ГЛАВА 9. Выбор пути

Тот вечер, когда они с Раэном приоткрыли друг другу сердце, словно заставил Фариса повзрослеть на несколько лет. На первый взгляд, правда, ничего не изменилось, Раэн все так же учил его владеть саблей, они вместе занимались нехитрыми домашними делами, а вечерами играли в нарды и разговаривали. Фарис никак не мог понять, какой интерес целителю, повидавшему разные страны, слушать о Нистале, самом скучном месте на свете. Здесь время считается от ярмарки до ярмарки или от одного набега степняков до другого, а больше ничего и не происходит. Ягнятся овцы, жеребятся кобылы, мужчины женятся, а потом их жены рожают детей, иногда кто-то умирает или погибает, но все это события мелкие, словно крошечные красные муравьи. А настоящая жизнь проходит мимо, она где-то за холмами, что отгораживают Нисталь от большого мира.

– Ты поэтому так на предсвадебных гуляниях чудил? – спросил однажды Раэн, и Фарис кивнул, сам устыдившись прошлых забав.

– Ну да, – нехотя ответил он. – Тоска берет, если каждый день такой же, как все остальные дни. Я весь год этой поры ждал, чтобы повеселиться. А сейчас думаю, что порой лишнего творил. Нам-то с парнями весело было, когда мы арбу в овраг спихнули, а ир-Кицханам не очень. Она ведь до сих пор там лежит. Оказалось, проще новую сладить, чем ту вытащить.

– А разве это не по обычаю? – приподнял целитель брови. – Мне Камаль рассказывал, что у вас так положено.

– По обычаю, – сумрачно отозвался Фарис. – Но обычай тоже по-разному исполнять можно…

Они оба понимали, о чем на самом деле это сказано. Раэн молча кивнул, и Фарис вздохнул свободно: ни вспоминать, ни вслух говорить о том, как стал ашара, ему не хотелось. Впрочем, избавившись от яда вины, разъедавшего душу изнутри, он стал гораздо спокойнее. Иногда ему даже казалось, что весь огромный мир сжался до границ маленького дома и сада, окруженного колючей полосой терновника, а за этими границами ничего нет. Даже время потекло как-то особенно, и, когда морозным утром предзимья темно-серая встрепанная птица спикировала на руку чародея, Фарис удивился, сообразив, что прошло всего-то недели три с новолуния. Того самого новолуния у Девичьего родника.

Прямо во дворе жадно пробежав глазами письмо, Раэн сначала помрачнел, затем просветлел и, в конце концов, погрузился в глубокую задумчивость, так что умирающий от нетерпения Фарис не смел даже спросить, какую весть принесла волшебная посланница. Наконец, чародей повернулся к нему:

– Фар, представь хорошенько, во что был одет Малик. Все до последней пряжки, до мельчайшей застежки. Сможешь?

Ир-Джейхан, подозревая, что в случае неудачи снова придется пить омерзительное снадобье, решительно кивнул, тем более что задача выглядела несложной. В долине редко у какого парня было много праздничной одежды, разве что Камаль всегда ходил разряженным, будто фазан.

– А теперь вспомни, была ли у него безделушка с изображением луны? Или в виде лунного серпа? Давай, Фар, постарайся!

Некая смутная тень воспоминания плясала на самом краешке сознания Фариса, дразня и ускользая. Прищурившись, он восстановил, как мог, в памяти одежду и снаряжение друга, но не припомнил ничего подходящего и качнул головой. Ожидавший ответа Раэн разочарованно вздохнул и, спрыгнув с перил крыльца, где сидел все это время, открыл входную дверь. Что-то в его облике зацепило внимание Фариса, беспомощно провожавшего целителя взглядом. Сапоги. Щегольские сапоги с ремешком, затянутым пряжкой в виде розы.

– Раэн… – позвал он шепотом, испугавшись упустить мелькнувшую мысль. Целитель, словно ожидавший этого, круто развернулся. Поймав расплывчатую тень воспоминания, ненадолго обретшую плоть, Фарис торопливо сказал: – На обратном пути Малик потерял пряжку с сапога! Мы еще шутили, мол, он так торопится к невесте, что готов босиком бежать. А он достал новую, как раз полумесяцем, и приладил. Раньше у него таких вроде не было…

– Не знаешь, откуда он ее взял? – быстро спросил чародей.

