрядами из национальных меньшинств и местных немцев. Вооруженные отряды использовались для захвата правительственных и стратегических объектов, оказания поддержки засылаемым в страну агентам-парашютистам, внесения замешательства в ряды армии и мирного населения, наконец, распространения ложных приказов и всякого рода провокационных сообщений. Все это преследовало цель поддержать наступление немецко-фашистских войск, дезорганизовать тылы жертв агрессии.

Небезынтересно в этой связи бросить взгляд в прошлое: коснуться самих истоков «психологической войны». Первая мировая война наглядно высветила роль в войне изощренной пропаганды. В те годы пропагандистские акции противников Германии были направлены на то, чтобы сломить волю к сопротивлению и ослабить боевой дух немецких солдат и гражданского населения. В арсенале средств «психологической войны» уже тогда были, в частности, такие методы (применявшиеся, например, по отношению к Австро-Венгрии), как использование национального антагонизма, организация саботажа с помощью недовольных политических сил или оппозиционных элементов. Тщательно изучив этот опыт и взяв на вооружение то, что им казалось наиболее привлекательным в нем, нацисты решили создать нечто подобное, но по возможности более внушительное и эффективное. Поскольку Гитлер сам пришел к власти при помощи целенаправленной кампании беззастенчивой лжи, он, как отмечают западные исследователи, своевременно оценил значение именно такого рода средств борьбы и поэтому всячески поощрял их применение. Главной чертой пропагандистской тактики нацистов была неприкрытая наглость. В организационном плане начало было положено учреждением для всех видов вооруженных сил отдела «Вермахт-пропаганда», за абвером II оставались фабрикация и распространение соответствующих материалов, направленных на подрыв боевого духа в войсках противника и связанных с ведением фашистской пропаганды среди населения оккупированных областей.

Исходя из дел по шпионажу, раскрытых в тот период, можно судить, что в распоряжении абвера II было несколько «учебных центров», где будущие диверсанты и террористы, в том числе подготавливаемые для засылки в Советский Союз, проходили специальную подготовку и соответствующую тренировку. Один из этих центров располагался в малоизвестном отдаленном городке Химзее, другой — в Тегеле, под Берлином, третий — в Квинцзее, близ Бранденбурга. В Тегеле обучали способам поджога и другим видам подрывного дела тех, кто должен был совершать диверсионные акты преимущественно на восточных территориях. Здесь имелись хорошо технически оснащенные лаборатории по разработке и изготовлению индивидуальных средств диверсии, которыми абвер II снабжал своих агентов, засылаемых в тылы противника[94]. Для работы в лабораториях привлекались крупные специалисты по взрывчатым веществам и диверсионным установкам. В складских помещениях имелся значительный запас пищевых концентратов, а также канистр из-под горючего, чемоданов, термосов и тому подобных предметов, в которых специально оборудовались потайные отделения («двойное дно»), где можно было бы скрытно хранить, например, зажигательные средства, запальные шнуры для взрывных устройств замедленного действия и другие средства диверсионной техники.

В Квинцзее дислоцировался тщательно замаскированный среди лесов и озер «Учебный центр» Квенцтуг, где проходили обучение диверсанты-террористы «широкого профиля», подготавливаемые для заброски в СССР. На территории центра на специально оборудованных макетах мостов, а также проложенных здесь участках железнодорожного полотна демонстрировались способы их разрушения; в некотором отдалении от них располагался аэродром с принадлежащими центру учебными самолетами.

Подготовка агентов проводилась в условиях, максимально приближенных к их будущим действиям. «Опытное иоле» в Квинцзее вполне отвечало требованиям самой современной по тому времени системы отработки приемов и техники совершения диверсий. Это дело было настолько усовершенствовано, что Канарис перед нападением фашистской Германии на СССР строго обязал каждого офицера абвера пройти курс обучения в этом пункте.

Уже тот факт, что в структуре абвера II еще перед войной было образовано специальное подразделение — подотдел «2-А» с единственной целью обеспечить координацию диверсионной работы против Советского Союза, как нельзя лучше доказывает, какое место в планах ведомства шпионажа и диверсии гитлеровского вермахта отводилось нашей стране. Ход подготовки агентов-диверсантов находился под неусыпным контролем самых высоких государственных органов[95] '.

Согласно директивам верховного главнокомандования вермахта, абвер II должен был еще до начала войны против СССР широко развернуть операции по засылке на советскую территорию диверсионных групп и диверсантов-одиночек. В их задачу входило разрушение линий связи, организация взрывов мостов и железнодорожного полотна на основных коммуникациях советских войск, вывод из строя военных и промышленных объектов, захват в тылу Красной Армии мостов и переправ, которые диверсионные группы при необходимости должны были удерживать до подхода передовых частей вермахта.

Что касается структуры и функций отдела абвер III (контрразведка), то они отражали два основных направления его деятельности: пресечение попыток проникновения агентуры иностранных разведок в войска и на стратегические объекты Германии и предупреждение возможности разглашения военной и государственной тайны. Ему надлежало особенно оберегать секреты вермахта, связанные со стратегическим планированием в центральных инстанциях, транспортировкой войск, вооружением и продовольствием, знание которых могло бы позволить противнику разгадать намерения нацистской верхушки, сделать заключение об интенсивном развертывании ею подготовки к войне.

Это предполагало деятельное участие абвера III в разработке на государственном уровне различного рода инструкций, связанных с поддержанием режимности в войсках, на военных заводах и транспорте. Для защиты вооруженных сил и стратегических объектов от проникновения в них агентуры иностранных разведок, а также обеспечения охраны государственной тайны, документов особой важности и лиц, допущенных к сугубо важным военным секретам, отделу было предоставлено право иметь институт своих уполномоченных и сеть доверенных лиц в каждом военном округе, штабах, арсеналах, на военных заводах, железнодорожном транспорте, в почтово-телеграфных учреждениях и т. д.[96]

Отдел абвер III делился на три группы, наиболее важной из которых считалась группа, непосредственно занимавшаяся контршпионажем. Если двум другим группам было предписано категорически избегать контактов с разведывательными службами противника и сворачивать свои мероприятия в случаях, когда они вдруг в силу каких-либо обстоятельств оказывались в соприкосновении с ними, то группе контршпионажа, наоборот, вменялось в обязанность завязывание и всемерное развитие таких контактов. Этот вид деятельности, осуществлявшийся обычно наиболее квалифицированными сотрудниками абвера, рассматривался как самое эффективное средство выявления вражеской агентуры на территории Германии и оккупированных ею стран.

В качестве органа, призванного отразить шпионаж враждебных государств и обеспечить безопасность собственных вооруженных сил и военных объектов, абвер III держал под своим контролем всю систему почтово-телеграфной связи страны. Ему была придана служба радиоперехвата, которую он использовал для обнаружения путем оперативной пеленгации местонахождения выходящих в эфир агентурных коротковолновых передатчиков разведки противника[97]. В составе абвера III имелось специальное контрразведывательное подразделение, носившее условное название «домашняя капелла», призванное вести наблюдение за сотрудниками управления разведки и контрразведки вермахта и ответственное за проведение экспертизы по делам изменников родины, связанным с разглашением военной и государственной тайны.

Вторая цель, которую абвер III не только ни на минуту не терял из виду, но и ради осуществления которой от года к году наращивал активность, — «усиленный контршпионаж» (как это именовалось в инструкциях вермахта). Данное направление работы было связано со сбором и систематизацией разведывательных сведений об организации, кадрах, формах и методах секретных служб иностранных государств, их планах вообще и антигерманских в частности. Наличие такого рода сведений должно было способствовать своевременному выявлению и обезвреживанию вражеской агентуры, стремившейся проникнуть в вермахт, на военные, военно-промышленные и другие объекты стратегического значения.

Большое внимание абвер III уделял внедрению своих людей в разведывательные центры противника с целью раскрытия их намерений, перехвата каналов связи с агентурой на территории Германии и оккупированных ею стран, продвижения в иностранные разведки дезинформации, рассчитанной на введение их в заблуждение относительно агрессивных замыслов военно-политического руководства третьего рейха. Очевидно, этим объяснялось то обстоятельство, что на отдел абвер III были возложены подготовка и контроль за использованием вымышленной или подлинной, но не имеющей большой ценности информации, которой абвер снабжал своих агентов, внедренных или внедряемых в разведывательную сеть противника. Кроме того, он принимал активное участие в создании «мощной защитной сети контрразведки» в пограничных с Советским Союзом государствах Румынии, Венгрии, Польше и Финляндии. В отдел стекалась информация об инакомыслящих офицерах и солдатах вермахта. Таким образом, круг задач, решаемых абвером III, особенно его непосредственная причастность к осуществлению карательных функций в захваченных Германией странах, сам по себе предполагал его тесное сотрудничество с СД и гестапо.

Отдел абвер III имел разветвленную структуру: он состоял из десяти групп (подотделов), дробившихся, в свою очередь, на множество подгрупп и рефератов по направлениям работы. Разграничение функций внутри абвера между его основными отделами, а также порядок их взаимодействия с другими службами «тотального шпионажа» были определены самим Гитлером.

Помимо трех основных отделов с их многочисленными ответвлениями в состав центрального аппарата абвера входили также «Центральное бюро» и «Иностранная секция», игравшие важную вспомогательную роль в обеспечении оперативной деятельности управления военной разведки. «Центральное бюро» занималось изучением экономики, внешней и внутренней политики иностранных государств на основе материалов, поступавших от германских военных, военно-воздушных и военно-морских атташе за границей, для которых бюро служило высшей инстанцией[98]. Придавая решающее значение тайным операциям, абвер в то же время для выявления военно-экономического потенциала будущего противника не упускал из виду его периодическую печать, сообщения радио и открытую литературу. «Центральное бюро» являлось в системе военной разведки вермахта тем органом, который, располагая ядром квалифицированных специалистов разного профиля, в процессе изучения общедоступных печатных изданий зарубежных стран извлекал из них сведения, позволяющие сделать важные выводы о стратегических возможностях противника и уязвимых местах его военной экономики.

Импульсом к активизации работы абвера над открытыми иностранными источниками послужил следующий любопытный случай, по праву считающийся классическим в мировой разведывательной практике. Немецкий журналист и военный эксперт Бертольд Якоб, эмигрировавший в Англию в начале 30-х годов, много писал о гитлеровской армии, перевооружение которой тогда только начиналось. Он выпустил в Лондоне книгу, в которой подробно рассказал об организации немецких вооруженных сил, охарактеризовал ее высшее военное руководство, ведущих работников генерального штаба и 168 генералов. Гитлер поручил полковнику Николаи, которого считал крупнейшим в мире авторитетом в области военного шпионажа, расследовать, из каких источников автор получил такую важную информацию, и установить имена его сообщников.

Агенту немецкой секретной службы Ваземану предложили заманить Якоба в ловушку. Выдавая себя за эмигрировавшего из фашистской Германии в Швейцарию издателя, Ваземан открыл в Базеле, недалеко от немецкой границы, книжный магазин. Затем он связался с Якобом и пригласил его посетить Швейцарию для обсуждения издательских дел. Тот приглашение принял и приехал в Базель. Во время завтрака Ваземан всыпал в бокал гостя изрядную порцию снотворного. Ничего не подозревавший журналист выпил вино и тут же заснул. Ваземан попросил официанта помочь сопроводить своего «опьяневшего» друга в ожидавший их автомобиль. Так Якоб снова оказался в Германии.

Его доставили в Берлин и отвели в кабинет, где он предстал перед самим Николаи. «Все, что опубликовано в моей книге, — заявил Якоб на допросе, — я почерпнул из газет. Основание для утверждения, что генерал-майор Гаазе командует 17-й дивизией, расположенной в Нюрнберге, я извлек из сообщения, помещенного в местной газете. В нем говорилось, что на похоронах присутствовал генерал Гаазе, командовавший 17-й дивизией. В ульмской газете, — продолжал Якоб, — среди светских новостей я нашел данные о свадьбе дочери полковника Вирова с неким Штеммерманом. В заметке упоминалось, что Виров командует 306-м полком 25-й дивизии. Майор Штеммерман был назван офицером службы связи этой дивизии. В газете сообщалось, что он приехал из Штутгарта, где расквартирована его дивизия… » На этом допрос практически кончился. Николаи не оставалось ничего другого, как доложить Гитлеру, что все сведения о вермахте взяты Якобом из немецких газет. Последовало указание воспользоваться этим опытом.

Но этим не ограничивались функции «Центрального бюро». Оно, кроме того, выступало в роли посредника по разведывательной линии между верховным командованием вермахта и имперским министерством иностранных дел, а также органами внешних сношений армий союзных и дружественных государств, непосредственно осуществляло контакт с иностранными военными атташе, аккредитованными в Берлине.

Завершал схему структурного построения абвера другой его компонент — «Центральная секция» административный механизм, непосредственно не связанный с выполнением разведывательных функций и не имевший собственной заграничной периферии; он ведал чисто организационными, кадровыми и финансовыми вопросами. Важным структурным звеном этой секции являлась центральная картотека, насчитывавшая около 40 тысяч секретных карточек с данными, относящимися по времени к концу первой мировой войны (в них отражались сведения о лицах и учреждениях, которые хотя бы однажды были причастны, пусть даже отдаленно, к случаям шпионажа). Дополнением к ней служила центральная картотека доверенных лиц и агентуры, содержавшая в единственном экземпляре их биографические сведения, псевдонимы и подлинные имена, перечень подразделений абвера, за которыми они числились. Поскольку сведения эти относились к разряду совершенно секретных, доступ к ним был строго ограничен. На обязанности «Центральной секции» лежала также охрана зданий вермахта, и в том числе абвера.

Как на территории самой Германии, так и за ее пределами абвер имел свою периферию в лице 33 местных органов — полевых разведпунктов и подпунктов, называвшихся «абверштелле». Они существовали при каждом из 21 военного округа, при каждой группе армий и военно-морской базе. В административном отношении они подчинялись местному военному руководству и должны были снабжать штабы разведывательной информацией.

В годы войны абверштелле были созданы в странах-сателлитах Германии, а также на оккупированной территории при командующих немецкими войсками тыловых округов. Они должны были выявлять агентуру противника и лиц, враждебно относящихся к гитлеровской Германии, готовить шпионов и диверсантов для фронтовых команд абвера, вести борьбу с антифашистским и партизанским движением. Конкретное содержание деятельности каждого из них определялось одним из следующих направлений: разведка, саботаж, контрразведка. В ходе военных действий нолевые разведпункты и подпункты перемещались на оккупированную территорию. В среднем каждый абверштелле вместе с его ответвлениями в лице пунктов, подпунктов и передовых пунктов насчитывал около 150 сотрудников (их штатная численность колебалась от трех человек, например, в Шербургс, до 382 — в Париже).

Руководство агентурной сетью, действовавшей на территории противника, за редким исключением, когда решение этой задачи брал на себя непосредственно центральный аппарат абвера, оставалось за разведпунктами. Запросы на разведывательную информацию, поступавшую от различных имперских ведомств, доводил до них абвер I, куда затем и поступала эта информация для оценки и анализа; он же устанавливал очередность и сроки исполнения данных запросов, а также санкционировал предлагаемые разведпунктами способы связи с агентами, оказывал консультативную помощь абверштелле в случаях, когда над тем или иным агентом нависала угроза провала.

Как правило, объектом работы абверштелле являлись сопредельные страны: дрезденского — Чехословакия, бреслауского — Польша, штутгартского и висбаденского — Франция[99]. Наиболее многочисленным был гамбургский абверштелле, действовавший против Англии, Соединенных Штатов и Южной Америки, центр деятельности которого находился перед войной во Франции и за океаном. Кенигсбергский абверштелле с его тремя вспомогательными отделениями являлся крупным центром Германского военного шпионажа против Советского Союза[100] ; он вел также разведывательную работу в Польше, Литве, Латвии и Эстонии. Этот орган состоял из трех отделов: разведывательного, диверсионного и контрразведывательного, в свою очередь, делившихся на рефераты. В сборе информации об СССР он использовал участников националистических организаций, местные полицейские и разведывательные службы, немецких переселенцев из Прибалтики. В состав переселенческих комиссий в Литве, Латвии и Эстонии были включены сотрудники «Абверштелле Кенигсберг», имевшие своей задачей создание нелегальных разведывательных резидентур абвера на случай войны. Офицеры абвера проводили массовый опрос прибывающих в Восточную Пруссию переселенцев и лиц, бежавших туда из Прибалтики при установлении в Латвии, Литве и Эстонии в 1940 году Советской власти. Кроме перечисленных пунктов представительства абвера имелись также в Берлине, Мюнхене, Мюнстере, Вене. При этом берлинский абверштелле строил свою работу без привязки к определенному региону, мюнхенский занимался Балканами, венский Средним Востоком; на мюнстерское представительство была замкнута агентурная сеть, действовавшая на территории Испании.

Такая дробная система организации агентурной работы, но мнению западных специалистов, имела то преимущество, что проникновение секретных служб противника в разведывательную сеть какого-либо одного пункта или подпункта не давало выхода на всю организацию, то есть в случае провала — ареста какого-либо агента — под ударом в худшем случае оказывалась всего лишь небольшая изолированная группа. Словом, судя по всему, была отдана дань прошлому контрразведывательному опыту абвера, когда борьба с проникновением в вооруженные силы и на военные объекты агентуры иностранных разведок составляла его главную задачу. Подобная предосторожность объяснялась не в последнюю очередь и возраставшей активностью разведывательных служб союзников. Американский исследователь Д. Персико в работе «Рейх, пронзенный насквозь», отмечает, что Соединенные Штаты, не располагавшие в начале войны достаточно сильным аппаратом для агентурного проникновения в фашистскую Германию, на последующих этапах под руководством английских наставников заметно усилили темп и увеличили размах своих шпионских операций по мере того, как их секретная служба превращалась в силу, «которая по своим возможностям могла потягаться с разведкой любой другой страны»[101].

В нейтральных странах и странах-сателлитах Германии представительства абвера — его резидентуры именовались «Военными организациями», которые служили базой для проведения разведывательных операций против явных и потенциальных противников. «Военные организации» в этих странах существовали нелегально. Одна из первых была создана Канарисом в Испании еще в феврале 1937 года (вскоре она переросла в полнокровную службу абвера в этой стране и имела в своем составе около 30 кадровых разведчиков). В 1938 году представительства абвера возникли в Китае и Голландии. Большая же их часть была создана во время войны. К маю 1942 года наряду с Испанией, Китаем и Голландией они функционировали в Португалии, Швейцарии, Бельгии, Финляндии, Швеции, Румынии, Венгрии, Болгарии, Марокко, Турции, Иране, Афганистане.

Офицеры абвера, стоящие во главе «Военных организаций», чаще всего занимали в германских дипломатических представительствах должность помощников военных атташе. В зависимых от Германии странах «Военные организации» существовали с ведома и согласия местных правительств и пользовались всемерной поддержкой их разведывательных служб. Так, в частности, обстояло дело в Болгарии, Румынии, Испании.

Организационное построение «Военных организаций» соответствовало структуре центрального аппарата абвера и его разведпунктов. И поскольку им отводилась особая роль, они находились в непосредственном подчинении Канариса и Пикенброка.

Многие разведпункты и подпункты имели своих постоянных представителей в резидентурах абвера, другие действовали самостоятельно, используя собственные каналы связи с Берлином. Согласно договоренности Канариса с руководством имперского министерства иностранных дел, сотрудникам абвера, находящимся в составе резидентур, предоставлялись официальные должности в посольстве или консульстве, что гарантировало им дипломатическую неприкосновенность[102].

Факты, подтвержденные во многих послевоенных документальных источниках и мемуарах, указывают на то, что в начале войны у абвера практически не возникало проблем, связанных с функционированием резидентур в нейтральных странах и странах-сателлитах. Пользуясь всемерной поддержкой местных властей, вынужденных считаться с диктатом и всесилием правителей фашистской Германии, резидентуры абвера действовали, по существу, открыто. 20 декабря 1941 года, через две недели после Пёрл-Харбора и спустя девять дней после объявления Германией войны Соединенным Штатам, Пикенброк направил в имперское министерство иностранных дел письмо, в котором говорилось: «Вступление США в войну еще больше сужает базу разведывательной службы вермахта. В связи с этим необходимо усилить сбор секретной информации в странах, остающихся нейтральными (Португалия, Испания, Швеция, Швейцария, Турция), для чего потребуется значительно увеличить в них персонал абвера. Руководство абвера считает нужным обратить внимание на сложившуюся обстановку и зарезервировать за собой право возбуждать в необходимых случаях ходатайство о включении работников разведки в германские дипломатические миссии в этих странах»[103].

Письмо аналогичного содержания, составленное Канарисом, было направлено Риббентропу и Кейтелю, после чего двери миссий широко распахнулись перед лжедипломатами. Периферия абвера росла с необычайной быстротой. Только в одном Мадриде находилось 87 нацистских военных разведчиков, и все они пользовались дипломатическим прикрытием. Увеличение численности разведчиков в этом и других регионах коснулось и главного имперского управления безопасности: в том же Мадриде их было 315, что почти вдвое превышало численность персонала немецкого посольства[104].

Постепенно трудности получения дипломатических должностей для прикрытия сотрудников абвера привели к тому, что значительная часть их, кроме тех, кто был задействован в важных разведывательных операциях, лишалась права иммунитета и, следовательно, в случае обнаружения причастности к разведке могла быть выслана из страны пребывания. В конечном счете это сильно осложнило работу абвера на территории нейтральных государств[105].

