Тень

Глава 32

Двенадцатого апреля Таня познакомилась с семьей Александра Евгеньевича. Не смогла не познакомиться: маршал пригласил ее отметить годовщину одного «важного события». Посидели, чаю попили с тортиком… А потом Голованов поинтересовался:

— Танюша, а что это ты за задание дала Мясищеву? Он ко мне приходил, просил посодействовать скорейшему рассмотрению и утверждению проекта.

— Никакого задания я никакому Мясищеву не давала. А… так вот какая у мужика фамилия, значит, была. А он что, авиаконструктор?

— Ну, в общем, да. И он сказал, что ты поручила ему спроектировать небольшой самолет. Правда, говорил про какие-то небывалые моторы… но у меня подозрение имеется, что про моторы ты ему вовсе не сказки рассказывала.

— Не сказки, но мотор еще не готов. Я этот мотор попросила вообще не для самолета сделать, просто подумала, что если где-нибудь на стройке срочно нужно много электричества, а дизельную электростанцию туда по дебрям не дотащить, то моторчик на пятьсот киловатт, который четыре мужика куда надо переставить смогут, окажется очень кстати. И который при нужде может и на дровах работать.

— Самолет на дровах? Интересные у тебя иногда идеи появляются. Хотя, судя по тому, что я уже видел, вполне реализуемые.

— Нет. Мотор я придумала газовый, и даже не сама придумала. У немцев такие моторы давно уже есть, и, вроде, у англичан тоже есть. Просто я решила, что если мотор может работать на керосине, то никто не запретит вместо керосина туда подавать горючий газ. А газогенераторы к нас много кто неплохие делает уже. А что за проект этот Мясищев вам показывал?

— Ну, если в двух словах, то он решил свой старый, еще довоенный самолет ДВБ-102 скрестить с Ще-2. У него-то самолет цельнометаллический с прекрасной аэродинамикой, а у Ще-2 крыло с развитой механизацией. Владимир Михайлович сказал, что если будут моторы, про которые ты ему говорила, то самолету потребуется полоса стометровая, а будет он возить или двадцать пассажиров, или две тонны груза. Я, правда, так и не понял, как он умудрился при таких параметрах вес машины уложить менее чем в две тонны…

— Это-то просто, — задумчиво ответила Таня, — я ему параметры новых сплавов сообщила, они позволяют вес самолета чуть ли не вдвое уменьшить. А вот с моторами… Я же ему русским языком говорила: моторы будут летом! А мне теперь что, идти пинать конструкторов чтобы они быстрее работали?

— Танюш, не надо никого пинать. У Мясищева этот самолет только на бумаге нарисован, даже если проект и утвердят, то живьем машина никак раньше конца лета не появится. А еще неизвестно, утвердят ли: стране сейчас не до пассажирских машин. Американцы бомбу сделали куда как мощнее твоей, и есть опасения, что они ее против товарища Мао применят.

— Американцы бомбу сделали, а наши что, сидят-боятся или все же делом занимаются?

— Ох ты и любопытная! Скажу так: у наших конструкторов сейчас две задачи. Первая — сделать истребитель, который гарантированно американский бомбардировщик никуда не пропустит. И вторая — сделать бомбардировщик лучше американского.

— Тоже мне, задачи… значит, мне придется ребятишек в Коврове все же попинать… Спасибо, Александр Евгеньевич, спасибо, Тамара Васильевна, все было очень вкусно! А я побегу, завтра же тоже учиться надо…

Когда за Таней закрылась дверь, Тамара Васильевна спросила мужа:

— Ну что ты так вздыхаешь? Или…

— Мне ее безумно жалко, когда на нее гляжу — слезы наворачиваются.

— Не похоже, что по ней слезы лить надо. Девочка как девочка, вежливая, спокойная…

— Ей всего шестнадцать, а она совершенно седая. Волосы просто красит, чтобы народ не пялился. И у нее вообще нет никаких чувств. Ни любви, ни жалости. Страха тоже нет, вообще ничего. Знаешь, что она сказала, когда бомбу на Гитлера сбросила? Ой…

— Я не расслышала… так что?

— Сказала — я это по гроб жизни помнить буду — «ой, поспешила на шесть десятых секунды, ну да ладно, все равно попадаю». И всё, ни малейших эмоций! Она войну закончила — и лишь небольшое сожаление, что работу сделала неидеально!

— Ты… преувеличиваешь, не может такого быть!

