Тем, кто хочет знать

С и м а, ткачиха, 21 год.

Б а д а н и н а А н н а Н и к и ф о р о в н а, учительница, член ревкома, 29 лет.

О л ь г а К о р н е е в а, ткачиха, 32 года.

С а н ь к а, из семьи ткачей, 17 лет.

Л у к ь я н о в н а, ткачиха, 43 года.

К о с т я, 18 лет.

Ч е к и с т.

Ч е к и с т к а.

В а с и л и й Р у ч ь е в, матрос, 25 лет.

Г а в р ю ш о в И п а т В а р ф о л о м е е в и ч, муж Симы, 46 лет.

А р ц е у л о в, около 50 лет.

Действие происходит в ноябре 1918 года в текстильном поселке близ Иваново-Вознесенска.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Ноябрьский вечер. Перрон маленькой железнодорожной станции. Шум медленно и натужно отходящего поезда смешивается с удаляющейся музыкой: маломощный духовой оркестрик играет маршеобразную мелодию песни «Смело, товарищи, в ногу…». Вслед поезду машут платками Б а д а н и н а, О л ь г а, Л у к ь я н о в н а, С а н ь к а. Баданина в стареньком летнем пальто и шерстяной шали, из-под которой выбиваются золотистые кудри. Ольга и Лукьяновна в дешевых полупальто и темных платках. Многолетняя работа на фабрике и житье впроголодь избороздили лица Ольги и Лукьяновны преждевременными морщинами. Санька в потертой кожаной куртке, коротко подстрижена. Она машет вслед поезду красной косынкой.

Неожиданно к ней подбегает спрыгнувший с поезда долговязый К о с т я в полувоенной одежде, с огромным красным бантом на фуражке, через плечо — винтовка. Санька бросается ему навстречу. Но, когда Костя пытается ее поцеловать, Санька отталкивает его.

С а н ь к а. Какие в такой текущий момент поцелуи!

К о с т я (Баданиной, жалобно). Товарищ предревкома…

Б а д а н и н а. От эшелона отстанешь. (Саньке.) Скорей!

О л ь г а. Санька! Целуй, дура!

С а н ь к а. Ну, если ревком не против… (Обнимает и целует Костю.)

К о с т я (с трудом вырвавшись из ее объятий, просиял). Пиши, Санечка!

С а н ь к а (сурово). Постольку, поскольку я теперь…

К о с т я (на бегу). Пиши! (Его уже не видно.) Пиши, Саня!

О л ь г а (подталкивает Саньку). Отвечай, не выламывайся!

С а н ь к а (ее прорвало). Костенька, милый… (С прежней суровостью.) Посмей только не писать!

Женщины напряженно глядят вслед Косте.

О л ь г а (облегченно). Вскочил.

Б а д а н и н а (заметив, как Санька украдкой смахнула слезу). Любит он тебя.

С а н ь к а (нарочно беспечно). Ему Деникина надо бить, а не меня любить.

О л ь г а. А бант, шалопутка, кто ему подарил?

С а н ь к а. Блузка чересчур длинная была. (Вместе с остальными женщинами машет косынкой вслед поезду, пока не стихает перестук вагонных колес и духовой оркестр.)

Л у к ь я н о в н а (слезы в голосе). Проснутся утречком малята мои: где папаня?

С а н ь к а. Разъясните им текущий момент.

Л у к ь я н о в н а. Им, девка, твой текущий момент — что на попке чирей. Им хлебушка подавай. (Плачет.) Отца у них забрали.

О л ь г а (гневно). Забрали?!

Б а д а н и н а (мягко). Ваш муж, Мария Лукьяновна, добровольно записался в полк ткачей.

О л ь г а. Не один твой! Сорок два мужика.

С а н ь к а. И многие тоже непартийные.

Л у к ь я н о в н а. Непартийные, непартийные! Симки Гаврюшовой муженек небось и не почухался.

Б а д а н и н а. Симиного мужа и не взяли бы в рабочий полк.

С а н ь к а (горячо). Хозяйского холуя? Приказчика упраздненного?

Л у к ь я н о в н а. А Симка не внакладе. На холодке помитингует, а домой воротится, в постельке тепленькой к муженьку под бочок привалится. (Зло.) Сознательная, а не пришла наших проводить.

Б а д а н и н а. Сима Гаврюшова ночью выйдет на охрану фабрики. Старшей по караулу. Поспать ей надо.

О л ь г а. Не время, Лукьяновна, свары заводить. И без того не густо у нас мужчинского сословия было, а нынче городок начисто бабьим стал.

С а н ь к а. Хотите, чтобы Анна Никифоровна не хуже товарища Савельева в ревкоме функционировала, твердо стойте, товарищи женщины, на платформе Советской власти.

О л ь г а. Ладно, ты хоть не учи.

Б а д а н и н а. А без вас всех ревком действительно не справится. Фабрику надо готовить к пуску. В конце концов хлопок нам пришлют.

О л ь г а. Бязь наша сейчас на вес золота.

Л у к ь я н о в н а (вздыхает). Ткацким краем слывем, а я Семена без запаски исподнего на Деникина отпустила. Дожили!

О л ь г а. Эх, кабы нам хлопок. Всю бязь на фронт бы послали.

Б а д а н и н а. Ну, товарищи, нам с Саней в ревком пора. (Ольге.) К утру подсчитайте, Ольга Васильевна, запасы муки. Возможно, детям по восьмушке фунта прибавим.

О л ь г а. Какая там мучица! Может, хоть отрубей выкроим.

Б а д а н и н а. А вы, Марья Лукьяновна, домой. Вдруг детишки проснутся.

Л у к ь я н о в н а (вспыхнула). Не по-председательски рассуждаешь, Анна Никифоровна! Шалопутку в ревком, а меня на печку?!

С а н ь к а. Я курьер революционного комитета! А постольку, поскольку мужчины на фронт ушли, буду еще секретную почту хранить. Так что вы…

Л у к ь я н о в н а. Так что я, девка, тоже желаю пользу ревкому приносить.

О л ь г а. Молодцом, Лукьяновна! Записывайся фабрику караулить.

Л у к ь я н о в н а (Баданиной). Согласная на караул.

Б а д а н и н а (Саньке). Сколько у Симы человек в смене?

С а н ь к а. Недостает одной бабы… трудящейся женщины.

Л у к ь я н о в н а. Записывай. Раз такое дело, и к приказчиковои женке под начало пойду. (Баданиной.) Вы столько с Симкой возились, что она теперь в грамоте любого дьячка осилит. В интеллигентные прется.

О л ь г а (заметив, как помрачнела Баданина). Ты, Лукьяновна, с чужого голоса не пой. За-ради чего твой Семен сейчас в военной теплушке трясется? И того за-ради, чтобы твоя дочка, когда в лета войдет, после смены к фортепианам не хуже интеллигентной присела и не хуже хозяйской гувернантки красивую музыку сыграла.

С а н ь к а (наступает на Лукьяновну). Ради нас многие интеллигентные, может, на каторге гнили.

Л у к ь я н о в н а (тихо). Простите меня, дуру, Анна Никифоровна.

Б а д а н и н а. Не за что мне прощать вас. (Кладет руку ей на плечо.) А вот у Симы Гаврюшовой еще придется вам прощения просить…

Неподалеку вспыхнуло зарево. Ольга заметила это.

О л ь г а. Горит! Ой, подожгли!

Б а д а н и н а. Опять фабрику?

О л ь г а. Нет, где-то подле мучного склада!

Л у к ь я н о в н а. Без хлеба малят, гады, оставят!

Б а д а н и н а. Скорее, все туда. (Побежала.)

За ней Ольга и Лукьяновна.

С а н ь к а (на бегу). Говорила я, буржуйских элементов надо чекистам отдать!

Зарево становится более угрожающим.

Тревожная музыка.

З а т е м н е н и е.

Комната в небольшом домике, где живут Гаврюшовы — Ипат Варфоломеевич и его жена Серафима (Сима). Массивный комод, большой буфет, еще более огромный платяной шкаф и неуклюжий диван совершенно задавили комнату и ее обитателей. За пологом — кровать. В углу божница. Теплится лампадка. Посреди стены большая свадебная фотография: важный, надутый Гаврюшов и растерянная, похожая на наказанную девочку Сима. Среди такой обстановки выделяется вырезанный из газеты портрет Ленина на стене в самодельной рамочке, украшенной небольшой красной лентой. Он кажется вызовом этой комнате, где все дышит мещанской затхлостью.

На С и м е темная грубошерстная юбка, ситцевая кофточка и красная косынка. И п а т В а р ф о л о м е е в и ч Г а в р ю ш о в одет скромно, но часы на цепочке в жилетном кармане и добротные для той поры сапоги говорят о достатке.

Тускло светит керосиновая лампа. Ссора Симы и Гаврюшова достигла высокого накала.

С и м а (ее красивое лицо искажено гневом). Отдай обутки! Гляди, комод взломаю! (В одних чулках подбегает к комоду и пытается открыть ящик.)

Г а в р ю ш о в (насмешливо). Такой замок всем твоим красным подружкам не под силу.

С и м а. Отомкни!

Г а в р ю ш о в. Не шебаршись — без тебя на бабском собрании есть кому посулы выкрикивать. А на посуле, что на стуле, далеко не уедешь.

С и м а. Я должна была проводить наших на фронт!

Г а в р ю ш о в. Должна? Кому? Лучше уж бельишко мужу полатай.

С и м а (безуспешно возится с замком). Слесаря кликну.

Г а в р ю ш о в. А я милицию, рабочую и крестьянскую, вызову. Взлом трудового имущества среди бела дня!

С и м а. Ладно. Босая пойду. (Набрасывает на плечи пальто и идет к двери.)

Г а в р ю ш о в (преграждает ей путь). Очумела, Симка? Ноябрь на дворе, слякоть, снег с дождем. Горячку схватить хочешь?

С и м а. Пусти!

Г а в р ю ш о в. Не пущу! Хотя Советская власть не торгует сапогами и штиблетами, а народ все едино приспособился: кто в заплатанных сапожках на митинге шествует, кто веревочные подошвы пристроил, чтобы плакаты на манифестациях носить. А ты в одних чулочках пойдешь? Срам!

С и м а (отходит от двери к столику с зеркалом, садится). Попомнишь, Ипат Варфоломеевич, издевку свою… (В бессилии опускает голову в руки.)

Г а в р ю ш о в (кричит). Не грозись! (После паузы подходит к ней.) Сима… Я ведь любя… Боязно мне за тебя. Нам с тобой брать по декрету, а жить по секрету. А ты у всех на виду и на слуху. Вдруг повернется все назад… Сима, никого нет у меня дороже… (Пытается обнять ее, она отбрасывает его руки.) Не лежит у тебя сердце ко мне, а ничего с собой поделать не могу — присох к тебе… Серафима, голубонька… Выслушай без злобы на меня. Ты мне богом данная жена…

С и м а (глухо). Не богом данная, а мачехой проданная. Ее-то не обидел. Сколько ее дочерям обнов справил?

Г а в р ю ш о в. Запамятовал, что бога отменили. Но власть-то может вернуться? Законная. От веков стоявшая. И ежели произойдет ее восстановление и хозяева фабрику пустят, кому придется ответ за тебя держать? Мне, супругу, с коим обвенчана ты в церкви божьей.

С и м а. Пьяный поп нас за десятку окрутил. А ведь знал, ирод, что силком меня в церковь приволокли.

Г а в р ю ш о в. Признаёшь ли ты святую церковь аль не признаёшь, а с тебя все едино спросят: почему вы, Серафима Григорьевна Гаврюшова, написали слезами вашими окропленное письмо сочувствия и преданности председателю богопротивной Советской власти Ульянову-Ленину, когда пуля поразила его на рабочем митинге?

С и м а. А ты перед старым режимом чист: первое мое письмо в клочья изорвал. Второе тайком послала.

Г а в р ю ш о в (оглянувшись на окно). Симочка! Коли жандармы проклятые снова хоть на день заявятся, сразу же тебя, ироды, схватят! В городке каждая собака знает, что ты самая грамотная из баб… (Сокрушенно.) На свою голову дозволил я тебе обучаться у Анны Никифоровны. Погордиться перед людьми захотелось: глядите, черви, жена моя не только самая красивая, но и самая образованная! А господь бог меня за гордыню и припечатал: оказалась Баданина расподлюгой из подлюг!

С и м а. Не можешь так про нее! Не смеешь!

Г а в р ю ш о в. Подлюга и есть! Ежели ты учительница, обучай народ письму и счету, а она… (Саркастически.) Она-то с красными первая деру даст, а тебя спросят, почему в закутке своем водрузила портрет из противозаконной газетки «Правда»? Найдутся добрые люди, донесут, что якшалась ты со всякими, не к ночи будь сказано, ревкомовцами, краскомами и стрижеными чекистками. И вместе с ними тебя спросят: а ну, ответствуй, почему фабрика стоит, почему ткачи-горемыки ходят безработными?

С и м а. Про фабрику-то уж молчал бы! Кто снял приводные ремни со станков? Кто тайком хлопок вывез со складов?

Г а в р ю ш о в (яростно). А ты видела кто?

Сима молчит.

Кто видел?

С и м а. Кабы видел кто, заставили бы вернуть. Но люди понимают, кому выгодно, что фабрика стоит.

Г а в р ю ш о в. Никого не поймали комиссары за руку. (Понизив голос.) А коли я… такому делу и помог бы по воле хозяйской… то ежели прикончат комиссародержавие и возвернутся законные владельцы фабрики, то мне только большая благодарность вышла бы. И тебе заодно уж прощение за дружбу с комиссарами.

С и м а (насмешливо). Надеждой тешишься, что вернутся хозяева?

Г а в р ю ш о в. Эх, Сима… Кабы моя воля, пропади они пропадом. Я человек от корня трудящий, мастеровой, мне Советская власть ближе. Да нету прочности в ней. Пролетарии, говорят, скоро пролетят!

С и м а. Кто говорит?

Г а в р ю ш о в. Люди. Потому и за тебя боюсь, голубонька. Нерадиво, видать, ты газетку читаешь. Только и печатает: Антанта прет со всех концов! «Пролетарии всех стран», а все страны против нас. В Мурманске американцы да англичане хозяйствуют! Германцы начхали на Брестский мир, и Украина да Белоруссия, да еще Придонье — тю-тю!

С и м а (искренне поражена). Радуешься, что война кругом?

Г а в р ю ш о в. От моей радости или печали ничего произойти не может. А вот Ленин самолично напечатал, что наша страна теперича военный лагерь. А население-не способно долго в военном лагере пребывать, ему при законной гражданской власти проживать положено.

С и м а. А что Красная Армия все крепче врагов лупит — этого ты в «Правде» не читал?

Г а в р ю ш о в. Агитация.

С и м а (взволнованно). А что беляков из Симбирска до Самары взашей погнали — тоже агитация?

Г а в р ю ш о в. Нынче город у красных, завтра, бывает, у белых.

С и м а. С красными народу все боле и боле! Из Иванова и Шуи одних только ткачей Фрунзе Михаил Васильевич вторую дивизию отправил. Наш городок даром что крохотный, а сегодня вторую колонну на фронт отправляет. А первая прямо с манифестации пошла. Когда справляли, помнишь, первую годовщину Советов.

Г а в р ю ш о в. А вдруг она и последней будет? С красным бантом на манифестации вышагивать каждый мастер. И «Варшавянку» горланить. А имеются у ваших батальонов офицеры? Или твои комиссарши командуют? Грош цена таким батальонам!

С и м а (решительно). Будет! Меня ждут. Мой черед в караул идти.

Г а в р ю ш о в. Мертвую фабрику сторожить? Кому она такая сдалась!

С и м а. Нам. Больше ни одного винтика вынести не дадим… А пустить фабрику — пустят!

Г а в р ю ш о в (насмешливо). Ты?

С и м а. Мы. (Услыхав бой настенных часов.) Да что я тут разговорилась с тобой! По твоей прихоти в караул опоздать? Нет! (Встает со стула.) В последний раз спрашиваю: отдашь обутки?

Г а в р ю ш о в (издевательски). А коли нет? Пойдешь в Чеку на мужа доносить?

С и м а (твердо). Пойду защиты искать.

Г а в р ю ш о в. Вот как запела! (Загородил дорогу Симе.) Симочка, не надо… (Двинулся к ней.) Да я тебя, змея подколодная, своими руками…

С и м а (тихо). Прочь. (Идет к двери.) И в чулках добегу.

Он загораживает ей дорогу, она отталкивает его.

Стук в окно.

Г а в р ю ш о в (испуганно). Не шуми!

С и м а (обрадованно). За мной пришли! (Хочет подбежать к окну.)

Г а в р ю ш о в (преграждает ей путь). Стой! Сам с учителькой поговорю. Чего она тебя за собой в петлю тянет?

Стук повторяется.

Ишь какая нахальная!

С и м а. Санька, должно.

