Тебе, Победа!

Часть первая КОСМОПОРТ С ИЗНАНКИ

Реми Мартен открыл глаза. Открыл легко, как будто долго спал и проснулся утром в своей комнате на станции «Акаи Северо-запад». Открыл и долго смотрел вверх, не понимая, почему потолок не белый, а светло-зеленый. И где карта окрестностей? Где карта планеты? Где портрет академика Ловано, директора Института, где пейзаж Западной равнины, нарисованный им самим?

Потом он вспомнил, что станции «Северо-запад» больше нет, вспомнил полузасыпанную могилу в лесу, вспомнил Сардара, Легина, чудовищную ночную катастрофу на побережье. И вскочил.

Реми находился в очень маленькой комнате, буквально в каморке. Лежал он на полу. Пол был упругий, но довольно мягкий, как резина, и такого же цвета, как потолок и стены. Окна не было. Дверь была, но она была закрыта или заперта — во всяком случае, не поддавалась.

Больше того: на Реми не было одежды. Вообще никакой. Даже цепочки с крестиком, которую он никогда не снимал. Нигде в каморке не было его вещей. В ней вообще не было ничего, кроме самого Реми.

Он обнаружил, что тяжело дышит, что лоб его и шею внезапно залил пот, что ноги задрожали. Страх. Он не постеснялся признаться сам себе, что испытывает внезапный, очень сильный, липкий и вязкий страх.

Он несколько раз толкнул дверь — рукой, босой ногой, плечом. Ничего. Он сел возле двери на пол. Постепенно дыхание его пришло в норму. Он ладонью стер пот со лба и еще раз огляделся.

В каморке был свежий воздух. Воздух пах не так, как на Акаи. Проще было бы сказать, что воздух вообще никак не пах. Пахло покрытие пола — чем-то синтетическим. Пахло покрытие стен. Тело Реми тоже пахло. Воздух же не пах ничем — ни лесом, ни горами, ни морем. И воздух шел откуда-то сверху.

Реми поднял голову. Над дверью была пластмассовая решетка — сантиметров пятьдесят в ширину, сантиметров сорок в высоту. Воздух шел оттуда.

Реми встал и встряхнулся, глядя на решетку. Он согнул одну ногу, потом другую, помахал руками. Тело действовало. Его не били, не связывали, он не был особенно голоден, не особенно хотел пить и вообще не испытывал особенно острых физиологических потребностей. Он внимательно осмотрел себя: незаметно было, чтобы ему куда-нибудь делали, к примеру, укол. Он в последний раз с размаху толкнул дверь и убедился, что она не поддается. Тогда он поднялся на цыпочки, уцепился за середину решетки правой рукой и потянул.

Решетка поддалась и послушно выгнулась. Тогда Реми ухватился за нее обеими руками, уперся ногой в дверь и рванул.

Что-то хрустнуло, и Реми, не удержавшись, повалился, успев смягчить падение перекатом. Решетка сломалась у всех четырех углов и осталась у него в руках. Почесывая ушибленный бок, мальчик поднялся, разглядывая решетку. Как оружие она не годилась — пластмасса была слишком мягкой, но с собой больше ничего не было, и Реми осторожно разломал рамку решетку решетки пополам, получив две продолговатые рогульки с крюками.

Реми подошел к двери, разглядывая открывшееся отверстие, потом отошел к противоположной стене, поднялся на цыпочки, потом задумчиво почесал в затылке — и ойкнул, ощупывая голову: по всей голове волосы были буквально обкромсаны, будто их отрезали ножом или очень тупыми ножницами.

Некоторое время мальчик, вылупив глаза, ощупывал череп, и тут ему пришло в голову, что с таким выражением лица и такой прической он должен выглядеть довольно смешно. Он прыснул и, хихикая, посмотрел на свои ладони. На ладонях полно было стриженых волосков: значит, стригли его совсем недавно. Реми подумал еще немного, но ничего не надумал. Он не мог уяснить себе, почему он не в прибрежных скалах у ручейка, а в какой-то комнате, голый, немытый и грубо остриженный. Он не мог также выйти из этой комнаты через дверь. И он решился. В отверстие над дверью видно было низкий потолок, но дальней стенки видно не было, и Реми с места, как в лесу, прыгнул, стараясь уцепиться за края отверстия — и уцепился. Кряхтя, он заскользил босыми пятками по гладкой двери, стенам, рванул себя вверх и вперед, больно ударившись грудью. Извиваясь, Реми втянулся верхней частью туловища в дыру, увидав сумрачную плоскую нору; повернулся на бок, пытаясь развернуться; наконец, ему удалось, работая локтями и плечами, втянуть себя в отверстие, одновременно складываясь, чтобы втащить ноги. Наконец он весь очутился в низком широком ходу, снизу и сверху крытым гладким твердым пластиком, и замер, переводя дыхание. Высота лаза была не больше полуметра, и ему еле удалось приподняться, чтобы посмотреть вперед и назад. Сзади — слева от двери, если смотреть из комнаты — была полная темнота, а впереди брезжил слабый свет, и Реми пополз было туда, но вспомнил, что оставил внизу обломки решетки. В сердцах он ругнулся по-французски: слезать обратно за обломками, а потом опять влезать ему не улыбалось. Он пополз вперед, с неудовольствием подумав, что его перемещение слышно за километр — тонкий пластик под ним гулко отзывался на каждое движение. По расчетам Реми, прополз он метров десять. Справа то и дело возникали такие же решетки, как та, что он выломал в своей каморке, но за ними было темно. Ток воздуха шел сзади, а впереди все усиливался отблеск света. Наконец Реми увидел, что часть свода лаза освещена снизу. Через несколько метров под ним оказалась решетка — тоже вроде тех, в комнатах, только больше. Реми глянул сквозь решетку — и увидел, что под ним желто-зеленый, хорошо освещенный коридор. По левую руку стена коридора была сплошная, по правую в ней были двери. Через каждые три метра такие же двери, как в той каморке, где он проснулся.

Реми глянул вперед, в лаз. В трех метрах впереди, над очередной дверью (ее Реми только что видел в коридоре) лаз был освещен справа, изнутри комнаты. Реми еще раз посмотрел вниз и со всей возможной осторожностью, чтобы как можно меньше производить шума, пополз вперед: ему очень хотелось посмотреть, что может быть внутри комнаты.

В комнате была его сестра. Реми даже не удивился. Голая, как и он, с такой же обкромсанной головой, Клю задумчиво рассматривала свои руки — видно, увидела остриженные волоски. Реми с внезапной нежностью увидел, что ноги и руки его сестры за эти дни покрылись синяками и ссадинами, что лицо ее осунулось и потемнело, и что уши у нее точно такой же формы, как у него самого — раньше под волосами это не было заметно.

— Клю, — тихо позвал он.

Девочка подняла голову, и глаза ее вспыхнули радостью.

— Frero, — сказала она своим обыкновенным, чуть хрипловатым голосом, и Реми чуть не закричал от удовольствия видеть ее живой. — Ты откуда? Мы где вообще?

— Где — это я не знаю, — сказал Реми. — Я проснулся в такой же комнатке, тоже голый и стриженый. Сломал решетку и полез. Здесь нора.

— Кстати, ты меня так не разглядывай, — строго сказала Клю. — Я уже не маленькая.

— Да ладно, — улыбнулся Реми. — А то я тебя всякую не видал.

Он отполз вглубь лаза, развернувшись пятками к решетке, и выбил ее ногами внутрь комнаты. Потом опять развернулся, сунул в комнатку руки и сказал:

— Лезь сюда.

Клю ухватила его за руки, и ему удалось, отодвигаясь, относительно безболезненно втащить сестру наверх. Они лежали в узком лазе рядом, глядя друг на друга в неярком свете сбоку, и улыбались. Реми погладил сестру по обкромсанной голове.

— Je suiz-eureu que tu'e vivan, — сказал он наконец.

Клю фыркнула.

— Я тоже рада, что жива, и что ты жив. Только отодвинься. От меня разит потом, сдохнуть можно.

— А от меня?

— От тебя, наверное, тоже. Кстати, ты заметил, какой воздух? Ничем не пахнет.

— Ага. Интересно, где мы?

— Мне кажется, что в Космопорте.

— Ты что, обалдела? Какой Космопорт? Это же на другом краю мира.

— Ну и что? Вот увидишь, Космопорт. Помнишь, Йон рассказывал про Ужас Космоса?

— Ну?

— Они появлялись и исчезали, помнишь? А вдруг они появились на Акаи, схватили нас и вместе с нами перенеслись в Космопорт?

— Да ну. Что ты выдумываешь. Это же сказка! И зачем им нас хватать, стричь и раздевать? И почему Космопорт?

— Ты не спорь. Вот увидишь! — Клю толкнула брата локтем. — Ползи давай. Куда теперь?

— Сейчас, я вперед сползаю. Вдруг там еще комнаты, а в них Йон, Легин, Ёсио…

— Давай вместе сползаем.

Впереди не было больше комнат. Точнее, комнаты были темные и пустые. Через три темных решетки лаз уперся в стальную сетку, перегораживающую более широкий горизонтальный ход, куда в призрачной полутьме ощутимо утекал воздух без запаха. Чувствовался не просто ток воздуха, а ветерок; Реми сразу стало холодно, и он почувствовал, что сестра тоже зябнет. Стальную сетку подергали, но она была вделана надежно. Повернули обратно и, проползя мимо опустевшей комнатки Клю, оказались над решеткой в коридоре.

— Может, я еще в ту сторону сползаю? — предложил Реми.

— Зачем? Там наверняка такая же сетка. Давай спустимся.

Повозившись, они выломали решетку и осторожно спрыгнули вниз.

Узкий и низкий, всего чуть больше двух метров в высоту, желто-зеленый коридор заканчивался тупиком метрах в двадцати в той стороне, откуда шел воздух. А в той стороне, где Реми и Клю уперлись в сетку, коридор упирался в дверь. Причем все выходящие в коридор запертые двери комнат были непрозрачные, а в этой на уровне груди было застекленное окно.

— Подойдем? — Реми колебался. Все это было слишком непохоже на его родную станцию или киберферму, а других помещений он не знал. Лесной человек, он чувствовал себя дезориентированным в отсутствие горизонта, неба и ветра.

— А что? Подойдем. Да перестань ты на меня таращиться! — возмутилась Клю, шлепнув брата по груди ладонью. — Думаешь, я испытываю массу удовольствия ходить голой? А ты представляешь, если это Космопорт, тут ведь должна быть тьма народу. Как же мы будем голые?

И, не дожидаясь ответа, она пошла к двери. Реми ничего не оставалось, кроме как идти за ней. Слова Клю его взволновали: из книг и фильмов он знал, что в Космопорте трудно кого-нибудь удивить экстравагантностью одежды, там много странных приезжих из разных странных уголков Мира, да и сами портмены любят поэкспериментировать с одеждой, но голыми в Космопорте не ходят.

Они подошли к двери в конце коридора, и тут Клю показала брату на единственную во всем коридоре дверцу в левой стене, которой сверху видно не было.

На дверце было написано:

Реми несколько раз перечитал табличку. Она явно была написана на линке. Реми знал, что такое эмбрион, что означают слова «блок» и «пункт», и даже значение прилагательного «активаторный» он мог себе представить. Только вот смысл всей надписи от него ускользал. Он переглянулся с Клю, и они одновременно пожали плечами. Тогда Клю осторожно толкнула дверь с окошком, ту, что закрывала вход в коридор.

Дверь открылась.

С величайшими предосторожностями и массой лесных хитростей они сначала выглянули, а потом и вышли в поперечный коридор.

Коридор был пуст. Справа, метрах в трех, был тупик, украшенный огромным квадратным щитом с надписями «ПОЖАРНАЯ ТРЕВОГА — ЗДЕСЬ» и «АВАРИЙНЫЙ ТЕРМИНАЛ». Слева коридор уходил далеко — метров на сто. Правая стена была глухая, в левой через каждые пять-шесть метров были такие же двери, как та, через которую они только что прошли. У каждой двери перпендикулярно стене торчала табличка. У «их» двери было написано:

У следующей:

И так далее. Реми быстро сосчитал: дверей было восемнадцать. Легко вернуться назад. Они быстро, на цыпочках, добежали до дальнего конца коридора, вдоль «блоков эмбриона», последний из которых, естественно, был «А 718», быстро и легко, почти без предосторожностей, открыли дверь с окошком в конце коридора — и замерли в ужасе.

Угол желто-зеленой стены, которую они видели сквозь окошко, оказался своего рода карманом, выходившим на узкий балкон над гигантским залом. Зал был не слишком ярко освещен, а глаза Реми и Клю не привыкли определять расстояние без горизонта и неба, но казалось, что в обе стороны зал уходит на километры, вниз было метров сорок-пятьдесят, вверх — не меньше двухсот. Зал был, сравнительно со своей длиной, узким — до противоположной стены, казалось, было не более ста метров. Вся эта противоположная стена состояла из титанических, во всю высоту помещения и метров по пятьдесят в поперечнике, полупрозрачных цилиндров.

Присмотревшись, Мартены поняли, что цилиндры — прозрачные, просто внутри них — вода. Снизу доверху. Только у самого решетчатого свода зала, у верхнего края цилиндров, можно было заметить границу воды, налитой в эти неимоверные стаканы.

Внизу справа что-то двигалось. Они отпрыгнули за дверь. Вдоль цилиндров споро проползло что-то безногое, как помесь глайдера и черепахи. И даже из-за двери было слышно, как, уйдя влево, оно грозно и тоскливо завыло.

Реми и Клю повернулись и пулей бросились назад по коридору.

Конечно, если б они родились не на другом краю мира, а в самом Космопорте, они знали бы, что это всего лишь дежурный транспортный робот и что гудки его предназначены только для датчиков состояния атмосферы, которые по степени удаленности, а значит — по скорости и условиям распространения звука определяют состав и параметры атмосферы в секторе, и что за такую остроумную идею — расположить общий для всех датчиков сектора источник тест-сигнала на дежурном роботе, который все равно круглый сутки курсирует по секторам с резервуарами воды — четыреста девяносто лет назад конструктор Роберт Шнитке получил первую премию на конкурсе «Сделаем Космопорт жемчужиной Мира». Но Реми и Клю этого не знали, а потому бросились бежать, побежденные открывшимися им неведомыми чудесами. А если бы они не бросились назад, вся остальная история могла бы пойти совсем иначе.

Добежав до восемнадцатой, последней, двери, они нырнули за нее и затаились. Минут пять они сидели на полу у двери, глядя друг на друга и постепенно успокаивая дыхание. Затем Реми поднялся на ноги и осторожно подошел к двери «активаторного пункта».

— Не надо, — сказала сзади Клю, ожидая еще какого-нибудь подвоха, но Реми осторожно потянул за ручку — у этой двери была ручка. Дверь не поддалась. Тогда Реми толкнул ее. Дверь опять не поддалась.

Тогда он просто нажал на ручку, что-то лязгнуло, и дверь открылась.

Реми прянул было назад, но ничего страшного не происходило, и он осторожно просунул голову в дверь. За дверью было темно. Он осторожно сделал шаг внутрь, и тут в помещении зажегся свет. Это не испугало Реми: в лаборатории родителей в подвале станции «Акаи — Северо-запад» тоже была световая автоматика.

Перед ним была небольшая комната, чуть больше, чем та, где он очнулся. У правой стены стоял стол с терминалом, у левой — большой зеленый шкаф.

— Сестренка, иди сюда, — позвал Реми. Клю осторожно заглянула в комнату, вошла и аккуратно прикрыла за собой дверь.

— Смотри, Реми, ой, как здорово! — вдруг захлопала она в ладоши. За полупрозрачной дверцей у шкафа обнаружился санузел с душем. — Чур, я первая! — И девушка исчезла за дверцей.

Реми подошел к терминалу. Форма плоского монитора была незнакома. Он нащупал активатор питания и прижал.

Машина загружалась непривычно долго, секунд десять. Наконец на дисплее возникла симпатичная 3D-картинка, на которой веселые человечки маршировали по длинным коридорам и радостно разбегались по комнаткам за желто-зелеными дверьми. Наплыли слова:

За дверцей шумел душ. Реми постучался к сестре, та недовольно спросила:

— Ну, чего тебе?

— Слушай. — Реми сунулся было в дверцу, но тут же получил мокрой ладонью по носу.

— Ку-уда? — строго сказала Клю. — Я моюсь. В туалет тебе надо? Давай, я отвернусь. Гляди, тут даже полотенца есть, целых два.

Ополоснувшись под теплым душем без мыла и вытираясь на ходу маленьким вафельным полотенцем, Реми с увлечением рассказывал сестре:

— Это и правда Космопорт. Хоть убей, не понимаю, как мы тут оказались. Сколько вообще времени прошло? Если лететь, то сама знаешь — от нас до Космопорта месяцев пять. И смотри, система очень старая, без трех лет пятьсот. Полтыщи лет, представляешь? Полистай.

Клю села листать «Управление активацией и дезактивацией», а Реми, поглядывая ей через плечо, открыл зеленый шкаф.

— Уя! — воскликнул он так, как вопил в детстве, обнаружив в ветвях гнездо с кладкой яиц незнакомого вида. — Клю, гляди! Одежда!

В шкафу была не только одежда, но первым делом они кинулись одеваться. Через три минуты они были полностью одеты — с их точки зрения, очень странно, но зато одеты. Реми, видимо, обнаружил нечто вроде НЗ работника «активации и дезактивации»: на них оказались белые полотняные штаны, белые куртки и — поверх — белые халаты на пуговицах, да еще белые носки и белые шапочки в придачу. Правда, нательного белья в шкафу не оказалось, зато нашлась обувь — липучие одноразовые бахилки без размера. Еще в шкафу была аптечка, которая отказалась открываться, замигав транспарантом «срок годности гарантированно истек». Было два комплекта инструментов неясного назначения в футлярах с надписью «резервный комплект АДК». Было четыре длинных ножа или тесака, которым Мартены очень обрадовались (на пластиковых чехлах было написано непонятно: «делить оболочки а7 и а10 до 50 % раскрытия»). Было четыре тестера-мультиметра, комплект аккумуляторов с зарядным устройством, ряд неясных приборов с названиями типа «стартовый блокиратор самосворачивания БСС-45ЕБЭ». А самое главное — был стандартный для всех космических флотов мира серый контейнер с маркировкой «Аварийные рационы-концентраты». Реми вскрыл контейнер. Рационы срока годности не имеют, это ведь не еда а средство для поддержания сил — тюбик с таблеткой концентрата под крышкой и ста граммами дистиллированной воды, чтобы запить.

Съев по четыре таблетки концентрата и запив водой, довольные Мартены устроились в кресле перед терминалом — Клю в самом кресле, Реми на подлокотнике — и принялись рыться в системе. Теперь они чувствовали себя увереннее. Местонахождение их определилось, нашлось кое-какое оружие, да тут еще по четыре рациона в желудках — сытости никакой, зато прилив энергии — можно было жить. Реми и Клю не так интересовала сама система контроля, как ее справочная часть. Помогало то, что на их детском компьютере на «Северо-западе» тоже стояла примитивная 3D-графическая операционка, как здесь; после мультиобъемной системы большого станционного терминала было тяжело, но по крайней мере понятно.

После получаса листания справок они выяснили следующее.

