Тебе, Победа!

Часть первая ЛЕСА И НЕБЕСА

Система Толимана, или Центавра, была исследована и колонизована самой первой в Галактике, потому что она ближе всего к Солнцу. Тысячу восемьсот лет назад первые экспедиции открыли в этой системе из трех звезд многочисленные планеты земного типа — Телем и Кальер у Толимана I, Эриадор у Толимана II, Эрну у Проксимы. Два открытия стояли особняком: Ашдол у Толимана II и Хелауатауа у Толимана I. На обеих этих планетах обитали люди. Точнее, гуманоиды: землянами они не были, но при этом биологически от землян отличались мало.

Судьба Ашдола и Хелауатауа получилась разной. На Ашдол первыми высадились исследователи Корпорации «Галактика» — той самой, что сто лет спустя заложила первые постройки Космопорта и чье богатство впоследствии легло в основу Империи, когда последний президент Корпорации провозгласил себя первым Пантократором. Так случилось, что исследователи сразу вступили в контакт с астлинами, которые в то время переживали тяжкий кризис — войны и эпидемии энергично прореживали древнюю цивилизацию, стоявшую тогда на пороге космической эры. К чести ученых Корпорации надо сказать, что контакт не пошел во вред планете — наоборот, была развернута широкая программа помощи, и через пятьдесят лет с уверенностью можно было сказать, что астлины спасены. Правда, их осталось немного: два самых многочисленных народа, чья вражда и привела планету на грань гибели, вымерли почти поголовно. Коренного населения на планете осталось меньше полумиллиарда. Мало-помалу на Ашдол потянулись переселенцы-земляне. В их отношениях с коренным населением бывало всякое, но семнадцать веков сосуществования сблизили и основательно перемешали народы. Сейчас Ашдол густо населен и живет напряженной и многообразной жизнью старого, обустроенного мира. На протяжении тысячи лет Ашдол на правах Автономной планеты входит в состав Империи Галактика.

Что же до Хелауатауа, то ее открыли ученые Единой Земли — так тогда называлась будущая Конфедерация Человечеств. Открыли — и предложили, так сказать, сразу же закрыть. То есть запретить контакт и вмешательство. Уж больно своеобразная им открылась картина. Поскольку Йон и его спутники направляются именно на эту планету, о ней стоит поговорит подробнее.

Три материка есть на ней. Северный и южный покрыты вечными льдами. Люди на них не живут. Живут они на Большом материке, опоясывающем планету по экватору, к северу и югу покрывая ее вплоть до северных границ субтропиков. Субтропики и есть основная климатическая зона планеты, потому что экваториальная часть покрыта гигантскими горными массивами и люди там живут в суровом климате двухтысячеметровых нагорий.

Исследователи нашли на Хелауатауа древнюю, но малоподвижную жизнь. Местное человечество одной только писаной истории на тот момент насчитывало семь тысяч лет. И при этом средний уровень общественного развития всей планеты примерно соответствовал первому тысячелетию христианской эры на Земле.

Маленькие горные королевства экваториальной зоны по своим порядкам напоминали исследователям государства доколумбовой Центральной Америки; многолюдные (по местным, конечно, меркам) царства Юга так и хотелось сравнить с древней Индией или Китаем; что же до Севера, то здесь царили порядки раннего европейского средневековья.

Стабильность была главным словом для описания здешней жизни. А все из-за странной особенности генотипа туземцев. Для земной древности нормой было рождение в семье множества детей. Население быстро росло, невзирая на то, что множество людей умирало во младенчестве, гибло от болезней, потом, дожив до зрелости — губило друг друга в войнах или морило голодом. У хелиан, так называются обитатели Хелауатауа, ничего такого не было. Слишком мало у них рождается детей. Случаи, когда у одной пары больше трех детей, заносятся в летопись. Вообще же обычно детей бывает двое. Рождение ребенка — событие нечастое и потому счастливое, овеянное почти священным трепетом. Каждый человек наперечет. Соответственно, и демографическое давление равно нулю. А поскольку природа достаточно щедро одарила Большой континент стабильным климатом, хорошими урожаями и большими пространствами, воюют хелиане мало. Все их религии осуждают убийства и войну, вся наука направлена на продление и укрепление здоровья и жизни. А из социальных благ наипаче почитается стабильность. Границы стран и областей почти не меняются, правят сейчас в основном потомки тех же родов и властителей, которых застали еще первые исследователи. Семейные мастерские и лавки существуют веками. За всю девятитысячную историю хелиане знали всего одного великого завоевателя типа Александра Македонского: тысячу лет назад вооружил он свои армии изобретенным тогда арбалетом и прошел через северные земли, объединив их в великую империю своего имени. В той войне погибло что-то около трех тысяч хелиан, и местные историки до сих пор помнят всех поименно — такой ужасной, катастрофической, поражающей воображение была для туземцев эта война. Кстати, после смерти полководца империя скоро развалилась, страны вновь вернулись к прежнему устройству, и единственное, что осталось — новый счет денег, введенный вождем. Вот уже тысяча лет прошла, а счет этот все называется новым.

Просторы Большого материка и сейчас не очень густо заселены: при открытии планеты численность хелиан была оценена в шестьдесят миллионов, а сейчас их семьдесят пять.

Триста лет назад земляне осторожно раскрылись перед туземцами. Те отреагировали, в общем-то, равнодушно. Главное, что их волновало — чтоб в их жизни ничего не меняли. Оружия чтоб никакого не привозили. Лекарства — это да, это можно. Отдельные знахари и врачеватели не считали зазорным и у земных врачей поучиться. Правда, отнюдь никуда не уезжая. Землянам выделили небольшие участки земли. Селиться им не запрещали, но благодаря особому режиму планеты желающих и не было. Селились тут ученые, приехало несколько врачей, пара полусумасшедших художников да агроном Татэдзима, научивший хелиан сажать рис и за это тремя религиями провозглашенный святым.

Космодром Космофлота представлял собой бетонный квадрат пятьдесят на пятьдесят. В отдалении стояла фактория — три-четыре красных домика; между космодромом и факторией высились резервуары, а над ближними холмами торчала ажурная мачта планетарной связи и блестящий шар «нулевки» — галактической гиперпространственной связи.

В фактории Йона, Ирам и Мартенов встретил — судя по табличке на двери — «Резидент Космофлота Конфедерации человечеств, транзитный и торговый комендант Управления по режиму, капитан III ранга Михал Богусяк». По случаю прилета корабля резидент был в форме, хотя обычно, видимо, ходил в местной одежде. «Алмейду» закачивался водой автоматически, присутствия резидента не требовалось, и он с готовностью вышел к внезапным гостям, чтобы поболтать. Узнав, каким ветром гостей занесло на Хелауатауа, толстяк снял фуражку, озадаченно почесал в затылке и растерянно сказал:

— Так это вам в Колонию надо. Здесь до августа больше кораблей не будет.

Путешественники переглянулись.

Резидент Богусяк извиняющимся тоном стал объяснять:

— Это ведь резервный космодром. Аварийный. Вот как сегодня: на Тартаре беспорядки, «Алемйду» недобрал воды — зашел сюда. А плановый корабль будет только восьмого августа. Вам в Колонию надо. Там раз в две недели обязательно кто-нибудь садится, а то и чаще.

— Так, — сказал Йон. — Как попасть в Колонию? Глайдером?

Толстяк длинно вздохнул.

— Нет, господа. Глайдеров тут у нас нет. То есть есть, но полеты разрешаются только в аварийном случае. А ваш, как вы понимаете, не аварийный.

— Тогда как же?

— Ну, как… До Колонии отсюда полторы тысячи километров…

— Сколько?!! — опешил Йон.

— Полторы тысячи… Если ехать на почтовых повозках, то это месяца полтора. Если купить верховых баданов, то это дней двадцать пять, но надо уметь ездить верхом.

— А на кого эти баданы похожи? — спросил Реми.

— На лошадей.

— Тогда мы умеем. Ой! Ирам, ты умеешь? Я не спросил.

— Умею. Я три года верховой ездой занималась.

— А ты, Йон?

Йон смутился.

— Скорее да, чем нет, но… Все равно, другого выбора нет. Капитан, вы нам поможете с покупкой?

— Это дорого.

— У нас есть деньги. Только имперские. Сколько это будет стоить?

— Имперские? Я вам могу поменять на местные. Это будет… Только вам ведь еще придется купить оружие, местную одежду, иначе вас ни в одну гостиницу не пустят… Так вот, четыре бадана — это двадцать четыре золотых… Одежда… ну, скажем, шесть золотых… и оружие — не меньше двадцати. Итого получаем пятьдесят. На дорогу кладите… вас четверо, четыре бадана… иностранцы, с вас дорого будут драть… где-то по золотому в день. Итого восемьдесят золотых, это по минимуму. Восемьсот долларов. То есть примерно двести шестьдесят марок.

— Но это по минимуму, не так ли? — спросил Йон. — Я расположен поменять гораздо больше. А то, знаете, мы с вами сейчас рассчитали — месяц, да по минимуму, а ну как выйдет — полтора да по максимуму? Я бы, если можно, поменял тысячи две.

— Долларов?

— Марок.

Резидент Богусяк кивнул.

— Сразу видно опытного путешественника. Значит, шесть тысяч долларов. Шестьсот золотых.

— Семьсот, для ровного счета, — решил Йон. — Из них двести помельче.

— И это тоже оч-чень правильно, — одобрил Богусяк. — Раз ресурсы позволяют, наймите проводника из местных. Все станет в десять раз проще и в полтора раза дешевле, а обойдется он вам на месяц золотых в пятьдесят.

— Разве местные идут на работу к пришлым?

— Идут. Только упаси вас Бог его соблазнять цивилизацией, предлагать уехать, показывать то, чего он не просит показать, смеяться над его воззрениями. Это и законом запрещено, а проводник просто порвет контракт и уйдет. Идемте в офис, я вам поменяю деньги, там и про проводника поговорим… и про покупки. Я тут в округе всех знаю… — Резидент пропустил путешественников в глубь домика. — Хорошо, хоть кому-то это понадобилось. Я ведь тут уже семь лет… — Словоохотливый резидент рассадил всех в своем офисе, открыл сейф и стал вытаскивать кожаные мешочки с монетами. — Вы как оплатите?

Йон пожал плечами.

— У меня «Пандора», но я могу и наличными…

Богусяк махнул рукой:

— Лучше картой. С имперскими наличными мне потом возни много, а тут автоматически пересчитаем.

Йон достал карту, Богусяк сунул ее в свой терминал, пощелкал клавишами и вернул Йону.

— А вот ваши семьсот. — Он поставил на стол пять небольших, но тяжелых кожаных мешочков и два побольше — с серебром. — Эти вот — золотые, называются вейлонды. Ходят везде (севернее гор, конечно). Один вейлонд — это двадцать серебряных лондов или сорок полулондов (видите, тут крестик? — это полулонды), а полулонд меняют на пять больших медяков, называются шанды. Вам, правда, как иноземцам, шандами расплачиваться несолидно, за любую мелочь платите серебром: либо дадут сдачу, либо будут благодарить полчаса и потом только что не бороться за очередь вам услужить. Кстати, если будут сдачу медяками давать, тут же их спускайте — детишками раздайте, нищего увидите — ему. Медью не платите, а то доверия к вам не будет.

Говоря, Богусяк проворно соорудил нечто вроде сэндвичей с копченым мясом, разлил по глиняным кружкам местное пиво из большого жбана.

— Угощайтесь. Сегодня вы у меня в гостях. Стемнеет часа через два, я еще в город съезжу, договорюсь насчет проводника, потом — с лавочником, и с постоялым двором — чтоб завтра с утра пригнали ваших баданов, и с оружейником, чтоб завтра к нему зайти… а лавочник сам с утра приедет… А вы отдыхайте.

— Может, нам с вами сходить? — спросила Клю.

— Нет, лучше не надо. Несолидно. И потом, в такой одежде в город вообще лучше не показываться. Я сам съезжу. Сейчас вам гостевой домик открою, а сам пойду. Пивко пейте, пивко у нас тут хорошее.

— Капитан, — начал было Йон и остановился.

— Я вас слушаю, господин Лорд. — Богусяк сложил толстые руки на животе и доброжелательно улыбнулся.

— Капитан, вы ведь у нас даже документов не проверили.

Богусяк закивал.

— Да, знаете… я доверчив, но ведь вы же сошли с «Алмейду». Гвидо Манусарди — очень порядочный офицер. Лично я с ним незнаком, но он в Космофлоте известен. Честнейший офицер, прекрасный командир, патриот своего корабля и просто очень хороший человек. Он вас взял на борт, для меня это уже рекомендация. А потом, вы же бежите от Lightning, не так ли? Как же вам не помочь?

— Что, они и здесь уже успели наследить? — мрачно сказал Йон. — То-то я смотрю, вы все время подчеркиваете, что надо купить оружие…

Богусяк закивал.

— Было, было! Три года назад. Наглые, в обход всех законов! Подай им участок в горах — там, видите ли, тяжелые руды! И сразу давай корни пускать! Заложили рудник, поселок, там у них стали незаконно садиться их корабли, потом по деревням пошли какие-то мерзавцы — предлагать местным работу… Старейшины — ко мне, у меня с ними хорошие отношения. От самого князя Лорино, это здешний властитель, приехал посланец — да какой, сам тысяцкий Аминуга — доколе ж, спрашивает? Пришлось этих бандитов… тряхануть. Из Колонии прилетел наш спецназ, и князь прислал большой отряд… Пришлось, да… Разогнали. Целая война была! Семнадцать местных погибло, кур-рва! Вот с тех пор и неспокойно у нас. Сесть-то они больше не сядут, у меня их коды отсканированы, пару раз направлялись их посудины на посадку, а маяк по ним помехами — р-раз! Они, от греха, обратно… Заметьте, за три года ни один не сел! А эти, которые тут, ну… уцелели, знаете… по лесам бродят. Грабили на дорогах. Княжья дружина не справлялась, князь старейшин просил ополчение собрать. Тряханули опять, да… Все равно, до сих пор неспокойно. Местные теперь все с оружием ездят. Которые благородные — при мечах, с арбалетами, купцы тоже арбалетами экипируются… Да купцы тут народ ушлый, думаю, у них и помимо арбалетов кое-что найдется. Мужички и те без дреколья, без копий не ездят. Знаете, тутошние крестьяне спокон веку в армии князя были лучшими копейщиками…

Так болтая, Богусяк отпер «гостевой домик» — четыре крохотные комнатки, скорее даже каютки.

— Ну, отдыхайте. Я скоро.

И исчез.

Сложив в комнатах вещи, путешественники вышли на крыльцо. Яркий Толиман клонился к вечеру, озаряя сильно всхолмленную равнину, покрытую перелесками; над горизонтом опускался маленький, тусклый по сравнению с главным светилом Толиман II. За ближними холмами виднелись крыши городка и верхушки башен замка на холме. Здесь, видимо, была осень. Густая зелень поблекла, местами пожелтела, и было прохладно.

— Здорово как, — с чувством сказал Реми. — Наконец-то нормальная планета. Надоели эти коридоры да тоннели.

Йон вздохнул.

— Да, теперь мои умения опять становятся бесполезными.

— Брось, — отозвалась Клю. — Твои, мои… у нас все общее!

— И правда, — тихо сказала Ирам. — У нас теперь все общее. Вместе мы много сможем. Радуйтесь. Я вот радуюсь.

Она взяла Реми за руку, они переглянулись.

На крыльцо вышел Богусяк… Да Богусяк ли? Дородный резидент Космофлота был облачен в просторный суконный плащ с капюшоном; из-под плаща высовывались ножны меча, на ногах его были мягкие сапоги коричневой кожи, а в разрезе капюшона виднелся ворот кожаной куртки, украшенный серебряной цепью.

— Вот в таком виде тут ходить прилично и солидно, — улыбнулся офицер и свистнул. На свист из конюшни позади фактории прибежал оседланный бадан. Да, это животное правда было похоже на земную лошадь, только голова другой формы — более округлая и гораздо короче.

— Спасибо, Пеннега! — крикнул Богусяк в сторону конюшни.

— Не за что, мастер! — отозвался оттуда кто-то.

— Это Пеннега, — объяснил Богусяк. — Он у меня и конюх, и вообще помощник. Хороший мужик, крепкий, семейный. Ну, отдыхайте. Я к закату вернусь, ужинать будем.

Он похлопал бадана по гладкому мускулистому крупу, неожиданно легко запрыгнул в седло, лихо свистнул и ускакал в сторону городка.

Клю и Йон, взявшись за руки, медленно пошли вокруг фактории, разглядывая местность; когда они вернулись, обойдя домики, Ирам и Реми сидели на крыльце гостевого домика и целовались. Клю молча потащила Йона за руку, и они снова ушли за дом.

— Идем познакомимся с Пеннегой, — сказала Клю.

В конюшне «конюха и вообще помощника» уже не оказалось. Йон и Клю обошли конюшню и обнаружили нечто вроде сеновала, обнесенного дощатыми стенками, под высокой нависающей односкатной крышей; Пеннега был там — вилами грузил сено на большую тачку. Увидев Йона и Клю, он воткнул вилы в сено, двумя руками огладил черную бороду и слегка поклонился.

— Приветствую гостей почтенных, — басом проговорил конюх. — Я Пеннега, господина резидента помощник.

Был он головы на две выше Йона, широкий, кряжистый, с огромными крестьянскими ручищами; черные длинные волосы стянуты в хвост, борода в пол-локтя закрывает грудь, черные усы размерами поражают воображение. Голубые глаза смотрели, пожалуй, с улыбкой.

Йон и Клю поклонились в ответ и назвали себя.

— Так барышня это, — прогудел Пеннега и встопорщил усы в улыбке. — То-то я и смотрю! Как добрались? Издалека ли?

— Сюда — с Тартара, а вообще путь наш далек и тяжел, — ответил Йон.

— С Тартара, ага, — отозвался Пеннега. — Это где все под землей живут, руду рубят? Мастер Богусяк говорит, там тоже с зелеными мерзавцами история.

— Ох, верно, — кивнул Йон, — еле мы ноги унесли. Поверите ли, если б не капитан того корабля, на котором мы сегодня прилетели, не уйти бы нам оттуда.

— Зеленые шутить не любят, — подтвердил Пеннега. — Вы, я слыхал, в Колонию поедете?

— Поедем.

— Проводника вам хорошего надо. Ну, да мастер Богусяк подберет. Кого из молодых ребят, неженатых, переслужков.

— Переслужков? — переспросил Йон.

— Которые у князя в войске четыре года отслужили, просились в гвардию, да места не хватило, — объяснил Пеннега. — Такие обычно сверх срока с полгода служат, вдруг в гвардии место объявится. Потом все-таки их увольняют, да ведь есть немало парней, кто прошение из гвардии не забирает. Вдруг что, их тогда из резерва первыми возьмут, они ж обученные, опытные. Им князь разрешает года три не жениться, корень не пускать. Переслужки извозом занимаются, проводниками идут или к почтенным купцам в стражу нанимаются, а то и к кому из господ благородных, телохранителем там или оруженосцем. В этой округе, почитай, человек семнадцать переслужков-то. Да восемнадцать, что это я, сына-то своего не посчитал, сын-то мой, Эвис, седьмой месяц уж переслужик. Три раза с обозами до самой Алеума ходил, девять стычек с разбойниками имеет, каждый раз от обозных старшин премию… Заболтал я вас, — вдруг оборвал себя Пеннега.

— Да что вы, — отозвалась Клю. — Нам очень интересно. Нам ведь в Колонию добираться, надо знать все обо всем. Вот скажите, почтенный Пеннега, у вас сейчас осень?

— Осень, ага, — кивнул абориген. — Да почти зима уже. По нашему счету веран, второй месяц. Дожди кончились, это зима началась. Третий месяц весь холодный будет, по ночам лужи иногда твердеют. А в четвертый месяц весенние дожди зарядят. С конца пятого, считай, уже лето — и до конца одиннадцатого месяца.

— А снега у вас не бывает?

— Снега? — переспросил Пеннега. — Редкость это. Я в тот год, помню, женихался, когда в восемнадцатый день гагора снег упал. Два дня лежал, такой холод был!

С Пеннегой болтали долго, по ходу дела помогли ему перевезти несколько тачек сена в конюшню. Тут начало смеркаться, и абориген засобирался домой, в город.

— Пока дойду, уж стемнеет, — объяснил он. — У меня-то пропуск от княжьей канцелярии, а вообще с закатом город запирают. — Прислушался и объявил: — Слышу, Широкий скачет, бадан наш. Мастер Богусяк едет! Далеко еще, с полверсты.

Распрощавшись с Пеннегой, Клю и Йон зашагали обратно к фактории.

— Странное ощущение осталось, — сказала вдруг Клю. — Как будто он говорил не на линке, но мы его понимали.

— А он и говорил не на линке, — удивился Йон. — Он говорил на своем языке. Разве ты не знаешь? Здешние языки — билингва.

— Что это значит?

— Все эти языки фонетически и семантически взаимопроникают с линком. Линк ведь создан как язык-архетип и, видимо, близок не просто к какому-то праязыку, а к языку, имманентному самой сущности человечества. Любого. Земного ли, здешнего ли, ашдольского… Поэтому все неземные люди так легко осваивают линк. А здешние языки, считается, совсем недалеки от праосновы. У них тут все так статично, так замедленно, что язык просто не эволюционирует.

— Как бы из-за наших зеленых приятелей тут все не ускорилось бы до предела, — пробормотала Клю. — Глядишь, через пару лет вся планета на линке будет болтать…

Они вышли к крыльцу. Реми и Ирам нигде не было. Йон было забеспокоился, но тут Клю прерывисто свистнула и громко сказала:

— Remy! Le resident va arrivai!

После некоторой паузы из гостевого домика вышли Реми и Ирам — улыбающиеся, спокойные, совершенно ничем не смущенные. Йон в очередной раз молча позавидовал Реми. Ирам его не удивляла, уравновешенность и естественность астлинов всем известна, а вот Реми… Что значит- не было у человека дурных влияний, подумал Йон.

— Йон, — спокойно спросила Ирам, — как ты думаешь, реально ли отсюда позвонить? У резидента ведь должна быть нулевка. Ну да, есть, вон ведь антенна торчит. Можно у него попросить?

— Попросить-то можно, — ответил Йон. — Мне кажется, он дядька добрый. Мне, кстати, тоже нужно позвонить. Попробую опять связаться с Легином, вдруг он сможет теперь разговаривать, или поменял запись на автоответчике.

За ужином резидент Богусяк был оживлен и говорлив. Путешественники узнали массу вещей. Проводников, да не одного, а целую группу, взялся подобрать как раз Эвис, сын Пеннеги — Богусяк специально ездил к нему в казарму. Эвис счел, что ехать вчетвером всего с одним проводником при нынешних нестроениях крайне неразумно, и пообещал, что «дорого ребята не возьмут, не те времена, чтоб карман-то набивать». Эвис рассказывал Богусяку о дороге на восток, по которой предстояло ехать, целые саги — оказывается, в лесах на много дней пути отсюда полно было всякого лихого люда.

— Видите ли, Компания понавезла сюда массу народа, — рассказывал Богусяк. — Конечно, когда мы закрывали их рудники, большая часть выехала — горняки, инженеры. А вот шпана в зеленом, так называемые охранные отряды, осталась. Мы все никак не могли в толк взять: зачем на некрупных, в общем-то, рудниках, на абсолютно мирной планете держать три тысячи охранников? Оказывается, там у них был учебный центр: стрельбища, тренажеры, арсеналы, целый полигон. Большую часть наш спецназ разорил, но кое-что бандиты успели уволочь с собой в леса. Их там еще не меньше тысячи, да из местных… неустойчивых… к ним с тысячу прибилось. Полны леса этой швали — семь больших шаек, человек по триста. С огнестрельным оружием у них туговато, расход большой, а склады либо у нас, либо разорены. Но все равно очень опасно.

После еды Йон закинул удочку насчет нулевки. Резидент побарабанил по столу пальцами и сказал:

— А почему бы и нет? Две связи я вам могу разрешить. Пойдемте.

Ирам и Йон вышли вслед за ним в комнату за его кабинетом, где оказался мощный узел связи. Богусяк сел к мониторам управления, нажал несколько сенсоров и протянул Ирам наушники с микрофоном:

— Звоните, мадемуазель.

Благодаря резидента улыбкой, Ирам надела наушники, села к клавиатуре и набрала код Ашдола. На одном из мониторов появился транспарант:

Ирам набрала номер, проговорив:

— Сейчас двадцать два абсолютного… значит, там у нас девять утра… может, мама еще дома.

Видимо, ей ответили; улыбаясь, она заговорила в микрофон на своем языке. Несколько раз она взглядывала на Йона, видимо, рассказывая о нем. Говорила она минуты три, потом на линке сказала:

— Папу поцелуй и от Йона ему привет.

Йон закивал.

— Все, спасибо, — Ирам сняла наушники.

— Вы кратки, мадемуазель, — заметил Богусяк.

Ирам засмеялась.

— Да, но я все главное рассказала. Успокоила их там… Сказала, что максимум в конце мая доберусь до Телема, позвоню оттуда.

Богусяк протянул наушники Йону.

— Минуточку, — сказал Йон. — Можно, я лучше наберу со своего блокнота? Его браслет должен опознать именно мой вызов.

— Не надо, — отозвался Богусяк, тыкая пальцем в несколько квадратов на экране. — Я вам включил автороуминг. Просто войдите под своим паролем. У вас есть интерроуминг?

— Есть. Я же журналист. — Йон набрал домен Галактической пресс-ассоциации, свой логин, пароль и надел наушники. Система отозвалась:

— Здорово, здорово, — откликнулся Йон, набирая код Земли.

— отозвалась система.

Йон набрал номер Легина.

Система подумала несколько секунд.

Конечно, машина Богусяка была мощнее, чем блокнот Йона; да и приоритет на подключение у федерального чиновника оказался попервее. На этот раз соединения пришлось ждать секунд пятнадцать, не больше.

— Это автоответчик, — услышал Йон близкий голос Легина и мгновенно включил громкую связь, чтобы могли слышать все. Из столовой прибежали Реми и Клю. — Вызов зарегистрирован. Вам ответят позже.

На этот раз на заднем плане не пели грустные голоса. Шумело что-то — то ли вода, то ли какие-то механизмы.

— Йон, дружище, я все еще не могу говорить, — зашептал голос Легина. — Все очень быстро меняется. Нарийя разгромлена, но наши упустили часть их сил, они скрываются в системе Толимана. Мы с Ёсио на свободе, идем по вашему следу. Я знаю, что Реми и Клю с тобой, я знаю, что вы вылетели на Тартар. Надеюсь, вам удастся вырваться оттуда. Держитесь. «Стрелка» на всякий случай прежняя — Телем, Тоскалуза, город Лисс, центральный почтамт, кабинка номер два в большом зале, начиная с 22 апреля — каждое воскресенье в полдень до конца июня. Говори.

Пискнуло.