Г а в р ю ш о в. Тоже подружку выискала: малолетка сопливая, да еще дочь государственного каторжанина…

С и м а. Совсем стыд потерял. С отцом Саньки, люди помнят, на сходки да на маевки ходил, а как его забрали, так и…

Стук повторяется более настойчиво.

Г а в р ю ш о в (угрожающе). Вот я сейчас маевки ей, гниде, покажу! (Подходит к окну, кричит.) Ты чего там на ночь глядя расстучалась? Клуб тебе здесь, что ли!

М у ж с к о й г о л о с. Заснул уже с молодой женой, что ли? Открывай!

С и м а. Дружок твой новый, Арцеулов. Зачастил что-то.

Г а в р ю ш о в. Помалкивай. (В окно.) Сей момент, Павел Игнатьевич! (Симе.) Ежели ты хоть словечко…

С и м а. Ладно, не из пужливых! (Оживилась.) Вовремя черт принес его… (Садится так, что сразу в глаза бросаются необутые ноги.)

Входит А р ц е у л о в. Его сгорбленность, медленная походка и палка совсем не вяжутся со свежим лицом и острым взглядом. Вслед за ним возвращается Г а в р ю ш о в, сразу утративший свою заносчивость.

А р ц е у л о в. Вечер добрый, Серафима Григорьевна!

С и м а (сухо). Здравствуйте.

А р ц е у л о в (заметив ее необутые ноги). Уже ко сну готовились?

С и м а. Мне нужно уйти… по делу, а Ипат Варфоломеевич…

Г а в р ю ш о в. Молчи уж! Мало ли что меж законными супругами…

С и м а. А законный супруг мой обутки — под замок, господин Арцеулов.

А р ц е у л о в. Сейчас, драгоценная, господа в Черном море рыбам на корм идут. (Гаврюшову.) Вы что ж это, милейший, не признаете свободы слова и убеждений? Как можно так?

Г а в р ю ш о в (не ожидал такого поворота). Мало ли что баба наговорит!

А р ц е у л о в. Не смею вам указывать, милейший, но на вашем месте я на колени встал бы перед женой и собственноручно надел бы туфельки на ее прекрасные ножки. Как Сандрильоне…

С и м а (рассеянно). Чего-чего? (Ее внимание поглощено мужем, вынимающим из кармана ключи.)

А р ц е у л о в. О, я с превеликим удовольствием расскажу вам о прекрасной Сандрильоне…

С и м а (пока муж спешит к комоду с ключом, вызывающе). Расскажите лучше, а вы дозволили бы своей… Сандрильоне на собрания ходить?

А р ц е у л о в. Почему же нет?

С и м а (надевая старые сапожки, которые бросил ей муж). А потому, господин Арцеулов, что вы служили, говорят, в полиции не то в Костроме, не то…

Г а в р ю ш о в. Все твои новые подружки мелют!

А р ц е у л о в. Не без причин мелют… (Смиренно.) Служил, Серафима Григорьевна. Но кем? Старшим помощником младшего писаря. И по инвалидности еще перед переворотом ушел. А поелику теперь я человек плотью немощный, счел за благо остаться на жительство в вашем богоспасаемом поселке. Моя компания нынче — одни пчелы.

С и м а. Слыхала.

А р ц е у л о в. И приглашаю вас, когда пожелаете, за медком. Отменный у меня, несмотря на всеобщую разруху.

С и м а (надев сапожки). Обойдемся, господин Арцеулов. (Встает со стула.) Не обессудьте, должна идти.

А р ц е у л о в (приветливо). Крайне сожалею. А еще больше сожалею, что по инвалидности своей не могу посещать собрания и манифестации…

Но Сима уже ушла. И Арцеулов мгновенно преображается. Швырнул палку на диван, распрямляет спину.

Г а в р ю ш о в. Прошу прощения за бабу…

А р ц е у л о в (оглянувшись). Баба — вы! И полнейший идиот!.. На сколько вы старше Симы? Вдвое? Или больше?

Г а в р ю ш о в (нехотя). При совершении таинства брака…

А р ц е у л о в. К чертовой бабушке таинство! (Садится.) Еще когда я брал тебя в филеры охранного отделения… Кажется, в девятьсот двенадцатом?..

Г а в р ю ш о в (тихо, оглядываясь). В тринадцатом, ваше высокобла… Павел Игнатьевич..

А р ц е у л о в. Я и тогда был невысокого мнения о твоей сообразительности. (Сокрушенно.) Не ускользни Фрунзе у тебя из-под самого носа, когда он шуйских ткачей в Москву повел, не сидеть бы ему сейчас красным военным губернатором в Ярославле… Но, видать, ты остался болваном. Затеял политическую борьбу с молодой женой!

Г а в р ю ш о в. А коли в моем доме этот портрет! И богом данная жена…

А р ц е у л о в. «Богом данная»! Сумел купить у нищей семьи красотку, молодую и неглупую… Кстати, за наши деньги…

Г а в р ю ш о в. Нельзя такое мужу говорить…

А р ц е у л о в. Ерунда. Все можно. Уразумей, ей доверяют товарищи партийцы. Так сообрази же, черт возьми, какую выгоду можно из этого извлечь! Да через твою Серафиму мы такое каждый день можем узнавать, чего ты за год не дознаешься! А он запирает ее дома! Тебе, дуралей, прикинуться бы сочувствующим, слезу пустить. «Хочется искупить свою вину. Я, как сами знаете, будучи хозяйским приказчиком, штрафовал ткачей». А ты…

Г а в р ю ш о в. Недодумал, ваше… Павел Игнатьевич. Я теперича с ней не кнутиком, а пряничком.

А р ц е у л о в. Стоп, стоп? Заставь дурака богу молиться… Теперь уж не сразу меняй курс. Она у тебя бабенка дошлая, сразу сообразит, кто тебя надоумил.

Г а в р ю ш о в. Не извольте беспокоиться…

А р ц е у л о в. Изволю беспокоиться. Потому и решился сюда прийти. Тебе известно, что местный ревком хочет пустить фабрику?

Г а в р ю ш о в (хихикает). Одного хотения маловато. Хлопка — ни фунтика, нефти — ни ведрышка, уголька — ни кусочка. Приводные ремни как следует спрятаны. А новые где возьмут? Из Германии не выпишут…

А р ц е у л о в. И все-таки не зевай. Кому еще известно, где хлопок?

Г а в р ю ш о в. Окромя меня еще мастер Брусничкин знал, да по причине сыпняка преставился, царство ему небесное! А управляющего в Ярославле кокнули за мятеж.

А р ц е у л о в. Найдут хлопок — и тебя не задумываясь кокнут.

Г а в р ю ш о в. Бог не выдаст, свинья не съест, Павел Игнатьевич. А вот про бязь еще и начальнику станции ведомо.

А р ц е у л о в. Что за бязь?

Г а в р ю ш о в. Бельевая. Шестьдесят две тысячи аршин, тютелька в тютельку. По накладным оный товар еще прошлой осенью в Питер отправили. Так в поселке и думают. Но поначалу воинский эшелон помешал, затем — санитарный, а потом мы вагончики — на запасную путь. И потихоньку в старых пакгаузах меж рельсов ржавых тюки понатыкали. И железными бочками припечатали.

А р ц е у л о в. Ну, начальник станции из эсеров, он будет молчать. А твоя красавица не догадывается?

Г а в р ю ш о в. Симка? Боже упаси!.. (Озабоченно.) Вот с топливом они выкрутиться могут.

А р ц е у л о в. Не должны.

Г а в р ю ш о в (развел руками). Техник, из ихних, предложил на дровишки котлы переделать…

А р ц е у л о в. Мы его самого в котел. Вместо дровишек.

Г а в р ю ш о в. А текстильные комиссарши уже кинули клич по волостям: «Товарищи комбеды, пособите безработному пролетариату лесом!» Учителька Никифоровна уже в шести деревнях побывала.

А р ц е у л о в. И сюда, заноза, нос сует…

Г а в р ю ш о в. Сумела голодранцев сагитировать: кое-где уже лес грузят.

А р ц е у л о в. Но хлопка лес им никак не заменит. А Туркестан отрезан начисто, там англичане.

Г а в р ю ш о в (испытывая уверенность Арцеулова). Имеет ревком надежду и на хлопок.

А р ц е у л о в (строго). Даже если их засыплют хлопком, фабрика должна стоять. Отвечаешь за это ты.

Г а в р ю ш о в. Однако…

А р ц е у л о в. Я сказал — ты. Красноармейцы без белья останутся. А нам вошь поможет.

Г а в р ю ш о в (улыбается). Вошь — сила. Самой Антанты посильнее.

А р ц е у л о в. Разруха сильнее будет. И нужно нам всего еще несколько месяцев. Сейчас дела пойдут по-иному. Провозглашен верховный правитель России.

Гаврюшов почтительно вытянулся.

Свиты его величества адмирал Колчак. Его поддерживают все союзники.

Г а в р ю ш о в. Вся, стало быть, Антанта?

А р ц е у л о в. Велика важность, Антанта! (Внушительно.) Америка. Она может половину Антанты со всеми потрохами купить и перепродать. Американцы дают нам оружие и деньги, деньги, деньги!

Г а в р ю ш о в. Деньги — всему голова, коли настоящую цену имеют.

А р ц е у л о в. Ходи уверенней по земле, Гаврюшов. Американские войска наводят порядок в Приморье. А главное, расположились вдоль Сибирской железной дороги.

Г а в р ю ш о в. Выходит, рукой подать до Колчака.

А р ц е у л о в. В том-то и штука! Словом, Варфоломеич, дешевиться нечего: то, что мы здесь, у ткачей, замышляем, одобряет генеральное консульство Соединенных Штатов.

Г а в р ю ш о в. А Соединенные при чем?

А р ц е у л о в. Тупица! Они, то есть Америка, и они с нами.

Г а в р ю ш о в. Слава те господи!

А р ц е у л о в. От господа слава не уйдет, а вот нам, грешным, сейчас зевать не следует. (Тихо, но выразительно.) Нужно помаленьку-полегоньку время от времени делать комиссарам кровопускание. Чтоб народ не забывался. Понял?

Г а в р ю ш о в. Не совсем, ваше вы… Павел Игнатьевич.

А р ц е у л о в. Поглупел ты, Варфоломеич, подле молодой жены. Что ж, раз ты таким женолюбом стал, мы тебе комиссарш препоручим. Которая здесь верховодит?

Г а в р ю ш о в (оживился). Да все она, учителька! Главная заводила. Она и Симку мою с пути сбила, воззвания Ульянова-Ленина ей приносит. Науськивает ткачих по деревням шастать и мужиков агитировать, чтобы хлебушка поболе пролетариям давали.

А р ц е у л о в. Хлеб?! Вот оно что?.. Означенную учительницу ты должен… (Жест — убрать!)

Г а в р ю ш о в (кротко улыбается). Такими делами я сроду не занимался…

А р ц е у л о в. Займешься.

Г а в р ю ш о в (качает головой). Выследить, отрапортовать, свидетельствовать — это мы с полным удовольствием, а…

А р ц е у л о в (сдерживая ярость). Меня не интересует, что именно доставляет тебе удовольствие. Учительница должна исчезнуть!

Г а в р ю ш о в (хмыкает). А меня в Чеку — и к стенке? Дураков нет. (Нагловато.) Может, Чека еще над верховным правителем верх возьмет?

А р ц е у л о в (помолчав). Но до этого Чека получит сообщение, что муж сочувствующей партийцам Серафимы Гаврюшовой и филер охранного отделения по кличке Дятел — одно и то же лицо.

Гаврюшов съежился.

И что означенный Дятел ежемесячно получал за свои труды…

Г а в р ю ш о в (покорно). Как же я ее, окаянную, уберу?

А р ц е у л о в. По-разному можно. Пусть, допустим, пойдут слухи, что твоя благоверная ее приревновала и…

Г а в р ю ш о в (вскинулся). Серафиму не троньте! Не дам!

А р ц е у л о в (угрожающе). Ты на кого кричишь?

Г а в р ю ш о в (его занесло). На вас! Доносите на меня в Чеку, в ревком, куда хотите! На тот свет пойду, вас прихвачу с собой, только про Серафиму, ваше бывшее высокоблагородие, забудьте. Поняли?

А р ц е у л о в. Чудак человек, про Серафиму Григорьевну я пошутил. Пошутил. (С прежней твердостью.) А насчет учительницы не шучу. Она должна исчезнуть.

Г а в р ю ш о в (оживился). Ох, кабы ее, окаянную, кокнули!

А р ц е у л о в. Лучше без пули. Колун у тебя в хозяйстве найдется?

Г а в р ю ш о в. У меня?! (Крестится.) Господи, спаси и помилуй!

А р ц е у л о в (презрительно). Испугался?

Г а в р ю ш о в. Мокрое дело.

А р ц е у л о в. Сейчас не до церемоний. (Выразительно.) Они с Дятлом тоже церемониться не станут.

Г а в р ю ш о в (пристально глядит на него). Колун-то — улика хуже пули.

А р ц е у л о в. Разбираться стал… Где она живет?

Г а в р ю ш о в. На Заречной, у глухой вдовицы.

А р ц е у л о в (заинтересовался). За мостом?

Г а в р ю ш о в. Так точно.

А р ц е у л о в. А жену твою часто навещает?

Г а в р ю ш о в. Что ни вечер повадилась, проклятая! Баб учит.

А р ц е у л о в. Ликбез на дому?

Г а в р ю ш о в. Какой там ликбез! Моя уже сама Саньку оликбезивает. Политике их Баданина обучает. Политике. Про призрака, слышал, разъясняет.

А р ц е у л о в. Призрака?

Г а в р ю ш о в. Что по Европе бродит. Сдается мне, это есть писатель. Максим Горький.

А р ц е у л о в. Значит, сеятельница. (Поясняет.) Из тех, что сеют разумное, доброе, вечное… Представляешь, попалась бы она мне в прошлом году?

Г а в р ю ш о в (осклабясь). Представляю.

А р ц е у л о в. Отчего же они здесь, у тебя, собираются? В хозяйском особняке им места мало?

Г а в р ю ш о в. Реквизировать реквизировали, а топить нечем. А у меня, слава богу, дровишки припасены. Тепло. Вот здесь и репетируют.

А р ц е у л о в (недоверчиво). Что еще за репетиции?

Г а в р ю ш о в. На рождество представлять будут. Думают, народ не в церковь, а на их театр побежит. Сначала Баданина доклад отчубучит, а затем моя Симка будет главную княгиню представлять.

А р ц е у л о в. Из грязи в князи?

Г а в р ю ш о в. Княгиня-то революционная, чуть не большевичка. Муженька на каторгу, а она за ним.

Стучат в дверь. Арцеулов тревожно взглянул на Гаврюшова.

Г а в р ю ш о в. Может, начальник станции?

А р ц е у л о в. Погоди. (Уходит за полог.)

Гаврюшов уходит в сени и возвращается с Л у к ь я н о в н о й.

Г а в р ю ш о в. Вот уж кого не ждал.

Л у к ь я н о в н а. К Симке я.

Г а в р ю ш о в. Жену мою звать Серафимой. А по отчеству Григорьевной.

Л у к ь я н о в н а. Хоть Анна Никифоровна мне ее в начальницы определила, а по отчеству Симку величать не буду.

Г а в р ю ш о в. Когда ж это моя жинка в начальницы выскочила?

Л у к ь я н о в н а. Спит еще, что ли?

Г а в р ю ш о в. Ушла.

Л у к ь я н о в н а. Уже? Ну и я туда побегу.

Г а в р ю ш о в. Куда?

Л у к ь я н о в н а (недоверчиво). Не сказалась?

Г а в р ю ш о в. Нет.

Л у к ь я н о в н а. Поумнела, выходит. (Быстро уходит.)

Из-за полога выходит А р ц е у л о в.

Г а в р ю ш о в. Слыхали?

Арцеулов кивает.

А ведь из смирненьких была. За версту кланялась.

А р ц е у л о в. Вот что, Дятел. Баданину надо немедленно… (Жест.) Через две недели будет поздно. (Не дает Гаврюшову спросить.) Для тебя. Сима успеет тебя бросить. (Берет палку, хочет уйти.)

Г а в р ю ш о в (удерживает его). Бросить? Меня? Мужа?

А р ц е у л о в (издевательски). Классового врага. Баданина сделала из нее идейную.

Г а в р ю ш о в (растерянно). Какая там идейная… Я ей шубу справлю… Все оборвышами ходят, а моя новую шубу наденет… Только ради Симы тогда к вам прибился… Приданое какое справил…

А р ц е у л о в. Дурак! Они, когда становятся идейными, не то что приданое, мужа к чертовой матери отшвырнут. Как паршивого щенка.

Гаврюшов оторопело молчит.

Ясно? (Идет к двери.) Поздно засиживаются?

