Тень луны

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В октябре начались проблемы с ночным клубом «Кратер». Наезды шли с различных сторон, целенаправленно, будто кто-то очень деловой и хитрый, оставаясь в тени, планировал все акции. Вначале мусорская крыша стала взвинчивать цену, совершенно безосновательно, от их «услуг» в конце концов, пришлось отказаться. Это было первой ласточкой, теперь следовало ожидать приезда официальных гостей. Охрану усилили своими силами — это не проблема, но в один из вечеров по чьей-то наводке нагрянул РУОП с ОМОНом. Действовали как всегда жестко, нагло, толкая на провокацию. Драки не получилось, но поломали они дров изрядно, отвели душу. Искали как обычно: оружие, наркотики, федералов (тех, кто в розыске). Понятно, что ничего и никого не нашли. Спрашивается: почему сами не подбросили? Значит, в этот раз было не нужно. Следовательно — первое предупреждение. Дальше сам думай. Если на грабителей и мародеров чисто теоретически еще можно кому-то пожаловаться, то куда идти с жалобой на милицию? А вскоре по оперативной информации выяснилось — кому это было нужно. Депутату Мосдумы Шиманову, возглавлявшему комиссию по борьбе с оргпреступностью. Личность бывшего урки Шиманова и его клеврета Глотова были Кононову хорошо известны. Жаловаться, естественно, он никуда не пошел. Посоветовался с некоторыми приятелями из соседних группировок. Никто из них, как Хмурый и предполагал, ко всем этим наездам был не причастен. Ему сказали: или дай откупного или прощайся с «Кратером». Действовать в этой ситуации надо было грамотно, чтобы не потерять лицо. А вскоре одна за другой пошли комиссии из мэрии. Искали любые нарушения, придирались ко всему — и к пожарной безопасности, и к санитарным условиям, чуть ли клопов с собой в спичечном коробке не приносили. Часть этого здания принадлежала группе «Мост», которая решила прибрать все к своим рукам. Снова РУОПовцы, опять комиссии. Общественные организации с петициями и плакатами, статьи в газетах. «Кратер» — жуткое место, рассадник преступности и наркоты. Полная чушь. Крючкотворы-адвокаты нашли какие-то закорючки в договоре на аренду. Дело запахло совсем скверно. Дважды в помещении ночного клуба вспыхивал пожар — самовозгорание проводки, хотя можно было говорить об умышленном поджоге. Избили у собственного дома дискжокея, повредив ему челюсть. Теперь он отлеживался дома, предпочитая не выступать. Куда-то исчез администратор Бершунский, растворился, взяв отпуск. Еще одно постановление мэрии — разрыв договора на аренду здания. И дело тут, насколько понимал Кононов, вовсе не в Шиманове. Тот — мелкая сошка, из-под которого в скором времени вышибут стул. Замешаны фигуры гораздо более крупного масштаба. Кому-то Хмурый очень не угодил, кто-то взялся сильно его обескровить. Теперь вопрос стоял только так: «Кратер» уже не спасти, помещение придется отдавать тому же «Мосту» за копейки. Но на этом наверняка ничего не кончится. Пойдут наезды на другие структуры. Серж и Мишель предлагали активные действия в ответ, хоть насолить напоследок. Большаков резонно возражал: чтобы солить, надо хотя бы видеть — кому? А Игорь знал, что этот «Кто-то» рано или поздно проявится. И дождался.

Лера, Каратов и Алик уже отбыли в Америку, а третьего ноября Кононову позвонил Макс — тот самый институтский приятель, с которым он случайно встретился на дне рождения у Милы Гриневой. Случайно ли? Вряд ли, поскольку их новая встреча протекала весьма занимательно. И многое встало на свои места. Но еще более примечательного было в том, что свидание состоялось на квартире у Романа Корочкина, в районе Осенней улицы.

— Отчего такая конспиративность? — поинтересовался Игорь.

— Дело серьезное, а у журналиста спокойно, — не совсем вразумительно ответил Макс. Что ж, он всегда умел напустить тумана, оттого и выбился в международные аферисты. Вот только Кононов не совсем представлял, что за отношения связывают Макса Горбатого и популярного репортера. Впрочем, вскоре выяснилось.

Оставив в «БМВ» Диму, Кононов поднялся на лифте. Корочкин оттяпал себе «золотым пером» неплохую халупу, аж о четырех комнат. Сам и встретил его на пороге. А из-за его плеча выглядывала кошачье усатая физиономия Макса.

— Встречаемся не столь редко, так что лобызаться не будем, — сказал Игорь, проходя мимо них. В гостиной находился еще один человек, поднявшийся навстречу Хмурому. Его он тоже видел на дне рождения у Гриневой. Литовский. Тот самый, кому журналист дал лестную характеристику в одно слово: «сволочь».

— Узнаете меня? — спросил тот. Игорь кивнул головой. Еще прежде он навел о нем кое-какие справки: подполковник ФСБ, Управление перспективных программ, прежде занимался организацией охраны у знаменитого олигарха Марка Лозовского. Именно в то время, когда у банкира шла необъявленная война с Флинтом. Тем более что накануне, всего два дня назад подполковник с тремя своими коллегами засветился по центральному телевидению: выступил с гневной филиппикой против родных спецслужб, якобы те готовили физическое устранение дорогого олигарха. Выступление было до того идиотским (один в маске, двое в темных очках и все шито белыми нитками), что ржали даже не смотрящие телевизор попрошайки в переходах метро. Оперативные справки Кононов навел и о бывшем приятеле — Максе Горбатом. После института был агентом КГБ, затем примкнул к демкругам, стал «защитником прав человека», разбогател на торговле нефтепродуктами, входил в президентское окружение, принял католичество, в депутаты не прошел и одно время скрывался от уголовного преследования в Лондоне, но «дело» на него в конце концов замяли. Его ребенка крестил мэр Москвы. Женат пятым браком, но вообще-то довольно неопределенной сексуальной ориентации. Да, веселенькая у них подобралась компания в квартире Романа Корочкина. Будет что вспомнить.