Они находились в Космопорте Галактика, в его восточном полушарии, в районе Четырехсотых Северных горизонтов. Вокруг на сотни километров во всех направлениях простирались никем не населенные сектора стратегических складов. Они даже выяснили точное наименование своего сектора — ON07-40-417: только вот чем это могло им помочь — непонятно.

Восемнадцать коридоров на их этаже были эмбрионом жилого сектора, пятьсот лет назад пристроенным к сектору ON07-40-417 — тогда после колоссального потока беженцев из системы Толимана, вызванного Последней войной с Мирами Кальера, Космопорт запасался резервными жилыми помещениями. В справочной системе пятисотлетней давности, конечно, ничего не было сказано о том, почему эмбрион сектора так и не был востребован и активирован.

Конечно, из этой системы нельзя также было узнать и того, как попали сюда Реми и Клю, где Йон, Легин и Ёсио. А главное — что делать дальше. Об этом предстояло догадаться самостоятельно.

Расхрабрившись, Реми и Клю через некоторое время предприняли новую вылазку. На этот раз они были одеты в лабораторную униформу, за поясами курток под халатами таились тесаки. Клю несла то, что они сочли полезным в «резервных комплектах АДК» — два фонаря с зарядным устройством и аккумуляторами (для переноски идеально подошел кофр от «резервного комплекта»). Реми нес на плече серый контейнер на ремне — в контейнере оставалось еще целых тридцать два рациона.

Они долго выглядывали с галерейки, пытаясь по тоскливым гудкам определить, где находится робот, который их все еще страшил. Наконец робот прополз под ними и удалился в десятикилометровую даль сектора с резервуарами. Тогда они выскочили на галерейку, пробежали по ней метров сорок и отправились в долгое путешествие вниз по ребристым ступенькам бесконечной лесенки. Справочная система, конечно, не могла подсказать им, где искать выход из сектора и как вообще попадать из одного сектора в другой. Для того, чтобы знать такие вещи, надо долго жить в Космопорте. А представления Реми и Клю о Космопорте были совершенно умозрительными — с десяток книг, где действие происходит в Космопорте, и с десяток фильмов, где мельком показаны помпезные Залы Ожидания, богемная Субурбия или аристократическое Старое Ядро. Поэтому они поступили так, как подсказывал им лесной опыт — единственный, который у них был: быстро перебежали открытое пространство, ненадолго затаились среди «стаканов» с водой и перебежками вдоль их сверкающих прозрачных выпуклостей двинулись в сторону, противоположную той, куда ушел робот.

Когда они спустились в тоннель, вдоль которого тянулись гигантские трубы и кабели — это был межсекторный тоннель, только они об этом не знали — Клю вдруг схватила Реми за локоть:

— Смотри, тут кто-то есть.

Впереди через тоннель кто-то перебежал.

И Реми, и Клю мигом выхватили тесаки, не зная, то ли вперед бежать, то ли назад.

Впереди кто-то метнулся обратно через тоннель. Реми острым лесным взглядом увидел мальчишку. Обыкновенного мальчишку.

— А ну стой! — гаркнул вдруг Реми. — Руки за голову и ко мне!

Клю невольно глянула на братца: губы сжаты, боевая стойка, тесак вперед, общий вид угрожающий. Чтобы не отставать, она сама приняла стойку на полшага сзади.

— Дяденька, не бей! — донеслось спереди.

— Ко мне, я сказал! — крикнул Реми. — Считаю до трех!

— А если он там не один? — шепотом сказал Клю, но мальчишка уже приближался, заложив руки за голову и спотыкаясь. Нет, обыкновенным он не был: длинные, спутанные волосы, грязная одежда, за спиной обвисший рюкзак, на ногах рваные кроссовки. Клю вспомнила фильм «Крысы идут в рай» и поняла, кого она видит перед собой. Чаннаго. Бездомные нищие Космопорта — чаннаго. Несчастные люди без жилья, денег, работы. Их отлавливает полиция, чтобы отправлять на каторгу — за нищенство полагается каторга на безжизненных индустриальных планетах Империи. Их, чаннаго, боятся другие категории бродяг — хиппи и родстеры, у которых есть паспорта и которых, если что, полиция просто вышлет на родину в грузовом корабле. Чаннаго — как затравленные крысы, но крысы опасные. От безнадежности они очень коварны и жестоки, но боятся тех, кто сильнее.

— Видно, он по одежде нас принял за какую-то власть, — шепнула Клю брату.

Тот кивнул и прошептал в ответ:

— Это чаннаго. Будь осторожна.

Приблизившись шагов на десять, чаннаго остановился, быстро глянув на Реми, на Клю и снова опустив глаза. Не такой уж он был и маленький — лет, наверное, пятнадцати — только очень тощий и грязный. Снова стрельнув глазами, чаннаго вдруг набрал в грудь воздуха и заныл:

— Начальник, ну чо я сделал-то? Ну я тут ничо не трогал, в натуре, нача-альник! Начальник, не надо, дядь, а дядь? Хошь, вот щас смоюсь ваще, следов моих не будет?

С этими словами он вдруг сунул руку куда-то за воротник, выхватил оттуда что-то стальное и метнул в Реми.

Лесной человек, Реми среагировал моментально. Пока его рука с тесаком поднималась, чтобы отбить брошенное в него оружие, он успел еще сильно удивиться: что такого он сделал этому бродяге, чтобы тот сразу напал на него? Потом он напомнил себе, что это — чаннаго, несчастный человек, что он порожден неправильностями в социальном устройстве Космопорта в частности и Империи вообще, что опасная и мрачная жизнь приучила его, как крысу, защищаться всеми способами… Все равно не получалось: зачем тогда бродяга не убежал сразу? Реми легко отбил вертикально вверх то, что в него бросили, нашел предмет глазами и поймал левой рукой. Это был сточенный, блестящий кухонный нож длиной сантиметров тридцать.

— Это ты, парень, зачем? — спросила Клю.

Чаннаго заметно посерел, азиатское плоское лицо мгновенно покрылось потом.

— Это ты, парень, зря, — объяснил Реми. — Ну-ка, медленно и осторожно кидай в сторонку все, что там у тебя еще есть. И учти, если дернешься, я из тебя сделаю мясо на вертеле.

Реми решил быть максимально суровым.

— Я понял, — тихо сказал чаннаго, осторожно вытаскивая еще какие-то железки и медленно откладывая их на пол. — Я все понял. Не убивай только, ладно? Я все, что хошь, сделаю.

— Пять шагов назад, руки в стороны, — сказала Клю. Ей нравилось, как спокойно и уверенно повел себя ее брат, и ей хотелось вести себя так же. Чаннаго послушно отступил, Клю подошла и подняла то, что он выложил — еще один нож, покороче, два заточенных гвоздя и какую-то спицу.

— Говори, — сказал Реми. — Что ты тут делаешь?

Ему казалось, что именно такой вопрос должна задать бродяге «какая-то власть».

— А чо? Ну, чо мы тут можем делать? Пожрать искал, — ответил чаннаго, искоса разглядывая то Реми, то Клю. — Я ж не знал, что тут работы. Мы сюда заходим, как мохнатые уходят, они мясо всегда оставляют.

— Мохнатые? — переспросила Клю. — А они ушли?

— Ну как, вчера еще, — удивился чаннаго. — Все знают.

— Кто все?

— Ну… мы, в общем, чаннаги, кто ж еще? Тут подряд семь секторов со съемом хорошим: здесь мохнатые мясо бросят, там, — он показал через плечо, — раз в неделю робот на конвертер старый хлеб привозит, ну и так дальше. Вчера я в том секторе встретил Руди Таракана. Ну, он у нас как бы ветеран, он в Восточных Четырехсотых уже года четыре. Он мне говорит: утром были мохнатые, чо-то притащили, попрятали, мяса пожрали и ушли опять. Ну, в Дыру свою ушли. Я и пошел. Где ж мне знать, что тут у вас работы? А вы сегодня, что ли, приехали, раз мохнатых не видали?

— Сегодня, — сдержанно сказал Реми.

— Чой-то я не видал. А, вы, видать, с той стороны?

— С той, — на всякий случай подтвердил Реми. — А ну, пошли, покажешь, где они мясо бросают.

— А вы чо, не знаете? Ну пошли. Покажу. Только дяденька, а дяденька, можно я себе чуток мяса возьму?

— Можно. Веди. Идешь на семь шагов впереди, не оборачиваешься, если хочешь что сказать — сначала руку поднимаешь.

Чаннаго, опасливо косясь, прошел мимо них и стал подниматься в сектор ON07-40-417. Реми и Клю, переглянувшись, двинулись за ним; Реми шепнул сестре:

— Peut-etr c'que le velu laissai, peut-etr ce son-nos-ami…

Чаннаго мигом обернулся на звуки незнакомой речи, очень внимательно посмотрел на Мартенов, но опять двинулся вперед.

— Pensa-tu qu'il comprenai fransai-espacial, non? — зашептала Клю.

— Je pens non, mai… — ответил Реми и вдруг громко сказал: — Il doi mourir! Donne-moi la pistol!

Чаннаго на этот кровожадный призыв никак не отреагировал, шагая вперед, из чего Реми сделал вывод, что по-французски, а тем более на франсэ-эспасьяль, тот не понимает. Реми, не зная космопортовских порядков, не понимал, что насторожило бродягу; а насторожило бродягу то, что работники в обычной униформе технарей-водников заговорили не по-немецки, не по-английски и даже не по-русски — именно эти старые языки были самыми распространенными в Космопорте, да еще урду, но на говорящих на урду эти работники никак не походили. Только и всего. Но это насторожило бродягу так, что его живот свело противным страхом: а вдруг это никакие не технари, а комитетчики? А чо тогда такие молодые? А может, курсанты ихние какие? Может, у них практика такая — нас отлавливать? Чаннаго шел на подгибающихся ногах, и слава Богу, что Реми больше ничего не говорил — непонятный язык страшил бродягу так, что он готов был бежать без оглядки. Останавливало его только воспоминание о том, как неправдоподобно ловко этот технарь — или комитетчик? — отбил его нож. Он, чаннаго, такими бросками даже крыс прибивал, а тут пацан, рохля — и вдруг такой ловкий…

Чаннаго все-таки довел их до узкой галерейки в самом углу большого секторного зала, метрах в пятистах от той лесенки, с которой они спустились полчаса назад. Хорошо, что он не оборачивался, а то заметил бы, как пугаются таинственные технари далеких приближающихся гудков дежурного робота.

— Во, глядите. — Чаннаго показал внутрь галерейки.

Реми заглянул. Из галерейки тянуло сложным букетом запахов: жареным мясом, луком, сивухой. Внутри, неподалеку от входа, громоздились кучи объедков весьма неаппетитного вида. Реми пробрался между кучами, в которых преобладали огромные полуобглоданные кости и луковая шелуха. За его спиной чаннаго шмыгнул к объедкам и принялся набивать ими свою торбу, а Реми, преодолевая отвращение, дошел до дальнего конца коридора. Здесь был еще один темный коридор, из которого несло испражнениями.

За спиной кто-то метнулся, вскрикнула Клю. Реми бросился назад, увидел, что Клю хватается за стену, удерживая равновесие, а чаннаго не увидел.

— Что с тобой? — крикнул он, схватив сестру за руку.

— Ничего, он меня толкнул и удрал, — быстро ответила девочка, устремляясь к выходу. Реми выскочил первым, перепрыгнув гору объедков.

Чаннаго, не оборачиваясь, пулей мчался через зал обратно к выходу из сектора.

— Реми! — вдруг закричал кто-то сверху странно знакомым голосом. — Реми! Оставь бродягу, пусть себе бежит!

Реми остановился, едва не упав. Ноги его подкосились от обилия мгновенно нахлынувших эмоций. Задрав голову, он смотрел вверх; там над галерейкой был балкон, которого он сначала не заметил, и с балкона этого через перила лез кто-то в черном, наголо обкромсанный и странно знакомый.

— Клю! Ты тут? — спросил странно знакомый и спрыгнул вниз.

— Йон, — ясным радостным голосом сказала Клю из дверей галерейки. — Йон!

Спрыгнувший странно знакомый поднялся на ноги, улыбаясь.

Это был всемирно известный журналист Йонас Лорд.

Но Боже, в каком виде он предстал перед Мартенами! Пожалуй, теперь его не узнали бы не только те, кто знал его как всемирно известного журналиста, но и те, кто видел его в образе техника Джона Б. Смита.

— Ну у вас и видок, — проговорил он радостно, разглядывая Мартенов. Клю очень медленно подошла к нему и вдруг с приглушенным воплем уткнулась ему в грудь. Журналист обнял Клю, прижимаясь лицом к ее остриженной голове.

— Ты на себя-то посмотри, — засмеялся Реми, подходя. — Йон, как здорово, что ты нашелся.

Реми испытывал колоссальное облегчение. Теперь они были не одни. Пусть он знал Йона всего несколько дней, но пережитые испытания сделали этого человека таким близким, почти родным, что теперь у Реми от облегчения даже слезы из глаз брызнули. Впрочем, он их тут же вытер рукавом, пока Йон не видел, а когда Йон поднял голову, Реми неловко, стесняясь, взял журналиста за локоть и слегка сжал.

— Слава Богу, вы живы, — сказал ему Йон, гладя остриженную голову Клю. — Я вижу, вы во всем разобрались. А где Легин и Ёсио?

Реми прокашлялся — горло сдавило от радости.

— А с тобой их нет? Скажи, Йон, ты спал, ничего не помнишь, проснулся Бог знает где, голый, криво стриженый?…

— Все так. Только почему — Бог знает где? А, вы же не были никогда в Космопорте. Я открыл глаза, увидел желто-зеленые стены и сразу понял — Родина, будь она неладна с этими цветами. Огляделся — вижу, я в отключенной диспетчерской какого-то сектора.

Йон кивнул вверх, на высокие окна над балконом, с которого он спрыгнул.

— Диспетчерская пустая, отключена, значит — сектор автоматический. Посмотрел в окно — вижу резервуары. Значит, район стратегических складов, Восточное полушарие, выше Старого Ядра, между Восточными жилыми и зоной грузообработки. Уже легче. Включаю терминал, вижу: второе апреля, десять утра. Чешу в башке (и тут, кстати, обнаруживаю, что меня обстригли), чешу в башке и думаю: как я попал с Акаи в Космопорт всего за одни сутки? Не понимаю. Ладно. Встал, залез в душ, в голове прояснилось, но все равно не понимаю. Залез в шкаф, нашел спецовку вот эту, надел. Думаю: где же все остальные? Смотрю в окно, вижу — два технаря идут через сектор. Нет, думаю, не пустой сектор-то. Вдруг гляжу — идут два технаря обратно и ведут перед собой чаннаго. Подошли поближе — вижу, не технари это, а мадемуазель и мсье Мартены. Я к двери — а она снаружи какой-то палкой заклинена. Пока я с ней справился, вижу, чаннаго удирает, а за ним Реми гонится… Там, внизу, что? Вы его куда водили?

Пока Реми и Клю рассказывали Йону свою историю, пока показывали галерейку с объедками, пока они обсуждали все гипотезы относительно того, кто такие мохнатые, что здесь делают, что такое они здесь прячут и какое отношение имеют к таинственному переносу Реми, Клю и Йона (а может, и остальных) за двадцать два килопарсека в течение одних только суток, пока Йон успокаивал Мартенов, напуганных воем приближающегося робота, пока посмеялись над этими страхами — не заметили, как прошло довольно много времени.

— Самое неприятное в нашем положении, — серьезно сказал наконец Йон, — что мы, первое, не знаем, где Легин и Ёсио, второе — что мы теперь, фактически тоже чаннаго. Даже хуже.

— Как так? — изумилась Клю. Они сидели втроем на трубах, уходящих в межсекторный тоннель; слева виднелся балкон диспетчерской и галерейка с остатками трапезы Мохнатых, справа — тоннель, впереди — многокилометровая перспектива сектора: уходящий в пространство ряд резервуаров справа и ровная стена слева. Далеко вверху виднелись решетчатые конструкции свода.

— Все просто. — Йон посмотрел на Реми, потом на Клю. — У вас документы есть? Вы чьи, граждане, будете?

Реми и Клю переглянулись.

— Какие документы? У нас их и сроду не было. У мамы и папы были паспорта. А нам кто их выдаст — Конь?

— Так… ясно. А кстати, у вас какое гражданство?

— Конфедерация Человечеств, — гордо ответил Реми.

— Так. А где вы зарегистрированы? Знаете?

— А как же. В регистре Института.

— То есть найти о вас сведения можно. Вас точно регистрировали?

— А как же. Папа с мамой ведь… были… на государственной службе. Нас, конечно, регистрировали.

— Это может пригодиться, но документов-то у вас все равно нет. Вот представьте. Идем мы с вами по улице. Ну, скажем, по веселой улице Святого Андрея в Субурбии. Одетые, заметьте, в одноразовые спецовки. Навстречу — полицейский.

Йон надул щеки и расправил плечи, изображая полицейского. Клю прыснула.

— Стойте, говорит нам полицейский, граждане хорошие. Это вы чьи такие? Паспорт! Идентифик! Потеряли? В каталажку не изволите? Берет он нас за шкирку: одной рукой Реми Мартена… извини — лицо, именующее себя Реми Мартеном — за шкирку… другой рукой — лицо, именующее себя Клярис Мартен — за шкирку… а третьей рукой — вот это лицо, никак себя не называющее, опять же за шкирку. И волочет три этих лица в кутузочку.

— Это что значит? — спросил Реми.

— В полицейский участок. Приволакивает он нас туда…

— А если мы от него убежим? — спросил Реми.

— А если мы побежим, он нас застрелит, — серьезно сказал Йон. — Так вот, приволакивает и давай в терминал пальцами тыкать. Реми Мартен, год рождения 3930…

— Двадцать девятый, — механически поправил Реми.

— …3929, гражданин Конфедерации, регистр ИПЗТ… ага, есть такой. И Клярис Мартен, год рождения 3931, гражданка Конфедерации… ага, тоже есть такая. А позвольте-ка, драгоценные иностранцы, а как же вы в Космопорт-то попали? Лезет он в базу имперского МВД и обнаруживает, что за последние десять лет ни через один пункт паспортного контроля Космопорта вы не проходили. И пребывание ваше в Космопорте, каковое по закону вы в трехдневный срок по прибытии должны зарегистрировать в полиции, в полиции не зарегистрировано. А это значит что? Это значит — нелегальное проникновение в Космопорт, особую зону имперской метрополии со специальным режимом въезда, и умышленное уклонение от официальной регистрации. Статьи… э-э… сто пятая и, кажется, сто одиннадцатая, да, сто одиннадцатая Особой части уголовного уложения Империи Галактика. Да плюс еще пара статей Столичных Правил имперской митрополии. Ну, там срока маленькие, закон у нас в Империи гуманный, меньшие срока поглощаются большими, если таковые меньшие в совокупности не превышают двух лет лишения свободы. Итого три года каторжных работ вне Космопорта, то есть на каком-нибудь уютном руднике на какой-нибудь пусть не очень отдаленной, но безжизненной имперской сырьевой планете. Причем, учтите, три года — это вовсе не маленький срок. Это как раз такой срок, чтобы осужденный умер не на самой каторге, а уже после освобождения.

— Что ты нас запугиваешь? — возмутилась Клю.

— А я не запугиваю. Я как раз всерьез. Больше того, я как раз не все самое интересное рассказал. Самое интересное начинается, когда принимаются устанавливать личность третьего лица. Меня то есть. Довольно быстро выясняется, что это не кто иной, как известный журналист Йонас Лорд.