Приведенный перечень структурных подразделений абвера не исчерпывает всего комплекса организаций нацистской военной разведки. Известно, что с началом войны против Польши в зоне боевых действий создавались специальные подразделения, занимавшиеся заброской и руководством агентами непосредственно в прифронтовой полосе. В их обязанность входили также захват документов командования войск противника, а также производство допросов военнопленных с целью получения разведывательных данных. На советско-германском фронте эти подразделения вели главным образом агентурную работу. Согласно порядку, установленному Канарисом, органы абвера, обслуживавшие группы армий и полевые армии, обязаны были располагать разведывательной сетью в составе минимум 25 агентов, часть которых должна была действовать в радиусе до 30 километров за линией фронта[106], другая часть, к которой относились в основном агенты из числа поляков, русских, украинцев, — в глубоком тылу. Одетые в форму солдат и офицеров Красной Армии, они на захваченных автомашинах, оборудованных радиосвязью, направлялись в армейские и фронтовые тылы со шпионско-диверсионными заданиями.

После ряда реорганизаций, которым в ходе войны был подвергнут абвер, структура его периферийных подразделений претерпела некоторые изменения в сторону ее расширения. В частности, каждой группе армий придали управление разведки и контрразведки, на которое возложили организацию разведывательной работы в тылу противника, причем шпионско-диверсионные группы обычно десантировались с парашютами и добывали информацию в интересах командования группы армий. Разведывательно-диверсионные подразделения, обозначаемые цифрами 1, 2 и 3, что соответствовало I, II и III отделам абвера, имелись также в армии.

Официальная статистика численности на то время сотрудников, занятых на службе непосредственно в управлении разведки и контрразведки вермахта, отсутствует. По некоторым оценкам, к началу второй мировой войны в нем, не считая периферийных подразделений, было занято более 2 тысяч офицеров[107]. Забегая вперед, укажем, что три основных отдела центрального аппарата, вобравшего в себя наиболее опытные кадры немецкой военной разведки, к марту 1943 года имели в своем составе: 1 —й отдел 63 сотрудника, 2-й — 34 сотрудника и 3-й отдел — 43 сотрудника.

«ДОМАШНЕЕ ВОЙСКО КАНАРИСА»

В числе других мер, предложенных Канарисом и Лахузеном и одобренных генерал-фельдмаршалом Кейтелем, предполагалась также всемерная активизация действий «Учебного полка особого назначения „Бран-денбург-800“.

В отличие от многих секретных служб мира управление разведки и контрразведки вермахта располагало собственными воинскими подразделениями, используемыми для проведения диверсионных и карательных операций. Этой цели и служил полк «Бранденбург-800», сформированный в августе 1940 года на базе «батальона Баулера», который в абвере называли «домашним войском Канариса». (Предшественницей «батальона Баулера» была «Учебная строительная рога № 800», сформированная с разрешения Гитлера 15 октября 1939 года для выполнения особых поручений.)

«Учебный полк» находился в непосредственном ведении абвера II, в некоторых случаях он придавался войскам на линии фронта в качестве десантных подразделений. В его составе было три батальона: первый дислоцировался в Бранденбурге и предназначался для действий на «восточном фронте»; второй располагался в Дюрепе (Рейнская область); третий был расквартирован в Бадене (около Вены) и проводил свои операции в Юго-Восточной Европе. Первому батальону, самому многочисленному, были приданы специальные вооруженные отряды «Нахтигаль» («Соловей»). «Бергман» («Горец») и другие, служившие для выполнения особых поручений в захватываемых советских городах[108]. Им ставилась задача, с одной стороны, воспрепятствовать уничтожению частями советских войск при отступлении запасов продовольствия, сырья и промышленных товаров, разрушению заводов оборонной промышленности, шахт, мостов военного значения, железнодорожной магистрали, а с другой обеспечить захват на территории СССР оперативно важных объектов — мостов, туннелей, оборонных предприятий, которые они должны были удерживать до подхода передовых частей германской армии.

Следует отметить, что с началом второй мировой войны, как свидетельствуют об этом архивные документы, функции абвера II были расширены, на него дополнительно возлагалась борьба с антифашистским сопротивлением в самой Германии и в оккупированных ее войсками странах и областях. Выступления немецких антифашистов и противников нацистского режима достигли таких масштабов, что справиться с ними силами одной СД было уже невозможно. Понадобились опыт и кадры абвера. Даже яростный защитник ведомства Канариса западногерманский историк Г. Буххейт, всячески стремящийся обелить его деятельность, признает, что во время «восточного похода» только одной фронтовой разведкой абвера было «обезврежено» 20 тысяч советских граждан, причем это лишь частичное признание участия абвера в массовых убийствах на территории СССР. Это ставило абвер в особое положение на иерархической лестнице разведывательного сообщества нацистского рейха.

«ГЛАЗА И УШИ ФЮРЕРА»

В 1932 году, готовясь захватить ключевые позиции в государстве и полностью подчинить себе аппарат насилия, нацистские главари на уже упоминавшемся совещании на частной квартире капитана Рема в Берлине вполне определенно высказались относительно того, каким, по их мнению, должен быть в условиях фашистской диктатуры карательный аппарат, который они рассматривали как неотъемлемую часть их террористического режима. В частности, были четко обозначены границы компетенции и деятельности полиции безопасности и СД, призванных служить опорой этому режиму. Но прежде чем принять свой законченный вид, карательная система постоянно подвергалась изменениям. То не была реорганизация ради реорганизации. В этом проявлялась определенная закономерность: чем интенсивнее велись приготовления гитлеровской Германии к войне, тем шире и централизованнее становился аппарат полиции безопасности и СД, видевших одну из своих главных задач в том, чтобы решительно подавлять оппозицию фашистскому режиму внутри страны.

Процесс этот, согласно архивным документам, развивался поэтапно. В 1934 году в связи с началом осуществления политики государственного терроризма управление полиции порядка — совокупности «охранной полиции и жандармерии», численность которой достигала 150—200 тысяч, и главное управление безопасности были объединены в единую службу безопасности, которая держала под контролем буквально все сферы общественной жизни немецкого народа, государственный и партийный аппарат, предприятия и учреждения, учебные заведения, науку, искусство. Фактически она стала инструментом внутрипартийной и внешнеполитической разведки, не останавливающейся ни перед чем ради достижения своих целей. Кадровые сотрудники и тайные агенты СД засылались и в иностранные государства под видом торговых представителей, корреспондентов, дипломатов. Они занимались там политическим шпионажем и другой подрывной деятельностью, внедряли своих людей в прогрессивные организации, выступавшие против фашизма, с целью их разложения.

В 1936 году рейхсфюрер СС Гиммлер осуществил слияние государственной тайной полиции (гестапо) — этой наиболее мощной организации политического сыска и внутренней разведки, государственной криминальной полиции (крипо), образовавших полицию безопасности и СД — основного инструмента террора, численность которой со 100 человек в 1933 году возросла к началу войны до 8—10 тысяч. Эта мера, по выражению Гиммлера, должна была стать «еще одной вехой» в деле «последовательного осуществления линии политического развития СС», то есть «в процессе слияния полиции и СС»[109].

1938 год, явившийся началом реализации планов агрессии, ознаменовал новый этап в развитии нацистского аппарата насилия. Обрисовывая круг обязанностей СД, рейхсфюрер СС Гиммлер подчеркивал, что область, которой служба безопасности должна заниматься, — это прежде всего «коммунизм, политическая деятельность церкви и происки враждебных сил внутри Германии». Он назвал СД «центральной службой безопасности национал-социалистской партии, выполняющей идеологические функции». В ноябре 1938 года она была легализована в качестве органа безопасности не только нацистской партии, но и государства в целом, призванного следить за настроениями в рейхе и информировать высшее руководство страны о «внутригерманском театре войны»[110]. Иными словами, как считала правящая нацистская верхушка, СД являлась «глазами и ушами фюрера». Циркуляром министерства внутренних дел от 11 ноября 1938 года предусматривалось значительное расширение ее полномочий и задач. Дела, которые вела служба безопасности, не подлежали юрисдикции обычных судов. Практически это означало, что никто, кроме рейхсфюрера СС Гиммлера и, разумеется, Гитлера и Гесса, не имел права на обсуждение решений или действий СД, которая терроризировала население страны, все больше превращалась в безотказное орудие господства Гитлера. Она имела свои местные организации по всей Германии, а те, в свою очередь, насаждали так называемых «главных агентов» повсюду — в партийном аппарате, государственных органах, промышленности, полиции, школах, театрах, газетах и т. д. Практически не было такой сферы общественной жизни, куда бы не проникала СД, нагоняя всюду страх и ужас своими кровавыми деяниями.

Конкретно в обязанность «главных агентов», располагавших эффективной сетью доверенных лиц и осведомителей, входило предоставление подробной информации о внутриполитической обстановке в стране, о реакции отдельных слоев населения на правительственные декреты и распоряжения, об откликах на международные события, о росте или падении престижа руководящих деятелей рейха и т. п. Но прежде всего СД выслеживала и вынюхивала все, что можно было расценить как хотя бы малейшее проявление или намек на недовольство, оппозицию и сопротивление правящему режиму. На основании сообщений «главных агентов», стекавшихся в центр, составлялись еженедельные и ежемесячные доклады для Гиммлера и Гитлера. Рассматривая борьбу с революционным и рабочим движением как задачу первостепенной важности, руководители СД в своих докладах особое место отводили полученным в результате слежки данным о лицах, причастных к коммунистическим организациям или симпатизирующих им. Данные обо всех «неблагонадежных» заносились в секретные формуляры, содержание которых в виде краткой аннотации излагалось на карточке, входящей в картотеку. В течение ряда лет накопились тысячи таких карточек.

В начале второй мировой войны с одобрения Гитлера и в соответствии с приказом рейхсфюрера СС и начальника немецкой полиции от 27 сентября 1939 года на базе главного управления службы безопасности при рейхсфюрере СС было образовано главное имперское управление безопасности (РСХА) министерства внутренних дел. РСХА объединяло в одно целое главное управление охранной полиции министерства внутренних дел, главное управление безопасности при рейхсфюрере СС, управление государственной тайной полиции и управление криминальной полиции. Тем самым Гиммлер и Гейдрих воплотили в действительность свой титан дальнейшего совершенствования и расширения карательного аппарата нацистского рейха. До этого главные управления и управления являлись органической частью какого-либо центрального ведомства, в состав которого они входили и глава которого нес ответственность за их деятельность. Отличительная особенность РСХА состояла в том. что оно не входило ни в какое ведомство. Иерархия руководства выглядела следующим образом: начальник всех сил СС Гиммлер; находившийся в его подчинении руководитель службы безопасности РСХА сначала Гейдрих. а потом Кальтенбруннер; замыкал эту цепочку шеф гестапо Мюллер. Для всей системы нового ведомства была характерна строгая централизация.

Что касается входившей в состав главного имперского управления безопасности государственной тайной полиции, оказывавшей самое сильное и мрачное воздействие на все стороны повседневной жизни в Германии, то она занималась проблемами политической безопасности, разведки, контрразведки, пограничной охраны, саботажа, иностранной валюты, концлагерей, советских военнопленных, вражеских парашютистов. Государственная тайная полиция являлась также исполнительным органом, проводившим конфискации и аресты. Как считают некоторые исследователи, разграничение компетенции гестапо и СД было проведено преднамеренно нечетко тем, кому в конечном счете подчинялись обе эти службы-«безжалостным рейхсфюрером» Гиммлером. Шеф СС слишком хорошо знал, как функционирует механизм власти, чтобы допустить приобретение неограниченной самостоятельности хотя бы одним из его смертоносных орудий власти.

К середине I940 года РСХА расширилось до семи управлений. Заметим, что население Германии не знало о существовании РСХА, даже само название этого учреждения оставалось в секрете. Структура главного имперского управления безопасности в таком виде сохранялась почти до конца войны, хотя на протяжении этого времени, как мы увидим дальше, отдельные его звенья претерпевали известные изменения в связи с постепенным расширением и усложнением стоящих перед ними задач, выполнение которых требовало новых организационных форм. Распределение обязанностей внутри РСХА было таким:

I и II управления ведали: I — кадрами (подбор людей, их обучение и подготовка), II — решением всех организационных, административных и хозяйственных вопросов.

III управление представляло собой службу внутренней безопасности, в задачу которой входило «обеспечение безопасности империи в целом»; оно, в частности, занималось проблемами экономики.

IV управление — государственная тайная полиция (гестапо), осуществлявшая охранные функции, связанные с подавлением оппозиционных фашистскому режиму сил внутри страны. Созданное по инициативе Геринга в апреле 1933 года гестапо с образованием РСХА получило статус официального государственного учреждения.

V управление — криминальная полиция.

VI управление являлось службой внешней разведки. Главное здание этого управления находилось в берлинском районе Шмаргендорф на Беркаэрштрассе, 32. Однако там размещалась только часть его аппарата. Ряд служебных зданий находился в различных районах Берлина и даже за его пределами. Как и другие управления РСХА, VI управление делилось на группы и рефераты, образованные по политико-географическому принципу. Например, группа VI С осуществляла руководство агентурной работой в районах советского и японского влияния, группа VI D — англо-американского, VI E — центральноевропейского, а VI В — Западной Европы. В каждом реферате были четко обозначены все три направления: добыча информации, ее оценка и распространение; они вели также архив и картотеку. Основные усилия VI управления как органа стратегической разведки были направлены на получение всеобъемлющих данных о политической обстановке в мире, на постоянное обновление этих данных, поскольку политическая информация, как известно, устаревает значительно быстрее, чем военная. Главными его объектами считались Советский Союз, Соединенные Штаты (разведка велась с территории латиноамериканских стран) и Англия (разведка велась с территории всех европейских государств). По оценке западногерманских и американских исследователей, три тысячи тщательно подобранных сотрудников СД представляли собой мощный отряд квалифицированных разведчиков-профессионалов.

VII управление занималось «идеологическими проблемами».

Таким образом, РСХА в целом представляло собой главную инстанцию по управлению аппаратом насилия, ядром которой были СД и гестапо. Власть РСХА распространялась как на сам третий рейх, так и на оккупированные немецко-фашистскими войсками страны, где оно имело свои представительства. Оно располагало картотекой, содержавшей сведения о так называемых «особо опасных врагах государства». К этой категории относились прежде всего члены коммунистической партии, «саботажники». Определяющим мотивом для занесения в картотеку сведений об этих людях являлась степень опасности, которую они, по мнению РСХА, потенциально могли представлять в будущем и на этом основании в условиях всеобщей мобилизации подлежали «превентивному аресту».

Создание РСХА — монолитной службы государственной безопасности — шло в ногу с агрессивными планами нацистской верхушки и полностью отвечало требованиям «военных инстанций», которые, взяв за основу концепцию «тотальной войны», стремились добиться установления тотального контроля за происходящим внутри страны и за ее пределами.

Характер концепций, в соответствии с которыми в 1938 году осуществлялась реорганизация карательного аппарата страны, в частности слияние охранной полиции и СД (особенно это касалось взаимодействия гестапо и СД), лишний раз указывает на то, что создание РСХА относится, как это позже установит Нюрнбергский военный трибунал, к «шагам, которые вели к агрессивной войне». Нельзя забывать, что развязыванию агрессии, как об этом уже говорилось, обычно предшествовали провокации, диверсии, покушения, предпринимавшиеся СД совместно с абвером. Сформированные ими специальные вооруженные группы вторгались на чужие территории еще до вступления туда войск вермахта. В их задачу входили дезорганизация тыла, поджоги, взрывы, убийства, сеять панику среди местного населения, терроризировать его.

Итак, своей практической деятельностью главное имперское управление безопасности, так же как и абвер, оставило зловещие следы в истории Германии, вполне оправдало прогноз Гейдриха, данный им однажды в порыве откровенности в момент зарождения этой террористической организации. Касаясь будущего ведомств, влившихся в РСХА, Гейдрих цинично заявил, что о них будут говорить «со смешанным чувством страха и ужаса», что они приобретут известность благодаря своей «жестокости, граничащей с садизмом». Все это вполне соответствовало установке нацистских главарей, стремившихся путем беспощадного насилия вселить в души людей страх, чтобы относительно малыми силами держать в повиновении огромную страну.

ВЕДОМСТВО «КОРИЧНЕВЫХ ПТИЦ»

Важную роль в системе нацистской тотальной разведки после СД и абвера играло тщательно засекреченное «Исследовательское управление», подчиненное непосредственно рейхсмаршалу Герингу. Оно представляло собой секретную техническую организацию, объединявшую 15 отделов и шесть групп, с помощью которой контролировалась телефонная, телеграфная и радиосвязь как внутри страны, так и за ее пределами. Идея создания подобного управления принадлежала Готтфриду Шаннеру, шифровальщику времен первой мировой войны. Он явился с этим предложением к Гитлеру, который направил его к Герингу. В то время он занимался формированием министерства авиации. Усмотрев в развертывании такой службы возможность усиления личной власти, рейхсмаршал загорелся этим делом, рассчитывая, что таким путем ему удастся получить компрометирующие материалы на политических противников нацистского режима[111]. В начале «Исследовательскому управлению» были переданы функции подслушивания внутренних телефонных каналов связи. В дальнейшем сфера его влияния расширялась и повышалась роль во внешней политике. Например, был тщательно записан разговор чехословацкого посла в Лондоне Яна Масарика по телефону с президентом Бенешем о готовящемся соглашении между Гитлером и Чемберленом относительно раздела Чехословакии. Предварительное знакомство фюрера с содержанием секретных телефонных разговоров объясняет, по мнению английского историка Дэвида Ирвинга, почему он вел себя так уверенно во время переговоров с Чемберленом. Располагая в 15 крупных немецких городах 6 тысячами служащих станции подслушивания, своими представителями во всех почтовых отделениях страны, штатом шифровальщиков и дешифровальщиков, взятых из числа бывших специалистов военно-морского флота. «Исследовательское управление» в большей степени, чем какое-либо другое учреждение в те времена, влияло на судьбы миллионов немцев. Только в Берлине его служащие читали ежедневно около 34 тысяч телеграмм внутригосударственного значения и около 9 тысяч телеграмм из-за границы. В среднем ежедневно прослушивалась одна тысяча телефонов. Необыкновенно высокой была активность дешифровальщиков управления: во время войны они расшифровывали в месяц 3 тысячи телеграмм европейских дипломатов, фиксировали их разговоры со своими министрами, пользуясь тем, что кабельная система проходила через Берлин и Вену.

«Исследовательское управление» держало под своим контролем не только иностранцев, но и партийных функционеров собственной страны[112]. Его справки, печатавшиеся на коричневой бумаге с изображением орла и потому в узком кругу называвшиеся птицами, нередко сеяли семена паники и замешательства в учреждениях рейха. «Коричневые птицы» прокладывали путь акциям преследования, которые нередко заканчивались концлагерем и виселицей для тех, кто попадал в списки. Управлению было предоставлено право секретного использования политической и экономической информации и результатов индивидуального негласного наблюдения, осуществляемого по личному указанию Геринга за сотрудниками СД и гестапо.

В 1944 году Геринг согласился передать «Исследовательское управление» в подчинение рейхсфюрера СС Гиммлера, тем самым включив его практически в систему PCXА. Таким образом, одной службой «тотального шпионажа» стало больше.

В ОДНОЙ УПРЯЖКЕ С ОБЕР-ПАЛАЧОМ

Первым руководителем главного имперского управления безопасности был обергруппенфюрер СС и генерал полиции Рейнгард Гейдрих, официально именовавшийся начальником полиции безопасности и СД. Политический портрет этого человека, которого страшилось так много людей, был бы неполным, если не коснуться его прошлого. После первой мировой войны, в 1922 году, Гейдрих поступил в военно-морской флот и проходил службу в звании морского кадета на крейсере «Берлин», которым командовал в то время Канарис (это обстоятельство и сыграет в 1944 году роковую роль в судьбе адмирала). В своей военной карьере Гейдрих достиг звания обер-лейтенанта, но из-за беспутной жизни, особенно различных скандальных историй с женщинами, он в конце концов предстал перед офицерским судом чести, заставившим его выйти в отставку. В 1931 году Гейдрих оказался выброшенным на улицу без средств к существованию. Но ему удалось убедить друзей из гамбургской организации СС, что он — жертва своей приверженности к национал-социализму. При их содействии он попадает в поле зрения рейхсфюрера СС Гиммлера, в то время руководителя охранных отрядов Гитлера. Познакомившись ближе с молодым обер-лейтенантом в отставке, рейхсфюрер СС, как свидетельствуют очевидцы, в один прекрасный день поручил ему составить проект создания будущей службы безопасности национал-социалисткой партии. По словам Гиммлера, у Гитлера появились тогда основания для того, чтобы вооружить свое движение службой контрразведки. Дело в том, что баварская полиция проявляла себя в ту пору не в меру осведомленной обо всех тайнах нацистского руководства. Вскоре Гейдриху посчастливилось обнаружить «предателя» — им оказался советник баварской уголовной полиции. Гейдрих убедил рейхсфюрера. что куда выгоднее пощадить «предателя» и, воспользовавшись этим, попытаться превратить его в источник информации для СД. Под давлением Гейдриха советник действительно быстро переметнулся на сторону своих новых шефов и стал регулярно поставлять службе Гиммлера информацию обо всем, что происходило в политической полиции Баварии. Благодаря этому «успеху» перед молодым Гейдрихом, обнаружившим высокие профессиональные качества, открылась возможность войти в непосредственное окружение набиравшего силу рейхсфюрера СС, и это обстоятельство во многом определило его положение в будущем.