Первым делом Макс довольно бесцеремонно выставил хозяина из его избушки.

— Пошел бы ты, друг сердешный, по грибы.

Роман фыркнул, но удалился в соседнюю комнату. Затем Горбатый пустился в далекие воспоминания.

— А Макара помнишь? В Израиль уехал… А Егора? Убили год назад, в разборке… А Буратино? Сейчас большой человек в Италии… А Рыбу не забыл? Ох, и интриган же!..

— Ладно скрипеть суставами, — осерчал Игорь. — Мы все всё друг о друге знаем. А что пока неизвестно — давай поделимся.

— И то верно, — согласился молчавший до сих пор Литовский. — Люблю умных людей. А к вам — уважение.

— Взаимно, — хмуро отозвался Кононов.

— Ну, коли так… — развел руками Макс. — У нас к тебе есть деловые предложения. У Леонида одни, у меня — другие, но так совпало, что все они перекрещиваются. Я здесь, в России, официально представляю Мальтийский фонд помощи русской православной церкви, а также являюсь полномочным представителем православно-католической ветви рыцарей-госпитальеров Ордена Святого Иоанна Иерусалимского с тремя штаб-квартирами — во Франции, Испании и США. С мандатами дипстатуса.

— Мне упасть со стула? — спросил Игорь, усаживаясь поудобней. — Уж больно серьезно звучит.

— А мы действительно серьезная организация, — подтвердил Горбатый, не обращая внимания на ироничный тон гостя. — Со средствами и связями в самых различных кругах. Не только здесь, в Москве, где нас обожает дочка Президента и половина правительства, но и по всему миру. Достаточно сказать, что и Трехсторонняя комиссия и Бильдербергский клуб относятся к числу наших самых искренних друзей. А ты знаешь, кто туда входит. Патриарх также смотрит благосклонно. У нас нет проблем.

— Поздравляю. От меня-то чего надо? Водить лимузин в почетном эскорте? Или соблазнить дочь Президента?

— Не торопись. Речь идет о многомиллионных инвестициях в экономику России. Но для начала надо разблокировать счета царской России, которые осели в банках США и Франции. Это почти двадцать три миллиарда долларов. Существуют кое-какие проблемы. Нам нужны усилия всех заинтересованных лиц и в высших эшелонах власти, и в Церкви, и тех, кто обладает реальным влиянием.

— Включая криминальные круги, — добавил Литовский.

— Нам нужно сотрудничество, — продолжил Макс. — А ты, со своей «русской идеей», имеешь поддержку. Да-да, национальная ориентация сейчас очень важна. Пришло время патриотизма, и это нормально. Тут главное, не плестись в хвосте. Ведь наша организация вполне может называться и «Русским Орденом», какая разница? Строить-то будем одно дело, мы помогаем тебе, ты нам. А деньги светят немалые, я с тобой откровенен.

— Такой лидер, как он, может потянуть за собой и других, — вновь вмешался Литовский. — А поддержка спецслужб, причем самых различных стран, гарантирована.

— Понимаю, — сказал Игорь. — От таких предложений трудно отказаться. Вот только при чем тут Россия?

— Нет, вы не понимаете, — нахмурился Литовский. — Ведь у вас два пути, свобода воли: или вы идете с нами, или вас стирают в порошок. «Кратер» у вас уже отобрали?

— Эка печаль?

— А хозяин его теперь Макс.

— Да-да, — подтвердил Макс. — Через третьих лиц. Тебя можно разрушить окончательно, но нам это не выгодно. Мы не можем себе позволить бросаться столь ценными людьми, как ты. Расти потом нового! Нет, это не экономно.

— Проще купить, — согласился Игорь.

— Проще сотрудничать, — сказал Литовский. — Решайте. Времени у вас не так много.

— Сколько?

— Месяца два-три. Это в том случае, если вы отказываетесь.

— Я подумаю. А позавчера на пресс-конференции вы выглядели очень фотогенично.

Литовский усмехнулся, глядя в глаза Кононову. Он понимал, что Хмурого так просто, голыми руками не возьмешь. Это тебе не Роман Корочкин, которого можно ухватить за «хобот» и тот взвоет. Ладно, пусть думает, время пока есть.

— Игорь, ты пойми, кто положил камень в строительство демократии здесь, в России, и в Восточной Европе? — мягко произнес Горбатый. — Для кого нужен новый мировой порядок? Ведь по большому счету мне чихать на любую власть. Было бы сало. И так тебе ответит каждый, выйди на улицу. Девяносто девять человек из ста. Не останься в одиночестве.

— Ладно, Макс, — Игорь поднялся, — рад был тебя повидать. И вас тоже. Еще встретимся.

— Желательно не затягивать! — бросил вслед Литовский.

Хлопнула дверь, а когда они остались вдвоем, Леонид раздраженно произнес:

— Гнида упрямая.

— Ничего, повернем в нужном направлении, — возразил Макс.

Попросив Диму отогнать машину чуть дальше, но так, чтобы оставался виден подъезд, Кононов стал ждать. Прошло минут сорок, прежде чем из дома вышли Макс и Литовский. Когда они разъехались, Игорь произнес:

— Дай мне свою «беретту».

