Полуночная ведьма. Театр теней

Глава 6 Урожденная Бадо́ Катха

Некоторое время ушло на то, чтобы Лелль обошел теневой замок и заглянул в каждую его щель. Бадо́ великодушно позволила ему это и с интересом наблюдала за ним. Лелль вел себя так, будто был не ее пленником, а… гостем. При этом Бадо́ не замечала в нем нахальства, бравады или показного равнодушия к собственной судьбе. В каждом жесте скальда, в каждом брошенном на Юдоль Теней взгляде сквозило любопытство. Неуемный, жадный интерес.

Лелль с детства жил в колыбели отступников и наверняка знал немало полуночных ведьм и колдунов, но вряд ли когда-нибудь ему приходилось столь явно ощущать на себе полуночную силу. Или и вовсе находиться в самом эпицентре темных чар. Что до вёльвы, что была его матерью… ее колдовство – сейд[3] – ему было запрещено постигать.

По воле судьбы Лелль получил шанс шагнуть в мир теней – наряду с шаманами, жрецами вуду и сильными теневыми зеркалицами вроде Морриган. И этой возможностью он пользовался как мог, жадно впитывая увиденное. И гадать не стоит – историю об изнанке мира мертвых Пропасть услышит одной из первых.

Но не раньше истории Бадо́.

Наконец скальд удовлетворил свое любопытство – во всяком случае, на время и лишь в том, что касалось нынешнего окружения. Бадо́ чувствовала, что его душили вопросы, но он не осмеливался их задавать.

Пока не осмеливался.

Ткач Кошмаров грациозно опустилась на сотканный из теней трон – копию того, что остался в Тольдебраль вместе с телом Доминика. Словно плеть, по обнажившимся нервам хлестнула мысль: «Не сейчас». И Бадо́ привычно заперла внутри малейшие оттенки эмоций.

Для Лелля она могла свить из теней хоть стул, хоть кресло. Однако ему пришлось усесться на полу перед ней, следуя ее повелевающему жесту. Бадо́ хотела, чтобы он смотрел на нее снизу вверх.

Пусть вобьет себе в голову, где его место.

Пожалуй, Лелль будет для нее чем-то вроде шута и одновременно своеобразного стенографиста. Нет, хранителя воспоминаний легендарной ведьмы, ее гласа и вестника. Как много задач для столь субтильного тела…

Прочистив горло, Бадо́ смежила веки. Должна ли она говорить шепотом, чтобы Лелль вслушивался в каждое слово? Или вещать громко и четко, как делают рассказчики? Или придать своему голосу, а значит, и всему повествованию налет загадочности?

Она решила остановиться на чем-то среднем.

– Представь себе юную девушку. Милую, нежную сноходицу с чистым сердцем и открытой душой.

– Клио? – обрадовался Лелль.

Бадо́ стиснула зубы так, что те едва не раскрошились в пыль.

– Я! Я была этой девушкой. Та, что тебе известна как Бадо́ Блэр, урожденная Бадо́ Катха. Моей матерью была Эрнмас. – От нее не укрылось изумление в глазах Лелля. – Да, та самая Эрнмас. Одна из истинных Туата Де Даннан.

– Та, что породила Эриу, Банбу и Фотлу? Великую триаду?

– Первую триаду, – недовольно буркнула она.

– Что?

Бадо́ лишь отмахнулась. Об этом ему знать еще рано.

– Но я не слышал, чтобы у Эриу, Банбу и Фотлу была четвертая сестра.

Она поморщилась. Ну разумеется. Ее дражайшие сестрицы, чистокровные Туата Де Данная, прославились на весь мир, тогда как о Бадо́ знала даже не вся Ирландия, не говоря уже о Британских островах. Ирландцы и вовсе назвали в честь Эриу свою страну.

– Их отцом был Дельбет – Туата Де Данная и Верховный король Ирландии. Моим – какой-то смертный.

Будучи Туата Де Данная, носящей в себе нетронутую силу Дану, Эрнмас прожила долгую жизнь, что исчислялась веками, а не десятилетиями. Незадолго до смерти она произвела на свет Бадо́. Однако даже после того, как их мать покинула бренный мир, чтобы вознестись в чертоги Дану, сводные сестры признать Бадо́ не пожелали. Может, они и не знали о ее существовании.