После прихода нацистов к власти началась головокружительная карьера Гейдриха: под руководством Гиммлера он создал политическую полицию в Мюнхене и сформировал в рамках СС отборный корпус, основу которого составили сотрудники службы безопасности. В апреле 1934 года Гиммлер назначил Гейдриха начальником управления тайной государственной полиции крупнейшей германской земли — Пруссии. До того времени учреждения политической полиции в землях были подчинены рейхсфюреру СС лишь по оперативной линии, но не административно. Пруссия явилась для Гиммлера и Гейдриха как бы первой ступенью к обладанию всей полнотой власти в системе государственных полицейских органов. Ближайшая цель, которую они ставили перед собой, состояла в том, чтобы включить в эту систему политическую полицию других земель и таким образом распространить свое влияние на орган, имевший уже «имперское значение». Когда эта цель была достигнута, Гейдрих, используя свое положение, «протянул щупальца» ко всем ключевым постам административно-управленческого аппарата нацистского рейха. С помощью возглавляемой им службы безопасности он получил возможность вести наблюдение за государственными и партийными деятелями, вплоть до занимающих самые высокие посты, а также осуществлять контроль за общественной жизнью в Германии, решительно подавляя всякое инакомыслие.

Свойственные Гейдриху и по достоинству оцененные Гиммлером честолюбие, беспощадность, расчетливость, умение обратить к своей выгоде малейшую возможность помогли ему сразу же продвинуться вперед и обойти многих своих коллег по нацистской партии. «Человек с железным сердцем»[113] — так величал Гитлер Рейнгарда Гейдриха, ставшего позднее главой полиции всех германских земель и, кроме того, шефом СД (следующий в партийной иерархии пост после Гесса и Гиммлера).

Согласно свидетельствам Шелленберга, одной из особенностей Гейдриха был дар мгновенно распознавать профессиональные и личные слабости людей, фиксировать их в своей феноменальной памяти и в собственной «картотеке»[114]. Уже в самом начале своей карьеры оценив всю важность ведения досье, он систематически собирал информацию обо всех деятелях третьего рейха. Гейдрих был убежден, что только знание чужих слабостей и пороков обеспечит ему надежную связь с нужными людьми. С добросовестностью бухгалтера, писал Г. Буххейт, Гейдрих накапливал компрометирующие материалы на всех влиятельных представителей высшего эшелона власти и даже своих ближайших помощников.

По свидетельству лиц, близко знавших Гейдриха, ему были известны во всех подробностях «темные пятна» в генеалогии самого Гитлера. Ни одна деталь личной жизни Геббельса, Бормана, Гесса. Риббентропа, фон Папена и других нацистских бонз не ускользала от его внимания. Лучше, чем кто-либо, он знал, какими способами оказать давление на человека и направить развитие событий в нужное русло. Недостатка в доносчиках и информаторах он никогда не испытывал.

На укрепление власти и распространение влияния Гейдриха работала его редкая способность ставить всех окружающих — от секретаря до министра —в зависимость от себя благодаря знанию и использованию их пороков. Не раз он доверительно сообщал собеседнику, будто до него дошли слухи, что над ним сгущаются' тучи, грозящие ему служебными или личными неприятностями. Причем эти слухи он, как правило, измышлял сам, пуская их в ход для того, чтобы побудить собеседника выложить все, что ему хотелось бы знать о том или ином человеке.

«Чем ближе узнавал я этого человека, — писал о Гейдрихе Шелленберг, — тем больше он казался мне похожим на хищного зверя всегда настороже, всегда чувствующий опасность, никогда не доверяющий никому и ничему. К тому же им владело ненасытное честолюбие, стремление знать больше, чем другие, всюду быть хозяином положения. Этой цели он подчинял свой незаурядный интеллект и инстинкт хищника, идущего по следу. От него постоянно можно было ожидать беды»[115]. Ни один человек с независимым характером из окружения Гейдриха не мог считать себя в безопасности. Коллеги являлись для него соперниками[116].

Все, кто близко знал Гейдриха или кому приходилось общаться с ним, отмечали, что для этого яркого представителя нацизма, как и других руководящих деятелей третьего рейха, были характерны жестокость, жажда неограниченной власти, умение плести интриги, страсть к самовосхвалению. И еще: обладая качествами крупного организатора и администратора, не имевшего равных себе в рейхе в вопросах управления, он в то же время был авантюристом и гангстером по своей природе. Эти личные качества Гейдриха накладывали отпечаток на всю деятельность РСХА. Представитель Лиги Наций в Данциге Карл Буркхардт в книге «Воспоминания» характеризует Гейдриха как молодого злого бога смерти, изнеженные руки которого как будто были созданы для того, чтобы душить. Начиная с 1936 по 1939 год и особенно после 1939 года одно упоминание имени Гейдриха и тем более его появление где-либо наводили ужас.

Из новшеств, внесенных Гейдрихом в практику агентурной работы РСХА, была организация «салонов». Стремясь к получению более ценной информации, в том числе о «сильных мира сего», а также о видных зарубежных гостях, он задумал открыть в одном из центральных районов Берлина фешенебельный ресторан для избранной публики. В такой атмосфере, считал Гейдрих, человек легче, чем где бы то ни было, выбалтывает вещи, из которых тайная служба может почерпнуть много полезного для себя. Выполнение этого задания, одобренного Гиммлером, было возложено на Шелленберга. Тот приступил к делу, арендовав через подставное лицо соответствующее здание. К перепланировке и отделке его привлекли лучших архитекторов. После этого за дело взялись специалисты по техническим средствам подслушивания: двойные стены, современная аппаратура и автоматическая передача информации на расстояние позволяли фиксировать каждое слово, произнесенное в этом «салоне», и передавать его в центральное управление. Технической стороной дела ведали надежные сотрудники, а весь персонал «салона» — от уборщиц до кельнера — состоял из тайных агентов СД. После проведенной подготовительной работы возникла проблема поиска «красивых женщин». Решение ее взял на себя шеф уголовной полиции Артур Небе. Из крупных городов Европы были приглашены дамы полусвета, а кроме того, высказали готовность предоставить свои услуги и некоторые дамы из так называемого «хорошего общества». Гейдрих дал этому заведению название «Салон Китти».

Салон давал любопытные данные, значительно пополнившие досье службы безопасности и гестапо. Создание «Салона Китти» в оперативном отношении оказалось в высшей степени успешным. В результате подслушивания и тайного фотографирования служба безопасности имела возможность, по свидетельству Шелленберга, значительно пополнить свои досье ценной информацией. Ей удавалось, в частности, выходить на скрытых противников нацистского режима, а также раскрывать планы прибывающих в Германию для переговоров представителей зарубежных политических и деловых кругов.

Среди иностранных посетителей одним из наиболее интересных клиентов оказался министр иностранных дел Италии граф Чиано, который, находясь в то время с визитом в Берлине, широко «гулял» в «Салоне Китти» со своим дипломатическим персоналом.[117]

В начале марта 1942 года приказом Гитлера Гейдрих был назначен заместителем рейхспротектора Богемии и Моравии с сохранением обязанностей шефа РСХА и произведен в обергруппенфюреры. Это решение фюрера никого не удивило. В действительности объем и характер полномочий, которыми был облечен Гейдрих, выходили за рамки функций, обычно выполняемых заместителем рейхспротектора. Пребывание Гейдриха на этом посту было номинальным, практически именно ему принадлежало руководство протекторатом. С чисто внешней стороны дело представлялось так, будто имперский протектор барон Константин фон Нейрат испросил у Гитлера длительный отпуск по состоянию здоровья. В правительственном сообщении говорилось, что фюрер не мог отказать в просьбе рейхсминистру и назначил шефа РСХА Рейн-гарда Гейдриха исполняющим обязанности имперского протектора в Чехии и Моравии. Гитлеру нужен был в этом протекторате решительный, безжалостный нацист. Фон Нейрат не годился. При нем «подняло голову» подпольное движение.

Гейдрих не скрывал от своего окружения, что его крайне привлекало новое назначение, тем более что в разговоре с ним по этому поводу Борман намекнул, что оно означает для него большой шаг вперед, особенно если ему удастся успешно решить политические и экономические проблемы этой области, «чреватые опасностью конфликтов и взрывов».

Приняв руководство протекторатом, Гейдрих, отличавшийся крайней жестокостью, сразу же ввел чрезвычайное положение, подписал первые смертные приговоры. Развязанный им террор затронул множество ни в чем не повинных людей. В ответ на проводимую Гейдрихом политику геноцида чехословацкие патриоты, участники движения Сопротивления организовали на него покушение.

Напомним в общих чертах на основании твердо установленных фактов, как это покушение было подготовлено и совершено и какую роль в этом играла чехословацкая разведка, центр которой находился в то время в Лондоне.

В первые годы войны из Англии в протекторат было заброшено несколько десятков разведывательных групп с задачей сбора военно-экономической и политической информации и установления связи с подпольными группами внутреннего Сопротивления. Иногда засылались и агенты-одиночки, которым поручалась лишь передача денег, запасных частей к рациям, яда, шифровальных ключей.

Осенью 1941 года связь между Лондоном и внутренним Сопротивлением оказалась серьезно нарушенной, и обе стороны взялись за ее восстановление.

Чехословацкое правительство, находясь в изгнании, стремясь усилить свои позиции на международной арене, оживить деятельность национального движения Сопротивления и укрепить собственное влияние в нем, добивалось наращивания активности в деле засылки агентуры в разные районы страны. Ядро каждой забрасываемой группы составляли старший и радист; каждая из них получала примерно три подпольные явки-адреса.

Предварительно агенты проходили специальное обучение под руководством английских инструкторов. Программа обучения была краткосрочной, но очень насыщенной. Она включала изнурительную физическую тренировку днем и ночью, специальные теоретические занятия, упражнения в стрельбе из личного оружия, овладение приемами самообороны, прыжки с парашютами, изучение радиодела.

В августе 1941 года в Лондон поступила просьба о присылке в протекторат парашютистов от уцелевшей от разгрома в успешно продолжавшей свою деятельность подпольной группы штабс-капитана Вацлава Моравека[118]. После обсуждения этой просьбы на специальном совещании, в котором принял участие узкий круг высокопоставленных офицеров из разведывательной службы и генерального штаба, состоялось решение о направлении в Чехию пяти парашютистов. Трое из них должны были заниматься сбором сведений о дислокации воинских частей, эшелонах, следовавших на фронт, продукции военных заводов; создавать опорные пункты в виде явочных и конспиративных квартир для приема новых групп. В задачу ротмистра Габчика и старшего сержанта Свободы (оба они присутствовали на указанном совещании) входило подготовить и совершить покушение на исполняющего обязанности имперского протектора Рейнгарда Гейдриха. Габчик и Свобода[119] были определены в один из учебно-тренировочных лагерей британского военного министерства для отработки прыжков с парашютом ночью.

К этому времени, как свидетельствует в своих мемуарах полковник Франтишек Моравец, тогдашний глава чехословацкой разведки, лондонским центром был разработан и доведен до сведения обоих участников операции подробный тактический план покушения, получивший кодовое название «Антропоид»[120]. Как предусматривалось этим планом. Габчик и Кубиш должны были прыгать с парашютом примерно в 48 километрах к юго-востоку от Праги, в холмистой местности, покрытой густыми лесами. Обосноваться им надлежало в Праге, где они должны были досконально изучить обстановку, действуя во всем самостоятельно, без привлечения посторонних сил.

Что касается технических деталей операции, времени, места и способа ее осуществления, то их предстояло уточнить на месте с учетом конкретных условий.

Инструктаж Габчика и Кубинга перед заброской о том, что им предстоит делать, как избежать ошибок и держаться, особенно в опасных ситуациях, провел лично полковник Франтишек Моравец.

Первый вылет 7 ноября 1941 года оказался неудачным — сильный снегопад заставил пилота возвратиться в Англию. Не удалась и вторая попытка 30 ноября 1941 года: экипаж самолета потерял ориентировку и вынужден был вернуться на базу. Третья попытка была предпринята 28 декабря 1941 года.

Приземлившись недалеко от Праги, в районе кладбища, Габчик и Кубиш закопали парашюты и на некоторое время обосновались в заброшенной сторожке у пруда. Затем, воспользовавшись полученными в центре адресами-явками, с помощью подпольщиков перебрались в Прагу. Здесь, освоившись несколько с обстановкой, приступили к выработке возможных вариантов плана осуществления операции[121].

Возникли три варианта.

Согласно первому варианту, предполагалось устроить налет на салон-вагон протектора в поезде. Тщательно осмотрев железнодорожный путь и насыпь в том месте, где они должны были засесть в засаду, Габчик и Кубиш пришли к заключению, что оно малопригодно. Второй вариант предусматривал совершение покушения на шоссе в Паненске-Бржежанах. Они намерены были протянуть через дорогу стальной трос в расчете на то, что, как только машина Гейдриха натолкнется на него, возникнет замешательство, которым воспользуется группа для нанесения удара. Габчик и Кубиш приобрели такой трос, провели репетицию, но в итоге им пришлось отказаться и от этого варианта — он не гарантировал полного успеха. Дело в том, что около избранного места негде было укрыться и некуда было бежать, а это означало верное самоубийство для исполнителей.

Остановились на третьем варианте, который состоял в следующем. На дороге Паненске-Бржежаны — Прага — обычно Гейдрих ездил этим маршрутом — в районе Кобылис был поворот, где водителю, как правило, приходилось сбавлять скорость. Габчик и Кубиш решили, что этот участок дороги в большей степени отвечает требованиям задуманного.

Скрупулезно проведя всю подготовительную работу, Габчик и Кубиш наметили дату покушения — 27 мая 1942 года, распределили между собой обязанности в предстоящей операции: Габчик должен был стрелять в Гейдриха из автомата, Кубиш — оставаться в засаде для подстраховки, имея при себе две бомбы. Для выполнения этого плана необходимо было привлечь к участию в операции еще одного человека (его задача состояла в том, чтобы с помощью зеркальца подать Габчику сигнал о приближении машины Гейдриха к повороту). Они остановились на кандидатуре Вальчика, в свое время заброшенного в Прагу и прочно обосновавшегося здесь.

В день покушения рано утром Габчик и Кубиш на велосипедах добрались до условленного пункта. По пути к ним присоединился Вальчик.

27 мая в 10. 30, когда машина приближалась к повороту, Габчик по сигналу Вальчика распахивает плащ и направляет дуло автомата на Гейдриха, сидящего рядом с шофером. Но автомат вдруг дал осечку. Тогда находящийся недалеко от машины Кубиш бросает в нее бомбу. После этого парашютисты скрываются в разных направлениях.

Раненого Гейдриха доставляют в больницу, где он 4 июня 1942 года умирает от полученных ран.

Сменив несколько мест своего пребывания в связи с повальными обысками Габчик и Кубиш принимают предложение подпольщиков перебраться на несколько дней в подземелье под церковью Кирилла и Мефодия. Там уже находились пять других парашютистов.

За эти дни подпольщиками был разработан план вывода парашютистов из церкви за пределы Праги: Габчика и Кубиша предполагали вывезти в гробах, а остальных — на полицейской машине. Однако накануне осуществления этого плана гестапо из-за предательства одного из агентов[122], засланных полковником Моравцем в Прагу, удается раскрыть местопребывание Габчика и Кубиша. К церкви были стянуты значительные силы СД и СС, организовано блокирование всего квартала.

Штурм церкви продолжался несколько часов. Парашютисты мужественно защищались. Трое из них были убиты, а остальные вели бой, тюка не кончились патроны, оставив по одному патрону для себя.

Докладывая по начальству о завершении операции, штандартенфюрер СС Чешке, начальник главного управления гестапо Праги, отмечал, что обнаруженные в церкви боеприпасы, матрацы, одеяла, белье, продукты питания и другие предметы, свидетельствуют о том, что парашютистам содействовал широкий круг людей, в том числе церковные служители[123].

Плата за покушение оказалась очень высокой: из 10 тысяч заложников в первую же ночь 100 «главнейших врагов рейха» были расстреляны. 252 чешских патриота были осуждены на смерть за укрывательство или содействие парашютистам. Однако их было намного больше. В первые же недели было казнено свыше 2 тысяч человек.

Несмотря на то что силы Сопротивления понесли тяжелые потери, нацистам не удалось сломить волю чешского народа, величие, скромность и героизм которого стали высоким нравственным ориентиром для последующих поколений.

После смерти Гейдриха пост руководителя PCXА, превращенного благодаря его усилиям в одно из самых зловещих ведомств третьего рейха, занял начальник полиции и СС в Вене доктор Эрнест Кальтенбруннер[124]. Так в руках этого фанатичного австрийского нациста оказываются рычаги управления невиданной в истории машиной убийств и террора.

До 1926 года Кальтенбруннер как юрист практиковал в Линце. В 1932 году в возрасте 29 лет он вступил в местную национал-социалистскую партию, год спустя вошел в состав полулегальной организации СС, активно выступавшей за подчинение Австрии фашистской Германии. Дважды подвергался аресту (в 1934 и 1935 годах), шесть месяцев провел в заключении. Незадолго до второго ареста принял на себя командование запрещенными в Австрии силами СС, установил тесные отношения с Берлином, в частности с руководителями СД. 2 марта 1938 года получил в марионеточном австрийском правителъстве «портфель министра безопасности».

Используя свое служебное положение и связи, опираясь на возглавляемую им организацию СС. Кальтенбруннер развернул активную подготовку к захвату Австрии гитлеровцами. Под его командой 500 австрийских головорезов-эсэсовцев в ночь на 11 марта 1938 года окружили государственную канцелярию и совершили фашистский переворот при поддержке вступивших на территорию страны немецких войск. На следующий день аншлюс стал свершившимся фактом. Вскоре после аншлюса он делает стремительную карьеру. Благодаря палаческой деятельности в аннексированной Австрии в качестве высшего руководителя СС и полиции безопасности, Кальтенбруннер становится сподручным рейхсфюрера Гиммлера, которого поразила эффективность созданной им мощной разведывательной сети, охватившей районы к юго-востоку от австрийской границы. Вверяя «старому бойцу» Кальтенбруннеру пост начальника главного имперского управления безопасности, фюрер был убежден, пишет Шелленберг, что этот «крепкий парень обладает всеми качествами, необходимыми для такой должности, причем решающее значение имело безоговорочное послушание, личная верность Гитлеру и то обстоятельство, что Кальтенбруннер был его земляком, уроженцем Австрии»[125].

Являясь главой СД и полиции безопасности. Кальтенбруннер не только управлял деятельностью гестапо, но и непосредственно курировал систему концлагерей и административный аппарат, занимавшийся реализацией принятых в сентябре 1935 года нюрнбергских расистских законов, в соответствии с которыми осуществлялось так называемое окончательное решение еврейского вопроса. По отзывам сослуживцев, Кальтенбруннера меньше интересовали профессиональные детали работы возглавляемой им организации. Для него главным было прежде всего то, что руководство внутренней и внешней разведкой давало ему возможность влиять на важнейшие политические события. Инструмент, необходимый для этого, был в его ведении.

Помимо должности Кальтенбруннеру придавал значимость, как отмечали сотрудники СД, его внешний вид: это был великан, с замедленными движениями, широкими плечами, громадными руками, массивным квадратным подбородком и «бычьим затылком». Лицо пересекал глубокий шрам, полученный еще в бурные студенческие годы. Это был человек неуравновешенный, лживый и взбалмошный, много пил спиртных напитков[126]. Доктор Керстер, проверявший по заданию рейхсфюрера СС всех высокопоставленных чинов СС и полиции, чтобы выяснить, кто из них больше подходит на ту или иную должность, рассказывал Шелленбергу, что в его руки редко попадал такой упрямый и крутой «бык», как Кальтенбруннер. «Видимо, — заключил доктор, — он способен думать только в подпитии»[127].

Внимание Кальтенбруннера больше всего привлекали методы казни, применявшиеся в концлагерях, и особенно использование газовых камер. С его приходом в РСХА, объединявшее все службы террора и сыска в Германии, прежде всего гестапо и служба безопасности стали применять еще более садистские пытки, на полную мощность заработали орудия массового истребления людей. По свидетельству одного из сотрудников СД, почти ежедневно под председательством Кальтенбруннера происходили совещания, на которых детально обсуждался вопрос о новых методах пыток и технике убийства в концлагерях. Под его непосредственным руководством главное имперское управление безопасности, по прямому указанию правителей рейха, организовало охоту на лиц еврейской национальности и уничтожило несколько миллионов. Такая же участь постигла парашютных десантников союзных держав, военнопленных.

Таким образом, лично связанный с Гитлером и имевший непосредственный выход к нему и, очевидно, благодаря этому получивший от Гиммлера такие права и полномочия, каких не имел никто другой из его окружения, Кальтенбруннер играл наиболее чудовищную роль в общем преступном заговоре нацистской клики. Незадолго до самоубийства Гитлер, относившийся к Кальтенбруннеру как к одному из своих ближайших и особо доверенных людей, назначил его главнокомандующим войсками мистического «Национального редута»[128], центром которого предполагалось сделать Зальцкаммергут — горный район на севере Австрии, отличающийся сильно пересеченной местностью и недоступностью. По утверждению Хеттля, миф о «неприступной альпийской крепости, защищенной самой природой и самым мощным секретным оружием, какое когда-либо создавал человек», был выдуман для того, чтобы попытаться выторговать у западных союзников более выгодные условия капитуляции. В горах этой местности прятались Кальтенбруннер и другие нацистские военные преступники, когда третий рейх потерпел поражение.

Конец шефа главного имперского управления безопасности известен: он был приговорен в 1946 году Международным военным трибуналом в Нюрнберге к смертной казни через повешение.

Характерны и фигуры ближайших сподвижников Гейдриха и Кальтенбруннера — Мюллера, Науйокса и Шелленберга, которым принадлежала ведущая роль в организации тайной войны против СССР.

