Тень доктора Кречмера

Глава 1

5 апреля 2002 г.

Двое сидели в прохладном мраморном зале московского ресторана «Прага». Один, полноватый лысеющий мужчина за пятьдесят, в модном костюме горчичного цвета и в бледно-розовой рубашке с галстуком, несмотря на свою солидность, чуть заметно, но все-таки явно нервничал: поправлял галстук, поддергивал обшлага и что-то напряженно втолковывал собеседнику – красивому, однако на редкость угрюмому брюнету лет тридцати с небольшим. Одет этот второй был гораздо скромнее. Пожалуй, несколькими часами позже его, в черных джинсах и клетчатой рубашке без пиджака, не пустили бы в ресторанный зал. Но стоял час второго завтрака, в огромном помещении было пустовато, и персонал, видимо, закрыл глаза и на рубашку-ковбойку, и на черную кожаную куртку, висевшую на спинке стула.

– Говорить предоставь мне, – похоже, уже не в первый раз повторил лысоватый.

– Тогда что я вообще здесь делаю? – хмуро отозвался брюнет.

– Вступишь в нужный момент. Главное, не переборщи. Сдержанность и уверенность в себе. С этими банковскими крысами только так и надо. Запомни: мы ничего не просим. Мы предлагаем. Между прочим, она опаздывает.

– Она?

– Да, подослали нам какую-то бабу. Она у них там главный аналитик. Я приглашал президента и вице-президента, но они не удостоили. А может, оно и к лучшему. Постарайся ее обаять.

– Нет уж, на это я не подписывался. Я режиссер, а не жиголо.

– Ты видный мужик. Так сказать, при фактуре. Остальное значения не имеет. Смотри, вот она.

Брюнет поднял голову – и остолбенел. Он не видел ее десять… нет, меньше… восемь лет, а когда видел в последний раз, она выглядела совсем не так, как сейчас, но он узнал ее мгновенно, даже издалека. И у нее они будут просить деньги?! Ему хотелось провалиться сквозь землю и хотелось рассматривать ее – бесконечно, жадно… Ему хотелось, чтобы зал ресторана растянулся на десять километров.

Она что-то сделала со своими русыми волосами. Нет, не остригла, конечно, и не покрасила, но что-то такое сделала. Уложенные тяжелым узлом на затылке, теперь они отливали хмелем. И косметикой она научилась пользоваться – интересно и незаметно. Она больше не сутулилась, спину держала гордо. Он оценил все: и костюм без воротника с полукруглым вырезом цвета «полуночной синевы» с перламутровыми пуговицами, и темно-синие замшевые туфли на низком каблуке… Они не умаляли ее роста, все равно было видно, какая она высокая и какие у нее классные ноги.

Черт, о чем он думает? О какой-то ерунде, когда вот она, подходит… Спокойная, независимая, невозмутимая. «Прямо как Татьяна Ларина на балу», – мелькнуло у него в голове. Что он ей скажет? Надо хотя бы поздороваться… Он постарался придать лицу нейтральное выражение, но ничего не мог с собой поделать. Машинально поднялся из-за стола вместе со Звягинцевым и снова сел, когда она села, а сам, забыв обо всем на свете, продолжал пристально, до неприличия откровенно разглядывать женщину, которую потерял безвозвратно.

Было в ее строгом облике что-то утонченно сексуальное – в том, как теплый кашемир прилегал к нежной обнаженной коже. Скромные сережки без камней, а на груди слева мозаичная брошка. Что-то знакомое… Приглядевшись, он узнал рисунок Мориса Эшера. Больше никаких украшений. Надо же поздороваться, надо что-то сказать… Он вполуха слушал, как Звягинцев представляется сам и представляет его, как она в ответ называет ему себя – Вера и все еще Нелюбина!

– Здравствуй, Николай, – пробился вдруг незабываемый голос сквозь чехарду его мыслей.

