Тайный воин

Глава 1

Еще не выбравшись из глубокой темноты снов, Тобин почувствовал запах мясного бульона и услышал тихое, неотчетливое журчание голосов неподалеку. Они прорезали темноту, словно луч, заставив его пробудиться. Один из голосов принадлежал Нари. Что делает его кормилица в Эро?

Тобин открыл глаза и с облегчением, хотя и в замешательстве, обнаружил, что находится в своей старой комнате в замке. Сквозь прорези в медной крышке жаровни, стоявшей у открытого окна, вспыхивали красные узорчатые огоньки пламени. От света маленького ночника на потолочных балках плясали тени. Простыни и ночная рубашка благоухали лавандой и свежестью. Через закрытую дверь Тобин слышал, как Нари негромко разговаривает с кем-то в коридоре.

В полудреме Тобин рассматривал комнату, наслаждаясь счастьем снова оказаться дома. На подоконнике выстроились несколько его восковых фигурок, в углу у двери стояли прислоненные к стене учебные деревянные мечи. Хлопотливые пауки поработали под потолком па славу; паутина, изысканная, как дамская вуаль, тихонько покачивалась при легких движениях воздуха.

На столе рядом с кроватью стояла миска, рядом с ней роговая ложка. Та самая ложка, с которой Нари всегда кормила его, когда он болел.

«Я что, заболел?»

Может, Эро был всего лишь сном, горячечным бредом, сонно подумал Тобин. И сном была смерть его отца, и смерть матери тоже? У него ныло все тело и сильно болело в середине груди, но острое чувство голода заглушало боль. Однако когда он потянулся к миске, то заметил кое-что такое, что мигом разбило его сонные фантазии.

Старая, уродливая тряпичная кукла лежала прямо на виду, на бельевом комоде в другом конце комнаты. Даже отсюда он видел свежие белые стежки на грязном боку куклы.

Тобин вцепился в стеганое одеяло, когда на него нахлынули разрозненные образы. Он отчетливо вспомнил, как лежал в жилище Лхел внутри старого дуба, в лесу неподалеку от замка. Ведьма распорола куклу по шву и показала ему осколки младенческих костей — костей Брата, — спрятанные в набивке. Спрятанные его матерью, когда она шила эту куклу. Воспользовавшись вместо кожи осколком кости, Лхел снова привязала душу Брата к Тобину.

Тобин просунул дрожащую руку в ворот ночной рубашки и осторожно ощупал то место на груди, где ощущалась боль. Да, вот оно: узкая длинная выпуклость на коже, тянущаяся от середины ключицы; именно тут Лхел зашила его, как порванную рубашку. Он чувствовал пальцами крошечные стежки, но крови не было. Рана почти зажила, она не была такой воспаленной, как рана на груди Брата. Нажав на стежки пальцем, Тобин нащупал маленький твердый комочек под кожей — кусочек кости, вшитый под его кожу. Он даже осторожно подвигал осколок из стороны в сторону, как расшатавшийся зуб.

— Кожа сильна, но кость сильнее, — так сказала Лхел.

Прижав подбородок к груди, Тобин посмотрел на шов и увидел, что стежков совершенно не видно, как не видно и выпуклости там, где была спрятана кость. Как и прежде, никто не мог узнать, что Лхел сделала с ним.

У Тобина закружилась голова, когда он вспомнил, как выглядел Брат, пока Лхел трудилась, как он висел в воздухе прямо над ним лицом вниз. И как лицо призрака кривилось от боли; кровавые слезы текли из его черных глаз, кровь сочилась из незажившей раны на груди…

— Мертвые не чувствовать боли, кееса, — сказала ему Лхел, но она ошибалась.

Тобин повернулся и с горечью посмотрел на куклу. Столько лет он ее прятал, так боялся за нее, так тревожился… и вот она лежит у всех на виду.

Как же она сюда попала? Он ведь оставил ее в Эро, когда сбежал из города.

Внезапно испугавшись непонятно чего, он чуть не позвал Нари, но стыд лишил его голоса. Не подобает будущему правителю, к тому же вышедшему из детского возраста, звать на помощь няньку.

Да и что Нари может сказать? Конечно, она уже видела куклу. Однажды Брат показал ему, как отреагируют люди, узнав о кукле, показал отвращение на их лицах. Только девчонкам нужны куклы…

Глаза Тобина наполнились слезами, и огонек лампы превратился в расплывчатую желтую звезду.

— Я не девочка! — прошептал он.

— Нет, девочка.

Рядом с кроватью стоял Брат, хотя Тобин не произносил слов призыва. Холод призрака волнами прокатился по телу Тобина.

— Нет! — Тобин зажал уши ладонями. — Я знаю, кто я!

— Это я мальчик! — прошипел Брат. И, злобно уставившись на Тобина, добавил: — Сестренка.

— Нет! — Тобин содрогнулся и зарылся лицом в подушку. — Нет-нет-нет-нет!

Ласковые руки приподняли его. Нари крепко обняла его, гладя по голове.

— Что с тобой, мой дорогой? Что случилось?

Она была в дневном платье, каштановые волосы свободно падали на плечи. Брат все еще был в комнате, но она, похоже, не замечала его.

На мгновение Тобин прижался к Нари, спрятав лицо на ее плече, как прежде, но гордость заставила его отшатнуться.

— Ты знала, — прошептал он, вспоминая. — Лхел сказала мне. Ты всегда знала! Почему ты ничего мне не рассказала?

— Потому что я велела ей молчать.

Айя шагнула на границу светлого круга. Широкое морщинистое лицо волшебницы наполовину осталось в тени, но Тобин узнал ее по обтрепанному дорожному платью и тонкой седой косе, свисавшей через плечо до талии.

Брат тоже ее узнал. Он исчез, но мгновением позже кукла сорвалась с комода и ударила старую женщину в лицо. За куклой последовали деревянные мечи; они затрещали, как ветки журавельника, когда Айя отшвырнула их взмахом руки. Потом тяжелый платяной шкаф угрожающе задрожал и со скрипом пополз в сторону Айи.

— Прекрати! — крикнул Тобин.

Шкаф остановился, а Брат снова возник возле кровати, и от его ненависти даже воздух раскалился, когда он уставился на старую волшебницу. Айя моргнула, но не отступила.

— Ты его видишь? — спросил Тобин.

— Да. Он рядом с тобой с того момента, как Лхел наложила новые связующие узы.

— Нари, а ты видишь его?

Нари вздрогнула.

— Нет, благодарение Свету. Но я его чувствую.

Тобин снова повернулся к волшебнице.

— Лхел сказала, что ты велела ей сделать все это! Она сказала — ты хотела, чтобы я выглядел как мой брат.

— Я сделала то, чего потребовал от меня Иллиор. — Айя села на кровать. Теперь она была полностью освещена. Выглядела Айя уставшей и старой, но жесткость ее взгляда заставила Тобина порадоваться присутствию в комнате Нари. — То была воля Иллиора, — повторила Айя. — Ради будущего Скалы и ради тебя было сделано это. Близится день, когда ты начнешь властвовать, Тобин, как должна была властвовать твоя мать.

— Я не хочу!

— Я этому и не удивляюсь, дитя. — Айя вздохнула, лицо ее немного смягчилось. — Никто не предполагал, что правда откроется тебе в столь юном возрасте. Должно быть, ты пережил ужасное потрясение, особенно если учесть, как именно ты узнал истину.

Тобин отвел взгляд, чувствуя себя подавленным и униженным. Он ведь думал, что кровь между его ногами — первый признак чумы. Но правда оказалась намного хуже.

— Даже Лхел была захвачена врасплох. Аркониэль сказал мне, что она показала тебе твое настоящее лицо, прежде чем наложила новые чары.

— Вот мое настоящее лицо!

— Это мое лицо! — рявкнул Брат.

Нари подпрыгнула от испуга, и Тобин догадался, что даже она услышала голос призрака. Он присмотрелся к Брату повнимательнее; призрак выглядел более плотным, чем прежде, он казался почти реальным. Внезапно Тобин осознал, что громкий голос Брата звучит наяву, а не только в его голове, как раньше.

— Он вообще-то мешает, — сказала Айя. — Будь добр, отошли его прочь. И попроси не устраивать на этот раз беспорядка в доме, хорошо?

Тобину очень хотелось отказаться, но ради Нари он прошептал слова, которым его научила Лхел: «Кровь, моя кровь. Плоть, моя плоть. Кость, моя кость».

Брат растаял, как огонек задутой свечи, и в комнате сразу стало теплее.

— Вот так-то гораздо лучше! — Взяв миску, Нари подошла к жаровне и зачерпнула супа, гревшегося в горшке на углях. — Ну-ка, поешь немножко. Ты несколько дней почти ничего не ел.

Презрев ложку, Тобин взял миску и стал пить прямо из нее. Это был особый бульон, который повариха готовила для больных, — жирный от костного мозга, с петрушкой, вином и молоком, и еще с целебными травами.

Он осушил миску, и Нари снова наполнила ее. Айя наклонилась и подняла упавшую на пол куклу. Пристроив ее у себя на коленях, она аккуратно выровняла руки и ноги куклы и печально всмотрелась в едва намеченное лицо.

Горло Тобина сжалось, он опустил миску. Сколько раз он видел, как точно так же сидела его мать? Глаза у него снова затуманились от слез. Мама сшила эту куклу, чтобы удержать при себе душу Брата. И когда она смотрела на куклу, она видела Брата, держала его на руках и убаюкивала, и напевала для него, и постоянно носила с собой… пока однажды не выбросилась из окна башни.

Всегда Брат.

И никогда — Тобин.

Неужели ее гневный призрак до сих пор там? Нари видела, как он вздрогнул, и снова обняла его. На этот раз Тобин не стал сопротивляться.

— Неужели Иллиор действительно приказал тебе проделать со мной такое? — шепотом спросил он.

Айя грустно кивнула.

— Светоносный говорил со мной через оракула в Афре. Ты ведь знаешь, что это такое, правда?

— Этот оракул велел королю Фелатимосу сделать его дочь первой королевой.

— Верно. А теперь Скала снова нуждается в королеве, в истинной королеве — чтобы исцелить и защитить ее земли. Обещаю тебе, однажды ты все это поймешь.

Нари крепко сжала его в объятиях и поцеловала в макушку.

— Это сделали только ради твоей защиты, детка.

Мысль о том, что Нари участвовала в колдовстве, болезненно кольнула Тобина. Высвободившись из ее рук, он отполз к спинке кровати и затолкал ноги — длинные, голенастые мальчишеские ноги — под простыню.

— Но зачем?.. — Он коснулся шрама на груди и тут же задохнулся от ужаса. — Отцовская печать и мамино кольцо! Они висели на цепочке…

— Они здесь, малыш. Я их пока прибрала. — Нари достала из кармана фартука цепочку и протянула Тобину.

Тобин бережно положил талисманы на ладонь. На венчавшей золотое кольцо печати из черного камня было вырезано изображение дуба — символ Атийона, великого владения, отныне принадлежавшего Тобину и которого он никогда не видел.

Второе кольцо было свадебным подарком маме от отца. Изящная оправа из венка крошечных золотых листочков поддерживала аметист с вырезанными на нем искусной рукой ювелира профилями молодых родителей Тобина. Он часами рассматривал этот портрет; никогда Тобин не видел родителей такими счастливыми…

— Где ты его нашел? — мягко спросила волшебница.

— В норе под деревом.

— Под каким деревом?

— Сухой орех на заднем дворе дома моей матери в Эро. — Тобин поднял голову и обнаружил, что волшебница внимательно смотрит на него. — Тот, что рядом с летней кухней.

— Ах да. Там Аркониэль похоронил твоего брата.

«А моя мать и Лхел его выкопали, — подумал Тобин. — Наверное, тогда она и потеряла кольцо…»

— Мои родители знали, что ты со мной сделала?

Он заметил, как Айя бросила короткий взгляд на Нари, прежде чем ответить.

— Да. Они знали.

Сердце Тобина упало.

— И они тебе позволили?

— Еще до твоего рождения твой отец просил меня о защите. Он понял слова оракула и повиновался им без раздумий. Я уверена, он рассказывал тебе о предсказании, полученном королем Фелатимосом от оракула.

— Да.

Айя немного помолчала.

— Но для твоей матери все выглядело иначе. Она не была слишком сильным человеком, а роды проходили очень трудно… И она так и не смогла смириться со смертью твоего брата.

Тобин судорожно сглотнул, прежде чем смог задать вопрос:

— Так она поэтому меня ненавидела?

— Она никогда не испытывала к тебе ненависти, малыш. Никогда! — Нари прижала руку к сердцу. — Просто у нее помутился рассудок, вот и все.

— Пожалуй, на сегодня довольно, — сказала Айя. — Тобин, ты был очень болен и проспал два дня.

— Два? — Тобин посмотрел в окно. Сюда его привел молодой месяц; теперь луна распухла почти до половины. — А какой сегодня день?

— Двадцать первое эразина, малыш. Ты проспал свой день рождения, — сказала Нари. — Я велю поварихе испечь медовое печенье к завтрашнему ужину.

Тобин недоверчиво покачал головой, все еще глядя на луну.

— Я… я был в лесу. Кто принес меня в замок?

— Фарин появился невесть откуда, держа тебя на руках, а следом за ним Аркониэль нес беднягу Ки, — сказала Нари. — Перепугали меня чуть не до смерти, как в тот день, когда твой отец принес тебя…

— Ки? — Голова Тобина пошла кругом от нахлынувших воспоминаний. В своих горячечных видениях Тобин поднимался в воздух над дубом Лхел и оглядывался по сторонам, ища, за что бы зацепиться. И он видел что-то в лесу, рядом с источником, лежавшее на сухой листве… — Нет, Ки остался в Эро, в безопасности. Я был осторожен.

Но холодный комок страха уже возник в животе, и он поднимался к сердцу. Во сне именно Ки лежал на земле, а рядом с ним плакал Аркониэль.

— Он привез куклу, да? Вот почему он погнался за мной…

— Да, малыш.

— Значит, это был не сон… Но почему Аркониэль плакал?

Лишь через несколько мгновений он осознал, что Нари говорит с ним. Кормилица трясла его за плечи, и вид у нее был испуганный.

— Тобин, что с тобой? Ты так побледнел!

— Где Ки? — шепотом спросил он, стиснув пальцами собственные колени, как будто набираясь храбрости для того, чтобы услышать ответ.

— Я же тебе и говорю, — сказала Нари, и ее круглое лицо сморщилось от огорчения. — Он спит в твоей старой игровой комнате, рядом. Ты ведь был ужасно болен, метался во сне, а он так пострадал, вот я и подумала, лучше вам отдыхать врозь.

Тобин выбрался из кровати, не желая больше ничего слышать. Айя схватила его за руку.

— Подожди. Тобин, он еще слишком плох. Он упал, ударился головой. Аркониэль и Фарин ухаживают за ним.

Тобин попытался вырвать руку, но волшебница его не отпускала.

— Дай ему отдохнуть. Фарин просто с ума сходил, разрывался все это время между вашими комнатами, как несчастная борзая. Когда я шла к тебе, он спал у кровати Ки.

— Пусти меня. Обещаю, я их не разбужу, но я должен взглянуть на Ки! Прошу тебя!

— Погоди немного и выслушай меня. — Айя помрачнела. — Слушай внимательно, юный принц. От того, что я скажу, зависит и твоя жизнь, и их жизни.

Дрожа всем телом, Тобин присел на край кровати. Айя отпустила его и сложила руки поверх куклы на ее коленях.

— Как я уже говорила, никто не предполагал, что такая тяжкая ноша ляжет на тебя в столь юном возрасте, но так уж оно случилось. Слушай внимательно и сбереги мои слова в своем сердце. Ки и Фарин не знают и не должны знать о нашей тайне. Кроме Аркониэля лишь Лхел и Нари известна правда, и так оно и должно оставаться, пока для тебя не наступит время заявить о своих правах, данных тебе по рождению.

— Фарин не знает? — Первым чувством Тобина было облегчение. Ведь именно Фарин, совсем как отец, учил его быть настоящим воином.

— Не знает, и твой отец всю жизнь терзался от этого. Он любил Фарина, как ты любишь Ки. Он очень страдал от того, что ему приходится скрывать такое от своего друга, и ноша его становилась не в пример тяжелее. А теперь и тебе придется делать то же самое.

— Они никогда не предадут меня.

— По своей воле — не предадут, конечно. Они оба упрямы и храбры, как бык Сакора. Но чародеи вроде Нирина, что служит твоему дяде, отлично умеют выведывать скрытое. При помощи магии, Тобин. Им незачем применять пытки, чтобы узнать тайные помыслы человека. И если Нирин хотя бы заподозрит неладное, заподозрит, кто ты есть на самом деле, — он будет знать, в чьих умах ему следует поискать ответы и доказательства.

Тобин похолодел.

— Я думаю, он что-то такое проделал со мной в нашу первую встречу. — Тобин протянул вперед левую руку, показывая волшебнице родинку. — Он прикоснулся вот к этому, и у меня возникло ужасно неприятное чувство, просто мурашки по коже побежали.

Айя нахмурилась.

— Да, похоже на то.

— Тогда он знает!

— Нет, Тобин, потому что ты и сам тогда ничего не знал. До самого последнего времени любой, кто заглянул бы в твою голову, прочитал бы лишь мысли юного принца, размышляющего о соколиной охоте, лошадях и мечах. Именно это мы и имели в виду с самого начала, стремясь защитить тебя.

— Но Брат! И кукла! Он мог все это увидеть.

— Магия Лхел скрывает эти мысли. Нирин может их найти только в том случае, если специально начнет искать что-то в этом роде. Но он, похоже, пока не додумался этим заняться.

— Но теперь-то я знаю. А что будет, когда я вернусь?

— Ты должен постараться, чтобы у него не было причин снова прикоснуться к твоим мыслям. Храни тайну куклы, как ты делал это до сих пор, и держись подальше от Нирина. Мы с Аркониэлем сделаем все, что в наших силах, чтобы прикрыть тебя. На самом деле я думаю, мне, пожалуй, пора снова повидаться с сыном моего покровителя.

— Ты поедешь со мной в Эро?

Айя улыбнулась и похлопала его по плечу.

— Да. А теперь иди, повидай своих друзей.

В коридоре было очень холодно, но Тобин этого почти не заметил. Дверь комнаты, где лежал Ки, была слегка приоткрыта, и из щели на тростник, устилавший пол в коридоре, падала узкая полоска серебристого света. Тобин проскользнул в комнату.

Ки спал в старой кровати с высокими боковинами, до подбородка укутанный ватными одеялами и стегаными покрывалами. Глаза его были закрыты, и даже в теплом свете ночника он казался очень бледным. Вокруг глаз Ки залегли темные круги, на голове белела повязка.

Рядом с кроватью, в кресле, спал Фарин, завернувшись в длинный дорожный плащ. Его длинные седоватые волосы падали на плечи перепутанными прядями, на впалых щеках над короткой бородкой торчала недельная щетина. Лишь взглянув на Фарина, Тобин уже почувствовал себя лучше: он всегда ощущал себя под защитой рядом с Фарином.

Однако теперь Тобин сразу вспомнил о предостережении Айи. Ему предстояло защитить самых близких ему людей, которым он доверял как никому другому, от опасности. Сердце наполнилось неистовой мятежной любовью, когда он вспомнил проницательные карие глаза Нирина. Да он своей рукой убьет волшебника, если тот попытается навредить его друзьям!

Тобин на цыпочках подошел к кровати, стараясь не издавать ни звука, но не успел он наклониться к Ки, как светлые глаза Фарина распахнулись.

— Тобин? Благодарение Свету! — негромко воскликнул он, рывком сажая принца к себе на колени и обнимая так, что у того кости затрещали. — Видит Великая Четверка, мы так тревожились! Ты все спал и спал. Как ты, парень?

— Лучше.

Смутившись, Тобин осторожно высвободился из объятий и встал.

Улыбка Фарина увяла.

— Нари говорит, ты думал, что подхватил Красно-Черную Смерть. Надо было прийти ко мне, а не пускаться в бега! Разве можно маленьким мальчикам бродить одним? Мало ли что может случиться! Мы так боялись, что найдем ваши тела в канаве.

— Вы? А кто был с тобой?

На один ужасный момент Тобину показалось, что его опекун тоже отправился на поиски.

— Кони и другие гвардейцы, само собой. И не пытайся сменить тему и уйти от разговора. Найти вас в таком состоянии было немногим лучше. — Он посмотрел на Ки, и Тобин понял, что Фарин все еще сильно тревожится за оруженосца. — Вы должны были оставаться в городе. — Фарин перевел взгляд на Тобина, и в его лице не было гнева, лишь горячая любовь. — Как же ты всех нас перепугал!

У Тобина задрожали губы, он опустил голову.

— Я виноват…

Фарин снова обнял его, похлопал по спине.

— Ладно, что уж, — произнес он охрипшим от избытка чувств голосом. — Теперь мы все вместе.

— Ки ведь поправится, да? — Фарин не ответил, и Тобин с ужасом заметил, как в глазах воина блеснули слезы. — Фарин, он выздоровеет?

Рыцарь кивнул, но на его лице отражалось сильное сомнение.

— Аркониэль сказал, Ки скоро очнется, наверное.

Колени у Тобина вдруг ослабели, и он присел на ручку кресла Фарина.

— Наверное?

— Он, похоже, подхватил ту же лихорадку, что и ты, да еще с такой раной на голове… — Фарин потянулся к Ки, отвел темные волосы, упавшие на повязку. Желтоватое пятно выступило на белой ткани. — Должно пройти время.

— Айя сказала, он упал.

— Да. И сильно ударился головой. Аркониэль думает… Ну, в общем, похоже, этот твой демон приложил ко всему руку.

В желудке Тобина шевельнулся колючий ледяной ком.

— Бра… Призрак ранил его?

— Аркониэль считает, что призрак каким-то образом использовал хранившуюся у тебя куклу.

У Тобина перехватило дыхание. Если это правда, он никогда, никогда больше не вызовет Брата. И пусть Брат сгинет навсегда, так ему и надо.

— Ты… ты ее видел? Куклу, я хочу сказать.

— Да. — Фарин с недоумением посмотрел на Тобина. — Твой отец думал, что кукла упала в тот день из окна вместе с твоей матерью, и ее унесло рекой. Он даже посылал несколько человек поискать ее. А она, выходит, все это время была у тебя? Почему ты ее так тщательно прятал?

Неужели Фарин тоже знал о чарах Лхел? Не будучи уверенным, Тобин сказал лишь часть правды:

— Я думал, вы с отцом застыдите меня. Только девчонки играют в куклы.

Фарин невесело засмеялся.

— Никому бы и в голову не пришло. И просто стыд, что она тебе оставила только одну куклу. Если хочешь, я попробую найти для тебя какую-нибудь из тех красавиц, что твоя матушка сшила еще до болезни. У половины вельмож в Эро есть ее куклы.

Когда-то Тобину действительно отчаянно хотелось иметь мамину куклу. Но он хотел получить ее из рук матери, как доказательство ее любви или, по крайней мере, частички того чувства, которое она испытывала к Брату. Но этого так и не произошло. Тобин покачал головой.

— Нет, я не хочу других.

Наверное, Фарин понял его, потому что не стал продолжать разговор. Какое-то время они сидели молча, наблюдая за тем, как под лоскутным одеялом вздымается и опускается грудь Ки. Тобину ужасно хотелось свернуться калачиком рядом с Ки, но тот выглядел таким слабым, таким больным, что Тобин не осмелился. Чувствуя себя несчастным, Тобин вскоре вернулся в свою комнату, так что Фарин мог снова подремать. Айя и Нари ушли, и Тобин порадовался этому: он сейчас ни с кем не хотел говорить.

Кукла лежала на кровати, там, где недавно сидела волшебница. Пока Тобин смотрел на нее, пытаясь осознать случившееся, гнев, какого он не испытывал ни разу в жизни, вдруг охватил его. Тобин с трудом дышал.

«Я никогда больше не позову его! Никогда!»

Схватив куклу, он запихнул ненавистную вещицу в сундук и с грохотом опустил крышку.

— Ты останешься здесь навсегда!

Ему стало немного легче. Пусть Брат шатается по замку, если ему хочется; он может творить все, что вздумается, но он никогда не вернется в Эро.

Свою одежду Тобин нашел аккуратно сложенной на полке в шкафу. Когда он взял тунику, из ее складок посыпались маленькие мешочки с сушеной лавандой и мятой. Тобин прижал шерстяную ткань к лицу и глубоко вдохнул ее запах. Он знал, что это Нари положила сюда сухие травы, после того как выстирала и починила его вещи. Наверное, она сидела возле его кровати и, орудуя иглой, то и дело посматривала на него…

Представив такую картину, Тобин сразу перестал гневаться на кормилицу. Неважно, что она сделала много лет назад. Тобин знал — она всегда любила его, и он по-прежнему любил ее. Быстро одевшись, он осторожно поднялся наверх.

В нишах стен в коридоре третьего этажа горели несколько ламп, сквозь круглое окно-розетку наверху лился лунный свет, но в коридоре все равно было сумрачно и к тому же холодно. Комнаты Аркониэля находились в дальнем конце коридора, и Тобин не смог удержаться от того, чтобы хоть одним глазком посмотреть на тяжелую запертую дверь напротив рабочей комнаты волшебника — дверь в башню.

Он гадал, почувствует ли снова присутствие по ту сторону двери гневного духа его матери, если подойдет к тяжелым дверям вплотную? Но он не собирался туда подходить, он шел, держась правой стены коридора.

Тобин тихо постучал в дверь спальни Аркониэля, но ответа не услышал. Однако сквозь щель под дверью его рабочей комнаты сочился свет, и потому Тобин повернул ручку и вошел внутрь.

По всему помещению горели лампы, разгоняя тени и наполняя комнату ярким светом. Аркониэль сидел за столом у окна: он изучал какой-то пергамент, подперев голову рукой. Когда Тобин вошел, Аркониэль нервно вздрогнул, но тут же встал, чтобы приветствовать юношу.

Тобин удивился тому, каким измученным выглядел молодой волшебник. Щеки у него провалились, лицо было таким, словно Аркониэль тяжело заболел. Его темные вьющиеся волосы, всегда непокорно вздымавшиеся над головой, теперь висели жидкими спутанными прядями вдоль висков, туника была измятой, ее покрывали пятна грязи и чернил.

— Проснулся наконец, — сказал Аркониэль, стараясь придать голосу теплоту. Но ничего не получилось — Тобин услышал лишь отчаяние. — Айя с тобой уже говорила?

— Да. Она сказала, что я не должен никому рассказывать об этом. — Тобин коснулся своей груди, не желая говорить вслух о ненавистной тайне.

Аркониэль глубоко вздохнул и рассеянно оглядел комнату.

— Тебе не повезло, Тобин, что пришлось узнать обо всем таким ужасным образом. Видит Свет, мне очень жаль. Никто из нас этого не ожидал, даже Лхел. Мне так жаль… — Он умолк, не договорив, все еще не глядя на Тобина. — Не так это должно было случиться. Совсем не так.

Тобину ни разу не случалось видеть молодого волшебника в таком унынии. Но Аркониэль, по крайней мере, пытался стать его другом. Не то что Айя, которая появлялась лишь тогда, когда ей это было удобно или нужно.

— Спасибо, что помог Ки, — сказал Тобин, когда молчание слишком затянулось.

Аркониэль вздрогнул, будто Тобин ударил его с размаху, потом вдруг гулко рассмеялся.

— Не стоит благодарности, мой принц. Разве я мог поступить иначе? Как он?

— Все еще спит.

— Спит.

Аркониэль отвернулся к столу и принялся бессмысленно трогать разные вещицы и переставлять их с места на место, даже не глядя, что делает.

Страх снова охватил Тобина.

— Но ведь Ки поправится? У него же не было лихорадки. Почему он до сих пор не проснулся?

Аркониэль вертел в руках деревянную палочку.

— Должно пройти время, да… такая рана.

— Фарин говорит: ты думаешь, это Брат его ранил.

— Брат был с ним. Может, он понял, что нам нужна кукла… я не знаю. Он мог ранить Ки. Но я не знаю, хотел ли он этого.

Он снова начал переставлять разные мелочи, словно забыв о присутствии Тобина. Наконец Аркониэль взял документ, который читал перед приходом Тобина, и протянул его принцу. Печати и затейливый почерк не оставляли сомнений в том, кто составлял эту бумагу. Лорд Орун.

— Айя решила, что именно я должен тебе сообщить, — уныло произнес Аркониэль. — Это письмо прибыло вчера. Ты должен вернуться в Эро сразу, как только будешь в силах выдержать дорогу. Орун в бешенстве, разумеется. Он угрожает снова написать королю и потребовать, чтобы тебе дали другого оруженосца.

Тобин опустился на табурет рядом со столом. Орун пытался заменить Ки с самого первого дня, с момента их прибытия в Эро.

— Но почему? Ки ни в чем не виноват!

— Уверен, Оруну на это наплевать. Просто теперь он может осуществить свою давнишнюю мечту — обзавестись собственным шпионом и следить за тобой. — Аркониэль потер глаза и запустил пальцы в волосы, приведя прическу в еще больший беспорядок. — И можешь быть уверен: больше он никогда не позволит тебе сбежать. Отныне тебе придется быть чрезвычайно осторожным. Ни у Оруна, ни у Нирина, ни у кого-либо еще не должно возникнуть и тени сомнения в том, что ты не просто осиротевший племянник короля. Ты не должен давать повода к подозрениям.

— Айя уже объяснила мне все это. Но я и так стараюсь держаться подальше от Нирина, насколько удается. Он меня пугает.

— Меня тоже, — признался Аркониэль, но теперь он выглядел чуть более похожим на прежнего себя. — Прежде чем ты отправишься обратно, я научу тебя прятать свои мысли. — Он даже изобразил некое подобие улыбки. — Не бойся, это связано только с сосредоточением. Я знаю, ты недолюбливаешь всякую магию.

Тобин передернул плечами.

— Похоже, мне все равно без этого не обойтись, верно? — Он с несчастным видом уставился на мозоль на собственном большом пальце. — Корин мне объяснил, что я — следующий по очереди наследник после него, если у него не будет собственных детей. Поэтому лорд Орун хочет держать меня в своей власти?

— В конечном счете, да. Но прямо сейчас ему хочется властвовать в Атийоне… от твоего имени, конечно, но все равно властвовать. Он очень честолюбивый человек, наш Орун. И если с принцем Корином что-нибудь случится до женитьбы… — Аркониэль резко встряхнул головой. — Ты должен быть очень внимателен и не спускать с него глаз. И не слишком тревожься насчет Ки. В конце концов, последнее слово все равно не за Оруном, как бы он ни раздувался. Только король может принять окончательное решение. Я уверен, к тому времени, когда ты вернешься в Эро, все уже утрясется.

— Айя собирается в Эро вместе со мной. Но мне бы хотелось, чтобы вместо нее поехал ты.

Аркониэль улыбнулся, и теперь уже это была настоящая улыбка, добрая, немножко смущенная и благожелательная.

— Мне бы тоже этого хотелось, но пока будет лучше, если я останусь здесь и никто обо мне не узнает. Гончие уже знают Айю, но обо мне им ничего не известно. Но с тобой будут Фарин и Ки.

Видя удрученное лицо Тобина, Аркониэль присел рядом с мальчиком на корточки и сжал руками его плечи.

— Я не бросаю тебя, Тобин. Знаю, так можно подумать, но это неправда. Я никогда тебя не оставлю. И если когда-нибудь я тебе понадоблюсь, будь уверен — я всегда тебя найду. Как только Орун успокоится, ты сумеешь его убедить, что тебе следует почаще бывать дома. Не сомневаюсь, принц Корин тебя поддержит.

Это не слишком успокоило Тобина, но он кивнул.

— Мне хочется увидеть Лхел. Ты со мной пойдешь? Нари меня не выпустит из дома одного, а Фарин о ней ничего не знает, ведь так?

— Да, хотя мне теперь как никогда прежде хочется, чтобы он знал. — Аркониэль встал. — Я тебя провожу к ней завтра утром, пораньше, хорошо?

— Но я хочу пойти прямо сейчас.

— Сейчас? — Аркониэль посмотрел на темное окно. — Уже почти полночь. Тебе следует отправиться в постель…

— Я проспал несколько дней! Я не устал.

Аркониэль снова улыбнулся.

— Зато я устал, да и Лхел может уже спать. Утром, ладно? Выйдем пораньше, на рассвете. Идем, я спущусь вниз, посмотрю, как там дела у Ки. — Он по очереди указал пальцем на лампы, заставив погаснуть все, кроме одной, стоявшей рядом с ним. Потом, к удивлению Тобина, вздрогнул и обхватил себя руками. — Мрачно тут по ночам.

Тобин невольно бросил испуганный взгляд на дверь башни, когда они с Аркониэлем проходили мимо нее, и был уверен, что волшебник сделал то же самое.

Глава 2

Когда солнечный луч коснулся его лица, Тобин проснулся и обнаружил, что сидит в кресле, укрытый плащом Фарина. Он потянулся, потом наклонился вперед, чтобы посмотреть, не изменилось ли что-нибудь в состоянии Ки.

Его друг не шевелился, но Тобину показалось, что щеки Ки чуть порозовели. Он просунул руку под одеяло и потрогал пальцы Ки. Они были теплыми, что Тобин воспринял как еще один добрый знак.

— Ты меня слышишь? Ки, ты спишь уже целую вечность! Сегодня отличный день для прогулки верхом. Просыпайся, а? Пожалуйста!

— Не буди его, кееса.

— Лхел? — Тобин обернулся, ожидая увидеть открытую дверь.

Но ведьма возникла не в дверях, а в воздухе прямо за его спиной — в овале странного света. Тобин видел деревья вокруг нее, ели и голые дубы, припорошенные снегом. Пока он рассматривал чудесную картину, на Лхел медленно падали крупные кружевные снежинки, ложась на темные кудри и грубую ткань платья ведьмы. Это было все равно что смотреть на Лхел сквозь окно. Сразу за овалом комната выглядела как обычно, только Лхел словно стояла возле своего жилища.

Изумленный, Тобин потянулся к ней, но странное видение резко отодвинулось от него и сжалось, и теперь Тобин видел только лицо горной ведьмы.

— Нет! Не трогать! — предостерегла его Лхел. — Аркониэль проводить тебя. Дай Ки отдыхать.

Она исчезла, оставив Тобина с раскрытым от изумления ртом. Не понимая, что произошло, он все же уловил смысл сказанных ведьмой слов.

— Я скоро вернусь, — сказал он другу и, повинуясь внезапному порыву, наклонился и осторожно поцеловал Ки в повязку на лбу.

Покраснев от собственной глупости, он поспешно вышел из комнаты и, перепрыгивая через ступеньку, помчался наверх, к Аркониэлю.

При дневном свете коридор выглядел обычным и неопасным, и дверь в башню была всего лишь дверью. Рабочая комната Аркониэля была открыта, и Тобин слышал доносившиеся оттуда голоса Айи и молодого волшебника.

Когда Тобин вошел, Аркониэль выстраивал над столом какой-то рисунок из света. Что-то ударилось в стену рядом с головой Тобина и запрыгало по полу. Тобин, удивленный, посмотрел вниз и увидел, что это всего лишь пестрая сухая фасолина.

— Вот и все, чего я добился, — сказал Аркониэль с явным разочарованием. Он выглядел таким же усталым, а когда заметил Тобина, складки вокруг его рта стали еще глубже. — Что такое? Ки…

— Он спит. Я должен прямо сейчас отправиться к Лхел. Она велела. И сказала, ты меня проводишь.

— Она сказала?.. — Аркониэль и Айя обменялись взглядом, потом волшебник кивнул. — Да, я отведу тебя к ней.

Снаружи шел снег, точно такой же, как в видении, показанном Лхел. Крупные влажные хлопья таяли, едва коснувшись земли, но на ветках деревьев они лежали, как сахар на печенье, и Тобин видел в воздухе собственное дыхание. Дорога за замком была усыпана опавшими листьями, и их поблекший желто-красный ковер шуршал под копытами Гози. Впереди горные вершины сверкали белизной на фоне тусклого серого неба.

Тобин по пути пытался рассказать Аркониэлю о странном появлении ведьмы.

— Да, она называет это чарами окна, — сказал волшебник, ничуть не удивленный.

Прежде чем Тобин успел расспросить его как следует, ведьма появилась перед ними, выйдя из-за деревьев на дорогу. Она всегда точно знала об их приближении.

Грязная, беззубая, в мешковатом коричневом платье, украшенном отполированными оленьими зубами, она была похожа на нищенку, а не на колдунью. Прищурившись, Лхел посмотрела на них, покачала головой и усмехнулась.

— Вы оба, кеесы, не завтракать. Идемте, я кормить вас.

Лхел вела себя так, словно сегодня был самый обычный день и между ними никогда не происходило ничего странного; она просто повернулась и пошла в глубь леса. Тобин и Аркониэль привязали коней и поспешили вслед за ведьмой. Особая магия, которой владела Лхел, охраняла дорогу к ее жилищу. За все то время, что Тобин знал ведьму, она всегда водила его разными тропами, ни разу не повторившись, и они с Ки никогда не могли сами отыскать дорогу к ее дубу. Тобину хотелось спросить Аркониэля, знает ли он, как ведьма это делает.

После множества поворотов они вышли на поляну, где высился дуб, в котором жила Лхел. Тобин и забыл уже, каким огромным было это дерево. Лхел называла его бабушкиным дубом. Его ствол был толщиной с небольшой дом, и естественная трещина, возникшая в нем, образовала внутри большое пустое пространство, не повредив дерево. На верхних ветках дуба еще трепетало несколько кожистых листьев цвета меди, а земля вокруг гиганта была сплошь усыпана желудями. Перед щелью в стволе, служившей Лхел дверью, потрескивал костер. Ведьма на мгновение исчезла внутри и тут же вернулась с большой чашей, наполненной полосками вяленого мяса и сушеными яблоками.

Тобину не хотелось есть, но Лхел сунула чашу ему в руки и не произнесла ни слова до тех пор, пока они с Аркониэлем не съели то, что им было приказано съесть.

— Ты теперь идти, — сказала она Тобину, направляясь назад к дубу.

Аркониэль встал, чтобы пойти за ними, но ведьма взглядом остановила его.

Внутри тоже горел огонь — в маленькой ямке в центре плотного земляного пола. Лхел опустила оленью шкуру, закрывая вход, и показала Тобину, куда сесть. Когда он уселся рядом с ней, Лхел повернула его лицо к огню и несколько мгновений внимательно изучала, потом распахнула на нем тунику, чтобы осмотреть шрам.

— Хорошо, — сказала она, потом показала на его колени. — Видеть еще кровь?

Тобин покраснел и покачал головой.

— Такого ведь больше не будет, правда?

— Через время. Но ты почувствовать лунный прилив в животе.

Тобин вспомнил тянущую боль в нижней части живота, из-за которой он и примчался сюда.

— Мне это не нравится. Очень больно.

Лхел хихикнула.

— Никакой девочке не нравится.

Тобин вздрогнул при этих словах, но Лхел, похоже, ничего не заметила. Потянувшись в тень позади, она подала Тобину небольшой мешочек, полный сухих голубовато-зеленых листьев.

— Акош. Если будет больно, завари вот столько, не больше.

Она захватила из мешочка щепотку листьев и изобразила жестами, как она их растирает между пальцами и бросает в чашку.

Тобин спрятал мешочек под тунику, потом, сцепив пальцы и уставившись на них, сказал:

— Я не хочу всего этого, Лхел. Не хочу быть девушкой. И я не хочу быть… королевой. — Он с трудом выговорил это слово.

— Ты не изменить судьбу, кееса.

— Судьбу? Это все ты сотворила! Ты со своими волшебниками!

— Великая Мать и Светоносный сказать — должно быть так. Значит, судьба.

Тобин поднял голову и увидел, что Лхел смотрит на него мудрыми печальными глазами. Она ткнула пальцем вверх и произнесла:

— Боги жестоко поступать, да? С тобой и Братом.

— Брат! Тебе Аркониэль рассказывал, что он сделал? Я никогда не позову его опять! Никогда! Я принесу тебе куклу. Пусть у тебя хранится.

— Нет, ты его позовешь. Должен. Души крепко связаны, — Лхел показала, как именно, соединив пальцы.

Тобин вцепился в свои колени так, что побелели костяшки пальцев.

— Я его ненавижу!

— Он тебе нужен. — Лхел взяла его за руку и заговорила напрямую с его умом — без слов, как она делала, стремясь к полному пониманию. — Вы с ним должны быть вместе, чтобы удержать магию. Да, он жесток. Но разве он может быть другим, если он разгневан и одинок и видит, что ты живешь жизнью, отнятой у него? Может быть, теперь, когда ты знаешь правду, ты немного лучше поймешь его?

Тобин не желал ни понимать Брата, ни прощать его, но все равно слова ведьмы угодили в цель. Вот только и сама Лхел была хороша.

— Это ты причинила ему боль, когда зашила его кость в мою грудь. Он плакал кровавыми слезами.

Лхел скривилась.

— Ему бы не надо делать так, дитя. Я для него сделать все, что могла, но он все равно ноша в моем сердце, с тех пор как вы рождались.

— Твоя ноша? — фыркнул Тобин. — Он ведь не над тобой издевался, а надо мной, и причинял боль моим матери и отцу, и всех слуг разогнал… И он чуть не убил Ки! — Огонь костра расплылся перед его глазами, слезы поползли по щекам. — Ты видела Ки? Он не просыпается!

— Он проснется. А ты будешь хранить куклу и заботиться о Брате.

Тобин сердито вытер глаза.

— Это несправедливо!

— Молчи, кееса! — рявкнула Лхел, резко отводя от него руки. — Разве богам есть дело до твоей «справедливости»? Я тут живу далеко от свой народ, это справедливо? Жить в дереве? Ради тебя делаю. Ради тебя все мы страдать.

Тобин отшатнулся как от удара. Никогда прежде Лхел не говорила с ним так — и никто другой не говорил.

— Ты должна быть королева Скала. Это твоя судьба! Хочешь бросить свой народ? — Лхел замолчала, качнула головой, снова смягчаясь. — Ты молода, кееса. Слишком молода. Но это все потом кончаться. Когда снимешь кожа Брата, оба станете свободные.

— Но когда?!

— Не вижу. Может, Иллиор тебе сказать. — Она погладила Тобина по щеке, потом взяла его руку и прижала к своей правой груди. Грудь под грубой шерстяной тканью была мягкой и тяжелой. — Однажды ты стать женщиной, кееса. — Потом голос Лхел снова зазвучал в уме Тобина, он был насыщен непонятной лаской. — Я вижу страх в твоем сердце, страх, что ты лишишься своей силы. Но женщины тоже обладают силой. Как ты думаешь, почему твоя лунная богиня создала королев Скалы? Все твои предшественницы были воительницами. Никогда не забывай об этом. Женщины несут луну в токе своей крови, луна живет в крови их сердца.

Лхел показала Тобину внутреннюю сторону своего запястья, где виднелись тонкие голубые вены, и провела по ним пальцем. Крошечный полумесяц проявился на ее коже, четко обрисованный черными линиями.

— Вот что ты такое сейчас — лунный серп, большая твоя часть в тени. — Лхел отвела палец, и на ее коже возник полный круг, почти касающийся внутреннего изгиба серпа. — А когда ты достигнешь расцвета, как полная луна, ты познаешь свою силу.

Глазом художника Тобин видел, что композиция на запястье Лхел не завершена, что в нее следует добавить и второй полумесяц — луну на ущербе, но Лхел не стала показывать ему последнюю фазу и ни слова о ней не сказала. Вместо этого она коснулась плоского живота Тобина.

— Вот тут вырастут новые королевы. — Ее глаза встретились с глазами Тобина, и он увидел почтение во взгляде ведьмы. — Научи их, Тобин. Расскажи им про мой народ. И своим волшебникам тоже расскажи.

— Айя и Аркониэль знают. Они всегда обращаются к тебе за помощью.

Лхел фыркнула и села на место.

— Таких мало, — сказала она вслух.

Достав из-за пояса серебряный нож, Лхел уколола себя в подушечку большого пальца на левой руке и выдавила капельку крови. Кровью она нарисовала на лбу Тобина полумесяц, потом дополнила его до круга.

— Великая Мать защитить тебя, кееса. — Лхел поцеловала нарисованную луну. — А теперь иди.

Покидая поляну, Тобин остановился у источника, чтобы увидеть в отражении, как выглядит начерченный ведьмой знак. Но на лбу ничего не было; возможно, знак исчез, когда Лхел коснулась его губами. И еще Тобин искал в зеркале воды то, другое лицо, но, увидев только свое собственное, искренне порадовался.

Остаток дня Тобин провел рядом с Ки, наблюдая, как повариха и Нари осторожно вливают бульон в его рот, потом меняют под Ки толстые шерстяные подушки и подкладывают новые, чистые. Больно было видеть полную беспомощность друга. Ки было тринадцать лет, и ему бы не понравилось, что с ним обращаются как с младенцем.

Тобин мечтал остаться один, но, казалось, все вокруг задались целью присматривать за ним. Фарин принес воск для лепки и уселся рядом. Сержант Ларис и еще несколько гвардейцев тоже явились в комнату, предлагая сыграть в бакши или кости, но Тобин отказался. Все старались развеселить его, шутили и болтали с Ки так, словно тот мог их слышать, но от этого Тобин чувствовал себя только хуже. Он не хотел болтать о лошадях или охоте, даже с Фарином. Все разговоры на обыденные темы казались ему пустыми и фальшивыми. Слова Лхел настойчиво звучали в его голове, заставляя Тобина чувствовать себя чужаком в собственной коже. Его новые тайны застревали между зубами, как зернышки смородины, угрожая вот-вот вылететь наружу — в тот момент, когда он совсем не будет об этом думать.

— Эй, послушайте-ка, вы совсем измучили бедного Тобина! — воскликнула Нари, входя в комнату со стопкой чистого постельного белья. — Он и сам-то едва поднялся с постели. Идите-идите, дайте ему отдохнуть.

Она выставила солдат за дверь, но Фарин задержался.

— Тобин, ты не хочешь, чтобы я остался?

Но Тобину впервые этого не захотелось.

— Прости, но я, кажется, и вправду очень устал.

— Тебе надо лечь в постель, — заявила Нари. — Я принесу тебе бульона и положу к ногам горячий кирпич.

— Нет, спасибо. Позволь мне еще посидеть тут, с ним.

— Он может и здесь поспать, если хочет. Вот то кресло очень даже удобное, — сказал Фарин и, подмигнув Тобину из-за плеча Нари, быстро увлек кормилицу за дверь.

Тобин свернулся в кресле и некоторое время наблюдал, как поднимается и опускается грудь Ки. Потом уставился на закрытые веки друга, страстно желая, чтобы те поднялись. Наконец он сдался и взялся за воск, принесенный Фарином. Отломив кусок, Тобин принялся разминать воск до мягкости. Знакомые ощущения и сладкий запах успокоили его, как это всегда бывало, когда он начинал лепить для Ки очередную лошадку — тот очень их любил. Когда-то Тобин подарил другу маленький деревянный амулет в форме лошадки — вскоре после приезда Ки в крепость, — и Ки до сих пор носил эту фигурку на шнурке на шее. С тех пор искусство Тобина возросло, и он предлагал Ки сделать другую фигурку, гораздо лучше прежней, но Ки слышать ничего не хотел.

Тобин как раз закончил вычерчивать ногтем гриву лошадки, когда почувствовал за спиной чье-то присутствие. Обернувшись, он увидел в дверях Айю; она с улыбкой смотрела на него, и Тобин догадался, что наставница давно за ним наблюдает.

— Можно мне посидеть с тобой?

Тобин пожал плечами. Приняв это за приглашение, Айя прошла в комнату, придвинула к креслу табурет и наклонилась, чтобы рассмотреть лошадку.

— Как ловко у тебя получается. Это работа по обету?

Тобин кивнул; он должен был сделать подношение в домашней молельне. Вот только голова у лошади получилась слишком длинной. Отщипнув кусочек воска от носа лошади, Тобин исправил фигурку, но теперь голова выглядела слишком узкой. Сдавшись, он скатал лошадку в шар.

— Я хочу оставаться тем, кто я есть! — прошептал он.

— Ты и останешься, еще надолго.

Тобин коснулся своего лица, прослеживая знакомые очертания. То лицо, которое показала ему Лхел, было мягче, с более округлыми щеками, как будто скульптор добавил немного воска на щеки Тобина и разгладил его большими пальцами. Но глаза… глаза, которые он видел у отражения, были его собственными. И шрам в форме полумесяца на подбородке.

— Слушай… а ты можешь видеть… ее? — Он не мог заставить себя сказать «меня». Он снова принялся нервно разминать воск.

Айя хихикнула.

— Нет, тебе ничто не грозит.

Тобин знал, что она имела в виду: ничто не грозит со стороны короля Эриуса и его чародеев, но он-то не о них говорил. Что бы сказали Корин и другие юноши, если бы узнали? Девочки не вправе быть компаньонами наследника.

Айя встала, собираясь уходить, но остановилась и посмотрела на новую лошадку, уже обретшую очертания в пальцах Тобина. Открыв сумку, висевшую у нее на поясе, она достала несколько пушистых коричневых и серых перьев и протянула их Тобину.

— Совиные, — сказал Тобин, узнав рисунок на перьях. — Понимаю.

— Да. Для Иллиора. Тебе следует иной раз проявлять уважение к Светоносному и делать ему подношения. Просто положи их в огонь.

Тобин промолчал, но когда Айя ушла, он вышел в коридор, наполнил маленькую бронзовую чашу для подношений углями из большого очага и поставил ее на полку в домашней молельне. Шепотом моля Сакора вернуть силы Ки, он положил восковую лошадку на угли и дул на них, пока воск не растаял. И каждую каплю маленькой фигурки поглотило жаром, что значило: бог слушал Тобина. Взяв одно из совиных перьев, Тобин повертел его в пальцах, соображая, что лучше сказать. Он не собирался просить о чем-то особенном. И, кладя перо на угли, просто прошептал;

— Светоносный, помоги мне! И не оставь Ки.

Перо секунду-другую тлело, распространяя ядовитый дым, потом вспыхнуло и исчезло в языке зеленого пламени. Внезапно Тобина охватила дрожь, колени ослабели. Это был самый необычный ответ из всех, что когда-либо посылал ему Сакор. Скорее напуганный, чем успокоенный, Тобин высыпал угли обратно в очаг и поспешил наверх.

Следующий день был похож на предыдущий как две капли воды и тянулся так же медленно. Ки не просыпался, и обеспокоенному Тобину показалось, что он стал еще бледнее, хотя Нари и утверждала обратное. Тобин вылепил двадцать три лошадки, одновременно наблюдая через окно, как Ларис муштрует солдат во дворе казарм, потом немного вздремнул в кресле. Он даже рассеянно поиграл с маленькими лодочками и деревянными человечками в игрушечном городе, хотя стал уже слишком взрослым для таких забав и поспешно отскакивал в сторону, слыша за дверью чьи-то шаги.

Фарин принес на подносе ужин и остался разделить с Тобином трапезу. У Тобина пока не возникло особого настроения для разговоров, но все же он был рад компании. После ужина они сыграли на полу в бакши.

Они как раз начали очередную жеребьевку, когда легкий шорох, донесшийся со стороны кровати, привлек внимание Тобина. Вскочив, он наклонился над другом и взял его за руку.

— Ки, ты очнулся? Ты слышишь меня?

Его сердце подпрыгнуло, когда темные ресницы Ки затрепетали.

— Тоб?..

— И я здесь, — сообщил Фарин, отводя со лба Ки спутанные волосы. Рука Фарина дрожала, но он улыбался.

Ки посмотрел на них затуманенным взглядом.

— Наставник Порион… скажите ему… слишком устал, чтобы сегодня скакать…

— Ты в замке, помнишь? — Тобин с трудом удержался от того, чтобы слишком крепко сжать руку Ки. — Ты приехал сюда за мной.

— Что? Почему… — Ки чуть повернул голову на подушке, стараясь не провалиться снова в сон. — Ах да. Кукла. — Глаза Ки расширились, — Брат! Тобин, я его видел!

— Я знаю. Мне очень жаль, что он…

Тобин осекся. Фарин стоял рядом и все слышал. Как удержать Ки, чтобы тот не сболтнул лишнего? Ки быстро слабел.

— Что со мной? Почему… почему так болит голова?

— Ты не помнишь? — спросил Фарин.

— Я… кукла… Помню, скакал… — Ки замолчал, закрыв глаза, и Тобину показалось, что друг опять заснул. Но тот, не открывая глаз, прошептал: — Я нашел тебя, Тоб? Помню только, как добрался до Алестуна. Я привез тебе куклу?

Фарин приложил тыльную сторону ладони к щеке Ки и нахмурился.

— Он весь горит.

— Есть хочу, — раздраженно пробормотал Ки.

— О, это хороший знак! — Фарин выпрямился. — Я поищу для тебя сидра.

— Мяса.

— Для начала поглядим, как ты справишься с сидром.

— Извини, — прошептал Ки, как только Фарин вышел за дверь. — Я не должен был ничего говорить о… о нем.

— Ничего, все в порядке. Забудь. — Тобин сел на край кровати и взял Ки за руку. — Брат на тебя напал?

Глаза Ки затуманились.

— Я… я не знаю. Не помню… — Потом вдруг резко произнес: — Как ты мог ничего мне не сказать?

На одно ужасное мгновение Тобину показалось, что Ки все-таки видел его вместе с Лхел и Аркониэлем и разгадал его тайну. И чуть было не выболтал все, но, к счастью, Ки заговорил первым.

— Я бы не стал смеяться, ты же знаешь. Я знаю, что это память о твоей матери. И пусть даже это просто старая кукла, я все равно никогда не стал бы насмехаться над тобой, — шептал Ки, печально и вопросительно глядя на Тобина.

Тобин смотрел на их переплетенные пальцы.

— В ту ночь, когда Айя впервые привела тебя сюда, Брат показал мне видение. Я увидел, как люди будут смотреть на меня, если узнают, что я прячу куклу. — Он беспомощно пожал плечами. — Я испугался, что ты… плохо обо мне подумаешь, если узнаешь.

Ки слабо фыркнул.

— Не знаю, стоит ли вообще ему верить. — Ки огляделся, словно боясь, что Брат их подслушивает, потом прошептал: — Все-таки он мерзавец. Конечно, он твой брат-близнец и все такое, но он совсем другой. — Он сжал руку Тобина. — Тогда я не понимал, зачем ему понадобилось мое присутствие здесь, а теперь… Он хочет нас поссорить, Тоб. Он всегда меня ненавидел.

Вряд ли Тобин мог отрицать это, особенно после всего случившегося.

— Хотя я все равно бы погнался за тобой, — сказал Ки, и в его голосе прозвучала искренняя боль. — Почему ты удрал от меня?

Тобин схватил руку Ки обеими руками.

— Я не удирал, не так все было! Мне показалось, я подхватил чуму. Я боялся заразить тебя, и Фарина, и всех остальных. И я был так напуган, что уже слишком поздно, что смертельная зараза уже расползлась по дворцу, и…

Тобин резко замолчал, испуганно уставившись на Ки — по щеке друга сползала слеза.

— Если бы ты действительно заболел… и умер где-нибудь на дороге… Я бы такого не вынес! — Голос Ки дрожал. — Я бы предпочел умереть, чем жить с такой мыслью! — Он вцепился в руку Тобина. — Не смей больше никогда… никогда, слышишь?!

— Прости меня, Ки. Я никогда больше не поступлю так.

— Поклянись, Тоб! Мы всегда должны быть вместе, все остальное не важно. Поклянись Великой Четверкой!

Тобин взял друга за правую руку жестом воина.

— Клянусь Великой Четверкой!

«Брат ошибался, — сердито подумал он. — Или лгал мне, просто от злобы».

— Хорошо. Это решили.

Ки попытался повернуть голову и вытереть щеку о подушку, но у него не хватило сил. Тобин краем простыни отер слезы друга.

— Спасибо, — смущенно пробормотал Ки. — Теперь рассказывай, что случилось.

Тобин рассказал ему, что мог, хотя сам понятия не имел, как именно Ки сумел найти дорогу к жилищу Лхел, а Ки ничего не помнил.

— Интересно, что наш Старый Мешок обо всем этом скажет?

— Не беспокойся, я ему все объясню. Ты ни в чем не виноват.

Нельзя рассказывать Ки о письме, пока он слишком слаб.

Успокоившись, Ки закрыл глаза. Тобин сидел рядом с ним, пока не решил, что друг спит. Однако когда он попытался высвободить руку, пальцы Ки сжались, не отпуская ее.

— Я никогда не стану над тобой смеяться, Тоб, — пробормотал он, проваливаясь в сон. — Никогда.

Слезинка скользнула из-под его опущенных ресниц и скатилась к уху.

Тобин осторожно смахнул ее пальцем.

— Я знаю.

— Что-то я себя неважно чувствую. Холодно… Ляг рядом, а?

Тобин сбросил башмаки и скользнул под одеяло, стараясь не задеть Ки. Тот что-то негромко пробормотал и повернул голову, лицом к Тобину.

Тобин смотрел на спящего друга, пока его собственные веки не отяжелели. И если Фарин и вернулся с сидром, Тобин этого не слышал.

Аркониэль и Айя встретили Фарина в коридоре и услышали хорошую новость. От радости, что Ки наконец очнулся и вдобавок не помнил ничего, угрожавшего его жизни, Аркониэль чуть не расплакался. Кого следовало благодарить за это, Брата или Лхел, Аркониэля не заботило. Главное — Ки теперь ничто не грозило.

— Думаю, сегодня я высплюсь в кровати Тобина, — заявил Фарин, энергично растирая поясницу. — Хватит с меня кресел, а Тобин все равно не оставит Ки.

— Да уж, ты заслужил отдых, — сказала Айя. — Пожалуй, я тоже высплюсь. Ты идешь наверх, Аркониэль?

— Я еще немного побуду здесь.

— С ним все будет хорошо, — пообещала Айя, улыбаясь. — Поднимайся поскорее, хорошо?

Фарин пошел следом за ней к лестнице, потом обернулся к Аркониэлю.

— Ты не знаешь, кого это мальчишки называют братом?

Сердце Аркониэля остановилось на мгновение.

— А где ты это слышал?

— Да просто Ки бормотал что-то такое, когда только очнулся. Твердил о чьем-то брате, мол, он дал ему эту куклу. Нет? — Он мощно зевнул и потер подбородок. — Ладно, он тогда мало что соображал. Наверное, пригрезилось.

— Наверняка, — сказала Айя, подхватывая его под руку и увлекая к лестнице. — А может, ты просто не расслышал? Идем-ка, пока нам не пришлось тащить тебя на себе.

Аркониэль дождался, пока весь дом заснул, потом осторожно вошел в игровую комнату, чтобы посмотреть на мальчиков. Тобин калачиком свернулся в постели рядом с Ки. Даже во сне он выглядел печальным и измученным, а вот Ки улыбался. Пока Аркониэль смотрел на них, Тобин пошевелился и коснулся рукой плеча друга, словно желая убедиться, что тот не исчез.

Аркониэль опустился в кресло, не слишком доверяя собственным ногам. Ночью ему всегда становилось хуже, мучили воспоминания о том, что он сделал. И о том, чего едва не сделал.

За последние несколько дней он сотни раз во всех подробностях прокручивал в мыслях те ужасные мгновения в лесу. Нервно ворочаясь в постели, он видел, как Ки идет к нему между деревьями и на его лице уже расцветает улыбка, и как раз в этот момент Тобин склоняется над источником, рассматривая свое подлинное лицо… Ки поднял руку, приветствуя… кого? Успел ли он увидеть ее, узнал ли ее или приветствие относилось к Аркониэлю? Лхел набросила на Тобина меховую тунику, но было ли это сделано достаточно быстро?

Аркониэль цеплялся за эту кроху сомнения, даже когда поднимал руку, чтобы сдержать клятву, данную Айе и Риусу в тот день, когда они решили пригласить в замок мальчика. Он ведь сам тогда убеждал Айю, что компаньоном должен стать ребенок, о котором никто не пожалеет.

Да, он действительно собирался сдержать обещание и убить Ки, но собственное сердце подвело его, остановившись на миг и испортив заклинание. В последний момент Аркониэль попытался изменить его, чтобы просто ослепить Ки, но вместо того получился несфокусированный удар энергии, подбросивший Ки в воздух как пушинку. От смерти его спасла Лхел, вернувшая сердце Аркониэля к жизни. Она заявила, что надо стереть все воспоминания Ки о том, что он видел Тобина, и дорогу к ее жилищу он должен был воспринять как болезненный бред… Если бы Аркониэль и Айя раньше знали, что такое вообще возможно…

Если бы они отбросили свое высокомерие и спросили Лхел…

Но как бы ни радовался Аркониэль спасению Ки, он все равно вынужден был признать: он не выполнил свой долг, потому что не убил Ки, и он предал мальчика, попытавшись его убить.

Многие годы он твердил себе, что отличается от Айи и Лхел. А теперь спрашивал себя, не является ли то, что он считал состраданием, простой слабостью.

Пристыженный, он ушел в свою комнату, оставив двух невинных детей в покое, которого самому ему, возможно, было уже никогда не познать.

Глава 3

На следующий день Ки был еще слишком слаб, сильно кружилась голова. Он не мог встать, и повариха принесла печенье, испеченное по поводу пропущенного дня рождения Тобина, к нему в комнату. Все собрались возле кровати и стоя съели свои порции. Нари подарила Тобину новый свитер и носки, которые связала собственноручно, а Кони, их оружейник, преподнес шесть отличных новых стрел. Ларис вырезал для Тобина и Ки новые костяные свистки, а Аркониэль застенчиво поднес особый мешочек для огненных камешков.

— Боюсь, мой подарок остался в Эро, — сказал Фарин.

— И мой тоже, — сообщил Ки, набивший рот печеньем. Голова у него была еще перевязана, но аппетит вернулся.

Впервые за долгое время жизнь снова казалась привычной и спокойной. Сердце Тобина радостно билось, когда он смотрел на радостные лица стоящих рядом людей. И если бы не присутствие Айи, этот день рождения ничем бы не отличался от предыдущих.

На следующий день Ки окреп уже достаточно, чтобы захотеть встать, но Нари и слышать не хотела о том, чтобы он покинул комнату. Ки дулся и ныл так, что Нари просто унесла его одежду, на всякий случай.

Едва она вышла, Ки выскочил из постели, завернувшись в одеяло.

— Ну вот, на ногах стою, — пробормотал он.

Через мгновение-другое он снова почувствовал ужасную слабость, но не желал признавать правоту Нари. Борясь с тошнотой, он настоял на том, чтобы они с Тобином сыграли в бакши. Однако после нескольких бросков перед глазами у него начало двоиться, и он позволил Тобину уложить его в постель.

— Только ей не говори, ладно? — попросил он, закрывая глаза. От попыток соединить двух Тобинов, хмуро склонившихся над ним, в одного, у него разболелась голова.

— Я не скажу, но тебе следует ее послушаться. — Ки услышал, как Тобин усаживается в кресло у кровати. — Ты действительно пока неважно выглядишь.

— Завтра буду в порядке, — сказал Ки, очень надеясь, что это окажется правдой.

Похолодало. Мелкие колючие снежинки сыпались с затянутого серыми облаками неба, и высохшая трава на лугу по утрам покрывалась инеем.

Ки жадно заглатывал бульоны, и сладкие кремы из яиц и молока, и печеные яблоки, что присылала ему повариха, и вскоре потребовал мяса. Он продолжал ворчать о своем заточении и врал о прекрасном самочувствии, но Тобин видел, что другу еще далеко до полного выздоровления. На него внезапно наваливалась усталость, и выражение его глаз время от времени сильно тревожило Тобина.

Игры наскучили им задолго до того, как Ки окреп достаточно, чтобы взяться за меч или просто выйти наружу. Ради того, чтобы удержать Ки на месте, Тобин устроил гнездо из подушек и одеял рядом с игрушечным городом, и они развлекались, прослеживая знакомые маршруты по улицам или пытаясь угадать, где могут находиться в тот или иной момент другие компаньоны наследного принца.

Ки поднял крышку коробки, изображавшей Старый дворец, и взял с подставки рядом с деревянным троном маленькую золотую дощечку. Поворачивая дощечку, чтобы на нее упало побольше света, он прищурился, рассматривая микроскопические буквы на ней.