Генрих Мюллер, шеф гестапо, группенфюрер СС и генерал полиции, родился в Мюнхене в 1900 году в семье католиков. Оставаясь за кулисами событий с 1939 по 1945 год практически был главой государственной полиции всего рейха и заместителем Кальтенбруннера. Свою карьеру он начал в баварской полиции, где занимал скромную должность, специализируясь преимущественно на слежке за членами коммунистической партии. И если Геринг породил гестапо, а Гиммлер принял его в свое лоно, то Мюллер довел эту службу до полной зрелости в качестве смертоносного оружия, острие которого было направлено против антифашистских выступлений и всяких проявлений оппозиции нацистскому режиму, которые он стремился душить в зародыше. Достигалось это с помощью таких получивших широкое применение чудовищных методов, как изготовление фальшивок, клевета в отношении тех, кто выступал против нацистской диктатуры и политики агрессий, плетение мнимых заговоров, которые затем разоблачались, чтобы предотвратить настоящие заговоры, наконец, кровавые расправы, пытки, тайные казни. «Сухой, скупой на слова, которые он произносил с типичным баварским акцентом, низкорослый, приземистый, с квадратным мужицким черепом, узкими, плотно сжатыми губами и колючими карими глазками, которые всегда были полуприкрыты тяжелыми, постоянно дергающимися веками. Особо неприятным казался вид его массивных широких рук с короткими толстыми пальцами»[129] — так описывает в своих мемуарах Шелленберг Мюллера. Правда, на всякий случай он задним числом представляет дело таким образом, будто с 1943 года тот был смертельным врагом Шелленберга. постоянно замышлял против него козни и чуть ли не готов был погубить. Это вряд ли достоверно. Но одно совершенно очевидно: оба соперника досконально знали слабые и сильные стороны друг друга и в своей службе нацистской верхушке действовали с величайшей осторожностью, боясь где-то оступиться и тем самым дать козырь противнику.

По словам подручных Мюллера, много лет знавших его, он был человеком хитрым, беспощадным и умевшим мстить. Привычка ко лжи и стремление к неуемной власти над своими жертвами наложили на него отпечаток коварства и грубости, скрытой и судорожной жестокости.

Гейдрих не случайно остановил свой выбор на Мюллере. Он нашел в этом «упрямом и самонадеянном» баварце, обладавшем высоким профессионализмом и умением слепо подчиняться, идеального партнера, выделявшегося своей ненавистью к коммунизму и «всегда готового поддержать Гейдриха в любом грязном деле» (как, например, уничтожение неугодных Гитлеру генералов, расправа с политическими противниками, слежка за сослуживцами). Мюллер отличался тем, что, действуя по привычному стандарту, он «как опытный ремесленник преследовал свою жертву прямолинейно, с упорством сторожевого пса, загоняя ее в круг, из которого не было выхода».

В качестве главы гестапо Мюллер создал такую пирамиду ячеек, которая распространялась сверху вниз, проникала буквально в каждый немецкий дом. Рядовые граждане становились почетными сотрудниками гестапо, выступая в качестве квартальных надзирателей. Превратник жилого дома должен был, как квартальный надзиратель, следить за членами всех семей, проживающих в этом доме. Квартальные надзиратели сообщали об имевших место политических проступках и подстрекательских разговорах. Летом 1943 года гестапо располагало 482 тысячами квартальных надзирателей.

Инициативное доносительство со стороны прочих граждан также широко пропагандировалось и поощрялось как проявление патриотизма. Добровольные осведомители обычно действовали, движимые завистью или стремлением выслужиться перед властями, и получаемая от них информация, как правило, была, по свидетельству сотрудников гестапо, бесполезной.

Тем не менее, как считали гестаповцы, осознание человеком, что на него может донести буквально кто угодно, создавало желаемую атмосферу страха. Даже ни один из членов национал-социалистской партии не чувствовал себя спокойно, опасаясь «всевидящего ока» гестапо.

С помощью внедренной в головы людей мысли о том, что за каждым все время следят, удавалось держать в узде целый народ, подрывать его волю к сопротивлению. Другое преимущество такой в полном смысле слова государственной сети почетных и добровольных доносчиков заключалось в том, что для правительства она была бесплатной.

Как специалист в области пыток Мюллер в организации их превзошел всех своих коллег. С теми, кто попадал в руки гестапо, «работали» поразительно одинаковым образом. Применяемая технология пыток была в такой мере тождественной как в Германии, так и на территории оккупированных стран, что это совершенно определенно указывало на то, что гестаповцы руководствовались единым, обязательным для всех органов гестапо оперативным наставлением.

Прежде чем начать допрос, подозреваемого обычно жестоко избивали, чтобы привести его в шоковое состояние. Цель такого злонамеренного произвола заключалась в том, чтобы ошеломить, унизить и вывести арестованного из состояния душевного равновесия в самом начале борьбы с его истязателями, когда надо собрать воедино весь свой разум и волю.

Гестаповцы считали, что каждый схваченный ими человек располагает хоть какой-то информацией о подрывной деятельности, пускай даже лично не имея прямого отношения к ней. Даже тех, против кого отсутствовали какие-либо доказательства их причастности к подрывной деятельности, подвергали пыткам «на всякий случай», — может быть, они что-нибудь расскажут. Арестованного допрашивали «с пристрастием» по вопросам, о которых он абсолютно ничего не знал. Одна «линия допроса наудачу» сменялась другой. Начавшись, этот процесс становился буквально необратимым. Если арестованный не давал показаний на допросе с применением «мягких» пыток, они становились все более жестокими. Человек мог умереть, прежде чем его истязатели убедятся, что он действительно ничего не знает.

Обычным делом было отбивание почек у допрашиваемого. Его избивали до тех пор, пока лицо не превращалось в бесформенную, лишенную зубов массу. Гестапо имело набор изощренных орудий пыток: тиски, с помощью которых раздавливали яички, электроды для передачи разряда электрического тока от пениса в задний проход, стальной обруч для сдавливания головы, паяльник для прижигания тела пытаемого.

Под руководством Мюллера в гестапо прошли кровавую «практику» все эсэсовские палачи, которые впоследствии зверствовали в оккупированных странах Европы и на временно захваченной советской территории.

Идеей фикс Мюллера было создание централизованного учета, в котором имелось бы досье на каждого немца со сведениями обо всех «сомнительных моментах» в биографии и поступках даже самых незначительных. Любого, кто подозревался в сопротивлении гитлеровскому режиму, пусть даже «лишь в мыслях», Мюллер причислял к врагам рейха.

Мюллер имел самое непосредственное отношение к «окончательному решению еврейского вопроса», что означало массовое физическое уничтожение евреев. Именно он подписал приказ, требующий доставки в Аушвитц к 31 января 1943 года 45 тысяч лиц еврейской национальности для их уничтожения. Он же являлся автором бесчисленных документов аналогичного содержания, лишний раз свидетельствующих о его необычном рвении в исполнении директив нацистской верхушки. Летом 1943 года он был послан в Рим для оказания давления на итальянские власти в связи с возникшими у них колебаниями в «решении еврейского вопроса». Вплоть до самого конца войны Мюллер неустанно требовал от своих подчиненных активизации их деятельности в этом направлении. В период его руководства массовые убийства превратились в автоматическую процедуру. Такой же экстремизм проявлял Мюллер и в отношении советских военнопленных. Он же отдал приказ расстрелять английских офицеров, бежавших из-под стражи близ Бреслау в конце марта 1944 года.

Как и сам глава РСХА. Гейдрих, Мюллер был в курсе интимнейших подробностей, касавшихся всех руководящих деятелей режима и их ближайшего окружения. Вообще он был одним из самых осведомленных лиц третьего рейха, высшим «носителем тайн». Власть гестапо Мюллер использовал и в личных интересах. Рассказывают, что когда один из членов богатого и знатнейшего семейства Гередорфов угодил в лапы тайной полиции, то его родственники предложили выкуп в три миллиона марок, которые Мюллер положил в свой карман.

После бегства из поверженной Германии Мюллер не оставил практически никаких следов. Последний раз его видели 28 апреля 1945 года. Хотя официально его похороны состоялись за двенадцать дней до этого, однако после эксгумации тело не было опознано. Ходили слухи, будто бы он уехал в Латинскую Америку.

Список ближайших сообщников обер-палача Гиммлера, ключевых фигур имперской службы безопасности, будет не полным, если не упомянуть Альфреда Науйокса, поднаторевшего на крупных политических провокациях, и прежде всего против СССР. В кругу эсэсовцев Науйокс пользовался популярностью как «человек, начавший вторую мировую войну», возглавив ложное «польское» нападение на радиостанцию в Гливице 31 августа 1939 года, о чем подробно было рассказано выше.

Дружба известного боксера-любителя Науйокса с нацистами началась с его участия в устраиваемых ими уличных потасовках со своими политическими противниками.

В 1931 году в возрасте 20 лет он вступил в войска СС, нуждавшиеся в «молодых головорезах», а спустя три года был зачислен на работу в СД, где со временем обратил на себя внимание Гейдриха своей способностью на быстрые решения и отчаянный риск и стал одним из его доверенных лиц. Вначале ему было поручено возглавить подразделение, занимавшееся изготовлением фальшивых документов, паспортов, удостоверений личности и подделкой иностранных банкнот. В 1937 году, как уже упоминалось, он оказал услугу Гейдриху тем, что успешно справился с изготовлением фальшивки с целью компрометации видных советских военачальников во главе с маршалом М. Н. Тухачевским. В конце 1938 года Науйокс вместе с Шелленбергом участвовал в похищении двух английских разведчиков на немецко-голландской границе, о чем б речь дальше. Как и в случае с Польшей, именно ему было поручено изыскать повод для вероломного вторжения немецко-фашистских войск на территорию Нидерландов в мае 1940 года. Наконец, Науйоксу принадлежала идея организовать экономическую диверсию (операцию «Бернард») против Англии путем распространения на ее территории фальшивых денег[130].

В 1941 году Науйокс был уволен из СД за то, что оспорил приказ Гейдриха, строго каравшего за малейшее неповиновение. Сначала его отчислили в одну из эсэсовских частей, а в 1943 году отправили на Восточный фронт. В течение года Науйокс проходил службу в оккупационных войсках в Бельгии. Формально числясь на должности экономиста, этот один из «удачливых и хитроумных разведчиков» третьего рейха время от времени привлекался к выполнению «специальных заданий», в частности организовал несколько крупных террористических акций, завершившихся убийством значительной группы активных участников голландского движения Сопротивления.

В 1944 году Науйокс сдался в плен американцам, в конце войны оказался в лагере для военных преступников, но ему каким-то образом удалось бежать из-под стражи перед тем, как он должен был предстать перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге.

В послевоенные годы этот специалист по особым заданиям возглавил подпольную организацию из бывших членов СС, опираясь на помощь Скорцени, который снабжал паспортами и деньгами бежавших из Берлина нацистов. Науйокс и его аппарат под видом «туристов» направляли нацистских военных преступников в Латинскую Америку, обеспечивая безопасность. Впоследствии он обосновался в Гамбурге, продолжая заниматься тем же вплоть до своей кончины в апреле 1960 года, так и не представ перед судом за чудовищные злодеяния, совершенные в годы войны.

Как неопровержимо подтверждают факты и документы, к числу ревностных исполнителей воли Гитлера, убежденных его сторонников относился также Вальтер Шелленберг, сын владельца фабрики роялей из Саарбрюккена, юрист по образованию. В 1933 году он вступил в партию национал-социалистов и одновременно в организацию для избранных — СС (охранные отряды Гитлера). На первых порах довольствовался положением внештатного шпика гестапо и зарубежного агента СД, прилагая при этом максимум стараний для того, чтобы обратить на себя внимание своих шефов обстоятельностью и отработанностью деталей регулярно представляемых им донесений. При этом, по собственному признанию Шелленберга, после того как он стал национал-социалистом, ему не приходилось испытывать какой-либо душевный дискомфорт от того, что принял на себя обязанность быть попросту доносчиком, собирать информацию о собственных товарищах и профессорах университета. Свои первые задания от тайной службы Шелленберг получал в зеленых конвертах, приходящих на адрес одного боннского профессора хирургии. Указания для него поступали непосредственно из центрального управления службы безопасности в Берлине, требовавшего предоставления информации об умонастроениях в рейнских университетах, политических, профессиональных и личных связях студентов и преподавателей.

Типичный выскочка, с амбициями, не подкрепляемыми материальной базой, Шелленберг стремился любой ценой «выбиться в люди». Склонный достигать целей путем авантюр и закулисных маневров, он питал особое пристрастие к сомнительной романтике. Мир, расположенный по ту сторону установленных порядков, по ту сторону «скучной расчетливости», как он любил выражаться, притягивал его с магической силой. Восхищаясь мощью «торжествующей воли героических личностей», он стремился случайности в своей жизни обратить в правило, необычное — рассматривать в порядке вещей.

С унизительным рвением борясь на Нюрнбергском процессе нацистских военных преступников за собственную жизнь, Шелленберг всеми силами стремился обелить себя, отгородиться от чудовищных преступлений своих коллег — зловещих палачей гитлеровской империи, представить себя всего лишь «скромным кабинетным теоретиком», стоящим над схваткой жрецом «чистого» искусства разведки. Однако английские офицеры, допрашивавшие его, с презрением говорили ему, что он — не более чем незаслуженно переоцененный фаворит нацистского режима, не отвечавший ни задачам, стоявшим перед ним, ни исторической обстановке. Такая оценка противником его способностей была для Шелленберга тяжелейшим ударом по самолюбию. «Отравленными» оказались для него и последние годы жизни, которые он провел в Италии, после того как был выслан из Швейцарии, где он поначалу обосновался. Дело в том, что итальянские власти, не без колебаний предоставившие ему убежище, не обращали на него никакого внимания, довольствуясь весьма поверхностным наблюдением за человеком, который не только не представлял никакой опасности, но и вряд ли мог причинить какое-либо беспокойство. Подобное отношение воспринималось Шелленбергом крайне болезненно, поскольку в этом обнаруживалось полное пренебрежение к персоне вчерашней «супер-звезды» гитлеровской разведки.

Возвращаясь к периоду, когда Шелленберг, сблизившись с кругами, связанными с разведкой, начинал делать свои первые шаги на поприще «тайной войны», следует отметить, что особенно высоко его способности к этой деятельности были оценены в ходе предпринятой им длительной поездки по странам Западной Европы в качестве зарубежного агента СД. Старания, бесспорный профессионализм, обнаруженный Шелленбергом при выполнении сложного задания, требовавшего добывания актуальной информации «самого широкого профиля», не могли остаться незамеченными: распознав в нем нужную фигуру, его в скором времени уже зачисляют в штат секретной службы руководящего аппарата СС. В середине 30-х годов он был послан во Франкфурт-на-Майне, чтобы пройти там трехмесячный курс обучения в отделах полицай-президиума. Оттуда его направили на четыре недели во Францию с заданием собрать точную информацию о политических взглядах одного известного профессора Сорбонны. Шелленберг справился с заданием, и после возвращения из Парижа его переводят для изучения «методов управления» в Берлин в имперское министерство внутренних дел, откуда он перебирается в гестапо.

В апреле 1938 года Шелленбергу оказывается особое доверие: сопровождать Гитлера в его поездке в Рим. Свое пребывание в Италии он использовал для того, чтобы получить как можно более обширную информацию о настроениях итальянского народа — фюреру важно было знать, насколько прочна власть Муссолини и может ли Германия вполне рассчитывать на союз с этой страной при осуществлении своей военной программы. В ходе подготовки к этой миссии Шелленберг отобрал около 500 сотрудников и агентов СД, знающих итальянский язык, которые под видом безобидных туристов должны были отправиться в Италию. По договоренности с различными туристическими бюро, часть которых тайно сотрудничала с нацистской разведкой, эти люди на поездах, самолетах или кораблях направились из Германии и Франции в Италию. В общей сложности около 170 групп из трех человек каждая должны были выполнять одно и то же задание в разных местах, ничего не зная друг о друге. В результате Шелленбергу удалось собрать важную информацию о «подводных течениях» и настроениях населения фашистской Италии, получившую высокую оценку самого фюрера.

Так, все выше поднимаясь по ступенькам иерархической лестницы СС, Шелленберг, явившийся ставленником шефа СД Гейдриха, в скором времени оказывается во главе штабной канцелярии службы безопасности, а затем, после создания главного имперского управления безопасности, назначается руководителем отдела контрразведки в управлении государственной тайной полиции (гестапо). Столь высокого статуса в структуре разведки Шелленберг достиг в свои неполные 30 лет…

В связи с визитом народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова 13 ноября 1940 года в Германию на Шелленберга была возложена ответственность за обеспечение безопасности советской делегации на пути от Варшавы до Берлина. Вдоль железной дороги на всем протяжении пути, особенно на польском участке, были выставлены удвоенные посты, организован всеобъемлющий контроль за границей, гостиницами и поездом. Вместе с тем велось неослабное скрытое наблюдение за всеми спутниками главы делегации, тем более, как объяснял потом Шелленберг, личность троих из них не удалось установить. В июне 1941 года Шелленберг поставлен во главе VI управления (внешнеполитическая разведка) сначала в качестве заместителя начальника, а с декабря 1941 года — начальника[131]. Все складывалось таким образом, что он превращается в одну из центральных фигур СД. На него смотрели как на новую, восходящую в то время звезду на небосклоне немецкого шпионажа. Ему было 34 года, когда он. сделав головокружительную карьеру и завладев правом распоряжаться организацией, служившей опорой для фашистского режима, оказался в ближайшем окружении Гитлера, Гиммлера и Гейдриха. Словом, «цель, к которой я стремился, пишет о себе Шелленберг, — была достигнута». В то время, по его выражению, он взял на себя обязательство перед «работающей на полных оборотах организацией» нацистского режима не давать этой машине остановиться, а людей, находящихся у рычагов управления, поддерживать в волшебном состоянии упоения властью. На посту главы внешнеполитической разведки Шелленберг требовал от любого ее сотрудника развития и поддержания правильной интуиции, — это качество являлось для него решающим при оценке их профессиональных качеств. Они должны были позаботиться о знании таких вещей, которые могут стать актуальными только спустя неделю или месяцы, с тем чтобы, когда эти сведения потребуются начальству, они уже были в наличии. «Сам я, — заключает Шелленберг, — насколько позволяла моя должность (а позволяла она, заметим мы от себя, очень и очень многое. — Прим. авт.), делал все, чтобы обеспечить победу национал-социалистской Германии».

«ОПЕРАЦИЯ ВЕНЛО»

Стремительное возвышение Шелленберга, как об этом можно судить по архивным документам, бесспорно объяснялось тем, что он с первых шагов своей служебной карьеры благодаря необыкновенному рвению умел попасть в поле зрения высшего руководства рейха довольно успешным выполнением возлагавшихся на него заданий. Однако особенно важную роль в его карьере сыграло участие в «Операции Венло», содержание которой имеет смысл раскрыть подробнее.

В середине октября 1939 года Шелленберг, занимавший тогда пост начальника контрразведки в гестапо, появился в апартаментах Гейдриха, чтобы доложить шефу РСХА о подготовленных им соображениях относительно создания новой контрразведывательной системы в Руре, необходимость в которой возникла в связи с активизацией там деятельности иностранных разведок. Гейдрих слушал его, не перебивая, кивал, но всем своим видом обнаруживал нетерпение и желание перейти к теме, которая явно занимала его гораздо больше. Когда же Шелленберг, и без того предельно лаконичный, перешел к сообщению о только что проведенной им перевербовке работавшего на одном из рурских заводов мастера-поляка, который долгое время снабжал шпионскими сведениями польскую разведку, Гейдрих жестом дал понять, что ситуация представляется ему предельно ясной и нет смысла продолжать. После этого Гейдрих заявил Шелленбергу, что намерен предложить ему новое поручение, имеющее важное значение для интересов третьего рейха.

Вот уже несколько месяцев, как наши люди из службы безопасности, сказал он, поддерживают в Нидерландах агентурную связь с представителями Интеллидженс сервис. В результате открылась возможность для решения не только чисто оперативных, разведывательных задач, но и достижения важных политических целей.

Дальнейший ход рассуждений Гейдриха сводился, по словам Шелленберга, примерно к следующему: в целом успехи Интеллидженс сервис в самой Германии не столь выдающиеся, как в оккупированных немецкими войсками странах. Тем не менее проникать в хитросплетения разведывательной сети, которую она в течение многих десятилетий насаждала в Германии, становится все труднее и труднее. Англичанам нельзя отказать в высоком профессионализме, в том, насколько умело формируется агентурная сеть и обеспечивается ее эффективное использование. Правда, очевидно, в силу того, что успех боевых действий вооруженных сил ставится в прямую зависимость от наличия всеобъемлющей информации, Интеллидженс сервис, стремясь как можно скорее овладеть такой информацией, допустила ряд просчетов в насаждении агентурной сети и в налаживании связи с ней. Благодаря этому СД удалось нащупать и взять под контроль некоторые звенья английской шпионской цепи на территории Германии. Кое-кто пытается ускорить ликвидацию выявленных вражеских агентов, не отдавая себе отчета в том, что это неизбежно толкает противника, испытывающего острую потребность в разведывательной информации, к замене раскрытых агентов новыми, которые не так скоро могут попасть в поле зрения немецкой контрразведки.

Оперативная игра, о которой идет речь и которая ведется от группы генералов — мнимых противников нацистского режима, заключил эту часть разговора Гейдрих, приобретает на данном этапе все больше политический характер.

«Сейчас наступил момент, — сказал Гейдрих, — когда необходимо четко определиться, есть ли смысл продолжать эти контакты с Интеллидженс сервис, по-прежнему снабжая англичан дезинформацией, или сразу же покончить со всем этим»[132].