– Вы знакомы? – оживился Звягинцев.

Николай смотрел на нее и молчал. Даже поздороваться не мог. Что она скажет? Он ждал. Пусть сама определит степень их знакомства.

– Мы встречались, – ответила она.

Они встретились десять лет назад в Кремле на слете талантливой молодежи. Слет носил амбициозное название «Будущее России». Она, Вера Нелюбина, десятиклассница из Сочи, стала победительницей математической олимпиады и была без экзаменов принята в знаменитую Плешку, Российскую экономическую академию имени Плеханова. Он, Николай Галынин, окончил к тому времени уже четыре курса МАИ, но так талантливо вывел свою команду КВН на первое место во всероссийском зачете, что стало ясно: путь парню в театральный. Его приняли на Высшие режиссерские курсы при бывшем ГИТИСе, ныне переименованном в Российскую академию театрального искусства.

– В общем, встретились два академика, – подытожил Николай, когда они рассказали друг другу о себе.

Они разговорились случайно, и она ему сразу понравилась. Высокая, худая, застенчивая, со стороны она могла показаться нескладной, но он разглядел в ней грацию угловатого олененка. А главное, с ней было интересно. Она не хихикала, как другие девчонки, не кокетничала, с ней можно было вести содержательный разговор. Поскольку дело происходило в Кремле, они в перерыве пошли прогуляться по окрестностям, и она прочла ему целую лекцию о топографии кремлевских стен и башен, ориентированных в пространстве относительно сторон света и небесных светил.

Коля почувствовал, что его самолюбие москвича задето, и предложил показать ей свою Москву. Вера согласилась, а одно неприятное происшествие помогло им еще больше сблизиться.

На второй день слета они решили удрать с какой-то скучной «секции», отказавшись от маячившей в конце казенной красной икры и советского шампанского. И вот, пока они, занятые разговором, шли по фойе, сзади раздался ядовитый голосок:

– И чего его повело на эти кости?

Коля и Вера невольно обернулись. За ними увязалась стайка девиц. Одну из них, ту, что высказалась, Коля узнал: она попала на слет как финалистка какого-то эстрадного конкурса, остальные, решил он, просто примазались. Девицы жались друг к дружке, натужно хихикая в ожидании реакции.

Реакция последовала незамедлительно.

Окинув презрительным взглядом финалистку, обряженную в какую-то конскую сбрую, Коля бросил в ответ:

– Но не на твои же мозги, деточка?

И, демонстративно обняв Веру за плечи, увел ее.

Вера не отстранилась, но мягко упрекнула его:

– Ну, зачем ты так? Она же просто завидует.

– Вот и давай дадим ей законный повод для зависти. – Коля наклонился и поцеловал Веру в губы, прекрасно зная, что честна́я компания все еще провожает их взглядами.

Вера страшно смутилась, но дело было сделано: весь остаток дня и весь следующий день, что она провела в Москве, Коля вел себя так, словно завистливая финалистка дала ему законное право обнимать и поминутно целовать свою спутницу. Вера не уворачивалась. Ее губы были робкими и неумелыми, но именно поэтому они показались Коле такими бесподобно сладкими. Приятно было чувствовать свое превосходство.

Коля быстро понял, что Вера недооценивает себя. И одета не как подобало бы дочери – это он узнал уже после – директрисы военного санатория и, пусть покойного, но капитана морского порта. Пепельно-русые волосы, заплетенные в две школьные косички, беленькая кофточка с отложным воротничком, черная юбка – чуть ли не пионерская форма! Только красного галстука не хватало.

– Пошли, купим тебе приданое, – полушутя предложил Коля.

– Зачем? – Вера так испугалась, словно он пригласил ее прыгнуть в огонь.

– Ну, хотя бы затем, чтобы заткнуть рот этой стерве. И чтобы ты поверила в себя. Не сомневайся, у тебя все стандарты на месте.