Дмитрий числился в охранном агентстве, поэтому имел право на ношение оружия. Вытащив из-за пояса пистолет, водитель спросил:

— Мне пойти с вами?

— Не надо. Просто жди.

Закрыв дверцу, Кононов пружинисто пошел к подъезду. Поднялся на лифте, позвонил. Корочкин не ожидал вновь увидеть «дорогого гостя».

— Шляпу забыл? — пошутил он.

— Ее самую.

Игорь вошел в комнату, повернулся к журналисту. Затем вытащил из кармана «беретту».

— Рома, здесь пятнадцать патронов, калибр 25. Тебе хватит одной пули, чтобы разнести башку. Ты веришь, что я это готов сделать?

Корочкин слегка побледнел, но держался стойко. Даже попробовал усмехнуться, но губы лишь скривились в полуулыбке.

— Верю, — произнес он. — Чего надо?

— Два вопроса. Первое: все о Литовском. Не сомневаюсь, что ты нагреб на него кучу материалов. Вываливай. И второе. Кого ты взял на крючок в моем окружении? Кого доишь с информацией.

— Дураком не буду, — ответил Корочкин, вытащив пачку сигарет. — У нас профессия такая — обмениваться информацией. Особенно под дулом. Хотя лучше за деньги. Но в данном случае они не актуальны. Тебя интересует взрыв на Неглинной? Флинта на тот свет отправил Литовский, по заказу своего олигарха. В общем-то, это ясно. Я же тебе говорил, что он сволочь? Хотя сволочи почти все, с кем приходится общаться, и я в том числе. Не в порядке самокритики, а в порядке самоуважения. Жизнь такая. Есть у меня на него еще всякое, но впрямую к тебе это уже не относится. Или говорить до кучи?

— Время у нас навалом, послушаю. Но сначала на второй вопрос.

— Здесь посложнее. Человек этот относится к тебе с уважением, просто болтлив не в меру. А вышел я на него после поездки в Чечню. Ну, тогда, во время войны.

— Когда встречался с Мовладом?

— Когда брал интервью, по заказу редакции, у одного из полевых командиров, — поправил Корочкин. — Да, у Мовлада. Он тоже оказался болтлив. Знаешь, эта эйфория победы и все такое… Я его «подвел» к нужной теме.

— К смерти Стаса.

— Ну, и к этому тоже. Интересная оказалась диспозиция.

— Кто?

— Неужели сам не догадываешься?

Игорь посмотрел на «Беретту», потом на Корочкина. Тот вздохнул. Начал говорить. Кононов некоторое время слушал его, не перебивая, затем сунул пистолет в карман.

— Ладно, Рома, хватит. Береги себя, а то шляются у тебя тут всякие…

И пошел к двери.

Серж отыскался в пивном баре «Саяны» — его излюбленном месте, где он коротал время с Петро и Длинным за уставленным графинами столом и грудой креветок. Очевидно, он уже в который раз рассказывал одну и ту же историю, не только друзьям, но и молчаливым креветкам, а увидев идущих к столику Игоря и Диму, вновь начал:

— А Мишель-то оказался прав! Нет, вы знаете что случилось?

— Ну что? — спросил Игорь, пододвигая стул.

— И это накануне свадьбы! Прав Мишка, вот гад. Имитатор хренов. Уважаю. Извинюсь перед ним. Решил я, значит, вчера вечером немножко гульнуть. Устроить этакий мальчишник.

— Прощание с холостяцкой жизнью, — подсказал Петро.

— И поехали к Крючку, приятелю своему из Реутова, — продолжил Серж, залпом осушая полграфина. — Все нормально. Сидим мы вчетвером в сауне, потеем. То-се, водочка, бассейн. Я умиляюсь — скоро стану совсем другим человеком. Начинается жизнь новая. Ладно. А чего-то не хватает. Сами понимаете. Крючок предлагает: девочек, что ли, вызвать? А чего?

— Пуркуа па? — блеснул эрудицией Длинный. — Слушайте дальше.

— Я, конечно, не возражаю. Крючок говорит: есть у меня одна, на примете, баба-класс, со всеми четырьмя управится. Никто не возражает. Звонит по сотовому, ждем. Сидим в простынях, как римляне, привратник нам орешки щелкает. Проходит время. Я им про свою будущую жену толкую, какая она умница и раскрасавица. Как пошла по дороге светлой, свернув с темной. Слезу пускаю.

— Это на вас не похоже, Сергей Данилович, — вежливо произнес Дима.

— Ну не слезу, а разморило меня. Дверь в предбаннике хлопает, приехала класс-баба. Входит к нам в обнаженном виде.

— Можешь не продолжать, — сказал Игорь.

— Нет, вы картину Репина «Не ждали» помните? Или «Здравствуйте я ваша тетя» смотрели? Кого же я вижу перед собой? Ларису, свою непорочную невесту. Которая мне клялась и божилась. Мать твою!

Серж осушил еще полграфина, но пыл его, очевидно, уже давно угас. Сейчас доносились лишь отголоски эха.

— А может, она тоже себе мальчишник решила устроить, на прощанье? спросил Игорь. — Что же потом?

— Выбил я ей два зуба — на память, и уехал. Свадьбе конец, — закончил Серж, вздохнув как Аякс, перебивший стадо свиней и неожиданно прозревший.

— Грустная история, но Мишель тебя предупреждал, — заметил Петро. — Не вяжись с блудницей.