Фарис опять покачал головой.

– Жениху часто дарят всякие безделушки на счастье. Это хорошая примета – подарить что-нибудь новобрачным. А они уже сами выбирают, что им носить. У Малика целая куча таких была. Кольца, цепочки, подвески на пояс…

– И пряжки? – поинтересовался Раэн, хищно сузив глаза.

Фарис пожал плечами.

– Вроде бы нет. Он тогда долго копался, чтобы найти подходящую… А больше ничего не помню.

– Ну, это уже что-то, – проговорил целитель, снова принимая озабоченный вид. – Пойду-ка я прогуляюсь…

Не утруждая себя открыванием низенькой калитки, имеющей весьма тугой засов, он попросту перемахнул через нее одним стремительным движением и ринулся куда-то по улице. Посмотрев ему вслед, Фарис поднял деревянную саблю, которую выронил, увидев колдовскую птицу, но понял, что заниматься больше не сможет. Просто терпения не хватит. А значит, надо вернуться в дом и подкинуть в очаг дров, чтобы Раэн, когда вернется, смог согреться и высушить одежду. Лепешки разогреть, пожалуй… И умудриться не сойти с ума от желания узнать, что же все-таки принесла птица, летавшая в храмовый город Аккам.


* * *

Поселение пришлось прошагать до конца, а потом еще обойти его по краю, свернуть обратно, накрывшись мороком, и только тогда выйти к небольшому дому на окраине. Слишком поздно Раэн сообразил, что не стоит ломиться в дом Камаля на глазах у его соседей. Хоть мальчишка и живет на отшибе, но это же Нисталь, здесь из-за каждого плетня блестят любопытные глаза и торчат длинные уши. А если ир-Фейси с того дня ни разу не показался у него дома, значит, у паренька на то есть веские причины.

Дом у Камаля оказался ладный, хоть и маленький. Чисто выбеленные стены, крепкий забор и даже родовая тамга на воротах. Все-таки семья не совсем отреклась от непутевого отпрыска, и кованный из меди знак напоминал каждому, кто захотел бы всерьез обидеть Камаля, что за него есть кому заступиться. Предосторожность при таких занятиях вовсе не лишняя.

Но Раэн, разумеется, не пошел ни через ворота, ни через калитку рядом с ними. Обойдя двор и сад, он легко перелез через забор, скинул морок и пристально посмотрел в глаза кинувшемуся волкодаву. Здоровенный пес, похожий на Барса, только серый, а не белый, коротко взвизгнул, припал к земле и уткнулся носом в лапы. Барс… Как ему живется у Наргис, интересно? Не наскучит ли такой хлопотный подарок тоскующей в своем доме девушке? Жаль, что до конца Игры Равновесия отлучаться нельзя, это может слишком дорого обойтись главной фигуре. Но как только партия закончится… Раэн мечтательно улыбнулся, вспомнив зеленые глаза Наргис, и пообещал себе, что непременно попробует навестить ее хотя бы во сне. Для этого, кстати, и окончания Игры ждать не обязательно!

Наклонившись, он положил руку на загривок волкодава, и пес покорно прикрыл глаза, всем телом дрожа от возмущения и страха.

– Ну, не бойся, – успокоил его Раэн. – Ничего я твоему хозяину не сделаю. Просто не люблю лишнего шума и лая. Полежи здесь, ладно?

Он поднял несколько камешков и встал под окном, выходящим на задний двор. Хорошо, что сейчас не ночь и даже не вечер. Вот уж не хотелось бы столкнуться с кем-то из гостей Камаля!

После четвертого камушка, запущенного в раму, окно распахнулось, и показалась немного заспанная мордашка нистальца.

– Пустишь? – весело поинтересовался Раэн. – Не бойся, меня не видели. Только твой мохнатый сторож, но он обещал никому не рассказывать.

– С ума сошел! – сдавленным голосом ужаснулся Камаль. – Он же тебя порвать мог! Я его на цепь сажаю, когда приходит кто-нибудь.