– Девяносто – шестьдесят – девяносто? – Вера грустно улыбнулась и покачала головой: – Я не обольщаюсь своей внешностью.

– И напрасно. Честное слово, – убеждал ее Коля, – с твоими данными глупо так комплексовать.

– Я не комплексую, – возразила Вера, – просто я привыкла рассчитывать в первую очередь на свои мозги.

– Ну, с мозгами у тебя все в порядке. Но и со всем остальным тоже, поверь! У тебя красивые глаза.

– По-моему, этот разговор уже описан у Чехова, – напомнила Вера с горькой улыбкой. – «Когда женщина некрасива, то ей говорят: «У вас прекрасные глаза, у вас прекрасные волосы». – Она криво усмехнулась. – У меня волосы цвета волос и глаза цвета глаз. Давай больше не будем об этом.

У нее были выразительные серые глаза вполлица, почему-то вечно испуганные, и густые длинные волосы, правда, не очень вдохновляющего пепельно-русого цвета, прозванного в народе мышиным. Коля понял, что словами ее не переубедить. Он мог бы затащить ее в салон красоты или в какой-нибудь бутик, но настаивать не стал. Это было бы жестоко. А главное, она нравилась ему такая, как есть, и было даже приятно думать, что никто, кроме него, не видит ее красоты.

А Вера не понимала, что нашел в ней этот красавец с копной вьющихся черных волос, плутовской улыбкой и горящими, как угольки, черными цыганскими глазами. Он весельчак, выдумщик, душа общества, а она… тощая, неуклюжая, стеснительная провинциалка, серая и скучная.

Ей в школе подружки внушали: «Парни смотрят первым делом на фигуру, на ноги… На лицо – в последнюю очередь. А что там у тебя в голове, их вообще не волнует. Хочешь заарканить парня, не говори об умном, лучше смотри ему в рот и прикинься дурочкой». Но Вера в глубине души была горда и не желала ломать комедию, чтобы «заарканить парня». Ей было скучно притворяться, да и не нужен ей был такой парень, ради которого надо прикидываться дурочкой.

Вечером Коля пригласил ее в театр, и они посмотрели весьма «продвинутую» постановку одной из пьес Островского. Вера вежливо молчала, но Коля по лицу видел, что она шокирована.

– Извини, – сказал он. – Ничего более интересного в эти дни не было.

– Нет, что ты, все было замечательно, – торопливо принялась уверять его Вера. – Просто я, наверное, ничего не понимаю в искусстве, – добавила она жалобно.

– Ничего подобного! – возмутился Коля. – Никогда так не говори и не думай. Режиссер нарочно хотел, чтобы ты так думала.

– Зачем?

– Ну, видишь ли… Помнишь, пару лет назад на телемосте с Америкой одна тетка сказала, что секса у нас, слава богу, нет? Все заржали, но, по сути, она была права: о сексе не принято было говорить. Его как бы не было. – Коля не стал пересказывать Вере нецензурный анекдот, ограничился только ключевой фразой: – Вещь есть, а слова нет. Потом было громко сказано, что мы не ханжи и что секс – это можно. Но очень скоро секс как-то незаметно из «можно» превратился в «нужно». Нет, ты пойми меня правильно: одно дело такие спектакли, как «Лолита» или «Служанки»… Там высокая эротика – органическая часть целого, и без нее замысел просто не существует. Если кому-то это принципиально не нравится – ну, не ходите, не смотрите. Кстати, жаль, нам не удалось их застать, вещи классные. И совсем другое дело, когда секс насильно пристегивают к Островскому. Тебе как бы говорят: «Ты будешь это смотреть и восхищаться нашей смелостью. А если не будешь, то ты ханжа, мещанин, обыватель, мелкобуржуазное ничтожество». Люди теряются от этой демагогии, начинают восхищаться через «не могу». Никогда этому не поддавайся.

Вера смотрела ему в рот совершенно искренне, не притворяясь.