— Похоже, с глазами у меня теперь куда лучше, — сказал он. — Я уже могу прочитать, что тут написано: «До тех пор пока защищает и правит прямая наследница Фелатимоса, Скала не будет покорена». Знаешь, я ведь в первый раз по-настоящему обратил на это внимание с тех пор, как Аркониэль научил нас читать. — Темные брови Ки сдвинулись к переносице. — Слушай, а ты никогда не думал о том, что ничего хорошего не получится, если об этом узнает твой дядя? Настоящая-то доска, в настоящем тронном зале, исчезла, помнишь? Мой отец говорил, что Эриус переплавил ее, когда уничтожил все каменные копии, что раньше стояли на перекрестках дорог.

— Ты прав.

Тобин прежде никогда не задумывался о подобной опасности; но теперь эта мысль напугала его куда сильнее, чем могла бы напугать месяцем раньше. Он огляделся по сторонам, гадая, куда бы понадежнее спрятать крошечную вещицу. Может, хранить ее и опасно, но это ведь был подарок его отца.

И не просто подарок, а послание. Впервые Тобину пришло в голову, что игрушечный город был задуман не просто как развлечение для ребенка; отец обучал его, готовил к тому дню, когда…

— Эй, Тоб, что с тобой?

Тобин сжал дощечку в руке и встал.

— Да я просто задумался об отце. — Он снова огляделся, потом его осенило: — Я знаю такое место.

Он поспешил в свою комнату и открыл сундук, Ки следовал за ним. С тех пор как Тобин спрятал куклу здесь, он не дотрагивался до нее, но теперь достал и внимательно рассмотрел. Стежки на боку куклы были достаточно длинными и позволяли пропихнуть между ними крошечную дощечку. Тобин затолкал ее под шов, потом потряс куклу, чтобы дощечка проскользнула как можно глубже. Закончив дело, он снова спрятал куклу на дне сундука и усмехнулся, оглянувшись на Ки:

— Вот так. Я уже наловчился прятать.

На следующий день стук конских копыт по замерзшей алестунской дороге нарушил зимнюю тишину. Ки тут же забыл о том, что его очередь делать бросок в бакши, и мальчики поспешили к окну.

— Еще одно послание от лорда Оруна, — сказал Тобин, хмурясь при виде всадника в желтой форме, который приближался к мосту.

Сефус и Кадмен встретили его у внешних ворот.

Ки повернулся и уставился на друга.

— Еще одно? А о чем говорилось в предыдущем? Тобин!

Тобин отковырнул кусочек лишайника с каменного подоконника.

— Он требовал, чтобы я вернулся в Эро, но Фарин написал, что я еще слишком слаб для дальней дороги.

— И все?

— Нет, — признался Тобин. — Орун еще сообщил, что снова написал королю.

— Насчет меня.

Тобин мрачно кивнул.

Ки промолчал, пристально глядя в окно, но Тобин заметил вспыхнувшую в его глазах тревогу.

Новости им принес Фарин.

— То же, что в прошлый раз. Твой опекун нетерпелив, он требует твоего возвращения.

— И хочет избавиться от меня, — добавил Ки.

— Боюсь, это так.

Ки опустил голову.

— Я ведь сам виноват, правда, Фарин? Дал ему повод. Мне следовало прибежать к тебе, как только я узнал, что Тобина нет во дворце. Не знаю, почему я послушался… — Он рассеянно потер бледную шишку на лбу и поймал грустный взгляд Тобина. — Просто я мог думать только об одном: как бы поскорее догнать тебя. И вот что вышло.

— Я не позволю ему отослать тебя. Что написано в письме?

Фарин протянул Тобину развернутый лист пергамента, и Тобин быстро пробежал глазами строчки.

— Он хочет, чтобы я отправился в путь сегодня! Но Ки еще не может скакать верхом.

Фарин невесело улыбнулся.

— Сомневаюсь, чтобы это очень заботило лорда Оруна. Но ты не беспокойся. Нари сейчас внизу объясняет посыльному, какая у тебя тяжелая лихорадка и ты пока не можешь выехать. Лучше тебе не высовываться из своей комнаты, пока он не уедет. Не удивлюсь, если Орун заодно прислал шпиона.

— И я не удивлюсь, — сказала появившаяся в дверях Айя. — Но прежде чем ты спрячешься, будь добр подняться наверх. Хочу кое-что тебе показать. Только тебе, — добавила она, поскольку Ки собрался отправиться вслед за ними.

Тобин бросил на друга виноватый взгляд и пошел за старой волшебницей.

— Ну и что это? — спросил он, как только они вышли в коридор.

— Это то, о чем мы должны поговорить, потому что настало время. — Айя немного помолчала. — Принеси куклу, пожалуйста.

Тобин выполнил ее просьбу, и они пошли наверх. Аркониэль ждал их в своем кабинете, и, к удивлению Тобина, не один. Рядом с ним у длинного стола сидела Лхел. Оба выглядели очень серьезными, но все равно Тобин был рад видеть лесную ведьму.

— Ты вызывал Брата в последнее время? — спросила Лхел, и Тобин догадался, что ответ ей уже известен.

— Нет, — признался он.

— Вызови сейчас.

Тобин сначала заколебался, но потом торопливо произнес нужные слова.

Брат появился в дальнем от двери углу. Он был худым и измученным, и Тобин даже через всю комнату сразу ощутил исходивший от него холод.

— Ну и что ты думаешь? — спросила Айя.

Лхел пристально всмотрелась в Брата, потом пожала плечами:

— Я говорить тебе, узы теперь сильнее. Потому и он стать сильнее.

— Хотел бы я знать, как это Ки сумел его увидеть? — пробормотал Аркониэль.

— Я не хочу, чтобы он крутился рядом с Ки! — Тобин сердито повернулся к призраку. — Я тебя вообще никогда не позову, если ты не пообещаешь больше не причинять ему вреда! Мне наплевать, что скажет Лхел! — Он потряс куклу перед Братом. — Обещай, или навсегда останешься в своем мире и умрешь с голоду.

Тобин заметил, как в черных глазах призрака полыхнула ненависть, но при этом смотрел Брат не на него, а на волшебника.

— Никто не видел его в комнате больного, — заговорила Айя, словно не заметив вспышки Тобина.

— У кого глаза есть, теперь его видеть, — сказала Лхел. — И он может заставить других видеть себя, когда хотеть так.

Тобин снова посмотрел на Брата и заметил, что свет лампы падает на него так же, как на всех остальных. Ничего подобного раньше не бывало.

— Он выглядит как… как живой.

— Будет труднее разделить вас, когда прийти время, но должно быть так.

На мгновение любопытство в Тобине заслонило собой гнев.

— Иди сюда, — сказал он призраку.

Тобин протянул руку, чтобы коснуться Брата; но, как обычно, его рука ощутила лишь холодный воздух. Брат ухмыльнулся, глядя на него. Он был похож на зверя, оскалившего зубы.

— Уходи! — приказал Тобин и испытал искреннее облегчение, когда призрак повиновался. — Я могу теперь пойти к себе?

— Задержись еще, пожалуйста, — попросил Аркониэль. — Помнишь, я обещал научить тебя защищать свои мысли? Сейчас самое время для такого урока.

— Но только не магия. Ты ведь обещал?

— Почему ты так боишься магии, Тобин? — спросила Айя. — Она защищала тебя все эти годы. И с ее помощью можно создавать прекрасные вещи! Ты ведь и сам это видел. Одним взмахом руки я могу зажечь огонь без дерева, создать пищу в пустыне. Почему ты боишься волшебства?

Да потому что магия означает неожиданности и страх, печаль и опасность, подумал Тобин. Но сказать этого вслух он не мог — нельзя, чтобы они поняли, какую власть имеют над ним. Вместо ответа он лишь пожал плечами.

— Много волшебства, кееса, — мягко сказала Лхел, и Тобин увидел, как на ее щеках мелькнули таинственные символы. — Ты мудр, чтобы уважать. Одна магия хороший, другая злой. Но мы не делать с тобой зла, кееса. Делать тебе защита.

— И это не настоящая магия — просто защита, — заверил его Аркониэль. — Тебе нужно лишь отчетливо представить себе что-нибудь, нарисовать в уме картину. Можешь сейчас представить море?

Тобин представил залив возле Эро, на рассвете, когда большие торговые корабли стоят на якорях, а маленькие рыбачьи лодки суетятся вокруг них, словно потревоженные тараканы.

Он ощутил легчайшее прохладное прикосновение к своему лбу, но никто при этом не шевельнулся.

Айя хихикнула:

— Это было отлично.

— Я тебе говорить, — сказала Лхел.

Тобин открыл глаза.

— И все?

— Это только начало, и очень хорошее, — сказал Аркониэль. — Но ты должен упражняться как можно чаще и делать это каждый раз, когда тебя замечают Нирин или кто-то из его Гончих. Главное — не подавать виду, что твои мысли далеко. В этом весь фокус.

— Аркониэль обычно сразу начинает кривиться, как будто у него судороги начались, — сказала Айя, ласково глядя на волшебника; так же Нари иногда смотрела на Тобина. — Но ты не можешь всегда думать об одном и том же. Гораздо безопаснее будет, если ты сосредоточишься на своем занятии в тот момент. Например, если ты охотишься с соколом, подумай о путах на его лапах, или о метках на крыльях, или о звуке колокольчиков.

Тобин повторил попытку, думая на этот раз об игре, в которую играли они с Ки.

— Прекрасно! — воскликнул Аркониэль. — Но все равно помни, что наилучшая защита от Нирина и ему подобных — не позволять им заглянуть в твои мысли.

Извинения Тобина были отправлены в Эро на следующий день. Из окна комнаты Ки мальчики смотрели, как умчался посыльный, и разом показали вслед ему языки.

Наконец Ки окреп настолько, чтобы Нари смягчила режим, и друзья провели целый день, бродя но замку и заглядывая в казармы. Ки хотелось навестить Аркониэля, но волшебник не откликнулся на их стук.

Когда они возвращались по коридору, Ки оглянулся через плечо. Вид запертой двери огорчил его.

— Как ты думаешь, где он может быть?

— Где-нибудь здесь, — ответил Тобин, пожимая плечами. — А в чем дело? Я видел его вчера.

— А я его не видел с твоего дня рождения, — напомнил ему Ки. — И мне уже начинает казаться, что он меня избегает.

Тобин слегка хлопнул его по плечу.

— С чего бы ему тебя избегать?

Ки удивился, как быстро истощилась вернувшаяся к нему сила. К середине дня он почувствовал слабость, опять начало двоиться в глазах. Это его напугало, несмотря на заверения Айи, что все пройдет. Мысль о невозможности выздоровления была слишком ужасной, чтобы на ней задерживаться. Кому нужен слепой оруженосец?

Как обычно, Тобин без слов понял состояние друга и попросил, чтобы ужин им принесли наверх пораньше. Ки откинулся на мягкие подушки и счастливо вздохнул. Даже если это продлится всего несколько дней, как приятно видеть вокруг такой привычный мир. И еще несколько дней не надо тревожиться об Эро или своих врагах среди компаньонов наследника.

Мысли Тобина скользили примерно по тем же тропам, когда он наблюдал за танцем теней, рождаемых горящими свечами. Он скучал по Корину и остальным, по шумной дворцовой жизни. Вот только злобные письма Оруна все портили. И уже не в первый раз Тобину захотелось, чтобы все оставалось по-прежнему.

— Черт, как чешется! — проворчал Ки, энергично растирая лоб. Потом повернулся к Тобину и спросил: — Что там у меня?

Тобин отвел со лба Ки мягкую каштановую прядь, чтобы рассмотреть получше. Распухшая, покрытая коричневой коркой рана длиной в два дюйма все так же красовалась над правым глазом Ки, чуть ниже линии волос. Окружавший ее синяк уже сменил цвет с фиолетового на отвратительный желтовато-зеленый.

— Наверное, при падении ты ударился о камень или о корень. Что, все еще болит?

Ки засмеялся.

— Еще ты начнешь причитать! Мне и так тошно, что я сижу взаперти. Вот мой папаша вообще бы не обратил внимания на такой пустяк, поверь мне. — Ки снова заговорил в своей прежней деревенской манере. — Если ты не сломал ногу и кишки из тебя не вываливаются, значит, ты здоров и не отлынивай от работы.

— Ты скучаешь по родным?

Ки сложил руки на груди.

— Не по всем. Скучаю по Ахре, еще по братьям…

— Вот уладим все в Эро и навестим их, — предложил Тобин. — Мне бы хотелось увидеть, откуда ты родом.

Ки отвел взгляд.

— Нет, не выйдет.

— Почему?

— Просто не поедем. — Он криво усмехнулся. — Я не желаю туда возвращаться. А тебе тем более незачем ехать.

Тобин не стал настаивать; почему бы Ки не иметь собственных секретов? Тем более столько воды утекло с тех пор… Он снова коснулся волос Ки, делая вид, что хочет внимательнее изучить рану.

— Шрам все-таки останется.

— Вот только не из тех, которыми хвастают, — усмехнулся Ки. — Придется говорить девочкам, что мы на дороге столкнулись с пленимарскими всадниками или, может, с грабителями. Как думаешь, поверят? Пожалуй, Уна и Марилли могут.

Тобин хихикнул, ощущая уже знакомый укол ревности. Он уже наслушался достаточно историй о горячей родне своего друга, а теперь и сам Ки заглядывался на каждую юбку.

Собственная застенчивость Тобина в этом отношении уже вызывала насмешки других компаньонов. Даже Ки не мог иной раз удержаться от шутки, впрочем, вполне добродушной. Но все — включая и самого Тобина — относили его поведение на счет юного возраста и природной стеснительности.

Так было прежде.

Но теперь, когда его пальцы касались теплых волос Ки, Тобин впервые заподозрил, что именно может означать гневный тугой узелок в его желудке. Он отвел руку и лег на спину, натянув одеяло до подбородка.

«Меня не интересуют девочки, потому что я…»

Он вскинул руки и закрыл лицо ладонями, чтобы скрыть прилившую к щекам краску, и поспешил воспользоваться советом Аркониэля. Он стал думать о грубой зимней попоне Гози, о том ощущении, которое возникает, когда по шее сползают капли холодного дождя, о когтях сокола, вцепившихся в его кулак… о чем угодно, кроме жара, вспыхнувшего в его теле. О чем угодно, кроме того, что он почувствовал, когда его пальцы касались мягких волос друга…

«Я мальчик! Ки никогда…»

Ки лежал тихо. Когда Тобин наконец осмелился снять ладони с лица, он увидел, что друг хмурится, глядя на потолочные балки. Мгновение спустя он протяжно вздохнул.

— Как там Орун? А вдруг на этот раз он убедит твоего дядю отослать меня?

— Я же говорил тебе, что не допущу этого.

— Ох, помню я. — Ки сверкнул улыбкой, хватая Тобина за руку; но он все равно тревожился. — Слушай меня, Тоб: что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой, пусть даже простым солдатом в твоей гвардии. — Теперь он был предельно серьезен. — Что бы ни случилось, Тоб, я твой страж.

— Я знаю, — с трудом выговорил Тобин, разрываясь между переполнявшей его благодарностью и чувством вины. — И я твой друг навеки. А теперь давай-ка спать, пока не явилась Нари и не выставила тебя в соседнюю комнату.

На следующий день Орун напомнил о себе новым посланцем, и Тобин опрометчиво спустился вниз, чтобы узнать новости. Фарин как раз разговаривал с посыльным в холле и с удивлением посмотрел на Тобина, несшегося вниз по ступеням лестницы. Тобин был слишком занят своими мыслями и не понял, что означал этот взгляд.

На этот раз посыльный был не обычным курьером. Им оказался Бизир, личный слуга Оруна. Это был смиренный, тихий человек, как и все молодые люди в окружении Оруна. Бизир, с большими темными глазами и мягкими нервными руками, почему-то всегда напоминал Тобину зайца. Он оставался одним из немногих во дворце, кто неизменно был обходителен с Тобином и, что еще важнее, единственным, кто всегда держался вежливо с Ки.

— Тебе письмо от лорда Оруна, принц Тобин, — сказал Бизир, с виноватым видом подавая Тобину запечатанный пергамент. — И позволь сказать, мой принц, что я рад видеть тебя в добром здравии. Капитан Фарин в прошлом письме сообщил моему господину, что твое здоровье под угрозой.

Слишком поздно Тобин осознал свою ошибку. Теперь уже не было смысла писать Оруну о его болезни. Он вскрыл письмо и не обнаружил в нем ничего нового. Орун угрожал доставить его в замок в повозке, если понадобится.

— Не волнуйся, — заявил Ки, когда Тобин ворвался в его комнату. — Я уже могу скакать верхом, правда могу.

Однако Айя думала иначе, и в этот вечер они отправились спать не в лучшем настроении. Мучаясь без сна, Тобин обращался к Сакору и Иллиору с бессвязными мольбами и гадал, услышат ли боги его просьбу без подношения дыма, способного донести его слова наверх.

Проснувшись на следующее утро, он заметил на полу что-то белое. Это оказался снег. Через распахнутые настежь ставни под окном намело небольшой сугробик. В комнату влетали снежинки. Выпрыгнув из постели, Тобин бросился к окну и высунулся наружу, смеясь, когда снег падал на щеки.

Луг исчез, потерялся за плотной, кружащейся белой завесой. Тобин разглядел лишь угол крыши казармы, но вместо моста темнело размытое пятно.

Тобин зачерпнул пригоршню снега и высыпал его налицо Ки, чтобы разбудить друга. Воистину боги проявили неслыханную щедрость.

Буран не утихал три дня, и двери замка завалило сугробами. Бизир оказался в ловушке вместе с остальными, что вызвало определенные трудности. Айя могла показаться на глаза посыльному, а вот Аркониэлю пришлось прятаться наверху.

Молодой лакей поначалу держался скованно и настороженно, явно чувствуя себя не в своей тарелке в этом грубом деревенском доме. К тому же здесь ему нечем было заняться, некому прислуживать. Женщинам не нравилось, когда он путался у них под ногами, поэтому о нем решили позаботиться Кони и другие молодые гвардейцы и утащили его в казармы. Ки и Тобин с верхних ступеней лестницы наблюдали за тем, как солдаты чуть ли не на руках вынесли Бизира наружу. Окруженный бесцеремонными солдатами с хриплыми голосами, Бизир выглядел так, словно его волокли на виселицу.

До утра следующего дня мальчики его не видели. К удивлению Тобина, Бизир, хотя и имел необычно встрепанный вид, весело смеялся за завтраком, разговаривая с Кони и другими гвардейцами. Тихий, застенчивый парень, которого знал Тобин прежде, совершенно переменился.

Когда буран утих, дороги оказались настолько засыпанными снегом, что в ближайшее время и речи не могло идти о том, чтобы пуститься в путь. И три счастливых недели они жили так, словно им вообще не нужно было отправляться в Эро.

Конечно, снег не позволял им наслаждаться верховой ездой, но они могли стрелять, устраивать настоящие бои с гвардейцами, играя в снежки, вылепили целый эскадрон снеговиков и постоянно бились на мечах в казарме. Кони удалось и Бизира вовлечь в эти забавы, но лакей сразу доказал, что он вовсе не воин.

В тех редких случаях, когда Ки и Тобин умудрялись ускользнуть от всеобщего внимания, они отправлялись в лес на поиски Лхел, но ведьму то ли засыпало снегом, то ли она просто не желала им показываться.

Ки снова набрался сил, но глаза все еще иногда подводили его во время стрельбы. Он подумывал о разговоре с Фарином, но вместо того однажды ночью, когда Тобин спал, очутился у двери комнаты Айи. Но снова страх мешал ему объяснить, в чем дело. Айя приняла его ласково, усадила у очага, предложила вина со специями. Когда он наконец набрался храбрости и выпалил, что его тревожит, она, похоже, вздохнула с облегчением.

— Глаза, говоришь? Ну, давай посмотрим, что можно сделать.

Айя наклонилась над ним и прижала ладонь к его лбу. Несколько минут она молча стояла, наклонившись и прикрыв глаза, словно прислушивалась к чему-то в его голове. Ки чувствовал, как по коже поползли прохладные мурашки; они будто слегка покалывали его, но в то же время это было приятно.

— Ты никогда мне не говорила, что ты целительница.

— Ну, я знаю один-два приема, вот и все, — пробормотала она.

Что бы она там ни услышала, на ее лице отразилось удовлетворение.

— Я бы не стала из-за этого волноваться, — сказала она. — Тот ушиб пока не до конца зажил. Я уверена, скоро все пройдет.

— Надеюсь. Когда мы вернемся…

— Тебе придется снова и снова доказывать, что ты достоин своей должности, — предположила Айя, проявив обычную мудрость. — Но друзьям известны твои достоинства, а мнения врагов ты все равно не изменишь, как бы ни старался.

— Мои друзья, — пробормотал Ки, думая об Аркониэле.

Несмотря на заверения Тобина и всех остальных, Аркониэль действительно избегал его. Пока Ки лежал в постели, он лишь заглядывал в дверь, а теперь они вообще почти не виделись. Это огорчало Ки. Ему всегда нравился этот волшебник, пусть даже он заставлял его учиться читать и писать. И эту неожиданную, необъяснимую холодность между ними было трудно вынести.

До сих пор он не решался спросить об этом Фарина, страшась ответа. Но больше он не мог молчать. Айя знала Аркониэля лучше, чем кто-либо другой.

— Скажи, Аркониэль гневается на меня за то, что я позволил Тобину сбежать?

Айя посмотрела на него, вскинув брови.

— Гневается? С чего ты так решил? Ты ведь знаешь, он не может рисковать. Нельзя, чтобы его заметил посыльный Оруна.

— Он начал избегать меня еще до прибытия Бизира.

— Он постоянно спрашивает о тебе.

Ки моргнул.

— Спрашивает?

— Конечно.

Айя разглаживала свою тунику.

— Он был очень занят. Работа над чарами отнимает много времени.

Ки вздохнул. Работа не помешала Аркониэлю послать за Тобином… но не за ним.

Айя, похоже, заметила сомнение в его глазах, а может быть, коснулась его ума и прочитала мысли, — во всяком случае, она улыбнулась.

— Не беспокойся из-за этого, дорогой. Твоя болезнь напугала его куда сильнее, чем он готов признать. Возможно, он немножко странно проявляет свои чувства, но он очень о тебе заботится. Я с ним поговорю.

Ки встал и благодарно поклонился Айе. Он все еще слишком сильно благоговел перед волшебницей, чтобы решиться обнять ее.

— Спасибо, мистрис. Мне будет ужасно грустно, если он меня разлюбит.

Айя не на шутку удивила его, нежно коснувшись его щеки.

— Не волнуйся об этом, дитя.

Глава 4

Нирин от души веселился, наблюдая, как лорд Орун кипятится из-за отсутствия принца Тобина. Он с самого начала подозревал, что Хранитель добился опеки над Тобином ради себя самого, надеясь с помощью принца укрепить свою связь с королевской семьей. Если бы ребенок оказался девочкой, он наверняка додумался бы даже до того, чтобы просить ее руки. Орун обладал немалой властью, в том сомневаться не приходилось, и его елейная преданность матери короля дала ему и богатство, и положение при дворе; Эриус вполне мог бы счесть такую партию допустимой.

Но вместо невесты при дворе очутился тощий норовистый мальчишка, наследник богатейших земель, и Орун уже раззявил рот на эти владения. Собственному влиянию Нирина на короля ничто не угрожало, но ему неприятно было видеть, что такой жирный кусок вот-вот свалится в руки самого заурядного из заурядных людей в Эро. Поэтому он затаился, выжидая благоприятного случая, и послал своих шпионов в дом Оруна в надежде, что тот совершит какую-нибудь ошибку. Склонность Оруна к юношам ни для кого не была тайной, хотя лорд весьма благоразумно ограничивался слугами и продажными мальчиками, которые не стоили пересудов. Но что, если он забудется и посягнет на Тобина? Ну, это всего лишь вопрос везения. Волшебник даже подумывал о том, не подтолкнуть ли слегка события.

Впрочем, исход в любом случае был бы спорным. Если бы королю вздумалось — а в этом вопросе Нирин сумел бы на него повлиять, — он в любой момент мог сам захватить и земли, и драгоценности Тобина, причем совершенно безнаказанно. Тобин был слишком юн и не имел друзей среди знати; после смерти родителей никто не удостоил его своей преданности.

Вот если бы вместо этого парнишки в живых осталась дочь Ариани, все могло бы сложиться совершенно иначе. Но когда вокруг бушевала чума и злобствовали засухи, а крестьяне обращались к Иллиору, совсем нетрудно было убедить короля в том, что любая женщина королевской крови представляет смертельную угрозу его наследникам. Ведь каждая из таких женщин могла заявить, что является «дочерью Фелатимоса», и поднять против короля целую армию. И решение тут было вполне обычным, освященным временем.

Однако Нирин совершил почти непоправимую ошибку, когда осторожно намекнул королю, что его родная сестра Ариани представляет для него наибольшую угрозу. Эриус чуть было не приказал казнить Нирина; и это был первый случай, когда Нирину пришлось использовать магию против короля.

Но все утряслось, и Нирин весьма обрадовался, когда выяснилось, что привязанность короля к сестре вовсе не распространяется на ее детей. И оба они посчитали благоприятным знаком то, что дочь Ариани оказалась мертворожденной. Позже принцесса впала в безумие, выполнив за Нирина его работу. Даже самые фанатичные почитатели Иллиора не захотели бы возвести на трон безумную королеву. Никто не стал бы поддерживать ни Ариани, ни ее одержимого демоном сына.

Но оставались еще и другие. Девочка, любая девочка, которая могла бы хоть в малой степени считаться «дочерью Фелатимоса», сразу напомнила бы людям о не забытом ими пророчестве Афры, сколько бы волшебников и священников ни сжег король. И с этим Нирину приходилось считаться.

Никто не заметил, что Нирин с некоторых пор начал каждый месяц посещать Илеар. Он одевался как богатый купец и налагал чары, способные отвести глаза любому, кто мог бы его узнать. Таким образом, все эти годы он мог отправляться куда угодно. Кто бы осмелился шпионить за главнокомандующим Гончих?

Отправляясь в торговый город в тот туманный зимний день, Нирин, как всегда, позаботился о том, чтобы никто его не признал. В этот день продавали домашнюю птицу, и кудахтанье, кряканье, пронзительные крики гусей и прочих пернатых в клетках заполняли все огороженное стенами торговое пространство. Нирин улыбнулся себе под нос, направляя коня через толпу. Кому бы пришло в голову, что всадник, от которого люди шарахались в стороны и вслед которому негромко ругались, обладал властью лишить их жизни, произнеся одно лишь слово?

Оставив рынок позади, он направил коня на холм, к самому роскошному из местных владений, к красивому каменному дому, принадлежавшему ему самому. Двери ему открыл молодой паж, и Вена, полуслепая старая кормилица, встретила его в холле.

— Она с самого утра сидит у окошка, хозяин, — пожаловалась кормилица, принимая его плащ.

— Это он? — спросила сверху девушка.

— Да, Налия, дорогая, это я! — откликнулся Нирин.

Налия поспешно спустилась по лестнице и расцеловала его в обе щеки.

— Ты на целый день опоздал, между прочим!

Нирин тоже поцеловал ее, потом отодвинул от себя на расстояние вытянутых рук, чтобы рассмотреть девушку. Она была на год старше принца Корина, и у нее были такие же, как у ее кровного родича, черные волосы и черные глаза, но она не обладала его яркой внешностью. Это была некрасивая тихая девушка, и ее безнадежно уродовали крошечный подбородок и бесформенное родимое пятно, расползшееся, как лужа пролитого вина, по левой щеке и плечу. Налия очень стеснялась этого пятна и старалась не появляться на людях. Это облегчало задачу Нирина, потому что так было проще прятать девушку в этом далеком захолустном городке.

Мать Налии, троюродная сестра короля по материнской линии, была еще более безобразной, однако каким-то образом умудрилась найти себе мужа и родила двух девочек. Налия осталась в живых лишь по воле Нирина. Он лично присматривал за убийством, он остановил сердце ее отца, когда тот зашел к волшебнику, и он приказал убить ее мать сразу после родов. Это было в те дни, когда Эриус только начал массовое уничтожение родни, и Нирин сам следил за убийствами.

Двойняшка Налии была прелестной крошкой, ее не коснулось уродство, доставшееся матери и сестре. Она должна была вырасти красавицей, а красоту трудно спрятать. И управлять ею трудно.

Нирин собирался убить обеих девочек, но когда он уже поднял пищавшую кроху с постели, где лежала ее мертвая мать, его вдруг посетило видение — одно из тех, которые впоследствии руководили всеми его действиями. С того момента и впредь он знал, что он теперь — не просто охотничий пес короля, но властитель будущего Скалы.

Другие волшебники видели девушку в своих видениях, и кое-кто из жрецов Иллиора тоже. Используя страх короля за Корина, Нирин получил власть и средства для их уничтожения прежде, чем они отчетливо рассмотрят и отыщут его милую, послушную малышку Налию. Никто, кроме него самого, не имел права предъявить миру эту будущую королеву, когда наступит подходящий момент. Никто, кроме него, не имел права стоять рядом с ней, когда она воссядет на трон.

Нирин подчинил себе короля, но знал, что ему никогда не удастся подчинить упрямого юного Корина. В мальчике было слишком много материнской крови и при этом ни малейших признаков безумия. Он мог бы править долго, а чума и прочие беды продолжали бы разрушать его владения, пока Скала не рухнула бы под напором врагов, как сгнившая балка.

Безумная Агналейн и ее отпрыски запятнали корону; никто не стал бы с этим спорить. А его Налия могла проследить своих предков до самого Фелатимоса по обеим линиям. Нирин сможет это доказать, когда придет время. Он, и только он, снова вложит меч Герилейн в женскую руку, как только Светоносный подаст знак. А пока девушка должна расти в безвестности и в безопасности, даже не зная, кто она на самом деле. Ей только и было известно, что она сирота и что Нирин — ее добрый покровитель и опекун. Поскольку рядом с ней не было других мужчин, девушка привязалась к Нирину и отчаянно скучала в его отсутствие. Она считала, что Нирин отправлялся в столицу по делам; он якобы владел торговыми кораблями.

— С твоей стороны очень жестоко заставлять меня так долго ждать, — с упреком сказала Налия, хотя Нирин уже видел, как зарумянились ее бесцветные щеки, когда она, взяв его за руку, повела к креслу в гостиной.

Со счастливым видом устроившись на его коленях, Налия снова поцеловала его и нежно потянула за бороду.

Несмотря на некрасивое лицо, Налия обещала стать хорошо сложенной женщиной. Целуя девушку, Нирин одной рукой обхватил ее тонкую талию, а другой ласково провел по пышной груди. Ночью, в их темной спальне, Налия была так же хороша, как любая другая из его женщин, и к тому же самой преданной.

И пусть Орун играет по мелочам, пользуясь фигурой принца. Не имея власти герцога Риуса (а смерти герцога тоже поспособствовал Нирин), сын Ариани был лишь еще одним претендентом на трон, к тому же мужского пола, и к тому же проклятым. Когда придет время, справиться с ним не составит труда.

Глава 5

Теплый южный ветер провожал Тобина, когда в начале цинрина он начал собираться в путь. Дожди, свойственные середине зимы, заставили снег растаять, как сахар. Снежные крепости рухнули, а армии снеговиков валялись на земле, словно испещренные черными пятнами трупы, сраженные чумой теплой погоды.

Спустя два дня прибыл королевский курьер — с письмом от Корина и очередным строгим приказом лорда Оруна.

— Ну вот, конец всему, — сказал Ки, когда Тобин прочитал письмо Оруна Фарину и остальным, собравшимся у очага.

За время неожиданно затянувшегося визита Бизир стал румяным и весьма бодрым парнем, но теперь на его лицо снова вернулось выражение испуганного кролика.

— Он ничего там не говорит обо мне?

— Да не волнуйся ты из-за Оруна, — сказал Тобин. — Ты же не виноват, что снег выпал. Он не может поставить тебе в вину плохую погоду.

Бизир покачал головой:

— Но именно так он и поступит.

— Отправляемся завтра на рассвете, — сказал Фарин, выглядевший ничуть не более радостным, чем лакей. — Нари, присмотри, чтобы ничего не забыли.

— Уж конечно присмотрю! — огрызнулась Нари, оскорбленная не на шутку, но Тобин заметил, как она тайком промокнула глаза уголком передника, поднимаясь по лестнице.

Повариха в тот вечер приготовила отменный прощальный ужин, но никто не испытывал особого голода.

— Ты ведь поедешь со мной, да, Айя? — спросил Тобин, кладя на свою тарелку кусок баранины.

— Может, ты станешь придворной волшебницей Тобина? — предположил Ки.

— Вряд ли король согласится, — возразила Айя. — Но я останусь ненадолго, хочу разобраться, куда ветер дует.

На сердце у Тобина было тяжело, когда на следующее утро они с Ки одевались при свете свечи. За завтраком ему совсем не хотелось есть: в горле застрял тяжелый ком и еще один ком висел в желудке. Ки вел себя куда тише обычного, а когда пришло время прощаться, заторопился. Бизир сидел мрачнее тучи.

Когда они проезжали через Алестун, шел дождь, сильно похолодало. Дороги превратились в сплошное месиво, и липкая грязь не позволяла продвигаться вперед достаточно быстро. Когда они спускались с лесистых холмов к раскинувшимся впереди равнинам, дождь превратился в настоящий водопад. Сумерки опустились рано, что, впрочем, соответствовало времени года. Отряд провел ночь в придорожной гостинице, и к полудню следующего дня они уже видели впереди побережье. Небо стаю цвета железа, море и далекая река казались черными на фоне коричневых зимних полей. Даже Эро на высоком холме напоминал засыпанные пеплом руины.

На последних милях они пустили лошадей в галоп, и резкий, свежий запах моря ударил путникам в лица, приветствуя отряд. Это, да еще то, что он скакал во главе собственного отряда, немного подняло дух Тобина. К тому времени, когда они добрались до широкого моста Попрошаек, он уже почувствовал себя в силах встретиться со своим опекуном. Даже трущобы между мостом и городской стеной не испортили ему настроения. Он высыпал из кошелька медные и серебряные монеты и бросал их выстроившимся вдоль дороги нищим. Тобин и его воины отсалютовали полумесяцу и языку пламени, изображенным на огромной каменной арке южных ворот. Прижав руки к груди и коснувшись рукояток мечей, они выразили почтение охраняющим город божествам. Фарин сообщил о прибытии Тобина стражнику, и тот поклонился принцу, когда он проезжал мимо. Айя придержала коня, чтобы показать страже серебряный жетон, который носила на шее, и один из стражников что-то отметил на восковой табличке. Губы волшебницы гневно сжимались, когда она догнала Тобина. Тобин знал об этих знаках, которые Гончие изготовили для вольных волшебников, и видел тот, что постоянно носила Айя. Но только теперь он начал по-настоящему понимать, что все это означает.

После проведенных в горах недель узкие улицы казались Тобину еще более темными и грязными. Бедность этих кварталов угнетала, и лица людей, которых Тобин видел за окнами и в дверях, были бледными, как у призраков.

— Вонючий Эро, — пробормотал он, морща нос.

Айя бросила на него странный взгляд из-под капюшона плаща, но промолчала.

— Похоже, нам придется долго скакать, чтобы выгнать эту вонь из носов, — сказал Ки.

Пустив коней в галоп, они промчались по извилистым улочкам к окруженному стеной дворцу. По мере их продвижения вперед улицы становились немного чище, а кое-где над дверями уже висели перевязанные шерстяными веревками ветки вечнозеленых кустарником и пшеничные колосья — люди готовились к празднику Сакора.

У ворот отряд Фарина встретил капитан дворцовой стражи.

— Принц Корин оставил сообщение для принца Тобина, милорд, — сказал он, низко кланяясь. — Он приглашает своего кузена в пиршественный зал сразу после прибытия.

— А лорд Орун не оставлял никаких посланий? — спросил Тобин.

— Нет, мой принц.

— Тем лучше, — пробормотал Ки.

Тобин неохотно повернулся к Бизиру.

— Полагаю, — сказал он, — тебе лучше поспешить к своему хозяину с новостями.

Молодой человек поклонился, сидя в седле, и ускакал вперед, не произнеся ни слова.

Ветви старых вязов, по-зимнему голые, переплелись над аллеей, образовав плетеный туннель, но которому легким галопом поскакал отряд.

Тобин придержал коня у королевской усыпальницы и отсалютовал останкам своих родителей, лежавших там глубоко под землей. Между почерневшими от времени деревянными колоннами, поддерживавшими плоскую черепичную крышу, Тобин увидел свет огня на алтаре, его неровные отблески ложились на портреты королев.

— Хочешь зайти? — спросил Фарин.

Тобин качнул головой и поскакал дальше.

Сады Нового дворца были окрашены в серые и черные цвета. В окнах богатых домов, беспорядочно разбросанных по склонам высокого холма Эро, светились и подмигивали огни, похожие на стаю крылатых светлячков, заблудившихся среди зимы.

Когда они добрались до Старого дворца, Айя вместе с Ларисом и другими повернула к кварталу, где располагался особняк Ариани. Фарин остался с мальчиками и проводил их до крыла, где жили компаньоны. Неуверенный в добром приеме, Тобин порадовался тому, что Фарин был рядом с ним и Ки, когда они шли по длинным унылым коридорам.

Гостиная была пуста, но звуки бесшабашного веселья безошибочно привели их к пиршественному залу Корина. Двустворчатая дверь была распахнута настежь, свет и музыка лились из комнаты щедрым потоком. Сотни светильников освещали помещение, и после целого дня на холоде Тобину показалось, что в зале слишком душно.

Корин вместе со знатными компаньонами сидел за столом на возвышении; здесь же находились несколько избранных друзей и приближенных к принцу девушек. Оруженосцы суетились, поднося все новые блюда. Гарол, с кувшином вина в руках, стоял справа от кресла Корина, а Танил трудился, разрезая жареную тушу, слева от принца. Единственным, кто, похоже, отсутствовал на этом собрании, был наставник Порион. Его нигде не было видно. А поскольку Тобину очень нравился этот ворчливый старый воин, он и не спешил услышать, что тот скажет по поводу его отсутствия на тренировках.

За двумя длинными столами внизу сидели гости всех возрастов. Оглядевшись, Тобин увидел знакомые лица. В этот момент мисенийские акробаты, развлекавшие собрание, начали подбрасывать друг друга в воздух.

Корин не заметил прибытия Тобина. На его коленях сидела Алия, она хохотала и краснела, слушая то, что принц шептал ей на ухо, играя одной из ее кос. Подойдя к столу двоюродного брата, Тобин с удивлением обнаружил, что он изрядно навеселе, несмотря на ранний час.

Ближе к концу стола сидели друзья Тобина, Никидес и Лута; они разговаривали с темноволосой леди Уной, но по выражению их лиц можно было подумать, что там идет серьезная беседа, а не легкий флирт.

Лута первым заметил Тобина. Его узкое лицо осветилось радостью, он локтем толкнул Никидеса и закричал:

— Смотрите-ка, принц Корин, ваш сбившийся с пути братец наконец вернулся домой!

— Иди сюда, приятель! — воскликнул Корин, широко раскидывая руки. — И ты тоже, Ки. Значит, вы все-таки прокопали себе дорогу? Мы без вас скучали. И ты, кстати, не угостил нас в честь дня своего рождения.

— Зато я посидел на своем старом месте, — со смехом сказал Калиэль.

Оставив почетное кресло справа от Корина, он перебрался на соседнее, поближе к рыжебородому Зуштре.

Ки направился к столу, за которым сидели оруженосцы. Фарину предложили почетное место среди старых друзей Корина за столом по правую руку от принца. Тобин беспокойно огляделся, пытаясь взглядом отыскать своего опекуна; лорд Орун всегда старался присутствовать на сборищах принца. Но сегодня его не было среди гостей, и Тобин вздохнул с облегчением.

Ки оруженосцы тоже встретили вполне приветливо. Наверное, Орун так ничего и не предпринял. Однако за нижним столом Тобин заметил их старого недруга Мориэля Тода. Бледный остролицый мальчик наблюдал за их появлением с откровенной неприязнью. Если бы лорд Орун добился своего, Тобину пришлось бы делить свою комнату с ним вместо Ки.

Пока Тобин оглядывался, чтобы выяснить, заметил ли Ки Мориэля, он поймал взгляд темных глаз. Леди Уна робко махнула ему рукой. Ее откровенное расположение постоянно смущало Тобина. А теперь, когда в его сердце занозой сидела новая тайна, он и вовсе поспешил отвернуться. Как теперь с ней разговаривать?

— А, кто-то явно рад видеть тебя дома! — заметил Калиэль, по-своему истолковав вспыхнувший на щеках Тобина румянец.

— Виночерпий! Подать моему кузену приветственный кубок! — воскликнул Корин.

Линкс принес Тобину золотой кубок, а Гарол, сам уже основательно навеселе, щедро плеснул в него вина.

Корин наклонился вперед, всматриваясь в лицо Тобина.

— Выглядишь хорошо, даже не похудел. Говоришь, решил, что у тебя чума?

Корин был пьянее, чем сначала показалось Тобину, от него сильно разило вином. Однако его доброжелательность была искренней, пусть даже он не слишком уверенно выговаривал слова; Тобин был рад его приветливости.

— Я не хотел, чтобы птицы смерти начали клевать дворец, — объяснил он.

— Кстати о птицах: твой сокол истосковался по тебе, — крикнул Аренгил, и его ауренфэйский акцент придал словам изысканную живость. — Я за ним присматривал, но он скучает по хозяину.

Тобин поднял кубок, приветствуя друга.

Корин, пошатываясь, поднялся на ноги и ударил ложкой по блюду с гусиными костями. Менестрели тут же умолкли, акробаты перестали кувыркаться. Когда все утихли, Корин поднял кубок, обращаясь к Тобину.

— Давайте выпьем до дна за моего кузена, за его здравие на долгие годы!

Кубок дрогнул в нетвердой руке Корина, вино пролилось на покрытую пятнами скатерть. Корин залпом выпил остальное под приветственные крики гостей. Отерев рот рукавом, он величественно провозгласил:

— Двенадцать лет. Да, двенадцать исполнилось моему двоюродному брату, и каждая девочка за этим столом должна подарить ему двенадцать поцелуев, чтобы он поскорее стал зрелым мужчиной. И еще один дополнительный, за тот месяц, что прошел после дня его рождения. Алия, начинай!

Спорить никто не посмел, потому что Корин был в ударе. Тобин старался не отшатываться, когда Алия прильнула к нему и одарила предписанными поцелуями, обслюнявив все лицо. Корин всегда прислушивался к мнению этой девушки, но Тобин считал ее слишком язвительной и подловатой. Последний поцелуй Алия влепила ему прямо в губы и тут же со смехом отскочила. Полдюжины девочек уже столпились вокруг них, но им, пожалуй, скорее хотелось заслужить одобрение Корина, чем доставить удовольствие его кузену. Когда подошла очередь Уны, она робко коснулась губами его щеки, крепко зажмурив глаза. Через ее плечо Тобин видел, как хохочет черноволосый Албен, перекидываясь словами с Зуштрой и Квирионом, — их явно забавляло смущение Тобина.

Когда суровое испытание закончилось, Ки поставил перед ним чашу для омовения пальцев и доску с нарезанным хлебом с петрушкой. Тобин увидел, что губы Ки гневно сжаты.

— Это просто шутка, — прошептал он, но его друга расстроили вовсе не поцелуи.

Все еще хмурясь, Ки забрал блюдо. Мгновением позже Тобин услышал грохот тарелок и негромкие проклятия Ки. Обернувшись, он увидел Маго и Ариуса. Они смеялись, глядя, как Ки собирает с пола на тарелку грязные объедки. По гневному взгляду друга Тобин понял, что они, не теряя зря времени, снова принялись за свои старые проказы.

Тобин так и не простил Маго за то, что тот вовлек Ки в драку и друга высекли на ступенях храма. Он уже поднялся со своего места, когда оруженосец Корина Танил подошел к нему, чтобы предложить жареной баранины.

— Я сам с ними разберусь, — тихо произнес он.

Тобин неохотно опустился в кресло. Как обычно, Корин ничего не заметил. Или не обратил внимания.

— Что бы ты хотел получить в подарок, кузен? — спросил он. — Назови что угодно! Может, золоченые латы, на замену твоему старому черепашьему панцирю? Или чужеземного сокола, или чудесного ауренфэйского коня? О, я знаю… меч! На улице Кузнецов появился новый отличный мастер, ты никогда не видел ничего подобного…

Тобин медленно жевал, обдумывая предложение принца. У него не возникало желания менять коня или меч — это были подарки отца, а старые латы вполне его устраивали, хотя, пожалуй, становились чуточку малы. Но со дня своего приезда в Эро он получил столько подарков, что просто не мог придумать, что еще можно пожелать… кроме одного. Но он не решался заговорить здесь о возможной высылке Ки. К тому же он не был уверен в том, что у принца достаточно власти для решения этого вопроса, и не желал смущать Ки перед другими оруженосцами.

— Я ничего не могу придумать, — выговорил он наконец.

Его ответ был встречен приветственными криками и свистом, но он услышал, как Лилиан, сестра Урманиса, намеренно громко прошептала, обращаясь к Алии:

— Вечно он разыгрывает из себя неотесанного сельского рыцаря, правда?

— Возможно, принц мог бы предложить какой-то особый дар, — сказал Фарин. — Ну, например, путешествие?

Корин усмехнулся.

— Путешествие? Ну, такой подарок мы все рады будем с тобой разделить. Куда бы ты хотел отправиться, Тобин? Может, в Афру или в Эринд? Ты нигде больше не найдешь таких отличных жареных угрей, да и шлюхи там, говорят, лучшие в Скале.

Калиэль обнял друга за шею, пытаясь остановить его пьяную болтовню.

— Тебе не кажется, что он еще слишком молод для этого?

Он заговорщически подмигнул Тобину из-за плеча принца. Калиэль и Танил были единственными, кто мог управиться с Корином, когда тот слишком набирался.

Все еще растерянный, Тобин оглянулся на Фарина. Тот улыбнулся и приложил руку к груди, как будто на что-то указывая.

Тобин мгновенно его понял. Коснувшись отцовской печати, спрятанной под туникой, он сказал:

— Я бы хотел увидеть свои владения в Атийоне.

— Только и всего? — Корин уставился на него с пьяным разочарованием.

— Я же никогда там не бывал, — напомнил ему Тобин.

— Ладно, пусть будет Атийон! Я могу испытать нового коня, а пастбища там лучшие по эту сторону Осиатского моря!

Все снова развеселились. Радуясь своей маленькой победе, Тобин позволил себе глоток вина. Лорд Орун постоянно находил причины не пускать Тобина в Атийон. Но теперь наконец-то последнее слово осталось за Корином.

— Ну и ну! Смотри-ка, кто вернулся! — насмешливо произнес Маго, когда Ки помогал собирать остатки со стола в корзину Руана, для раздачи милостыни.

— Да, посмотрите, кто у нас здесь! — Ариус, тень и эхо Маго, толкнул Ки под руку. — Наш деревенский рыцарь вернулся домой! Я слышал, лорд Орун просто в бешенстве из-за того, что ты позволил принцу сбежать.

— Да и мастер Порион тоже не слишком тобой доволен, — злорадным тоном продолжил Маго. — Тебе что, хочется снова встать на колени на ступенях храма? Как думаешь, сколько ударов он тебе назначит на этот раз?

Вместо ответа Ки резко выбросил вперед ногу — и Маго растянулся на полу вместе с блюдом жареной баранины, которое держал в руках.

— Опять споткнулся о собственные ноги, Маго? — хихикнул проходивший мимо Танил. — Ты бы лучше прибрал все поскорее, пока тебя Силнир не поймал.

Маго поднялся на ноги; его нарядная туника была вся в грязи.

— Думаешь, ты очень умный, да? — прошипел он, глядя на Ки. И продолжил, повернувшись к Танилу: — Раз уж я такой неуклюжий, пусть сэр Киротиус сам закончит за меня работу.

Он пошел к кухне с пустым блюдом. Ариус, метнув в Ки угрожающий взгляд, поспешил за ним.

— От меня одни неприятности, — пробормотал Ки, собирая с пола куски баранины.

Он смущался оттого, что Танил слышал насмешки мальчишек. Но глаза старшего оруженосца сверкали от сдерживаемого смеха.

— Ну ты ведь не виноват в том, что он плохо держится на ногах, правда? Хороший приемчик. Научишь меня?

Лишь после полуночи Фарин и Калиэль проводили принцев в их спальни. Корин был пьян в стельку, и, после того как он несколько раз попытался растянуться на полу, Фарин без липших экивоков поднял принца на руки и донес до двери его покоев.

— Спокойной ночи, милый кузен. Милый, милый кузен, — бормотал Корин, пока Танил и Калиэль хлопотали возле него. — Сладких тебе снов и добро пожаловать домой! Калиэль, меня сейчас вырвет…

Друзья поспешно втащили его в спальню, но, судя по звукам, тут же донесшимся изнутри, до таза в умывальной он добраться не успел.

Фарин с отвращением покачал головой.

— Он не всегда такой, — сказал ему Тобин, готовый броситься на защиту двоюродного брата.

— Он такой слишком часто, на мой взгляд. Да и на взгляд его отца тоже, я бы сказал, — проворчат Фарин.

— На мой тоже, — тихо произнес Ки, поднимая защелку на их двери.

Но когда он попытался открыть дверь, она на что-то наткнулась. Изнутри донесся удивленный вскрик, и из комнаты выскочил их паж Балдус, глядя на Тобина с сонным восторгом.

— Добро пожаловать домой, мой принц! И лорд Фарин! Как приятно снова вас видеть!

В комнате горели свечи, воздух наполнял уютный запах пчелиного воска и сосен, росших перед балконом.

Балдус поспешил одернуть тяжелые черные с золотом завесы на кровати и отвернул одеяла.

— Я подогрел воду, мой принц. Мы с Молаем так обрадовались вести о вашем возвращении! Сэр Ки, ваши вещи в гардеробной. Я оставил все нераспакованным, как всегда. — Он с трудом подавил зевок. — Ах да, тут письмо от вашего опекуна, принц Тобин. Я думаю, Молай оставил его на письменном столе.

«Так значит, Старый Мешок все-таки не терял времени даром», — подумал Тобин, заметив сложенный пергамент.

Судя по тому, что Балдус смотрел куда угодно, только не на Ки, опасения его оруженосца были небезосновательны.

— Ложись спать в кухне, там теплее, — сказал Тобин мальчику, не желая его присутствия. — И скажи Молаю, он мне сегодня не понадобится. Я хочу спать.

Балдус поклонился и ушел, волоча за собой свой соломенный тюфяк.

Глубоко вздохнув, Тобин сломал печать на письме и прочитал несколько коротких строк.

— И что там написано? — негромко спросил Ки.

— Только то, что он вызывает меня утром к себе и что я должен прийти один.

Фарин тоже прочитал письмо, хмуря брови.

— Один, вот как? Похоже, лорд Хранитель нуждается в напоминании, с кем, собственно, он имеет дело. Я оставлю под дверью одного гвардейца. Пошлешь его за мной, если понадобится. — Он хлопнул обоих мальчиков по плечам. — Эй, нечего кукситься, ребята! Зачем волноваться раньше времени? Ложитесь спать, а утром, что бы ни случилось, мы со всем справимся.

Тобин хотел бы последовать совету Фарина, но ни он, ни Ки не могли уснуть, и слов для разговора у них тоже не находилось. Они долго лежали молча, прислушиваясь к потрескиванию углей в очаге.

Наконец Ки толкнул Тобина ногой и высказал их общие опасения:

— Может, это моя последняя ночь здесь.

— Надеюсь, нет, — прохрипел Тобин, горло у него сжалось.

Прошло немало времени, прежде чем Ки заснул. Тобин еще полежал неподвижно, чтобы убедиться в этом окончательно, потом выскользнул из постели и, прихватив свечу, пошел в гардеробную.

Их дорожные узлы лежали на полу. Развязав свой, Тобин сунул руку вглубь и, нащупав куклу, вытащил ее. Он знал, что ему нет необходимости прикасаться к кукле, чтобы произнести заклинание, но сейчас он не доверял Брату сильнее прежнего и не хотел давать тому дополнительное преимущество.

Сидя один, в ночной тишине, он понял, что снова боится призрака, боится как никогда с тех пор, как Лхел дала ему куклу. Но даже страх не остановил его, и Тобин прошептал нужные слова. Брат иногда видел будущее, а Тобин все равно не смог бы уснуть, не расспросив его о Ки.

Когда Брат появился, яркий, как пламя в сумраке маленькой комнаты, он снова показался Тобину чересчур настоящим.

— Орун отошлет Ки завтра? — спросил Тобин.

Брат молча смотрел на него, неподвижный и безгласный, как картина.

— Скажи мне! Ты же другое говорил. — «Например, то, что причиняло боль, или просто лгал». — Скажи!

— Я могу говорить только о том, что вижу, — прошептал наконец Брат. — А его я не вижу.

— Кого не видишь? Оруна или Ки?

— Они для меня ничто.

— Тогда ты ничто для меня! — с горечью выпалил Тобин. — Убирайся!

Брат повиновался, и Тобин затолкал куклу в прежний тайник — на высокий пыльный шкаф.

Вернувшись в постель, он лег поближе к Ки. Дождь стучал по крыше, и он слушал его мерный шум, тщетно ожидая, когда придет сон.

Глава 6

Дождь припустил еще сильнее, чем предыдущим утром. По всему крылу, где жили компаньоны, слуги расставляли кадки, ведра и тазы, чтобы собирать воду, протекавшую сквозь древние потолки.

Однако наставник Порион никогда не обращал внимания на погоду. Тобин разбудил Ки, как только услышал, что слуги начали сновать по коридору, и они первыми очутились у дверей дворца, ожидая наставника. Несмотря на слова Маго, костлявый старый воин, похоже, искренне обрадовался их возвращению.

— Готовы поработать? — спросил он, оглядывая мальчиков. — Выглядите не хуже прежнего.

— Мы в полном порядке, наставник Порион, — заверил его Тобин. — И мы не прекращали тренировок.

Наставник бросил на Тобина скептический взгляд.

— Да? Что ж, давайте проверим.

Но они действительно были в хорошей форме. Даже Ки после тяжелой болезни держался вровень с остальными, когда они начали обычную утреннюю пробежку. Шлепая по лужам и проваливаясь в грязь, компаньоны в мокрых насквозь коротких плащах сделали большой круг по парку, мимо усыпальницы и рощи дризидов, вокруг пруда и мимо Нового дворца, закончив, как обычно, перед храмом Четверки в центре парка.

Обычно утренние посещения храма мальчиками были короткими, но сегодня Тобин провел несколько минут перед алтарем Сакора; он пылко прошептал свою просьбу над восковой лошадкой, прежде чем бросить ее в огонь. Потом, думая, что его никто не видит, бочком подобрался к белому мраморному алтарю Иллиора и бросил на горку тлеющих благовоний одно из тех совиных перьев, что дала ему Айя.

Посланный лорда Оруна с приказом появился в тот момент, когда мальчики в обеденном зале вместе со всеми расправлялись с хлебом и молоком. Фарин, должно быть, ожидал этого, потому что вошел вместе с посыльным. В дорогой синей тунике, с начищенными пряжками и брошью, он выглядел весьма представительно. Корин ободряюще подмигнул Тобину, когда тот вместе с Ки выходил из зала.

Когда они очутились вне досягаемости для посторонних ушей, Фарин отпустил посыльного и повернулся к Ки.

— Подожди нас у дома Тобина, ладно? Мы потом там с тобой встретимся.

Тобин и Ки обменялись мрачными понимающими взглядами: если случится самое худшее, им незачем позориться перед другими компаньонами.

Ки хлопнул Тобина по плечу:

— Будь с ним построже, Тоб. Удачи!

И с этими словами он быстро ушел.

— Тебе лучше переодеться во что-нибудь сухое, — сказал Фарин.

— Мне плевать, что обо мне подумает Орун! — огрызнулся Тобин. — Я только хочу, чтобы он поскорее оставил меня в покое.

Фарин сложил руки на груди и обдал Тобина ледяным взглядом.

— Значит, ты намерен предстать перед ним, как простой солдат, по колено в грязи? Не забывай, чей ты сын!

Снова он произнёс те же слова, но на этот раз они укололи Тобина. Он поспешил в свою комнату, где Молай уже приготовил горячую ванну и лучшую одежду принца. Вымывшись и переодевшись, Тобин встал перед зеркалом и позволил лакею расчесать его всклокоченные черные волосы. Из зеркала на Тобина смотрел мрачный, не слишком красивый мальчик, в бархатном костюме и льняной рубашке. Он был готов к схватке. Тобин посмотрел в глаза своему отражению, почувствовав себя на мгновение так, словно делил тайну с кем-то совершенно незнакомым, скрытым за его лицом.

Роскошный дом Оруна скрывался в лабиринте обнесенных стенами особняков, что толпились вокруг Нового дворца. У входа их встретил Бизир и повел в зал для приемов.

— Доброе утро! — приветствовал его Тобин, радуясь хотя бы одному знакомому дружелюбному лицу.

Но Бизир отмалчивался и избегал взгляда Тобина. Казалось, одна-единственная ночь, проведенная под крышей дома его хозяина, заставила Бизира забыть все хорошее, что было в замке. К нему вернулась обычная бледность, и Тобин заметил на его шее и запястьях несколько свежих синяков.

Фарин тоже заметил перемены в юноше, и его лицо покраснело от гнева.

— Он не имеет права…

Но Бизир быстро покачал головой, бросив испуганный взгляд в сторону лестницы.

— Не беспокойтесь из-за меня, господин, — прошептал он и громко добавил: — Мой хозяин в своих покоях. Вы можете подождать в зале для приемов, сэр Фарин. Хранитель будет говорить с принцем наедине. — Он помолчал, нервно сжимая руки, и добавил: — Наверху.

На мгновение Тобину показалось, что Фарин намерен наплевать на запрет и отправиться вместе с ним. Нелюбовь Фарина к Оруну ни для кого не была тайной, но никогда прежде Тобин не видел Фарина таким рассерженным.

Бизир подошел вплотную к Фарину, и Тобин услышал его шепот:

— Я буду рядом.

— Толку от тебя, — проворчал Фарин. — Ладно, Тобин, не беспокойся. Я жду здесь.

Тобин кивнул, бодрясь изо всех сил; но по пути вслед за Бизиром наверх он вытащил спрятанные на груди кольцо и печать и поцеловал их — на удачу.

Он никогда не бывал на верхних этажах. Пока они шли по длинному коридору в глубину дома, Тобин поражался роскоши жилища Оруна. Резьба и гобелены были просто изумительными, а мебель выглядела достойной Нового дворца. Мальчики-слуги рассыпались в разные стороны при виде Тобина. Бизир не обращал на них внимания, как будто их вовсе не было.

Он остановился перед последней по коридору дверью и ввел Тобина в огромную комнату.

— Помни, я рядом, за дверью, — прошептал он.

Тобин недоуменно осмотрелся. Он ожидал, что очутится в уединенной гостиной или приемной, но это была спальня. Невероятных размеров кровать с резными спинками занимала центр помещения. Полог из темно-желтого бархата, увешанный крохотными золотыми колокольчиками, был задернут, шторы на окнах опущены. На стенах, обшитых деревянными панелями, висели гобелены с идиллическими сценками на свежем воздухе, в лесах и на лугах, но в самой комнате воздуха явно не хватало. Здесь было жарко, как в кузнице, и сильно пахло кедровыми поленьями, ярко горевшими и стрелявшими искрами в гигантском каменном очаге.

Даже комната принца Корина не была такой чрезмерно роскошной, подумал Тобин и тут же вздрогнул, потому что колокольчики на кровати мягко зазвенели. Пухлая белая рука раздвинула полог.

— А, вот и наш маленький бродяга! Вернулся наконец? — промурлыкал Орун, жестом подзывая Тобина ближе. — Иди сюда, дорогой, позволь мне взглянуть, как ты перенес недуг.

Лорд Орун, в желтой шелковой рубахе, возлежал среди горы подушек, бархатный ночной колпак того же цвета прикрывал лысую голову. Хрустальный светильник, висевший над ним на цепи, бросал тени, от которых лицо лорда казалось еще более желтым и обрюзгшим, чем обычно, его вялая плоть как будто с трудом держалась на костях, стремясь соскользнуть вниз. На стеганом покрывале были разбросаны какие-то документы, а рядом на подносе красовались остатки более чем обильного завтрака.

— Подойди ближе, — приказал Орун.

Край матраса высокой кровати находился почти на уровне груди Тобина. Заставив себя посмотреть вверх, на опекуна, Тобин заметил седые волосы в его носу.

— Присаживайся, мой принц. Там позади тебя табурет.

Тобин пропустил приглашение мимо ушей, он лишь нахмурился, слегка расставил нош и сцепил руки за спиной, чтобы толстяк не заметил, как они дрожат.

— Ты посылал за мной, лорд Орун, и я пришел. Что тебе нужно?

Орун одарил его весьма неприятной улыбкой.

— Вижу, за время отсутствия твои манеры не улучшились. Ты сам знаешь, зачем ты здесь, Тобин. Ты вел себя плохо, и твой дядя узнал о твоей маленькой эскападе. Я написал ему длинное письмо, как только мы обнаружили твое исчезновение. Конечно, я постарался как мог защитить тебя от королевского гнева. Я возложил вину на истинного виновного, на этого невежественного крестьянина-оруженосца, которого ты привез с собой. Хотя, возможно, не стоит так уж сильно осуждать беднягу Киротиуса. О, я вполне допускаю, что он вполне подходил тебе, пока ты жил в горах и лесах, но теперь — разве можно ожидать, что он сумеет должным образом заботиться о сыне принцессы при дворе?

— Он отлично служит мне здесь. Даже Корин так считает.

— Знаю, знаю, вам всем нравится этот мальчик. И я уверен, мы сможем найти для него подходящее место. В своем письме королю я даже предложил взять Ки к себе. Уверяю тебя, здесь он получит отличное образование.

Тобин сжал кулаки, вспомнив синяки на запястьях Бизира.

— Ну а раз уж ты здесь, наверняка ты захочешь выразить мне свое почтение после столь долгого отсутствия, не так ли? — Орун помолчал. — Нет? Ну неважно. Я ожидаю ответа короля с утренним курьером и думаю, нам будет приятно вместе узнать хорошие новости.

У Тобина упало сердце. Ничего хуже нельзя было представить. Самодовольство Оруна казалось слишком нарочитым. Наверняка у него были шпионы среди окружения короля, и он уже знал ответ. Тобин не сомневался, что Ки не продержится и двух дней в этом доме, не влипнув в серьезные неприятности.

Прищелкнув языком в фальшивом сочувствии. Орун взял с подноса изящную расписную тарелку и протянул ее Тобину.

— Ты очень бледен, мой мальчик. Возьми пирожное.

Тобин упорно смотрел на кружевной край стеганого покрывала, подавляя желание швырнуть тарелку через всю комнату. Кровать скрипнула, когда Орун откинулся на подушки, и Тобин услышал довольное хихиканье своего опекуна. Теперь Тобин пожалел, что не сел на предложенный табурет, но гордость мешала ему сдвинуться с места. Когда же прибудет курьер, сколько придется ждать? Орун ничего не говорил, а от жары в спальне у Тобина закружилась голова, над верхней губой выступили капельки, пот струйками стекал по спине между лопатками. Тобин слышал, как по оконным ставням стучат капли прохладного дождя, и ему страстно хотелось оказаться на воздухе, рядом с друзьями.

Орун молчал, но Тобин знал, что опекун наблюдает за ним.

— Я хочу, чтобы Ки остался! — прорычал он сквозь зубы, с вызовом глядя на лорда.

Черные глаза Оруна стали жесткими и холодными, хотя он и продолжал улыбаться.

— Я отправил королю список претендентов на его место, и все это достойные молодые люди с подходящей родословной и прекрасным воспитанием. Но, возможно, ты желаешь добавить кого-то в этот список? Не хочу быть несправедливым.

Без сомнения, список Оруна был весьма коротким и состоял лишь из его любимчиков, готовых вилять перед ним хвостом. Тобин догадывался, кто возглавляет команду кандидатов, — не зря же Тод раздувался от важности прошлым вечером.

— Что ж, хорошо, — выговорил Тобин после долгого молчания, глядя в глаза Оруну. — Я бы хотел добавить леди Уну.

Орун расхохотался и хлопнул мягкими ладошками, как будто Тобин отпустил невероятно удачную шутку.

— Очень смешно, мой принц! Надо не забыть повеселить твоего дядю. Но если серьезно, молодой Мориэль мечтает стать твоим оруженосцем, а король однажды уже одобрил его кандидатуру…

— Только не он.

