Тени безумия

Глава вторая Далария

В Серединных землях говорят: «Лучшие лучники – у эльфов, лучшие волшебники – в Школе Магии, а лучшие некромаги – даларийские».

Истина, которую не оспоришь. Земля, где по особой прихоти случая или по недосмотру надмировых сил – этого никто не знает точно – возникло множество магических аномалий, постоянно порождающих буйство не-мертвых. Когда был создан Высший совет магов и его законы-Номосы только-только начали укореняться среди магических гильдий и орденов Западного Равалона, чародеи Страны Мертвых, как называли Даларию, получили от Конклава особое предложение. Им дозволялось вступить во всемирную магическую организацию на особых правах – автономным чародейским орденом с рядом привилегий. Однако на плечи магов Смерти ложилась борьба с андедами и аномальными некросущностями внутри своего государства. Конклав не мешал даларийским некромагам занимать все важные посты в правящем совете страны, вопреки одному из своих же Номосов, запрещающему магам получать высокие государственные чины вне их волшебной деятельности. Магия должна быть отделена от политики и религии, уверял Конклав. Но уникальные обстоятельства предоставляли Даларии особый статус.

Некромаги столетия правили Даларией, контролируя рубежи и уничтожая особо опасных не-мертвых, вырвавшихся за пределы страны. За пределами страны их сопровождали конклавовские маги, внимательно следившие за действиями даларийцев. Внутри своего государства некромаги могли любыми способами изучать магию смерти, исследовать новые области ее применения и проявлений, экспериментировать с Костяными Сущностями и проводить опыты с некросионными дырами. Но все полученные в ходе штудий результаты оставались в даларийских тайных лабораториях и схронах, во многие из которых не допускались даже представители Высшего совета, которые, стоит сказать, особо туда и не стремились – Даларийские земли вовсе не были курортом под стать лесам Кенетери с их лечебными родниками.

Мало кто желал посетить Страну Мертвых, но еще меньше было тех, кто подумывал бросить родные края и осесть в Даларии. Немногие смельчаки устремлялись в государство некромагов. Здесь не интересовались прошлым тех, кто прибывал из других земель и поселялся в свободных фригольдах. Последний разбойник или колдун мог начать новую жизнь в Даларии.

Вот только жизнь в Стране Мертвых немыслима без своей искаженной противоположности: андедов – восставших после смерти существ, некросущностей – порожденных и преобразованных эманациями посмертия креатуры и некролюдов – разумной нежити. Это имитация жизни, нелепое и страшное подражание ей, берущее свой исток в искажении природного естества – но все же еще жизнь, пускай исковерканная и извращенная. Жизнь, как и всякая иная, стремящаяся размножаться и распространяться, но не способная на это и жестоко мстящая за свое бессилие. Время неупокоенных, эпоха безумия не-мертвых, чуть не поставившая точку в истории Серединных земель, здесь была не прошлым, а настоящим. Страшным и жестоким настоящим.

Свободные от множества налогов, обладающие правом на собственные законы и независимый от некромагов суд, вольные носить любое оружие вплоть до магического, даларийские фригольдеры в первую очередь платили за свои привилегии тем, что выживали и оберегали свои земли от распространения особой порчи – танатофлоры. Мох, лишайники, грибы, водоросли, трава, кусты, деревья – под воздействием некроистечений они изменялись и превращались в аномальные плотоядные растения, поглощающие жизненную силу не только из пойманных насекомых, животных и смертных, но и из самой земли. Танатофлора губила не только ту среду, где возникала, она вдобавок проникала в план существования геоэлементалей, поглощая их и распространяясь в обычном мире за счет эфира Земли. Закрепившись же на достаточно большой территории, танатофлора начинала поглощать энергии плана Воздуха, а там, где получала доступ к родникам, подземным источникам, болотам, озерам и рекам, и плана Воды. Накопленная энергия обращалась в искаженное колдовское поле, питающее созревающие в самом центре порченой земли зародыши некросущностей, тщательно охраняемые андедами и некролюдами.