— А ты знаешь, как их отличить — блудницу от порядочной женщины? спросил Игорь. — Это еще вопрос вопросов. Печать в паспорте не ставят. Где кстати он?

— С утра разыскиваем, — сказал Серж. — Пропал куда-то. И Большакова нет.

— Поехали искать вместе, произнес Кононов, прекращая застолье.

Выяснилось все вечером. Еще в шестом часу Большаков сбросил на пейджер Игоря информацию: «Мы в „Домике“, срочно.» Сигнал был тревожный, Геннадий не должен был привозить туда Мишеля — значит, случилось действительно что-то из ряда вон выходящее. «БМВ» Кононова со всеми ребятами рванул туда, за город. А там, кроме Большакова их встретил еще и Денис, с осунувшимся лицом, в испачканной кровью рубашке, закатанной по локоть. Он приехал за час до них, со всеми своими инструментами, но, похоже, уже ничего не мог сделать, Мишель лежал наверху, в постели Алика, бледнее той простыни, которой был укрыт. Она тоже была измазана кровью. После обезболивающего укола он еще находился без сознания. Но все выглядело сквернее некуда. Пробоина серьезная, можно надеяться лишь на чудо. Так объяснил Денис. Он говорил отрывисто, шепотом.

— Проникающее ранение, пуля задела селезенку… ничего нельзя сделать, ничего… оперировать слишком поздно и… бесполезно. Да выйдите вы все отсюда!

Ребята толпились возле постели, с напряжением всматриваясь в заострившееся лицо Мишеля. Тот дышал тяжело, прерывисто, на лбу проступали крупные капли пота. Игорь повел всех вниз, рядом с Мишелем остался один Денис.

— Чего он бронежилет не одел? — бормотал Геннадий.

— Что произошло? — встряхнул его Хмурый.

— Знаю только то, что мне сказал Мишель. Когда смог до меня доехать, ответил тот. — Выходит так: единолично копал про то, как от нас «Кратер» уплыл. И выяснил, что за всем этим стоит Бершунский. С его подачи шли все эти акции. Потому и прятался. А сейчас, вроде, все документы переведены на него, на Бершунского. Он — владелец.

— Чушь! — усмехнулся Игорь. — Бершунский пешка. Подставная фигура, даже если это так. За ним другие стоят. Покруче. Почему он мне ничего не сказал?

— А ты спроси его? Потому. Потому что ты отказался что-либо предпринимать. И нас всех отвел в сторону.

— Верно, — вставил Серж. — Мне тоже непонятно, почему нельзя было побороться?

— А Мишель, видимо, решил отомстить, — продолжил Большаков. — Он парень горячий. Артист.

— «Артист», — согласился Кононов. — Башка дурья. Что он натворил?

— Насколько я понял: вычислил, где скрывается Бершунский. Поехал к нему на квартиру. Уложил охранника. Выпустил в администратора всю обойму из «ТТ». А охранник то ли жив остался, но пустил пулю вдогонку Мишель — вниз, дошел до машины, добрался до меня. В больницу везти нельзя, я привез его сюда, в «Домик». Сразу вызвал Дениса. Вот и все.

— Вот и все, — повторил Игорь, сосредоточившись. Мишель, Мишель… Ну какого дьявола устраивать эту самодеятельность?

— Глухо дело, — произнес Серж. — Что же такое происходит?

Игорь не знал, что ему ответить. Не знал, как теперь объяснить то, что рассказал ему Роман Корочкин. И стоит ли объяснять это ребятам? Даже если Мишель выживет. Здесь скрестились такие несовместимые понятия, как дружба и предательство. Могут ли они вообще ужиться в одном человеке? Наверное, могут. Таким и создал Бог человека. Способным класть одну руку в огонь, а другую в адский холод. Потому и человек, а не истукан без сердца. Мишель, Мишель… Артист, имитатор. Умеющий говорить чужим голосом. Почему он раньше не догадался, что это был именно Мишель? А что бы тогда было? Убил бы? И на этот вопрос, заданный себе, Кононов не смог ответить.

— Игорь? — позвал Денис, спускаясь по лестнице. — Иди, он зовет тебя.

Мишель лежал с открытыми глазами и пробовал улыбнуться. Нет, не было в этих глазах страха смерти, лишь какой-то отчаянно-безумный вызов. Кому? Игорю пришлось наклониться, чтобы услышать то, что он хотел сказать.

— Видишь… как все вышло, — слабо прошептал Мишель. — Полный облом… Лежу тут… как курица… для супа…

— Зачем ты это сделал? — произнес Игорь.

— За… тебя. Разве… непонятно?

— Я не об этом. Тогда, со Стасом?

Губы Мишеля скривились. Он закрыл глаза, потом вновь открыл. Видно, собирался с силами.

— Тоже… ради тебя. Можешь не верить…

— Нет, просто не понимаю. Зачем? Зачем связался с Мовладом и устроил Стасу западню? — Игорь старался говорить ровно, но его все сильнее охватывала дрожь, готовая прорваться с невероятной мощью. Нельзя, надо успокоиться.

— Я сделал это ради тебя, — повторил Мишель, а голос его неожиданно окреп, будто он скопил напоследок всю энергию. — Ты. Ты должен был быть лидером. Думаешь, меня интересовали вонючие деньги? Я в тебя верил, а не в него. Ясно? Как еще? Надо жертвовать.

— Да, приходится жертвовать. Но не так, — произнес Игорь.

— Может быть. Может быть, я ошибался. Теперь уже не важно. Прости.

— Да, ты ошибался.

