Темные игры

ГЛАВА 20. Дороги судьбы

Для Рудаза ир-Салаха на ночь посреди кольца повозок ставили небольшой шатер: не дело главному человеку в караване валяться под арбой вместе с остальными. Халид крадучись прошел к этому шатру, прислушался. Внутри было тихо. Возле входа любого, кто решил бы навестить караван-даша незваным, наверняка ждала опасная ловушка, опытные купцы и караванщики подобным не пренебрегают. Самые опытные ставят ловушки не только у входа, но и по всей окружности шатра, но тут уже Халиду пришлось рискнуть.

Он осторожно рассек заднее полотнище кинжалом и неслышной тенью скользнул в шатер, ступая так осторожно, словно босиком прогуливался по песку, полному змей и скорпионов. Замер и прислушался. Ровное дыхание спящего человека ничуть не изменилось, и крошечный язычок пламени в масляной лампе не дрогнул, когда Халид оглядел шатер и мягко, как струя воды, перетек в самое темное место – как раз у входа. Присел там на кошму и тихо поцокал языком. Рудаз ир-Салах еще раз глубоко и медленно вдохнул, а потом ритм его дыхания неуловимо поменялся.

– Не нужно звать на помощь, – негромко попросил Халид. – Я тебе ничего не сделаю, уважаемый. Хватит уже смертей.

– Смертей? – отозвался караван-даш, на лету ловя намек. – И кто умер? Хм… Или мне стоит спросить, кто еще умер?

– Те, кто это заслужил, – отозвался Халид. – А я, уважаемый ир-Салах, пришел рассказать одну историю. Но сначала должен попросить прощения. Помнится, я обещал, что от меня не будет беды и беспокойства. С беспокойством я клятву нарушил, а насчет беды – тебе судить.

– Значит, и правда ты пришел не за моей жизнью? – рассудительно уточнил ир-Салах и заворочался на ложе из верблюжьей кошмы, растянутой на колышках, и нескольких одеял.

– Не за твоей, – покачал головой Халид. – Поверь, я и сам не очень рад, что так получилось. Ну что, выслушаешь мою историю?

– Отчего же не послушать? – невозмутимо откликнулся караван-даш. – Говорят, ночь выпускает на свет потаенные мысли. Ничего, если я сяду?

– Устраивайся, как удобно, уважаемый, – разрешил Халид и прислушался.

Снаружи было по-прежнему тихо, плотные стенки шатра отсекали звуки в обе стороны, и вряд ли кто-то мог слышать его негромкий разговор с караван-дашем. Ну вот и славно. Приятно все-таки иметь дело с опытным неглупым собеседником. Халид вдруг почувствовал странное стеснение в груди, и мысли, до этого стройные и спокойные, понеслись вскачь, как Пери. Зачем он пришел сюда, к совершенно чужому человеку, которому нет никакого дела, что там случилось восемь лет назад в другом караване? Зачем решил ему все рассказать? И что надеется услышать в ответ? Отпущение грехов, как после исповеди в храме? Глупо…

Он не солгал, когда сказал Анвару, что не хочет оправданий за тот старый позор. Но… что-то внутри все-таки толкало его на откровенность. Может быть, желание очиститься… Наверное, именно так змеи сбрасывают старую шкуру – потому что не могут вывернуться наизнанку, изгоняя из собственного тела накопившуюся грязь.

– Я расскажу тебе не свою историю, – промолвил он, позволяя словам свободно течь и понимая, что это не ложь. – Через меня сейчас говорит один юноша, много лет назад погибший в пустыне. Это его звали Халидом ир-Кайсахом, и восемь лет назад он ушел из своего племени, чтобы стать караванным охранником и повидать мир…

Ир-Салах молчал, но Халид чувствовал его внимание. Караван-даш умел слушать, и это было хорошо. Слово за словом Халид нанизывал историю, которую не мог забыть, но и вспоминать старался как можно реже.

– Это было к закату от оазиса Дай-Гупур, где проходит большой караванный путь на ту сторону Великих песков Ур-Магали. Ты, уважаемый ир-Салах, водил там караваны?

– Нет, – уронил караванщик. – Но слышал про эту дорогу много разного. Говорят, она каждый год оставляет себе несколько человек, а раз в дюжину лет там теряется целый караван.

