Тени былого

Глава 27 РУКА МАДАМ ДЕ ВЕРШУРЕ

И Париж заговорил. Сначала шепотом, потом все громче, все более открыто. Париж припомнил старый-престарый скандал и объявил, что английский герцог удочерил побочную дочь Сен-Вира от какой-то простолюдинки в отмщение за былые оскорбления. Париж считал, что Сен-Вир должен беситься, видя своего ребенка в руках злейшего врага. А затем Париж принялся гадать, что герцог думает сделать с мадемуазель де Боннар, но не нашел решения загадки. Париж покачивал головой и приходил к выводу, что пути Эйвона неисповедимы, но, конечно, должны быть дьявольскими.

Тем временем леди Фанни покоряла город вместе с Леони и прилагала все старания, чтобы этот ее приезд во Францию был забыт не скоро. Леони упоенно развлекалась и развлекала Париж даже еще больше. По утрам она ездила кататься с Эйвоном, и ее поклонники разделились на две партии. Одна партия утверждала, что божественная Леони особенно неподражаема в седле, другая партия настаивала, что на балах она несравненна еще больше. Один юнец в запальчивости вызвал на дуэль другого, чтобы кровью решить этот спор, но сцепились они в присутствии Хью Давенанта, и он так отчитал обоих за подобное упоминание имени Леони под влиянием винных паров, что дело кончилось ничем.

Другие начинали ухаживать за Леони слишком бурно, а она сердилась и ледяным холодом остужала их пылкость. Она умела держаться неприступно, когда хотела, и быстро обескураживала своих поклонников. Услышав, как они были поставлены на место, леди Фанни, которая помогала Леони одеться на вечер, настолько забылась, что воскликнула:

– Бесподобно, любовь моя! Ах, какая из тебя выйдет герцогиня!

– Герцогиня? – переспросила Леони. – Каким образом, мадам, я могу ею стать?

Леди Фанни посмотрела на нее, а затем на новый браслет, сверкавший на туалетном столике.

– Не уверяй меня, будто не знаешь, кисонька!

Леони сказала дрожащим голосом:

– Мадам…

– Дорогая моя, он же по уши в тебя влюблен, – наверное, это уже знает весь свет! Я наблюдала, как растет эта любовь, и… прелесть моя, поверь, я никого не хотела бы иметь сестрой так, как тебя.

– Мадам, вы… вы, наверное, ошибаетесь!

– Ошибаюсь? Уж поверь, я умею замечать признаки, душечка! Я знаю Джастина много лет, и никогда еще не видела его таким. Глупышка, почему бы он дарил тебе все эти драгоценности?

– Я… я его воспитанница, мадам.

– Вздор! – Миледи прищелкнула пальцами. – Пустые слова! Зачем, скажи, он сделал тебя своей воспитанницей?

– Я… я не знаю, мадам. Я… не думала.

Миледи поцеловала ее еще раз.

– Ты станешь герцогиней еще до конца года, и не сомневайся!

Леони оттолкнула ее.

– Это неправда! Не говорите таких вещей!

– Вот ты и вспылила! Был ли хоть один мужчина, который нравился бы тебе, как «монсеньор»?

– Мадам… – Леони стиснула руки. – Я очень невежественна, но я знаю… я слышала, что говорят люди, когда такие, как монсеньор, женятся… женятся на девушках низкого происхождения. Я всего лишь сестра содержателя харчевни. Монсеньор не может жениться на мне. Я… я ни о чем подобном не думала.

– Нет, глупа я, мне не надо было наводить тебя на такие мысли, – сказала Фанни с раскаянием.

– Мадам, прошу вас, не говорите об этом никому.

– Не буду, дитя, но все знают, что Эйвон запутался в твоих сетях.

– У меня нет никаких сетей, это не так! Я ненавижу вас, когда вы говорите такое.

– Ах, милочка, мы же просто две женщины! Какое это имеет значение? Джастин не станет думать о цене, поверь мне. Как бы низко ни было твое происхождение, вспомнит ли он о нем, поглядев в твои глаза?

Леони упрямо помотала головой.

– Я знаю. Я не дурочка, мадам. Для него жениться на мне – значит опозорить себя. Знатной можно только родиться.

– Вздор, дитя! Если Париж принял тебя без всяких вопросов, почему Эйвону не сделать того же?

– Мадам, монсеньор не терпит простонародья, Я много, много раз слышала, как он говорил это.