— Мы на Хелауатауа, — заговорил Йон чужим от волнения голосом. — Нам предстоит месяц пути в Колонию, чтобы вылететь. Постараемся справиться. Стрелку подтверждаю, только давай попозже — числа с десятого мая примерно.

Йон набрал было воздух, чтобы продолжить, но тут на мониторе замигало:

— Что такое? — удивился Богусяк.

На двух соседних мониторах вспыхнули предупреждающие транспаранты.

— Опять Lightning летит, — спокойно сообщил Богусяк. — Видите, система регистрирует их коды.

Йон отдал резиденту наушники, тот плюхнулся в центральное кресло, одновременно включив пост планетарной связи.

— Пост первый, пост первый, я — пост второй, — сказал резидент прежним добродушным тоном. — Меня слышите?

Громкая связь не была выключена, поэтому все услышали короткий «бип» позывного и женский голос:

— Пост второй, я первый, вас слышу. Вижу вашу картинку. Объект «лопата» на нисходящей.

— Обратите внимание, выше двести — еще «лопата», — заметил Богусяк.

— Вижу, второй. Нижняя «лопата» идет на вас.

— Триста западнее, — поправил Богусяк. — Нет, двести семьдесят.

— Второй, «лопата»-вторая на боевом развороте, — с тревогой сказал женский голос.

— Прямо над нами, высота четыреста, разворот на вертикаль, прицел на спутник-маяк, — считывал Богусяк данные с монитора. — Ах, курва! Первый пост, включай КВ-канал!

Он коснулся нескольких сенсоров на посту планетарной связи.

Йон открыл окно и высунулся, глядя в зенит. В неимоверной выси мигнула голубая вспышка.

— Кур-рва! — сказал сзади Богусяк. — Спутник-маяк потерян. Как они его засекли? И как я теперь их буду глушить? Слышишь, первая?

Первая не отвечала.

— Кур-р-рва, — сказал Богусяк, — пока еще КВ-передатчик нагреется! А, вот. Первая, как слышишь?

— Второй, слышу вас, — глухо, как в подушку, сказал женский голос сквозь шум и треск коротких волн. — Ваш спутник-маяк потерян.

— Я уже заметил, — без тени иронии отозвался Богусяк.

— «Лопата»-нижняя нисходит по прежней траектории, — продолжал женский голос, — сядет, где вы сказали. Минут через семь.

— Вижу.

— Пост второй, — включился еще один голос, мужской. — Я пост первый, ПВО. «Лопата»-вторая доворачивает на вас. Отвечаем на поражение. Укройтесь!

— Первый ПВО, где ж я укроюсь, — добродушно сказал Богусяк, — в погребе с картошкой, что ли?

Женский голос в эфире нервно хихикнул.

— «Лопата»-вторая надо мной, высота четыреста, — считывал Богусяк с монитора, — пятьдесят процентов доворота на меня. Шестьдесят! Ай, ПВО, что там у вас?

— Пуск, — ответило ПВО.

Йон высунулся в окно. Над горизонтом на востоке посветлело, затем зарево медленно угасло. В эфире на несколько секунд воцарилась тишина.

— Семьдесят процентов боевого разворота, — спокойно сказал Богусяк, завершая какие-то манипуляции. — Даю пока «солому» с земли.

В приемнике зашуршало. Через несколько секунд оператор ПВО сказал сквозь шорох:

— Кажется, попали. Доворот нарушен, повело его к югу.

— Не нравится, холера? — спросил Богусяк невидимого противника. — То-то. Не любит, курва, когда его направленными помехами по башке.

Йон увидел в небе белую светящуюся стрелку: это засветился в ионосфере выхлоп боевой ракеты, запущенной оператором ПВО минуту назад. Стрелка быстро ползла, приближаясь к зениту.

— Восстанавливается, — заметил Богусяк. — Опять семьдесят процентов доворота на нас.

В небе наискосок мигнула тонкая голубая нить. Далеко на востоке верхние слои атмосферы озарила вспышка.

— Потерян спутник ПВО, — с досадой сказал оператор. — Вторую «морковку» уже не пустим. Мощный лучевик у них!

Стрелка в небе подползла к зениту.

— «Морковка» у «лопаты»-второй, — сказал Богусяк. — Удаление восемьдесят.

— Вижу, второй, — напряженным голосом сказал оператор ПВО.

— Шестьдесят, — продолжал Богусяк. — Прекратил боевой разворот, маневрирует, кур-р-рва! Дзета-яхта, что ли, с такой маневренностью? Сорок. Тридцать пять. «Морковка» маневр отследила! Двадцать! Десять! Сближение!

Белая стрелка в зените превратилась в ослепительную вспышку. На секунду осветились вершины деревьев, холмы, крыши городка. Потом опять навалилась темнота. В зените гасли рыжие брызги.

— Цель поражена, — прокомментировал оператор ПВО.

— Холера ясна! Это же настоящая война, Арнольдо, — сказал Богусяк.

— Что ж, ты предпочитаешь погибнуть сразу? — откликнулся женский голос. — Они атаковали первыми. Так… Пост второй, обстановка?

— Потерян спутник-маяк, — ответил Богусяк. — Наземные системы целы. Каналы нулевки и спутниковой связи потеряны. «Лопата»-первая садится, район, примерно, Горелых холмов. Ну, понятно, прямо в логово к своим, значит…

— Второй, поняли вас, канал нулевки по заказу дадим вам через местное КВ, — сказала женщина. — Здесь прибыл Управляющий.

— Здравствуйте, бобо Садриддин, — заулыбался Богусяк.

— Здравствуй, Михал, — зазвучал в эфире старческий голос. — Ну что, сынок, опять у нас неприятности?

— Выходит, так. Прорвемся, командир, как думаете?

— Должны, сынок. Слушай меня. Все молодцы. Спутники, конечно, жалко, но главное — у нас нет потерь. Включи-ка, пост второй, верхний уровень защиты.

Резидент тронул монитор связи. В приемнике раздался тоненький непрерывный свист. Управляющий Колонией заговорил сквозь этот свист:

— Вот у нас тут шифровка пришла… Асико, дочка, перекинь шифровку Михалу.

На центральном мониторе возник текст; Йон увидел, что речь шла о Lightning — остатки сил «совета молнии», то есть нарийи, изгнанные из Солнечной системы, стремились укрыться в системе Толимана. Сеть слежения Имперского Звездного флота предупреждала администрацию Особого режима Хелауатауа, что на планете возможна посадка одного или двух кораблей, избежавших встреч с перехватчиками Службы безопасности флота. На одном корабле находилось около ста боевиков Lightning, на другом — избежавшие ареста в Солнечной системе члены шуры. Одна из фамилий заставила Йона вздрогнуть: Ямамото. Имя не указано, только фамилия. Хорошо бы не тот!

— Вопрос в том, какой из кораблей сел, — пробормотал Йон, — а какой — нет.

Управляющий тем временем продолжал:

— Давай, Михал, делать так. Поднимай дружину князя. Мы утром со спутника-навигатора глянем, что там в районе Горелых холмов. И будем готовить спецназ. Княжье войско с запада, мы с востока — окружим, заставим сдаться…

— Окружим? — с сомнением сказал Богусяк.

— Ну, попробуем. Теперь вот что, сынок. Ты докладывал, там у тебя четверо беженцев с Тартара, пострадавших от Lightning. Они еще не выехали в Колонию?

— Они здесь.

— Дай-ка мне кого-нибудь из них.

Йон сел к микрофону.

— Добрый вечер, господин Управляющий. Меня зовут Йонас Лорд.

— Лорд? Не родственник журналисту? — отозвался Управляющий.

— Я и есть, — сказал Йон.

— Вот так так. А кто с вами?

Йон вкратце объяснил.

— И вам сейчас до зарезу надо в Колонию?

— Надо. Очень надо.

— Что ж, дело ваше. Надеюсь, у вас будут проводники; и надеюсь, что поедете вы хотя бы не завтра. Подождите пару дней, пока станет ясно, сколько этих мерзавцев и что они собираются делать. Кстати… Я полагаю, Михал этого не сделал, но я в этой ситуации просто обязан проверить ваши документы.

— Минуточку. — Легин повернулся к своим спутникам и через несколько секунд уже вкладывал в сканер паспорта — зеленый имперский, два белых земных и темно-красный ашдольский.

Прошло не менее трех минут, пока сканер вытолкнул паспорта назад: видно, документы проверили по всем доступным параметрам.

— Все в порядке, господин Лорд, — услышал Йон голос Управляющего. — Могу я зарегистрировать ваше прибытие на Хелауатауа?

— Разве для этого нужно наше согласие?

— Вы же скрываетесь.

— Мы не скрываемся. Мы стремимся на Телем, там у нас назначена встреча с друзьями, которых мы потеряли из виду в результате чрезвычайно странных и сложных событий. Но и в этих событиях были очень тесно завязаны мерзавцы из Lightning, и везде, куда мы ни стремимся, они возникают вслед за нами. Отчасти, может, именно за нами. В общем, если мы и скрываемся, то от Lightning, а они все равно уже здесь, так что регистрируйте, конечно.

В полночь по местному времени (по абсолютному был второй час ночи) Богусяк ускакал в город — поднимать тревогу. Йон пообещал ему, что спать они будут посменно и вообще будут на страже — у мониторов поста и на улице.

Тут как-то сам собой начал командовать Реми. Он потребовал у Йона его десятизарядный пистолет и патроны, велел Ирам спать, Йона с шестизарядным револьвером Ирам посадил в помещении поста и разрешил отдыхать (после того, как Йон активизировал всю звуковую сигнализацию систем поста, чтобы не проспать тревогу). Клю тем временем пошарила в шкафу, нашла два просторных суконных плаща, один кинула брату и буднично стала одеваться.

— А ты куда? — удивился Йон.

Клю улыбнулась.

— Не обижайся. Мы с Реми будем на улице спать.

— Мы же лесные, — сказал Реми. — За километр все услышим, даже во сне. Ты не сердись. Ты вот связь лучше понимаешь, ты тут нужнее.

— Конечно, — сказал Йон и сел в кресло. — Идите. Если у меня тут будет шухер, что делать?

— Шухер? — переспросил Реми.

— Тревога, — объяснил Йон.

— Это мы услышим. Мы не будем далеко отходить. А если мы чего услышим снаружи, я останусь наблюдать, а Клю сюда придет.

Реми и Клю исчезли. Ирам постояла в дверях нерешительно.

— Йон… Ничего, если я тут прилягу?

— Конечно. — Йон откинул спинку кресла, вытянулся в нем полулежа, расстегнул куртку, ослабил на джинсах ремень — ночь предстояла длинная, а отдых бы не помешал.

Появилась Ирам с подушкой и пледом, за которыми она ходила в гостевой домик. В помещении поста был узкий диванчик, похожий на полку в каюте лайнера; положив на него подушку и плед, Ирам повесила на крючок у двери свою куртку и смущенно сказала:

— Отвернись пока.

Йон, улыбнувшись, вместе с креслом повернулся к мониторам; судя по звукам, Ирам сняла джинсы и забралась под одеяло.

— Йон, — услышал он ее голос.

— Что, сестренка? — он покосился на нее через плечо.

— Скажи, а ты помнишь свою маму?

— Нет. Она умерла, когда мне еще трех лет не было.

— А почему папа не женился в Космопорте? Второй раз, я имею в виду?

— Честно сказать, я точно не знаю. По-моему, он не хотел меня травмировать, пока мы жили вместе. Мы с ним хорошо жили. Потом я пошел в училище, а в четырнадцать поступил в университет и стал, конечно, жить в кампусе. Видеться мы стали редко, только по воскресеньям, потом ему предложили в его фирме возглавить филиал на Ашдоле. Тут он познакомился с Гидем. Я ее хорошо помню: когда они улетали, мы вместе посидели в ресторане. Очень она мне понравилась.

Вдруг Йон прервался и замолчал.

— Нет, так мы с тобой никогда не будем друг другу верить, — решительно сказала Ирам. — Я знаю, о чем ты подумал. На Тартаре ты мне сам назвал и имя отца, и имя моей мамы. Я только кивала. Ты слышал, как я с кем-то говорила по-астлински, но с кем и о чем — ты не знаешь. Теперь ты вдруг испугался, что я — шпион. Так?

Йон мучительно покраснел:

— Ты что, психократ?

— Нет. А впрочем, проверь меня. Задай вопрос, на который никто посторонний не может знать ответ.

— Но если ты психократ, ты сможешь считать ответ с моего мозга.

— Ты же знаешь, что таких психократов — единицы. Вот упрямый! Ну хорошо, тогда слушай. Мою маму, Гидем Талахвиэ, в детстве звали «Абух-Мабух».

Йон прыснул: вспомнил, как смешно об этом сказала Гидем тогда, в «Древнем Астелле», десять лет назад, и как он смеялся — так, что не мог остановиться.

— У тебя была коллекция бумажных книг по истории Экспансии, пятьдесят семь штук, — продолжала Ирам, — на двух из них были автографы академика Герша, и ты, когда поступил в университет, подарил их университетской библиотеке, подарил анонимно, никто не знает об этом, кроме тебя и папы; и вся эта коллекция выставлена на стендах в первом читальном зале твоего факультета с указанием: «дар неизвестного». Так?

Йон кивнул.

— У тебя на мизинце левой ноги шрам: когда тебе было девять, ты играл с мальчишками, и нога попала под транспортер. Это можно узнать из твоего медицинского файла, верно? Но никто, кроме тебя и папы, не знает, что ты до сих пор этого пальца не чувствуешь, он у тебя немеет.

— Теперь прошло, — сказал Йон. — Но десять лет назад было так.

Он встал, подошел к диванчику, опустился возле него на колени и склонил голову. Ирам невесело засмеялась.

— Даже если ты суперпсихократ, прочесть эти вещи ты не могла, потому что я о них не думал. И вообще. Ирам! Я какой день себя уже грызу: я не верю, не могу заставить себя верить своему сердцу. Я не знаю, что сделать, чтобы изменить это. Вот Реми — он верит. А у меня все время какие-то занозы в мозгу.

— Быть чрезмерно доверчивым тоже нельзя, — сказала Ирам, приподнявшись на локте; она провела ладонью по склоненному бритому черепу Йона — в знак прощения, наверное. — Я отчасти тебя понимаю, потому что мне тоже пришлось несладко и я научилась никому не доверять. Но ты все-таки упрямый.

За спиной Йона пропиликал вызов. Он вскочил и прыгнул в рабочее кресло.

— Пост второй, — сказал он в микрофон, поспешно надевая наушники.

— Пост второй, я пост первый, — раздался голос дежурной. — Михал, это вы?

— Нет, резидент уехал в город поднимать тревогу, — объяснил Йон. — Это Йонас Лорд.

— Понятно. Включите кодирование, пост второй.

Йон коснулся монитора у кнопки «кодирование». Послышался знакомый свист.

— Первая, слушаю вас.

— Примите уведомление.

На мониторе перед Йоном возник текст:

«Анализ данных, полученных в ходе вооруженного инцидента над районом Резервного космодрома, и сопоставление с данными, полученными от Службы слежения Имперского звездного флота в системе Толиман I, позволяют утверждать, что уничтоженный корабль — дзета-яхта „Угольный Мешок“, основная боевая единица флота Совета Молнии. Корабль, севший в районе Горелых Холмов — по всей вероятности, ТГ-торпедоносец „Клык Льва“, на борту которого, как только что стало известно, находилось свыше семидесяти функционеров аппарата Совета Молнии, избежавших ареста в Солнечной системе и Космопорте Галактика; среди них — глава вооруженных сил Совета контр-адмирал Ямамото».

Йон почувствовал противную слабость. Уцелел-таки, гад. Человек, которого боялся даже Сардар. «Слава Богу, что тебя раскрыл мой Азамат, а не контрразведка адмирала Ямамото!» Раскрыть он, может, и не раскрыл, но после моего бегства он точно знает, что под них копал именно я!

Йон вспомнил слова Легина: «Ямамото — истинный дьявол». Дьявола — то есть Хозяина — конечно, нет больше, но силы зла все равно есть; их то и дело кто-то пытается прибрать к рукам. Так, может быть, Ямамото…

Чувствуя нервную дрожь, Йон слегка осипшим голосом произнес:

— Пост первый, я пост второй, принято.

— Хорошо. Попросите Богусяка связаться с нами сразу же, как он вернется, — сказала дежурная.

— Понял вас.

— До связи.

— До связи.

Йон снял наушники и положил на пульт, невидящими глазами продолжая смотреть на монитор.

Почему раньше столь простое объяснение не приходило мне в голову? Ведь я, как никто, близок к тому, чтобы все это понять. Легин! Легин в УБ занимался борьбой с силами Зла, и вдруг он — в операции против пусть очень крупной, но вульгарной мафиозной структуры? Легин, который дрался с гоблинами в опустевшем Замке Врага; Легин, который громил голодных демонов гаки, испепелял полчища красноглазых бесов, который обезвредил компьютер Хозяина и предотвратил войну в Галактике — почему же я не подумал, что Легин вряд ли станет заниматься пусть даже очень крупной экономической преступностью?

Совет Молнии. Нарийя. Шура. Lightning. Зачем, в конечном счете, им все это? Атомное оружие, войска, собственный флот, свои люди в правительствах, территории на десятках планет? Ради контроля над экономикой Галактики?! Ерунда! Зачем нужен контроль сам по себе?!

Власть.

Власти над миром хотят они. Соблазнить затаившиеся силы Зла своей мощью, подчинить их себе! Хотя почему — они? Для такого замысла достаточно одной-единственной воли. Одной, но колоссальной.

И вот это имя всплыло, всплыло, как из тьмы; раньше его все время заслоняли другие, все эти миллиардеры, министры, депутаты, генералы — а теперь их больше нет, человечество, защищаясь, нанесло удары, вся шелуха осыпалась, и он остался один.

И, конечно, это Ямамото Тацуо. Теперь это совершенно ясно. Ямамото не полетел ни на какую Акаи. Его ждали там, а он — здесь. Туда полетели все: вся нарийя, члены шуры… А он остался здесь, на Солнечной стороне. Может, он знал, что там засада? Вполне может быть! Главные силы уходят на Акаи, там их ждет засада… Но зато Ямамото остается здесь, и уже нет сил, способных его сдержать!

Поскольку Управляющий по особому режиму планеты попросил их подождать с выездом пару дней, сборами решили заниматься неспешно. Утром 8-го в факторию явился купец Омор, сын Видагана; с ним был седобородый слуга и два мула с вьюками на спинах. Приехал достойный купчина рано, после бурных событий ночи Богусяк еще спал, спал также и Йон, и Ирам, и даже Клю, которой ночью на улице не удалось толком заснуть — так и провертелась без сна всю ночь в избранных ей для засады кустах: все лезли в голову всякие мысли, сон не шел. Реми же ночью устроился под живой изгородью с восточной стороны фактории, прямо в траве — завернулся в плащ, лег на землю ухом, чтобы услышать любое движение, да и заснул себе. Стук копыт бадана возвращающегося Богусяка Реми услыхал издалека, успел и Клю условным сигналом поднять, и сходить к дороге — присмотреть на всякий случай местечко для засидки, и опознать Богусяка, и поприветствовать его издали, и поговорить с ним, когда резидент подъехал, и с проснувшимся Йоном о последних новостях. Потом Богусяк пошел связываться с Колонией, а Реми вернулся под свою изгородь и спокойно заснул опять. Так что с утра он был бодр и ясен духом, вновь поспав на земле после стольких дней «тоннелей и коридоров», и именно он вместе с пришедшим через час после рассвета Пеннегой встретил почтенного купца Омора.

Пеннега подал в столовую горячий душистый настой местной медоносной травы, разнообразные закуски и, извинившись, исчез — пошел мулов обиходить, седому купеческому слуге (да и себе) налить пивка и степенно потолковать о неприятных событиях. Реми же добрых полтора часа просидел с достойным купцом, вежливо, как подобает младшему, отвечая на вопросы и в душе поражаясь тому, что вот он, мальчишка с другого края Галактики, сидит здесь с этим почтенным бородачом, легко и свободно с ним беседует, и для обоих беседа весьма интересна и поучительна, и прекрасно они друг друга понимают, а ведь достойный Омор даже и не человек, а хелианин, у которого в ген-коде Т-блок пишется наоборот, не так, как у земного человека…

Наконец, около девяти утра появился заспанный Богусяк и захлопотал вокруг купца, бешено извиняясь, что заставил ждать. Хотя купец добродушно отговаривался, что никуда не спешит и крайне приятно беседует с этим «благородным юным иноземцем», Богусяк в считанные секунды поднял на ноги всю факторию. Пеннега и купеческий слуга приволокли тюки, и следующие два часа прошли в примерках, переодеваниях, подгонках и сдержанной торговле. Сошлись на двадцати восьми золотых за полный комплект дорожной амуниции на четверых. Это было чуть больше того, что в душе рассчитывал выручить купец, но Богусяк в душе считал, что Йон переплатил. Йон же в душе был уверен, что за такую гору добра — одежды, походных мешков, дождевых накидок, шляп, обуви и прочего — двести восемьдесят долларов цена вполне разумная.

Когда купец уехал, Богусяк сказал:

— Сразу переоденьтесь и свою обычную одежду сложите в мешки. До Колонии она вам больше не понадобится. Белье оставляйте на себе, прошу прощения у барышень, до удобного белья тут пока не додумались, а это все меняйте, даже обувь. Здесь надо выглядеть по-местному.

Переоделись. Выйдя на улицу, долго разглядывали друг друга в зеркальной стене веранды гостевого домика. Богусяк показывал различия в костюмах:

— Я вас купцу подробно описал вчера, так что одежда подобрана точно по вашему статусу. На Йоне костюм человека ученого, письменного и при этом странствующего. Здесь есть такие: путешествуют, пишут книги, иногда кое-что по мелочи разведывают у одного властителя в пользу другого, но в целом уважаемы и полезны. Через них распространяются важные новости, в одних академиях узнают о достижениях других. Это могут быть и юнцы, студиозусы, могут быть и седовласые доктора без кафедры, но имя им одно — писатели, так по-местному. Я сказал купцу, что Йон — писатель. Вы ведь и вправду писатель. У вас есть хоть один экземпляр вашей книги?

— С собой? Нет. Только оригинал на хардике.

— Ну, не беда. У меня есть, я вам дам взаймы, потом пришлете, только, чур, с автографом. Понимаете, писатели тут возят с собой рукописи и издания своих книг, иначе они не писатели. Одного экземпляра вполне достаточно, дарить его не придется, это — своего рода визитная карточка. Глубоко не прячьте, — Богусяк вынес из дома и отдал Йону красно-черный томик «Жизни против тьмы». — Будут просить показать, если встретитесь с коллегой, а в путешествии это дело весьма вероятное.

— Кстати, а как я опознаю коллегу?

— Посмотрите на свою одежду. Видите, на вороте вашей куртки — кожаная полоса? Это, считайте, уже запахло университетом: такую полосу нашивают и студенты, и преподаватели. Потом, вместо круглого медальона у вас на шейной цепочке такой треугольничек, символ чернильницы. Ну, и стило. У вас из внешнего кармана куртки торчит стило.

— Его же не видно под плащом.

— Входя в помещение, например, в гостиницу, надо обязательно распахивать плащ, чтобы все видели ваш набор оружия, ваши знаки и ваши цвета.

— Знаки? Цвета?

— Видите, все цветные элементы на вашей одежде — бело-синие, — терпеливо объяснял резидент. — Это цвета Лорино, нашего княжества. Знаки — это медальон, цепь, на которой он висит, покрой воротника и еще какой-нибудь элемент, вот у вас — стило, например. А вот у Реми — два особых кривых ножа на поясе, помимо того оружия, которое он себе подберет у оружейника. Эти ножи — знак охотника. Медальон у него в виде зуба зверя, заметили? А воротник длинный, чтоб в лесу поднимать, и без полос. И у мадемуазель Клю такие же знаки, они ведь брат и сестра. Здесь бывает, что девушка ведет с братом общий образ жизни. Как раз у стрелков, у охотников это не редкость. А вот у Ирам…

Ирам разглядывала свой медальон: в круг был вписан треугольник, а в него — стилизованное изображение человеческого глаза.

— Магический символ, — сказала она.

— Всех астлинов здесь считают великими волшебниками, — объяснил резидент. — Здесь в горах, километрах в трехстах на юго-запад, есть поселения астлинов…

— Церковь Света Небывалого, — кивнула Ирам. — Но ведь их уехало всего тысячи полторы.

— Но это было почти сто лет назад. Сейчас их больше пяти тысяч. Вот уж кого тут уважают! У них образцовые стада, образцовые дома, образцовые лекари — здешние им даже отдают детей в обучение, только при условии, чтоб не обращали в свою веру.

— А я и не знал, что сюда переселялись астлины, — сказал Йон.

— Это мало кто знает, — отозвалась Ирам. — Их исход совершился из-за несогласия с законами Империи, поэтому о них даже в учебниках не упоминают. Я знаю о них только потому, что среди них были братья моего прадеда.

Богусяк присвистнул.

— Так вы у них можете стать очень популярной.

Ирам засмеялась.

— Все-таки я не понимаю, при чем здесь волшебство? — спросил Йон.

— Я знаю, — вдруг тихо сказала Клю. — Из-за Бирва Анэмихмат?

Ирам кивнула.

— Что это значит? — поднял брови Йон. — Я бакалавра получил по истории Экспансии, но о таком не слыхал.

— Конечно, — кивнула Ирам. — Ты же учился в Космопорте, а для Империи это — секретная информация. Не всякий профессор знает.

— Бирва Анэмихмат значит «боевая магия», — объяснила Клю. — В нашем учебнике об этом тоже не слишком-то много. И что, Ирам, этим владеет… любой астлин?

Видно было, что отвечать Ирам не хочется, но, поколебавшись, она все-таки сказала:

— Нет. Только из трех Огненных тейахудов.

— Тейахудов? Кланов? — переспросил Йон. Слово было знакомое, так в учебнике обозначались некие кланы у некоторых народов Ашдола.

— Тейахуды — не совсем кланы, это вообще не связано с родственными отношениями… Вообще неастлинам об этом знать не очень-то полагается! Но вам я, конечно, скажу, потому что я не хочу быть нечестной или что-то скрывать. И так меня Йон все время в чем-то подозревает, — Ирам лукаво улыбнулась и опять посерьезнела. — Вы, наверное, знаете, что беды Ашдола начались с войны Доррик и Эгастра, и эти два народа за двести лет войны почти полностью погибли. Это огромная земля, весь юг континента Эгастра, треть всей планеты. Там теперь население смешанное: переселенцы с имперских планет, с Чжунго, потом — астлины из других стран, тоже переселенцы. На Эгастра нет тейахудов. А вот у нас, на Астелле, есть, потому что наш народ — астель — ни с кем не смешивался. Это идет из древности. Когда рождается ребенок, его осматривает илах.

— Кто-кто?