– Может быть, – согласился Халид. – Дорога через Дай-Гупур – старая дорога, у нее есть собственная душа. Тот юноша очень гордился, что его взяли в караван, идущий через Дай-Гупур. И очень старался хорошо делать свою работу…

Он прикрыл глаза, и воспоминания нахлынули запахами, звуками, красками и прикосновениями. Бесконечный жар днем и холод ночью, барханы до края мира и дрожащий над ними воздух, ткущий прекрасные и жуткие миражи… Ядовитые твари в песке, от которых даже круг из волосяной веревки не помогал, потому что они подкапывались под нее и вылезали внутри. Змеи, чье насмешливое шипение провожало людей, стоило слезть с верблюда… Соль на коже, темнота в глазах… Ох, дорога на Дай-Гупур не любит слабых. Ничуть не странно, что Масул в конце концов там и остался, а Анвар поменял караван.

– Ему еще не было двадцати, – негромко продолжил Халид, справившись с собственной памятью. – И был он наивен и доверчив, как новорожденный верблюжонок. Верил, что караван – семья, где все друг другу братья, готовые защитить и прийти на помощь. Верил, что клятвы чего-то стоят, а мир справедлив… Дурачок он был, этот ир-Кайсах, но славный. Притом неплохо владел арканом и саблей. Когда на их караван налетели разбойники, он сражался не хуже прочих. Сам знаешь, уважаемый, что взято с бою – то свято. Этому парню случайно достался в драке сам предводитель разбойников. Правда, уже раненый, но кто нанес последний удар, того и добыча, а добыча оказалась богатой – целая горсть золотых перстней и серьга с рубином – такую и высокорожденный носить не постеснялся бы.

…Кроваво-алый рубин на солнце горел изнутри, словно был полон пламени. Шемзи похлопал Халида по плечу и громогласно заявил, что новичкам везет, но за такую удачу надо бы проставиться, как только они доберутся до харчевни. Этакая вещь! Продать – и дом купить можно! А еще же есть золотишко… И Анвар с Масулом, друзья-халисунцы, подхватили шутливые похвалы крепкой руке Халида и его сабле. А сабля, помнится, была совсем простая, ничего даже близкого к Ласточке. Ну какую саблю может купить мальчишка, только недавно ставший джандаром?..

– Когда караван миновал оазис Дай-Гупур, эти четверо уже стали лучшими друзьями, – холодно усмехнулся Халид. – Шемзи, правда, порой глядел как-то странно и даже шутил пару раз некрасиво, не так, как одному мужчине прилично шутить с другим, но… шутки в караване бывают солеными, не обижаться же на них. А потом однажды их послали узнать, не пересох ли старый колодец, и стоит ли к нему сворачивать или лучше идти прежней дорогой к новому? Поручение заняло весь день, и возвращались эти четверо ночью. Шемзи с Анваром болтали, как обычно, Масул молчал, а молодой ир-Кайсах думал, что в городе продаст пару перстней и пошлет подарки своей семье. Сам, конечно, ни за что не вернется, пока не станет истинным Соколом каравана, а вот подарки станет посылать часто, пусть родные знают, что у него все хорошо и он о них не забыл. И так задумался, что же купить и где найти достойных людей, чтобы передали гостинцы, что очнулся уже связанным и с больной от удара головой. А друзья, которые клялись в верности, сидели рядом на песке и делили его золото.

…За серьгу споров было больше всего. Каждому из троих приглянулась именно она, и Халид, изнывая от бессильной ярости, молился всем богам разом, чтобы эти шакалы перерезали друг друга. Но шакалы отлично знали, что сильны они только стаей. Поэтому серьгу разыграли в кости, и досталась она Масулу. Анвар, особо не расстроившись, перебрал перстни и взял на свою долю те, что поярче, а Шемзи… Шемзи окинул лежащего на песке Халида сальным взглядом и сказал, расстегивая пряжку поясного ремня, чтобы Анвар с Масулом седлали коней, а он немного задержится. Хочет посмотреть, правда ли пустынные парни такие же сладкие, как их девки… Халид ушам своим не поверил, и если раньше его мутило от головной боли, теперь появилась причина куда гнуснее…

Он замолчал, словно захлебнувшись холодным ночным воздухом, не в силах продолжать. Не получалось рассказать ир-Салаху, как это было стыдно и жутко. А ведь Шемзи только и успел, что содрать с него, якобы беспамятного, штаны.