Он шире распахнул створки, и Раэн, чтобы не обходить еще и дом, подпрыгнул, уцепился за подоконник и через мгновение оказался в жарко натопленной комнате. Закрыв окно, из которого тянуло холодом, улыбнулся Камалю, не такому нарядному, как обычно, но удивительно милому в простой домашней одежде, с растрепанными после сна волосами, чуть припухшими губами и с томным блеском в глазах.

«А хорошо, пожалуй, что он до сих пор мне таким не показывался, – весело мелькнуло у Раэна в мыслях. – Ох, не устою… Сколько недель уже живу святым подвижником!»

– Прости! – выдохнул тот и опустил взгляд. – Мне велели больше к тебе не ходить. Я… не мог отца ослушаться.

– Я понимаю, – кивнул Раэн. – И пришел ненадолго. Как уйду – тоже никто не увидит.

Шагнув к юноше, он не отказал себе в удовольствии, положил ладони на теплые плечи, обтянутые рубашкой из мягкой некрашеной шерсти, и привлек Камаля к себе. Послушно прижавшись и закинув руки ему на пояс, Камаль запрокинул голову и снизу заглянул в глаза Раэна, тревожно и восхищенно распахнув свои, темно-синие, показавшиеся черными от мгновенно расширившихся зрачков.

– Я скучал, – шепнул Раэн и медленно поцеловал его, наслаждаясь вкусом удивительно мягких губ. Нехотя оторвался и так же тихо сказал: – Знал бы раньше, какой ты сладкий…

– Неужели пришел бы? – не отрывая от него сияющего взгляда, поинтересовался Камаль.

Раэн серьезно кивнул и уточнил:

– У меня как раз шербет кончился, кофе пить не с чем, вот и заедал бы каждый глоток поцелуем.

Глаза Камаля возмущенно вспыхнули.

– Ты… – начал он, задохнулся, а потом вдруг звонко рассмеялся, опять запрокинув голову, но уже совсем иначе. – Раэ-эн!.. Ох, Раэн!

Потянувшись, сам чмокнул его в губы, блеснув глазами, и тут же потребовал:

– Отпусти меня!

– Ты же обидишься, если отпущу, – лукаво улыбнулся Раэн и повторил поцелуй, но на этот раз гораздо основательнее. А потом, запустив пальцы в блестящую копну мягких смоляных волос и поглаживая другой рукой спину юноши, признался: – Камаль, прости, я к тебе по важному делу. Мне очень нужна твоя помощь, сердце мое. Точнее, Фарису нужна. Ты же не веришь в то, что сказал Сейлем? Или веришь?

– Не знаю, – вздохнул Камаль. – Я спросил у отца, почему степняки не ограбили никого из парней, а он сказал, чтобы я не забивал себе голову тем, чего никогда не пойму. И велел не ходить к тебе.

– Солнце мое, можешь быть уверен, ты гораздо умнее, чем все старейшины Нисталя вместе взятые, раз никому из них в голову не пришла эта мысль. Разумеется, Фарис ни в чем не виноват, но это нужно доказать. Ты же был на похоронах?

Камаль кивнул, откровенно млея под легкими прикосновениями.

– В чем хоронили Малика, помнишь? – спросил Раэн. – В той же одежде, в которой он погиб?

– Нет, конечно! – поразился Камаль такому невежеству в обычаях. – Его обмыли и переодели. В самый лучший наряд, как положено. – И тихо добавил: – Свадебный, наверное…

– Слава Небесам! – облегченно вздохнул Раэн, снова положив руки Камалю на плечи и вглядываясь в лицо. – Слушай внимательно, малыш. Когда Малика привезли домой, у него на одном из сапог была пряжка в виде полумесяца. Из-за нее-то он и погиб. Только ничего пока не спрашивай, ладно? Потом все узнаешь. Как ты думаешь, куда она могла попасть? К кому?

– Не знаю… – озадаченно протянул нисталец. – Хотя… Касим наверняка знает!

– Касим?

– Старший брат Малика. Он чуть с ума не сошел, никому и притронуться к Малику не дал. Обмывать и одевать покойника – женское дело, а Касим все сделал сам.

– Камаль, – мягко попросил Раэн, сдерживая нахлынувший азарт взятого следа. – Ты можешь узнать, где эта пряжка? Только так, чтобы Касим этого не понял. А если сможешь ее раздобыть – считай, что Фарис уже оправдан.