Гейдрих предложил Шелленбергу немедленно связаться с начальником VI управления РСХА, отвечавшим за политическую разведку за границей, ознакомиться с материалами дела и представить свои конструктивные предложения.

Шелленбергу была передана папка с документами на главное действующее лицо — агента под шифром «Ф-479», немецкого политического эмигранта, проживавшего с момента прихода Гитлера к власти в Гааге и в течение нескольких лет сотрудничавшего с СД. Действуя достаточно успешно по заданиям последней в Нидерландах[133], этот агент по собственной инициативе вступил в контакт с британской секретной службой. Перед «Ф-479» была поставлена задача: в целях дезинформации Интеллидженс сервис направлять по проложенному им каналу фальшивые сведения, которые специально готовились для этого компетентными службами в Берлине.

По утверждению «Ф-479», особый интерес англичане проявили к его последним донесениям, в которых шла речь о том, что в германском вермахте якобы существует оппозиционная Гитлеру генеральская группировка, ищущая контакты с Западом. Причем, как сообщал агент, этот интерес к «оппозиции, готовящей свержение Гитлера», заметно возрос с началом агрессии против соседних стран. Оперативная игра велась немецкой разведкой настолько продуманно и взвешенно, что английская сторона стала всерьез рассматривать вопрос о возможности встречи в скором времени сотрудников Интеллидженс сервис с одним из видных представителей «оппозиции».

Трезво оценив сложившуюся ситуацию, Шелленберг пришел к заключению, что столь удачно начатую игру не только не имеет смысла «заглушать», но и, более того, желательно развить ее путем включения новых действующих лиц.

На очередном докладе у Гейдриха Шелленберг получил одобрение своего плана, предусматривавшего выход оперативной игры на новый уровень. Причем лично себе он отводил в ней роль представителя той самой «трезво мыслящей германской оппозиции», с которой английская сторона стремилась вступить в определенные отношения. Под видом некоего капитана транспортного управления генерального штаба Шэмэла, внешне похожего на Шелленберга, он решил предпринять поездку в Нидерланды для встречи с сотрудниками Интеллидженс сервис. Настоящего капитана Шэмэла отправили в инспекционную поездку в Польшу.

В Лондоне, как стало известно Шелленбергу, игра уже привлекла к себе внимание в высших политических сферах. Важно было не возбудить у англичан подозрений какими-либо опрометчивыми действиями. Прежде всего Шелленберг приступил к углубленной проработке собственной легенды. Важно было вжиться в новую роль, «забыть Шелленберга и стать Шэмэлом» с его биографией, образом жизни, складом ума, особенностями поведения, манерами. От признанного мастера в отработке и подгонке деталей оперативных комбинаций и легенд, каким слыл в РСХА Шелленберг, не ускользнула даже такая на первый взгляд мелочь — Шэмэл постоянно пользовался моноклем. Пришлось вооружиться моноклем и начать к нему привыкать.

Одновременно Шелленберг досконально изучил данные о мнимых «противниках нацистского режима», задействованных в оперативной игре, готовясь при необходимости сообщить англичанам любые интересующие их сведения о каждом из «оппозиционеров». Вскоре он переехал в Дюссельдорф — административный центр земли Северный Рейн — Вестфалия, чтобы быть ближе к границе Нидерландов, и поселился в доме, приобретенном нацистской разведкой через подставное лицо. К тому времени агент «Ф-479» получил из Берлина сообщение о предстоящем визите капитана Шэмэла и указание организовать ему встречу с представителями Интеллидженс сервис.

Наконец вечером 20 октября 1939 года поступила шифр-телеграмма агента «Ф-479», в которой сообщалось: «Обусловлено, что встреча состоится 21. 10 в Зютфене, Голландия». Вскоре позвонил Гейдрих: «Я предоставляю вам полную свободу рук во время переговоров с англичанами»[134]. Сопровождал Шелленберга в Зютфен эсэсовский офицер, один из сотрудников СД, державший на связи «Ф-479», посвященный во все обстоятельства дела[135].

На следующий день рано утром они сели в автомобиль и отправились к границе. Переход границы, во время которого голландские таможенники неукоснительно исполняли свои служебные обязанности, прошел без всяких затруднений. В Зютфене, в условленном месте их поджидал большой черный «бьюик», в котором сидел человек, представившийся капитаном английской разведки Пейном Бестом[136]. Шелленберг сел в «бьюик» рядом с Бестом, который вел машину, и невольно усмехнулся, — тот тоже носил монокль. Он свободно говорил по-немецки и, как можно было судить по отдельным замечаниям, отлично знал Германию. По прибытии в пункт назначения в Арнем их встретили майор Ричард Стивенс и лейтенант Дирк Клоп, оказавшийся офицером генерального штаба нидерландской армии, с которыми через некоторое время Шелленберг повел предметный разговор.

В высших сферах германского боевого офицерства, начал беседу Шелленберг, существует достаточно сильная оппозиция гитлеровскому режиму. По понятным причинам, пока не представляется возможным открыть имя ее руководителя — высокопоставленного генерала вермахта. На этот счет нет еще окончательного решения: слишком велик риск. Но имя будет непременно названо, как только партнеры обоюдно убедятся в полной надежности проложенного ими канала связи и серьезности самого предприятия. Коснувшись далее в общем виде целей и задач, которые преследует оппозиция, Шелленберг подчеркнул, что главное, к чему стремятся лидеры представляемой им оппозиции, — это устранение Гитлера любыми средствами и образование нового германского правительства, опирающегося на поддержку вермахта. Естественно, что в сложившейся ситуации, заключил он, важно знать наперед, какую позицию займет британское руководство: станет ли поддерживать отношения с новым правительством, контролируемым генеральным штабом вермахта, и какие гарантии заключения мирного договора между Германией и Англией после того, как фюрер будет устранен, представители Интеллидженс сервис готовы были бы дать.

Английские офицеры заверили Шелленберга, что, как они могут судить на основании полученных инструкций, британские власти глубоко заинтересованы в любых попытках, направленных на устранение Гитлера, и придают огромное значение возможности воспрепятствовать дальнейшему расширению войны в Европе. Именно в силу этого, подчеркивали они, Интеллидженс сервис заинтересована в дальнейшем развитии контактов с эмиссарами оппозиции, но она, однако, не имеет полномочий на то, чтобы уже сейчас заключить какие-либо политические соглашения. Тем не менее существует уверенность, что к следующей встрече от лица британского правительства определенно могут быть сделаны ожидаемые заявления, содержащие конкретные обязательства. По словам англичан, в курсе происходящих переговоров руководители Форин оффис, которые, в свою очередь, должны проинформировать об этом кабинет министров. Уже это, подчеркивали они, указывает на то, что основа для доверия заложена.

Стороны условились встретиться в следующий раз 30 октября в резиденции Интеллидженс сервис в Гааге. Перед отбытием англичане дали понять, что они придают особое значение присутствию на предстояшей встрече главы оппозиции или, по его выбору, кого-либо из влиятельных ее участников, желательно в чине генерала. Заверив их, что он полон решимости добиться этого, Шелленберг той же ночью спешно возвратился в Берлин, чтобы информировать Гейдриха о результатах переговоров. Внимательно выслушав Шелленберга, тот выразил удовлетворение ходом оперативной игры и еще раз повторил, что дает ему полную свободу действий как в легендировании операции, так и в подборе кандидатов на «участие» в «заговоре» генералов.

Начались поиски представительного человека, подходящего на роль одного из руководителей оппозиции. Шелленберг посетил в связи с этим друга своего отца, профессора де Кринис, директора психиатрического отделения клиники «Шаритэ», к которому за длительное время тесного знакомства с ним питал сыновние чувства. Привыкший с юношеских лет во всем доверять ему, Шелленберг решил посвятить профессора в суть оперативной игры с Интеллидженс сервис и попросить его совета, как лучше обставить дело. Кринис был уроженцем Австрии и состоял на действительной службе в вермахте в чине полковника медицинской службы. Это был высокообразованный человек, хорошо разбиравшийся в политике и имевший внушительный внешний вид; к тому же он говорил с явным австрийским акцентом, что, по понятным причинам, располагало к большему доверию. На этом основании Шелленберг решился предложить профессору отправиться вместе с ним в Гаагу и сыграть роль «правой руки главы оппозиции». Кринис с готовностью принял это предложение, и они выехали в Дюссельдорф, чтобы на конспиративной квартире СД провести подготовку к встрече с представителями Интсллидженс сервис и прорепетировать свои роли на предстоящих переговорах.

29 октября Шелленберг и сопровождавшие его лица направились к границе Нидерландов. Перед этим он и Кринис выработали систему условных знаков, которыми они должны были обмениваться в ходе беседы с англичанами. Так, если Шелленберг снимает монокль левой рукой, это означает, что инициатива разговора полностью переходит к нему. Если то же самое он делает правой рукой, к беседе подключается Кринис. подкрепляя и развивая доводы Шелленберга. Жалобы последнего на сильную головную боль следовало понимать как сигнал к прекращению переговоров.

Точно в 12 часов миссия Шелленберга прибыла на условленный перекресток в Арнеме, однако партнеров на месте не оказалось. Ожидание их в течение часа было безрезультатным. Но вдруг невдалеке появились двое полицейских, прямо направляющихся к автомобилю Шелленберга. Приблизившись, они спросили, почему те здесь, и, недоверчиво выслушав их объяснения, предложили Шелленбергу и Кринису проследовать в полицейский участок.

Все выглядело так, вспоминает Шелленберг, точно за ними захлопнулась ловушка, в которую их заманили англичане. «Несмотря на наш решительный протест, в полицейском участке мы были подвергнуты личному досмотру, после чего наступила очередь нашего багажа. Любая, даже самая безобидная вещь обследовалась крайне придирчиво»[137]. Затем начался допрос — откуда, куда направлялись, с кем должны встретиться? О чем хотели говорить с ними? Шелленберг отказался отвечать на вопросы без участия адвоката, намеренно вел себя вызывающе, что, судя по всему, произвело надлежащее впечатление. В разгар перепалки неожиданно отворилась дверь и вошел лейтенант Дирк Клоп. Он представился полицейским чинам, и все недоверие их моментально исчезло.

На улице их ждали капитан Бест и майор Стивене, которые в самых изысканных выражениях принесли свои извинения за случившееся. Причиной столь досадного инцидента, сокрушались джентльмены, явилось то, что они перепутали место встречи. Слушая их оправдания, Шелленберг лишь слегка кивал головой — было совершенно очевидно, что английская сторона прибегла к этой уловке, чтобы устроить проверку немецким эмиссарам.

Во второй половине дня стороны прибыли в Гаагу и, слегка перекусив в кабинете г майора Стивенса, сразу же приступили к переговорам. В итоге были выработаны и приняты следующие главные условия: устранение Гитлера и его ближайших сподвижников; немедленное заключение мира с западными державами; восстановление независимости Австрии, Чехословакии и Польши. В общих чертах оговаривалась и возможность возвращения немецких колоний, отторгнутых от Германии по Версальскому договору.

Содержание зафиксированного решения, к которому предварительно пришли стороны, было передано майором Стивенсом по телефону в Лондон. Информируя после возвращения о состоявшемся разговоре, он сообщил, что центральное управление разведки положительно реагировало на результаты переговоров; правда, предстояло еще ввести в курс дела министра иностранных дел лорда Галифакса, но так или иначе окончательно все выяснится сегодня же вечером. Как подчеркнул Стивене, главное теперь за тем, чтобы стороны проявили готовность действовать согласно договоренности.

В общей сложности совещание продолжалось около трех с половиной часов. По его завершении участники направились к капитану Бесту на ужин, заехав по дороге на квартиру его сотрудника, чтобы переодеться в выходные костюмы. Появившийся к ужину майор Стивенс сообщил, что только что получено из Лондона сообщение о положительном решении. Бест произнес небольшой тост, на который де Кринис в свою очередь ответил с истинно венской элегантностью.

На следующее утро в Гааге в помещении голландской фирмы «Ханделс Диинст феер континент», на Науве Уитлег, 15, которая использовалась Интеллидженс сервис в качестве «крыши», состоялась заключительная встреча Шелленберга и Криниса с англичанами, которые снабдили их кодом для выхода на радиостанцию британской секретной службы. После этого капитан Бест проводил немецких эмиссаров почти до самой границы. Дату следующей встречи условились согласовать уже по радио.

Радиосвязь с англичанами действовала безотказно. В течение недели уточнялись сроки предстоящей встречи. Однако Берлин молчал… Вернувшись в Дюссельдорф, Шелленберг каждую минуту ожидал новых инструкций от своего руководства, но напрасно. Тогда он, действуя на свой страх и риск, зо время очередного радиосеанса условился с англичанами провести короткую встречу 6 ноября в 2 часа дня в кафе, расположенном неподалеку от границы.

Бест и Стивенс прибыли в точно назначенное время. Заметив, что они проявляют озабоченность, и пытаясь как-то успокоить их, Шелленберг стал уверять, что факту задержки ответа из Берлина не следует придавать большого значения, поскольку она скорее всего вызвана тем, что руководители оппозиции пока еще не определили окончательно своего отношения к сформулированным сторонами условиям. Могло иметь значение также и то обстоятельство, заметил Шелленберг, что к этому времени к сторонникам подпольной группы примкнул с немецкой стороны «влиятельный генерал», у которого «решительность в действиях при проведении операции всегда сопряжена с проявлением огромной осторожности в процессе ее подготовки».

И наконец, чтобы окончательно рассеять сомнения англичан, Шелленберг высказал с подкупающими оговорками предположение, что «высокопоставленный немецкий генерал», похоже, рассматривает в настоящий момент возможность визита вместе с ним в Лондон.

Заметно было, что Бест и Стивенс с облегчением восприняли это объяснение, заверив Шелленберга, что с этого дня на голландском аэродроме Шицноль специально для них будет постоянно дежурить самолет.

В Дюссельдорфе Шелленбергу дали знать из Берлина, что фюрер пока еще не сказал своего мнения относительно того, как быть с оперативной игрой дальше, хотя в большей степени склоняется к тому, чтобы разорвать связь с английской разведкой. Шелленберг понимал, чем вызваны колебания Гитлера — 14 ноября 1939 года должно было начаться наступление на Западном фронте (затем сроки его были отодвинуты, что объясняли неблагоприятными погодными условиями). Тем не менее пока действия Шелленберга не сковывались никакими ограничениями.

Готовясь к очередной встрече в Венло, Шелленберг ломал голову над тем, каким образом отговориться на этот раз, дабы избежать возможных подозрений со стороны англичан, которые все с большим и большим упорством настаивали на переходе к активным действиям. В конце концов Шелленберг решил объяснить причину проволочек изменением общей ситуации в стране, в связи с чем руководители оппозиции склонны повременить, чтобы можно было видеть, какой в ближайшее время будет реакция Гитлера на эти изменения.

Решив, что подобное объяснение может звучать вполне правдоподобно, Шелленберг в условленный день пересек границу. Вскоре он переступил порог знакомого кафе и, приветливо кивнув хозяину в ответ на его любезную улыбку, уселся у широкого окна с видом на площадь. Сделав несколько глотков крепкого кофе, он бросил взгляд на находящихся в зале, которых на этот раз, как ему показалось, было больше обычного, и заметил, что многие из них пристально и неотрывно смотрят в его сторону. Шелленберг с деланным безразличием развернул газету и скользнул взглядом по броским заголовкам и крупным фотографиям первой полосы. Сейчас ему стало совершенно ясно, что бесконечные отсрочки и затягивания Берлина с ответом не могли не возбудить вновь недоверие и настороженность англичан. С равнодушным видом он взглянул на часы. Прошло уже 50 минут, а партнеров все еще не было. Шелленбергу становилось не по себе. Когда он, отложив газету, собрался уже подняться из-за стола и покинуть кафе, в дверях появились Бест и Стивенс. И хотя беседа с ними длилась всего несколько минут, Шелленберг вынес впечатление, что его аргументация возымела действие и ему удалюсь поколебать их сомнения. Расстались партнеры, как всегда, крайне любезно, условившись о встрече на следующий день.

Вечером того же дня в Дюссельдорф явился один из видных чинов СС, командовавший специальным отрядом в приграничном районе, и сообщил Шелленбсргу, что прибыл по указанию, полученному из Берлина, с тем чтобы обеспечить его безопасность при переходе границы. Как выяснилось, участок границы, где предполагалось совершить переход, полностью блокирован нидерландской полицией и агентами разведки. Это означает, пояснил тот. что если Шелленберг будет выкраден, то вызволить его будет крайне сложно и отряду вряд ли удастся избежать вооруженного столкновения. Но как бы то ни было, он имеет строжайший приказ ни при каких обстоятельствах не допустить захвата Шелленберга.

Поздно ночью Шелленберга разбудил телефонный звонок из Берлина. В трубке послышался возбужденный голос рейхсфюрера СС Гиммлера, звонившего из поезда Гитлера: «Вы. собственно, в курсе того, что произошло?» И, не дожидаясь ответа, продолжал: «Вечером, после выступления фюрера в мюнхенском пивном баре „Бюргерброй“, на него было совершено покушение!.. К счастью, фюрер покинул помещение за несколько минут до взрыва адской машины. Убито несколько старых членов партии… Я абсолютно убежден в том, что покушение было подготовлено английской разведкой»[138].

Как выяснилось далее из разговора, Гитлер срочно отдал приказ Гиммлеру прекратить игру с англичанами, а вместо этого выкрасть Стивенса и Беста во время очередной встречи и доставить их в Берлин. «Для выполнения данного приказа можете использовать приставленную для вашей охраны специальную команду. То, что при этом произойдет нарушение границ, — заметил Гиммлер, фюреру безразлично. Вы все поняли?»[139].

Быстро оценив ситуацию, Шелленберг решил, что не только возражать, но и вносить какие-либо коррективы или оговорки в тот момент было абсолютно бессмысленно. Ему оставалось лишь коротко ответить: «Да».

После разговора с Гиммлером Шелленберг сразу же связался с начальником специального отряда СС и. введя его в курс дела, попросил высказать свое мнение. «Учитывая меры предосторожности, принятые нидерландской пограничной охраной, шансы на успех не велики, — после секундной паузы заметил тот. — Рассчитывать мы можем только на внезапность нападения. Но в любом случае схватка предстоит ожесточенная»[140]. Было условлено, что нападение начнется тут же, как только «бьюик» англичан подъедет к месту встречи. Специальная команда прорвет пограничный заслон и схватит их на улице. Начальник отряда заверил Шелленберга, что машину «друзей» он не перепутает — накануне он внимательно разглядел их «бьюик». После захвата англичан участники операции немедленно отходят к германской границе. Шелленберг должен был, как обычно, ждать партнеров в кафе, но расположиться ему следовало так, чтобы просматривалась вся проезжая часть. Как только «бьюик» приблизится к кафе, ему необходимо было быстро выйти на улицу и, приветливо махнув англичанам рукой, сесть в машину и поехать, давая тем самым понять, что хочет провести встречу в другом месте.

Заканчивая этот ночной разговор с начальником спецотряда, Шелленберг попросил представить его каждому из двенадцати бойцов отряда, с тем чтобы при перестрелке они не спутали его с капитаном Бестом. Дело в том, что фигурой англичанин очень напоминал Шелленберга, а кроме того, носил пальто того же цвета и покроя и монокль. На следующий день, 8 ноября 1939 года между 13 и 14 часами Шелленберг со своим спутником беспрепятственно пересек границу, как всегда, близ Венло. На улицах было достаточно оживленно, но что особенно бросалось в глаза, так это скопление каких-то людей в штатском со служебно-розыскными собаками. Шелленберг, находившийся в кафе, заметно нервничал и в ожидании англичан заказал себе и своему спутнику по аперитиву. Бест и Стивенс явно заставляли себя ждать — часы уже показывали 15.00, а они все еще не появлялись.

Внезапно на полной скорости ко входу в кафе подкатил серый автомобиль. Шелленберг резко поднялся из-за стола, но его остановил за руку спутник: «Ошибка! Не тот!» Шелленберг похолодел — ведь так же могли обознаться и бойцы специального отряда СС, притаившиеся около здания немецкой таможни. Замерев, он был готов уже услышать первые выстрелы, но обстановка оставалась спокойной. Бойцы спецотряда лучше Шелленберга разглядели автомобиль и никак на него не среагировали. Шелленберг опустился на стул и, встретившись глазами с хозяином кафе, стоящим за стойкой, заказал два кофе. Едва успев сделать первый глоток, Шелленберг почувствовал легкий толчок в бок. Его спутник тихо проговорил: «Они».

Оставив свои пальто на вешалке и предупредив хозяина, что направляются встретить друзей, Шелленберг и его спутник не спеша пошли к выходу. Выйдя на улицу, он заметил, что «бьюик», резко затормозив на углу, где стоял его автомобиль, свернул в сторону парка позади кафе и там остановился. Шелленберг, как и было условлено, быстро направился к своей машине. Когда до нее оставалось не более десяти шагов, он услышал рев мотора крытого грузовика, доставившего бойцов спецотряда. Тут же загремели выстрелы и раздались разъяренные голоса нидерландских пограничников. Лейтенант Клоп, поняв, что им устроили западню, выпрыгнул из «бьюика» и бросился в сторону Шелленберга, наставив на него крупнокалиберный кольт. Едва тот успел пригнуться за багажником своего автомобиля, как из-за угла вылетел грузовик с эсэсовцами. Клоп прицелился и несколько раз выстрелил в их сторону — ветровое стекло разлетелось вдребезги. Шелленбергу показалось, что одна из пуль угодила в сидевшего рядом с шофером командира отряда, но тут он увидел, как его телохранитель в гигантском прыжке будто катапультировался из кабины грузовика, успев уже в воздухе выстрелить в Клопа. Между ними началась отчаянная перестрелка. Внезапно лейтенант выронил свой пистолет и медленно опустился на колени. В тот же момент до Шелленберга донесся грубый окрик командира отряда: «А теперь сматывайтесь!»