…Ублюдок бормотал похабные слова, и казалось, что они источают вонь, от которой Халид задыхался. А может, это пахло от самого Шемзи? Он влепил Халиду пару пощечин, чтобы привести в чувство, но какое-то глубинное чутье подсказало притворяться до последнего. И Халид терпел, пока его лапали, как девчонку, торопливо хватали за плечи, бока и ноги, переворачивали на спину, чтобы… Его выворачивало от омерзения, но пришлось делать вид, что удар оказался слишком сильным. Повезло – Шемзи не хотел развлекаться с бесчувственной жертвой и старательно пытался его разбудить. Из его бормотанья Халид понял, что ублюдок давно положил глаз на молодого ладного парня, а теперь уж точно какая разница, все равно добивать потом.

А второй раз ему повезло в том, что руки были связаны впереди. Никто не опасался, что он успеет освободиться, с чего бы? О вкусах Шемзи его дружки просто не подумали. Когда он наклонился к Халиду, чтобы растереть ему уши, Халид изо всех сил врезал ублюдку лбом в нос, а потом метнулся связанными руками к его горлу. Хрип, возня, приглушенный стон… Анвар и Масул спокойно стояли у оседланных коней, ожидая, пока Шемзи натешится, и понятия не имели, что стонет не жертва, а палач…

– Ему повезло, – уронил Халид. – Один из ублюдков решил получше обшарить связанного и наклонился к нему слишком близко. И тогда ир-Кайсах вцепился ему в горло и удавил, а потом сумел перерезать веревку на руках быстрее, чем двое других поняли, что дело неладно. Одного он успел сбить с ног, но второй выхватил саблю. И все, что смог сделать ир-Кайсах, это прыгнуть в седло и ускакать в сторону каравана. А двое оставшихся в живых подобрали убитого и пустились следом.

…Он все-таки добрался до каравана первым, хоть и загнал коня. Вот коня до сих пор жаль, и стыдно перед благородным животным. Халид был уверен, что все еще можно не исправить, но хотя бы пережить. Вот он сейчас расскажет всем, как с ним поступили, и… Нет, про Шемзи он молчал бы даже под пытками! Пусть тот не успел его опозорить, Халида мутило при одной мысли пожаловаться на такое! Нет-нет, хватит и обвинения, что его пытались убить, чтобы ограбить… Сокол каравана выслушал его с каменным лицом и пообещал, что разберется, а спустя час приехали Анвар с Масулом, ведя в поводу третью лошадь с телом Шемзи. И Халид узнал, что он, оказывается, предательски убил своего товарища. Что Шемзи пообещал ему подарок за неприличные забавы, и Халид уступил, а потом решил, что ему дали слишком мало, и затеял ссору… И все слушали это, пока у Халида в горле застряли оправдания, потому что такого он даже представить не мог и не знал, как можно оправдаться в подобном!..

– Потом его связали, конечно, – продолжил Халид, чувствуя, как со скупыми словами уходит тот старый ужас и стыд. – И приговорили к смерти. Анвар с Масулом поклялись Светом и милостью Ариши Хозяина Дорог, и что против этого было слово мальчишки-пустынника, чужака, недавно пришедшего в караван? Конечно, ему никто не поверил. Вот жертва, вот свидетели, а вот и убийца.

Он слышал собственный голос как со стороны, четкий, негромкий, тяжело роняющий слова. Ир-Салах молчал, только дыхание его стало, кажется, тяжелее, и Халид подумал, что надо поторапливаться. Ночь длинна, но не бесконечна.

– И его бы похоронили заживо с телом убитого, как велит караванный закон, но… началась песчаная буря. Караван встал кругом, лошадей и верблюдов положили и укрыли… Да ты и сам знаешь, уважаемый, что нужно делать в бурю. – Халид вздохнул и криво усмехнулся: – Наверное, боги любят смотреть на тех, кому нечего терять. Ему удалось развязаться и вскочить на верблюда, погнав его прямо в бурю. Верблюд от ужаса бежал, пока мог, а буря заносила следы, и найти беглеца не удалось. Я думаю, даже искать никто не стал, решили, что пустыня сама взяла жизнь приговоренного.