— Может. Она ведь один раз уже умирала, и помнит, каково это — умирать. Я — не помню, поэтому, наверное, и сплю спокойно. А она… Ладно, это я тебе на ночь страшную сказку рассказал…

— Бедняжка… я твои сказки забываю сразу же, не беспокойся. А может…

— Тамара, мне ее жалко, но это не значит, что мы должны вмешиваться в ее жизнь. Помогать — если попросит — обязаны, а вмешиваться…

— Поняла, успокойся. Она сейчас к себе в общежитие пошла?

— А куда же еще?

Николай Николаевич собрался уже спать идти, когда раздался звонок телефона:

— Добрый вечер, это Таня Серова звонит. Я просто предупредить хочу, что завтра меня в университете не будет, друзья позвали отметить победу над Германией.

— Добрый вечер. Ты, Танечка, не беспокойся, завтра в университете хорошо если четверть студентов появятся, так что празднуй спокойно. Эту годовщину, я думаю, всем праздновать необходимо, а уж тем, кто к победе руку приложил… Поздравляю с победой!

Марина Смолянинова с Ириной Ереминой вслух обсуждали, куда их занесет судьба на празднование годовщины капитуляции. По аэродрому ходили упорные слухи, что в правительстве решили объявить день разгрома последних фашистов двадцать первого официальным праздником «День победы», а день подписания капитуляции особо не отмечать — но то на аэродроме (где, понятно, каждый второй новости из правительства получал чуть ли не раньше Сталина). А вот в не самой просторной кабине «арки» мнения высказывались различные, да и вопросы обсуждались несколько более важные:

— Мне вот интересно, куда это Фею понесло на ночь глядя? — произнесла в пространство Марина.

— Она скажет куда, а с чего бы это тебя так сильно заинтресовало? — с интересом спросила Ира.

— Да пригласили меня… на свидание. Вот и думаю: успею до времени вернуться или нет.

— Не успеешь: Плетнев в Москву звонил, просил заправщик приготовить чтобы мы с полными баками оттуда взлетали. Может, ей опять что-то в Берлине срочно потребовалось?

— Ну да, как же! В Берлин без эскорта истребителей ее и раньше не пускали, а теперь и с эскортом не пустят. Хотя и жалко, я бы там кое-что подкупила… к свадьбе.

— Поздравляю! Но ты не переживай, купишь еще, говорят, что рейс на Берлин скоро будет регулярным.

— Так это из Москвы…

— Нет, грузовой рейс из Коврова. Фон Дитрих получил разрешение вернуться в Германию, вроде собирается там клинику открыть для реабилитации немецких инвалидов — а без лекарств, которые в лаборатории Феи делаются, ничего же не выйдет у него. А раз уж лекарства эти долго не хранятся… рейс не ежедневный, а раз в неделю вроде намечается, но нам с тобой больше-то и не надо.

— Если нас пустят к немцам летать…

— Нас-то как раз пустят: из штаба АДД циркуляр пришел, нам с тобой и Вере со Светланой по звездочке на погоны добавляют и переводят на международные рейсы. Потому что мы иностранный язык знаем.

— Ага, хенде хох и Гитлер капут.

— Это Фея опять начальству что-то наплела, а нам просто нужно сделать вид такой независимый и молчать в тряпочку. Если что, Фея нас отмажет. Когда меня чуть не поставили на соревнования по стрельбе, отмазала же!

— Тебя? По стрельбе?

— Так она же и слух пустила, что я чуть ли не чемпион по стрельбе из пистолета… я только не понимаю, зачем она такие небылицы сочиняет.

— А вот чтобы нам лишние звездочки на погоны поместить. Она вроде и девчонка девчонкой, но заботится о своих соратниках как мамочка о детишках своих. Разве что шарфики с варежками не вяжет… ладно, сейчас все узнаем, вон уже аэродром светится…

— Ну что, по «бодрячку»?

— Это уж как Фея скажет. А пока команды не было, воздержимся: если она узнает, что мы без команды, таких пинков надает!

— Странно…

— Что странно?

— Ты знаешь, я никому себя бить не позволяла никогда. Но Фея меня пару раз пинала, а я, вместо того, чтобы ее возненавидеть, для нее готова… ну, на что угодно готова. И вовсе не потому, что мы в квартирах таких живем, не нуждаемся вообще ни в чем, а… я не знаю почему.

— Потому что она даже пинки нам отвешивала с любовью. А вот как у нее получается людей пинать так, что люди ее любовь даже от пинков ощущают, вот это совершенно непонятно. И не потом — потом-то ясно уже, что пинками она от крупных неприятностей тебя спасает, а сразу, когда от боли на стену лезть готов… Так, полоса свободна, следи как я на глиссаду захожу…

— Так, товарищи уже подполковники, мы сейчас летим в Сальск, — сообщила Таня, встретив самолет у конца взлетной полосы. — Во сколько проснулись сегодня?