Заведя машину, Шелленберг обернулся назад и увидел, как Беста и Стивенса, будто «два снопа сена», вытащили из их автомобиля. Резко рванув с места, машина Шелленберга помчалась в сторону границы.

Наглый налет, предпринятый спецотрядом СС, не вызвал сколько-нибудь заметного противодействия со стороны полицейских и пограничников. Все участники налета так же стремительно, как и ворвались на территорию Нидерландов, покинули ее, взяв курс на Дюссельдорф. Эсэсовский отряд с захваченными пленными прибыл туда спустя полчаса после Шелленберга, который к этому времени уже успел связаться с Гейдрихом и доложить ему о выполнении задания.

Доставленные в Берлин капитан Бест и майор Стивенс подверглись предварительному допросу. О ходе допроса и полученных показаниях Гейдрих ежедневно докладывал лично Гитлеру и получал непосредственно от него инструкции относительно того, в каком направлении вести расследование и как «Операция Венло» должна обыгрываться большой прессой.

Все было подчинено одной цели — представить покушение в мюнхенской пивной как дело рук Интеллидженс сервис, которая отвела якобы главную роль в осуществлении террористической акции Бесту и Стивенсу. Из общего отчета, слагавшегося из сведений, полученных в процессе следствия, явствовало, что английская разведка располагала в Нидерландах разветвленной агентурной сетью, нацеленной против Германии, и опиралась в своей деятельности на содействие местной военной разведки[141].

Атмосфера вокруг кампании по «разоблачению англичан» нагнеталась. Все шло к проведению «большого показательного процесса». Дабы придать особую значимость операции по выкрадыванию английских разведчиков, которые представлялись теперь не иначе, как руководители филиала Интеллидженс сервис в Нидерландах, Гитлер с большой помпой производит награждение Шелленберга и членов эсэсовского спецотряда. Все они неожиданно были приглашены в имперскую канцелярию, во дворе которой по этому случаю был выставлен почетный караул в составе роты СС.

Шелленберг и двенадцать человек из отряда по-военному выстроились в шеренгу в зале приемов, где вскоре появился Гитлер. Он не спеша обошел строй, внимательно вглядываясь в лица замерших по стойке «смирно» эсэсовцев, а затем произнес небольшую речь. В ней он выразил свою признательность за успешно проведенную операцию и удовлетворение по поводу их беспрекословной готовности к решительным действиям в интересах рейха. В борьбе с таким опытным, имеющим вековые традиции противником, каким является Интеллидженс сервис, сказал Гитлер, мы обязаны держать порох сухим. В заключение фюрер подчеркнул, что боевые армейские ордена сотрудникам политической разведки он вручает впервые и делает это в знак признания того, что борьба на тайном фронте так же важна, как и открытые военные действия. Шелленберг и два других участника операции в Венло были удостоены «Железного креста» первой степени, а остальные — «Железного креста» второй степени.

К этому времени гестапо схватило конструктора адской машины, разорвавшейся в пивном зале «Бюргсрброй». Им оказался столяр Георг Эльсер, задержанный в районе Базеля при попытке перейти швейцарскую границу. Под тяжестью улик он признался, что вмонтировал взрывное устройство с часовым механизмом в одну из колонн пивного зала[142]. При этом он показал, что взрывчатку ему вручили два незнакомца. Собственно, это и укрепило Гитлера в мысли, что «те двое» есть не кто иные, как Бест и Стивенс. Для гестапо, оставалось лишь получить подтверждение этой «бесспорной версии» фюрера, однако именно здесь и произошел сбой.

Эльсер напрочь отрицал обвинение в своей принадлежности к организованному заговору. Ни «допросы с пристрастием», ни лошадиные дозы вводимых психотропных средств не заставили его изменить свои первоначальные показания, из которых следовало, что он не более чем террорист-одиночка, не имевший ни малейшего отношения к Интеллидженс сервис и даже не знающий, что это такое. Категорически отрицал он и свою причастность к «Черному фронту», организации Отто Штрассера, что ему также пыталось инкриминировать гестапо[143].

На следующий день после награждения «Железным крестом» Шелленберг был вызван к Гитлеру с письменным отчетом об операции в Венло, Гейдрих посоветовал ему предварительно ознакомиться у шефа гестапо Мюллера с результатами допроса Эльсера, так как фюрер мог проявить интерес к этому, и постараться выработать с Мюллером общую линию. Шелленберг, будучи убежденным в непричастности Стивенса и Беста к покушению на Гитлера, стремился, по его словам, убедить в этом и шефа гестапо. Но Мюллер, с каменным лицом выслушав Шелленберга, сухо ответил: «Может быть, Вы и правы, но фюрер настолько уверен в своей версии, что никто, даже люди вроде Гиммлера или Гейдриха, не смогли бы его переубедить, да и вряд ли они будут пытаться делать это»[144].

Тогда с нескрываемым интересом Шелленберг спросил его, кто же в таком случае стоит за Эльсером. Бросив быстрый взгляд на Шелленберга снизу вверх, Мюллер процедил сквозь зубы: «Этот парень очень упорен и не отступает от своих показаний. Уже на первом допросе он сказал, что ненавидит Гитлера за то, что тот упек в тюрьму его брата, коммуниста. И еще… он постоянно твердит, что сама работа по изготовлению адской машины доставляла ему огромное наслаждение — он видел перед собой разорванное в клочья тело фюрера. Что касается взрывчатки, то он получил ее в каком-то кафе от двух незнакомцев. Похоже, что действительно здесь не пахнет заговором. Единственное, что я не могу полностью исключить, так это его связь с „Черным фронтом“. А так… » — Мюллер замолчал, уставившись немигающим взглядом в одну точку. Тут Шелленберг заметил, что Мюллер выглядит невыспавшимся, резко обозначилась синева под глазами, а суставы его широкой правой кисти покраснели и опухли. Он перехватил взгляд Шелленберга, и его глаза загорелись злым блеском. «До сих пор мне удавалось справляться с любым, кто попадался в мои руки», — сказал он. У Шелленберга, которому были хорошо известны повадки шефа гестапо, при этих словах мороз пробежал по коже. «Если бы этот Эльсер получил от меня пару оплеух раньше, — Мюллер ударил кулаком по столу, — он бы сейчас не нес весь этот бред». Шелленберг, глядя на него, понимал, что в этих словах не было рисовки. Действительно, этот «заплечных дел мастер» обладал богатым арсеналом приемов ведения допросов, с тем чтобы заставить свою жертву заговорить. Беседа с Мюллером, как сообщит потом Шелленберг, будто бы окончательно убедила его в необходимости довести до Гитлера свою точку зрения относительно непричастности Беста и Стивенса к покушению в мюнхенской пивной.

«Ваш отчет об операции интересен», — сказал Гитлер, обращаясь к Шелленбергу во время обеда, на котором присутствовали также Борман, Гесс, Гиммлер, Гейдрих и Кейтель. После этого замечания образовалась минутная пауза, которую нарушил сам Гитлер, пожаловавшись Гессу на низкое атмосферное давление и спросив его о показаниях барометра в Берлине. Не прерывая Гесса, который повел обстоятельный разговор о метеопрогнозе, Гитлер неожиданно обратился к Гиммлеру: «Шелленберг не убежден, что эти двое английских агентов были связаны с Эльсером». — «Да, мой фюрер, — ответил Гиммлер. — Связь между Эльсером, Бестом и Стивенсом действительно исключена. Я не отрицаю, что английская разведка могла поддерживать контакт с Эльсером, используя другие каналы. Например, они могли прибегнуть к помощи немцев — членов „Черного фронта“ Штрассера… »[145]

Повернувшись к Гейдриху, Гитлер сказал: «Что за тип этот Эльсер? Ведь надо же его как-то классифицировать. Гипнотизируйте его, шпигуйте инъекциями, употребите все, чем вы располагаете, но узнайте, кто подстрекатели. Я хочу знать, кто скрывается за всем этим»[146]. После этого он торопливо принялся за свои диетические блюда. Его трапеза в этот день состояла из вареных кукурузных початков, которые он брал обеими руками и обгладывал. На второе ему подали тарелку стручков гороха.

Некоторое время за столом царило молчание, которое нарушил Шелленберг, ухватившись за одно из замечаний Гитлера, сделанное им в самом начале обеда: «Как оцениваете Вы, мой фюрер, боеспособность Англии? Я убежден, что она будет сражаться». Присутствовавшие, силясь понять, как мог самый молодой среди них решиться на такое, обратили на Шелленберга полные негодования взоры. С изумлением глядел на него какую-то секунду и сам Гитлер. Затем решил ответить на вопрос. Он сказал, что его интересует прежде всего боеспособность английских экспедиционных сил, поскольку на промышленные предприятия острова будет обрушена вся мощь немецкой авиации. Шелленберг, по его словам, нерешительно возразил Гитлеру, заметив, что в борьбе с немецкими самолетами наверняка примет участие британский флот, располагающий крупными силами и средствами, «Флот, — выпалил Гитлер, — будет занят другими операциями. У наших военно-воздушных сил хватит времени, чтобы заминировать прибрежные воды Англии. И не забывайте, мы будем строить подводные лодки, подводные лодки и еще раз подводные лодки. На этот раз Англии не удастся взять нас измором и поставить на колени». На мгновение воцарилось молчание, а затем фюрер спросил: «Что вообще удалось вам узнать во время переговоров с англичанами в Гааге о позиции Великобритании»?[147]

«Судя по их словам, — ответил Шелленберг, — англичане в случае, если немецким войскам удастся захватить остров, продолжат борьбу с территории Канады. Это будет братоубийственная война не на жизнь, а на смерть, а Сталин при этом… » — Шелленберг хотел сказать, что «Сталин при этом будет радостно следить за их схваткой», но не успел. Гиммлер с такой силой толкнул его иод столом ногой, а Гейдрих бросил на него такой испепеляющий взгляд, что Шелленберг попросту проглотил конец фразы. И все же чувствуя, будто в него вселился какой-то бес, Шелленберг добавил: «Я не уверен, действительно ли необходимо было изменение нашей полигики по отношению к Англии после совещаний в Годесберге и Мюнхене»[148].

Шелленберг не мог не заметить, что все присутствующие пришли в ужас от его дерзости. Гейдрих побелел до кончика носа, Гиммлер смотрел на скатерть, играя крошками хлеба. Гитлер неподвижно уставился на Шелленберга, а потом сказал: «Сначала я хотел идти вместе с Англией, но Англия постоянно отталкивала меня от себя… Верно говорят, что нет ничего хуже, чем ссора в одной семье. Я сожалею, что мы вынуждены вести борьбу не на жизнь, а на смерть с людьми одной с нами расы… При этом Восток только и ждет, когда Европа истечет кровью. Поэтому я не хочу уничтожать Англию. Но в один прекрасный день, — голос Гитлера стал настойчивым и резким, — Англия сойдет со своего величественного коня и господин Черчилль должен будет признать, что Германия тоже имеет право на жизнь, а до тех пор я буду бороться против Англии. Большего я не желаю. И тогда наступит время, когда Англия должна будет пойти на компромисс с нами. Она останется морской и колониальной державой, но на континенте сольется с нами и образует единое целое. Тогда мы станем повелителями Европы, и Восток не будет представлять для нас никакой опасности. Вот моя цель»[149].

Тут Гитлер переменил тему и спросил, обращаясь к Гейдриху: «Вы уже говорили с Риббентропом о ноте, которую направила нам Голландия в связи со смертью офицера генерального штаба Клопа? — Гитлер рассмеялся. Голландцы глупы. Тем самым они дают нам в руки козырь, который я выложу в свое время; сами того не желая, они подтверждают, что не мы, а они первыми нарушили нейтралитет».

В один из следующих дней Шелленберг присутствовал при беседе Гейдриха с Мюллером. Последний сообщил, что Эльсером целые сутки занимались трое врачей-специалистов, но получить нужные признания так и не удалось. По мнению приглашенных «экспертов», Эльсер был фанатиком-одиночкой, одержимым навязчивой идеей мести за своего брата-коммуниста. Ее дополнял комплекс неполноценности, выраженный в желании прослыть великим изобретателем. Этот комплекс усугублялся стремлением «войти в историю» в результате устранения Гитлера.

В силу явной недостаточности «обличительных» материалов от идеи организации «большого процесса» над Интеллидженс сервис, как замышлялось, в конце концов отказались, а срыв самой идеи стал рассматриваться как «неудача гестапо». Разумеется, о такой «приватной оценке» фюрера знал предельно ограниченный круг лиц из высшего руководства. Но, как единодушно считают западные специалисты, в результате умелого легендирования мнимой подпольной группы антифашистов Интеллидженс сервис был нанесен серьезный удар, позволивший заманить в ловушку и похитить двух ее руководящих работников.

Катастрофический провал не ограничивался лишь потерей двух старших оперативных сотрудников Интеллидженс сервис и лейтенанта голландской военной разведки Дирка Клопа, которого местные власти поставили наблюдать за ходом операции. Этот провал имел гораздо более серьезный характер. В перестрелке на границе Клоп был смертельно ранен, а Бест и Стивенс попали в руки нацистской службы безопасности и подверглись допросу. Положение усугублялось еще тем, что так называемая подпольная немецкая группа, с представителями которой велись секретные переговоры, продолжала поддерживать радиосвязь с резидентурой в Гааге с помощью рации, переданной ей Стивенсом. Естественно, «Операция Венло» вызвала смятение и в самом центре британской разведки.

Поскольку в ходе «Операции Венло» были получены свидетельства, что местная разведка тесно сотрудничала с англичанами, правительство Голландии всячески старалось отмежеваться от случившегося, доказать свою непричастность к шпионской деятельности против Германии. Гитлер же, получив повод для обвинения голландского правительства в нарушении нейтралитета, использовал данное обстоятельство в политических целях: 10 мая 1940 года фашистская Германия вероломно напала на Голландию, которая 14 мая 1940 года вынуждена была капитулировать.

Результатом «Операции Венло» явилось закрытие гаагской резидентуры. Всем ее сотрудникам предложено в категорической форме временно воздержаться от проведения каких-либо разведывательных операций.

Данный провал явился причиной серьезного потрясения всей разведывательной системы англичан и привел к переоценке опыта и результатов деятельности Интеллидженс сервис в довоенный период. Резко сократился объем добываемой разведывательной информации.

Стивенс и Бест содержались в концентрационном лагере Заксенхаузен и были освобождены лишь в 1945 году после капитуляции гитлеровской Германии. От смерти их спасло то, что после начала войны нацистская верхушка делала ставку на возможность сепаратного мира с Западом. По расчетам Гитлера, в случае готовности Англии к переговорам они могли бы стать посредниками для налаживания отношений с британским правительством. Именно поэтому он отвергал предложения об обмене Стивенса и Беста на нацистских шпионов, разоблаченных в Англии. В отличие от английских разведчиков, большинство немецких свидетелей «Операции Венло» «были по приказу Гейдриха ликвидированы»[150].

Факты, установленные после окончания войны голландской парламентской комиссией и специальным расследованием, предпринятым руководством Интеллидженс сервис, позволили составить ясное представление об «Операции Венло». Бест и Стивенс после их захвата были доставлены в Берлин для предварительного допроса. Затем их отправили в концлагерь Заксенхаузен, где подвергли допросу «с пристрастием», которые вели опытные спецы[151]. По свидетельству участвовавшего в допросах в качестве переводчика Карла Дитчеса, Бест в ходе следствия впервые упомянул о существовании сверхсекретной разведывательной сети британской разведки в ряде стран.

Бест и Стивенс выдали СД массу сведений об организации, кадрах и методах Интеллидженс сервис. Сотрудники гестапо проявили большую изворотливость в работе с ними, лишив их возможности согласовать тактику поведения на следствии, в какой-то мере сопоставить свои показания, чтобы даваемые ими ответы причинили наименьший ущерб интересам Англии. Их содержали в отдельных камерах, и каждый считал, что другой выдал на допросах основную часть обширных сведений.

После войны Бест и Стивенс были репатриированы в Англию и там подробно опрошены сотрудниками английской разведки и контрразведки. Оба признали, что в нарушение существующих в Интеллидженс сервис правил откровенно отвечали на все поставленные им в СД вопросы. Тем не менее было решено не предпринимать против них каких-либо мер. Стивенс работал переводчиком в аппарате НАТО. Выйдя в отставку, он поселился в Брайтоне. Умер в 1965 году. Бест смог добиться компенсации от послевоенного западногерманского правительства за содержание его в тюрьме во время войны. Правительство Англии возражало против включения Беста в список лиц, пострадавших от нацистов, но ему в конце концов удалось получить в 1968 гаду денежную компенсацию. Умер он в 1978 году в возрасте 93 лет.

Прошло более 20 лет, прежде чем были раскрыты все перипетии дела Стивенса — Беста. Разведчики союзных стран, изучая нацистские архивы СД, обнаружили обзор, подготовленный в начале 1940 года гитлеровской службой безопасности в связи с подготовкой фашистской Германии к вторжению в Англию. Как выяснилось, этот документ был составлен на основе информации, полученной от Беста и Стивенса.

Принимая в дальнейшем непосредственное участие в выработке и реализации концепции объединенного ведомства шпионажа и диверсии в лице главного имперского управления безопасности с поглощением в нем всех разведывательных организаций страны, Шелленберг не только оказывал влияние на создание этого зловещего ведомства, но и, как установил Международный военный трибунал, всей своей практической деятельностью «сознательно содействовал подготовке второй мировой войны», был непосредственно причастен ко многим преступлениям нацизма. В частности, известно, что за несколько недель до нападения фашистской Германии на СССР Гейдрих поручил Шелленбергу обсудить и урегулировать с генерал-квартирмейстером Вагнером из верховного командования вермахта вопрос об использовании СД на советской территории (в это время СД было предоставлено право без суда и следствия расстреливать тысячи евреев, находившихся в тылу немецких войск).

Шелленберг должен был предстать перед судом в Нюрнберге в 1946 году в качестве одного из главных подсудимых по обвинению в преступлениях против человечества и принадлежности к преступным организациям. На самом же деле он обвинялся лишь в превышении своих полномочий, выразившемся в таких деяниях, как похищение людей и участие в так называемом «окончательном решении еврейского вопроса»[152]. Полностью отбывать наказание ему не пришлось —он не отсидел и половины срока, так как был признан больным. Проявленную по отношению к Шелленбергу мягкость связывали с тем, что он сотрудничал с англичанами и американцами. Хорошо знавший Шелленберга по совместной службе в РСХА Отто Скорцени говорил о нем как о «талантливом дитя», которому все слишком легко давалось[153]. «Я не отрицаю его дар разведчика, — подчеркивал Скорцени, — но мне было противно, когда он, будучи арестован, все рассказал англичанам». После того как Шелленбергу сделали операцию, американцы освободили его из тюрьмы и он тайно поселился в Швейцарии в надежде, что там ему будет безопаснее. Этот расчет основывался на том, что в свое время, участвуя в разработке агрессивных планов на будущее, он высказывался против нападения Германии на Швейцарию и даже способствовал (о чем было известно швейцарцам) предотвращению этой возможности. Однако в связи с шумными протестами общественности местные власти вынуждены были предложить ему покинуть страну, и он переселился в Турин (Италия), где умер в 1952 году в возрасте 42 лет. Незадолго до смерти Шелленберг решил приподнять занавес, скрывавший сцену, на которой он играл важную тайную роль, написав мемуары, изданные в Англии и ФРГ.

КАК ДЕЙСТВОВАЛА НАЦИСТСКАЯ РАЗВЕДКА, ПОДГОТАВЛИВАЯ ВОЙНУ ПРОТИВ СССР

Для претворения стратегических планов вооруженного нападения на соседние страны о них Гитлер поведал своему окружению еще 5 ноября 1937 года — фашистская Германия, естественно, нуждалась в обширной и достоверной информации, раскрывающей все стороны жизни будущих жертв агрессии, и особенно в сведениях, на основании которых можно было бы вывести заключение об их оборонном потенциале. Снабжая правительственные органы и верховное командование вермахта подобной информацией, службы «тотального шпионажа» активно содействовали подготовке страны к войне. Добывалась разведывательная информация разными путями, с помощью разнообразных методов и средств.

Вторая мировая война, развязанная фашистской Германией 1 сентября 1939 года, началась с вторжения немецких войск в Польшу. Но главной своей целью, на достижение которой были ориентированы все государственные органы страны, и в первую очередь вермахт и разведка, Гитлер считал разгром Советского Союза, завоевание нового «жизненного пространства» на Востоке вплоть до Урала. Камуфляжем должны были служить подписанный 23 августа 1939 года советскогерманский договор о ненападении, а также заключенный 28 сентября того же года договор «О дружбе и границе». Более того, открывшиеся в результате этого возможности были использованы для наращивания активности в проводившейся весь предвоенный период разведывательной работе против СССР. Гитлер постоянно требовал от Канариса и Гейдриха новых сведений о мерах, предпринимаемых советскими властями по организации отпора вооруженной агрессии.