…Он чудом не задохнулся, приникнув к верблюжьей спине и замотав лицо платком. Раскаленный воздух обжигал горло даже через ткань, верблюд плакал и тоже задыхался, но бежал и бежал… А потом уже плакал Халид, когда буря закончилась, а верблюд, что спас ему жизнь, рухнул и застонал, как больной ребенок. Ему обожгло изнутри потроха горячим ветром и песком, и все, что Халид смог сделать – это добить беднягу, чтобы избавить от страданий. А потом была долгая дорога.

Вкус песка и соли на потрескавшихся губах, тьма в глазах. Днем он сворачивался под собственным бурнусом, натягивая его на голову, и ждал наступления темноты, задыхаясь от жара. А ночью шел по бесконечным пескам, сжимая в руке нож, и стоило услышать шуршанье – бросал его на звук. Если везло, поднимал пронзенное тело тушканчика или змеи. Торопливо сдирал шкуру, жевал сочащееся кровью мясо, стараясь делать это как можно медленнее, чтобы не вырвало. Сначала все равно выворачивало наизнанку, разумеется, потом измученное тело поняло, что другой пищи и влаги не будет, и принялось сражаться за каждый глоток жизни… Халид быстро сообразил, что тушканчики слишком увертливы, и обычно брошенный в них нож улетал впустую, потом еще приходилось отыскивать его в песке, всякий раз рискуя потерять. Он распустил зубами свой кушак на несколько полосок и этой веревкой привязал нож к запястью. Но даже так тушканчики были слишком неверной добычей, а вот змеи… Они все никак не могли поверить, что человек охотится на них, и не слишком пугались при его приближении. Вкус и запах змеиной плоти еще долго ему снился…

– Когда умираешь от жажды, солнце кажется черным, – помолчав, уронил Халид. – И смерти уже не боишься, она кажется милосерднее жизни. Остальные страхи тоже уходят, и последнее, что остается до самого конца, это ненависть. Он хорошо научился ненавидеть, тот юноша, только это пустыня ему и оставила.

Он замолчал, переводя дыхание, и караван-даш пошевелился впервые за весь его рассказ. А потом осторожно и тихо сказал:

– Помнится, ты говорил, что он не вышел из пустыни. От кого же тогда ты услышал эту историю, уважаемый?.. Прости, теперь уже и не знаю, как тебя звать.

– Зови меня Зеринге, не ошибешься, – усмехнулся Халид. – Да-да, как змею. Знаешь, их там было очень много… А этот юноша, когда приходил в себя, клял своих врагов и просил у богов кары для них, пока не понял, что даже боги держатся подальше от окрестностей Дай-Гупур. Неудивительно, что его слышали и змеи, и скорпионы, и сам бесконечный песок. А боги… что ж, наверное, они решили, что он исчерпал меру своей удачи, когда выжил в бурю. Кто я такой, чтобы их судить? Ведь удачи на всех смертных не хватает… Да, уважаемый ир-Салах, он не вышел из пустыни. А если бы даже вышел… – Халид помолчал и с трудом сглотнул отчего-то пересохшим горлом. – Если бы он из них вышел, разве это по-прежнему был бы он? Знаешь, уважаемый, только змеи сбрасывают шкуры, чтобы расти дальше, а вот люди… Они так не умеют, зато иногда меняют душу на новую. Какая разница, вышло тело ир-Кайсаха из пустыни или нет? Его душа уж точно осталась там.

– Странны твои слова, уважаемый… Зеринге, – чуть запнулся Рудаз ир-Салах на его прозвище, но все-таки справился с собой. – И все-таки назвать их несправедливыми не могу. Печальная история… Чего же ты хочешь от меня? Чем я могу помочь… если не тому юноше, то хотя бы памяти о нем? Обелить его имя? Так ведь меня там не было. Разве что ты сам…

– Нет, – холодно и тяжело уронил Халид. – Я ни перед кем и ни о чем свидетельствовать не буду. Но ты должен знать, уважаемый ир-Салах, что если вернуться назад и поехать в Казрум по пастушьей тропе, то непременно наткнешься на тело Анвара-халисунца. Мало ли, вдруг ты захочешь все-таки похоронить эту мразь. Да и лошадь его где-то там же бродит, вот ее точно стоит найти.

– По пастушьей тропе, значит… – вздохнул караван-даш. – Вот оно как… А что же Туран?