Даларийские некромаги учат: десять неразумных андедов управляются воителем-некролюдом – мортабеллатором. Десять мортабеллаторов подчиняются разумному костяному зверю – мортанималису. Десять мортанималисов слушаются разумного костяного дракона – мортадракоса. Десятью мортадракосами повелевает Костяной Царь – лич. Десятью личами правит Костяной Император – архилич, в чьей власти приказывать и бестелесной нежити. В том числе и ужаснейшим Призракам Гибели. Властвует же над десятью архиличами Костяной Бог – мортадеус, чья сущность настолько ужасающа, что любой некромаг боится всуе упоминать о ней, опасаясь навлечь на себя несчастья. Если позволить танатофлоре развиться и достичь своей порчей эфира Фюсиса, магической субстанции природы, то она породит из себя мортадеуса, во власти которого убивать сильнейших из Младших богов и поглощать их мощь. Смертным по силам остановить Костяного Бога и упокоить его раз и навсегда, но цена, которую за это придется заплатить, слишком высока – в жертву приносятся не только тысячи тел, но и тысячи душ, навсегда исчезающих из круга перерождений, а место проведения ритуала навеки становится проклятым, время от времени порождая разнообразных чудовищ.

Так навсегда стал необитаемым Радужный остров в Архипелаге, где некогда сошлись в битве флотилии древнего Архэ, Заморских Островов и самого Архипелага, из погибших воинов которых и творилась армия мортадеуса. Так стали проклятыми горы Раш-ати-Нор, извергшие порчу из самых недр земли и породившие трех Костяных Богов. Так навсегда покинули Темные горы в Великой гряде гномы, карлики и краснолюды, окружив их множеством ловушек и магических барьеров.

По расчетам Конклава, перепроверенным Школой Магии и рядом иных гильдий, в Даларии при самом худшем раскладе могло возникнуть около сотни Костяных Богов. И этой сотне понадобилось бы меньше недели, чтобы превратить Серединные земли в бесплодную пустыню.

Даларийские фригольдеры обязаны патрулировать владения фригольда и окрестные земли. В их повинность входит не только уничтожение любых проявлений танатофлоры, но и истребление андедов с некросущностями. Впрочем, наиболее опасными некролюдами занимаются армия и сами маги Смерти.

…Темно-серые скалы на северо-западе угрюмой границей отделяли Даларию от Элорийского содружества. Здесь, в Тихих горах, возвышались три крепости, стерегущие покой Элории от не-мертвых. Не-мертвые редко добирались сюда из центральных лесов и долин, предпочитая двигаться на северо-восток, к бурным водам Эскадота Великого, по другую сторону которого простирались Восточные степи орков и гоблинов, или на восток и юг, к рукотворному рубежу между Страной Мертвых, Сабииром и Тагбииром. На запад андеды и некросущности направлялись еще реже, чем в Тихие горы – там тысячелетия назад Эльфляндия вырастила Сии-о-Тэ – магический охранный лес. Несмотря на древность, Сии-о-Тэ оставался надежной защитой от тайкоровской нечисти и даларийской нежити, и потому рядом с лесом находилась лишь одна крепость. Основные силы Даларии сосредоточились вокруг юго-восточного рубежа, где совместно с сабиирцами и тагбиирцами был построен комплекс оборонительных сооружений. Здесь постоянно передвигались армейские отряды Даларии и Сабиира, маги обновляли старые заклинания и создавали новые, а дозоры тагбиирских оборотней выискивали скрывшихся от поисковых заклятий не-мертвых. Пожелай кто-то незаметно проникнуть в Даларию, он совершил бы глупость, решив пройти через эту защитную линию. Не назвать разумным и того, кто рискнул бы пробраться в государство некромагов со стороны Восточных степей и Сии-о-Тэ.

Поэтому одинокий путник, стремившийся скрыть свое появление в Стране Мертвых, вышел из Тихих гор, не обнаруженный ни магами, ни дозорными. Можно было только гадать, как он пробрался через завалы и ущелья, как прошел кишащие нечистью пещеры, как обошел неприметные ловушки, как не задел сигнальные чары. На сером плаще, накинутом поверх обычной дорожной одежды, не имелось ни герба, ни сигны, ни рун, ни иных опознавательных знаков, указывающих на сословную или цеховую принадлежность смертного. Путник шел уверенно, ничего не опасаясь, хотя не держал при себе меча или иного оружия. Отсутствовали и защитные амулеты. Лицом он походил на эйлина из Морского Союза – темно-каштановые кучерявые волосы и борода, смуглая кожа, длинный широкий нос с расширенным кончиком, карие глаза, сросшиеся густые брови.

Безмятежным спокойствием веяло от человека – так безмятежна и спокойна театральная маска, скрывающая истинное лицо актера.

Покинув предгорье, путник уверенно направился на юго-восток. По плоской серой равнине лишь иногда прокатывались всклоченные шары перекати-поля да пробегали темные ящерки. Здесь было слишком мало жизни для танатофлоры, даже бесплотные существа сторонились здешних мест. Однако жители ближайших фригольдов исправно патрулировали Тихую равнину – не-жизни нельзя было дать ни малейшего шанса.