— Как твой опекун…

— Нет! — Тобин чуть не топнул ногой. — Мориэль никогда не будет служить мне. Даже если мне придется отправиться на битву голышом и в одиночку.

Орун поудобнее устроился на подушках и взял с подноса чашку.

— Ну, там видно будет.

Тобина охватило отчаяние. Как бы он ни храбрился перед Ки и Фарином, он знал, что ему не справиться с этим человеком.

Орун осторожно отхлебнул чая, помолчал. Потом снова заговорил:

— Я хорошо понимаю твое желание посетить Атийон.

Значит, с Мориэлем все решено. Или это будет Албен? Тобин слышал, Орун благоволит к этому смуглому высокомерному юноше.

— Я теперь владелец Атийона. Почему бы мне не съездить туда? Корин не видит никаких препятствий.

Орун фыркнул.

— Ну, предположим, наш дорогой принц действительно помнит все, что говорил прошлым вечером. Но ты ведь не собираешься отправиться туда прямо сегодня, да? Только прислушайся, какой дождь. Похоже, он не кончится до конца сезона. Но я не удивлюсь, если через день-другой ударят морозы.

— Это всего один день верхом.

— Ты еще не оправился после болезни, мой дорогой, — Орун покачал головой. — Весьма неразумно. К тому же, на мой взгляд, приключений на твою долю пока хватит. Возможно, когда ты окрепнешь… Весна в Атийоне просто восхитительна!

— Весна? Это дом моего отца! Мой дом! И я имею право отправиться туда.

Улыбка Оруна стала еще шире.

— Видишь ли, мой милый мальчик, пока у тебя вовсе нет никаких прав. Ты всего лишь ребенок, и ты под моей опекой. Как сказал бы твой уважаемый дядя, я всем сердцем оберегаю твои интересы. В конце концов, ты второй наследник трона. — Орун вернулся к завтраку. — Во всяком случае, пока.

В жаркой спальне лорда Тобину стало ужасно холодно. Орун, несмотря на улыбчивость, пребывал в бешенстве. И все это было началом наказания.

Слишком напуганный и разгневанный, чтобы говорить, Тобин пошел к двери, намереваясь уйти, что бы ни сказал Орун. Но дверь распахнулась прямо перед ним, и он столкнулся с Бизиром.

— Простите, мой принц!

Тобин увидел, как в глазах лакея мелькнула жалость, и собрался с духом. Должно быть, королевский курьер уже прибыл.

Но вместо курьера в спальню вошел Нирин.

Захваченный врасплох, Тобин моргнул и уставился на высокого волшебника, потом поспешно наполнил свой ум гневом на Оруна, вообразив, что гнев кружится в его голове, как дым в запертой комнате.

На раздвоенной рыжей бороде Нирина сверкали дождевые капли. Он поклонился Тобину.

— Доброе утро, мой принц! Я надеялся застать тебя здесь. Как хороню, что ты вернулся как раз к празднику Сакора! Насколько я знаю, ты привез с собой волшебницу?

Эти слова насторожили Тобина. Неужели Нирин все-таки заглянул к нему в голову или у него просто есть собственные шпионы?

— Мистрис Айя была другом моего отца, — ответил он.

— Да, я помню, — пробормотал Нирин, как будто это не слишком его интересовало. Приподняв одну бровь, он повернулся к Оруну. — Все еще в постели, мой лорд, в такой-то час? Ты не заболел?

С трудом вытащив себя из кровати, Орун с королевским достоинством накинул халат.

— Я не ожидал посетителей, лорд Нирин. А принц зашел навестить меня после долгого отсутствия.

— Ах да, загадочная болезнь… Уверен, ты полностью выздоровел, твое высочество?

Тобин мог поклясться, что волшебник подмигнул ему.

— Я прекрасно себя чувствую, спасибо.

Тобин ожидал, что с минуты на минуту почувствует осторожное прикосновение волшебника к своему уму, но Нирин, похоже, больше желал зацепить Оруна.

С подозрением глядя на нежданного гостя, Орун жестом предложил ему и Тобину сесть у очага. Лорд и волшебник подождали, пока сядет принц, я лишь потом опустились в кресла.

«Старый лицемер», — подумал Тобин.

И действительно, в присутствии посторонних Орун сразу начинал обращаться с ним с должной любезностью.

— Мы с принцем ждем королевского посланника, — сказал Орун.

— Так уж получилось, что я и есть посланник. — Нирин извлек из глубины рукава свернутый в трубку пергамент и расправил его на колене. Тяжелая королевская печать на шелковой ленточке болталась в нижней части листа. — Я получил это рано утром. Его величество пожелал, чтобы я лично доставил тебе его повеление. — Нирин глянул на документ, но Тобин понял, что ему уже известно содержание письма. — Его величество начинает с того, что выражает тебе благодарность за заботу о королевском племяннике. — Он посмотрел на Оруна и улыбнулся. — И сим освобождает тебя от дальнейшей ответственности за его судьбу.

— Что?! — Орун резко наклонился вперед, и его бархатный колпак съехал набок. — Что… что все это значит?! О чем ты говоришь?

— Все предельно ясно, Орун. Ты больше не опекун принца Тобина.

Орун разинул рот, уставившись на волшебника, потом протянул к письму дрожащую руку. Нирин подал ему пергамент и с явным удовольствием наблюдал, как лорд читает королевское послание. К тому времени, как Орун закончил, восковая печать уже подпрыгивала на ленточке.

— Но он ни слова не сказал почему! Разве я дурно исполнял свои обязанности?

— Я уверен в твоей безупречности. Король весьма любезно благодарит тебя за службу. — Нирин наклонился вперед и ткнул пальцем в один абзац. — Вот здесь, видишь? — Нирин и не пытался скрыть, какое наслаждение доставила ему реакция лорда Оруна. — Смерть герцога была столь неожиданной, а ты оказался под рукой и предложил свою помощь, — продолжил он ровным тоном. — Но король Эриус не желает более обременять тебя лишними заботами, опасаясь, что это скажется на твоих основных обязанностях, ты ведь Хранитель. После возвращения король назначит нового опекуна.

— Но… но я считал свое назначение окончательным! Нирин встал и с жалостью посмотрел на лорда.

— Уверяю тебя, никто более меня не сожалеет о вечных причудах короля.

Тобин, сидевший все это время неподвижно, обрел наконец голос.

— Я… а что, король возвращается домой?

Нирин оглянулся на него от двери.

— Да, мой принц.

— Когда?

— Не могу сказать, мой принц. Это зависит от текущих дел в Пленимаре. Быть может, к весне.

— Что все это значит? — снова пробормотал Орун, все еще сжимая в руках письмо. — Нирин, ты должен знать замыслы короля!

— Слишком опасно гадать, что именно у короля на уме в эти дни. Но если бы я решился предположить, мой старый друг, я бы сказал, что ты попытался отхватить слишком большой кусок. Уверен, ты понимаешь, о чем я говорю. Да будет благословение Четверки с вами обоими. До свидания, мой принц.

Он быстро вышел, и несколько мгновений в комнате слышались лишь потрескивание огня в очаге да неумолчный стук дождевых капель за окнами. Губы Оруна шевелились, когда он смотрел на пламя, словно он что-то беззвучно говорил сам себе.

В воздухе повисло напряжение, как перед грозой. Тобин тоскливо смотрел на дверь, мечтая сбежать. Орун не двигался с места, и Тобин осторожно поднялся.

— Я… я могу идти?

Орун медленно обернулся, и Тобин почувствовал внезапную слабость в коленях. Неприкрытая ненависть исказила лицо лорда. Вскочив, он навис над Тобином.

— Идти собрался? Это все твоих рук дело, неблагодарный ублюдок!

Тобин шарахнулся в сторону, Орун наступал на него.

— Все твои насмешки и оскорбления! «Старый Мешок», да? Так ты и этот деревенщина меня называете за спиной? Шуточки! Надо мной, служившим при двух правителях! Думаешь, во дворцах можно что-то скрыть? Ха! — рычал он, хотя Тобин не произнес ни слова. Схватив Тобина за руку, Орун потряс перед его лицом королевским письмом. — Это твоя работа!

— Нет, клянусь!

Орун отшвырнул письмо и рывком подтащил к себе Тобина. Он рычал и шипел, с губ летели брызги снопы.

— Написал королю тайком от меня!

— Нет! — Тобин не на шутку испугался. Пальцы Оруна впились в его руку, как звериные когти. — Не писал я ему, клянусь!

— Ложь! Всё ложь! — Орун схватил Тобина за ворот туники и яростно встряхнул. Его пальцы запутались в пеночке на шее Тобина, ногти вонзились в кожу. — Настраивать короля против меня, его самого преданного слуги! — Глаза Оруна сузились, почти скрылись за складками жира. — Или это сделал твой клеврет, что ждет внизу? Досточтимый cap Фарин! — Голос лорда наполнился сарказмом. — Уж такой он простой и скромный! Так предан своим господам! Всегда пресмыкался перед твоим отцом, как подобранная дворняжка! И вечно лезет не в свое дело! — Тобин вдруг заметил на лице Оруна новое, опасное выражение. — Что он наговорил королю? — шипел лорд, тряся Тобина так рьяно, что принцу пришлось схватиться за его руки, чтобы не упасть.

Хватка Оруна стала еще крепче, Тобину было трудно дышать.

— Ничего! — прохрипел он.

Орун еще что-то говорил, шипел и плевался, но Тобин уже почти не различал слов сквозь шум в ушах. Перед глазами заплясали черные точки, а лицо Оруна стало вдруг огромным, как луна. Комната закружилась, вокруг потемнело. Тобин едва держался на ногах.

— Что ты ему сказал? — визжал Орун. — Отвечай!

Потом Тобин почувствовал, что надает, а мимо него проносится нечто смертельно холодное. Когда в глазах прояснилось, он обнаружил, что Орун пятится от него, в ужасе вскинув руки. Но смотрел лорд не на него, сообразил наконец Тобин, а на бурлящий сгусток тьмы, обретавший формы прямо перед ним.

Лежа на полу, Тобин в оцепенении следил затем, как тьма приобретали знакомые, пугающие очертания. Он не видел выражения лица Брата, но по выражению лица Оруна понял достаточно.

— Что это за колдовство? — одними губами проговорил лорд Орун.

Он переводил непонимающий взгляд с призрака на Тобина; Брат придвинулся ближе к лорду. Орун попытался отскочить назад, но налетел на темно-красный столик. Стол перевернулся, отрезав лорду дорогу к бегству.

У Тобина сильно кружилась голова, встать он не мог и в страхе наблюдал за тем, как Брат поднимает полупрозрачную руку. Обычно призрак устраивал вокруг себя настоящую бурю, двигал мебель и швырялся разными предметами… И такое медленное, нарочитое движение было чем-то новым и гораздо более страшным. Тобин чувствовал истекающие от близнеца ненависть и угрозу; это лишило его последних сил. Он попытался крикнуть, но язык не слушался, горло онемело.

— Нет… — выдохнул Орун. — Как… как это может быть?

Но Брат все еще не нападал. Он протянул руку и коснулся груди насмерть перепуганного человека. Орун издал пронзительный крик и повалился назад, на опрокинутый стол. В воздух взлетел фонтан искр, когда одна рука лорда попала в очаг.

Последним, что помнил Тобин, были дергающиеся ноги Оруна в очаге и вонь горящей плоти.

Глава 7

Новости в Старом дворце распространялись быстро. Маго и его дружки столкнулись с Ки на утренней пробежке. У храма Албен налетел на Ки и прошипел: «Прощай, деревенский рыцарь!» — но прошипел так тихо, что его не услышат никто, кроме Ки.

Как только Тобин и Фарин ушли, Ки воспользовался советом Фарина. Проскользнув через выход для слуг, он поспешил к дому Тобина. На его стук дверь открыл дворецкий, причем с таким видом, словно ожидал прихода Ки. Он принял у Ки мокрый плащ и придвинул к очагу кресло для него.

— Мужчины тренируются на заднем дворе, а мистрис Айя в гостевой комнате. Должен ли я доложить им о вашем приходе, сэр?

— Нет, я просто посижу здесь.

Дворецкий поклонился и ушел.

Несмотря на огонь в очаге, в холле было холодно и сумрачно. Мягкий серый туман затянул окна, по крыше барабанил дождь. Не в силах усидеть спокойно, Ки принялся нервно шагать по комнате. Как долго пробудет Тобин у опекуна? Что, если Орун найдет какой-нибудь предлог, чтобы задержать его? Придет ли Фарин, чтобы рассказать о новостях, или ему так и придется сидеть тут вечно, мучаясь от неизвестности?

Подняв голову, он обнаружил, что стоит у подножия резной деревянной лестницы. Он поднимался наверх лишь однажды, и этого было вполне достаточно. Отец Тобина давным-давно забросил эту часть дома; комнаты наверху пустовали, почти всю мебель из них вынесли, предоставив пространство мышам. Ки был уверен, что ощутил там присутствие призраков, следящих за ним из темных углов.

Герцог, когда бывал в городе, пользовался только первым этажом. А после его смерти в этот дом заходили лишь Тобин и командир его гвардейцев. У Фарина была своя комната в конце коридора, а гвардейцы обитали в задней части дома, но пользовались холлом. Там всегда царил приятный запах благовоний, курившихся на домашнем алтаре, и углей очага.

Выйдя из холла, Ки побрел по центральному коридору. Дверь Айи находилась справа, и она была закрыта. Старая спальня герцога, теперь принадлежавшая Тобину, располагалась слева. Ки постоял перед дверью, потом двинулся дальше и вошел в следующую комнату.

Комната Фарина была такой же скромной и аккуратной, как ее обитатель. И точно такой же была его комната в казармах замка. Здесь Ки чувствовал себя дома, как нигде больше в Эро. Он разжег огонь в очаге и уселся, ожидая решения своей судьбы.

Но даже здесь Ки не мог унять тревогу, и вскоре он уже вышагивал взад-вперед по меховому ковру Фарина. Дождь все стучал и стучал в окна, и мысли Ки неслись галопом: «Что мне делать, если Орун отошлет меня? Вернуться в Оукмаунт и пасти свиней?»

Мысль о том, чтобы униженным вернуться в отцовский дом, была невыносимой. Нет уж, лучше он запишется в полк Ахры и будет патрулировать побережье или отправится на поля сражений в Мисену и предложит свой меч, чтобы биться как рядовой солдат.

Такие мысли не принос или успокоения. Ему ведь хотелось только одного: оставаться здесь, в Эро, рядом с Тобином.

Ки прижал ладони к лицу. «Я сам во всем виноват. Не надо было оставлять Тобина одного в тот день, я ведь знал, что он болен. Несколько недель при дворе — и я уже забыл все, чему Фарин меня учил!»

А вслед за этой мыслью возник вопрос, который он изо всех сил старался не задавать себе с той самой ночи, когда бросился вслед за Братом в Алестун. Что вообще заставило Тобина бежать сломя голову? Не то чтобы он не верил объяснениям Тобина… Ки вздохнул. Ну да, он хотел им верить, вот только не похожи они были на правду. Но что бы ни встревожило Тобина в ту ночь, с тех пор их отношения неуловимо изменились.

«А может, — виновато подумал Ки, — он почувствовал перемены во мне?..»

Грязное обвинение Маго и Ариуса, брошенное в лицо Ки в тот день в конюшне, будто бы они с Тобином не просто спят в одной постели, глубоко ранило Ки. После этого он стал ловить себя на том, что иногда сторонится Тобина. И странное выражение лица его друга, когда Ки оказался той ночью на его половине постели, тоже постоянно всплывало в памяти и причиняло боль. «Как глупо обращать внимание на слова этих недоумков». Вообще-то говоря, за всеми событиями последнего месяца Ки до этого момента и не вспоминал о том эпизоде. Но забыл ли Тобин?

От таких размышлений у Ки забурлило в животе.

— Ладно, он сам мне все скажет, когда будет готов, — пробормотал Ки.

Воздух за его спиной внезапно похолодел, и от недоброго тихого смеха по коже Ки побежали мурашки. Он резко обернулся, безотчетно схватившись за амулет-лошадку на шее. Рядом с кроватью Фарина стоял Брат, его темные глаза источали жгучую ненависть.

Сердце Ки болезненно ударилось о ребра; призрак выглядел куда более плотным, чем ему запомнилось; это была тощая пустоглазая пародия на его друга. Ки думал, что более или менее привык к Брату за время того совместного ночного путешествия, но теперь все его страхи мгновенно возродились.

— Спроси Аркониэля, — прошептал Брат.

— О чем спросить?

Брат исчез, но его шипящий смех, казалось, повис в воздухе на том месте, где только что находился призрак. Потрясенный, Ки придвинул поближе к огню кресло и свернулся в нем, чувствуя себя еще более одиноким, чем прежде.

Углубившись в горестные мысли, он почти задремал, когда внезапные громкие крики пробудили его. Рывком открыв дверь, он чуть не налетел на Айю. Они вместе побежали в холл и обнаружили там Фарина, держащего на руках бесчувственное тело Тобина.

— Что случилось? — резко спросила Айя.

— Быстро в его комнату, Ки! — приказал Фарин, не обратив на нее внимания. — Открой дверь!

— Я разжег огонь в твоей спальне.

Ки побежал вперед и быстро снял одеяло с постели Фарина.

Фарин осторожно опустил Тобина на кровать и принялся растирать ему запястья. Тобин дышал, но лицо его заливала смертельная бледность, на коже выступили капли пота.

— Это работа Оруна? — прорычал Ки. — Я убью его! Пусть меня хоть заживо сожгут, наплевать!

— Придержи язык, Ки. — Фарин повернулся к слугам и солдатам, столпившимся в дверях. — Кони, скачи к роще, за дризидами. Нечего тут таращиться, марш вперед! Ларис, отвечаешь за все двери. Никто не должен войти в дом, кроме членов королевской семьи. И найдите Бизира. Он мне нужен немедленно!

Старый сержант отсалютовал, прижав кулак к груди.

— Будет исполнено, капитан.

— Улис, принеси кувшин воды, — спокойно сказала Айя. — Остальные могут заняться своими делами, или просто выйдите отсюда.

Люди разошлись, а Фарин опустился в кресло возле кровати и обхватил голову руками.

— Закрой дверь, Ки. — Айя наклонилась над Фарином и коснулась его плеча. — Расскажи нам, что там произошло.

Фарин удрученно покачал головой.

— Я не знаю. Бизир увел его наверх, в комнаты Оруна. Немного погодя прибыл лорд Нирин с письмом от короля. Вскоре он спустился и уехал, и я думал, что Тобин выйдет следом за ним. Но он не вышел. Потом я услышал, как кричит Бизир. Когда я поднялся наверх. Орун был мертв, а Тобин лежат на полу без чувств. Я не смог привести его в сознание, поэтому принес сюда.

Айя отогнула кружевной воротник рубашки Тобина, и лицо ее угрожающе потемнело.

— Посмотри-ка. Это свежие следы.

Она распахнула рубашку до пояса, показывая Фарину и Ки длинные красные царапины и уже начавшие темнеть синяки на горле Тобина. Тонкая длинная ссадина на левой стороне шеи мальчика была покрыта подсохшими капельками крови.

— Ты заметил что-нибудь подобное у Оруна?

— Я его не рассматривал.

— Мы узнаем, кто это сделал, — грозно произнес Ки. — Мы его найдем и убьем.

Фарин бросил на него странный взгляд, и Ки захлопнул рот. Ведь если бы не его собственная глупость, Тобину не пришлось бы сегодня идти к лорду Оруну.

Улис вернулся с кувшином и отдал его Фарину.

— Пошли кого-нибудь за канцлером Хилусом и за лордом Нирином.

— В том нет необходимости. — Волшебник вошел в комнату и сразу направился к кровати с озабоченным видом. — Слуга уже известил меня. Что с принцем?

Не раздумывая, Ки преградил дорогу волшебнику, прежде чем тот приблизился к Тобину. Нирин пристально посмотрел ему в глаза. По спине Ки пробежал неприятный холодок, но он не отступил.

— Если вы не против, милорд, я бы предпочла не беспокоить принца до прибытия дризидов, — сказала Айя, вставая рядом с Ки.

Она говорила весьма почтительно, но Ки почувствовал в ее голосе не просьбу, а требование.

— Разумеется. Мудрое решение. — Нирин придвинул кресло к очагу.

Ки встал в ногах кровати, не сводя с волшебника настороженного взгляда. Тобин всегда боялся Нирина, и Ки считал это достаточной причиной не доверять чародею. К тому же Нирин, по его собственному признанию, был последней персоной, видевшей Оруна и Тобина перед таинственным происшествием. По крайней мере, он сам так говорил.

Нирин поймал его взгляд и улыбнулся. Неприятное, липкое ощущение пробежало по телу Ки, и он поспешно отвел глаза.

Мгновением позже Тобин шевельнулся и вздохнул. Ки неловко, боком сел на кровать и схватил друга за руку.

— Тоб, все в порядке. Я здесь, и Фарин, и Айя.

Тобин до боли сжал руку Ки.

— Как… как я здесь очутился? — хриплым шепотом спросил он.

— Я тебя принес, — Фарин сел на кровать с другой стороны и обнял Тобина. — Похоже, у меня только и дел в последнее время, что носить тебя туда-сюда. Ты можешь рассказать, что произошло?

Рука Тобина поднялась к горлу.

— Орун. Он так разозлился… Он схватил меня… — Тут Тобин заметил Нирина и застыл. — Это был Орун.

Волшебник встал и подошел ближе.

— Он жестоко с тобой обошелся?

Тобин кивнул.

— Королевское письмо, — прошептал он. — Он схватил меня и… наверное, я потерял сознание.

— Я этому не удивляюсь, — сказала Айя. — Он пытался задушить тебя.

Тобин опять кивнул.

В этот момент прибыла дризидка в коричневом одеянии и приказала всем, кроме Айи и Нирина, выйти из комнаты. Ки задержался в дверях, встревоженно глядя, как женщина осматривает Тобина. Потом он снова осторожно вернулся к изножью кровати, пока дризидка прикладывала припарки на синяки Тобина, и на этот раз она не стала выгонять оруженосца.

Закончив, целительница вышла вместе с Айей и Фарином, и разговаривали они ужасно долго, как показалось Ки. Потом Фарин вернулся, и вид у него был более озабоченный, чем прежде.

— Лорд Нирин, привели Бизира, и канцлер Хилус только что прибыл.

Тобин дернулся.

— Бизир тут ни при чем!

— Мы хотим просто поговорить с ним, — заверил его Фарин. — А ты отдыхай. Ки составит тебе компанию.

— Лорд Нирин! — хрипло окликнул Тобин.

Волшебник остановился в дверях.

— Да, мой принц?

— То письмо, что вы принесли… от короля. Я его так и не прочел. Ки остается моим оруженосцем?

— Король ничего не написал об этом. Так что пока, судя по всему, положению твоего оруженосца ничто не угрожает. Надеюсь, ты будешь этого достоин, сэр Киротиус.

— Да, мой господин. — Ки подождал, пока волшебник и Фарин уйдут, потом закрыл дверь плотнее и облегченно вздохнул. — Он похож на змею, когда улыбается. Но, по крайней мере, на этот раз он принес добрые вести. — Ки сел на кровать и попытался заглянуть в глаза Тобину, но его друг смотрел в сторону. — Как ты себя чувствуешь? Если по правде?

— Неплохо. — Тобин провел рукой по влажной повязке на шее. — Снадобье помогает.

Он все еще хрипел, но Ки отлично расслышал в его голосе страх, который Тобин пытался скрыть.

— Значит, Орун осмелился поднять на тебя руку? — Ки с удивлением покачал головой.

Тобин судорожно вздохнул, его подбородок задрожал. Ки наклонился ближе к нему и взял друга за руку.

— Что же все-таки произошло?

Тобин бросил настороженный взгляд на дверь, потом, приподнявшись, прошептал в самое ухо Ки:

— Там был Брат.

Глаза Ки расширились.

— Но он был здесь! Он явился мне, когда вы с Фарином ушли.

Тобин изумленно уставился на него.

— И что он тут делал?

— Ничего! Я ждал вашего возвращения в этой комнате, а он вдруг появился.

— Он что-нибудь сказал?

— Только то, что я должен спросить Аркониэля… — Ки внезапно замолчал.

— О чем спросить?

Ки замялся; он уже усомнился недавно в Тобине и сам воспринял это как недостаток преданности, а теперь чувствовал себя еще хуже.

— Он не сказал. С тобой он тоже так себя ведет?

— Иногда.

— Но ты сказал, что Брат явился к Оруну. Ты его звал?

Тобин яростно затряс головой.

— Нет! Клянусь Четверкой, не звал я его!

Ки, переполошившись, всмотрелся в лицо друга.

— Я верю тебе, Тоб! Что с тобой?

Тобин судорожно сглотнул, но все же решился сказать:

— Брат убил Оруна.

— Но… как?

— Я не знаю. Орун тряс меня, держал за горло. Может, хотел меня убить. Я не знаю. Брат встал между нами и… он просто коснулся Оруна, и тот упал… — Тобин дрожал. По его щекам текли слезы. — Я его не остановил, Ки! А вдруг… Что, если именно я заставил его это сделать?

Ки обнял его, прижал к себе.

— Ты бы никогда такого не приказал. Я знаю, ты не смог бы.

— Я ничего не помню. — Тобин всхлипнул. — Но я был так напуган, я так ненавидел Оруна, а он еще говорил гадости о тебе, и…

— Ты звал Брата?

— Нет!..

— Ты ему приказывал убить Оруна?

— Нет!

— Конечно нет. Так что ты не виноват. Брат просто защищал тебя.

Тобин поднял залитое слезами лицо и посмотрел на Ки.

— Ты так думаешь?

— Да. Он злой, но он твой брат, а Орун причинял тебе боль. — Ки помолчал, коснувшись тонкого поблекшего шрама на шее. — Помнишь, как на тебя набросилась рысь? Ты сказал, что Брат встал между тобой и зверем, прежде чем я вас догнал, как будто хотел защитить тебя.

— Но это Лхел убила рысь.

— Да, но он там все равно появился. И он пришел, когда Орун пытался тебя убить. Прежде ведь никто не был так жесток с тобой, правда?

Тобин вытер лицо рукавом.

— Никто, кроме…

— Кроме кого? — резко спросил Ки, заподозрив кого-то из компаньонов и горя желанием расквитаться с негодяями.

— Кроме моей матери, — прошептал Тобин. — Она тоже пыталась меня убить. И Брат был там.

Гнев оруженосца растаял, зато от изумления Ки лишился дара речи.

— Ты не должен никому об этом говорить, — сказал Тобин, вытирая нос. — Я имею в виду, об Оруне. Никто не должен знать о Брате.

— Да сам Нирин не вырвет из меня признания! Ты же знаешь.

Тобин снова судорожно вздохнул и опустил голову на плечо Ки.

— Если бы в том письме говорилось, что ты должен уехать, я бы опять сбежал.

— Но на этот раз позволил бы мне себя догнать? — Ки попытался обратить все в шутку, но горло у него сжалось. — Даже не пытайся, не то мне придется держать тебя на привязи.

— Да ну… Мы бы сбежали вместе.

— А, тогда другое дело. Но сейчас тебе надо отдохнуть.

Однако Тобин отбросил одеяло и выбрался из постели.

— Я хочу видеть Бизира. Он ведь никакого отношения ко всему этому не имеет.

Тобин был уже на полпути к холлу, когда его осенила внезапная догадка. Что мог видеть Бизир? Тобин проклинал себя за слабость. Как можно было рухнуть в обморок в такой неподходящий момент. Тоже мне, прекрасная дама из баллады! Оставался ли Брат рядом с ним после того, как убил Оруна? Если Орун видел призрака, значит, и другой мог его увидеть. Собравшись с духом, он быстро вошел в холл.

Бизир, ломая руки, стоял у очага, в окружении Фарина и остальных. Единственным, кто сидел в комнате, был канцлер Хилус. Вероятно, он явился сюда прямо из дворца, потому что на нем были канцлерский камзол и плоская черная бархатная шляпа, обозначавшая его положение.

— А вот и принц! Прекрасно выглядишь, благодарение Четверке! — воскликнул канцлер. — Иди сюда, сядь рядом со мной, дорогой мальчик. Этот юноша как раз рассказывает нам о том отвратительном событии.

— Продолжай, Бизир. Расскажи принцу Тобину все то, что рассказал нам, — предложила Айя.

Бизир бросил на Тобина умоляющий взгляд.

— Ну я уже объяснил все им, мой принц. Я ничего не видел, только то, что вы оба лежали на полу, когда я вошел.

— Но ты подслушивал, — сурово произнес Нирин.

— Нет, мой лорд! Ну… просто там у двери стоит стул, специально для меня. Я всегда там сижу, на тот случай, если понадоблюсь лорду Оруну.

Хилус вскинул хрупкую, покрытую коричневыми старческими пятнами руку.

— Успокойся, юноша. Тебя никто ни в чем не обвиняет.

Он знаком приказал Улису подать перепуганному лакею кубок вина.

— Спасибо, мой лорд. — Бизир сделал глоток, и на его бледных щеках появился легкий живой отсвет.

— Сидя у двери, ты наверняка что-то слышал? — спросил старый вельможа.

— Да, лорд канцлер: Я слышал, как мой хозяин гневно кричал на принца. С его стороны это было неосмотрительно, нельзя так разговаривать с принцем Тобином. — Бизир помолчал, нервно сглотнул. — Простите меня, господа. Я знаю, что не должен говорить плохо о своем хозяине, но…

— Не бойся, — терпеливым тоном сказала Айя. — Так значит, ты слышал, как лорд Орун кричал. Что было потом?

— Потом раздался ужасный крик! Я вбежал в спальню и увидел, что они оба лежат без чувств на ковре. То есть, мне показалось… А когда я увидел лицо моего хозяина… — Взгляд Бизира метнулся в сторону Тобина, и на этот раз можно было не сомневаться: лакей испуган до полусмерти. — Глаза лорда Оруна были открыты, но… Великая Четверка, я никогда не забуду эту картину, глаза у него едва не лопались, лицо почернело…

— Да, именно так, — подтвердил Фарин. — Я вообще его с трудом узнал. Мне показалось, его разбил паралич.

— А потом ворвался лорд Фарин и унес принца, прежде чем я успел слово вымолвить… Я боялся, что принц гоже мертв! — Бизир отвесил Тобину нервный поклон. — Благодарение Четверке, ты не пострадал!

— Вы позволите, милорд? — негромко произнес Нирин.

Хилус кивнул, и волшебник подошел к трясущемуся лакею.

— Дай мне руку, Бизир.

Нирин вдруг словно увеличился в размерах, а воздух вокруг него потемнел. От этого волосы на голове Тобина буквально встали дыбом. Ки подошел ближе, и его рука коснулась руки Тобина.

Бизир зашипел от боли и упал на колени, но кисть его руки оставалась зажатой в руке Нирина. Когда Нирин наконец отпустил его, Бизир сжался в комок на полу, прижав руку к груди, как будто ее сильно обожгло.

Нирин пожал плечами и сел на скамью у очага.

— Он говорит правду, насколько она ему известна. Похоже, единственный, кто действительно знает, что произошло в той комнате, — это принц Тобин.

На одно ужасное мгновение Тобину показалось, что чародей намерен и его подвергнуть такой проверке, но Нирин просто уставился на него из-под рыжих бровей тяжелым взглядом. На этот раз Тобин не ощутил ничего странного, но все равно воспользовался мысленным трюком, которому научил его Аркониэль как раз для таких случаев.

— Он очень грубо схватил меня и стал обвинять в том, что я настраиваю короля против него…

— А ты настраивал? — спросил Нирин.

— Что?! Нет! Я вообще ни разу не писал дяде!

Нирин хитровато улыбнулся.

— И ты никогда не пытался оказывать на него влияния? Ни для кого не секрет, что ты презирал Оруна. Впрочем, я тебя в этом ничуть не виню.

— Я… да нет у меня никакого влияния на короля! — прошептал Тобин. Неужели волшебник стал еще больше? Воздух вокруг Нирина вновь сгустился и потемнел.

— Принц никогда не додумался бы до такого, — вмешался Фарин, и Тобин сразу заметил, что капитан с трудом сдерживает гнев. — Он всего лишь ребенок. И ничего не знает о придворных интригах.

— Прости, я всего лишь подумал о том, как далеко может зайти благородное сердце из любви к достойному другу. — Кланяясь Тобину, Нирин посмотрел на Ки. — Прошу, примите мои нижайшие извинения, если я ненамеренно оскорбил кого-то. — Жесткий взгляд Нирина не спеша вернулся к Фарину. — Может, кто-нибудь другой позаботился о том, чтобы обратиться с просьбой за принца?

— Чего ради? — пожал плечами Фарин. — Риус сам назначил Ки оруженосцем своего сына. И король понимает их дружбу.

Нирин повернулся к Ки.

— А ты что скажешь, оруженосец Киротиус? Где ты был, когда принц Тобин разговаривал со своим опекуном?

— Я был здесь, милорд. Дворецкий подтвердит.

— В этом нет необходимости. Я спросил из чистого любопытства. Что ж, судя по всему, расследовать тут больше нечего.

Лорд Хилус с серьезным видом кивнул.

— Да, можно не сомневаться, что твоя догадка верна, Фарин. Сильные чувства опасны для пожилых людей. И я уверен, вполне можно заявить, что лорд Орун сам стал причиной собственной смерти, сам довел себя до паралича.

— Если в дело не вмешалась черная магия.

Все повернулись к Нирину.

— Существуют чары, навлекающие такую смерть. А этот человек, без сомнения, имел врагов, и существуют чародеи, способные наложить такие чары. Ты со мной согласна, мистрис Айя?

Айя вскинула руки.

— Если ты обвиняешь меня, мой лорд, то устрой мне проверку. Мне нечего бояться.

— Уверяю тебя, мистрис, если бы это сделала ты, я бы уже знал.

Фарин негромко откашлялся, прежде чем заговорить.

— Со всем моим уважением, милорды, позвольте напомнить, что у принца Тобина был тяжелый день. И если у вас больше нет вопросов, может, мы позволим ему немного отдохнуть?

Хилус встал и похлопал Тобина по спине.

— Ты храбрый мальчик, мой дорогой принц, но я думаю, твой друг прав. Отправляйся отдыхать и забудь обо всех этих неприятностях. Я возьму на себя обязанности твоего опекуна, пока король не примет другого решения… Если ты не возражаешь, конечно.

— О, я буду очень рад!

— А что станет с домочадцами лорда Оруна, лорд Хилус? — тихо спросил Бизир, все еще сидевший на полу.

— Поднимайся, парень. Иди домой и скажи управляющему, что дом и прислуга должны оставаться на своих местах, пока не решится вопрос наследования. Поспеши, пока там не растащили все серебро!

— Идем, принц Тобин. Тебе пора прилечь, — сказала Айя таким же тоном, каким обычно говорила Нари.

— А Бизир не мог бы остаться у нас? — шепотом спросил Тобин, позволяя волшебнице и Ки увлечь его в сторону его комнаты.

Но Айя покачала головой:

— Забудь о нем. Разожги огонь, Ки.

Тобин возмутился:

— Как ты можешь такое говорить? Ты же видела его в нашей крепости! Он был совсем другим человеком! И он пытался помочь мне сегодня. Спроси Фарина…

— Я знаю. Но приличия при дворе очень важны, и нарушать их нельзя. — Когда Тобин попытался настоять на своем, Айя слегка уступила: — Но я все же присмотрю за ним.

Тобин неохотно кивнул; в нем вспыхнуло старое недоверие к волшебнице. Вот с Аркониэлем ему не пришлось бы спорить на такую тему.

Глава 8

Вернувшись на следующее утро к компаньонам, Тобин и Ки тотчас же попали в центр назойливого внимания. Корин и остальные готовы были снова и снова слушать их историю, но, к счастью, наставник Порион пригрозил, что отправит всех чистить конюшни, если они не оставят Тобина в покое.

Однако текли часы, и даже угрозы наставника не смогли окончательно пресечь перешептывания и любопытные вопросы. Пока Тобин и Ки дожидались своей очереди стрелять из лука, все приставали к ним с одним и тем же: как умер лорд Орун? Какие звуки он издавал перед смертью? Была ли на нем кровь? Тобин рассказал, что знал, и обрадовался, когда Ки пригрозил свалить с ног любого, кто еще раз подойдет к принцу с дурацкими вопросами.

Сплетни во дворце разносились как на крыльях. И в следующие несколько дней все, от вельмож до лакеев, таращились на Тобина, перешептывались у него за спиной и разводили руками. Тобин и Ки старались не выходить из своих покоев или прятались в доме Тобина.

Но, как и большинство сплетен, эта новость скоро потеряла привлекательность, и через неделю всеобщее внимание было захвачено другими скандалами. Когда Калиэль однажды вечером позвал Тобина сыграть в бакши после ужина, Тобин предоставил Ки заниматься своими делами и пошел в свою комнату за игральными костями.

Он был почти у своей двери, когда из темной пустой комнаты напротив вышла леди Уна. Тобин онемел от изумления, когда обычно застенчивая девочка схватила его за руку и втащила в его собственную комнату. Молай и Балдус ушли обедать на кухню. Тобин остался наедине с Уной.

Плотно закрыв дверь, леди Уна мгновение-другое молча смотрела на него, ее карие глаза сияли.

— В чем дело? — спросил он наконец, с трудом выговаривая слова.

— Это правда? — требовательно спросила она.

— Что — правда?

— Говорят, что лорд Орун перед смертью пытался навязать тебе другого оруженосца и что ты… — Она отчаянно покраснела, но продолжала смотреть ему прямо в глаза. — Ну… говорят, ты назвал мое имя!

Тобин моргнул. Он ведь просто так ляпнул это взбешенному Оруну и тут же все забыл. Должно быть, подслушивавший под дверью Бизир поспешил разнести сплетню.

Тобину хотелось провалиться сквозь землю, но Уна снова схватила его руку и прижала к груди.

— Это правда, принц Тобин? Ты выбрал меня?

Когда он наконец умудрился кивнуть, она еще крепче сжала его руку, глядя Тобину в лицо.

— Ты правда так думаешь?

— Ну… — Тобин замялся, не желая лгать ей. — По-моему, из тебя получился бы отличный оруженосец, — проговорил он, выбрав полуправду. Ему очень хотелось, чтобы Уна отпустила его руку. — Если бы девочкам дозволялось служить оруженосцами, ты бы отлично справилась.

— Это так несправедливо! — воскликнула она, и в ее глазах вспыхнула страсть, какой Тобин никогда прежде не видел. — Женщины всегда были воительницами в Скале! Ки рассказывал мне о своей сестре. Ахра действительно такой хороший воин, как он говорит?

— О да!

Тобин видел Ахру лишь однажды, но она показала ему парочку отличных приемов драки. И случись ей участвовать в дуэли, он скорее бы сделал ставку на нее, чем на большинство мужчин.

— Как же это несправедливо! — Отпустив наконец Тобина, Уна сложила руки на груди и нахмурилась. — Если бы я не принадлежала к знатному роду, я могла бы стать воином, как она. Моя бабушка была генералом, понимаешь? Она с честью пала в бою, защищая королеву. И я тебе открою одну тайну, — сказала она, оглядываясь по сторонам. — Она иногда приходит ко мне в снах, является на прекрасном белом боевом коне. И у меня хранится ее меч. Мне его передала мама. Но отец не позволил мне тренироваться с настоящим военным наставником. Даже просто фехтовать не разрешил. Но однажды, если только я смогу научиться… — Она резко замолкла и смущенно улыбнулась. — Извини. Я очень глупая, да?

— Нет! Я видел, как ты стреляешь из лука. Ты не хуже всех нас. И верхом скачешь, как настоящий солдат. Даже наставник Порион так сказал.

— Правда? — Уна просияла. — Но что в том толку, если не владеешь мечом? Мне приходится лишь наблюдать, как тренируетесь вы, мальчики, и еще у меня есть учебник… Как я вам завидую! Надо было мне родиться мальчиком, а не девочкой!

Эти слова неожиданно больно задели Тобина. Не осознавая, что делает, он вдруг выпалил:

— Я могу научить тебя.

— Правда? Ты не дразнишь меня, как другие мальчики?

Тобину ужасно захотелось взять свои слова обратно, но — сказанного не воротишь. Уна так смотрела на него…

— Нет, я буду тебя учить. И Ки мне поможет. Ну, до тех пор, пока не попадемся.

Уна внезапно наклонилась вперед и поцеловала Тобина прямо в губы. Это был неловкий поцелуй, от него губам Тобина стало больно. И не успел принц опомниться, как девочка умчалась, оставив покрасневшего Тобина в полном недоумении.

— Ну чтоб тебя! — в сердцах бросил Тобин, ощутив вкус крови на губах. — И что мне теперь делать?

И конечно же, как назло в этот момент по коридору проходили Албен и Квирион. «Вот только их не хватало», — подумал Тобин. Квирион постоянно таскался за старшим мальчиком, прилипнув к нему, как репей.

— Что случилось? — насмешливо спросил Албен. — Она тебя укусила?

Тобин сердито прошел мимо них, начисто забыв об игральных костях.

— А в чем дело? — крикнул ему вслед Квирион. — Тебе не нравится, когда тебя целуют девочки?

Резко обернувшись, чтобы ответить, Тобин зацепился ногой за ковер и упал на один из древних гобеленов, что висели вдоль коридора. Карниз, на котором держался гобелен, оборвался, и тяжелая масса пыльной ткани рухнула на голову Тобину. Албен и Квирион зашлись хохотом.

— Кровь, моя кровь. Плоть, моя плоть… — зашептал Тобин и тут же заткнул себе рот кулаком.

Смех мальчиков затих вдали, но Тобин еще долго не двигался, ужасаясь тому, что едва не совершил. Лежа в затхлой темноте, он снова и снова рылся в памяти, пытаясь понять, не он ли все-таки навлек гнев Брата на Оруна…

На следующий день он рассказал об обещанных Уне уроках Ки и Фарину, когда они все вместе сидели у очага в комнате Фарина, но, конечно, ни словом не упомянул о последующей неприятной стычке с Албеном. Смех друзей в ответ на его рассказ ничуть не удивил Тобина.

— Тоб, ты точно головой ушибся! — воскликнул Ки. — Уна охотится за тобой с того дня, как мы приехали в Эро!

— Охотится за мной?

— Точно! Хочешь сказать, ты никогда не замечал, как она на тебя смотрит?

— Да, я тоже так думаю, — сказал Фарин, хихикая. — Но она ведь… э-э… просто девочка!

— Ну да, а ты ведь не слишком увлекаешься девочками, правда? — рассмеялся Ки, невольно повторив насмешку Квириона.

Тобин мрачно уставился на собственные башмаки.

— Я никем не увлекаюсь.

— Да отстань ты от него, Ки! — сказал Фарин. — Тобин еще слишком юн и не привык к придворной жизни. Я был точно таким же в его возрасте. А вот что касается тренировки на мечах… — Его лицо посерьезнело. — Она ведь сама тебе сказала: ее отец не придерживается старых обычаев, а герцог Сарвой — не из тех, кого можно сердить. Так что лучше ей стрелять из лука и упражняться в верховой езде, как и прежде.

Тобин кивнул, хотя неодобрение герцога пугало его куда меньше, чем расположение Уны. У него до сих пор болела нижняя губа от ее поцелуя.

— Ну, в любом случае, через год-другой ты сможешь взглянуть на нее другими глазами, — сказал Фарин. — Она милая девочка из знатной семьи. И к тому же хорошенькая.

— Уж это точно! — с жаром воскликнул Ки. — Если бы я осмелился думать, что она может обратить внимание на скромного оруженосца, я был бы счастлив оказаться на твоем месте.

Неожиданная теплота в голосе Ки и его задумчивая улыбка заставили Тобина внутренне сжаться, словно он проглотил что-то очень горькое.

«Пусть она нравится Ки! Мне-то что задело?»

Но он не мог избавиться от досады.

— Ладно, я ведь просто так ей предложил, из любезности, — пробормотал он. — Да она, наверное, уже и забыла.

— Только не Уна, — возразил Ки. — Я видел, как она за нами наблюдала.

Фарин кивнул.

— А то, что она тебе говорила о своей бабушке, чистая правда. Генерал Элфия дралась на поле боя лучше многих мужчин и отлично разбиралась в стратегии. Твой отец очень высоко ценил ее. Да, юная Уна унаследовала мужество старой воительницы. В этом и беда нынешнего времени. Слишком много девушек, в чьих венах течет кровь героинь, и истории о победах до сих пор живы в их сердцах.

— Понятно, почему она завидует даже простому солдату вроде Ахры, — добавил Ки.

— Сомневаюсь, что Эриус позволит вернуться к старому. Да, тяжело им пришлось…

— Ты имеешь в виду воительниц? — спросил Тобин. — А где они теперь?

— Да, я о них… Вспомни свою старую повариху, или сержанта Катилан — так ее звали прежде… Все эти годы она трудилась на кухне твоего отца. Эриус отправил в отставку почти всех старших женщин. Катилан была слишком предана ему, чтобы возражать, хотя, конечно, ее гордость была сильно задета. И таких, как она, сотни, если не больше, рассеяны по всей земле…

Тобин смотрел на огонь, представляя себе целую армию отправленных в отставку женщин-воительниц, скачущих, как далекие призраки. И от этой картины его пробрало холодом.

Глава 9

Аркониэль потянулся, расправляя онемевшие плечи, и подошел к окну кабинета. Снова развернув письма, доставленные Кони этим утром, он неторопливо перечитал их.

День быстро угасал. Тень башни пролегла по свежевыпавшему снегу, укрывшему луг. Лишь следы лошади Кони нарушали гладкий чистый покров, похожий на свежую простыню: никто не построил крепостей из снежных шаров, никто не убежал из замка в лес или на реку.

И никто не смеялся за его дверью, уныло подумал Аркониэль. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким. Лишь Нари и повариха оставались теперь в замке; и втроем они болтались тут, как игральные кости в кубке для метания.

Аркониэль вздохнул и вернулся к письмам. Его присутствие в замке оставалось тайной, так что письма из осторожности были адресованы Нари. Аркониэль положил первый пергамент на подоконник, разгладил его ладонью, рассеянно коснувшись большим пальцем сломанной печати. Оба мальчика написали ему о смерти Оруна. Айя прислала сообщение раньше, но его больше интересовали версии Тобина и Ки.

Тобин был краток: с Оруном случилось нечто вроде удара из-за дурных вестей. В письме Ки содержалось больше подробностей, хотя он и не присутствовал при случившемся. Аркониэль улыбнулся, разворачивая двойной лист пергамента. Несмотря на первоначальное нежелание Ки учиться грамоте и его весьма далекий от совершенства почерк, слова, казалось, сами собой текли из-под пера мальчика, точно так же, как они срывались с его губ. Письма Ки всегда были полны разнообразных деталей. Он рассказал и о синяках на шее Тобина, и о том, что домой его принесли без сознания. Но самыми странными казались слова, которыми он завершал свое изложение: «Тобин до сих пор ужасно чувствует себя из-за этой истории». Айя в своем письме не упоминала ни о каких сожалениях, но Аркониэль склонен был больше доверять Ки. Он ведь знал Тобина лучше, чем кто-либо другой, и он разделял отвращение Тобина к его опекуну. Так почему же Тобину плохо из-за смерти лорда?

Аркониэль сунул письмо Тобина в рукав, чтобы отдать потом Нари, а письмо Ки положил на аккуратную стопку на письменном столе.

«Я чуть не убил его, но все-таки я этого не сделал», — напомнил он себе, как делал каждый раз, добавляя очередное письмо к этой стопке. Аркониэль и сам толком не знал, почему хранит эти письма, — может быть, в качестве средства от ночных кошмаров, все еще донимавших его, снов, в которых он не колебался, а Ки уже никогда не приходил в себя.

Аркониэль отогнал воспоминания и выглянул в окно, чтобы посмотреть, далеко ли еще до вечера. Накануне он засиделся здесь слишком долго.

Когда он только приехал сюда, замок был похож на могилу, населенную живыми и мертвыми. Они с Айей хитростью и уговорами заставили герцога создать настоящий дом для его ребенка, и со временем замок действительно стал домом. И домом для самого Аркониэля тоже, первым с тех пор, как он покинул отчий кров.

Ныне здесь все разрушалось и чахло. Новые гобелены и расписанные потолки поблекли. Серебряные светильники в коридорах потемнели оттого, что ими никто не пользовался, под потолком в большом зале обосновались пауки. В большинстве комнат огонь не разжигали постоянно, и весь замок пропитался сыростью, холодом и унынием. Как будто мальчики забрали жизнь этого дома с собой.

Аркониэль со вздохом вернулся к письменному столу, чтобы закончить дневные записи. Спрятав дневник в укромное место, он привел в порядок кабинет, уничтожив следы разрушений, причиненных его последними неудачными опытами.

Он почта закончил работу, когда что-то тихо прошмыгнуло по полу — как будто мышь пробежала. Аркониэль замер. Стеклянная палочка, которую он как раз протирал, выскользнула из его пальцев и со звоном упала на пол.

«Это только крыса. Еще слишком рано».

Золотые лучи постепенно заливали небо на востоке.

«Она никогда не приходит так рано».

Он зажег свечу и медленно двинулся к двери, от страха кожа покрылась мурашками. Свеча дрожала в руке, и капли горячего воска стекали на пальцы.

«Ничего тут нет. Ничего нет», — повторял он себе, как ребенок, напуганный темнотой.

Зная, что внизу находится Тобин и его свита, он справлялся со своими страхами, даже когда в замке неожиданно задержался Бизир и ему пришлось целыми днями сидеть наверху, как в ловушке. В доме, полном людей, Аркониэль не обращал внимания на едва слышные шорохи в коридоре.

Но теперь, когда второй этаж опустел, ему вдруг стало казаться, что его комнаты находятся слишком далеко от теплой кухни и слишком близко к двери в башню. Та дверь оставалась запертой со дня смерти Ариани, но это ничуть не мешало ее беспокойному духу бродить вокруг.

С момента своей первой встречи с разгневанным призраком Ариани Аркониэль всего дважды поднимался в башню. Влекомый любопытством и чувством вины, он вошел туда на следующий день после первого отъезда Тобина в Эро, но ничего не почувствовал. Успокоенный, но неудовлетворенный, он набрался храбрости и во второй раз отправился в башню в полночь — тогда и застал его Тобин. На этот раз он слышал плач Ариани так отчетливо, словно она стояла у него за спиной. Разрываясь между страхом и болезненной тоской, он сбежал из башни в кухню, зажав в руке ключ от двери, словно талисман. На следующее утро он выбросил ключ в реку и устроил себе спальню в игровой комнате внизу. Он бы и кабинет перенес вниз, но мебель там была слишком тяжелой, да к тому же ему пришлось бы потратить весь остаток зимы на то, чтобы перетаскать на новое место все книги и инструменты, которые он собрал за прошедшие годы. Поэтому он просто ограничил свои занятия дневными часами.

Но сегодня он засиделся за работой. Глубоко вздохнув, Аркониэль отодвинул задвижку и распахнул дверь.

Ариани стояла в конце коридора, по ее окровавленному лицу текли слезы, губы шевелились. Застыв в дверном проеме, Аркониэль напряг слух, но Ариани не издавала ни звука. В первую их встречу после ее смерти она напала на него не мешкая, но все же Аркониэль ждал, отчаянно надеясь услышать от Ариани какие-то слова, объяснить ей все… Но вот она двинулась к нему, ее лицо исказилось яростью — и всю его храбрость как ветром сдуло.

Свеча отбрасывала по сторонам прыгающие тени, когда Аркониэль стремглав помчался к лестнице, потом погасла. Ничего не видя во внезапно наступившей темноте, он перепрыгивал через ступеньку, но, прежде чем глаза приспособились к потемкам, оступился, неловко упал и скатился по последним ступеням в приветливый свет коридора второго этажа. Борясь с желанием оглянуться, он, прихрамывая, поспешил к следующей лестнице, ведущей в нижний холл.

Когда-нибудь он и сам превратится в привидение…

Глава 10

У лорда Оруна не было наследников. После смерти его состояние отходило короне и поступало в сокровищницу, которой он так умело управлял. Нирин считал это единственным добрым делом в жизни Оруна. Волшебника всегда удивляла щепетильная честность лорда Оруна во всем, что касалось его официальных обязанностей.

Дом со всей обстановкой вскоре был продан, сокровищница обрела нового хранителя. Оставалось только решить судьбу слуг Оруна; наиболее толковых можно было взять во дворец.

От самых преданных шпионов Оруна избавились без лишнего шума. Орун страстно обожал шантаж. Не ради денег — он и без того был достаточно богат, — а просто ради садистского наслаждения властью над другими. Памятуя эту страсть, как и прочие забавы Оруна, мало кто оплакивал его кончину.

Шпионы Оруна были либо отравлены, либо тихо задушены в темных аллеях, смазливые любовники — переправлены в другие поместья, а остальная челядь выслана из города с хорошими рекомендациями и суммой денег, достаточной для того, чтобы им и в голову не взбрело возвращаться.

Нирин лично проследил за всеми хлопотами и даже присутствовал при сожжении тела Оруна. Именно на церемонии он обратил внимание на молодого человека среди немногих оплакивавших лорда.

Лицо юноши показалось волшебнику знакомым, и через мгновение-другое Нирин вспомнил его. Это был Мориэль — мальчик из не слишком знатной семьи, которого Орун пытался навязать в оруженосцы принцу Тобину. Орун оставил Мориэлю некоторую сумму по завещанию — несомненно, как плату за службу. На вид ему было лет четырнадцать или пятнадцать, на бледном жестоком лице выделялись острые умные глаза. Удивленный, Нирин коснулся ума мальчика, когда они стояли рядом у погребального костра, и обнаружил в нем именно то, чего и ожидал.

На следующий день он отправил многообещающему молодому человеку приглашение пообедать с ним, если, конечно, неутешное горе не помешает юноше. Посыльный вскоре вернулся с вполне предсказуемым ответом, написанным теми самыми пурпурными чернилами, которые так любил покойный покровитель мальчика. Мориэль извещал, что будет счастлив отобедать с королевским чародеем.

Глава 11

Айя ничуть не жалела о том, что Орун исчез с их пути, и вполне разделила откровенное облегчение Тобина, когда канцлер Хилус объявил себя временным опекуном принца. Она очень надеялась, что Эриус оставит эту почетную обязанность за стариной Хилусом. Хилус был достойным человеком, осколком прежней жизни, когда Эриус и его безумная мать еще не запятнали корону. И пока Эриус еще прислушивался к его советам, такие, как Нирин, возможно, не смогут отпраздновать победу.

Каждый день в Эро Айя цеплялась за эту надежду, прикалывая к плащу ненавистную брошь с короной и орлом — символом Гончих.

Ей приходилось проходить мимо штаба Гончих всякий раз, когда она покидала дворец. Волшебники в белых одеждах и их стражи в серой форме всегда толпились перед старым каменным постоялым двором. Их копошение напоминало Айе гнездо шершней, иона прибавляла шагу, идя по противоположной стороне улицы. Внутри она была лишь однажды, когда Гончие заносили ее номер в свою черную книгу. И за время этого посещения Айя увидела достаточно, чтобы понять: второй визит может оказаться последним.

Поэтому она держалась подальше от Гончих и осмотрительно искала таких же, как она сама, рядовых волшебников, вынужденных носить постыдную бляху с номером. Однако ныне таких волшебников в Эро стало куда меньше, и они были слишком напуганы или слишком подозрительны, чтобы разговаривать с ней. Из всех таверн, некогда находившихся под их покровительством, открытой осталась лишь «Золотая цепь», да и в той кишмя кишели Гончие. Даже те волшебники, которых Айя знала всю жизнь, при встрече косились на нее с подозрением, и лишь несколько оказали радушие. Такие перемены в городе, некогда славном свободными волшебниками, пугали не на шутку.

Однажды вечером Айя грустно брела через полупустой рынок возле Дельфиньего причала, когда ее вдруг обожгло невыносимой болью. Ослепнув от боли, она ничего не слышала и не могла закричать.

«Они до меня добрались! — пронеслось в ее уме сквозь безумную боль. — Что будет с Тобином?»

Потом, как в видении, перед ней предстало лицо, обрамленное белым мехом, но это не было лицо Тобина. Корчась в муках даже более страшных, чем ее, человек, казалось, смотрел Айе прямо в глаза, кожа на его черепе сморщивалась и вскипала в адском пекле. Айя узнала это лицо. Это был волшебник с юга, его звали Скорусом. Несколько лет назад она дала ему свой опознавательный знак и больше о нем не вспоминала.

Искаженное страданием лицо исчезло, и Айя обнаружила, что лежит ничком на грязной мостовой, жадно хватая ртом воздух.

«Значит, талисман был при нем, когда его сожгли», — подумала она, слишком измученная, чтобы шевельнуться.

Но что все это значило? Маленькие камешки содержали в себе лишь слабые чары, крошечные искры магии, предназначенные для того, чтобы найти и собрать вместе всех преданных, когда придет время. Айе никогда и в голову не приходило, что камешки могут действовать как проводники с обратной связью. Но один камешек сработал именно так, и с его помощью она ощутила часть той боли, которую чувствовал умирающий волшебник. Десятки волшебников уже погибли в огне, но из тех, кого выбрала Айя, этот, похоже, был первым.

Айя изумилась тому, как быстро прошла боль. Чары передали лишь чувства Скоруса перед смертью, но убившая его магия не причинила волшебнице вреда.

— Матушка, ты больна? — услышала она чей-то голос.

— Скорее пьяна, — засмеялся другой прохожий. — Эй, вставай, старая карга!

Чьи-то руки осторожно помогли ей подняться на колени.

— Кириар! — изумилась она, узнав молодого человека. — Ты все еще с Диласом?

— Да, мистрис.

Когда они встречались в последний раз, Кириар еще был учеником. Теперь он носил достойную бороду, и на лице его появилось несколько морщин, однако облачен он был в нищенские лохмотья. Лишь жетон Гончих, приколотый под горлом, говорил о его истинном положении. У него был девяносто третий номер.

А Кириар смотрел на брошь Айи.

— Двести двадцать два? Им понадобилось немало времени, чтобы найти тебя, как я вижу. — Он грустно посмотрел на Айю. — Да уж, это первое, что мы замечаем в нынешние дни. Ты как себя чувствуешь, лучше? Что случилось?

Айя покачала головой, вставая с его помощью на ноги. Кириар и его учитель Дилас всегда казались ей хорошими людьми, но сейчас она была слишком потрясена видением, чтобы доверять кому бы то ни было.

— Поганая штука — старость, — сказала она, высвобождаясь из рук Кириара. — Я бы не отказалась чего-нибудь выпить и перекусить.

— Я знаю один хороший дом, мистрис. Позволь предложить тебе горячий обед в память о старых временах. Это недалеко, и компания там славная.

Все еще встревоженная, но охваченная любопытством, Айя оперлась о руку Кириара и позволила вывести ее с рынка.

Поначалу Айя встревожилась, когда Кириар повел ее в сторону дворца. Что, если он предатель и вздумал хитростью заманить ее в крепость Гончих?

Но за несколько кварталов до дворца Кириар свернул к рынку золотых дел мастеров. Тяжкие времена и здесь дали о себе знать, заметила Айя: многие лавочки были закрыты. Они с Кириаром прошли уже мимо полудюжины заброшенных ювелирных лавок, когда вдруг Айя с изумлением поняла, что все они принадлежали ремесленникам-ауренфэйе.

— Почти все вернулись домой, — пояснил Кириар. — Им не нравятся новые порядки, как ты сама можешь догадаться. К тому же Гончие не доверяют ауренфэйе. А теперь будь добра, подожди минутку.

Кириар исчез за конюшней, растворившись в сгущавшихся сумерках. Через мгновение он вернулся и повел Айю через узкий проход на улочку по другую сторону конюшни. Та, в свою очередь, вывела их на другую неширокую улицу, над которой нависали покосившиеся балконы; воздух здесь наполняли странные, пряные ароматы ауренфэйской кухни.

Тут и там между домами виднелись проходы. Дойдя до одного из них, проводник Айи снова остановился.

— Прежде чем мы пойдем дальше, мистрис, я должен задать тебе вопрос. Чем ты клянешься?

— Клянусь своими руками, сердцем и глазами, — ответила она, заметив знак полумесяца, начертанный на стене над плечом Кириара. При ее словах вокруг полумесяца вспыхнул и тотчас погас сторожевой огонь. — И истинным именем Светоносного, — добавила она для верности.

— Она может пройти, — прошептал кто-то из тени справа от нее, хотя и без того было очевидно, что сторожевой огонь не поразил волшебницу.

Айя с любопытством взглянула на своего оборванного спутника. Явно не он наложил столь могучие чары, и не его учитель. Айя по пальцам одной руки могла пересчитать волшебников, способных на подобное заклинание.

Кириар виновато пожал плечами.

— Мы вынуждены спрашивать. Идем, уже близко.

Никогда прежде Айя не видела таких грязных улиц. Воняло мочой и тухлятиной. Тощие коты с изодранными в драках ушами шарахались в тень или припадали к земле в ожидании крыс, копошившихся в кучах мусора вдоль стен. Здания по обе стороны улицы впереди почти смыкались, закрывая собой и без того слабый свет зимних сумерек.

Внезапно из полутьмы возникли три фигуры, закутанные в плащи. Еще одна появилась из дверей дома, мимо которого прошли Айя и Кириар. Выглядели эти люди как настоящие разбойники, но все четверо поклонились Айе, коснувшись шляп и лбов.

— Сюда, — показал Кириар на крутые, потрескавшиеся ступени, ведущие в подвал. Дверь в конце лестницы выглядела вполне обычной, но какая-то магия, наложенная на это место, вызвала легкое приятное покалывание в кончиках пальцев Айи, когда она дотронулась до ржавой щеколды.

Для обычного человека тьма, царившая за этой дверью, была бы непроницаемой, но Айя без труда обходила длинные лезвия, торчавшие из стен с обеих сторон на разной высоте; весь подземный коридор был утыкан ими. Любой, кто неосмотрительно забрел бы сюда, непременно поранился бы всерьез.

В дальнем конце коридора Айя открыла следующую защищенную магией дверь — и тут же зажмурилась от ярких огней таверны. С десяток волшебников повернулись, чтобы посмотреть на нее, и Айя с радостью увидела знакомые лица. Тут был и учитель Кириара, сутулый старый Дилас, рядом с ним сидела Элизера, симпатичная чародейка из Алмака. Однажды летом она вскружила голову Аркониэлю. Других Айя не знала, но одна из них была ауренфэйе в красно-черном сенгаи, ее лицо покрывала татуировка клана Катме. «Наверняка сторожевая аура — ее работа», — подумала Айя.

— Добро пожаловать в Подземный дом, моя дорогая! — воскликнул Дилас, вставая, чтобы приветствовать Айю. — Конечно, это не самое роскошное заведение в Эро, зато самое безопасное. Надеюсь, Кириар и его друзья не заставили тебя блуждать вокруг слишком долго.

— Нет, ничуть!

Айя восторженно огляделась вокруг. Роскошные дубовые панели па стенах отражали уютный золотистый свет жаровни, горевшей в центре помещения. Она узнала вещи из старых убежищ волшебников — статуэтки, занавеси, даже старый золотой винокурный аппарат и водяные курительные трубки, бывшие гордостью ныне опустевшей гостиницы Мермайда. Здесь не было доски с перечнем блюд, но Айя сразу уловила дразнящий запах жареного мяса. Кто-то подал ей серебряный кубок с превосходным вином.

Она с благодарностью отпила глоток, потом посмотрела на своего проводника.

— Я начинаю подозревать, что ты вовсе не случайно наткнулся на меня сегодня.

— Верно, мы наблюдали за тобой с… — начал Кириар.

Но Дилас заставил его замолчать, бросив на ученика резкий взгляд из-под нависших седых бровей, потом повернулся к Айе и прижал палец к носу.

— Меньше знаешь — крепче спишь, ведь так? Скажу только, не одни Гончие присматривают за волшебниками в Эро. И уже давно! Как твои дела, дорогая?

— Когда я ее нашел, были не слишком хороши, — вмешался Кириар. — Что случилось, Айя? Я думал, у тебя сердце разорвалось.

— Минутная слабость, — ответила Айя, не осмеливаясь пока сказать больше. — Но теперь все хорошо. А теперь, когда я с вами, я и вовсе чувствую себя прекрасно! Только скажите мне — разве сейчас не опасно собираться вместе?

— Так ведь над нами дома ауренфэйе, — объяснила Айе волшебница ауренфэйе. — Понадобилась бы целая армия этих презренных Гончих, чтобы только обнаружить здесь магию, и еще одна армия — чтобы прорваться сквозь нее.