– А что Туран? Уже у невесты, наверное, – пожал плечами Халид. – И если он передумает возвращаться к тебе на службу, сделай милость, не уговаривай. Не для него это. Чтобы бегать с волками, теленку мало отрастить крепкие рога и копыта.

– Вот, значит, как… – задумчиво повторил караван-даш. – Но ты говорил не про одну смерть…

– Не про одну, – согласился Халид. – И клянусь тебе душой того самого Халида, что этот человек заслужил свой приговор. Не жалей о нем, когда узнаешь имя. Случается, что тигр носит ошейник и делает вид, что служит человеку, но рано или поздно жажда крови возьмет у него верх над послушанием. А уж если он попробовал кровь на вкус, то тем более уже не остановится. Не жалей ни о нем, ни о хлопотах, которые тебя ждут, уважаемый. Ты слишком долго поворачивался к тигру спиной, и поверь, рано или поздно он бы на эту спину прыгнул.

– Я тебя понял, – тяжело промолвил ир-Салах. – И вправду много беспокойства ты принес в мой караван. Но бедой это не назову. И если все так, как ты говоришь, мне бы тебя поблагодарить, уважаемый Зеринге. Что я могу для этого сделать?

– Не ищи меня, – улыбнулся Халид, чувствуя, как с души у него слетел камень, который не увез бы ни один верблюд ир-Салаха. – Не ищи и забудь. А людям скажи… – Он вдруг вспомнил Турана. – Скажи, что к тебе ночью наведался джинн, который нес пару грешных душ, и рассказал тебе сказку про дорогу мимо Дай-Гупура. Скажи им, что у песков нет языка, зато неисчислимое множество глаз и ушей. Что иногда боги – да и люди – забывают о справедливости, но пустыня и ее младшая сестра степь ничего не забывают и не прощают. И хорошо бы это помнить тем, кто преломил хлеб у одного костра и разделил воду из одного бурдюка.

– Ну а если найдутся те, кто помнит эту историю? – осторожно уточнил ир-Салах. – Если прошло всего восемь лет, многие из того каравана еще живы…

– И что с того? – безразлично отозвался Халид. – Не стоит ворошить пески, чтобы поднять наверх старые кости. Что случилось, того не изменить. Просто у караванных костров добавится еще одна сказка, и не самая худшая.

Он выскользнул через разрезанный полог шатра, больше не сказав ни слова. Ир-Салаху есть о чем подумать, но почему-то Халид не сомневался, что в Казруме городским властям не объявят об убийствах в караване и не дадут описание сбежавшего убийцы. Кому в здравом уме придет в голову давать описание джинна?! А уж караванщики лучше многих знают, что в мире есть неведомые силы, у которых на пути вставать опасно. Если джинн совершил справедливость, которая запоздала на восемь лет, значит, у него были более важные дела. Когда смог, тогда и совершил! Утром найдут Мехши без единой раны на теле, и тогда вообще никто ни в чем не усомнится.

Халид глянул на небо, которое еще не начало светлеть, и вздохнул. Пора. Несколько мгновений он еще колебался, а потом подошел к арбе, возле которой ночевали Пери и его собственный конь. Отвязал дорожные сумки, погладил и потрепал по гриве жеребца, которому за несколько недель так и не успел дать имя, ну и не судьба, значит. Хороший конь, просто с Пери ему не равняться. Для Халида, конечно, а так ир-Салах ни монетки не потеряет, получив чистокровного халисунского жеребца за одну из караванных верблюдиц. Еще и выиграет.

Пери фыркнула, будто соглашаясь, и потянулась к нему мордой. Опустилась на колени, и Халид прянул в седло, усмехнувшись. Он определенно понимал Раэна, быть джинном куда веселее, чем караванным охранником, убийцей или просто наемником. Все они связаны по рукам и ногам тем, что ждут от них люди, а джинну никто не указ. Захотел – и обменял коня на верблюдицу! А люди пусть думают, зачем она джинну понадобилась! Эх, надо было добавить ир-Салаху еще одну сказку! Про заколдованную пери, помолвленную с джинном и дюжину лет пробывшую верблюдицей, а потом…

Степь мягко ложилась под копыта, и так же ровно складывались в голове Халида слова забавной истории. Пери разогрелась, разогналась и теперь отмахивала длинные плавные шаги с явным удовольствием. Один всадник – это не тяжелые вьюки возить! Халид ее понимал. Конечно, Казрум теперь придется объехать, да и боги с ним. Салмина не так уж далеко, постоялые дворы по дороге еще будут. Может быть, на одном из них он и расскажет пару новых сказок…