— Илах. В каждом квартале есть илах, в каждом поселке, они учатся с детства, раньше их содержал мир, община, теперь — муниципалитет… В общем, неважно. Короче, илах определяет, какого тейахуда ребенок. Не могу объяснить: это биология, и признаков никто не знает, кроме илахов, а они дают страшную клятву. Есть девять тейахудов. Две трети астель — из трех Воздушных тейахудов. Из оставшихся две трети — из трех Водяных. И всего один из девяти детей бывает из тейахудов Желтого, Красного Огня или Белого Пламени. Ну, Белого Пламени просто единицы… Эти дети, Огненные, смогут научиться Бирва Анэмихмат. В пять лет с ними начинают заниматься Элхэилахь, Учителя Огня, а с двенадцати лет мы становимся Бирвадан, посвященными в боевую магию.

— Мы? — переспросил Йон.

Ирам смутилась.

— Я же говорю, я не хочу ничего скрывать.

Реми, до сих пор молчавший, спросил:

— А ты какого тейахуда?

Ирам помолчала, потом, покраснев, расстегнула ворот куртки, оттянула горловину вязаной фуфайки и край своей черной футболки. Чуть ниже ключиц на ее коже виднелся четкий синий круг в полцехина размером.

Несколько мгновений все молча смотрели на эту то ли татуировку, то ли рисунок; вдруг Богусяк, засопев, обстоятельно и торжественно поклонился девушке в пояс.

— Вы видели такие, да? — Ирам было очень неловко. — Так стыдно… Я никогда этим не пользуюсь.

— Так что это значит? — спросил Йон.

Выпрямившийся Богусяк объяснил:

— Когда астлины видят такой кружок, они не то что в пояс, вообще в землю должны кланяться. Высшей касты ваша сестренка, Йон. Тейахуда Белого Пламени.

Городок был очень красив. Его песчаные и красновато-рыжие крыши изящной пологой пирамидкой поднимались по склону пологого холма, окруженные невысокой, в два человеческих роста, стеной кипенно-белого камня. Стена была древняя, и гребень ее зарос густо-зеленым кустарником. Выше города, за каменистой пустошью, вздымался небольшой, но высокий и от этого казавшийся тонким, как графин, замок местного владетеля.

Лучшая в городе оружейная лавка располагалась в цокольном этаже добротного трехэтажного дома прямо на ратушной площади. Лорино — город большой, площадей там две — ратушная и рыночная, что составляет затаенную гордость местных жителей.

Полдень — время смены в казармах, время молитвы у правоверных приверженцев Шести Сил, да и вообще занятое время; как раз к полудню владелец оружейной лавки, купец первой гильдии Таларега выслал на угол главной улицы слугу, чтоб встретил покупателей — к их приезду Таларега был готов с вечера, когда к нему заехал сам мастер Богусяк из фактории за холмами и попросил на завтра приготовить четыре комплекта походного оружия, подробно описав статус будущих покупателей.

Слуга, тощий, но жилистый малый лет двадцати пяти, по имени Рилана-Вис, стоял себе ни углу и стоял; после полудня прошло уже четверть часа, а покупателей все не было. Рилана-Вис за это время трижды успел поклониться проезжающим благородным воинам, раз десять покивал знакомым простого звания, да парочке-другой пробегавших девушек-служанок поулыбался. Видел, как через ратушную площадь сверху, от замка, в Земляной переулок прошла, звеня снаряжением, колонна пехоты человек в сто. Весь город уже знал, что к «зеленым убийцам» ночью прибыло пополнение и что дружина князя выдвигается к сторожевым башням на востоке Лорино, к Красным Холмам, за которыми лежит долина Красной реки. Оттуда, из-за реки, с Горелых Холмов ждали набега.

Рилана-Вис и не хотел, а вспомнил службу в войске князя. Сначала дни напролет бегал по плацу в сотне копейщиков, потом месяц за месяцем — караульная служба, спокойная и размеренная, а потом — вошедшая в историю Лесная Стычка. Рилана-Вис — десятник… Давно не вспоминал… Рилана-Вис вздохнул: руки и сейчас, пять лет спустя, напряглись. Вспомнил ватагу лесных разбойников-южан, выкатившуюся с ревом и свистом из леса навстречу копейной сотне. Хотели на испуг взять, числом ошеломить, окружить, принудить сдаться, разоружить, в плен угнать… Сотня сомкнулась, копья опустилась страшной щетиной; Вис вспомнил себя, изо всех сил давящего на древко копья, упрямо идущего вниз, потому что на острие, визжа, повис бородатый, грязный рыжий лесовик; а тут слева вылетела конница князя, и сотня, выдохнув боевое «хар-ра», качнулась вперед, и тогда лесовики пали на колени, побросав оружие, и сдались. Рилана-Вис вздохнул опять. Довелось же участвовать в самом большом сражении за сто лет! Девять лесовиков было заколото насмерть, семь — ранено, двое раненых было в войске князя. Конечно, сражения с «зелеными убийцами» будут покруче, но кто ж тогда, пять лет назад, думал об этой напасти? Тогда они еще рылись в горных недрах, тише воды, ниже травы…

На повороте Главной улицы показались пять всадников. Вис встрепенулся. Да, точно: впереди шагом ехал Богусяков помощник, почтенный Пеннега, отец Эвиса-переслужка. Рилана-Вис вытянул шею. Вслед за почтенным Пеннегой ехал, не очень ловко выпрямившись в седле — видно, не к бадану привык, а к двугорбому сахуду — молодой писатель… писатель ли? Заметно было, что голова бритая, как у воина. Лицо веселое, видно, человек хороший. Да, видно, и не из благородных.

Вслед за ним ехал совсем молодой парнишка, по одежде — лесной охотник; этот сидел в седле уверенно, как влитой; как опытный воин, Рилана-Вис увидел, что парнишка совсем не прост, хоть и юн — быстрые глаза и прямая спина указывали, что малой — отменный стрелок.

Третий всадник… да нет, всадница, пожалуй! Была это, видно, младшая сестрица парнишки-охотника: столь же быстроглазая, с виду — еще хитрей, забавная такая.

Рядом с ней ехала еще одна девушка, в широкополой дорожной шляпе, но… что там у нее за медальон? Колдовской глаз? Астлинского, значит, племени!

Клю тем временем тихонько спрашивала у Ирам:

— А почему, когда мы с тобой вместе мылись на Тартаре, этого знака на тебе не было?

— Был. Он виден только тогда, когда я этого хочу.

— Это как? Татуировка или что?

— А я сама не знаю. Это делает илах, а как — секрет. Даже родители не видят.

Ирам сдвинула шляпу на затылок, и Вис за двадцать шагов увидел ее лицо.

Лицо, которое он видел уже много раз: каждый астлин, какого он встречал в жизни (а встречал он их предостаточно — часто бывал на юго-западе), носит на груди под одеждой изображение этого лица. Сама Небесная Душа астлинов, великих колдунов, ехала по улице верхом на бадане.

Рилана-Вис мгновенно потупился: пусть он и не той же веры, что астлины, но глазеть на Великую госпожу, словно деревенщина, не годится. Он поклонился и направился навстречу покупателям.

В лавке Вис едва успел развесить по стене плащи и шляпы гостей, как вошел хозяин. Купец первой гильдии Таларега, сын Анвиса, был хотя и тучен, но высок и крепок; обведя гостей взглядом, он отдельно поклонился Йону, отдельно — Мартенам, а перед Ирам склонился в долгом глубоком поклоне. Мартены и Йон переглянулись; Вис не удержался и крякнул одобрительно.

Купец выпрямился.

— Приветствую тебя, высокоученый писатель; и вас, храбрые стрелки; и тебя, о Великая Госпожа, Небесная Душа астлинского племени.

На лице Ирам, как обычно, ничего не отразилось; помолчав секунду, она спросила:

— Почему ты меня так именуешь, почтенный купец?

— Я узнал твое лицо, Великая Госпожа. Я немолод, много повидал и знаю, что у каждого астлина в горах на юге, да и где бы он ни жил, на груди под одеждой есть изображение твоего лица.

Ирам помолчала, потом негромко сказала своим спутникам:

— Наверное, это как-то связано с братьями моего прадеда. Может быть, совпадение… Но нельзя…

Она не договорила, но Йон понял: нельзя здесь никого убеждать, что Ирам — не та, за кого ее принимают. Ирам права.

— Почтеннейший купец, — заговорила наконец Ирам. — Я прошу тебя, пусть это будет между теми, кто сам поймет, как и ты.

Купец вновь поклонился и, выпрямившись, заговорил о делах.

— Я слыхал от мастера Богусяка, что вам для поездки нужны полные комплекты оружия. Поскольку среди вас — Великая Госпожа, я не считаю себя вправе нажиться на вас. Прошу принять от меня оружие в дар.

— Почтеннейший купец, это невозможно, — твердо ответил Йон. — Тут не о чем говорить. Мы оплатим все. А вот твою помощь в подборе примем с благодарностью, потому что несведущи в здешних обычаях и правилах.

Купец кивнул.

— Соблаговолите последовать за мной во двор. Вис, иди-ка сюда.

Он прошептал слуге на ухо несколько указаний; Вис поклонился и исчез во внутренних помещениях лавки, а купец зашагал во внутренний двор.

Здесь было неожиданно теплее, чем на улице; солнце освещало высокую стену желтого кирпича, покрытую увядающими багровыми шлейфами плюща; в углу двора меж двух широких мраморных скамей журчал под обомшелыми камнями искусственный ручеек.

— Прежде чем с уверенностью предложить вам оружие, я должен видеть, что оно вам подходит, — пояснил купец.

Появился Рилана-Вис, слегка перекосившийся под тяжестью большой связки оружия, закутанной в серую ткань. Опустившись на корточки, он осторожно сгрузил на камни залязгавшую груду и взглянул на хозяина. Тот глазами указал на Реми.

— Храбрый стрелок, — проговорил тогда Рилана-Вис, — испытай это.

Он подал Реми короткую, не длиннее метра, чуть изогнутую саблю или палаш.

— Это ваган, лесной меч, — объяснил купец.

Реми аккуратно принял оружие, сделал несколько шагов в сторону и пару раз быстро взмахнул им.

— Добрый меч, — одобрительно заметил он. Ему не приходилось учиться бою на мечах, но у него на Акаи был тесак всего сантиметров на двадцать короче этого — он ходил с ним в пешие прогулки по лесу.

Тут купец, стоявший с платком в руке, наклонился, поднял с земли какую-то щепку, обернул платком и швырнул в Реми со словами:

— А как сбалансирован?

Реми понял замысел купца: тот хотел проверить его, Реми, бойцовские качества. Реми не знал, что его способность в нужную минуту воспринимать происходящее чрезвычайно замедленным есть далеко не у всех людей; он знал, что такая же способность есть у Клю, и думал, что это общее свойство людей вообще. Щепка в платке, медленно крутясь, летела в его сторону, и Реми решил, что надо сделать что-нибудь эффектное. Он вспомнил, как в каком-то фильме видел смешную и малопонятную игру в бейсбол, и сделал, как бэтсмен, широкое круговое движение мечом вокруг головы; тут и щепка в платке подлетела, и Реми легко поддел ее концом вагана, удивившись, насколько меч острый — щепка разлетелась ровно надвое, а платок Реми подхватил левой рукой и подал купцу со словами:

— Извини, почтеннейший купец, порвал.

Купец расплылся в улыбке.

— Прекрасно, храбрый стрелок. Итак, ваган по тебе?

— Вполне.

Вис осторожно принял у Реми меч, вложил в простые кожаные ножны, окованные латунными кольцами, и отложил в сторону. Затем подал арбалет.

Реми тщательно осмотрел самострел: устройство было меньше того, что было у него на Акаи, и взводилось по-другому. Там был горизонтальный рычаг, оттянул и стреляй, а здесь рычаг надо было, вдев ногу в стремя арбалета, руками отвести вверх и назад, а потом откинуть обратно, иначе при выстреле рычаг мог соскочить. Но в целом оружие ему понравилось: понравилась тетива из натуральных жил, стрелы-болты в сорок сантиметров длиной, с хорошо откованными стальными жалами; понравилось удобно выгнутое ложе, позволяющее стрелять и с вытянутой руки, и с плеча.

Рис вынес во двор дощатую мишень в форме волчьего силуэта, отнес в дальний угол двора и бегом вернулся. Реми поднял руку выше линии прицеливания, быстро опустил и нажал спуск. Рис азартно хлопнул в ладоши: болт пробил голову мишени.

Для Клю купец предложил такой же арбалет. Девушка легко вогнала стрелу рядом со стрелой Реми, и купец уже не стал подвергать ее испытаниям — Рилана-Вис просто поднес ей ваган, чуть покороче и полегче, чем у Реми, но столь же острый.

Затем пришла очередь Йона. Как писателю, причем не аристократического происхождения, ему полагался только «малый меч». Вис подал ему оружие, напоминающее самурайский катана — длинное, фута в четыре, слегка изогнутое лезвие с четырехгранным острием и длинной, двуручной рукоятью.

— Высокоученый писатель может проверить качества меча в учебной схватке, — склонил голову Вис.

— Охотно, — отозвался Йон. Он пять лет занимался форсблейдом, а эта синтетическая дисциплина включала владение холодным оружием (и, надо сказать, именно этот раздел интересовал Йона больше всего). Йон несколько раз провел мечом в воздухе, привыкая к его весу, и наконец замер в боевой стойке.

Вис поднял с расстеленной ткани другой меч, совершил приветственные движения и принял стойку.

Йон подметил разницу в положении тела, оценил простую, но надежную стойку Виса, но сам не шелохнулся.

Вис осторожно шагнул.

Йон медленно опустил меч, перенося тяжесть тела вперед.

Вис сделал выпад.

Йон легко уклонился и в ту же секунду коротко прыгнул вперед, описав мечом полукруг. Лезвие застыло в трех сантиметрах от шеи Риланы-Виса.

Слуга облизал пересохшие губы и отступил.

— Я сразу понял, что ты воин, ведь твоя голова обрита. Прекрасный бой, высокоученый писатель. Ты обучался искусству меча?

— Немного, — ответил Йон.

Они отсалютовали друг другу мечами, каждый по-своему.

Ирам купец поднес оружие сам. Это тоже был меч, только совсем другой формы: короткий и широкий, листовидный, как очень большой кинжал.

— Это астлинское ритуальное оружие, палавиэс, — задумчиво сказала Ирам. — Я такие видела в музее.

Она осторожно покачала в руке оружие.

— Вам везет. У Реми реакция, у Клю реакция, Йон учился форсблейду, одна я как… корова.

— Ну же, — укоризненно сказал купец. И вдруг, нагнувшись, запустил в Ирам камнем.

Ни Йон, ни Вис не поняли толком, что случилось. Лишь Реми и Клю точно видели, что камень не долетел до меча. Ирам подняла меч вертикально, плашмя, и камень, не долетев до стального лепестка фута полтора, лопнул с сухим щелчком, осыпав все вокруг хрустким кремневым песком.

— Надо же, — сказала Ирам. — Действует.

Все переглянулись.

— Что это было? — спросил Йон.

— Это вот и есть Бирва Анэмихмат, — ответила Ирам, опустив меч. — Только не спрашивайте меня, как я это сделала. Само как-то получилось.

— Прости, госпожа, — вдруг выкрикнул Вис и бросился на девушку, взмахнув мечом. Ирам неловко, как палку, подняла палавиэс навстречу. Клю ойкнула. В тот же миг Вис с коротким воплем покатился на землю, а его меч со странным шуршащим звуком вонзился в грунт и моментально ушел в него по рукоять. По черненой поверхности палавиэса пробежал неясный блик, и Ирам снова опустила оружие.

— Это ты прости меня, воин, — сказал девушка виновато. Вис с земли изумленно смотрел на нее, потом медленно начал подниматься.

— Прости, госпожа. Это не от того, что я тебе не верю, это чтобы знать, сможешь ли ты защитить себя в путешествии…

Он взялся за рукоять своего меча и не без усилия выволок его из земли.

Проводники приехали в факторию после обеда. Приехали втроем. Путешественники были в это время на улице — Богусяк обучал их тонкостям местной походки — и увидели проводников издалека.

Все трое были собраны как для похода — седельные сумки на боках баданов, походные суконные плащи, под окованные сталью кожаные шлемы надеты спускающиеся на плечи шерстяные куфии, в левое стремя каждого уперто короткое кавалерийское копье с лезвием в ладонь шириной. Спешившись, старший из них обнялся с Пеннегой, который прибежал отвести баданов в конюшню. Странно, но этот темноглазый русобородый всадник был не очень похож на отца: сухощав, невысок, только черты лица напоминают Пеннегу (впрочем, иной, рыжеватый цвет усов и это небольшое сходство делал малозаметным).

Двое других были выше и шире в плечах, но старшего слушались беспрекословно. Эти двое походили друг на друга: черные бороды до самых скул, усы закручены кверху.

Старший повернулся к путешественникам. Острые глаза остановились на Йоне, оглядели Реми и Клю. Взглянув на Ирам, воин невольно вздрогнул и на миг опустил взгляд.

— Всадник Эвис, сын Пеннеги, — сказал он наконец.

Двое черноусых представились вслед за командиром:

— Всадник Дага, сын Анариса.

— Всадник Тамор, сын Анариса.

Похоже, они были братьями.

Бросив мгновенный взгляд на Ирам, Эвис шагнул к Йону, выделив его для себя как старшего в разношерстной компании.

— Высокоученый писатель, я через мастера Богусяка предложил вам четверым наши услуги. Нуждаетесь ли вы в них еще?

— Да, храбрый воин, — кивнул Йон.

— Мы должны довести вас до Колонии как можно быстрее?

— В пределах разумного. Я, к примеру, верхом езжу плохо, так что особенно быстро не получится.

Эвис кивнул, раздумывая.

— Обязательно ли нам ехать Трактом? С третьего и по пятнадцатый день пути, до самого королевства Аваукула, тут сейчас дорога непроезжая. К зеленым убийцам, говорят, пополнение пришло, теперь они опять начнут огнем стрелять — раньше-то у них зарядов не было.

Йон озабоченно покивал.

— А как еще добраться до Колонии?

Эвис показал рукой на север.

— В трех днях пути на север — граница Лорино. За ней — леса, по лесам идет дорога, не Тракт, но неплохая дорога. Леса принадлежат дуфу Эданио, вассалу нашего князя. Дорога, правда, уклоняется опять же к востоку, к Горелым Холмам, но в тех краях вроде спокойнее, чем прямо на восток. По дороге там три селения с постоялыми дворами: на пятый, седьмой и десятый день. На одиннадцатый день — уже море, там будет Ветаула, порт морского дана Ветара-Гвиса, он, опять же, вассал нашего князя. Там садимся на корабль вместе с баданами — и на восток. Четыре дня плавания — порт Гелерима. Это уже королевство Аваукула. Три дня пути на юг — горы, два дня клади на перевал, и за ним уже будет Алеума, большой город, оттуда — день до Энакоа, а от Энакоа до Колонии всего полдня пути. Итого двадцать пять дней, что и по Тракту, а ехать будет поспокойнее.

Йон поразмыслил, одновременно искоса осматривая Эвиса. Нравился ему Эвис. Были они, похоже, ровесниками; и рост у них был один; были у Эвиса рыжие нити в русой бороде, черные острые глаза, на лбу — тонкий, но довольно заметный короткий шрам.

Йон взглянул на своих. Судя по лицу Клю, Эвис у нее тоже вызывал доверие. По лицу Ирам, как обычно, трудно было что-нибудь понять, но вслух она сказала:

— План разумный.

— В любом случае храброму воину виднее, — сказал Реми. — Он здесь знает все, мы — ничего.

Эвис улыбнулся.

— По тебе, храбрый стрелок, не скажешь, чтоб ты в лесу ничего не знал.

— Лес есть лес, — кивнул Реми. — И на нашей родине есть лес, в лесу мы с сестрой маху не дадим. Но ты же знаешь, храбрый воин, в ваших лесах не звери страшны.

— Это верно. — Видно было, что Эвис одобряет здравомыслие Реми.

— Эвис, — сказал, подойдя бочком, Богусяк, — решите сразу деловые вопросы. А то вы так до утра друг другу комплименты проговорите.

Эвис усмехнулся. Младшие же воины зашевелились, переглянулись: видно было, что этот вопрос их занимал.

— Обычная плата за месяц работы составляет сорок золотых на нос, — сказал Эвис. — Я не десятник по званию, так что надбавки старшине не полагается. Это все на круг, включая фураж. Постой платится отдельно, но для нас он стоит треть обычного, потому что нам от цеха скидка.

Дага и Тамор кивнули, признавая справедливость сказанного.

— Полагается задаток, — шепнул Богусяк.

Йон пожал плечами.

— Не вижу причин, почему бы сразу все вперед не заплатить.

Дага и Тамор одобрительно переглянулись.

— Ты предусмотрителен, высокоученый писатель. — Эвис наклонил голову, снял шлем, откинул на плечи куфию, обнажив свежевыбритую голову: особенно жарко не было, но солнце припекало.

Йон развязал кошель, отсчитал сто двадцать золотых, Эвис быстро ссыпал сорок монет в свой пояс, остальное горстями отдал младшим воинам со словами:

— Ну вот, на фураж оставите — и хватит почтенному Анарису долги раздать. Отец их сильно задолжался, — объяснил он Богусяку. — После пожара, помнишь, в том году-то, стал почтенный Анарис отстраиваться, у него ж еще и дочь, да влез в долги, у двух ростовщиков занимал да и не отдал вовремя. Пятьдесят золотых еще должен.

— Ай-йяй-яй, — покачал головой Богусяк. — Обнаглели ростовщики совсем.

— Истинно так, — подтвердили братья Дага и Тамор. Рассовав по поясам золотых по пятнадцать, остальные они ссыпали в кожаный кошель, обменялись многозначительными взглядами и одновременно поклонились Йону:

— Благодарим, высокоученый писатель. Сегодня же отцу свезем. Благодарствуем.

Йон смутился и посмотрел на Клю. Клю явно была им горда.

Обговорили детали, договорились выступить послезавтра с утра: день оставили на сборы, про запас. Дага и Тамор, спросив разрешения, уехали в город, к отцу. Эвис остался. Йон решил, что всадник хочет к ним поприсмотреться; но на улице рядом с Реми все время была Ирам. Реми обучал ее каким-то хитростям, у Ирам не получалось, и Йон, сидя вместе с Клю на крыльце, все время слышал их смех. А присутствие Ирам почему-то смущало Эвиса, он на нее даже не смотрел и наконец ушел за дома, к конюшне — видимо, поговорить с отцом.

— Ты заметил, — сказала Клю, — простые люди на Ирам никак не реагируют, а воины как-то пугаются.

— Лицо узнают, — сказал Богусяк из окна поста связи. — Девушка и впрямь одно лицо с Небесной Душой астлинов, а бывалые воины много раз видели астлинов и знают, кто изображен на их медальонах.

— Загадка, — пожал плечами Йон. — Почему именно ее лицо? Может, эти ее предки поместили на медальоны портрет какой-нибудь своей родственницы, а Ирам на нее похожа?

Богусяк не ответил. Из окна донеслись частные тревожные гудки.

— Тревога, — изменившимся голосом крикнул резидент из глубины комнаты, тут же высунулся в окно и бешено заорал:

— Тревога! Тре-во-га! Сюда летит флаер! Не опознан! Это противник! Тревога!

Богусяк исчез и через несколько секунд выскочил на крыльцо с автоматом в руках.

— Вот беда-то, стреляю-то я неважно, — причитал резидент. Подбежавший Реми протянул руку:

— Давайте мне.

Видно, Богусяк и впрямь стрелял неважно, раз безропотно отдал автомат Реми.

Из-за угла выбежал Пеннега с вилами, за ним — Эвис с обнаженным мечом.

— Где враг, мастер Богусяк?

— Вот они! — ответила за Богусяка Ирам, показывая рукой. — Вон летят!

На востоке низко над горизонтом стремительно передвигалась черная капелька.

— Всем в поле! — крикнул Богусяк. — Укрывайтесь по кустам, по канавам! Я дам тревогу в Колонию!

И толстяк с неожиданной легкостью через окно прыгнул в помещение поста связи.

— Я сказал — всем разбежаться! — донеслось оттуда.

Йон молча схватил Клю за руку, и они побежали через двор к тем кустам, в которых Клю провела ночь. Эвис сказал отцу:

— Огнем бросаться будут. Беги, батя, туда, в поле, ляг за валуном.

Пеннега без долгих размышлений побежал в поле, а Эвис сказал Реми и Ирам:

— Ну, что же вы?

Реми повернулся к Эвису:

— Храбрый воин, укрой великую госпожу.

— Реми, — испуганно сказала Ирам, увидев, что тот снимает автомат с предохранителя и досылает первый патрон.

— Я хорошо стреляю, — ответил Реми и побежал навстречу флаеру.

— Идем, госпожа. — Эвис легонько дотронулся до локтя Ирам и сразу отпустил. Ирам, все время оглядываясь на Реми, побежала вслед за Эвисом. Прыгнув за ним в сухой кювет у дороги, она с отчаянием сказала:

— Я не могу его защитить! Наше… волшебство не действует против такого оружия!

— Я знаю, госпожа, — сказал Эвис. — О!

Приближающийся флаер плюнул огнем. Над головами с шорохом брызнула оранжевая стрела лучевика, и вдалеке что-то бухнуло: флаер попал в один из резервуаров у площадки. А Реми все продолжал бежать по увядшей траве, пока флаер не оказался от фактории буквально в двух сотнях метров. Тогда Реми встал на одно колено — ткань штанов сразу промокла от сырой земли, колену стало холодно — и поднял автомат.

Секунды пошли медленно, как дни. Флаер шел строго на него; Реми видел тусклый отблеск на черной броне, более яркие блики на лобовом стекле, увидел даже светлое пятно за стеклом — лицо пилота; потом под брюхом флаера что-то мигнуло красным, и оранжевая струя протянулась прямо к Реми, жарко свистнула у него над головой и бухнула чем-то позади, и тогда Реми дал длинную очередь; пока автомат четко и сухо дергался у него в руках, он думал: это за маму… за отца… за наш дом… за монахов… за каждого монаха…

Первая пуля ударила в борт, он увидел, как она дымно отскочила от брони, и чуть качнул стволом; четвертая и пятая пули легли точно в красный зев лучевика, что-то пыхнуло там белым, флаер все надвигался, черно брюхо почти полностью заслонило от Реми лицо пилота — а Реми уже почти разглядел его лицо — посреди черного брюха, набухая, вспухал бело-красный нарыв, прямо над головой Реми он лопнул белой трещиной, грянул глухой гром, что-то взвизгнуло, отлетая, и флаер, превратившийся в единый огненный ревущий сгусток, длинной дугой унесся за спину Реми — юноша обернулся — снес верхушки деревьев у дороги и дымной оранжевой массой, оглушительно сотрясая землю, подпрыгнул и рухнул в холмах за дорогой.

Реми вскочил, опустив автомат. Из своих укрытий поднимались Ирам, Эвис, Йон, Клю, высунулся из окна Богусяк, и все смотрели туда, где чудовищным костром чадно пылал флаер. Потом над костром вспухло облако пирофага, огонь утих было, но тут же разгорелся вновь. Столб черно-серого дыма, клубясь, устремился к небу над холмами.