– Я, наверно, кажусь тебе дурочкой, – вздохнула она.

– Вот уж нет!

Коля говорил правду. Ему на каждом шагу приходилось сталкиваться с непониманием. Слишком часто разговор даже с самыми умными людьми превращался в стёб. Собеседники словно стеснялись искренности, увлеченности, боялись утратить некую крутизну и моментально переводили серьезную беседу в пустой треп. А вот Вера чутко откликалась на каждое его слово, на каждую шутку. Она и сама умела шутить – редко, как бы ненароком, сохраняя серьезное выражение лица. При математическом складе ума природа наделила ее удивительно богатой фантазией. И она не только прекрасно знала, но и тонко чувствовала литературу, в этом Коля убедился при первом же разговоре.

Они очень скоро перешли к той стадии взаимной влюбленности, когда все, хоть в отдаленной степени забавное, кажется безумно смешным. Вера призналась, что ей нужен портативный компьютер, и Коля повез ее к своему приятелю-компьютерщику на «Сходненскую». Когда проезжали станцию «Баррикадная», Вера заметила, что стены зернистого красного мрамора напоминают ей креветочную пасту «Океан». Коля не мог отсмеяться до самой «Сходненской», а Вера краснела, толкала его локтем в бок и тоже смеялась, уверяя, что их сейчас выведут из вагона.

Его друг Владик жил один в двухкомнатной «хрущобе», похожей на выдвинутый спичечный коробок, и все пространство квартиры, включая кухню и крошечную прихожую, было занято компьютерным оборудованием. Когда они вошли и Вера огляделась, ей показалось, что, помимо того места, где она стоит, невозможно не то что ногу поставить, но даже иголку всунуть. Тем не менее Владик, типичный хиппи с длинными, стянутыми в «конский хвост» волосами, в засаленной майке и драных, обрезанных по колено джинсах, ухитрялся в этом хаосе передвигаться и даже ориентироваться. По дороге Коля сказал Вере, что Владик собирает из старых компьютеров новые и в смысле качества на него вполне можно положиться.

Владик ничуть не удивился просьбе и тотчас же, сыпля, как из пулемета, компьютерными аббревиатурами и терминами, начал деловито расспрашивать о параметрах, опциях, конфигурациях, фонтах. Когда Вера объяснила, что ей нужно, он запел «Бухгалтер, милый мой бухгалтер!» и извлек из своих закромов прекрасный легкий ноутбук. Компьютер открыли, проверили. Он был уже полностью загружен, но Владик любезно предложил загрузить еще и особую бухгалтерскую программу, что и проделал тут же, на месте. При этом он как будто не замечал своих гостей: для него существовали только машины и их начинка.

Вера тоже не заметила, как Коля выразительно похлопал себя по карману, как они с Владиком обменялись многозначительными взглядами и перемигнулись, пока она оглядывала живописный кавардак.

– А сколько это стоит? – спросила она, мучительно краснея. – Понимаете, у меня с собой только пятьсот долларов, но, если нужно, я…

– Малышка, – снисходительно улыбнулся Владик, – эта вещь не имеет цены. Когда-нибудь ты выставишь ее на аукционе «Сотби» и огребешь миллионы.

– Нет, я серьезно…

– А я что? И я серьезно. Это подарок.

– Но почему? – От волнения Вера перешла на шепот. – Вы меня даже не знаете…

– Детка, я постиг путь Дао до седьмого уровня и познал истинную цену вещей. Ноутбук твой. Не возьмешь – выброшу в окно.

Он обложил компьютер пенопластовыми прокладками, упаковал его в плотную оберточную бумагу, перевязал шпагатом, сделал специальную веревочную петлю, чтобы удобнее было нести, и вручил Вере. Она порывисто поцеловала его в щеку.

– Ну, вот мы и в расчете, – усмехнулся Владик.