— Как выясняется, если ты не колешься? — спросил Реми, щегольнув вычитанным в какой-то книжке словечком.

— Как-как… Берут анализ крови, суют в ген-тестер, получают ген-код, такую строчку из ста сорока двух цифр…

— Спасибо, мы знаем, что такое ген-код, — фыркнула Клю.

— Извини, я не учел. Так вот, получают ген-код, открывают соответствующую базу данных — и опа! Йонас Лорд. Я ведь подданный Империи и в базе данных МВД мой ген-код есть. Простите, говорят мне, мистер Лорд. У вас вот тут есть отметка о регистрации вашего вылета на переселение. Планета Акаи, система Пеллинор. Но, простите, где же отметка о вашем обратном въезде в Космопорт? Нету у нас такой отметки. Хорошо, вы постоянный житель Космопорта и подданный Империи, уголовного наказания за незаконный въезд вам не положено, обойдемся штрафом. Спишем с вашего счета. Идите, господин хороший, и больше не нарушайте. И вот выхожу я на все четыре стороны, а кое-кто тем временем сканирует базу данных МВД и с радостью узнает, что Йонас Лорд опять в Космопорте. А узнав, этот кое-кто заряжает большой черный пистолет и идет нафиг меня убивать, потому что таковое распоряжение никто не отменял.

— И что же делать? — упавшим голосом спросила Клю.

Йон помолчал.

— Скверно, что мы не знаем, где Легин и Ёсио. Но я считаю, что искать их сейчас бессмысленно, — сказал он и напрягся, ожидая яростного отпора правдолюбца Реми, но тот спросил только:

— Почему же?

— Потому, что я не знаю, где именно их искать. Я не знаю, в Космопорте ли они вообще. Даже если они здесь, в этом секторе, их можно проискать год — и не найти. Здесь же тысячи помещений. Сколько, вы говорите, было блоков-эмбрионов там, где вы проснулись?

— Восемнадцать.

— А сколько ярусов вы прошли, пока спускались сюда?

— Семнадцать.

— Теперь посмотри на ту лестницу, по которой вы спускались.

Реми лесным острым взглядом впился в величественную стену слева. После некоторой паузы он сказал:

— По-моему, вон та, шестая слева. Ну, смотрю.

— Сколько там всего ярусов?

— Я понял, — повернулся Реми к Йону. — Здесь тысячи помещений.

— Десятки тысяч, — поправил Йон. — Только в этом секторе. Отсюда видно, наверное, сто лестниц. И у каждой шестьдесят ярусов. На каждом восемнадцать блоков комнат по десять-двенадцать. Сколько это?

— Почти сто тридцать тысяч комнат, — кивнул Реми.

— Это не считая служебных помещений самого сектора, — уточнил Йон. — Я же вот проснулся в диспетчерской. Представляешь, сколько могло бы уйти времени на обыск всех помещений?

Реми не ответил.

— А если мохнатые спрятали их вообще где-то в другом месте? Кроме того, они оба не нуждаются в помощи. Ёсио молод, но он стоит нас троих, вместе взятых. Он обладает такими знаниями и умениями, что без труда выйдет сухим из воды в любой ситуации. Кроме того, он буддийский монах. Найдет своих, их в Космопорте полно, а дальше ему уже совсем просто. Ну, а Легин — это Легин. Я не могу представить себе ситуацию, в которой он бы растерялся. Тут даже говорить нечего. Я в сороковом году своими глазами видел, как его окружили шесть полицейских с автоматами, он им показал пустую ладонь вместо документов, и они ему вежливо откозыряли и еще извинились за беспокойство. Так что уж за него-то я не боюсь. Ну, а нам с вами, мне кажется, надо уехать из Космопорта. Нигде для нас с вами так не опасно, как здесь.

Мартены переглянулись.

— А что потом? — спросила Клю.

— Не знаю пока. Доберемся до каких-нибудь мест с режимом помягче — до Телема, например. Как-то легализуемся, может быть — постараемся вернуться на Акаи. Это, конечно, другой край мира, но я уже один раз этот путь проделал и знаю, что ничего особенно сложного тут нет.

— Йон, милый, — остановила журналист Клю. — Погоди. Как же мы выберемся из Космопорта, если у нас нет документов?

Йон выдержал паузу, улыбаясь.

— Помнится, лет двадцать назад, когда мы с вами встретились — то есть когда это было? Неделю назад, восемь дней, да? Так вот, я тогда остро жалел, что в лесу мой опыт бесполезен. Так вот сейчас я постараюсь это компенсировать. Я не только вырос в Космопорте, я ведь еще и журналистом стал именно здесь. А знаете, почему меня взяли в «Экспансию»?

— Почему?

— Потому что восемь месяцев я еженедельно публиковал в газете «Космопорт как он есть» рубрику под названием «Бродяги как они есть». Я писал про странствующих монахов и дервишей, про хиппи, про родстеров, про чаннаго и еще много про кого. Среди того, что я тогда узнавал, было много такого, о чем писать просто нельзя — никакая редактура не пропустит. Но на ус я себе все это мотал. Так что такие мелочи, как втроем одеться и снарядиться в дорогу, а потом нелегально выбраться из Космопорта — я вас умоляю! — как-нибудь я с такими пустяками справлюсь.

И, крайне довольный собой, журналист Йонас Лорд встал и поклонился, потому что Реми и Клю зааплодировали. Конечно, им обоим показалось, что Йон сильно хвастается, но само заявление было очень эффектным!

Следующие часы для Реми и Клю прошли как один сплошной разноцветный сон. Сначала они ехали на плоской спине того самого робота, который их так пугал, и чуть не оглохли от его тоскливой сирены. Потом Йон вызвал служебный лифт, который пришел очень скоро — всего минут через десять; они расселись в лифте по пластиковым лавкам, пристегнулись потертыми ремнями, и лифт со страшной скоростью потащил их вниз, в район границы Трехсотых и Четырехсотых горизонтов. Опускались они целый час. Потом еще час пробирались полутемными служебными коридорами между двумя промышленными секторами. Потом сидели в засаде за каким-то распределительным щитом к широком транспортном тоннеле — Йон ждал порожнего грузовика, а мимо все проезжали и проезжали загруженные, с водителями в кабине. Прямо над ними то и дело ревели, сотрясая переборки, поезда метро, а под ногами шныряли мелкие трусливые крысы. Наконец, показался порожний грузовик без водителя, и Йон, выпрыгнув из засады, остановил его замысловатым взмахом рук. Забравшись в программное управление автомата, Йон взял управление на себя, и они поехали куда-то — Йон объяснил, что они едут есть. И действительно, минут через сорок езды по плохо освещенным тоннелям Йон лихо затормозил машину в широченном гараже, где таких грузовиков были сотни. Лорд извлек управляющую карту из компьютера машины, они прошли сквозь ряды грузовиков и оказались в шумной, дымной столовой, битком набитой всяким рабочим людом. Ни Йон в черной спецовке, ни Мартены в белых ничуть тут не выделялись — полно было народу и в черных спецовках, и в белых, а также в оранжевых, синих, зеленых, красных и желтых. Сложнее было с другим: почти все вокруг курили, и Мартены с трудом удерживались от кашля — они раньше никогда не знали запахов аббраго, местика, табака и других трав, вдыхать дым от тления каковых грешное человечество приучилось за последние тысячи лет и при этом не запретило этот процесс, исходя из наркотических средств такового дыма. Впрочем, зеленоватый дымок гашиша опытный Лорд тоже уловил, но неявный — тянуло откуда-то от туалетов. Так или иначе обошлось — Йон усадил Мартенов в «зоне для некурящих» (клубы дыма там были чуть пожиже). Сам же направился к раздаче, сунув кассирше карту из грузовика. Тут ему пришлось напрячься. Кассирша глянула на дисплей и спросила:

— Вы из «Ауфбау Стелла»?

Йон степенно кивнул.

— А почему карточка не активирована?

Йон похолодел: по его прежнему опыту (ему несколько раз приходилось вместе с родстерами питаться в таких столовых по картам, позаимствованным на автоматических грузовиках) никакой активации не требовалось. По какому-то наитию он сказал:

— Машина-то старая, тридцать пятого года.

Видимо, попал: кассирша кивнула.

— Тогда я вам ее активирую. Фамилия, имя?

— Джон Б. Смит, — ответил Йон.

— Сколько берете?

— Три комплексных обеда, большие порции, — сказал Йон, и вдруг ноги у него подкосились: он испытал нечто вроде озарения.

Он же выехал из Космопорта как Джон Б. Смит!

Значит, в представлении компьютеров имперского МВД Йонас Лорд все еще в Космопорте и может совершенно легально выехать, куда его душеньке угодно.

Йон перевел дыхание, забыв поблагодарить за карточку, которую ему вернула кассирша.

— Ну, браток, на раздачу пойдешь или тут еще постоишь? — спросил его бородатый электрик, нетерпеливо переминавшийся сзади.

— Извини. — Йон двинулся к раздаче. Значит, надо проникнуть домой. Где у меня документы на имя Лорда? Неужели на Акаи? Нет, быть не может. Там у меня в кармане рюкзака были документы на имя Джона Б. Смита. Рюкзак остался у сгоревшей станции. Ничего, он непромокаемый, и год пролежит — ничего ему не сделается. А документы на свое имя я, как чуял, оставил дома, в сейфе. Правда, на Акаи моя кредитка, но со своим имперским паспортом я ее восстановлю за час. Отлично.

Йон взял огромный поднос с тарелками и двинулся к своему столу.

После обеда они вновь вышли в гигантский гараж, но, к удивлению Реми и Клю, Йон направился не туда, где стоял их грузовик, а совершенно в противоположном направлении.

— Нет, нам больше им пользоваться нельзя, — объяснил он. — Мы свели его с маршрута, и через часок его хватится диспетчерская. Начнут искать, сначала через сеть, потом с полицией — и привет, у каждого патрульного будет номер и приметы машины. Разве нам это нужно? А так — найдут брошенным, без управляющей карты, возле столовой — ага, мол, родстеры постарались. В крайнем случае зайдет полицейский в столовую, проверит кассу — кто там этой картой пользовался? Джон Б. Смит? Ну, ясно. Родстеры! Джонов Б. Смитов в Космопорте тысяч пятьдесят… нашли ребята редкое имечко! И все. И искать не будут.

Они спустились на пол-яруса ниже и вышли в неширокий, слабо освещенный пустой коридор.

— Я вам говорил, что весь Космопорт истыкан служебными тоннелями? Там годами никого не бывает. Такие места везде есть, только надо знать, как их найти. Вот смотрите, видите воздуховод? Куда он идет?

Реми присмотрелся к решетчатым прорезям в потолочной панели и показал рукой:

— Вот так.

— Вниз, да? Значит, внизу надо искать воздухозаборник и служебные помещения. Мы в самом нижнем ярусе сектора, значит, под нами подсекторные пустоты, потом броня, соединительные балки и броня следующего сектора. Под нижним ярусом сектора всегда бывают места, где можно неделями отсиживаться…

Он свернул на служебную лестницу.

— Куда же вниз-то? — удивилась Клю.

Йон улыбнулся, наклонился и подсунул руку под нижнюю ступеньку упирающейся в пол лестницы. Что-то лязгнуло, и Лорд легко поднял крышку люка, закрывающую путь вниз. В полутьму уходила стальная вертикальная лесенка.

— Вот сюда.

Они спустились в небольшой то ли холл, то ли тамбур, совсем не по-космопортовски выглядящий — стены были не зеленовато-желтые, а черные с голубым. Мягкий пористый пол, неяркие светопанели, две двери — одна огромная, массивная, с кодовым замком и здоровенным уплотнительным колесом в центре, другая — обычная, пластиковая, с ручкой.

— Большую не открывайте, — сказал Йон. — За ней — отработанный воздух и очень холодно. Здесь — санузел для техперсонала. Вода там нормальная, чистая. Здесь я вас оставлю. Мне предстоит отправиться в Западные жилые сектора, в полутора тысячах километров отсюда, а с вами без цивильной одежды и без денег я передвигаться не решусь. Я поеду домой, добуду деньги, документы для себя и, может быть, для вас. Привезу одежду и какие-нибудь вещи для путешествия. А вы отдохните. Я думаю, вы устали больше меня, для вас ведь тут все чужое. Люк наверху можно заклинить ножами, которые Реми у чаннаго отобрал. Ложитесь и спите. Вы — разведчики хорошие, проголодаетесь — сможете выбраться в столовую, хлеба стырить, заедите хлеб этими вашими рационами — вот и сыты. Сейчас девятнадцать часов. Если я не вернусь ровно через двое суток…

— А как мы время узнаем? — перебила Клю.

Вместо ответа Йон откинул панельку возле большой двери. Открылся небольшой дисплей, который тут же мигнул и засветился. Появились строчки какой-то технической диагностики, над которыми мигала дата и время.

— Поняла, — успокоилась Клю.

— Так вот, ровно через двое суток, если я не вернусь — значит, все. Судьба. Можете выходить. Мой совет — попытайтесь присоединиться к хиппи. Знаете, как их отличить? Они вам смогут немного помочь. Но двое суток, пожалуйста, прождите здесь.

Реми и Клю переглянулись.

— Хорошо, Йон, — дрогнувшим голосом сказала девочка. — Мы понимаем, ты прав. Мы подождем. Иди.

Она сделала скользящий шажок вперед, быстро чмокнула Йона в небритую щеку и тут же отступила, почему-то застеснявшись и покраснев.

— Возвращайтесь, Йон, — сказал Реми. — Без вас мы пропадем. Возьмите рационов на дорогу.

Йон еще что-то хотел сказать, но тут в носу у него защипало. Он быстро пожал руку Реми, поцеловал руку Клю — совсем как тогда, у посадочной площадки, среди луж — и бросился вверх по лестнице.

— Я буду стучаться вот так, — крикнул он сверху и ладонями отхлопал ритм. — Запомнили? Заклиньте двери, прямо сейчас! Пока!

И исчез.

Реми вытащил из контейнера ножи, отобранные у чаннаго, поднялся вверх и аккуратно заклинил люк. Когда он спустился, Клю уже лежала на мягком покрытии пола под лестницей.

— Ложись, — сумрачно сказала она снизу. Ложись, отдохни. Лучше не думать о нем, и не говорить, ладно? Ему должно повезти. Просто должно. Ложись, братик. Давай спать.

Что в Космопорте хорошо — это освещение. Даже когда свет яркий, он не режет глаза и не утомляет зрение. Здесь же, под лестницей, свет был совсем тусклым — И Реми, и Клю только закрыли глаза, как сразу заснули.

Во сне Клю видела Йона таким, каким он вылез из торпеды тем невероятно далеким мартовским утром. Только себя и Йона, больше никого.

Бывает, конечно, что небритые мужики с грязными руками, криво выстриженной головой и в спецовке ездят на магистральных экспрессах, но бывает крайне редко. Так рассудил Йон. Бывает также, что таким мужикам удается влезть в экспресс зайцем, но — еще реже. Следовательно, еще до дома нужны были деньги. Немного. Хотя бы тридцать марок.

Поднявшись в гараж, Йон первым делом подобрал какую-то замасленную тряпку и повязал голову, чтобы прикрыть обкромсанные волосы (а то на него даже в рабочей столовой косились). Несколько раз сунув руку в кабины заведенных, но пустующих грузовиков, чьи водители заскочили в столовую перехватить горохового супчика и сосисок с капустой, Йон обзавелся монтировкой, разводным ключом, очень натурально вымазал руки маслом и, наконец, вытащил из бардачка у одного растяпы чрезвычайно полезную вещь — универсальный ключ. Раньше ему видеть такие приходилось — работники ремонтных служб с ними ходят. Такая штуковина в форме куриной лапы открывает замок любого служебного помещения в Космопорте, кроме, разумеется, секретных. Больше того, именно такими ключами открываются кассы рейсовых автобусов, монетные ящики телефонов-автоматов и станций метро.

Ключ Йон сунул в карман, монтировку — за пояс и пошел, помахивая разводным ключом и посвистывая. Нашел лифт, вошел в него вместе с каким-то воздушником в голубом комбинезоне и вместе с ним поехал вверх.

— Дядя, где тут у вас механики сидят? — обратился он к попутчику. Тот, мужичок невысокий, уже в годах, с давней армейской татуировкой на руке, шмыгнул носом:

— Это по транспортерам, что ли?

— Ну да.

— А вот как я выйду, а ты дуй до следующего уровня. Там пойдешь прямо, увидишь наше хозяйство, воздушное, направо там будет как раз кольцо транспортера, который до метро. Под кольцом у ваших бытовка и есть. Там у вас что, поломка какая?

— Да не, напарник мой туда пошел, а я в столовой с ним разминулся.

— С Семнадцатого, что ли?

— Ага. — Что такое Семнадцатый, Йон, конечно, не знал, но какое это имело значение? Главное было — мимикрировать под собеседника, и Йон мимикрировал изо всех сил — даже заговорил с тем же (впрочем, хорошо ему знакомым) русско-немецким акцентом, свойственным космопортовскому рабочему люду.

— Пятаков у вас еще работает? — продолжал расспрашивать его воздушник.

— Это который?

— Ну, Роберт Пятаков. Седой такой, с усами, кладовщик.

— Этот не на моем участке. Вроде работал…

— Если увидишь, передай от Доннерляйна привет. Так и скажи, мол, Витька Доннерляйн велел привет передавать.

— Лады, — солидно ответил Йон. Лифт остановился, и Витька Доннерляйн вышел, кивнув на прощание:

— Бывай, парень.

— Будь здоров, батя, — вежливо махнул рукой Йон и поехал на следующий уровень.

Конечно, бытовка транспортерных механиков ему не была нужна ни в коем случае. Ему нужен был сам транспортер, и он вспрыгнул на него, удачно не попавшись на глаза «коллегам». На транспортере он, шагая с ленты на ленту, дошел до самой быстрой и сел. Под ним вспучилось и окостенело сиденье, Йон поехал к метро. Первый же указатель сообщил, что до метро двенадцать километров — на быстрой ленте полчаса езды.

Клю, думал Йон. Наверное, они уже спят. Так быстро умаялись! Им очень нелегко. Господи, столько испытаний сразу! Я-то был ко всему готов. А они жили мирно, и тут…

У метро Йон сошел, но не пошел на станцию, а быстрым решительным шагом вошел в полицейский пост-пикет.

Сидевший за пультом дежурный белобрысый сержант поднял на него глаза, и Йон очень почтительно спросил:

— Ну, что случилось, начальник?

Это был критический момент. Сейчас нужно было показать класс. Не изображать механика, а стать им. Еще нужно было чудо, хотя бы маленькое. И оно произошло.

Сержант кивнул, встал и показал себе за спину, в комнату отдыха.

— Там у нас такой транспортерчик от Доставки, со станции, из бытовки, так он чего-то западает. Вас что, еще та смена вызвала? Чего так долго?

— Все в разгоне, начальник, — объяснил Йон. — Меня вообще с Семнадцатого прислали. Людей не хватает.

— Во, а говорят — безработица, — сказал сержант и сел. — Хотя кто к вам пойдет за ваши-то деньги? Тоже мода еще пошла — в колонии опять все поперли, чисто будто в сто десятом… В полицию-то никто не идет, не то что к вам. Ты прикинь, мы сейчас «сутки-двое» заступаем.

— Чё, мало народу так? — удивился механик Йон, протискиваясь в комнату отдыха.