Ирам, вслед за ней Клю и Йон обернулись к Реми. Реми пошел к ним, чувствуя, как у него дергаются губы; впрочем, он справился с губами.

Богусяк спрыгнул на землю. Реми отдал ему автомат.

— Ну ты даешь, — выпалила Клю.

— Реми, ты молодец, — сказал Йон.

Ирам молча схватила Реми за руку.

Эвис негромко сказал:

— Ты великий воин, храбрый стрелок.

С поля, прыгая через кочки, поспешал Пеннега с вилами:

— Мастер Богусяк! Рызер…вуар у нас на площадке снесло! Ой, гляньте, ворота нам спалили!

Вот куда попал второй выстрел лучевика: деревянные ворота при въезде в факторию с треском пылали, завалившись на сторону.

Реми перевел дух, только что обнаружив, что у него в горле стучит сердце и пот выступил на лбу. Он вспомнил тех четверых, которых убил на Акаи. Бог простит, подумал Реми. Это война, и я на ней воин, и если есть на свете правота, то она со мной!

Перед закатом Реми с Эвисом ходили смотреть на остатки флаера. Ничего от него не осталось — оплывшая сплющенная груда металла и кералита. Невозможно было даже сказать, сколько людей было во флаере. Сгорая, флаер расплавил и испепелил все, даже известняковый щебень под собой.

Ночь прошла беспокойно. Опять Реми и Клю спали на улице, на этот раз к ним присоединился Эвис, который не стал возвращаться в город (все походное имущество было у него при себе). Богусяк всю ночь провел на посту связи — они с Йоном по очереди дежурили у постоянно включенного радара, ожидая нового нападения. Одна Ирам крепко заснула в маленькой комнатушке в гостевом домике после того, как ее отовсюду — и с улицы, и с поста — дружно погнали отдыхать.

Ночью звуки разносятся далеко. Было слышно, как в городе собиралось ополчение: неясный гул доносился за полтора километра, а верхушки холмов на юге и видневшиеся между ними крыши города озарял свет факелов и костров.

Утром девятого, провожаемые Богусяком и Пеннегой, путники выехали из фактории сразу после того, как из города вернулись Дага и Тамор.

Против ожидания ехать было не так уж и трудно. Баданы оказались животными нрава удивительно ровного, чтобы не сказать флегматичного. Они сразу взяли ровную, устойчивого темпа рысь, при которой седоков почему-то не подбрасывало так, как это бывает на земной лошади.

Порядок установился сразу и как-то сам собой. Впереди ехал Эвис — копье в стремени, шлем низко надвинут; сразу за ним ехали Йон и Клю. За ними — Реми, оживленно болтающий с Ирам. Дага и Тамор ехали в конце, позади двух толстых вьючных баданов, на боках которых качались тюки с упакованными в кожаные мешки вещами путешественников.

В девять утра с тропинки, шедшей мимо фактории, выехали на северную дорогу. За факторией, в холмах, остался город князя Лорино. В половине десятого взглянули на факторию в последний раз — даже отсюда, за три с лишним километра, было видно, как блестят лужи вокруг лопнувшего водяного резервуара — и въехали в густой, по-осеннему тихий лес, обступавший северную дорогу.

Дорога была хорошая: двухметровой ширины полотно, толстой подушкой усыпанное белым мелким гравием. Кюветы были чищеные, кусты начинались не меньше чем в десятке шагов за кюветами — видно было, что за дорогой хорошо ухаживают. По обе ее стороны поднимались невысокие холмы, поросшие лесом.

Сосны и еще какие-то хвойные, но осыпавшиеся к зиме деревья составляли основу этого леса. Были еще деревья с темными, жесткими широкими листьями — видимо, вечнозеленые. В подлеске густо росли мелкие по пояс, колючие кусты, по осени красиво усыпанные блестящими, будто лакированными красными ягодами. Ягод этих Эвис трогать не велел, сообщив, что достаточно двух, чтоб съевшему «память пропели».

Столь близко к городу дорога была довольно оживленной. Навстречу то и дело тянулись крестьянские возы, а то и купеческие обозы. Видно, Лорино было княжеством небедным: крестьяне вид имели сытый, путникам почтение оказывали без раболепства, но и без излишней гордыни. Купцы же ехали с многочисленными работниками и с охраной. Охрана то и дело дружески салютовала Эвису, купцы приподнимали круглые кожаные шляпы, вьючные баданы фыркали под грузом.

Обедали в деревне. Постоялого двора тут не было, был трактир, в котором кормили обильно, но не разнообразно: мясная похлебка с бобами, кислая капуста, тушеное мясо.

Такое же меню оказалось и в следующем трактире, километрах в двадцати пяти к северу. Там и заночевали. Все постояльцы должны были спать в одном большом гостевом зале. Как выяснилось, местные обычаи позволяли девушкам ночевать в одном помещении с мужчинами — надо было только поставить нечто вроде ширмы, два шеста с натянутой занавеской под названием «ночник». Трактирщик «ночник» поставил, Ирам и Клю устроились за ним, и местная нравственность была удовлетворена.

Ночевали в компании с каким-то почтенным купчиной с севера, его приказчиком и двумя охранниками. Приезжие улеглись на огромных охапках свежей соломы, недалеко от очага. Усталый Йон, едва распустил ремни и лег, мгновенно заснул, а Реми, которому не спалось, стал вполголоса беседовать с купчиной-северянином, оказавшемся на соседней охапке соломы. Того интересовали новости из Лорино (он уже слыхал о прибытии подкреплений к «зеленым убийцам»), Реми же спрашивал о дороге: выходило, что купец все десять перегонов от Ветаулы проехал спокойно, но ведь это же было до прибытия свежих сил противника.

Ирам и Клю тоже не сразу заснули — долго шепотом болтали. Обе одобряли Эвиса, не одобряли баданов — Клю за тупость, Ирам за неэстетичность; обе хихикали над Богусяком, который за два сеанса связи в день дважды передавал им персональные приветы, и обе жалели Йона, который к вечеру стер-таки кожу на внутренней стороне бедер, хотя и ехал на самом размеренном и тупом бадане.

Что же до Эвиса, Даги и Тамора, то они сели в углу за стол перекинуться в карты по маленькой, составив с двумя коллегами-северянами партию сложной местной игры под названием «пятерной выгребай».

В половине первого ночи Эвис расплатился: он с Дагой проиграл Тамору и одному из северян по четыре медных шанда; те, правда, продули раздающему — второму северянину — по серебряному полулонду. Кинув на стол монетки, проводник встал и застегнул ремень:

— Пойду баданов гляну.

Дага, Тамор и северяне потихоньку, чтоб не будить спящих, полезли на солому, подкладывая мечи под голову и укрываясь плащами, а Эвис сунул меч в ножнах за пояс, накинул плащ, потянул дверь на себя и вышел.

На улице было морозно: наступала зима. В лужице у конюшни под ногой слабо хрустнул тонкий ледок. На дворе в будке сонно, вполголоса гавкнул пес, гавкнул и замолк. Эвис потер уши: холодно. Заглянул в конюшню, там чавкали и сопели баданы: девять своих… семь купеческих… четыре хозяйских, все верно. Вышел опять. В безмерной выси холодно мигали звезды.

Эвис стоял, задрав голову; холод лез под бороду, по шее, под плащ, а он все стоял. Манили его звезды. Природная скромность не давала ему расспрашивать нанимателей об их жизни, но, о Клови учитель, как хотелось Эвису, сыну Пеннеги, слушать и слушать их разговоры о дальних мирах, хоть по полслова жадно ловить, умащивая в голове!

Эвис, сын Пеннеги, страстно мечтал хоть раз, хоть одним глазком взглянуть ну хоть на что-нибудь из этой беспредельной шири. Из бесед с мастером Богусяком он знал о Галактике куда больше, чем мог знать обычный парень из городского второго податного сословия, закончивший благодаря достатку отца храмовую пятилетнюю школу. Космопорт, Пантократор, Земля, Луна, Телем, Кальер, Новое Солнце — для него это были не просто слова. Больше, чем слова. Он сознавал, что его понятия об этих вещах, скорее всего, совершенно фантастические: учитель Клови говорит — «тысячу книг ты прочтешь о водопадах, но приблизишься к познанию, лишь увидев водопад, услышав его и почуяв его водяную пыль». Он сознавал также, что его страсть к звездам греховна для хелианина, которому полагается беречь редкостный дар своей жизни и, если повезет, дарить его новому хелианину. Но, о Клови учитель, как ему хотелось презреть долг хелианина — или, скажем, отложить его на время! Как хотелось уподобиться иноземцам, греховно не берегущим жизнь из-за крайнего многоплодия своих рас! Не в том уподобиться, чтобы чужую жизнь губить или свою не беречь; в том уподобиться, чтобы не сиднем сидеть — пусть на древней, прекрасной, обустроенной Родине, но, о Свет, на такой знакомой, такой одномерной, такой простой и наизусть вызубренной!

Быть может, мне и одного путешествия хватило бы, в тысячный раз думал Эвис. Вернулся бы или осел где-нибудь еще. Миров много. Как мастер Богусяк говорил? Открыто почти сто миллионов планетных систем; изучено около ста пятидесяти тысяч систем; есть семьдесят две тысячи планет, которые пригодны для освоения; из них всего девятнадцать тысяч семьсот — «земного типа», то есть такие, как Хелауатауа; человек побывал на всех девятнадцати тысячах семистах; поселения есть на одиннадцати тысячах ста семи, и число это растет сейчас примерно на три-четыре в год; а капитально заселено общим счетом три тысячи восемьсот сорок две. Во! Как молитву запомнил! Эвис усмехнулся. И из этих тысяч всего на девятнадцати люди не с Земли прилетели, а Богом на этих планетах созданы. Все их Эвис помнил: Хелауатауа, конечно; Ашдол, откуда астлины; Нзобатх, где люди чернокожи и не любят чужаков; Новая Голубая Земля, куда полторы тысячи лет назад переселили несчастных мбакры, чья родная планета потом сгорела во вспышке новой звезды; Эмари Банго, где оранжевое небо; Эгвеллагвелла и все остальные…

Эвис нашел на небе яркую звезду во главе созвездия Щита; по-здешнему ее именуют Доброглаз, потому что ее созвездие покровительствует врачебному делу и вообще всякому бережению жизни; это — Солнце, самая близкая звезда. Возле нее — невидимые отсюда Земля и Луна, и Марс, и Пояс Земли-Большой… Хорошо, сегодня ночь темная — все три Толимана в закате! Зима потому что, зимой всегда так… А на полпути отсюда к Солнцу — Космопорт, но его не видно, он сам не светится — не звезда ведь.

Эвис повернулся лицом к востоку; а вот эта звезда — Новое Солнце, это возле нее Новая Голубая Земля.

И тут воин сильно вздрогнул, сердце его против воли прыгнуло к горлу, мягко стукнуло там и ушло на место. Эвис, выкатив глаза, быстро набрал воздух в легкие.

Над холмами в звездном небе медленно и страшно прошло что-то черное, округлое, вытянутое — как та машина, которую расстрелял храбрый стрелок Реми, только во много раз огромнее. Прошло — беззвучно, не спеша — и кануло за холмы на севере, и только тут стал слышен затихающий неспешный шум, будто очень далеко кто-то сильно дул на затухающий огонь.

Эвис с трудом перевел дух и краем плаща вытер выступивший на лбу пот, не отрывая глаз от неба. Прошла минута, другая, третья… десять… Небо неуловимо светлело, наливаясь багровым отсветом — готовились выползти из-за северного горизонта обе красные луны Хелауатауа, Глаза Неба. Черное тело больше не появлялось. Эвис вдруг почувствовал, что сильно замерз, и быстро вошел в гостевую, сразу плотно прикрыв за собой дверь.

Северяне, Дага и Тамор тут же вскинулись, но увидели Эвиса и легли опять. А Эвис, чтобы успокоить их — он, конечно, признался себе, что отчасти и себя хотел успокоить — взял свое копье и вогнал в дощатый пол у порога, чтобы дверь нельзя было открыть снаружи. Потом присел возле Йона.

— Высокоученый писатель, — шепотом сказал он.

Йон даже не шелохнулся, ровно и редко дыша во сне.

Утром расскажу, решил Эвис. Расстегнул ремни, заложил меч за голову, укутался в плащ и лег.

Утром Йон, конечно, со всем вниманием выслушал Эвиса, но что было делать? По-прежнему им надо было в Колонию, чтобы вылететь на Телем, встретиться с Легином и решить, кому и как быть дальше. Сообщили в факторию Богусяку, тот тоже отнесся со вниманием, но сказал, что приборы не зарегистрировали никаких ночных перемещений противника. Тем не менее он обещал доложить в Колонию и, конечно, доложил.

Путь продолжался, уже шестьдесят пять километров остались позади, впереди были еще пятьсот сорок. Йон перебинтовал ноги там, где они натирались о седло, и вновь потянулись вокруг лесистые холмы, редкие придорожные деревни с покосившимися корчмами или села со справными, крепкими трактирами. Быстро ехать не могли — у Ирам, несколько месяцев питавшейся кое-как, разболелся живот, но все равно к обеду добрались до большого села в долине, над которой на холме виднелся небольшой замок местного аристократа. Здесь был всем трактирам трактир, и отобедали в нем на славу — даже удалось специально для Ирам найти вареные овощи и некий травяной отвар, которого сердобольная жена трактирщика всего за лонд продала целую баклагу и велела пить после еды, «пока в баклаге не кончится, а до той поры все пройдет». Йон же здесь пережил первую встречу с коллегой. Такой же, как он, писатель, а скорее — студиозус лет двадцати пяти, долго разглядывал его книгу и выразил сожаление, что с трудом разбирает буквы линка; потом Йону пришлось столь же подробно разглядывать две толстые рукописи коллеги, пока тот вслух знакомил его со своей концепцией сравнительного анализа восточной и южной школ житийной литературы культа Шести Сил в эпоху Среднего Счета. Впрочем, коллега оказался совсем не занудой, концепция его была изящна и сводилась к тому, что восточная и южная школы изначально столь непримиримы друг с другом из-за неприязни, каковую питали друг к другу два святителя — их основатели. Йон спросил, не впадает ли тут коллега в ересь по отношению к Шести Силам, но тот гордо продемонстрировал на груди крест с глазом, знак Света, и с улыбкой сообщил, что, как кловит, он имеет право на любые оценки, не будучи ересиархом. Потом коллеги крепко приложились к большой бутыли местного вина, а тут и послеобеденный отдых подошел к концу. Раскланялись и разъехались в разные стороны. Йон после возлияний клевал в седле носом и один раз чуть не упал с бадана, но к вечеру протрезвел.

Так потянулся день за днем. Однообразная дорога в лесистых холмах, иногда прямо в лесу; однообразная еда в трактирах и корчмах, однообразные ночевки в общих залах — девушки за «ночником», остальные на соломе в зале (постоялые дворы от трактиров в этом отношении не отличались, просто залы были больше, а охапки соломы — толще).

Дважды в день на связь выходил Богусяк. В Колонии все было спокойно, на факторию больше никто не нападал, княжеская дружина развернулась на восточной границе и даже уже успела загнать обратно в холмы спустившуюся было пограбить приграничные деревни банду местных отщепенцев под водительством десятка «зеленых убийц»… В Колонии ждали усиления с базы на Стаголе и спецгруппу с самой Земли, чтобы обезглавить укрывшуюся в Горелых Холмах группировку. Ждать, по всем прикидкам, оставалось не меньше пяти дней: перемещение военных кораблей в системе Толимана регулировалось сложными соглашениями и нуждалось в длительной утряске между соответствующими ведомствами Конфедерации, Империи, Кальера и Компа.

За семь дней пути всего дважды удалось организовать мытье: хелиане, в принципе, весьма чистоплотны, но при трактирах бань у них не полагается вовсе, а при постоялых дворах они хотя и есть, но зимой особой популярностью не пользуются. Оба раза пришлось переплачивать по полному серебряному лонду, только чтоб хозяин велел баню затопить.

Вторая баня была как раз на седьмой ночевке, на постоялом дворе в лесном селе под названием Глоно. За селом дорога ныряла в совсем уж непролазную, густую чащу, тянувшуюся отсюда к северу на девяносто километров. Отсюда до села Бано на северной опушке чащи ночлега под крышей больше не было.

Уже в темноте, когда путники собирались спать, в Глоно с севера въехал одинокий путник. На постоялом дворе он спросил ужин и ночлега, после чего вошел в общий зал и, вежливо распахнув плащ, приветствовал собравшихся. Это был высокоученый писатель в цветах королевства Аваукула, было ему лет сорок, мешок его изрядно оттягивали книги и рукописи. Он представился, имя его было магистр Лаови. Сев с коллегой Йоном за стол, он разложил перед ним свои книги; Йон же протянул ему свой томик.

Лаови с интересом полистал книгу: было видно, что шрифт линка он знает хорошо.

— Ты — человек иных земель, коллега, — полувопросительно сказал он, и Йон слегка поклонился.

— Тогда вряд ли тебе будут так уж интересны мои работы, — вздохнул Лаови. — Рукописи — это ученые записки кафедры в академии Аваукулы, которую я имею честь представлять. Наш профессор, высокоученый Яхмави, послал меня отвезти эти рабочие копии в академию Шараинно, на юге, в горах. Оттуда я получу в обмен их рабочие копии и смогу пополнить материалы для третьего тома своего труда. — Он коснулся длинными пальцами двух томиков изумительной типографской работы. — Моя тема — летосчисление, — пояснил он. — Мой труд называется…

— «Счисление времени и лет, с хронологическими таблицами, во всех известных частях Большой земли», — закивал Йон, который к этому моменту как раз по складам разобрал тисненный прихотливыми местными буквами заголовок.

— Истинно, — обрадовался магистр.

— Это чрезвычайно интересная тема, — сказал Йон. — Я жалею, что нет времени ознакомиться с ней подробнее. Скажи, коллега, какова дорога за твоими плечами? Я заметил, что ты встревожен.

Магистр нахмурился.

— Именно. За сегодняшний день меня трижды останавливали патрули здешнего властителя. Ищут этих… «зеленых убийц». Прости, коллега, с неба приходит не только добро…

Йон махнул рукой.

— Кто, как не я, знает это, коллега! Продолжай, прошу тебя.

— Патрульные сказали, что пять дней назад зеленые убийцы разбили лагерь в полудне пути отсюда к востоку. — проговорил магистр, озираясь.

Йон помолчал.

— Похоже, мы сами себя перехитрили. Хотели ведь с севера обойти их логово!

Лаови сочувственно покивал.

— Так ведь, может, и обойдется, а, коллега? Проскочите. Патрулей на дороге много, может, убийцы на дорогу и не сунутся.

Других вариантов все равно не было. Посовещавшись с Эвисом и Реми, Йон решил с утра все-таки ехать дальше. А перед сном он с почтенным магистром довершил церемонию знакомства, почествовав бутыль с уже знакомым ему сортом местного некрепкого, но хмельного вина.

Выехали в восемь утра. Над лесом висел тревожный полусвет: над горизонтом яркой желтой точкой сиял Толиман II, зимой всходивший чуть раньше ближнего светила. В зените отчетливо была видна еще одна точка, багрово-красная — Проксима. Густо-синее небо постепенно светлело на востоке, там, где через четверть часа должен был встать Толиман I.

На околице стояли караульные — пятеро мужиков в стеганых куртках, с копьями, да два стрелка-лесовика. Эти приняли Клю и Реми за своих и говорили, адресуясь преимущественно к ним.

— Вы бы, почтенные, сегодня не ехали бы никуда, что ли, — говорили караульные. — Разобраться бы. Сколько их там, и вообще те ли это…

Эвис хмуро сказал на это:

— Вы бы, храбрые стрелки, нас бы тут недельку бы продержали, до того как разберетесь. Нас три копья, да еще вот два, даже три бойца (тут Клю заулыбалась). А время господ путешественников поджимает. Нет, почтенные, дело тут решенное.

Тогда один из стрелков достал оловянный карандаш и написал несколько слов на краешке подорожной, которую Йону выдал Богусяк за подписью и печатью секретаря самого князя Лорино. И путники въехали в лес.

Йон развернул на колене подорожную, внимательно перечитал все. Хвостатыми, причудливыми буквами местной азбуки на плотном пергаменте значилось:

Ниже другими чернилами было приписано:

И последняя надпись, карандашом:

Первый патруль себя не заставил долго ждать: трое лесных стрелков со взведенными, но застопоренными арбалетами в руках выехали на черных невысоких баданах из лесу на дорогу. Последовали долгие расспросы, изучение подорожной, потом старшина патруля посовещался со своими и решил пропустить.

— Что впереди? — спросил его Эвис.

— До следующего патруля все спокойно, — ответил старшина. — До них езды часа два.

И до следующего патруля все действительно было спокойно. Ровная, плотно устланная гравием дорога, уклоняясь влево, к востоку, вела через густой высокий лес. Темно-зеленые кроны сосен плотно стояли высоко вверху, над сплошным частоколом медно-красных стволов; внизу стволы ныряли в непроницаемую тьму подлеска, состоявшего из каких-то очень темных хвойных кустов в рост человека. В этом мрачном лесу почти не слышно было птиц, только высоко вверху над дорогой перелетали вслед за путниками две-три носатых кральи, охотившиеся за пометом баданов.

— Странный лес, — сказал Реми, оглядываясь. Арбалет лежал у него поперек седла.

— Что в нем странного? — спросила Ирам.

— Подлесок. У нас на Акаи в сосновых лесах только рябина растет, лес прозрачный, далеко в обе стороны видно — бывает, что метров на семьдесят, на сто. А тут такие кустищи!

— У нас на Ашдоле вообще нет таких лесов, — сказала Ирам. — У нас голосемянные — редкость, а такие крупные — и подавно. На Ашдоле и лес, и подлесок были бы широколиственные. Ну, в наших широтах, понятное дело.

Реми и Ирам углубились в сравнительный видовой анализ. Клю тем временем говорила Йону:

— Все-таки почему Легин сам не выходит на связь? У нас же его браслет.

— Во-первых, — отвечал Йон, — браслет без усилителя через «нулевку» не работает. А усилителя у меня нет. Космонавты всегда носят офицерский кей, но я-то не космонавт и не офицер. А во-вторых, один Бог знает, где сейчас Легин и что с ним. Он, правда, сказал, что они с Ёсио живы и уже на свободе, и, мол, идут по нашему следу. Но…

Эвис впереди поднял руку в кожаной рукавице, и Йон замолчал. Из-за поворота дороги, метрах в пятидесяти впереди, показался новый патруль.

Едва взглянув на подорожную, стрелки замахали руками.

— Не рискуйте. Мы видели двух разведчиков всего в полумиле отсюда.

Эвис и Йон переглянулись.

— Зеленых?

— Нет… Местных. Только незнакомые какие-то. Похожи на лесовиков из-за Горелых Холмов.

— Ну, двое… — сказал Эвис. — Нас все-таки семь бойцов.

— Дело ваше, храбрый воин, — сказал старшина патруля. — Всемером, конечно… А то подождали бы обоза.

— Обоза может до завтра не быть, — сказал Эвис. — А тут стоять — все равно, что вперед ехать. Ехать-то лучше днем, а так нам что ж, прямо тут ночевать?

— Ну, ночевать все одно в лесу будете, так, кстати, с дороги-то сворачивайте… — сказал один из караульных.

— А ты учи меня, — беззлобно усмехнулся Эвис, и путники двинулись дальше.

Около часа прошло в молчании. Лес как-то притих, даже кральи куда-то пропали.

Вдруг Эвис остановился, вглядываясь в чащобу, подступившую к самой дороге.

— Дага, — позвал он наконец.

Дага подъехал к нему.

— Скачи назад. Найди патруль и дуй прямиком к дуфу Эданио. Скажи, пусть сюда отряд пришлет. Нет, пусть лучше нашему князю эстафету пошлет, пусть вместе вдарят.

— Разведчики? — только и спросил Дага.

Эвис кивнул.

— Место запомнил? Ну, давай. Будем день ждать тебя в Бано и день в Ветаула, если не поспеешь. Один не езжай, с обозом давай.

Дага коротко отсалютовал и повернул бадана. Проезжая мимо брата, он махнул ему рукой и скоро исчез за поворотом дороги.

Путники же по сигналу Эвиса с удвоенной осторожностью двинулись вперед.

Прошло около получаса. Дорога постепенно сворачивала к востоку, огибая непроходимые заросли по левую ее сторону. Путники поневоле сбились в кучу, даже Тамор подъехал поближе.

Вдруг Реми сказал:

— Мы обнаружены. Справа кто-то есть.

— Я не слышу, — растерялся Эвис.

— Я слышу, — тихо сказала Клю. — Пять или шесть их там.

Эвис быстро поднял руку, и все остановились, затихнув.

— Да, — сказал всадник наконец. — Есть кто-то. Ходу. Они пешие, обгоним.

Баданы недовольно крякнули, и отряд устремился вперед. Расслышать в топоте скачки и звоне снаряжения, поспевает ли пешая погоня справа, было невозможно. Но вот через несколько минут кусты стали отступать от дороги, кроны деревьев вверху разошлись, и отряд вылетел на довольно обширную поляну. Эвис вновь поднял руку, чтобы остановить отряд, и отряд затормозил в фырканьи и блеянии баданов.

И тогда со всех сторон поляны из-за кустов к ним молча бросились десятки людей с копьями, арбалетами и в серых плащах.

Путники вскинули было свое оружие — и опустили. Не меньше тридцати арбалетов было нацелено на них отовсюду. Йон подумал, что и его пистолет здесь не помог бы.

Йон обвел глазами нападавших. Заросшие, грязные, люди в серых плащах были тем не менее прекрасно вооружены и одеты вовсе не в лохмотья.

— Спокойно, — бормотал Эвис. — Спокойно.

Из-за спин пеших стрелков и копьеносцев появились два всадника. Йон впился в них глазами.

Первым на жилистом сером бадане ехал… Ну точно покойный сержант Резабай, что разбил Йону лицо на другом краю мира три недели назад. Небритый, носатый, чернявый. Он был в относительно свежем зеленом комбинезоне, на голове — подшлемник с рацией.

Второй, тоже на сером бадане, был ниже первого роста и как-то похлипче, хотя тоже чернявый и небритый; его комбинезон был заношен до синих пятен на коленях, а на плечах висел местный плащ. Грязные, стоящие торчком волосы были не покрыты, невзирая на холод.

— Не рыпаться никому, — громко сказал первый всадник. — Эй, вы! На землю с баданов, быстро!

С этими словами он извлек здоровенный никелированный пистолет и сделал стволом общепонятный жест.

Спорить и противиться было по крайней мере глупо. Один за другим путешественники стали нехотя слезать с баданов. Флегматичные животные, ни на что не обращая внимания, уже пощипывали жухлую траву.

Двое зеленых и человек сорок местных, думал Йон. Нет, не успеть.