– Могу попробовать… – уныло отозвался юноша и пояснил: – Касим сейчас везде таскается за Сейлемом. Тот его словно заворожил. А Сейлема я терпеть не могу. Он… скотина!

Раэн прикусил губу изнутри. В голосе Камаля, всегда таком игривом и веселом, звучал непривычный холодный гнев. Если ир-Фейси откажется… Это все очень осложнит!

– Он тебя обидел? – вкрадчиво спросил Раэн. – Чем?

– Сейлем? – Камаль брезгливо передернулся в его объятиях и тихо ответил: – А ты сам как думаешь? Я с ним никогда не хотел… Скользкий он, холодный… Вроде улыбался, а сам смотрел на меня, как на слизняка! Ладно, не нравлюсь я ему, так и не трогал бы, не приставал. А он меня долго уговаривал, дорогие подарки предлагал… Даже деньги, как будто я… совсем непотребный!

Возмущение Камаля, охотно принимавшего от ночных гостей копченое мясо, хлеб и сыр, было бы забавным, не понимай Раэн, что для юноши действительно важна эта тончайшая грань. Отдаваться за подарки, пусть и такие немудреные, казалось ему менее грязным, чем просто за деньги. Любовник всей долины, развратник, но не обычная шлюха.

– Он тебя силой взял? – так же негромко спросил Раэн, опять принимаясь гладить напряженную спину Камаля.

– Нет, – буркнул тот. – Уговорил. Я сам дурак, знаю, не надо было соглашаться… Их всего двое тогда осталось из взрослых парней, кто со мной даже не пробовал… Он и Фарис. И все об этом знали, понимаешь? Вот если бы Фарис позвал, я бы с ним без всяких подарков! Он славный! Добрый, красивый, веселый… Я бы для него так постарался! Он…

Голос Камаля прервался.

– Я понимаю, – прошептал Раэн. – Понимаю, малыш.

– Правда? – Камаль уткнулся ему в плечо и заговорил едва разборчиво: – Раэн, я же никогда ничего такого не ждал. Фарис – он чистый, правильный… Да мне просто рядом с ним в трактире посидеть – и то за счастье было. Я же все понимаю! А Сейлем как будто удила закусил! Честное слово, я не за подарки согласился! Просто чтобы он отстал! А он… – Камаль всхлипнул и сказал пугающе ровно: – Он со мной побаловался, а на следующий день сказал парням, что я грязная дрянь. Что я сам упрашивал, чтобы он меня по-всякому… Что ему теперь противно даже видеть меня… Он… Он при Фарисе это все!

– И что Фарис? – бесстрастно уточнил Раэн.

– Фарис ему рожу разбил, – снова всхлипнул Камаль. – Тоже при всех, одним ударом. И сказал, что рот Сейлема грязнее, чем мой, что бы я им ни делал. И ушел… Раэн, если нужно, я все сделаю, слышишь? Все из Касима вытряхну, уговорю меня домой позвать… Он глупый и на удовольствия жадный, он согласится. Да я даже под Сейлема снова лягу, если надо будет, но… Ты только Фарису скажи, что я не сам этого хотел…

– Я скажу, – пообещал Раэн, крепко прижимая его к себе. – Обещаю.

Заодно ему очень многое хотелось сказать остальным людям долины, тоже чистым и правильным, но совсем иначе, не как Фарис ир-Джейхан. Тем порядочным людям, что так легко сбрасывали с себя грехи, перекладывая их на других. На миг Раэну даже показалось, что стоит вернуться в Харузу, прихватив с собой этих двоих, а Игру оставить ей самой, никак не вмешиваясь. Нисталь заслужил получить то, что с ним могло произойти. Но потом он вспомнил мальчишку, что провалился в ручей, семью самого Фариса, еще десятки и сотни людей, которые, возможно, заслуживали спасения… И признал перед самим собой, что никуда не уедет.

Камаль отстранился от него, бледно улыбнулся и попросил:

– Ты иди, ладно? А я прямо сегодня в трактир схожу. Сейлем там каждый вечер своих дружков поит.

– Прости, – уронил Раэн, чувствуя себя редкостной сволочью.