Голос Мишеля вновь стал слабеть, словно он уже уходил от него, становился прозрачным, готовый раствориться в небытие.

— А… весело мы жили… — пробормотал он, нащупав руку Игоря и пожимая пальцы. — Гордо…

— Не только весело, — отозвался Кононов. — Не думай сейчас об этом. Спи. Мы постараемся тебя вытащить.

— А я и не думаю… — это были его последние слова. Больше он ничего не произнес, продолжая смотреть в какую-то только одному ему видимую даль.

Игорь еще долго сидел на постели, опустив голову, потом тяжело поднялся, сошел вниз. Денис, Большаков, Серж, Петро, Длинный, Дима, все они молча смотрели на него, ожидая, что скажет. Но он лишь махнул рукой и прошел мимо, вырвавшись в ноябрьскую стынь.

Мишеля похоронили на Востряковском кладбище, в одном ряду с могилой Стаса. Не следовало бы этого делать, но как объяснишь оставшимся? И так все шло кувырком, через колено. «Будь прост, как голубь и мудр, как змей», вспомнил Игорь слова-наказ Стаса. Можно водить за нос «органы», но своих? Не хотелось сейчас ни о чем думать. Как и Мишелю, перед самой кончиной. Но почему мы создаем себе врагов на ровном месте, а преданных друзей не замечаем? Что есть друг и что есть враг? Где грань между ними? Хорошо Сабурову, он уже отвоевался, отбомбился по целям. Но тоже ищет себя в новой, мирной жизни. А как быть с Мовладом, с Литовским? Простить им смерть Стаса, Флинта? Нельзя. Так можно прощать до бесконечности. Из призванного воина превратиться в созерцателя, комментатора событий, жизнеописателя творящихся вокруг беззаконий, а после, под лучами весеннего солнца, и вовсе растаять, как та Снегурочка, не умеющая ни любить, ни ненавидеть.

Сразу после похорон Кононов отправился под Серпухов, к отцу Иринарху. Надо было и передохнуть, многое обдумать в той благодатной тиши, послушать мудрого старца.

Смерть смертью, а жизнь продолжается. Взял с собой в попутчики только Николая Сабурова, тот давно хотел познакомиться с легендарным батюшкой. Опять из-под колес уходит дорога, мелькают изрытые оспой неугомонного реформаторства русские поселки. Сколько их было на Руси этих «реформаторов», начиная с Петра I? Не счесть. Каждый ломал, сгибал, рвал с корнем, а деревеньки эти как стояли, так и стоять будут. Уже кажется об одной ноге, с выколотыми глазами, а Бог все равно дает зрение и силу. Нет, ничего ты с ним не сделаешь, с русским человеком. Его можно обмануть, обольстить, даже убить, но повалить нельзя. Выпрямится и воскреснет. Неужели они этого не понимают, пришельцы? Копят богатство, думают, верхом уселись. А на суд Божий войдут голые, без земной славы и сияния. И встретят их обобранные ими, стоящие у Престола. Первые последними станут, и это высшая промыслительная справедливость. Но что же, не надо, выходит, на земле стяжать, добиваться чего-то, хотя бы достойной жизни? Пустить все на самотек, ждать своего часа? Лежать у обочины, надеясь на милость Божью? Нет, каждый с рождения награжден чем-то, сумей это в себе разглядеть, самоусовершенствовать, чтобы не закопать в землю, и живи по совести, неси крест. Коли принял его, без ропщения — большего, что тебе дадено, Господь не возложит.

Обо всем этом Сабуров с Кононовым говорили и в дороге, и в сельском домике с отцом Иринархом. Узнав о смерти Мишеля, батюшка молвил, поскребывая седую бороду:

— А я вот скажу вам странную, может быть, вещь. И палач, и замученная им жертва — на том свете обнимутся. Как Сталин и Николай второй. Оба испили чашу свою до дна. Разговаривал я недавно со своим другом, отцом Дмитрием, мы с ним одногодки, вместе в лагерях сидели. Он истину сказал: реформаторы эти все — мертвецы при жизни. Они обольстители, а каждый обольститель на браке Господа нашего будет извергнут вон. Слуги Антихриста. И в Апокалипсе так: если бы ты был холоден или горяч, но поскольку тепл, извергну тебя. Теплые люди и то, ни се, мертвецы. Будь верен до смерти, и будет тебе венец жизни. И будет ему звезда утренняя. Ну что же, заговорились мы, давайте чай пить, что ли?..

Пробыли они у отца Иринарха неделю. В покое, в чистоте духа.

— Считай, лучшее время за последние годы, — сказал на обратном пути Сабуров. И он был прав.

Аршилов вновь улетел в Швейцарию с дипломатическим паспортом и портфелем, набитом «брюликами», драгоценными панагиями и тремя редчайшими иконами, оценочная стоимость которых переваливала за миллион долларов. Наркоденьги не пахли. Остановился он, по иронии судьбы, в цюрихском отеле «Сант-Готар», в том же номере, где несколько лет назад провел пару дней и Кононов. Неудобств не испытывал. Город шпионов, банкиров и аферистов предлагал любые возможности. И для хранения, и для реализации ценностей, и для обмена конфиденциальной информацией с грифом: «Секретно». А оставшийся в Москве Споров вызвал к себе своего заместителя — Литовского.

— Леня, — сказал он ему, выслушав доклад. — Хрен с этим Хмурым, будем его топить. У нас есть запасной вариант, а повесим все равно на Хмурого. Запомни, Леонид Аркадьевич, нет такого человека, которого было бы нельзя купить, обмануть или, на худой конец, размазать по стенке. Был один, но и того распяли.