— База, — позвал кого-то в микрофон старший из зеленых. — Эй, база, отвечай!

Никто никогда не узнает, что именно пришло в эту секунду в голову Тамора, сына Анариса. Всадник за все время их путешествия ни с кем, кроме брата, особенно не беседовал, а с братом он в основном упрямо спорил о достоинствах и недостатках разных баданов, виденных ими за годы совместной службы. Ни с кем из подопечных путешественников он не сблизился. Ни о чем не спрашивал и глядел на них, в общем-то, равнодушно.

Но сейчас, слезая с бадана, он внезапно размахнулся и метнул свое копье в старшего из зеленых.

Тот, видимо, обладал неплохой реакцией: он успел поднять пистолет и выстрелил Тамору в грудь.

Копье с отвратительным хрустом вошло зеленому в шею под ухом; широкий стальной наконечник сломал микрофон и наушник его рации, разорвал яремную вену, горло и перебил позвоночник. Глаза зеленого закатились, он издал неясный хрип и повалился на круп своего бадана.

Что же до Тамора, то он не успел ни вскрикнуть, ни застонать: девятимиллиметровая пуля пробила его сердце, и воин, звеня амуницией, рухнул в траву навзничь, разбросав руки.

Наступила пауза; в лесу стихало эхо выстрела, над деревьями с граем взлетели кральи, взбудораженные хлопком. Все местные как бы присели, оскалились, приподняли арбалеты, но никто не выстрелил; многие в ужасе переглядывались.

Тело зеленого продолжало заваливаться назад по крупу бадана, который от выстрела над ухом только слегка попятился; наконец, ноги выскользнули из просторных местных стремян, торчавшее кверху копье перевесило, и труп кулем рухнул на землю, заливая траву потоком отвратительно малиновой крови.

Второй зеленый оглядел путешественников мутными глазами, тронул бадана, объехал полукругом труп и внезапно плюнул на него.

— Собакой ты был, Малик, и сыном собаки! Как собака и помер, — сорванным, сиплым голосом возгласил он. — Докомандовался, свиной помет! Я говорил тебе! Говорил!

Он отвернулся от трупа, грозно обвел взглядом своих вояк.

— Рация вот сломалась, это плохо. Великий приказал сразу сообщить, как задержим. Но сломалась так сломалась. В конце концов, идти тут недалеко.

Он глянул на путешественников.

— Быстро сложили оружие на плащ вот этого, — он показал грязным пальцем на тело Тамора. — Эй ты, косой! — крикнул он одному из своих. — Увяжи все и повесь на их бадана.

Пока путешественники, переглядываясь, разоружались, он молчал. Один из местных собрал их мечи и арбалеты, снял ремень и плащ с тела Тамора и тщательно упаковал оружие, а затем с кряхтением принялся приторачивать груз к седлу бадана, на котором ехал Тамор.

— То-то, — заключил зеленый и возвысил голос. — Свинья Малик, который помыкал вами, о воины… Вы видели ведь, что я заступался за вас?

— Видели, — нестройным угрюмым хором подтвердила пехота.

— Вы знаете теперь, что я — ваш командир, а не Малик?

— Малик умер, — подтвердили лесовики.

— Так вот! Свинья Малик был свиньей, но он передавал приказ Великого! А Великий что приказал? По дороге не север едут четверо путников с проводниками. Взять, не допрашивать, ничего не трогать и не брать, оружие упаковать, все доставить Великому, запереть в малом корабле, он допросит лично. Так?

— Так, — отозвались лесовики.

— Так вот, хоть Малик и был свиньей, я подтверждаю приказ, потому что это — приказ Великого! Он справедлив и вознаградит преданных, а кто будет возражать, того повесят на собственных кишках, как сегодня этого вашего… Марбуду. Видели в лагере, как он висел?

Лесовики невольно ухнули, ссутулились, набычились. Все-таки они были хелиане и смерти страшились сильнее, чем люди. Тем более что за сегодняшний день, похоже, увидели уже три смерти.

— Так вот, кто тронет этих троих — я лично застрелю. Прямо в брюхо, как вот этого. — Он кивнул на тело Тамора. — Эй, вы! — это относилось уже к путникам. — Жалею, не сказал мне собака Малик, кто вы такие. А ну-ка… Эй ты, косой, кто они такие?

Тот, что привязывал к седлу бадана тюк с оружием, повернулся, поклонился зеленому — то ли угодливо, то ли испуганно — и подошел к путникам, вглядываясь.

— Этот вот — князя Лорино всадник, вольнонаемный, видно — переслужик. Этот… — он вгляделся в Реми, затем перевел взгляд на Клю, — это наши, лесные, княжьи вольные стрелки, вот они кто. Только не с нашенского леса, южаки, что ли, не разберу. Это вот господин высокоученый писатель, только, хе-хе, не из благородных будет. А это…

Ирам стояла неподвижно, низко надвинув шляпу на лоб, поэтому ее лица он толком не видел.

— Эта — астлинского племени, — заключил лесовик и опасливо попятился. — Колдунья, значит, господин командир.

— Ну, разве что колдунья, — с сомнением пробормотал зеленый, почесывая щетину стволом пистолета. — На хрена ему эта свора? Стрелки, колдунья, писатель какой-то… — Он спрыгнул с бадана, подобрал пистолет Малика и вдруг бешено заорал английские ругательства.

Йон вздрогнул. Только бы не показать, что я его понимаю! Для него я — местный, а значит, понимаю только линк… Похоже, парень под каким-то наркотическим кайфом, иначе почему он так несдержан, неадекватен?

— Дерьмо, дерьмо, гнилое траханное свиное дерьмо! — орал чернявый по-английски на мертвого командира. — Вот я сейчас их повезу, я же не знаю, кого везу и зачем они японцу! За каким чертовым хреном он сюда прилетел, этот Ямамото, древних знаний ему тут подавай, видишь ли! Нашел момент, когда вся Компания идет в преисподнюю! Почему этот кретин мне не сказал, кого мы ловим?

Чернявый схватился за копье и вырвал его из шеи трупа.

— Эй, воины! — перешел он на линк. — Этого — он показа на Тамора — заройте, как там у вас полагается, но по-быстрому. А этого шакала, — он носком сапога толкнул труп Малика, — не зарывать! Или ладно… заройте по-быстрому тут где-нибудь…

— Чем копать, командир? — покорно спросил один из лесовиков.

— Копьями, — бросил ему копье Тамора чернявый. Лесовик копье поймал, но видно было, что ему страшно держать его в руках.

— Ты и ты, остаетесь копать, — приказал командир. — Остальные — на базу. Эй, вы! Пойдете пешком. Косой! Возьми их баданов. Да чтоб из вещей ничего не пропало! Великий велел!

Лагерь раскинулся всего в полутора часах ходьбы от дороги. Палатки хелиан жались к лесу; на обширном болотистом лугу за ручьем горой возвышалась черная туша ТГ-торпедоносца, который несколько ночей назад напугал Эвиса. А по эту сторону ручья на песчаной пустоши стоял джампер.

Видимо, торпедоносец приволок его в брюхе вместо заряда торпед.

Йон смотрел и не верил своим глазам. Так значит, джамперы пошли в серию! А он был уверен, что это будет не раньше конца года. Ну конечно, у кого еще могут быть такие деньги, чтобы купить первый серийный джамер? Именно у Lightning, естественно. Сколько там должен был стоить серийный экземпляр? Сто десять миллионов, кажется…

Джампер был принципиально новым типом корабля. Работы над ним велись не меньше шестидесяти лет, с тех пор, как в Стэнфорде аспиранты доктора Лю Вэня впервые перебросили физический объект — это была пачка сигарет, и все пятеро впоследствии получили по миллиону от табачной компании за то, что совершенно случайно выбрали пачку именно ее сигарет для эксперимента — из одной комнаты в другую через гиперпространство, не разгоняя объект до подгиперной скорости. Лет десять назад первый экспериментальный джампер, построенный крупнейшим в Галактике КБ судостроительной компании «Иланн», прыгнул от Луны до Земли-большой. Однако во всей Галактике продолжали летать сотни тысяч кораблей старого типа, инерционников. Еще бы! Инерционник стоил два-три миллиона земных долларов. Большой корабль — транспорт, крейсер, танкер — десять-пятнадцать миллионов. Да, инерционники были капризны, требовали сложного ухода, а также полной перезаправки инерционного агента — жидкого компенсата — через каждые пятнадцать гиперскачков. Но они были сравнительно недороги. Крупная компания или небольшая периферийная планета могла позволить себе иметь или держать в лизинге десяток инерционников и производство компенсата. Даже частные лица покупали себе яхты-инерционники классов «гамма» или «дзета». Йон был знаком с миллиардером из Космопорта, у которого было две яхты и сорокаместная шхуна.

Джамперы, конечно, нескоро станут массовым типом кораблей. Свыше ста миллионов за десятиметровый грушевидный корабль вместимостью вряд ли больше семи-восьми человек — очень дорого.

Конечно, заказы на джамперы поступят «Иланну» от Космофлота Конфедерации и Имперского Звездного флота, которые постепенно начнут заменять новыми машинами яхты класса «дзета». Быть может, по паре купят себе самые богатые периферийные планеты — Легора, Кальер, Эмпирея. Но это все будет не скоро, через год-два. Пока же Йон видел, очевидно, один из самых первых серийных джамперов в Галактике.

Джампер не нуждается в заправке: он питается любой энергией окружающей среды, от космических излучений до тепла нагретой за день почвы. Чтобы управлять джампером, не нужно получать сложнейшее образование и годами практиковаться, надо только грамотно задать ему точку входа и точку выхода из гиперскачка. Джампер можно использовать и как планетарник, он способен развить подгиперную скорость и перемещаться в реальном пространстве с той же темпоральной корреляцией, что и инерционники, не смещаясь относительно галактического абсолютного времени. Все, что нужно джамперу (точнее, его экипажу) — запас пищи, воды, кислорода и расходных материалов систем жизнеобеспечения. Раз включенный, джампер находится в готовности к полету постоянно. Мало энергии — доберет в полете, добавит кинетики и инерционности. Теоретически джампер может летать сотни лет, до критического износа своих систем.

Все это молнией пронеслось в голове Йона, пока он смотрел на гигантскую матово-черную грушу на песчаной пустоши.

— Что, писатель? — издевательски захохотал с бадана чернявый командир. — Никогда такого не видал, верно? А думал, небось, что все на свете знаешь. Ничего! Удивишься еще, you indigenous mug (последние слова он произнес по-английски, думая, что Йон его не понимает). Сейчас тебя в брюхо этой штуковины засунут!

Йон постарался изобразить на лице подобающий испуг и изумление.

Появление отряда с пленниками не вызвало в лагере особого оживления. Несколько местных высунулись было из палаток, да и убрались назад. Йон заметил, что, пока отряд втягивался в лагерь, входившие в него стрелки стали по двое-трое разбредаться по палаткам. Через минуту вокруг уже никого, кроме чернявого, не было. И тут в брюхе джампера распахнулся люк, и на песок спрыгнули двое в зеленом.

Среди них не было Ямамото, но они не напоминали и обычный тип боевиков нарийи. Это были крепкие, плечистые негры, и форма их заметно отличалась от засаленных лохмотьев чернявого. На груди у обоих болтались короткие десантные автоматы, которые они одновременно сняли с предохранителей.

— Ну что, Тофик, поймали? — по-английски спросил один, когда пленники приблизились. — А где Малик? Почему не доложили?

— Один из этих убил Малика, — ответил Тофик. — А Малик его перед смертью застрелил.

— Ну, а ты почему не доложил? Великий не дождался доклада, улетел на флаере смотреть эту… Колонию. Почему ты не доложил?

— Малика убили копьем, — объяснил Тофик. — Копье сломало рацию.

— А ты почему без рации?

— Малик сказал, мне не положено, — мрачно ответил Тофик.

— Вот с вами, со швалью из уличных, всегда так, — без выражения сказал второй негр. — Ты наказан, Тофик. Сдай оружие и марш на главный корабль в распоряжение Нкоту. Три дня гауптвахты.

Тофик засопел, но оружие сдал и послушно уехал на бадане в сторону черной громады.

— А вы… — первый негр заговорил на линке, тщательно артикулируя. — Меня понимаете, нет?

— Понимаем, господин, — смиренно отозвался Йон. — Отпусти нас, мы вам ничего дурного не сделали.

Негр усмехнулся.

— Подождете. Вы нужны Великому. Он через часок вернется, побеседует с вами и сам дальше решит.

Второй негр тем временем повернулся к палаткам и заорал:

— Эй, лесовики! Второй отряд! А ну живо трое — сюда!

Из ближней палатки выскочили трое бородачей в плащах и подбежали к кораблю.

— Так, разгрузите баданов — полностью, до седельных сумок — и все вещи заносите в корабль. Если к вашим потным лапам хоть что-нибудь прилипнет — повешу за яйца.

Бородачи, опасливо озираясь, принялись развязывать ремни на баданьих седлах, а негр тем временем положил ладонь на интерком у обреза люка и сказал по-английски:

— Рубка! Эй, Уолли!

— Да, — отозвался интерком.

— Сейчас трое свиней занесут к тебе местные тюки. Придется тебе, парень, потерпеть вонь! Ничего не трогай, понял? Приказ Ямамото.

— Больно нужно копаться в местной рухляди, — ответил невидимый Уолли. — Скажи, пусть у задней стены сложат.

— Эй, ты! — обратился негр на линке к одному из бородачей. — Да, ты! Как войдете, повернете налево, вам там дверь откроют. Войдете в большую комнату, сложите все вещи у стены рядом с дверью, и сразу назад. Понял?

— Понял, господин, — уныло ответил бородач.

— Вперед.

Опасливо ежась и озираясь, лесовики, пригибаясь под тяжестью тюков, полезли в корабль.

Второй негр тем временем включил рацию у себя на шее и сказал в микрофон по-английски:

— Сержант-джи, слышишь меня? Это Сесе. К тебе едет этот торчок из уличных, Тофик. Я дал ему три дня губы. Посади его. Да, и пришли мне прямо сейчас этих пятерых толковых местных… да, астлинов. Мне нужно поставить кого-то охранять пленных до прилета Великого, а нам с Нгессу пора бородатых выводить на учения. Нет, бородатых я в корабль не поставлю, даже в холл. Они ж со страху обделаются, а толку не будет.

Бородачи еще не кончили таскать тюки, а через ручей к пустоши уже запрыгали пять фигур с арбалетами — видимо, те самые астлины, которых вызвал Сеси. Интересно, откуда в этом бандитском войске астлины? Йон глянул на Ирам. Незаметным движением девушка запахнула плащ, еще глубже надвинула шляпу на лоб: ее эти астлины тоже, видимо, тревожили.

Когда из люка вылез последний бородач, Сеси и Нгессу одинаковым движением показали на разверстый люк джампера:

— Полезайте. Да полезайте же!

Йон, Клю, Реми, Ирам и Эвис по очереди поднялись в тесный центральный холл корабля. Света здесь было немного, но наметанный глаз Йона увидел и дверь рубки, и подъемник в центре помещения, и дверь кают-компании, где их, видимо, должны были запереть. В холле стоял характерный запах нового, еще не летавшего корабля.

Двигатель должен быть внизу, в основании груши, а вверху — каюты и склады, решил Йон. Он не удивлялся, почему у джампера рубка расположена сбоку: даже на многих дзета-инерционниках рубки делались в произвольной части корпуса, обеспечивая пилоту тотальный обзор не только за счет прозрачной изнутри брони, но и за счет виртуального изображения, дорисовывающегося со всех сторон.

Положив ладонь на незаметную клавишу замка, Сеси отвел дверь кают-компании.

— Все внутрь, — нетерпеливо толкнул он Йона, а затем Эвиса.

Когда все вошли внутрь — кают-компания была пуста: стол, семь кресел и все — Сеси вошел тоже.

— Здесь вы будете сидеть и ждать Великого, — сказал он. — Я не знаю, зачем вы ему, он сам вам все скажет. Он вернется через час-два. Не стучать, не орать, здесь ничего не портить. По нужде вас выведут перед разговором с Великим.

Более не утруждая себя объяснениями, он повернулся и прижал рукой интерком у двери.

— Эй, Уолли, — перешел он на английский, — я их запираю. Сейчас придет караул — не пускай их никуда, понял? Их дело — стоять в холле.

— Got it, — ответил Уолли.

— Когда Великий вызовет, скажи ему, что пленные на корабле.

— Да.

Сеси вышел, не поворачиваясь, дверь беззвучно задвинулась, и наступила тишина.

Все взглянули на Йона. Тот стоял, прижимая к губам палец. Когда все жестами подтвердили, что поняли его и будут молчать, Йон подошел к интеркому и положил на него руку.

Послышался легкий шум. В динамике что-то передвинулось и упало, невидимый Уолли смачно выругался по-английски. Было слышно, как он возится в рубке.

Йон опустил руку, все стихло.

— Нас не слушают, — сказал он быстро. — Слушайте меня внимательно. У нас есть час. Быть может, чуть больше. Они не понимают, что мы не местные.

Все кивнули, сосредоточенно слушая.

— Они не знают, что я понимал все их разговоры.

— Я тоже понимала, — сказала невозмутимая Ирам.

— Отлично, — продолжал Йон. — Так вот. Я знаю этот тип корабля. Я не пилот, но думаю, что смогу хотя бы поднять его. Это новый тип корабля, я шесть лет назад писал о ходовых испытаниях, сидел рядом с пилотом, и он дал мне немного поуправлять им. Это не очень сложно. Это наш единственный шанс. Если вернется Ямамото и придет к нам сюда, нам конец.

— Кто такой Ямамото? — спросил Эвис.

— Сам дьявол, — ответил Йон и увидел, как вздрогнула Клю и нахмурился Эвис. — Вождь зеленых убийц.

— Как мы выйдем отсюда? — спросил Эвис.

— Эту дверь легко открыть, — ответил Йон. — Они думают, что мы местные. Местные не умеют, но мы умеем.

Эвис кивнул.

— В холле поставили охрану из астлинов, — сказал Йон.

— Астлинов я беру на себя, — ответила Ирам.

— В рубке пилот или дежурный, — сказал Реми. — Он не откроет.

— Рубка не должна быть заблокирована, — ответил Йон, хотя не был в этом уверен. — Надо сделать так, чтобы он не успел поднять тревогу.

Все переглянулись.

— Захватим корабль, Йон поднимет его, — сказал Реми. — Что дальше?

— Полетим в Колонию, — ответил Йон. — А лучше — сразу на Телем.

Реми покачал головой, но тут же сказал:

— Делать больше нечего. Помирать не хочется. Уж если сам Сардар говорил, что Ямамото — дьявол, значит, он и впрямь страшен. Я — за.

— Я — очень за, — сказал Эвис, чем несказанно удивил Йона.

— Все равно, лучше что-то делать, чем так помирать, — сказала Ирам. — Я — за.

Клю вздохнула.

— И я за.

Йон кивнул.

— Тогда с Богом. Ирам — к двери… так?

— Так. — Ирам подошла к двери вплотную. — Отойдите за края, они могут стрелять.

Йон сбоку потянулся к замку, глянул на Ирам.

— Готова?

Девушка распахнула плащ, расстегнулась, сдвинула шляпу на затылок, оттянула ворот.

— Давай.

Йон быстро провел пальцами по выпуклостям на кромке замка, и дверь распахнулась.

Астлины Хелауатауа, видно, и впрямь были «толковыми» воинами по сравнению с рядовым хелианином. Во всяком случае, реакция у них была отменная. Снимаемые с предохранителя арбалеты заскрипели, еще когда раскрывалась дверь, а когда она ушла в стену полностью, раздался согласный глухой щелчок трех или четырех тетив, и прямо в лицо Ирам брызнули стрелы. Она инстинктивно отшатнулась, но не зажмурилась, и древняя астлинская магия, когда-то спасавшая ее предков в длинных войнах древности, спасла и ее. Сантиметрах в сорока перед ее лицом стрелы веером разлетелись в стороны: две вонзились в пол, одна ударила в обрез двери над ее головой, еще одна звякнула где-то сзади.

Йон выглянул на секунду — пока стрелки перезаряжают, подумал он; однако стрелки ничего не перезаряжали. Йон увидел белые, как мел, безбородые мужские лица с одинаково вытаращенными глазами; затем один из полураскрытых ртов проорал что-то вроде:

— Амэва Валаваихва! — и пятеро здоровенных мужчин в серых суконных плащах рухнули перед Ирам на колени, а затем уткнулись бритыми головами в пол.

Ирам сделала шаг вперед. Один из астлинов, не поднимая головы, о чем-то горячо и просительно заговорил. Йон не знал астельского языка, кроме нескольких общеизвестных словечек типа «здравствуйте» и «спасибо», но астлин говорил так выразительно, что не понять его было трудно. Он просил прощения у Великой Госпожи за то, что они посмели богохульно напасть на нее.

Ирам оглянулась на Йона; она еле заметно улыбалась, но, когда она заговорила с воинами на своем языке, голос ее был суров.

На жесткие вопросы девушки астлины отвечали покаянными голосами. Помолчав, Ирам махнула рукой, делая какой-то ритуальный жест, и что-то торжественно сказала. Приподнявшиеся было астлины при ее словах опять стукнулись лбами об пол и принялись повторять:

— Бирванэ! А бирванэ!

Это Йон понял: они благодарили.

Ирам смягчившимся тоном произнесла длинную фразу. Тогда астлины встали, поклонились ей и быстро, один за другим, спустились в наружный люк.

Йон, а за ним Реми и Эвис выскочили в холл и на цыпочках подбежали к внешнему люку; опустившись на корточки, они увидели, как астлины пробежали по пустоши, нырнули за палатки и исчезли в кустах.

— Они сказали, что в богохульном войске сил зла их удерживал некий долг чести, — сказала сзади Ирам. — Я освободила их от долга и велела немедленно покинуть войско и вернуться домой, в горы. Они ушли.

— Теперь закроем люк, — выпрямился Йон. — Дежурный отреагирует. По идее, он должен выйти из рубки.

Йон провел по замку рукой, люк стал закрываться, и они бросились к дверям рубки, сбрасывая плащи и шляпы.

Ожил интерком у рубки.

— Эй, охрана! — послышался оттуда голос Уолли. — Кто там с люком балуется?

— Нацальник, у нас не полуцаетца, — жалобно прогнусавил Эвис, имитируя астлинский акцент, и восхищенный его находчивостью Йон показал ему большой палец.

— Идиоты, ну сейчас я вам, — пробормотал Уолли, и дверь рубки открылась.

Это, конечно, был не «торчок из уличных», вроде Тофика. Если Уолли и не был пилотом, то, во всяком случае, бойцом он был очень сильным. Он не предполагал, что в холле — не охранники-астлины, поэтому оружия в руках у него не было, но среагировал он моментально.

На несколько секунд Йон увидел все столь медленным и подробным, что можно было бы книгу написать. Вот Уолли, высокий и плечистый негр, делает первое инстинктивное движение назад. Вот Реми ужом ныряет в дверь, чтобы не дать ей закрыться. Вот на лице Уолли вспыхивает ненависть и ярость, вот он разворачивается, чтобы схватить свое оружие. Вот в рубку прыгает Эвис и повисает на плечах Уолли; вот Уолли резко наклоняется, и Эвис, взмахнув в воздухе сапогами, рушится прямо на Реми.

Тогда в рубку прыгнул Йон. Он видел, что Уолли долю секунды колебался — сначала подать сигнал тревоги или перебить чужаков; и ненависть победила. Уолли схватил с пульта толстоствольный офицерский скрэчер и стремительно повернулся, поднимая страшное оружие.

И тогда Йон ударил его.

Он занимался форсблейдом лениво и давно бросил, да и когда еще занимался, его больше увлекал бой на мечах и техника владения телом, чем рукопашный бой без оружия. За всю жизнь ему только трижды приходилось применять форсблейд вне тренировочного зала: много лет назад на Мордоре — обороняясь от озверевшего наркомана, три недели назад на Акаи — восстанавливаясь после страшного удара в лицо и неделю назад во дворе лоринского купца — выбирая оружие. Этот раз был четвертым. Йон даже не успел ни о чем подумать. Тело сработало само: увидел ствол скрэчера и ударил. Уолли был выше, Йон прыгнул и в прыжке нанес незамысловатый прямой удар ногой в голову. Ему показалось, что он не попал, потому что Уолли почти успел поставить блок и нога чуть скользнула по его руке.

Йон вышел в оборонительную стойку и с некоторым даже удивлением увидел, что голова Уолли мотнулась в сторону, пальцы выпустили скрэчер, ноги подкосились, и враг рухнул навзничь, ударившись всем телом о пульт и кресло.

Мимо Йона стремительно проскочила Клю, схватила скрэчер и остановилась, наведя оружие на поверженного врага. Эвис и Реми поднялись с пола, все замерли.

Уолли не двигался.

В рубку вошла Ирам, приблизилась к Уолли и наклонилась.

— Осторожно, — звенящим голосом сказала Клю.

Ирам несколько секунд смотрела на Уолли, потом тронула его шею рукой, выпрямилась и обернулась к Йону.

— Он мертв. Отличный удар, братик.

Йон опустил руки и перевел дыхание. По лицу потек пот.

Эвис присел у тела, посмотрел, поднялся и изменившимся голосом сказал:

— Мертв. Ты спас нас всех, высокоученый писатель.

Высокоученый писатель не ответил: невероятным усилием воли он сдерживал тошноту. Йонас Лорд впервые в жизни убил человека. Убил защищаясь, убил врага — но убил.

Клю тронула его за руку.

— Ну, что ты?.. Тебе плохо? Не надо, Йон. Все потом. Что сейчас делать?

Йон несколько раз шумно вздохнул, глотнул. Провел рукой по лицу:

— Сейчас я его обыщу, и Эвис с Реми оттащат его туда, где нас держали. Нет, не туда… Лучше — в морозильник, здесь внизу должен быть. Я постараюсь заблокировать корабль. Потом будем думать, как взлететь.

Йон заставил себя ощупать Уолли. Он извлек из его комбинезона бумажник с пристегнутым к нему кеем, кералитовым оранжевым стерженьком, который носят все флотские офицеры: он служит универсальным ключом и усилителем сигналов радиобраслета. Кроме того, в нагрудном кармане у Уолли были сигареты и зажигалка, а во внутреннем — плоская, как игральная карта, записная книжка. Больше у Уолли ничего не было, и Реми с Эвисом поволокли его в морозильник.

Йон же сел туда, где Уолли сидел еще несколько минут назад — в кресло пилота.

Перед ним была пара такт-сенсоров, таких же, как на обычных инерционных кораблях; перчатки торчали из мощного, гладкого черного полукружья пульта, в толще которого удобно, логично и понятно даже для неспециалиста сияла индикация всех процессов, происходивших сейчас на корабле. Йон увидел, что внешний люк закрыт, а полностью раскрыв соответствующее меню — и что открыты двери рубки и кают-компании; увидел даже, как открылась и закрылась дверь морозильника. Обратившись к информации о корабельных системах, он узнал, что маршевый двигатель оттестирован и готов к запуску, а вот атмосферные и планетарные двигатели тестировались, но не активированы. Еще он увидел, что расходных материалов системы жизнеобеспечения есть всего 30 % нормы, то есть всего на 5 % больше неприкосновенного минимума; что в каютах наверху после заводского тестирования даже свет еще ни разу не включали, и так далее.