Туата Де Данная – одаренные божественной силой колдуны, но отнюдь не святые. Наверняка это одна из причин, по которым между великими Эрнмас и Дельбетом не случилось вечной любви.

– Но если вы – дочь Эрнмас…

Бадо́ молниеносно ощетинилась, словно кошка. Длинные пальцы впились в подлокотники.

– Хочешь сказать, я лгу?

– Нет-нет, что вы, конечно же, нет! Просто я не… – Лелль стушевался. – Я просто подумал… сколько вам тогда лет?

Расслабившись, Бадо́ откинулась на спинку трона.

Чувствуя скользящий по ней мужской взгляд, накрутила на палец глянцевый черный локон и томно спросила:

– А сколько дашь?

– Не больше двадцати пяти, – глядя на нее честными голубыми глазами, ответил Лелль.

– Ты мне льстишь. – Бадо́ рассмеялась хрустальным смехом, прекрасно зная, что именно на столько и выглядит.

Она сильно постаралась, чтобы так оно и было.

– И все же…

Бадо́ вздохнула. Лелль так просто это не оставит. С другой стороны… Ей нужно свить из слов, как из податливых теней, достойную историю. Чем меньше белых пятен в ней будет, тем сильнее ирландцы ею проникнутся.

– Эрнмас умерла в битве при Маг Туиред, которая случилась четыре века назад, – медленно проговорил Лелль, – значит, вам…

Она ослепительно улыбнулась.

– Примерно столько же.

Удивительно или же вполне закономерно, но этого не знали даже ее дочери. Только Доминик. Мудрость и, как бы отвратительно ни звучало, древность Бадо́ вызывали в нем безграничное уважение.

К чести Лелля, он достаточно быстро оправился от удивления. Даже до обидного быстро. Как-никак, перед ним сидела четырехсотлетняя ведьма, дочь истинной Туата Де Данная!

– С чего вы решили, что ваш отец – смертный, если вам, судя по всему, даже неизвестно, кто он такой?

– А как ты думаешь? Суть в силе, юный скальд. Будь я Туата Де Данная, мне не приходилось бы прибегать к разного рода ухищрениям, чтобы урвать вожделенный глоток драгоценной энергии. Не пришлось бы учиться переплавлять в силу человеческий страх.

Напоминание о ее сущности (вернее, одной из ипостасей) Ткача Кошмаров несколько отрезвило Лелля. Восхищение поугасло в его глазах.

Ничего… Истинные, западающие в душу и память людей личности всегда неоднозначны, противоречивы, сложны, многогранны. Любое из определений могло бы стать вторым именем Бадо́ Блэр.

Постукивая ногтями по подлокотнику, Бадо́ раздумывала, о чем рассказывать дальше. Велик соблазн сразу перейти к временам, что и породили множество сложенных в ее честь легенд, стихов и песен. О том, как она получила свою силу, как стала великой Леди Ворон, воительницей и командиром. Но ее история будет неполной, если лишится важного куска – ее детства и юности.

Чтобы открыть правду, Бадо́ придется обнажить свою уязвимость. Рассказать, какой слабой она когда-то была. Или в этом вся суть? Может, в том и заключается предназначение рассказа Лелля? Показать, как ковалась сталь, как хрупкая немощная девчушка превратилась в одну из сильнейших ведьм на земле?

– Я не помню свой дом, почти не помню саму Эрнмас. Знаю только, что после ее смерти меня подобрали друиды. – Она скривилась. – Друиды… Вечные спасители человечества. Однако для них я была лишь очередным приемышем. Война Туата Де Данная с Сыновьями Миля опустошила Ирландию, оставив сирот и среди простого народа, и среди полукровок, и даже среди самих Туата Де Данная. Мы все жили в одной общине. Старшие приглядывали за младшими, друиды пытались уследить за всеми, но у них и без того хватало хлопот – исцелить истерзанную войной Ирландию. Однако без внимания я не осталась.

– Потому что другие колдуны чувствовали заключенную в вас силу? – оживился Лелль.

Бадо́ хохотнула.