* * *

Рассвет оказался ледяным. Ночью тепло постели, согретой любовными утехами, разнежило их с Камалем, но стоило встать – и утренний воздух окатил кожу холодом, словно родниковая вода. Собравшись в путь, нельзя медлить, иначе Раэн и не подумал бы вылезти из-под одеяла до самого обеда, а то и до вечера. И наверняка провел бы это время очень приятно! Но остаться в Нистале надолго он не мог, а что изменят еще несколько часов или даже дней? Только добавят горечи.

Бережно укрыв спящего Камаля, Раэн бесшумно оделся, развел огонь в маленьком очаге и подложил побольше дров, чтобы юный нисталец проснулся в теплой комнате, а потом подхватил заранее собранные вещи и вышел на крыльцо. Солнце уже поднималось над холмами, поторапливая в путь. Подавив искушение вернуться в дом, Раэн оседлал черного как смоль жеребца с белыми чулками и звездочкой на лбу – щедрую награду от рода Керим за спасение маленькой древолазки.

Скакун был на редкость хорош, под стать богатому вельможе, а не бродячему лекарю, но Раэн не смог заставить себя отказаться. Да и заработал он его честно! Сам старейшина Керим, оправившись якобы от удара, а на самом деле от демонической одержимости, изволил навестить его и долго благодарил. Пока он призывал на голову господина целителя всевозможные милости небес, красавца-коня, полностью оседланного и в нарядной нистальской сбруе со множеством бахромы и кисточек, держал под уздцы здоровенный парень, одетый простовато, но в серебряном, как и полагается, поясе. Старейшину он, конечно, не перебивал, но стоило Мадину ир-Кериму утомиться и смолкнуть, застенчиво глянул на Раэна и прогудел:

– Не откажите, почтенный, примите от нашего рода! Дочь вы мою спасли, да и жену, почитай, тоже… Не ровен час, умом повредилась бы. Уж не обижайте нас, возьмите…

– Ну что с вами поделать, уважаемые, – растерянно вздохнул Раэн, глянул на гордо выгнутую лоснящуюся шею вороного, стройные ноги, широкие копыта… – Благослови небо ваш род, – вспомнил он, как положено желать удачи в Степи. – Пусть ваши жены и ваши кобылы будут плодовиты, стада подобны числом летним звездам, а дети и жеребцы резвы и здоровы.

И взял повод из рук довольно заулыбавшегося парня.

Передохнувший ир-Керим обрушил на него новый поток благопожеланий, так что Раэн еле отказался от приглашения погостить в доме старейшины. Нет-нет, и припасов ему в дорогу не нужно, у него, слава Свету и гостеприимным нистальским жителям, все есть! И провожать его не стоит, не надо отрываться от важных дел! До Иллая дорога одна-единственная, притом спокойная… Но если род Керим соизволит оказать ему огромную услугу, то… не оставят ли они себе его кобылу? Ему две лошади совершенно ни к чему, а раз уж его спутником теперь станет великолепный подарок рода Керим… Нет-нет, господин старейшина, ну какие деньги? Чем он заслужил такую обиду? Это ведь тоже от души!

Старейшина махал руками, как ветряная мельница, уговаривая принять плату, но сдался довольно быстро, а глаза его при этом довольно и сыто блеснули – кобылка у Раэна и вправду была хороша, чистых халисунских кровей, ценимых за резвость в далекой дороге. Ну что ж, у завзятых коневодов ей будет привольное житье, куда лучше бесконечных далеких поездок. Потом славные нистальцы наконец ушли, прихватив подаренную лошадь, а Раэн ласково погладил морду вороного, недоверчиво косящего на нового хозяина умным хитрым глазом…

Застоявшийся конь, названный Подарком, с радостью вынес Раэна за пределы долины, едва-едва разогревшись.

Оставив Нисталь позади, чародей придержал поводья и в последний раз оглядел чашу долины. Серебристый иней прикрыл побуревшую траву и голые деревья кокетливой дымкой. Издали Нисталь сверкал на солнце, как щетка горного кварца, пронизанная голубоватыми жилками речушек. Линии вероятности, которые упорно тянулись к долине пару месяцев назад, исчезли, и это было самым верным знаком, что дела Хранителя завершились. «Красивое место! – снова вздохнул Раэн. – Вот сейчас я уеду, станет еще и спокойным».