Подавляя дрожь в руках, Йон коснулся командной панели и вслух сказал:

— Корабль!

— Слушаю, — откликнулся корабль.

Клю сзади ойкнула.

— Корабль, имя, серийный и бортовой номера, — скомандовал Йон.

— Имя и бортовой номер не присваивались, — ответил корабль. — Серийный номер В039.

— Доступ к управлению, — скомандовал Йон.

Броня перед ним мгновенно стала прозрачной, он увидел ручей, болотистый мокрый луг и серо-серебристую громадину торпедоносца, возвышающуюся над унылыми соснами леса, как человек возвышается над травой. В толще брони зажглись графики, транспаранты и дисплеи управления.

— Процедура первичного доступа к управлению, — приятным тенором объяснил корабль. — Приветствую своего первого пилота! Введите свои данные: имя, звание, должность. Установите личный пароль.

Так значит, джампер действительно не сам прилетел, а был выгружен из брюха торпедоносца! Тем лучше, подумал Йон.

— Йон Лорд, гражданский пилот, должность — капитан, — уверенно объявил Йон. — Личный пароль ввожу с панели.

На панели возникла светящаяся клавиатура, и Йон ввел слово «Акаи».

— Подтвердите пароль, — попросил корабль, следуя традиции двухтысячелетней давности.

Йон ввел пароль еще раз.

— Приветствую, капитан Лорд, — почтительно сказал корабль. — Распоряжения?

Прошло не меньше получаса, прежде чем Йон сказал себе, что в целом разобрался в управлении. То есть, конечно, разбираться с ним всерьез нужно было месяцами. Йон не смог бы не только использовать тонкости гипернавигации или заложить простые подгиперные траектории — он не был уверен даже, что знает, как ввести джампер в гиперпереход. Во всяком случае — вручную. Но он понял, как поднять корабль с планеты, и этого было достаточно.

Пока Йон сидел перед пультом, быстро передвигая руки по его поверхности, остальные четверо развили по его просьбе бурную деятельность. Реми включил экран внешнего обзора у выходного люка и поставил у экрана Эвиса; тот должен был предупредить, если бы заметил, что к люку кто-нибудь направляется. Сам Реми перетаскивал их вещи, кучей сваленные в рубке, в кают-компанию и, как Йон указал, тщательно устраивал все по шкафам. Это было несложно. Обычно любой экипаж буквально за месяц обрастает всяким барахлом, но здесь шкафы, конечно, были пусты.

Единственное, что Реми оставил в рубке — рюкзак Йона с оружием и компьютером. Его он по совету Йона закрепил в стенном шкафу у двери рубки.

Ирам и Клю, вооружившись пистолетами, обшарили весь корабль. В каютах наверху — крохотных одноместных каморках — было пусто, темно и холодно, только стопки одеял и постельного белья аккуратно разложены в узеньких стенных шкафчиках, в каждой из восьми каюток на одной и той же второй сверху полке. В нижнем, служебном ярусе был яркий свет, но тоже холодно. Под ногами еле заметно вибрировали двигатели, которые активировал Йон, пахло новой синтетической обивкой. Потолок очень низкий, крохотный холл, кругом двери: блок резервуаров, продовольственный склад, регенератор-очиститель, пустой резервный склад и морозильник, куда входить не стали — побоялись. И так через прозрачное окно в двери было видно тело Уолли, мешком лежащее в углу лицом к покрытой еле заметным инеем стене. Больше в нижнем ярусе ничего не было, кроме контрольных панелей в каждом простенке. Большинство относилось к двигателям и силовым системам, но некоторые были более понятны, и Ирам озабоченно показала Клю, что воды на борту всего четыреста литров плюс сто аварийного запаса, воздуха — только аварийный запас и, значит, придется сразу включать регенерацию, и что вообще вся система жизнеобеспечения заправлена по минимуму.

Их прервал голос Йона: по корабельной трансляции он всех звал в рубку. Клю и Ирам выключили на ярусе свет, встали на подъемник и выехали на центральный ярус. Взволнованный Эвис спросил их от люка:

— Мне тоже идти?

— Конечно, — отозвалась Клю.

В рубке справа от Йона, на месте второго пилота, уже сидел Реми. Йон показал девушкам на два кресла слева от себя:

— Садитесь и пристегивайтесь. Ирам, я на твою панель перевожу всю систему жизнеобеспечения. Изолируй вентиляцию, попробуй закачать снаружи еще немного воздуха.

Ирам углубилась в изучение вспыхнувшей перед ней панели и сразу же принялась нажимать на что-то. Сверху послышалось гудение компрессоров.

— Клю, — сказал Йон. — Пристегнулась? Хорошо. Умеешь обращаться с локацией?

— У нас на глайдере был радар, — ответила Клю, подтягивая замки ремней, — но, сам понимаешь, очень примитивный. Да ты же сам его видел.

— Ну хорошо. Я тебе передаю функцию локатора, он тут очень умный — сам тебе все покажет. Ты только контролируй.

В панели перед Клю загорелись дисплеи, она присмотрелась и поняла, что принцип изображения такой же, как на том локаторе, к которому она привыкла. Вот отметки рельефа, вот туша торпедоносца, вот облака… вот так меняется масштаб…

— Эвис, пристегнись, пожалуйста, — сказал тем временем Йон. — К сожалению, тебе мне нечего поручить.

Эвис взглянул в лицо высокоученого писателя и увидел, что Йон бледен, а лицо его покрыто потом.

— Не бойся, — сказал он Йону. — Свет помогает правым. Я не стану мешать. Только скажи: есть ли здесь большое, мощное оружие?

— А, да! — спохватился Йон. — Есть, но мало. Есть защитные гранаты и «солома», направленные помехи. «Солома» сбивает настройку вражеских кораблей, гранаты подрывают ракеты, которые враг запускает в нас.

Перед Эвисом вспыхнула панель управления обороной.

— Разберешься? — спросил Йон.

Эвис присмотрелся. Он знал шрифт линка и мог читать на линке, хотя и медленно. Присмотревшись, он тронул рукой квадратик на краю панели, где он разобрал слово «ПРИМЕР». Пульт тут же показал ему, как нужно поступать при нападении врага. Эвис увидел в черной толще пульта сигнал нападения, увидел, как чьи-то руки коснулись двух квадратиков на панели, как вспыхнули подорванные ракеты и как от удара пучком «соломы» вражеский корабль дрогнул и ушел куда-то далеко в сторону. Пример кончился, Эвис уверенно положил руки на пульт и почувствовал себя неимоверно значимым и могучим.

— Вызов на твой браслет, — сказал Реми.

Реми уже давно разобрался со своим участком пульта и споро подключил браслет к усилителю.

— Богусяк на связи, — раздался в рубке знакомый голос. — Как у вас?

— Плохо, капитан, — сказал Йон. — На нас напали. Лагерь противника в долине ручья к северо-востоку от села Глоно. ТГ-торпедоносец и джампер. Пока их командир Ямамото летает на флаере в сторону Колонии, нас заперли в джампере. Да, Тамор погиб. Дагу мы отослали к дуфу с донесением. Эвис с нами. Нас приняли за местных. Мы захватили джампер. Сейчас взлетаем, я попытаюсь управлять. Попробую дотянуть до Телема. Прием.

— О, Господи, Иисусе Христе! Дева Мария, матерь Божья из Ченстохова! — ответил Богусяк и шумно вдохнул. — Ужас какой! Йон, только не идите к Телему сразу — собьют! Корабль-то надо легализовать сперва! Ах, Тамор, Боже ты мой! Ребята, я сейчас свяжусь с Управляющим…

— Обрыв связи, — сказал Реми. — Канал заглушен… Вызов по служебному каналу джампера!

— Эй, Уолли, — грянул в рубке чей-то бас. — С кем ты там треплешься на УКВ? Что на борту?

Йон и Реми переглянулись, и Йон замотал головой, показывая, что отвечать не будет.

— Уолли! — повысил тон говоривший. — Уолтер Хибо! От тебя шел радиосигнал на УКВ. С кем ты говорил? Хибо, не молчи! Я — Ли Бошань, оперативный дежурный! Какого хрена у тебя делается на борту?

После паузы бас встревоженно сказал:

— Делис, у нас проблемы на джампере.

Что-то быстро пропищало, курлыкнуло. Второй голос заговорил в стороне от микрофона:

— О великий! Здесь Делис Илгар. У нас проблемы на джампере.

— Эй, на джампере, отвечай, — повторял тем временем Ли Бошань. — Уолли, отвечай, motherfucker! Здесь Ли, отвечай!

— Мы их заперли, — говорил тем временем второй. — В кают-компании джампера. Сеси и Нгессу заперли их и поставили в холле охрану из местных астлинов. Нет, Малик погиб при захвате. Тофик уже на губе. Есть расстрелять. Есть не расстрелять, а повесить. Есть за яйца. Есть не повесить за яйца, а оставить до вашего возвращения. Как не местные? Виноват…

На некоторое время воцарилась тишина, затем невидимый Илгар упавшим голосом сказал:

— Отключился. Летит сюда. Обещал тебя и меня списать в расход, если мы их сейчас же не вынем. Представляешь, что за лажа? Они не местные, а эти кретины поставили охрану не при них, а в холле. Парень, они же джампер захватили.

— Это пиздец, — выразительно сказал бас.

Клю в рубке джампера возмущенно фыркнула.

— Ли, дурак, они же нас слушают! — спохватился вдруг Илгар, раздался щелчок, и голоса стихли.

И тут Йон решился.

— Реми, дай мне связь с ними, — сказал он, набирая воздух в легкие. — Всем приготовиться. Держитесь. Сейчас попробуем взлететь.

Реми провел рукой по пульту.

— Эй, оперативный дежурный! — громко, каким-то чужим, неестественным голосом заговорил Йон. — Слышишь меня, нет?

— Слышу, гад, — сквозь зубы отозвался бас. — Ты кто, паскуда?

— Я — капитан этого корабля Йонас Лорд! — завопил Йон. — Так и передай своему Ямамото, и катитесь вместе с ним в преисподнюю, там что-то без Хозяина холодно стало!

И Йон судорожно вжал правую руку в пульт, левой махнув Реми. Тот отключил связь и откинулся в подголовник, чтобы избежать перегрузки.

— Корабль, взлет, на орбиту, высота пятьсот километров, орбита разгонная, готовиться к проникающему маневру! — вслух прокричал Йон, хотя мог бы подавать эти команды мысленно.

Джампер подпрыгнул. Видимо, рука Йона дрожала, а снять ее с пульта после ввода команды он не догадался — машину понесло горизонтально над землей, лес впереди ухнул куда-то вниз, борт звучно чиркнул по гребню ТГ-торпедоносца — джампер сотрясся; внизу мелькали лохматые сосны, впереди, под серым небом, изогнулись холмы. Тут Йон судорожно отдернул правую руку и сунул левую в такт-сенсор для лучшей связи с машиной. Навалилась, зажимая дыхание, перегрузка, померкло в глазах, поле зрения заволокли седые космы облаков, потемнело, корабль затрясло, по броне снаружи прерывистыми пунктирами капель потянулись струйки влаги.

— Летим, — сам себе сказал Эвис, сын Пеннеги, еще не веря в то, что такой тяжелой ценой его мечты все-таки сбываются. Его рука соскочила с пульта, и он вцепился в подлокотники, судорожно сглатывая и часто дыша.

Ирам отключила и заблокировала компрессоры, активировала изолированный контур вентиляции и регенераторы — и тоже вцепилась в подлокотники, сдавленно проговорив:

— Три g! Компенсаторы меньше не делают!

Клю быстро, испуганно вздыхая, дрожащим голосом сказала:

— На локаторе с востока флаер, тридцать километров.

— За нами в космос он не полезет, — прокряхтел Реми. — А большой корабль им заводить минут десять как минимум, если даже он у них в готовности стоит. Ы-ых…

— Четыре g, — еле выговорила Ирам.

Тут джампер перестало трясти, и он вертикально взмыл над кипенно-белым застывшим морем облаков. Яркий свет хлынул в рубку. Справа сиял Толиман I, впереди — ослепительно-желтой точкой — Толиман II. Джампер стремительно поднимался над сияющим белым ковром. Вверху быстро приближались, расползаясь в стороны, белые хвосты перистых облаков.

Из горла Эвиса вырвался стон, в глазах его плясала красная тень, но он, не отрываясь, смотрел перед собой.

Небо быстро темнело. Белая пороша перистых облаков быстро ушла вниз.

— Звезды, — прохрипел Йон.

И впрямь, на фиолетовом небе разгорались звезды. Джампер начал уклоняться от вертикали, восходя к заданной орбите. Компенсирующие кресла свели перегрузку к трем g, хотя вне их, наверное, можно было ощутить все десять.

Джампер перестал дрожать: сопротивление атмосферы стремительно слабело. Внизу ровной, слегка пятнистой пеленой лежали облака, горизонт заметно выгнулся. За морем облаков сизым горбом вставало море воды, сверкающее под лучами Толиманов далекими тусклыми бликами, и терялось в мерцающем полукружье впереди.

— Высота сто двадцать, — прошептал Йон.

— Мы уже в космосе? — хрипло спросил Эвис.

— Практически да, — отозвался Йон. — Высота сто сорок. — Он шевельнул рукой, подтвердив запрос корабля на переход к планетарной тяге.

Перегрузка стала слабеть — заработала связанная с планетарным двигателем магистральная компенсация. Джампер со скоростью девять километров в секунду по пологой дуге поднимался к заданной Йоном орбите.

— Полтора g, — облегченно сказала Ирам.

Реми сообщил:

— Вызов на личный браслет и по служебному каналу. Кого первым?

— Служебный.

В рубке раздался очень сухой, очень нейтральный, очень вежливый голос:

— Здесь контр-адмирал Ямамото Тацуо. Самозванный капитан Йонас Лорд, вы слышите меня?

— Слышу, — ответил Йон.

— Так слушайте внимательно. Этот джампер, который вы беззаконно угнали, стоил нашей компании сто семь миллионов долларов. И тем не менее я не пожалею его и уничтожу, вместе с вами, естественно, если вы не сдадитесь и немедленно не передадите мне дистанционное управление. Это первое. Второе. Я рад, что вы представились и я теперь знаю, кто вы. Признаться, я искал вас, Лорд. Вас тогда спасло только то, что люди Сардара до вас добрались первыми. Для меня, впрочем, загадка, как этот опытный лис упустил вас, но теперь, когда он погиб, это уже не важно.

Ямамото сделал паузу, и Йон заметил, что адмирал тяжело дышит — то ли бежал к пульту бегом, то ли очень злится.

— Минуточку, господин адмирал, — с отчаянной наглостью перебил его Йон, судорожно засовывая руки в такт-сенсоры. — Честно сказать, я знаю все, что вы мне хотите сказать. Но ведь вы и сами знаете, что вашей компании конец, а без нее вы — никто.

— Пока еще так, Лорд, — захлебываясь от ненависти, сказал Ямамото. Голос его стал как будто выше, как бывает при перегрузках.

— Они стартовали, — сказала Клю, глядя на локатор. — Йон, они на нашей траектории и поднимаются быстрее нас.

— Отключи, — сказал Йон, повернувшись к Реми. — Пошел он к черту. Давай второй вызов.

В рубке раздался голос Легина.

— Извините, ребята, я все слышал. У вас микс каналов включен.

— Реми, проверь, — похолодел Йон.

Реми быстро сделал что-то на пульте и сказал:

— Привет, капитан Таук.

— Привет, — ответил Легин. — Вы что, у Ямамото корабль угнали?

— Джампер, — ответил Йон.

— Отлично, — обрадовался Легин. — Йон, я думаю, ты сможешь им управлять. Гони куда-нибудь подальше, куда их инерционник за один гипер не дойдет. А оттуда выйди со мной на связь, и мы решим, что дальше. Эх, жалко, что так все… Я ведь уже на Станции Толиман.

— Легин, а… — начал было Йон.

— Извини, Йон, некогда — перебил его Легин. — Клю сказала, они стартовали. У них ведь торпедоносец, на нем есть лучевик. Вас сожгут. Делай гипер.

— Как?!! — Йон облился холодным потом.

— Делай гипер, говорю. Задай ему точку входа, точку выхода и допустимый расход.

— Я не знаю, как это, — пробормотал Йон.

Легин шумно выдохнул.

— Йон, дружище, держись. Было бы жалко столько пройти и сейчас все потерять. Ну, повторяй за мной… Да, вы все на борту?

— Все, — машинально ответил Йон. — Ну да, ты же не знаешь, что у нас пополнение. Свяжись с резидентом Богусяком на резервном космодроме Хелауатауа, он тебе расскажет.

— Хорошо. Все пристегнуты?

— Да.

— Так, повторяй за мной. Корабль, режим гиперпрыжка на дальнюю дистанцию…

— Корабль! Режим гиперпрыжка на дальнюю дистанцию!

«Готов», ответил корабль.

— Повторяй: точка входа по команде, точка выхода… что-нибудь подальше, Йон, восемь-десять килопарсек…

— Корабль! Точка входа по команде, точка выхода… э-э… район Галактического Ядра, произвольный сектор внутри Большой Щели, расстояние до Белого Сердца — не менее светового года! — выпалил Йон.

— Ну ты и хватил, — прокомментировал Легин. — Ты там, прежде чем объявляться диспетчерам, корабль как-нибудь переназови, припиши к какой-нибудь планете подальше, к той же Акаи, а то вас там арестуют. Спроси корабль, посчитал ли он расход энергии, и если расход меньше 97, даже 98 процентов — утверждай. И — с Богом.

— Корабль! — сдавленным голосом воззвал Йон. — Расчет расхода энергии!

— Считаю, — ответил корабль вслух. — Готовность шестьдесят процентов.

— Йон! — испуганно сказала Клю. — Я уже силуэт на сканере вижу!

Эвис беспокойно заворочался: он тоже видел что-то на своем пульте. Но не мог понять, что — прочитать быстро сменяющиеся надписи на линке он не мог, а потому промолчал.

— Готовность восемьдесят пять процентов, — сказал корабль.

Перед Эвисом вспыхнули две ярко-красные надписи, которые он опять не понял, но на всякий случай тронул рукой сектор управления «соломой».

— А-ай! — вскрикнула Клю. За броней мелькнул в черноте сияющий голубой луч.

— Лучевик, — зачем-то сказал Реми, хотя это и так было ясно.

— Молодец, Эвис, хорошо «соломой», — сказала Ирам, и Эвис расцвел.

— Корабль, скорее, — прошипел Йон, наклоняясь и стирая пот со лба об рукав — руки были закованы в сенсоры.

— Готово, — сказал корабль. — Предполагаемый расход энергии — девяносто восемь процентов. Опасно! Предельная дальность прыжка.

— Ребята, храни вас Господь, — сказал в динамиках голос Легина.

Йон облизал губы и сказал сорвавшимся голосом:

— Корабль! Даю команду на гиперпереход: делай!

На пульте перед Эвисом опять что-то зажглось, но воин не успел тронуть сектор защиты: в его сердце вплыла странная, тошнотворная муть, он охнул, и в глазах у него все померкло.

Часть вторая КОРАБЛЬ ИЗДАЛЕКА

В той части Галактики, что зовется Внешней Сферой — столь близко к Галактическому ядру, что ночи на здешних планетах ненамного темнее дня — есть всего лишь около ста планет, по общепризнанным критериям именующихся «постоянно населенными». И еще примерно на трехстах есть поселения.

Здесь есть разные миры. Есть богатые и оживленные, с историей в полтысячи лет — как богатейший мир этих краев, планета прямого правления имперской метрополии Тежу или же главный транспортный узел Внешней Сферы — федеральная планета Тол Эрессеа. Есть захудалые или даже одичавшие миры, как Твердь, где триста тысяч Приверженцев Единственной Истины платят оброк Великому Капитану за то, чтобы он со своей храброй дружиной защищал планету и не разрешал на нее садиться богомерзким и богопротивным Иноземцам. Есть и Затерянные миры — потомки вторичных волн переселения Первой Эпохи, давно оторвавшиеся от Большого человечества и забывшие о нем. Имперские ученые, к примеру, вот уже больше ста лет изучают два таких мира — Лоян и Шуясунаян, где потомки переселенцев десятивековой давности живут в бронзовом веке, ходят в шкурах и домотканых рубахах, но их Великие Жрецы каждый год в определенное время перелетают с Лояна на Шуясунаян и обратно на единственной уцелевшей шлюпке, процедуры запуска и посадки которой вызубрены жрецами наизусть, как наивысший обряд их религии. Летают жрецы для того, чтобы привезти с Лояна на Шуясунаян новую невесту Владыке Всей Бронзы и забрать у него прошлогоднюю жену… Много чудного и необычного во Внешней Сфере.

Есть здесь, среди прочих, и планета под названием Вальхалла.

Видимо, она была одной из первых планет Внешней Сферы, заселенной в ходе Второго Бума, после запуска в серийное производство кораблей-инерционников в 3110 году. Вальхаллу открыла и назвала так экспедиция Турре Бромбурга в 3198 году, а уже в 3202-м на ней высадились первые переселенцы — пятьдесят пять тысяч членов Общества Вальхаллы, религиозно-культурной ассоциации, привлеченной, строго говоря, только милым их сердцу наименованием планеты.

Общество Вальхаллы состояло из представителей скандинавских народов, желавших приобщения к культуре, вере и обычаям своих далеких предков. Конечно, они не собирались становиться викингами и грабить соседние миры. Их больше привлекали патриархальные ценности тех времен, когда время викингов сделалось уже легендой. Но ценности эти в идеологии общества тесно были переплетены с мифологией языческой эры, сагами Снорри Стурлусона, а еще больше — с телесериалом «Младшая Эдда», откуда, честно говоря, большинство членов Общества и черпало свои познания о жизни суровых норманнов. Грех смеяться, но теперь, три четверти тысячелетия спустя, население Вальхаллы достигает двадцати миллионов человек, и совсем не только за счет естественного прироста. Просто, когда телесети в том или ином уголке Галактики в очередной раз принимаются показывать пятьсот классических серий «Эдды», по окончании сериала на Вальхаллу устремляются новые десятки тысяч рослых светловолосых и сероглазых переселенцев, желающих поклоняться Вотану, носить домотканую одежду и говорить «на языке предков». Язык этот они называют норским: это упрощенный шведский с вкраплениями кое-какой датской лексики. Правда, профессора в обоих вальхаллских университетах, конечно, знают, что древние викинги говорили на другом языке, но в приличном обществе упоминать об этом считается не совсем ловким: иначе как же понять, что норский — не совсем язык предков… Тем более уж не принято рассуждать о том, что жители Вальхаллы работают в поте лица своего, как десятки поколений их не столь уж отдаленных лютеранских предков, а не шастают по побережьям в поисках добычи, как куда более отдаленные предки языческие. Ну, да это неважно. Живут себе двадцать миллионов человек, в невероятных количествах ловят рыбу и прочую морскую живность в теплых морях Вальхаллы, перерабатывают все это добро и кормят рыбой пол-Галактики. Даже в Космопорте можно заказать в ресторане малосольную икру или гигантского лобстера с Вальхаллы.

Ранним утром 20 апреля 3945 года (утром, естественно, по абсолютному, здесь был полдень) на пост диспетчера космодрома Берглунд на Вальхалле заступил Бенгт Нуррен. Диспетчеров на Берглунде было всего четверо, заступали они сутки через трое, и считалась эта работа самой что ни на есть завидной — сидишь сутки за красивым, хотя и допотопным пультом, раз в полчаса поглядываешь на мониторы — не летит ли кто без позывных, ну, а с позывными не проспишь: они по громкой связи идут. Еду тебе четыре раза вестовой приносит, ну, а приспичит куда — попросишь кого-нибудь из аэрослужбы приглядеть за пультом, и все дела.

Что же до аэрослужбы, то эти ребята, конечно, куда как больше заняты, так ведь их и двое в смену. Аэродром Берглунд — тут же: диспетчер космодрома сидит лицом к своему полю, спиной к диспетчерам аэродрома, которые, в свою очередь, сидят лицом к своему полю, взглядом перпендикулярно взлетно-посадочной полосе. Не считая флаеров и легкогрузных каргоскаров, которым полоса не нужна, на Берглунде ежедневно садится полтора десятка грузовых реактивных самолетов с других островов Вальхаллы. Вот это загрузка! А на космодроме… дай Бог, если за сутки один взлет и одна посадка. И, как правило, это каботажники с окрестных планет — за морепродуктами. Дважды в месяц садится имперский грузовик компании «Рыбья Кость». Ну, а пассажирские суда бывают добро если раз в полгода. Для них есть покруче места: Ярлхольм и Торбехавн.

Нуррен поглядел на мониторы, не удовлетворился их показаниями и запросил по очереди все три своих спутника. Спутники отрапортовали, что все спокойно.

На небольшом квадратном поле космодрома высилось только два корабля. Один — «Андарко», грузовик с Леммианни, застрявший здесь неделю назад из-за долгов своей компании. Второй — черный, как смоль, грушевидный, небольшой — всего метров пятнадцать в высоту. Называется «Лось». Пришел аккурат в прошлое Бенгтово дежурство. Классная машина: атмосферная тяга — гравистатическая, любо-дорого поглядеть… Локи знает откуда машина — с Галактического Запада, с какой-то планеты Акаи…

На пульте у Нуррена коротко гуднул городской телефон. Бенгт взял трубку и, почесывая в рыжем затылке, медленно и солидно сказал на линке (как и полагалось на службе):

— Дежурный диспетчер космодрома Берглунд.

— Господин диспетчер, — вежливо сказал ему девичий голос. — Это экипаж «Лося». Как там у нас заправка?

— Минуту, — солидно сказал Бенгт, положил трубку рядом с телефоном и нажал на коммутаторе вызов наземной службы.

— Дежурный Кристиансен, — отозвались наземники.

— Турре, — сказал Нуррен по-норски, — что там с заправкой «Лося»? Экипаж спрашивает.

— Все нормально там с заправкой «Лося», — сказал Турре. — Вода, кислород, смеси, резервный балласт — все по сто процентов, как заказывали. Стандартных рационов тысяча упаковок да плюс они там по списку заказали всякого… инструменты там, еще что-то… тебе зачитать?

— Не надо, ты скажи только: сделали?

— Все загружено. Загружал Андреас.

— Педерсен?

— Да.

— Спасибо, Турре. — Нуррен снова взял трубку и на линке сказал: — По вашему заказу все сделано. Ответственный Андреас Педерсен.

— Спасибо, — ответил девичий голос. — Мы приедем через полчаса и стартуем.

— Понял вас, — отозвался Нуррен и положил трубку.