– Забудь об этом, дитя. – Леди Фанни сердилась на себя за несдержанность. – Погоди, дай я завяжу твои ленты! – Некоторое время она приводила туалет Леони в порядок, а потом шепнула ей на ухо: – Прелесть моя, разве ты его не любишь?

– О, мадам, мадам! Я всегда его любила, но я не думала… пока вы не заставили меня понять…

– Ну-ну, деточка, не плачь, умоляю! У тебя покраснеют. глаза!

– И пусть! – сказала Леони, однако утерла слезы и позволила леди Фанни снова напудрить ей лицо.

Когда они вместе спустились вниз, в вестибюле они увидели Эйвона. И лицо Леони залила краска. Он внимательно посмотрел на нее.

– Тебя заставляют краснеть мысли о твоем поклоннике, потомке королей, mа fille?

Это привело Леони в себя.

– А, ба! – сказала она презрительно.

Вечером на рауте мадам де Воваллон Конде не было, зато туда ради Леони съехались другие молодые люди, и многие явились очень рано в надежде ангажировать ее танец. Эйвон, как всегда, прибыл поздно, и мадам де Воваллон, у которой не было дочерей на выданье, приветствовала его смехом и жестом, полным отчаяния.

– Друг мой, десятки юных кавалеров допекали меня, пока я не пообещала представить их 1а petite. Фанни, Маршеран вернулся! Дайте мне подыскать… о-ла-ла!.. вернее сказать, выбрать кавалера для Леони, и я расскажу вам последние сплетни! Идемте, крошка! – Она взяла Леони за руку и ввела в гостиную. – Как вы взбудоражили весь Париж! Будь мои дочери постарше, как я завидовала бы и ревновала! А теперь, дитя, кого вы выберете для начала?

Леони обвела взглядом комнату.

– Мне все равно, мадам. Пожалуй… о-о-о! – Она выпустила руку мадам де Воваллон и бросилась вперед. – Милорд Меривейл! Милорд Меривейл! – кричала она радостно.

Меривейл обернулся.

– Леони! Ну, дитя, как ты? – Он поцеловал ей руку и посмотрел на ее сияющее лицо. – Я надеялся увидеть вас здесь сегодня.

К ним приблизилась мадам де Воваллон.

– Фи, что за поведение! – сказала она ласково. – Это ваш кавалер? Отлично, petite. Как вижу, вас не надо представлять друг другу. – Она добродушно улыбнулась им и поспешила назад к Фанни.

Леони сунула руку в руку Меривейла.

– Мосье, я очень рада вас видеть. И мадам тоже здесь?

– Нет, дитя, я приехал навестить друзей. Один. Не отрицаю, подтолкнули меня кое-какие слухи, которые дошли до нас в Лондоне.

Она наклонила голову набок.

– Какие слухи, монсеньор?

Его улыбка стала шире.

– О, слухи о succиs fou[158], который снискала…

– Я! – вскричала она и захлопала в ладоши. – Милорд, я le dernier cri![159] Vraiment, это так! И леди Фанни говорит то же. C'est ridicule n'est-ce pas?[160] – Она увидала, что к ним направляется Эйвон, и позвала с милой требовательностью: – Монсеньор, посмотрите, кого я нашла!

– Меривейл? – Его светлость поклонился. – Но почему?

– Мы в Лондоне так много слышали, – ответил Меривейл, – что, честное слово, я не мог не

приехать.

– И мы очень-очень рады! – с восторгом заявила Леони.

Его светлость протянул Меривейлу табакерку.

– По-моему, моя малютка говорит за всех нас.

– Эгей, это ты, Тони, или я совсем пьян? – раздался веселый голос, и лорд Руперт потряс руку Меривейла. – Где ты остановился? Когда приехал?

– Вчера вечером. Я у де Шатле. И… – Он обвел их всех взглядом. – Мне бы хотелось услышать, что с вами всеми произошло?

– Да, ты ведь был посвящен в наши эскапады? – сказал Руперт. – Черт! Черт, ну и погоня! А как мой приятель… провалиться мне, опять позабыл его фамилию… Ах да! Мэнверс. Ну, тот. Как он?

Меривейл взмахнул рукой.

– Умоляю, не упоминай при мне этой фамилии! – сказал он. – Вы трое сбежали из Англии и, клянусь, поступили умно!

– Не пройти ли нам в малую гостиную? – предложил Эйвон и направился с ними туда. – Надеюсь, вам удалось умиротворить мистера Мэнверса?