Если бы имелся другой путь… Но он не может вмешаться в Игру настолько, чтобы отловить Касима ир-Саттаха, вывернуть его разум наизнанку и потребовать эту проклятую во всех смыслах пряжку. Напрямую – просто не имеет права. Только через других игроков, среди которых теперь оказался и Камаль. В Игре каждый должен делать собственный выбор, занимая ту или иную сторону. А Хранителю позволено подталкивать фигуры, но не самому быть одной из них.

– Ради Фариса, – кивнул Камаль и снова едва заметно, однако очень зло улыбнулся. – И ради Сейлема – тоже.

Раэн взял его ладонь, прижал к губам, потом виновато потерся о нее щекой. И вышел, едва вспомнив, что на обратном пути тоже надо прикрыться мороком. Дома его ждал Фарис, а до новолуния оставалось чуть больше недели.


* * *

Место в караване, идущем через Салмину, нашлось довольно быстро. И как не найтись, если просьба об этом пришла из храма, жрецам которого в Аккаме никто не отказывает. Почтенный караван-даш огладил холеную бородку, задумчиво посмотрел на Халида и с должной учтивостью поинтересовался, чего желает уважаемый путник. Будет ли он ехать верхом среди остальных конных или нужно место в повозке? На последних словах он тонко улыбнулся, показывая, каким странным считает это предложение мужчине и воину, но мало ли…

Халид уже хотел ответить улыбкой и словами, что повозка не требуется, но тут его отвлекли. Прямо за стенами шатра кто-то заорал с халисунским выговором:

– Куда претесь, отродья плешивой кобылицы, покрытой шакалом? Вон туда мешки неси да клади под навес! Эй, ты, с рыжим верблюдом, не видишь разве, что стойло правее? Клянусь бесконечными песками Ур-Магали, никогда еще не собирал наш почтенный хозяин такое отребье, возомнившее себя караванщиками!

Сердце Халида пропустило один удар, а потом забилось чаще. В глазах тоже потемнело, но всего на один миг, никак не больше, так что лицо наверняка не дрогнуло, хотя где-то внутри разума Халида взвыла смертоносная песчаная буря.

– А охранники тебе не требуются, почтенный? – спросил Халид, не позволяя биению сердца отразиться в голосе.

– Охранники?

Густые широкие брови караван-даша взлетели к самому краю красного платка, расшитого золотыми нитями, чтобы блестел на солнце и был виден издалека.

Он еще раз внимательно оглядел Халида, задержавшись взглядом на дорогих дарнашских сапогах, серебряном поясе, куртке с подбивкой из кольчужных колец и, главное, на рукояти Ласточки. Эх, если бы знать заранее, Халид обмотал бы ее кожаной лентой. Но даже так наметанному взгляду караван-даша было видно, что у путника нет нужды в деньгах. Халид понимал, что, приди он сам по себе, уважаемый Рудаз ир-Салах наверняка отказал бы. В караванную охрану не берут кого попало, человек должен иметь надежное поручительство. Однако поручительство у него как раз было, пусть и не такое, как требовалось, но веское.

– Я умею вьючить верблюдов и ходить за конями, – негромко и размеренно уронил Халид. – Знаю караванные порядки, от меня не будет беспокойства и раздора. За твой хлеб и воду отплачу послушанием, за твой товар порукой станет моя кровь.

Брови караван-даша опустились, а глаза сузились в щелки. Ир-Салах услышал слова столь же древние, как сами караванные тропы, и теперь не мог просто вежливо ускользнуть от вопроса, прикрывшись непониманием. На правильно предложенную службу отвечать тоже следует правильно, и неважно, отказ это будет или согласие.

– Охранники мне нужны, – снова огладив бороду, задумчиво признал ир-Салах. – А почтеннейшие жрецы поручились, что ты достойный человек. Но путь от Аккама до Салмины – это не Пески, даже не Степь. Дорога спокойная, охране работы немного. Поэтому джандаров я буду набирать в Приграничье, а ты, уважаемый, покинешь нас куда раньше.

– Покину, – согласился Халид. – Но и лишним в дороге не стану. Я сказал, а ты услышал. Если откажешь, заплачу за место, как и договаривались, кошель у меня не пустой.