— Мы с ночного рейса, в два часа для, причем после «тормозухи». Так что часов до двух ночи бодрость нам гарантирована.

— Отлично, тогда полетим без усилителей бодрости. А я посплю, завтра много работы. Заказ второму заводу уже почти на две недели задерживается, придется там кое-кого попинать…

— Фея, а может ну его нафиг, этот Сальск? Если ты просто по телефону скажешь, что собираешься им пинков надавать, они уже от этого взбодрятся так, что планы месяц перевыполнять будут на двести процентов.

— Можно подумать, что у меня дел других нет… Но тут устными внушениями отделаться не выйдет, им непосредственно на месте требуется напомнить о важности выполнения планов.

— Ага, непосредственно на мягком месте. Фея, ты хоть поесть-то успела? Мы там кое-что захватили…

— Я из гостей, сытая. Но спасибо, просто в меня больше не влезет. Все, полетели, меня разбудите когда уже сядем…

К удивлению девушек, вечером в субботу Таня приказала им лететь не в Москву и даже не в Ковров:

— Тут я узнала кое-какие важные детали… мы во Владимире сесть сможем?

— Легко! А вот насчет бензина там…

— Я уже запрос отправила, будет нам бензин. Мы там ненадолго задержимся…

Утром в воскресенье трое слесарей с МТС со слегка опухшими «после вчерашнего» физиономиями сидели в кабинете начальника районной милиции. За физиономии милиция из ругать не стала: все трое были фронтовиками, и отметить годовщину капитуляции Германии — а, точнее, помянуть не вернувшихся с фронта товарищей — было совершенно ненаказуемо. Однако милиционеров интересовал совсем другой вопрос:

— Ну, и кто из вас мальчишке наливал?

— А мальчишка-то тут при чем? Он не воевал, товарищей не терял. С чего бы ему наливать-то?

— А я говорил, что он пасюк! Полбутылки он и отлил да водой и разбавил! Я же сам… нормальная водка у меня была! Что, товарищ милиционер, напился и буянил? А вы сейчас думаете, как внука райземотдела под выговор не подвести? Не выйдет, мы здесь ни причем, он сам…

— Если бы буянил… его под утро нашли, в канаве по дороге с МТС, он в блевотине захлебнулся и замерз.

— А вот нехрен было воровать у нас!

— Мужики, к вам претензиев не имею, все говорили, что вы спокойно в уголке товарищей поминали и никому не наливали. А кто-то еще на МТС заходил? Из станицы, или вообще незнакомый кто-то?

— Да не было никого. Утром Валерьяныч заходил топоры точить, так это когда еще было, мы еще и не начинали. Потом… мы работу закончили, трактора все уже какую неделю починены стоят, чего на МТС кому делать-то? А… нет, еще Василий был… так он с нами и остался. И троцкист этот…

— Почему «троцкист»? — насторожился милиционер.

— А это мы поспорили, что он матерно неделю ругаться не будет, а других приличных слов он и не знает, — довольно заржал один из мужиков. — Я же не стесняясь скажу: пасюк он. Отец у него — человек приличный, а он, видать, в деда пошел… ну, туда ему и дорога. Сам посуди: мальчишка, а ему и лучший трактор, и наряды в самый богатый колхоз… но бог — он правду видит…

Шэд точно знала, что современная медэкспертиза обнаружить следы моментального блокиратора не может в принципе. А уж проехать незаметно десяток километров по степи от колхоза, где она объясняла Наташе Поповой, что если поля залить водой даже после посева, то хуже не будет — вообще задачка для дошкольника… Труднее было слесарям с МТС в самогон добавить нейтрализатор вкуса: они буквально глаз с этой бутылки не сводили. А все остальное — вообще рутина. Блокиратор, вливание стакана водки, затем объект направляется в нужную сторону по дороге, а когда движения его теряют четкость — легкое щелчок, вызывающий приступ рвоты и слабый удар, приводящий к резкому вдоху. А все остальное доделает прохладная апрельская ночь… то есть на ночь Шэд все же не рассчитывала и уехала обратно, лишь убедившись, что еще одну строчку в первом списке можно вычеркивать. Но время-то бежит быстро, а список такой длинный…

Откровенно говоря, Таня и не собиралась кого-то пинать на Сальском заводе кузнечно-прессового оборудования: причины, из-за которых завод планы постоянно срывал, она и так знала. Но вот Шэд было нужно, чтобы Сергей Николаевич Береза эти причины сообщил ей вслух и, желательно, при свидетелях. Впрочем, подтолкнуть заинтересованного человека к произнесению нужных слов нетрудно. Немного труднее сделать так, чтобы эти нужные слова и нужные люди услышали и запомнили, но для профессионала почти ничего невозможного нет, так что ранним утром воскресенья разбуженный ни свет, ни заря товарищ Пальцев, что-то бормоча про себя, выписывал Тане командировку на турбинный завод:

— Татьяна Васильевна, если ты сможешь и нас заодно турбину выбить…

— Я, конечно, попробую, но куда мы ее втыкать будем? Турбина без генератора — уголь на ветер.