— И мало, и на спецнаряды отвлекают чуть не раз в неделю, — отозвался сержант. Тут на пульте у него загудело, и женский голос сказал:

— Полиция, подойдите на второй перрон. Тут какой-то пьяный ходит с сумкой, очень подозрительно.

— Иду, — отозвался сержант и крикнул Йону:

— Я отойду на пару минут, пульт не трогай, ладно? Я на автомат ставлю. Будут звонить — пусть себе звонят.

— Лады, — отозвался Йон.

Щелкнула наружная дверь, и все стихло.

Йон быстро огляделся. Два раза в жизни он был на пост-пикетах у станций метро и оба раза видел, что сменные кассовые ящики со станции здесь складывают вдоль стены в комнате отдыха, где по ночам спит дежурный. Выручка небольшая, инкассация приезжает раз в сутки, рано утром.

Ящики стояли и сейчас. Четыре стопки по три и две по два ящика.

Йон быстро поднял верхний из крайней правой стопки ящиков, извлек из кармана универсальный ключ и без затруднений открыл замок. Ящик был полон монетами по двадцать пенсов. Йон благословил дизайнера, снабдившего штаны его спецовки глубокими карманами. Одновременно он запустил барахлящий транспортер на случай возвращения сержанта. Наполовину опустошив ящик, он захлопнул его, осторожно поднял еще один, подсунул вскрытый ящик под него и поставил полный сверху.

Повернулся к транспортеру: тот действительно шел рывками. Йон поднял разводной ключ и со всей силы треснул по роликам. Транспортер скакнул, лязгнул и пошел ровно.

Щелкнула дверь: вернулся сержант.

— Ну как дела? — просунул он голову к Йону.

— Во, гляди, начальник, прими работу, — гордо отозвался Йон, едва унимая колотящееся в горле сердце.

— Класс, — одобрительно сказал сержант. — Спасибо.

Йон остановил транспортер.

— Ну, раз так, я пошел.

— Погоди. В журнале распишись.

Сержант сделал запись в журнале, Йон расписался: «Джон Б. Смит».

— Ну, бывай.

— Будь здоров, начальник.

Йон вышел из пикета, но в метро не пошел: сержант мог видеть его через окно или на мониторе. Йон поднялся на техническую галерейку над станцией, по узенькому мостику перебрался к противоположному перрону, спустился, универсальным ключом отомкнул дверцу в конце платформы и застыл, делая вид, что ковыряется в замке. Тут он был невидим для телекамеры — она висела прямо над его головой — и для сержанта на посту. Его могла видеть только дежурная в дальнем конце перрона, но мало ли механиков ходят здесь по своим делам! Послышался рев поезда, затих, зашипел тормозной реверс, и в стене открылись двери в вагоны. Йон быстро вышел, прихлопнул за собой дверцу и степенным шагом вошел в последнюю дверь последнего вагона. Вагон был пуст, только за прозрачной дверью виднелась пара голов в соседнем вагоне. Йон сел подальше от прохода, у стены. Зашипев, двери закрылись. Бархатный мужской голос веско сказал:

— Состав отправляется. Следующая остановка — Транзит Восток-Север-Запад, центральный узел. Прибытие через двенадцать минут.

И поезд, набирая скорость, заревел в узкой трубе, ввинчиваясь в недра Космопорта. За прозрачной толщей стен вагона, сливаясь в струящиеся световые полосы, зазмеилась разметка тоннеля.

За двенадцать минут Йон успел аккуратно сосчитать все монеты и опять их попрятать. Монет было сто пятьдесят шесть. Следовательно, он разжился тридцатью одной маркой и двадцатью пенсами.

Его радовало, что он оказался так близко от Транзита — большого пересадочного узла. В Восточном полушарии Космопорта Транзитов всего три, потому что эта часть Космопорта — в основном промышленная, туристских объектов тут практически нет. А те, кто здесь работает, поблизости, как правило, и живут, нужды в магистралях у них нет. Метро вполне достаточно.

Сойдя на станции «Транзит ВСЗ», Йон не стал пока выходить на вокзал. Он уверенным шагом направился к служебной дверце в конце перрона, отпер ее универсальным ключом и нырнул на технический ярус. Дежурная с противоположного конца перрона видела его, но не разобрала, есть у механика на спине буква М или нет. Да ей, в общем-то, было все равно: смена шла к концу, и этих механиков — и в дверцу, и из дверцы — она с утра увидела уже человек семь.

Йон же прошел узким техническим лазом под перронами, под вестибюлем станции, под турникетами, поднялся по лесенке и вышел во внешний вестибюль, аккуратно заперев за собой неприметную дверцу.

Народу здесь было довольно много. Большой вокзал и девятый час вечера — час пик. Впрочем, это было удачно. К то в толпе на вокзале в индустриальной зоне обратит внимание на работягу с разводным ключом?

Работяга тем временем прошел вдоль длинного ряда автоматических киосков, торговавших пивом, сигаретами, шоколадом и газетами и, никем не замеченный, нырнул в автоматический магазинчик «Товары в дорогу». Такие же магазины, только побольше, с хорошим ассортиментом, были и на вокзале. Но Йону это никак не подходило: там были продавцы. Поди объясни продавцу, почему работяга, весь в масле, покупает одежду, расплачиваясь при этом двадцатипенсовыми монетами!

Йон выбрал простую спортивную сумку, комплект белья, простые черные джинсы, дешевый черный джемпер и серую кепочку. Терминал запросил девятнадцать марок. Секунду подумав, Йон добавил самые дешевые кроссовки и принялся отсчитывать двадцать две марки двадцатипенсовиками. Автомат послушно заглотал монетки и вдруг радостно запиликал и заявил медовым девичьим голоском:

— Акционерное общество «Банхоф Трейдинг» поздравляет вас! Вы — наш десятитысячный покупатель в этом году. Выберите подарок на сумму в пять марок и приходите к нам еще!

— Спасибо, милочка, — пробормотал Йон. — Может, когда и зайду.

Он добавил ремешок за две марки, две банки «Туборга», вкус которого успел за полгода почти забыть, пару упакованных в пленку сэндвичей в локоть длиной и на оставшиеся двадцать центов — свежий номер «Экспансии». Выгреб все купленное и аккуратно уложил в сумку. Теперь оставалась еще одна операция — смена имиджа.

Через три минуты в мужской туалет вокзала вошел работяга с разводным ключом и большой сумкой. Один из двух патрульных полицейских, прогуливавшихся по вокзалу, обратил на него внимание, но тут из туалета вышел очень подозрительного вида араб, который оттуда с полчаса назад уже выходил, и внимание полицейского переключилось на него. Через минуту полицейский уже не смог бы с уверенностью сказать, видел он работягу выходящим или нет, а потом и вовсе забыл про него.

Работяга же заперся в кабинке и принялся переодеваться. Минут через семь из туалета вышел весьма обычного вида молодой мужчина в кепочке. То ли рабочий после смены, то ли полицейский в увольнении, то ли технарь Звездного флота в выходной после рейса. У молодого мужчины была большая синяя сумка, но ничего необычного в этом нет. Правда, даже под кепочкой было заметно, что голова мужчины как-то неровно, клочьями выстрижена. Но, чтобы заметить это, нужно было очень внимательно приглядеться.

Он сделал рассеянный круг вдоль витрин киосков и исчез в кассовом зале. Там он купил в автомате билет до станции «Транзит Запад-Север-Восток», то есть до конечной, отсчитав пять марок двадцатицентовыми монетами. Затем он подошел к расписанию. Ближайший экспресс уходил в двадцать пятьдесят — оставалось еще двадцать минут.

Молодой человек быстрым шагом вернулся в зал ожидания и поднялся на второй ярус, где зашел в автоматическую парикмахерскую. Конечно, человек с положением и вкусом никогда в такую не пойдет, но молодому человеку надо было всего-навсего обрить голову налысо. Уж с такой работой автомат справляется хорошо, да и обошлось бритье молодому человеку всего в сорок пенсов. Прибавив еще столько же, он получил в руки электробритву на цепочке и привел в порядок подбородок, заросший многодневной щетиной. Затем обильно попользовался пульверизатором, отчего обрел неповторимый запах дешевого одеколона, столь свойственный космопортовскому мелкочиновному люду во внерабочее (да, признаться, и в рабочее) время. Взглянув в зеркало, молодой человек усмехнулся и сказал сам себе:

— Поздравляю, приятель. Бритый череп тебе идет.

Затем молодой человек спустился вниз, прошел через зал ожидания, вышел на перрон и сел в магистральный экспресс «Терминалы — Восток-Север-Запад», в вагон третьего класса. В вагоне он посмотрел расписание и обнаружил, что прибудет на конечную в пять минут первого ночи. После чего сел в кресло с намерением поужинать и почитать, поел, но читать не стал, потому что заснул.

На конечной его разбудил голос информатора, сообщавшего с укоризной, что вагон следует освободить, поезд сейчас отправится в обратный рейс. Кроме Йона, в вагоне уже никого не было. Он затолкал в мусоросборник пленку от сэндвича и пустую пивную банку, подхватил сумку и вышел.

Он был доволен, что поспал: в следующий раз отдых он себе назначил только в экспрессе на обратном пути. Но до обратного пути было еще далеко. Пройдя девятьсот километров над верхней границей Старого Ядра, экспресс только немного приблизил его к цели.

Транзит, на котором он вышел, представлял собой крупнейший в Западном полушарии пересадочный узел. Отсюда можно было прямым назначением попасть в любой район Космопорта. Вокзал был построен лет семьсот назад и являл собой характерный образец прежнего имперского стиля, торжественного и строгого. В это время суток транзит был полупуст, только в тех залах, откуда шло сообщение с Центром, Субурбией и Залами Ожидания, толпились веселые туристы и портмены-гуляки, для которых день только начинался.

Скромный молодой человек в кепочке спустился из зоны магистральных экспрессов к станциям метро, выбрал станцию «зеленой» линии, честно бросил в турникет двадцать пенсов и встал на перроне, ожидая поезда. Цифры над дверями показывали, что до поезда одна минута. На перроне, кроме молодого человека в кепочке, было человек десять. В дальнем конце на лавочке сидели трое хиппи и слаженно играли на гитарах — не для денег, для себя, повернувшись к перрону спиной. До Йона доносились переборы стальных струн. Давненько я такого не слыхал, подумал он совершенно равнодушно. Странно, полгода назад я бы весь встрепенулся, пошел бы слушать, тусоваться… Попрощался с Космопортом, как всю жизнь свою перечеркнул. Я был уверен, что не вернусь. И вот вернулся и не испытываю никакого трепета. Ну, Космопорт, ну и что? Гораздо важнее — опять! — уехать отсюда. Не ради себя. Ради Клю и Реми.

Приближаясь, заревел поезд. Рев стих, открылись двери, цифры над ними начали отсчитывать тридцать секунд — время стоянки. Перед Йоном вышла из вагона пожилая женщина с собачкой на руках. Йон вошел и сел в углу, у самой двери в соседний вагон. Информатор веско заявил:

— Состав отправляется. Следующая остановка — Западные жилые сектора, северный район. Прибытие через пять с половиной минут.

Мне через одну, подумал Йон.

Чтобы войти в жилой сектор, не нужно предъявлять никаких документов. Для путешественника с Земли такой вход выглядит в точности как поворот с проспекта на неширокую улицу, только со сводом далеко вверху. Сектора бывают разные: массовые, качественные, элитные, эксклюзивные. И опять для землянина все понятно и привычно: одинаковые унылые двадцатиэтажные блоки в массовых секторах, веселенькие семи-двенадцатиэтажные здания в качественных, солидные и широкие двух-трехэтажные строения среди радующих глаз скверов и прогулочных площадок элитных секторов, и даже эксклюзивные, с утопающими в зелени особняками и целыми дворцами, вполне для глаза привычны — ну точь-в-точь Беверли-Хиллс.

Когда на Йона свалилась слава, вызванная его книгой «Жизнь против тьмы», он жил в собственной квартирке в десятиэтажном «качественном» блоке. Квартирку он получил от отца, который десять лет назад уехал с новой женой на Ашдол. В принципе равнодушный к роскоши, Йон не стал менять качественный дом на «элитный»: питаться он привык из Доставки, а больше того любил есть в дешевых ресторанчиках; комнаты ему вполне хватало одной, потому что жил он один; единственное, чем он украсил свое жилище, разбогатев — добротный мультитеатр.

Был час ночи. В этот час на улицах Субурбии полно гуляющих, Центр кипит, Залы Ожидания напряженно переваривают вечернюю волну транзитных пассажиров. Пожалуй, и в дорогих жилых секторах улицы оживлены — богатые портмены из тех, кто не закатился развлекаться на всю ночь, возвращаются из театров или клубов. Здесь же, в приличном, чистом, но вовсе не богемном районе, смотрели уже второй сон. На улице Йон не встретил никого. Йон был очень внимателен, но никаких признаков наблюдения за своим домом не заметил. Видимо, слежка за полгода отчаялась его найти. И все равно он вошел в дом не через подъезд. Извлек из кармана универсальный ключ, за соседним блоком нырнул в аварийный лаз, спустился в подвал, прошел его насквозь, отпер соединительный коридор, вышел в подвал своего блока и вызвал одноместный технический лифт (обычно жильцы даже не догадываются о его существовании, пока не зададутся вопросом, почему сантехник сначала звонит из подвала — как там у вас с напором горячей воды? — а ровно через минуту перезванивает с чердака). На лифте Йон поднялся на чердак, вышел на десятый этаж и по лестнице спустился на свой девятый.

Никаких ключей от квартиры не было — просто в принципе не было. Разбогатев, Йон поставил себе замок-опознаватель, так что без самого Йона в квартиру можно было войти, разве что взорвав дверь.

Йон прошмыгнул по коридору, стараясь ступать бесшумно, и приложил к двери ладонь. Буднично и просто, будто не прошло почти семь месяцев, дверь ушла в стену, и Йон вошел в свою квартиру.

Он знал, что пробудет здесь недолго. Ни в коем случае не исключал он, что за квартирой по-прежнему следят. Сам себе он назначил на все про все ровно сорок минут. Плюс двадцать резервных.

Йон включил свет. В комнате был прежний беспорядок, точно такой же, как и в тот день, когда он ушел отсюда. Йон опять мимолетно удивился тому, как мало эмоций вызвало у него возвращение в собственное жилье. Он сдвинул корпус мультитеатра, отодвинул декоративную панель в стене и положил ладонь на дверцу сейфа. Как обычно, ровно через пять секунд сейф щелкнул и открылся.

Йон перевел дух. Единственное, что его страшило — что в квартиру входили и сейф вскрыли — перестало его страшить. Сейф никто не вскрывал.

Подумав секунду, Йон встал и распахнул шкаф. Пора было снова менять имидж. Он быстро сбросил все, в чем приехал, и аккуратно упаковал — для Реми. Для него же уложил в сумку свою школьных еще времен кожаную куртку, которая самому ему давно была мала. Сам оделся не так чтобы родстером, а эдаким путешествующим студентом: сапоги, джинсы, футболка, сверху еще одна — пошире и подлиннее, навыпуск, сверху — косуха. Нашел также на дне шкафа маленького размера женские джинсы, когда-то купленные в подарок подружке студенческих времен, да так и не подаренные. Порадовался: это для Клю. Для нее и для Реми набрал футболок, кое-какого белья. Потом опять задумался. В дальнейших странствиях они попадут на планеты земного типа, следует ли ему брать с собой теплые вещи? Подумав, он решил, что не следует: проблемы следует решать по мере их поступления, а всего все равно не предусмотреть.

Стал вспоминать размер обуви Реми и Клю. Получилось, что у Реми такой же, как у него, а у Клю 23-й. Полез в стенной шкаф: там была сумка еще из тех времен, когда он жил у отца на Юго-западе. Из нее он извлек свои собственные детские кроссовки 23-го размера и — о, отлично! Свою собственную первую кожаную куртку! Конечно, приличный вид она потеряла еще тогда, когда Йону было лет тринадцать, но Клю в ней будет смотреться эдаким маленьким родстером. Как хорошо, что отец тогда собирался-собирался, да так и не сдал эту сумку в Фонд помощи отдаленной Периферии!

Утрамбовав в сумке набранное барахло, Йон обнаружил, что она не закрывается. В сердцах сказав пару слов на старом английском языке (он не был языком его предков, он просто изучал его в университете), Лорд вынул все, вытащил спецовку, бахилы, разводной ключ, монтировку и все это сунул в стенной шкаф. Жаль, но с возможностью опять маскироваться работягой придется расстаться. Утрамбовав сумку, он застегнул ее и поставил к двери.

Теперь пришла пора заняться сейфом. Йон подкатил к нему свое рабочее кресло, уселся и первым делом извлек пластиковый пакет с документами.

Имперский паспорт на имя Йонаса Лорда. Нужен. Пресс-карта Галактического союза журналистов. Может пригодиться. Недоиспользованная транспортная карта — помнится, на ней еще марок тридцать. Нужна. Страховка… тоже пригодится. Шесть… нет, семь клубных карточек. Нафиг не нужны. Несколько дисконтных карточек. Впереди долгое путешествие, вдруг встретятся филиалы тех же магазинов? Возьму. Хотя вот эта просрочена, не надо. Медицинская страховка. Нет, это только в Космопорте работает, не надо.

Ненужное Йон отправил на дно сейфа, нужное уложил в пакет и сунул во внутренний карман. Вдруг вспомнил что-то, снова вытащил и раскрыл футляр паспорта.

Так и есть! С собой на Акаи он взял анонимную кредитную карточку. А здесь оставил ее легальную пару, дебетовую «Пандору», на имя Йонаса Лорда. Если с моим счетом все нормально, сказал себе Йон, не все ли равно, дебетовая она или кредитная? Тем должно хватить на собственный корабль. То есть это я, конечно, загнул, но около миллиона должно оставаться.

Йон убрал документы во внутренний карман. Теперь еще одно. Именно то, о чем он все погода жалел и за отсутствие чего корил себя.

Он передвинулся в кресел к своему столу, осторожно отключил настольный терминал от сетевой линии, чтобы по сети невозможно было засечь его включение. Включил. Снова подкатился к сейфу, вынул из него блокнот и черный контейнер такого же размера. Порылся в сейфе: не осталось ли там хардиков? Нет, все было в контейнере. Придвинувшись к столу, он включил блокнот и соединил его с настольной машиной. Затем раскрыл контейнер. Здесь было сто девятнадцать хардиков — весь его архив. Сто двадцатое гнездо было пустым: этот хардик был спрятан на Акаи в насыпи над могилой возле бывшей станции «Северо-запад».

Йон провел пальцами по корпусам хардиков. Здесь все, написанное им — от студенческих работ до рукописи «Жизни против тьмы» и последних статей. Справочники, базы данных — покупные и созданные им самим. Здесь четыре покупные библиотеки — история Мира, история науки и две по истории литературы — десять тысяч томов от древних литератур Земли до современных всего Мира. Плюс еще семь хардиков — его собственная коллекция современной литературы, больше тысячи томов. И десять чистых хардиков, в общей сложности пять терабайт емкости. Еще раз проведя по корпусам ладонью, Йон обратился к настольной машине, положив руки на ее опознаватель. Узнав хозяина, машина поприветствовала его и допустила к своим массивам.