— Храброе заявление, Саруэль. Будем надеяться, что твоя уверенность не беспочвенна, — сказал Дилас. — Но меры предосторожности мы все равно принимаем. Нашим гостям осторожность не помешает. Идем, Айя. Ты кое-что увидишь.

Дилас и Саруэль повели Айю через анфиладу полуразвалившихся подвалов за таверной — обиталищ большинства волшебников.

— Для некоторых из нас эта крепость стала еще и тюрьмой, — грустно сказал Дилас, показывая на старика с провалами вместо глаз, спавшего на соломенном тюфяке. — Покажись мастер Лиман в городе — это стоило бы ему жизни. Если ты попался на крючок к Гончим, надежды скрыться почти нет.

— Двадцать восемь сожжено на Холме Предателей с тех пор, как началось это безумие, — горько произнесла Саруэль. — И не счесть жрецов, убитых Гончими. Просто чудовищно, как они уничтожают слуг Светоносного.

— Да, я видела.

Айя теперь слишком хорошо знала, что такое смерть.

— А разве не хуже быть похороненным заживо? — пробормотал Дилас, прикрывая дверь в каморку спящего старика.

Вернувшись в таверну, Айя села за стол с остальными и стала слушать их рассказы. Большинство продолжали жить в городе, старательно изображая преданность королю и зарабатывая на жизнь дозволенными королевскими указами способами. Они могли делать разные полезные амулеты и за плату налагать чары, пригодные в домашнем укладе. Более серьезная магия разрешалась только Гончим. Даже простое заклинание лошади отныне было запрещено в столице.

— Они превратили нас в бездельников! — сердито бросил пожилой волшебник по имени Оргеус.

— А вы не пытались сопротивляться? — спросила Айя.

— Ты что, не слыхала о бунте в день Основательницы? — спросил чародей Загур. — Девять молодых ребят с горячими головами заперлись в храме на улице Плоской рыбы, пытаясь защитить еще двоих, приговоренных к казни. Ты была когда-нибудь в том храме?

— Нет.

— Ну, все равно его больше нет. Тридцать Гончих появились словно из воздуха, и с ними две сотни «серых спинок». Через час все было кончено.

— А те бунтовщики использовали против Гончих магию?

— Некоторые пытались, но среди них были в основном обыкновенные чародеи и предсказатели погоды, — пояснил Дилас. — Разве могли они выстоять против этих чудовищ? Да и среди нас вряд ли кто-нибудь способен нанести ответный удар. Ореска этому не учит.

— Чему может научить ваша Вторая Ореска, полукровка, — с пренебрежением сказала Саруэль. — В Ауренене есть настоящие волшебники. Стоит им только захотеть, и они сровняют с землей любой дом или обрушат ураган на головы врагов.

— Да ни у одного чародея нет такой силы! — фыркнула скаланская женщина.

— Думаешь, Гончие оставили бы в живых хоть одного из нас, если бы заподозрили такую силу? — сказал кто-то еще.

Волшебница ауренфэйе что-то рассерженно произнесла на своем языке и замолчала.

Испуганная Айя вспомнила о Скорусе, умершем в страшных мучениях.

«Пора», — подумала она. И подняла руку, прося внимания.

— Есть и скаланцы, которым ведома подобная магия, — сказала она. — И ей могут научиться другие, у кого есть дар.

Айя поднялась, выплеснула остатки вина и поставила серебряный кубок на каменный пол. Она чувствовала, что все взгляды устремились на нее, когда простирала руки над кубком. Негромко начитывая заклинание, она направила силу вниз и сосредоточила ее на кубке.

Прилив мощи возник быстрее обычного. Впрочем, так всегда бываю в окружении людей, хотя ей и не приходилось заимствовать силы у других.

Воздух вокруг кубка на мгновение задрожал, потом края серебряного сосуда начали плавиться, оплывать, как оплывает восковая фигурка в жаркий летний день. Айя оборвала чары до того, как кубок окончательно расплавился, и остудила его дыханием. С некоторым усилием оторвав кубок от плиток пола, она протянула его Диласу.

— Этому можно научиться, — повторила она, наблюдая за лицами волшебников, когда они передавали друг другу кубок.

И прежде чем она в тот вечер ушла из Подземного Дома, каждый из волшебников, бывших в той комнате — и даже гордая Саруэль, — получили от нее по маленькому камешку.

Глава 12

Не успел Тобин привыкнуть к постоянному присутствию Айи в его доме, как она заявила, что уезжает. Они с Ки мрачно наблюдали за тем, как она укладывала свои пожитки.

— Но ведь до праздника Сакора осталось всего несколько дней! — воскликнул Ки. — Разве тебе не хочется присутствовать на нем?

— Нет, не хочется, — пробормотала Айя, запихивая в сумку шаль.

Тобин догадывался о причинах ее тревоги. Айя долго пропадала где-то в городе и явно не пришла в восторг от своей прогулки. Тобин знал, что беспокойство волшебницы как-то связано с Гончими, но Айя не позволяла ему заговаривать на эту тему.

— Держись от них подальше, — предупредила она принца, без труда прочитав мысли Тобина по его лицу. — Не думай о них. Не говори о них. Это и тебя касается, Киротиус. Даже невинная болтовня маленьких мальчиков в наши дни небезопасна.

— Маленьких мальчиков? — вскипел Ки.

Айя отвлеклась от сборов и нежно посмотрела на оруженосца.

— Может, ты и подрос немножко с тех пор, как мы встретились. Но все равно, вы двое значите не больше, чем крошечная соринка в глазу волшебника.

— Ты возвращаешься в наш замок? — спросил Тобин.

— Нет.

— А куда ты поедешь?

Поблекшие губы Айи сложились в загадочную полуулыбку, когда она приложила палец к своему носу:

— Меньше знаешь, лучше спишь.

Больше она не пожелала говорить об этом. Мальчики сели на коней и проводили ее до южных ворот. Последним, что они видели, была тонкая коса Айи, подпрыгивавшая на спине волшебницы, когда та пустила коня легким галопом прямо на толпу на мосту Попрошаек.

Праздник Сакора начался пышно, хотя все вокруг и говорили, что отсутствие короля и слухи о военных неудачах, принесенные ветеранами, наложили тень на обычное величие трехдневного торжества. Но для Тобина, до сих пор видевшего лишь блеклые сельские праздники в Алестуне, все казалось невообразимо торжественным и магическим.

В Ночь Печали компаньоны и все самые знатные вельможи Эро стояли вместе с принцем Корином в самом большом в городе храме Сакора, у подножия холма, на котором красовался дворец. Площадь вокруг храма была заполнена народом. Все приветствовали Корина, когда он, заняв место отца, одним ударом убил предназначенного в жертву Сакору быка. Жрецы хмурились, рассматривая внутренности быка, и помалкивали, но народ снова взорвался восторгом, когда молодой принц поднял меч и поклялся, что его семья будет защищать Скалу. Жрецы преподнесли принцу огненную чашу, храмовые трубы оглушительно гудели, а город начал погружаться во тьму, словно по волшебству. И за его стенами, над заливом и дальними фермами, тоже разливалась темнота. В эту ночь, самую длинную в году, в Скале гасились все огни, что символизировало ежегодную смерть Старого Сакора.

Компаньоны вместе с Корином бодрствовали всю эту длинную холодную ночь, а перед рассветом помогли внести в город новый огонь года.

Два следующих дня представляли собой сплошные балы и верховые прогулки и пирушки за полночь. Корин был самым желанным гостем в городе; канцлер Хилус и его писцы составили список домов, храмов и гильдий, которые Корин с компаньонами обязан был посетить, причем во многих из них он задерживался ровно настолько, чтобы совершить новогоднее возлияние.

Вскоре после праздника наступила настоящая зима. Дождь превратился в снежную крупу, а крупа — во влажный, тяжелый снег. Облака плотно закрыли небо от моря до гор, и вскоре Тобину начало казаться, что он никогда больше не увидит солнца.

Наставник Порион заставлял всех продолжать учебные конные бои и утренние пробежки, невзирая на погоду, но на мечах они теперь бились в закрытом помещении. Пиршественный зал принца освободили от мебели, а на голом полу начертили мелом круги для фехтовальщиков и линии, с которых велась стрельба. Звон стали иной раз бывал просто оглушительным, и всем приход и лось следить за тем, чтобы не оказаться между стрелками и их мишенями, но в остальном все было вполне пристойно. В зале постоянно толпились молодые вельможи и придворные девушки, наблюдавшие за компаньонами.

Уна тоже почти постоянно находилась в зале, и Тобин ощущал уколы совести, замечая ее взгляды. Однако многочисленные обязанности просто не позволяли ему выполнить свое обещание… или, по крайней мере, так он твердил себе. Каждый раз, глядя на Уну, он снова ощущал ее губы на своих губах.

Ки поддразнивал друга и неустанно спрашивал, собирается ли принц сдержать данное слово.

— Собираюсь, — каждый раз отвечал Тобин. — Просто сейчас у меня нет времени.

Зима внесла и другие изменения в ежедневную рутину. Долгие холодные месяцы все мальчики из знатных семей должны были посещать уроки генерала Марнарила, старого воина, служившего не только королю Эриусу, но и двум королевам до него. Из-за своего хриплого каркающего голоса, что было результатом боевого ранения в горло, он получил прозвище Ворон, но произносилось оное большим уважением.

Он рассказывал молодым людям о знаменитых сражениях, во многих из которых участвовал сам. Несмотря на свой возраст, Ворон был отличным учителем и приправлял свои уроки веселыми отступлениями о причудах и привычках разных людей, с которыми он сражался — то ли как с врагами, то ли бок о бок.

Артистизм генерала восхищал Тобина. Рассказывая о каком-то сражении, он вдруг начинал рисовать мелом на полу план поля битвы, потом, при помощи разноцветных камешков и кусочков дерева, пояснял расстановку сил и ход сражения, подталкивая «солдат» концом своей трости из слоновой кости.

Кое-кто из мальчиков кривился и зевал на этих уроках, но Тобин наслаждался ими. Живописные рассказы Ворона напоминали ему о тех часах, которые они с отцом провели над маленьким макетом Эро. И он втайне восторгался, когда генерал Марнарил рассказывал о прославленных женщинах-воительницах. Старик не делал различия между генералами-мужчинами и генералами-женщинами, он признавал лишь боевые заслуги.

Среди знатных юношей, посещавших уроки вместе с компаньонами, был и Аренгил, друг Тобина. И очень скоро дружба Аренгила с принцем и его оруженосцем стала еще прочнее.

Веселый и смышленый ауренфэйе обладал ярким актерским даром и умел изображать любого при дворе. Когда но вечерам они вместе с младшими компаньонами собирались в комнате Тобина, он смешил их до полного изнеможения, то представляя надменного и жеманного Албена, то превращаясь в неуклюжего надутого Зуштру или сутулого старого Ворона.

Иногда к ним присоединялись Корин и Калиэль, но теперь старшие юноши чаще тайком убегали в нижний город. Наутро после ночных походов они выходили на пробежку к храму с налитыми кровью глазами и самодовольными ухмылками и хвастались своими подвигами перед младшими, убедившись, что Порион их не слышит.

Остальные внимали им со смесью восхищения и зависти, но Ки вскоре начал беспокоиться за Лисичку. Все знали, что тот безнадежно влюблен в Орнеуса, но его господин теперь не думал ни о чем, кроме пирушек и попоек с принцем, хотя был совершенно не в силах выносить такие забавы.

— Не знаю, что Лисичка нашел в этом бездельнике, — ворчал Ки, наблюдая, как грустный оруженосец убирает за своим другом отвратительную блевотину или тащит Орнеуса в их комнату, когда тот мертвецки напивался и не держался на ногах.

— Орнеус очень изменился после приезда сюда, — сказал однажды Руан, когда они сидели в доме Тобина и жарили над огнем очага толстые куски твердого сыра. За окном падал снег, а в теплом доме было тепло и уютно. К тому же свобода от взрослых и старших юношей приятно будоражила кровь.

— Точно, — проговорил Лута с набитым ртом. — Поместье моего отца рядом с их поместьем, и раньше мы часто встречались на разных праздниках и вечерах, прежде чем стали компаньонами. Они с Лисичкой были тогда как братья, а потом… — Он пожал плечами и покраснел. — Ну вы же знаете, как это иногда бывает. Орнеус вообще-то неплохой парень, но я думаю, его выбрали в компаньоны только потому, что его отец имеет вес при дворе. Владения герцога Орнеуса-старшего почти такие же огромные, как твои в Атийоне.

— Если мне когда-нибудь разрешат туда поехать, я пойму, о чем ты говоришь, — проворчал Тобин.

Хотя ему уже не мешал лорд Орун, плохая погода на ближайшее время разрушала планы путешествия, а Корин, похоже, просто забыл о своем обещании.

— Ну, это всегда так, — сказал Никидес. — Вряд ли я сидел бы здесь, если бы не был единственным внуком лорда канцлера.

— Не беда. Упустишь в бою, зато наверстаешь своими мозгами, — заметил Лута, всегда старавшийся поддержать друга. — Когда всех нас, храбрецов, порубят на куски в какой-нибудь битве, ты будешь здесь, в городе, в бархатной шапке деда на голове, управлять страной за Корина.

— А бедняга Лисичка, наверное, так и будет усаживать хмельного Орнеуса в седло, — со смехом добавил Ки.

— Это Лисичка должен быть лордом, — пылко вставил Бариус. — Орнеус не стоит даже того, чтобы чистить ему сапоги.

Когда все повернулись и уставились на него, Бариус смутился и принялся усердно поворачивать сыр над огнем. Этот смуглый маленький оруженосец обычно мало говорил о других и никогда ни словом не упоминал о компаньонах.

Ки покачал головой.

— Черт побери, здесь вообще кто-нибудь любит девушек, кроме меня?

Несколько недель Тобин на уроках Ворона сидел молча. Он не всегда понимал, о чем говорит старик, но слушал внимательно, а после занятий задавал вопросы другим мальчикам. Сначала он полагал, что лучше всего спрашивать Корина, но быстро обнаружил, что Калиэль и Никидес знают гораздо больше. Калиэль, сын генерала, отлично разбирался в стратегии. Никидес был больше им знатоком истории и прочитал больше книг, чем все остальные. И когда Тобин и Ки проявили искренний интерес к древней истории, именно Никидес привел их в королевскую библиотеку, расположенную в том же крыле, что и заброшенный тронный зал.

На самом деле библиотека занимала почти все это крыло и представляла собой длинную анфиладу комнат, выходивших окнами на восточные сады. Поначалу Тобин и Ки просто растерялись среди бесчисленных высоких полок со свитками и фолиантами, но Никидес и библиотекарь в черной тунике объяснили им, что означают поблекшие таблички, укрепленные на каждой полке, и вскоре мальчики уже зарылись в описания битв и видов оружия, а заодно и в ярко иллюстрированные сборники стихов и рассказов.

Вскоре Тобин начал неплохо ориентироваться в библиотеке и обнаружил целую комнату, посвященную истории его собственной семьи. Он спросил библиотекаря и о королеве Тамир, но на эту тему нашлось лишь несколько пыльных свитков, сухие записи некоторых законов и налогов, которые она отменила. Но в библиотеке не было истории ее короткой жизни и правления, а другие источники библиотекарю не были известны.

Тобин припомнил странное поведение Нирина в тот день в королевской усыпальнице, когда Тобин упомянул о том, что узнал о ее убийстве. Волшебник сразу принялся страстно все отрицать, хотя и отец, и Аркониэль рассказывали Тобину одну и ту же историю. Королеву убил ее собственный брат и ненадолго занял ее трон, пока не нашел свою кончину.

Разочарованный, Тобин ускользнул от своих друзей и подошел к запечатанной двери старого тронного зала. Прижав руки к резным филенкам, он подождал, надеясь почувствовать дух убитой королевы сквозь дерево — так же, как иногда ощущал дух своей матери сквозь двери башни. Поговаривали, что в Старом дворце обитает множество призраков. Все так считали. И если верить Корину, кровавый призрак их бабушки все еще бродит в здешних коридорах; якобы именно поэтому его отец и построил Новый дворец.

Казалось, у каждой горничной и у каждого привратника была в запасе парочка-другая историй о призраках, но Тобин, если не считать того единственного появления Тамир в тронном зале, ничего подобного ни разу не замечал. Вообще-то Тобин полагал, что жаловаться тут не на что — он был уже по горло сыт призраками, — но иногда ему хотелось, чтобы Тамир вернулась и показалась более отчетливо. Учитывая совершенные им открытия, он не сомневался, что королева пыталась сказать нечто важное, когда протянула ему свой меч. Но Корин и остальные отвлекли его, и, прежде чем он успел заговорить с Тамир, королева исчезла.

Может, она заперта в тронном зале и ей прегражден путь наружу, гадал Тобин.

Вернувшись в библиотеку, он обнаружил пустую комнату неподалеку от тронного зала. Отодвинув щеколды на одном из окон, Тобин распахнул его и выбрался на широкий каменный карниз, тянувшийся вдоль стены дворца прямо под окнами. В его башмаки тут же набился снег, но Тобин постепенно подобрался к окну со сломанной ставней, через которое они забрались в зал в ту ночь, когда Корин и прочие вздумали поиграть в привидения.

Внутри было темно хоть глаза выколи. Протиснувшись через окно, Тобин очутился в огромном сумрачном зале. Бледный зимний свет неуверенно просачивался сквозь щели в ставнях высоких окон.

На потрескавшемся мраморном полу остались пятна в тех местах, где когда-то стояли скамьи и фонтаны. Тобин определился с направлением и пошел к центру помещения, где все так же стоял на возвышении массивный мраморный трон.

В прошлый раз Тобин был слишком испуган, чтобы как следует рассмотреть зал, но теперь увидел все великолепие трона. Резные подлокотники напоминали вздымающиеся волны, а на высокой спинке красным, черным и золотым были изображены символы Четверки. Когда-то на широком сиденье, безусловно, лежали подушки, но теперь они исчезли, и в одном из углов устроили гнездо мыши.

В зале ощущались печаль и запустение. Усевшись на трон, Тобин положил руки на подлокотники и огляделся по сторонам, представляя, как его предки выслушивали здесь королевские указы и приветствовали посланников дальних стран. Он чувствовал тяжесть прошедших лет. Ступени возвышения стерлись в нескольких местах, напоминая о сотнях людей, преклонявших колени перед королевой.

Потом он услышал тихий вздох, так близко, что подскочил от неожиданности и оглянулся.

— Кто здесь? — окликнул Тобин. Отчего-то он совсем не чувствовал страха. — Королева Тамир?

Ему показалось, что он ощутил прикосновение холодных пальцев к своей щеке, но это вполне могло оказаться лишь дуновением ветерка, влетевшего сквозь разбитое окно. Потом он услышал справа еще один вздох, на этот раз более отчетливый.

Обернувшись на звук, Тобин заметил длинное прямоугольное пятно на полу рядом с возвышением. Длиной около трех футов, оно было не шире его ладони. Проржавевшие углубления от железных болтов и мелкие каменные осколки до сих пор обозначали место, где что-то стояло.

Что-то. Сердце Тобина затрепетало.

— Возврати…

Голос был едва слышен, но теперь Тобин чувствовал ее присутствие.

«Их присутствие», — мысленно поправил он себя, когда к первому голосу присоединились другие. Женские голоса.

— Возврати… Возврати…

Тихие печальные голоса, словно шорох легкого ветерка в высокой листве.

Но даже теперь Тобин не испытывал страха. Совсем иные чувства он испытывал при встречах с Братом или матерью. Здесь принц ощущал, что его ждали.

Опустившись на колени. Тобин коснулся того места, где некогда стояла золотая плита с пророчеством оракула.

«До тех пор пока дочь Фелатимоса…»

Со времен Герилейн, долгие-долгие годы, при разных королевах, эти слова сообщали каждому, кто приближался к трону, что женщина, сидящая на нем, взошла на трон по воле Иллиора.

Возврати.

— Но я не знаю, как это сделать, — прошептал Тобин. — Я помню свой долг, но не знаю, как исполнить его. Помоги мне!

Невидимая рука снова коснулась его щеки, нежная, знакомая.

— Я постараюсь, обещаю тебе. Клянусь Мечом.

Тобин ни словом не обмолвился о своем приключении, но стал еще больше времени проводить в библиотеке. История Аркониэля и отца оживала перед ним, когда принц читал описания событий в изложении королев и воинов, знавших о них не понаслышке. Ки заразился воодушевлением друга, и они засиживались в библиотеке допоздна, по очереди читая вслух при неровном огоньке свечи.

Поля сражений, нарисованные Вороном мелком на полу, обрели новый смысл. Наблюдая затем, как старый генерал передвигает свою кавалерию, сооруженную из мелкой гальки, Тобин начал различать логику в построении войск. Иной раз он воображал все картины боев так же отчетливо, словно читал воспоминания королевы Герилейн или рассказы генерала Милии.

— У кого-нибудь есть соображения или все воды в рот набрали? — рявкнул однажды старый генерал, нетерпеливо тыча палкой в рисунок на полу. На рисунке простиралось большое поле боя, с неровными рядами деревьев по обе стороны.

Даже не успев подумать, Тобин встал. Прежде чем он спохватился, все взгляды обратились к нему.

— И какова ваша стратегия, ваше высочество? — спросил Ворон, с сомнением вскидывая кустистые брошь.

— Мне кажется… Я бы спрятал свою конницу в роще на восточном фланге, и сделал бы это ночью…

— Так, что еще? — Морщинистое лицо генерала ничего не выражало.

Тобин продолжил:

— А половину или чуть больше лучников поставил бы вот за этими деревьями на противоположной стороне. — Он помолчал, вспоминая описание сражения, которое читал несколько дней назад. — Остальных лучников я расположил бы вот здесь, а за ними — тяжелую кавалерию. — Воодушевившись; Тобин присел на корточки и показал на узкую полоску открытого пространства между рощицами, с той стороны поля, что находилась ближе к Скале. — Противник сочтет это слабым местом. Я бы приказал кавалерии скрыться, пусть противник думает, будто здесь им противостоит только пехота. Они, пожалуй, начнут первую атаку на рассвете. И как только их конница приблизится, я пошлю своих всадников, чтобы отрезать им путь к отступлению, и тут же лучники из засады начнут стрелять в пехотинцев врага и рассеют их ряды.

Генерал задумчиво подергал себя за бороду, потом вздохнул.

— Разделить на части их силы, говоришь? Такой план, значит?

Кто-то хихикнул, но Тобин кивнул с серьезным видом.

— Да, генерал Марнарил, я бы поступил именно так.

— Что ж, как ни странно, но это очень похоже на то, что проделала твоя бабушка во Второй битве при Исиле, и ее план оказался удачным.

— Отлично, Тобин! — воскликнул Калиэль.

— Сразу видна наша кровь! — горделиво заявил Корин. — Как только стану королем, сделаю его своим генералом, обещаю.

Радость Тобина тотчас растаяла при этих словах, и он поспешно вернулся на свое место, боясь даже вздохнуть. Весь остаток дня слова кузена звучали у него в ушах.

«Когда стану королем».

В Скале мог быть только один правитель, и Тобин не надеялся, что двоюродный брат легко уступит ему место. Когда тем вечером Ки заснул, Тобин встал и сжег совиное перо на огне ночника, но он не знал, какую просьбу посылает вместе с дымом. Как ни пытался он найти слова, все мысли вновь возвращались к торжествующей улыбке на лице двоюродного брата.

Глава 13

Аркониэль проснулся от холода, охватившего голые плечи. Дрожа, он нащупал в темноте плащ Лхел из медвежьей шкуры и натянул его до подбородка. С середины зимы Лхел стала чаще позволять ему оставаться у нее на ночь, и Аркониэль был благодарен ей и за теплоту, и за возможность сбежать из коридоров замка, по которым бродил призрак.

Набитый сухим папоротником тюфяк зашуршал, когда Аркониэль зарывался поглубже в постель. Кровать пропиталась чудесными запахами: любовной неги, бальзамов, продымленных шкур. Но Аркониэль никак не мог согреться. Он потянулся к Лхел, но нащупал лишь следы тепла на том месте, где ее уже не было.

— Армра дукатх? — тихонько позвал он.

Аркониэль быстро осваивал ее язык и постоянно говорил на нем, хотя Лхел и дразнила его, утверждая, что его акцент толще, чем холодный бараний окорок. И он выучил настоящее имя ее народа. Они называли себя «ретха ной», «мудрые люди».

Ответа он не дождался, слышался лишь тихий перестук голых ветвей дуба. Решив, что Лхел вышла по надобности, Аркониэль снова откинулся на подушки, хотя ему и не хватало ее горячего обнаженного тела рядом. Но сон не шел, а Лхел все не возвращалась.

Скорее удивленный, чем встревоженный, Аркониэль накинул меховой плащ и подошел к узкому, закрытому кожаной завесой выходу. Отодвинув полог, он выглянул наружу. За те две недели, что прошли с начала наступления сезона Сакора, снега выпало куда меньше, чем обычно; его глубина вокруг дуба достигала лишь половины голени.

Да и сейчас небо было чистым. Полная луна сияла среди звезд, как новенькая монетка, такая яркая, что Аркониэль мог бы рассмотреть при ее свете рисунок на подушечках пальцев. Лхел говорила, что полная луна крадет тепло дня, чтобы набраться света, и Аркониэль был готов в это поверить. От его дыхания в воздух вылетали серебристые облачка и тут же превращались в россыпь крошечных кристаллов.

Следы маленьких ног уходили к источнику. Дрожа от холода, Аркониэль нашел свои башмаки и пошел в ту сторону.

Лхел сидела на корточках у края воды, пристально всматриваясь в небольшой круг воды в середине озерца. Завернувшись до подбородка в новый плащ, подарок Аркониэля, она держала левую руку над водой. Согнутые пальцы Лхел не оставляли сомнений, что она творит чары призыва. Аркониэль остановился в нескольких ярдах, чтобы не потревожить волшебницу. Чары требовали некоторого времени, в зависимости от того, кого именно пыталась увидеть Лхел. Аркониэль мог разглядеть лишь мягкую серебристую рябь на поверхности черной воды, но глаза Лхел светились, как у кошки, когда она всматривалась в пространство перед собой. Тени заполнили морщины вокруг ее глаз и рта, выдавая возраст Лхел так, как не удавалось яркому солнцу. Лхел всегда утверждала, что не знает, сколько ей лет. Она говорила, что ее народ считает возраст женщины не по годам, а по сезонам ее утробы: маленькая девочка, способная рожать женщина, старуха. А у нее, хотя она и не была молода, еще продолжался естественный лунный цикл.

Немного погодя она подняла голову и посмотрела на Аркониэля без особого удивления.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Мне присниться сон, — ответила она, встав и разминая онемевшую поясницу. — Кто-то приходить, но я не рассматривала кто, вот и приходить сюда.

— А в воде увидела?

Она кивнула и взяла его за руку, увлекая назад, к дубу.

— Чародеи.

— Гончие?

— Нет, Айя и еще кто-то, не знаю. Вокруг него облако. Но они идут видеть тебя.

— Я должен вернуться в замок?

Улыбнувшись, она погладила его по щеке.

— Нет, время еще есть, а я слишком замерзать, чтобы лечь в постель одна. — Годы вновь как будто смыло с ее лица, когда она просунула руку под одежду Аркониэля и холодными пальцами коснулась низа его живота. — Ты оставаться и согревать меня.

Аркониэль вернулся в замок на следующее утро, ожидая увидеть во дворе взмыленных лошадей. Но Айя не приехала ни в этот день, ни на следующий. Недоумевая, он оседлал коня и отправился по горной дороге искать Лхел, но ведьма не показалась ему.

Прошло уже больше половины недели, прежде чем ее видение стало явью. Аркониэль как раз работал над чарами превращения, когда услышал со стороны дороги, проложенной по реке, звон колокольчиков на санях. Узнав эти высокие звуки, он вернулся к работе. Это была всего лишь дочь мельника, каждый месяц привозившая все необходимое для кухни.

Он все еще бился над сложностями превращения каштана в нож для разрезания писем, когда его отвлек стук дверной задвижки. Никто не смел его тревожить в это время дня.

— Тебе бы лучше спуститься вниз, Аркониэль, — сказала Нари. Ее обычно безмятежное лицо омрачила тревога, руки, спрятанные под фартуком, сжались в кулаки. — Приехала мистрис Айя.

— Что случилось? — спросил он, спеша вслед за Нари к лестнице. — Она здорова?

— О да, с ней все хорошо. А вот о женщине, которую она привезла с собой, я бы так не сказала.

Айя сидела на скамье у очага в холле, поддерживая согнутую, скорчившуюся фигуру. Незнакомка была укрыта плащом, но Аркониэль рассмотрел край темной вуали, высунувшийся из-под глубокого капюшона.

— Кто это? — спросил он.

— Думаю, ты помнишь нашу гостью, — тихо сказала Айя.

Женщина подняла вуаль затянутой в перчатку рукой — и Нари тихо ахнула.

— Мистрис Ранаи? Ты… ты далеко забралась от дома.

Лишь однажды Аркониэль встречался с пожилой волшебницей, но ее лицо нелегко было забыть. Ранаи повернулась к нему пострадавшей половиной лица, шрамы бугрились светлыми восковыми гребнями. Зато уцелевшая половина выглядела мягкой и доброй, как лицо бабушки.

— Я рада снова видеть тебя, хотя и сожалею об обстоятельствах, приведших меня сюда, — сказала волшебница хриплым, тихим голосом. Ее узловатые пальцы дрожали, когда она снимала вуаль.

Столетия назад, во время Великой войны, эта женщина сражалась бок о бок с учителем Айи, Агазаром. Демон некромантов превратил ее лицо в эту ужасающую полумаску и искалечил левую ногу. Сейчас она казалась куда более худой и хрупкой, чем ее запомнил Аркониэль, и еще он заметил красные следы свежего ожога на ее правой щеке.

Когда они встретились впервые, он ощущал ее силу как сгусток молний, таких мощных, что у него вставали дыбом волоски на теле. Теперь же он едва улавливал ее энергию.

— Что с тобой случилось, мистрис?

Вспомнив наконец о хороших манерах, Аркониэль взял волшебницу за руку и предложил ей собственную силу. И ощутил легкий трепет в желудке, когда она приняла дар.

— Меня подожгли, — хрипло, с присвистом произнесла Ранаи. — Мои собственные соседи!

— Они наткнулись на патруль Гончих по дороге в Илани и просто взбесились, — пояснила Айя. — Гончие всем оглашали письмо, что любой городок, давший приют волшебнику-отступнику, будет сожжен дотла.

— Два столетия я жила бок о бок с ними! — Ранаи крепче сжала руку Аркониэля. — Я лечила их детей, очищала их колодцы, призывала дожди. Если бы в ту ночь со мной не было Айи… — Она сильно закашлялась, не договорив.

Айя осторожно похлопала ее по спине.

— Я как раз только добралась до Илани и увидела знамя Гончих в порту. И тут же догадалась, что это может означать, но я все равно чуть не опоздала. Дом Ранаи уже горел, а ее саму придавило балкой.

— Чародеи Гончих держали двери снаружи! — прохрипела Ранаи. — Должно быть, я и вправду совсем состарилась, если не смогла справиться с шайкой молодых хулиганов! Но какие же у них болезненные чары! Как будто мне в глаза вонзили копья. Я ослепла… — Она горестно умолкла и даже как будто уменьшилась на глазах у Аркониэля.

— Благодарение Свету, что у нее хватило сил удержать самое яростное пламя и не подпустить его к себе, но, как видишь, ей выпало слишком суровое испытание. Почти две недели мы добирались сюда. И последнюю часть пути проехали в санях мельника.

Аркониэль наклонился и смахнул белую пыль с юбки Айи.

— Да уж, вижу.

Вернулась Нари, вместе с поварихой они принесли еду и горячий чай для путниц.

Ранаи приняла кружку с благодарным ворчанием, но оказалась слишком слаба, чтобы поднести ее к губам. Айя помогла ей. Ранаи сделала большой глоток, носильный приступ кашля вновь сотряс ее худенькое тело. Айя обняла старую волшебницу за вздрагивающие плечи.

— Принеси-ка жаровню, — сказала Нари поварихе. — Я приготовлю для нее комнату герцога.

Айя снова взяла кружку, Ранаи отпила еще чая.

— Она не единственная, кому пришлось бежать, — сказала Айя. — Ты помнишь Визихар?

— Чародейку, что собирала сирот с особым даром?

— Да. А помнишь парнишку, он всегда был рядом с ней?

— Эйоли?

— Да. Я встретила его на дороге несколько месяцев назад, и он рассказал, что Визихар вместе с воспитанниками пришлось бежать в горы, к северу от Илеара.

— Это все дело рук того чудовища, — яростно прошептала Ранаи. — Настоящий волк в овечьей шкуре!

— Лорд Нирин.

— Лорд?! — У старой женщины хватило сил на то, чтобы плюнуть в огонь. Пламя тут же окрасилось ярким синим цветом. — Сын дубильщика, вот он кто, и заурядный маг, насколько я знаю. Но этот щенок сумел влить яд в королевские уши. Всю страну настроил против нас, он ничего больше и не умеет!

— Неужели все так плохо? — спросил Аркониэль.

— В отдаленных городах пока все только зреет, но вообще — да, безумие распространяется, — сказала Айя.

— Видения… — начала было Ранаи.

— Не здесь, — быстро шепнула Айя. — Аркониэль, помоги Нари довести Ранаи до постели.

Ранаи была слишком слаба, чтобы подняться по лестнице, и Аркониэль отнес ее наверх на руках. Она была такой легкой, такой хрупкой, как будто он нес связку сухих прутиков. Нари и повариха наскоро навели порядок в пыльной, давно заброшенной комнате. Рядом с кроватью стояли два глиняных горшка с горячими углями, и кто-то из женщин положил на угли листья для облегчения дыхания, чтобы смягчить кашель Ранаи. Пряный запах наполнил комнату.

Когда женщины раздели Ранаи до рваного нижнего платья и уложили в постель, Аркониэль заметил, что ее руки и плечи покрыты старыми шрамами и свежими ожогами. Но хотя ожоги и были, без сомнения, весьма болезненными, Аркониэля куда больше встревожил странный упадок магической силы Ранаи.

Наконец Ранаи улеглась поудобнее, и Айя, отослав женщин, Придвинула кресло вплотную к кровати.

— Ну что, тебе лучше? — Ранаи прошептала что-то, Аркониэль не расслышал. Айя нахмурилась, потом кивнула. — Очень хорошо. Аркониэль, принеси, пожалуйста, сумку.

— Она рядом с тобой, — показал Аркониэль.

Дорожная сума Айи лежала у самого кресла его наставницы.

— Нет, ту, что я у тебя оставила.

Аркониэль моргнул, начиная наконец понимать, о чем она говорит.

— Принеси ее, Аркониэль. На днях Ранаи рассказала мне нечто весьма удивительное. — Она посмотрела на задремавшую волшебницу и резко приказала: — Да поспеши!

Как будто он до сих пор был всего лишь неуклюжим юным учеником…

Аркониэль помчался наверх, перепрыгивая через ступеньку, и вытащил пыльную сумку из-под своего рабочего стола. Внутри ее, окутанная чарами и тайной, лежала глиняная чаша, которую Айя приказала не показывать никому, кроме своего будущего преемника. С тех самых пор, как он встретился с волшебницей, эта чаша была для Айи тяжким бременем — ответственность, передаваемая с самыми тайными клятвами от волшебника к волшебнику еще со времен Великой Войны.

«Война!» — подумал Аркониэль, увидев наконец первый намек на взаимосвязь событий.

Когда Аркониэль вернулся с потрепанной кожаной сумой, Айя увидела, как вдруг расширились глаза Ранаи.

— Запечатай комнату, Айя, — чуть слышно проговорила она.

Айя произнесла заклинание, запечатывающее спальню от шпионских глаз и ушей, и лишь потом забрала сумку у Аркониэля. Развязав туго затянутые шнурки, она извлекла на свет чашу, завернутую в шелковую ткань, и стала медленно и осторожно раскрывать сверток. Колдовские чары вспыхивали и потрескивали в свете лампы.

Сняв последний слой шелка, Айя задержала дыхание. Неважно, сколько раз она держала в руках эту простую, грубой работы вещь, — недобрые токи, исходящие от чаши, всегда потрясали ее. Для тех, кто не родился волшебником, этот кусок глины выглядел не чем иным, как обыкновенной плошкой нищею, она не была покрыта глазурью и плохо обожжена. Но ее учителя Агазара вмиг охватывали тошнота и головокружение, стоило ему коснуться чаши. У Аркониэля начиналась нестерпимая головная боль и тело трясло как в лихорадке. Сама Айя чувствовала рядом с чашей чудовищную вонь, исходящую от разложившегося, сгнившего трупа.

Айя с опасением взглянула на Ранаи, не зная, как подействует чаша на ослабевшую женщину.

Но старая волшебница как будто обрела новые силы. Подняв руку, она начертила в воздухе защитный знак, а потом неуверенно потянулась к Айе, словно желая взять чашу.

— Да, можно не сомневаться, это она, — прошептала Ранаи, опуская руку.

— Откуда ты о ней знаешь? — спросил Аркониэль.

— Я была ее хранительницей, одной из шести… Я увидела достаточно, Айя. Убери ее. — Она откинулась на подушки и глубоко вздохнула и, пока проклятая вещь не была тщательно завернута снова, не произнесла ни звука. — Ты правильно поняла смысл слов оракула, хотя у тебя и нет знания… оно было утрачено, когда твой учитель умер, — сказала она наконец Айе.

— Не понимаю, — вмешался Аркониэль. — Я никогда не слышал о других хранителях. Кто эти шестеро?

Ранаи закрыла глаза.

— Все они умерли, кроме меня. Я бы и не открылась твоей наставнице, но, когда увидела, что чаши при ней нет, я испугалась. Могло случиться самое худшее. Вы должны простить слабость старой женщины. Возможно, если бы я заговорила, когда вы приехали в Илани несколько лет назад…

Айя сжала в ладонях узловатую руку Ранаи.

— Не думай об этом. Я знаю, какие клятвы ты приносила. Но теперь мы здесь, и ты видела чашу. Что ты должна нам сказать?

Ранаи посмотрела на них по очереди.

— Лишь один хранитель может обладать тайной, Айя. Но ты передала ношу этому мальчику. И то, что я должна сказать, может услышать только он.

— Нет, она просто оставила у меня сумку на время. Настоящий хранитель — Айя, — пояснил Аркониэль.

— Нет. Она передала чашу.

— Тогда я ее верну!

— Ты не можешь. Светоносный направлял ее руку, знала она об этом или нет. Теперь хранитель — ты, Аркониэль, и то, что я должна рассказать, предназначено только для тебя.

Айя вспомнила загадочные слова афранского оракула: «Это — семя, которое должно быть полито кровью. Но ты заглядываешь слишком далеко». И подумала о видении, посетившем ее в тот день, — видении белого дворца, полного волшебников, но дворец этот был далеко, и из окна его башни на нее смотрел Аркониэль.

— Она права, Аркониэль. Оставайся. — Не в силах взглянуть на них, Айя поспешно вышла.

Дверь за ней захлопнулась, запечатанная ее собственной магией, и Айя сползла на пол, прижавшись спиной к стене, и наконец перестала сдерживать горькие слезы. Только теперь она поняла загадочные слова младенца-демона, давно преследовавшие ее:

«Ты не войдешь».

Аркониэль проводил Айю недоверчивым взглядом, потом снова повернулся к чуть живому существу, лежавшему в постели. Отвращение, испытанное им при первой их встрече, снова нахлынуло на него.

— Сядь, пожалуйста, — прошелестела Ранаи. — То, что я скажу тебе сейчас, — это знание, утраченное со смертью Агазара. Айя действовала по неведению. Ее вины в этом нет, но все должно быть сделано по правилам. Поклянись мне, Аркониэль, как клялись все хранители до тебя, поклянись своими руками, сердцем и глазами, и Светом Иллиора, и кровью Ауры, что течет в твоих венах, что ты примешь на себя все обязанности хранителя и что ты, как хранитель, замкнешь все услышанное от меня в своем сердце до тех пор, пока не передашь эту ношу своему преемнику. Что будешь всей своей жизнью защищать эти тайны и никому не позволишь добраться до них. Никому, ты понял меня? Ни другу, ни врагу, ни волшебнику, ни рожденному без дара, ни мужчине, ни женщине, ни ребенку. Дай мне руки и поклянись. Я узнаю, если ты солжешь.

— Тайна и смерть. Это все, что нужно от меня Светоносному?

— Многое потребуется от тебя, Аркониэль, но ничто не будет столь священным, как это. Айя поймет твое молчание.

Аркониэль видел горечь в глазах Айи и понимал, что Ранаи говорит правду.

— Хорошо, — кивнул он. Взяв Ранаи за руки, он наклонил голову. — Я клянусь руками, сердцем и глазами, клянусь Светом Иллиора и кровью Ауры в моих венах, что выполню все, что потребуется от меня как от хранителя, и не передам тайны, что доверишь мне ты, никому, кроме моего преемника.

Волна изначальной силы пронеслась через их соединенные руки, наполнив все его существо. Это было похоже на удар молнии. Казалось невозможным, чтобы истерзанное тело Ранаи все еще содержало в себе подобную мощь, но когда взрыв миновал, оба они задыхались.

Ранаи грустно и торжественно посмотрела на Аркониэля.

— Теперь ты настоящий хранитель, более доверенный, чем твоя наставница или даже ее учитель. Ты последний из тех шести, что несли в себе тайну. Все остальные потерпели неудачу или сложили свою ношу.

— А ты?

Она подняла руку, коснулась изуродованной щеки и скривилась.

— Вот цена, которую я заплатила за свою небрежность. Но позволь мне говорить, силы покидают меня. Величайшим чародеем Второй Орески был мастер Рейнес из Вивернуса. Именно он собрал волшебников Скалы под знамена королевы Герилейн, и он возглавлял тех, кто в конце концов разбил Ватарну. Ты знаешь это слово?

Аркониэль кивнул.

— Это пленимарское слово, означает «избранный».

— Избранный… — Глаза старой женщины теперь были закрыты, она говорила совсем тихо, и Аркониэлю пришлось наклониться ближе, чтобы расслышать ее. — Ватарна был великим полководцем, и некроманты избрали его, чтобы превратить в сосуд для их черного бога Сериамайуса.

Ранаи все еще держала Аркониэля за правую руку, так что ему пришлось сделать охраняющий знак левой. Даже жрецы не решались произносить вслух имя страшного бога некромантов.

— Разве такое возможно?

— Они выковали шлем, и тот, кто носил его, тот самый Ватарна, стал земным вместилищем для их бога. Это случилось не сразу, благодарение Четверке, но постепенно, хотя даже первоначальный облик был ужасен.

Шлем был закончен, и генерал надел его. Мастер Рейнес нашел его как раз вовремя. Сотни волшебников и воинов пали в том сражении, но шлем все же удалось захватить. Рейнес и самые могущественные чародеи из тех, что еще остались в живых, сумели его сломать. Но прежде чем они сумели добиться большего, пленимарцы снова пошли в атаку. Лишь Рейнесу удалось бежать, и только с шестью кусками шлема. Он так и не сказал никому, сколько всего было обломков. А на те, что попали к нему, он наложил чары, меняющие облик, завернул их, как завернут этот твой обломок, и положил в темный шатер. Потом он выбрал нас шестерых — волшебников, не принимавших участия в предыдущих ритуалах, — и приказал войти туда по очереди. Мы должны были взять сверток, который первым попадется нам под руки в темноте, а потом незаметно уйти. Необходимо было любой ценой разбросать осколки шлема и надежно спрятать. Никто, даже сам Рейнес, не должен был знать, где они.

Ранаи тихо кашлянула, и Аркониэль поднес к ее губам кубок с водой.

— Значит, они не должны очутиться рядом?

— Да. Рейнес был очень осторожен, он никому не доверил полную правду. Никто из шестерых не видел ритуала разделения шлема, никто не знал, какую форму он имел первоначально. Никто не знал остальных хранителей, не знал, кто куда отправился.

— Агазар был одним из первых хранителей?

— Нет. Он не был достаточно могучим, чтобы стать избранным. Хирадин был первым из твоего рода. Они с Агазаром подружились гораздо позже, но Агазар ничего не знал о бремени, что нес его друг. И лишь по чистой случайности он оказался рядом с Хирадином, когда их обнаружили пленимарцы. Хирадина смертельно ранили, и он передал Агазару сверток и потом удерживал врага, давая Агазару возможность бежать. Мы с Агазаром встретились много лет спустя; я увидела, что он держит при себе, и поняла, что Хирадин мертв.

— А остальные обломки потеряны?

— Мой — да, и еще два, насколько я знаю. Обломок Хирадина у тебя. Одна из нас вернулась, сообщив, что выполнила задачу. О шестом обломке ничего не известно. Из тех, кто потерял обломок, в живых осталась я одна. Мне понадобилось много лет, чтобы снова встать на ноги, но еще задолго до того я узнала о судьбе Хирадина. По правилам, Агазару следовало бы убить меня, и я ему так и сказала, но он отказался, заявив, что я все равно остаюсь хранителем. Мне кажется, твой обломок — единственный, что ещё остался в Скале. Я предупреждала Агазара, что его надо как следует спрятать, но он полагал, что надежнее держать его при себе. — Она пристально посмотрела на Аркониэля уцелевшим глазом. — Он ошибался. Это должно быть спрятало в таком месте, где оно не затеряется и не будет украдено. Скажи наконец об этом Айе. Со дня нашей последней встречи меня постоянно посещают видения огня и смерти и девочки, скрытой под чужим обликом. — Ранаи улыбнулась, увидев ошеломление на лице Аркониэля. — Я не знаю, кто она такая и где ее искать. Знаю только, что она была рождена. И не я одна ее вижу, Айе это известно. Гончие, гнавшиеся за мной, тоже слыхали о ней от других волшебников. Если тебе известно, кто эта девочка, убей себя сразу, когда Гончие настигнут тебя, пока они не вырвали из тебя признание.

— Но как связана с ней эта вещь? — окончательно запутавшись, спросил Аркониэль.

— Не знаю. И не думаю, чтобы Айя знала, хотя именно это ей показал оракул в Афре. Зло, что тебе придется хранить, связано с судьбой будущей королевы. И ты не имеешь права на ошибку.

Ранаи глотнула еще воды. Голос ее все больше слабел, лицо заливала бледность.

— Есть еще кое-что, известное только мне. Когда Хирадин был хранителем, его снова и снова посещало некое видение. Перед смертью он открылся Агазару, а тот, не понимая, что это означает, пересказал все мне, прежде чем я поняла достаточно, чтобы его остановить. Возможно, такова была воля Иллиора, потому что в противном случае это знание было бы утрачено. Дай мне руку. То, что я скажу тебе, навсегда останется в твоей памяти. Мои слова должны быть переданы всем твоим преемникам, потому что твой род — последний. А я сейчас передаю все тебе и вместе с этими словами отдаю мой дар.

Ранаи крепко сжала руку Аркониэля, и в комнате вдруг потемнело. Голос волшебницы доносился до него из тьмы, и он стал сильным и отчетливым, как голос молодой женщины:

— Слушай же рассказ о видении Хирадина. «И вот явился прекрасный, Пожиратель Смерти, чтобы обнажить кости мира. Сначала явился он в облике Мужчины, увенчанный пугающим шлемом тьмы, и никто не мог устоять перед ним, кроме Четверых».

Голос Ранаи изменился, теперь он звучал как мужской. Тьма раскололась, и Аркониэль очутился на лесной поляне, лицом к лицу с человеком в поношенной одежде. Незнакомец держал в руках проклятую чашу и протягивал ее Аркониэлю. «Первым должен быть хранитель, сосуд света во тьме, — сказал незнакомец. — Потом — Копье и Авангард, которые должны пасть, но не падут, если Проводник, Невидимый, выйдет вперед. И последним снова должен быть хранитель, чья доля будет куда горше, горька как желчь, когда они встретятся под Опорой Неба».

Голос умолк, видение исчезло, и Аркониэль, растерянно моргая, огляделся. Он был в знакомой комнате. Но услышанные слова врезались в его память, как и обещала Ранаи. Аркониэль только и думал о них и о голосе чародея, что звучал, казалось, прямо в его голове. Но что все это означало?

Глаза Ранаи были закрыты, лицо расслаблено. Лишь через мгновение Аркониэль осознал, что волшебница мертва. Если ей и был ведом смысл видения, она унесла это знание с собой, к вратам Билайри.

Аркониэль прошептал поминальную молитву, потом встал, чтобы отыскать Айю. Но когда он поднялся, одежда его рассыпалась в пепел. Даже башмаки обратились в золу, сожженные мощью старой волшебницы, и Аркониэль остался абсолютно нагим.

Завернувшись в одеяло, он подошел к двери и впустил Айю. Она с одного взгляда поняла, что произошла обхватив лицо Аркониэля ладонями, она заглянула ему в глаза, потом кивнула.

— Она передала тебе свою жизненную силу.

— Она убила себя?

— Да. У нее не было преемников. Пропустив свою душу через твою в момент смерти, она пыталась влить в тебя часть своей силы.

— Дар… — пробормотал Аркониэль, садясь рядом с Ранаи. — Я думал, она имела в виду…

Он резко замолчал. Да, но он всю жизнь полностью доверялся Айе… и теперь чувствовал себя предателем, потому что должен был многое скрывать от нее.

Айя тоже села на край кровати и печально посмотрела на мертвую женщину.

— Никто лучше меня не понимает, что происходит. Делай, что должен.

— О чем ты? Я не собираюсь тебя убивать!

Айя хихикнула.

— Конечно, у Светоносного есть еще для меня работа. И вот тебе доказательство. Многие, очень многие лишь смутно догадывались, кем станет Тобин. Иллиор выбирает тех, кто будет помогать. До сих пор я считала себя единственной избранницей, но, похоже, я лишь посланница. Я должна собрать и объединить других для защиты, пока Гончие не поймали их всех.

— Но как?

Айя сунула руку в мешочек на поясе и, достав маленький камешек, пихнула его в руку Аркониэлю. Он давно уже сбился со счета, сколько же таких подарков она раздала другим волшебникам.

— Все эти годы ты был здесь в безопасности. Теперь я пришлю сюда и остальных. Как ты себя чувствуешь?

— Да по-прежнему. — Аркониэль повертел камешек между пальцами. — Ну, может, немного испугался.

Айя встала и обняла его.

— Вот и я тоже.

Глава 14

Несколько раз Тобин возвращался в тронный зал, однако призрак так больше и не появился. Но Тобин был еще ребенком и, как все дети, с легкостью забыл о своих страхах. Призраки, боги или Айя — кто-нибудь да скажет ему, когда наступит время выйти из тени. А пока он был просто Тобином, любимым кузеном молодого наследного принца, племянником короля, которого до сих пор и в глаза не видел. Компаньоны веселились как могли, а Корин был всеобщим любимцем.

Как бы наставник Порион и Ворон ни заставляли молодежь трудится, зима была порой особых удовольствий. В темные месяцы года театры Эро представляли зрителям свои лучшие постановки; это были настоящие чудеса, в которых участвовали живые звери и механические приспособления, вспыхивали ослепительные фейерверки. Театр «Золотое дерево» превзошел все другие театры длиннейшей пьесой, в которой играли исключительно настоящие кентавры с гор Ашека, — такое представление Тобин и Ки видели впервые.

Рынки благоухали жареными каштанами и пряным сидром, ослепляли яркими красками шерстяных тканей из северных земель, за Мисеной. Уличные торговцы предлагали сласти из меда и свежего снега, лакомства сверкали на солнце, как кусочки янтаря.

Канцлер Хилус был весьма добродушным опекуном, он всегда заботился о том, чтобы у Тобина было достаточно карманных денег — гораздо больше, чем Орун считал возможным выдавать ему. Все еще не привыкший иметь золото и тем более тратить его, Тобин, пожалуй, так и оставлял бы монеты пылиться в своей комнате, если бы Корни не заставлял его посещать собственных любимых портных, оружейников и прочих торговцев и мастеров. Ободренный вниманием принца, Тобин избавился наконец от черных поблекших бархатных занавесей в своей спальне, заменив их на новые, выбранные по собственному вкусу: голубые и белью с серебром.

Он также стал посещать мастерские на улице Ювелиров и опять начал заниматься скульптурой и украшениями. Однажды он даже решился показать брошь, которой особенно гордился, ауренфэйскому ювелиру, чьей работой всегда восхищался. Изящное бронзовое украшение изображало голые переплетенные ветви. Впрочем, несколько листочков на них все же осталось, и еще Тобин рассыпал на броши крошечные белые кристаллы. Когда он делал украшение, он думал о звездном небе над поляной Лхел и о том, как зимними ночами между ветвями ее дуба сверкают звезды.

Мастер Тирал был худым седовласым человеком со светлыми серыми глазами и носил ярко-голубое сенгаи. Тобина просто очаровал этот необычный народ, и он уже научился различать с полдюжины кланов по головным платкам и по способам оборачивать длинные полосы шерсти и шелка вокруг головы. Тирал и его помощники наматывали свои сенгаи на манер тюрбанов, низко надвигая их на лоб и оставляя длинные концы свисать на левое плечо.

Тирал, как всегда, радушно поздоровался с Тобином и предложил положить принесенную вещицу на квадрат черного бархата. Тобин развернул бронзовую брошь и осторожно положил на бархат.

— Это ты сделал? — спросил Тирал; он говорил с мягким, щебечущим акцентом. — И это, да? — спросил он, показывая на золотую лошадку на шее Тобина. — Можно посмотреть?

Тобин протянул ему лошадку и нервно ерзал на месте, пока мастер внимательно рассматривал обе вещицы. Оглянувшись на прекрасные ожерелья и кольца, выставленные в витринах ювелирной лавки, Тобин уже начал сожалеть о своей дерзости. Он привык к тому, что друзья восторгаются его работой, но они ведь не художники. А вот что скажет о его неуклюжих попытках искусный мастер?

— Расскажи-ка мне об этой броши. Как ты добился таких четких линий? — спросил Тирал, глядя на Тобина с выражением, которое он не смог сразу понять.

Запинаясь, Тобин начал объяснять, как он сначала вылепил каждую веточку из воска, потом переплел между собой согретые нити и уложил во влажный песок, чтобы получить форму для металла. Прежде чем он успел закончить, ауренфэйе усмехнулся с довольным видом и поднял руку.

— Воистину, ты настоящий художник. Прости мои сомнения, но мне редко доводилось видеть подобное искусство у тирфэйе твоего возраста.

— Ты думаешь, это неплохо?

Ауренфэйе взял в руки лошадку-амулет.

— Даже очень хорошо. Ты весьма мудро сохранил простоту линий, оставив лишь намек на детали, вместо того чтобы перегружать ими крошечную фигурку. Но сразу чувствуется жизненная сила животного — в изгибе шеи и в том, какое положение ты придал ногам, как будто лошадь бежит. Менее искусные художники изобразили бы ноги прямыми, как у коровы. Да, это чудесная вещица. Но эта! — Он взял брошь и положил ее на середину ладони. — Здесь уже больше, чем просто мастерство. Наверное, тебе было очень грустно, когда ты делал ее. Может, скучал по дому?

Тобин кивнул, не в силах произнести ни слова. Тирал взял правую руку Тобина и внимательно рассмотрел пальцы и ладонь, точно так же, как он исследовал брошь.

— Ты готовишься стать воином, но ты рожден художником, создателем прекрасных вещей. Тебя и этому учили там, в горах?

— Нет, просто я сам захотел попробовать. Но моя мать тоже умела делать разные вещи.

— Тогда она передала тебе великий дар, принц Тобин. Ты даже не понимаешь ценность этого дара. Светоносный вложил мастерство в твои неловкие юные руки. — Он выпустил руку Тобина, откинулся на спинку стула и вздохнул. — Твой род прославился отвагой в битвах, но я тебе скажу вот что. С такими руками, как твои, ты будешь куда счастливее, если тебе придется создавать, чем если ты будешь вынужден разрушать. Я не льщу тебе и не пытаюсь чего-то добиться, я просто говорю: если бы ты был не сыном герцога, а обычным мальчиком, я бы пригласил тебя работать здесь, со мной. Я никогда не говорил такого ни одному тирфэйе.

Тобин оглянулся на рабочие столы, где были разложены точильные камни, стояли небольшие тигели и подставки с деревянными колотушками, крошечными молоточками, чеканами и пилками.

Тирал грустно улыбнулся, увидев страстное желание в глазах Тобина.

— Мы не выбираем, кем нам родиться, верно? Вряд ли возможно, чтобы принц Скалы стал простым ремесленником и продавал свою работу. Но я думаю, ты найдешь свой путь. А сюда приходи, когда захочешь, и я помогу тебе, чем сумею.

Слова ювелира долго еще звучали в памяти Тобина. Да, он не мог продавать свою работу, как простой ремесленник, но он мог делать то, что ему нравилось, и дарить красоту другим. И он делал для друзей амулеты и булавки для плащей, украшенные головами зверей и драгоценностями. Никидес попросил его сделать кольцо с изумрудом — для подарка деду ко дню рождения, а Хилусу это кольцо так понравилось, что без него канцлера уже просто никто и не видел. Слава Тобина росла, и вскоре просьбы-заказы стали поступать и от других знатных вельмож, приносивших Тобину золото и драгоценности для работы. Конечно, заметил как-то раз Ки, Тобин ведь мог позволить себе работать просто ради удовольствия, не беря за это никакой платы.

Когда наставник Порион дарил им редкий выходной день, Корин водил младших мальчиков по недавно открытым им местам: в таверны, где хорошенькие девушки в декольтированных платьях готовы были в любую секунду усесться на колени старших юношей и нежно ворковать с младшими. Актрисы и актеры приглашали их за сцены лучших театров, а купцы в богатых районах, казалось, всегда припасали для них нечто особенное.

Время от времени Корин — обычно в подпитии, как сразу отметил Ки, — брал с собой младших даже в ночные походы. Для этого требовалось ускользнуть от внимания Пориона, но это лишь добавляло перчинки приключению. В морозные лунные ночи они играли в догонялки на кривых улочках, потом отправлялись в какие-нибудь злачные места в районе порта. Даже в разгар зимы на этих улицах стояла неистребимая вонь от дерьма и дохлых собак, а в грязных тавернах под видом вина подавали омерзительное пойло. Но Корин, похоже, был здесь куда более счастлив, чем где бы то ни было еще, и пьяно раскланивался с хриплоголосыми менестрелями или усаживался бок о бок с матросами, докерами и даже публикой совсем низкого пошиба, с удовольствием наблюдая за уличной дракой или схваткой медведей.

Старших юношей уже отлично знали в таких местах, а Корина приветствовали как «молодого Лорда Без Имени», и никто не позволял себе понимающе подмигнуть или кивнуть. Не раз и не два старшие оставляли младших мерзнуть на холоде где-нибудь за углом на неосвещенной улице, пока сами развлекались со шлюхами в ближайшем переулке. Из всех старших один только Лисичка отказывался присоединяться к этим отвратительным забавам. Ожидая на холоде с Тобином и остальными, прислушиваясь к визгу, хрипу и стонам, разносившимся в воздухе, он частенько выглядел просто больным. Бариус постоянно топтался рядом с ним, готовый предложить утешение, но Лисичка не обращал на него внимания.

— Никак не пойму! — в негодовании воскликнул Ки, когда они вдвоем возвращались домой однажды ночью. — Все эти низкорожденные матросы и шлюхи запросто могли бы зарезать собственных матерей за то, чтобы провести одну лишь ночь в приличном доме, а эти испорченные юнцы катятся вниз по склону, как конский навоз, лезут в такие места, куда даже мои братья побрезговали бы сунуться. Валяются в грязи, как свиньи, и Корин хуже всех! Извини, Тобин, но это чистая правда, и ты это знаешь. Он главный среди нас, и он задаст тон. Почему Калиэль не вразумит его?

Но оба мальчика знали, что такое едва ли возможно.

Однако у них были и другие развлечения. Каждый день приходили приглашения на балы, охоту, фейерверки. Свитки кремового цвета, исписанные разноцветными чернилами, сыпались на компаньонов, как осенние листья. В отсутствие короля компаньоны всегда были наиболее желанными гостями, и тем более теперь, ведь Корин приближался к возрасту, когда мог вступить в брак Принц был не из тех, кто отвергает приглашения. Ему уже исполнилось пятнадцать, принц выглядел вполне взрослым мужчиной, он даже отпустил небольшую бородку. Повсюду, где бы ни появлялся Корин, он притягивал к себе восхищенные взгляды. Его волосы падали на плечи, как грива вороного жеребца, обрамляя сильное, выразительное лицо с пылающими темными глазами. Он знал, как очаровать женщину любого возраста, улыбнувшись ей или поцеловав руку; девушки роились возле него, как кошки вокруг чаши со сливками, а их матери с тревогой вглядывались в Корина, надеясь заметить любой признак особого интереса к своим дочерям.

А те, у кого были дочери помладше, уже начали посматривать в сторону Тобина, к немалой зависти его друзей и тайному ужасу самого Тобина. В конце концов, он был богат, принадлежал к лучшей семье Скалы. Двенадцать лет — вполне допустимый возраст, чтобы обсудить будущий брачный контракт. Застенчивые взгляды девочек и откровенно оценивающие взгляды их матерей заставляли Тобина внутренне сжиматься. И, придя на очередной прием, он после обязательных приветствий хозяевам дома быстро отыскивал укромный уголок, где можно было спрятаться.

Зато Ки чувствовал себя как рыба в воде. Его приятная внешность и непринужденные, веселые манеры привлекали к нему внимание, а он лишь рад был ответить тем же. Он даже научился танцевать.

Другие компаньоны дразнили Тобина, смеясь над его застенчивостью, и только Аренгил сумел несколько облегчить его страдания на таких вечерах.

В середине достина мать Калиэля, герцогиня Алтия, устроила бал в честь шестнадцатого дня рождения сына, в своем особняке неподалеку от Старого дворца.

Младшая сестра Калиэля Мина уговорила Тобина согласиться на танец, и он, как обычно, смущался и краснел, путаясь в собственных ногах и ногах партнерши. Едва смолкла музыка, он извинился и забился в угол. Ки устроился рядом, чтобы составить ему компанию, но по тому, как жадно оруженосец следил глазами за танцующими, как притопывал ногой и выстукивал пальцами ритм на собственных коленях, было видно его нетерпеливое желание пуститься в пляс.

— Иди уже, я не возражаю, — проворчал Тобин, когда мимо прошли несколько хорошеньких девочек, строящих им глазки.

Ки виновато ухмыльнулся:

— Да ничего, потерплю.

Неподалеку канцлер Хилус разговаривал с Никидесом. Заметив Тобина, они подошли к нему.

— Я как раз говорил с внуком на очень интересную тему, — сказал Хилус Тобину. — Похоже, за тобой плохо присматривали.

Тобин удивленно взглянул на канцлера. Хилус улыбался, а Никидес явно был очень доволен собой.

— Что ты имеешь в виду, мой лорд?

— То, что никто не позаботился о твоей геральдике, мой принц! Мне бы следовало заметить это самому, но заметил Никидес. — Канцлер показал на главный вход в зал, где стояли знамена всех знатных гостей. Алое знамя Корина красовалось на самом высоком шесте, а голубое знамя Тобина — чуть ниже.

— Ты имеешь, разумеется, полное право на знамя своего отца, — пояснил Никидес, поскольку Тобин все еще не понимал, о чем идет речь. — Но как принц крови, ты имеешь право и на герб матери. В таких случаях, как твой, гербы могут быть объединены.

— С твоего согласия, мой принц, я пошлю письмо в коллегию геральдики, чтобы они немедленно начали работу над твоим новым гербом, — предложил старый канцлер.

Тобин пожал плечами.

— Ладно, хорошо.

Довольные донельзя, дед и внук отправились дальше, принявшись с жаром обсуждать гербовый щит и его полосы. Ки покачал головой.

— Никидес мог бы и потанцевать немножко.

Песня закончилась, и из толпы вынырнул Аренгил, весьма импозантный в своем наряде. В дополнение к желто-зеленому сенгаи он надел длинную белую ауренфэйскую тунику, добавив к ней толстое крученое золотое ожерелье и браслеты с гладкими круглыми сапфирами и хрусталем. Тобин видел нечто подобное в лавках ауренфэйских ювелиров, но украшения Аренгила были намного красивее.

— Ты сбежал раньше обычного, — заметил Аренгил, улыбнувшись, когда Тобин схватил его за запястье, чтобы поближе рассмотреть браслет.

— Как красиво! — воскликнул Тобин, и ему захотелось зарисовать сложный орнамент. — Он старый, правда?

