Темные силы

8

Дома мои муж и сын под руководством Горчакова лениво паковали вещи для переезда. Синцов привез меня, поднялся выпить чайку, чаек плавно перетек в другие напитки, и он с удовольствием остался помочь.

В принципе, уже и так был бардак, а с появлением нас с Синцовым он усугубился. Все бестолково перемещались по квартире, ругались друг с другом, роняли мебель и спорили о необходимости брать ту или иную шмотку, поскольку взгляды на жизненно необходимые вещи у членов моей семьи расходились. Я слонялась следом за ними, подбирая то, что они потеряли, напоминая, что нужно упаковать зубные щетки, трусы, носки и тэ пэ. Они огрызались в совершенно одинаковой манере и ровно через три секунды забывали о том, что я сказала, после чего начинали с новой силой обвинять друг друга в том, что один увел у другого важные предметы туалета.

Наконец я потеряла терпение, затолкала Горчакова, Синцова и Стеценко на кухню, где они получили возможность за рюмкой водки обсудить женскую бестолковость и неорганизованность, а сама за полчаса собрала себя и ребенка. То, что осталось после сборов, я упихала в Сашкину сумку и застегнула на ней «молнию». С облегчением решив, что можно ехать к Сашкиным родителям, я отправилась на кухню чего-нибудь погрызть, поскольку днем ела только в областном райотделе — три редиски и бутерброд с копченой рыбой, но была остановлена на полпути звонком в дверь.

Очень кстати (в кавычках) явилась моя закадычная подружка Регина в совершенно невероятной весенней шубке из белых кружев, в облаке дорогого парфюма, накрашенная как на подиум. Принесла мне в подарок помаду невообразимого цвета; я про себя решила, что употребить ее смогу, только если буду приглашена на вечеринку трансвеститов. Регина же, похоже, была накрашена именно такой помадой, и ей это шло.

Распахнув дверь на кухню и встав в проеме в своей необычной шубке, Регина привычно насладилась произведенным эффектом, не глядя скинула ее на руки моему мужу, потом выбрала, с кем из мужиков рядом сесть, жеманно выпила водки и обрушилась на меня с упреками.

— Я же твоя лучшая подруга! Весь город знает, что у тебя ЧП, а я узнаю об этом не от тебя, а от посторонних!

— И от кого же?

Регина метнула быстрый взгляд на Горчакова, а тот сделал вид, что его нет на этой кухне. Из чего я поняла — Регина узнала обо всем от Лены Горчаковой. Может быть, и сам Алексей ярких красок добавил. — Какая разница? — агрессивно спросила она. —Расскажи лучше все по порядку.

Но мне самой даже не пришлось трудиться: мой муж и Горчаков наперебой стали посвящать Регину в подробности чрезвычайного происшествия.

— Все понятно! — наконец сказала она и довольно откинулась на стуле. — Что дальше?

— Дальше? — переспросил Синцов. — Психа надо ловить. Благодетеля его искать. Маша, обещаю, я тебе его из-под земли достану.

— Да? — без энтузиазма отозвалась я. —И что? Воцарилась пауза. Регина немедленно в нее вклинилась.

— Одну минуточку! — сказала она. — Как ты сказал? «Психа ловить»? Некорректно выражаешься.

Синцов оторопел.

— То есть? Я что, на кухне у друзей обязан корректно выражаться в адрес тех, кто им проблемы создает?

— Вообще приличный человек обязан корректно выражаться даже в туалете, наедине с самим собой. — Регина сопроводила свои слова такой обворожительной улыбкой, что Синцов, напрягшийся было, тут же растаял и галантно поцеловал ей ухоженные пальчики, правда, со словами: «А я в туалете вообще не выражаюсь».

— Вы вообще слышали про понятие политкорректности? — Регина прикурила какую-то ароматную сигаретку от синцовской зажигалки. — Вот скажешь про кого-нибудь, «псих», тебя услышат, и в суд. За защитой чести и достоинства. Миллионный иск. Твое имущество арестовывают, тебя пускают по миру, жена тебя бросает, дети отрекаются, с работы выгоняют, собаки кусают, официанты не обслуживают. Не говоря уже о том, что это просто неприлично.

— Хорошо, а если это действительно псих? — это мы спросили хором.