Йон вынул из контейнера один пустой диск, вставил в блокнот, проверил, есть ли рабочий диск в гнезде большой машины. Затем аккуратно скачал на блокнот все содержимое большой машины, вынул из нее рабочий хардик и вложил его в пустое гнездо контейнера. Хотел было полностью форматировать диски настольной машины, но раздумал и только приказал ей самоформатироваться, если кто-нибудь попытается обойти опознавательный доступ. После чего отсоединил блокнот, выключил, достал свой рюкзак, с которым раньше ездил в долгие командировки — большой, вместительный — и уложил туда блокнот и контейнер с хардиками. Настольную машину выключил и снова развернул кресло к сейфу.

Порывшись там, он извлек тысячу двести марок наличными в монетах и купюрах и уложил в правый внутренний карман. Достал красный, с имперским гербиком диск — редчайший (сказать по совести, украденный им в знак мелкой мести одному мерзавцу-бюрократу на Эфире) электронный справочник всей Империи — больше трех миллиардов номеров, такие бывают только в офисах губернаторов. Сунул его в рюкзак, к блокноту. Вынул из сейфа пистолет. Это был старый, но надежный «александр» телемского производства. К нему было двадцать патронов. Еще порывшись в сейфе, Йон обнаружил и разрешение на оружие. Ему казалось, что оно просрочено, но оказалось — действительно до конца не 44, а 45 года.

Он позволил себе еще три минуты покопаться в сейфе. Нашлось три пары ручных часов — двое биокинетических и одни механические: давние подарки от разных людей. Йон надел все три пары: мало ли. В конце концов, Реми и Клю тоже надо. Нашелся радиобраслет, подаренный в сороковом году Легином Тауком — Йон обрадовался, он был уверен, что на Эфире потерял его. Нашелся крупный нательный крест из вороненой стали, подаренный тогда же рыжим шкипером Роби Кригером по прозвищу Реостат (впрочем, Реостат уже тогда не был шкипером, а был он капитаном первого ранга на Телеме). Йон тут же этот крест надел. Нашелся колдовской талисман с Дессы, черный деревянный свисточек — Йон считал его просто сувенирчиком, пока тогда же, пять лет назад, Легин не объяснил ему, что свисточек и в самом деле отгоняет своим звуком мелкую нечисть. Йон уложил его в один из многочисленных наружных карманов косухи. В сейфе вообще было много милых сердцу сувениров, но Йон сурово отказал себе в них и даже собирался было, воспользовавшись несгораемостью сейфа, поджечь его содержимое, но вовремя вспомнил хорошее правило — не совершать необратимых поступков, и просто захлопнул дверцу.

В принципе дела его здесь были закончены. В рюкзаке оставалось еще место, Йон сунул туда, сходив в ванную, свою бритву и свой привычный дезодорант — он даже перед вылетом на Акаи купил такой в последний момент. Сейчас тот флакон, на треть использованный, лежал в его рюкзаке возле сгоревшей станции. А дома был полный.

Йон глянул на часы. У него оставалось еще двадцать резервных минут. Он извлек из рюкзака свой сэндвич и съел, запивая пивом. Пленку и банку сбросил в мусоропровод, надел рюкзак, подхватил сумку, погасил свет и вышел, буднично клацнув дверью.

Итак, ровно половина дела была сделана. Из подозрительного бродяги Йон стал сначала работягой в масле, потом технарем после смены, потом — самим собой. Он добыл все, что собирался добыть. Предстояло вернуться назад. Он твердо помнил: станция магистрали «Транзит ВСВ», метро «Северо-восточные промсектора» на четырехсотых горизонтах, затем транспортером до кольца, повернуть налево, за входом в зал воздушно-регенерационной службы идти прямо до служебного лифта, на нем спуститься на три уровня, выйти в гараж Северо-восточного транспортного управления, пройти мимо столовой Љ 1467 и спуститься к подсекторному воздушному шлюзу. Как стучать в люк? Йон помнил, как именно стучать в люк.

На обратном пути он поспал — с трех до шести утра. Ему хватило. За время полугодового перелета на Акаи он привык спать долго, но раньше всегда спал не больше семи-восьми часов и от разового недосыпания никакого дискомфорта не испытывал. В восемь утра он уже входил в знакомый гараж.

Машин в гараже было заметно меньше, чем вчера: видимо, большая часть уже разошлась на маршруты. Столовая, будучи круглосуточной, работала, но была полупуста. Йон прошел мимо, никому особенно не попавшись на глаза. Спустился, нашел лесенку, собрался постучать в люк…

И обмер.

Люк был приоткрыт.

Йон стремительно распахнул его и кинулся по лесенке вниз, бросив наверху сумку и рюкзак.

Ни Реми, ни Клю в тамбуре не было.

Журналист Йонас Лорд сел на пол возле лестницы и оцепенел, уставившись в стену.

Все прахом. Ночь в дороге, переодевания, приключения — все рухнуло.

Наверное, полиция, думал он. Нет, не полиция, люк не опечатан. Тогда кто же? Министерство имперской безопасности? Нет, с какой стати… И они бы тоже опечатали… Чаннаго? В таком людном месте?! Вербовщики? Тоже вряд ли, в промышленных-то секторах…

Вдруг Йон рывком поднялся и кинулся вверх. Подхватил рюкзак, сумку, выбежал в коридор, оттуда вверх, в гараж, а в гараже подбежал к курилке возле столовой, осторожно уселся там, оглядевшись, сунул под лавку свой багаж и замер, изображая усталого родстера.

Иногда — как он сам понимал, слишком редко — у него бывали такие вспышки не то предвидения, не то зачатков телепатических способностей. Как он завидовал в молодости психократам! Легин Таук, например, ощущал присутствие враждебной воли метров за сто. А уж уйти с места, куда приближается опасность, мог в любое время дня и ночи, запросто. Йона же такие озарения за всю жизнь охватывали раз пять. Но всегда вовремя.

Он увидел, как желтый полицейский робот грузно прокатился вдоль гаража ко входу в нижний коридор, перешел с колес на ноги и мерно зашагал вниз. Минуты через полторы он оттуда вернулся, встал на колеса и прямиком подъехал к Йону.

— Предъявите ваши документы, пожалуйста, — скучным голосом сказал железный стражник. На его каске зажегся транспарант:

Йон осторожно (чтобы не возбудить у робота подозрения, что лезет за оружием) сунул руку во внутренний карман и достал имперский паспорт. Робот взял у него карточку, поднес ее к своему забралу и прижал к пластику. Сверкнул голубой луч сканнера.

— Благодарю вас, господин Лорд, — промямлил робот и вернул паспорт. — Извините за беспокойство. Всего доброго.

Он повернулся и покатился вдоль гаража куда-то. Йон проводил его глазами. Только этого еще не хватало, подумал он. Теперь компьютер МВД зарегистрировал факт, что я-таки в Космопорте. Причем с точным указанием, где именно. Вопрос только в том, действует ли еще нарийя и могут ли они запросто влезать в работающие сервера МВД. И ищут ли меня еще.

— Йон, — послышалось откуда-то сзади и сверху. — Йон, не оборачивайся. Мы тут.

Журналист Йонас Лорд вполголоса произнес ряд слов на старом английском языке.

— Что? — обеспокоенно спросили сзади и сверху.

— Ничего, ничего. Почему вы не на месте?

— Кто-то ломился в люк, потом ушел. Судя по звукам, такой вот робот, как к тебе сейчас подходил. Мы сбежали и залезли сюда.

Йон медленно, как бы невзначай повернул голову. Две пары блестящих глаз смотрели на него из-за пластиковой решетки вентиляционной отдушины в низкой потолочной балке.

— О Боже, — пробормотал Йон, внезапно ощущая себя разбитым. — Я думал, я сойду с ума. Вы бы мне хоть знак какой оставили.

— Откуда мы знали, где мы спрячемся? — почти в голос возмутилась Клю. Слышно было, как Реми зашипел на нее по-французски.

Йон бессмысленно ухмылялся, слушая их голоса. Внезапно ему захотелось плакать, как тогда, на побережье, когда Клю купалась.

— Alor, mes ami, — наконец сказал он, усилием воли нахмурившись, чтобы обрести контроль над своей улыбкой. Мартены замолчали, потом Клю осторожно спросила:

— Que's que c'e j'ecout? Tu parlai france-espacial?

— Нет, не понимаю, — отозвался Йон. — Это из какого-то фильма. Я вспомнил эту фразу в метро и все повторял, чтобы вам сказать. Что это значит?

— Это значит: ну что ж, друзья мои, — отозвался Реми.

— А! Именно это я и хотел сказать. Alor, mes ami, можете вы по вентиляции долезть вон до той лестницы? Там никого нет, я сниму решетку, и вы пойдете переодеваться.

Вместо ответа он услышал удаляющуюся возню. Поулыбавшись еще немного в пространство, Йонас Лорд встал, подхватил свой багаж и пошел снимать решетку.

Часть вторая КУЗНИЦА ГАЛАКТИКИ

Въехать в Космопорт Галактика без документов теоретически невозможно. На практике удавалось, но — единицам. Выехать же без оных нетрудно, но надо знать — как и куда.

В составе Империи есть ряд так называемых сырьевых планет. Это либо безжизненные шары, похожие на Меркурий, богатейшие руды которых рождают сверхпрочные конструкции и броню Космопорта; либо — не менее безжизненные хладные окраинные планетки, имеющие водяной либо кислородный состав. Доставшись Империи (либо в результате войн, которых немало было в первые пятьсот лет имперской истории, либо по торговым договорам, либо — это уже в последние столетия и в отдаленных частях Галактики — по праву открытия), такие планеты обречены на почти полное исчезновение. В ближайших к Космопорту звездных системах уже есть пять-шесть планет-трупов, превратившихся за века разработки в гору шлака и пустой породы, а крайние планеты нескольких звездных систем почти всей своей массой пополнили стратегические водяные и кислородные резервуары Космопорта. Космопорт растет, а кроме того, десятки имперских планет-фабрик перерабатывают ресурсы сырьевых миров, снабжая пол-Галактики машинами, припасами, оружием и космическими кораблями. Ничего исключительного тут нет, точно так же пожирает свои сырьевые планеты и Конфедерация человечеств (известно, что масса Меркурия уменьшилась вдвое, а несколько спутников Сатурна полностью переработаны на конструкции пояса Земли-Большой). Многие молодые планеты независимой Периферии насмерть дерутся друг с другом за обладание сырьевыми планетами своих систем (если они там есть) — не затем даже, чтобы использовать их самим (зачем сырьевой придаток цивилизации, насчитывающей десять-двадцать миллионов населения?), а чтобы в будущем продать их Земле или Космопорту. Сырья в Галактике не так уж много, а человечества растут — ста с лишним миллиардам людей нужно много всякой всячины.

Так вот, на имперские сырьевые планеты из Космопорта в принципе можно попасть без всяких виз и вообще без документов, просто купив билет или даже залезши на какой-нибудь грузовик зайцем. Другое дело, что ни один опытный человек — коли только не лез он в совсем уж гнилую ситуацию, коли не гонится за ним безжалостная полиция Космопорта или еще более безжалостная мафия (триада, коза ностра, каморра, якудза, шварце брудершафт, братки-любаки — выбрать по вкусу) — такой возможностью не воспользуется, если в кармане нет либо хоть каких документов, либо, на худой конец, некоторой суммы денег. Чаще — немаленькой. Дело тут вот в чем.

На сырьевых планетах жизнь трудная и очень однообразная. Потребности Империи требуют быстрой их разработки, но работать на них люди идут крайне неохотно. Там — да! — очень хорошо платят добровольцам, но работа неимоверно однообразна и скучна, страшно изматывает, отдых пресен и скуден, а условия, мягко говоря, не способствуют укреплению здоровья. Надо быть воистину железным человеком, чтобы отработать пятилетний контракт (по деньгам это — хороший дом и личный глайдер где-нибудь на хорошей планете земного типа) и при этом не спиться, не потерять зубы, не приобрести букета болезней почек, печени, легких и желудка. На такую работу вербуется много выходцев с Периферии — кто действительно с железным здоровьем, а кто и по незнанию или наивности. На такой работе, причем на самых опасных и изматывающих участках, отбывают каторгу. Наконец, на такую работу силой вербуют всяких простаков и бродяг. Вот на них-то и рассчитан упрощенный въезд. Соблазнившись дешевыми билетами и отсутствием паспортного контроля, какой-нибудь пионер-хиппи, просадивший все деньги в Космопорте (а еще хуже — взявший у какого-нибудь пушера травки в долг и не отдавший), или родстер-недоумок, поцапавшийся с лидером собственного «ганга», или темная личность с сомнительной репутацией, попытавшаяся, скажем, впарить взятку участковому и напавшая не на того, имеет все шансы в первый же свой день (а чаще — в первый же час) на имперской сырьевой планете случайно споткнуться где-нибудь в темном месте, а через день очнуться в бараке на рудниках и узнать, что им подписан пятилетний контракт без права досрочного расторжения и что, если он будет пытаться бежать, вон те внушительного вида ребята и вон те устрашающих размеров роботы имеют право застрелить его после одного предупреждения, каковое, как правило, делается прямо при нажатии спускового крючка. Таких историй тысячи, но, конечно, поучительные истории не учат никого и ничему.

Рейс из Космопорта на сырьевую планету — это совсем не то же, что вылет на какой-нибудь туристический или просто крепко обжитой поселенческий мир. Даже на ближайшие сырьевые планеты регулярные рейсы уходят не чаще, чем раз в десять-двадцать дней, а чаще всего приходиться лететь с минимумом комфорта в пассажирском отсеке какого-нибудь грузовика.

Ближе всего к Космопорту (а значит, и к Солнцу — как мы помним, от Солнечной системы до Космопорта всего несколько часов лету) расположена сырьевая планета Тартар. Это — первая от звезды планета системы Толиман I, по всем характеристикам весьма похожая, скажем, на Меркурий у Солнца, Мордор у Эвелины или Мир-Гоа у Нового Солнца. Тартар лишен атмосферы, очень быстро вращается — сутки там длятся около восьми часов, а поверхность раскалена до ста с лишним градусов Цельсия благодаря близости звезды. Поэтому вся жизнь там происходит в подземных городах и шахтах на глубине от полукилометра до десяти, а то и пятнадцати километров (тем более что полезные ископаемые залегают как раз на этих глубинах).

Попасть на Тартар можно тремя различными способами.

Во-первых, раз в двадцать дней из Космопорта на Тартар ходит транспортник Звездного флота Империи. Туда он возит почту, кое-какие товары, несколько десятков пассажиров, но главное — каторжников. Двести-триста душ ежемесячно отправляются в его спецтрюме искупать своим здоровьем, а иногда и жизнью тяжкие прегрешения перед Уголовным уложением Империи. Вовсе не все они осуждены в Космопорте, большая часть этапируется через метрополию с дальних миров Империи, ведь на Тартаре очень нужны рабочие руки.

Благодаря отработанной системе погрузки пассажиры этого рейса (если, конечно, они не специалисты) даже и не подозревают, что на корабле возят осужденных. «Агат Тартара» летит без промежуточных остановок всего двадцать шесть часов.

Во-вторых, почти ежедневно на Тартар можно улететь грузовиком, но уходят они не из Залов Ожидания, а с грузовых терминалов Восточного полушария, что не очень удобно; их пассажирские отсеки решительно лишены всякого комфорта; да и летят они целых сорок восемь часов.

И, в-третьих, можно лететь с пересадкой: на любом магистральнике добраться до Станции Толиман, крохотной пародии на Космопорт в системе Толиман II, а оттуда местным планетарником лететь на Тартар. Планетарники там летают ежесуточно, так что, если подгадать с расписанием, можно долететь в общей сложности часов за тридцать.

Тут есть только одно «но»: через Станцию Толиман сложно лететь вообще без документов. Надо иметь хоть какие-нибудь — сойдет даже использованная гостиничная карта из Космопорта.

Ранним утром пятого апреля 3945 года из станции метро «Третий Малый зал ожидания — Юг» к стойкам регистрации магистральников, идущих через систему Толимана, поднялись трое путников. Первым шел невысокий, поджарый молодой мужчина, с виду — то ли бывший студент, то ли не слишком «центровой» родстер: косуха, остроносые кожаные сапоги, черные джинсы, голова затянута черной косынкой в крупный белый горох, на глазах — дымчатые очки. За плечами молодой человек нес вместительный рюкзак.

Рядом с ним, держа его за руку, шагала очень юная девушка однозначно студенческого вида — на ее странно густых и коротких светлых волосах кокетливо сидела белая шапочка Галактического университета, одета она была эдаким маленьким родстером, а за плечами у нее был рюкзак с надписью «Студенческие маршруты» — такие можно купить в любом отделении Галактической студенческой ассоциации.

Чуть позади шагал парнишка лет шестнадцати в черных джинсах и черном джемпере, на плече он нес большую спортивную сумку. Трудно было определить на вид, кто он и чем занимается. Он мог быть и флотским юнгой в увольнении, и студентом, и, скажем, лифтером в отеле. Но вблизи его выдавала кепочка: вместо кокарды на ней был привинчен университетский значок.

Троица подошла к стойке под вывеской «Транзит через Станцию Толиман».

— Три до Тартара, — буднично сказал молодой человек в косухе, наклонившись к окну регистратора. — Второй класс.

— Документы есть? — столь же буднично отозвался регистратор. Йон — это был, конечно, Йонас Лорд — сунул ему документы. Сверху лежал имперский паспорт на его имя. Имя это регистратору ничего особенного не сказало, он ввел его в терминал и отложил паспорт. Имперский и явно легальный документ ничем его не заинтересовал.

Следующий документ был карточкой Галактической студенческой ассоциации. Карточка принадлежала Реми Мартену, студенту второго курса биологического факультета Имперского Галактического университета в Космопорте. В карточке содержалась ссылка на гражданство владельца: он был гражданином Конфедерации человечеств. Тут в мозгу регистратора проснулось подозрение. Он вызвал базу данных МВД и через нее обратился к регистру граждан Конфедерации. Регистр открылся: ничего секретного в нем не было, ту же операцию мог проделать любой полицейский или офицер безопасности в Империи (как любой полицейский или регистратор в Конфедерации мог обратиться к имперским базам данных). Регистратор ввел фамилию и имя. Обычно поиск занимал пять-шесть секунд, но на этот раз ответ выскочил буквально через две:

Регистратор мигом успокоился не стал проверять наличие фамилии Мартен в базе данных студенческой ассоциации или университета (а именно там, заметим, его мог ждать ряд сюрпризов).

Последняя карточка также была удостоверением ГСА, и ее обладательницей значилась гражданка Конфедерации Клярис Мартен. Для очистки совести регистратор и эти данные проверил по регистру Конфедерации и прочитал ответ:

Регистратор сам себе кивнул и сказал вслух:

— Шестьсот семьдесят восемь марок, пожалуйста.

Исходя из того, что троица стремилась на Тартар, то есть собиралась воспользоваться облегченным выездом, регистратор сначала заподозрил темные делишки, но чистые документы и несуетное поведение всех троих его успокоили. Однако последняя ловушка оставалась: нелегальные эмигранты легко ловятся на том, что не требуют скидок и на все согласны.

— Так, стоп, — отозвался Йон. — А студенческие скидки?

Регистратор удовлетворенно кивнул.

— Студенческая скидка минус налог будет семьдесят две марки, — миролюбиво сообщил он. — Значит, отнимем сто сорок четыре. Пятьсот тридцать четыре марки, пожалуйста.

Йон порылся в кармане и положил на лоток окошка золотую гинею, полуцехин, три монеты по десять марок и четыре по одной.