— Понятия не имею! — рассмеялся Аренгил, высвобождая руку. — Идем. Все девочки в зале просто мечтают потанцевать с тобой!

Тобин развел руками.

— Нет, не мечтают. Я вечно топчусь по их ногам, как медведь. Ты видел, как Квирион потешался надо мной? Потроха Билайри! Лучше бы Корин позволил мне остаться дома!

К ним подошла Уна, она была очень хорошенькой в голубом атласном платье, с нитками жемчуга и бирюзы в темных волосах. Уна никогда не кокетничала подобно другим девочкам, но Тобин не сомневался, что сегодня вечером она сама в восторге от собственной внешности. Держа у подбородка усыпанный драгоценными камнями веер и легонько обмахиваясь им, как взрослая дама, она низко поклонилась Тобину.

— Опять прячешься, мой принц?

— Я как раз объяснял ему, что его долг — украсить собой сегодняшнее собрание, — сообщил Аренгил.

— Украшение. Ну да, я как раз им себя и чувствую, — проворчал Тобин. — Как скучна вся эта пустая болтовня и толкотня!

— Однако совсем недавно ты с удовольствием беседовал с тем старым герцогом, — заметила Уна.

Тобин пожал плечами.

— Он художник. Просто ему понравилась подвеска, которую я сделал для его внучки, и он пригласил взглянуть на его работы.

— Ты с ним поосторожнее, — предостерег Аренгил, понизив голос. — Он уже приглашал кое-кого, кого мы оба знаем, посмотреть его «работу», а потом пытался поцеловать его в карете.

Уна скривилась:

— Он же старый!

Аренгил фыркнул и перебросил длинный, украшенный бахромой конец сенгаи чрез плечо.

— Старые хуже всего. — Он быстро оглянулся по сторонам, потом тихонько продолжил: — Я слышал кое-что и о лорде Оруне. Твое счастье, что ты избавился от него.

Ки скривился от отвращения.

— Старый Мешок? Да я бы его зарезал! Именем Четверки, Тобин, скажи, он никогда не…

— Нет! — вскрикнул Тобин, содрогнувшись от подобной мысли. — Он и без того был негодяй.

— Оруна больше нет, так что забудем о нем. Идем, принц Тобин! Потанцуй со мной! — весело потребовала Уна, протягивая принцу руку. — Я не возражаю, если ты оттопчешь мне ноги.

Тобин отшатнулся.

— Нет уж, спасибо. На сегодня с меня довольно насмешек.

Он совсем не хотел быть грубым и тотчас почувствовал неловкость, увидев, как погасли веселые глаза Уны.

— Это правда, — сказал Ки, ничего не заметив. — Он просто как бык на льду.

— В самом деле? — Аренгил демонстративно оглядел Тобина с головы до ног. — Просто будь естественным, словно сражаешься на мечах или сидишь на коне. — Тобин замотал головой, но старший юноша и не думал отступать. — У тебя есть чувство равновесия и ритма, а для танцев ничего больше и не нужно. Идем-ка, я кое-что проверю.

Не обращая внимания на протесты Тобина, Аренгил повлек его к пустой комнате в конце коридора. Все стены были увешаны военными трофеями. Аренгил снял со стены два меча и бросил один Тобину.

— Давай, мой принц, поддержи меня.

Аренгил занял оборонительную позицию, как будто они собирались начать тренировку.

— Здесь? Тут слишком много мебели.

Ауренфэйе насмешливо вскинул бровь.

— Испугался, да?

Нахмурившись, Тобин занял позицию напротив Аренгила.

— Ты хочешь сказать, что мне следует нападать на партнершу в танце с мечом? Потому что с мечом я умею обращаться.

— Нет, но в общем похоже. Если я делаю так… — Аренгил сделал быстрый выпад, и Тобин тут же отступил, отражая удар. — Верно, ты делаешь так. А если ты хочешь заставить отступить меня?

Тобин отбросил меч Аренгила своим мечом и сделал быстрый финт. Аренгил отступил на шаг.

— Продолжай наступать. Что дальше?

Тобин стремительно провел серию ложных атак, загоняя Аренгила в угол комнаты.

— А теперь позволь мне. — Медленно, уверенно Аренгил заставил Тобина двинуться в обратном направлении. Когда они добрались до того места, откуда начали, Аренгил опустил меч и поклонился. — Благодарю за танец, мой принц.

Тобин вытаращил глаза.

— О чем это ты?

— Великолепно! — воскликнула Уна. — Тобин, это и есть танец! Леди повторяет шаги партнера. Так же, как в сражении на мечах!

Аренгил сунул свой меч в руки Ки и встал в танцевальную позицию. Подняв правую руку, а левую заложив за спину, он вызывающе посмотрел на Тобина.

Чувствуя себя ужасно глупо, Тобин неуверенно встал напротив.

— Так, хорошо. Теперь смотри: если я делаю так… — Аренгил сделал маленький шаг вперед и прижал ладонь к руке Тобина. — Что ты должен сделать?

Тобин тоже шагнул вперед, еще раз — и они сделали полный круг на месте. Аренгил резко повернулся на пятках и сменил руки. Тобин неловко повторил его движение.

— Пойдем и мы! — воскликнула Уна, хватая Ки за руку.

Ки, словно только этого и ждал, обхватил Уну за талию и закружил, смеясь.

Тобин, засмотревшись на них, споткнулся о ногу Аренгила. Старший мальчик обхватил его за талию, чтобы поддержать, и прошептал:

— Не беспокойся. Она не позволит Ки увести ее. — Подмигнув Тобину, он стремительно провел его по комнате. — Смотри, я сейчас наступаю, надвигаюсь на тебя. Если ты не намерен драться или упасть, ты должен просто позволить увлечь себя движением. Теперь попробуем так…

Он встал лицом к Тобину и поднял обе руки. Тобин неохотно сделал то же самое, и, когда Аренгил сделал шаг вперед с правой ноги, сам отступил назад с левой.

Урок продолжился, и они один за другим преобразовывали танцевальные движения в позиции боя. Работенка была тяжелой, но Тобин мало-помалу начал улавливать схему танца.

Ки и Уна справлялись с делом гораздо лучше. Ки кружил девочку по комнате, насвистывая мелодию деревенской джиги.

— Но это не настоящий танец. Слишком просто, — пожаловался Тобин. Он ткнул пальцем в сторону веселящейся парочки. — А как же все эти прыжки и повороты?

— Это всего лишь завитушки, — заверил его Аренгил. — Главное — запомнить порядок основных шагов и научиться выдерживать ритм, а для этого нужно лишь представить себе схему наступления и отхода.

— Я тут вспомнила кое-что, — сказала Уна, выскальзывая из объятий Ки и обмахиваясь веером. — Можешь ты научить меня бою, сделав вид, будто мы танцуем? — Она помолчала, и Тобин увидел, как ее улыбка снова угасла. — Ты ведь не забыл о своем обещании, правда?

Радуясь возможности прервать урок танца, Тобин схватил забытые мечи и протянул один из них Уне. Юбки Уны радостно взметнулись, когда девочка стремительно встала в позицию и отсалютовала Тобину мечом. Когда Тобин приветствовал ее в ответ, она повернулась чуть боком и приняла весьма недурную позу защиты.

Аренгил вскинул брови.

— Ты хочешь учиться бою на мечах?

— В моих венах течет кровь воинов, как и в твоих, — ответила Уна.

Мимо открытой двери проходили несколько гостей.

— Что тут происходит, дуэль? — спросил один из мужчин, ухмыльнувшись при виде Уны с мечом в руке.

— Мы просто развлекаемся, лорд Эвин, — ответила Уна, неловко размахивая мечом.

— Смотрите, мальчики, поосторожнее, не пораньте ее, — предостерег лорд и удалился вместе со своими приятелями.

Уна снова подняла меч, на этот раз уверенно.

— Ты хорошо подумала? — прошептал Аренгил. — Даже если твой отец узнает только о том, что ты была одна в комнате с тремя мальчиками, ничего хорошего не жди. А уж если он подумает…

— Лорд Эвин ничего ему не скажет.

— Скажет кто-нибудь другой. Во дворце ничего не остается в тайне. Не забывай, что слуги моментально разносят слухи, как стая сорок.

— Тогда пойдем в такое место, где нас не увидят, — предложила Уна. — Встречаемся на балконе Тобина завтра, после ваших уроков, хорошо?

— На балконе? — фыркнул Ки. — Ну да, его же видно всего лишь из пары сотен окон, что выходят в сад.

— Погоди — увидишь, — насмешливо сказала Уна и ушла, бросив через плечо еще один вызывающий взгляд.

— Девочка с мечом? — Аренгил покачал головой. — Жди больших неприятностей. В Ауренене женщины занимаются только домашними делами.

— А в Скале военное искусство — женское дело, — огрызнулся Тобин, но тут же поспешил добавить: — То есть так было раньше.

Однако новый поворот отношений с Уной очень смущал его.

На следующий день Тобин и остальные в назначенный час были на балконе перед его комнатой, но Уны там не обнаружили.

— Может, при свете дня она не такая дерзкая? — предположил Аренгил, прикрывая глаза ладонью и вглядываясь в заснеженный сад.

— Эй! — раздался сверху знакомый голос.

Уна с усмешкой смотрела на них с края крыши над балконом.

Она была в простой тунике и гетрах, темные волосы были заплетены в тугую косу. От зимнего холода на щеках девочки расцвели розы, как обычно говорила Нари, а темные глаза сверкали озорством, какого Тобин никогда прежде в ней не замечал.

— Как ты туда забралась? — требовательно спросил Ки.

— Да забралась, и все. Думаю, вы могли бы воспользоваться вон той старой решеткой. — Она показала на затененную выемку в стене в нескольких футах слева от перил балкона.

— А, так это была ты, да? Ну, в тот день, когда мы приехали в Эро? — воскликнул Тобин, припомнив таинственную фигуру, возникшую перед ним и тут же исчезнувшую.

Уна пожала плечами.

— Может, и я. Я не единственная, кто взбирается на крышу. Ну же, идемте, или боитесь?

— Еще чего! — фыркнул Ки.

Подойдя к перилам, они увидели на стене старую, расшатанную деревянную шпалеру, увитую сухими колючими стеблями роз.

— Придется прыгать, — сказал Тобин, оценив расстояние до решетки.

— Будем надеяться, эта чертова развалина нас выдержит.

Ки посмотрел вниз и нахмурился. Земля была далеко внизу. Если кто-то не сумеет ухватиться за шпалеру, ему придется пролететь вниз добрых двадцать футов, а то и больше.

Уна дурашливым жестом приложила к щеке руку в перчатке.

— Может, мне сходить за лестницей? — предложила она.

Да, такой Уны Тобин не знал прежде. Девочка совершенно преобразилась. Она явно наслаждалась собой, дразня мальчиков с высоты своего положения. Натянув перчатки, Тобин забрался на перила и прыгнул. Шпалера затрещала и застонала, розовые шипы впились в его перчатки, но решетка выдержала. Выругавшись вполголоса, Тобин полез наверх.

Уна схватила его за запястье, когда он добрался до карниза крыши, и помогла подняться. Ки и Аренгил вскарабкались по решетке следом за ним и с удивлением огляделись.

Дворец казался огромным, неуклюжим и беспорядочным строением, и его занесенные снегом крыши раскинулись перед ними, как холмистая равнина: многие акры скатов и высоких коньков. Каминные трубы торчали из снега, как обгоревшие деревья, рассыпающие вокруг себя сажу. Фигуры драконов, многие с обломанными крыльями или без голов, венчали углы и карнизы, из-под их облупившейся позолоты в дневном свете отчетливо проглядывала дешевая медь. За спиной Уны виднелась протоптанная дорожка.

— Я все это видел однажды с высоты, — сказал Тобин. Когда остальные удивленно посмотрели на него, он пояснил: — Один волшебник как-то раз показал мне этот город в видении. Мы парили над городом, как орлы.

— Ой, обожаю магию! — воскликнула Уна.

— Ну а теперь что? — нетерпеливо спросил Ки, горя желанием приступить к делу.

— Идите за мной, только след в след. Крыша насквозь прогнила.

Уверенно пробираясь между высокими гребнями крыш и каминными трубами, Уна повела их к широкой, ровной площадке между двумя высокими коньками. Территорию почти в пятьдесят квадратных футов охраняли торчавшие вокруг три уцелевших дракона. Компания очутилась далеко от наружных стен дворца, недосягаемая для шпионских глаз.

Справа от них, под небольшим выступом одной из крыш, стояли несколько деревянных ящиков. Уна открыла один и извлекла четыре деревянных меча.

— Добро пожаловать на мою тренировочную площадку, милорды! — Усмехаясь, девочка отвесила им глубокий поклон. — Ну как, подходит?

— Ты говорила, что не ты одна бродишь по крышам? — спросил Тобин.

— Да, но чаще люди сюда поднимаются в летние ночи, чтобы… ну, ты понимаешь.

Ки пихнул Тобина локтем.

— Надо запомнить!

Уна покраснела, но сделала вид, что ничего не слышала.

— Если пойдете вон в ту сторону, — показала она на дорожку между гребнями крыш, — то увидите вашу учебную площадку. А если пойдете туда, на север, доберетесь до особняка нашей семьи, он в дальнем конце дворца… если, конечно, не заблудитесь или не провалитесь сквозь чей-нибудь потолок.

Аренгил взял один из деревянных мечей и сделал несколько пробных выпадов.

— Я так и не пойму, чего ты хочешь добиться этими уроками. Ведь даже если ты научишься сражаться, король все равно никогда не позволит тебе отправиться в настоящий бой.

— Может, так будет не всегда? — парировала Уна. — Может, вернутся еще старые порядки?

— Да пусть учится, если хочет, — сказал Тобин. Уна теперь нравилась ему куда больше прежнего. — Мы, кстати, можем заодно продолжить и мои уроки танцев.

Зима выдалась совсем не мягкой, даже на побережье, но все равно дожди шли чаще, чем снег. Для Тобина и его друзей это значило, что им чаще обычного выпадали выходные дни и они могли забираться на крышу для тайных занятий, хотя на крыше они частенько промокали насквозь. Они встречались наверху, невзирая на погоду, когда позволяли остальные занятия, и, хотя Уна поклялась, что никому не выдаст тайну, она первая нарушила клятву.

Однажды солнечным днем Тобин и Ки, явившись на крышу, обнаружили, что вместе с Уной и Аренгилом их ждет еще одна темноволосая девочка. Тобину она показалась знакомой.

— Помнишь мою подругу Калис? — спросила Уна, бросая озорной взгляд на Ки. — Она тоже хочет учиться.

Ки слегка порозовел, раскланиваясь, и Тобин вспомнил девочку: она была одной из тех, с кем Ки танцевал на балу по случаю дня рождения Калиэля.

— Ты ведь не против, правда? — спросила Уна.

Тобин пожал плечами и отвернулся.

Вскоре к ним присоединились еще две девочки, а Тобин привел Никидеса, который нуждался в практике больше, чем остальные. Конечно, Лута тоже не мог долго оставаться в неведении, как и другие оруженосцы. Ки окрестил их компанию «Военная академия принца Тобина».

Тобина очень забавляла их группа заговорщиков, но Уне он был благодарен еще и по другой причине. Крыша была вполне безопасным местом, куда можно было вызывать Брата. Тобин поднимался наверх в одиночку, по меньшей мере, раз в неделю и произносил призывные слова.

Сначала он делал это без особой охоты. Шрам на лбу Ки служил постоянным напоминанием о поступке Брата, и еще Тобину до сих пор снилась смерть лорда Оруна. Когда он вызывал Брата в первые несколько раз, он приносил с собой куклу и не позволял Ки подниматься на крышу вместе с ним, не слишком доверяя призраку.

Но Брат в эти дни вел себя на удивление тихо, он совсем не проявлял интереса к Тобину и ко всему окружающему. Тобин гадал, не слабеет ли снова Брат, как это было перед смертью их отца. Но шли недели, а призрак оставался все таким же странно материальным. Возможно, думал Тобин, это их новая связь придала ему такую силу, что он стал способен убивать?

Когда он наконец взял с собой Ки, они обнаружили, что оруженосец не видит Брата, если Тобин не приказывает призраку показаться.

— Ну и хорошо, — сказал Ки. — Я не горю желанием его видеть.

Тобину тоже этого не хотелось. Шрам Ки, может, и побледнел, но ничуть не поблекли воспоминания о том, откуда он взялся.

Время шло, и постепенно Тобину стало ясно, что некоторые девочки в его «Академии» куда больше интересуются встречами с мальчиками, чем уроками боя на мечах. А мальчики ничего не имели против этого. Калис и Ки время от времени исчезали за каминными трубами, а когда возвращались, на их лицах блуждали загадочные улыбки. Бариус перестал приставать к неприступному Лисичке; теперь его сердце принадлежало рыжеволосой леди Море, и случилось это после того, как Мора сломала ему палец во время схватки, да еще и умирала со смеху после.

Уна больше не пыталась поцеловать Тобина, но иногда он чувствовал, что ей хотелось бы этого. Касаясь ее иногда во время учебных боев, он поневоле замечал, как меняется ее тело. Девочки созревают быстрее, говорил Ки, и быстрее начинают разбираться в некоторых вещах. И Тобин горестно думал, что и его самого это тоже скоро коснется.

Но даже если бы ему хотелось обратить на себя внимание девочек, он все равно не мог понять, что нашла в нем Уна. Сражаясь с ней на крыше или танцуя на балу, он ощущал, как она ждет какого-то знака, надеясь, что ее чувства найдут ответ. Это вызывало в нем чувство вины, хотя он и был уверен, что не делал ничего такого, чтобы обмануть ее. Все это очень смущало, да еще он сам лишь ухудшил дело, сделав для Уны золотую подвеску в форме меча. Да, это было ошибкой, потому что Уна теперь открыто носила новое украшение как дар любви.

Но по крайней мере во время уроков он мог предложить ей честный бой. Они были одного роста и частенько сражались друг с другом. Уна училась быстро, удивляя всех своим стремительным продвижением вперед.

А вот в Аренгиле Тобин нашел куда более грозного противника. Хотя ауренфэйе выглядел не старше Урманиса, он тренировался гораздо дольше, чем кто-либо из них. Однако он не пытался выставить напоказ свое превосходство, а просто учил других ауренфэйскому стилю схватки, а это означало умение скорее уклоняться и хитрить, чем лезть напролом. Вскоре Тобин и другие мальчики стали применять технику Аренгила в учебных боях с другими компаньонами. Это заметили, особенно после того, как Ки ухитрился разбить локтем губу Маго. Ки хихикал над этим еще два дня, а когда в следующий раз встретился с Аренгилом, отблагодарил его, подарив свой лучший кинжал.

Глава 15

Когда с моря налетели штормы месяца клесина, компаньоны стали с тревогой ожидать известий о возобновлении сражений; наверняка король не собирался держать Корина взаперти, как девушку, принц ведь был уже взрослым. Приходили сообщения о стычках вдоль границы, но ни король Эриус, ни верховный владыка Пленимара, казалось, не спешили присоединиться к войскам. Как всегда, первым новости узнал Никидес.

— Дед говорит, начались переговоры о перемирии, — однажды утром после завтрака мрачно сообщил он остальным.

Все недовольно заворчали. Мир означал, что у них не будет шанса проявить себя в бою. Корин промолчал, но Тобин знал, что его двоюродный брат страдает от этого куда больше прочих, ведь именно он служил причиной того, что всех остальных так долго держат в запасе.

После неожиданного известия в пиршественной палате вино полилось еще более щедро, чем прежде, и юноши ворчали и огрызались во время учебных схваток.

Больше никаких новостей не было, но через неделю Тобину приснился кошмар, каких у него не случалось уже несколько месяцев.

Во сне он съежился в углу, наблюдая, как его мать мечется по крошечной комнатке в башне. Ариани бросалась от окна к окну, бережно, как младенца, прижимая к груди потрепанную куклу. В тени затаился Брат, глядя на Тобина все понимающими черными глазами.

— Он снова нас нашел! — закричала Ариани, потом схватила Тобина за руку и потащила через комнату, к западному окну, тому самому, что выходило на реку.

— Он уже близко, — подтвердил Брат из полумрака.

Тобин проснулся — и обнаружил Брата, наблюдавшего за ним от изножья резной кровати.

«Он уже близко». Тонкие губы призрака не шевельнулись, как будто Тобин услышал лишь отзвук слов, прозвучавших во сне.

Лежавший рядом Ки пошевелился, что-то пробормотал в подушку.

— Ничего, ничего. Спи, — негромко произнес Тобин.

В голове у него стучало от выпитого накануне вина, к горлу подкатывала тошнота.

— Король действительно возвращается? — шепотом спросил он Брата.

Призрак кивнул — и растаял.

Слишком расстроенный, чтобы заснуть, Тобин выбрался из постели и закутался в шерстяной халат, который Молай всегда оставлял для него на ближайшем кресле. Первые рассветные лучи просачивались в комнату сквозь задернутые занавеси. Снаружи в саду о чем-то сварливо спорили вороны.

— Я тебе нужен, мой принц? — сонно спросил со своего тюфяка Балдус.

— Нет, спи.

Тобин вышел на балкон. На ветке дуба с уже вздувшимися почками, как раз под перилами, устроились три вороны, распушив перья от холода. Над городом в замерший воздух поднимались дымки очагов — в домах начали готовить завтрак, — голубые нити змейками струились на фоне розового с золотом неба. Вдали морской залив играл белыми барашками волн. Тобин смотрел на горизонт, воображая, что где-то там видит короля, возможно, уже севшего на корабль, чтобы отправиться домой.

«Но мы бы услышали об этом!» — мелькнуло в его голове.

И в самом деле, не мог же король прокрасться в Эро тайком, как ночной грабитель. Он отсутствовал долгие годы; и о его возвращении должны были возвестить фанфары.

Тобин уселся на каменную балюстраду, ожидая, пока развеется страх от ужасного ночного видения. Но страх лишь усилился, заставив сердце колотиться так быстро, что перед глазами Тобина запрыгали черные точки.

Он вспомнил совет Аркониэля, как успокоить ум, и сосредоточился на блестящих вороньих перьях. Постепенно испуг отступил, позволив наконец Тобину задуматься о более срочных делах, следующих из предостережения Брата.

Промерзнув насквозь, он вернулся в спальню и свернулся в кресле у теплого очага. Кто-то быстро прошел мимо их комнаты, но в остальном в крыле компаньонов было тихо. Дневная суета дворцовой жизни пока не началась.

«А что, если он приедет прямо сегодня?» — гадал Тобин, обхватив руками колени. Внезапно его посетило счастливое озарение. Ведь Фарин хорошо знает короля! Он наверняка подскажет, что делать.

— Что он может сделать? — прошипел Брат из тени за креслом.

Прежде чем Тобин успел придумать ответ, громкий хлопок двери и россыпь насмешливых проклятий послышались со стороны потайного коридора, что соединял покои Тобина с покоями наследного принца. Тобин приказал Брату уйти, и в тот же миг в его спальню ворвались Корин и Танил, оба в ночных рубашках. Балдус шарахнулся в сторону со сдавленным криком, а Ки приглушенно выругался из-под одеяла.

— Отец возвращается домой! — заорал Корин во все горло, вытаскивая Тобина из кресла и увлекая его в пляску вокруг комнаты. — Только что прибыл посыльный! Его корабль пришел в Сирну три дня назад!

«Он снова нас нашел!»

— Король? Сегодня? — Ки высунулся из-за полога кровати, смахивая спутанные каштановые волосы с глаз.

— Нет, не сегодня. — Отпустив Тобина, Корин резко отдернул полотнища полога в стороны и вспрыгнул на кровать рядом с Ки. — Море пока неспокойно, так что остаток пути он проделает по суше. Мы встретим его в Атийоне, Тобин! Похоже, ты наконец получишь подарок ко дню рождения!

— В Атийоне? — Тобин не верил своим ушам.

Танил тоже хлопнулся на кровать, по другую сторону от Ки, и оперся на оруженосца, как на подлокотник кресла.

— Наконец-то у нас есть повод сбежать отсюда! Мы все будем сопровождать короля на пути в город!

Танил казался таким же довольным, как Корин.

— А почему в Атийоне? — спросил Тобин.

— Вероятно, чтобы оказать честь тебе, — ответил Корин. — В конце концов, отец не видел тебя с момента твоего рождения.

«Он не видел, зато я видел его», — подумал Тобин, вспомнив сверкание солнечного луча на золотом шлеме.

Корин вскочил и начал шагать взад-вперед по комнате, как генерал, строящий планы грандиозного сражения.

— Посыльный сначала явился ко мне, но скоро все узнают великую весть. Через час-другой весь город будет гудеть, а половина чертовых придворных захочет повидаться с нами. — Он на ходу взъерошил волосы Ки и сдернул с оруженосца одеяло. — Вставайте, сударь, и принимайтесь за дело. Вы с Тобином поможете разбудить всех. Скажите каждому, чтобы взяли только легкую поклажу — никаких слуг и большого багажа. Мы должны удрать до того, как новость расползется по городу.

— Что, сейчас? Прямо сейчас? — ошеломленно спросил Тобин, испугавшись, что не успеет поговорить с Фарином до отъезда.

— А почему бы и нет? Наши часовые доложат обо всем лорду Хилусу… — Корин кивнул в сторону гардеробной. — А если мы отправимся прямо сейчас, к завтрашнему ужину будем на месте. — Он помолчал, радостно глядя на Тобина. — Мне просто не терпится увидеть вашу с ним встречу!

Переполох во дворце уже начинался, когда Тобин и Ки отправились будить других компаньонов. Лута и Никидес были уже на ногах, а вот чтобы разбудить Орнеуса, пришлось пошуметь.

Ки лишь ухмылялся в ответ на приглушенные ругательства, доносившиеся из комнаты. Наконец дверь приоткрылась на дюйм, и они увидели Лисичку. Несмотря на муки похмелья, держался он вполне вежливо.

— Что случилось? — спросил он, зевая. — Орнеус еще… э-э-э… спит.

— Спит? — Ки сморщил нос, уловив кислую вонь рвоты, просочившуюся в коридор.

Лисичка уныло пожал плечами, но, услышав новости, тотчас повеселел.

— Не беспокойтесь, я его мигом приведу в порядок!

Наставник Порион одобрил план Корина.

— Встретьте короля как воины, мальчики, а не как свора придворных шавок! — сказал он, хлопая принца по спине.

Молай и Ки настояли на том, чтобы самим присмотреть за всеми сборами. Балдус был послан к Фарину с приказом подготовить гвардейцев и лошадей. А Тобин, пока все хлопотливо занимались делами, ускользнул в гардеробную.

Тобин был бы безмерно рад оставить куклу дома и тем самым на несколько дней избавиться от Брата, но новая манера призрака появляться где и когда ему вздумается беспокоила принца. Поэтому он достал куклу из тайника и сунул на дно своего вещевого мешка. Когда он затягивал ремни, ему вдруг пришло в голову, что Атийон должен стать и домом Брата тоже.

Несмотря на спешку, был уже почти полдень, когда Корин и его отряд наконец выстроились во дворе перед дворцом. Компаньоны были одеты в цветные одежды с родовыми гербами, как того требовал обычай, — ведь они собирались покинуть город. На наследном принце и его оруженосце были алые перевязи с белыми крылатыми драконами. Шлемы и щиты сверкали в лучах солнца.

Гвардейцы Корина были одеты в алое с белым, гвардейцы Тобина — в голубое. Фарин, как всегда в таких случаях, оделся в парадную форму с перевязью цветов Тобина.

Целая толпа придворных собралась, чтобы проводить их, все радостно кричали и размахивали шарфами и шляпами.

— Эй, Тобин, посмотри-ка, там твоя дама! — окликнул кузена Корин.

Уна стояла вместе с Аренгилом и девочками из тайной военной школы. Другие компаньоны услышали слова принца и засмеялись. Покраснев, Тобин поплелся за Ки, чтобы попрощаться со всеми.

Аренгил отвесил ему восторженный поклон.

— Поддержи славу воинов Скалы! — Он погладил Гози по морде, восхищаясь золотыми розетками на новенькой уздечке коня. — Не слишком ли шикарно для деревенского принца, а? Ты выглядишь так, словно сошел с парадного гобелена.

— Точно, — сказала Уна. — Полагаю, нам придется на время отказаться от уроков танцев. Как долго вас не будет?

— Не знаю, — ответил Тобин.

— Вперед! — закричал Корин, взлетая на коня и взмахивая мечом. — Не будем заставлять моего отца ждать! В Атийон!

— В Атийон! — дружно закричали остальные, вскакивая в седла.

Когда Тобин уже поворачивался, чтобы присоединиться к отряду, Уна поцеловала его в щеку и тут же исчезла в толпе.

В суматохе сборов Тобин на время забыл о своих страхах, но неизбежная скука долгой верховой езды вернула их.

Тобин готовился к встрече с королем. Из-за этого человека его мать не стала королевой. Быть может, взойдя на престол, она бы не потеряла рассудок. И Брат бы остался жив, и они вместе росли бы при дворе или в Атийоне, а не прятались в горах.

«Если бы не он, — с горечью думал Тобин, — я бы рос, не скрывая своего настоящего лица».

Глава 16

Весть о возвращении короля Нирину принес тайный гонец еще неделю назад. Похоже, его делам в Илеаре следовало подождать — король в своем коротком письме приказывал волшебнику тайно встретить его в Сирне.

Впрочем, это устраивало Нирина как нельзя лучше. Под покровом темноты он покинул город с маленьким отрядом преданных ему Гончих и направился на север.

Крепость Сирны, расположенная в самом узком месте перешейка, принадлежала принцу Тобину, по крайней мере, так считалось. После безвременной кончины лорда Оруна король в своей мудрости (и в результате незаметных взгляду манипуляций волшебника) сделал Нирина здешним лордом-протектором. Крепость Сирны, построенная на скалистом, продуваемом всеми ветрами куске земли, была населена лишь горсткой пастухов и рыбаков. Но, прижатая с обеих сторон к обрывистым утесам, она была так же важна, как Атийон. Сирна защищала единственную сухопутную дорогу к Скале.

Массивные стены крепости в центре перешейка перекрывали дорогу. Внешние стены были в два человеческих роста и такие толстые, что по ним свободно могла скакать лошадь. Крепость с легкостью могла выдержать атаки пленимарских армий, налетчиков Зенгата и даже нападение ведьм горного народа. Пошлина за проезд, взимаемая у ворот крепости, была не слишком маленькой, и доля Нирина уже заметно увеличила его собственное состояние.

Но не золото заставило его сердце биться чаще, когда впереди, в пропитанном солью тумане, возникли мощные очертания крепости. Сирна являла собой его власть над королем.

Да, нелегко было настроить короля против Риуса. А вот породить в короле неприязнь к гнусному лорду Оруну — проще простого. Слишком многое говорило не в пользу этого низкого человека. Однако жизнь герцога Риуса была безупречной, а цепи, связывавшие компаньонов, слишком крепки. Может, Эриус и заставил Риуса жениться на своей единственной сестре, чтобы приблизить мощную крепость Сирны и Атийон к трону, но его привязанность к герцогу была совершенно искренней. И это представляло значительное препятствие для Нирина в те времена, когда он лишь начинал обретать влияние. Однако Риус наконец-то проявил неосторожность и открыто высказался против убийства женщин королевской крови, и тогда терпение короля лопнуло. Когда же Риуса убили в сражении, один только Нирин догадывался, что за внешним отчаянным горем короля скрывается облегчение.

Таким образом, одной помехой на пути Нирина стало меньше. А сегодня ему предстояло справиться с еще более серьезной угрозой.

Дорога, ведущая к перешейку, заставила Нирина и его всадников подняться на вершину восточного холма, и оттуда, сквозь завесу мелкого дождя, он увидел королевский флагман и всю эскадру — корабли стояли на якоре в маленькой бухте внизу.

Пересекать Внутреннее море столь ранней весной было весьма рискованно, и на судах отчетливо виднелись повреждения. На борту королевского корабля матросы проворно чинили паруса.

Направив коня к деревне, по извилистой дороге меж холмов, Нирин обнаружил, что на дощатом причале его ждут королевские гвардейцы. Они предложили ему сесть в лодку, а когда добрались до корабля, Нирина приветствовал генерал Рейнарис.

— Добро пожаловать на борт, лорд Нирин. Король ждет тебя внизу.

Шагая следом за Рейнарисом, Нирин оглядывался по сторонам. Стоявшие поодаль на палубе молодые вельможи смотрели на него с нескрываемым любопытством. Один из них даже сделал охраняющий знак пальцами, думая, что Нирин не видит.

— Скажи, лорд Рейнарис, кто тот молодой человек?

— С желтыми волосами? Это Невус, старший сын Солари. Один из новых конюших короля.

Нирин нахмурился; он ничего не знал об этом назначении. Лорд Солари был одним из вассалов герцога Риуса.

— Как король? — спросил Нирин, когда они отошли достаточно далеко от посторонних ушей.

— По-моему, радуется возвращению домой. — Рейнарис остановился, когда они подошли к королевской каюте. — Он стал более… переменчивым, с тех пор как мы покинули Мисену. Но ему всегда становится хуже, когда он покидает поля сражений.

Нирин кивнул, благодаря за предупреждение, и генерал осторожно постучал в дверь.

— Войдите, — донесся хриплый голос.

Эриус сидел на узкой корабельной койке, вытянув ноги вдоль нее, и что-то писал, положив на колени подставку для письма. Волшебник уважительно ждал, когда король обратит на него внимание, и прислушивался к шороху быстрого гусиного пера. В каюте было холодно, Нирин видел облачка своего дыхания, — но Эриус сидел в легком кителе, расстегнутом, как у простого солдата. Волосы и борода короля сильно поседели, заметил чародей, лицо казалось измученным.

Поставив наконец затейливый росчерк, Эриус отложил подставку в сторону и перебросил ноги через бортик койки.

— Приветствую тебя, Нирин. Ты не теряешь времени даром. Я не ожидал тебя раньше завтрашнего дня.

Волшебник поклонился.

— Добро пожаловать домой.

Эриус ногой подтолкнул к волшебнику табурет.

— Садись, рассказывай, что нового.

Нирин вкратце изложил основные новости, преуменьшив размеры новой волны чумы, прокатившейся по нескольким северным городам и унесшей каждую десятую жизнь.

— Верховный жрец храма Ахиса арестован за государственную измену, — продолжил он, переходя к более важным вопросам. — По меньшей мере трижды слышали, как он говорил о той мифической королеве, которую они продолжают видеть в своих бредовых снах.

Эриус нахмурился.

— Ты мне говорил, что с этим покончено.

— Это всего лишь сны, мой король, видения от страха и мечтаний. Но, как тебе хорошо известно, мой господин, мечта может стать опасной, если позволить ей пустить корни в невежественные умы.

— Вот почему ты мне и нужен, не так ли? — Эриус взял со стола лист пергамента. — Канцлер Хилус докладывает, что чума унесла слишком много народу, а озимые погибли во многих землях, вплоть до Элио и Кормада. И нечего удивляться тому, что люди верят в проклятие и мечтают о королевах. Я уже начинаю задумываться, какая часть королевства останется у меня, чтобы передать ее наследнику. — Уголок его левого глаза заметно дернулся. — Я уничтожил доску с предсказанием, разбил все стелы, но слова оракула не забылись.

Пальцы Нирина едва заметно шевельнулись — он навел на короля успокаивающие чары.

— Сейчас все гадают, надолго ли затянется перемирие. А как думаешь ты?

Эриус вздохнул и запустил пальцы в бороду.

— Крестьянское перемирие. Как только пленимарцы уберут урожай и снова наполнят закрома, мы сразу очутимся на марше через Мисену. А пока нам лучше заняться тем же самым. Эти проклятые засухи — такие же наши враги, как армия Верховного Владыки. И все равно я ничуть не против небольшой передышки. Я был бы рад послушать музыку и съесть что-нибудь приличное, поспать хоть пару ночей, не ожидая каждую секунду услышать ситная тревоги. — Он криво улыбнулся волшебнику. — Вот ведь никогда прежде не думал, что могу устать от войны, но, если честно, друг мой, — я действительно радуюсь перемирию. Правда, мой сын вряд ли доволен. Как там Корин?

— Неплохо, твое величество, весьма неплохо. Но, как ты и сказал, неспокоен.

Эриус мрачно усмехнулся.

— Неспокоен, говоришь? В докладах Пориона я прочел не столь изящное определение. Пьянство, гулянки, шлюхи… Конечно, в его возрасте и я был ничуть не лучше. Да и кто стал бы его винить за то, что он рвется в бой? Тебе бы прочесть его письма ко мне, он постоянно умоляет позволить ему присоединиться ко мне в Мисене. Он ведь не знает, что мне и самому тошно так долго держать его в шелковой коробке.

— Но что тебе остается, твое величество, если нет других наследников, кроме хилого племянника? — Это была старая игра между ними.

— Ах да, Тобин. Но он оказался не таким уж хилым. О жалобах Оруна можно просто забыть, безусловно, а вот Корин и Порион в голос хвалят его. А ты что скажешь о мальчике? Ты ведь теперь и сам с ним знаком.

— Он довольно странный парнишка, во всех отношениях странный. Излишне замкнутый, насколько я мог заметить, но одаренный художник, говорят. Он уже прославился при дворе своими драгоценными безделушками и резными фигурками.

Эриус кивнул с нежной улыбкой.

— Да, это он унаследовал от матери. Но это не единственный его талант, как я слышал. Корин утверждает, что мальчик уже почти так же искусен во владении мечом, как он сам.

— Ну да, бьется он неплохо, как и его деревенщина оруженосец.

В следующее мгновение Нирин понял свою ошибку; в глазах короля сверкнул яростный огонь, предвестник бешеного взрыва.

— Деревенщина?!

Нирин стремительно вскочил на ноги, когда Эриус резко наклонился к нему, ударив кулаком по подставке для письма так, что та полетела на пол. Ее крышка откинулась, по каюте во все стороны разлетелись палочки воска, пергаменты, письменные принадлежности. Песочница и горшочек с чернилами перевернулись, чернила и песок, смешавшись, расползлись по истертым доскам пола.

— Так-то ты отзываешься о компаньонах королевского дома? — ревел король.

— Прости меня, твое величество!

Подобные взрывы случались настолько неожиданно, настолько непредсказуемо, что даже Нирин не мог их предугадать. К тому же до сих пор, насколько знал Нирин, король совершенно не интересовался своим племянником и тем более его оруженосцем.

— Отвечай! — кричал Эриус, все сильнее ярясь. — Вот как ты говоришь о благородном компаньоне, ты, отродье судомойки? Ты, кривой хрен бродячей собаки…

Слюна летела с губ короля. Нирин упал на колени, борясь с желанием отереть лицо.

— Нет, твое величество.

Эриус навис над ним, выкрикивая оскорбления. Приступы всегда начинались с потока брани, потом слова превращались в бессвязное бормотание, и вскоре король начинал задыхаться и рычать. Нирин стоял, опустив глаза в пол, как положено при встрече с бешеным псом, но все же уголком глаза следил за руками короля — не потянулся бы тот за оружием. Такое уже случалось.

Приступ закончился внезапно, как обычно, и Нирин осторожно поднял голову. Король слегка покачивался, его грудь тяжело вздымалась, кулаки были прижаты к бокам. А глаза были пустыми, как у куклы.

В дверь каюты заглянул Рейнарис.

— Прошло, — шепотом сообщил Нирин, жестом приказывая генералу исчезнуть. Встав, он осторожно взял короля за руку. — Прошу тебя, твое величество, сядь. Ты устал.

Послушный, как измученное дитя, Эриус позволил отвести себя обратно к койке. Прислонившись спиной к стене, он закрыл глаза. Нирин быстро собрал с пола рассыпавшиеся предметы, потом бросил на лужицу пролитых чернил небольшой коврик.

К тому времени, как он закончил, глаза короля уже открылись, но Эриус все еще блуждал в загадочном тумане, всегда сопровождавшем такие приступы. Нирин присел на табурет.

— Что… о чем я говорил? — прохрипел король.

— Об оруженосце твоего племянника, мой король. Мы говорили о том, что некоторые при дворе весьма нелюбезно отзываются о воспитании мальчика. Его даже иногда называют «безземельным рыцарем». Принц Корин всегда очень пылко его защищает.

— Что? Пылко, говоришь? — Король моргнул, глядя на волшебника и стараясь восстановить самообладание. Бедняга, он до сих пор верил, что его приступы длятся секунду-другую и никто их не замечает. — Да, пылко, как и его дорогая матушка. Бедняжка Ариани, мне сказали, она покончила с собой…

Да, нечего было удивляться тому, что генерал Рейнарис с таким облегчением докладывал об отбытии короля из зоны военных действий. Весь последний год его секретные донесения были полны подобными эпизодами. Сообщение о смерти лорда Оруна вызвало у короля ярость настолько сильную, что пришлось использовать напиток дризидов, чтобы успокоить его. И это казалось Нирину странным, потому что он в последние годы очень старательно жаловался на Оруна. Разумеется, волшебник действовал предельно осторожно, однако ему удалось убедить Эриуса, что Орун должен быть освобожден от обязанностей опекуна. Так почему же смерть этого человека так расстроила короля?

Эриус с силой потер глаза. А когда опустил руки, его взгляд снова приобрел ясность и остроту.

— Я отправил мальчикам письмо, велел встретить меня в Атийоне. — Он хихикнул. — Сын писал мне недавно. Жаловался, что его кузену не разрешают увидеть собственные владения.

— Ну, это дело рук Оруна, конечно, — пояснил Нирин. — Он назначил там управляющим своего человека и уже начал набивать карманы.

— Жадный дурак избавил меня от необходимости казнить его. — Король сел и хлопнул Нирина по плечу. — Да, похоже, ты не ошибался насчет него. Он наконец зарвался. Знаю, мне следовало раньше прислушаться к твоим словам, но он был мне хорошим другом в те времена, когда моя мать погрузилась во тьму.

— Твоя преданность давно стала легендой, твое величество. Однако из-за смерти Оруна возникли кое-какие осложнения. Атийон не может оставаться без протектора.

— Разумеется, не может. Я уже назначил на этот пост Солари.

— Лорда Солари, мой король? — Сердце Нирина упало, когда он вспомнил молодого человека, которого видел на палубе.

— Герцога Солари. Он теперь герцог, и я назначил его лордом-протектором Атийона.

Нирин сжал кулаки, пряча их в складках одежды, изо всех сил стараясь скрыть разочарование. Он-то ожидал, что Эриус посоветуется с ним о новом назначении в Атийоне. А теперь самый жирный кусок королевства пролетел мимо его рта.

— Он будет куда лучше Оруна. Знаешь, Солари был одним из генералов гвардии Риуса; он достаточно предан, но и честолюбив. — Губы Эриуса изогнулись в невеселой улыбке. — Гарнизон Атийона доверяет ему. И Тобин тоже. Я отправил Солари вперед, чтобы он там все подготовил.

— Я понимаю мудрость твоего выбора, но что скажет Фарин? Может, он тоже надеялся на это назначение?

Эриус покачал головой.

— Фарин хороший человек, но он никогда не отличался честолюбием. Если бы не Риус, он так и остался бы безземельным третьим сыном и пас лошадей в Атийоне. Так что вряд ли он расстроится.

— Но он очень предан принцу. И не захочет расставаться с ним.

— Бедняга. Так же он заботился о Риусе. Наверное, до конца своих дней так и будет хлопотать вокруг парня, предаваясь воспоминаниям о прошлом.

— А Солари предан принцу?

Жесткая улыбка скользнула по губам короля.

— Он предан мне. И будет защищать принца до тех пор, пока это дает ему возможность сохранять мое благоволение. А если по какой-то причине я сменю милость на гнев, осмелюсь предположить, этот человек сразу выкажет готовность служить своему королю. Ладно, а что там с той горничной, которую якобы обрюхатил Корин? Ты что-нибудь знаешь?

— Я… да, твое величество, это правда, но я не хотел тебя беспокоить такими пустяками, пока ты не вернешься в город. — Вопрос короля застал Нирина врасплох. Он сам узнал обо всем лишь несколько недель назад от одного из своих шпионов среди дворцовой Прислуги. Корин тоже ничего не знал — у девицы хватило ума не хвастать тем, кто сделал ей ребеночка. — Она низкого рода, как вы и сами сказали. Вроде бы ее зовут Калар.

Эриус не отрываясь смотрел на него, явно гадая, почему его главный волшебник не сообщил об этом в письме.

— Могу я говорить откровенно, твое величество? — Мысли Нирина неслись галопом, и он уже придумал, как обернуть ситуацию в свою пользу.

— Ты знаешь, что я всегда полагаюсь на твои советы.

— Я ведь не отец и не воин, так что прости, если я промолчал об этом по неведению, но я все сильнее тревожусь за принца Корина. Ты слишком долго отсутствовал и не знаешь, каким он стал. Все эти девушки в его постели и пьянство… — Он помолчал, ища тревожных признаков, но Эриус просто кивнул, требуя продолжения. — На мой взгляд, он уже настоящий мужчина, сильный, готовый к бою. Я слышал, как наставник Порион много раз говорил, что молодые воины в чем-то похожи на гончих собак: если их не выпускать в ноле, они либо разжиреют и потеряют охотничий азарт, либо станут злобными и бесполезными. Позволь ему быть воином, он ведь предназначен именно для этого, а все остальное само собой наладится. Он мечтает лишь об одном — нравиться тебе.

Но есть и еще кое-что, мой король, даже более важное. Люди должны видеть в нем достойного наследника. О его выходках уже сплетничают по всему городу, но при том он ведь не совершает подвигов, способных сгладить его крайности. — Нирин выждал многозначительную паузу. — А теперь он начинает плодить незаконнорожденных. Ты ведь понимаешь, к чему это может привести? В отсутствие законного наследника даже такой бастард может найти поддержку. Особенно если родится девочка.

Кулаки Эриуса сжались так, что костяшки пальцев побелели, но Нирин уже знал, какую струну дернуть следующей.

— И подумать только, что твоя древняя кровь смешивается с кровью столь низких людей…

— Да, разумеется, ты прав. Убить сучку, прежде чем она произведет на свет своего ублюдка.

— Я лично за этим присмотрю.

А куда ему было деваться? Его Налии ни к чему соперницы, пусть даже это будут отродья служанок с королевской кровью в венах.

— Ах, Корин, Корин, что мне с тобой делать? — Эриус покачал головой. — Он — все, что у меня есть, Нирин. Я постоянно боюсь потерять его с того времени, как его несчастная мать и другие мои дети умерли. С тех пор я не сумел подарить ребенка ни одной женщине. Они или рождались мертвыми, или уродами, неспособными выжить. Теперь еще этот бастард…

Нирину не нужно было касаться ума Эриуса, чтобы понять страх, таящийся в сердце короля, и услышать слова, готовые сорваться с его уст: «А что, если и дети моего сына будут уродами?» Ведь случись такое, это стало бы окончательным доказательством того, что на их род легло проклятие Иллиора.

— Твой сын уже достаточно взрослый, твое величество, он вполне может жениться. Подбери ему здоровую жену из хорошей семьи, и он подарит тебе прекрасных, сильных внуков.

— Ты нрав, как всегда. — Король глубоко вздохнул. — Что бы я без тебя делал, а? Я постоянно благодарю Четверку за то, что волшебники живут так долго. Ты ведь еще совсем молодой, Нирин. К счастью, твое знание будет служить трону Скалы еще несколько поколений.

Нирин отвесил низкий поклон.

— В этом единственный смысл моей жизни, твое величество.

Глава 17

Невысокие лесистые холмы и плодородные фермерские поля занимали всю территорию к северу от Эро: от морского берега до гор, видневшихся на западе. Почки на деревьях едва начали набухать, заметил Ки, но крокусы и голубые петушиные гребешки уже оживляли яркими пятнами грязные поля и канавы вдоль дорог. В деревнях, мимо которых они проезжали, храмы и придорожные святилища украсили гирляндами из ранних цветов в честь праздника Далны.

Путь в Атийон был долгим, и компаньоны и их свита развлекались песнями и байками, чтобы скоротать время. Для Тобина все вокруг было новым, но Ки уже путешествовал по этим дорогам с отцом и позже с Айей, когда она брала его с собой на юг, в крепость.

В начале второго дня они увидели впереди цепь островов, выскочивших из воды на горизонте, как стая гигантских китов. Когда они придержали лошадей, чтобы дать животным передохнуть, Порион, Фарин и Мелнот — капитан гвардейцев Корина, со смуглым обветренным лицом, принялись по очереди рассказывать истории о пиратах и пленимарцах, промышлявших в здешних водах, и о священном острове Коуросе, на который высадился первый иерофант со своими людьми и основал там трон.

— Там, мальчики, в каждом камне ощущается магия, — сказал Порион. — И это не та магия, что известна Четверке.

— Да, и все потому, что Древние нацарапали свои заклинания на всех скалах и начертили их в пещерах над линией прибоя, — добавил Мелнот. — Тот иерофант привез на остров через море культ Четверки и множество священных предметов, но так и не смог изгнать древние силы, что до сих пор скрываются там. Говорят, именно поэтому его сын перевел двор в Беншал.

— Мне там всегда снились странные сны, — задумчиво пробормотал Фарин.

— Но разве таких же меток нет на скалах вдоль всего побережья? — спросил Корин. — Древние жили вокруг всего Внутреннего моря.

— Древние? — вопросительно произнес Тобин.

— Так теперь называют племена, жившие в холмах, — пояснил Порион. — Маленький темнокожий народ, занимавшийся некромантией.

— Они были еще и крупными ворами, — добавил один из гвардейцев Корина. — Порядочные люди обычно охотились на них, как на хищников.

— Да, верно, мы охотились, — чуть слышно, с печальным лицом, сказал старый Ларис.

— Ну, с тех пор как остатки этого племени спрятались в горах, им ничто уже не грозит, — произнес Корин с таким важным видом, будто сам загнал дикарей в горы.

У других тоже нашлись подходящие к случаю истории. Народ холмов приносил в жертву своим злобным богиням юношей и детей. Они спаривались в полях, как животные, в определенные лунные дни, а мясо ели сырым. Их ведьмы могли превращаться в зверей и демонов по собственной воле, они убивали людей, подув в выдолбленный изнутри сук, они вызывали мертвых…

Тобин знал, что говорят они о народе Лхел. И ему пришлось покрепче сжать губы, чтобы не выкрикнуть старым солдатам, что все их истории о колдовстве, злобных чарах и вечных проклятиях — глупые выдумки. Он мог бы поклясться, что Ки тоже не слишком нравятся эти россказни. Он любил ведьму, дважды спасшую ему жизнь. Лхел была лишь целительницей, лесной колдуньей, и она была их самым мудрым другом.

И в то же время Тобин не мог отрицать, что Лхел использовала в своей магии кровь и кусочки костей Брата. Слишком похоже это было на некромантию. В его памяти стремительно промчались картины одна за другой: игла сверкнувшая в свете очага, кровавые слезы Брата, падающие в воздух. Связующий шрам тут же начал чесаться, и Тобину пришлось потереть его.

— Между прочим, немало добрых семей Скалы обнаружили бы капельку крови этого народа в своих венах, если бы расспросили своих бабушек, — продолжал тем временем Фарин. — А что касается их магии, полагаю, я тоже воспользовался бы всем, что нашлось под рукой, если бы банда чужаков решила отобрать у меня мои земли. Да и любой из вас поступил бы так же.

Это заявление вызвало неодобрительные покачивания головами, но Тобин был благодарен Фарину. Лхел всегда отзывалась о Фарине очень хорошо. Тобин гадал, что же капитан мог для нее такого сделать?

Дорога постепенно уходила от побережья в глубь страны, уводя отряд в лесные заросли. В середине дня Фарин приказал отряду остановиться и показал на две гранитные колонны по обе стороны дороги. Они были изъедены ветрами и поросли мхом, но Тобин все же различил неясные очертания дуба с широко раскинутыми ветвями, вырезанного на каждой из них.

— Ты знаешь, что это такое? — спросил его Фарин.

Тобин достал из-под плаща отцовскую печать с изображением дуба — рисунок был тот же самый.

— Это граница, да?

— Скачи вперед и вступи на свои земли, парень, — сказал Корин, усмехаясь. — Приветствуйте Тобина, сына Риуса, принца Эро и законного наследника Атийона!

Раздались приветственные крики, и все принялись колотить рукоятками мечей по щитам, когда Тобин пустил Гози вперед. Он чувствовал себя глупо из-за всей этой суматохи, тем более что по обе стороны пограничных столбов стоял все тот же густой лес.

Но уже через несколько миль лес кончился, а дорога вышла на открытую, чуть волнистую равнину, простиравшуюся до далекого моря. Когда они поднялись на вершину небольшого холма, Корин остановил коня и сделал широкий жест рукой:

— Вот оно, самое прекрасное владение за пределами Эро!

Тобин задохнулся, вытаращив глаза.

— И это все… это все мое?

— Ну да! Или станет твоим, когда подрастешь.

Вдали, у излучины реки, стремящейся к морю, раскинулся большой город. Аккуратные фермы, разбросанные по долине, окружали невысокие каменные стены. На лугах паслись овечьи отары и большие табуны лошадей, в других местах за стенами лежали поля и огороды, росли виноградники.

Но Тобин смотрел только на город и мощную крепость у реки, возвышавшуюся над равниной. Высокие каменные стены ее куртин смыкались с округлыми бастионами и выступами, нависавшими над каменными и деревянными ограждениями, охватывавшими крепость с той стороны, которой она была обращена к берегу реки. Сам замок был квадратным, и над ним высились две большие башни из красновато-коричневого камня. Почти такой же большой, как Новый дворец, но более основательно укрепленный, замок главенствовал над стоявшим внизу городом.

— Это Атийон? — недоверчиво прошептал Тобин. Он, конечно, слышал о великолепии и богатстве Атийона, но и вообразить не мог подлинных размеров замка и укрепления.

— Я же тебе говорил, он большой, — сказал Ки.

Фарин прикрыл глаза ладонью от солнца и, щурясь, всмотрелся в знамена, развевающиеся на башнях замка и на флагштоках на стенах.

— Там нет твоих цветов.

— Отцовских тоже нет, — заметил Корин. — Похоже, мы явились вовремя, чтобы встретить его. Тобин, скачи вперед, пусть эти ленивые горожане узнают о нашем приближении!

Знаменосцы помчались вперед по грязной, изрезанной колеями дороге, чтобы возвестить о прибытии принцев. Компаньоны последовали за ними, пустив коней быстрым галопом. Фермеры и гуртовщики, встречавшиеся им по пути, приветствовали отряд. К тому времени, когда они добрались до города, у ворот уже собралась толпа. Знамя Тобина взвилось на высоком флагштоке над воротами, но сразу под ним появилось другое знамя, которое Тобин и Фарин узнали без труда — золотое солнце Солари на зеленом поле. Но эмблема в верхней части знамени была не той, которую знал Тобин. Не бронзовое кольцо лорда, а серебряный полумесяц герцога.

— Похоже, отец уже назначил нового лорда-протектора Атийона, — сказал Корин.

— И повысил его в чине, — добавил Фарин.

— Он ведь был вассалом твоего отца, верно? — спросил Корин.

Тобин кивнул.

— Что ж, это лучше его предыдущего выбора, — отметил Фарин. — Твой отец остался бы доволен.

Тобин не стал бы утверждать это с уверенностью. Последний раз он видел Солари, когда тот приехал к ним в замок вместе с другими, чтобы доставить прах его отца. Солари и лорд Нианис действительно были самыми доверенными вассалами герцога. Но в тот день, когда Солари покидал замок, появился Брат и стал шептать о предательстве:

«Он сказал своему капитану, что через год будет владельцем Атийона…»

— Он теперь владелец Атийона? — спросил Тобин.

— Нет, Атийон переходит к тебе, — заверил его Фарин. — Но здесь должен быть лорд-протектор, пока ты не достиг совершеннолетия.

Привлеченные появлением знаменосцев, на рыночной площади за воротами собрались горожане. Сотни человек толпились вокруг, стремясь прорваться вперед и увидеть принца; они смеялись и махали шейными платками и лоскутами голубой ткани. Корин со свитой держались позади, позволив Тобину возглавить процессию. Вскоре беспорядочный шум приобрел ритм: толпа скандировала имя принца:

— Тобин! Тобин! Тобин!

Сначала он лишь изумленно озирался но сторонам, потом осторожно поднял руку, приветствуя горожан. Шум усилился. Все эти люди никогда прежде не видели принца, но как будто всегда эмали и любили.

Сердце Тобина наполнилось гордостью, какой он никогда прежде не испытывал. Выхватив меч, он салютовал толпе. Люди расступались перед ним, и Фарин ехал впереди по извилистой мощеной улочке, показывая дорогу к замку.

Рядом с лошадьми восторженно прыгали дети и собаки, из окон высовывались женщины, махавшие платками мужчинам внизу. Оглядываясь через плечо, Тобин видел на лице Ки такое счастливое выражение, как будто город принадлежал ему лично.

Поймав взгляд Тобина, Ки закричал:

— Что я тебе говорил?

— Наконец-то дома! — крикнул Фарин, перекрывая шум толпы.

Тобин всегда считал домом старый замок, но Фарин родился здесь, в этом городе, и отец Тобина тоже. Они вместе носились по этим улицам, играли у стен крепости, и на речном берегу, и в том самом огромном замке, что вырисовывался впереди.

Тобин вытащил из-под рубашки печать и кольцо и сжал их в ладони, представляя, как отец привез сюда невесту и как их точно так же приветствовала толпа. Но радость возвращения омрачили мрачные мысли — ведь это мог быть и его дом…

Город казался чистым и процветающим. Рыночные площади, мимо которых они проезжали, были окружены лавками и конюшнями, а за домами из бревен и камня явно хорошо следили и вовремя ремонтировали. И еще тут и там виднелись загоны с отличными лошадьми.

Они почти добрались до крепостных стен, когда Тобин вдруг сообразил, что не видел на улицах ни одного нищего и не заметил никаких признаков чумы.

Широкий ров с водой отделял город от стен крепости. Подъемный мост был опущен, и отряд проскакал по нему галопом, затем миновал ворота и очутился в гигантском дворе замка.

Внутри, под защитой стен, находилась целая деревушка казарм и конюшен, небольшие домики и ряды мастерских и кузниц.

— Великий Свет! — воскликнул Лута. — Да тут можно половину дворца разместить!

И здесь тоже были загоны с лошадьми и целые стада овец, коз и свиней, за которыми присматривали ребятишки. Дети восторженно махали принцу, когда отряд проезжал мимо.

Вдоль пути отряда уже выстроились солдаты; одни были одеты в цвета Тобина, другие — в цвета Солари. Они выкрикивали имена Тобина и Корина, приветствовали Фарина и стучали в щиты рукоятками мечей. Тобин попытался подсчитать солдат, но сбился со счета. Их были сотни. И Тобин с радостью заметил несколько знакомых лиц: это были те, кто служил его отцу.

— Наконец-то ты привез принца домой! — крикнул Фарину старый воин, удерживая огромного волкодава. Пес громко лаял и рвался с цепи; Тобину показалось, что зверюга нацелился именно на него.

— Я же говорил тебе, что однажды его привезу! — прокричал в ответ Фарин. Это вызвало еще больший восторг у толпы.

Солари и светловолосая леди стояли на широких ступенях перед, входом в замок, ожидая принца.

Герольд Солари поднял трубу и огласил воздух пронзительными звуками, потом громко, торжественно выкрикнул:

— Приветствуем Корина, сына Эриуса, наследного принца Скаты, и принца Тобина, сына Риуса и Ариани, наследного властителя Атийона. Герцог Солари, лорд земель Эвермере и Файра, лорд-протектор Атийона, и его досточтимая леди герцогиня Савия с уважением и радостью приветствуют тебя.

Тобин соскочил с седла и ждал, пока протектор подойдет к нему. Вьющиеся черные волосы Солари и его бороду посеребрила седина, но пышущее здоровьем лицо казалось все таким же молодым. Протектор опустился на одно колено и протянул Тобину свой меч рукояткой вперед.

— Мой сеньор, для меня великая честь приветствовать тебя в доме твоего отца, а теперь и твоем. Его величество король Эриус назначил меня лордом-протектором Атийона до достижения тобой года совершеннолетия. И я нижайше прошу твоего благословения.

Тобин коснулся его эфесом меча и внимательно всмотрелся в глаза мужчины. Несмотря на предостережение Брата, он видел в них лишь приветливость и уважение. Но разве Брат не мог ошибиться или просто солгать, чтобы навредить, как он это сделал с Ки?

Когда Солари улыбнулся ему, Тобину очень захотелось, чтобы Брат ошибся.

— Ты получаешь мое благословение, герцог Солари. Так приятно снова видеть тебя!

Солари встал и представил свою леди:

— Это моя жена, твое высочество.

Савия присела в глубоком реверансе, а потом расцеловала Тобина в обе щеки.

— Добро пожаловать домой, мой принц. Мне так давно хотелось познакомиться с тобой!

— Полагаю, теперь мне не выпадет такая честь — вскинуть тебя к себе на плечи, как это бывало когда-то? — сказал Солари, и его темные глаза вспыхнули веселым светом.

— Наверное, уже нет, — засмеялся Тобин. — Позволь представить тебя моему королевскому кузену. И ты наверняка помнишь сэра Киротиуса, моего оруженосца.

Солари обменялся с Ки крепким рукопожатием.

— Вы оба здорово выросли, я вас едва узнал. Ба, и Фарин здесь! Как поживаешь, старина? Давненько мы не виделись.

— Да уж, действительно.

— Я тут чувствовал себя как захватчик, пока бродил между этими стенами без тебя и Риуса. Но с прибытием его сына все изменится к лучшему.

— А давно ты здесь? — спросил Фарин. — Мы ничего не слышали о твоем назначении.

— Король отдал приказ перед тем, как мы отплыли из Мисены, а потом отправил меня вперед, чтобы я подготовил дом к приезду принца Тобина и к его собственному прибытию.

— А как лорд Нианис? — спросил Тобин. — Он здоров?

Нианис был любимцем Тобина среди отцовских генералов. Но после того печального дня в замке он больше его не видел.

— Насколько я знаю, он в прекрасной форме, мой принц. Но я давно не получал от него известий. — Солари повел их вверх по ступеням. — Весь последний год я провел с королем в его лагере. А Нианис все еще остается на позициях у Нанты, вместе с генералом Ринаром, и останется там до тех пор, пока мы не убедимся, что перемирие соблюдается.

Когда они проходили под величественной аркой входа, внимание Тобина привлекла резная панель над дверями: на ней изображалась рука в латной рукавице, держащая украшенный гирляндой меч Сакора. Тобин коснулся сердца и эфеса меча, проходя под ней, и Корин сделал то же самое. Но Фарин нахмурился, сначала глянув на резьбу, а потом на смуглого коренастого человека с серебряной цепью на шее и в длинном одеянии управляющего — этот человек низко поклонился вошедшим.

— А где Хакон? — спросил Фарин у Солари.

— Бедный старик, он стал слишком слаб, чтобы выполнять свои обязанности, — пояснил Солари. — Орун заменил его своим хитроглазым шпионом, но я его сразу выгнал и взял на себя смелость назначить на должность Эпониса, это доверенный человек из моей челяди.

— А заодно взял на себя смелость вывесить на стенах собственные знамена, — заметил Фарин. — На мгновение принцу Тобину почудилось, что он явился в чужой дом.

— Ваше высочество, это моя вина, — неловко проговорил Эпонис, снова кланяясь Тобину. — Я прослежу, чтобы их сейчас же заменили.

— Благодарю, — сказал Тобин.

Солари и его госпожа повели гостей в приемный зал, где перед огромной, как дом, усыпальницей тлели пьянящие благовония. У входа сидела черная кошка, обернув хвост вокруг задних лап, и следила за ними глазами, похожими на золотые монеты. Рядом с ней спокойно лежала старая собака с седой мордой, но когда Тобин приблизился к ним, она встала, пошатываясь, и медленно ушла куда-то. Кошка, безмятежно моргнув, продолжала умываться.

Из зала через галерею с колоннами они вышли в большой холл. Очутившись здесь впервые, Тобин задохнулся от восторга.

Свет проникал сквозь большие окна, расположенные высоко над головой, но даже при ярком полуденном свете верхняя часть потолочных сводов терялась в тени. По бокам выстроились ряды каменных колонн, поддерживавших крышу. Пол был сделан из цветного кирпича, выложенного зигзагообразным узором, а на стенах висели гобелены необъятных размеров. Золото и серебро сверкали повсюду — большие блюда на высоких полках, мечи и прочие трофеи, развешанные на колоннах, скульптуры и изысканные вазы, расставленные в десятке или более длинных буфетов. Группа слуг в голубых ливреях застыла в ожидании в центре холла.