«Пойду-ка я проверю наземников», — решил про себя Бенгт и встал. Потянувшись, он по-норски обратился к диспетчерам аэрослужбы, которые только что посадили грузовой «Геркулес» с Эксхольма и теперь на резервном компьютере резались в трехмерный покер.

— Ребята, я схожу на поле. Если что, вы тут приглядите у меня.

Диспетчеры кивнули, не оборачиваясь, и Бенгт вышел из диспетчерской на балкон. Спустившись вниз по лесенке, он не выдержал — уж больно погода была хороша — и подпрыгнул, хлопнув себя по ляжкам, как в танце «викинги едут на юг». Такая несолидность ему, пусть даже и штатному диспетчеру космодрома, вполне простительна: хотя он и был уже весьма опытным работником и заочно закончил колледж управления околопланетным движением, лет ему было всего семнадцать.

Расстегнув форменную куртку (на улице припекало), Бенгт двинулся к «Лосю». Интересно, думал он, что за тип маршевой тяги? По силуэту похож на военный миноносец, но раза в три меньше, черный, как исследовательская яхта, и без характерных спиральных выпуклостей на корпусе. Неужели джампер? Бенгт читал о джамепрах: он был подписчиком «Экспансии», «Галактических технологий» и еще нескольких журналов. Если это джампер, думал он, то стоить он должен кучу денег…

Бенгт подошел к кораблю. Люк был опущен на бетон, образовав собой входной трап. Нуррен заглянул в люк, но никого не увидел. Он помнил, что на борту кто-то оставался, но никто не показывался, и Бенгт начал подниматься по ступеням. Он вошел в холл, где освещение после солнечного поля показалось ему совсем тусклым, и вдруг в грудь диспетчеру уперлось что-то острое. Бенгт так и обмер, сердце у него прыгнуло к горлу.

— Кто ты такой? — спросил его устрашающего вида бородатый бритоголовый человек в каком-то средневековом одеянии. В руках человек держал копье, упиравшееся Бенгту в грудь.

Бенгт облизал губы и сипло сказал:

— Я диспетчер космодрома.

Наконечник копья, в добрую ладонь шириной, опустился, страшный бородач поставил свое оружие к ноге и извиняющимся тоном проговорил:

— Прости, диспетчер. Наш капитан, высокоученый писатель Йонас, не предупредил меня о твоем приходе.

— Ну и порядочки у вас там на планете Акаи, — сказал Бенгт, невольно потирая рукой то место, куда упирался наконечник копья. — Чуть что — сразу копьем.

Бородач еще больше смутился.

— Прости. Порядки у нас… там, откуда я… и впрямь не такие, как здесь. Диспетчер… ты тот, кто разрешает посадку и взлет.

— Да. Меня зовут Бенгт.

Бородач поклонился.

— Мое имя Эвис.

Бенгт невольно тоже поклонился, отчего почувствовал себя ужасно глупо, и поспешно сказал:

— Я, собственно, зашел проверить, все ли доставлено вам на борт, что вы заказали и оплатили.

Эвис кивнул.

— Все, диспетчер Бенгт. Правда, вчера меня здесь не было, дежурил наш стрелок Реми, а я с капитаном и другими был в городе. Но я слышал, как Реми сказал капитану, что доставлено все.

— Ну, хорошо. — Нуррен сделал шаг назад. — Я пойду. Мне звонила какая-то девушка из вашего экипажа, минут через двадцать пять они будут здесь, и вы будете взлетать.

Эвис поклонился:

— Спасибо за новости, диспетчер Бенгт.

Бенгт опять невольно поклонился, оступился на трапе и, чтобы не упасть, неловко запрыгал по ступенькам спиной вперед. Каким же я дураком выглядел, подумал он и от неловкости, залившись краской, оскалился и вытаращил глаза. Потом стукнул ладонью себя по лбу и сердито прошипел:

— Никогда ты не научишься не быть чучелом, рыжий Бенгт!

И торопливо зашагал по бетону к белой башенке диспетчерской. С востока на поле аэродрома заходил на посадку, свистя, грузовой «Атлант», и под его шум Бенгт громко говорил сам себе:

— Тоже мне, понимаешь, космический флот планеты Акаи! Летают на джампере с копьями! Это надо же — человек вошел, а ему копьем в грудь!

Впрочем, про себя он думал, что, если бы он вошел, к примеру, на яхту с Земли или с Тол Эрессеа, и если бы там был часовой — а по уставу он должен быть — то часовой обязан был бы навести на него ствол оружия и не опускать «до получения удовлетворительного ответа на вопрос, кто идет». А большой разницы между наведенным на тебя с расстояния в три шага стволом разрядника и приставленным к твоей груди с такого же расстояния наконечником копья Бенгт, по справедливости говоря, не видел.

Под затихающий свист откатывающегося к грузовому терминалу «Атланта» Нуррен поднялся на башенку и вошел в диспетчерскую. Из двух диспетчеров аэрослужбы там был только один, и он озабоченно сказал Бенгту:

— Нуррен, звонили из полиции, надо визуально осмотреть поле. Они ищут какую-то женщину, которая нелегально въехала на Вальхаллу, сбежала из-под ареста и теперь пытается нелегально выехать.

— Сумасшедшая какая-то, — пробормотала вслух та часть Бенгта, которая была добропорядочным юношей с добропорядочной захолустной планеты, а та часть, что была подписчиком «Экспансии» и гордилась работой на космодроме, про себя подумала: «Столько романтики в один день — не зря я пошел сюда работать!». — А зачем поле осматривать снизу, разве отсюда его не видно? — спросил Бенгт вслух.

Авиадиспетчер пожал плечами.

— Не знаю, так полиция попросила. Ингмар поехал осматривать наше поле на машине. Иди, у тебя-то поле небольшое, я пока присмотрю за твоим оборудованием.

Законопослушный и добропорядочный Бенгт вышел, спустился на поле и побрел по бетону, а Бенгт-романтик думал: интересно, куда и от кого (или от чего) может бежать какая-то женщина — так, чтобы нелегально въехать… пытаться нелегально выехать?! Потом Бенгт-романтик вспомнил сообщения о борьбе с мафией «Совета Молнии», об ужасных событиях в Солнечной системе и системе Толимана, о том, что объявлен галактический розыск на несколько сотен негодяев из этой мафии во главе с каким- то японским адмиралом. Неужели эта женщина — бандитка?! По спине обоих Бенгтов брызнул холодок, и он пожалел, что ему не полагается оружия на дежурстве.

Он дошел до края поля и повернул в сторону «Лося» вдоль бетонированной канавы газоотвода, построенной еще в те времена, когда здесь садились и взлетали плазменные ракеты. Повернул и остановился толчком. Вновь его сердце прыгнуло к горлу.

Из глубины двухметровой канавы, края которой поросли травой, на него смотрел человек.

Бенгт, не шевелясь, глядел вниз. Это была девушка лет двадцати. Черные, давно не мытые волосы кое-как были забраны то ли в косу, то ли в хвост. На девушке был заношенный черный комбинезон. В тени ее лицо казалось неестественно белым, а темные глаза — неестественно большими. Ни вещей, ни оружия Бенгт при ней не видел.

— Ну, поднимайте тревогу, что же вы стоите? — низким, хрипловатым голосом сказала девушка.

Бенгт отвернулся, чтобы унять дрожь и скрыть свое волнение.

— За что вас разыскивают? — спросил он и тут же сказал себе, что вопрос дурацкий.

— Дурацкий вопрос, — услышал он. — За побег из-под ареста, нелегальный въезд и намерение нелегально выехать.

— Вы принадлежите к компании Lightning? — спросил Бенгт и растерялся, услышав резкий смех, почти кашель.

— Вы что, идиот? — спросила девушка. Бенгт обернулся и снова посмотрел на нее. Девушка встала, теперь ее огромные темные глаза на неестественно-белом, до голубизны белом лице оказались на солнце, буквально в тридцати сантиметрах от ботинок диспетчера, и при солнечном свете ее лицо до дрожи испугало Бенгта своей мертвенностью. Видимо, испуг Нуррена был ясно написан на его лице, потому что девушка криво усмехнулась:

— Что, хороша? А ведь от меня еще и воняет. До тошноты. Только меня уже давно не тошнит… Смотрите, смотрите. А еще я вся в синяках. Хотите, покажу? А еще… — тут голос девушки сорвался, она опустила голову и замолчала. Бенгт готов был поклясться, что она сдерживает слезы.

— Поднимайте тревогу, зовите свою полицию, — услышал он. Девушка говорила дрожащим голосом, не поднимая головы.

Бенгт вдруг решился.

— Я не стану звать полицию, — сказал он тихо. — Вон там, в тридцати метрах от вас, стоит корабль «Лось». Люк его открыт. Корабль взлетает примерно через час. Там сейчас только часовой, его зовут Эвис. Войдите и попробуйте с ним договориться. Порядки у них там странные, это — корабль издалека. Их капитан со всем экипажем прибудет минут через десять. Если вы вылезете из канавы позади «Лося», с вышки вас не увидят. Впрочем, увидеть там вас могу только я, а я в ближайшие три минуты буду идти к вышке, заложив руки за спину и не оглядываясь. Сможете вылезти сами?

— Смогу, — сказала девушка, подняв голову, и Бенгт увидел на ее лице слезы. — Все боги мира да благословят вас. — Ее голос снова пресекся.

Бенгт ничего не ответил ей и, нахмурившись, чтобы самому не расплакаться, пошел к башенке, заложив руки за спину. Всю дорогу он себя ругательски ругал, потому что читал книги и хорошо знал, как молодые обольстительные преступницы своими слезами могут обмануть даже самых закаленных и опытных мужчин. Впрочем, самые закаленные и опытные неизменно раскрывают такой обман, а еще лучше — железным голосом говорят «я вам не верю» или что-то в этом роде. Но Бенгт поверил этой девушке. Быть может, будь она такая, как Ингрид из дома напротив или как Аннелизе из команды наземников — ухоженная, со свежим цветом лица, пахнущая простенькими, но приятными духами, с гладкой загорелой кожей — быть может, тогда бы он ей и не поверил, на этой грязной, оборванной, избитой и, с его точки зрения, совершенно непривлекательной девушке он не поверить не мог.

Наверное, он слишком медленно шел: у башенки он увидел шагающую от служебных ворот группу — экипаж «Лося».

— Здравствуйте, диспетчер, — еще издалека весело сказал капитан — жизнерадостный молодой дядька с бритой головой, как у федерального космонавта, но одетый, как родстер (Бенгт бывал в Бальдурхольме, туристской столице Вальхаллы, и пару раз видел настоящих родстеров с Солнечной стороны). Еще в экипаже был молодой парнишка, не старше Бенгта (тоже с бритой головой, но одетый странно — почти как тот бородач Эвис), девчонка лет четырнадцати — это надо же, купила в городе рокк, модную норскую юбочку (Ингрид из дома напротив носит такую, только еще короче)! — и еще одна девушка, постарше — эта была в джинсах и кожаной куртке прямого кроя. Все они были увешаны пакетами и сумками: видно, закупили сувениров в городе, а судя по легкому запаху рыбных деликатесов — и не только сувениров.

— Здравствуйте, капитан. — Кажется, Нуррену удалось скрыть волнение в голосе. — Скажите, вам нужна орбита или вы уйдете в гиперскачок прямо с траектории взлета?

— Орбита понадобится, — сказал капитан, щурясь под ярким солнцем, — но не больше, чем на один виток. Нам надо будет взять направление на прыжок.

— Хорошо, — кивнул Бенгт. — Я дам вам орбиту. Сообщите мне, когда будете готовы к взлету.

И он стал подниматься на башенку.

«Лось» взлетел через сорок минут. Капитан вел с Бенгтом обычные стартовые переговоры, быть может, не вполне уставные, но кто их там, на Акаи, знает, какой у них там устав? Во всяком случае, по этим переговорам совершенно невозможно было понять — на борту черноволосая беглянка или же нет. Бенгт провел «Лося» до орбиты, отследил четверть витка, потом капитан по радио попрощался с ним, и мониторы показали «энергодырку» — короткое полевое возмущение, сопровождающее гиперпереход. Вздохнув, Нуррен снял траекторию со слежения и запросил справочную: будут ли сегодня посадки? Выходило, что в девятнадцать по абсолютному, то есть глубокой ночью, будет садиться грузовик с Тол Эрессеа. Раньше же ничего не ожидалось. Бенгт опять спустился на поле и тщательно обошел всю газоотводную канаву, вплоть до законсервированного — то есть ржавого и заросшего травой — взлетно-посадочного узла химракет. Узел он тоже осмотрел, даже сунул голову в стартовый ствол. Черноволосой незнакомки нигде не было. Оставалось предположить, что она ушла на «Лосе» — или выбралась за пределы космодрома… Бенгт вздохнул, возвращаясь на вышку, и сказал вслух, пока никто не мог его видеть:

— Да уж, рыжий Бенгт. Боюсь, не скоро в один день приставят тебе к груди копье дикари с далекой планеты и выпадет шанс спасти беглую преступницу!

Он почесал в рыжем затылке и засмеялся. А когда сел в свое кресло, его личный блокнот показал, что пришла почта. Бенгт взглянул на обратный адрес, и его сердце в третий раз за этот день прыгнуло к горлу.

«Второе командно-техническое училище Космофлота Конфедерации Человечеств, Тол Эрессеа».

Отведя глаза от монитора, Бенгт помолился Вотану, Тору и — на всякий случай — Локи, чтобы не строил гадостей. Потом открыл письмо.

— Вау, — шепотом сказал Бенгт и закрыл глаза.

Дойт открыла глаза и в первую секунду запаниковала: ей показалось, что она в камере-одиночке. Но, оглядевшись, она поняла, что это просто одноместная каюта. Она вспомнила: руки двух девчонок, моющих ее… Полные сострадания глаза мужественного бородача, на руках несущего ее по кораблю… смешной рыжий парень, который так ее испугался, но не выдал… суровая высокая старуха в поселке, напоившая ее молоком и сказавшая «пробирайся на космодром, дочка»… двухметровый ленсман с висячими белыми усами — он демонстративно роняет ключи и, не оборачиваясь, уходит в другое крыло здания участка… (она тогда еще подумала: так разве есть добро в этом мире?..) Уголовницы, которые бьют ее ногами — в живот, в грудь… Начальница этапа, брезгливо бормочущая: «давай, гаденыш, марш к уркам…» Ленсман в порту Ярнхольма — она уже подняла руки, а он ударил ее по ногам так, что она упала и ударилась затылком о бетон…

Тут ей так стало себя жалко, что она едва не заплакала, но сил плакать не было. Она приподняла голову и увидела, что правая рука у нее уложена поверх одеяла, и к ней присоединена капельница. Левой рукой Дойт ощупала себя под одеялом — на ней ничего не было, а синяки вроде бы болели гораздо меньше… С трудом она выпростала из-под одеяла левую ногу, чтобы взглянуть на щиколотку, где была огромная гематома и запекшиеся ссадины от удара этого садиста из Ярнхольма. На щиколотке были три чистых розовых шрама, кожу саднило — ревиталаном, значит, мазали. Дойт дотронулась до головы — голова была налысо острижена; она с невольным стоном приподняла голову, дотронулась до затылка — там болело, но несильно, и запекшейся крови больше не было.

Значит, я на «Лосе», подумала она. Те девчонки… как их звали? — не помню… бородач, который взял на руки — Эвис… Она, как дура, говорила ему: «не трогайте меня, от меня воняет», а он ей спокойно, мягко отвечал: «главное, не волнуйся так, птичка подбитая, сейчас тебя наши барышни обиходят»… Потом ее мыли (вроде бы после старта, она помнила — был гиперскачок, все лежали в креслах). Дальше был провал, она ничего не помнила.

Щелкнула дверь. Ойкнув, Дойт попыталась спрятать ногу под одеяло — не получилось. Вошла одна из тех девчонок, крупная, светловолосая, сероглазая, удивительно спокойная. В руках — поднос с едой.

— С пробуждением, — серьезно сказала она Дойт и поставила поднос рядом с койкой, на тумбочку. — Так. Капельница нам больше не нужна… давай я сниму.

Девушка аккуратно вынула иглу, и не успела Дойт опомниться, как на руке ее уже был наклеен саморассасывающийся пластырь, а девушка, подхватив ее под мышки, помогала ей усесться.

— Тебе сейчас надо есть, есть и есть, — серьезно говорила она. — Ты истощена, много травм — мелких, но на их заживление ушло много сил твоего организма.

Дойт была так ошарашена, что молча принялась есть стандартный космофлотовский обед — куриное мясо с картофельным пюре и горошком, овощной салат, бананы — а светловолосая девушка тем временем принесла ей одежду.

— Мы с Клю подобрали тебе кое-что, а на Телеме — мы идем на Телем — купим тебе нормальную одежду.

Тут Дойт вспомнила: ту девушку, что помладше, зовут Клю, а эту — Ирам. Дойт хотела что-то сказать в благодарность, но Ирам остановила ее:

— Ешь, ешь. Минут через пять придет наш капитан, ему все расскажешь, ладно? А пока ешь.

Дойт действительно была ужасно голодна: она в последний раз ела за сутки до того молока в поселке, когда этап привезли в Берглунд и всех развели — в первый раз за те ужасные дни — по одиночным камерам. Она тогда поела, и тут пришел тот ленсман и из-за решетчатой двери сказал: «вот скоты, как же они ее к уркам засунули?» А когда он повернулся и ушел, на полу лежали ключи…

Дойт опять чуть было не заплакала и, чтобы превозмочь слезы, спросила:

— Скажи, а какое число сегодня?

— Двадцать первое апреля, — удивилась Ирам. — Девять утра по абсолютному. А что?

Дойт смутилась.

— Я решила, что провалялась без сознания несколько дней.

Ирам улыбнулась.

— Да нет, для этого твои дела были недостаточно плохи. Ты плохо питалась, какое-то время, наверное, вообще не ела, тебя били, и жестоко били, но серьезных повреждений у тебя нет — мы тебя обследовали, у нас есть хороший диагност.

— А для чего меня остригли?

Ирам нахмурилась.

— Ты говорила, что была в тюрьме? Так вот, ты там подцепила педикулез.

Дойт допила сок и поставила стакан на поднос. Голод отступил, хотя она, конечно, и еще бы поела, но просить добавки ей почему-то показалось неудобным. Слова о педикулезе не вызвали у нее удивления. Странно, что на этапе она подцепила только вшей.

В дверь постучали.

— Это капитан, — сказала Ирам. — Можно, он войдет?

— Ничего себе, — отозвалась Дойт. — Это же его корабль! Конечно, пусть войдет.

В каюту вошел поджарый, невысокий молодой человек в родстерской кожаной «косухе», но с бритым, как у федерального космонавта, черепом.

— Здра-авствуйте, прекрасная незнакомка, — по-космопортовски мягко пропел он, одновременно приветливо и насмешливо. — Скажите, можно я приглашу сюда всех, кто свободен от вахты? Нам бы не хотелось вас заставлять много раз рассказывать одно и то же.

— Конечно, — сказала Дойт и смущенно натянула одеяло повыше. Ирам это заметила и тут же сказала капитану:

— Ну-ка, Йон, выйди-ка на минутку. Ну, выйди! Сейчас я позову.

Выставив капитана таким, на взгляд Дойт, бесцеремонным образом, девушка подошла к постели.

— Я тебе помогу одеться. Давай сядем… вот так. Да не стесняйся ты меня.

Сев, Дойт увидела свое лицо и плечи в зеркальном участке стены напротив койки. «О Боже», — подумала она, — «на что я похожа, а?» Это относилось не к остриженной голове (как раз это ей неожиданно понравилось), а к мертвенному цвету лица, на котором появился лишь слабый, едва заметный румянец, и к радикально побледневшим, но все еще заметным синякам на плечах и ключицах.

Ирам помогла ей надеть черную футболку (видимо, свою: она оказалась Дойт впору), белье, длинную клетчатую юбку — Дойт забыла, когда и юбку-то в последний раз носила… Одев Дойт, девушка снова укрыла ее одеялом, подошла к двери и сказала:

— Ну, заходите теперь.

Вошел насмешливый родстер-капитан, за ним Клю, которая Дойт очень радостно и дружески заулыбалась, за ней — бородач Эвис, который улыбнулся Дойт смущенно и очень тепло, Дойт надолго задержалась на этой улыбке взглядом. Только теперь она увидела, что Эвис странновато одет, будто на картинках из древней истории Прародины: короткая кожаная куртка поверх… что это у него, кольчуга, что ли?!! — штаны какие-то домотканые, сапоги с ботфортами…

Капитан сел на койку в ногах, Ирам — на единственный стул, Клю (к некоторому удивлению Дойт) присела на колено капитана; что же до Эвиса, то он остался стоять.

— Итак, — произнес капитан. — Милая барышня, теперь, когда ваши невзгоды, кажется, позади, расскажите нам, пожалуйста, кто вы, откуда и чем мы можем в дальнейшем быть вам полезными.

Дойт вздохнула.

— История довольно длинная. Хочу только вот что сначала сказать. Я чрезвычайно вам благодарна. Я обратилась к вам в отчаянии, и вы спасли меня. Я обязана вам, наверное, жизнью. И именно поэтому я хочу вас предупредить: я для вас очень опасна. Я имела глупость насолить одной очень страшной силе. На разных мирах они выступают под разными именами, но вы, наверное, слышали название — компания Lightning?

Капитан криво усмехнулся, остальные, переглянувшись, кивнули.

— Общая беда сплачивает, барышня, — сказал, наконец, капитан. — Все мы — все, кто здесь есть — в той или иной степени насолили компании Lightning. И я, и Ирам, и даже Эвис, а вот Клю и ее брат Реми, который сейчас на вахте, в битве с Компанией потеряли родителей.

Дойт сильно вздрогнула.

— Я тоже. — Она замолчала и не смогла говорить дальше. Клю пересела ближе к ней, взяла ее за руку, стала поглаживать ее ладонь — постепенно стало легче, и Дойт заговорила.

— Меня зовут Дойтеллания Пауэлья Воганна, сокращенно — Дойт Воганна. Мне двадцать один абсолютный год, или шесть с половиной лет моей планеты. Моя планета называется Тежу, это очень древний и красивый мир Короны во Внешней Сфере.

Она остановилась. Капитан кивнул:

— Я знаю вашу планету. Я даже был однажды на Тежу — проездом на Тол Эрессеа.

— Я подданная империи, — продолжала Дойт, — подданная метрополии. Тежу входит в Ядро Метрополии.

Она сделала паузу, собираясь с мыслями. Капитан опять ободряюще ей кивнул.

— У нас тут международный экипаж, Дойт, — сказал он. — Вы не удивляйтесь. Я — тоже имперский подданный метрополии, я из Космопорта. Ирам — имперская колониальная подданная. Эвис — с подопечной планеты Конфедерации. Только Клю и ее брат Реми — граждане Конфедерации. Это они — с Акаи, к которой приписан «Лось».

— А где это — Акаи? — спросила Дойт.

— Далеко, — улыбнулась Клю. — На другом краю мира. Восемнадцать килопарсек от того места, где мы встретились.

— Сколько-сколько?

— Восемнадцать килопарсек. Пятьдесят девять тысяч световых лет. Галактический Запад.

— Фрррр, — сказала Дойт удивленно. — Сколько же дотуда лету? Месяца три?

— «Лось» — корабль новейшего типа. Джампер, — ответил капитан. — Для него это семь суток пути.

— Здорово, — искренне сказала Дойт. — Я один раз в жизни была в Космопорте — летела туда и обратно почти четыре месяца… Правда, интересно как. Значит, мы все из разных концов Галактики?

— Ирам, Эвис и я — родом с Солнечной стороны, с Востока, Клю и Реми — с Запада, а ты, значит, из Восточной Внешней Сферы. Действительно интересно… Ну ладно. Так что же?

— Да… Я начну издалека, чтобы было понятнее. Я четыре года назад закончила университет в Кирнау, у нас на Тежу, факультет ксенопсихологии. Вы знаете, наверное, что в Восточной Внешней Сфере существуют три из известных девятнадцати гуманоидных цивилизации неземного происхождения — Нзобатх, Эгвеллагвелла и Лойхнжау. Две последние — под Галактическим протекторатом, и база их изучения, по традиции, как раз наш факультет. Это одна из трех лучших школ ксенопсихологии в Империи! Я специализировалась на Эгвеллагвелла, год провела там на практике, потом по окончании универа проработала там полтора года в постоянной экспедиции факультета и вернулась поступать в магистратуру. И вот год назад, когда я уже писала магистерский диплом, мы узнали, что некоторые продажные шкуры в управлении протектората Эгвеллагвелла выдали лицензию на добычу тяжелых руд в протекторате какой-то компании из Конфедерации!

— Lightning, — утвердительно сказал капитан.

— Мы только позже узнали, что за ними — Lightning. У нас действовал какой-то филиал. Короче, весь факультет встал на дыбы, а я… Я всего только от лица нашего Комитета Сопротивления выступила по первому каналу имперского телевидения, когда к нам приехал сам Марк Пекарски делать репортаж.

— Старина Марк, — покачал головой капитан.

— Вы его знаете?

— Мой однокурсник.

Дойт не поняла.

— Я не космонавт, Дойт, — объяснил капитан. — Этот корабль мы угнали у Lightning, я управляю им просто потому, что это очень несложно. Я на самом деле — журналист. Меня зовут Йонас Лорд.

— Фррррр, — удивленно произнесла Дойт. — Это вы написали «Жизнь против тьмы»?

— Я.

— Потрясающе. А, так вы, наверное, стали копать под них, и…?

— И в результате бежал от них через всю Галактику на Акаи, они догнали меня там… Там я встретил Клю и Реми… Все это долгая история, Дойт, вы все со временем узнаете. Пока же доскажите нам вашу историю.

Дойт вздохнула, на глаза у нее навернулись слезы.

— Концессию закрыли, мерзавцев в управлении протектората арестовали, а я… я потеряла маму. Отца у меня нет… Мама была дома одна, я ехала домой из университета, позвонила ей — она не подошла… Наш дом взорвали, мама осталась внутри… Меня арестовали, кто-то сообщил в полицию, что это я взорвала дом, чтобы получить за него страховку и мамино наследство…

Все возмущенно зашумели. Клю опять стала поглаживать ладонь Дойт, которой слезы мешали говорить.