— А эти венгры…

— Во-первых, на венгров у меня денег не осталось. А во-вторых, даже если вы мне денег и дадите, то они умеют генераторы делать мегаватт максимум до десяти, а турбина будет мегаватт на пятьдесят. Есть, конечно, вариант…

— Выстроить собственный завод?

— Я похожа на дуру непроходимую? Мощные генераторы делает Сименс и Электросила… а я да, похожа на дуру: одного завода на всю страну явно недостаточно. Я-то сначала подумала, что пусть венгры у немцев генератор купят и нам за свой продадут, но уж проще напрямую в Германии купить. Проще, но это будет неправильно. А правильно — вы совершенно правы — свой завод выстроить.

— Я слышал, что в Лысьве еще до войны собирались такой завод строить.

— Но пока не выстроили, я попробую все же с немцами договориться. Не получится — и турбину себе просить не буду, а в Сальске-то генератор уже стоит… без турбины. Поэтому второй завод планы не выполняет… то есть не очень сильно перевыполняет, а товарищу Мао всё оружия мао да мао… американцы Гоминьдану много всякого шлют, а мы…

— Ладно, хоть и не для себя, но для общего дела — выбей из них эту турбину! Эх, ну почему ты еще не в партии?

— Сами же видите: дура я непроходимая. А зачем такие в партии? В партии дур и без меня… в партии дуры не нужны! Спасибо, я поскачу уже…

— Ох, доскачешься ты, товарищ Серова. Хоть в Харькове язычок свой попридержи… Успеха!

Честно говоря, Таня не рассчитывала, что в Харькове на ее просьбу хоть кто-то откликнется. И предчувствия ее не обманули: на харьковском турбинном заводе на девочку посмотрели как на сумасшедшую и единственное, что не позволило послать ее матом, был очевидно юный возраст. Девушка же, выслушав все, что харьковчане думают о пожеланиях сальских и владимирских руководителей, спокойно покинула кабинет, пробормотав напоследок «ладно, война придет — попросите вы у меня хлебушка». И неторопливо пошла осматривать достопримечательности города. Откровенно говоря, пока еще осматривать было почти нечего, восстановление города, хотя и шло «ударными темпами», продвинулось не очень далеко — но Таню это вообще не волновало. Как не волновало и Шэд: у нее была совсем другая задача…

Почти полтора десятка свидетелей показали, что Евсей Григорьевич спокойно спускался по лестнице, никого не трогал, ни с кем не сталкивался — а затем упал и даже не пытался встать. Просто упал — и, когда к нему добрались врачи из «Скорой» — оказался совсем мертвым.

Шэд прекрасно знала, кого люди не замечают — собственно, именно поэтому ее и не замечал никто, когда ей этого хотелось. А сегодня ей этого очень хотелось — и наработанный опыт снова не подвел. Ей иногда даже было интересно попробовать перед тем, как выполнить очередную работу, что-нибудь громко прокричать, обращаясь к окружающим — но это было очевидной глупостью и выработанные многими десятилетиями инстинкты все равно не позволили бы ей это сделать. А так — незаметно пришла, работу сделала, ушла незаметно. На соседней улице поймала «левака» (причем автомобиль был грузовой, с полным кузовом каменного мусора с очередного «восстанавливаемого» здания), доехала поближе к аэродрому, прошлась пешочком немного, села в самолет и отправилась в Москву. Мысленно вычеркнула еще одну строчку в своем списке — и уснула: день предстоял хлопотный, нужно было выспаться заранее…

Лаврентий Павлович спокойно слушал очередную сводку:

— … покинув квартиру Голованова, она позвонила, как позже выяснилось, академику Семенову, отпросилась с занятий и, вызвав скоростной самолет из Коврова, вылетела в Сальск. Там у нее состоялся не очень приятный разговор с директором завода Березой, который в очередной раз задержал поставку ротационного кузнечного пресса заводу номер два…

— Причины очередной, как вы говорите, задержки известны?