Как уже отмечалось, в первые годы после установления в Германии фашистской диктатуры Советский Союз рассматривался прежде всего как политический противник. Поэтому все, что относилось к нему, входило в компетенцию службы безопасности. Но такой порядок просуществовал недолго. Вскоре, в соответствии с преступными замыслами нацистской верхушки и немецкого военного командования, все службы «тотального шпионажа» включились в тайную войну против первой в мире страны социализма. Говоря о направленности шпионско-диверсионной деятельности фашистской Германии в тот период, Шелленберг писал в своих мемуарах: «Первоочередной и самой важной задачей считались решительные действия всех секретных служб против России».

Интенсивность этих действий заметно возросла с осени 1939 года, особенно после победы над Францией, когда абвер и СД получили возможность высвободить свои значительные силы, занятые в данном регионе, и использовать их на восточном направлении. Перед секретными службами, как явствует из архивных документов, была тогда поставлена конкретная задача: уточнить и пополнить имевшиеся сведения об экономическом и политическом положении Советского Союза, обеспечить регулярное поступление информации о его обороноспособности и будущих театрах военных действий. Им было поручено также выработать развернутый план организации диверсионно-террористических акций на территории СССР, приурочив их осуществление к моменту первых наступательных операций немецко-фашистских войск. Кроме того, они были призваны, как об этом уже говорилось подробно, гарантировать скрытность вторжения и начать широкую кампанию по дезинформации мирового общественного мнения. Так определялась программа действий гитлеровской разведки против СССР, в которой ведущее место, по понятным причинам, отводилось шпионажу.

Архивные материалы и другие вполне достоверные источники содержат немало подтверждений того, что интенсивная тайная война против Советского Союза началась задолго до июня 1941 года.

К моменту нападения на СССР деятельность абвера — этого лидера среди нацистских секретных служб в области шпионажа и диверсий — достигла своего апогея. В июне 1941 года был создан «Штаб Залли», призванный обеспечить руководство всеми видами шпионажа и диверсий, направленных против Советского Союза. «Штаб Валли» непосредственно координировал действия команд и групп, приданных армейским группировкам для ведения разведывательных и диверсионных операций. Он размещался тогда под Варшавой, в местечке Сулеювек, и возглавлял его опытный разведчик Шмальшлегер.

Вот некоторые свидетельства того, как развивались события.

Один из видных сотрудников немецкой военной разведки, Штольце, на допросе 25 декабря 1945 года показал, что начальник абвера II полковник Лахузен, сообщив ему в апреле 1941 года дату нападения Германии на СССР, потребовал в срочном порядке изучить все имеющиеся в распоряжении абвера материалы в отношении Советского Союза. Необходимо было выяснить возможность нанесения мощного удара по важнейшим советским военно-промышленным объектам для полного или частичного вывода их из строя. Тогда же было создано в рамках абвера II сверхсекретное подразделение, во главе которого был поставлен Штольце. По соображениям конспирации оно имело ходовое название «Группа А». В его обязанности входили планирование и подготовка диверсионных операций крупного масштаба. Они предпринимались, как подчеркивал Лахузен, в надежде на то, что удастся дезорганизовать тыл Красной Армии, посеять панику среди местного населения и тем самым облегчить продвижение немецко-фашистских войск.

Лахузен ознакомил Штольце с приказом штаба оперативного руководства, подписанным генерал-фельдмаршалом Кейтелем, в котором излагалась в общем виде директива верховного главнокомандования вермахта по развертыванию диверсионной деятельности на советской территории после начала реализации плана «Барбаросса». Абвер должен был приступить к проведению акций, имеющих целью разжигание национальной розни между народами СССР, чему нацистская верхушка придавала особое значение. Руководствуясь директивой верховного главнокомандования, Штольце сговорился с главарями украинских националистов Мельником и Бендерой, что они немедленно приступят к организации на Украине выступлений враждебных Советской власти националистических элементов, приурочив их к моменту вторжения немецко-фашистских войск[154]. Одновременно абвер II начал заброску на территорию Украины своих агентов из числа украинских националистов, часть из которых имела задание составить или уточнить списки местного партийного и советского актива, подлежащего уничтожению. Подрывные акции с участием националистов всех мастей проводились и в других регионах СССР.

Абвером II, по показаниям Штольце, были сформированы и вооружены «особые отряды» для действий (в нарушение международных правил ведения войны) в Советской Прибалтике, опробованных еще в начальный период второй мировой войны[155]. Один из таких отрядов, солдаты и офицеры которого были одеты в советскую военную форму, имел задание совершить захват железнодорожного туннеля и мостов близ Вильнюса. До мая 1941 года на территории Литвы было обезврежено 75 агентурных групп абвера и СД, которые, как документально установлено, развернули здесь активную шпионско-диверсионную деятельность в преддверии нападения фашистской Германии на СССР.

Насколько велико было внимание верховного командования вермахта к развертыванию диверсионных операций в тылу советских войск, показывает тот факт, что «особые отряды» и «специальные команды» абвера имелись при всех группах армий и армиях, сосредоточенных на восточных границах Германии[156].

Согласно показаниям Штольце, отделения абвера в Кенигсберге, Варшаве и Кракове имели директиву Канариса в связи с подготовкой нападения на СССР предельно усилить шпионско-диверсионную деятельность. Задача состояла в том, чтобы обеспечить верховное главнокомандование вермахта подробными и максимально точными данными о системе целей на территории СССР, прежде всего о шоссейных и железных дорогах, мостах, электростанциях и других объектах, уничтожение которых могло бы повлечь за собой серьезную дезорганизацию советского тыла и в конечном счете парализовало бы его силы и сломило сопротивление Красной Армии. Абвер должен был протянуть щупальца к важнейшим коммуникациям, военно-промышленным объектам, а также крупным административным и политическим центрам СССР —во всяком случае замышлялось.

Подводя некоторые итоги проведенной абвером работы к моменту начала вторжения Германии в СССР, Канарис писал в докладной записке, что в распоряжение штабов немецких армий направлены многочисленные группы агентов из коренного населения, то есть из русских, украинцев, белорусов, поляков, прибалтов, финнов и т. п. Каждая группа насчитывала 25 (или более) человек. Во главе этих групп стояли немецкие офицеры. Они должны были проникать в советский тыл на глубину 50 300 километров за линией фронта, с тем чтобы сообщать по радио результаты своих наблюдений, обращая особое внимание на сбор сведений о советских резервах, состоянии железных и прочих дорог, а также о всех мероприятиях, проводимых противником.

Центром организации шпионажа, главной базой для опорных пунктов гитлеровской разведки служили в предвоенные годы посольство Германии в Москве и немецкие консульства в Ленинграде, Харькове, Тбилиси, Киеве, Одессе, Новосибирске и Владивостоке[157]. На дипломатическом поприще в СССР в те годы подвизалась большая группа кадровых немецких разведчиков, опытнейших профессионалов, представлявших все звенья системы нацистского «тотального шпионажа», и особенно широко — абвер и СД. Несмотря на препятствия, чинимые им чекистскими органами, они, беззастенчиво пользуясь своей дипломатической неприкосновенностью, развили здесь высокую активность, стремясь прежде всего, как на то указывают архивные материалы тех лет, прощупать оборонную мощь нашей страны.

Резидентуру абвера в Москве возглавлял в ту пору генерал Эрих Кёстринг, слывший до 1941 года в разведывательных кругах Германии «самым осведомленным специалистом по Советскому Союзу». Он родился и некоторое время жил в Москве, поэтому свободно владел русским языком и был знаком с образом жизни в России. Во время первой мировой войны сражался против царской армии, затем в 20-х годах работал в специальном центре, занимавшемся изучением Красной Армии. С 1931 по 1933 год в завершающий период советско-германского военного сотрудничества выступал в роли наблюдателя от рейхсвера в СССР. Снова оказался в Москве в октябре 1935 года в должности военного и авиационного атташе Германии и пробыл до 1941 года. Он имел в Советском Союзе широкий круг знакомых, которых стремился использовать для получения интересующей его информации.

Однако из многочисленных вопросов, поступивших к Кёстрингу из Германии спустя шесть месяцев после его прибытия в Москву, он смог дать ответы лишь на немногие. В своем письме на имя начальника разведывательного отдела по армиям Востока он так объяснял это: «Опыт нескольких месяцев работы здесь показал, что не может быть и речи о возможности получения военной разведывательной информации, хотя бы отдаленно связанной с военной промышленностью, даже по самым безобидным вопросам. Посещения воинских частей прекращены. Создается впечатление, что русские снабжают всех атташе набором ложных сведений». Письмо заканчивалось заверением, что он тем не менее надеется, что ему удастся составить «мозаичную картину, отражающую дальнейшее развитие и организационное построение Красной Армии».

После того как в 1938 году германские консульства оказались закрытыми, военные атташе других стран в течение двух лет были лишены возможности присутствовать на военных парадах, и, кроме того, были введены ограничения на установление иностранцами контактов с советскими гражданами. Кёстринг, по его словам, вынужден был вернуться к использованию трех «скудных источников информации»: совершению поездок по территории СССР и выездам на автомобиле в различные районы Московской области, использованию открытой советской печати и, наконец, обмену информацией с военными атташе других стран.

В одном из своих отчетов он делает следующий вывод о состоянии дел в Красной Армии: «В результате ликвидации основной части высшего офицерского состава, довольно хорошо овладевшего военным искусством в процессе продолжавшейся десять лет практической подготовки и теоретического обучения, оперативные возможности Красной Армии снизились. Отсутствие воинского порядка и нехватка опытных командиров будут отрицательно сказываться в течение некоторого времени на подготовке и обучении войск. Проявляющаяся уже в настоящее время безответственность в военном деле приведет в дальнейшем к еще более серьезным негативным последствиям. Армия лишена командующих наивысшей квалификации. Тем не менее нет никаких оснований для вывода о падении наступательных возможностей солдатской массы в такой мере, чтобы не признать Красную Армию как весьма важный фактор на случай возникновения военного конфликта».

В сообщении в Берлин подполковника Ганса Кребса, замещавшего заболевшего Кёстринга, датированном 22 апреля 1941 года, говорилось: «Максимальной численности по боевому расписанию на военное время, определяемой нами в 200 пехотных стрелковых дивизий, советские сухопутные войска еще, конечно, не достигли. Эти сведения в беседе со мной недавно подтвердили военные атташе Финляндии и Японии».

Через несколько недель Кёстринг и Кребс специально предприняли поездку в Берлин, чтобы лично сообщить Гитлеру, что значительных изменений к лучшему в Красной Армии не наблюдается.

Перед сотрудниками абвера и СД, пользовавшимися в СССР дипломатическим и другим официальным прикрытием, ставилась задача наряду со строго ориентированной информацией собирать сведения по широкому кругу военно-экономических проблем. Эта информация имела совершенно определенное назначение — она должна была дать возможность органам стратегического планирования вермахта составить представление об условиях, в которых гитлеровским войскам придется действовать на территории СССР, и в частности при захвате Москвы, Ленинграда, Киева и других крупных городов. Выяснялись координаты объектов будущих бомбардировок. Уже тогда создавалась сеть подпольных радиостанций для передачи собранных сведений, устраивались в общественных и других подходящих местах тайники, где можно было бы хранить инструкции нацистских разведывательных центров и предметы диверсионной техники, чтобы засылаемые и находящиеся на территории СССР агенты в нужный момент могли воспользоваться ими.

С целью шпионажа в Советский Союз планомерно засылались кадровые сотрудники, тайные агенты и доверенные лица абвера и СД, для проникновения которых в нашу страну использовались интенсивно развивавшиеся в те годы экономические, торговые, хозяйственные и культурные связи между СССР и Германией. С их помощью решались такие важные задачи, как сбор сведений о военно-экономическом потенциале СССР, в частности об оборонной промышленности (мощность, районирование, узкие места), об индустрии в целом, отдельных ее крупных центрах, энергетических системах, путях сообщения, источниках промышленного сырья и т. д. Особой активностью отличались представители деловых кругов, которые нередко наряду со сбором разведывательной информации выполняли поручения по налаживанию связи на советской территории с агентами, которых немецкой разведке удалось завербовать в период активного функционирования в нашей стране немецких концернов и фирм.

Придавая важное значение использованию в разведывательной работе против СССР легальных возможностей и всячески добиваясь их расширения, и абвер, и СД вместе с тем исходили из того, что получаемая таким путем информация в преобладающей своей части не способна служить достаточной базой для разработки конкретных планов, принятия правильных решений в военно-политической области. Да и основываясь только на такой информации, считали они, трудно составить достоверное и сколько-нибудь полное представление о завтрашнем военном противнике, его силах и резервах. Чтобы восполнить пробел, абвер и СД, как это подтверждается многими документами, делают попытки активизировать работу против нашей страны нелегальным путем, стремясь к приобретению секретных источников внутри страны или засылке тайных агентов из-за кордона в расчете на их оседание в СССР. Об этом, в частности, свидетельствует такой факт: руководитель агентурной группы абвера в США офицер Г. Румрих еще в начале 1938 года имел указание своего центра добыть незаполненные бланки американских паспортов для агентов, забрасываемых в Россию.

«Вы можете достать ну хотя бы штук пятьдесят?» — спрашивали Румриха в шифртелеграмме из Берлина. Абвер готов был платить за каждый чистый бланк американского паспорта тысячу долларов — так они были необходимы.

Специалисты-документалыцики из секретных служб фашистской Германии еще задолго до начала войны против СССР скрупулезно следили за всеми изменениями в порядке оформления и выдачи личных документов советских граждан. Они проявляли повышенный интерес к выяснению системы защиты воинских документов от подделок, пытаясь установить порядок применения условных секретных знаков.

Кроме агентов, нелегально засылаемых в Советский Союз, абвер и СД использовали для получения интересующей их информации своих официальных сотрудников, внедренных в состав комиссии по определению линии германо-советской границы и переселению немцев, проживавших в западных областях Украины, Белоруссии, а также Прибалтики, на территорию Германии.

Уже в конце 1939 года гитлеровская разведка приступила к планомерной заброске в СССР с территории оккупированной Польши агентов для ведения военного шпионажа. Это были, как правило, профессионалы. Известно, например, что одному из таких агентов, прошедшему в 1938—1939 годах 15-месячную подготовку в берлинской школе абвера, в 1940 году удалось трижды нелегально проникать в СССР. Совершив несколько длительных полутора-двухмесячных поездок в районы Центрального Урала, Москвы и Северного Кавказа, агент благополучно возвращался в Германию.

Начиная примерно с апреля 1941 года абвер переходит преимущественно к заброске агентов группами во главе с опытными офицерами. Все они имели необходимое шпионско-диверсионное снаряжение, включая радиостанции для приема прямых радиопередач из Берлина. Ответные сообщения они должны были направлять на подставной адрес тайнописью[158].

На минском, ленинградском и киевском направлениях глубина агентурной разведки достигла 300—400 километров и более. Часть агентов, достигнув определенных пунктов, должна была на какое-то время осесть там и тотчас же приступить к выполнению полученного задания. Большинству же агентов (обычно они не имели радиостанций) предстояло возвратиться не позднее 15—18 июня 1941 года в разведцентр, чтобы добытая ими информация могла быть оперативно использована командованием.

Что же прежде всего интересовало абвер и СД? Задания для той и другой группы агентов, как правило, мало отличались и сводились к тому, чтобы выяснить сосредоточение советских войск в пограничных районах, дислокацию штабов, соединений и частей Красной Армии, пункты и районы местонахождения радиостанций, наличие наземных и подземных аэродромов, количество и типы самолетов, базирующихся на них, расположение складов боеприпасов, взрывчатых веществ, горючего.

Некоторые засылаемые в СССР агенты имели указание разведцентра воздержаться от конкретных практических действий до начала войны. Цель ясна — руководители абвера рассчитывали таким путем сохранить свои агентурные ячейки до того момента, когда надобность в них будет особенно велика.

Об активности подготовки агентуры для заброски в Советский Союз свидетельствуют такие данные, почерпнутые из архива абвера. В середине мая 1941 гада в разведывательной школе ведомства адмирала Кана-риса близ Кенигсберга (в местечке Гроссмишель) проходили подготовку около 100 человек, предназначавшихся для засылки в СССР.

На кого же делалась ставка? Это выходцы из семей русских эмигрантов, осевших в Берлине после Октябрьской революции, сыновья бывших офицеров царской армии, сражавшихся против Советской России, а после разгрома бежавшие за границу[159], участники националистических организаций Западной Украины, Прибалтики, Польши, Балканских стран, как правило, владевшие русским языком.

К числу средств, использовавшихся гитлеровской разведкой в нарушение общепринятых норм международного права, относился также воздушный шпионаж, на службу которому были поставлены новейшие технические достижения. В системе министерства военно-воздушных сил фашистской Германии существовало даже специальное подразделение — эскадрилья особого назначения, которая совместно с секретной службой этого ведомства силами звеньев высотных самолетов осуществляла разведывательную работу против интересовавших абвер стран[160]. В ходе полетов фотографировались все важные для ведения войны сооружения: порты, мосты, аэродромы, военные объекты, промышленные предприятия и т. д. Таким образом, военно-картографическая служба вермахта заблаговременно получала от абвера сведения, необходимые для составления хороших карт. Все, что касалось этих полетов, держалось в строжайшей тайне, и знали о них лишь непосредственные исполнители и те из очень ограниченного круга сотрудников группы «воздух» абвера I, в обязанность которых входила обработка и анализ данных, полученных с помощью воздушной разведки. Материалы аэрофотосъемки представлялись в виде фотографий, как правило, самому Канарису, в редких случаях — кому-либо из его заместителей, а затем передавались по назначению. Известно, что командование специальной эскадрильи ВВС «Ровель», дислоцировавшейся в Стаакене, уже в 1937 году приступило к разведке территории СССР с помощью замаскированных под транспортные самолеты «Хейн-кель-111».

Представление об интенсивности воздушной разведки дают следующие обобщенные данные: с октября 1939 по 22 июня 1941 года немецкие самолеты более 500 раз вторгались в воздушное пространство Советского Союза. Известны многие случаи, когда самолеты гражданской авиации, летавшие по трассе Берлин — Москва на основании соглашений между Аэрофлотом и Люфтганзой, часто преднамеренно сбивались с курса и оказывались над военными объектами. Недели за две до начала войны немцы облетывали и районы расположения советских войск. Каждый день фотографировали расположение наших дивизий, корпусов, армий, засекали нахождение военных радиопередатчиков, которые не были замаскированы.

За несколько месяцев до нападения фашистской Германии на СССР аэрофотосъемки советской территории проводились полным ходом. По сведениям, полученным нашей разведкой через агентуру от референта штаба германской авиации, немецкие самолеты совершали полеты на советскую сторону с аэродромов в Бухаресте, Кенигсберге и Киркенесе (Северная Норвегия) и производили фотографирование с высоты 6 тысяч метров. Только за период с 1 по 19 апреля 1941 года германские самолеты 43 раза нарушали государственную границу, совершая разведывательные полеты над нашей территорией на глубину 200 километров.

Как установил Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками, материалы, добываемые с помощью аэрофототехнической разведки, проводившейся в 1939 году, еще до начала вторжения гитлеровских войск в Польшу, были использованы в качестве ориентира при последующем планировании военных и диверсионных операций против СССР. Разведывательные полеты, совершавшиеся сначала над территорией Польши, затем Советского Союза (до Чернигова) и стран Юго-Восточной Европы, некоторое время спустя были перенесены на Ленинград, к которому, как объекту воздушного шпионажа, было приковано основное внимание. Из архивных документов известно, что 13 февраля 1940 года у генерала Йодля в штабе оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта был заслушан доклад Канариса «О новых результатах воздушной разведки против СССР», полученных специальной эскадрильей «Ровель». С этого времени масштабы воздушного шпионажа резко возросли. Главной его задачей являлось получение сведений, необходимых для составления географических карт СССР. При этом особое внимание уделялось морским военным базам и другим важным в стратегическом отношении объектам (например, Шосткинскому пороховому заводу) и, особенно, центрам нефтедобычи, нефтеперегонным заводам, нефтепроводам. Определялись также будущие объекты для нанесения бомбовых ударов.

Важным каналом получения шпионских сведений об СССР и его вооруженных силах был носивший регулярный характер обмен информацией с разведками союзных гитлеровской Германии стран — Японии, Италии, Финляндии, Венгрии, Румынии и Болгарии. Кроме того, абвер поддерживал рабочие контакты со службами военной разведки сопредельных Советскому Союзу стран — Польши, Литвы, Латвии и Эстонии. Шелленберг даже ставил перед собой в перспективе задачу развивать секретные службы дружественных Германии стран и сплотить их в некое «разведывательное сообщество», которое работало бы на один общий центр и снабжало бы необходимыми сведениями входящие в него страны (цель, которая в общих чертах была достигнута после войны в НАТО в форме неофициального сотрудничества различных секретных служб под эгидой ЦРУ).

Дания, например, в секретной службе которой Шелленбергу при поддержке руководства местной национал-социалистской партии удалось занять ведущее положение и где имелся уже неплохой «оперативный задел», была «использована в качестве „предполья“ в разведывательной работе против Англии и России». По словам Шелленберга, ему удалось проникнуть в разведывательную сеть советской разведки. В результате, пишет он, спустя некоторое время установилась хорошо налаженная связь с Россией, и мы стали получать важную информацию политического характера.