Зазвякал монетоприемник терминала, свистнул принтер, и регистратор положил на лоток документы и три билетных карточки.

— Счастливого пути, — равнодушно сказал регистратор и забыл про трех путников, как только за ними, лязгнув, закрылся турникет контроля.

Длинный желто-зеленый коридор вел от турникета к посадочному блоку. В этот ранний час Йон, Реми и Клю были в коридоре одни. Только далеко впереди мелькнула белая куртка какого-то черноволосого кальерца, который вскоре пропал из виду. Утопленные в стенах мониторы наперебой показывали беззвучную трехмерную рекламу, цветные табло под потолком напоминали, что до отбытия очередного челнока до Станции Толиман осталось двадцать… нет, девятнадцать минут.

— Кажется, прорвались, — полушепотом сказал Йон, сжимая руку Клю. Реми взволнованно проговорил:

— Сзади идут какие-то.

Йон сунул руку в карман, вынул билеты и повернулся к Реми, протягивая один:

— Возьми, твой. — Из-за головы Реми он бросил быстрый взгляд назад.

Сзади, шагах в тридцати, быстро шагали пятеро в синих комбинезонах и с рюкзаками.

— Вроде флотские, — неуверенно пробормотал Йон, но шагу прибавил. — Почему тут, елки-палки, нет транспортера?

— Чего ты боишься? — прошептала Клю.

— Я уже говорил. Робот проверял мои документы… А сейчас я зарегистрировался, что улетаю.

— Разве можно так быстро устроить погоню? Ты зарегистрировался две минуты назад.

— Ты же на Акаи видела, они страсть как много могут.

Флотские нагоняли. Реми сзади прошептал:

— Тормозите, пусть пройдут.

— Ага, пройдут, — пробормотал Йон, но скорость снизил.

Флотские, не глядя на них, молча прошагали мимо, обдав запахами табака и дешевого одеколона. Йон перевел дыхание: сердце стучало в горле.

Они свернули направо, и Йон быстро спустился по какой-то лесенке.

— Опять где-то лазить, — возмутилась было Клю, но Реми ее подтолкнул сзади, и она спустилась тоже. А внизу оказался еще один коридор, поуже, а вдоль коридора были мягкие удобные кресла, и в одном из кресел уже сидел Йон и приглашающе похлопывал рукой по соседнему сиденью.

— А мы на челнок-то успеем? — только и спросила Клю.

— Успеем, — улыбнулся Йон. — Мы уже в челноке.

Клю плюхнулась рядом с ним в кресло.

— Вроде бы утро, а я уже устала. Господи Боже, сколько всего за неделю!

— Десять дней, — поправил Реми, усаживаясь.

— Вчерашний день у меня просто вылетел, — Клю потянулась. — Хорошо, хоть отоспались. Как здорово в гостинице! Я раньше только в кино видела.

Йон улыбнулся, но ничего не сказал. Гостиница, где они отсыпались, была однозвездочная, то есть самая примитивная. Позавчера была опасная вылазка в Галактический университет, где Йон через старых знакомых за две тысячи марок добыл для Реми и Клю те самые студенческие карточки — совершенно настоящие, но выданные в обход закона. Конечно, по закону это каралось, но в Космопорте можно было крутиться, только надо было знать как. После Университета они перебрались в Западную экваториальную зону, поближе к Залам ожидания, поселились в гостинице, и Йон скомандовал отсыпаться, что и было исполнено.

Он не знал, ждала ли Клю его в своем номере. По ее поведению сейчас понять это было невозможно. Она ходила с ним рядом, держа его за руку, и видно было, что ей это очень нравится. Реми, кажется, даже хотел пару раз ее подколоть по этому поводу, но не решился, слишком гордым и радостным было лицо сестры, когда она шла рядом с Йоном по улицам Космопорта, где так мечтала побывать.

А Клю и сама не знала, ждала ли она Йона. То, что было в ту ночь на яхте Сардара, перед лицом неизбежной мучительной смерти — было, и она не могла не вспоминать об этом. Но, очутившись в одноместном гостиничном номере (он ей действительно показался верхом комфорта и роскоши), она приняла душ, потом посмотрела дешевый двухмерный телевизор, потом глаза у нее стали слипаться, она выключила телевизор и заснула. И проспала пятнадцать часов. В конце концов она решила не испытывать себя никакими вопросами. Йон был рядом, вот и сейчас он взял ее за руку и улыбнулся, ну как было ему не улыбнуться в ответ?

Реми, усаживаясь, вздохнул. Он завидовал сестре. Он видел, что ей хорошо. Сам же про себя он считал, что его долг теперь — быть суровым и мужественным за двоих. Помнить о гибели родителей, о потере дома, о жестокой войне, в которую оказались втянуты, ни на секунду не выпускать из головы загадки того, как они попали в Космопорт через всю Галактику за один день и кто перенес их, раздел, обобрал и обстриг. Реми представил себе себя суровым и мужественным, на смуглом его лице вздулись желваки, но почему-то захотелось плакать. Реми нахмурился и окончательно запутался в том, как он должен выглядеть.

Полет на челноке от Космопорта до Станции Толиман занимает всего двадцать пять часов. Самая обжитая и древняя часть Галактики хороша короткими расстояниями. От Космопорта до пояса Земли-Большой одиннадцать часов лета. До Станции Толиман — двадцать пять, до системы Сириуса — сорок восемь. Даже до миров, еще пару веков назад считавшихся отдаленными (например, до Двух Сердец, то есть 70А Змееносца) теперь рукой подать — суток десять полета, и рейсы туда ходят два-три раза в неделю. Туристы летают в отпуск к Центру Галактики, переселенцы забираются на Галактический Запад, противоположный от Солнечной Стороны край Мира, а на Солнечной стороне в пределах 50 парсек от колыбели человечества не осталось ни одной обитаемой системы, куда хотя бы раз в месяц не ходили бы регулярные рейсы.

Между Космопортом и Толиманом всего один легкий гиперпереход, для него любой посудине достаточно десяти часов разгона и столько же — торможения. Челноки на этой линии совершенно одинаковые — трехсотместные неповоротливые корыта — и уходят раз в два часа. Бывает, и чаще.

Самая оживленная линия в Галактике — Земля-Космопорт-Толиман — всегда загружена; и сейчас, в ранний утренний час, челнок был почти полон, только хвостовой нижний отсек оставался свободным. Именно поэтому Йон его и выбрал.

Для Реми и Клю это был первый в жизни полет. То есть, конечно, с Акаи в Космопорт они как-то попали, но это на считается — что за полет через всю Галактику за один день, да еще и в бессознательном состоянии? Поэтому, когда челнок тронулся и включились обзорные экраны в бортовых панелях, Клю не смогла удержаться от восторженного восклицания. Было видно, как челнок медленно поднимается вдоль огромных массивов космопортовских внутренностей, затем вверху раскрывается наружная броня, в черноте блестят звезды, челнок поднимается над сияющим тысячами огней, тускло блестящим, гигантским горбом Экваториальной стыковочной зоны, на секунду внизу стало видно почти все полушарие Космопорта, и экраны померкли: начался разгон.

Что делают люди в недалеком перелете, да еще во втором классе, где места сидячие, а в купе нет дверей? Читают, смотрят телевизор, едят, спят в откинутых креслах. Час в начале полета, час в конце и по сорок минут до и после гиперперехода их просят не вставать с кресла. Остальное время можно использовать как хочешь. Некоторые проводят его в баре в носовой части, некоторые — в бизнес-салоне, где есть инфоры для подключения личных блокнотов с возможностью выйти в Галанет через «нулевку».

Когда Клю, а за ней и Реми сморило сном — примерно через час после того, как разгон кончился и стало можно ходить по салону — Йон убрал в багажник под креслами свой рюкзак и с блокнотом в руке пошел в бизнес-салон.

Как ему сейчас хотелось быть Легином! Он знал, конечно — в том числе и от самого Легина — что у того была масса ситуаций, когда он терялся, испытывал страх, ошибался, терпел поражения. Но сам Йон не видел Легина таким никогда. Последние дни на Акаи тоже в счет не шли — Легин был озабочен, сердит, мрачен, но с виду совершено уверен в каждом своем шаге. Вот таким сейчас очень хотел быть Йон.

Они вырвались из Космопорта. Сказать честно, Йон теперь не слишком ясно представлял себе, что и как делать дальше. Ему очень нужен был совет.

В бизнес-салоне было просторно, только какой-то черноголовый кальерец в белом сидел у инфора в дальнем конце и яростно щелкал клавишами своего блокнота, глядя на экран и то и дело обращаясь к невидимому собеседнику на шипучем мяукающем кальерском диалекте.

Йон сел в углу, у телевизора, настроенного на новостной канал, и вдруг что-то привлекло его внимание. Он увеличил громкость и весь обратился в слух.

— Серия арестов, прокатившихся по Конфедерации Человечеств в связи с делом так называемого «совета молнии», получила продолжение и в Империи Галактика, — говорил ведущий, а за его спиной сменяли друг друга кадры, из которых Йон (он узнавал каждое лицо в этих кадрах) с колоссальным облегчением понял, что арестована вся шура и значительная часть нарийи. — Сегодня утром в своей резиденции на планете Тартар, система Толиман I, арестован заместитель генерального директора АО «Lightning Mining and Engineering», исполнительный директор концессии этой компании на Тартаре доктор Джохар Аслан Масхад. Секретарь имперского МВД по связям с общественностью полковник Удо Райснер сообщил нам, что материалы о противозаконной деятельности АО Lightning были получены Управлением по экономической преступности от коллег из Главного управления безопасности Конфедерации Человечеств. Мы вернемся через минуту.

Пошла реклама, а когда ведущий появился вновь, то заговорил о борьбе с пиратством на морях планеты Элевайн.

Йон задумчиво почесал нос и решительно подключил свой блокнот к инфору. Первым делом он снял с телеэкрана линк на новостные массивы Галанета и прочитал все, что в последние дня сообщали открытые мировые информационные источники по поводу «Дела совета молнии».

Шура и нарийя были обезглавлены. Так, во всяком случае, утверждалось официальными лицами. Однако структуры оказались куда жизнеспособнее, чем ожидалось. Слишком большие деньги и ставки были замешаны. На двух отдаленных планетах Конфедерации, чуть ли не полностью купленными Компанией, дело дошло до гражданских конфликтов. На самой Земле был введен особый режим безопасности. Теперь к попыткам разгрома структур шуры на своей территории перешла и Империя, обнаружив, что «совет молнии» пустил в имперской экономике куда более длинные корни, чем можно было предполагать. И один из таких «корней» имперская полиция как раз сейчас пыталась вытащить на свет Божий именно там, куда Йон вез Мартенов — на Тартаре. Получалось, что в попытке уйти из опасного Космопорта Йон лезет в самое пекло. Оказывается, уже десять лет часть Тартара была взята в концессию компанией Lightning, и за эти годы доблестная компания довела планету до экономического краха. И вот буквально пару дней назад туда был высажен десант спецназа имперского МВД.

О Боже, подумал Йон. На Станции Толиман невозможно сделать пересадку не туда, куда у тебя билет. Просто невозможно. Ну почему я не Легин?

Повинуясь безотчетному порыву, Йон вдруг набрал на своем блокноте номер радиобраслета на руке у Легина. Этот номер Легин дал ему пять лет назад. Номера браслетов-регистров никогда не изменяются. Если Легин жив и находится в этой части Галактики… если он не снял браслет с руки сам — посторонний не может снять браслет, не отрубив руку…

Шли секунды. Номеронабиратель честно отслеживал на дисплее блокнота путь сигнала:

Прошло десять… пятнадцать… сорок секунд… минута! И вдруг регистр Легина отозвался.

Йон аж подпрыгнул.

Он услышал приглушенный, близкий, как будто прямо в микрофон, шепот Легина:

— Автоответчик. Вызов зарегистрирован. Вам ответят позже.

Последовала пауза, во время которой Йон вдруг услышал отдаленные голоса, певшие что-то грустное.

На дисплее возникло сообщение:

В динамике щелкнуло, и Йон, замирая от боязни пропустить что-то, услышал шепот:

— Йон, дружище, если этот вызов от тебя, значит, ты жив. Это по-прежнему автоответчик, но я ждал твоего вызова. Я попытаюсь тебя найти. Со мной странная история, я попал на другой конец Галактики за один день и пытаюсь разобраться, в чем тут дело. Если с тобой та же история, попытаемся встретиться. Ёсио я уже нашел, с ним та же петрушка. Где Реми и Клю, я не знаю. Если ты, как и я, очнулся в Космопорте, драпай — нас, скорее всего, будут искать. Не езди на Тартар, там будет буча. Если ты уже на Тартаре, выбирайся на Комп или Телем. На всякий случай забиваем стрелку: Телем, Тоскалуза, город Лисс, центральный почтамт, кабинка номер два в большом зале, начиная с 22 апреля — каждое воскресенье в полдень, скажем, до конца июня. До связи. Храни тебя Бог.

На дисплее возникла надпись:

Йон, глядя прямо перед собой и шевеля губами, молча ткнул пальцем в экран, выходя из программы. Но тут система отозвалась:

Обрадованный Йон торопливо сохранил запись и еще раз прослушал. Все это время с лица его не сходила широченная улыбка, которую он наконец обнаружил и с лица согнал: могут за идиота принять. Итак, Легин жив и думает о них! И приготовил целую программу. Интересно, как я мог не ехать на Тартар, когда у меня на руках двое без документов? Точнее, с документами, но левыми? Разве что можно было бы вывезти их через вылет на поселение, но ведь это зашлют Бог знает куда… Нет, на Тартар мы попадем, свернуть с этой дорожки невозможно, а вот сразу же уйти и оттуда — можно постараться. Стоп, а как же, ребята ведь без документов? На самом-то Тартаре сойдет то, что я им сделал, а дальше?

Йон обратился к серверу МИД и запросил через него паспортные правила Конфедерации.

Уже по пересадке на Станции Толиман было ясно, что на Тартаре дело худо. Узкие стальные коридоры Станции, и обычно-то неприветливые, были сплошь завешаны запрещающими и предупреждающими плакатами в типично толимановском гостеприимном стиле:

На каждом углу стояли полицейские — настоящие полицейские станции Толиман, где служба в полиции (равно как, впрочем, и в любом другом подразделении) уже полторы тысячи лет была наследственной и пожизненной. Клю было фыркнула, увидав эти колоритные фигуры в черных бурнусах до пола, с седыми длинными бородами, в стальных сверкающих шлемах — но один из ближайших к ним старичков внезапно выпрямился во весь немаленький рост, развернул широченные плечи и выдвинул из-под бурнуса толстенный ствол мегаваттного скрэчера, так что всякая охота фыркать и у Клю, и у Реми прошла с гарантией, не говоря уж о Лорде, который о суровых нравах Станции Толиман был осведомлен очень хорошо — до сих пор на спине у него была отметина от полицейской плетки, полученная в студенческие времена при поездке на Телем на каникулы.

Что же до прибытия собственно на Тартар, то оно похоже было на прорыв сквозь линию фронта. Древний, всеми переборками трещащий при перегрузках планетарник наполовину заполнен был людьми в разнообразных униформах и при многочисленном оружии, мрачно и подозрительно разглядывающими друг друга. Десятка полтора частных путешественников — и среди них некие гг. Мартен, Мартен и Лорд — стесненно жались в носовом отсеке. В хвостовом десять караульных в малиновых беретах пасли этап из сорока свежеиспеченных каторжников с имперских планет системы Толиман. Война там, не война — караульных не волновало: на рудниках нужны руки.

После посадки, которую планетарная посудина выполнила как-то крадучись, словно пригибаясь под обстрелом, пассажиров не выпускали около часа. За это время пятеро небритых мужичков в зеленом (живо напомнивших Йону покойных гг. Рафиза и Резабая) успели из-за очереди на высадку подраться в тамбуре с пятью столь же небритыми мужичками в синем. Вмешались семеро имперских полицейских в сизом, поддержанные набежавшими из хвостового отсека пятью караульными в малиновом и двумя офицерами спецназа в черном, набросали пачек и зеленым, и синим, разоружили их, надели всем десятерым наручники и загнали к каторжникам. Из хвостового отсека послышалась неистовая возня, перемежаемая сдавленными воплями: каторжникам новые соседи не приглянулись. Тогда в отсек забежали караульные, послышались шлепки низковольтных разрядников, визг, вой, и каторжники мгновенно утихомирились. Тут как раз объявили высадку.

Йон никогда не был на Тартаре, но в университете смотрел фильм «Кузница Галактики», а еще до этого видел цикл телепередач под тем же названием. Он помнил, что Тартар — планета однообразная, но строгая; что население ходит главным образом в сизой униформе, школьники — только строем, помещения подземных городов аскетически выкрашены в светло-серый цвет, а под сводами тоннелей висят многочисленные лозунги, зовущие к новым трудовым свершениям и к упрочению роли Тартара как кузницы Галактики.

Ничего этого теперь не было. То есть кое-что осталось — стены по-прежнему были серыми, и кое-где свисали еще лозунги:

Вдоль стен зала прибытия уныло и безнадежно сидели — на корточках или просто на полу — сотни грязных, оборванных людей с разрозненной поклажей или вовсе без нее. В центре огромного зала возвышался броневик, грозно поводя в разные стороны тремя пулеметами. Как только из посадочной шахты показались первые пассажиры, часть сидевших оборванцев вскочила, но не двинулась с места, со страхом поглядывая на броневик. По залу разнеслись грозные вопли из мегафонов:

— Не мешать высадке! Отойти от посадочного узла! Последнее предупреждение!

Из-за броневика выехал мотоцикл с тремя полицейскими и покатил к посадочному блоку; полицейский из коляски вопил в мегафон:

— Пассажиры — влево! Пропустить этап!

И из шахты, подгоняемы свистками караульных, угрюмой нестройной колонной повалили каторжники в наручниках. Подъехали два «ворона», из них полезли местные охранники в серых беретах, и в этот момент несколько оборванных, изможденных мужчин, волоча за собой узлы с каким-то барахлом, рванулись вдоль колонны каторжников в посадочную шахту. Возникло мгновенное замешательство; взревело сразу несколько мегафонов, свистки караула залились яростной трелью, часть каторжников — в том числе мужички в зеленом и синем — шарахнулась в сторону; и вдруг несколько сотен людей, сидевших и стоявших вдоль стен в ближней части зала, с одновременным оглушительным ревом, смяв часть охраны, с двух сторон хлынули к посадочному блоку.

Йон только успел схватить Реми и Клю за руки и рывком оттащить к перилам вдоль стального настила посадочного терминала. Мимо них плотной стеной, распространяя запах немытых тел, перегара и чеснока, повалили оборванцы, вопя:

— У нас билеты! Месяц сидим! Посадку давай! Нас на посадку давай! У нас билеты!

Оглушительно взвыла сирена, и тут Йон до дрожи выпукло вспомнил точно такую же переделку: декабрь сорок третьего, планета Мордор, он — специальный корреспондент «Экспансии» — бежит во весь дух впереди огромной толпы демонстрантов, пытавшихся штурмом взять тюрьму, а сзади лупят и лупят пулеметы, и кругом валятся люди, которым пули крупного калибра разрывают спины и затылки…

— Ложись! — во весь голос гаркнул Йон, дергая Мартенов за руки. Они кубарем скатились под настил терминала, и в ту же секунду над залом грянули пулеметы — аж уши заложило. Через перила с диким воплем перелетел человек и рухнул головой вниз в трех метрах от них; его ноги в грязных солдатских бутсах резко дернулись, едва не достав коваными каблуками до спины, и бессильно упали. Это был один из давешних мужичков в зеленом, и он был мертв. Крупнокалиберная плазмогенная пуля, при вылете из ствола пулемета обратившаяся в комок перегретой плазмы, пробила его насквозь.