Я напомнила уважаемому собранию историю, вычитанную у Кони, про молодых юристов, которые на заре судебной реформы 1864 года подговорили, только для того, чтобы создать прецедент, молодого пастуха обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства к старшему пастуху, за то, что тот подпаска обозвал «дурным». Старик искренне не мог понять, за что же его приговорили к штрафу. «Он же дурный и есть, как есть дурный, я же правду сказал». Ему предложили не отягощать своего правонарушения повторением оскорбления. Тогда он, хитро прищурившись, спросил: «Ладно, а если дурного человека, ну как есть дурного, умным назвать, за это не накажут?» Его заверили, что нет, за это не накажут. Тогда он в пояс поклонился юристам и сказал: «Ну спасибо вам, разумные панове судьи, за то, что меня, дурака, уму-разуму научили»…Повеселились все, кроме Регины, которая снисходительно на нас досмотрела.

— Надо искать эвфемизмы. Нельзя говорить про человека, употребляя характеристики его физических и психических недостатков. Вы же знаете, негров в Америке никто неграми не называет, только афроамериканцы. То есть такие же американцы, как и все остальные, только африканского происхождения.

— А что, негр — это недостаток? — поинтересовался мой ребенок, задвинутый в угол. Его не удостоили ответом.

— Ну и какие же они тогда американцы, раз африканского происхождения? — резонно возразил Регине Горчаков.

— Возможно, никакие. Но так они не чувствуют себя ущемленными.

— Да плевать я хотел на их чувства!

— Ты что, расист, что ли?

— Говоришь, про физические недостатки нельзя упоминать? Интересно, какой эвфемизм ты употребишь для худого? — задумался Горчаков. — Тощий — это ведь тоже обидно. Дохлый —еще хуже. Малахольный — тоже не вариант.

— А разве худой — это недостаток? — удивился мой сын, рассматривая Горчакова, который с трудом помещался на стуле. Тот на Хрюндика цыкнул.

— Может, щепковидный? — предложил Синцов.

— Или узкотелый, — добавил Стеценко.

— Тогда уж глистообразный, — решил поучаствовать Хрюндик, давясь от смеха.

Не придя к согласию, обратились за помощью к эксперту по политкорректности.

— Элементарно, — бросила Регина. — Худой —это вертикально ориентированный.

Мы все пораженно замолкли, а потом зааплодировали.

— Классно, — отметил Горчаков. — А толстый, значит, горизонтально ориентированный?

Прежде чем кивнуть, Регина дольше, чем этого требовали правила политкорректности, задержалась взглядом на очертаниях Лешкиного тела. После этого мужики как с цепи сорвались, упражняясь в политкорректных определениях, наперебой выкрикивая:

— А глухой — это визуально ориентированный!

— А слепой — аудиально ориентированный!

— А одноногий — мануально ориентированный…

Так они резвились, пока не вспомнили про психа. Его они, как ни бились, политкорректно определить не смогли, и тут настал звездный час Регины.

— Ну что, сдаетесь? — торжествующе вопросила она, и обведя всех глазами, победно объявила:

— Дебил — это альтернативно одаренный!

Все признали, что самим до такого не додуматься.

В общем, с шутками-прибаутками, распитием кофе с коньяком, обсуждением подробностей происшествия и нашей поездки в область, мы досидели почти до полуночи, когда уже неудобно было беспокоить Сашкиных родителей. Поэтому переселение решили отложить до завтра. Горчаков поехал провожать Регину, а Синцов остался у нас ночевать, обеспечивая безопасность меня и моей семьи, хотя Регина явно предпочла бы наоборот; пылких взоров, которые она бросала в сторону Андрюхи, не оценил бы разве что безнадежно аудиально ориентированный или уж совсем альтернативно одаренный.

Синцов же был погружен в себя и наверняка уже прикидывал, как он будет искать мошенника-сатаниста Эринберга. По-моему, после помпезного отбытия Регины, в сопровождении Горчакова, он вздохнул с облегчением.

Мы постелили Синцову на кухне, где стоял уютный диванчик, и пока ванная была занята ребенком, мой муж счел своим долгом развлечь гостя и выпить с ним кофе. Они вдвоем сварганили какой-то хитрый напиток, насколько я поняла, основная часть его состояла из коньяка и ликера, а вот непосредственно кофе там было меньше всего.

Я же от напитка отказалась, чем не особо их расстроила, и, пока они смаковали собственное изобретение, просто сидела рядом в глубокой задумчивости, вспоминая нетипичного служителя церкви. Что-то мне в этой истории не давало покоя. Прокручивая в уме избранные места нашей беседы, я поняла, что священник, на мой непросвещенный взгляд, уж слишком терпимо, я бы даже сказала, безразлично высказывался относительно сатанистов. Представитель православной церкви должен был бы себя вести более непримиримо, — мне так казалось. И вот еще что меня беспокоило: откуда бы православному священнику знать каббалистическую криптографию? Не грех ли это? Но поскольку специалистом в этой области я не была, то решила воздержаться от поспешных суждений до консультации с кем-нибудь из музея истории религии.