Г а в р ю ш о в. До самой ночи. Неспроста моя Сима теперь…

А р ц е у л о в. Хватит о Симе тарахтеть, о деле думай! (Тихо.) Уйдет отсюда учительница поздней ночью, а ты ее, как галантный кавалер, на мосту повстречай…

Гаврюшов испуганно заерзал.

Никаких улик. (Напевает.) «Эх, я страдала, страданула, с моста в воду сиганула…» Любезно помоги ей в воду сигануть.

Г а в р ю ш о в. А как самому — сухим из воды?..

А р ц е у л о в. Все. (Встает.) Значит, недельки через две в уездной газете «Красный текстильщик» мы увидим черную рамочку, а в ней… «Анна Никифоровна Баданина…»

Г а в р ю ш о в (идет за ним). Прощения прошу… что давеча расшумелся. Но за Симу… я…

А р ц е у л о в (благожелательно). Не удивляюсь: цветы запоздалые…

Г а в р ю ш о в. Насчет цветов мы не обучены. А что присох к ней — это верно.

А р ц е у л о в. Значит, не перечь женушке, Варфоломеич, ее лелеять нужно, угождать ей, красавице… Не провожай. (Уходит.)

Г а в р ю ш о в (яростно). Идейная? (Стучит кулаком по столу.) Врешь, сволочуга жандармская! Не возьмет верх партийная Баданина! Не выйдет! Не отдам им жену, не отдам!

З а т е м н е н и е.

Поздний вечер. Уличный фонарь над скамейкой с полуразобранной спинкой не горит. Из ревкома возвращаются С и м а и А н н а Н и к и ф о р о в н а Б а д а н и н а.

Б а д а н и н а (останавливается). Здесь и расстанемся.

С и м а. Хоть до моста вас провожу, Анна Никифоровна!

Б а д а н и н а. Поздно уже. (Улыбается.) Вернее, рано еще.

С и м а. А кабы не зашла за вами, так и сидели бы в ревкоме до утра.

Б а д а н и н а. Вовремя зашла… (Оживилась.) Да, как там Лукьяновна? Не заснула на карауле?

С и м а. Господь с вами! Все закоулочки сама обшарила. И когда принимали караул, и когда сдавали.

Б а д а н и н а. Прекрасно. Ну, по домам?

С и м а (с сожалением). Ладно. Завтра спрошу.

Б а д а н и н а (заинтересовалась). О чем?

С и м а. Да так, пустое… (Решительно.) До свиданья.

Б а д а н и н а. Погоди. (Усаживает ее на скамейку.) Что такое?

С и м а (смущенно). Не слыхали, часом, кто такая… Сандрильона?

Б а д а н и н а (улыбнулась). Сказочная красавица. У нас, в России, ее больше Золушкой зовут. Злая мачеха тиранила ее, заставляла прислуживать своим спесивым дочерям… Но в сказке, знаешь, все хорошо всегда кончается. Влюбился в бедную Золушку прекрасный принц, надел ей на ноги золотые туфельки…

С и м а (вздохнула). Сказка… А как бы прочитать?

Б а д а н и н а (мечтательно). «Мила, как Грация, скромна, как Сандрильона…» Это наш русский поэт написал. Баратынский… Ну, пора по домам!

С и м а. Я чуток погожу.

Б а д а н и н а. Нет-нет, место тут пустынное! Иди домой.

С и м а (тоскливо). Хорошо, пойду домой.

Б а д а н и н а (заглядывает ей в глаза). Не тянет?

С и м а (вздыхает). Одно только прозвание, что родной дом. Чужая я там… А как померла доченька, кровиночка моя, совсем опостылел… (Решительно.) Прощайте, Анна Никифоровна.

Б а д а н и н а. Погоди. (Берет ее за руку.) Почему не уходишь от мужа?

Сима отвернулась.

Ведь не любовь тебя удерживает?

С и м а (горько). Любовь, любовь… Про любовь, вижу, у людей в очах приметней, чем в книжке, прочитать можно.

Б а д а н и н а. В твоих глазах не прочтешь.

С и м а. А ведь я четыре года замужняя, дочку родила… (С внутренней тревогой.) Может, и в самом деле не знаю я, какая она, действительная любовь… (Горячо.) Какая?

Б а д а н и н а. Эх, Сима, Симочка… (Словно предавшись собственным воспоминаниям.) «Мне дорого любви моей мученье — пускай умру, но пусть умру любя!»

С и м а. «Пусть умру любя…» Тоже сказка?

Б а д а н и н а. Стихи Пушкина.

С и м а (после паузы). Маму мою отец до смерти спьяна забил. А она, говорят, любила его… А мой пальцем за четыре года меня не тронул. Любит.

Б а д а н и н а. Гаврюшов?

С и м а (с каким-то вызовом). Гаврюшов. (Усмехнулась.) В диковинку вам? И волк ведь волчицу любит.

Б а д а н и н а. Какая же ты волчица, Сима?

С и м а. Вот! И вы тоже не верите ему. Все не верят. Глядят с опаской. Озлобился он от этого… (Отвернувшись.) Кто же пожалеет его? Без меня совсем зверюгой станет.

Б а д а н и н а. А с тобой?

С и м а. Вроде начинает понимать, что пора человеком стать. Силится холуйскую закваску в себе побороть.

Б а д а н и н а. Что же, если ты веришь…

С и м а (горько). Нерешительность во мне, Анна Никифоровна. Грамоте вы меня обучили. А вот сбросить хомут силенок не хватает. От фабрикантов меня Советская власть начисто освободила, а вот от самой себя, от того, что и бабку мою, и мать к земле гнуло, несвободная еще я… Читаю в газете, на митингах слушаю: боже ты мой, какие есть люди! Ничего и никого не боятся, за правду в огонь, под пули пойдут. Такие и нужны Ленину…

Б а д а н и н а. Да, такие, как ты.

С и м а (махнула рукой). Что там я! Вы вот, Анна Никифоровна, шестнадцать месяцев в тюрьме сидели. А я, кажется, и дня не выдержала бы… Тряпка — одно слово…

Б а д а н и н а. Нет, Сима, в тебе много решительности. Не раз это доказала, а сама не видишь. Ну, спокойной тебе ночи.

С и м а. Спокойной ночи, Анна Никифоровна… Побегу к муженьку, богоданному! (Убегает.)

Баданина несколько секунд глядит ей вслед.

З а т е м н е н и е.

Прошло четыре дня. Снова комната Гаврюшовых. Предвечерье. С и м а на табуретке у окна штопает рубаху. О л ь г а на диване читает вслух брошюру.

О л ь г а (читает медленно, осмысленно и внятно). «…Мы находимся в войне, и судьба революции решится исходом этой войны…» Вот, Сима, как Ленин говорит. Победим — быть Советской власти, беляки верх возьмут — не быть. Уразумела?

С и м а (отложив шитье). Разуметь, Ольга, мало. Дело делать надо… А что я, к примеру, делаю, чтобы беляков одолеть? Или ты? Буржуев ругать да за большевиков агитировать — нехитрое дело.

О л ь г а (вспыхнула). Выходит, я только агитирую!

С и м а. Прости, Олюшка, забыла! Тебе в деревне пуля кулацкая висок ожгла, а ты еще ехать собираешься.

О л ь г а (мягко). И тебе казниться не пристало. Раздобудут хлопок, пустят фабрику, мы с тобой ткань для Красной Армии дадим. Исподнее да гимнастерка — оно, разумеется, не винтовка и штык, но и голышом много не навоюешь.

С и м а (тоскливо). Кого ни спросишь — ответ один: сырья нет… А ведь мы и бельишко сами могли бы пошить.

О л ь г а (подходит к Симе). Серафима, не хочу вокруг да около… Разговор такой идет, что последнюю партию бязи той осенью так и не отгрузили, а где-то запрятали. Ты от своего ничего не слыхала?

С и м а (поражена). И ты подумала, что я знаю…

О л ь г а. Не ерепенься. Ничего я на тебя не подумала… Может, сболтнул он чего? Эх, Симка, кабы нам эту бязь заполучить!

С и м а. Не слышала. А ежели на станции дотошный обыск сделать?

О л ь г а. Придет Анна Никифоровна — посоветуемся.

С и м а (поглядев в окно). Запаздывает Анна Никифоровна.

О л ь г а. Дел-то в ревкоме невпроворот. Председатель на фронт ушел. Откуда у нее еще силы берутся с нами возиться.

С и м а. Лампу засвечу, что ли. Глаза испортишь.

О л ь г а. Нет, после речи Ленина сейчас читать другое не хочется. Придет Баданина — засветишь. (Садится на диван.) А пока посумерничаем.

С и м а. И то дело. (Берет рубаху и садится рядом с Ольгой.) «Судьба революции решится исходом этой войны». Не выходит у меня из головы. Неужто старое воротиться может?

О л ь г а. Послушать бы, как Ленин эту речь в Москве говорил! В книжечке, может, и не все пропечатано.

С и м а (после паузы). Нам с тобой уж, видать, не выпадет Ленина услышать.

О л ь г а. Ну и дурища ты, Симка! Как война окончится, он обязательно всю страну объедет, посмотреть — как и что. Ну, к нам-то, может, и не завернет, а уж в Иваново-Вознесенск обязательно прибудет — как-никак первый на всю Россию Совет рабочих депутатов ивановцы еще в пятом объявили. И мы с тобой туда махнем!

С и м а (мечтательно). И подойдет к тебе, Олюшка, Ленин: на какой вопрос интересно вам, ткачиха Корнеева, получить мой ответ?

О л ь г а. Интересно мне знать, Владимир Ильич, когда ждать мировой революции?

С и м а (тихо). А я… я бы совсем про другое спросила…

О л ь г а. Про что?

С и м а. Давай, Ольга, песню заведем.

О л ь г а. Серафима, не увиливай!

С и м а (смущенно). Я бы спросила: уходить мне от Ипата или может еще из него пролетарский человек получиться?

О л ь г а (махнула рукой). Давай песню заведем.

С и м а. Лучше Некрасова почитать. Что-то стала я свою роль забывать.

О л ь г а. Пой, пой.

С и м а. Давненько не певала я. (Подумав, затягивает широко распространенную в предреволюционную пору невеселую песню ткачих.)

О л ь г а. Отвыкай, Сима, от горьких песен… Заведи-ка лучше про любовь. Забыла, ты про любовь не поешь. Заведи про смерть тиранам.

С и м а. Анна Никифоровна сказывала, Ленин эту песню в ссылке пуще всех любил… (Запевает.)

О л ь г а (подтягивает).

Сима и Ольга поют негромко, но с большим внутренним волнением. И в полусумраке старая революционная песня звучит особенно одухотворенно и значительно.

На пороге — С а н ь к а с книжкой и тетрадками, в кожаной куртке и папахе, коротко подстрижена.

С а н ь к а (подхватывает последнюю строчку).

Смолкла песня. Пауза.

О л ь г а (строго). Ты, Санька, почему припозднилась?

С а н ь к а. Так ведь Анны Никифоровны нет!

О л ь г а. Она может опаздывать, а ты, шалопутка, нет.

С и м а. Конечно, Саня. Мы бы с тобой твою роль повторили. Не кого-нибудь, а генерала представлять будешь.

С а н ь к а. Так ведь Анна Никифоровна меня при себе и держала.

С и м а. Тебя? (Недоверчиво.) Где?

С а н ь к а. В ревкоме. А затем сюда послала. Сегодня никакие «Русские женщины» репетироваться не будут.

О л ь г а. Почему?

С а н ь к а (капризно). Так досказать же не даете, тетя Ольга! В телефон она с уездом разговаривала. Два раза разговаривала. И два раза на самом важном слове перерыв получался. Пока, сказала, разговор с уездом не закончу, уйти не могу. Затем в бараки должна наведаться. Но к тебе, Сима, придет. Хоть за полночь, а, сказала, придет.

С и м а. В бараки? (Ольге, тревожно.) Не случилось ли что?

О л ь г а. Теперь, Сима, каждый день что-нибудь случается.

Входит Г а в р ю ш о в с мешком.

Г а в р ю ш о в. Добрый вечер, товарищи женщины!

О л ь г а. Здравствуй, Варфоломеич.

С а н ь к а. Здравствуйте, гражданин приказчик.

С и м а (укоризненно). Саня! (Отошла к окну.)

Г а в р ю ш о в. А я, Сима, на девушку не в обиде, поскольку хозяева упразднены, приказчик ныне тоже вполне трудовой элемент. (Ольге.) Верно, Корнеева?

О л ь г а. Не знаю, Гаврюшов. Какой ты подлизун хозяйский был, это мы видели. А какой из тебя элемент получится, еще поглядим.

Г а в р ю ш о в. «Элемент, элемент»… Я рабочей косточки человек, а учителька ваша, между прочим, дворянского рода. Вон…

О л ь г а. Не в том корень, какой род, а какой у человека ход! Ты вроде и рабочего роду, а всю жизнь по чужим половицам ходил.

Г а в р ю ш о в (запальчиво). Но она была вражеского класса!

С а н ь к а. «Была, была». А стала кем? А вы в кочегарах состояли, а Чека по вас скучает!

Г а в р ю ш о в. Я, Симочка, тебе картошечки приволок. (Сбросил мешок в угол.)

С а н ь к а. Где продают?

Г а в р ю ш о в. Меняют, девушка. Я за полпудика трудовому крестьянину пиджачок добротный отдал…

С а н ь к а. Будь у нас пиджачок, я бы себе на френч его перешила. С военными пуговицами.

Г а в р ю ш о в. Френч! Чего это вас на мужчинскую одежду тянет? Гляжу я на ревкомовских баб, речугу такую скажут, что пяток орателей за пояс заткнут, а примана женского полу даже незаметно — кожанки да треухи все позакрывали.

С а н ь к а. А где ее, женскую одежду, возьмешь?

Г а в р ю ш о в. Ничего, девушка. Вот покончит Советская власть со всеобщей хозяйственной разрухой, тогда и…

С и м а (ее коробит этот разговор). Ты что, с докладом выступаешь?

Г а в р ю ш о в. Разъясняю девушке текущий момент.

С а н ь к а. Ваши разъяснения — одна вредность!

С и м а (укоризненно). Санька!

Г а в р ю ш о в. Нехорошо, девушка, с пожилым человеком разговариваешь. Я, может, аккуратнее тебя газетку читаю. И сознаю тяжелое положение нашей Советской республики…

С и м а. Ты обещал не мешать нашим урокам.

Г а в р ю ш о в. Какой же урок без учительки! Придет Анна Никифоровна — я тотчас же за порог… (Вздохнул.) Хотя и сам с охотой наукам поучился бы… Царский режим не шибко грамотным сделал. А в газетке пишут, что учиться никогда не поздно. Верно, Сима?

Сима продолжает глядеть в окно.

С а н ь к а. Кому, может, и поздно уже!

Г а в р ю ш о в. А меня не к стишкам и политике, а к арифметике сильно тянет.

С а н ь к а. Зачем вам арифметика? Обсчитывать ткачей больше не придется.

Г а в р ю ш о в. Когда это я тебя, девушка, обсчитывал?

О л ь г а. Ее-то, Варфоломеич, не успел, а меня… Забыл разве, как ткачихи распевали? (Поет частушку.)

Г а в р ю ш о в. Старший приказчик обсчитывал. Вот пустит ревком фабрику, увидишь, какая польза Советской власти от Гаврюшова будет. И еще, Корнеева, скажу тебе, кто старое помянет…

О л ь г а (резко). Нет, Гаврюшов, такое старое долго поминать надо. А то раньше времени добренькими станем.

С и м а (она все время не отходила от окна). Анна Никифоровна! (Спешит навстречу.)

Г а в р ю ш о в. Мне, выходит, пора в гости к кому-нибудь напроситься. (Не спеша идет к двери.)

Входит Б а д а н и н а.

Б а д а н и н а. Здравствуйте, с кем не видались!

Г а в р ю ш о в. Здравствуйте и до свиданья, Анна Никифоровна! Не смею мешать вам. (Выразительно.) Хотя моя жена вполне уже грамотная. (Уходит.)

Б а д а н и н а (снимая пальто и платок). Товарищи, репетировать сегодня не придется.

Сима, Ольга и Санька откликаются, перебивая друг дружку.

С и м а. Случилось что?

О л ь г а. Почему?

С а н ь к а (торжествующе). Говорила я вам!

Б а д а н и н а (она охрипла). Новость. И чрезвычайно важная. Звонили по телефону из уездкома партии… (Откашливается.) Симочка, дай воды, совсем охрипла, так по телефону орала!

С и м а. Я вам чайку горячего оставила. (Снимает с кружки полотенце.) С постным сахаром!

Б а д а н и н а (быстро пьет). Какое блаженство! (Отставив кружку.) Спасибо, Сима… Теперь совсем другое дело…

О л ь г а. Какая же такая новость?

Б а д а н и н а. Радостная. Весьма радостная. (Садится.) От женщин нашего поселка надо послать делегатку в Москву.

С и м а. В Москву?!