Коля и Вера уехали и еще долго блуждали по городу, причем компьютер нес, разумеется, Коля. Стоял роскошный теплый май, все, чему положено было расцвести по холодной погоде – дубу, черемухе, – уже расцвело. Было даже жарко.

– Ты должен обязательно приехать к нам в Сочи, – говорила Вера. – Занятия только в сентябре, у нас все лето впереди.

– А это удобно? – засомневался Коля.

– Конечно, удобно! У нас большой дом, его когда-то еще мой дедушка построил, но он умер, и дом остался после него папе. Мой папа был капитаном порта. Ну, таким портовым начальником. Он тоже умер – восемь лет назад. И теперь я в этом доме такая же хозяйка, как мама и сестра. Могу приглашать кого захочу.

– Значит, ты – капитанская дочка?

– Выходит, так.

Но Коля заметил, что она помрачнела, не улыбнулась в ответ, не поддержала разговор. Сведения о сестре он на первых порах пропустил мимо ушей, но сразу почувствовал, что у Веры не самые лучшие отношения с матерью.

– Ты все-таки спроси у мамы, хорошо?

– Я поставлю ее в известность.

– Вы с ней не ладите?

Вера ответила не сразу.

– Да не то чтобы… Нет, у нас нормальные отношения, все в порядке.

– Но…

– Нет никакого «но».

– А я чувствую, что есть. Ну, ладно, не хочешь, не говори, – уступил Коля. – А может, мне снять где-нибудь комнату? Или номер в гостинице?

Ему ужасно не хотелось нарваться на какую-нибудь семейную сцену.

– Да говорю же тебе, все в порядке. Зачем тебе зря деньги тратить? Знаешь, сколько в Сочи стоит номер в гостинице? Мама не будет возражать. Честное пионерское, под салютом всех вождей.

И опять Коля расхохотался до слез.

– Боже, ты-то откуда это знаешь? Это еще в мое время ходила такая присказка, но уже тогда это был анахронизм.

– В твое время? Тоже мне, древний старец! В общем, представь, я тоже это знаю.

– Ладно, давай к делу. Что ты ей скажешь? Как меня представишь?

– Скажу как есть. Что ты мой друг.

Коля объяснил ей, что в июне едет в стройотряд и отказаться никак не может. Ребята на него рассчитывают, и он уже дал слово. Тем более что это в последний раз, он же переходит в Академию театрального искусства. А в июле у него вообще все всегда наперекосяк.

– Представляешь, пятого июля у отца день рождения, а двадцатого – у мамы. В нашем семейном фольклоре это называется «аванс и получка».

Они обменялись адресами, договорились, что он приедет, как только сможет. Коля проводил Веру, настоял, чтобы она сдала билет на поезд и улетела на самолете. Она согласилась, признавшись, что страшно боится летать, но умирать чуть ли не двое суток на жаре в поезде еще страшнее. Коля взял с нее слово позвонить, как только она приземлится в Сочи, и Вера позвонила, как и обещала.

Они переписывались и перезванивались два месяца, а двадцать первого июля, сразу после маминого дня рождения, он приехал.

Вера встретила его в аэропорту. Она сразу показалась Коле еще более очаровательной, чем ему запомнилось: верный признак нешуточной влюбленности.

– Мама на работе, – предупредила Вера, когда они подъехали на такси к дому.

Дом оказался вполне солидным. Уж совсем не сараюшка, какие на юге обычно сдают отпускникам, скорее настоящая вилла в пышном южном саду. Добротный, просторный двухуровневый дом, грамотно выстроенный на склоне горы, с верандой, идущей по всему периметру, со всеми удобствами. Вьющийся виноград, оплетавший дом до самой крыши, создавал прохладу. Вера показала Коле его комнату – на отшибе, что ему очень понравилось, – и сказала, что это бывшая спальня отца. Фактически ему достались две комнаты: спальня и кабинет. Вера сказала, что он может пользоваться обеими.