Меривейл покачал головой.

– Умиротворить его могла бы только ваша кровь, – сказал он. – Расскажите же, что происходило с вами.

– Только по-английски и вполголоса, – растягивая слова, сказал его светлость.

Вот так вновь была поведана повесть о похищении Леони и ее спасении. Затем в гостиную вошла мадам де Воваллон в поисках этой последней и увлекла ее танцевать с пылкими поклонниками. Руперт удалился в карточный салон.

Меривейл посмотрел на герцога.

– А что говорит Сен-Вир об успехе Леони? – осведомился он.

– Ничего, – ответил его светлость. – Но, боюсь, он не в слишком большом восторге.

– Она не знает?

– Нет.

– Но сходство поразительно, Аластейр! Что говорит Париж?

– Париж, – сказал его светлость, – не говорит, а шепчется. И мой дражайший друг Сен-Вир живет под страхом разоблачения.

– Когда вы намереваетесь нанести удар?

Эйвон заложил ногу за ногу и уставился на алмазную пряжку туфли.

– Это, мой дорогой Меривейл, все еще в руках богов. Сен-Вир должен сам представить доказательства того, что я могу открыть.

– Тяжелое положение, – заметил Меривейл. – Чертовски тяжелое! У вас нет никаких доказательств?

– Ни малейших.

Меривейл засмеялся.

– Вас это, кажется, особенно не тревожит?

– Нет, – вздохнул его светлость, – нисколько. Я думаю, что смогу поймать графа в ловушку благодаря его очаровательной жене. Видите ли, моя игра – выжидать.

– Я рад, что я не Сен-Вир. Для него ваша игра должна быть пыткой.

– Я тоже так думаю, – согласился Эйвон безмятежно. – И у меня нет особого желания поскорее положить конец его мукам.

– Вы очень мстительны.

После небольшой паузы Эйвон сказал:

– Не знаю, насколько полно вы поняли всю глубину злодейства моего друга. Прошу вас, подумайте немного. Насколько милосердны вы были бы к человеку, который был способен обречь собственную дочь на жизнь, какую вела моя малютка?

Меривейл выпрямился в кресле.

– Я ничего не знаю о ее жизни. Она была тяжелой?

– Да, мой милый, очень тяжелой. До двенадцати лет ее – Сен-Вир! – воспитывали как крестьянку. А потом она жила среди парижской canaille[161]. Вообразите убогую харчевню на грязной улочке, с тупым скотом хозяином и сварливой ведьмой хозяйкой. И порок во всех своих низменнейших формах повсюду вокруг моей малютки.

– Но это же был… ад, – сказал Меривейл.

– Вот именно! – Его светлость поклонился. – Самый худший ад, который только может быть.

– Какое чудо, что она прошла через это, не пострадав ни телом, ни душой!

Карие глаза поглядели в глаза Меривейла.

– Не совсем, мой дорогой Энтони. Эти годы оставили свой след.

– Полагаю, это было неизбежно, но я ничего не заметил.

– Вероятно. Вы видите шаловливость и бесстрашный дух.

– А вы? – Меривейл вопросительно посмотрел на герцога.

– О, я заглядываю в глубину, мой милый! Но ведь, как вам известно, я знаю женщин.

– И вы видите… что?

– Некоторую циничность, рожденную жизнью, которую ей пришлось вести, тоску, укрытую веселостью, порой страх и почти все время память об одиночестве, ранящую душу.

Меривейл опустил глаза на свою табакерку и начал водить пальцем по выпуклому узору.

– Знаете, Аластейр, – сказал он медленно, – мне кажется, вы стали взрослым…

Его светлость встал.

– Полное преображение, – сказал он.

– В глазах Леони вы не способны ни на что дурное.

– Да. Забавно, не правда ли? – Эйвон улыбнулся, но Меривейл заметил горечь в этой улыбке.

Они вернулись в залу и узнали, что некоторое время назад Леони исчезла под руку с Рупертом.

Она действительно ушла с Рупертом в малую гостиную, и он принес ей туда бокал с освежающим напитком. И тут к ним подошла некая мадам де Вершуре, видная дама со злобным характером, которая была для Эйвона всем, когда в его жизни появилась Леони. Она поглядела на Леони с ненавистью и остановилась у ее кушетки.

Руперт встал и поклонился. Мадам ответила реверансом.

– Мадемуазель де Боннар, не так ли? – сказала она.