Б а д а н и н а. В Москву. На Первый Всероссийский съезд работниц и крестьянок. Открывается шестнадцатого ноября. На вокзал, значит, надо отправляться немедленно.

О л ь г а. Вдруг, как нарочно, поезд нынче не опоздает?

С и м а (Баданиной). А где же ваши вещи?

Б а д а н и н а. Мои?

С и м а. Так, без всего и поедете? Харчи-то я вам соберу, у меня уйма картошки.

О л ь г а. А Санька побежит за вашим баульчиком.

Б а д а н и н а. Погоди, не выпроваживай меня. Товарищи, попрошу всех присесть.

Сима, Ольга и Санька садятся.

Я успела посоветоваться с ткачихами из первого барака. И кое с кем из третьего толковала.

С а н ь к а. Мы с тетей Ольгой из второго!

Б а д а н и н а. Знаю. И надеюсь, вы согласитесь с ними. Они предлагают — а ревком и партячейка поддерживают их — послать делегаткой от нашего поселка… тебя, Сима.

С и м а. Господи! (Схватилась за сердце.)

С а н ь к а. Я — за! Считайте, два голоса. Мой и мамкин. Нет, три! И Веркин.

О л ь г а. Тебя не спросили!

С а н ь к а. Спросят, тетя Оля! Думаете, раз Сима приказчикова жена, то…

О л ь г а. При чем тут жена! Варфоломеич уже и слово ей поперек сказать боится. В самой Симе дело. Она…

С и м а (спокойно). Она сама скажет. (Баданиной.) Какая же из меня делегатка, Анна Никифоровна? Послать надо… кого поречистей. Партийную.

О л ь г а (Баданиной). Слышите? Сама признается, что больно тихая — весь съезд молчком просидит.

Б а д а н и н а. А нам такую и нужно послать, кто слушать умеет.

С и м а (Баданиной). Совсем как та… Сандрильона.

О л ь г а (вспыхнув). А ты дурочку из себя не строй!

С и м а. Я не строю. Я с тобой согласная.

О л ь г а (Баданиной). Слышите? Она и лишний раз спросить побоится. Ее как Варфоломеич учил? Будешь смирной — будешь сытой.

Б а д а н и н а. Ольга!

О л ь г а. На Всероссийский съезд может нарком прийти, и надобно ему прямо выложить: хлопка не пришлете — пиши пропало! И про паек для кормящих матерей. Нам такая делегатка требуется, чтоб все на съезде высказала, на что нам бедняки в деревнях жалились. Про гвозди помните?

С и м а. Правильно!

Б а д а н и н а. И я считаю, правильно. Ты и выскажешь. Вспомнишь, что по возвращении обязана отчитаться перед всеми нашими женщинами, и преодолеешь робость. Что нужно — расскажешь, и о чем нужно — спросишь.

О л ь г а. Нет, Анна Никифоровна, не согласная я с вами.

Б а д а н и н а. Значит, против один только голос Корнеевой.

О л ь г а. Не пойду я против всех. Езжай, Сима. Только, гляди, оплошаешь — всю жизнь стыд глодать будет.

С и м а. Анна Никифоровна! Я знаю, что это вы в бараках за меня сагитировали!

Б а д а н и н а. Нет, Симочка. Лукьяновна первая тебя назвала.

О л ь г а. Лукьяновна? (Поражена.) Ее?

Б а д а н и н а (Симе). Побывала с тобой в ночном карауле и поняла, что ты… Словом, остальные работницы ее поддержали. Очень ты к новому, говорят, жадная. И еще сказали, если при таком муже сумела активисткой стать, то теперь только к светлому и чистому тянуться будет и нас потянет.

Сима обнимает ее.

Ну, а я… я, конечно, присоединилась к такому мнению… (Спохватилась.) Ой, товарищи, собираться пора! Ревкомовские повозки все в разъезде, придется на вокзал пешим ходом.

С а н ь к а (вытаскивает из-за шкафа плетеную корзинку). Годится?

Б а д а н и н а. Вполне. (Ставит корзинку на стул.)

О л ь г а (Симе). Давай вещички.

С и м а (идет к шкафу за вещами). Ноги подкашиваются.

О л ь г а (строго). Хватит, Сима. Отрезано. Голубое платье не забудь, самой красивой на всем съезде будешь.

С а н ь к а. Перво-наперво — харчи!

О л ь г а. Какие там харчи, шалопутка! Делегатку Всероссийского съезда неужто не накормят?

Б а д а н и н а. Москва, Ольга, голодает.

С и м а (оставив дверцу шкафа открытой, отдает платье и белье Ольге). Жмыховые лепешки взять?

О л ь г а (укладывая вещи в корзину). Бери. И пшено тоже.

С а н ь к а. И всю картошку! (Вытаскивает мешок на середину комнаты.)

С и м а. Ты что! Целых полпуда?

С а н ь к а. Так других угостить сможешь. Знай наших!

С и м а. Нет-нет, я только десяток. (Берет из мешка картофелины и кладет в корзину.) Хватит. (Хочет повязать платок на голову.)

С а н ь к а. Погоди! (Отнимает у нее платок.) При таком старорежимном платке кто же в Москве поверит, что тебя комячейка послала!

С и м а (улыбается). Беспартийная я.

С а н ь к а (строго). Все одно от имени комячейки будешь. (Надевает ей на голову свою папаху.) Вот! Теперь поверят.

Б а д а н и н а (растерявшейся Симе, смеясь). Бери, бери… Храбрей выглядеть будешь.

О л ь г а (закончив укладывать вещи). Запираю. (Продевает сквозь скобы корзинки железный прут.) Готово.

Б а д а н и н а. Надо идти. (Берет пальто.)

О л ь г а. А присесть на дорогу?

С а н ь к а. Старорежимное это!

О л ь г а. Ладно, ладно, новорежимная! Сели.

Все усаживаются.

Санька — на мешок с картошкой. Все встают.

Надевают пальто и платочки.

С и м а. Погодите. (Тихо.) А если Ленин на съезд придет?

О л ь г а. И не жди. Ленин еще рану залечивает.

С а н ь к а. Придет. В другое место — может, и нет, а на съезд работниц и крестьянок придет. Увидите!

О л ь г а. Ты, Сима, гляди записывай. Что важное услышишь, сейчас же в тетрадочку.

Б а д а н и н а. Это верно, записывать надо… Ну идемте. Нам еще в ревком надо — за Симиным мандатом.

С и м а (нерешительно, Баданиной). Я еще хочу спросить…

О л ь г а. Гляди, поезд проспрашиваешь.

С и м а. Погоди. (Баданиной.) Вы, гляжу, всегда мужчине первая руку подаете. Это… так надо?

Б а д а н и н а (улыбается). Желательно.

С а н ь к а (Симе, уверенно). А как зайдешь куда — и нет свободных мест, мужчина обязанный вскочить. А который не вскочит, ты ему постольку-поскольку вежливо отруби: уступи, охламон, место женщине!

Б а д а н и н а. Идемте. На поезд опоздаешь.

Все идут к двери.

О л ь г а (смеется). Вот Варфоломеич зенки вылупит! Подумает, жена сбежала куда!

С а н ь к а. И пусть думает!

С и м а (остановилась). Нет, нехорошо. (Баданиной.) Правда?

Б а д а н и н а. Когда вернемся с вокзала, ему Саня скажет.

С и м а. Не забудешь, Саня?

С а н ь к а. Мне что? И не такое могу сказать.

Первой выходит Ольга, за ней — Сима, потом — Баданина.

С и м а (за дверью). Санечка, шкаф притвори! И картошку на место поставь!

С а н ь к а. Ладно! (Притворив дверцу шкафа, берет мешок, относит в угол. Затем после короткого размышления взваливает на плечи.) Самое место картошке — в Москве. (Спешит к двери.)

Входит Г а в р ю ш о в, пропускает Саньку, но, опомнившись, хватает ее за руку.

Г а в р ю ш о в. Ты зачем нашу картошку реквизируешь?

С а н ь к а. Не себе. Всероссийскому съезду.

Г а в р ю ш о в. Чего? Ни про какой съезд ничего не знаю!

С а н ь к а. Читайте газету — узнаете. (Вырвала руку и идет к двери.)

Г а в р ю ш о в. Постой! Ты куда? (Загораживает ей дорогу.)

С а н ь к а. Постольку-поскольку я сотрудник ревкома, то чуждым элементам рассказывать не могу.

Г а в р ю ш о в. А картофель кровный реквизировать можешь?

С а н ь к а (гордо). Экспроприация экспроприаторов!

Г а в р ю ш о в. Постой, а где Серафима?

С а н ь к а. Уехала.

Г а в р ю ш о в. Ну-ну, ври, да знай меру.

С а н ь к а. Уехала, говорят вам.

Г а в р ю ш о в. Куда?

С а н ь к а. Уехала на… Из газет узнаете. (Убегает.)

Г а в р ю ш о в. Покинула. (Отходит от двери.) Ни слова не сказала. (Оглядывается.) Ни письмеца. Это за мою-то любовь…

З а т е м н е н и е.

На просцениуме перед занавесом. Скамейка с полуразобранной спинкой. На скамейке Г а в р ю ш о в и А р ц е у л о в.

А р ц е у л о в (продолжая разговор, насмешливо). Значит, сделала тебя товарищ Баданина соломенным вдовцом? Ловко.

Г а в р ю ш о в. Подлюга ревкомовская!

А р ц е у л о в. Скоро она тебя совсем жены лишит, если… если ее самой не лишимся.

Г а в р ю ш о в (оглянувшись). Как Симка в Москву подалась, я что ни вечер здесь, у моста, прогуливаюсь. Но при учительке безотлучно Санька. Как ординарец какой.

А р ц е у л о в. Ай-ай-ай! Девчонка ему помеха.

Г а в р ю ш о в. Девчонка! Вреднее десятка ткачих. Она у меня картошку экспру… эксплу…

А р ц е у л о в (жестко). Довольно. Не про картошку слушать я пришел. Есть важное поручение.

Г а в р ю ш о в. Опять насчет учительки?

А р ц е у л о в. Нет. Когда вернется Серафима, мы немедленно должны знать, что на съезде было, какие им новые планы власть докладывала. Подробнейшим образом, слышишь? Как в Москве жизнь, кому какие пайки дают?

Г а в р ю ш о в. Говорят, вскорости на овес да макуху перейдут.

А р ц е у л о в. Мало что говорят! Нам точно знать нужно… И верно ли, что Ленин уже полностью к работе приступил?.. Серафима, вероятно, побывает в учреждениях разных, на заводах… Да, обязательно выведай, много ли в Москве войск, как одеты-обуты? Идут ли еще аресты?.. Я должен это в Мурманск передать. Запомни, американцев интересует все, каждая, казалось бы, мелочь. Все выведай.

Г а в р ю ш о в. Дознаюсь. Я с женой теперича угождением да обхождением.

А р ц е у л о в. Одно слово Баданиной пересилит все твои галантные обхождения…

Г а в р ю ш о в. Думаете?

А р ц е у л о в. Уверен… Кончай с ней скорее. Послезавтра увидимся. (Строго.) Доложишь, чем разговор с начальником станции кончится. Ты ему, эсеровской мрази, прямо отрежь: найдут большевики материю — его тут же к стенке.

Г а в р ю ш о в. Может, подумаем, куда перепрятать?

А р ц е у л о в (встает). Пойдем порознь. Ты несколько минут еще посиди. (Двинулся.)

Г а в р ю ш о в. Гляжу, опасливы стали вы…

А р ц е у л о в (наигранно бодро). Еще чего! Померещилось тебе… (Вернулся, доверительно.) Впрочем, надо действительно поосмотрительней. Недавно Ленин лично проводил совещание про работу чрезвычаек. И Дзержинский в наши края своих помощников прислал… Словом… (Уходит.)

Г а в р ю ш о в (яростно). Кабы не Симочка, я бы не учительку, а тебя, ваше высокоблагородие… (Соответствующий жест. Достает из кармана яблоко, вытирает его платком, ест.)

Проходят Б а д а н и н а и С а н ь к а.

С а н ь к а. Газету вечером верну. (Заметила Гаврюшова.) Гляди, Симе яблочков-то не покупал!

Г а в р ю ш о в (поперхнулся). Дура! Сам недоем, а жене лучший кусок оставлю. (Встает.) Здравствуйте, товарищ предревкома!

Б а д а н и н а (подходит к скамейке). Здравствуйте. Хорошо, что встретила. Намеревалась в ревком вас… пригласить.

Г а в р ю ш о в. Ежели насчет трудовой повинности, так я добровольно завтра иду на станцию дровишки разгружать.

С а н ь к а. На других покрикивать будет, а сам, увидите, полешка не понесет!

Б а д а н и н а (укоризненно). Помолчи, Саня. (Гаврюшову.) Нет, я не насчет дров.

Г а в р ю ш о в. Неужели фабрику собираетесь пустить?

Б а д а н и н а. Пустим. Но сейчас разговор другой.

Г а в р ю ш о в (любезно). Женскому полу не положено стоять.

Б а д а н и н а (садится). Присядем.

Г а в р ю ш о в (садится). Об чем же говорить желаете?

Б а д а н и н а. О бязи.

Г а в р ю ш о в. Какой именно?

Б а д а н и н а. Бельевой.

Г а в р ю ш о в. Которую фабрика выпускала?

Б а д а н и н а. Которую где-то запрятали.

Г а в р ю ш о в. Кто запрятал?

Б а д а н и н а. Об этом я вас спрашиваю.

Г а в р ю ш о в. Где запрятали?

Б а д а н и н а. И об этом я вас спрашиваю.

Г а в р ю ш о в. Могу ответить, Анна Никифоровна. Последнюю партию бязи как раз после… вашего переворота в Москву отправили. Аршин, кажись, тысяч шестьдесят с лишком. Накладные в бухгалтерии сыщете.

Б а д а н и н а. Нам накладные не нужны, нам бязь нужна.

Г а в р ю ш о в (разводит руками). Вполне понимаю, Анна Никифоровна, но ту бязь, верно, давно уже в Москве по ордерочкам среди трудового населения распределили.

Б а д а н и н а. Значит, не прятали?

Г а в р ю ш о в. Я не прятал.

Б а д а н и н а. А кто?

Г а в р ю ш о в. Кабы знал, давно бы донес… доложил ревкому. (Выразительно.) Как муж делегатки московского съезда.

Б а д а н и н а. Что ж, разговор окончен.

Г а в р ю ш о в. Что знал, то сказал.

Б а д а н и н а. А я полагаю, что вы еще что-нибудь вспомните, когда придется говорить, например, с… кем-либо из уезда.

Г а в р ю ш о в. По мне, пусть сами губернские комиссары приедут, другого ничего сказать не могу. Напраслины придумывать не буду… А ежели фабрику надумаете пускать, я с полным удовольствием…

Б а д а н и н а. До свиданья, гражданин Гаврюшов…

Г а в р ю ш о в. Слушаюсь. (Встает.)

С а н ь к а (взволнованно). Как так до свиданья? (Гаврюшову.) Сиди, контра.

Гаврюшов садится.

У него тут дружки! Подаст им весточку — перепрячут бязь! А то и пожгут! Чтоб ни им, ни людям!

Г а в р ю ш о в (умоляюще). Анна Никифоровна…

Б а д а н и н а. Погодите… Спокойно, Саня. Гражданин Гаврюшов отдает себе отчет в своих поступках…

Г а в р ю ш о в. Не мальчонка, слава богу.

Б а д а н и н а. А если обманул нас, то революционный трибунал…

Г а в р ю ш о в. Понял. К стенке?

Б а д а н и н а. Правильно поняли. Можете идти.

Г а в р ю ш о в. Благодарствую. (Идет, оглянулся.) Ох, Санька, Санька, сколько лютого зла к людям в твоем сердце девичьем… (Уходит.)

С а н ь к а (вдогонку). Не к людям, а к контрикам, к врагам революции! (Баданиной.) Можете сердиться, Анна Никифоровна, только зря вы отпустили его. Даст сигналы дружкам, а они, гады, на все пойдут, чтобы бязь в наши руки не попала.

Б а д а н и н а. Чекисты помешают.

С а н ь к а (восхищенно). Ну да? И как они только таких контриков к стене припирают?

Б а д а н и н а. Не потому, что семи пядей во лбу. И не кудесники. Люди им помогают. Все, кому революция дорога.

С а н ь к а. Когда чекисты приедут?

Б а д а н и н а. Завтра про бязь в уезд протелеграфирую. Поймут, что откладывать нельзя.

С а н ь к а. Так Гаврюшов, пока суд да дело, все следы заметет!

Б а д а н и н а (задумчиво). Конечно, неплохо было бы до приезда чекистов знать каждый шаг Гаврюшова. Каждый! С этой самой минуты… И в точности рассказать чекистам, с кем Гаврюшов встречался. К кому ходил. Будет ясно, кто же именно здесь «контрики»… Только вот кому, по-твоему, можно это доверить?