Под ближайшим столом лежала белая кошка и вылизывала крошечных рыжих и белых котят. В другом конце холла Тобин увидел еще двух кошек — черную и белую с рыжими пятнами; они играли друг с другом. Огромный черный кот с белым пятном на груди сидел на ближней полке между серебряными чашами и старательно вылизывал заднюю лапу. Тобин никогда не видел такого количества кошек в доме. Должно быть, Атийон подвергся нашествию мышей, если понадобилось столько котов.

Фарин, стоявший рядом с Тобином, тихонько хихикнул, и Тобин осознал, что стоит, разинув рот, словно какая-нибудь деревенщина. Впрочем, не он один онемел от восторга.

— Великое Пламя! — выдохнул Лута и больше ничего не смог вымолвить.

Даже Албен и его друзья были явно потрясены.

— Я назначил отдельных слуг для каждого компаньона, ведь никто из вас не знаком с этим домом, — сообщил Эпонис. — Здесь очень легко заблудиться, если не знать всех переходов.

— Не сомневаюсь! — воскликнул Лута, и все засмеялись.

— Меня проводит сэр Фарин, — сказал Тобин, желая, чтобы друг оставался рядом с ним.

— Как пожелаешь, мой принц.

— Есть какие-нибудь вести от моего отца? — спросил Корин.

— Мы ожидаем его завтра, — ответил Солари. — У нас уже все подготовлено. — Он повернулся к Тобину и улыбнулся. — Слуги проводят тебя в твои покои, если желаешь отдохнуть. Или хочешь сначала осмотреть свой замок?

«Свой замок»!

Тобин не смог сдержать улыбку.

— Да, хочу.

Весь остаток дня они потратили на исследование замка, с Солари и Фарином в качестве проводников. Основные жилые помещения находились в одной из башен и в крыле, протянувшемся вдоль сада между этой башней и соседней. Вторая башня служила крепостью, зернохранилищем, арсеналом и сокровищницей. Тобин был поражен, когда ему сообщили, что в случае осады в крепости можно разместить армию из нескольких тысяч человек.

Второе крыло, шедшее параллельно первому по другой стороне прямоугольника, занимали помещения для слуг, кухни, прачечные, пивоварни и прочие хозяйственные службы. В одной из больших палат работали ткачи, склонившиеся над большими ткацкими станками; в соседней десятки женщин и девушек пряли лен и хлопок для ткачей, напевая протяжные красивые песни.

Внутри прямоугольника, образованного башнями и крыльями, находились просторные сады и рощи, и там же разместился изящный небольшой храм, посвященный Иллиору и Сакору. Украшенные колоннами галереи верхних этажей главной башни выходили как раз на эти сады.

У Тобина и прочих уже основательно болели ноги и кружилась голова от впечатлений, когда Солари наконец оставил их в отведенных им комнатах, чтобы все могли отдохнуть и подготовиться к вечернему пиру.

Компаньоны получили комнаты в королевском крыле, вдоль одной из галерей, нависших над садами. Тобину и Корину были отведены отдельные спальни. Остальных разместили в двух просторных гостевых комнатах.

Оставшись наконец наедине с Ки и Фарином, Тобин осмотрел свою комнату, и его сердце забилось быстрее. Эта спальня принадлежала прежде какому-то молодому человеку из их рода, предположил он. На пологе кровати были вытканы бегущие кони, на стенах висели мечи и щиты. На комоде Тобин заметил несколько аккуратно расставленных игрушек: миниатюрный кораблик, лошадь в упряжке и деревянный меч.

— Такие же дарил мне отец! — Сердце Тобина затрепетало. — Это ведь его игрушки, правда? Это комната моего отца?

— Да. Мы здесь спали, пока… — Фарин замолчал и неловко откашлялся. — Теперь это твоя спальня. Должна быть твоей.

В этот момент в дверях появилась какая-то женщина. Она была одета как придворная дама, а ее поблекшие золотые волосы были заплетены в косы и уложены вокруг головы. На ее поясе висела тяжелая связка ключей на золотой цепи. Вместе с женщиной явился потрепанный в боях рыжий кот, сразу же принявшийся обнюхивать башмаки Тобина.

Лицо женщины избороздили морщины, но она держалась прямо, как воин, а ее светлые глаза сияли радостью, когда она легко опустилась перед Тобином на одно колено и поцеловала ему руку.

— Добро пожаловать домой, принц Тобин.

Кот приподнялся на задние лапы и боднул лбом их соединенные руки.

— Спасибо, моя госпожа, — ответил Тобин, пытаясь понять, кто перед ним.

Ее лицо показалось принцу знакомым, но все же он был уверен, что они никогда не встречались прежде. Потом, когда Фарин подошел ближе, Тобин сообразил, как они похожи. Те же глаза, крупный прямой нос, те же светлые волосы.

— Позволь представить тебе мою тетушку Литию, — сказал Фарин, с очевидным трудом сдерживая смех при виде выражения лица Тобина. — Думаю, здесь у меня найдется еще и несколько двоюродных сестричек и братишек.

Лития кивнула.

— Да, Гранния присматривает за буфетными, а Орил теперь главный конюший. Я была дежурной горничной у твоей бабушки, мой принц, а потом у твоей матери, когда они жили здесь. А позже твой отец произвел меня в ключницы. Надеюсь, ты не откажешься от моих услуг?

— Конечно нет, — ответил Тобин, все еще переводя взгляд с женщины на Фарина и обратно.

— Спасибо, мой принц. — Лития посмотрела на кота, который теперь терся о ноги Тобина и громко мурлыкал. — А это мастер Рингтэйл, главный атийонский крысолов. Вижу, он сразу признал хозяина дома. Он не слишком-то многих признает, только меня и Хакона, но ты ему сразу понравился.

Тобин присел и осторожно погладил кота по взъерошенной спине, ожидая, что зверь сразу огрызнется, как это делают собаки. Но вместо того Рингтэйл ткнулся усатой мордой в подбородок Тобина и цапнул лапой за рукав, требуя взять его на руки. Кот был сильным, тяжелым, с крепкими острыми когтями, и на каждой лапе у него было по два лишних пальца.

— Ты только посмотри! Семь пальцев! Жаль мне тех крыс, что попадаются ему на дороге, — воскликнул восхищенный Тобин. Коты, которых он видел в амбарах и конюшнях, были дикими, злобными существами. — И он, должно быть, храбрый воин. Сколько шрамов! С радостью принимаю твою службу, мастер Рингтэйл.

— Тут есть еще одна комната, которую ему следует увидеть, Фарин, — негромко произнесла Лития. — Я попросила лорда Солари предоставить это нам с тобой.

— Что за комната? — спросил Тобин.

— Спальня твоих родителей, мой принц. Там все осталось как было при них. Я подумала, тебе захочется ее увидеть.

Сердце Тобина болезненно ударилось о ребра.

— Да, конечно! Ты пойдешь с нами, Ки, — позвал он, когда его друг отступил назад.

Все еще прижимая к груди тяжелого кота, Тобин пошел по коридору следом за Литией и Фарином — к большой двери, украшенной резными фруктовыми деревьями и птицами с длинными развевающимися хвостами. Лития сняла с пояса ключ и отперла дверь.

Двустворчатая дверь распахнулась, и их глазам предстала великолепно обставленная комната, залитая предвечерним светом. Темно-синий полог кровати и настенные гобелены украшали изображения двух белых летящих лебедей. Сквозь открытую настежь балконную дверь виднелись сады. Кто-то совсем недавно зажигал в этой комнате благовония и пчелиный воск. Тобин уловил легкую затхлость воздуха — здесь давно никто не жил, — но не было запаха пыли и сырости, к которым он привык во дворце. Спальня ничуть не напоминала печальные, полупустые комнаты его дома в Эро. За этой комнатой постоянно присматривали, заботились, словно ее хозяева должны были вот-вот вернуться.

На туалетном столе стояло множество затейливых коробочек и шкатулок, а на письменном столе у одного из высоких окон лежали обычные рабочие принадлежности. Покрытые яркой цветной эмалью кубки для вина выстроились на полке в противоположном конце комнаты, а изящные резные фигурки из слоновой кости стояли на сверкающей игровой доске рядом с очагом.

Тобин опустил кота на пол, и Рингтэйл не отставал от него, пока принц бродил по комнате, то касаясь полога на кровати, то беря фигурку с доски, то пробегая кончиками пальцев по инкрустированной крышке ларца для драгоценностей. Он надеялся уловить какой-то отзвук, ощутить присутствие отца в этой комнате, но слишком остро чувствовал, что за ним наблюдают пришедшие с ним люди.

— Спасибо, что показали мне все, — вымолвил он наконец.

Лития понимающе улыбнулась, вкладывая ключ в его ладонь и сжимая пальцы Тобина в кулак.

— Все это теперь твое. Придешь сюда, когда захочешь. Здесь всегда все будет как прежде.

Она мягко пожала ему руку, и Тобин догадался: она знала, что он хотел найти и не нашел.

Глава 18

В этот вечер они пировали в большом холле, где были установлены полукругом три длинных стола. Солари и его семья сидели с Тобином и Корином. Его старший сын, от предыдущей жены, отсутствовал, он служил в армии короля. Зато с ними были дети Савии — двое мальчиков и хорошенькая маленькая девочка по имени Рози. Большую часть вечера малышка провела на коленях Корина. В остальном гости состояли из компаньонов, друзей Солари и генералов, и еще были приглашены многие богатые купцы из города. Пир проходил весело и шумно, причем немало шума ему добавляли голосистые барды и менестрели.

Тобин сидел на почетном месте под балдахином, но было совершенно очевидно, что хозяин здесь Солари. Его люди прислуживали за столом, он отдавал приказы о перемене блюд и вин, распоряжался менестрелями. И весь вечер он хлопотал возле Тобина и Корина, выбирая для них лучшие куски каждого блюда и расхваливая качества вин, родившихся на лучших виноградниках Атийона.

Одно за другим выносили новые блюда, и каждым можно было накормить всех присутствующих. Леди Лития стояла у входа для слуг и внимательно изучала каждое блюдо, прежде чем его несли к главному столу. Одна только первая перемена состояла из жареной говядины с горчицей, вальдшнепов, куропаток, ржанок и бекасов. За первым блюдом последовали заливные угри, морские петухи с подливкой, жареные миноги, копченые щуки в тесте и вареные мидии, фаршированные хлебом и сыром. А десерт состоял из пирожных трех сортов, сладких и острых пирогов с затейливо украшенными хрустящими корочками.

Десятки обитателей замка семейства кошачьих составили компанию пирующим — они вспрыгивали прямо на столы в поисках объедков и шныряли под ногами у слуг. Тобин поискал взглядом своего нового друга, но Рингтэйла нигде не было видно.

— Здешний повар посрамил бы королевских кулинаров, моя леди! — воскликнул Корин, обращаясь к Савии и с наслаждением облизывая пальцы.

— Это все заслуга леди Литии, — ответила герцогиня. — Она присматривает и за меню, и за поварами, даже сама закупает продукты. Не знаю, что бы мы без нее делали.

— Ага, вот и она, с главным сюрпризом ужина! — воскликнул Солари.

Лития вошла в холл, а за ней двое слуг несли на носилках огромный пирог. По ее команде они поставили пирог перед Тобином. Золотую поверхность украшало изображение атийонского дуба, вылепленного удивительно тонко, — а по обе стороны дуба красовались два лебедя, тоже сделанные из теста и покрытые цветной глазурью.

— В честь твоего прибытия домой, принц Тобин, — сказала она, протягивая принцу длинный нож, украшенный голубой лентой.

— Нет, как можно его разрезать! — воскликнул Тобин. — Леди, я восхищен!

— Режь его, режь! — закричала малышка Рози, подпрыгивая на коленях Корина и хлопая в ладошки.

Гадая, что внутри, Тобин погрузил нож в центр пирога. И тут же все гигантское сооружение распалось на части, выпустив на свободу стаю крошечных сине-зеленых птичек, мгновенно разлетевшихся над столами. Кошки тут же вспрыгнули на столы, пытаясь поймать пернатых крошек, чем весьма развеселили гостей.

— Твоя досточтимая тетушка воистину настоящая художница! — воскликнул Солари, через стол обращаясь к Фарину, и тот торжественным кивком поблагодарил за похвалу.

Лития махнула рукой — и в холл внесли вторые носилки, с точно таким же пирогом; но этот был начинен сливами и сладким кремом.

— Все из твоих поместий и погребов, мой принц, — горделиво сообщила она Тобину, кладя ему на тарелку первый кусок пирога.

Черный с белым котенок вспрыгнул на колени Тобина и потянулся к его тарелке, принюхиваясь. Тобин погладил мягкую шерстку.

— Никогда в жизни не видел столько кошек!

— В Атийоне всегда были кошки, — сказала Лития, позволяя котенку слизать крем с кончика ее пальца. — Их любит Иллиор, потому что они любят луну.

— Моя старая кормилица говорила, что именно поэтому кошки весь день спят, а охотятся ночью. Они видят в темноте, — сказал Корин, пересаживая котенка на колени Рози. — Жаль, что отец их совершенно не выносит.

Котенок снова прыгнул к Тобину, но в этот миг из-под стола показался Рингтэйл и грозно зашипел. Вскочив на подлокотник кресла Тобина, кот спихнул малыша с колен принца и сам занял его место.

— Должно быть, к тебе благоволит Светоносный, раз этот кот сам пришел к тебе, — заметил Солари, с неприязнью глядя на Рингтэйла. — Я к этому зверю и подойти не решаюсь. — Он протянул руку, чтобы погладить кота, но тот мгновенно прижал уши и зашипел. — Видишь? — Солари покачал головой, когда кот лизнул Тобина в подбородок и громко замурлыкал. — Да, воистину, на тебе благоволение Светоносного!

Тобин погладил кота по спине, снова вспомнив предостережение Брата.

За пирогом последовали орехи и сыр, но Тобин уже и без того съел слишком много и с трудом сумел проглотить лишь несколько засахаренных орешков. Вместе со сластями в зале появилась новая группа менестрелей, и гости принялись за игру в кости, попивая вино. Никто, похоже, не собирался отправляться на покой.

Тобин ужасно устал, от выпитого вина кружилась голова, и, как только позволили приличия, он извинился перед гостями, сославшись на утомление.

— Спокойной ночи, милый друг! — воскликнул Корин, вставая и заключая Тобина в неловкие объятия. Тобин ничуть не удивился тому, что наследный принц был пьянее его самого.

Все встали, желая принцу доброй ночи. Тобин решил, что его уход не помешает гостям веселиться до поздней ночи. Фарин и Ки вышли вместе с принцем, впереди всех вышагивал Рингтэйл, задрав облезлый хвост на манер штандарта.

Они шли по бесчисленным коридорам и лестницам, и Тобин чувствовал благодарность Фарину за то, что тот не оставил его одного. Когда они добрались до незнакомого Тобину уголка дворца, Фарин внезапно остановился.

— Если ты не слишком устал, Тобин, я бы хотел представить тебе еще кое-кого.

— Тоже родственник?

— Почти. Хакон служил твоей семье еще со времен твоего прадеда. И он очень хотел с тобой встретиться с тех самых пор, как узнал о твоем рождении. Для него очень важна эта встреча.

— Очень хорошо, идем.

Свернув по коридору, они вышли из главной башни, спустились по лестнице и прошли через сад к входу в кухни. В воздухе витал аромат горячего хлеба. Войдя внутрь, Тобин увидел целую армию поваров, хлопотавших над досками с пирожными. Принц поймал взгляд высокой седовласой женщины. Она стояла в другом конце помещения и что-то обсуждала с товаркой, которая помешивала поварешкой в большом котле.

— Моя кузина Гранния и главная повариха, — сообщил Фарин. — Им лучше не мешать — обсуждают завтрашний пир в честь короля. Словно два генерала перед сражением.

Пройдя через кухню, они поднялись по узкой лестнице. Слуги, встречавшиеся им по дороге, тепло приветствовали Фарина и почтительно — Тобина.

— Можно подумать, они хорошо тебя знают, — сказал Ки.

Дойдя до середины невзрачного коридора, с устланным сухим тростником полом, Фарин остановился перед одной из дверей и открыл ее, не постучав. Внутри Тобин увидел самого старого человека из всех, кого встречал в своей жизни; старик дремал в кресле, рядом с жаровней. Пушок редких снежно-белых волос обрамлял сверкающую лысину, а жидкая пожелтевшая борода свисала почти до пояса. На коленях его лежала столь же древняя рыжая кошка. Рингтэйл прыгнул на колени к старику и потерся носом о нос старой кошки, потом свернулся рядом клубочком и принялся мыть уши.

Старик проснулся и прищурил слезящиеся глаза, ощупывая голову Рингтэйла скрюченными пальцами с красными распухшими суставами.

— А, это ты? — Голос его звучал как скрип ржавых дверных петель. — Пришел навестить свою старую матушку, а вот подарка ей не принес, а, забывчивый проказник? Что ты на это скажешь, Ариани?

Лишь мгновение спустя изумленный Тобин понял, что старик обращается к своей кошке. Эта Ариани теперь была занята тем, что, придерживая Рингтэйла лапой с семью пальцами, вылизывала его морду. Здоровенный кот таял от удовольствия.

— Он пришел не один, Хакон, — сказал Фарин, повышая голос.

Пройдя через комнату, он взял руку старика в свои и кивнул Тобину и Ки, подзывая поближе.

— Слава Пламени, ты вернулся! — воскликнул Хакон. Потом заметил Тобина и Ки и расцвел в беззубой улыбке. — А вот и мои дорогие мальчики. Скажи-ка, Риус, сколько куропаток ты мне принес? Или сегодня это кролики? Фарин, а тебе сегодня повезло?

Фарин наклонился поближе к старику.

— Хакон, это я, Фарин. Помнишь меня?

Старик прищурился, всматриваясь в него, йотом покачал головой.

— Конечно, мой мальчик. Прости меня. Просто мне приснился сон… Но тогда это должен быть… — Хакон задохнулся и нащупал трость рядом с креслом. — Мой принц! — воскликнул он, сбрасывая с колен кошек и пытаясь встать.

— Прошу тебя, не вставай! — сказал Тобин.

Слезы потекли по впалым щекам Хакона, когда он снова откинулся на спинку кресла.

— Прости мне старческую слабость, мой принц, но я так счастлив! Я уж начал бояться, что не доживу до этой встречи! — Он поднял руки и обхватил дрожащими ладонями лицо Тобина. — Ах, если бы только мои глаза видели лучше! Добро пожаловать домой, мой мальчик. Добро пожаловать домой!

В горле Тобина застрял тяжелый ком, когда он подумал, что старик принял его за отца. Он сжал руки Хакона.

— Спасибо тебе, старина. И спасибо за долгую службу моей семье. Я… я надеюсь, тебе здесь удобно?

— Благодарю тебя за доброту, мой принц! Фарин, принеси принцу кресло! А себе возьми табурет. И придвинь поближе лампу.

Тобин уселся рядом со стариком, и Хакон внимательно всмотрелся в его лицо.

— Вот так-то лучше. Дай-ка я погляжу на тебя! Вылитый герцог! А глаза твоей милой матушки. Правда, Фарин? Как будто сам герцог переродился!

— Да, верно, — согласился Фарин, подмигивая Тобину. Они оба отлично знали, что Тобин не похож ни на одного из родителей, но Тобину очень нравился этот старик, и он был рад доставить ему удовольствие.

— А это, должно быть, тот оруженосец, о котором ты мне рассказывал, да? — спросил Хакон. — Киротиус, верно? Иди-ка сюда, мальчик, дай взглянуть на тебя. — Ки опустился на колени перед креслом, и Хакон ощупал его плечи и руки. — Сильный парень! — одобрительно сказал он. — Руки как железные. У вас у обоих руки настоящих воинов. Фарин мне о вас рассказывал только хорошее, но я полагаю, вы оба изрядные озорники. Риус и этот плут были точно такими же.

Тобин подмигнул Ки.

— Фарин был плутом?

— Оба они друг друга стоили! — хихикнул Хакон. — Дрались с деревенскими детьми, лазили в чужие сады. Фарин, помнишь, как Риус подстрелил лучшую молочную овцу твоей матери? О Великий Свет, да мне через день приходилось гоняться за вами с розгами!

Фарин пролепетал что-то невнятное, и Тобин с восторгом заметил, как капитан покраснел.

Хакон еще раз скрипуче хихикнул и похлопал Тобина по руке.

— Да они однажды насыпали в хранилище для соли сахар, и как раз перед пиром в честь самой королевы, можешь себе такое вообразить? Конечно, зачинщиком был молодой Риус, но Фарин взял все на себя, и его основательно высекли! — Старик снова расхохотался, но смех тут же перешел в кашель.

— Да успокойся ты, Хакон, — настойчиво произнес Фарин, беря с буфета чашу с вином и поднося ее к губам старика.

Хакон сделал жадный глоток, и вино пролилось ему на бороду. Некоторое время он тяжело, с присвистом дышал, потом снова заговорил:

— Да, все это осталось в прошлом… Ты вырос, а Риус мертв. Многие умерли… — Он умолк и закрыл глаза. Тобину показалось, что старик уснул. Но через мновение-другое Хакон снова выпрямился и резко произнес: — Фарин, у герцога нет вина! Спустись в погреб… — Он оборвал себя на полуслове и огляделся по сторонам. — Ох, я снова задремал, да? Теперь это твоя обязанность, Киротиус. Служи хорошенько своему принцу, мальчик.

Ки вскочил, чтобы выполнить приказ, но Тобин остановил его.

— Все в порядке, отец. Мы только что были на пиру и выпили больше вина, чем следовало бы.

Хакон снова откинулся на спинку кресла, и старая кошка тотчас вернулась на его колени. Рингтэйл свернулся у ног Тобина.

— Мне очень жаль, что чужой человек носит твою цепь, — сказал Тобин, беря старика за руку. — Я думал, Лития должна была занять эту должность.

Хакон фыркнул.

— Это все уловки лорда Оруна. Король прислал к нам нескольких новых слуг после смерти принцессы… Пусть Астеллус везет ее нежно… — Он с почтительным видом поцеловал кончики пальцев и приложил их к сердцу. — А потом, когда и Риус ушел от нас, Орун прислал своего человека. Конечно, пора было что-то менять… я уже слеп, как коза Билайри, да и ноги меня подводят… Но какой же это был мерзавец! Хитроглазый, бледный как мертвец… вот уж никто не пожалел, когда Солари выгнал его. Но конечно, он должен был назначить Литию. Она ведь и управляла во дворце все последние годы.

— Я прикажу Солари, чтобы он назначил ее управляющей, — сказал Тобин.

— Боюсь, пока ты не можешь ему приказывать, — вмешался Фарин. — До твоего совершеннолетия такие вопросы решает лорд-протектор.

— Разве не я — лорд Атийона?

Хакон нащупал руку Тобина и сжал ее.

— Ты — наш лорд, мальчик, ты и никто другой. Я слышал, как люди приветствовали тебя сегодня. Они так же мечтали увидеть тебя, как и я. Солари хороший человек, и он хранит живую память о твоем отце. Пусть пока охраняет тебя и твое владение, а ты служи наследному принцу.

В коридоре послышался негромкий шум. Ки распахнул дверь и увидел целую толпу поварих и кухонных работниц.

— Пожалуйста, сэр, мы просто хотели увидеть нашего принца! — заговорила старая женщина от лица всех остальных. За ее спиной все закивали и принялись с надеждой в глазах вытягивать шеи, чтобы рассмотреть Тобина.

— Эй, убирайтесь все! Слишком поздно, чтобы беспокоить его высочество! — проскрипел Хакон.

— Ничего страшного, я не возражаю, — сказал Тобин.

Ки отступил в сторону, и женщины вошли в комнату, приседая в реверансах и прикладывая руки к груди. Самые пожилые всхлипывали. Та женщина, что заговорила первой, опустилась на колени и схватила Тобина за руки.

— Принц Тобин! Наконец-то ты дома! Добро пожаловать!

Переполненный чувствами, Тобин наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Спасибо, матушка. Я рад, что приехал сюда.

Она приложила ладонь к щеке и оглянулась на остальных.

— Ну, видели? Я говорила вам, кровь ему подскажет! А остальное не важно.

— Эй, придержи язык, Мора! — рявкнул Хакон.

— Все в порядке, — поспешил успокоить его Тобин. — Я знаю, что говорят обо мне и о моей матери. Некоторые слухи даже чистая правда, про демонов хотя бы. Но обещаю вам, я постараюсь не уронить честь моего отца и стать достойным лордом Атийона.

— Ты за него не волнуйся, — сердито сказал Хакон, обращаясь к женщине. — Это новое рождение Риуса. И можешь рассказать об этом там, внизу. А теперь возвращайтесь к своим делам.

Женщины ушли, кроме одной, которую Фарин называл своей кузиной.

— В чем дело? — спросил ее Тобин.

— Видишь ли, мой принц… — Она замолчала, теребя руками фартук. — Можно сказать, Хакон?

Старик посмотрел на Фарина.

— А что плохого, если она спросит?

— Говори, Гранния.

— Видишь ли, мой принц, — снова заговорила женщина. — Дело в том, что… ну, просто очень многие женщины Атийона когда-то служили в разных чинах. Взять хотя бы Катилан, твою повариху из Алестуна. Она была моим сержантом. Мы служили лучницами у твоего деда.

— Да, она мне рассказывала.

— Ну вот, дело в том, принц Тобин, что твой отец дал нам разрешение продолжать тренировки, потихоньку, и учить молодых девушек, которые захотят освоить ратное дело. Ты одобряешь наши занятия?

И снова он увидел в ее глазах ту смесь надежды и разочарования, что так часто вспыхивала во взгляде Уны.

— Если этого пожелал мой отец, так тому и быть, — ответил он.

— Будь благословен, мой принц! Если мы тебе понадобимся, лишь пришли весточку.

— Я этого не забуду, — пообещал Тобин.

Гранния еще раз присела в неловком реверансе и поспешно вышла из комнаты, закрыв лицо фартуком.

— Неплохо, Тобин, — сказал Фарин, когда они возвращались в комнату Тобина. — К рассвету твоя репутация в этом доме основательно укрепится. Твой отец гордился бы тобой.

Кони и Сефус стояли на страже в конце коридора неподалеку от спальни принца.

— Ты останешься с нами? — спросил Тобин, когда они подошли к двери. — Ведь это твоя комната.

— Спасибо, Тобин, но теперь она твоя и Ки. Мое место — рядом с гвардейцами. Спокойной ночи.

Ванна с горячей водой уже ждала их, и Тобин с радостью окунулся в нее, пока паж и Ки зажигали ночные светильники.

Тобин погрузился в воду до подбородка и стал смотреть на крошечные волны, что разбивались о деревянные борта ванны. Он снова думал об Уне и других женщинах, которым отказывали в чести стать воинами. Перед глазами стояло лицо Граннии, печальное и полное надежды.

Он вздрогнул, и по поверхности воды побежали волны. Если Лхел и Айя были правы, если ему действительно придется однажды стать женщиной, последуют ли за ним старые генералы? И те самые солдаты, что сегодня так радостно приветствовали сына герцога Риуса. Не потеряет ли он все, предъявив миру то, что чародеи называют его истинным лицом?

Тобин оглядел свое тело: сильные мускулистые руки и ноги, все еще плоская грудь и твердый живот, и бледный червячок между ногами, даже волос над ним нет. Во время ночных блужданий вместе с Корином в районе порта он видел много обнаженных женщин и знал, что у них такого нет. Если он изменится… Тобин снова вздрогнул, прикрыв рукой гениталии, и почувствовал утешающее движение пениса под ладонью.

«Может, они ошибаются?..»

Может, ему и не придется меняться?.. Он принц, сын Ариани и Риуса. Этого было достаточно для солдат, которых он встретил здесь, в Атийоне. Может, этого будет достаточно и для Иллиора?

Он окунулся в воду с головой и запустил пальцы в волосы. Он не будет думать обо всем этом сегодня ночью, и в другие ночи не будет об этом думать. Всю жизнь его называли принцем, но до сегодняшнего дня он по-настоящему не ощущал себя им. В Эро он всегда чувствовал пропасть между собой и теми, кто всю жизнь провел при дворе. Он был слишком прост, необразован и неуклюж. Ни одна придворная прелестница не захотела бы взглянуть в его сторону дважды, если бы не его титул. По его представлениям, он больше заслуживал звания деревенского рыцаря, чем Ки. И его это вполне устраивало.

Но сегодня вечером все изменилось. Сегодня он заметил изумление на лицах других компаньонов, когда перед ними предстал его замок. Его замок, его крепость! Теперь пусть только посмеют Албен и все остальные смотреть на него свысока и задирать нос!

И еще он наслаждался преклонением народа. Солдаты отца стучали по щитам в его честь и выкрикивали имя принца. Однажды, что бы ни случилось, он возглавит их ряды. Тобин уже представлял себе поле битвы и звон мечей. И как он подает сигнал к атаке, а рядом — верные Фарин и Ки.

— Принц Скалы, наследник Атийона, — пробормотал он вслух.

Хохот Ки вернул его с небес на землю.

— А что, его августейшее высочество собирается сидеть в ванне, пока вода не покроется коркой льда, или его покорный слуга тоже может искупаться?

Тобин усмехнулся, глядя на друга.

— Я принц, Ки. Настоящий принц!

Ки фыркнул, оттирая с башмаков Тобина накопившуюся за день грязь.

— А кто говорит, что ты им не был?

— Просто я сам не слишком в это верил. До сегодняшнего дня.

— Ну, в моих глазах ты никогда никем другим и не был, Тоб. Да и в глазах кого бы то ни было еще. Кроме разве что Оруна, и посмотри, чем он кончил? Ну а теперь… — Ки отвесил Тобину преувеличенный поклон. — Ты позволишь мне вымыть твою герцогскую голову или потереть твою вельможную спину? Хотелось бы, знаешь ли, еще немножко вздремнуть до рассвета.

Рассмеявшись, Тобин быстро начал обтираться губкой и выскочил из ванны до того, как вода окончательно остыла.

Ки только и успел пробормотать «спокойной ночи», как тут же провалился в сон. Но Тобин, несмотря на усталость, заснуть не мог. Глядя на атийонских коней, резвившихся на зеленом поле гобелена, он пытался представить своих предков, например, бабушку отца — как она трудится над этим рисунком, склонившись над ткацким станком. Его отец тоже смотрел на этих самых коней, а рядом спал верный Фарин…

«До того, какой перебрался в кровать с лебедями вместе со своей невестой», — думал Тобин.

Там его родители лежали рядом, там они любили друг друга.

— А до них там спали его родители, и предыдущие пары тоже, и… — прошептал Тобин вслух.

Внезапно ему захотелось увидеть лица предков и себя среди них. Он хотел удостовериться, что в его жилах течет та же кровь. Но ведь где-то в замке должны быть их портреты. Надо завтра спросить Фарина и Литию. Они должны знать.

Сон не шел, а мысли возвращались к той комнате, внизу. Внезапно ему захотелось вернуться в ту комнату и открыть коробочки и шкатулки на туалетном столике, поискать в платяных шкафах… Что поискать?..

Он выбрался из постели и направился к вешалкам для одежды. Сунув руку в свою сумку, он достал ключ, который дала ему Лития. Тяжелый ключ давил на ладонь.

А почему бы и нет?

Прокравшись на цыпочках мимо спящего пажа, Тобин осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Из-за угла доносился низкий, спокойный говорок Фарина, но больше никого поблизости не было. Прихватив один из ночных светильников, Тобин тихо пошел по коридору.

«Почему я должен таиться, словно вор? Ведь я иду по собственному дому!» — подумал он.

И все же к двери родительской спальни он подошел бесшумно и перевел дыхание лишь тогда, когда очутился внутри и закрыл за собой дверь.

Посветив лампой вокруг, он увидел другой светильник и зажег его, потом медленно прошел по комнате, касаясь вещей, которых касались его родители: столбик кровати, комод, чаша, ручки платяного шкафа. Очутившись здесь в одиночестве, он наконец ощутил эту комнату не так, как другие помещения. Это была именно спальня его родителей. Тобин попытался представить, как выглядела бы эта комната, если бы родители остались живы. Если бы судьба не была так несправедлива.

Подойдя к туалетному столику, он открыл одну из коробочек и увидел женскую расческу для волос. На ее зубьях осталось несколько темных волосков. Он снял их и обернул вокруг пальца, представив на секунду, что его родители сидят в большом зале, смеются и пьют вино с гостями. Но скоро они поднимутся в спальню — и увидят своего сына. Он пришел пожелать им спокойной ночи…

Но как Тобин ни пытался, он не мог представить себе такую встречу. Сунув руку под рубашку, Тобин вытащил цепочку, расстегнул ее и надел на палец материнское кольцо, всматриваясь в два профиля, вырезанные на великолепном пурпурном камне. За этим камнем отцу пришлось поехать в Ауренен, он хотел найти нечто воистину достойное его невесты, которую он так любил.

Но как ни старался Тобин, гордые, безмятежные лица, изображенные на кольце, оставались чужими для него. Да, они жили в этой комнате, делили эту постель и жили совершенно неведомой Тобину жизнью. Но он никогда не был частью этой жизни.

Однако его любопытство разгоралось, питаемое чувством одиночества, никогда полностью не покидавшим Тобина. Не сняв с пальца кольцо, он открыл другую коробку — и нашел несколько драгоценных вещиц, оставленных здесь матерью. Ожерелье из резных янтарных бусин, золотая цепь, с драконами вместо звеньев, и пара эмалевых сережек с гладкими камнями цвета летнего неба. Тобин восхищенно рассматривал тонкую, изысканную работу. Как она могла оставить такую красоту здесь? Он положил украшения на место, потом открыл большую шкатулку из слоновой кости. В ней лежали массивные серебряные булавки для одежды и нож для разрезания бумаги с роговой ручкой. Мужские вещи. Вещи его отца.

Принц подошел к платяным шкафам. В первом не было ничего, кроме нескольких старомодных одеяний, висевших на крючках. Сняв одно, Тобин прижал ткань к лицу, надеясь ощутить отцовский запах. Он думал о доспехах, которые как-то примерял, и об обещании отца взять Тобина в поход, когда эти доспехи станут ему впору. Давненько это было…

Он надел тунику поверх ночной рубашки. Но несмотря на то что за последний год Тобин заметно подрос, подол туники все равно висел ниже его колен, а рукава закрыли руки по кончики пальцев.

— Я все еще слишком маленький, — пробормотал Тобин, вешая тунику на место, и направился к следующему шкафу.

Он резко распахнул дверцы — и приглушенно вскрикнул от испуга, когда навстречу ему хлынул густой запах духов его матери. Аромат шел от связок сухих цветов, висевших на специальных крючках между стопками сложенных на дне шкафа нарядов.

Тобин опустился на колени, восхищаясь яркими платьями. Мать всегда любила сочные краски, и любые оттенки были здесь представлены: винно-красные, темно-синие, шафрановые, зеленые, как листва летних лесов после дождя… Парча, шелк, бархат и батист. Тобин касался тканей — сначала неуверенно, потом с жадностью, и его пальцы перебегали по искусно сплетенным кружевам, меховой отделке, ярким бусинкам вышивок…

Острая тоска охватила принца, он встал и вытащил из шкафа зеленое платье, отделанное лисьим мехом. Помедлив, он прислушался, не раздаются ли в коридоре шаги, потом понес платье к высокому зеркалу возле кровати.

Приложив платье к себе, он увидел, что мать была примерно такого же роста — подол как раз достигал башмаков. Тобин бережно разгладил складки ладонью и снова приложил платье к себе; пышная юбка легла на его ноги восхитительными волнами.

«А что, если примерить…»

Смущенный этим неожиданно вспыхнувшим желанием, Тобин быстро сунул платье в шкаф. Неловко повернувшись, принц задел длинную накидку из кремовых кружев с подкладкой, и она упала. На плечах роскошного одеяния светились вышитые голубые и серебряные лучи, устремляясь к высокому воротнику из меха горностая.

Тобин хотел повесить накидку на место, но неожиданно для себя снова оказался перед зеркалом, с накидкой на плечах. Тяжелая ткань обняла его, темный атлас струился по коже, как прохладная вода. Он застегнул золотую пряжку воротника и опустил руки.

Мягкий белый мех нежно коснулся его горла, когда Тобин решился поднять голову и взглянул в зеркало. Больших усилий ему стоило заставить себя посмотреть отражению в глаза.

«У меня такие же волосы, как у нее, — подумал он, встряхивая головой. — И ее глаза, как все говорят. Конечно, маминой красоты у меня нет, но глаза ее».

Длинная накидка с мягким шуршанием ниспадала вдоль тела, когда он пошел к туалетному столу и достал из нарядной коробки одну сережку. Чувствуя себя с каждой минутой все глупее, но уже не в силах остановиться, он опять вернулся к зеркалу и приложил серьгу к уху. Может, дело было в украшении, а может, в повороте головы… но внезапно Тобин увидел ту девочку, которую Лхел показала ему в источнике. Голубой камень очень шел к его глазам, как и вышивка на накидке, глаза словно стали ярче, наполнились светом…

И в сдержанном свете маленького светильника эта девочка казалась почти красивой.

Дрожащими пальцами Тобин коснулся своего отражения в зеркале. Он видел девочку, незнакомку, что смотрела на него из вод горного источника. Тогда у Тобина не было времени, но теперь он всматривался в нее с растущим удивлением и любопытством. Станут ли мальчики смотреть на нее так, как сейчас смотрят друзья Тобина на девочек, которые им нравятся? При мысли, что так на нее мог посмотреть Ки, Тобина охватила дрожь. И странное ощущение возникло между бедрами, похожее на боль лунного цикла, но приятное. И еще Тобин вдруг почувствовал, что на груди под рубашкой что-то набухает… Он покраснел, но не отвел глаз от зеркала. Внезапно снова почувствовав себя одиноким и растерянным, он позвал единственного свидетеля превращения, какого только и мог позвать.

Брат не имел отражения в зеркале, поэтому Тобину пришлось попросить его встать рядом с ним, чтобы сравнить их лица.

— Сестра, — пробормотал призрак, как будто поняв боль, нараставшую в сердце Тобина.

Но хрупкая иллюзия уже разрушилась. Стоя бок о бок со своим близнецом, Тобин видел в зеркале лишь мальчика в женском плаще.

— Сестра, — повторил Брат.

— Ты видишь сестру, когда смотришь на меня? — шепотом спросил Тобин.

Прежде чем Брат успел ответить, Тобин услышал голоса по другую сторону запертой двери. Он замер, как испуганный заяц, прислушиваясь к приветствиям, которыми обменивались Кони и Ларис. Он знал, что это всего лишь смена караула, но чувствовал себя вором, которого вот-вот поймают на месте преступления. А что, если кто-нибудь заметит его, когда он будет выходить отсюда?..

Вдруг Ки застукает его в таком виде?

— Уходи, Брат, — прошипел он и поспешно сбросил накидку. Притушив светильники, он осторожно подкрался к двери и прислушивался, пока голоса не затихли в дальнем конце коридора.

До своей комнаты он добрался благополучно, ни с кем не столкнувшись по дороге, а Ки даже не шелохнулся, когда он укладывался в постель. Укрывшись одеялом с головой, Тобин зажмурился и изо всех сил постарался не думать об ощущении, рожденном в нем от прикосновения к телу тяжелого прохладного шелка. И о том, как на одно странное мгновение его глаза глянули на него из зеркала с чужого лица.

«Я мальчик — беззвучно твердил он себе, крепко сжимая веки. — Я принц».

Глава 19

На следующее утро Корин поднял всех до рассвета, чтобы подготовиться к прибытию короля. Солнце еще не взошло, и с реки на влажные поля наползали длинные, тягучие клубы тумана.

Компаньоны надели кольчуги и латы, набросили на плечи лучшие плащи. Спускаясь вниз, они обнаружили, что весь замок уже гудит.

Повсюду сновали толпы слуг. Главный холл был украшен цветами короля, а с полок сняли золотую посуду. Выйдя во двор, Тобин увидел, что из кухонных труб валит дым. Дым поднимался и над несколькими ямами в огородах при кухне — там на мисенский лад жарили целые туши оленей и кабанов, засыпав их углями. Музыканты, акробаты и прочая веселая публика уже расположились в свободных комнатах, а то и просто во дворе.

Солари уверенно руководил всеми. Увидев Тобина и остальных компаньонов, он сразу подошел к принцу и вкратце доложил, какие вечером задуманы представления и какие будут подаваться блюда, — при этом управляющий и Лития стояли рядом с ним. Каждую минуту Солари спрашивал:

— Ты согласен, мой принц?

Тобин, ничего не понимавший в подобных делах, молча кивал, соглашаясь со всем, что предлагал лорд-протектор.

Когда Солари закончил доклад, Лития подозвала двух слуг, державших завернутые в полотнища ткани ящики.

— А здесь кое-что особенное для наиболее высокочтимых гостей, — сказала она. — Так принято в этом доме, еще со времен твоих прадедов, принц Тобин.

Развернув ткань с одного из ящиков, она достала из него стеклянную вазу с изумительными стеклянными розами. Тобин задохнулся от восторга: такая тонкая работа из стекла стоила десятка чистокровных скакунов. Глаза у него расширились еще больше, когда Лития небрежно отломила один из лепестков и сунула его в рот, а потом предложила другой лепесток принцу.

Тобин неуверенно взял лепесток, положил на язык, а потом расхохотался:

— Сахар!

Солари хихикнул, тоже угощаясь лакомством.

— Леди Лития — настоящая художница!

— Твоя прабабушка специально посылала мою бабушку в Эро, учиться у одного прославленного кондитера, — сказала Лития. — Бабушка передала это искусство моей матери, а та — мне. Я рада, что тебе понравились мои скромные цветы, но что ты скажешь об этом? — Сунув руку во второй ящик, она достала полупрозрачного сахарного дракона. Тело у него было красным, как лепестки роз, а крылья, лапы и зубчатая спина отсвечивали легкой позолотой. — Что бы ты сам предпочел на сегодняшний вечер?

— И то и другое просто изумительно! Но, наверное, дракон больше подходит для короля, а?

— Отлично, тогда это тебе не понадобится! — воскликнул Корин и ударил кинжалом по сахарной вазе. Та с нежным звоном разлетелась на куски, и мальчики тут же расхватали их.

— Как можно разбить такую красоту! — огорченно произнес Тобин, наблюдая за компаньонами.

Лития улыбнулась, глядя, как компаньоны чуть ли не дерутся за последние осколки.

— Но я именно для этого ее и сделала.

Как только Солари отпустил Тобина, Корин потребовал, чтобы принц отправился с ним к городским воротам проверить часовых. Порион и Фарин напросились с ними, однако других стражей Корин не пожелал.

Тобин хорошо знал этот взгляд кузена — в глазах Корина светилось страстное ожидание и напряженное волнение. Мальчик хорошо помнил, как сам бродил вокруг казарм в ожидании, когда в дальнем конце луга покажется его отец на быстром скакуне. Ему очень хотелось разделить волнение Корина, однако внезапная тошнота и боль в низу живота отвлекли его от всего остального. Все утро Тобин с тревогой оглядывался в поисках Брата, но нигде его не находил.

У городских ворот собралась толпа зевак. Горожане в восхищении разглядывали оружие и лошадей компаньонов. И все, похоже, прекрасно знали Фарина.

Солдаты бродили по площади, ища повод подойти к принцу, и Тобин с удовольствием разговорился с ними. Всю жизнь он провел в окружении военных и легко находил с ними общий язык. Принц расспрашивал солдат об их шрамах, восхищался мечами и луками. Приободренные его интересом, они принялись рассказывать Тобину о его отце и деде, а кое-кто вспомнил и его тетушек, которые в минувшие годы тоже сражались под знаменами королевы. Многие начинали со слов: «Ты, конечно, знаешь о…», однако большинство историй Тобин слышал впервые и не мог понять, почему отец так мало рассказывал ему о прошлом их рода.

Незаметно миновал полдень. Уличные торговцы снедью принесли им мяса и вина, и компаньоны перекусили прямо в седлах, как всадники сторожевой заставы. Наконец, устав от ожидания и назойливого внимания толпы, Тобин позвал друзей, и они устроили на дороге шуточные скачки. Корин и старшие юноши остались у ворот, флиртуя с местными девушками. Ради торжественного события девицы надели свои лучшие платья и теперь своим веселым щебетанием и яркими нарядами напоминали Тобину стайку шумных птиц.

Солнце уже почти склонялось к горизонту, когда прибыл гонец, возвестивший о приближении короля.

Корин с компаньонами готовы были уже помчаться вперед беспорядочной толпой, если бы их не остановил суровый окрик Пориона.

— А ну построиться, живо! — приказал он, слегка сдерживая голос из уважения к принцам. — Чему я вас учил? Вы же не хотите, чтобы король подумал, будто на него мчится шайка разбойников?

Пристыженные, компаньоны выстроились в колонну; рядом с каждым дворянином встал его оруженосец. Корин и Тобин заняли места во главе всадников. Блистая роскошными одеяниями, появились Солари и Савия, успев вовремя, чтобы присоединиться к отряду.

— Они сами похожи на короля с королевой, правда? — прошептал Ки.

Тобин кивнул. Уборы лорда-протектора и его супруги сверкали драгоценностями, а сбруя их лошадей была наряднее, чем у Гози.

Отряд галопом помчался на север; знамена принцев и Солари веяли на фоне ясного неба. Проскакав с милю или чуть больше, они увидели впереди яркие флаги и длинную колонну солдат. Два десятка вооруженных воинов и королевский знаменосец возглавляли отряд. За ними, в окружении высших лордов, ехал Эриус. Еще не видя лица короля, Тобин узнал его по золотому шлему. Король и его свита были одеты как для битвы, но вместо щитов держали на рукавицах соколов и ястребов. Десятки знамен знатных родов развевались на легком послеполуденном ветерке.

Позади всадников маршировала пехота — словно гигантская красно-черная змея, сверкавшая металлическими чешуйками.

Порион велел мальчикам пустить коней легким строевым галопом, но те пропустили приказание мимо ушей. Замерев от волнения, они не могли оторвать глаз от знамен своих отцов и кровных родственников.

Они быстро преодолели расстояние между двумя отрядами, и Корин остановил коня и спешился.

— Слезай, Тобин, — негромко сказал он. — Мы должны встретить отца пешими.

Все уже спрыгнули из седел на землю. Подавив страх, Тобин постарался разбудить в себе ненависть к этому незнакомому человеку, несмотря на кровное родство. Он передал Ки поводья и пошел следом за кузеном.

Лишь однажды Тобин видел своего дядю, да и то издали, но сразу узнал его. Даже без золотого шлема и золоченых доспехов принц узнал бы Эриуса — по мечу на левом боку короля. Это был прославленный меч королевы Герилейн. Тобин научился узнавать его, рассматривая маленькие раскрашенные фигурки королей и королев, подаренные отцом, а потом видел его резное, весьма искусное изображение на каменной стене королевской усыпальницы. И если у него еще оставались сомнения в том, этот ли меч протягивал ему призрак королевы Тамир, то теперь эти сомнения развеялись. Меч был тот самый.

Когда Тобин поднял голову и посмотрел в лицо короля, то задохнулся от изумления. Корин был как две капли воды похож на Эриуса. То же широкое мужественное лицо, те же темные веселые глаза. В волосах короля серебрились седые пряди, но на своем крупном вороном коне он сидел так же прямо и величественно, как когда-то отец Тобина.

Корин опустился на одно колено и отсалютовал отцу. Тобин и все компаньоны сделали то же самое.

— Корин, мальчик мой! — воскликнул Эриус, спрыгивая на землю и направляясь к сыну. Его низкий голос был полон нежности.

Вместо страха или ненависти Тобин вдруг ощутил укол острой тоски.

А Корин, забыв о том, что собирался изображать негодование, бросился в отцовские объятия. Гром приветствий взлетел над рядами солдат, когда эти двое обнялись и принялись хлопать друг друга по спинам. Компаньоны приветствовали короля, стуча рукоятками мечей по щитам.

Через несколько мгновений Корин заметил Тобина, все еще стоявшего, преклонив колено, и поспешил поднять его на ноги.

— Это Тобин, отец. Кузен, приветствуй своего дядю!

— Великое Пламя, как же ты вырос, подумать только! — со смехом воскликнул Эриус.

— Твое величество…

Тобин хотел поклониться, но король сжал его в мощных объятиях. На одно мгновение Тобину почудилось, что его снова обнимают отцовские руки, и мальчик с восторгом вдыхал запах пота, кожи и промасленной стали.

Эриус отпустил его, отодвинул от себя и посмотрел с такой любовью, что у Тобина ослабели колени.

— В последний раз я видел тебя младенцем, ты мирно посапывал на руках твоего отца. — Эриус взял Тобина за подбородок жесткой, мозолистой рукой, и на его лице появилось задумчивое выражение. — Да, все говорят, что у тебя глаза моей сестры. Я просто вижу, как она смотрит на меня, — пробормотал он, не догадываясь, что по спине племянника от его слов пробежал суеверный холодок. — Тобин Эриус Акандор, разве ты не хочешь поцеловать своего дядю?

— Прости, твое величество, — с трудом выговорил Тобин.

Все его страхи, вся ненависть исчезли без следа при виде первой теплой улыбки короля. И теперь Тобин растерялся, не зная, что должен чувствовать. Наклонившись вперед, он коснулся губами обветренной щеки короля. И в этот момент заметил за спиной Эриуса лорда Нирина. Откуда он тут взялся? И почему он здесь? Тобин быстро отступил назад, стараясь скрыть свое удивление.

— Сколько тебе уже, мальчик? — спросил Эриус, все еще держа племянника за плечи.

— Почти двенадцать с половиной, твое величество.

Король хихикнул.

— Такой взрослый, а? И уже опасный противник в битве на мечах, судя по слухам. Но тебе незачем держаться со мной так официально. С этого дня и навсегда я для тебя дядя, и никто другой. Ну-ка, повтори! Я хочу это услышать. Я гак долго этого ждал.

— Как пожелаешь… дядя. — Подняв голову. Тобин увидел в темных глазах короля отражение собственной застенчивой, но предательской улыбки.

Когда Эриус наконец отвернулся, Тобин испытал немалое облегчение.

— Герцог Солари, я привез с собой твоего сына, целого и невредимого. Невус, иди, поздоровайся с родителями.

«Он твой враг!» — твердил себе Тобин, наблюдая за тем, как король смеется, разговаривая с Солари и молодым вельможей. Но сердце его не слушалось голоса разума.

Процессия направилась к замку. Корин с Тобином ехали по обе стороны от короля. Солари с семьей скакал впереди, рядом со знаменосцами.

— Что скажешь о своем новом опекуне? — спросил Эриус.

— Он мне нравится намного больше, чем лорд Орун, — честно ответил Тобин.

Уже уличив Брата в нечестности, он решил доверять этому человеку, тем более что Солари был так добр к нему.

Эриус хихикнул, услышав такой ответ, и подмигнул Тобину.

— Мне тоже. Ну а где твой оруженосец?

«Ну вот, начинается», — подумал Тобин, снова напрягаясь.

Новый опекун ни слова не говорил о Ки. Неужели король выбрал для него нового оруженосца? Набравшись храбрости, Тобин жестом подозвал Ки.

— Позволь представить тебе моего оруженосца, дядя. Сэр Киротиус, сын сэра Ларента из Оукмаунта.

Ки сумел вполне достойно поклониться, сидя в седле, но его прижатая к сердцу рука дрожала.

— Твое величество, прошу, прими мою преданную службу тебе и всему твоему роду.

— Так это и есть тот беспокойный сэр Киротиус? Выпрямись, парень, дай мне взглянуть на тебя.

Ки выполнил приказ, изо всех сил вцепившись в поводья. Тобин наблюдал за ними обоими, пока король изучал взглядом его друга. В нарядном, с иголочки платье Ки выглядел ничуть не хуже любого компаньона. Тобин сам присмотрел за этим.

— Из Оукмаунта? — произнес король. — Должно быть, твой отец — из людей лорда Джорваи?

— Да, мой король.

— В странном месте Риус нашел оруженосца для своего сына. Ты согласен, Солари?

— Да, я тоже сначала так подумал, — ответил Солари, обернувшись.

Неужели Эриус решил прямо здесь, на глазах у всех, разорвать узы, связывавшие Тобина и Ки? Выражение лица Ки не изменилось, но Тобин видел, как пальцы его друга еще сильнее сжали поводья.

— Насколько я знаю, — продолжил Солари, — Риус встретился с Ларентом и кем-то из его сыновей в Мисене, и на него произвело впечатление их боевое искусство. Сильный деревенский род, сказал он, не испорченный придворными интригами.

Тобин уставился на гриву Гози, надеясь, что никто не заметил его удивления. Конечно, отец был вынужден солгать, но Тобину до сих нор и в голову не приходило подумать о том, как именно он объяснял свой выбор.

— Что ж, мудрое решение, судя по этому симпатичному юноше, — сказал Эриус. — Возможно, и другим моим лордам следовало бы послушать совета Риуса. У тебя есть братья, Киротиус?

Ки просиял улыбкой.

— Целая толпа, твое величество, только воспитаны не очень хорошо, да и разговаривают грубовато.

Король от души расхохотался.

— Да, надо ввести за правило при дворе деревенскую непосредственность и честность. Скажи-ка, Киротиус, только действительно честно, как тебе нравится мой сынок?

Никто, кроме Тобина, не заметил мгновенного замешательства Ки.

— Служить принцу Корину — большая честь, господин. — Он лучше всех нас владеет мечом.

— Так и должно быть! — Эриус хлопнул Ки по плечу, потом подмигнул Тобину. — Думаю, твой отец сделал мудрый выбор, мой мальчик. И я не стану разрывать узы, благословленные им. Так что перестаньте смотреть на меня, как щенки, которым не терпится вырваться на волю.

— Спасибо, мой король! — с трудом шевеля губами, выговорил Тобин; он едва дышал, чувствуя невероятное облегчение. — Лорд Орун так хотел от него избавиться…

Губы короля изогнулись в странной короткой улыбке.

— И вот чем он кончил. Да, я же просил называть меня дядей, забыл?

Тобин прижал к сердцу кулак.

— Спасибо, дядя!

Король снова повернулся к Корину, а Тобин ухватился за седло — у него вдруг ужасно закружилась голова. Теперь Ки в безопасности, он не лишится своей должности. За это он даже готов был чуть-чуть полюбить своего дядю.

Весь Атийон вышел приветствовать короля, но Тобину показалось, что крики были не такими громкими, как за день до этого. И на этот раз во дворе замка выстроились не его собственные гвардейцы, а гвардейцы Солари.

Праздничный пир превзошел все ожидания. Лития постаралась на славу.

Столы были застланы красными скатертями и усыпаны душистыми травами. Плоские восковые свечи плавали в серебряных мисках, в канделябрах на колоннах вдоль главного холла горели сотни факелов, и на этот раз своды расписного потолка предстали во всем своем великолепии.

Под руководством Литии и управляющею начали вносить перемены блюд, таких экзотичных и разнообразных, каких Тобин никогда не видывал. На широких подносах подрагивали огромные заливные рыбины. Скромные куропатки в новом оперении из теста выглядели как некие мифические птицы, украшенные яркими хвостами из настоящих перьев. Особое внимание привлекли приправленные специями крабы с крошечными шелковыми знаменами в клешнях. Зажаренного целиком оленя внесли на щите, а его брюхо было набито фальшивыми кишками, сделанными из особой массы, приготовленной из сушеных фруктов и лесных орехов и приправленной медом и мускатным орехом. На сладкое подавали груши, наполненные коричневым кремом, запеченные в тесте яблоки, начиненные сушеными фруктами и рубленой телятиной, и еще один пирог, из которого, к всеобщему восторгу, вылетели крошечные красные певчие птички. Когда они вырвались на свободу и закружились под потолком, королевские охотничьи выпустили соколов — и громогласно захохотали, когда сверху полетели легкие красные перышки.

Сахарных драконов Литии внесли на серебряном блюде размером с боевой щит. Один дракон угрожающе разинул пасть, а другой присел, готовясь к прыжку, — как будто они собирались схватиться друг с другом. Драконов пронесли по всему холлу, чтобы каждый смог увидеть диковинку, прежде чем их постигла предназначенная им судьба.

Оруженосцы прислуживали за главным столом. Тобин и знатные компаньоны сидели справа от короля и Корина. Нирин, Солари с женой и другие вельможи разместились слева от короля. Тобину приятно было видеть среди королевских друзей и Фарина.

— Дядя, а кто-нибудь из этих людей был твоим компаньоном? — спросил он, пока хлеборезы трудились, разрезая первый каравай и кладя верхнюю хрустящую корочку перед королем и его родственниками.

— Твой учитель боя, пока его лорда не убили в бою. Генерал Рейнарис был одним из моих мальчиков, и герцог, что сидит рядом с ним, тоже был оруженосцем. А Фарин был нашим дворецким. Твой оруженосец напоминает мне его в таком же возрасте. Посмотри на них, Фарин, — окликнул король Фарина, показывая на компаньонов. — Неужели мы были такими же симпатягами в свое время?

— Осмелюсь предположить, да, — ответил Фарин. — Но они могли бы стать для нас отличными противниками на площадке для боя.

— Особенно твой сын, мой король, и те молодые грубияны, — крикнул Порион, показывая на Тобина и Ки. — Эти парнишки смогут сразиться с любым фехтовальщиком при твоем дворе, когда подрастут.

— Это правда, отец, — сказал Корин, поднимая кубок с вином и приветствуя Тобина. — Тобин и Ки многим из нас стряхнули пыль с ушей.

— У них были хорошие учителя. — Король поднял кубок, обращаясь к Фарину и Пориону, потом хлопнул Корина по плечу. — Я привез кое-какие подарки для тебя и твоих друзей.

Подарками оказались длинные пленимарские мечи для Корина и Тобина и отличные ножи в ножнах для остальных. Сталь отливала темно-синим цветом, неведомым в Скале, а лезвия были очень острыми. Мастерство, с которым делалось это оружие, было просто исключительным, и мальчики тут же принялись взволнованно сравнивать свои подарки. У меча Тобина была изогнутая бронзовая с серебром гарда, напоминающая затейливо переплетенные тонкие корни или вены. Тобин восхищенно вертел меч в руках, потом посмотрел на меч Корина: там гарда изображала собой раскинутые крылья.

— Прекрасная работа, правда? — сказал Эриус. — Восточные мастера еще верны старому стилю. В подвалах сокровищницы есть мечи, выкованные в Эре еще при иерофантах. Они точь-в-точь как эти. Я сам захватил их в бою; мечи принадлежали генералам. — Он откинулся назад и подмигнул Корину. — У меня есть еще один подарок, только не я его приготовил. Мальчики?

Корин, Калиэль и Никидес вышли из холла и через минуту вернулись с громоздким предметом, завернутым в ткань, и со штандартом Тобина. Знамя было свернуто и укрыто белой тканью.

Корин передал узел пажу отца и усмехнулся, взглянув на Тобина.

— Лорд Хилус шлет тебе нижайший поклон, парень.

Эриус встал и заговорил, обращаясь к гостям:

— Я слишком долго отсутствовал, и дома накопилось много дел. Но прежде всего я счастлив сегодня восстановить права моего племянника. Встань, принц Тобин, и прими из моих рук свой новый герб — могущество Атийона, соединенное со славой Скалы.

Никидес развернул знамя, а король развернул узел и достал шелковый плащ, также украшенный гербом Тобина.

Щит герба разделяла красная вертикальная полоса — как и серебряный дракон на вершине, она указывала на принадлежность владельца герба к королевской семье. На левом поле был изображен дуб Атийона — белый на черном, с каймой из серебряных нитей. На правом поле щита над красным драконом Иллиора взвивалось золотое пламя Сакора на лазури с белой каймой — цвета его матери.

— Как красиво! — воскликнул Тобин.

Он почти забыл о своем разговоре с Хилусом и Никидесом. И теперь бросил на Никидеса благодарный взгляд, подозревая, что тот имеет ко всему этому немалое отношение.

— Это герб высокого рода, — сказал Эриус Тобину. — Теперь ты должен сменить герб на своем боевом щите и заказать новую форму для своей гвардии.

Тобин встал на одно колено, прижав плащ к груди.

— Спасибо, дядя. Это великая честь для меня.

Король взъерошил его волосы.

— Ну а теперь пора подтвердить слова делом.

— Дядя?

— Довольно я уже наслушался о тебе и твоем оруженосце. Хочу теперь увидеть вас в бою собственными глазами. Можешь сам выбрать противника. Только шлемы и кольчуги, этого будет достаточно. Благородный Киротиус, принеси оружие своему господину. Менестрели, освободите место! Сейчас у нас начнется настоящее воинское представление.

— Ки, ты можешь сразиться с Гаролом, — предложил Корин. — А кто схватится с Тобином?

— Я, мой принц! — вызвался Албен, прежде чем успел ответить кто-либо еще.

— Мерзавец! — пробормотал Ки.

Любой другой мог вполне уступить Тобину, чтобы тому удалось произвести хорошее впечатление на короля при первом испытании. Любой другой, но не завистливый, чванливый Албен.

— Да, пусть мой сын испытает твоего племянника! — крикнул один из тех придворных, что сидели за нижним столом.

«Наверное, это и есть прославленный барон Алсенар», — подумал Тобин.

Этот человек был таким же смуглым и красивым, как и его сын, и таким же высокомерным.

Первыми сражались Ки и Гарол. Заняв позиции, они отсалютовали королю, и бой начался. Гости стучали постолам кулаками и делали ставки.

Сначала большинство ставок было в пользу Гарола. Он был старше Ки, тяжелее и мускулистее его. И казалось, перевес поначалу был на его стороне — несколькими могучими взмахами меча он заставил Ки отступить. Но эти двое часто сражались друг с другом на площадке, чтобы знать все приемы противника; Ки должен был победить благодаря подвижности и искусному владению мечом.

Он спокойно и решительно блокировал все удары Гарола, постепенно отходя в сторону, чтобы не оказаться прижатым к столам. Это напомнило Тобину об уроках танца, которыми они занимались с Аренгилом и Уной. Ки мог и отступать, но все равно вел именно он, заставляя Гарола открываться, когда тому приходилось делать шаг следом за Ки. Тобин усмехнулся, разгадав план друга. Главной слабостью Гарола был недостаток терпения.

И действительно, старшему мальчику быстро надоело преследование и он ринулся на Ки, чуть не сбив того с ног. Ки, стремительный, как змея, развернулся на пятках, нырнул под руку Гарола и ударил его по спине и шее мечом плашмя. Противник растянулся на полу. Все слышали, как меч со свистом скользнул по шлему; если бы оружие было боевым, удар оказался бы смертельным. Этому приему их научил Аренгил.

Зал взорвался криками восторга и негодования, и золото многих тетей сменило владельцев. Ки помог Гаролу подняться и обнял за плечи, поддерживая. Гарол энергично растирал шею, па лице его отразилось недоумение.

Наступил черед Тобина. Он немного нервничал: ему очень не понравился взгляд, которым Албен обменялся с Урманисом, занимая позицию. К тому же, при всей своей нелюбви к Албену, Тобин знал, что его нельзя недооценивать. Сильный и коварный противник, Албен был способен на все ради победы. Подвигав плечами и руками, чтобы тяжелая кольчуга села плотнее, Тобин шагнул вперед.

Когда они отсалютовали королю, Албен встал в оборонительную позу и ждал, вынуждая Тобина либо делать первый выпад, либо опозориться на весь свет. Это была хорошо рассчитанная стратегия, и Тобин едва не пропустил удар в живот, когда Албен прыгнул в сторону. Он потерял равновесие, и Албен тут же воспользовался преимуществом, нанеся серию боковых ударов. Тобин отступал и уклонялся, но все же получил звонкий удар по макушке шлема и едва не упал на колени. Он взял себя в руки как раз вовремя и успел нанести ответный удар сбоку: острие его меча коснулось лица Албена, скользнув от нижнего края шлема по щеке и оставив заметный след.

Албен выругался и с удвоенным рвением бросился в атаку, но кровь Тобина тоже вскипала от ярости. Он не позволит опозорить себя на глазах у короля, да еще в своем собственном доме.

— За Атийон! — крикнул он и услышал, как его клич оглушительным эхом повторился за столами внизу.

Дворцовые собаки, сидевшие на цепях в дальнем конце холла, залаяли и завыли, придя в восторг от крика хозяев. Поднявшийся в зале шум словно наполнил Тобина огнем. Меч в руках казался легким, как сухой прут.

