Палач был горбат
и воинственно пьян,
за бранным словечком
не лазил в карман.
Он "брил" на лету
подмастерьев своих,
Пилату сказал:
"Ну, давай на троих!"
Исполнил частушку
для римских кобыл,
хорошим словечком
толпу оскорбил.
(А слов нехороших
в истории нет, –
вам скажет любой
маломальский поэт.
"Квартира", "машина",
"японский халат"
"Голгофа", "Иуда",
"Христос" и "Пилат".
А слово "Мария" –
совсем красота!).
...Давайте вернемся
к подножью креста...
Смертельным квадратом
бессменно стоят
четыреста римских
угрюмых солдат.
Простой автокран,
задыхаясь в пыли,
Христоса подъемлет
на метр от Земли.
На метр от планеты
и жадной толпы,
превыше Голгофы
и бренной судьбы...
Бессмертье открыто!
Вот только успеть...
И надо всего лишь –
чуть-чуть потерпеть...
А гвозди тупые,
и лезут не так...
И плещет в глаза
ослепительный мрак.
...Палач был горбат
и воистину пьян,
он лишние гвозди
засунул в карман.
"Сгодятся потом –
ремонтировать мост,
– а может, объявится
новый Христос..."
...В кольце волосатых
солдатских сердец
Христос звал отца...
Не услышал отец.
Но, только закат
захлебнулся собой,
– испуганный шепот
вспорхнул над толпой:
"Мария! Мария!
Мария пришла!..
Ну, та, что Его,
говорят, родила.
Глядите, Он жив!..
Он увидел ее,
и ей посвящает
страданье Свое...
"Зачем опоздала?..
Ведь слышала гром, –
то пьяный Иосиф
махал топором.
Громил он цистерны
с водицей святой
и Риму грозил
Вифлеемской звездой..."
...Мария бесслезно
на Сына глядит:
"Мой мальчик
ты вправду опасный бандит?..
Грядущей Мадонны
нелепый вопрос ударил,
как выстрел,
и вздрогнул Христос.
Прочувствовал крест
онемевшей спиной
и плюнул в Марию
кровавой слюной.