Чернильные тучи не покидали небо с самого утра, полностью скрывая солнце и растворяя окрестности в сером мареве. Несмотря на плохую видимость, человек, ни разу не остановившись, уверенно шел в одном направлении. Он не боялся встречи с фригольдерами или караулом из горной крепости, поскольку знал – сегодня даларийцы могут отдохнуть от своих забот, ведь в этот день покой Даларии хранят сами боги.

Боги смерти – единственные из Старших богов, кому Договор между Небесным Градом и Нижними Реальностями позволяет без препятствий и дополнительных условий пребывать в мире смертных эфирными телами. Часто в землях, искаженных магией или отголосками древних войн титанов с богами и богов с убогами, души умерших не уходят в посмертие, подчиняясь Законам Перерождения, а задерживаются в Равалоне, несмотря на то, что Орны[2], разрезав нити судьбы, лишили их предначертанной с рождения связи с миром. Их удерживают собственные нити, сотворенная ими лично связь – долг, обязательства, стремления, проклятия, склонности, влечения, надежды, неоконченные дела, эмоциональная привязанность и многое другое. В Махапопе это называют танхой – жаждой существования, ненасытным стремлением к счастью посредством удовлетворения желаний. Такие души, избежав странствия в Белую Пустыню на Суд Истины, могут стать безвредными тенями, но могут и обратиться в опасных призраков, особенно в местах, пропитанных порченой или искажающей естественный порядок вещей Силой. В призраков настолько опасных, что вобравший в себя достаточно нечистого эфира фантом мог изгнать, а то и убить Младшего бога, хранящего и оберегающего определенную местность. Потому и дозволено было богам смерти, которые обычно лишь сопровождали души в Белую Пустыню, беспрепятственно перемещаться по миру смертных, если почувствуют они угрозу возникновения неспокойного призрака.

За весь день эйлин так никого и не повстречал. Наступление вечера ознаменовалось погружением Тихой равнины во тьму. Обычно именно в это время андеды устремлялись в Элорию. Патрульные старались отыскать не-мертвых до полного наступления ночи – над Тихими землями тучи почти никогда не покидали небосвод, и звездному свету не удавалось добраться до гор и равнины. Сражаться же с неупокоенными в непроглядном мраке способны только маги Смерти, а они редко покидали горные крепости.

Однако эта ночь тоже была особенной. Андеды не могли побеспокоить покой эйлина. Во время празднования Дней Мертвых благословенный мир снисходил на Даларию, ибо в эти часы души из посмертия отпускала в лоно семьи та, кого зовут Госпожой Мертвых, Печальной Жрицей, Тихой Владычицей, Разрушительницей Наслаждений и Разлучительницей Собраний, та, которой служат все боги смерти земного диска. И, следуя ее воле, боги смерти стерегли покой государства некромагов в эти три дня, не позволяя неупокоенным приближаться к обиталищам живых.

Путник хоть и не видел, но знал, что по правую сторону от него, метрах в ста, кое-где уже росла пучками трава, а еще дальше начинался лес, самый обычный, без лешего и иных лесных духов. Малый Народец всегда первым становился жертвой разрыва реальностей и некросионных дыр и покинул Даларию еще в те времена, когда первые аномальные некросущности только стали появляться в еще не знавшей страха не-мертвых стране. Духи словно предчувствовали надвигающуюся беду, однако предупредить смертных не пожелали.

Лес постепенно занимал большую часть равнины, слева начали подыматься холмы, вначале небольшие, затем все более высокие. Эйлин продолжал уверенно идти вперед. Равнина все сужалась, и наконец примерно к середине ночи он вышел к тракту. Тучи неохотно расступились перед повозкой лунных богов, выпуская путника из мрака Тихих земель, и на краю тракта стал ясно виден сложенный из черепов курган высотой примерно с человека. На его верхушке стояли небольшие песочные часы – указание на ограниченный срок жизни смертных. В глазницах черепов сверкали белые огоньки. Иногда вокруг сооружения из земли, увеличиваясь в размерах, поднимались вверх неярко светящиеся золотым руны. Достигнув размеров кургана, руны исчезали. Окажись рядом опытный маг, он сказал бы, что созданные из эфира знаки не исчезают, а просто оказываются за пределами обычного восприятия смертных, на деле же – начинают двигаться от кургана по концентрическому кругу и не останавливаются, пока не достигнут радиуса примерно десяти километров.