— Как бы, Геннадий Анатольевич, нас вскорости самих не размазали, отозвался Литовский. — Время наступает хмурое. У Лозовского коленки трясутся.

— А что? Я готов вновь встать по стойке смирно и доложить: Служу Советскому Союзу! Главное не паниковать. Можно и в храме постоять со свечкой, на всякий случай. И в мечеть вползти, коли талибы подойдут к Саратову. А в Панаме всегда фазенда найдется, где проведешь старость. Старость — не гадость, было бы на что взять радость.

— Поэт ты, Геннадий Анатольевич, прямо Иосиф Бродский.

— Я человек русский, а не поэтический. Тащи сюда Тарланова, пора кончать с этой депутатской неприкосновенностью. Так нам завещал великий Ленин. Вот был у нас в конторе один парень — Коля Сабуров, да ты его наверняка знаешь. Мы с ним даже дружили. Вместе дворец Амина брали. Но он в запас ушел, растратился, а я — действующий. Скоро генерала получу. Его не купили и не размазали, нет. Обманули. Вернее, сам себя обманул — ушел в религию. Думает, спасется? Ложь это все, та же иллюзия. Нету ничего ни впереди, ни позади нас. Я не атеист, атеисты борются с Богом, значит, уже признают его присутствие. Я — язычник. Мой язык — мой бог, им кого хочешь заговоришь и за собой поведешь. Правильно я говорю, Леня?

— Ты Гена, хоть и мой начальник, но дурак. Чего ты со мной откровенничаешь о своей душе? Мне плевать.

Литовский улыбнулся, Споров тоже. Оба друг другу уже изрядно надоели, но дело связывало. Помолчали.

— Ладно, — произнес, наконец, Споров. — Давай заканчивать операцию. Пора разбивать окна и впустить немного пурги.

В тихом полупустом ресторанчике в одном из спальных районов Москвы за столиком сидело четыре человека: двое мужчин и две женщины. Красное грузинское вино, фрукты, легкая закуска, омары. Некоторая неловкость, возникшая в самом начале, уже прошла, сейчас можно было расслабиться, поднять тост. Людмила Гринева пригласила сюда свою подругу Свету, бывшего мужа Отара Мголаблишвили и Игоря Кононова. Мужчины еще в зале успели обменяться несколькими фразами, теперь предпочли любезно ухаживать за дамами.

— И все-таки, что мы сегодня отмечаем? — спросил Отар, приподняв бокал и выжидающе поглядывая на Милу.

— Я выхожу замуж за Игоря, — очаровательно улыбнувшись, ответила она. Откуда-то из глубины зала доноситься тихая музыка. Услужливый официант принес жульен из шампиньонов в маленьких вазочках.

— Это правда? — спросила Света, переглянувшись с Игорем.

— Первый раз слышу, — отозвался тот, невозмутимо наливая себе и ей кахетинское. — Впрочем, может быть, я чего-то упустил за мирскими заботами.

— Ну ладно, шутка. Все мужчины такие глупые, когда их ошарашиваешь! засмеялась Мила. — Просто мне хотелось вас видеть. И отдохнуть. А новость действительно есть. Потом скажу.

— Невозможная женщина, как я ее терпел? — с нарочитым вздохом сказал Отар. — Выпьем за Грузию. Чтобы она стала свободной от Шеварднадзе.

— Хороший тост, — согласился Игорь. — Но чтобы быть последовательным, придется поднять пятнадцать бокалов.

— А чего нам стоит?

— Вы забываете, что среди вас женщины, а их не интересует политика, вмешалась Мила. — Выпейте за любовь, свободную от семейных уз. Коли они так тяготят всех мужчин.

— Я думаю, дело в другом, — вступила в дискуссию Света. — Любовь вообще и никогда не может быть свободной, если отбросить простую физиологию. Любовь всегда клетка, а птички рвутся на волю, чтобы вновь угодить в западню.

— Прекрасно, но кончим мудрствовать, — сказал Отар. — За женщин!

К этому присоединились все. Неожиданные встречи тем и приятны, что они легки и ни к чему не обязывают. Можно уйти, а можно остаться. Но в этом случае, сидящие за столом люди чувствовали друг к другу какую-то особую теплоту и дружелюбие. Благодаря Миле, которая действительно казалась невозможно-необыкновенной женщиной — загадочным сфинксом с синими кристаллами глаз, ставящих проходящих мимо нее путников в тупик своими вопросами. Она была весела, умна, игрива, обворожительна. Света же, напротив, оттеняла ее невозмутимым спокойствием и рассудительностью. Отар и Игорь обменивались шутками, остроумными репликами, слегка подтрунивая друг над другом. Вечер удался на славу.

— А я ведь чуть не забыла — зачем собрала вас? — в какой-то момент произнесла Мила. — Я уезжаю. Не сейчас, месяца через полтора. А Париж. Буду теперь там работать, в крупном издательстве.

— И конечно, эту работу тебе подыскал папочка? — спросил Отар, нисколько не удивляясь.

— Отнюдь. Мои способности оценили другие.

— Я всегда говорил, что ты талантливая журналюжница.

— А ты что скажешь? — Мила посмотрела на Игоря.

— Что же сказать? Если это необходимо — вольному воля.

— Как птичка из той клетки, — добавила Света.

— И никакого сожаления? — теперь Мила смотрела на Игоря так, будто они остались за столиком одни. Наверное, так и было. И так часто бывает именно в толпе, в уличном гаме, когда двое — составляют островок или бастион неприступности. Уединение гораздо сильнее, если оно происходит на людях.