Пройдя по дому, Коля понял, что Верины отец и мать не ладили друг с другом. Об этом говорило все: и разные спальни, и отсутствие портретов.

– От пляжа далековато, – прервала его размышления Вера.

Коле показалось, что она как будто извиняется. Он поспешил заверить ее, что это не страшно.

– Не маленькие, доберемся.

Вера призналась, что не любит часами жариться на пляже, и Коля сказал, что тоже не любит. Он уже не раз бывал на юге и замечал, что местные на море бывают редко. Оно всегда под боком, вот и кажется, что сходить на море – это еще всегда успеется. Зато Вера обещала показать ему свой Сочи.

Пока Коля раскладывал вещи и устраивался, пока Вера показывала ему, что и где находится, пока они, проголодавшись, ели на кухне холодный свекольник и приготовленные ею, а отнюдь не купленные в магазине, удивительно вкусные голубцы с мясом, вернулась домой с работы ее мать, Лидия Алексеевна Нелюбина.

Коле она не понравилась с первого же взгляда, но показалась любопытной как типаж. Совсем еще нестарая и довольно привлекательная внешне, она производила впечатление «злодейки с коммунальной кухни», хотя Колю встретила без откровенной враждебности. Она окинула его взглядом, который сам Коля назвал бы «оценивающим», но отбросил саму мысль об этом как невероятную. Зато он сразу приписал именно ее вкусу мещанскую обстановку дома: бесконечные пыльные ковры, тяжелую резную с завитушками мебель типа хельги, непременную горку с хрусталем, кошмарный перламутровый сервиз «Мадонна», люстры с цацками…

В ней ощущалось какое-то внутреннее недовольство всем, на что ни падал ее взгляд. Казалось, она вот-вот готова высказать некую претензию. Но больше всего Коле не понравилось, как Лидия Алексеевна обращается с Верой. Как мачеха с Золушкой.

Вера выдерживала материнское недовольство стоически. Она только-только успела вымыть и убрать посуду после их обеда, но мигом снова накрыла на стол для матери, и не на кухне, а в столовой, обставленной массивным и безвкусным арабским гарнитуром с инкрустациями. Когда Вера скрылась в кухне, Коля спросил у Лидии Алексеевны, не возражает ли она против того, что он будет жить у нее в доме, и тут же предложил платить за стол и квартиру. Она с кислой улыбкой ответила, что он гость и платить за комнату не нужно.

– Но вы не обязаны меня кормить.

С этими словами Коля выложил перед ней сумму, от которой глаза Лидии Алексеевны загорелись жадным блеском. Она взяла и спрятала деньги.

Ее ничуть не занимало, что у дочери появился молодой человек, не заинтересовали их отношения, зато она сразу дала понять, что ей не нравится предполагаемый отъезд Веры в Москву. Победа на математической олимпиаде не производила на нее никакого впечатления.

– Могла бы поступить в институт местной промышленности, если уж так приспичило учиться, – проворчала Лидия Алексеевна, неприветливо взглядывая на вернувшуюся из кухни дочь.

– В Москве ей будет гораздо интереснее, – осторожно возразил Коля.

Вера молчала. Было видно, что этот разговор происходит у них не в первый раз.

– А мне интересно, чтоб сидела тут, у меня под боком, – отрезала Лидия Алексеевна. – Я работаю как вол, целый день на ногах, кто-то же должен мне помочь?

Коля решил не вмешиваться. Чтобы разрядить обстановку, он сбегал в свою комнату и вернулся с большой коробкой шоколадных конфет и бутылкой французского коньяка, привезенными в подарок.

Уловка сработала, и за столом воцарилось благодушное настроение. Про себя Коля решил, что в будущем постарается как можно реже сталкиваться с Вериной матерью. Он понял, что в детстве Вере жилось несладко, хотя, как обстояли дела в действительности, даже не подозревал.