В Даларии эти курганы называли калаверами, и именно через них боги смерти сдерживали неупокоенных во время Дней Мертвых. Эйлин знал, что вчера по всей стране фригольдеры, горожане и аристократы возводили калаверы и украшали яркими и большими цветами гробницы, где хранился пепел умерших. А вечером проводились праздничные шествия, в одних областях мрачно-торжественные факельные процессии, а в других веселый безудержный карнавал с песнями и танцами. Празднования в честь Госпожи длились всю ночь. Под утро все расходились по домам и отдыхали до полудня, после чего начинали подготовку к вечернему поминальному ужину, на который приходили почившие родственники, отпущенные Госпожой из миров посмертия. Их встречали мясными блюдами с пряными приправами, печеньями и сладостями, вином и элем, лишь на юго-западе, где живут потомки переселенцев из Светлых княжеств, умерших привечали блинами, кутьей и медовухой. Сначала вспоминали и угощали Дедов – мужских предков, за ними Баб – женских предков, и последними Детей – умерших, не достигших совершеннолетия. И до утра никто не покидал празднества, дабы не огорчить почивших родственников и не навлечь на себя их гнев. А завтра даларийцы весь день проведут в молитвах и церемониальных жертвоприношениях богам, и ни одна нежить не помешает длительным обрядам.

Дни Мертвых – самые спокойные дни в государстве некромагов.

Поэтому эйлин не ожидал, что встретит кого-либо. Даларийцы сидели по домам, отряды сабиирцев и тагбиирцев находились достаточно далеко – на другом конце страны. Ну а если какая шальная ватага орков и гоблинов преодолеет Эскадот, то им понадобится чудо, чтобы добраться до фригольдов Тихих земель, но Адарис-Мрак и Адария-Тьма таким могуществом в Стране Мертвых не обладают.

Эйлин направился по большаку на запад. Лес то приближался к дороге, то отдалялся. С другой стороны протянулись поля. Спустя час путник миновал еще одну калаверу и остановился. Он вытянул перед собой правую руку и закатал рукав камзола. Под пристальным взглядом кожа на предплечье забугрилась, на ней стали проступать лица с закрытыми глазами и ртами. Их становилось все больше и больше, так продолжалось до тех пор, пока лица не покрыли руку до запястья. Затем одно из них переползло на ладонь. Распахнулись глаза, открылся рот – лицо задергалось и зашлось в беззвучном крике. Эйлин присел и резко ударил кулаком по земле, с легкостью погрузив руку по локоть в почву. Когда человек поднялся, его рука выглядела обычно. Спустив рукав, он сошел с тракта и вступил в лес.

Эйлин шел тихо, под ногой не хрустнула ни одна сухая ветка. Он загодя обходил крутые овраги, охотничьи ловушки для животных и капканы некромагов для нежити. Иногда по пути попадались окруженные сгнившими деревьями круги выжженной земли – уничтоженные зародыши танатофлоры. На этих местах человек задерживался и повторял совершенное на тракте действие.

Лишь один раз ему пришлось остановиться не по своей воле – когда путь преградил мортабеллатор. Слепленный мертвой энергией из разных частей умерших животных и нечисти, с измененными костями, обретшими крепость мифрила, абрисом он больше всего походил на небольшого горного тролля с низко посаженной головой и крупным тазом. Обычно Сила, вырвавшаяся из посмертия, обращала в костяных воителей представителей разумных народов Равалона, но в Даларии уже давно сжигали ушедших из жизни смертных, сохраняя только черепа для калавер. Сдохшие звери и нечисть – вот и весь материал, который в этих краях годился для зомбификации.

Некролюд не мог в эту ночь выйти на тракт или подобраться к жилищам живых, его отталкивала невидимая могучая сила. Но глупый живой, сам вступивший во владения мортабеллатора, где ничто не ограничивало костяного воителя, являлся его законной добычей. От человека не исходило угрозы, как от смертных в черных плащах, он вошел в лес один, а не в компании охотников на нежить, скрывающей свое присутствие и дожидающейся, когда на живца отреагирует голодный неупокоенный. Андед чувствовал, что с человеком что-то не так, что в нем есть нечто необычное, однако прежде с подобным не сталкивался и не мог понять, угрожает ему что-то или же он слишком осторожничает.

Они стояли друг против друга, человек и костяной воитель, живой и не-мертвый. Деревья словно сомкнулись вокруг них стеной бойцовой арены, шелест листьев напоминал шушуканье ожидающей схватки публики.