С а н ь к а (вспыхнула). Откуда мне знать? «Санька — девчонка, Санька — шалопутка!» Ее ума дело — только пакеты и повестки разносить! (Отвернулась.)

Б а д а н и н а. А я думаю, когда большевикам потребуется, девчонка никогда и ничего не побоится. Недоспит, недоест, задание ревкома выполнит.

С а н ь к а (бурно целует Баданину). Под воду, гад, полезет — и я за ним! (Спохватилась.) А как же вы в ревкоме без курьера?

Б а д а н и н а. Перебьемся. Это дело важнее. Ты понимаешь, Санечка, шестьдесят тысяч аршин! Засядут наши женщины за шитье — две дивизии одеты будут…

С а н ь к а. Эх, разыскать бы бязь эту, покамест Сима еще в Москве. Отбили бы ей телеграмму: доложи, Серафима, товарищу Ленину, что трудящиеся женщины нашего поселка сошьют белье для двух дивизий непобедимой Красной Армии! Груз особого назначения. Красиво, а?

Б а д а н и н а (тихо). Груз особого назначения… Все мы сейчас носим такой груз. (Обнимает Саньку.) И ты, на хрупких своих плечиках.

З а т е м н е н и е.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Две недели спустя. Комната Гаврюшовых. На столе стопка брошюр. С и м а только что вернулась из Москвы. Б а д а н и н а, О л ь г а и С а н ь к а внимательно слушают ее.

С и м а. …И только стали обсуждать про семью и государство да еще про борьбу с детским трудом, вошел Ленин… Мы все, кто где сидел, встали и давай хлопать… «Интернационал» петь…

С а н ь к а. Аплодировать.

С и м а. А он взял стул, бросил пальто на спинку, присел у краешка стола и говорит: «Продолжайте, товарищи, работу». Прищурился так и глядит, глядит на нас — в зипунах, в кожухах, в сермягах. А потом вынул, из кармана книжечку. Слушает, что делегатки говорят, и записывает. Слушает и записывает… Кто про голод, кто про босых и голых детей, кто про кулаков, что в деревнях активисток убивают. А он слушает. Видать, каждое слово услышать хочет. Записывает, а глаза невеселые такие… Потом, правда, заливисто рассмеялся, аж спиной назад откинулся…

О л ь г а. А с чего?

С и м а. Питерская делегатка рассказала, как поначалу боялась сесть в вагон императрицы Александры Федоровны…

О л ь г а (недоверчиво). В царицы и поезд?

С а н ь к а. А что такого! Велика пташка — бывшая императрица Сашка!

Б а д а н и н а. Не перебивайте. (Симе.) Чего вдруг она в царский салон-вагон?

С и м а. В Питере с харчами еще горше, чем в Москве. И питерское начальство сказало делегаткам: раз сытным пайком обеспечить не может, то хоть в императрицыном вагоне в Москву отправят… Ну, а потом Ленин поднял руку и попросил слова…

С а н ь к а. Речь мы в газете читали!

О л ь г а. Сравнила! То газета, а тут живой человек… Загляни в свою тетрадочку, Сима.

С и м а (взволнованно). Ленинову речь я как раз и не записала.

Ольга взметнулась и порывается что-то сказать.

Скажу вам, как поняла… Не может, сказал Владимир Ильич, полный социалистический переворот произойти, коли громадная часть трудящихся женщин — слышишь, громадная! — не примет в нем значительного участия. (Серьезно и уверенно.) Примут женщины участие в революции — будет ей успех, не примут — не будет. И еще отдельно сказал про женщину, задавленную… вот всем этим. (Взглядом и руками обводит комнату.)

О л ь г а. Так и сказал — задавленную?

С и м а. Задавленную. Спасти женщину, сказал, может только социализм. Один социализм!.. Сижу я, милые, слушаю его, и почудилось мне — ни холода нет, ни голода, ни тревоги, все скверное прочь сгинуло, одна только вера в сердце осталась… Кончил Ленин говорить — кто хлопает, кто плачет от радости. А батрачка одна в зипуне — она тайком от мужа и родителей на съезд приехала! — как закричит: «Пусть попробуют нас тронуть, мы теперь знаем, как жить!»

Б а д а н и н а (тихо). А ты, Сима, знаешь, как жить?

С и м а, Знаю. (Впервые мы видим ее такой одухотворенной.) Знаю, Анна Никифоровна. Как же я могу не знать, когда со мной… он говорил.

О л ь г а (тихо). С тобой?

Пауза.

С а н ь к а (непривычно тихо). Садись, Серафима, и расскажи. Только не торопись.

Б а д а н и н а. Не надо.

О л ь г а (вспыхнула). Как так не надо?

Б а д а н и н а. Про это все должны от нее услышать. Все, кто посылал ее в Москву.

С а н ь к а. Так она им потом расскажет!

О л ь г а. Помалкивай, Санька! Анна Никифоровна дело говорит. (Симе.) Выплеснешь все нам, душу откроешь, а потом, как все соберутся, первоцвета в тебе и не почуют.

С а н ь к а. Ладно уж, потерпим до собрания. (Баданиной.) А посторонний вопросик можно?

Б а д а н и н а (улыбается). Посторонний — можно.

С а н ь к а (Симе). Картошка сгодилась?

С и м а. Тебя вспомнила. Угостили матросов на диво!

О л ь г а. На женском съезде — матросы?

С и м а. Не на съезде. (Баданиной.) Вы про День красного офицера читали уже?

Б а д а н и н а. Нет.

С и м а. Как раз после съезда был в Москве такой день. И всех делегаток на Красную площадь позвали. На военный парад. Ленин речь сказал. Разъяснил, что только при красных офицерах станет наша армия непобедимой… А потом мы в гости поехали. Кто на курсы краскомов, кто в кремлевские части, а нашу губернию моряки к себе пригласили…

С а н ь к а (насмешливо). Откуда же в Москве корабль?

С и м а. Не корабль, а бронепоезд. На станции под Москвой его сейчас ремонтируют и тяжелой броней обшивают. И вся команда — балтийские матросы. Ну, сначала, известно, митинг… А после митинга подходит ко мне матрос. Аскольд…

С а н ь к а. Чудное имя какое!

С и м а. У него на бескозырке так напечатано.

Б а д а н и н а (смеется). Это же корабль так называется.

О л ь г а. А самого как звать?

С и м а. Не спросила, постеснялась.

О л ь г а. А он, голубчик, не постеснялся заговорить с тобой?

С и м а (смущенно). Он ко мне подошел как… к делегатке. А из себя он видный, статный… Речь здорово сказал. И первым после митинга «Интернационал» запел. На бронепоезде он вроде комиссаром. А так — стеснительный.

С а н ь к а (смеется). Храбрый, видать, комиссар — перед Симкой оробел!

С и м а. Да я, дуреха, возьми да перво-наперво спроси: а как у вас на бронепоезде с харчами?

О л ь г а. Ты б еще спросила, часто ли в баню их водят да исподнее меняют?

Санька и Баданина смеются.

С и м а. Матрос тоже, как вы вот, рассмеялся: только ангелы с неба не просят хлеба. А я ему: хлебом не богаты, а картошкой попотчевать рады! И тут же…

Б а д а н и н а. Понятно. (Сане.) Можешь быть спокойна, картошка понравилась. (Нехорошо закашлялась.)

С и м а. Еще как! В мундире испекли. А соль у них своя…

Б а д а н и н а (надевает пальто). Мы с Саней пойдем. Про собрание, женщины, договоримся в ревкоме.

С а н ь к а. Пусть разрешат печи истопить. Такой случай!

Б а д а н и н а (в дверях). Ольга, вы тоже не задерживайтесь. (Снова закашлялась.) Пусть Сима доклад свой обдумает. (Уходит.)

О л ь г а. Не засижусь.

С а н ь к а (в дверях, Симе). А голубое платье надевала?

С и м а. Не пришлось… на съезде.

С а н ь к а (досадливо махнула рукой). Эх, ты… (Уходит.)

С и м а (вдогонку). В зале почти не топили.

О л ь г а (иронически). И лампадки перед иконами не теплились?

С и м а (молча идет в угол, задувает лампадку и снимает икону). Сколько я перед ней слез пролила… Не она великомученица, а я…

О л ь г а. Не потерпит такого Варфоломеич.

С и м а. К тебе приду. Не выгонишь?.. Слушай, говорят, на разгрузке дров он усердно трудится?

О л ь г а. Да ну его к лешему! Я тебя вот что спросить хочу….

С и м а. Погоди. Разве плохо, что он хоть какую ни есть пользу приносит?

О л ь г а. Как бы его польза нам во вред не пошла.

С и м а (грустно). Ты, Ольга, как человека невзлюбишь, так уж навеки.

О л ь г а. А за что мне его любить? За то, что он ткачих в проходной догола раздеваться принуждал — не прихватила ли шматочка пряжи?.. (Пытливо.) Почему, как про матросика разговор зашел, ты глаза прятать стала?

С и м а (вспыхнула). Что ты! У меня муж есть…

О л ь г а. У тебя, бабонька, и сердце есть. И не Варфоломеичу во владение отдано. Так, что ли?

Сима молчит.

Ты к матросам в голубом платье поехала? (Улыбнулась.) На бронепоезде-то не замерзла?

С и м а (смутилась). Сама не знаю, что вдруг напялила.

О л ь г а. Ох, Симка, я хоть из лаптей выросла, а на мякине меня не проведешь. Вижу, запал тебе в сердце статный комиссар Аскольд?..

Сима опустила глаза.

Не от зависти недоброй я, Сима, спрашиваю. Истосковалась ты по ласке, по слову задушевному, по любви бабьей, ненасытной. (Обнимает Симу, которая доверчиво прижимается.) Хочется тебе день и ночь думать про хорошего человека, жалеть его… Засыпать и просыпаться, про него думаючи… Какой же у тебя разговор с Аскольдом вышел?

С и м а (улыбнувшись воспоминаниям). Рассказала я ему сказку…

О л ь г а (досадливо махнула рукой). Хоть про любовь?

С и м а. В сказках всегда про любовь.

О л ь г а. А он?

С и м а. Он сказал, что сказок не уважает…

О л ь г а. Молодец!

С и м а. …но мою запомнит.

О л ь г а. Сказку? А тебя?

С и м а. Молчи, Ольга!

О л ь г а. Почему молчать? У тебя, Сима, никогда от любви сердце не заходилось — вот и заладила «молчи да молчи»! Ты бы со стороны на себя с Варфоломеичем поглядела! (Подходит к стене и показывает на свадебную фотографию Гаврюшовых.) Сытый волк и птица в клетке — какая уж тут любовь? А я голодала, в прядильном недоношенного родила — боялась, оштрафуют, коли смену не дотяну, — но так любила Степу моего… И он ко мне… завсегда с лаской… (Подавив рыдание.) Кабы не удушили его газом в окопе, сейчас у нас первым бы комиссаром был!.. Ой, как он целовал меня, Симка!.. Обнимет, голову на плечо положит… Понимал, без ласки жизни нет. Коли ласка, Сима, от милого, а не от постылого… А вы на съезде про любовь ни словечка, верно, не проронили. Все только про внутреннее и внешнее…

С и м а. И про любовь прения были. Одна деревенская, она так с узелком в руках речь и говорила, прямо Ленину и сказала: «Мне, товарищ Владимир Ильич, бабы наказывали у вас спичек да сольцы для деревни стребовать. А я от вас поболе, чем спички да сольцу, получила, вы мне веру дали и дорогу показали. И я хочу у вас новый закон стребовать, чтоб не дозволяли девушек за немилых выдавать, чтоб советский закон за ихнюю любовь крепостью стоял…»

О л ь г а. Молодец, даром что деревенская!.. Война идет, голод кругом, хороших людей из-за угла кончают, а сердце бабье… оно без любви не может… Правда?.. Молчишь… Что ж, ты мужняя жена…

С и м а. Может, и безмужняя… Ох, нелегко мне, Оля… (Тесней прижавшись к ней, тихо начинает песню.)

О л ь г а (вторит ей).

(Поют вместе.)

Входит Г а в р ю ш о в в рабочей одежде. Песня оборвалась.

Г а в р ю ш о в. Поешь, пташечка моя ненаглядная!.. Еще утречком порадовали меня, что ты вернулась, да работу бросить не посмел. С приездом тебя, женушка!

Сима молчит.

Слава господу, что вернулась невредимой и здо… (Хочет перекреститься, но, заметив, что икона снята, застыл с поднятой ко лбу рукой.)

О л ь г а. Что, Гаврюшов, сейчас бить жену станешь?

Г а в р ю ш о в (после паузы, кротко). Ошибаешься, Корнеева. Господь и без иконы мою молитву примет… А такую жену бить — грех. Желанную мою, единственную…

О л ь г а. Глядеть на тебя, шарлатан, тошно! (Симе.) Правда?.. Иль уж оттаяла?.. (Не получив ответа, уходит, хлопнув дверью.)

Г а в р ю ш о в. Завидущая она, Корнеева. (Вздыхает.) Да бог с ней! (Приближается к Симе.) Здравствуй, голубонька моя… (Хочет обнять ее.)

С и м а (отстраняется). Погоди. Поговорить надо.

Г а в р ю ш о в (вспыхнул). На съезде не наговорилась?

С и м а. Съезда ты не касайся.

Г а в р ю ш о в. Почему это? Ты мне кто — жена аль чужая?

С и м а (после паузы). Не знаю. (Набросив пальто на плечи, хочет уйти.)

Г а в р ю ш о в (примирительно). Не серчай, голубка. Со мной посиди.

После некоторого колебания Сима отдает ему пальто.

Впервой разлучились, я цельные две недели заснуть не мог… Ой, Сима, тосковал! (Достает из буфета закуску.) А ты, поди, забыла, что живу я на свете.

С и м а. Ипат… Горько мне, что ты в старом увяз. Мы с тобой теперь…

Г а в р ю ш о в (испуганно). Молчи, молчи!

С и м а. Нет, уж выслушай. Мне звездочку мою указали, и я все к ней, к ней. А ты…

Г а в р ю ш о в (умоляюще). Серафима, не время об этом…

С и м а. А ты в подполье вместе с одежей праздничной думы свои схоронил — оттого и маешься. А коли б…

Г а в р ю ш о в (буквально перекрикивает ее). Поешь лучше! Небось в Москве несытно. (Ставит на стол две бутылки вина.)

С и м а. Откуда вино?

Г а в р ю ш о в. Для тебя. Такое вино здоровье прибавляет. И снеди тебе порядком припас.

С и м а. Где достал?

Г а в р ю ш о в. Последних два золотых пятерика спустил. (Смеется.) Николашка уж не вернется… Присядь к столу.

С и м а (не садится). Ипат, ты хоть разок об жизни задумывался?

Г а в р ю ш о в. О нашей?

С и м а. Твоей.

Г а в р ю ш о в. У нас, женушка, жизнь одна… Вот пустят фабрику, заработок мне выйдет — хоть в кочегарку, но возьмут. (Прорвалось хвастовство.) Без Гаврюшова не обойдутся.

С и м а. А без хлопка? (Подходит к нему.) Без ремней? (Вот-вот обнимет его, глядит ему в глаза.) Ипат…

Г а в р ю ш о в (задрожал от ее близости). Неужто не веришь, что не ведомо мне ничего?

С и м а. Не знаю. (Отходит от него.)

Г а в р ю ш о в. Тебе-то на фабрику вертаться не придется.

С и м а. Это еще почему?

Г а в р ю ш о в. Тебя теперь обязаны в ревком взять аль какую другую должность предоставить… Ну, женушка, со свиданьицем! (Хочет откупорить бутылку.)

С и м а. Не надо.

Г а в р ю ш о в. Винишко, сказывают, дамское. Крепости небольшой, а целебности — что в лекарстве.

С и м а (быстро набрасывает пальто). Я скоро.

Г а в р ю ш о в. Куда?

С и м а. Анна Никифоровна расхворалась. (Берет бутылку вина и кое-что из закуски.) Ей усиленное питание требуется. (Убегает.)

Г а в р ю ш о в. Сима! (Не получив ответа, обреченно.) Чужая! Чужая… Отняла у меня жену комиссарша Баданина! (Крестясь на то место, где висела икона.) Господи, разве отвернешься ты, праведный, от меня, коли… отплачу я большевичке дворянской за данную мне тобой, за рабу твою Серафиму?

З а т е м н е н и е.

Поздний вечер. Скамейка близ моста. Приходят Б а д а н и н а и С а н ь к а.

Б а д а н и н а (устала, останавливается). Зябко. Но все равно, подышим перед сном. (Закашлявшись, садится на скамейку.) Вот что, только на объявление надеяться нельзя. Обойди до утра всех до одной и напомни: послезавтра в хозяйском особняке наша делегатка Сима Гаврюшова…

С а н ь к а. Лучше без противной фамилии, просто — Серафима.