— Слушай, а как тебе они обосновали, что отпустили Иванова из больницы? — вдруг спросил мой муж Синцова. — Они ведь под каким-то соусом его госпитализировали, обследовать хотели, что же за сутки-то изменилось?

— Сказали, что у него — всего лишь умственная отсталость, которая не является основанием для содержания в психиатрической больнице.

— И что, они это всего за день установили? Без обследования? Без изучения анамнеза?

— Понял тебя, — кивнул Андрей. — Завтра туда съезжу, все выясню. У меня нехорошо заныло под ложечкой. Что-то нечисто с этой выпиской. Уж не сбежал ли Иванов оттуда? И не бродит ли он сейчас вокруг моего дома с мешком взрывчатки, чтобы глушануть, как рыбу? А если не сбежал, а его действительно выписали, то скорее всего, за взятку. А поскольку сам Иванов нужными средствами не располагает, а главное — политесом не владеет, чтобы договориться об этом, то не обошлось ли тут без теневого участия главного сатаниста, господина Эринберга?

Хоть я еще и в глаза не видела Илью Адольфовича, но он заранее вызывал у меня смутно-неприятные чувства. И если честно, мне совсем не хотелось его видеть, а также слышать и вообще что-либо знать о нем. Жила же я до сих пор без этих знаний…

Настроение у меня опять испортилось. И боевой азарт пропал, с которым я взялась за расследование комбинатского мошенничества. Да ну его, что мне — больше всех надо? Я вдруг отчетливо поняла, что больше всего хочу лечь спать и забыть про всех этих альтернативно одаренных. А утром проснуться, пойти на работу, расследовать свои обычные убой и не чувствовать себя дичью в сатанистской охоте.

И как раз в этот момент зазвонил телефон. Мы вздрогнули все втроем, синхронно; из ванной высунулась озабоченная физиономия Хрюндика — он, как и мы, хорошо знал, что означает телефонный звонок в это время суток. Я дрожащей рукой сняла трубку и услышала озабоченный голос Кости Мигулько:

— Маша, извини, что поздно. Ты не можешь в РУВД приехать?

— Сейчас? — охрипшим голосом безнадежно спросила я. Вставать из-за стола, одеваться и тащиться в РУВД на ночь глядя — мне даже страшно было об этом подумать. Даже ради собственной безопасности.

Сашка по моему лицу понял, о чем речь; зажав трубку рукой, я шепнула ему, что это наш начальник убойного, и он призывно замахал руками, что означало — «а может, лучше вы к нам?»

— Костя, если честно, сил нет куда-то ехать, —сказала я в трубку. — Может, ты приедешь?

— Так поздно? А это удобно? — засомневался воспитанный Мигулько. — И я не один. Я с Игорем Гайворонским… — при этом в его голосе отчетливо слышалось намерение с удовольствием воспользоваться приглашением, если я не буду особо выпендриваться.

— А мы тут с Синцовым плюшками балуемся, — обрадовала я его. — В общем, давайте быстро, пока я не свалилась. Потому что спать очень хочется.

Они заверили, что летят на крыльях любви, и бросили трубку. И прилетели буквально через пятнадцать минут. И прежде, чем начать разговор, еще полчаса трескали ужин, который я, как радушная хозяйка, не могла им не предложить, хотя хозяин дома, на правах человека с медицинским образованием, намекал им на вред позднего приема пищи, с приведением примеров из своей патологоанатомической практики. Они отмахивались, с набитыми ртами доказывая, что если ешь один раз в сутки, то не имеет значения, поздний это прием пищи или ранний. Короче, если нельзя, но очень хочется, то можно. Кончилось тем, что и мы все стали жрать с ними за компанию посреди ночи.

Мой сыночек, завернутый после душа в полотенце, заглянул на кухню, увидел эту оргию, неодобрительно покачал головой и отбыл почивать.

— Вы уж тут не очень шумите, ладно? — сказал он вместо «спокойной ночи».

Наконец они набили желудки и откинулись на спинки стульев. На часы я старалась не смотреть. .

Сашка стал убирать со стола. Мигулько с Гайворонским переглянулись, и Игорь вытащил на свет божий папочку с какими-то бумажками.

— Смотрите, что мы накопали за сегодня, — сказал Мигулько и подвинул папку мне, как самому заинтересованному лицу.

Я достала бумажки и поняла, что спокойный сон отменяется.