Тени летящих птиц

Я ушла далеко по дороге, заросшей бурьяном,

миновала пустырь, где репейник торчит Д’Артаньяном,

заглянула в окно низкорослой последней избушки —

на стене крепостной в это время палили из пушки.

Тополь рядом с избушкой был светом пронизан багряным,

а в зелёной листве соловей заливался Бояном,

было самое время мне вспомнить о Чёрной Каяле,

но меня зазывали купцы и манили бояре,

и задумчивый князь мне рассказывал детские сказки,

что купцам и певцам не страшны половецкие пляски.

Я плыла по реке, по реке я плыла в половодье,

загоняли коней или в воду бросали поводья

то потомки Трояна, то Велеса юные внуки,

из зелёной воды я тянула прозрачные руки,

с ожерельем на шее, с браслетом на левом запястье

воздух я целовала — и это считала за счастье.

А волна на волну набегала прозрачною кровью,

чтобы в шуме прибоя любовь рифмовалась с любовью.

В доме, брошенном мною, пелёнки над печкой сушились,

а в зелёной траве муравьи и жуки копошились,

и в саду за забором, под старой мичуринской сливой

с толстым томом подмышкой сидел мой отец молчаливый.

Как ребёнок большой, он рассматривал ложки и вилки

и гранёный стакан сквозь стекло от зелёной бутылки.

Мама резала хлеб (о, как сердце усталое сжалось!),

и сестрёнка моя за подол материнский держалась.

Я не знаю сама — фарисея прощает ли мытарь?

Блудный сын Святослава, ты, птиц убивающий Игорь,

или воин безвестный, умерший с улыбкою детской, —

русским золотом выстлано ложе реки половецкой.

Все богатства мои спят на дне окаянной Каялы,

чьи огромные волны бывают черны или алы.

А волна на волну набегала прозрачною кровью,

чтобы в шуме прибоя любовь рифмовалась с любовью.

Я пространство земли за холмами теряю из вида —

и выходит из вод не блудница, а дева Обида.

А отец мой, уснув на высокой кровати из тиса,

держит в правой руке, как жемчужину, зёрнышко риса,

чаша с синим вином на квадратной стоит табуретке,

а в пространстве ином над могилой качаются ветки.

Нужно ночью вставать, одеялом детишек укутать,

задремать и очнуться, окончательно всё перепутать,

колыбельную петь так, как листьями плещет осина,

на старинный мотив «возвращения блудного сына»…