С этой минуты он слышал лишь звон стали и тяжелое дыхание своего противника, когда они кружили на пространстве между столами, трудясь, как молотильщики на уборке зерна, и пот заливал их глаза, а тупики под кольчугами промокли насквозь.

В надежде заставить Албена сделать роковую ошибку Тобин отступил назад — но под ногу что-то подвернулось, и он упал на спину. В то же мгновение Албен навис над ним. Тобин по-прежнему держал меч в руке, но Албен наступил ему на запястье и поднял меч, намереваясь нанести последний удар. Прижатый к полу, Тобин видел, что Албен не развернул меч; если он ударит вот так, острием, то наверняка сломает ему кости, а то и случится что-нибудь похуже.

Вдруг из-под стола с громким шипением и мяуканьем выскочили две полосатые кошки и промчались точно между ногами Албена. Ошеломленный, он покачнулся — и этого мгновения хватило Тобину для того, чтобы высвободить руку и взмахнуть мечом, целясь в лицо противнику; острие меча лишь на дюйм не достало до левого глаза Албена. Албен раскинул руки, стараясь уклониться от удара, и Тобин тут же одной ногой зацепил ноги Албена и свалил его. Албен упал на спину, и Тобин извернулся и оседлал его, широко раздвинув ноги. Мечом сбросив с Албена шлем, он прижал деревянное лезвие к горлу противника.

Албен с бешеной злобой смотрел на принца, глаза его сверкали.

«За что он меня так ненавидит?» — недоуменно подумал Тобин.

Подбежал Ки с другими компаньонами, они подняли его на ноги и принялись колотить по спине. Урманис и Маго хотели помочь Албену встать, но тот оттолкнул их. Насмешливо отсалютовав Тобину, он неторопливо вернулся к своему столу.

Оглянувшись, Тобин вдруг заметил Рингтэйла, кот с невинным видом умывался под главным столом.

— Недурно! — воскликнул король. — Великое Пламя, не солгал Порион! Вы и вправду так хороши?

Отстегнув золотую брошь, скреплявшую ворот его туники, он бросил ее Ки. Изумленный мальчик поймал брошь, потом прижал ее к сердцу и опустился на одно колено. Тобину король подарил свой кинжал с золотой рукояткой.

— Ну а теперь посмотрим на остальных. Корин и Калиэль, вы первые. Покажите, что не забыли моих уроков.

Конечно, Корин выиграл схватку. Тобин готов был поклясться, что по крайней мере однажды Калиэль не довел до конца атаку, позволив Корину нанести ответный удар. Остальные мальчики дрались всерьез, и Лута заработал особую похвалу тем, что выиграл схватку с Квирионом, несмотря на сломанный в первой же атаке мизинец. Тобин сражался еще раз, с Никидесом, и позволил другу нанести несколько хороших ударов, прежде чем обезоружил его.

После окончания турнира Эриус приветствовал бойцов, подняв в их честь кубок.

— Вы все показали себя прекрасными воинами! Сейчас пленимарцы дали нам передохнуть, но есть еще пираты. — Он подмигнул сыну.

Корин вскочил с места и поцеловал отцу руку.

— Мы готовы, приказывай!

— Ну-ну, я пока ничего не обещаю. Посмотрим.

Последняя перемена блюд состояла из мягких сыров и позолоченных ядер орехов, которые внесли на расписных фарфоровых тарелках, и, пока гости ели, менестрели распевали старинные баллады.

— Гончары Илани придумали славное развлечение, — сказал Солари, когда лакомства были съедены. Перевернув тарелку, он показал королю стих, начертанный с нижней стороны. — На каждой тарелке — загадка или стихотворение, которое обладатель тарелки должен прочесть всем, встав на стул. Если позволите, я покажу.

Под громкий хохот и стук кулаков по столам Солари взобрался на свое кресло и напыщенно, со слезой в голосе продекламировал весьма глупый стишок.

Пришедший в восторг король выступил следующим, прочитав чрезвычайно непристойный стих нежным, слащавым тоном придворных поэтов.

Игра имела огромный успех и продолжалась больше часа. Большинство строф были невероятно грубыми. Тобин покраснел, когда Фарин влез на стол вместо стула и с непроницаемым лицом продекламировал стихотворение о молодой жене, услаждающей любовника на грушевом дереве, в то время как ее дряхлый близорукий муж стоит внизу, прося супругу сорвать побольше самых сладких плодов.

К облегчению Тобина; на его тарелке оказалась загадка. «Какая крепость может выстоять перед огнем, молнией и долгой осадой, но сдастся перед нежным словом?»

— Сердце возлюбленной! — тут же выкрикнул Корин и заслужил одобрительный свист.

— Покажи Тобину великий меч, отец, — попросил Корин, когда забава с тарелками закончилась.

Вперед выступил придворный с королевской перевязью и, преклонив колено, поднес Эриусу меч. Вынув меч из богато украшенных ножен, король поднял его перед Тобином, чтобы мальчик мог полюбоваться чудом. Желтый свет факелов скользил по сверкающей стали, тепло вспыхивал на потертой позолоте драконов, высеченных на изогнутых поперечинах.

Эриус протянул меч Тобину рукояткой вперед, и Тобину пришлось напрячь мышцы, чтобы удержать его: меч был намного длиннее и тяжелее его собственного. Однако эфес пожелтевшей слоновой кости с вплетенными золотыми нитями лег в руку на удивление удобно. Опустив меч острием вниз, Тобин внимательно рассмотрел крупный рубин, вставленный в золотую головку эфеса. На рубине была вырезана королевская печать Скалы. Этот рисунок Тобин часто видел в зеркальном отображении, на восковых печатях в нижней части писем его дяди: дракон Иллиора несет пламя Сакора в лунном полумесяце на своей спине.

— Это тот самый меч, который король Фелатимос дал Герилейн, — сказал Корин, забирая меч у Тобина и поворачивая так, чтобы на лезвие упал свет. — И вот, через много лет, он снова в королевских руках.

— Однажды он станет твоим, мой сын, — горделиво произнес Эриус.

Тобин смотрел на меч, пытаясь представить свою хрупкую непредсказуемую мать в облике воина с этим мечом в руке. Но не смог.

Внезапно, уже второй раз за этот день, он почувствовал пристальный взгляд Нирина. Но гордость пересилила страх. Думая лишь о том ощущении, что породил меч в его руке, он посмотрел в глаза чародею. И на этот раз не Тобин первым отвел взгляд.

Глава 20

Было уже далеко за полночь, когда Солари и компаньоны проводили Эриуса и его свиту из пиршественного зала. Тобин держался поближе к Фарину и подальше от Нирина, когда вся компания с шумом поднималась по лестнице.

Тобин украдкой наблюдал за королем, пытаясь представить этого веселого хохочущего человека героем тех историй, которые он слышал в детстве. Но с таким же успехом можно было пытаться определить рост человека по его вечерней тени.

Впрочем, в одном предупреждении Айи и Лхел он не сомневался — к добру ли, к худу ли, но именно король держал в своих грубых руках воина нить его жизни. Эриус назначил лорда Оруна его опекуном, Эриус отдал Атийон под протекторат Солари. Несмотря на видимость свободы, которой Тобин наслаждался вместе с другими компаньонами, его жизнью в Эро управляли другие. Так было и в замке, только на этот раз Тобина окружали люди, которым он не осмеливался верить. Пока было безопаснее изображать любовь к человеку, которого он принужден называть дядей. И казалось, этот человек — пока — искренне отвечал на его любовь.

Комната короля находилась рядом с бывшей спальней родителей Тобина. Остановившись перед дверью, Эриус хлопнул по ладони Фарина, потом взял Тобина за подбородок и снова всмотрелся в его глаза.

— Великий Свет, я словно снова вижу твою матушку. Какие синие глаза! Как летнее вечернее небо. — Он вздохнул. — Проси любой подарок, мой дорогой. Ради моей сестры.

— Подарок, дядя? Я… я не знаю. Ты и так слишком щедр.

— Ерунда, я хочу подарить тебе нечто особенное.

Все обратили взоры к Тобину. Фарин чуть заметно покачал головой, словно предостерегая. Стоявший среди других оруженосцев Ки усмехнулся и легонько пожал плечами.

Наверное, вино придало Тобину дерзости или, быть может, самодовольная ухмылка Маго.

— Для себя мне ничего не нужно, дядя. Но все же у меня есть одно желание. — Он не осмелился взглянуть на Ки, когда выпалил: — Ты не мог бы жаловать благородное звание отцу моего оруженосца?

— О, это честный подарок, — заплетающимся языком пробормотал Корин. — Ки не хуже любого из нас. И не его вина, что он всего лишь деревенский рыцарь.

Эриус вздернул брови и хихикнул.

— И это все?

— Да, — кивнул ободренный Тобин. — Я сам еще не достиг того возраста, когда мог бы это сделать, поэтому покорнейше прошу твое величество сделать это за меня. Мне бы очень хотелось сделать сэра Ларента герцогом… — Он порылся в памяти, вспоминая принадлежавшие ему земли, которых сам он никогда не видел. Все казались вполне подходящими. — Сирны.

Как только это слово сорвалось с его губ, он понял, что совершил некую ужасную ошибку. Фарин побледнел, а лорд Нирин издал непонятный сдавленный звук. Несколько человек вокруг судорожно вздохнули.

Улыбка исчезла с лица короля.

— Сирна? — Он отпустил Тобина и сделал шаг назад. — Весьма странный выбор для дара. Это твой оруженосец попросил тебя?

Мрачный взгляд, брошенный королем на Ки, заставил Тобина содрогнуться от страха.

— Нет, дядя! Просто я назвал первое, что пришло в голову. Это… это может быть любое другое владение, лишь бы оно соответствовало титулу.

Но Эриус все так же переводил тяжелый взгляд с Тобина на Ки, что-то очень опасное появилось в его глазах. Тобин понимал, что ошибся, но в чем именно состоит его ошибка, не мог даже вообразить.

К удивлению Тобина, спас его Нирин.

— У принца благородная душа его матери, мой король, такая же щедрая. Но он еще не знает своих земель и потому просто не понимает, что именно предложил.

То, как волшебник смотрел на короля, вызвало у Тобина еще более сильную тревогу, хотя Нирин и старался помочь ему.

— Похоже, что так, — медленно произнес Эриус.

— Я уверен, что у принца Тобина найдется вполне подходящий кусок земли к северу от Колафа, — сказал Нирин. — Например, есть прекрасная крепость в Рилмаре.

Эриус заметно просветлел.

— В Рилмаре? Да, хороший выбор. Сэр Ларент может быть управляющим дорогами. Как думаешь, Киротиус? Примет твой отец такой дар?

То был один из редчайших случаев, когда Ки потерял дар речи, но он все же умудрился неловко кивнуть, опускаясь на одно колено.

— Ради твоего отца и всех его потомков, клянешься ли ты верно служить трону Скалы и принцу Тобину как своему господину?

— Клянусь, мой король, — прошептал Ки.

Эриус протянул к оруженосцу меч, и Ки поцеловал острие.

— Теперь встань, Киротиус, сын Ларента, главы Рилмара. И отдай поцелуй преданности твоему благодетелю перед всеми этими свидетелями.

Все зааплодировали, но Тобин чувствовал, как дрожали пальцы Ки, когда оруженосец взял его руку и поцеловал ее. Впрочем, рука Тобина тоже дрожала.

Когда они наконец пожелали королю спокойной ночи, Фарин пошел вместе с Тобином и Ки к их комнате. Он отправил пажа за горячей водой, потом упал в кресло и опустил голову на руки, не говоря ни слова. Ки сбросил башмаки и сел на кровать, скрестив ноги. Тобин уселся на коврике перед очагом и стал кочергой ворошить угли.

— Да, вот так поворот! — нарушил наконец тишину Фарин, справившись с собой. — А уж когда ты попытался отдать Сирну… Великий Свет, да ты вообще понимал, что делаешь?

— Нет. Я же назвал первое, что пришло в голову. Это ведь совсем небольшое владение, разве нет?

Фарин покачал головой.

— По количеству акров, возможно, оно и невелико, но человек, владеющий Сирной, держит на себе оборону Скалы, не говоря уж о том, какую таможенную пошлину собирает лорд-протектор этого владения от твоего имени. А сейчас протектор Сирны — лорд Нирин.

— Нирин? — вскрикнул Ки. — Что эта лисья морда делает на такой должности? Он же не воин!

— Никогда не насмехайся над ним, Ки, даже наедине с другом. А причина его назначения — их с королем личное дело. — Фарин умолк ненадолго и поскреб пятерней в бороде, размышляя. — Полагаю, это еще и твое личное дело, Тобин. В конце концов, Сирна принадлежит тебе.

— Значит, Нирин теперь мой вассал? — спросил Тобин, содрогнувшись от этой мысли.

— Ни он, ни Солари. Это люди короля. Но не беспокойся. Тебе с ними встречаться незачем, к тому же ты находишься под защитой короля. Он не даст тебя в обиду.

— Это хорошо, — решил Ки. — Для Корина Тобин давно стал светом в окошке, а теперь еще и король его полюбил, ведь так?

Фарин встал и, подойдя к Тобину, взъерошил ему волосы.

— Похоже на то.

— Но сегодня я совершил ошибку, правда? Я видел, как изменилось лицо короля.

— Ну, будь ты на несколько лет постарше… — Фарин покачал головой, словно стараясь отогнать мрачные мысли. — Нет, он понял, что в твоих словах не было умысла. Не волнуйся. А теперь ложитесь-ка вы оба спать. Сегодня был длинный день.

— Ты тоже можешь лечь здесь, — снова предложил Тобин.

Страх все еще не отпускал мальчика. После его неосторожных слов в лице короля появилось нечто такое, отчего Тобину стало жутко.

— Я обещал Литии зайти к ней, — сказал Фарин. — Но на обратном пути я проверю, как тут у вас дела. Спокойных снов.

Плотно закрыв за собой дверь, Фарин прислонился к стене, надеясь, что часовые, стоявшие в обоих концах коридора, примут его слабость за результат излишних возлияний. Он понял, что означал взгляд Эриуса — подозрение. Если бы Тобину было не двенадцать, а шестнадцать, его просьба могла стоить жизни ему и Ки. Но принц был всего лишь ребенком, к тому же немного не от мира сего. В Эриусе сохранилось еще достаточно доброго, чтобы понять это.

И все же Фарин долго не уходил к себе, болтая ни о чем с караульными и поглядывая на двери королевской опочивальни и спальни Нирина.

— Знаешь, тебе не стоило так поступать. Ведь король обещал подарок тебе, — заявил Ки, когда Фарин вышел. Тобин все еще сидел на коврике, обхватив колени руками, как он делал всегда в минуты волнения. — Ложись спать. Огонь уже погас.

Но Тобин не двинулся с места.

— Твой отец рассердится?

— Да нисколько! Но как ты вообще до такого додумался, Тоб? Мой старик может быть кем угодно, только не знатным вельможей. Теперь-то я это понимаю, он ведь с моими братьями воспользуется королевским даром, чтобы лошадей воровать!

Тобин оглянулся па него.

— Ты всегда говорил, что твой отец не конокрад!

Ки пожал плечами.

— Ну, предположим, теперь я достаточно пожил среди достойных людей и разобрался, что такое моя семейка.

— Не верю, что они такие плохие. Ты такой же, как любой из нас. Как бы то ни было, теперь никто не посмеет называть тебя безземельным рыцарем!

«Кто-нибудь назовет», — подумал Ки.

— Я обещал тебе это в день нашего отъезда из замка, — горячо произнес Тобин.

— Не помню я никаких обещаний.

— Я вслух ничего и не говорил. Помнишь, как Орун ненавидел тебя и Фарина? Я дал клятву Сакору сделать тебя и Фарина знатными вельможами, чтобы Оруну пришлось кланяться вам и держаться почтительно. — Тобин вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — Фарин! Мне же надо было попросить и для него, но я был так изумлен, что потерял голову. Как думаешь, он обиделся?

— Думаю, он даже рад.

— Рад? Почему это?

— Сам подумай, Тоб. Ты даровал мне крепость Рилмар, но для меня-то ничего не изменилось. А вот если бы ты Фарина сделал важным лордом, ему бы пришлось отправиться в свои новые владения и заняться делами. Значит, ему пришлось бы оставить нас… То есть тебя, я хотел сказать. А это ему бы совсем не понравилось.

— Ты прав, как же мы без него. — Тобин встал и направился к кровати. — Я об этом не подумал. Я бы по нему скучал. И все-таки… — Он скинул башмаки и улегся на спину. — Потроха Билайри! Фарин достоин большего, чем быть просто капитаном моих гвардейцев! Почему отец не повысил его в чине?

— Может, Фарин просил его не делать этого, — предположил Ки и тут же пожалел о своих словах.

— Да с чего бы ему просить о таком?

«Ну вот, что же я наделал!» — подумал Ки, но отступать было поздно.

— С чего бы Фарину о таком просить? — повторил вопрос Тобин, всматриваясь в лицо Ки.

Да, Ки никогда не удавалось ничего скрыть от Тобина. Значит, надо было или говорить, или лгать, а Ки никогда не лгал другу. «Но ведь Фарину не важно, если кто-то узнает. Он сам так говорил».

Ки приподнялся в кровати и сел, опершись о спинку. Собираясь с духом, он долго не мог выговорить ни слова.

— Ну, дело в том, что… Ну, в общем, когда они были молодыми и твой отец был компаньоном… ну… они… в общем, твой отец и Фарин… они любили друг друга, и…

— Конечно любили. Мы с тобой…

— Нет? — Ки вскинул руку. — Нет, Тобин, не как мы. Ну… не совсем так.

Глаза Тобина расширились от изумления.

— Ты хочешь сказать… как Орнеус и Лисичка?

— Фарин сам мне рассказывал. Они тогда были совсем молодыми. Потом твой отец женился на твоей матери. А Фарин… Ну, не думаю, чтобы его чувства изменились.

Тобин смотрел на друга во все глаза. Уж не придется ли им драться, думал Ки, как он сам всегда дрался с любым, кто обвинял его отца в конокрадстве.

Но Тобин казался задумчивым и печальным.

— Наверное, Фарин тяжело переживал.

Ки вспомнил выражение лица Фарина в одну из дождливых ночей, когда они говорили по душам.

— Да, но они все равно остались друзьями. Думаю, если бы Орун отослал меня, мне было бы так же тяжело перенести разлуку с тобой, как Фарину тогда. — Тобин как-то странно взглянул на него, и Ки поспешил уточнить: — Нет, я не в том смысле… ну, ты понимаешь. Не так, конечно, — окончательно смутился Ки.

Тобин поспешно отвел взгляд.

— Разумеется, не так.

Повисло неловкое молчание, и Ки обрадовался, когда наконец вернулся паж с кувшином воды.

Когда паж разжег огонь и удалился, Ки уже достаточно успокоился, чтобы посмотреть Тобину в глаза.

— Как тебе встреча с дядюшкой?

— Пока не пойму. А ты что о нем думаешь?

— Я его немного не таким представлял. Корин, конечно, всегда хорошо о нем отзывается, но ведь это его отец, правда? — Ки помолчал, потом продолжил, из осторожности понизив голос: — Мой отец никогда ничего хорошего о короле не говорил, из-за того, что тот выгнал женщин из армии. Ну и потом, все эти истории с наследницами трона, да еще Гончие и все такое. А ты заметил, что не мы первые его встретили? Старый хитрец… я о Нирине, конечно, — ходит за ним по пятам. Как он успел раньше нас?

— Он же волшебник. — На лице Тобина сразу появилось то отстраненное выражение, которое всегда возникало, если где-то поблизости находился Рыжебородый.

Заметив это, Ки подобрался ближе к Тобину. Не прикоснулся к нему, а просто постарался дать другу понять, что тот не один и что не только он боится волшебника.

— Думаю, если бы я встретился с королем где-нибудь в таверне и не знал, кто он такой, я бы принял его за хорошего парня, — предположил он, возвращаясь к более безопасной теме.

— Да и я тоже, пожалуй, после сегодняшнего пира. И все-таки… — Тобин умолк, и Ки вдруг заметил, что принц дрожит. Когда он заговорил снова, его голос звучал едва слышно: — Моя мать очень, очень боялась его. — Тобин почти никогда не говорил о своей матери. — И Брат его ненавидит, — прошептал он. — Но после того, что я увидел сегодня, я уже ничего не понимаю… Может, все рассказы о нем — неправда? Мама ведь была безумна, а Брат мог солгать… Чему верить — ума не приложу!

— Ты ему понравился, Тоб. Это точно. А почему должно быть иначе? — Ки придвинулся еще чуть-чуть, теперь они сидели плечом к плечу. — А насчет тех рассказов… я не знаю. Просто я очень рад, что ты не родился девочкой.

Тобин вздрогнул как от удара и опустил глаза.

— Ох, прости, Тоб. Вечно я сболтну некстати! — Он взял друга за руку. Несмотря на жаркий огонь в камине, рука Тобина казалась ледяной. — Может, это только сплетни!

— Ничего, все хорошо. Я понимаю, о чем ты.

Они еще немного посидели в тишине, но теперь молчание не было напряженным. В комнате стало тепло, мягкая постель успокаивала. Расслабившись, Ки закрыл глаза и хихикнул.

— Но вот у кого-то точно скоро будут неприятности. Заметил, как Эриус поглядывал на дворецкого под конец пира, когда Корин уже напился?

Тобин невесело рассмеялся.

— Но ведь он только выполнял свои обязанности. Я тоже перебрал. Кто знал, что в Атийоне такие запасы вина?

Ки зевнул.

— Попомни мои слова. Теперь, когда король вернулся, наставник Порион крепко возьмется за дело, и нам уже не повеселиться в зале для пиров. — Он снова зевнул. — И хорошо — не придется видеть, как Корин с дружками каждый вечер напиваются до бесчувствия.

Тобин сонно пробормотал что-то, соглашаясь.

Ки почувствовал, что засыпает.

— Комната кружится, Тобин.

— Ммм… Наверное, не только Корин сегодня перебрал. Не спи на спине, Ки.

Оба хихикнули.

— Говоришь, Брат тоже ненавидит короля? — пробормотал Ки сквозь сон. — Хорошо, что он не явился на пир, а?

Бормотание Ки внезапно пробудило Тобина от сна. Что, если Брат способен заглянуть в сердце короля, если он видит притаившееся там зло? Как бы ни противился принц, но в глубине души он понимал, что Брат — единственный, кому он может всецело довериться. Пусть даже он лжец и злой дух.

Когда Ки захрапел, Тобин задул ночники и достал из своего мешка куклу. Ощупью добравшись до очага, он опустился на колени; сердце в груди оглушительно колотилось. Неужели он осмелится позвать Брата? В тот день, когда король прибыл в замок, Брат устроил настоящий погром, он носился по дому, как ураган. А что он может сделать сейчас, когда покои Эриуса совсем близко?

Тобин крепко сжал куклу, словно это могло усмирить Брата.

— Кровь, моя кровь. Плоть, моя плоть. Кость, моя кость, — прошептал он и приготовился к нападению.

Но Брат просто возник перед ним, он тоже стоял на коленях, как будто был отражением в зеркале. Комнату внезапно наполнил леденящий холод.

— Король здесь, — прошептал Тобин, готовый мгновенно прогнать Брата, если тот шевельнется.

— Да.

— Ты не злишься на него?

Брат наклонился вперед, и холод стал нестерпимым. Их носы почти соприкоснулись; если бы Брат был живым, Тобин почувствовал бы его дыхание.

— Убей его, — прошипел Брат.

Резкая боль пронзила грудь Тобина, как если бы Брат разорвал тайный шов.

Он оперся о пол руками, стараясь не потерять сознание. Боль постепенно утихла. Когда Тобин снова открыл глаза, Брат уже исчез. Тобин со страхом прислушался, ожидая услышать за дверью крики и шум, но из коридора не доносилось ни звука. Прошептав для верности заклинание, он поспешно вернулся в постель.

— Он приходил? — тихо спросил Ки.

Тобин порадовался тому, что задул лампы.

— Ты слышал?

— Нет, ничего не слышал. Просто я решил — может, ты передумал.

— Приходил, — сказал Тобин, радуясь, что Ки не слышал страшных слов Брата.

Он повернулся, задев ногой голую ступню Ки.

— Черт, Тобин, да ты совсем продрог! Укройся как следует!

Они сбросили одежду и натянули на себя все одеяла и покрывала, но Тобин никак не мог согреться. Зубы у него стучали так громко, что Ки повернулся, чтобы согреть друга.

— Потроха Билайри, ты холодный как лед! — Он начал растирать руки Тобина, потом пощупал его лоб. — Ты не заболел?

— Нет, — с трудом выговорил Тобин.

После недолгого молчания Ки осторожно спросил:

— А что Брат сказал?

— Он… он все еще недолюбливает короля.

— Ничего удивительного. — Ки снова принялся тереть руки Тобина, потом придвинулся поближе и зевнул. — Ну, как я и говорил… повезло тебе, что ты не родился девочкой.

Тобин крепко зажмурил глаза, еще раз порадовавшись спасительной темноте.

В эту ночь у него опять начались женские боли. Время от времени его мучила тупая боль в низу живота — в дни полнолуний, — но на этот раз боль была такой же пульсирующей, рвущей, как в тот день, когда он сбежал из Эро. Испуганный и несчастный, Тобин свернулся в клубок, чувствуя рядом теплое плечо друга, и сердце его наполнилось благодарностью.

Нирин уже почти готов был позволить лакею раздеть его, как вдруг снова ощутил эту странную дрожь, пробежавшую по всему телу. Впервые Нирин почувствовал эти загадочные волны за пределами Эро, и стихли они прежде, чем волшебник понял их причину. Отослав лакея, Нирин снова застегнул накидку и отправился на поиски источника беспокоящей его магии.

Он уже думал, что уловил ее след у двери спальни Тобина, но когда заглянул в комнату сквозь стену, то увидел, что мальчики крепко спят, прижавшись друг к другу, как щенки.

Или как любовники.

Губы Нирина изогнулись в кислой улыбке. Надо запомнить — кто знает, когда могут пригодиться подобные сведения. Конечно, принц Тобин еще слишком юн и совсем не опасен, но король уже проявил к нему благоволение. Глупый щенок осмелился посягнуть на его Сирну. Этого Нирин не собирался прощать. Никогда.

Глава 21

Король не спешил возвращаться в Эро. На следующий день он заявил, что королевская свита окажет честь его племяннику, проведя следующие две недели в Атийоне. Еще не кончилась первая неделя, как в Атийон прибыли канцлер Хилус и другие министры, и главный холл крепости стал похож на миниатюрную копию Нового дворца. В промежутках между выездами на охоту и пирами король занимался государственными делами. При этом до внимания Эриуса доводились лишь самые неотложные вопросы, Хилус сам весьма тщательно изучал каждую петицию и ходатайство, отсылая обратно все несрочные бумаги. Однако народ в холле толпился с рассвета до сумерек.

Во время перемирия большинство дел касалось всяческих неприятностей, стычек и раздоров внутри скаланских границ. Слоняясь вокруг вместе с другими мальчиками, Тобин слышал доклады о новых вспышках чумы, о нападениях грабителей, спорах вокруг пошлин и неурожае.

Он остро ощущал свое зависимое положение среди знати. Его знамя могло висеть выше других, сразу под знаменем короля и Корина, однако взрослые не обращали на него внимания, разве что на пирах.

Зато Тобин и остальные мальчики могли вволю бродить по городу, исследовать морское побережье по другую сторону крепости. И всюду, куда бы они ни пришли, им были рады.

А в городе царили роскошь и благоденствие — ничто не напоминало здесь о грязи и болезнях, наполнявших Эро. Вокруг площади возвышались прекрасные резные храмы из расписного дерева, возведенные в честь каждого из Четверки. Самым большим был храм Иллиора, и Тобин с благоговением рассматривал расписные потолки и черный каменный алтарь. Жрецы в серебряных масках низко кланялись ему, когда он жег у алтаря совиные перья.

В Атийоне жили сытые дружелюбные люди, купцы соперничали друг с другом в желании услужить наследнику Атийона и его друзьям. Молодых людей радостно приветствовали везде, где бы они ни появились, пили за их здоровье, благословляли и осыпали щедрыми дарами.

Местные таверны напоминали таверны в богатой части Эро. Зная, как угодить компаньонам, барды со всего света, даже из Мисены и северного Ауренена, распевали баллады о доблести и отваге их предков.

Тобин давно привык жить в тени Корина, но теперь он словно сам излучал свет. Разумеется, жители Атийона приветствовали Корина с должным уважением, но было совершенно очевидно, что всеобщий любимец — именно Тобин. И хотя Корин делал вид, что так и должно быть, Тобин чувствовал его ревность. Это становилось особенно заметным, когда Корин напивался. Впервые за все время знакомства с наследным принцем Тобин стал объектом большинства грубых шуток, которые обычно приберегались для Орнеуса или Квириона. Корин стал проявлять недовольство тавернами, театрами, шлюхами и даже роскошными пирами Литии. И вскоре он со старшими юношами взялся за старое — каждый вечер он с друзьями отправлялся на прогулку и не брал с собой Тобина.

Ки был в ярости, но Тобин не обращал на это особого внимания. Да, иногда поведение принца задевало его, но он слишком хорошо знал, каково быть вторым. Надеясь, что все вернется на свои места, когда они опять очутятся в Эро, Тобин довольствовался обществом своих друзей и проводил большую часть времени в Атийоне.

Однажды, когда они сидели у залитого солнцем окна в таверне при постоялом дворе для гуртовщиков и слушали балладу об одном из предков Тобина, принц вдруг заметил в дальнем углу знакомое лицо.

— Смотри, кто там? Неужели Бизир? — Тобин подтолкнул Ки, заставляя его повернуться.

— Бизир? Чего ему тут делать?

— Не знаю. Идем-ка!

Оставив Никидеса и Луту за столом, они выскочили из таверны как раз вовремя, чтобы заметить, как стройный темноволосый человек в простой тунике и крестьянских башмаках на деревянной подошве скрылся за углом на другой стороне улицы. Они не видели молодого лакея со дня смерти лорда Оруна, но, несмотря на странную одежду, Тобин узнал его.

Тобин пустился бежать и, догнав парня, убедился, что не ошибся.

— Это ты! — воскликнул он, хватая Бизира за рукав. — Что ты тут делаешь? И от кого бежишь?

— Здравствуй, принц Тобин… — Бизир говорил тихо, на его румяном лице крестьянина застыло выражение. — Прости меня. Я видел, как ты зашел в таверну, и очень захотел посмотреть на тебя поближе. Так много времени прошло! Вот не думал, что ты меня помнишь.

— После той зимы в замке? Конечно, мы тебя помним! — рассмеялся Ки. — Кони до сих пор спрашивает, где ты и что делаешь.

Бизир вспыхнул и нервно потер ладонями одна о другую. Его загорелые мозолистые руки беспокойно двигались, под ногтями темнели полоски грязи. Тобин догадался, что бывший лакей просто стеснялся своего вида.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Мистрис Айя отослала меня после… после той истории в Эро. Она сказала, ты велел ей присмотреть за мной. Но я не должен тебя тревожить. Твое имя должно быть безупречно. — Он посмотрел на Тобина и униженно повел плечами. — Конечно, она права. Здесь мне нашлось местечко на молочной ферме, рядом с городом. И я очень счастлив.

— Что-то не похоже. На тебя жалко смотреть, — сказал Тобин, окидывая Бизира взглядом с головы до ног. Должно быть, Айя долго не выбирала, куда упрятать беднягу.

— Ну, здесь все немного по-другому, — признал Бизир, уткнувшись взглядом в свои грязные башмаки.

— Идем-ка со мной в крепость. Я поговорю с Литией насчет тебя.

Но Бизир покачал головой.

— Нет, мистрис Айя запретила мне там появляться. Она была очень строга и заставила меня дать клятву, мой принц.

Тобин разочарованно вздохнул.

— Ну, хорошо, а чем бы ты сам хотел заняться?

Бизир замялся, потом застенчиво посмотрел на Тобина.

— Я хотел бы стать воином.

— Ты? — изумленно воскликнул Ки.

— Ну, не знаю… — Тобин ни на секунду не мог представить Бизира в армии. — Ты малость староват для начинающего, — добавил он, щадя чувства бывшего лакея.

— Я могла бы тебе помочь, мой принц, — неожиданно сказала старая женщина в длинном сером плаще.

Тобин удивленно уставился на нее; до этого мгновения он и не замечал ее присутствия. Женщина чем-то напоминала Айю, и принц сначала принял ее за волшебницу, пока не увидел на ладонях незнакомки изображение дракона, причудливо свернувшегося в кольцо. Она оказалась высшей жрицей Иллиора. Тобин ни разу не видел никого из таких жрецов без серебряной маски.

Женщина улыбнулась, словно прочитав его мысли. Прижав руки к сердцу, она поклонилась Тобину.

— Меня зовут Калия. Я дочь Лусианы, главной жрицы храма Атийона. Ты, конечно, не узнал меня, но я тебя видела много раз, в городе. Если ты простишь старухе ее вмешательство, думаю, я могла бы предложить более подходящее занятие твоему молодому другу. — Она взяла Бизира за руку и закрыла глаза. — Так и есть, — сразу сказала она. — Ты рисуешь.

Бизир смущенно порозовел.

— Нет… Ну, немножко рисовал в детстве, не очень хорошо…

Калия открыла глаза и печально посмотрела на юношу.

— Ты должен забыть все, что говорил тебе прежний хозяин, друг мой. Он был себялюбив и использовал тебя в своих собственных целях. Ты должен развивать свой дар, а не размахивать мечом. Одна моя подруга делает прекрасные манускрипты. Ее лавка на Храмовой площади, и, насколько я знаю, ей нужен подмастерье. Я уверена, твой возраст не будет иметь для нее значения.

Бизир снова посмотрел на свои грубые крестьянские башмаки, словно не узнавая их.

— Ты действительно увидела во мне дар? А как же мистрис Айя? — Надежда и сомнение светились в глазах Бизира, когда он умоляюще посмотрел на Тобина.

Тобин пожал плечами.

— Я уверен, она возражать не станет, ведь ты будешь вдали от крепости.

Но Бизир еще сомневался.

— Так неожиданно… А что скажет хозяин Вортен? Надо корм на зиму заготавливать и навоз в поле разбросать… И еще я помогаю строить новые загоны… — Подбородок Бизира задрожал от отчаяния.

— Ой, вот только этого не надо! — воскликнул Ки, стараясь подбодрить Бизира. — Твой хозяин вряд ли сможет отказать Тобину, ведь так?

— Наверное, не сможет.

— Он и мне отказать не сможет, — сказала жрица, беря Бизира за руку. — Незачем из-за таких пустяков беспокоить принца. Мы прямо сейчас пойдем и поговорим с Вортеном и с моей подругой, мистрис Харией. Она, конечно, заставит тебя много работать, но зато я могу обещать, что тебе больше не придется разбрасывать по полям навоз.

— Спасибо, госпожа. И тебе спасибо, мой принц! — воскликнул Бизир, целуя им руки. — Разве я мог представить, когда входил в таверну…

— Беги сейчас домой, — сказала ему Калия. — Я скоро приду.

Бизир помчался прочь, стуча деревянными подошвами. Калия засмеялась, провожая его взглядом, потом повернулась к Тобину и Ки.

— Кто мог представить? — эхом повторила она слова Бизира. — И в самом деле, кто мог представить, что принц Скалы побежит через улицу, чтобы помочь работнику с молочной фермы?

— Я его знал еще в Эро, — пояснил Тобин. — Он был добр ко мне, старался помочь.

— А, понимаю. — Улыбка жрицы была такой же загадочной, как улыбка серебряной маски. Тобин совершенно не понимал выражения ее лица. — Ну а если наследнику Атийона когда-нибудь еще понадобится помощь, я надеюсь, он вспомнит обо мне. Да благословит Светоносный вас обоих.

С этими словами она поклонилась и ушла. Ки покачал головой, когда жрица растворилась в рыночной толпе.

— Знаешь, это чертовски странно!

— Ну, я бы сказал, просто повезло, — сказал Тобин. — Я рад, что снова нашел Бизира. Работник на ферме! Кто бы мог подумать?

Ки расхохотался.

— А представляешь его с мечом в руке? Повезло ему, что эта женщина оказалась рядом.

Несмотря на все уважение горожан к Тобину, герцог Солари продолжал играть роль хозяина в большом холле по вечерам и управлял всеми делами владения.

— Принимать придворных — ужасно дорогое удовольствие, — сказал он как-то вечером Тобину. — Но ты не беспокойся. Мы возместим расходы — возьмем дополнительную пошлину с гостиниц и таверн.

Еще взимались пошлины за проезд по дорогам и проход через устье реки, и к тому же каждый вельможа сам оплачивал содержание своей свиты и стражи в крепости.

Тобин, все еще разрываясь между преданностью королю и недоверием к бывшему вассалу своего отца, посоветовался с Фарином, и тот направил его к Литии и Хакону.

— О да, так всегда бывает, — заверил принца Хакон, когда они сидели вечером у очага в комнате старого управляющего. — Лорд владения — а в данном случае это ты — завоевывает всеобщее уважение, принимая короля, это большая честь, но ему приходится оплачивать все счета, и он перекладывает расходы на город. Но тебе незачем тревожиться. Если бы герцог не собирал налоги и пошлины, даже сокровищница Атийона не выдержала бы частых королевских визитов. — Он помолчал и посмотрел на Литию. — Он ведь никогда не бывал в сокровищнице?

— Там что, много золота? — спросил Тобин.

— Я слышал, его там целые горы! — воскликнул Ки.

— Вроде того, — хихикнула Лития. — Я бы показала, но у меня нет ключа. — Она потрясла тяжелой связкой, висевшей на поясе. — Тебе придется попросить своего дядю или герцога. Фарин, проследи за этим. В сокровищнице хранятся не только монеты, принц Тобин. Там еще и трофеи со времен Великой войны, и даже более ранние, и подарки десятков королев.

— Попроси, чтобы тебе все показали! — настаивал Ки. — И добейся разрешения для меня пойти с тобой.

На следующий день Фарин сам переговорил с Солари, и Тобин пригласил всех компаньонов осмотреть сокровищницу Атийона.

Сокровищница скрывалась глубоко под землей, под западной башней, ее охраняли десятки вооруженных стражников и три окованные железом двери.

— Мы храним все это для тебя, мой принц, — с гордостью сообщил капитан стражи. — Просто мы ждали твоего возвращения. Здесь все твое.

— Когда станет совершеннолетним, — пробормотал Солари, когда они спускались вниз по крутым ступеням.

Он улыбнулся, говоря это, но Тобин взял на заметку его слова.

Тут же невесть откуда появился Рингтэйл и прошмыгнул между ногами Солари. Тот пошатнулся и пнул кота. Рингтэйл зашипел и цапнул его когтями за ногу, после чего удрал туда, откуда пришел.

— Проклятая тварь! — воскликнул герцог. — Он сегодня уже в третий раз бросается мне под ноги. Я чуть не сломал себе шею утром, когда шел через холл. И еще он напустил лужу в моей спальне. Как он туда попал, ума не приложу. Надо велеть дворецкому утопить его, пока этот кот кого-нибудь не убил.

— Нет, мой лорд, — сказал Тобин. — Леди Лития говорит, дворцовые кошки священны. И я не желаю, чтобы их обижали.

— Как скажешь, мой принц, но должен заметить, что этих тварей в крепости больше чем достаточно.

Когда перед ними распахнулась последняя дверь, Тобин застыл от изумления. Слова Литии не могли передать всего великолепия открывшейся им картины. Сокровищница представляла собой огромный лабиринт. Несметные запасы золота и серебра лежали в больших кожаных мешках, словно обычный овес. Но не только золото поразило Тобина. Множество комнат подземелья наполняли латы, кольчуги, мечи, поблекшие знамена, драгоценные уздечки и седла. В одной из комнат были только золотые чаши и блюда; они стояли рядами на полках, сверкая в свете факелов. В центре, на покрытом бархатом возвышении, красовался огромный сосуд с двумя ручками. В чаше можно было искупать маленького ребенка, по краю тянулась замысловатая вязь незнакомых Тобину букв.

— Это древний язык, на нем говорили при дворах первых иерофантов! — воскликнул Никидес, протискиваясь между Танилом и Зуштрой, чтобы рассмотреть надпись поближе.

— Может, ты и прочесть сможешь, — язвительно бросил Албен.

Никидес не обратил внимания на насмешку.

— Думаю, именно это называли бесконечной надписью. Такая надпись создает магическую силу или благословение, когда ее читает жрец. — Он пошел вокруг сосуда, рассматривая слова. — Думаю, она начинается вот здесь… «Слезы Астеллуса на груди Далны рождают дуб Сакора, и возносит он руки свои к луне Иллиора, которая роняет слезы Астеллуса на…» Ну вот, теперь понятно? Наверное, этот сосуд использовали в храме Четверки для сбора дождевой воды.

Тобин довольно усмехнулся, видя, как сияет его друг. Может, Никидес и не был выдающимся бойцом, но никто не превзошел его в науках. Даже Солари еще раз внимательно посмотрел на огромную чашу. Внезапно Тобин увидел, как лицо лорда-протектора на мгновение отразилось в изогнутой золотой поверхности, превратившись в желтую алчную маску. Тобин бросил взгляд на герцога, чувствуя, как по спине пробежал такой же холодок, как в тот день, когда Брат прошептал свое обвинение. Но Солари выглядел как обычно и, похоже, с искренним удовольствием показывал Тобину его наследство.

Несмотря на королевские обязанности, Эриус находил время для охоты с гончими и соколами, посещал коннозаводчиков вместе с мальчиками и каждый вечер усаживал компаньонов с собой за стол. Тобин все так же боролся с собственным сердцем. Чем ближе он знакомился со своим дядей, тем меньше король казался ему чудовищем. Он шутил и пел вместе со всеми, щедро раздавал дары и вознаграждал всех после выездов на охоту.

Они пировали каждый вечер, и Тобин недоумевал, откуда берется такое количество еды и вина. Каждый день по подъездной дороге грохотали целые вереницы повозок, и Солари приходилось постоянно посылать людей для ремонта мостовых. А мальчиков он отправлял проверить, как продвигаются дела. Дороги еще не просохли после весенних дождей, так что солдаты укладывали поперек них бревна, закрепляя вбитыми по краям кольями, а потом по новому участку прокатывали телеги, груженные камнем, чтобы бревна как следует улеглись.

Каждый день приносил новые открытия, и Тобин понемногу стал привыкать к мысли, что эта величественная крепость и все ее богатства и земли действительно принадлежат ему. Или, по крайней мере, скоро будут принадлежать. Придворная жизнь увлекала его, но куда уютнее Тобин чувствовал себя в комнате Хакона или в огромном заднем дворе, где располагались солдатские казармы. Там его всегда встречали с искренним теплом.

Из канав уже поднялись ирисы и высокий конский щавель, жеребята с ягнятами резвились на лугах, когда королевский отряд спустя две недели наконец отправился в Эро.

Корин и компаньоны сначала скакали рядом с королем, обсуждая соколиную охоту и лучшие из добытых трофеев. Но ум Эриуса уже умчался вперед, в большой старинный город, и вскоре он, не покидая седла, занялся делами и принялся выслушивать петиции, которые читали ему верховые писцы. Мальчикам стало скучно, и они, придержав коней, отстали от короля.

В конце колонны кто-то затянул балладу, и скоро уже пели все солдаты. Это была старая песня времен Великой войны, в ней говорилось о генерале, который погиб, сражаясь с черными некромантами Пленимара. Баллада закончилась, и все принялись говорить о темной магии. Никто из мальчиков ничего по-настоящему не знал о подобных вещах, но все слышали какие-нибудь страшные истории и готовы были ими поделиться.

— Мой отец рассказывал историю, которую у нас в роду передают из поколения в поколение, — сказал Албен. — Один из моих предков водил войско на замок некромантов, что стоял на острове неподалеку от Коруса. Замок был огорожен телами скаланских воинов, прибитых к кольям, как огородные пугала. В самом замке все книги были переплетены в человеческую кожу. И обувь и пояса слуг тоже были изготовлены из нее, а все чаши сделаны из черепов. Отец говорит, мы должны уничтожать любого некроманта, как только подвернется такая возможность.

Все утро они не видели Нирина, и вдруг он появился — рядом с Корином.

— Твой отец рассуждает мудро, лорд Албен. Некромантия пустила глубокие корни в Пленимаре, и сейчас она вновь набирает силу. Их темный бог требует, чтобы в его храмах приносили в жертву невинную кровь и плоть. Жрецы устраивают чудовищный пир на крови, а для их чародеев человеческие тела — все равно что туши животных, ты прав. Грязные ритуалы некромантов добрались даже до нашего побережья, и кое-кто из тех, кто носит облачения Четверки, втайне привержен кровавой вере. Они предатели. И вы, мальчики, должны быть бдительны; их влияние как червоточина в сердце Скалы, и излечить такую язву можно лишь смертью. Они должны быть пойманы и уничтожены.

— Так и поступаешь ты и твои Гончие, мой лорд, — сказал Албен.

— Подхалим, — пробормотал Лута и тут же сделал вид, что занят уздечкой, заметив быстрый взгляд темных глаз волшебника.

— Гончие служат королю, так же как и вы, мальчики, — ответил волшебник, прикасаясь рукой колбу и сердцу. — Волшебники Скалы призваны защищать трон от подлых предателей.

Он умчался вперед, а Зуштра и Албен заговорили о том, как именно Гончие защищают трон.

— Они сжигают волшебников живьем! — сказал Зуштра.

— Нет, жрецов они вешают, — поправил его Албен. — А для чародеев у них есть особая магия.

— Как же им это удается? — спросил Урманис. — Наверное, они ловят только слабых волшебников. Сильные могут использовать собственную магию и сбежать.

— У Гончих свои методы, — самодовольно сообщил Корин. — Отец говорит, Нирину явился Иллиор и даровал ему связующие чары, приказав использовать их ради процветания Скалы.

Весть о приближении высокого гостя намного обогнала отряд, и в каждой деревне установили украшенный цветами помост для встречи короля. На вершинах холмов горели костры, люди выстраивались вдоль дороги, радостно крича и маша руками, когда мимо проезжала свита. И неважно, что в результате до Эро они добрались лишь к сумеркам второго дня. Весь город пылал огнями, а вдоль северной дороги на добрых полмили выстроились радостные горожане.

Эриус радовался гостеприимству, махал рукой и бросал в толпу горсти золотых монет. У ворот он отсалютовал резному изображению богов, потом выхватил меч и поднял его высоко, чтобы видели все.

— Именем моих предков Герилейн и Фелатимоса, а также именем Сакора и Иллиора, наших защитников, я вхожу в мою столицу!

Это вызвало новый взрыв одобрения. Шум волной прокатился по городу. Когда эхо затихло, Тобин расслышал вдалеке приветственные крики.

За стенами все улицы были увешаны знаменами и факелами, люди усыпали мостовую сеном и душистыми травами, чтобы путь короля был легким. Облака благовоний вздымались на каждом углу над усыпальницами и храмами. Люди выбежали из лавок и домов, толпились на рыночных площадях, высовывались из окон, приветствуя короля и размахивая чем придется — шляпами, платками, цветными лоскутами, даже плащами.

— Война кончилась? — кричали они. — Ты вернулся с добрыми вестями?

Рядом с дворцом царило то же оживление. Вельможи, наряженные в лучшие одежды, толпились вдоль пути короля, бросая цветы под копыта его копя и размахивая алыми шелковыми знаменами.

Добравшись до Нового дворца, Эриус спешился и пошел через толпу: кому-то пожимал руку, кого-то целовал в щеку. Компаньоны и офицеры следовали за королем, и их приветствовали с таким же восторгом.

Наконец они дошли до дворцовых ступеней, и толпа, запрудившая дорогу, расступилась, пропуская короля в зал для приемов.

Тобин был здесь всего однажды, вскоре после прибытия в Эро. Деревенский увалень, он тогда был просто ошеломлен величественными колоннами, огромными фонтанами, цветными витражами и массивными алтарями. Теперь же он почти не видел всей этой роскоши за толпами людей, набившихся в прилегавшие к залу коридоры.

Фаланги королевской гвардии встали между увенчанными изображениями драконов колоннами, образовав неширокий коридор к возвышению, где стоял трон. На ступенях возвышения выстроились волшебники из отряда Гончих, их белые плащи казались ослепительными на фоне красных мундиров гвардейцев. Лорд-канцлер Хилус, ожидая короля, стоял у подножия трона в парадном мундире. Когда Эриус приблизился, он низко поклонился и поздравил короля с благополучным прибытием так, словно они не виделись всего несколько дней назад в Атийоне.

Нирин, компаньоны и остальная свита заняли свои места перед гвардейцами рядом со ступенями, но Корин и Тобин последовали за королем.

— Просто повторяй все за мной, только с другой стороны, — научил Тобина наследный принц до начала церемонии.

Следуя наставлению кузена, Тобин занял место рядом с троном и замер, положив левую руку на эфес меча, а правую на сердце.

Трон еще был укрыт церемониальной мантией, как полагалось во время отсутствия короля, а на сиденье лежала высокая, сплошь усыпанная драгоценностями корона. Корона была не круглой, а квадратной и напоминала дом с затейливым шпилем на каждом из углов. Когда Эриус подошел к трону, знатные конюшие почтительно подняли корону и перенесли ее на большую бархатную подушку. Другие придворные набросили мантию на плечи короля и пристегнули ее на плечах Эриуса драгоценными брошами. С неприятным удивлением Тобин узнал в одном из конюших Мориэля Тода. В алом плаще, с ужасно серьезным лицом, Мориэль пристегнул брошь и занял свое место у подножия трона. Остальные компаньоны оказались за его спиной, и Ки бросил на Тобина смущенный взгляд. Мориэль делал вид, что никого из них не замечает.

Эриус повернулся лицом к трону и снова поднял меч.

— Именем моих предков и меча Герилейн я утверждаю себя на трон!

Все, кроме Корина и Тобина, опустились на одно колено и прижали кулаки к сердцу. Огромный зал показался Тобину похожим на овсяное поле, колосья на котором внезапно согнулись под порывом сильного ветра. Сердце мальчика болезненно сжалось. Что бы ни говорили Аркониэль и Лхел, Эриус был настоящим королем и настоящим воином.

Эриус сел на трон и положил меч на колени.

— Меч Герилейн вернулся в город. Наш покровитель снова с нами, — возвестил Хилус удивительно сильным для такого хрупкого старика голосом.

Ответный радостный крик взорвался с такой силой, что у Тобина загудело в ушах и в груди. Его охватило такое же волнение, какое он испытал, въезжая в Атийон. «Вот что такое быть королем», — подумал он.

Или королевой.

Глава 22

Возвращение короля положило конец вольной жизни компаньонов. Эриус почти каждый день требовал присутствия Корина при дворе, и компаньонам приходилось сопровождать принца.

Или половине из них. Уже разделенные возрастом, они обнаружили и другие препятствия прежней дружбе — кровь и титулы. Тобин начал, хотя и медленно, осознавать разницу между оруженосцем и знатным юношей, хотя оруженосцы тоже были выходцами из благородных семей. Но теперь эти различия стали более отчетливыми. Когда Корин и компаньоны отправлялись ко двору, оруженосцы оставались заниматься в Старом дворце.

Тобину не слишком нравился новый порядок, потому что он означал разлуку с Ки.

Однажды днем принц шел по флигелю компаньонов, ища Ки после возвращения из Нового дворца, — и вдруг услышал женский плач. Завернув за угол, Тобин увидел горничную, она быстро уходила по коридору, прижав к лицу передник.

Удивленный, он продолжил свой путь, но когда приблизился к двери своей комнаты, снова услышал плач. Войдя, он обнаружил своего пажа Балдуса — тот рыдал, свернувшись в кресле. Над ним стоял Ки, неловко похлопывая мальчика по плечу.

— Что случилось? — воскликнул Тобин, торопливо подходя к ним. — Он ушибся? Ранен?

— Я как раз пытаюсь это выяснить. Но пока выудил из него только то, что кто-то умер.

Опустившись на колени, Тобин отвел руки мальчика от его лица.

— Кто умер? Кто-то из твоих родных?

Балдус покачал головой.

— Нет, Калар!

Это имя ничего не говорило Тобину.

— Ну-ка, возьми мой платок и вытри нос. Кто она?

Балдус судорожно вздохнул.

— Она разносила по комнатам белье и меняла тростник в коридоре… — Мальчик снова разразился рыданиями.

— А, ну да, — сказал Ки. — Хорошенькая блондинка с голубыми глазами, она еще всегда напевала.

Тобин знал, о ком говорит Ки. Ему нравились песни этой девушки и ее милая улыбка. Но ему никогда не приходило в голову поинтересоваться ее именем.

От Балдуса они больше ничего не добились. Ки налил пажу вина, потом отвел его в нишу для оруженосца, которой сам никогда не пользовался, чтобы тот выплакался и заснул. Пришел Молай и занялся привычными делами, но был на удивление молчалив и мрачен.

— Ты тоже знал эту Калар, да? — спросил Тобин.

Молай вздохнул, развешивая в шкафу одежду принца.

— Да, мой принц. Ее все знали.

— И что с ней случилось?

Молай вытащил из-под скамьи Тобина несколько носков и стряхнул с них восковую крошку и стружки металла.

— Она умерла, мой лорд.

— Это мы уже знаем, — сказал Ки. — Но что с ней случилось? Это ведь не чума, нет?

— Нет, благодарение Свету. Похоже, она была беременна, а прошлой ночью у нее случился выкидыш. Ну и сразу стали говорить, что ей не выжить… — Молай замолчал и отвернулся, чтобы украдкой вытереть повлажневшие глаза. — Она ведь была совсем девочкой! — воскликнул он низким, гневным голосом.

— Ну, вообще-то нет ничего необычного в том, чтобы потерять ребенка до срока, особенно первого, — задумчиво заговорил Ки, когда Молай вышел. — Вот только большинство от этого не умирает.

Еще через несколько дней до компаньонов добрался новый слух. Говорили, что ребенок Калар был от Корина.

Корин отнесся к известию философски. В конце концов, ведь это был всего лишь бастард, ребенок служанки. А вот рыжеволосая леди Алия, которой Корин с некоторых пор уделял особое внимание, похоже, оказалась единственной, кого обрадовала печальная новость.

Вскоре мальчики отвлеклись на новое событие, и о несчастной девушке забыли. Неприятным известием, поразившим всех, оказалось назначение Мориэля Тода в ближайшее окружение короля. Мориэль не только загадочным образом умудрился попасть в королевскую свиту, но и стал фаворитом Эриуса.

Корину, как и Тобину, не нравилось неожиданное назначение. Насколько юноши могли заметить, повышение ничуть не улучшило манер Тода, однако король души не чаял в своем любимце. Мориэль — высокий, бледный, надменный мальчик, которому едва исполнилось пятнадцать, — как будто приклеился к королю, он всегда был рядом, неизменно подобострастен и исполнителен.

Новые обязанности частенько приводили его в Старый дворец, хотя прежде конюших здесь почти не видели. Мориэль постоянно доставлял разные сообщения или приходил за нужными королю вещами из старых помещений. Тобину уже начало казаться, что, где бы он ни появлялся, он всегда видит Тода. А еще Мориэль с Маго и своими дружками вечно крутился среди оруженосцев.

Корин ненавидел Мориэля больше, чем кого-либо еще.

— Да он бывает у отца чаще меня! — ворчал принц. — Каждый раз, когда я прихожу к королю, он уже там, ухмыляется и виляет хвостом. А как-то раз, когда отец не мог его услышать, он назвал меня просто по имени!

Несколько недель спустя вражда между мальчиками дошла до высшей точки. Тобин и Корин отправились в покои короля, чтобы пригласить Эриуса на охоту. Внезапно путь им преградил Мориэль. Вместо того чтобы поклониться, он шагнул в коридор и закрыл за собой дверь.

— Пойди и доложи моему отцу, что я хочу его видеть, — приказал Корин, ощетинившись.

— Король не хочет, чтобы его беспокоили, твое высочество, — грубо ответил Мориэль.

Тобин увидел, как кузен изменился в лице. Никогда еще он не видел принца таким разъяренным.

— Ты немедленно доложишь обо мне, — произнес он тоном, который лишь глупец осмелился бы не заметить.

К изумлению Тобина, Мориэль покачал головой:

— Я выполняю приказ.

Корин замер на секунду, потом резким движением с такой силой отшвырнул Мориэля, что тот полетел на пол и проехал несколько футов по полированному мраморному полу. Кровь хлынула из его разбитого носа и рассеченной губы.

Корин наклонился над ним, дрожа от ярости.

— Если ты еще хоть раз осмелишься говорить со мной таким тоном… если ты посмеешь не повиноваться моему приказу или забудешь, как следует ко мне обращаться, ты будешь посажен на кол на Холме Предателей.

С этими словами он распахнул дверь отцовской комнаты и вошел внутрь, оставив Мориэля лежать на полу. Тобину стало жаль юношу, но ядовитый взгляд, брошенный Мориэлем вслед принцу, моментально убил жалость.

Из-за двери доносились гневные возгласы Корина и насмешливый голос его отца. Войдя в комнату, Тобин увидел Нирина, волшебник стоял рядом с креслом короля. Он молчал, но Тобин был уверен, что заметил в глазах чародея такую же ядовитую насмешку, как в глазах Мориэля.

Если не считать всех этих мелких неприятностей, лето проходило спокойно.

Правда, такой жары не помнили даже старики. Приходившие к королю просители рассказывали о чудовищных лесных пожарах, ящуре и пересохших колодцах.

Стоя возле трона каждый день, Тобин с интересом и сочувствием слушал посетителей, но все это его не слишком задевало, поскольку он был слишком занят своими новыми обязанностями.

Знатные компаньоны теперь часто прислуживали за королевским столом, точно так же, как оруженосцы служили самим компаньонам. По праву рождения Тобин занимал особое место: он нарезал разные сорта хлеба к каждой перемене блюд. Корин был специалистом по резке самих блюд; он искусно обращался с шестью разновидностями ножей, нарезая мясо или пироги. Остальные мальчики выполняли другие обязанности, в соответствии с возрастом и знатностью. Неуклюжий Зуштра выступал в роли старшего лакея, Орнеус очень плохо исполнял роль виночерпия, несмотря на все попытки Лисички научить его. Но когда Орнеус во второй раз пролил вино на королевский рукав, его все-таки понизили в должности и назначили раздатчиком милостыни, а королевским кубком занялся Никидес.

Дневные тренировки и уроки старого Ворона продолжались, несмотря на жару, но утро они неизменно проводили в зале для приемов. Корин и Тобин сидели рядом с королем. Хилус и остальные вельможи стояли за их спинами, иной раз часами. Эриус начал понемногу обучать Корина делам, позволяя наследнику решить судьбу какого-нибудь мельника, пойманного на обвесе, или хозяйки пивной, выдававшей прокисшее пиво за свежее. Король даже разрешил принцу судить мелких преступников, и Тобин с удивлением наблюдал за тем, с какой легкостью его кузен приговаривал людей к порке плетьми или к выжиганию клейма на их телах.

Всем мальчикам, кроме Никидеса, посещение двора казалось скучной обязанностью. Несмотря на высокие потолки, поддерживаемые колоннами, и освежающие фонтаны, к полудню тронный зал становился похожим на жарко натопленную печь. Однако Тобин обожал бывать на приемах и находил свои новые обязанности увлекательными. Он всегда неплохо умел читать полипам людей, и теперь у него не было недостатка в объектах для изучения. Вскоре он уже чуть ли не читал мысли просителей, когда они льстили, жаловались или пытались заслужить благоволение. Тон голоса, поза человека, его взгляд — любая мелочь в поведении не ускользала от внимания Тобина. Лжецы всегда беспокойно двигались. Честные люди говорили спокойно. Подлецы хныкали и говорили громче, чем нужно.

Однако больше всего ему нравилось наблюдать не за жителями Скалы, а за иностранными посланниками. Тобин восхищался сложностью дипломатических премудростей, экзотическими одеждами гостей и их речами. Чаще всего ко двору являлись мисенцы — горячие и упрямые люди, озабоченные урожаями, пошлинами и необходимостью защищать свои границы. Ауренфэйе сильно различались между собой; в их стране насчитывались десятки разных кланов, каждый носил особенный головной убор и вел свои дела.

Однажды король принимал группу смуглых мужчин с курчавыми черными волосами. Они были в длинных черно-синих полосатых балахонах; ничего подобного Тобин прежде не видел. В ушах посланников висели тяжелые серебряные серьги со сложным орнаментом. С немалым удивлением Тобин узнал, что это были вожди племен зенгати.

Аренгил и ремесленники ауренфэйе, с которыми подружился Тобин, всегда отзывались о зенгати с ненавистью или презрением. Но позже Хилус объяснил Тобину, что зенгати делятся на племена точно так же, как ауренфэйе — на кланы, и что одним из этих племен можно доверять больше, чем другим.

В этом году лето принесло с собой не только засуху. Тобин, Уна и их друзья со своей тайной тренировочной площадки на крыше дворца видели широкие коричневые полосы на далеких полях — вредители пожирали урожай.

И еще летнее небо почти постоянно затягивала странная дымка. Вдоль побережья, за стенами города, гуляла Красно-Черная Смерть. Все окрестности города пылали, и над водой висели огромные столбы дыма. На западе поднимался дымок поменьше — там сжигали умерших. Сжечь спешили даже тех покойников, у которых не было признаков чумы.

Из городов в глубине страны шли донесения о падеже лошадей и быков, о новых вспышках чумы. Эриус приказывал богатым лордам снабжать людей зерном и пригонять скот в пострадавшие районы. Гончие Нирина мгновенно вешали любого, кто смел лишь намеком заговорить о проклятии, лежащем на их земле, но страх наказания не мог остановить нарастающего недовольства. В храмах Иллиора у изготовителей амулетов прибавилось работы, они даже не успевали с ней справляться.

Компаньоны, пребывая в безопасности во дворце, считали, что их не касаются несчастья за королевскими стенами, пока однажды Порион не запретил им выходить в город дальше улицы Птицеловов. Корин был ужасно недоволен ограничением своей свободы, потому что не мог больше появляться в портовых притонах.

Компаньонам оставалось лишь пьянствовать, несмотря на ворчание короля. Вино полилось щедрее прежнего, и даже обычно сдержанный и рассудительный Калиэль начал являться на учебные бои с красными глазами и изрядным «выхлопом».

Компания Тобина следовала примеру своего вождя и пила вино, основательно разбавленное водой. Поэтому они, как правило, просыпались по утрам первыми — и первыми обнаружили, что оруженосец Корина нашел себе новое местечко для ночлега.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Руан, когда в первый раз обнаружил Танила, тот лежал на полу возле очага в обеденном зале, закутавшись в одеяло.

Руан легонько толкнул старшего оруженосца ногой. Обычно Танил в ответ на такую бесцеремонность бросался на обидчика и начинал молотить его кулаками, подавая сигнал другим, и оруженосцы тут же устраивали веселую свалку. Но на этот раз он просто ушел, не сказав ни слова.

— Какая муха его укусила? — пробормотал Ки.

Все захихикали, кроме упавшего духом Руана; он просто обожал Танила.

— Ну, я бы тоже не особо веселился, если бы мне пришлось провести ночь на полу, — сказал Лута. — Может, он устал от храпа Корина?

— Да Корин в последнее время вроде не особенно храпит, — сообщил Ки.

Живя по соседству с принцем, они с Тобином частенько слышали ночные шорохи и приглушенные голоса, чтобы догадаться — Корин редко ложится спать в одиночестве.

— Ну, по крайней мере теперь мы знаем, что ложится он не с Танилом, — сказал Руан.

— Да он никогда с ним и не ложился! — фыркнул Лута. — Нет, Корин нашел себе другую горничную.

— Я так не думаю, — пробормотал Никидес позже, когда они уже отправились на утреннюю пробежку и он тащился последним.

Он заметно подрос и окреп за лето, но все равно бежал медленнее всех.

— Ты о чем? — мгновенно спросил Ки, обожавший любые сплетни.

Никидес посмотрел вперед, убеждаясь, что никто из старших юношей его не услышит.

— Я вообще-то не собирался ничего говорить…

— Ты уже начал, трепло! Говори! — потребовал Лута.

— Ну, как-то вечером я ужинал у дедушки и подслушал, как он говорил с моим кузеном, казначеем, о принце, и… — Он снова посмотрел вперед, проверяя, далеко ли Корин. — Ну, что принц… развлекается с леди Алией.

Даже Ки был потрясен. Одно дело — служанки или даже другие мальчики, но всех знатных девушек держат в строгости…

Но даже не сама новость поразила юношей. Алия никому не нравилась. Она была хорошенькой, но со всеми, кроме Корина, держалась надменно и язвительно. Даже Калиэль старался избегать ее.