Пожав плечами, он тронул поводья, и вышколенный жеребец пошел ровной рысью, рассчитанной на долгую дорогу. Нужно добраться до Иллая, узнать последние новости, пополнить припасы. И снова в путь, раз уж сам выбрал такую судьбу…

Тропа резко свернула. За поворотом, хмурый, как дождливый вечер, обнаружился Фарис ир-Джейхан в седле серого жеребца в яблоках, тоже, конечно, нистальской породы, со звездочкой и в белых чулках. Подъехав поближе, Раэн с интересом осмотрел бывшего подопечного. Круги под глазами. Плотно сжатые губы. Осунувшееся лицо. У седла тщательно упакованный лук и полный колчан стрел, сабля в потертых кожаных ножнах. С другой стороны – мягкий объемный сверток, явно дорожное одеяло. Взгляд куда-то в сторону и вниз. Ну-ну…

– Решил проводить? – поинтересовался Раэн, старательно не замечая снаряжения молодого воина. Тот молча кивнул, по-прежнему не поднимая глаз. – Отличная мысль. Заблудиться здесь, правда, негде, но я так спать хочу, что могу и въехать в какой-нибудь холм.

Фарис, упорно пряча взгляд, чего за ним раньше не водилось, тронул серого и поехал немного впереди. В седле он держался как влитой, а конем правил почти без поводьев, одними коленями. Ну, чего и ожидать от нистальца? Вороной Подарок ревниво косил на серого взглядом, словно упрашивая Раэна прибавить шагу и обогнать нахала, но Раэн пока не поддавался – путь впереди длинный, силы коням еще понадобятся.

В полном молчании они примерно час проехали по извилистой дороге, с которой стараниями Раэна лишь недавно сошел снег. Наконец чародей устал от созерцания опущенных плеч воина и вдоволь насладился причудливыми переливами его энергетической оболочки. Судя по ней, в душе Фариса кипела настоящая буря!

– Фар!

Ир-Джейхан обернулся так стремительно, словно от этого зависела его жизнь.

– Я не обиделся. Честное слово.

– Раэн… я…

Усмехнувшись, Раэн поравнялся с придержавшим серого нистальцем.

– Ты ни в чем не виноват. Сам подумай. Ты примчался, чтобы предупредить меня об опасности, попал в лапы демону и ошалевшему от запаха власти и крови юнцу. Ты рискнул жизнью, чтобы помочь мне справиться с ними. Ты сумел простить врага, разрушив планы демона. И ты пришел, чтобы поговорить. Это очень много, Фарис. Гораздо больше, чем я мог ожидать, уж поверь мне.

– Я… испугался, – выдавил ир-Джейхан, медленно и мучительно краснея.

– Даже знаю, чего именно, – согласился Раэн. – Тот, кому ты доверял, оказался непонятным и опасным существом. Да еще использовал тебя в своих целях. Верно? Ты не боялся противостоять демону, не боялся ножа у горла. Ты не трус, Фар. А на то, что ты сразу все поймешь и верно оценишь, я и не рассчитывал. Не на что мне обижаться, малыш, – усмехнулся он, слегка поддразнивая нистальца покровительственным тоном. – Далеко собрался хоть?

– Не знаю. Мне и вправду очень стыдно, Раэн…

Чародей тяжело вздохнул и возвел глаза к пасмурному небу, а потом сообщил:

– Девяносто человек из ста, услышав то, что я тебе рассказал, сбежали бы подальше и постарались забыть, как меня зовут. А еще девять вернулись бы с толпой родичей, чтобы вслед за демоном отправить в преисподнюю и меня тоже. Я-то знаю людей.

– А старейшина Самир? Он не испугался!

– Потому что был очень занят. Сначала он спасал своего сына, потом заботился о его безопасности. После этого прикидывал, как бы ему использовать новые знания, чтобы поудобнее надавить на меня. Когда убедился, что надавить не получится, решил сторговаться и обезопасить сыночка, оказав мне услугу. Когда ему было бояться? А потом старейшина ир-Кицхан окончательно все просчитал, сообразил, что пользы от меня больше, чем вреда, и успокоился. Приятно иметь дело с такими людьми.

Раэн насмешливо улыбнулся.