Чем шире развертывалась подготовка к вторжению в СССР, тем энергичнее Канарис старался включить в разведывательную деятельность своих союзников и сателлитов гитлеровской Германии, привести в действие их агентуру. По линии абвера центрам нацистской военной разведки в странах Юго-Восточной Европы предписано было усилить работу против Советского Союза. С разведкой хортистской Венгрии абвер издавна поддерживал самые тесные контакты. По свидетельству П. Леверкюна, результаты действий на Балканах венгерской разведывательной службы составляли ценное дополнение работы абвера. В Будапеште постоянно находился офицер связи абвера, который осуществлял обмен добываемой информацией. Имелось там и представительство СД в составе шести человек, возглавляемое Хеттлем. Их обязанность заключалась в том, чтобы поддерживать связь с венгерской секретной службой и немецким национальным меньшинством, служившим источником рекрутирования агентуры. Представительство располагало практически неограниченными средствами в марках для оплаты услуг агентов. Сперва оно было ориентировано на решение политических задач, но с началом войны его деятельность все больше приобретала военную направленность. В январе 1940 года Канарис приступил к организации мощного центра абвера в Софии, чтобы превратить Болгарию в один из опорных пунктов своей агентурной сети. Столь же тесными были контакты с румынской разведкой. С согласия шефа румынской разведки Моруцова и при содействии нефтяных фирм, находившихся в зависимости от немецкого капитала, на территорию Румынии в нефтяные районы были направлены люди абвера. Разведчики выступали под прикрытием служащих фирм — «горных мастеров», а солдаты диверсионного полка «Бранденбург» — местных охранников. Таким образом, абверу удалось обосноваться в нефтяном сердце Румынии, и отсюда он стал раскидывать свои шпионские сети дальше на восток.

Нацистские службы «тотального шпионажа» в борьбе против СССР еще в годы, предшествовавшие войне, имели союзника в лице разведки милитаристской Японии, правящие круги которой также строили далеко идущие планы в отношении нашей страны, практическую реализацию которых они связывали со взятием немцами Москвы. И хотя между Германией и Японией никогда не было совместных военных планов, каждая из них проводила собственную политику агрессий, пытаясь порой извлечь выгоду за счет другой, тем не менее обе страны были заинтересованы в партнерстве и сотрудничестве между собой и потому на разведывательном поприще выступали единым фронтом[161]. Об этом, в частности, красноречиво свидетельствует деятельность в те годы военного атташе Японии в Берлине генерала Осимы. Известно, что он обеспечивал координацию действий резидентур японской разведки в европейских странах, где завязал довольно тесные связи в политических и деловых кругах и поддерживал контакты с руководителями СД и абвера[162]. Через него осуществлялся регулярный обмен разведывательными данными об СССР. Осима держал своего союзника в курсе конкретных мероприятий японской разведки в отношении нашей страны и, в свою очередь, был осведомлен о тайных операциях, затеваемых против нее фашистской Германией. При необходимости он предоставлял имевшиеся в его распоряжении агентурные и иные оперативные возможности и на взаимных началах охотно снабжал разведывательной информацией[163]. Другой ключевой фигурой японской разведки в Европе был японский посланник в Стокгольме Онодеры.

В планах абвера и СД, направленных против Советского Союза, важное место, по понятным причинам, отводилось сопредельным ему государствам — Прибалтике, Финляндии, Польше.

Особый интерес нацисты проявляли к Эстонии, рассматривая ее как сугубо «нейтральную» страну, территория которой могла служит!, удобным плацдармом для развертывания разведывательных операций против СССР. Этому в решающей степени способствовало то обстоятельство, что уже во второй половине 1935 года, после того как в штабе эстонской армии одержала верх группа профашистски настроенных офицеров во главе с полковником Маазингом, начальником разведывательного отдела генерального штаба, произошла полная переориентация военного командования страны на гитлеровскую Германию. Весной 1936 года Маазинг, а вслед за ним начальник штаба армии генерал Рээк охотно приняли приглашение руководителей вермахта посетить Берлин. Во время пребывания там они завязали деловые отношения с Канарисом и его ближайшими помощниками. Была достигнута договоренность о взаимной информации по разведывательной линии. Немцы взяли на себя обязательство оснастить эстонскую разведку оперативно-техническими средствами. Как выяснилось потом, именно тогда абвер заручился официальным согласием Рээка и Маазинга на использование территории Эстонии для работы против СССР. В распоряжении эстонской разведки были предоставлены фотоаппаратура для производства с маяков Финского залива снимков военных кораблей, а также устройства радиоперехвата, которые были установлены затем вдоль всей советско-эстонской границы. Для оказания технической помощи в Таллинн были направлены специалисты отдела дешифровки главного командования вермахта.

Результаты этих переговоров главнокомандующий эстонской буржуазной армии генерал Лайдонер оценивал так: «Нас главным образом интересовали сведения о дислокации советских военных сил в районе нашей границы и о происходящих там перемещениях. Все эти сведения, поскольку они имелись у них, немцы охотно сообщали нам. Что касается нашего разведывательного отдела, то он снабжал немцев всеми данными, которыми мы располагали относительно советского тыла и внутреннего положения в СССР».

Генерал Пикенброк, один из ближайших помощников Канариса, на допросе 25 февраля 1946 года, в частности, показал: «Разведка Эстонии поддерживала с нами очень тесные связи. Мы постоянно оказывали ей финансовую и техническую поддержку. Ее деятельность была направлена исключительно против Советского Союза. Начальник разведки полковник Маазинг ежегодно наведывался в Берлин, а наши представители по мере необходимости сами выезжали в Эстонию. Часто бывал там капитан Целлариус, на которого была возложена задача наблюдения за Краснознаменным Балтийским флотом, его положением и маневрами. С ним постоянно сотрудничал работник эстонской разведки капитан Пигерт. Перед вступлением в Эстонию советских войск нами заблаговременно была оставлена там многочисленная агентура, с которой мы поддерживали регулярную связь и через которую получали интересовавшую нас информацию. Когда там возникла Советская власть, наши агенты активизировали свою деятельность и до самого момента оккупации страны снабжали нас необходимыми сведениями, содействуя тем самым в значительной мере успеху германских войск. Некоторое время Эстония и Финляндия являлись основными источниками разведывательной информации о советских вооруженных силах».

В апреле 1939 года в Германию, широко отмечавшую день рождения Гитлера, был вновь приглашен генерал Рээк, визит которого, как и рассчитывали в Берлине, должен был способствовать углублению взаимодействия между немецкой и эстонской службами военной разведки. При содействии последней абверу удалось осуществить в 1939 и 1940 годах заброску в СССР нескольких групп шпионов и диверсантов. Все это время вдоль советско-эстонской границы функционировали четыре радиостанции, осуществлявшие перехват радиограмм, и одновременно из разных точек велось слежение за работой радиостанций на территории СССР. Добываемые таким путем сведения передавались абверу, от которого у эстонской разведки не существовало никаких секретов, особенно что касалось Советского Союза.

Регулярно раз в год в Эстонию для обмена информацией выезжали руководители абвера. Главы разведывательных служб этих стран в свою очередь ежегодно посещали Берлин. Таким образом, обмен накопленной секретной информацией происходил каждое полугодие. Кроме того, с обеих сторон периодически направлялись специальные курьеры, когда требовалось срочно доставить в центр нужные сведения; иногда для этой цели уполномочивались военные атташе при эстонском и немецком посольствах. Информация, передаваемая эстонской разведкой, преимущественно содержала данные о состоянии вооруженных сил и военно-промышленного потенциала Советского Союза.

В архивах абвера сохранились материалы о пребывании в Эстонии Канариса и Пикенброка в 1937, 1938 и в июне 1939 года. Во всех случаях эти поездки были вызваны необходимостью улучшения координации действий против СССР и обмена разведывательной информацией. Вот что пишет уже упоминавшийся выше генерал Лайдонер: «Начальник немецкой разведки Канарис посетил Эстонию в первый раз в 1936 году. После этого он наведывался сюда дважды или трижды. Я принимал его лично. Переговоры по вопросам разведывательной работы велись с ним руководителем штаба армии и начальником 2-го отдела. Тогда было установлено более конкретно, какие сведения требовались для обеих стран и что мы можем дать друг другу. Последний раз Канарис посетил Эстонию в июне 1939 года. Речь шла главным образом о разведывательной деятельности. С Канарисом я довольно подробно разговаривал о нашей позиции в случае столкновения между Германией и Англией и между Германией и СССР. Он интересовался вопросом, много ли Советскому Союзу потребуется времени для полной мобилизации своих вооруженных сил и каково состояние его транспортных средств (железнодорожного, автомобильного и дорожного)»[164]. В этот приезд вместе с Канарисом и Пикенброком находился начальник отдела абвер III Франс Бентивеньи, поездка которого была связана с проверкой работы подчиненной ему группы, осуществлявшей в Таллинне закордонные мероприятия по контрразведывательной линии. Чтобы избежать «неумелого вмешательства» гестапо в дела контрразведки абвера, по настоянию Канариса между ним и Гейдрихом было достигнуто соглашение о том, что во всех случаях, когда полиция безопасности будет проводить какие-либо мероприятия на эстонской территории, предварительно должен быть поставлен в известность абвер. Со своей стороны Гейдрих выдвинул требование — СД должна иметь в Эстонии самостоятельную резидентуру. Понимая, что в случае открытой ссоры с влиятельным шефом имперской службы безопасности абверу будет трудно рассчитывать на поддержку Гитлера, Канарис согласился «потесниться» и принял требование Гейдриха. Вместе в тем они условились, что все мероприятия СД в области вербовки агентуры в Эстонии и переброски ее в Советский Союз будут согласовываться с абвером. За абвером сохранялось право сосредоточения в своих руках и оценки всей разведывательной информации, касающейся Красной Армии и Военно-Морского Флота, которую нацисты получали через Эстонию, как, впрочем, и через другие страны Прибалтики и Финляндию. Канарис решительно возражал против попыток сотрудников СД действовать вместе с эстонскими фашистами в обход абвера и направлять в Берлин непроверенные сведения, которые нередко через Гиммлера поступали к Гитлеру.

Как явствует из доклада Лайдонера президенту Эстонии Пятсу, последний раз Канарис находился в Таллинне осенью 1939 года под чужим именем. В связи с этим встреча его с Лайдонером и Пятсом была обставлена по всем правилам конспирации.

В сохранившемся в архивах РСХА докладе управления Шелленберга сообщалось, что оперативная обстановка для разведывательной работы по линии СД в предвоенный период и в Эстонии, и в Латвии была аналогичной. Во главе резидентуры в каждой из этих стран стоял официальный сотрудник СД, находившийся на нелегальном положении. К нему стекалась вся собранная резидентурой информация, которую он переправлял в центр по почте с применением тайнописи, через курьеров на немецких морских судах или по каналам посольства. Практическая деятельность разведывательных резидентур СД в Прибалтийских государствах оценивалась Берлином положительно, особенно в части приобретения источников информации в политических кругах. Большую помощь СД оказывали проживавшие здесь выходцы из Германии. Но, как отмечалось в упомянутом выше докладе VI управления РСХА, «после вступления русских оперативные возможности СД претерпели серьезные изменения. Руководящие деятели страны сошли с политической арены, осложнилось и поддержание связи с ними. Возникла острая нужда в поиске новых каналов для передачи разведывательной информации в центр. Пересылать ее на судах стало невозможно, поскольку корабли тщательно обыскивались властями, а за членами команд, сходившими на берег, велось неослабное наблюдение. Пришлось отказаться также от пересылки сведений через свободный порт Мемель (ныне Клайпеда Литовской ССР. — Ред.) при помощи сухопутного сообщения. Рискованно было также использовать и симпатические чернила. Пришлось решительно взяться за прокладывание новых каналов связи, а также за поиск свежих источников информации». Резиденту СД в Эстонии, выступавшему в служебной переписке под кодовым номером 6513, все же удалось вступить в контакт с вновь завербованными агентами и задействовать старые источники информации. Поддержание регулярной связи со своей агентурой было весьма опасным делом, требовавшим исключительной осторожности и ловкости. Резидент 6513 тем не менее смог очень быстро разобраться в обстановке и, несмотря на все трудности, добыть нужные сведения. В январе 1940 года он получил дипломатический паспорт и стал работать под прикрытием референта германского посольства в Таллинне.

Что касается Финляндии, то, согласно архивным материалам вермахта, на ее территории активно действовала «Военная организация», условно называвшаяся «Бюро Целлариуса» (по имени его руководителя — немецкого военного разведчика Целлариуса). Она была создана абвером с согласия финских военных властей в середине 1939 года. Канарис и его ближайшие помощники Пикенброк и Бентивеньи начиная с 1936 года неоднократно встречались в Финляндии и Германии с начальником финской разведки полковником Свенсоном, а затем со сменившим его полковником Меландером. На этих встречах они обменивались разведывательной информацией и отрабатывали планы совместных действий против Советского Союза. «Бюро Целлариуса» постоянно держало в поле зрения Балтийский флот, войска Ленинградского военного округа, а также части, дислоцировавшиеся в Эстонии. Его активными помощниками в Хельсинки являлись Добровольский, в прошлом генерал царской армии, и бывшие царские офицеры Пушкарев, Алексеев, Соколов, Батуев, прибалтийские немцы Майснер, Мансдорф, эстонские буржуазные националисты Веллер, Кург, Хорн, Кристьян и другие. На территории Финляндии Целлариус располагал достаточно широкой агентурной сетью среди различных слоев населения страны, занимался вербовкой шпионов и диверсантов среди осевших там русских белоэмигрантов, бежавших из Эстонии националистов и прибалтийских немцев.

Пикенброк на допросе 25 февраля 1946 года дал подробные показания о деятельности «Бюро Целлариуса», сообщив, что капитан первого ранга Целлариус проводил разведывательную работу против Советского Союза под прикрытием германского посольства в Финляндии. «С финской разведкой, — заявил он, — у нас давно существовало тесное взаимодействие, еще до моего прихода в абвер в 1936 году. В порядке обмена разведывательными данными мы систематически получали от финнов сведения о дислокации и численности Красной Армии».

Как следует из показаний Пикенброка, впервые он посетил Хельсинки с Канарисом и начальником отдела абвер I штаба сухопутных сил «Ост» майором Штольцем в июне 1937 года. Совместно с представителями финской разведки они произвели сопоставление и обмен разведывательными сведениями о Советском Союзе. Одновременно передали финнам вопросник, которым те должны были руководствоваться в дальнейшем при сборе разведывательных сведений. Абвер интересовали прежде всего дислокация частей Красной Армии, объектов военной промышленности, в особенности в районе Ленинграда. Во время этого посещения они имели деловые встречи и беседы с германским послом в Финляндии фон Блюхером и зоенным атташе генерал-майором Россингом. В июне 1938 года Канарис и Пикенброк вновь посетили Финляндию. В этот свой приезд они были приняты финским военным министром, который выразил удовлетворение тем, как развивается сотрудничество Канариса с начальником финской разведки полковником Свенсоном. В третий раз они были в Финляндии в июне 1939 года. Начальником финской разведки в это время был Меландер. Переговоры протекали в тех же рамках, что и предыдущие. Заблаговременно проинформированная руководителями абвера о предстоящем нападении на Советский Союз финская военная разведка в начале июня 1941 года предоставила в их распоряжение имевшиеся у нее сведения в отношении Советского Союза. Тогда же абвер приступил с ведома местных властей к осуществлению операции «Эрна», связанной с заброской с территории Финляндии в прибалтийский регион эстонских контрреволюционеров в качестве шпионов, радиоагентов и диверсантов.

Последний раз Канарис и Пикенброк посетили Финляндию зимой 1941/42 года[165]. Вместе с ними был начальник контрразведки (абвер III) Бентивеньи, выезжавший с целью инспектирования и оказания практической помощи «военной организации», а также для разрешения вопросов сотрудничества между этой организацией и финской разведкой. Совместно с Меландером они определили границы деятельности Целлариуса: он получил право самостоятельно вербовать агентуру на финской территории и перебрасывать ее через линию фронта. После завершения переговоров Канарис и Пикенброк в сопровождении Меландера отправились в город Миккели, в ставку маршала Маннергейма, выразившего желание лично встретиться с шефом германского абвера. К ним присоединился руководитель немецкой военной миссии в Финляндии генерал Эрфурт.

Сотрудничество с разведывательными службами союзных и оккупированных стран в борьбе против СССР, несомненно, приносило определенные плоды, но от него нацисты ждали большего.

«Абвер накануне войны, — пишет О. Рейле, — оказался не в состоянии покрыть Советский Союз хорошо действующей разведывательной сетью из удачно расположенных секретных опорных пунктов в других странах — Турции, Афганистане, Японии или Финляндии»[166]. Созданные еще в мирное время опорные пункты в нейтральных странах — «военные организации» были либо замаскированы под экономические фирмы, либо включены в немецкие миссии за границей. Когда началась война, Германия оказалась отрезанной от многих источников информации, и значение «военных организаций» весьма возросло. До середины 1941 года абвер вел систематическую работу на границе с СССР с целью создания своих опорных пунктов и насаждения агентуры. Вдоль германо-советской границы была развернута широкая сеть технических средств разведки, с помощью которых осуществлялся перехват переговоров, ведущихся по радио.

В связи с установкой Гитлера на всемерное развертывание деятельности всех секретных служб Германии против Советского Союза остро встал вопрос о координации, особенно после того, как между РСХА и генеральным штабом германских сухопутных войск было заключено соглашение о придании каждой армии специальных отрядов СД, называвшихся «айнзатцгруппами» и «айнзатцкомандо»[167].

В первой половине июня 1941 года Гейдрих и Канарис созвали совещание офицеров абвера и командиров частей полиции и СД («айнзатцгрупп» и «айнзатцкомандо»)[168]. На нем, кроме отдельных специальных докладов, были сделаны сообщения, в общих чертах освещавшие оперативные планы предстоящего вторжения в СССР. Сухопутные войска были представлены на этом совещании генерал-квартирмейстером, который, касаясь технической стороны сотрудничества секретных служб, опирался на проект приказа, выработанный по согласованию с шефом СД. Канарис и Гейдрих в своих выступлениях затронули вопросы взаимодействия, «чувства локтя» между частями полиции безопасности, СД и абвером. Спустя несколько дней после этого совещания оба они были приняты рейхсфюрером СС Гиммлером, чтобы обсудить предложенный ими план мероприятий по оказанию противодействия советской разведке.

Свидетельством размаха, который приняла деятельность служб «тотального шпионажа» против СССР накануне войны, могут служить такие обобщающие данные: только в 1940 году и первом квартале 1941 года в западных районах нашей страны было раскрыто 66 резидентур немецко-фашистской разведки и обезврежено более 1300 ее агентов.

В результате активизации служб «тотального шпионажа» объем собираемых ими сведений о Советском Союзе, требовавших анализа и соответствующей обработки, постоянно увеличивался, и разведывательная льность, как того и добивались нацисты, становилась все более всеобъемлющей. Возникла необходимость вовлечения в процесс изучения и оценки разведывательных материалов соответствующих научноисследовательских организаций. Один из таких институтов, широко используемых разведкой, располагавшийся в Ванцзее, представлял собой крупнейшее собрание различной советской литературы, в том числе справочной[169]. Особая ценность этого уникального собрания заключалась в том, что оно содержало обширную подборку специальной литературы по всем отраслям науки и экономики, изданную на языке оригинала. Штат сотрудников, в который входили известные ученые из различных университетов, в том числе выходцы из России, возглавлял один профессор-советолог, грузин по происхождению. В распоряжение института передавалась добываемая разведкой обезличенная секретная информация, которую он должен был подвергнуть тщательному изучению и обобщению, используя имеющуюся справочную литературу, и вернуть в аппарат Шелленберга со своей экспертной оценкой и комментариями[170].

Другой научно-исследовательской организацией, также тесно сотрудничавшей с разведкой, был Институт геополитики. Он тщательно анализировал собранные сведения и совместно с абвером и управлением экономики и вооружений штаба верховного командования вермахта составлял на их базе различные обзоры и справочные материалы. О характере его интересов можно судить хотя бы по таким подготовленным им до нападения на Советский Союз документам: «Военно-географические данные о европейской части России», «Географические и этнографические сведения о Белоруссии», «Промышленность Советской России», «Железнодорожный транспорт СССР», «Балтийские страны (с планами городов)».

В рейхе в общей сложности было около 400 научно-исследовательских организаций, занимавшихся социально-политическими, экономическими, научно-техническими, географическими и прочими проблемами иностранных государств; все они, как правило, были укомплектованы специалистами высокой квалификации, знающими все аспекты соответствующих проблем, и субсидировались государством по свободному бюджету. Существовал порядок, согласно которому все запросы Гитлера — когда он, например, требовал сведений по какому-либо конкретному вопросу — рассылались нескольким различным организациям для исполнения. Однако подготавливаемые ими доклады и справки часто не удовлетворяли фюрера в силу их академичности. В ответ на полученное задание институты выдавали «набор общих положений, возможно верных, но несвоевременных и недостаточно четких».

Чтобы устранить раздробленность и разнобой в работе научно-исследовательских организаций, повысить их компетентность, а главное — отдачу, а также обеспечить должный контроль за качеством подготавливаемых ими заключений и экспертных оценок по материалам разведки, Шелленберг позже придет к выводу о необходимости создания в своем управлении автономной группы специалистов с высшим образованием. На основе предоставляемых в их распоряжение материалов, в частности по Советскому Союзу, и с привлечением соответствующих научно-исследовательских организаций эта группа наладит изучение сложных проблем и выработку на этой основе углубленных рекомендаций и прогнозов для политического и военного руководства страны.

Аналогичной работой был занят и «Отдел иностранных армий Востока» генерального штаба сухопутных войск. Он концентрировал идущие из всех разведывательных, а также других источников материалы и периодически составлял для высших военных инстанций «обзоры», в которых особое внимание обращалось на численный состав Красной Армии, моральное состояние войск, уровень командного состава, характер боевой подготовки и т. д.

Таковы место нацистских секретных служб в целом в военной машине гитлеровской Германии и размах их участия в подготовке агрессии против СССР, в разведывательном обеспечении будущих наступательных операций.