– О да, ведь мой дар был столь велик! Нет, юный скальд, я родилась самой обычной рассветной ведьмой, с силой, вполне ожидаемой для полукровки – куда более скромной, чем у туата, чистокровных потомков Туата Де Данная, но чуть более впечатляющей, чем у простых смертных. Но мой дар для остальных был бесполезен. Я не умела ни исцелять, ни заживлять нанесенные земле пламенем раны, ни заставлять растения цвести, а животных – слушаться моего голоса. Я родилась сноходицей, вероятно, унаследовав дар от Эрнмас. И себя, мой мальчик, я сделала сама.

Забавно, но правда о ее рассветном происхождении поразила Лелля куда больше, чем весть о том, что ей исполнилось уже четыре века. Он смотрел на Бадо́ своими оленьими глазами так, будто подозревал обман, в чем, конечно, не мог признаться. Убеждать его Бадо́ не стала. Ей не было дела до того, поверит ли ей Лелль. А то, что она набросилась на него раньше… это лишь демонстрация силы и взрывного характера, которая повторится еще не раз.

– От прочих рассветных ведьм в общине друидов меня отличал не только дар. Никто и знать не знал, что я – полукровка, что кровь во мне смешалась лишь единожды. – Бадо́ напряглась, ладони впились в подлокотники трона, будто черпая в них силу для борьбы с самой собой. – Я родилась хрупким, недоношенным, болезненным ребенком. Я вечно сражалась с собственным телом, которое постоянно меня подводило. Частые хвори истончали мой и без того слабый организм. Вокруг меня всегда были то друиды, то целители, то лесные ведьмы, которые пытались укрепить мое тело силой всех четырех стихий.

– Но… как? Как Эрнмас, Туата Де Данная, могла родить слабую дочь?

Негромко охнув, Лелль прикусил язык и подался назад, будто опасаясь, что из пальцев Ткача Кошмаров вырвется обжигающее пламя.

Однако Бадо́, погруженная в собственные мысли, молчала. Сейчас она как никогда ясно осознавала, что чувствовала порой Морриган, понимая, что при всем своем старании не сможет тягаться с родной матерью. Понимая, что проигрывает ей во всем: в чистоте крови, в степени могущества, в колдовском искусстве.

А не понимать этого Морриган не могла.

«Может, таково проклятие нашего рода? Мельчать, пока не ослабеет совсем? Пока от силы Дану и силы Балора в тех, кто носит фамилию Блэр, ничего не останется?»

Бадо́ запоздало одернула себя: никакого «их рода» быть не может. Клиодна – еще одна почти бесполезная для мира сноходица. Ну и к чему привели ее попытки спасти людей от когтей Бадо́? А если бы в этом мире и вовсе не существовало Ткача Кошмаров, кого и от чего бы она спасала? Малышню от монстров из детских страшилок, запутавшуюся в собственных снах?

Что до Морриган… Либо она присоединится к Бадо́ и станет еще одной бессмертной, но не способной иметь детей…

Либо она умрет.

– В те времена ходили мрачные слухи о некоей болезни, которую распространяли напавшие на Ирландию Сыновья Миля. Хворь высасывала из нас магию, будто агилийская пиявка. Кто-то называл ее проклятием, хоть Сыновья Миля магии были лишены… Мать родила меня уже после того, как гойделы[4] ступили на берег Ирландии. И если ее и моих сводных сестер от колдовского проклятия могла защитить сила Туата Де Данная, во мне она была разбавлена. Может, в том и причина, почему я с рождения была так слаба. – Бадо́ осклабилась. – А может, судьба просто всегда была ко мне несправедлива.

Безумие, но на лице Лелля промелькнуло сочувствие. Как скоро он вспомнит, кому сострадает?

– Ребенком я чаще, чем того требовал организм, уходила в сны. Пряталась в царстве сновидений, строя там собственный маленький мирок. Я сплетала его из чужих грез и своих фантазий. Там я была великой ведьмой, способной и разрушать, и созидать. Там я была по-настоящему сильна. – Бадо́ помолчала. – Однажды я услышала о Туата Де Данная, которая ушла в сны… да там и осталась. Я нашла ее, чтобы спросить: может ли она забрать в царство снов и меня, чтобы я никогда больше не просыпалась?

– Вы действительно готовы были пойти на это? – тихо спросил Лелль.

Она посмотрела на него без тени жеманности и кокетства.