Б а д а н и н а (улыбается). Делегатка Серафима про съезд расскажет, про разговор с Владимиром Ильичем.

С а н ь к а.. Всех обойду, не сомневайтесь.

Б а д а н и н а. Что б я без тебя, Саня, делала! (Проводит рукой по лбу.) Ох, голова трещит…

С а н ь к а. Деревенские накурили махоркой. Ничего, завтра наведу в ревкоме порядок. Повешу плакат: «Курить запрещено!»

Б а д а н и н а (смеется). Не поможет.

С а н ь к а. А я припишу: «В порядке революционной дисциплины!» (Садится рядом.) Которое здесь слово — глагол?

Б а д а н и н а. Среди этих слов глагола нет.

С а н ь к а (разочарованно). На что же глаголами голову забивать, коли в самых главных словах их нет?

Б а д а н и н а. А такие глаголы — разве не главные слова: мечтать, бороться, побеждать…

С а н ь к а. Вот такие и выпишу. (Отвернулась.) Ждать.

Б а д а н и н а. Ждать, любить, верить. (Обнимает Саньку.) Уж как завалюсь я сейчас, Саня, на боковую! Две ночи глаз не смыкала.

С а н ь к а. И мне соснуть хочется.

Б а д а н и н а. Неудивительно, ты минутки свободной из-за Гаврюшова не знала.

С а н ь к а. Чекисты сказали — могу быть свободна.

Б а д а н и н а. Хвалят тебя. Сообразительная, говорят, смелая!

С а н ь к а. Подумаешь, смелость! Это в приказчиках Варфоломеич страшнее черта бабам казался, а теперь…

Б а д а н и н а. А теперь, судя по твоим наблюдениям, основательно законспирировался.

С а н ь к а. Даже Сима ни о чем не догадывается.

Б а д а н и н а. Но чекисты за твою ниточку потянули и весь клубок разматывают.

С а н ь к а (грустно). Так ведь ниточку я упустила. Когда Гаврюшов вышел из пакгауза и в попутную телегу вскочил.

Б а д а н и н а. Жаль, лошади у тебя не было. Не переживай, чекисты уже взялись за пчеловода из полицейских.

С а н ь к а. Начальник станции — гусь пожирней!

Б а д а н и н а. А мы ему верили: при царе, дескать, страдал.

С а н ь к а. Надоумил Гаврюшова на разгрузку дров пойти. Сподручней им будет бязь перепрятать.

Б а д а н и н а. Теперь уж не перепрячут… Саня, чекисты хотят тебя забрать к себе.

С а н ь к а (просияла). В Чека? Меня?

Б а д а н и н а. А что? Боишься: не справишься?

С а н ь к а (простодушно). Боюсь, Анна Никифоровна. Дали мне вчера памятку сотрудникам Чека прочитать, так в ней такое напечатано, что… (Безнадежно Машет рукой.)

Б а д а н и н а. Что же тебя так испугало?

С а н ь к а. И не спрашивайте! Напечатано там черным по белому… (Предвкушая эффект.) «Прежде чем говорить, нужно подумать».

Б а д а н и н а (улыбается). Представь себе, Санечка, это не только к сотрудникам Чека относится, но и к… рассыльным ревкома.

С а н ь к а (решительно). Ладно, прежде, чем что ляпнуть, до десяти сосчитаю!

Б а д а н и н а. Хотя бы до пяти.

С а н ь к а. Анна Никифоровна, знаете, какие первые слова в памятке напечатаны? «Быть всегда корректным». Это что значит?

Б а д а н и н а. Это значит, что… (Обнимает ее.) Что даже самому отъявленному контрику не надо говорить «гад», «мразь» и тому подобных слов.

С а н ь к а (грустно). Не удержусь, боюсь… А чекисты знают, что я еще несовершенных лет?

Б а д а н и н а. Помнишь, мы про юную чекистку Пашу Путилову читали? Ей восемнадцати не было, когда белогвардейцы убили…

С а н ь к а. Пашу монашки выследили. А потом с кулачьем ее растерзали…

Б а д а н и н а. Не могли простить ей, что большой заговор раскрыла…

С а н ь к а (вздохнув). Паша, видно, здорово грамотная была. А без грамоты в Чека никак нельзя…

Б а д а н и н а. Была бы я чуть посвободней, ты у меня через три месяца протоколы знаешь как писала бы… Да, не забудь завтра к Симе на урок.

С а н ь к а. Анна Никифоровна… Что с Симой станется, как муженька ее припрут? Втемяшила себе, что он раскаиваться стал. А как узнала, что в грузчики пошел, совсем обрадовалась!

Б а д а н и н а. Нелегко Симе будет правду узнать. Но неопровержимым уликам поверит.

С а н ь к а. Поверить поверит, да Гаврюшов хоть и гад, а муж ейный.

Б а д а н и н а. Мужа еще надо любить.

С а н ь к а (мечтательно). Любить… (Оживилась.) Глагол!

Б а д а н и н а. Глагол… Сима сумеет сделать выбор. (Поднимается со скамьи.) Ну, до завтра, Санечка. Глаголы все-таки обязательно выпиши, слышишь?

С а н ь к а (вздыхает). По мне, еще бы неделю за Гаврюшовым шастать, чем глаголы выписывать. (Решительно.) Выпишу. Спать не лягу, пока все до единого не разберу.

Б а д а н и н а. Ты лучше рано утром, на свежую голову. До свиданья!

С а н ь к а. До свиданья! (Убегает.)

Б а д а н и н а. Подожди, Саня!

Санька возвращается.

Я тебя поцеловать забыла.

С а н ь к а (удивлена). Так вы же не уезжаете!

Б а д а н и н а (положив ей руки на плечи). Ты только что важное решение приняла! В Чека нелегко, Саня! Очень нелегко. Ты должна сквозь личину разглядеть врага. Увидеть его глаза. Ты столкнешься с его подлостью и жестокостью. На себе испытаешь ненависть и злобу… И в тяжкие минуты скажи себе: это нужно революции, это нужно Ленину. (Целует ее.) Береги себя, Саня, не будь безрассудной. Наганом ты уже любовалась, но не успела еще почувствовать, как прекрасна вот та сиротливая рябина над полузамерзшей рекой. (Показывает рукой.) Как бьется сердце, когда встречаешь человека и… почему-то не можешь сомкнуть глаза всю ночь напролет… (Еще раз целует ее и быстро уходит.)

С а н ь к а (молчит, затем, опомнившись, кричит вслед Баданиной). Все хорошо будет, Анна Никифоровна! И с Симой по-вашему выйдет! Москва ей много решимости прибавила. Вот что оно значит, Ленина слово услышать! (Уходит в другую сторону, напевая.) «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы к счастию ключи…»

Появляется Г а в р ю ш о в, оглядывается по сторонам и снимает с себя поддевку и кожаный картуз. Торопливо прячет их за скамейку и, перекрестившись, быстро уходит. Вскоре слышится женский крик: «На помощь!.. Товарищи!..»

Пауза.

М у ж с к о й г о л о с (издалека). Стой!

Раздается выстрел.

З а т е м н е н и е.

Комната Гаврюшовых. Светает. С и м а торопливо собирает завтрак. Бутылка вина так и не откупорена. Г а в р ю ш о в перед зеркальцем зачесывает пятерней волосы.

Г а в р ю ш о в. Я, Симочка, сам харчи себе соберу. Тебя небось в ревкоме народ дожидается.

С и м а. Меня? Там есть кому дела решать.

Г а в р ю ш о в. Неправильно рассуждаешь. У нас, окромя тебя, никто на Всероссийском съезде не был. Выходит, ты теперь у нас…

С и м а. Ладно. Поешь.

Г а в р ю ш о в. Да, женушка, мне опаздывать на станцию никак нельзя. (Идет к столу.) Сам начальник намедни высказался, что Гаврюшов хоть и немолодой, а дровишки усерднее всех разгружает.

С и м а. Сейчас так и требуется. Ведь фабрику пустить надо.

Г а в р ю ш о в. Потому-то вчера за полночь и задержался. Все домой, а я разгружаю.

С и м а. А котлы скоро переделают, не знаешь?

Г а в р ю ш о в. Механики, слышал, полным ходом работают… Теперь бы еще ремни.

С и м а. А где ремни?

Г а в р ю ш о в. Откуда мне знать, Симочка?

С и м а (отрывается от посуды). Ипат…

Он оглянулся.

Ты в бога вправду веришь?

Г а в р ю ш о в. Истинно верую, Серафима.

С и м а (быстро подходит к комоду, вынимает икону). Поклянись перед иконой, что не знаешь, где ремни!

Г а в р ю ш о в. Негоже перед ликом господним клятву всуе давать, но поклянусь. Ради спокойствия твоего, жена моя. (Берет икону и становится на колени.)

В дверь громко стучат.

С и м а (удивленно, мужу). Кто это — ни свет ни заря? (Подходит к двери.) Кто?

М у ж с к о й г о л о с. Уполномоченный уездной Чрезвычайной комиссии.

Сима замерла.

Г а в р ю ш о в (поднимается). Отопри, чего стоишь! Нам чрезвычайки опасаться нечего.

Сима отпирает дверь.

Входят пожилой Ч е к и с т, молодая Ч е к и с т к а и О л ь г а.

Ч е к и с т. Здравствуйте. Гражданин Гаврюшов?

Г а в р ю ш о в. Я самый.

Ч е к и с т. Могу предъявить мандат…

Г а в р ю ш о в. А Корнеева тоже мандат от Чека себе уже выправила?

Ч е к и с т. Приглашена как понятая.

Ч е к и с т к а. На случай обыска. (Симе.) Разрешите мне к столу?

Встревоженная Сима отодвигает посуду в сторону. Чекистка присаживается и кладет на стол бумаги.

Г а в р ю ш о в. Обыскивайте. (Бросает на стол связку ключей.) Только в протоколе запишите… (Чекистке.) Обыскивали жилье делегатки Всероссийского съезда, на коем выступал самолично Председатель Совета Народных Комиссаров. Про оную делегатку в газетке печатали, как она в Колонном зале бывшего московского дворянского собрания…

Ч е к и с т. Мы к вам, а не к вашей жене.

Г а в р ю ш о в. Муж и жена — одна сатана. Сие Советской властью не упразднено.

Ч е к и с т к а. Как сказать… Вас я, например, сейчас допрашиваю, а вечером намерена пойти в клуб… (Симе.) Послушать, что вы про съезд расскажете..

С и м а (глухо). Обыскивайте.

Ч е к и с т. Зачем? Если ваш муж даст правдивые, показания…

Г а в р ю ш о в. Как перед богом! (Истово крестится.)

О л ь г а. Тогда один обман услышим.

Г а в р ю ш о в. Не богохульствуй, Корнеева.

Ч е к и с т. Вы когда вчера домой вернулись?

Г а в р ю ш о в. После полуночи воротился.

Ч е к и с т (Симе). Это правда?

С и м а (отчужденно). Жене разве верите?

Г а в р ю ш о в. А им, Симочка, начальник станции могут подтвердить.

Ч е к и с т. Почему — он?

Г а в р ю ш о в. А я на станции дровишки разгружал.

Ч е к и с т. И по дороге ничего не заметили?

Г а в р ю ш о в. Поблизу дома слышу: учительку с моста сбросили…

С и м а (вскрикивает). Что?! (Гаврюшову.) И мне ни слова?!

Г а в р ю ш о в. Да ты бы, женушка, всю ночь глаз не сомкнула…

Ч е к и с т (Симе). Баданину спасли.

О л ь г а. Простыла. В жару вся!

Ч е к и с т (Гаврюшову). От кого же вы услышали?

Г а в р ю ш о в. Во тьме кромешной разве разберешь? Народ кричит, а я слушаю: «Злодейское покушение на ревкомовку!»

О л ь г а. Полный обман! В том-то и беда, что народу поблизу не было! Кабы не приезжий военный, утопла бы Анна Никифоровна. На счастье, проходил и вытащил из воды. Мы только под утро узнали. (Гаврюшову.) А ты, выходит, все досконально еще ночью знал?

Г а в р ю ш о в. Отвечаю только товарищу уполномоченному.

Ч е к и с т. Я повторяю вопрос товарища Корнеевой.

Г а в р ю ш о в. А я ответствую: люди шумели про злодейство, я и услышал.

Ч е к и с т. Баданину приказал умертвить представитель контрреволюционного центра. Он связан с американской миссией.

Г а в р ю ш о в. Вам, вестимо, все известно.

Ч е к и с т. А вам разве не известен представитель этого центра?

Г а в р ю ш о в. Мне те известны, у кого картошечки могу добыть, дровишек на зиму припасти… Еще вот шубейку для жены ищу. (Вздохнул.) Обыск начнете аль еще спрашивать будете?

Ч е к и с т. Можем спрашивать, а можем сначала и вам кое-что рассказать.

Ч е к и с т к а. Вернее, почитать.

Г а в р ю ш о в. Мы газетку сами читаем.

Ч е к и с т к а. Зачем газетку? (Читает.) «Протокол допроса бывшего ротмистра Костромской жандармерии Шранка Олега Адольфовича…»

Ч е к и с т (Ольге). Здесь он, правда, проживает по документам умершего письмоводителя полицейского участка Арцеулова… (Гаврюшову.) Имя, отчество?

С и м а (нетерпеливо). Павла Игнатьича?

Ч е к и с т. Как будто так, Гаврюшов?

Г а в р ю ш о в. Арцеулов Павел Игнатьевич со мной знакомство действительно завел. А про Шранков-Шманков всяких нам не ведомо.

Ч е к и с т. Изменила вам намять. А Шранк прекрасно помнит вас… (Чекистке.) С какого времени?

Ч е к и с т к а (взглянув в бумаги). С девятьсот тринадцатого года.

Г а в р ю ш о в. Я в те поры подручным в кочегарке семь потов проливал. Где уж нам с ротмистрами знакомство водить!

Ч е к и с т. Знакомство было чисто служебное. Ротмистр Шранк зачислил вас филером охранного отделения…

С и м а (вскрикивает). Оля! (Со стоном прижимается к Ольге.)

Ч е к и с т. …с месячным окладом четырнадцать рублей пятьдесят копеек.

О л ь г а. Вот она, твоя рабочая косточка, Гаврюшов…

Ч е к и с т к а. Вы тотчас проявили усердие и выдали охранке помогавшего большевикам кочегара Лунева…

С и м а. Санькиного отца!

О л ь г а. Иуда!

Ч е к и с т к а. …и жалованье вам тут же повысили до шестнадцати рублей.

Г а в р ю ш о в (Симе). Десятку я тут же твоей мачехе отвалил. Прийти к вам дозволила, на тебя полюбоваться. (Чекистке.) Как цветочек лазоревый была!

С и м а (решительно). Делайте обыск! (Распахивает шкаф.) Может, здесь у нас такое спрятано, что…

Г а в р ю ш о в. Нет, женушка, ничегошеньки здесь не найдут. Тебя, родимая, не подведу.

С и м а (твердо). Обыскивайте.

Ч е к и с т. Успокойтесь, товарищ. Думаю, сейчас ваш… Гаврюшов не лжет. Не станет дома улики прятать. Стреляный воробей…

Ч е к и с т к а. По кличке Дятел.

Г а в р ю ш о в (глухо). Могу осведомить, где бязь управляющий спрятал.

Ч е к и с т. Опоздали. Бязь уже вывозят из старых пакгаузов.

Ч е к и с т к а. А нашли ее как раз в полночь. И вряд ли начальник станции подтвердит, что видел вас на разгрузке дров.

Ч е к и с т. Он при нас находился, когда бязь искали. Где вы хлопок запрятали?

Г а в р ю ш о в. Истинно говорю вам, хлопок управляющий вывозил. Скрытно от меня.

Ч е к и с т. Даже от вас? Странно.

С и м а. Про ремни его спросите!

Г а в р ю ш о в. Я, Симочка, сам скажу. Ради тебя. Чтоб тебе, голубонька, хоть напоследок чем угодить… Я ремни спрятал.

С и м а. Перед иконой божиться хотел, что ничего не знаешь!

Г а в р ю ш о в. А теперь скажу. Только при тебе. Им одним не сказал бы, пусть одной селедкой кормят и пить глотка не дают…

Ч е к и с т. О, вы хорошо знаете методы допроса в охранке!

Г а в р ю ш о в (Чекистке). Пишите. Только ради жены всю правду говорю. Ремни в Шую вывезли. На старой маслобойке спрятали. И хлопок, три вагона. Там управляющего сродственник…

Ч е к и с т. Повезем вас, Дятел, в Шую. Раньше, правда, выясним ваше касательство к ночной истории на мосту.

Ч е к и с т к а. А затем перед трибуналом предстанете.

О л ь г а. Здесь суд ему чините, товарищи! Только у нас.