– Да, мадам. – Леони встала и тоже сделала реверанс. – Простите меня, я очень глупенькая, но я не могу припомнить ваше имя, мадам.

Руперт, решив, что это кто-то из приятельниц Фанни, удалился в залу, и Леони осталась наедине с отвергнутой любовницей Эйвона.

– Поздравляю вас, мадемуазель, – сказала дама ядовито. – Как видно, фортуна улыбнулась вам больше, чем мне.

– Мадам? – Веселые искорки в глазах Леони угасли. – Я имею честь быть знакомой с мадам?

– Я Анриетта де Вершуре. Вы меня не знаете.

– Прошу прощения, мадам, я много о вас знаю, – быстро сказала Леони.

Мадам умело избегала открытого скандала, но пользовалась довольно сомнительной репутацией, а Леони не забыла тех дней, когда Эйвон так часто навещал ее.

Мадам сердито покраснела.

– Ах, так, мадемуазель? И о мадемуазель де Боннар тоже известно много. Мадемуазель очень умна sans doute[162], но те, кто хорошо знают Эйвона, не дадут себя обмануть видимостью соблюдения приличий.

Леони подняла брови.

– Неужели мадам воображает, будто я преуспела там, где она потерпела неудачу?

– Какая наглость! – Пальцы мадам судорожно сжали веер.

– Прошу прощения?

Мадам смотрела на сидящую перед ней Юность, и ее охватила ревнивая злоба.

– Прикрывайся наглостью! – сказала она визгливо. – Надеешься, дурочка, что он поведет тебя к алтарю под звон свадебных колоколов? Послушай моего совета и оставь его сама, потому что Эйвон никогда не женится на девушке низкого рождения.

Глаза Леони сверкнули, но она ничего не сказала. Внезапно мадам изменила тактику и ласково протянула к ней руку.

– Душечка, право же, мне очень тебя жаль! Ты так юна и так не осведомлена об обычаях света. Эйвон не безумен, чтобы взять жену с твоей кровью. Решись он на подобное, и ему конец. – Она засмеялась, искоса следя за лицом Леони. – Даже перед английским герцогом захлопнутся все двери, женись он на подобной тебе, – добавила она.

– Tiens, я рождена так низко? – осведомилась Леони. с вежливым интересом. – Мне кажется, мадам вряд ли знала моих родителей.

Мадам впилась в нее взглядом.

– Да неужели ты не знаешь? – спросила она и снова засмеялась, откинув голову. – И ты не слышала, о чем шепчутся все? Не видела, как Париж следит за тобой и спрашивает себя… спрашивает…

– Но конечно, мадам, я знаю, что имею большой успех.

– Бедная девочка, и это все, что ты знаешь? Как же так? Где твое зеркало? Где твои глаза? Неужели ты никогда не замечала своих огненных волос? Не думала о том, откуда у тебя черные брови и ресницы? Весь Париж это знает, а ты – нет!

– Eh, bien, – сказала Леони. Сердце у нее бешено колотилось, но она сохраняла внешнее спокойствие. – Просветите меня, мадам. Что знает Париж?

– Что ты побочная дочь де Сен-Вира, дитя мое. И мы – nous autres[163] – смеемся, наблюдая, как Эйвон, не ведая о том, взял под крыло дочь своего дражайшего врага!

Леони стала белее своих кружев.

– Вы лжете! Мадам язвительно усмехнулась.

– Спроси своего заботливого отца, лгу ли я! – Она подобрала юбки и сделала презрительный жест. – Эйвон вот-вот узнает, и что тогда будет с тобой? Дурочка, лучше оставь его сейчас, пока у тебя есть выбор!

С этими словами она удалилась, и Леони осталась в гостиной одна. Лицо ее было горько нахмурено, руки судорожно сжаты.

Мало-помалу она расслабилась и вновь опустилась на кушетку, дрожа всем телом. Первым ее порывом было побежать за помощью к Эйвону, но она заставила себя остаться на месте. Вначале она просто не поверила мадам де Вершуре, но затем начала находить правдоподобность в том, что услышала. Это объясняло попытку Сен-Вира похитить ее, а также интерес, который он всегда проявлял к ней. Ее душило омерзение.

– Mon Dieu, что у меня за отец, – пробормотала она гневно. – Свиное отродье! Ба!

