Тень от козырного туза

Глава 3

Арбатов высадил Риту возле арки, ей предстояло пересечь двор, который жители называли внутренним сквером: засыпанные гравием дорожки со скамьями по бокам, два фонтанчика и детская площадка по центру. Был еще один сквер, через дорогу, где в середине на постаменте стоял бюст Пушкина. В народе, соответственно, окрестили место «Пушкарями».

Внутренний сквер был окружен тремя двухэтажными домами, они стояли буквой «п» и разделялись арками для пешеходов. Еще одна центральная арка посередине кованого забора считалась жителями главной: только через нее во двор можно было въехать на автомобиле. От арки в обе стороны шли асфальтированные дороги, которые соединялись у дома, стоявшего в центре. В нем, сколько Маргарита себя помнила, и жили бабуля с дедом. Прямо над вторым подъездом нависал полукруглый балкон их гостиной. Дед рассказывал, что строили эти дома пленные немцы, а его отец получил эту квартиру, будучи директором оборонного завода.

У Риты был свой ключ, но она нажала кнопку дверного звонка. Открыл дед.

– Ого, какие люди! – весело воскликнул он, пропуская ее в прихожую. – Ритка, что-то ты бледная, как поганка. Муж заездил? – хохотнул он и, не дожидаясь ответа, удалился вглубь квартиры.

Она никогда не обижалась на деда, потому что это было бессмысленно. Игнат Миронович Шаров, бывший военврач, был груб и циничен со всеми. «Я умею резать и шить. А эти ваши политесы мне ни к чему. Элька, что-то не нравится? – вопрошал он жену, которая в очередной раз машинально делала ему замечание. – Терпи! – добавлял со смешком. – Не хочешь терпеть? Вон, Жорка Скрипак, братец твоей подружки ненаглядной Лидки, так и пасет тебя всю жизнь. Хочешь душу отвести с расфуфыренным кавалером – кинь ему милостыню, сходи в театр или на променад. Пусть перед смертью порадуется!» Бабушка на эти слова мужа только горестно качала головой. Однажды Рита не выдержала и спросила ее, за что дед так не любит Георгия Ильича? Ведь Динка обожала старшего брата своей бабушки и жалела: тот был серьезно болен. И ей самой нравился этот спокойный, умный и все еще красивый старик, служивший когда-то в местном драмтеатре костюмером. Его рассказы о закулисной жизни были полны доброго юмора и уважения к актерам. И никогда они с Динкой не слышали злобных сплетен и суждений.

«Ревность это, Ритуля, и ничего более. Хотя наоборот, это Георгий должен был бы обижаться – твой дед увел у него невесту. Я тогда совсем молоденькой была и глупой. Влюбилась в Игната с первого взгляда, он к нам на выпускной в медучилище пришел. И тут же забыла об обещании Жоре, что поженимся, как только получу диплом. Опомниться не успела, а уже жена капитана медицины Игната Шарова. Но ты деда не осуждай за грубость, детка. Жора так долго живет только потому, что тот его много раз с того света вытаскивал. А так бы Георгий ушел давно, не живут столько с его диагнозом», – ответила бабуля, а у Риты словно мир перевернулся. Если и хотела она стать дизайнером назло всем представителям их династии медиков, то вдруг решила поступать в медицинский университет…

– Ритуля, детка, что случилось? – Рита всегда поражалась тому, как бабушка с первого взгляда определяла ее настроение. Вот и сейчас. А Рита еще в машине Арбатова привела себя, как ей показалось, в полный порядок: протерла лицо влажной салфеткой, припудрила покрасневшую кожу и даже нанесла на губы свежую помаду.

Она ничего не ответила, лишь махнула рукой. И вновь не сдержалась: заплакала.

– А ну-ка пойдем ко мне, расскажешь. Давно тебя не видела в таком состоянии. Деда звать?

– Зови, бабуль, – согласилась Рита, зная, что скрывать от мужа что-либо бабушка все равно не станет. Лучше уж пусть вместе слушают.

– Я сейчас была в квартире Дины, – начала Рита издалека, когда к ним присоединился дед. – Не по своей воле, меня вызвал следователь. Она мертва, Артем арестован за убийство.

– Вот же гаденыш! – воскликнул дед. – За что он ее? Вот тебе и любовь!

– Подожди, Игнат. Как Артем ее убил, Рита?

– Выстрелил из пистолета генерала Тобеева. Так сказал капитан. Я мертвого тела не видела!

– Это не он! – бабушка махнула рукой. – Ты сказала следователю, что у Артема гемофобия?

– Да.

– А мужа видела?

– Его уводили на моих глазах, он был в наручниках.

– На нем была кровь? Во что он был одет? – продолжала допрашивать бабуля. Рита задумалась…

– Куртка висела в прихожей… Артем был в черной рубашке с длинным рукавом. Ты же знаешь, он светлые не носит. Может быть, и была кровь, но я не заметила, его так быстро провели мимо меня! Он успел только попросить позвонить адвокату. А какому?! Я никого не знаю!

– Это мы сейчас решим, – дед достал из кармана домашних брюк телефон.