Г а в р ю ш о в. Не уважат твоей просьбы, Корнеева. Чересчур квелый городишко, чтобы здесь самого ротмистра губернской жандармерии судить. А мы с господином Шранком крепенько одной веревочкой повиты. (Чекисту.) Я ему на очной ставке такое припомню, что его, сволочугу, от расстрела ни за какие деньги Америка не выкупит!

Ч е к и с т к а. Возможно, и он кое-что припомнит.

Г а в р ю ш о в. Ни одного американца я в глаза не видал. Только от их высокоблагородия слышал.

Вбегает запыхавшаяся С а н ь к а.

С а н ь к а (с ходу). Дозналась! Сто аршин спер!

Ч е к и с т. Спокойно. Кто украл?

С а н ь к а (о Гаврюшове). Он! Из пакгауза спер — и в Вичугу на черный рынок. (Гаврюшову.) Скажете — не так?

Г а в р ю ш о в. Ты, вижу, скоро в наркомы выскочишь.

Ч е к и с т. Вас про бязь спрашивают.

Г а в р ю ш о в. Ошиблась девчонка маленько.

Санька встрепенулась.

Не сто аршин, а сто шестнадцать и восемь вершков. Вершок — он ныне тоже…

Ч е к и с т. Кому продали?

Г а в р ю ш о в. Выменял. Это вы, партийные товарищи, о мировом пролетариате заботитесь, а я об собственной жене. (Показывает на стол.) Желал по-людски жену встретить. Да винцо-то товарищ Баданина отведала.

Ч е к и с т. Собирайтесь, Гаврюшов.

Г а в р ю ш о в. Дозвольте с женой проститься… Серафима! (Делает шаг к ней.)

С и м а (тихо, но решительно). Не подходи. (Собирает в узелок еду.)

Г а в р ю ш о в. Серафима! При всех скажу… Люблю я тебя… Одну тебя за всю проклятую свою жизнь… Губил дружков, над ткачихами измывался, а тебя любил. И люблю… И кабы не сволота эта жандармская, достучался бы я до сердца твоего…

О л ь г а. Даже и в сердце обманом норовил.

Г а в р ю ш о в. Не понять тебе, Корнеева, старухе преждевременной, как она меня присушила. (Чекистке.) Вы вроде тоже из благородных, так у вас это именуется — цветы запоздалые.

С и м а. Теперь уж ни единому слову твоему не верю… Думала я, ты заячья душа, за шкуру свою дрожишь и за меня, жену законную твою, боишься. А ты и вправду волк. Враг.

Г а в р ю ш о в (твердо). Ведите, товарищи чекисты. Волю-то, может, вы мне еще когда-нибудь вернете, но жену… видать… Так, Сима?

С и м а. Возьми. (Дает ему узелок.)

Г а в р ю ш о в (швыряет узелок). Не хочу харчей твоих! Советская власть обязана прокормить своих арестантов. Я ведь не ворюга какой, я теперь — политический!

С и м а. А икону возьмешь? (Заметив его недоумение.) Как же ты с богом беседовать станешь?

Г а в р ю ш о в. Мне в тюрьме со следователем бесед хватит.

С и м а. Значит, в речку ей дорога! (Самозабвенно.) По домам пойду. На колени перед бабами бухнусь. И не встану, пока икон не выбросят… (Гаврюшову.) Слышишь?

Г а в р ю ш о в (беззлобно). И пусть выбрасывают. Американские деньги — и те не помогли, чего тут на иконы надеяться… Верно, товарищи уполномоченные?

Ч е к и с т. Идемте.

Г а в р ю ш о в. Иду. Как оно в жизни, товарищи чекисты, шиворот-навыворот получается: сами про себя поете, что проклятьем заклейменные, а не я вас, а вы меня — в кутузку…

С а н ь к а. Правильно все получается. (Вынимает револьвер.) Иди, гад… (Виновато оглянулась на Чекиста.) Идите, гражданин подследственный.

Чекист и Санька выводят Гаврюшова.

Ч е к и с т к а (идет следом, в дверях оглянулась, Симе). А на ваш доклад я все-таки приду. В газетах много про съезд читала, но с вами, говорят, Владимир Ильич беседовал.

С и м а (резко). Не будет доклада моего! Не будет! (Отвернулась.)

Ч е к и с т к а. Жаль, спешу. А то поговорила бы с вами…

С и м а (вызывающе). Как чекистка?

Ч е к и с т к а (усмехнулась). А если как дочь царского чиновника?.. Пришла к большевикам — думала, родителями попрекать будут, дворянским институтом. Дура была, не понимала, что такое большевики… В институтах боялась одна в дортуаре… в спальне оставаться. Мышь увидела — в обморок упала. (Просто.) А большевики научили меня за бандитами по лесам гоняться. У полицейских оружие отбирать. В тюрьму сопровождать… таких, как Гаврюшов.

С и м а. Вы и добыли себе право доклады работницам делать. А я хоть сызмальства ткачиха… я… (Опустила голову в руки.)

Ч е к и с т к а. Еще забегу к вам. (Убегает.)

О л ь г а. Как ты посмела такое про доклад сказать?

С и м а (жестко). Ольга, одна хочу побыть.

О л ь г а. Не смеешь от доклада отказываться! Весь поселок придет. И старухи, и девчата… (Останавливая пытающуюся возразить Симу.) Думаешь, Ленин ради тебя одной говорил с тобой? Шалишь, бабонька, ради всех нас, ради всей губернии, может быть.

С и м а (горько). С Лениным говорила, а в тот самый час муж мой подлость против ленинского дела замышлял… Иди, Оля.

О л ь г а. Поплакать, что ль, желаешь? Попричитать? А ревкомовцы пусть третью ночь глаз не смыкают?.. (Решительно.) Идем, Анну Никифоровну проведаем. Жар у нее — вода-то в речке студеная.

С и м а. Не сейчас.

О л ь г а (испытующе). Ты чего задумала, Серафима?

С и м а. Иди, Ольга.

О л ь г а. Симка, не дури… Помни, опосля твоего доклада надо единогласную резолюцию вынести. Про пошив белья для красноармейцев.

Сима думает о своем.

Завтра же бязь бабам раздадим, пусть за шитье принимаются. Может, еще твоему… как его… Аскольду послать поспеем. Да-да, чего зенки вытаращила! Для команды бронепоезда. Ну, побегу… (В дверях.) Гляди, Сима, ты завтра лицом в грязь не ударь! Такой доклад, делегатка, сделай, чтобы…

С и м а. Нечистая у меня перед делегатками совесть, чтобы такой доклад делать. Все делегатки большевичками были, пусть темные, неграмотные, но большевичками, а я… (Отвернулась.)

О л ь г а (сурово). Вот что, Серафима. Последнее мое слово к тебе. Коли посмеешь слова Ленина для себя одной сберечь, а со всеми не поделишься, надежды им не дашь, вот тогда уж и вправду не по совести поступишь. (Уходит.)

Сима несколько секунд сидит неподвижно. Затем достает из ящика тетрадку и карандаш, садится за стол. Вырвав из тетради лист, начинает писать.

З а т е м н е н и е.

На просцениуме. Вечереет. О л ь г а и С а н ь к а.

О л ь г а (застегивает Саньке полушубок). Вот тебе докторова бумажка.

С а н ь к а (прячет в карман). Рецепт.

О л ь г а. И без лекарства из города не ворочайся.

С а н ь к а. Душу из аптекарей вытрясу.

Вбегает Ч е к и с т к а.

Ч е к и с т к а. Лошадь запрягают, Саня.

С а н ь к а. Я готова. (Хочет идти.)

Ч е к и с т к а. Постой. (Дает ей маленький револьвер.) Время знаешь какое.

О л ь г а. А тут еще ночь, лес.

С а н ь к а (прячет револьвер). До свиданья. (Убегает.)

О л ь г а. Саня! Достанешь порошки?

Ч е к и с т к а. Саня достанет.

О л ь г а. Доктор сказал, и так надежды мало, а без этих порошков… (Не в силах договорить.)

Ч е к и с т к а. Двусторонняя пневмония.

О л ь г а. Чего?

Ч е к и с т к а. Воспаление легких. Я в энциклопедию заглянула: восемьдесят семь процентов смертности.

О л ь г а. Разорвут ткачихи на куски бандюгу, что ее в воду столкнул. Я первая!

Ч е к и с т к а (после паузы). Гаврюшов сознался.

О л ь г а (зло). Ну что теперь Сима про муженька скажет?

Ч е к и с т к а (внятно). Сима не должна знать.

О л ь г а. Должна!

Ч е к и с т к а (тихо). Я запрещаю вам говорить ей. Слышите? (Мягко.) Зачем ранить ей сердце? И без того терзается.

О л ь г а (после паузы). Дивно мне, как это вы, такая нежненькая, можете в Чека работать.

Ч е к и с т к а (горько усмехаясь). Недаром Владимир Ильич не удивляется, что не только от врагов, но и от друзей частенько слышатся нападки на Чека.

О л ь г а. Это я-то на Чека нападаю?!

Ч е к и с т к а (берет ее за руку). Очевидно, раз считаете, что чекисту запрещена нежность… Утром видели, что творится с Симой! Пусть и не все узнает она про мужа, все равно пойдет только по одному пути.

О л ь г а (задумчиво). По какому?

З а т е м н е н и е.

Комната Гаврюшовых. За окном уже стемнело, но С и м а так и не зажгла лампы. Сидя спиной к двери, продолжает писать. Закончив, складывает листок в треугольник. В дверь не очень громко стучат. Сима не слышит. Дверь медленно открывается. На пороге молодой м а т р о с, крепкий, стройный, в бушлате и бескозырке с надписью «Аскольд». У него в руках связка брошюр.

М а т р о с. Разрешите присутствовать?

С и м а (оглянулась, несколько мгновений молчит). Вы?

М а т р о с (смущенно улыбается). Не серчайте, Серафима Григорьевна.

С и м а (не в силах сдержать радость). Вы… зачем приехали?

М а т р о с. К вам… делегирован…

С и м а. Ко мне?!

М а т р о с. К текстильщицам. От команды бронепоезда. Ему в честь вашего женского съезда дано наименование «Делегатка»… Мне сначала другое название замаячило… «Сандрильона»… Но звучит не по-революционному. Правда?

С и м а. Правда.

М а т р о с (после паузы). Разрешите отрапортовать: я сюда два вагона хлопка доставил.

С и м а. Целых два вагона?

М а т р о с. Наши флотские на запасном пути нашли. И я вспомнил про вас… про вашу, значит, фабрику… Словом, ревкому сдал. Целиком и полностью. По акту… Ну, а книжечки — вам. (Отдает ей книжки.) Вам…

С и м а. Спасибо… И у меня для вас… радость.

М а т р о с (просиял). Для меня?..

С и м а (смутилась). Для всех. Разыскали материю бельевую, что припрятали… приказчики хозяйские. И белье пошьем, каждая у себя, на дому, для… вас… вашей команды. Небось пообносились.

М а т р о с. Горячее вам спасибо от революционных балтийцев! (Разглаживая складки на брюках.) Извиняюсь, Серафима Григорьевна, за… неаккуратный вид, но так случилось, что ночью довелось в речке искупаться.

С и м а (подходит к нему). Так это вы нашу Баданину спасли?

М а т р о с. Помог из воды выбраться.

С и м а. А кто ее с моста столкнул, видели?

М а т р о с. Видел, как удирал. Даже стрельнул вслед. Но, ежели бы за ним, затонуть могла.

С и м а. В чем одет был? В поддевке?.. Картуз с кожаным козырьком?

М а т р о с. Вроде без картуза… И поддевки не приметил. (Виновато.) Не успел разглядеть.

С и м а (быстро снимает со стены свадебную фотографию). Он?

М а т р о с (разглядывает). Какая вы здесь… тихая.

С и м а. На него глядите!

М а т р о с. Вроде не он… (Кивает на тетрадку.) Вы заняты?.. Писали.

С и м а. Вам.

М а т р о с. Команде?

С и м а. Вам, говорю, вам.

М а т р о с. От имени текстильщиц?

С и м а. От себя. (После паузы.) Читайте. (Дает ему листок.)

Матрос, отходя к окну, читает. По его лицу можно судить о впечатлении от письма. Сначала он улыбается, затем становится серьезным, а под конец хмурится.

М а т р о с (читает). «…Мечталось мне, так я про Москву, про ленинские слова нашим женщинам расскажу, что почуют они первоцвет новой доли женской. Но после того, что сегодня получилось, не имею права я…» (Строго.) Письмо ваше неправильное. Целиком и полностью.

С и м а (с надеждой). Вы так думаете?

М а т р о с. Не думаю, а фактически уверен. Не казниться вам надо, не оправдываться. А все — революции. И текстильщиц за собой повести. Вы на каком съезде были! С кем беседу вели! И один у вас теперь в жизни курс: тот, что большевики прокладывают… Так завтра женщинам и скажите… Письмо ваше объявляю ненаписанным. (Рвет листок в клочья.) Мы все сгоряча оплошки допускаем. Я вот, дурень, еще недавно такой лозунг перед матросами ставил: пока с врагом целиком и полностью не покончим, про… временно извиняюсь, любовь и думать не моги… А вижу… (Обрывает себя.) Не обо мне разговор… А что верили вы тому, кто мужем вашим числился, так без веры и при революционной бдительности жить нельзя. Которых царских адмиралов мы на реях за контрреволюцию вздернули, а которым поверили — и промашки не дали… Не в том вина ваша, что рядышком контрреволюцию не приметили, а в том, что раньше надо было вам швартовы рубить. Целиком и полностью. Надо без волынки, сразу уходить, извиняюсь, от нелюбимого. И не нашего… Вы товарищ Коллонтай на съезде слышали?

С и м а. Александру Михайловну? Вот это человек! Богатого класса была, а как стала партийной, забрала сынишку и от мужа — поминай как звали!

М а т р о с. К тому и я речь веду.

С и м а. Смеетесь? Меня с кем сравнили! Образованная она. А я…

М а т р о с (горячо). Не в образованности тут корень, а в… революционном сердце! Вы послушайте. Когда я еще к «Аскольду» приписан был, товарищ Коллонтай к нам на эсминец с лекцией пришвартовалась. Про то, как оно при социализме с вашей сестрой, женщиной, будет. И про немецкого токаря рассказала. Август Бебель. У нас август — месяц, а у немцев — имя. Книжку он про трудящую женщину сочинил. И учит революционного мужчину: выбирай подругой жизни своей… конечно, красота — она делу не помеха… но прежде всего идейного товарища. И тогда жена будет тебе не якорем, а, можно сказать, твоим парусом. Август официально опубликовал, что многим своей супруге обязан. И я с ним согласен. Целиком и полностью. Вот вы, женщина, допустим, красивая. Но будь вы вражеского лагеря, я бы красоты вашей и не приметил… (Тихо.) Ну, может, и приметил, но…

С и м а (после паузы). А женщинам он чего присоветовал, Август ваш?

М а т р о с. При нем таких сознательных женщин, как ныне, не было. Но кабы дожил товарищ Бебель до вашего съезда да поглядел на вас, делегаток, то — голову наотрез — дописал бы в свою книжку, что женщина, которой мировая революция видится, обязана такого мужа иметь, что с ней одним фарватером идет… К примеру, я большевик, и вы за большевиков. (Смутился и меняет тему.) Хлопка, как думаете, на сколько вам достанет?

С и м а. А мне думается, нынче Август перво-наперво присоветовал бы нашей женщине про любовь… да, не смейтесь, про чистую любовь помнить. (Вздохнула.) Ежели будет у меня дочка, какого бы счастья хотела я для нее? Сытости? Образованности? Платьев красивых?.. Да все это, когда большевистская линия во всю длину протянется, она получит. А вот самое главное ее счастье, наипервейшее, знаете, какое будет? (Горько.) Никто не принудит ее, дочку мою, губы немилому подставлять. Никто! (Жестко.) А которая женщина при полной победе Советской власти нелюбимого целовать станет, значит, плюнет она в самую душу тем, кто нынче, в холод, в голод, вот как вы на бронепоезде, за ее счастье всю кровь и жизнь отдает. (Мечтательно.) Боже мой, да ежели бы мне сегодня… (Обрывает себя.) Хлопка, спрашивали, на сколько нам достанет?

М а т р о с (взволнованно). Да ничего я не спрашивал!

С и м а. Про хлопок не скажу — не знаю, все ли станки пустят. Но денька через четыре фабрика задымит, увидите сами…

М а т р о с. Не увижу. Мы через неделю на Колчака двинемся. В Сибирь. Я послезавтра в Москве как штык должен присутствовать.

С и м а (упавшим голосом). Едете?

М а т р о с. Проститься пришел, Серафима Григорьевна…

С и м а (тихо). Проститься…

М а т р о с. И дозволение от вас получить…

С и м а. Какое там дозволение, бог ты мой!

М а т р о с. Отписать вам при случае письмецо… (Мечтательно.) И привидится мне на бронепоезде, как читаете вы мои каракули, а на вас голубое платье… Так что, ежели получите от меня весточку, прошу ответить. Хоть два словечка.