– А ты бы не хотел? Только представь… Ты можешь превратиться в стремительного гепарда и бежать так, что мир по обеим сторонам от тебя сольется в размытое пятно. Можешь превратиться в орла и взлететь на самую высокую гору. Можешь стать акулой и переплыть океан. Можешь воздвигать дворцы, призывать в пустыни оазисы, а то и вовсе стать целым миром.

Оленьи глаза Лелля сияли, будто слова Бадо́ могли каким-то образом стать явью и для него. Но всем людям рано или поздно приходилось столкнуться с жестокой реальностью.

– А потом ты просыпаешься и понимаешь, что твой разум заперт в хрупком, болезненном теле. Твоя колдовская сила скована предательски уязвимой плотью. И когда вокруг царит разруха и голод, пока Туата Де Даннан отчаянно пытаются спасти родную страну, ты можешь в любой момент умереть.

– Я понимаю. – Голос Лелля был словно шелест пера – мягкий, едва слышимый. – Знаю, каково это – ненавидеть собственную оболочку.

Бадо́ склонила голову набок. Хилый, слабый берсерк… Насмешка природы. Да и еще и, если ей не изменяет память, сын уважаемого вождя. Сколько насмешек он вытерпел от соплеменников? Сколько разочарованных взглядов каждый день ловил на себе? Сколько хлебнул горечи?

Но эта история – не о нем.

– Ты прав, мой мальчик. Я ненавидела собственное тело. Настолько, что хотела существовать вне всяких границ, выпустить свой дух на свободу.

Лелль охнул, безотчетно подавшись вперед.

– Верно, вы ведь не могли тогда стать ревенантом…

Бадо́ улыбнулась ему, как наставница, довольная своим учеником.

– Потому что полуночной магии тогда не существовало.

Сейчас подобное и представить сложно – особенно кому-то вроде Лелля, который с рождения чувствовал близость мира теней, и десятки, а то и сотни раз становился свидетелем полуночных чар. Однако в детстве и юности Бадо́ существовала лишь единая магия, что даровала своему народу богиня-мать Дану.

Только десятилетия спустя эту магию стали называть рассветной – когда появилось нечто противоположное ей.

– Поэтому я пришла к Каэр – Туата Де Данная, что и стала первой в мире сноходицей. Как же она обрадовалась мне! Нет, даже после потери любви всей своей жизни она не была по-настоящему одинока. Лебедушкой она плыла по океану грез и без помех проникала в чужие сновидения. За кем-то из людей она, по собственному признанию, лишь наблюдала, с другими вела долгие беседы, что оставались в памяти людей и поутру. Но жизнь переменчива, а сны сменяют друг друга, как и окружающие Каэр люди. Общим у них было лишь одно: рано или поздно, они уходили. Наступало утро, и Каэр искала иных визави.

– Звучит одиноко, – вздохнул Лелль.

– Сказал скальд, – рассмеялась Бадо́. – Разве бродить по свету, петь песни, рассказывать истории и день ото дня видеть десятки новых лиц – не твоя судьба?

– По-моему, вы путаете меня с бродячим менестрелем.

Улыбка застыла на губах Лелля, взгляд сделался испуганным.

– Я сегодня в прекрасном настроении и, так уж и быть, не буду обращать тебя в пепел, – благодушно пообещала Бадо́.

Успокоенным, однако, Лелль почему-то не выглядел.

Откашлявшись, сказал:

– Я не хочу покидать общину и Пропасть. С куда большей охотой я бы заперся в родном доме до тех пор, пока не сочинил бы идеальную песню. Которая стоила бы того, чтобы спеть ее всему городу.

Бадо́ лукаво прищурилась.

– Ты везунчик, Лелль. Тебе уже выпала такая возможность. Осталось лишь ее не упустить.

Скальд тоскливо озирался по сторонам, глядя на сомкнувшиеся кольцом вокруг него тени. Вездесущие, они повисали в воздухе, наполняли вечную тьму за пределами крепости или же воплощались в той или иной ее части – в резных колоннах, покрытых барельефами стенах и скамьях, на которых никто никогда не сидел.

Ничего, Лелль привыкнет.

В конце концов, к этой мрачной клетке пришлось привыкнуть даже свободолюбивой Бадо́.