Клю едва не вырвало. Реми, которому и самому уже случалось убивать своих врагов, только зубы сжал. Йон снова схватил их за руки.

— Вон туда! Вдоль настила! Пригнитесь! — почти неслышно в общем грохоте закричал он.

Рев и вой сотен людей, грохот пулеметов и завывание сирены яростно сотрясали зал прибытия. Пробежав несколько десятков метров — пулеметная очередь осыпала их раскаленным щебнем и серой бетонной пылью — они свернул куда-то, проскочили, все еще пригибаясь, под какой-то лестницей и внезапно очутились в широком коридоре, перегороженном обшарпанными, но явно пуленепробиваемыми прозрачными дверями. Йон ткнулся в них — дверь открылась. Они вошли.

За дверями адский грохот и крики были совсем не слышны. На них уставилось несколько десятков глаз.

Клю поспешно одернула куртку и дотронулась рукой до парика — не съехал ли.

Перед ними был широкий коридор, перегороженный обычным постом регистрации — они оказались позади поста, и четверо полицейских обернулись к ним со своих мест. За перегородкой виднелись какие-то мужчины, женщины и дети, вглядывавшиеся в них.

Один из полицейских, коренастый, плотный блондин, встал, подошел к ним и козырнул.

— Сержант Гутман, — не очень разборчиво проговорил он. — Документы, пожалуйста.

Долго изучал из билеты, паспорт Йона и студенческие карточки Мартенов, и наконец спросил:

— Почему здесь выходите, а не через терминал? Там что, опять беспорядки, что ли?

— Да, сэр. Еще какие, сэр, — отозвался Йон.

Сержант выглянул в зал. Пулеметы уже затихли, но сирены, свистки и вопли говорили сами за себя. Полицейский повернулся. Видно было, что нарушаются какие-то правила, но в то же время скандалить сержанту вовсе не хотелось. Он поколебался, переглянулся со своими — и вернул документы.

— Можете выйти здесь. Тут, собственно, визовой пост, но ладно… идите. Там, дальше, автостанция. Только автобусы теперь не ходят.

— Спасибо, господин сержант. — Йон сделал незаметное движение, и в руке полицейского оказалось нечто. Тот, нахмурившись, поднял ладонь, осмотрел полуцехин и пробурчал: «ну, зачем это…», однако монету спрятал.

— Поймаете попутку, скажете, от капитана Гутмана. — Полицейский улыбнулся. — Это брательник мой. Он в транспортной полиции замначальника управления. От него они кого хочешь хоть в то полушарие свезут.

Йон как можно благодарнее улыбнулся.

— Спасибо.

— Да не за что. Книжку-то я вашу читал, господин Лорд, — вдруг добавил полицейский. — Хорошая книжка. Ну, идите.

Йон, Реми и Клю вышли через основной проход поста; толпящиеся вокруг люди расступились, то ли со страхом, то ли с уважением провожая их глазами.

— Миранда Лахути, — выкрикнул полицейский из-за стойки.

— Здесь я, здесь, — к стойке рванулась какая-то женщина с крохотным мальчиком на руках.

— Вам предоставляется выездная виза, — крикнул полицейский. По толпе пронесся взволнованный, завистливый гул. Лорд и Матрены выбрались из толпы, и тут наперерез им бросилась светловолосая, крепкого сложения девушка в джинсах и черной, прямого кроя кожаной куртке.

— Господа, подождите. Господа!

Йон хотел было идти дальше, но Клю дернула его за рукав:

— Ну подожди!

Девушка подбежала к ним. Ростом с Реми и такой же комплекции, она обвела путешественников взглядом и сказала:

— Господа, помогите мне выбраться отсюда. Мне не дают выездную визу.

Йон хотел было спросить, какое, собственно, к этом у отношение имеют они, ну тут за рукав его дернул Реми:

— Йон. Мы должны помочь.

Клю взглянула на брата. Глаза Реми, устремленные на светловолосую незнакомку, сияли, но губы были плотно сжаты, и все лицо выражало решимость. Клю перевела взгляд на Йона. Тот был в растерянности.

— Йон, — как можно мягче сказала Клю. — Йон, милый. Мы должны помочь.

Йон с отчаянием перевел на нее глаза.

— Я вас-то не знаю, как вытащить из всего этого. Ну хорошо. Идемте, барышня. Багаж есть?

Девушка молча встряхнула рюкзаком, висевшим на плече.

— Зовут-то вас как?

— Ирам Талахвиэ.

— С Ашдола, — полувопросительно сказал Йон.

— Да. Как вы догадались?

— У вас астлинское имя. Ну, идем. Ирам, вы не знаете, где консульство Конфедерации?

— Земное консульство? Совсем недалеко. А зачем?

Йон кивнул на Клю, на Реми — и тут широко раскрыл глаза: Реми уже держал новую знакомую за руку, причем без всякого напряжения или смущения — просто держал, и девушка, видимо, восприняла это совершенно естественно. Вот так Реми, подумал Йон и продолжил:

— Они конфедераты, но у них нет паспортов. Попробуем получить в консульстве. Ирам, а у вас есть документы?

Девушка кивнула.

— Ашдольский паспорт, галактическая студенческая карта, практикантская книжка и свидетельство об окончании практики. Я тут на практике была, я учусь на микробиолога. Практика неделю как кончилась, а меня не выпускают. Тут беспорядки, виз не выдают.

— Вообще? С легальными документами — не выдают?

— С колониальными. Дают с имперскими и с земными. С колониальными и периферийными не дают. Ждите, говорят. А у вас земной?

— Имперский, космопортовский, — почему-то виновато сказал Йон. — Меня зовут Йон. Йон Лорд. Это Реми Мартен, вот который вас за руку держит…

Девушка чуть смутилась, но руки у Реми не отняла. Реми не смутился.

— А это Клю Мартен.

— Твой брат? — улыбнувшись усталой улыбкой, спросила Ирам Талахвиэ у Клю. Положительно, Клю она очень нравилась.

— Брат, — улыбнувшись в ответ, сказала Клю.

Йон покусал губы.

— Ладно. Идемте. Ирам, в какую сторону земное консульство, не знаете?

— Через восточный туннель — прямо в центр города. Отсюда — километров тридцать пять — сорок.

Путешественники двинулись к автостанции.

— Йон, — сказала Ирам. Йон повернулся к ней. Широкое, светлое лицо с серыми глазами очень располагало к себе, но кто эта девушка на самом деле? Та ли она, за кого себя выдает?

— Йон, вы мне не верите? Скажите, вы знаете, что такое Lightning?

Йон встал, как вкопанный. Клю хрипло сказала:

— Мы знаем. Очень хорошо знаем. Йон, Реми и я дрались с ними. Реми и я потеряли родителей и родной дом. Мы с Йоном были у них в плену.

Ирам нахмурилась.

— Простите. Я не знала. Я… простите.

— Не за что простить прощения, — сумрачно сказал Реми. — Ты тоже пострадала от них?

Девушка качнула головой — скорее отрицательно.

— Это не страдание… По сравнению с вами. Простите, я просто очень устала, не выдержала, хотелось… дать крутую.

Йон усмехнулся. Реми и Клю поняли фразеологизм интуитивно.

— Да, я попала сюда на практику и по милости компании четыре месяца голодала, меня домогались грязные козлы из этой шайки и так далее. Но я, слава Богу, не теряла родителей и в плену не была.

Клю вдруг шагнула вперед и быстро обняла девушку.

— Ирам. Хватит. Мы обо всем потом поговорим. Нам нечем считаться и незачем, у нас одна беда. Идем.

Йон с трудом справился с изумлением, собрав вылезшие на лоб глаза. Ирам, наверное, была первой ровесницей Клю, которую та видела так близко. И при этом искренность и открытость Клю сработали быстрее и лучше огромного опыта Йона. Она ей сразу поверила, упрекнул себя Йон. Всем сердцем поверила. Почему ты не слушаешь своего сердца, индюк? Какой опыт заменит тебе сердце?

Йон глянул на Реми. Сердце, видно, говорило Реми правильные вещи. Он шагал рядом с Ирам, взяв ее за руку, и улыбался ей. Мрачная, хмурая девушка уже улыбалась ему, лицо ее смягчилось. Йон вдруг понял, что у нее не только астлинское имя — она и сама чистокровный астлин. Интересно, Реми знает, что астлины — не люди, то есть люди, но не земного происхождения? Впрочем, Реми-то откуда быть расистом?

— Вы астлин, Ирам? — спросил он на ходу.

Девушка кивнула. Настороженно кивнула. Та-ак… видно, ей пришлось хлебнуть и из-за своей расовой принадлежности тоже.

— Правда? — Реми чуть не подпрыгнул. — Ты астлин? Здорово!

— Что ж тут здорового? — все еще настороженно отозвалась Ирам.

— Мы — фэны астлинской культуры, — гордо объявил Реми.

— У нас был любимый топик по истории Мира, — объяснила Клю. — Мы год назад про Ашдол взахлеб прочитали все, что нашли.

— Кеир ренэ алмиц венэ элионо, эминэ, — влруг, сияя, выпалил Реми. Ирам от неожиданности расхохоталась.

— Бирванэ, а бирванэ, — отозвалась она сквозь смех и тут же настороженно глянула на Йона.

— Ну вот, — хлопнул себя по ляжке Йон, — теперь вы мне не верите и в чем-то меня подозреваете. Ирам, милая, мой отец много лет живет на Ашдоле, его нынешняя жена — астлин, так что нечего на меня так смотреть. Я не расист и не ксенофоб. Я, скорее, ксенофил даже.

Тут Ирам опять остановилась.

— Так вы — Лорд, да? Йон Лорд?

— Ну, Лорд. Да.

— Как зовут вашего отца?

— Витус Лорд.

Глаза Ирам округлились.

— А полностью?

— Витус Виллем Лорд. Вы что, его знаете?

Ирам молча смотрела на него. И тут Йон хлопнул себя уже не по ляжке, а по лбу.

— Вот елки-палки. Вот, а? Вот это совпадение! Ты — дочка Гидем?

Ирам кивнула. Серые ее глаза сияли.

Йон осторожно расцепил руки Реми и Ирам и сказал Мартену:

— Сейчас, Реми. Сейчас я тебе ее отдам обратно.

Подхватил Ирам, обнял и закружил по тоннелю, что было не так уж легко — миниатюрной ее нельзя было назвать.

— Je ne comprnai-pa, — сообщил Реми сестре.

— А я поняла, — с улыбкой ответила Клю на линке. — Это его сводная сестра. Дочь жены его отца от ее первого брака. Значит, если мы поженимся, она нам тоже будет родня.

Реми присвистнул.

— А что… вы поженитесь?… Он предлагал?!

— Не знаю, — беспечно ответила девушка. — Он предлагал, но я еще подумаю. Ты же мне велел не терять головы.

В кабину вчетвером, конечно, не пустили — спасибо, хоть вообще посадили. Привет от капитана Бутмана не оказался лишним, но вряд ли хоть один грузовик остановился бы на трассе, вдоль которой то и дело попадались бредущие незнамо куда сумрачные фигуры. Просто Йон голосовал, зажав в поднятой руке золотой цехин.

Сизый от небритости, надменный, как верблюд, и неразговорчивый шофер латинской внешности посадил их в порожний кузов. Там было подобие лавки, узенькая, в две ладони шириной полочка вдоль одного борта. Кое-как устроились, уцепились друг за друга, за лавку, за борта — поехали.

— Я сто раз успела себя отругать последними словами, — рассказывала Ирам по дороге. — Вся моя группа на преддипломную практику поехала на Леду, одна я — сюда. В учебниках написано, здесь удивительная микрофлора. Бог мой! Я приехала, а оказывается, в лаборатории здешнего Управления по интрасреде из сорока сотрудников осталось пятеро. Зарплату им год не платили, остальные либо уехали, либо перебежали в Компанию. Оставшиеся живут тем, что на черном рынке продают лабораторный спирт и препараты. Мне дали на четыре месяца сто талонов, на каждый давали в столовой Управления банку бобов в томате, двести граммов хлеба, стакан чая и стакан кефира. Месяц назад талоны кончились. Работы никакой нет, лаборатория разворована и стоит. Приходили такие жлобы из Компании, вербовали к ним — делать фильтры для биоделителей. Золотые горы обещали — я не пошла, насмотрелась, что тут Компания с людьми делает. Они приходили каждый вечер в общежитие, ломились в дверь, требовали, чтобы я шла работать в Компанию, иначе меня просто убьют. Мы, говорят, таких шибко умных отсюда вообще не выпускаем! Я за все время сделала две темы, по микрофауне вентиляционных систем и по одному очень интересному гибридному штамму. Слава Богу, что я все скопировала на свой флоппик. Прихожу однажды в лабораторию и вижу, что на моем рабочем месте компьютера больше нет: ночью сторож вынес и продал за десять доз ширялова. Его даже не уволили! Деньги у меня кончились, я пошла звонить родителям — оказывается, нулевка отключена: госпредприятия задолжали Компании девятьсот миллионов марок. Я послала обычную радиограмму, но она только еще через месяц дойдет. Я продала свой блокнот — и эти деньги уже почти проела, осталось семьдесят марок. У меня обратный билет оплачен, а визу из-за беспорядков не дают. Вот и вся история.

Пока Ирам слушала, время от времени округляя глаза от удивления (у нее это означало крайнюю степень открытости, более мелких эмоций она просто не проявляла), историю Йона, Реми и Клю, которую они ей рассказывали в ответ, грузовик пробирался в город-60, столицу Тартара. Йон заканчивал историю о том, как они выбрались из Космопорта, когда грузовик затормозил на площади перед зданием консульства Конфедерации. Шофер открыл кузов, даже слегка поклонившись пассажирам. Все-таки имперский цехин — сумма очень большая, двести марок, то есть больше шестисот земных долларов. Деньги на Тартаре ценились не очень, это же не спирт и не талоны на питание, но цехин есть цехин, это — выездная виза, билет до Телема и все необходимые взятки. Неудивительно, что шофер слегка оттаял и даже улыбнулся на прощание.

Йон приблизился к подъезду. Стальная плита закрывала вход в земное консульство, бетонные надолбы охраняли въезд, суровые лица двух чернокожих пехотинцев виднелись сквозь прозрачные лицевые щитки индивидуальных боевых рубок по сторонам от входа. У края стальной плиты в стене торчала кнопка, над которой был скотчем прилеплен листок следующего содержания:

Йон хмыкнул: видно, уж совсем допекли беспорядки земной консулат на несчастном Тартаре, раз федеральные дипломаты решились вывесить такой нечуткий, политически некорректный, грубый и однозначный документ.

— Ну, вперед, милые граждане федеральных регистров, — обернулся Лорд к Реми и Клю. — Что говорить — вы знаете. Документы потеряли, от своих отстали, дайте паспорт, и мы домой, на Землю, учиться, мама с папой остались на Акаи, а мы…

Реми только рукой махнул, показывая, что они с Клю все знают и без напоминаний Йона. Клю быстро чмокнула Йона в щеку, приподнявшись на цыпочки, и зашагала к подъезду. Йон с любопытством глянул на Реми, а тот, не обращая на его взгляд никакого внимания, спокойно (будто делал это не первый раз в жизни) поцеловал в щеку Ирам, улыбнулся ее ответному поцелую и вслед за сестрой тоже направился ко входу в консульство. Клю уже нажала на звонок дважды и спокойно ждала.

— Ну что, сестренка, — сказал Йон Ирам, — подождем, пока им паспорта выдадут. Ты не устала?

Ирам пожала плечами.

— Не особенно.

На Тартаре нет гостиниц и ресторанов — есть общежития и столовые. Сюда не ездят туристы, потому что смотреть им здесь особенно не на что, поэтому нет смысла иметь туристскую инфраструктуру. Но сюда ездят командированные самого разного ранга. Поэтому при крупных госпреприятиях есть «дома приезжего». Сервис своим постояльцам они предлагают самый скромный: двухместные номера с душем плюс столовая, в которой можно поесть не за талоны, как везде на Тартаре, а за деньги. Правда, дорого и невкусно. Раньше еще были прачечные, парикмахерские, чистка обуви. Теперь все это за общей разрухой было закрыто. Больше того, в комнаты без командировочного удостоверения не пускали. Но деньги Йона сделали свое дело. Он заплатил за одни сутки четыреста марок, по сотне за место. Их поселили. Поселили в двух двухместных номерах, строго предупредив, что почти каждую ночь бывает проверка паспортного режима, так что без свидетельства о браке разнополые пары в один номер не селят ни под каким видом.

Что ж, разошлись по комнатам однополо: Клю и Ирам — в одну, Йон и Реми — в другую. Девушки сразу залезли в душ, болтая о всякой всячине: очень они друг другу нравились. Потом, выключив свет, посидели немного на кроватях, завернувшись в большие гостиничные полотенца, еще поболтали, потом перебрались под одеяла, реплики стали медленнее, ответы бессвязнее… Заснули. В соседней комнате свет тоже горел недолго. Реми быстро вымылся, лег и заснул: устал очень. Йон же взялся за телефон. В своем справочнике он нашел только один номер, который мог оказаться ему полезным на Тартаре. И то лично с этим человеком он не был знаком. Но попытаться стоило. Он набрал номер.

— Секретариат архиепископа Тартарианского, — ответили ему.

— Мне необходимо побеседовать с его преосвященством, — сказал Йон. — Я — журналист Йонас Лорд. Скажите ему, что меня к нему послал племянник Фродо Таука.

Много лет назад молодой Фродо Таук, первый Рыцарь Света, вместе с призванным из далекого мира Майклом Джервисом прибыл на Тартар из Космопорта. Близилась последняя схватка Рыцарей Света с Хозяином Цитадели, Рыцари шли по следам последнего преступления Нечистого, и в поисках этих следов Фродо позвонил монаху Джиролу, тогда — секретарю архиепископа. Джирол, как и Фродо, был родом с Новой Голубой Земли и был знаком с отцом Фродо. Джирол помог Фродо в его поисках и впоследствии, когда Хозяин Цитадели пал, встречался с Тауком еще раз, уже по сугубо мирным делам: Фродо писал книгу о Низвержении.

Прошли годы. Монах Джирол стал архиепископом, Фродо — самым известным писателем на Новой Голубой, а племянник Фродо, Легин Таук, в сороковом году раскрыл посмертный заговор Хозяина и участвовал в предотвращении войны в Галактике. Йон написал книгу об этих событиях.

— Я слушаю вас, сын мой. — Медлительный, низкий голос заполнил трубку.

— Святой отец, — сказал Йон и запнулся от волнения.

— Говорите, сын мой, — поощрил его архиепископ. — Я знаю вас, я читал вашу книгу. Говорите.

Йон изложил — в общих, конечно, чертах — ситуацию, в которую влип.