Омерзение сменилось ужасом, леденящим душу испугом. Если мадам де Вершуре не солгала, то впереди ее ждало былое одиночество – ведь совершенно немыслимо, чтобы вельможа вроде Эйвона женился на девушке ее происхождения или хотя бы стал ее опекуном. Он из древнего знатного рода, а в ее жилах течет смешанная кровь незаконнорожденной. Пусть он не отличался строгостью поведения, но Леони знала, что, женившись на ней, он опозорил бы фамильное имя. Знающие говорили, что его не остановит цена, которую придется заплатить, но она за него взвесит эту цену, и потому, что любит его, потому, что он ее монсеньор, она всем пожертвует, лишь бы уберечь его от падения в глазах света.

Леони закусила губу. Было куда легче считать себя крестьянкой, чем оказаться побочной дочерью Сен-Вира. Ее мир грозил вот-вот рухнуть, но она встала и вернулась в залу.

Вскоре к ней подошел Эйвон и предложил ей руку.

– Мне кажется, ты устала, моя малютка. Пойдем поищем леди Фанни.

Леони положила ладонь на его локоть и чуть вздохнула.

– Монсеньор, давайте уйдем, а леди Фанни и Руперт пусть останутся. Мне не хочется быть с ними.

– Хорошо, малютка. – Эйвон поманил к себе Руперта и, когда тот подошел к ним, сказал, растягивая слова: – Я увожу малютку домой, Руперт. Окажи мне услугу: останься, чтобы сопровождать Фанни.

– Лучше я отвезу Леони, – поспешно сказал Руперт. – Фанни отсюда уйдет не скоро!

– Поэтому я и оставляю тебя здесь позаботиться о ней, – сказал его светлость. – Идем, ma fille.

Он отвез Леони домой в своей легкой городской коляске, и всю недолгую дорогу она заставляла себя весело болтать о рауте, о своих кавалерах и о тысячах пустяков, а дома сразу же пошла в библиотеку. Эйвон последовал за ней.

– Ну, mа mie, и что теперь?

– Теперь будет совсем как прежде, – грустно ответила Леони и села на скамеечку у кресла герцога.

Его светлость налил себе рюмку вина и посмотрел на Леони, вопросительно подняв бровь.

Леони обхватила руками колени и уставилась на огонь.

– Монсеньор, там сегодня был герцог де Пентиевр.

– Да, я его видел, малютка.

– И вы ничего против него не имеете, монсеньор?

– Ничего, малютка. И с какой бы стати?

– Но, монсеньор, он же… он низкого происхождения.

– Напротив, дитя. Его отцом был побочный сын короля, а мать его происходила из рода Ноайлей.

– Я об этом и спрашиваю, – сказала Леони. – Значит, не важно, что он сын незаконнорожденного принца?

– Mа fille, отцом графа Тулузского был король, а потому это никакого значения не имеет.

– Но имело бы, не будь его отец королем, правда? По-моему, это очень странно!

– Так уж устроен мир, малютка. Мы прощаем королевские грешки, но смотрим косо на грешки простых смертных.

– Даже вы, монсеньор. И… и вы не любите людей низкого происхождения.

– Да, малютка. И оплакиваю нынешнюю манеру выставлять напоказ высшему обществу свои амуры. Леони кивнула.

– Да, монсеньор. – Она немного помолчала. – Там сегодня был и мосье де Сен-Вир.

– Уповаю, он не пытался вновь тебя украсть? – шутливо произнес герцог.

– Нет, монсеньор. Но почему он тогда попытался?

– Без сомнения, ради твоих beaux yeux[164], малютка.

– Ба! Это глупо! Какой была причина на самом деле, монсеньор?

– Дитя мое, ты совершаешь большую ошибку, считая меня всеведущим. Путаешь меня с Хью Давенантом.

Леони заморгала.

– То есть вы не знаете, монсеньор?

– Да, что-то в этом духе, mа fille.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Вы думаете, монсеньор, что он это сделал, потому что не любит вас?

– Вполне возможно, малютка. Но его побуждения не должны нас занимать. А теперь… будет ли мне разрешено задать вопрос тебе?

–Да, монсеньор?

– Нынче на рауте была дама, чья фамилия Вершуре. Ты с ней разговаривала? Леони все так же смотрела на огонь.

– Вершуре? – повторила она задумчиво. – Как будто нет…

– И очень хорошо, – сказал его светлость. Тут вошел Хью Давенант, и герцог посмотрел на него, а потому не заметил предательской краски, залившей щеки Леони.