– Вот это меня и смущает, – виновато развел руками караван-баши. – Не прими за обиду, уважаемый Халид, но я старый человек и не люблю того, чего не понимаю. Ты знаешь нужные слова и держишься, как истинный сокол каравана, – польстил он Халиду, назвав его почетным прозвищем самых умелых и дорогих охранников. – Но ты не из тех, кто продает саблю за место под телегой и миску похлебки. И ладно бы еще нанимался вести караван через Пески, мало ли зачем тебе нужно их пересечь. Но к чему такому воину крутить хвосты моим ишакам и собирать навоз для вечернего костра, если эту дюжину дней ты можешь ехать в довольстве и спокойствии? А ты, уважаемый Халид, глядишь так, словно сам готов заплатить за право побыть моим джандаром…

Он улыбнулся с подкупающей хитринкой, от прищуренных глаз разбежались лучики добродушных морщинок, но взгляд остался холодным и цепким. Халид отогнал желание развернуться и попросту уйти. Караван двинется в путь только завтрашним утром, за это время он успеет найти того, кто кричал под стенами шатра. И найти, и сделать то, что должно. И, кстати, место в караване тоже терять не обязательно! Да, следовало так и поступить. Зачем его понесло в ненужные и очень опасные игры?

– Я не из лихих людей, – ответил он, помолчав, на самое главное опасение караванщика. – И прошусь в джандары не для того, чтобы разглядеть твой товар или напоить верблюдов дурным зельем. Ты прав, уважаемый ир-Салах, я бы сам заплатил тебе за эти несколько дней службы. Но это дело не между мной и тобой, а между мной и моим сердцем. Я никогда не звался соколом каравана, но хвосты ишакам покрутил вдоволь, хоть это и было давно… – Он позволил себе усмешку под напряженным взглядом караван-даша. – Здесь, в Аккаме, я удостоился чести видеть самого благодатнейшего. Он говорил со мной о грехах и жизненном пути, как положено святому человеку, и я услышал. Вернуться к караванному котлу, пусть и ненадолго, это мой обет смирения. И оплата давнего долга. Очень давнего. Клянусь водой и небом, что не замыслил ничего тебе во вред, уважаемый.

Он поклонился, ощущая странную безучастность, хотя сейчас должен был изнывать от желания склонить караван-даша на свою сторону. Ему нужно добраться до Салмины – это приказ Раэна! Но если придется, он проделает путь в одиночку, ничего страшного. Главное, сейчас не потерять эту чудом случившуюся встречу со своим прошлым!

– Ты ведь из людей песка? – задумчиво спросил ир-Салах, и Халид молча кивнул. – Что ж, кто я такой, чтобы помешать человеку встретиться со своим сердцем? Я принимаю твою клятву, уважаемый Халид, и беру небо ей в свидетели. Полтора серебряных дирхема в день, и корм для своего коня покупаешь сам.

Халид поклонился опять, на этот раз уже ниже и почтительнее.

– Скажи Соколу Мехши, что я взял тебя на службу. – Ир-Салах пожевал губами и нехотя добавил: – Если спросит, почему мимо него, говори, чтобы пришел за ответом ко мне.

Халид поклонился еще раз и вышел из шатра караван-даша, поставленного прямо на подворье, где собирались в путь.

Ноги несли его сами, голова кружилась, во рту пересохло. Но прежде, чем найти Сокола Мехши, он купил у кожевенника, работавшего неподалеку, несколько локтей кожаной ленты и тщательно замотал рукоять Ласточки. Сапоги и пояс, хорошо подумав, оставил. На обувь ни один опытный воин денег не жалеет, а пояс, усыпанный серебряными бляшками, многим наемникам служит запасом на черный день.

Еще он купил другой головной платок, из белого полотна и длиннее обычного. Прямо у прилавка сдернул свой и повязал новый, а потом подобрал оставленный свободный конец и закрыл им лицо до самых глаз, подоткнув и закрепив у правого виска по пустынному обычаю – пальцы сами вспомнили нужное движение. В Аккаме, далеком от Пустыни, так мало кто ходит, но как раз у караванной охраны это вопросов не вызовет. Сам караван-даш безошибочно признал в нем человека из песков, значит, это увидят и другие. «Жаль, глаза приметные, – усмехнулся он про себя. – Прав был Раэн… Однако с этим ничего не поделать. Что ж, остается надеяться, что за эти восемь лет я ушел достаточно далеко от себя прежнего. И что боги не зря послали мне эту встречу».

Загрузка...