— Вы попали на эту несчастную планету в крайне неудачное время, сын мой, — произнес архиепископ. — Не сегодня-завтра выезд с Тартара будет совсем закрыт на неопределенное время, а все, кроме работников госсектора, будут принудительно помещены в лагеря. Это будет последняя попытка избежать войны и предотвратить голод и гибель планеты. Администрация наместника рассчитывала, что обезглавит местный филиал Lightning, и щупальца бандитов сами разожмутся. Не получается. С позавчерашнего дня у нас новый наместник, и он настроен очень решительно. Поэтому я хочу посоветовать вам выехать как можно скорее. Отдохните, наберитесь сил, и утром — в путь. Завтра с восьмого космодрома, это к северу от вас, в двадцати километрах, уйдет корабль земного Космофлота, он называется, кажется, «Алмейду». Если вы не договоритесь с ними, то с того же космодрома, только из другого сектора, через час, то есть в три часа дня, пойдет на Кальер-I кальерский транспорт, с ним улетают семь наших братьев, они сопровождают семьсот с лишним сирот из столичного приюта. Поговорите с ними. Если и с ними ничего не выйдет — звоните мне.

Йон долго благодарил старика, а тот ответил только:

— Не стоит, сын мой. Вы — сын нашей святой Церкви?

— Да, святой отец. Я католик.

— А ваши спутники?

— Брат и сестра родились в католической семье, но не крещены, потому что выросли на другом краю обитаемого мира. А моя сводная сестра — астлин. Я не говорил с ней об этом, но знаю, что ее мать — член Астельской святой конгрегации, в нашем понимании — протестант.

— Перед Господом все равны, — сказал старик. — Господь да благословит вас всех… Dominus vobiscum. In nomine patris et filis et spiritu sancto, in saecula saeculorum, amen.

— Amen, — отозвался Йон, и архиепископ отключился. Йон вздохнул, положил трубку и вытянулся на кровати. На соседней тихо сопел Реми. Йон выключил свет и мгновенно заснул.

Утро седьмого апреля было мрачным. В гостинице позавтракали, но скудно и невкусно, а перехватить, как в Космопорте, на улице какой-нибудь сэндвич или пирог «бермогул» тут было невозможно. Не предусматривалась тут такая роскошь.

На космодром из города ехать нужно было на поезде. Йон ожидал увидеть что-то вроде полупрозрачных сигар космопортовского метро, но, когда они вышли на замусоренную платформу, их взгляду предстало нечто совершенно фантастическое — гигантское темно-зеленое сооружение из металла, с мощными окнами из стекла в стальных рамах, с исполинскими серыми сводами, над которыми вздымались сложные и опасные конструкции токоприемников.

Передняя часть поезда представляла собой страшную, в четыре человеческих роста, маску: зеленое стальное лицо с черными глазами-окнами кабины машиниста, с красными бровями и жуткой, похожей на исполинский ощеренный рот красной решеткой в нижней части.

— Это поедет? — недоверчиво спросил Реми.

— Я такие видела в кино, — сообщила Ирам.

Тут над платформой пронеслось грозное шипение и гулкий лязг, и массивные двери вагонов раздвинулись. В ту же секунду платформу стали быстро заполнять люди. Они поднимались снизу, выходили из здания касс, спускались откуда-то сверху. У дверей мгновенно образовалась толчея, тем более что большая часть людей была с обильным багажом. Мелькали рюкзаки, чемоданы, целые тележки с мешками и огромными клеенчатыми сумками. Ирам заметила в толчее несколько фигур в характерной зеленой униформе служащих Lightning, но остальным сказать ничего не успела: Йон потащил их на посадку. Тем более, лиц этих людей в зеленом она не могла разглядеть — может, ей только показалось…

После каких-нибудь пяти минут давки, толкотни и ругани удалось влезть в вагон. Нет, не в сам вагон — там все уже было забито тележками, чемоданами и потными людьми в засаленной одежде; влезли в тамбур. Йон неимоверным усилием уцепился за поручень у двери, удержался, прикрыв собой Клю; Реми за спиной Клю обнял Ирам за плечи — с одной стороны, давка вынудила, с другой… В спину Реми давили острые локти какого-то тощего мужичка с подозрительными кошелками, который застрял между дверью вагона и монолитной, угрюмо гогочущей компанией заросших щетиной работяг у противоположных дверей тамбура; в ногу Реми давила коленом толстая тетка, между ног которой прямо посреди тамбура стоял огромный пластиковый мешок с какими-то овощами; зато спереди была Ирам, он обнял ее за плечи, и толпа притиснула их, заставив прижаться друг к другу; он видел румянец на щеке Ирам, чувствовал румянец на своих щеках, и ему хотелось, чтобы поезд стоял так как можно дольше. Но тут поезд оглушительно свистнул, двери с шипением и лязгом закрылись, состав рвануло, дернуло с невообразимым стальным грохотом, и они поехали. Безразличный голос прохрипел сверху:

— Наш электропоезд отправился до станции Север-20 со всеми остановками, следующая остановка космодром-восьмой.

Вот тут стало понятно, чего ради Йон удерживался против напора толпы у дверей: если бы их толпой внесло внутрь вагона, они могли бы и не выбраться обратно к двери до следующей остановки.

Поезд катился по широкому тоннелю, оглашая его сокрушительным лязгом, звоном и грохотом, подпрыгивая и раскачиваясь на всех стыках. Клю слегка даже замутило от такой езды. Сзади, у дверей в вагон, кто-то надсадно орал:

— У космодрома-восьмого выходите? Выходите, я спрашиваю? Дай пройти! Дай, козел, пройти, мне у космодрома слазить!

— За козла ответишь, — прогудел другой голос, и по толпе прошел мощный толчок. Первый голос ахнул, замычал, и слышно было, как кто-то сполз под ноги стоящим.

— Наших бьют! — заорали из вагона. — Служащих Компании бьют! Lightning, сюда!

Завизжали женщины. Зычный голос заорал:

— Работяги! Гопота из Компании пендюлей просит!

Отжав мужичка с кошелками, компания небритых из тамбура ринулась внутрь вагона. Уши заложило от грянувшей многоязычной ругани, среди которой преобладал рьяный линковский мат. Ирам, обернувшись, сквозь спины и плечи увидела, как несколько рук в сизых рукавах взметнули из толпы кверху какую-то фигуру в зеленом; тот, разинув рот, что-то вопил, но слышно его не было; могучим рывком под женский визг его метнули вбок, на тележки, чемоданы и головы сидящих; в вагоне шлепнул было низковольтный разрядник, но тут же где-то в середине толпы взлетела еще одна зеленая фигура и обрушилась на спинки сидений, а десяток рук в сизых рукавах вырвали у зеленого оружие; Ирам видела, как там поднялась и опустилась на зеленого чья-то тележка с мешком… Постепенно рев и визг стали стихать, только еще вопила заполошно какая-то баба в середине вагона, да зычный голос с заметным линкерским акцентом объяснял:

— И пусь'лежжит, пусть! Щас до Узловой доедем, народ съйдет, я его н' перрон выкину, а там пусь'ментура р'збирается! Лежать, падла, я ск'ззал!

Поезд тем временем начал тормозить, что сопровождалось визгом и сводящим зубы скрипом; за окнами возник угрюмый серый перрон, вдоль которого плотной стеной стояли ожидающие.

Йон крикнул от дверей:

— Ребята, рывком! Вещи берегите, оторвут! Как откроется, рывком за мной! Реми, нажмешь изо всех сил!

Реми понял и уперся в спину Ирам, бормоча:

— Только равновесие держи, понимаешь?

— Клю, равновесие держи, упадем — затопчут, — спокойно сказала Ирам. Поезд с лязгом встал, хриплый голос сверху равнодушно сказал: «Восьмой космодром, следующая Узловая-северная, побыстрее производите высадку-посадку», и двери со свистом отворились.

Сплошная масса серых лиц качнулась к дверям, с десяток рук снизу вцепилось в поручни, взметнулись головы, и тут Йон прыгнул, подняв над головой рюкзак, прямо в толпу, заорав не своим голосом:

— Берегись! Зеленых выносят!

Нельзя сказать, чтоб в толпе сразу образовался коридор, но чуть-чуть расступились; Йон приземлился на ноги, надавил, очищая место, обернулся, ловя Клю; да тут еще работяги на перроне гаркнули:

— Слыхал? Зеленых! Дай пройти!

Клю прыгнула и оказалась в руках Йона, на одно блаженное мгновение уткнувшись ему в грудь; сзади прыгнула Ирам; Реми успел выскочить в последний момент, уже через чью-то голову, и тут же раздавшаяся было толпа с шумом повалила в вагон.

Толкаясь, задыхаясь, цепляясь друг за друга, путешественники выбрались из давки у поезда. Вдоль перрона тянулся облупившийся лозунг:

Над надписью можно было разобрать остатки старого портрета Пантократора, еще без бороды. Левый глаз портрета стерся, казалось, его величество прижмурился в удивлении. Поезд свистнул и загудел, но давка у вагонов продолжалась.

— Быстрее, надо быстрее! — крикнула Ирам.

— Почему? — удивился Йон. — У нас еще больше часа.

— Там, в вагоне, кого били, — объясняла девушка, оглядываясь на поезд, — это те, кто меня преследовал. Те, кто ко мне приходил в общежитие. Это не просто так!

Путешественники побежали. Свернули к тоннелю, ведущему в залы космодрома. Побежали вниз по лестнице. И, обернувшись, увидели: из окон поезда, уже трогающегося, прыгают две… три… четыре фигуры в зеленом!

— Ходу! — выкрикнул Йон, пропуская всех вперед себя. На бегу он сунул руку под мышку и вынул из кобуры пистолет. Ирам обернулась, увидела оружие и стала на бегу стаскивать с одного плеча рюкзак.

— Что там у тебя? — крикнул Йон.

На бегу девушка вытащила из рюкзака здоровенный вороненый револьвер.

— Откуда у тебя? — крикнул Йон. — На таможне найдут — посадят!

— Плевать, — откликнулась Ирам. — Стой! Вот они!

В тоннель влетели четверо в зеленом. Увидев, от кого удирают путешественники, несколько случайных прохожих брызнули в стороны, укрываясь за выступами стен, телефонными будками и столбами.

Йон и Ирам остановились. Остановились и Мартены, но Йон гаркнул на них:

— А ну бегом! К кораблю! Паспорта достаньте! Бегом, я сказал! БЕГОМ! Клю, я приказываю!

— Бежим! — звенящим голосом сказала Клю брату. — У нас нет оружия! Он сказал нам бежать!

Но с места Мартены не сдвинулись.

Четверо в зеленом, темноволосые, щетинистые, смуглые здоровяки, остановились метрах в десяти. У одного в руке был разрядник, у других — ничего: отобрали в вагоне. У кого лоб рассечен, у кого глаз заплывает.

— Назад, — чужим голосом сказал Йон и поднял пистолет. Ирам сделала такое же движение.

— А ну положи игрушку на землю и сделай шесть шагов назад, — угрожающе ответил тот, что с разрядником. — Ни ты, ни эти щенки нам не нужны, понял? Нам вот эта нужна. Компания упрямых дур просто так не выпускает, понял? Мы ей говорили же, что она сильно борзая. Ты иди.

Ирам взвела курок.

— Только подойдите, — тихо сказала она. Ствол ее тяжеленного револьвера покачивался: ее трясло от ненависти.

Йон левой рукой оттянул затвор, хлестко вогнал его на место и взялся под правую, выверяя прицел.

Вряд ли здесь уже знают о гибели Сардара, подумал он. Интересно, знают ли, кто такой Сардар вообще?

— Я сказал назад, — ледяным голосом, подражая Сардару, сказал Йон. — Назад! Именем Великого Сардара!

Кто такой Сардар, зеленые явно знали. Посерели и переглянулись.

Йон поднял ствол и выстрелил вверх. По тоннелю рванулось громкое эхо, а сверху лавиной обрушились осколки люминесцентной лампы, осыпав четверых в зеленом.

Без долгих рассуждений четверо бандитов развернулись и кинулись бежать.

Только когда они скрылись на перроне, Йон и Ирам опустили оружие и обернулись.

Повылезавшие из своих укрытий прохожие молча зааплодировали.

Когда-то ТГ-разведчик «Алмейду» был гордым кораблем. Тридцать лет назад соперничать с ним по скорости могли разве что дзета-яхты, которых тогда во всей Галактике был едва ли десяток. «Алмейду» был тогда не просто ТГ-разведчиком, а флагманским скоростным трансгалактическим разведчиком. Тогда им командовал легендарный Джо Яровой. Корабль использовался для инспекционных поездок высших офицеров Космофлота Конфедерации, для переброски штабов на учениях. Один раз, когда личная яхта тогдашнего командующего Космофлотом адмирала Чжан Лихуа стояла в профилактическом доке, Чжан лично летал на «Алмейду» на разбор какого-то ЧП.

Теперь же кораблей дзета-типа в Космофлоте сотни, и «Алмейду» потерял сразу две ступени своей классности. Он престал быть флагманским и больше не считался скоростным. Мода на мощные дискообразные инерционники ТГ-типа прошла.

При это корабль отнюдь не потерял своих качеств. По-прежнему он мог пересечь всю Галактику за десять гиперскачков, и требовалось ему для этого по-прежнему сто тридцать — сто сорок суток. По-прежнему крепка была его броня, сияли палубы, и старомодно белые внутренние переборки были кристально чисты.

Командиром легендарного когда-то корабля был теперь молодой капитан второго ранга. Фамилия его была Манусарди. Коренной землянин, блестящий офицер, капитан Манусарди любил свой корабль. В его старомодности чудилась капитану особая привлекательность. И, если при вступлении в должность Манусарди был чуть обижен, что не на дзета-крейсер попал служить, то на третий год — то есть теперь — полюбил корабль всей душой. Команда у него тоже была сплошь молодая, одних практикантов пятеро, и все страшно гордились славным прошлым «Алмейду» и жутко драли нос перед экипажами более новых кораблей, не имеющих ни истории, ни особого корабельного духа, этой историей рождаемого.

— Мы никогда не берем пассажиров, — смущенно говорил капитан Манусарди, стоя на нижней ступеньке трапа в посадочной шахте. — Мы можем взять кого бы то ни было только по приказу командования. — Он говорил и сам себя не слушал. Чем виноваты были эти четверо? Были ли они преступниками, бегущими от наказания? Нет, вряд ли. Капитан привык доверять себе и сейчас чувствовал сердцем, что это не преступники. Надо ли так упорствовать?

— Господин капитан, — вдруг спросила его одна из четверых, светловолосая крепкая девушка лет шестнадцати, — скажите, вы верующий?

Капитан Манусарди смутился.

— Н-нет… я, скорее, агностик, — проговорил он тоном ниже, чем раньше. — А что?

— Ничего, — сказала девушка.

Из тоннелей, прилегающих к стыковочным блокам, в третий раз за последние несколько минут донеслось эхо далекой стрельбы.

— Я понимаю, что здесь большая беда, — терпеливо повторил, уже в пятый раз, капитан Манусарди. — Но ведь мой корабль не единственный в порту. В соседнем секторе стоит кальерский транспорт, быть может, вам попытать счастья там?

— Командир, — позвали сзади.

Манусарди обернулся. На вершине трапа стоял его второй помощник, сухощавый, подтянутый, шоколадного цвета череп гладко выбрит — образцовый офицер, загляденье.

— Да, лейтенант, — отозвался капитан.

— Приказ на экстренный взлет. На Тартаре объявлено чрезвычайное положение и запрет на вылет. Нас и кальерца выпускают, кальерец уже запустил двигатель.

Плечи капитана поникли было, потом он выпрямился.

— Я понимаю, милая синьорина, почему вы спросили меня о вере, — проговорил он. — Вы хотели узнать, есть ли у меня совесть. Пусть я не верую в Бога. Пусть. Но совесть у меня, конечно, есть.

Он сделал шаг в сторону.

— Прошу на борт. — И рукой в белой перчатке махнул двум техникам с автоматами, охранявшим трап: — Пропускайте.

— Спасибо, капитан, — сказал, поднимаясь, налысо бритый парень в косухе.

— Не за что. Техник Бромберг, техник Мучински… кру-гом! Пост снят. Вольно. На борт бегом марш.

Техники торопливо протопали вверх вслед за четырьмя беглецами. Капитан медлил.

— Командир, — позвал сверху второй помощник. — Скорее.

В залах подземного космодрома усиливался шум. Где-то недалеко заскрипели тормоза, и у входа в шахту показались полицейские… нет, не полицейские — какие-то вооруженные люди в зеленом.

— Сто-ой! — заорали оттуда на несколько голосов. — Тормози машину! Сто-ой, говорят! Стой, корабль нужен! Алле, шеф! Пятьдесят штук баксов!

— А вот это уже твердое нет, — сам себе сказал капитан Манусарди и махнул рукой. Помощник наверху прижал сенсор, и трап втянулся в люк; капитан спрыгнул в тамбур, люк захлопнулся, и тут снаружи по нему глухо прошлепала автоматная очередь. Никакого вреда броне звездной машины комочки перегретой плазмы принести, конечно, не могли.

— Это разрешается, — с великолепной иронией сказал командир помощнику. Тот усмехнулся. За его спиной молча стояли беглецы.

— В кубрик, господа, в кубрик, — сказал командир, торопливо поднимаясь в рубку по боковой лесенке.

— В кубрике есть свободные кресла, — объяснил помощник, тоже ступая на лесенку. — Лягте и пристегнитесь. Быстрее, у вас минута.

Техники торопливо захлопнули пирамиду с оружием.

— Идем, идем, — торопливо сказал один из них, юный блондин в ослепительно белой парадной форме. — Мы покажем.

Внизу стремительно засвистели потоки компенсата.

Узкий коридор, узкая дверь, небольшой кубрик. В креслах лежат трое в рабочих серых комбинезонах, восемь кресел свободно. Попадали в кресла, наскоро пристегнулись, затолкали в зажимы под креслами багаж. «Алмейду» качнулся. Еще раз. И мощно потянул вверх. Всех вдавило в кресла.

Им удалось уйти и с Тартара.

Спустя час их вызвал капитан.

— Я все обдумал, — сообщил он, разглаживая ладонью черные усы. — По предписанию я сейчас иду в систему Кассиопеи-А, но из-за экстренного взлета я недобрал воды. И у меня есть несколько лишних часов, я ведь иду с опережением графика. Поэтому я сейчас пойду к соседней планете за водой.

— Хелауатауа? — быстро спросил Йон.

— Да. Там у нас есть опорный пункт, ма-аленький резервный космодром. Но для «Алмейду» хватит.

— Там же не разрешается посадка, — удивился Йон.

— Нам — разрешается, — терпеливо ответил Манусарди. — Мы — государственный корабль. Это частным судам нельзя, чтоб не торговали с туземцами. Итак, сегодня к вечеру, примерно в восемнадцать сорок — девятнадцать пятнадцать абсолютного, мы сядем на Хелауатауа. Там вам, конечно, придется с недельку поскучать, корабли туда ходят редко, но на каком-нибудь каботажнике вы в конце концов переберетесь на Миры Кальера или на Телем. У вас, извините, деньги есть?

— Есть, — кивнул Йон.

— А то могу немного помочь. Я человек бессемейный, жалованье не трачу…

— Что вы, капитан, не надо, спасибо, — отозвался Йон. — У нас есть деньги. Только там ведь, наверное, в ходу местная валюта?

— На космодроме есть размен, — сказал капитан.

— Понял, спасибо…

— Вот так, — закончил капитан и встал, проведя ладонью по бритой голове. — Извините, что не могу сделать для вас большего. Мы сегодня еще встретимся: я приглашаю вас пообедать со мной.