— Пойду-ка я посещу места не столь отдаленные, — сказал Отар, поднявшись из-за стола. — Тюрьму народов.

— Сожаление? — произнес Игорь. Нет, не то слово. Но если я скажу: оставайся, что из этого выйдет? А жить в Париже я не хочу и никогда не буду.

— Жаль, — коротко ответила Мила. Она отпила из своего бокала, затем повернулась к Свете и о чем-то нелепом и смешном заговорила с ней, но Игорь не слушал. Он встал и отправился вслед за Отаром.

В туалете очень приторно пахло лавандой, будто тут распустился цветник.

— Курить будешь? — спросил Мнголаблишвили.

— Я же не курю.

— Вот что я тебе хочу сказать. Эта женщина еще многих растерзает, как пантера. На нее хорошо любоваться издалека, это я давно понял. Думай сам, подсказывать не буду. А теперь о главном. Это хорошо, что я тебя встретил. Но в любом случае бы разыскал сам. Против тебя готовится акция. Кому-то ты очень сильно перешел дорогу. Брать будут руоповцы, естественно с наркотой, которая у тебя окажется в кармане. Не знаю — когда. Может быть, завтра, может, через месяц, в новогоднюю ночь. Аршилов хотел подключить к этому делу наш отдел — все-таки мы занимаемся наркотиками, но мой шеф, Воронов, наотрез отказался. Ни он, ни я в грязные истории не путаемся. Потому и уважают. Аршилов надулся и ушел ни с чем. Но ему вскоре самому хана. А теперь пошли к дамам, заждались небось.

— Спасибо, Отар, — произнес Игорь, выходя следом.

— Вах! — махнул рукой тот.

В зале Кононов задержался, поскольку увидел сидящего в кресле возле пальмы Рудольфа Шальского. Тот как всегда улыбался полным ртом золотых зубов и выглядел респектабельнее Клинтона.

— Ты чего здесь делаешь?

— А у меня тут встреча. С одним деятелем, — ответил Шаль, пожимая руку.

— Тебе же надо в песок зарыться и носа не казать, дышать через трубочку. А если водочные короли отыщут?

— Вах! — точно также махнул рукой астраханский аферист. — Я в Москве всего-то на неделю. Потом Рим, Афины.

— Осваиваешь международные рынки? Смотри, Рудик. Человек ты видный, заметят.

— Не заметят. Дело очень срочное. Не могу упустить.

— Ладно. Ты хоть позвони перед отъездом, чтобы я был спокоен.

— Обязательно. Мы еще поработаем вместе.

Игорь вернулся к своему столику, а «пантера» вновь смотрела на него призывным и мягким взглядом. Вечер продолжался еще около часа. Затем покинули ресторан, шумно и весело прощаясь на улице. Отар куда-то повез Свету, а Мила, нежно прижимаясь к Игорю и заглядывая ему в глаза, спросила своим волнующим голосом:

— К тебе?

— Конечно, — отозвался он, думая о словах Отара.

Вековечный дуб Каллистратыч, немного прихворнул, но болезнь его выражалась в том, что он стал меньше бубнить, а больше чавкать, поглощая огромное количество черного хлеба с солью.

— В нем — вся сила! — убеждал он Сабурова и Кононова, заехавших «на огонек». — Меня местные алканоиды спрашивают: чего это к тебе за генералы ходят? Это про вас. А я им: не генералы, а освободители трудового народа. Один будущий президент, другой — премьер-министр. А что бы вам, ребята, и впрямь не сойтись голова об голову и не пойти вместе? Вдвоем вы быстро правое дело сделаете. Смозгуете что и как. Пора тебе, Николай, кончать свои блуждания, чай, не монах-отшельник. Толстовец, что ли?

Сабуров с Кононовым посмеивались, слушая старика. Только он вновь начал чавкать, как они продолжили разговор.

— Сейчас миром управляют нефть и наркотики, — говорил Сабуров. — Но то и другое — до поры. С начала века изыскивается новая энергия, в семидесятых годах наши исследования положили под сукно. А это открытия, которые могут заменить нефть. Но никому не нужно — ни здесь, ни там. Более того, опасно. Такие финансовые империи рухнут! Ученых попросту убивали, а научные разработки исчезают. Будут ждать до тех пор, пока не исчерпают всю нефть. Еще лет тридцать-пятьдесят. И летающие тарелки мы уже делали, и многое другое. Торсионные поля? Да я сам был причастен к этим сверхзасеркреченным материалам, и массовое зомбирование, и распыление психотропных веществ в воздухе, в воде Ты покупаешь баночку кока-колы, а ведь один из составляющих ее элементов до сих пор хранится в строжайшей тайне, там, а Америке. Почему? Из-за конкуренции? Нет. Этот элемент — психофизическое воздействие на мозг, на подсознание. Я уж не говорю о двадцать пятом кадре Фишера, который пускают в телевизионных программах. Какой же во всем этом прогресс? Это демонизм чистейшей воды. То что хорошо для человечества — убрать, что плохо — распространять массово. — Так же и наркотики, — согласился Игорь. Тысячепроцентная прибыль, а прихлопывают только тех наркодельцов, которые пытаются отщипнуть от государственного пирога. Я бы вызвал все это черной магией на высшем уровне. Не даром все они повязаны друг с другом общими интересами. Даже ритуалами, о которых мы и не догадываемся.

— Верно. У нас вся верхушка КГБ была связана с ЦРУ, начиная с Андропова. А о Горбачеве и говорить нечего. Мелкая сошка, предатель, готовый любому американскому полковнику лизнуть сапог. Эх, жалко, что я его не пристрелил, когда нас, офицеров КГБ ему представляли и награждали. Пистолет бы я пронес, не думай. Но кто ж знал!