Мощные ноги некролюда позволяли ему быстро передвигаться огромными прыжками. Руками ему служили медвежьи лапы, кончающиеся наростами с длинными острыми костями на тыльной стороне. Хватило бы одного удара, чтобы пронзить человека и разорвать пополам. Это нежить и собиралась сделать. Резко рванувшись к эйлину, мортабеллатор нацелился в шею и живот.

По-прежнему безмятежный, эйлин за миг до броска плавно шагнул вперед, вскинул руки навстречу нападавшему и точно ухватил чудовище за запястья. Резко рванул запястья в стороны, отпустил, шагнул назад. Все это было проделано настолько быстро, что оживший мертвец ничего не увидел, лишь почувствовал, как лапы повело в стороны. И застыл. Что-то удерживало его в воздухе, что-то невидимое и едва ощутимое.

Ветер.

Прохладный ночной ветер.

Мортабеллатор задергал головой, доставшейся ему от волка, зарычал. Как и всякая нежить высокой стадии неупокоения, костяной воитель не боялся простой стихийной магии, и ему было невдомек, отчего подчиненный чарам воздух удерживает его. Мертвое тело нежити вырабатывало поле, разрушающее эфирные связи, и потому против нее следовало применять либо сильнейшие боевые заклинания, либо высшую стихийную магию, либо некромагию – самое действенное из перечисленного.

Но сейчас ветер продолжал держать мортабеллатора и не собирался его отпускать. Лапы некролюда все сильнее тянуло в разные стороны. Будь на месте неупокоенного человек или даже тролль, его бы просто разорвало. Но измененный организм был достаточно крепок и все еще держался, хотя местами гниющая кожа лопнула.

Эйлин кивнул, будто получил подтверждение чему-то. Потом приблизился к противнику и несколько раз быстро ударил его кулаком в грудь. При каждом ударе мортабеллатор содрогался всем телом, а от последнего обмяк и частями тех животных, из которых состоял, осыпался на траву. На этом все закончилось. Кости и плоть все еще шевелились и медленно ползли друг к другу, когда эйлин, потеряв всякий интерес к некролюду, отправился дальше.

Своей цели он достиг, выйдя к берлоге под огромным дубом. Если до этого лес полнили скрипы, шорохи, хлопанья крыльев и голоса ночных птиц, то возле дуба исчезли все звуки. Тут не было слышно вообще ничего.

В следующий миг эйлин понял, что боится. Ужас накатывал потихоньку, ужас перед чем-то неимоверно опасным, разрушительным, смертоносным, встречи с чем ему было не пережить. Побежденный мортабеллатор выглядел ничтожной былинкой на фоне того грядущего кошмара. Словно недоглядели местные фригольдеры, проворонили знамения некромаги в Тихих горах, и укрепившаяся танатофлора расцвела Костяным Богом. И теперь мортадеус спешил к человеку, дабы лично пожрать живую букашку.

Маска спокойствия дрогнула. Казалось, сейчас эйлин закричит и бросится прочь, но вместо этого он засмеялся. Смех неумелым пловцом бултыхался в вязкой тишине, его тянуло в пучины затишья. Не прекращая смеяться, человек упрямо двинулся к берлоге – и остановился.

Вспыхнувшая вязь рун заставила бы любого преодолевшего барьер ужаса мага если не убежать, то хотя бы развернуться и чинно удалиться по неожиданно возникшим неотложным делам. Связываться с орденом Шрайя, больше известным как Клан Смерти, не рискнул бы и Конклав. Знаки же прямо предлагали покинуть это место, принадлежащее Шрайя здесь и сейчас.

Эйлин видел надпись одновременно и на тайнэ, языке Морского Союза, и на древнероланской макатыни, и на всеобщем искусственном языке. Некоторые говорили, что Шрайя никогда не используют магию. Ошибались, значит. Как ошибались и многие другие, болтавшие в кабаках и на балах о Клане Смерти. Правы все лишь в одном: зовущие себя шрайя – жрецами Госпожи – являлись лучшими убийцами в Западном Равалоне. А может, и во всем Равалоне.

Их трудно найти. Почти невозможно. Они либо приходили сами и предлагали свои услуги, либо являлись после ритуала – сложного, долгого и опасного. А могли и не явиться. Никто не ведал, что движет поступками шрайя. Предположений, догадок и легенд ходили тысячи, а вот правдивого достоверного знания не имелось. Таинственные цели Печальной Жрицы? Загадочные планы никому не известной верхушки ордена? Но в чем эти цели, что это за планы – можно было только гадать.

Эйлин прекратил смеяться. Теперь он выглядел довольным.