— Неужели вы сами не заметили? — спросил Никидес. — Она всегда рядом с ним. Вы только посмотрите на хнычущих горничных. Она всех выставила из его постели.

— И Танила, — напомнил Руан.

Лута присвистнул.

— Думаешь, он ее любит?

Бареус расхохотался.

— Корин — любит? Своих лошадей и соколов — возможно, но ее? Потроха Билайри, надеюсь, что нет. Вы только представьте ее королевой!

Никидес пожал плечами.

— Совсем не обязательно любить тех, с кем спишь.

Лута сделал вид, что шокирован.

— Неужели это говорит внук самого лорда-канцлера? Стыд какой! — И он легонько дернул друга за ухо.

Остальные завизжали и бросились на Луту, но он легко оторвался от преследователей и умчался вперед.

— Эй, вы там! — рявкнул на них Порион. — Прибавить ходу! Или хотите бежать второй круг?

— Нет, наставник Порион! — крикнул в ответ Тобин и побежал быстрее, предоставив Никидеса самому себе.

— А знаешь, Никидес прав. Ты только посмотри на него, — сказал Ки, кивая в сторону принца. Корин вприпрыжку бежал впереди группы, его темные глаза сверкали, когда он делился какой-то шуткой с Зуштрой и Калиэлем. — Он слишком необуздан, чтобы отдать кому-нибудь свое сердце. Но если Алия и вправду его фаворитка, хорошего от нее не жди.

Глава 23

К концу лета жара в городе стала невыносимой. Многие дворцовые вельможи сбежали в свои деревенские владения, а те, кто остался, устроили для себя купальные бассейны. На окраинах города больные и старики умирали десятками.

Король и Порион дали мальчикам небольшое послабление. Освобожденные от придворных обязанностей, компаньоны устраивали верховые прогулки по лесистым холмам и купались в море. Гвардейцы принца были весьма благодарны за облегчение их работы, компаньоны тоже радовались неожиданной свободе. В узких бухточках, окруженных скалами, они раздевались догола и плавали. Вскоре все загорели, как крестьяне, а Ки был самым темным. В своем развитии он уже догонял старших мальчиков, и Тобин поневоле обращал на это внимание. А вот сам он в этом отношении не менялся.

Когда они возвращались в город после одной из прогулок, Тобин вдруг поразился почти полному безмолвию, царившему вокруг. Конечно, в эти обжигающие дни на улицах всегда было тихо: большинство людей оставались в домах, скрываясь от жары и зловония. Но все равно обязательно находился кто-нибудь, кто приветственно кричал и махал руками, завидев знамя принца Корина. И этим утром было так же, а сейчас прохожие отводили взгляд или мрачно смотрели вслед компаньонам. Один мужчина даже плюнул на землю, когда Корин проезжал мимо.

— Что-нибудь случилось? — крикнул Корин шорнику, тот сидел на ящике возле своей лавки и обмахивался от жары.

Шорник покачал головой, встал и ушел в лавку.

— Что за невежа! — негодующе воскликнул Зуштра. — Я его сейчас проучу!

К облегчению Тобина, Корин отрицательно качнул головой и пустил коня в галоп.

Уже показались дворцовые ворота, когда из верхнего окна дома, мимо которого они скакали, кто-то швырнул кочан капусты. Кочан пролетел в паре дюймов от головы Корина и врезался в плечо Танила, вышибив оруженосца из седла.

Взбешенный Корин остановил коня, и компаньоны сомкнули ряды вокруг него.

— Обыскать дом! Привести сюда того, кто осмелился напасть на королевского сына!

Капитан гвардейцев Мелнот вышиб дверь и с десятком своих людей ворвался внутрь. Остальные окружили компаньонов, обнажив мечи. Через минуту из дома донеслись крики и грохот бьющейся посуды.

Корин помог Танилу снова сесть в седло.

— Да я в порядке, — повторял Танил, потирая локоть.

— Повезло, что руку не сломал, — сказал Ки. — И кому только взбрело в голову метать в нас капустой?

Гвардейцы выволокли из дома троих человек: старых мужчину и женщину и молодого парня в бело-голубом облачении жреца храма Иллиора.

— Кто из вас напал на меня? — резко спросил Корин.

— Это я бросил кочан, — так же резко ответил жрец, с вызовом глядя на Корина.

Принц был явно ошеломлен наглым поведением жреца. На мгновение на его лице появилось выражение обиженного ребенка, на которого накричал рассерженный вельможа.

— Но почему?

Жрец плюнул на землю.

— Спроси своего отца!

— При чем тут он?

Вместо ответа молодой жрец снова плюнул и начал пронзительно выкрикивать:

— Мерзавцы! Убийцы! Вы убиваете нашу землю…

Капитан Мелнот ударил жреца по голове рукояткой меча, и тот без чувств рухнул на землю.

— Это ваш родственник? — спросил Корин у перепуганных стариков.

Беззубый старик лишь всхлипывал, не в силах произнести ни слова. Жена обняла его и умоляюще посмотрела на Корина.

— Он наш племянник, мой принц, он только что приехал издалека, чтобы служить в храме на Собачьей улице. Я и не думала, что он такого натворит! Прости его, умоляю, он так молод…

— Простить? — Корин коротко, зло рассмеялся. — Нет, матушка, я такого не прощаю. Капитан, доставить его к Гончим, и пусть его допросят со всей строгостью!

Старуха еще долго тащилась вслед за всадниками, громко причитая и плача.

Вечером мальчики ужинали с королем в укромном внутреннем дворике. За столом прислуживали оруженосцы, им помогали молодые приближенные короля. Среди них был и Мориэль. Тобин развлекался, наблюдая, как Тод старается держаться подальше от Корина.

Нирин, Хилус и небольшая группа других вельмож ужинали с ними. Все, разумеется, слышали о дневном происшествии, но пожелали снова выслушать историю из уст самого Корина.

Когда принц закончил рассказ, Эриус откинулся на спинку кресла и кивнул.

— Что ж, Корин, наверное, тебе пора понять, что правление великим королевством — это не только розы, но и шипы. Нас окружают предатели.

— Но он назвал меня мерзавцем, отец! — воскликнул Корин. Похоже, это оскорбление весь день не давало ему покоя.

— А чего еще можно ожидать от иллиорца? — насмешливо произнес Нирин. — Удивляюсь тебе, король, почему ты оставил их храмы в столице? Жрецы — худшие из всех предателей, они развращают и оглупляют народ своими бабьими сказками.

— Но почему он сказал, что я должен спросить обо всем тебя? — настаивал Корин.

— Ты позволишь, мой король? — спросил лорд Хилус, выглядевший весьма мрачно. — Слова этого человека, скорее всего, относились к объявленной сегодня казни.

— Казни? — Корин выжидающе посмотрел на отца.

— Да, поэтому я и пригласил вас сегодня, — ответил король. — Я задумал нечто особенное, мальчики. Завтра вечером состоится сожжение!

Тобин похолодел, несмотря на то что дневная жара еще не отступила.

— Сожжение волшебников? — восхищенно воскликнул Корин. — Мы давно хотели это увидеть!

Лисичка перегнулся через плечо Тобина, чтобы наполнить его кубок.

— Кто хотел, а кто и не очень, — пробормотал он без особого восторга.

— Твой отец понимает, что ты уже не ребенок, мой принц, — сказал Нирин с подобострастной улыбкой. — Пора тебе и твоим компаньонам увидеть всю силу скаланского правосудия. И благодаря тому, что днем ты не растерялся и действовал быстро и решительно, на виселице сегодня будет одной веревкой больше.

— И вам не придется ходить далеко, чтобы все увидеть, — сказал король, наслаждаясь вином и орехами. — Восточную рыночную площадь как раз сейчас расчищают.

— Значит, ты хочешь поступить именно так, мой король? — негромко спросил лорд Хилус. — Ты не изменишь решения?

Наступила тишина.

Эриус медленно повернулся к канцлеру, и Тобин увидел уже знакомую ему перемену в приятном лице дяди. Такой же взгляд был у короля, когда Тобин имел неосторожность попросить Сирну для отца своего друга. Но на этот раз Нирин вмешиваться не стал.

— Мне казалось, сегодня утром я достаточно ясно высказался по этому вопросу. Кто-нибудь хочет добавить? — Голос короля звучал низко, угрожающе.

Хилус медленно обвел взглядом сидевших за столом, но все прятали глаза.

— Я просто хотел напомнить, что подобные события всегда происходили за городскими стенами. А после того, что случилось сегодня днем, твое величество мог бы…

Эриус вскочил и замахнулся кубком, явно готовый швырнуть его в старого канцлера. Лицо короля налилось кровью, на лбу выступил пот. Руан, стоявший за креслом лорд-канцлера, в ужасе сжимал пустую чашу для милостыни. Хилус опустил голову и прижал руку к сердцу, но даже не моргнул.

На одно ужасное мгновение всем показалось, что время остановилось. Потом Нирин встал и что-то тихо шепнул на ухо королю.

Эриус медленно опустил кубок и сел в кресло. Обведя всех взглядом, он грозно спросил:

— Кто-нибудь еще возражает против казни предателей?

Все молчали.

— Прекрасно, — хрипло произнес Эриус. — Значит, казнь пройдет так, как я приказал. И там, где я приказал. А теперь прошу меня извинить. Мне необходимо закончить кое-какие дела.

Корин встал, чтобы последовать за отцом, но Нирин покачал головой и сам пошел за королем. Следом за ними потащился Мориэль. В немом бешенстве Корин проводил их взглядом; его щеки пылали.

Нарушил молчание канцлер Хилус.

— Ах, мой принц, сейчас у нас трудные времена. Мне не следовало задавать вопрос твоему доброму отцу. Умоляю, передай ему мои извинения.

— Разумеется, мой лорд, — ответил потрясенный Корин.

Все поднялись из-за стола, собираясь уходить, но Тобин еще мгновение-другое сидел, сердце его оглушительно колотилось в груди. Похоже, он стал чересчур самодовольным, наслаждаясь благоволением своего дяди. Но вот сейчас, сегодня он на мгновение увидел истинное лицо этого человека, которого так боялась его мать, человека, который мог вот так хладнокровно отдать приказ убивать детей.

Глава 24

— Предатели они или нет, мне это не нравится, — бормотал Ки, когда они следующим вечером закончили одеваться. — Дурное это дело, убивать жрецов. Мой отец всегда говорил, что как раз из-за этого и начались все болезни и голод, с тех пор как король… — Ки прикусил язык и бросил на Тобина быстрый взгляд, испугавшись, что оскорбил его; король, в конце концов, был его дядей. И ему следовало всегда об этом помнить.

Но Тобин с отсутствующим видом смотрел в сторону; этот взгляд появился у него после болезни. Ки не был уверен, что друг вообще его слышал.

Тобин набросил на плечи накидку и вздохнул.

— Не знаю, что и думать, Ки. Мы поклялись сражаться со всеми предателями Скалы, и я готов исполнить клятву! Но ты видел, как король посмотрел на Хилуса? — Он покачал головой. — Я вырос рядом с безумной матерью и знаю, как выглядит безумие. И я клянусь, именно его я увидел в глазах короля, когда он кричал на бедного старика. И никто не сказал ни слова! Они все вели себя так, будто ничего не случилось. Даже Корин.

— Если он безумен, кто осмелится сказать хоть слово? Он все еще король, — напомнил Ки. — А что ты думаешь о Нирине? По-моему, его просто распирало от удовольствия.

В дверь негромко постучали, в комнату проскользнули Никидес и Руан. Ки встревожился, заметив слезы на глазах Никидеса.

— Что случилось? — спросил Тобин, провожая Никидеса к креслу.

От волнения юноша не мог вымолвить ни слова.

— А вы разве не слышали? — спросил Руан.

— Нет, — ответил за обоих Ки. — А в чем дело?

Никидес наконец обрел голос.

— Дедушку арестовали, за государственную измену! За то, что он задал королю вопрос! — Никидес задыхался, дрожа от гнева. — Ведь дедушка только спросил! Вы сами слышали. И король знает не хуже любого другого, что казни никогда не проводились внутри городских стен, только… Ну, вы знаете.

— Только во времена правления королевы Агналейн, — закончил за него Руан. — Уж ты меня извини, принц Тобин, но твоя бабушка была мрачной особой.

— Тебе незачем извиняться. Она была безумной, как и моя мать.

— Не говори так, Тоб! — взмолился Ки. Похоже, в последние дни Тобин слишком много думал о матери. — Твоя мать никогда не была похожа на безумную Агналейн!

«Или на короля», — мысленно добавил он.

— Этого не может быть, — сказал Тобин Никидесу. — Канцлер Хилус — мудрейший и самый преданный человек в Скале, и все это знают. Это всего лишь слухи.

— А вдруг это правда? — Никидес пытался справиться со слезами. — Что, если его казнят вместе с другими сегодня вечером? И… — Он умоляюще посмотрел на Тобина. — Разве я смогу просто сидеть там и смотреть?

— Идем, — сказал Тобин. — Корин должен знать, я уверен.

На их стук вышел Танил.

— Что, уже пора идти?

Он был в лучших своих доспехах, но башмаки еще не успел зашнуровать.

— Нет, нам нужно поговорить с Корином, — ответил Тобин.

Корин стоял перед высоким зеркалом в кирасе, застегнутой наполовину. Амулет, сделанный Тобином специально для него — конь Сакора, — покачивался, скользя по золоченой коже доспехов, пока Танил воевал с упрямыми пряжками. Два лакея тем временем расправляли церемониальный плащ и полировали украшенный золотыми пластинками шлем принца.

Ки почувствовал укол стыда, видя пышные приготовления. Тобин до сих пор одевался сам, позволяя Ки завязывать лишь те ремешки, до которых не мог дотянуться. И хотя Ки всегда восхищался простотой Тобина, иногда ему хотелось, чтобы принц вел себя чуть более по-королевски.

Тобин рассказал об опасениях Никидеса, но Корин лишь пожал плечами.

— Я ничего об этом не слышал, Ник. Ты же знаешь, как отец может иногда взорваться, особенно если сильно устанет. Это все проклятая жара! — Он снова повернулся к зеркалу, наблюдая, как Танил укладывает на его плечах складки темно-бордового с золотом плаща. — Но и Хилусу следовало подумать, прежде чем задавать отцу такой вопрос!

Ки знал, что любой сын всегда будет защищать отца; он и сам частенько это делал. Однако в голосе Корина прозвучала некая высокомерная нотка, которую он в последнее время слышал все чаще и которая заронила сомнение в его сердце. А полный ужаса взгляд Никидеса говорил о том же.

— А я думал, давать королю советы и есть обязанность лорд-канцлера, — тихо произнес Тобин.

Корин обернулся и взъерошил волосы кузена.

— Но советчик всегда должен выказывать подобающее уважение, братец.

Тобин хотел что-то добавить, но Ки, поймав его взгляд, чуть заметно покачал головой. Робкий взгляд Никидеса сказал ему, что он поступил правильно, а также и то, что с возвращением короля жизнь при дворе сильно изменилась.

Компаньоны собрались в обеденном зале, чтобы наставник Порион мог провести смотр перед тем, как они отправятся в Новый дворец. Тобин стоял рядом с Никидесом, пока остальные бродили по залу.

Ки держался рядом с ними, но продолжал при этом следить за Корином. Принц был в прекрасном настроении, болтал со старшими юношами, как будто они собирались на веселый праздник. Кое-кто из старших уже бывал на казнях, но сегодня им предстояло увидеть сожжение волшебников!

— Я слышал, они чернеют и съеживаются в огне, как пауки, — сказал Албен, явно наслаждаясь воображаемой картиной.

— А я слыхал, что они взрываются и превращаются в разноцветный дым, — возразил Орнеус.

— Мы им покажем, как в Эро поступают с предателями! — заявил Зуштра, размахивая мечом. — Как можно воевать с врагами за морем, если не можешь справиться с гадюками в собственном доме!

Все поддержали его воинственными криками.

— Чародеи — самые опасные из предателей, они владеют магией и бродят где хотят, — заявил Орнеус, и Ки догадался, что юноша просто повторяет слова, услышанные от отца.

— А за ними идут мерзкие жрецы, вроде того негодяя, что напал на Корина, — вставил Урманис. — А все эти проклятые иллиорцы, которые до сих пор твердят, что Скалой может править только женщина! Они как будто плюют на все победы, что даровал им король Эриус!

— Мой отец говорит, все почитатели Иллиора до сих пор втайне в это верят, — сказал Албен. — Банда неблагодарных мерзавцев! Король Эриус спас нашу страну!

Ки заметил, что Лисичка не участвует в разговоре. В его молчании не было ничего необычного, но однажды Лисичка упоминал о своем дяде-волшебнике, и Ки понял его тревогу. Возможно, он, как и Никидес, боялся увидеть на сегодняшнем судилище знакомое лицо.

— Волшебники, жрецы… все они просто помешанные! — заявил Зуштра. — Лишь Сакор придает нам силу.

В зал вошел Порион, мрачный, как грозовая туча. Вскочив на стол, он громко крикнул, призывая компаньонов к вниманию.

Впервые Ки увидел их учителя боевого дела в полном вооружении. Кираса Пориона была смазана маслом и отполирована, на ней виднелись следы множества сражений, как и на огромных ножнах, висевших на его бедре, и на стальном шлеме, который Порион держал под мышкой.

— Становись! — рявкнул наставник, глаза его так и пылали. — Слушайте меня, мальчики, слушайте внимательно. Сегодня вечером мы отправляемся не на увеселительную прогулку, так что я не желаю больше слышать подобных разговоров. Вы так кричите, что слуги могут услышать вас с другого конца коридора! — Он снял шлем и сложил руки на груди. — Предатели или нет те мужчины и женщины, что умрут сегодня вечером, они — скаланцы, и у некоторых из них в толпе найдутся сторонники: друзья, родные И так далее. Как вам известно, впервые за долгое время казнь состоится в городе, на рыночной площади, а не на Холме Предателей. Не мне судить о мудрости такого решения, но я могу сказать, что оно кое-кому не понравилось в Эро. Так что придержите языки, а глаза откройте пошире, и пусть ваши мечи будут наготове. Вы, компаньоны, должны выполнять свой долг. В чем он состоит?

— Охранять принца Корина! — отчеканил Калиэль.

— Правильно. Вы все прекрасно обучены, и, возможно, сегодня вечером вам придется доказать свою верность. Вы поскачете впереди короля и к площади, и обратно, на флангах будут королевские гвардейцы. При первом признаке угрозы мы смыкаем ряды вокруг Корина и уводим его назад во дворец, чего бы нам это ни стоило. Королевские гвардейцы могут нам помочь, но честь и долг защиты принца возложены на нас.

— А как же отец? — резко спросил Корин. — Я не позволю тащить себя во дворец, словно какой-то узел, если ему будет грозить опасность!

— Король будет под надежной охраной. А твоя задача, мой принц, оставаться в живых, чтобы взойти на трон после него. Так что никакого героизма сегодня вечером, ты меня понял? — Он смотрел на принца в упор, пока тот наконец не кивнул, потом окинул остальных мрачным взглядом. — И чтобы вели себя как воины, а не как толпа девчонок на загородной прогулке! Тут дело слишком серьезное. — Он помолчал, поглаживая седеющую бороду. — И рискованное к тому же, я бы так сказал. Сегодня в столице прольется кровь; и это кровь жрецов. Какие бы преступления они ни совершили, это несчастливый день, так что будьте настороже и ждите неприятностей на каждом шагу, пока мы не вернемся во дворец. — Он спрыгнул со стола и начал чертить мелом на полу план. — Самые большие опасения у меня вызывают окрестности рыночной площади; толпа здесь будет самой плотной и самой напряженной. Мы будем стоять вот здесь, перед возвышением в центре. Корин, ты и знатные юноши встанете справа от короля. Оруженосцы, вы на своих скакунах держитесь позади наших лордов, и я хочу, чтобы вы не спускали глаз с толпы, пока остальные будут наблюдать за казнью. Если случится худшее, вы остаетесь с Корином и мы будем пробивать дорогу назад, к воротам дворца. Поняли меня?

— Да, мастер Порион! — ответили все в один голос.

Он снова немного помолчал, осматривая компаньонов.

— Хорошо. И еще. Сегодня вечером вступает в действие закон военного времени. Любого, кто запаникует или бросит принца, я убью собственной рукой!

— Да, мастер Порион, — крикнул Ки вместе с остальными, зная, что это не пустая угроза.

Когда компаньоны выходили из зала, Ки на ходу крепко, многозначительно пожал руку Тобина.

— Готов?

Тобин спокойно посмотрел на друга.

— Конечно. А ты?

Ки усмехнулся и кивнул. Он ничего не боялся, но втайне поклялся: если действительно начнутся волнения, в первую очередь он позаботится совсем не о Корине.

Полная желтая луна висела над городом, рисуя неровную золотую дорожку на водах залива. Воздух был абсолютно неподвижен, словно вся столица затаила дыхание. Ни единого дуновения ветерка не доносилось с моря, ничто не разгоняло летнюю духоту улиц. Факел Ки едва горел, когда они медленно продвигались вперед. Высокие каменные здания, стоявшие по обе стороны главной улицы, отражали стук конских копыт и мрачный бой барабанов.

Тобин, как и подобало, держался рядом с Корином и Порионом, а Ки следовал сразу за ними вместе с Калиэлем, Милирином и Танилом. Все оруженосцы несли факелы. Королевские гвардейцы находились на флангах и прикрывали тыл. Ки был рад видеть по обе стороны от себя их красные туники. Этим вечером он ощутил весь груз ответственности, к которой их готовили постоянные тренировки и потешные сражения.

Оглядываясь, он видел короля через головы других компаньонов. Свет факелов превратил корону Эриуса в подобие огненного венка, отражался в высоко поднятом мече.

— Он похож на самого Сакора, правда? — восторженно прошептал Милирин, проследив за взглядом Ки.

Ки согласно кивнул, внезапно его внимание привлек серебристо-белый отблеск рядом с королем. Лорд Нирин ехал возле короля, как генерал.

Толпа перед дворцом оказалась меньше, чем они ожидали, и тише. И все же, проезжая по ближайшим к дворцу улицам, заселенным в основном ауренфэйской знатью и богатыми купцами, Ки нервно оглядывался по сторонам. Было еще не поздно, но ни в одной лавке не горели огни.

Герольд вырвался вперед, обогнав главную колонну, и возвестил:

— Королевское правосудие будет совершено! Да здравствует король Эриус!

Несколько зрителей повторили призыв, но остальные смотрели молча, затаившись в полутьме дверных проемов, и наблюдали за движением колонны. Подняв голову, Ки заметил и других зрителей, следивших за ними из окон. Ки приготовился к падению новых кочанов капусты или чего-нибудь похуже.

— Убийца жрецов! — донесся из тьмы одинокий голос.

Ки увидел, как несколько гвардейцев огляделись по сторонам, взглядами ища отступника, и вдруг все происходящее показалось ему нереальным. Все эти улицы, по которым он всегда скакал так свободно, словно превратились во вражескую территорию.

Тобин и Корин, замерев от напряжения, держались рядом, но Тобин все же поглядывал по сторонам, готовясь отразить любую угрозу. Ки хотелось увидеть лицо Друга, понять по выражению глаз Тобина его мысли. Он вдруг острее, чем прежде, понял, что их разделяет вовсе не богатство, а происхождение.

Ближе к Восточной рыночной площади толпа сгущалась. Многие поднимали вверх факелы, чтобы осветить дорогу королю, и Ки всматривался в лица людей: одни выглядели печальными, другие улыбались и махали руками. Многие плакали.

Ки с тревогой следил за тем, как толпа расступается перед гвардейцами и компаньонами, как люди поглядывают на мечи и луки. И даже вздрогнул от облегчения и страха одновременно, когда впереди наконец показались большие ворота. Но тут же до него донесся шум огромной толпы.

Это была самая большая площадь в городе. Она располагалась на полпути между Новым дворцом и заливом, с трех сторон площадь окружали высокие здания, в числе которых был и театр, которому покровительствовали компаньоны. Мощеная площадь имела уклон к востоку, и с четвертой стороны ее ограничивал невысокий каменный парапет, с которого открывался вид на небольшой заросший парк и на залив.

Но этим вечером Ки с трудом узнал знакомое место. Все торговые палатки были убраны, люди стояли повсюду, плечом к плечу, свободным оставался лишь проход для процессии, который охраняли «серые спинки» Нирина. Даже святилище Четверки исчезло. Ки вдруг почувствовал, как к горлу подкатила тошнота.

В центре площади возвышался широкий помост, окруженный знаменами, — как остров над морем лиц. Со всех сторон его охраняли ряды «серых спинок», вооруженных боевыми топорами и мечами. Восемь чародеев в белых облачениях застыли в ожидании. Факелы, установленные на четырех углах помоста, освещали расшитые серебром одежды чародеев и две большие деревянные рамы за их спинами.

«Это похоже на два поднятых остова кровати, — подумал Ки. — Или на дверные проемы, без стен рядом». Он уже понял страшное назначение этих сооружений. По другую сторону рам виднелся четкий контур виселицы. К ней уже были приставлены лесенки, и Ки насчитал на перекладинах пятнадцать висевших наготове веревочных петель.

Перед помостом, на свободной площадке, сидели в седлах министры и вельможи, и Ки с искренней радостью увидел среди них лорда Хилуса. Можно было не сомневаться, что и Никидес вздохнул с облегчением, хотя канцлер как будто постарел со вчерашнего вечера лет на десять.

Толпа хранила молчание, когда король выехал на площадь. Слышалась только барабанная дробь и стук копыт по булыжникам мостовой.

Корин и компаньоны заняли места справа от короля, как им и было приказано. Встав за спиной Тобина, Ки остановил своего Дракона и положил руку на эфес меча.

Нирин спешился и следом за герольдом поднялся на помост. Барабаны смолкли, и через мгновение Ки услышал шум моря. Волшебники-Гончие низко поклонились королю и полукругом обступили своего господина.

— Свидетельствуйте, все собравшиеся здесь, священную силу королевского правосудия! — прокричал герольд. — По приказу короля Эриуса, наследника Герилейн, держателя Меча и защитника Скалы, эти враги Скалы будут умерщвлены на глазах народа и Четверки. Знайте, что они — предатели трона и всех законопослушных граждан.

Кто-кто поддержал слова герольда приветственным криком, но большинство людей лишь негромко переговаривались между собой. Вдали послышался гневный выкрик, но его тут же заглушили другие голоса.

Герольд развернул свиток, увешанный тяжелыми печатями, и громко прочитал имена осужденных и то, в чем их обвиняют. Четвертым в списке оказался молодой жрец, бросивший в принца кочан капусты. Его звали Феланором, он обвинялся в государственной измене, подстрекательстве к бунту и нападении на особу королевской крови. И его уже заклеймили отметиной предателя — буквой «П», выжженной поперек рта. Так клеймили жрецов-еретиков. Стражи в дальнем конце помоста передали связанных пленников в руки палачей.

Приговоренные были одеты в длинные балахоны без рукавов, сшитые из грубого небеленого муслина. Среди приговоренных было несколько женщин, но в основном мужчины и мальчики. У большинства на лбах стояло клеймо предателя, и у всех рты были заткнуты кляпами. Лишь еще у двоих, старика и женщины с седыми волосами и худым морщинистым лицом клейма были выжжены поперек ртов, как у Феланора. Когда стражники подталкивали их к ступеням, они гордо подняли головы.

В детстве Ки не раз отправлялся вместе со всей семьей посмотреть, как в Колате вешают воров и разбойников. Толпа ревела, требуя крови, и забрасывала преступников всем, что попадалось под руку. Ки вместе с братьями и сестрами веселились и заранее собирали камни и гнилые яблоки, чтобы швырнуть в негодяев. И еще отец давал детям по медной монетке, чтобы они после казни могли купить сласти в ближайших лавках.

Ки огладывался но сторонам с растущим недоумением. Лишь несколько человек бросили что-то на платформу, в толпе не было ни одного ребенка — только те, что стояли под виселицей. Одни из мальчиков был так похож на его брата Амина, что Ки, встревоженный, чуть не окликнул его, но тут герольд прочитал имя незнакомца.

Барабаны начали выбивать быструю нервную дробь. Солдаты установили лестницы под перекладинами виселицы, и пленников стали вешать одного за другим. Когда первый преступник задергался на конце веревки, компаньоны взбодрились.

Корин выхватил из ножен меч и закричал:

— Смерть врагам Скалы! Да здравствует король!

Компаньоны поспешили последовать примеру принца, самым первым закричал Орнеус. Ки был уверен, что Орнеус сначала оглянулся, чтобы проверить, смотрит ли на него Корин, и тут же преисполнился презрения к подхалиму.

Тобин выхватил меч из ножен, но махать им не стал, да и не кричал от радости вместе с остальными. Ки тоже не проявил особого восторга.

Второй преступник отбивался и кричал, и его пришлось отрывать от лестницы. Другие приговоренные заволновались, и на мгновение показалось, что стражникам придется усмирять их силой.

Тем временем страсти в толпе разгорелись, и в осужденных и их конвоиров полетели гнилые овощи.

Следующей повесили женщину, а потом наступила очередь молодого Феланора. Он пытался что-то выкрикнуть сквозь кляп, но его все равно никто бы не услышал в поднявшемся гвалте. До того как стражники успели его столкнуть, Феланор сам спрыгнул с верхней ступеньки лестницы и принял смерть как мужчина.

Лишь некоторых преступников пришлось силой втаскивать на виселицу, но большинство, должно быть, не страдали трусостью или же устыдились, увидев, как вел себя молодой жрец. Один приговоренный отдал воинский салют — насколько это ему удалось со связанными руками — и прыгнул вниз с петлей на шее. Толпа на мгновение затихла, но тут же шум возобновился с удвоенной силой, когда следующий пленник стал вырываться из рук палачей, цепляясь за ступеньки приставной лестницы, извиваясь всем телом и пытаясь увернуться от петли. Потом казнили мальчиков и женщин, и тут ничего особенного не произошло.

Наконец настала очередь старых жрецов. Они не колебались, лишь подносили связанные руки к сердцу и ко лбу, прежде чем подняться по лесенке. Это произвело впечатление даже на чернь, никто не посмел ничего бросить в них. Жрецы сами спрыгнули с лесенок с петлями на шеях, не пытаясь сопротивляться или что-то сказать.

Крики и шум в толпе стихли, Ки даже показалось, что он слышит чей-то плач. Старые люди умерли быстро, их хрупкие шеи сломались, как сухие веточки. Но женщины и дети оказались слишком легкими, а у воинов шеи были, как у быков; и большинство дергались и бились в петлях очень долго, прежде чем их забрал наконец Билайри. Ки заставлял себя смотреть, не желая отворачиваться и своим малодушием позорить Тобина. Обычно палачи с силой дергали за ноги тех, кто не мог умереть сам, но этой ночью никто не помог осужденным.

Когда все было кончено, барабанный бой возобновился, но теперь барабанщики выбивали более тяжелый и быстрый ритм. Большая, длинная телега с высокими бортами выкатилась на площадь; ее волокла пара черных быков и окружали ряды «серых спинок», державших щиты и обнаженные мечи. За телегой, держась за руки, шли шесть волшебников-Гончих, они словно охраняли нечто, скрытое внутри, за высокими бортами.

Никто из толпы не осмелился бросить в них что-нибудь, но невнятный шум быстро перешел в крики гнева и ярости. Ки содрогнулся, ощутив внезапный прилив бешенства, как приступ тошноты. Но кто вызвал это чувство — чародеи-Гончие или их невидимые пленники, — он не мог бы сказать.

Тобин никогда не видел казней, и этим вечером принцу понадобилась вся его сила воли, чтобы не дать шпоры Гози и не сбежать с площади. Те крошки еды, что он сумел проглотить в обед, кипели и бурлили у основания его горла, и он то и дело судорожно сглатывал, молясь о том, чтобы Корин и Порион не заметили его слабости. Похоже, никого, кроме него, не пугало это зрелище; Корин вел себя так, словно смотрел лучшую из театральных постановок в своей жизни, и даже шепотом держал пари с кем-то из компаньонов на то, который из пленников будет дергаться дольше.

Когда телега докатилась до помоста, Тобина вдруг охватил беспричинный страх. Что, если Гончие схватили Аркониэля? Или Айю? Сжав поводья с такой силой, что заболели пальцы, Тобин напряженно следил за тем, как из телеги выволакивают две обнаженные фигуры.

«Это не они!» — понял Тобин, и от облегчения у него даже закружилась голова. Из телеги вытащили двух мужчин, но не таких волосатых, как Аркониэль. Только теперь Тобин сообразил, что не было вообще никаких причин предполагать, что Аркониэль может здесь очутиться, но возникшее на миг подозрение казалось таким реальным…

На груди пленников был нанесен красным затейливый рисунок, лица закрывали железные маски — совершенно гладкие, лишь с прорезями на месте глаз и небольшими выпуклостями над носами. От этого обвиняемые выглядели злобными нечеловеческими существами. Их руки были закованы в железные кандалы.

Стражи толкнули пленников, от удара те упали на колени, и Нирин шагнул вперед, простирая руки над головами приговоренных. Нирин всегда казался Тобину излишне напыщенным, но теперь он и вовсе словно раздулся и стал выше, нависая над пленниками.

— Смотрите все на врагов Скалы! — крикнул он так, что его голос достиг даже самых дальних уголков площади. Нирин выждал, пока затихнет шум толпы, потом продолжил: — Смотрите все на этих так называемых волшебников, они хотели свергнуть законного правителя Скалы! Колдуны! Они губили ваши стада и урожай, подстрекали народ к бунту, эти негодяи вызывали молнии и поджигали дома невинных людей в деревнях. Они запятнали священное имя Иллиора своей извращенной магией, они — угроза безопасности нашей страны!

Тобин вздрогнул, слушая страшные обвинения Нирина. Но, взглянув на приговоренных волшебников, он поразился их беззащитности и совершенно заурядному облику. Невозможно было представить, что они способны причинить кому-то вред.

Нирин приложил руки ко лбу и к сердцу, потом низко поклонился королю.

— Король Эриус, какова твоя воля?

Эриус спрыгнул с седла и поднялся на помост. Глядя на толпу, он выхватил меч Герилейн, упер его острие в помост, а руки положил на перекладины эфеса.

— Очистите нашу землю от изменников, преданные Скале волшебники! — воскликнул он. — Защитите мой народ!

Никто из стражей не двинулся с места. Гончие потащили приговоренных к вертикально стоящим рамам. Еще трое Гончих стояли чуть в стороне, непрерывно читая заклинания, пока с пленных снимали кандалы, чтобы, подтянув их руки и ноги к углам рам, привязать серебристыми веревками.

Один из волшебников то ли был болен, то ли его чем-то опоили. Ноги у него подкашивались, и Гончие поддерживали его, пока он наконец не был надежно привязан. Второй оказался не столь беспомощным. Когда волшебники начали снимать с него кандалы, он внезапно вывернулся и, покачнувшись, шагнул вперед. Вскинув ладони к лицу, он сдавленно вскрикнул — и железная маска разлетелась, превратившись в облако искр и дыма. Кровь брызнула на одеяния стоявших рядом волшебников. Застыв от ужаса, Тобин не мог отвести взгляда от помоста. Окровавленное лицо человека было изранено, пленник дергался и кривился от боли. Когда же он яростно закричал, вскинув к небу сжатые кулаки, стало видно, что у него выбиты зубы.

— Глупцы! — выкрикивал пленник. — Слепые скоты!

Гончие набросились на него, но он бешено сопротивлялся, отталкивая руки стражников.

— Расплата близка! — продолжал он кричать, тыча пальцем в короля. — Истинная Королева уже рядом! Она уже среди нас…

Один из волшебников обхватил его сзади, пленник резко дернулся — и вдруг посмотрел прямо на Тобина.

Тобину показалось, что в обезумевших глазах пленника что-то мелькнуло, как будто тот узнал его. Странное щекочущее ощущение расползлось по его телу, пока они смотрели друг на друга, скрестив взгляды, — и казалось, это длилось целую вечность.

«Он меня видит! Он видит мое настоящее лицо!» — растерянно подумал Тобин, когда нечто похожее на радость засветилось в глазах мужчины. Но тут на пленника навалились со всех сторон и оттащили назад.

Освободившись от наваждения его взгляда, Тобин в ужасе огляделся по сторонам, гадая, удастся ли ему вырваться из толпы, если Нирин прикажет его схватить. Уголком глаза он видел, что главный волшебник и король стоят но разные стороны рамы, но не осмелился взглянуть на них прямо. Смотрели они на него в тот момент или нет? Поняли они? Когда наконец Тобин решился бросить на них осторожный взгляд, Нирин и король лишь наблюдали за продолжением казни.

Гончие держали бьющегося мужчину за руки и за волосы, они запрокинули его голову назад, чтобы затолкать ему в рот кляп.

— Светоносного вам не обмануть! — успел тот выкрикнуть, прежде чем ему сунули между зубами серебряную веревку. Но даже тогда он пытался сопротивляться.

Ошеломленный. Тобин не заметил, как двинулся с места король, и опомнился лишь тогда, когда Эриус вонзил меч Герилейн в живот мужчины.

— Нет! — прошептал Тобин, похолодев от ужаса при виде того, как прославленное лезвие запятнала кровь пленника.

Пленник дернулся, потом осел, наклонившись вперед, когда Эриус выдернул меч.

Гончие поддержали его, приподняли, и Нирин прижал ладонь колбу мужчины. Еще живой, пленник плюнул на него, и на белом одеянии появилось еще одно красное пятно. Нирин не обратил внимания на это оскорбление и начал негромко читать заклинания. Глаза пленника закатились, ноги обмякли. После этого стражам уже не составило труда привязать его к раме.

— Продолжайте, — приказал король, невозмутимо вытирая меч.

Порядок был восстановлен, волшебники Нирина встали вокруг рам и начали читать новое заклинание. Их голоса звучали все громче и громче, наконец яркое белое пламя запылало над телами приговоренных мужчин. Огонь не давал дыма, и смрада от горящей плоти, который иногда приносило ветром с площадок для сожжения трупов за городскими стенами, тоже не было. Осужденные волшебники еще несколько секунд дергались, сопротивляясь огню, но пламя поглотило их с такой же скоростью, с какой огонь свечи пожирает попавшую в него мошку. Через несколько секунд от несчастных остались лишь обуглившиеся кисти рук и ступни, висевшие на серебряных веревках по углам обгоревших деревянных рам.

От ослепительного света перед глазами Тобина плясали темные точки. Он тщетно пытался сморгнуть их, всматриваясь в левую раму и вспоминая тот взгляд, что бросил на него человек с искаженным болью лицом. А потом мир бешено завертелся вокруг него. Площадь, шумная толпа, обугленные остовы рам — все исчезло, и Тобин уже видел перед собой сияющий золотой город на высоком утесе над морем.

Только Ки находился достаточно близко, чтобы услышать негромкий вскрик Тобина, когда тот медленно повалился на шею коня, но и Ки не понял того единственного слова, которое выдохнул Тобин, да и сам Тобин потом долго еще не мог вспомнить его:

— Римини!

И никто, даже Нирин, не заметил крошечного обожженного камешка, что лежал в пепле чародеев.

За двадцать миль от столицы, под той же желтой луной, Айя, сидевшая в таверне, уронила голову на стол и задохнулась, когда перед ней вспыхнуло белое пламя, как в тот день в Эро. В пламени она увидела еще одно лицо обреченного, искаженное страданием. Это был Кириар. Кириар из Медфорда. Она дала ему свой талисман в ту ночь в Вормхоле.

Боль прошла быстро, но Айя не могла унять дрожь.

— О Иллиор! Только не он! — стонала она.

Что, если его пытали? Вдруг они узнали о небольшой группе волшебников, скрывающихся прямо у них под носом?

— Ты поранилась. — Это была дризидка. Айя еще раньше заметила ее, когда та рядом со святилищем лечила деревенских детей. — Позволь мне помочь тебе, матушка.

Айя посмотрела вниз. Глиняная чаша для вина, из которой она пила, раскололась в ее руке. Острые края порезали руку, и новая рана пересекала шрам, что оставил ей Брат в ту ночь, когда она вызвала Ки в замок. Маленький осколок торчал прямо из припухлости шрама, как раз под большим пальцем. Слишком обессиленная, чтобы говорить, Айя просто позволила дризидке промыть и перевязать ее руку.

Закончив, женщина положила руку на голову Айи, даря ей прохладную успокаивающую силу. Айя почувствовала запахи зеленых ростков и молодой листвы. Сладкий вкус родниковой воды наполнил ее пересохший рот.

— Приглашаю тебя переночевать сегодня под моей крышей, мистрис.

— Спасибо, мистрис.

Уж лучше было устроиться на ночь у служительницы Далны, чем здесь, где слишком много любопытных глаз все еще таращились на сумасшедшую старуху, ожидая, что еще она может выкинуть. И безусловно лучше находиться рядом с целительницей на случай, если боль повторится. Кто знает, скольких волшебников Нирин собирается сжечь сегодня?

Дризидка повела ее по грязной улице к небольшому дому на краю деревни и уложила на мягкую постель у очага. Здесь не спрашивали имен и не давали их.

Лежа у огня, Айя радовалась тому, что на потолочных балках были сплошными полосами вырезаны защитные символы, а на стенах висели целые мешки охраняющих амулетов. Может быть, в Скале Сакор и не ладил со Светоносным, но Создатель все равно присматривал за общим порядком.

Но все же покоя в эту ночь Айя так и не нашла. Каждый раз, когда она погружалась в сон, ей снилась сивилла из Афры. Девочка смотрела на нее сверкающими белыми глазами и говорила голосом Светоносного:

— Это надо остановить.

И в видении Айя падала перед ней ниц, рыдая.

Глава 25

После визита Айи Аркониэль месяц за месяцем с надеждой смотрел на алестунскую дорогу. Но весна миновала, а гостей все не было. Пришло лето и обожгло луг, выкрасив его в коричневый цвет, но на дороге никто не появлялся, кроме торговцев да посыльных от Тобина.

Это было обжигающее, пылающее лето; даже долина вокруг Алестуна, которую самая страшная засуха многие годы обходила стороной, была поражена бедствием. Посевы на полях высохли, новорожденные телята и ягнята перемерли. Река превратилась в жалкий ручеек, пробиравшийся между пересохшими, растрескавшимися берегами, и от ручейка воняло грязью, тиной и сгнившими водорослями. Аркониэль снова разделся до льняного килта, а женщины ходили по дому в одних нижних рубашках.

В один из дней месяца дентина Аркониэль трудился в огороде, помогая поварихе выкапывать остатки пожелтевшего лука-порея, когда Нари окликнула его из окна второго этажа. По дороге в сторону их дома направлялись мужчина и мальчик.

Аркониэль выпрямился и стряхнул с ладоней пыль.

— Ты их знаешь? — спросил он.

— Нет, незнакомые люди. Побегу навстречу…

Подойдя к воротам, Аркониэль узнал широкоплечего седобородого мужчину, шедшего рядом с Нари; но маленький мальчик, сидевший между седельными сумками на спине измученной лошади, которую вел за собой мужчина, был ему незнаком.

— Колин из Джетни! — воскликнул Аркониэль, идя по мосту им навстречу.

Десять лет прошло с тех пор, как Айя в присутствии Аркониэля дала этому человеку один из ее опознавательных камешков. Но тогда Колин путешествовал в одиночестве. А его новому спутнику на вид было лет восемь-девять, не больше.

— Айя сказала, я найду тебя здесь, — пояснил Колин, пожимая руку Аркониэлю. И насмешливо оглядел перепачканный килт и загоревшую кожу волшебника. — Вижу, ты тут в крестьянина превратился?

— Более или менее, — засмеялся Аркониэль. — А твое путешествие, похоже, было не из легких.

Колин и раньше выглядел оборванцем, но сейчас Аркониэль говорил скорее о мальчике. Загорелый до черноты, ребенок казался вполне здоровым, но когда Аркониэль приблизился к нему, он уставился на пыльные мешки на лошадиной спине, и в его больших серо-зеленых глазах волшебник увидел не застенчивость или смущение, а страх.

— И кто это у нас? — спросила Нари, улыбаясь ребенку.

Мальчик не поднял головы и не ответил.

— Ты что, язык проглотил? — насмешливо спросила Нари. — А у меня в кухне, между прочим, есть отличный холодный сидр. Хочешь пить?

— Будь повежливее, Витнир, — с укоризной сказал Колин, когда ребенок отвернулся.

Схватив мальчика за рваную тунику, он снял ребенка с лошади, как мешок яблок. Витнир тут же спрятался за мужчину и сунул палец в рот.

Колин нахмурился, оглядываясь на него.

— Да не бойся ты, парень. Иди с этой женщиной. — Поскольку Витнир не шелохнулся, Колин схватил его за плечо и не слишком нежно подтолкнул в сторону Нари. — Делай, что тебе говорят!

— Ну зачем же так, — недовольно буркнула Нари, беря ребенка за руку. Потом, куда более мягким тоном, сказала, обращаясь к мальчику: — Идем со мной, Витнир. Повариха как раз печет чудесное печенье, и ты получишь самое большое, со сливками и ягодами. У нас тут давно не бывало маленьких мальчиков, просто совершенно некого баловать!

— Где ты видел Айю? — спросил Аркониэль, идя рядом с Колином. — Уже несколько месяцев от нее нет вестей.

— Она нашла нас на севере, несколько недель назад. — Колин вытащил из-за ворота туники мешочек и вытряхнул из него маленький крапчатый камешек. — Сказала, что найдет меня при помощи вот этого, и велела отправляться сюда, к тебе. — Он оглядел небольшой огород, и выражение его лица несколько смягчилось. — Сказала, у вас мы будем в безопасности.

— Мы уж постараемся, — ответил Аркониэль, пытаясь угадать, каких действий ожидает от него Айя, если следующими гостями окажутся Нирин и его Гончие.

Как и все, кого Айя позже по одному прислала в замок, Колин в своих снах мельком видел безумный хаос и восстание Королевы. Еще он видел, как Гончие сжигают его знакомых волшебников.

— Твоя мистрис не говорила, зачем она решила нас собрать, но если она хочет выступить против этих мерзавцев в белых балахонах, я встану рядом с ней, — заявил Колин, когда они с Аркониэлем после ужина уселись в холле. Было еще слишком жарко даже для того, чтобы зажечь хотя бы свечу, поэтому они обошлись светом огненного шарика, который Аркониэль бросил в пустой очаг.

Повариха постелила для мальчика наверху, но Витнир молча отказался спать отдельно от наставника. Аркониэль вообще за весь день не слышал от него ни слова.

Колин печально посмотрел на ребенка — свернувшись клубочком, он спал прямо на устланном камышом полу.

— Бедный парнишка. В последние месяцы у него были причины не доверять незнакомым.

— А что случилось?

— Мы были в Диммертоне, это за Нифином. Остановились там в маленькой гостинице, надеялись заработать на ужин. Один молодой парень заинтересовался моими фокусами и предложил мне кувшин доброго вина. — Руки Колина, лежавшие на коленях, гневно сжались в кулаки. — Вино было крепким, да еще в него что-то подсыпали, потому что на следующее утро я узнал, что наболтал лишнего об оракуле Афры и о том, что считаю короля виновным в нашествии чумы. Но сам я ничего этого не помню. А тот тип со мной соглашался, и мы расстались друзьями, но в ту же ночь горничная разбудила меня и сказала, что целая толпа народу идет к гостинице, чтобы схватить меня, и лучше бы нам с мальчиком бежать. Я был не настолько одурманен, чтобы не разогнать банду пьяных выродков, но кто их вел, кто подстрекал? Не кто иной, как мой собутыльник! Только теперь он был одет в балахон Гончих. Благодарение Свету, из Гончих он был один, но успел оставить мне вот эту метку, прежде чем нам удалось бежать. — Колин закатал рукав и показал Аркониэлю свежий длинный шрам на предплечье.

Сердце Аркониэля упало.

— Ты ему говорил что-нибудь о видениях?

— Нет, это запрятано в самой глубине моего сердца. Только ты и Айя слышали от меня о… — Колин замолчал и настороженно огляделся по сторонам. — О ней. — Он опустил рукав и вздохнул. — Ну и для чего мы сюда пришли? Мы тут не настолько далеко от Эро, чтобы Гончие не смогли нас найти.

— Я не знаю, — признался Аркониэль. — Думаю, мы должны пока просто ждать и помогать друг другу.

Колин ничего не ответил, но по отстраненному взгляду волшебника Аркониэль понял, что его слова не слишком убедили гостя.

Позже, сидя у окна и глядя на отражение луны в реке, Аркониэль размышлял о событиях дня. Ведь Колин почти успел спуститься с холма к замку, прежде чем кто-либо его заметил. В тот день, когда солдаты Оруна явились за Тобином, единственным сигналом об их прибытии было облако пыли; поднявшееся над деревьями, — но и это дало им некоторое время для подготовки. Теперь Тобина здесь не было, и он явно обленился.

Однако поводов для бдительности у него стало намного больше. Предоставлять укрытие волшебникам, сбежавшим от королевских Гончих, было куда опаснее, чем охранять ребенка, которого пока никто особенно не разыскивал.

Глава 26

Несколько недель после казни никто из компаньонов не осмеливался заговорить о приступе ярости короля или о том, что он убил связанного человека мечом Герилейн. А вот обморок Тобина обсуждали все.

Король был взбешен, что член его семьи испортил особое событие таким проявлением слабости. Ки оказался достаточно проворен, чтобы не дать Тобину упасть с коня, хотя тот был близок к этому. Впрочем, к тому моменту, когда оруженосец поддержал Тобина, он уже и сам почти опомнился, однако окружающие все видели, и на честь рода легло позорное пятно. На следующий день во дворце только об этом и говорили, пусть даже вполголоса.

Более доброжелательные сплетники объясняли случившееся юностью Тобина и тем, что он воспитывался в деревенском уединении; другие не были столь великодушны. И хотя никто из компаньонов не решался открыто дразнить Тобина или сказать ему что-либо в присутствии Корина, Ки не раз и не два замечал, как Албен с приятелями за спиной Тобина изображали его девичий обморок.

Но хуже всего для Ки было то, что Тобин даже с ним ни словом не обмолвился о происшествии. Впрочем, Ки тоже не проявлял любопытства, понимая смущение друга. В конце концов, его самого чуть не стошнило — казнь не самое приятное зрелище.

«Лучше вообще ничего не говорить и поскорее забыть обо всем», — убеждал себя Ки.

Через несколько недель после казни они с Тобином как раз подошли к дверям обеденного зала, когда изнутри донесся обрывок разговора, заставивший Ки внутренне сжаться.

— А помните, как он воспринял смерть лорда Оруна?

Это был голос Албена, злобный, как всегда. И можно было не сомневаться в том, кто его собеседники.

Тобин остановился перед дверью и, прижавшись к стене, вслушался. Ки хотелось увести друга, пока тот не услышал лишнего, но он знал, что не стоит и пытаться. Тобин страшно побледнел. С того места, где стоял Ки, ему была видна половина комнаты; уже подходили люди. Албен сидел за длинным столом, чуть наклонившись к Зуштре и Урманису. Корина и Калиэля наверняка поблизости не было, сообразил Ки, иначе бы Албен не осмелился так говорить о Тобине.

— Ну и что с того? — проворчал Зуштра, и Ки слегка воспрянул духом: Зуштра мог быть грубым, но обычно он бывал справедлив. Но его последующие слова сразу убили все добрые чувства Ки к нему. — А вот если он не может вынести зрелища казни кучки предателей, заслуживших смерть, то какой будет от него толк на поле битвы?

Это было уже слишком. Сжав кулаки, Ки ворвался в зал.

— Эй, закрой свой рот! — зарычал он, не думая о том, что перед ним лорды, а он всего лишь оруженосец. Он должен был заставить их замолчать до того, как они наговорили слишком много.

Однако когда он оглянулся, Тобин уже исчез.

Зуштра выглядел слегка смущенным, но остальные захохотали, как будто Ки отмочил отличную шутку.

Однако вскоре о слабости Тобина судачить перестали, поскольку возникли новые слухи и более серьезные опасения.

Несмотря на то что в Атийоне Эриус обнадежил компаньонов, он по-прежнему отказывался посылать их на битву. А донесения о нападении разбойников на деревни и о пиратах, бесчинствующих на островах вдоль побережья, приходили почти каждый день. Однако лето близилось к концу, а Эриус и не думал откликаться на мольбы сына дать ему возможность испытать себя в настоящем деле.

Возможно, именно из-за этого старшие юноши стали все чаще искать развлечений в нижнем городе — и зачинщиком, как обычно, был Корин.

Возвращение короля никак не повлияло ни на пьянство принца, ни на его страсть к низменным удовольствиям. Никидес, осведомитель компаньонов по части придворных тайн, сообщил, что в ответ на доклад Пориона Эриус подмигнул и сказал: «Да пусть разбрасывает свое семя, пока может!»

И судя по тому, как часто Танилу приходилось ночевать в обеденном зале или в нише для оруженосца в комнате Тобина, Корину было что сеять, и со временем его семена дали ростки. Еще несколько горничных забеременели, но их тут же удалили из дворца. А уж сколько бастардов Корин мог произвести от портовых шлюх, вообще никто не знал, по крайней мере никто из компаньонов.

Несмотря на постыдный случай во время казни, отношение Корина к двоюродному брату ничуть не изменилось; и тем не менее старшие юноши все чаще стали оставлять мальчиков во дворце, когда сами отправлялись на поиски ночных приключений.

Даже если Тобин и замечал растущую отстраненность, он не показывал своего беспокойства даже Ки. На смену лету пришла прохладная осень, а Тобин с друзьями все так же продолжали втайне тренироваться на мечах — с Аренгилом и воинственными подружками Уны.

Иной раз девочек собиралась целая дюжина, хотя Ки был уверен, что большинству из них просто нравится надевать мужскую одежду и делать что-то тайком. Только Уна, Калис и еще одна девочка, которую звали Силани, действительно достигли немалых успехов.

В очередной раз они встретились на крыше через несколько дней после празднования тринадцатого дня рождения Тобина. Придя в условленное место, Тобин и Ки увидели, что девочки над чем-то смеются. Уна от возмущения покраснела, когда одна из ее подружек призналась, что они обсуждали. Оказалось, они спорили о том, достаточно ли взрослым стал Тобин, чтобы жениться по королевским законам.

— Я достаточно взрослый для битвы, а остальное меня не интересует, — огрызнулся Тобин, вспыхнув. Он ненавидел девчонок, когда они начинали заигрывать с ним.

— А как насчет тебя? — спросила Калис, окидывая Ки ласковым взглядом. — Тебе пятнадцать. В моем городе в таком возрасте уже женятся.

— Ну да, если тебе нужен в мужья ребенок, — фыркнул Аренгил, обнимая Ки за плечи и отводя в сторону. — А как насчет меня? Я тебе в дедушки гожусь.

— Вот уж не похож ты на моего дедушку, — сказала Калис, подходя к Аренгилу и проводя рукой по его гладкой щеке.

Ки, тут же преисполнившись ревности, постарался привлечь внимание изменницы, схватил меч двумя руками и широко размахнулся им. Этот прием он позаимствовал у Корина.

— Если хочешь когда-нибудь узнать, как колется мужская борода, от Аренгила тебе проку не будет, — сообщил Никидес, уворачиваясь от меча Ки, пролетевшего рядом с его плечом.

— А ну-ка, Киротиус, давай посмотрим, есть ли от твоего нового приема практическая польза, — с вызовом воскликнула Уна. Она знала, что Ки нравится Калис.

Тобин с восторгом наблюдал за быстрыми движениями Уны. Прошло меньше года, как она начала учиться владеть мечом, а уже могла схватиться с Никидесом. Но и другим мальчикам она не давала спуску, когда они работали вместе. Ей приходилось, конечно, каким-то образом объяснять родным, откуда у нее на руках синяки и почему разбиты костяшки пальцев, но она гордилась своими ранами.

А сейчас, глядя, как Уна сражалась с Ки, Тобин снова задумался о Граннии и тех женщинах, что тайком тренировались в Атийоне в надежде, что однажды некая королева поведет их в бой. Сколько таких женщин во всей Скале? А сколько таких, как Ахра, которым повезло и они открыто служат в армии?

Вдруг Тобин заметил на другой стороне площадки Никидеса. Тот с ужасом смотрел на что-то за спиной принца.

Тобин обернулся — и меньше чем в двадцати футах от себя увидел короля, размашистой походкой Эриус направлялся к площадке. Рядом с королем шли Порион и Корин, а дорогу им показывал старый враг Тобина Мориэль. Лицо короля было чернее грозовой тучи. Заметив кузена, Корин покачал головой. Порион бросил на Тобина уничтожающий взгляд.

Один за другим и остальные заметили нежданных гостей. Несколько девочек вскрикнули от испуга. Ки уронил меч и опустился на одно колено. Аренгил, Лута, Никидес и их оруженосцы поспешили сделать то же самое. Один только Тобин не мог пошевелиться.

Эриус вышел на середину площадки и огляделся, запоминая лица для грядущего наказания. Наконец он повернулся к Тобину.

— Что здесь происходит, племянник? — требовательно спросил он.

Тобин наконец осознал, что он единственный стоит во весь рост, но ноги по-прежнему отказывались повиноваться. Он посмотрел прямо в глаза королю, пытаясь понять, сильна ли надвигающаяся буря. Да, в глазах Эриуса безусловно пылал гнев, но был в них и переменчивый, как ртуть, намек на безумие.

— Ну? — сердито бросил Порион.

— Мы… мы просто играем, — выговорил Тобин. И тут же понял всю глупость своего объяснения.

— Играете?

— Да, твое величество, — пискнул чей-то дрожащий голосок. Это была Уна. Она положила меч перед собой, как бы предлагая его королю. — Это всего лишь игра… мы делаем вид, будто мы воины.

Король повернулся к ней.

— И кто все это придумал?

— Я, твое величество, — сразу ответила девочка. — Я попросила То… принца Тобина показать нам, как обращаться с мечом.

Король, подняв брови, посмотрел на Тобина.

— Это правда? Вы все забрались сюда, тайком, просто ради игры?

Мориэль уже откровенно злорадствовал. Интересно, как долго он шпионил за ними, подумал Тобин, проникаясь еще большей ненавистью к давнему врагу. И что именно он рассказал королю?

— Да, Уна попросила меня немного поучить ее, и я согласился, — сказал он. — А сюда мы забрались, потому что ее отец не одобряет такие игры. И потому что старшие мальчики подняли бы нас на смех за тренировки с девочками.

— А ты, Никидес? — спросил Эриус. — Ты тоже принял участие в этом посмешище и даже не потрудился рассказать своему деду?

Никидес опустил голову.

— Нет, твое величество, не рассказал. Я виноват. Мне следовало…

— Тебе много чего следовало, черт побери! — прогремел Эриус. — И тебе тоже, юная мисс! — рявкнул он на Уну. Когда король снова повернулся к Тобину, его лицо перекосилось от ярости. — А ты, ты, юнец королевской крови, подстрекаешь людей к бунту! Если об этом узнают мои враги?

Ноги у Тобина подогнулись, и он упал на колени перед королем, уверенный, что Эриус его ударит. В то же мгновение краем глаза он уловил некий намек на движение — и его охватил еще больший ужас.

На краю крыши за спиной короля стоял Брат, четко вырисовываясь на фоне яркого неба. Даже с такого расстояния Тобин увидел, что лицо его близнеца исказилось жаждой убийства. Брат двинулся вперед, подкрадываясь к королю, пока тот продолжал ругать Тобина.

В доме Оруна Тобин был слишком ошеломлен, чтобы как-то отреагировать на появление Брата, но на этот раз он опомнился вовремя. Поднеся ладони к губам, как бы умоляя короля простить его, он произнес заклинание настолько громко, насколько смог осмелиться.

Брат остановился и посмотрел на Тобина, скривив губы в безмолвной ярости. До короля ему оставалось несколько шагов, он уже почти мог дотянуться до Эриуса рукой… Бешенство голодного духа разлилось по крыше, как ледяной туман, но Тобин продолжал смотреть на него, шевеля губами уже беззвучно: «Уходи. Уходи. Уходи».

Прежде чем он понял, намерен ли Брат повиноваться, Эриус сделал шаг к нему, закрыв собой призрак.

— Что ты там бормочешь, щенок? — злобно спросил он.

Онемев от страха, Тобин беспомощно ожидал, что король вот-вот упадет замертво на глазах у всех.

— Ты что, не только онемел, а еще и оглох? — взревел Эриус.

— Нет, дядя, — прошептал Тобин. Чуть передвинувшись в сторону, он наконец заглянул за спину королю.

Брат исчез.

— Прости меня, дядя! — сказал он, от облегчения сразу став отважным и дерзким. — Я не думал, что в наших занятиях есть что-то плохое.

— Не думал?! Ты что, забыл о моем запрете?!

— Но мы не учили их по-настоящему, твое величество, — ляпнул Ки. — Просто мы думали, что если останемся с девочками наедине, может, они позволят поцеловать себя… Но… но только они пока не спешат с поцелуями.

Тобин внутренне сжался; Уна должна была понять, что это — беспардонная ложь, произнесенная лишь ради спасения их от королевского гнева, но все равно Тобин боялся взглянуть на нее.

— Он лжет! — закричал Мориэль. — Я за ними следил! Они учили девочек по-настоящему!

— Да тебе-то откуда знать разницу, мокрица бледнолицая! — огрызнулся Ки.

— А ну молчать всем! — рявкнул Порион.

Но неожиданно для всех Ки удалось найти нужное объяснение. Эриус долго смотрел на оруженосца, потом снова повернулся к Тобину, и в его глазах уже играло веселье.

— Это правда, племянник?

Тобин опустил голову, не в силах смотреть в лицо девочкам.

— Да, дядя. Это была игра. Чтобы заманить сюда девочек.

— И целовать их, да?

Тобин кивнул.

— Это что-то новенькое! — воскликнул Корин с неестественно громким смехом.

Его отец тоже взорвался хохотом.

— Ну, за такое трудно тебя винить, племянник. Но вам, девочки, следовало проявить больше рассудительности. Стыд какой! А ну быстро все отправляйтесь по домам и не думайте, что ваши родители об этом не узнают!

Уна, поворачиваясь, чтобы уйти, бросила взгляд на Тобина. И сомнение в ее глазах ранило его намного сильнее, чем все, что мог сказать или сделать король.

— Что касается остальных… — Эриус замолчал, и Тобин снова напрягся. — Вам надлежит провести ночь у алтаря Сакора и как следует подумать о собственной глупости. Марш отсюда! И оставаться там до утра, пока не придут другие компаньоны.

В эту ночь Тобин снова думал о короле и обо всем, что позволил себе забыть. Ведь несмотря на приступы бешеной ярости короля, Тобин был очарован отеческими манерами и щедростью Эриуса.

Появление Брата разрушило наваждение раз и навсегда, а заодно и разбило сердце Тобина. Ведь можно было не сомневаться в том, что пусть одно мгновение, но все же король готов был убить его — как и лорд Орун.

Но не пережитой страх и не наказание заставило Тобина тихо всхлипывать в глухой час ночи. Когда он, совершенно измученный, опустился на колени и задрожал от холода, откуда-то налетел легкий порыв ветра, странный дым с алтаря Иллиора окутал его, и он вспомнил… вспомнил, как мать тащила его к окну, пытаясь выбросить и его тоже, когда сама устремилась навстречу смерти. Он вспомнил, как выглядела река — черная толща воды меж заснеженных берегов. Вдоль самого края воды намерз лед, и Тобин тогда подумал, разобьется ли он, когда они с матерью упадут… Он уже падал, но что-то дернуло его назад, подняло в самый последний момент и оттащило от окна, подальше от предсмертного крика матери.

Это был Брат. Но почему он не спас их мать? А может, он и подтолкнул ее?

Рыдания душили Тобина. Ему приходилось напрягать всю свою волю, чтобы сдержать их. Но когда он уже думал, что вот-вот разрыдается в голос и снова опозорится, Ки нащупал его руку и сжал ее. Горе и страх медленно отступили, как волны в момент отлива. Повода стыдиться себя не было, и рассвет он встретил измученным, но на удивление спокойным. Брат снова спас его в этот день, как защитил от Оруна. И возможно, спасет еще раз, если король опять потеряет власть над собой.

«Ты нужен ему, а он нужен тебе», — так сказала Лхел. Должно быть, Брат тоже это знает.

Утром, вернувшись вместе с остальными во дворец, Тобин узнал от Балдуса, что этой ночью Уна бесследно исчезла.