— Более чем: заводу не хватает электричества, а электростанция… оборудование электростанции пришло некомплектное. То есть пришел германский генератор, а паровая турбина… ее изначально не было. Об этом, собственно, товарищ Береза и сообщил, в довольно резких выражениях. Тогда она потребовала у него письмо о необходимости срочно поставить турбину, а когда Береза ей отказал, то вылетела во Владимир и такое письмо и командировочное предписание получила у первого секретаря обкома. Вылетела ранним утром в Харьков, поехала на турбинный завод…

— А разве он уже заработал?

— Обещают пуск завода произвести этим летом, но вся его продукция…

— Дальше.

— Получила отказ, в очень грубой форме. Тоже нагрубила, сказал «война начнется, попросите у меня хлебушка», вернулась на аэродром, вылетела в Москву. Ужинала в ресторане гостиницы «Москва», заказала…

— Это неважно. Важно то, что она все же пытается хоть как-то помогать в восстановлении народного хозяйства… а еще важно, что пытается она это делать без особого успеха. Что, в общем-то, печально…

Домой, то есть в общежитие, Таня приехала в настроении очень задумчивом. В комнате была только Нина, которая, взглянув на соседку, предложила ей «быстренько чайку заварить» и сбегать за ужином в столовую:

— Там сегодня очень вкусные котлетки дают, причем не по одной, а сколько попросишь. Я такие первый раз в жизни пробовала: с мясом и грибами. Только там рецепт не знают, им в столовую уже готовые привозят. Мне вот даже интересно стало: как это они из Коврова котлеты возят, а они совсем свежие.

— Очень просто, они же все продукты на машинах везут, причем ночью, когда довольно холодно. Вот котлеты испортиться и не успевают… знаешь что, купи на всех картошки с котлетами, по паре штук. Деньги возьми.

— Мы уже поели, а деньги…

— А я премию получила, нужно ее торжественно отметить. Так в столовой еще что-то вкусненькое есть сегодня?

— Еще салат из огурцов, со сметаной!

— Значит и салат бери. Будем праздновать!

— По какому поводу кутеж? — поинтересовалась Люба, заходя в комнату.

— По поводу премии мне, такой всей из себя талантливой, — хмыкнула Таня. — Вот ты математику изучаешь…

— Ну да.

— Тогда ответь мне на такой вопрос: почему у нас в стране заводов по выпуску генераторов электрических штук пять, а по выпуску турбин для них — только два?

— Ели тебя арифметика интересует, то можно предположить, что генераторы сложнее делать, и два турбинных завода успевают турбины делать для генераторов, которые пять заводов выпускают. Но это мое мнение. А что?

— А то… Интересно, а в каком институте учат тех, кто турбины делает и генераторы?

— Про турбины я тебе точно скажу: в Бауманском. Там вообще любых инженеров обучают, и выпускники Бауманского любую машину сделать могут. А про генераторы… А зачем тебе все это?

— А затем. Мы тут с Леной придумали химическую установку высокооктановый бензин выпускать. И сейчас договорились, что нам делают что-то вроде действующей модели, чтобы режимы работы оптимальные подобрать. Но даже маленькой модели нужно почти мегаватт электричества, а где столько электричества взять, непонятно. Вот я и подумала, что может какие-то другие студенты не знают, куда им свои проекты курсовые или дипломные приткнуть, и мы бы могли свои работы как-то объединить.

— У тебя же академик Семенов руководителем? У него точно какие-то совместные работы с бауманцами есть, так что спроси у него. А если не получится, то у Гали из двадцать шестой комнаты брат двоюродный в Бауманке вроде учится.

— Очень вовремя я зашла, — увидев накрытый стол, сообщила вернувшаяся откуда-то Антонина. — Кого поздравляем и с чем?

— Таню с премией, — ответила ей Нина. — Она такая грустная зашла, я даже подумала, что случилось что-то. Вот и предложила печаль заесть.

— Заесть — это очень правильно. А что за печаль?

— Знакомые сказали, что на юге степи зимой без снега были.

— И что?

— А это значит, что будет засуха. И неурожай.

— Ой, — Нина даже тарелку отставила, — и что же делать?

— А что мы можем тут сделать? Вокруг везде дома и дороги, даже огород не разбить… девочки, а вы бы хотели в земле поковыряться, грядки там покопать и всякую вкусноту повыращивать?

— Сама же говоришь: вокруг дома и дороги.

— А если я договорюсь, что нам неподалеку земличку выделят?

— И кто это такой заботливый будет?

— Установка, которую мы с Леной делаем, вообще-то взрывоопасная, ее по-хорошему надо за городом где-то собирать и испытывать. И я даже знаю где. Осталось уговорить Семенова это место подгрести — а уж место для огорода там найдется. Вы как, согласны в пейзане записаться?