Игнорируя надпись, он прошел сквозь нее, подошел прямо к берлоге и вежливо постучал по стволу дуба – ну точно благочестивый бюргер пришел в гости к соседу.

Минут десять ничего не происходило, а затем мир словно обернулся вокруг эйлина. Закружились окрест деревья, звезды завели хороводы на небосводе, луна умчалась за горизонт, где и осталась. Человек терпеливо ждал.

Момент, когда он оказался посреди комнаты, которая больше всего походила на частную библиотеку древнего роланца, эйлин упустил. Вот он находился посреди даларийского ночного леса, а вот уже стоял между десятками шкафов, заполненных книгами, чья форма навевала воспоминания об эпохе древнего Архэ и Роланской империи. В нынешние времена длинные листы, намотанные на палку с утолщенными концами с ярлычком на верхнем конце, выглядывающим из кожаного футляра, в который они помещались, в основном использовали маги для создания особых артефактов, которые они называли по-простому – Свитками. Заранее созданное заклинание, простое или сложное, низшее или высшее, облекалось в форму волшебных знаков, и магическая энергия закреплялась на особого рода пергаменте. Волшебнику или же смертному, на которого настраивался артефакт, в дальнейшем для употребления требовалось лишь снять блокирующую печать и активировать чары.

Свитки в комнате оказались обычными свитками, без всякой магии. Но их было непривычно много для сегодняшних дней. Сначала более удобные кодексы, а позже ксилография и печатные машины уверенно вытесняли старинные книги. Все еще удобные для быстрого оформления приказов, донесений и описей, свитки покидали письменный мир Равалона, удерживая свои бастионы только среди магической братии. Но прогресс не стоит на месте, со временем волшебники найдут им более удобную замену – в этом можно было не сомневаться.

Эйлин огляделся, печально улыбнулся. Если ему ничто не помешает и все свершится, как надо, магам не придется придумывать ничего нового взамен Свитков.

Не будет магов.

Как не будет и многого, очень многого другого.

Но не стоит думать о таком в тайной обители шрайя. Так, на всякий случай. Психомагического давления не ощущается, никто вроде не пытается читать мысли. Впрочем, плох тот ментальный чародей, скрытое воздействие которого на сознание не является таким уж скрытым.

Конечно, чтобы проникнуть в его разум, понадобится психомаг из эль-элхидов или агхиров. Но опять же – что известно о Клане Смерти? Достоверно – ничего. Так что лучше перестраховаться.

Особенно – сейчас. Сейчас, когда давным-давно накинутая на мир сеть наконец-то начала стягиваться, и посеянные плоды готовы дать всходы.

– Раз Госпожа позволила вам войти, то не стоит стоять на пороге. Проходите.

Раздавшийся голос не был ни зловещим, ни устрашающим. Ничего от адского рокотания Разрушителей, никаких дивных переливов райских песнопений Созидателей. Обычный такой голос, разве что чуточку уставший.

Эйлин не стал ждать повторного приглашения. Он прошел сквозь ряды шкафов и вышел во вторую половину комнаты, свободную от книгохранительниц. Здесь вдоль стен протянулись лавки с рундуками, а на самих стенах изображался посмертный суд, каким его в древние времена представляли обитатели жаркого Укеми. Зеленокожий бог возрождения От-Инис, царь и судья загробного мира с короной, жезлом и плетью сидел на троне перед весами, на которых два его помощника взвешивали сердце покойного. Сердце, символ души и совести умершего, лежало на одной чаше, на другой находилось перо, возложенное желтокожей богиней истины Тиат – символ правды. Сердце праведника весит одинаково с пером, и он отправляется в рай, сердце же грешника перевешивает, и его пожирает Итат, крокодилоглавый гиппопотам с львиными лапами.

– Слава тебе, бог великий, владыка обоюдной правды, – прошептал эйлин, глядя на От-Иниса. – Я пришел к тебе, господин мой. Ты привел меня, чтобы созерцать твою красоту. Я знаю тебя, я знаю имя твое, я знаю имена сорока богов, находящихся с тобой в чертоге обоюдной правды, они живут, подстерегая злых и питаясь их кровью в день отчета перед лицом Благого. Вот я пришел к тебе, владыка правды. Я принес правду, я отогнал ложь. Я не творил несправедливого. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал. Не уменьшал хлебов в храмах, не убавлял пищи богов, не исторгал заупокойных даров у покойников. Я не уменьшал меры зерна, не убавлял меры длины, не нарушал меры полей, не увеличивал весовых гирь, не подделывал стрелки весов. Я чист, я чист, я чист, я чист.