С и м а. Отвечу.

М а т р о с. Премного благодарен… Ну, а коли письма к вам не будет, то считайте, что революционный балтийский моряк Василий Ручьев не зря отдал жизнь за ленинское дело… (Видит, что Сима отвернулась, украдкой утирая слезы.) Не надо.

С и м а (подходит к нему). Ни слезинки не пророню. Не оттого, что сердце каменным стало. Нет, я теперь добрей к людям буду. Но только не той… Сандрильоной. Не бывать у нас Золушкам…

Распахнулась дверь. На пороге разъяренная Л у к ь я н о в н а. Без платка, полупальто накинуто на плечи. В кулаке зажаты клочья обойной бумаги. Она быстро бежала — этим и объясняется пауза: ей нужно отдышаться.

Л у к ь я н о в н а. С матросиком милуешься? Винцо распиваете?.. А мой Семен навылет в грудь раненный?..

Сима порывается что-то сказать.

В грудь. Костик приехал, рассказал. Мои малята сиротками остаться могут, а ты, сука белотелая, от приказчика отбрыкнулась и красавца себе нашла…

М а т р о с (властно, но спокойно). Молчите!

Л у к ь я н о в н а. Не положено, красавец, молчать. Я с нее, касатки, твоей, все спрошу — я, дура, первая ее в делегатки определила.

М а т р о с. И правильно поступили.

Л у к ь я н о в н а. Нет, матросик, неправильно. Я теперича при всех бабах ее, подлую…

М а т р о с. Стыдно так!

Л у к ь я н о в н а. Пускай, милок, твою кралю стыдоба гложет. (Замечает стопку книг.) Книжечки почитывает. (Берет верхнюю, раскрывает, читает по складам.) «Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой…» «Свиданья». Малята отцов теряют, а она по свиданьям шлендрает!

М а т р о с. Вы, мамаша…

Л у к ь я н о в н а. Погоди, «сыночек». (Читает.) «Я знаю, ты мне послан богом, до гроба ты хранитель мой…» (Симе.) Нас агитируешь, а сама, выходит, на бога надеешься? Жаба двуличная — вот кто ты такая! (Хочет вырвать страницу.)

М а т р о с (мгновенно схватил ее за руку). Временно извиняюсь. (Отнимает книжку.) Сочинения А. С. Пушкина — народное достояние. Целиком и полностью. (Бережно разглаживает страницу.) Вам, мамаша, пора на контрпар переходить, на другой курс ложитесь.

Л у к ь я н о в н а. Ты, охальник, меня ложиться не зови! И не учи! Не про шуры-муры разговор… Кабы Симка правильной делегаткой была, она, может, мне такое про Ленина сказала, что детям моим на всю жизнь запомнить положено.

М а т р о с. И скажет.

Л у к ь я н о в н а (насмешливо). А ее бабы и слушать не будут. (Симе.) Вот, гляди, приказчица упраздненная! (Швыряет ей в лицо клочья бумаги.) Я, я сорвала со стенки объявление про твой доклад.

Сима опустила голову.

Молчит, контрикова жена. (Показывает на стол.) На его харчах беленькое тело сберегла… Знает кошка, чье мясо съела, понимает, сука, что ее слушать ткачихи не придут.

М а т р о с. Придут. И вы придете. (С огромной силой убеждения.) И Сима так вашим ткачихам про товарища Ленина расскажет, что… что почуете вы первоцвет новой доли женской, что за большевиками пойдете, что все силы на помощь Красной Армии отдадите. Целиком и полностью.

Л у к ь я н о в н а (тихо). А ты… кто будешь?

М а т р о с. Член Российской Коммунистической партии большевиков.

С и м а (впервые с момента прихода Лукьяновны подняла голову и выпрямилась). Он послан по приказу товарища Ленина комиссаром на бронепоезд «Делегатка».

Лукьяновна подняла глаза на матроса.

Вбегают С а н ь к а и К о с т я, на нем красноармейская шинель.

С а н ь к а. Сима! Ошалела, что ли? Весь кворум собрался, а докладчица и не чешется!

Л у к ь я н о в н а. Я виноватая. Заговорила.

М а т р о с. Докладчица мигом прибудет. (Симе.) Торопитесь.

Пока Сима достает тетрадку, надевает пальто и повязывает платок, Костя жалобно обращается к ней и к Лукьяновне.

К о с т я. В резолюцию про белье пунктик вставьте. Для нашего полка. А то послали меня в Чусоснабарм, а Чусоснабарм на меня как зашумит: «Стыдно, кричит, полк ткачей, а без подштанников на фронт прибыл!» Тогда комиссар меня из Чусоснабарма отозвал и — сюда, чтоб я без белья не смел вертаться. А не вернусь — это что, в дезертиры угодить, что ли? А в Чусоснабарм боле не сунусь, потому как Чусоснабарм…

Л у к ь я н о в н а. Не хнычь. Дадим бельишко. Уже шьем… Денька через четыре увезешь.

С а н ь к а. Через пять. (Смутилась.)

Л у к ь я н о в н а (матросу). А у вас, бронепоездных, как оно с подштанниками?

М а т р о с. Нельзя сказать чтоб целиком и полностью, но…

Л у к ь я н о в н а. Тогда мы и вас в резолюцию вставим.

К о с т я (вспыхнул). При чем тут чужие, когда в Чусоснабарме…

С а н ь к а (грозно). Как это — чужие? Ты кто есть — красноармеец или старорежимный приказчик, а?

Костя не в силах вымолвить словечка.

С и м а. Пошли, что ли.

М а т р о с. Пошли.

Сима, Матрос и Лукьяновна спешат к двери. Лукьяновна оглядывается на Саньку и поникшего Костю.

С а н ь к а. Догоним. Я этому… отсталому текущий момент разъясню.

Лукьяновна уходит.

К о с т я (робко). Санечка… Недодумал я… Конечно, в настоящий текущий момент у нас чужих нет…

С а н ь к а. Нет?! Вот ты как понимаешь! Выходит, и девок чужих тоже для тебя нет? Верно, завел себе кралю, а меня…

К о с т я (горячо). Саня! Как можно, Санечка! Да ведь я даже в Чусоснабарме день и ночь…

С а н ь к а. «День и ночь, день и ночь!» Уже целый час при мне находишься и даже… даже поцеловать не пожелал, изменщик ты проклятущий!

К о с т я. Так ты ж… ты ж яростное сопротивление оказываешь…

С а н ь к а. Ну и что! А коли колчаковцы сопротивляются, ты что, деру, да? Преодолей сопротивление, Чусоснабарм несчастный! (И бросается ему на шею.)

З а т е м н е н и е.

Вечер. По звукам сигнальных рожков, паровозным гудкам и стуку сцепленных вагонов нетрудно догадаться, что вблизи железнодорожная станция.

Погруженная в невеселые думы, С и м а сидит на дорожной корзинке.

Входят Ч е к и с т к а и Л у к ь я н о в н а.

Ч е к и с т к а. Что такая грустная, Сима?

С и м а. Анна Никифоровна совсем в беспамятстве. Я ей: «Костик белье для нашего полка увез», — а ей почудилось, что будто фабрику пускают… И порошки из уезда не помогли.

Ч е к и с т к а. Доктор надежды не теряет. Вернетесь из Москвы — Баданина здорова будет.

С и м а (как бы стряхнув печальные мысли). Мне сподручней в товарном вагоне ехать. (Встает.) Буду безотлучно при белье.

Ч е к и с т к а. Я так и договорилась с поездным начальством.

С и м а. В Москву бы вовремя поспеть.

Ч е к и с т к а. На третьи сутки, говорит машинист, приедете. Значит, бронепоезд еще в Сибирь не уйдет.

Вбегает С а н ь к а.

С а н ь к а. Погрузили! Девять тюков. (Симе.) На, документы спрячь. (Гордо.) Груз особого назначения.

Сима прячет накладную на груди.

Ч е к и с т к а (Симе). Главное, в Москве на вокзале не растеряйся.

С а н ь к а. Аскольд встретит!

Ч е к и с т к а. Не шути. (Улыбается.) Сама, гляди, в Москве голову потеряешь, когда на курсы поедешь.

С и м а. Какие курсы?

С а н ь к а. Работников ВЧК.

С и м а (завистливо). Учиться, Санька, будешь…

С а н ь к а. Ясное дело. Тебе что Владимир Ильич сказал? Что нам, пролетаркам, тяжкая жизнь помогла скорее, чем кому другому, понять, чего хотят большевики, да вот только знаний нам не хватает. Так?

С и м а. Так. Когда же я учиться буду? После войны?

Ч е к и с т к а. Почему? Сегодня. Завтра.

Л у к ь я н о в н а. И на съезде научилась — не узнать тебя.

Ч е к и с т к а. Думаете, вам знания дадут только учебники географии и арифметики? Нет, милая, у революции поучитесь. У железнодорожников, вот которых могут в дороге обстрелять. У матросов — они свой бронепоезд сквозь вражеский огонь поведут…

С а н ь к а. Не горюй, Сима! Когда-нибудь и мы образованными станем. Все, все знать будем, как сама Анна Никифоровна… И ежели встретишь где товарища Ленина, так смело докладывай ему не только про себя, но и что Саньку Луневу тоже из десятка не выкинешь. Только я тогда уже не Санькой буду.

С и м а (улыбается). Александрой.

С а н ь к а. Да ну ее! Никаких Александр. Что ни царь или царица — кругом Александры. Даже какой-то там… македонский царь, Анна Никифоровна сказывала, и того — на́ тебе! — Александром кликали! Я себе революционное имя придумала… (Восхищенно.) Даздемпарна!

Л у к ь я н о в н а. Господи, спаси и помилуй!

Ч е к и с т к а. Наверно, Дездемона. Как у Шекспира. (Саньке.) Так ведь?

С а н ь к а. Какая Дездемона! Русским языком говорю вам: Даздемпарна! (Торжествующе расшифровывает.) Да здравствует единство мирового пролетариата — авангарда революционных народов! Даздемпарна — и точка!

Слышится звонок к отправлению поезда.

Эх, Сима, неправильно мы тебя провожаем! С митингом надо бы!

Ч е к и с т к а (Симе). Она, пожалуй, права!

С и м а. Что вы! Не хотят женщины от шитья отрываться — боятся, не кончат с бельем до пуска фабрики.

С а н ь к а. Матросам скажи, скоро ихний хлопок в дело пойдет!

Л у к ь я н о в н а. Надо же с бельем кончить до пуска фабрики.

С и м а. Ей-богу, зареву в поезде: неужто не услышу, как фабричный гудок снова загудит?

Ч е к и с т к а. Возможно, в тот самый момент вы услышите первый гудок бронепоезда «Делегатка».

С а н ь к а. Была бы я на твоем месте, Сима, махнула бы с матросами на Колчака — и точка!

Ч е к и с т к а. Фронту, кстати, не только артиллеристы и пехотинцы требуются…

Л у к ь я н о в н а. Кабы ей на сестру милосердия выучиться!

Ч е к и с т к а. Политработники нужны фронту, агитаторы. Потому партия и объявила мобилизацию рабочих на политработу.

С а н ь к а (Симе). А ты ведь как о съезде рассказываешь!

Л у к ь я н о в н а. В книжке так не напишут.

Ч е к и с т к а. Представляете, красноармейцы освобождают город от интервентов. Как важно с женщинами там побеседовать, про ленинскую речь рассказать!

С и м а. Ну кто меня мобилизует!

С а н ь к а. А ты Аскольда попроси! Уж тебя он с собой прихватит!

С и м а (гневно). Не смей над этим смеяться! Не смей!.. (Словно устыдившись своего гнева, обнимает Саньку.) С Василием рядом ничего не побоюсь… Пусть какой ни есть лютый бой — только бы вместе с ним, только бы от вражьей пули собой заслонить… (Улыбаясь.) «Пускай умру, но пусть умру любя!»

С а н ь к а (оттолкнув ее). Какое там — умру!

Л у к ь я н о в н а. Чего мелешь, дура!

С и м а. Не серчайте! Анну Никифоровну спросите — все поймете. А я и впрямь дура, самая разнесчастная дура! (Еще тесней прижимается к Саньке.) Ведь не сказала Василию, что единственный он мой, желанный! Не знает…

Л у к ь я н о в н а. Знает, баба. Знает.

С и м а (встрепенулась). А вы почему так думаете?

Ч е к и с т к а. Пора к вагону.

С и м а. А Ольга где? Хотела с ней попрощаться.

С а н ь к а. Может, у поезда ждет? Пойдем.

Все двинулись.

Л у к ь я н о в н а. Веселей ходи, Симка! К поезду надобно с песней. (Запевает и притопывает.)

Женщин останавливает приход Ч е к и с т а.

Ч е к и с т. Важные вести, товарищи. (Оглянувшись, жестом попросил всех подойти поближе.) В разных пунктах губернии на послезавтра назначены контрреволюционные восстания.

С а н ь к а. Чего это все контрики разом голову поднимают?

Ч е к и с т. Узнали, что колчаковцы продвигаются на восток, а деникинцы лезут на юг. А тут еще в нашу губернию проникли агенты из шпионской группы миссионера Саймонса…

Ч е к и с т к а (поясняет). Он в Петрограде американским пастором считался.

Ч е к и с т (Симе). Теперь понимаете, почему всех чекистов в уезд отзывают?

С а н ь к а. Как же мы здесь одни?

Л у к ь я н о в н а. Нам тут без чекистов — могила.

С и м а. То-то и есть. Только и слышишь, фабрику поджечь норовят… Нет, не в пору мне сейчас уезжать. Железнодорожники и без меня белье доставят. Пойдемте, попросим!

Ч е к и с т (останавливает ее). Езжайте спокойно. Здесь остается уполномоченная Чека.

С и м а (обрадованно, Чекистке). Ольга вам пособит. И еще, увидите, самых бой-баб вам в помощь призовет.

Ч е к и с т. Не ей, а вот… (Кивает на Саньку.) Товарищу Луневой пусть помогут.

С а н ь к а (поражена). Я?.. Уполномоченная Чека?

Ч е к и с т. Да, с курсами придется повременить. Сразу в работу включайся. Учти, Шранк и начальник станции не все еще сказали.

С и м а (глухо). И Гаврюшов.

С а н ь к а. Понимаю.

Ч е к и с т к а. А в случае восстания объяви их заложниками. (Заметив медленно приближающуюся О л ь г у.) Товарищ Корнеева договорится с ревкомом. (Подошедшей Ольге.) Ладно?

Ольга, опустив голову, молчит. Это молчание столь красноречиво, что никто не решается задать ей роковой вопрос.

О л ь г а (подняв голову, протягивает Симе листок). Нашла на столе у… покойной.

Санька, по-детски всхлипнув, бросается на грудь к Чекистке. Сима, словно окаменев, держит листок в руке. Остальные молча опустили головы.

Л у к ь я н о в н а. Господи! (Крестится.) Коли ты допустил такое, значит… (Исступленно.) Значит, нет тебя, господи! (Срывает с шеи крестик и швыряет.) Нет тебя! (Топчет ногами крестик.) Выдумали!

С и м а (резко). Что же это, товарищи чекисты! Не можете дознаться, кто Анну Никифоровну загубил?

Ч е к и с т к а. Преступник задержан.

С и м а (исступленно). Кто? Кто он, изувер?!

Л у к ь я н о в н а. Нешто не знаешь?

О л ь г а (гипнотизируя Лукьяновну взглядом). Откуда ж ей знать? Не здешний ведь. (Симе.) Читай.

С и м а (читает прерывающимся от волнения голосом). «От нашей ячейки подлежит мобилизации в армию на политработу один партиец. Прошу уездком партии отправить меня на Южный фронт в дивизию, сформированную товарищем М. В. Фрунзе. Оттуда поступило на меня требование, и там я всего нужней. Заменить меня в ревкоме вполне может…» (Оглядела окружающих.)

О л ь г а (тихо). Читай.

С и м а. «…вполне может работница Гаврюшова Серафима, делегатка Всероссийского съезда работниц и крестьянок…»

О л ь г а. Оставайся, Сима, белье я повезу.

С и м а (словно не слышит ее и никого не замечает). Нет, Анна Никифоровна, уж я вас там заменю, где вы всего нужней… (Пряча на груди листок; Чекисту.) Почему она именно на Южный фронт хотела?

Ч е к и с т. Там сейчас решается судьба революции.

Ч е к и с т к а. Южный фронт — главный фронт. Так сказал Совет рабочей и крестьянской обороны.

С а н ь к а. Не читали мы еще про такой Совет.

Ч е к и с т. Его образовали только на днях.

Ч е к и с т к а. И возглавил его товарищ Ленин…

О л ь г а (Симе). Поняла, пролетарка, кто тебя на главный фронт требует?

Слышится второй звонок к отправлению поезда. Музыка — парафраз песен гражданской войны.