— Ничего бы не изменилось. Это куклы, которых можно слепить сколько угодно. А до кукловодов ни тебе, ни мне никогда не дотянуться.

— А я вам и говорю, что надо сообща действовать, всем миром, — вставил Каллистратыч, наливая в жестяные кружки горячий чай. — Сказки про вампиров — не сказки. Они только и могут, что питаться живой кровью. Либо по мелочевке пить, либо сосать из целого государства. Отчего все войны берутся? Потому что вампиры приходят к власти. Ленин тоже, еще тот был вампирюга. Потому и не хоронят, осину видно подходящую не подобрали. А что ты там болтал о новой энергии?

— Эквивалент золота, нефти, — попытался пояснить Сабуров. — Через несколько десятков лет вся человеческая цивилизация исчезнет в своем нынешнем качестве и превратится в нечто совершенно иное. Управляемая термоядерная реакция — это неограниченный источник энергии, но он пока под замком. Американцы собрали у себя ученых и идеи со всего мира. Нас тоже подчистили. Уже сейчас Интернет — это коллективный и — главное контролируемый разум. Биосоздание бесов. А нынешние открытия в сфере генной инженерии, клонирование, например, позволят конструировать нового человека. Мечта Гитлера и всех прочих шизоидов. Что же произойдет? Обитатели Америки и другие «цивилизаторы» — золотой миллиард — станут практически бессмертными. Все остальное — колонии и зоопарки. Люди с подавленной волей, психикой, живущие в виртуальном мире.

— Беда! — сказал Каллистратыч.

— Ну ты-то, старик, будешь жить вечно, — добавил Сабуров. — Как последний русский.

— Вот оно и возводится, здание Антихриста, — произнес Кононов. Потому все и трещит, что обезьяна бесподобно дурачит и обольщает. Зло, рожденное в Хаосе, идет брать приступом Небо. Слуги усердствуют, совершают чудеса, притворяются и набожными и благочестивыми. Накладывают печать.

Затянувшееся молчание, когда казалось, что уже никто не заговорит, прервал голос Каллистратыча.

— Боритесь, ребята, боритесь… — только и сказал он.

Ночью раздался звонок из Сиэтла. Лера возбужденно и радостно говорила о том, как они прекрасно устроились, что за замечательная у них квартира, какой интересный колледж, куда она начала ходить и вообще — как тут все здорово и приятно. А Кононов знал обо всем еще вчера утром, когда ему звонил Каратов. И он хмурился, думая: «А не зря ли послал девушку в эту чертову Америку?» Нет, наверное, не зря, она должна видеть мир, будет с чем сравнивать. Но не окажется ли это сравнение не в пользу России? Что ж, поглядим-посмотрим, что она скажет по возвращении. Если, конечно, доведется увидеться… Похоже, ее все устраивало, но в самом конце разговора она вдруг произнесла слова иным, чуть упавшим голосом:

— Хочешь, чтобы я вернулась?

— Нет, загорай дальше, — ответил от шутливо. — Встретимся уже после Нового Года.

Тяжело было на сердце, когда Игорь повесил трубку. Тяжело и одиноко. Будто что-то подстерегало его впереди, совсем рядом, чего он никак не мог разглядеть и прочувствовать. И опять откуда-то из недр мозга стала растекаться головная боль. Многие познания — большие печали, подумалось ему. Почти не с кем, кроме Сабурова поговорить, не с кем поделиться своими мыслями. И не мчаться же каждый день к отцу Иринарху, чтобы раскрыть душу? Его друзья, оставшиеся здесь — это товарищи по работе, а перед ними никак нельзя показывать свою слабость. А она здесь, эта слабость. Она есть в каждом из нас. Вот и приходится многое решать и делать в одиночку, не раскрывая конечной цели, достигая ее порой окольным путем. Приходится и изворачиваться, и придумывать хитроумные комбинации, идти не прямо… Эта неразделенная с другими ответственность лежит тяжким гнетом, коробит душу. И хочется иногда все бросить, плюнуть и уйти. Забыть. Или кому-то рассказать откровенно всю исповедь своей жизни. Но нельзя: есть и чужие тайны, судьбы людей, связанных с ним и зависящих от него. Все можно поломать и разрушить. Все слишком переплелось, но если хочешь что-то сделать в этой жизни — терпи до конца. А если предстоит пострадать незаслуженно — страдай один, даже если никто этого не увидит и не оценит. Важное для тебя другое, пройдешь ли ты через это испытание, выдержишь ли его? Если справишься, значит станешь еще сильнее. Не ради славы и могущества, не перед людьми, а перед самим собой, одолев того беса, который сидит внутри. Упадешь на колени, покоришься его воле — погибнешь. Говорится ведь: дел много, да делателей мало; а кому много дано, с того много и спросится…

Игорь сидел перед телефонным аппаратом, сжимая ладонями виски. Плакаться некому и незачем. Судьба такая. У каждого своя. Уж тем более роптать на справедливость Всевышнего, хулу возводить на Духа Святого! Грех непростительный. Как говорила его мать: если даже рога тебе Господь приставит, носи и благодари. Все равно жизнь прекрасна и удивительна… Придет время… еще придет время… Еще придет.

А полчаса спустя, когда за окном висела лишь тень Луны, раздался еще один телефонный звонок. И Проктор, которого он не сразу узнал по испуганному голосу, сообщил ему, что убит Серж.