Так, по поверьям древних укемцев, начинали свою оправдательную речь перед От-Инисом и сорока богами Черных земель умершие, подозреваемые в греховном поведении, доказывая, что обвинения необоснованны и свидетелей против них нет.

На самом же деле судил не сам От-Инис с остальными древнеукемскими богами. Решение принимали и выносили принявшие их облик Безглазые – божества, следящие за посмертиями. От-Инис же правил одним из сонмов райских царств и следил за правильным перерождением благих душ.

– Удивительно. Услышать правильное обращение к Вечно Благому здесь, в Даларии, – это очень удивительно. В самих Черных землях его помнят немногие, в Серединных землях знают лишь единицы, а вот чтобы обращение выучил кто-то родом из Западного Края – такое и представить-то сложно. Правда, очень удивительно.

Сидящий за письменным столом человек меньше всего походил на представителя ордена наемных убийц, при упоминании о котором мрачнеют даже Архонты[3]. Как и его голос – ничего мрачно-убоговского или возвышенно-божественного. Схож, скорее, с писарем на государственной службе: немолодой человек в одежде канцелярского служителя, разве что без указывающего на происхождение шитья и иных знаков различия. Полноватый, с круглым морщинистым лицом. Голова чисто выбрита. На эйлина он не глядел, занятый просмотром иллюстраций в старинной инкунабуле. На стене сзади был нарисован Итат. Разевая пасть, чудовище словно готовилось проглотить сидящего перед ним смертного, совершенно не обременяя себя думами – греховен он или праведен. Вечно голодный и ненасытный, Итат, согласно преданиям, страшил даже богов. И потому они выпустили из подземного царства краснокожего бога ярости, хаоса, войны и смерти Ит-Тета, заточенного туда после покушения на алокожего бога неба, царственности и солнца Ит-Хара, чтобы Ит-Тет склонял смертных к зависти, злобе, обману, кражам, убийствам и богохульствам, дабы не было у Итата недостатка в падших душах.

– Я знаю многое и о многом, – сказал эйлин, коротким поклоном головы приветствуя «писаря».

– Оно и видно, – отозвался тот, рассматривая изображение Судного дня. Эйлин узнал копию «Giudizio universale» – фрески Рафаэля Буонаротти на алтарной стене столичного храма Вирены, посвященного виренскому пантеону богов. Темой фрески были последняя битва Созидателей с Разрушителями и погружение мира в хаос.

– Найти нас очень сложно. А говоря «сложно», я подразумеваю «невозможно». Впрочем, раз вы здесь, невозможное стало возможным, а возможное – реальным. Воистину пути Госпожи неисповедимы.

«Писарь» наконец оторвался от книги и посмотрел на эйлина. Его взгляд ничего не выражал.

Вернее, его взгляд выражал ничего: ни любопытства, ни обеспокоенности, ни опасений, ни раздражения, ни задумчивости, ни угроз, ни предупреждений – ничего. Странное ничего – ничто, в котором все же было некое неуловимое нечто.

Так, наверное, могла бы смотреть Пустота, о которой учат ракшасы-буддисты.

– Раз вы здесь, то, очевидно, желаете, чтобы Шрайя предоставил вам определенного рода услугу?

– Да. – Эйлин подошел к столу, достал из внутреннего кармана плаща свернутый лист бумаги, протянул шрайя.

– Прежде я хотел бы кое-что сообщить, – не обращая внимания на свиток, сказал убийца. Именно убийца – посмотрев ему в глаза, эйлин понял, что «канцелярский служитель» знает не меньше десяти способов, как убить нежданного посетителя, не вставая из-за стола. – Шрайя никогда не примет заказы на руководителей Школы Магии, Школы Меча, ордена ведьмаков, Преднебесного Храма и ряда гильдий волшебников, высокопоставленных чародеев Конклава, представителей определенных религиозных орденов и братств, правителей стран. Иногда сама Госпожа не хочет идти против отмеренных Сестрами сроков жизни. Поэтому я попрошу вас не возмущаться и не протестовать в случае отказа.

– Да, – кивнул эйлин. – Я знаю. Я не буду возмущаться и протестовать.

– Как мне обращаться к вам?

– Зовите меня Алексурусом.

– Когда в последний раз в эти места прибыл Алексурус из Архэ, было много беспорядка.

Эйлин не сразу понял, что шрайя пошутил, намекая на Алексуруса Аледонского, подчинившего под конец Первой Эпохи треть равалонских земель. Величайший полководец за всю историю запада умер во время завоевательного похода по северо-востоку Южной страны в возрасте тридцати лет, и все историки Роланского Союза полагали, что лишь это помешало объединению Западного Равалона под властью одного повелителя.