— Меня освободили до суда на поруки, и тут я поняла, что меня просто убьют — за мной стали ходить какие-то типы… Я зашла к своему декану, который подписал поручительство, вот только он как-то побоялся мне в открытую помочь… хотя поручительство ведь подписал, странно это все… Короче, я просто заняла у него семьсот марок, купила — прямо с его терминала — билет до Вальхаллы, от нас это не так далеко, но ведь уже не Империя. Только вот паспорта-то у меня не было, он был изъят! Я дала взятку — четыреста марок, у меня ни гроша не осталось. Я летела пять суток на Вальхаллу, там меня арестовали за нелегальный въезд, потому что я вышла в город через транзитный коридор, чтобы меня не успели отправить назад тем же кораблем, обнаружив, что у меня нет паспорта. При аресте ленсман заявил, что я дерзко разговариваю, ударил меня по ногам, я упала и разбила затылок. Меня послали этапом через Берглунд в Бальдурхольм, где у них окружной суд. Морем, на корабле. От Ярлхольма до Берглунда плыли пять суток. Кормили ужасно — рыбой, я рыбу почти не ем, а тут она у них еще такая… ну, отвратительная была… А самое главное — я нагрубила из-за этой чертовой рыбы начальнице этапа, и она посадила меня к уголовницам. Меня били — два дня подряд били… В Берглунде нас развели по одиночкам, и тут меня местный ленсман… ну, пожалел, наверное… уронил у решетки ключи и ушел… и я сбежала…

Тут Дойт прорвало, слезы, душившие ее, нашли выход, и она, закрыв лицо сгибом локтя, зарыдала.

Плакала она долго. В каюте с ней оставалась только Ирам, которая ее совсем не утешала, и от этого было очень хорошо. Когда Дойт затихла, Ирам вдруг вышла, а в каюту вошел и смущенно остановился у входа Эвис.

— Позволь побыть с тобой, — сказал он глуховато.

Дойт молча кивнула и вытерла слезы с опухших глаз.

Эвис сел рядом, подкатив стул. Помолчал, потом заговорил.

— Дойт. Вот что я хочу сказать тебе. У каждого из нас есть счет к злым силам. У меня, честно скажу тебе, он невелик. Но ты можешь считать, что твой счет стал и моим.

— Спасибо, — прошептала Дойт. Как-то само по себе получилось, что ее вздрагивающая рука оказалась в жестких крупных ладонях Эвиса.

— Я первый из нас увидел тебя, — продолжал Эвис. — Если ты согласишься, я стану твоей защитой. Только одно еще. Разные миры родили нас. Ты — ученый человек. Я же — простой солдат.

— Это ничего не значит, — прошептала Дойт. Она испытывала ужасную слабость, иначе обязательно придвинулась ближе к этим сильным рукам.

— И самое последнее, — тихо сказал Эвис. — Ты, сколько я понял, земного корня. На нашем же корабле есть двое… не земных корней.

Дойт снизу вверх вопросительно взглянула на его бородатое лицо — серьезное, очень серьезное, — и, с ее точки зрения, очень мужественное.

— Одна из этих двоих — Ирам, Небесная Душа, — сказал Эвис.

— Так она астлин, — сказала Дойт. — Я так сразу и подумала. Прекрасный народ, и она — его лучшая дочь. А кто же второй?

— Я.

Секунду Дойт подумала, перебирая в уме неземные человечества. Белокожие, средний рост… Галактический Восток… подопечная планета Конфедерации… домотканая одежда…

— Ты — хелианин, — уверенно сказала Дойт.

— Да.

Дойт понимала, что его беспокоит. Он не хотел оказаться в ее понимании не равным. Но как, как ему объяснить, что в ее понимании любой гуманоид «не земных корней» не просто равен — в чем-то и выше, неизмеримо выше? Как?

Дойт решила вопрос просто. Преодолев отвратительную слабость, она все-таки приподнялась и уткнулась лицом в ладони Эвиса, сжимавшие ее руку.

Джампер «Лось» шел на Телем. В рубке в это время был один только вахтенный — Реми. Он читал справочную систему корабельного мозга, стараясь разобраться в том, что и как делает джампер. Логика движения этой машины, как оказалось, значительно отличалась от обычной навигации инерционных кораблей предыдущих поколений, в принципе не менявшейся со времен самых первых из них — прямоточников легендарной «нулевой серии», пошедших в серию в героическом сто десятом. Прямоточникам нужно было порядка полусотни гиперпереходов, чтобы выйти с Галактического Востока (именуемого еще Солнечной стороной) к Вальхалле: экспедиция Бромбурга, говорят, шла в те края больше года. Следующие серии инерционников все сокращали число необходимых гиперскачков, наращивали инерционную отдачу и компенсаторность. Современные инерционники, класса дзета, обходились четырьмя-пятью прыжками и полутора месяцами пути, большей частью состоящего из разгонов-торможений в поисках максимально точного направления на следующий прыжок, выводящий в разведанный, снабженный бакенами и маяками гарантированно пустой сектор. Джамперу все это было не нужно. Он съедал основную часть пути за один прыжок. Только прыжок не инерционный, по сплошной римановой прямой, а так называемый дискретный, не зависимый от наизнанку вывернутой в гиперпространстве гравитации скрытой массы Вселенной. Такой прыжок выводил сразу в район цели, но довольно грубо: проблема заключалась в накапливании ошибок с увеличением реального, физического расстояния. Скажем, от Земли к Телему любой джампер выходил бы в один прыжок с очень высокой точностью, вплоть до того, что корабль мог сразу занимать довольно низкую орбиту и готовиться к посадке на вспомогательной гравистатической тяге. А вот расстояние в восемь-десять килопарсек, как от Солнечной стороны до Восточного Внешнего ядра, означало возможную ошибку в определении точки выхода в десятки, сотни, иногда даже тысячи астрономических единиц. Чтобы не рисковать со столь неточным выходом вблизи звездных систем, точку выхода при прыжках на такие дистанции задавали с большим запасом, чтобы не выскочить вне стандартных секторов в точке, занятой физическим телом или газовым облаком значительной плотности, как случается при аварийном прямом гиперпереходе. Поэтому «Лось» вышел из прыжка в добрых семистах астрономических единицах от границ системы Толимана, да еще и вне планетарной плоскости, и теперь по проникающей безгиперной траектории на тяге в одну сотую от маршевой шел вниз, к звезде, постепенно выходя на ту кривую, которую мозг корабля определил как оптимальную для соскальзывания на низкую орбиту вокруг Телема. По расчетам навигационной системы, до того момента, когда можно запросить телемскую диспетчерскую, оставалось около шестнадцати часов. Было двадцать первое апреля.

Было девять тридцать утра по абсолютному времени, совпадающему с Гринвичским временем на Земле. Капитан-лейтенант Объединенной службы слежения Восточной Внешней Сферы Кён Чжа как раз только что закончила считать всю текущую оперативную документацию, поступающую к ним на командный пункт Объединенной службы на планетарной орбите звезды Соль, той самой, вокруг которой обращается имперская планета Тежу. Кён Чжа не так давно служила на командном пункте, еще совсем недавно она командовала маленькой станцией слежения в соседней систему Экс-Тау и еще не успела привыкнуть к новому, более размеренному и менее напряженному ритму службы здесь, где обстановку в пространстве контролировали не семь специалистов в смену, как на прежнем месте, а почти четыреста.

Убедившись в том, что больше непрочитанных рапортов у нее нет, Чжа вывела на оба рабочих монитора окна оперативного контроля всех закрепленных за ней служб и, уверенная в том, что не попустит изменений ситуации, погрузилась в размышления. Вот этим-то ей и нравилось новое место службы, на которое она попала вроде как даже случайно (хотя она, конечно, знала, что так и сидела бы старшим лейтенантом на своей станции, если бы не Чен, который помог ей переслать рапорт самому контр-адмиралу Эссибио — ну, а тот не мог, конечно, не обратить внимания на ее блестящие данные). На станции Экс-Тау-один за всю восьмичасовую смену не бывало ни одной минуты, когда она могла бы отвлечься. Метеорные потоки, астероиды, гравитационные флюктуации, нейтринные атаки, гамма-выбросы, альфа-выбросы, иррегулярные и постоянные смешанные лучевые потоки; техногенный мусор, отчеты диспетчерских о плановых и неплановых проводках судов, контроль расписаний прохождения спутников, маяков, бакенов, танкеров и прочей регулярной автоматической мелочи; постоянный поток широкополосного сканирования пространства во всех мыслимых и немыслимых диапазонах — все это непрестанно идет через серверы станций слежения и, конечно, требует безусловного полного внимания дежурного специалиста, тем более, если он — старший по званию и должности на станции.

Теперь же Чжа, поднявшись в звании на одну ступеньку, стала старшим специалистом командного пункта службы, что означало, что при том же объеме дежурств она имеет дело не со всем массивом поступающих и обрабатываемых данных, а только с выжимкой, экстрактом из экстракта, самыми пиками этого массива — так называемыми «иррегулярными отклонениями режима безопасности выше третьего уровня», или, попросту говоря, «тройкой-плюс». Зато при поступлении явной «тройки-плюс» старший специалист должен произвести моментальный ее анализ и выйти к дежурному диспетчеру не просто с информацией, а с ее многосторонним разбором и рекомендациями по дальнейшим действиям. А еще — выявить «тройку-плюс» в неявных проявлениях, далее по тексту.

Чжа была скромна. Она была из очень хорошей семьи кальерского происхождения и имела сразу два гражданства — имперское колониальное (отец был родом с галактического доминиона Жемчужина Империи) и федеральной периферии (мать была родом с федеральной планеты Могвай), причем с обеих сторон родители знали свою родословную вплоть до далеких предков в сказочной стране Чосен на древней Земле. Однако ей никогда не приходило в голову как-то хвастаться своим происхождением или отличным школьным образованием — почти все наследство дяди Чхе ушло на то, чтобы она и сестра смогли отучиться все восемь лет в лучшей на ее родной планете Когурё гимназии. Она просто знала, что она неглупа и вполне может справляться с самой сложной работой, и при этом ей не хотелось иметь дело с чем-то военным или политическим, а работа в космосе казалась самой желанной и интересной. Значит, Имперский Звездный флот или Космофлот Конфедерации почти наверняка отпадали — как найти там сложную и интересную службу, не связанную с чем-то военным или политическим? Оставалась Объединенная служба, в силу своего положения совершенно аполитичная и мирная и при этом решающая увлекательные и очень сложные задачи. Созданная тысячу лет назад ОСС в равной степени финансировалась Империей, Конфедерацией и даже некоторыми богатыми планетами независимой Периферии и призвана была обеспечивать безопасность людей везде и всюду в Пространстве — по большей мере путем получения и предоставления флотам и планетарным администрациям исчерпывающей информации обо всем, что могло таковой безопасности как-то угрожать. Нейтральный статус и высочайший авторитет Объединенной службы были общепризанны — даже в конфликтах между Империей и Конфедерацией семьсот лет назад, так называемой Второй Смуте (после которой был подписан основополагающий Пакт о Принципах), никто не посмел склонить службу на одну из сторон (хоть тогда и состояла она всего из нескольких сотен станций в пределах десяти-пятнадцати парсек от Солнечной системы).

Кён Чжа улетела с Когурё на Левант, в пяти килопарсеках от дома, закончила Третью Школу ОСС и вернулась в Восточную Внешнюю Сферу — работать. Ей в голову не пришло бы назвать себя особенной умной или особенно талантливой. Но она была умна и одарена. Прослужив младшим специалистом всего два года, она стала начальником станции слежения. Еще два года — и вот она старший специалист командного пункта. А ведь ей всего двадцать три! Кён Чжа никому не говорила, но твердо знала, что в тридцать лет будет уже капитаном первого ранга и служить будет как минимум в главном расчетном центре ОСС в Сфере — если не в одной из трех в Галактике штаб-квартир Объединенной службы.

Скромные размышления Кён Чжа прервал сигнал в одном из контрольных окон. Она сразу увидела: ничего особенного. Сводные данные далеких диспетчерских за минувшие сутки. Просто там, в этих данных, было что-то в графе «особые отметки», иначе эти сводки даже не попали бы к ней на монитор, осев где-нибудь на серверах резервного копирования Службы.

Чжа открыла сводку. Ах, вот оно что. Станция слежения в системе Бальдура отметила сообщение диспетчерской одного из мелких космодромов на Вальхалле о том, что прошлым утром оттуда ушел в гиперскачок, не сообщив пункта назначения, частный корабль джамперного типа.

Чжа несколько секунд подумала. Корабль частный, режим безопасности на Вальхалле обычный, значит — они и не обязаны были сообщать пункт назначения. Но вот джампер… разве уже есть частные джамперы?

Ей хватило минуты, чтобы свериться с регистром судов Космофлота и выяснить, что джамперы пошли в серию и что как минимум один джампер уже продан в частные руки. Сведений о приписке этого судна в регистре пока не было, но регистр — довольно медленно обновляемая система, иногда проходят недели, пока новое судно появляется в нем — особенно если оно летает на Периферии. Что этот джампер сообщил о своей приписке диспетчерской на Вальхалле? Гм. Акаи? Где это?

Еще минута, даже меньше, ушла на то, чтобы выяснить: Акаи — планета страшно далекой федеральной Периферии. Даже не Периферии, а федеральных регистров — это означает, что население на планете меньше установленного порога признания планеты постоянно населенной. Но эта планета существует, числится за Институтом Планет Земного Типа и населена. Вот как к ним попал джампер? Все просто, какая-нибудь супербогатая планета, сделала кучу денег на торговле какими-нибудь ресурсами там, на Дальнем Западе, где всего вечно не хватает и негде взять, а джампер купила по каталогу, как только представилась возможность. Джампер через Галактику взад-вперед перегнать — суток пятнадцать-двадцать от силы. Чудо, что за машины, только стоят жуткие миллионы. Для очистки совести Кён Чжа посмотрела серийный номер джампера и дату его продажи. Первое марта… О, за такое время они могли в Туманность Андромеды сходить и вернуться…

Все было просто, четко и логично, Кён Чжа на всякий случай досмотрела сводку до конца и сбросила ее в архив. Впереди было еще шесть с половиной часов дежурства, и Чжа снова задумалась. На этот раз она пыталась посчитать, сколько времени сейчас дома у родителей, сколько — в сказочной стране Чосен и сколько — в том красивом городе на Жемчужине Империи, куда папа возил ее летом после первого класса. При этом ей не составляло ни малейшего труда параллельно следить за обоими терминалами и еще совершенно автоматически левой рукой набирать на своем личном блокноте письмо Чену, причем по-корейски (чтобы никто не смог случайно прочитать через плечо). Чену она писала, что ужасно ему благодарна, они скоро встретятся и тогда она что-то очень важное ему отдаст. В прошлом месяце она ему уже тоже это обещала, но до недельного ежеквартального отпуска было еще больше месяца, и Чен это знал. На самом деле Чжа вовсе не хотелось этого, но она знала, что так надо. Она представила себе, как станет капитаном первого ранга. Она знала, что так и будет: все-таки она была очень умная.

За тысячи световых лет от Внешней Сферы, на далеком и древнем Галактическом Востоке, там, откуда, согласно официальной идеологии Конфедерации Человечеств и мнению значительного большинства ученых Галактики, и началась когда-то Галактическая Экспансия, два пожилых человека значительно переглянулись, когда в матовой поверхности стола перед ними наконец возник текст официального распоряжения.

— Начинаем, дружище, — сказал один из них другому. — Он подписал.

— На наш страх и риск, — на всякий случай уточнил второй.

— Как обычно. Нам не привыкать, верно?

Второй помолчал. Наконец, его рука коснулась сенситива рабочего терминала, и он произнес:

— Пост оперативного контроля, здесь Номер Семь. Нами получено распоряжение с резолюцией «да». Реализуется план «Тень крысолова», операции придается то же название. Оперативный контроль постоянно — за мной, следующий уровень — Номер Второй. Точкой первоначальной реализации выбран вариант Сен-Уэн, ответственный от исполнителей — доктор Жозефина Сернэй, финальную стадию контролирую лично я. Не позднее, чем утром восемнадцатого, рабочий инструмент должен быть готов. Как поняли?

— Понял вас, Номер Семь, — услышали оба в наушниках своих вебберов. — Принято к исполнению. Оперативный дежурный по Управлению.

Оба пожилых человека согласно кивнули и поднялись.

— Ну что ж, дружище, — сказал первый. — Удачи тебе.

— Всем нам, — отозвался второй. — Она нам ох как понадобится.

Менее чем в одном парсеке от них, в неярко освещенном, обставленном с аскетической простотой помещении несколько человек молча ждали.

— Я считаю, что отчет вполне исчерпывающий, — произнес наконец тот, кто сидел во главе стола. Услышав это, стоявшие переглянулись с трудно скрываемым облегчением.

Сидевшие справа и слева от говорившего обменялись с ним несколькими неслышными репликами. Это не был даже шепот: они едва шевелили губами — микрофоны вебберов преобразовывали движения их языков и гортаней в речь, слышимую адресатом даже не барабанными перепонками, а непосредственно слуховым нервом. Однако одному из трех стоявших показалось, что он что-то разобрал в движении губ.

— О великий, — как можно смиреннее проговорил он, — у меня есть еще некоторые данные, которые я первоначально греховно собирался скрыть.

Сидевший во главе стола едва заметно поднял бровь.

— Говори, брат, — проронил он.

Тот облизал губы и бросил взгляд по сторонам. Наконец, решившись, он выпалил нечто неслыханное, немыслимое, совершенно невозможное:

— О великий! Данные эти я могу открыть только вам. Дерзновенно прошу возможности остаться с вами наедине.

Мертвая пауза длилась, наверное, секунды три. Все это время сидевший во главе стола неподвижно смотрел в глаза говорившему. Тот, кто сидел справа от него, начал набирать воздух в грудь, но был остановлен властным движением руки сидевшего во главе. Это было первое его заметное движение за все последние четверть часа.

— Оставь, — сказал он. — Он рискует, но я дам ему шанс. Прошу, братья, покиньте нас. Начальник смены охраны, — сказал он чуть громче.

За спиной у стоявших неслышно появилась невысокая фигура в белом.

Сидевший во главе стола показал глазами на двух из трех стоявших и сказал:

— Пусть братья подождут в холле.

Сидевшим же рядом с ним он сказал, пока выводили стоявших:

— Побудьте в моей комнате. Я позову вас.

Когда все вышли, сидевший встал и подошел к стоявшему. Шагая, он снял с головы веббер и сунул в нагрудный карман комбинезона.

Они были одного роста, но тот, кто раньше сидел, выглядел массивнее и солиднее. Он был много старше (на вид — лет семидесяти), а кроме того, у него была крупная, гордо посаженная голова, какой стоявший похвастаться не мог — череп у него был маловат даже для его не слишком впечатляющего роста.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Наконец, старший сказал:

— Я слушаю тебя, брат.

Второй прокашлялся.

— У меня пока нет доказательств тому, что я сейчас скажу. Но я хочу заверить вас, что все это правда. Я не пожалею жизни, чтобы найти доказательства и искоренить приносимое зло.

— Говори.

— Оригиналом робота-биореплика, взорвавшегося на Акаи, был не Джо Страммер. Мой абсолютно надежный информатор обрек себя на провал и смерть, чтобы сообщить мне, что Джо Страммер — фигура виртуальная. Он никогда не существовал. Нам скормили дезинформацию, которую мы не смогли бы переварить, если бы не информатор. Это был храбрый человек, всецело преданный Делу. Скорее всего, он уже мертв или скоро умрет.

— Вечная слава герою. Тебе, Победа, — сказал старший и помолчал несколько секунд. — Хорошо. Кто был оригиналом Сардара?

— Легионер Таук.

Старший постоял несколько секунд, соображая, и вдруг дернулся, как от удара.

— Начальник Первого управления УБ? Тот, кто спас Пантократора в сороковом?

— Да.

Старший засопел, набычиваясь. Видно было, что он сдерживает закипающую ярость.

— Ты понимаешь, что это делает последствия провала намного серьезнее?

— Это еще не все.

— Говори.

— Самозванный капитан Йонас Лорд, захвативший джампер на Хелауатауа, и журналист Йонас Лорд, раскрывший в прессе ряд прикрытий Компании — одно и то же лицо. Писака не погиб, как утверждал покойный Абдулла Лаки. Он где-то скрывался несколько месяцев и, видимо, продолжал что-то раскапывать — иначе как объяснить, что он оказался в лагере верных нам сил на Хелауатауа в день расконсервации джампера? С ним были еще несколько человек. Предполагаю, что теперь писака работает на спецслужбы либо Конфедерации, либо Империи, иначе как ему мог удаться захват такого корабля? Он не пилот, он журналист. Значит, с ним были специалисты.

Старший несколько секунд покачался с носков на пятки и обратно, обдумывая услышанное.

— Что-то еще?

Обладатель маленького черепа, собравшись с духом, сделал глубокий вдох.

— Мне представляется, что наш главный друг у врага повел свою игру. Это объясняет многое. Если не все.

Старший пожевал губами.

— Ну нет, это вряд ли… хотя, зная тебя и, следовательно, понимая серьезность твоих выводов, я не стану отметать такой возможности.

Он повернулся и прошелся по комнате — до стола и обратно.

— Вот что. Мы проверим прошлое и настоящее этого Лорда, насколько возможно. Это сделает… хорошо, я знаю, кому это поручить. Я не стану поручать это тебе: из крупного орудия не стоит стрелять в маленьких птичек, так гласит древняя мудрость. Я предоставляю тебе возможность искупить ошибки более серьезными действиями.

Обладатель маленького черепа благодарно склонил голову. Старший остановился перед ним, неторопливо вынул из кармана трубку и принялся набивать ее черными крошками аббраго. Некоторое время он уминал их большим пальцем, затем извлек тяжелую, длинную, очень дорогую зажигалку и ткнул ее тонким красным лучиком в чашечку трубки. Его седая голова окуталась горьким черным дымом, который тут же побелел и рассеялся, как может рассеиваться только дым самого дорогого, самого лучшего сорта аббраго — «Княжий Лист».

— Не торопись с поисками самого Лорда, хотя это будет частью твоего поручения. Я уверен, что он придет сам, и придет туда, где его будет довольно просто взять. Тебе даже не придется уходить из этой системы.

— Вы полагаете… Телем?

— Почти уверен. Мы даже не будем брать его сами.

— Как?..

Старший тихо засмеялся, выпуская очередные клубы дыма. Смех его звучал странно, как-то чересчур обыденно, как будто он специально, отрепетированно смеялся именно так: ись-ись-ись…

— Мы сообщим кому надо. Потом останется только изъять его.

— Понимаю.

— И все равно это не главное. Порок должен быть наказан, это несомненно. Он и его люди много нам мешали, но в нашем Деле помехи неизбежны, оно не может быть совсем незаметным. Прямо или косвенно в него вовлечено почти пять миллионов человек.

— Так много?

— Да, брат мой.

— Я слышал от… ну, вы понимаете… о миллионе.

— Дело растет. Не забывай, программа Дела выполняется, а она предусматривает все. Сейчас — пора сброса шелухи, не так ли? На следующем этапе нам сразу понадобится очень много рук.

— Понимаю, о великий.

— Брось эти церемонии. Тебе не перед кем соблюдать устав так буквально. Ведь мы все братья, не так ли?

— О да, брат мой.

— То-то, брат мой. Так вот, нейтрализация этих досадных помех — только часть твоего поручения. Тебе предстоит затем проверить твою собственную догадку.

Последовала некоторая пауза.

— Вы хотите, чтобы я встретился с нашим главным другом у врага?

— Да.

— Какие средства я могу использовать?

— Ты получишь назад «Клык Льва». Больше того, я прикажу погрузить на него пять подарков нашему главному другу. Не дари их, если наш главный друг все еще друг нам. Но не допусти ни минуты колебания, если твоя догадка верна.

— Я должен буду подарить все пять?

— Конечно, нет: иначе там нечего будет взять, как ты понимаешь. Это — только на тот случай, если наш главный друг или кто-то иной непоправимо остановит тебя. Если наш главный друг будет просто упрямиться, ты подари только один подарок. Это заставит их делать все, что ты сочтешь нужным. Не мне тебя учить.

Короткий смешок.

— О да.

— Наш главный друг должен подтвердить, что программа выполняется. В залог дружбы, кстати, можешь попросить у него того же Таука. Если он все еще друг нам, то он не откажет тебе, даже если ты попросишь кого-то повыше.

— О да.

— Найти Лорда, кем бы он ни был. Нейтрализовать его банду и возможных пособников — но не рискуя ничем во имя выполнения главного. Поговори с нашим другом. Если все плохо — подари ему подарки, и твое имя навеки останется в летописи Дела как имя праведника из праведников. Если он не станет слушать — подари один подарок, чтобы он стал серьезнее. Если он наш друг — возьми у него всех, кого ты сочтешь нужным. Пора завершать этап. История не ждет, больше того — дарит нам благоприятную ситуацию, и ее надо использовать со всех сторон.

Недолгая пауза.

— Со всех? Значит, и…

— Ой, ой, погоди, брат мой. Твоя задача огромна, величественна и почетна. Остальные задачи тоже довольно почетны, но давай дадим их другим братьям, менее заслуженным, хорошо?

Седой опять прошелся по комнате, попыхивая горьким дымом, и наконец сел за стол, надевая веббер.

— Братья, подойдите, — сказал он в пространство.

Из-за его спины из-за тяжелых портьер из настоящей ткани появились те двое, что раньше сидели слева и справа от него.

— Наш брат оправдан, — сообщил им сидящий, не поворачиваясь. — Проводите его в оперативный зал. Мои распоряжения поступят на ваши каналы в ближайшие минуты.

Он еще раз глянул в глаза стоявшему перед ним — снизу вверх, но мощь его взгляда и гордость осанки заставили того склонить голову.

— Удачи тебе, брат мой. Ступай.

Тот обошел стол и молча вышел, сопровождаемый двумя другими. Он ни о чем не спрашивал, не клялся в верности и не заверял в непременности. Это все было уже не нужно: решение состоялось, оно было в его пользу.

Тем более он не спрашивал о тех двоих, что пришли сюда вместе с ним.

Оставшись один, седой погасил трубку, не без шика фукнув на нее пирофагом из второго конца своей роскошной зажигалки. Размеренно, неторопливо выбив полусгоревший аббраго в пепельницу, он спрятал трубку и зажигалку в кисет и опустил его в карман. Затем произнес в пространство:

— Начальник смены охраны.

Перед ним вновь возникла фигура в белом.

Седой некоторое время водил пальцами по поверхности стола, вводя в терминал какие-то свои распоряжения. Офицер терпеливо ждал. Наконец седой поднял на него глаза и негромко, но веско произнес:

— Брат мой, ты знаешь, что нам иной раз приходится принимать тяжелые решения. Но ты — верный сын Нашего Дела, ты лучший из лучших. Отведи этих двоих в комнату номер один и соверши, что требуется, именем Нашего Дела.

Офицер склонил голову.

— Я должен сделать это лично, о великий?

— Здесь я могу доверить это только тебе, брат мой.

— Слушаюсь, о великий. Тебе, Победа.

— Тебе, Победа. Иди. Да, пожалуйста, без следов.

— Кремация, сброс пепла в пространство?

— Да, будь так добр. Ступай.

Начальник смены охраны повернулся и вышел.

Сидевший за столом, продолжая работать со своим терминалом, тихо, едва ли даже вполголоса запел что-то. Комната была пуста; только теперь, когда его никто не слышал и не мог услышать, он мог позволить себе не скрывать от самого себя, какой у него слабый, старческий голос.

Москва, Орехово-Зуево, Курск, Валдай, Нью-Йорк.

1993–2001