– Он был у нас дома вчера вечером. Сказал, что у меня все будет хорошо, он позаботится. – Фарис презрительно скривился. – Потом узнал, что я собираюсь в дорогу, и просил кое-что передать. Он принимает твое предложение насчет Аккама. Если напишешь письмо, оставь его у наместника Иллая, и Самир его заберет.

– Я и не сомневался. Ир-Кицхан умен. А что означает – в дорогу, Фарис? Только не морочь мне голову, будто решил проводить меня и вернуться. Здесь разве что слепой ошибется.

– Ну, понимаешь… Не знаю, как объяснить…

Фарис опять отвел взгляд, замялся, но Раэн терпеливо ждал, и парень продолжил:

– Я говорил с матерью. Она поплакала, но все поняла. Ничего, родичи ее не оставят. Без меня им даже проще будет, спокойнее. А я… – И он выпалил, словно с головой кидаясь в омут: – Я решил уехать.

– Надолго? – мягко спросил Раэн.

Фарис неуверенно пожал плечами.

– Не знаю. Как получится. Я даже не знал, станешь ли ты со мной разговаривать. Только в Нистале мне сейчас не место.

– Пожалуй, – задумчиво отозвался Раэн. – Хочешь поехать со мной?

– Да! – с огромным облегчением выдохнул нисталец. – Если ты не против…

– Я-то не против. Совсем наоборот. Но ведь ты не будешь всю жизнь делить со мной мою дорогу, Фар. Ты-то сам чего хочешь? О чем думаешь?

Ир-Джейхан снова пожал плечами.

– Тоже не знаю. Я из Нисталя никогда не уезжал. Разве что в степь да на торги. Может, в армию пойду или охранником устроюсь куда-нибудь. Ничего ведь толком не умею, кроме как саблей махать да лошадьми заниматься.

– Что ж, поедем пока вместе, а там решишь. Осмотришься, поразмыслишь. Покажу тебе Иллай, а потом, если ничего лучше не найдешь, поедем дальше. В Салмину.

– Там… тоже Игра? – осторожно поинтересовался Фарис.

– Нет, хвала богам, – улыбнулся Раэн. – Такое счастье, чтоб ему провалиться сквозь тридцать три преисподних на самое дно Бездны, случается очень редко. В Салмине все гораздо проще – объявилось какое-то чудовище. Люди пропадают. Надо его найти и убить. Никакой Игры. Поедешь со мной?

Ответа, разумеется, не требовалось. Глядя на нистальца, у которого с души свалился не просто камень, а изрядный гранитный валун, Раэн усмехнулся. На ходу свесившись с седла, сорвал ветку примороженных ягод куманики и принялся обрывать их, кидая в рот. «Сказать или нет? Или сказать позже? И нужно ли вообще Фарису знать, что окончательно судьба партии между Светом и Тьмой решилась в тот момент, когда он кинулся поджидать меня за поворотом дороги, чтобы поговорить. Когда смог понять. Смог переступить через обиду, страх и недоверие.

Тьме, чтобы объявить мат, нужна была гибель основной фигуры, случайно избранной для игры, и раздор в долине. Она ставила на смерть Фариса. Но Свету для выигрыша понадобился его поступок. Нелепый, нелогичный, отчаянный поступок, основанный на… На чем? На дружбе? На доверии? На благодарности? Да какая разница! Все равно ставка с обеих сторон была на Фариса. А я – так… То ли ходячий свод правил, что все равно никто не собирается соблюдать, то ли тряпка, которой стирают пыль с доски.

Ну и плевать. Главное, что он жив и готов искать свой путь. Что еще требуется от человека? Но это гораздо больше, чем требуется от меня, не так ли? Ведь я всего лишь хранитель. Хранитель Равновесия между Игроками. И пока есть хоть маленькая зыбкая надежда, что мое присутствие не даст этому миру окончательно развалиться на части, до тех пор родник под старым деревом с красной корой подождет звука моих шагов…»

– Эй, Фар! Спорим, что я тебя обгоню?

И, не дожидаясь ответа, коня в галоп. И ветер, ветер в лицо, чтобы высохла, не успев пролиться, глупая пелена в глазах. И если слезы, то это всего лишь ветер. Ветер! Ветер… И звон подков по каменистой дороге. Бесконечной, безнадежно пыльной, извилистой дороге…