Жрец Госпожи взял протянутый свиток, развернул его, пробежал взглядом по списку имен. Положив бумагу на стол рядом с книгой, он перевернул несколько страниц, остановился на рисунке скорпиона с маленькими клешнями и огромным жалом на хвосте. Изображение членистоногого зашевелилось, обрело объем. Рисунок ожил. Выбравшись из инкунабулы, скорпион переполз на лист со списком имен. Взмах хвостом – и первое из имен зачеркнуто. Пара секунд ожидания – и зачеркнуто второе имя.

Эйлин внимательно наблюдал. Скорпион, выражая соизволение Госпожи, зачеркивал имена одно за другим. Так продолжалось, пока он не достиг одного из имен в середине списка. Словно взбесившись, скорпион начал неистово бить жалом в сочетание рун. Шрайя пришлось схватить его и снять с бумаги. Лишь оказавшись в руках жреца, креатура успокоилась.

– Признаться, вам снова удалось удивить меня, – сказал шрайя, поглаживая головогрудь магического существа. – Мне никогда ранее не доводилось видеть подобного рефлекса. Очевидно, Госпожа не только дает свое согласие. Госпожа настаивает, чтобы Шрайя обратил свое пристальное внимание на этого смертного. – Он скользнул взглядом по хвосту скорпиона, нахмурился, склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то. – Что-то… что-то с ним не так… Он уже… уже давно должен был встретиться с Госпожой. Очень давно… Но он упорно избегает свидания с ней. Он из народа Высокорожденных? Перворожденный?

Эйлин склонился, прочитал имя.

– Нет, это не эльф, – сказал он. – Человек. Маг. Из Школы Магии, но точно не Архиректор.

– Че-ло-век, – по слогам повторил шрайя, покосившись на список. – Необычно. Непривычно. Странно. Уолт. Намина. Ракура. Госпожа ждет его. Кто-то противится? Что-то мешает? Кто? Что?

– Вы отказываетесь принимать заказ на него? – поинтересовался Алексурус.

– Нет, – сразу же ответил жрец. – Нет, даже наоборот. Мы благодарны за то, что вы обратили наше внимание на этого… человека. Пожалуй, в этом случае мы возьмем половину стоимости заказа. Однако…

– Однако?

– Бывают случаи, когда после благоволения Госпожи сама судьба противится смерти того, кого мы собираемся устранить. Такое бывает редко, но все же бывает. И тогда наши посланники отступают. Разумеется, в таких случаях мы не возвращаем плату. Считайте это пожертвованием Госпоже.

– Неужели могущественный орден Шрайя может с кем-то не справиться?

Жрец улыбнулся, продолжая гладить скорпиона.

– Да, Алексурус.

Эйлин ждал продолжения, но его собеседник не собирался больше что-либо объяснять. Вместо этого шрайя вернул скорпиона на бумагу. Магическое существо зачеркнуло остальные имена и вернулось в книгу, немедленно закрытую жрецом Госпожи.

– Отказа не будет, Алексурус. Шрайя принимает ваш заказ. Вам известны условия оплаты?

– Да. Правда, я хотел бы кое-что уточнить…

– Я слушаю.

– Тот маг, Ракура. Он, кажется, заинтересовал вас. Заинтересовал орден Шрайя. Это не повлияет на вашу работу?

– Разумеется, повлияет.

– Вот как? – Эйлин, как ни старался, не смог скрыть недовольства.

– О, кажется, вы меня неправильно поняли, Алексурус. – Жрец поднялся, сцепил руки за спиной, вышел из-за стола. – Интерес Шрайя к этому магу означает, что мы очень ответственно отнесемся к заказу. Например, будет послан, скажем, не шрайя, а шрайя-ат. Вас это устраивает?

– Шрайя-ат? – Алексурус довольно усмехнулся. – Более чем. Ведь, насколько мне известно, от шрайя-ат еще никого никакая судьба не спасала?

Жрец искоса посмотрел на эйлина:

– Вам действительно известно многое и о многом, Алексурус. Есть ли у вас еще вопросы или уточнения?

– Больше нет.

– Тогда давайте продолжим, если не возражаете.

– Разумеется, не возражаю. – Эйлин покачал головой.

Чем раньше будет заключен договор с Шрайя, тем быстрее орден приступит к выполнению заказа. А чем раньше орден выполнит заказ…

Ну, не стоит загадывать раньше времени.

В любом случае начало великим изменениям положено.