– Что ты там ищешь так долго, Игнат! Звони Игорю Бельскому, ты ему жизнь спас! – с досадой упрекнула бабушка. – Он как раз по уголовным делам специализируется, как и его отец когда-то. Если не возьмется, я отцу его, Валентину, сама наберу. Мне он не откажет.

– Не откажет он ей! – возмутился дед. – Еще один поклонничек из прошлого. Ты знала, Ритка, что Валька этот был влюблен в твою бабушку? Но там без шансов было, так, жена? Сразу от ворот поворот дала или помурыжила чуток?

– Хватит балаболить, Игнат, звони!

Дед ухмыльнулся и вышел из гостиной. А Рита вопросительно посмотрела на бабулю.

– Не обращай внимания, детка, с утра дед заведенный. А причину не знаю, не спрашивай. Позвонил ему кто-то, он поначалу слушал, а потом послал звонившего со всей прямотой. Знаешь, как он умеет. Я даже интересоваться не стала, кто это был: отправил бы вслед. С годами, Ритуля, характер твоего деда становится все сложнее. Устала я что-то, – вдруг пожаловалась бабушка, а у Риты сжалось сердце: чем могла она ей помочь? Сколько раз предлагала переехать к ней в загородный дом, но бабуля отказывалась: оставить квартиру на мужа она опасалась. Дед Игнат после выхода на пенсию стал часто выпивать. Хотя бабушка и называла это бытовым пьянством, Рита считала деда распустившимся алкоголиком. Родители много лет назад перебрались в Анапу, старший брат Сергей – в Канаду, позже переманив к себе и их сестру Татьяну. Рита осталась в городе, где родилась, не только потому, что вышла замуж за Стрельцова – ей было жаль оставлять бабушку.

– Я договорился, Игорь просил скинуть в вотсап фамилию следователя. Ты хотя бы запомнила? – вернувшись, дед уселся на прежнее место.

– Вот визитка, – положила перед ним Рита кусочек картона, который ей вручил при прощании Арбатов.

– Вот это дело! – дед сфотографировал визитку. – Все, готово. Отправляю! Игорь обещал, что попробует добиться освобождения твоего мужа под подписку о невыезде. Ты рада? Хотя по мне, пусть бы в камере сидел!

– Я рада, – вяло ответила Рита, думая в этот момент не о муже, а о Павле: она ждала его звонка, на ее вызовы женский голос постоянно сообщал, что абонент недоступен.

– Я сделал, что мог, ухожу, а вы тут шушукайтесь дальше, – разрешил дед, поднимаясь со стула. Вид у него был довольный, Рита даже бросила на него удивленный взгляд: поводов для радости она пока не видела.

Павел дрогнувшей рукой погладил головку дочери. На глаза тут же навернулись слезы: его разумная девочка поняла все сразу же, как только он вышел из зала суда. Пять лет ребенку, а поговоришь, так можно и все десять дать. Да что там иной раз такой вопрос завернет, что соврать – не вариант, а объяснить как? Пока что находит он слова, кажется, контакт между ними особый, на уровне инопланетян, как однажды высказалась жена. Бывшая на данный момент, слава богу.

Павел женился рано, решение было спонтанным, поддержала его только мама, потому что была дружна с бабушкой Норы Софьей Давидовной Эфрон. Вынужденно дружна: карьера ее полностью зависела от вздорного характера начальницы, в адвокатской конторе которой она работала. Внучку Софья Давидовна любила безумно, поэтому, когда Нора заявила, что ждет от Павла ребенка, быстро организовала помолвку, а затем и свадьбу. Павел не сопротивлялся, женщину он любил, ребенку был бы рад… если бы тот родился. Только перед разводом Нора призналась, что соврала, и никакого выкидыша тогда не было. На недоуменный вопрос: «Зачем тебе это было нужно, я и так был готов сделать предложение?» ответила, что ей было все равно, их свадьба требовалась бабке. Павел тогда над туманным ответом жены не задумался, а надо было бы!

Отец его о скоропалительном браке высказался резко, что совсем не было для него характерно. На редкость миролюбивый нрав Алексея Игоревича Корсакова у многих даже вызывал недоумение: с точки зрения обывателей, у него было достаточно поводов раздражаться на жену, другой бы на его месте давно сорвался. Хозяйкой мать Павла была никудышной, дома бывала набегами, полностью свалив бытовые заботы и воспитание сына на мужа и свекра. Не обращая внимания на осуждение соседей и сплетни, «мама Аня», как называл ее Павел, делала карьеру.

Нора оказалась точной копией его матери с тем отличием, что карьеру делать, как, впрочем, и работать, не собиралась. Вот тогда Павел понял слова отца перед свадьбой о том, что все мужчины рода Корсаковых наступают на одни и те же грабли. Припомнив, что дед воспитывал его отца в одиночку, и даже упоминание о бабке в их неполной семье было под запретом, Павел смирился…

Непонятно, чем руководствовался суд, оставив Злату Норе. Зачем ей была нужна дочь, к которой та никогда не проявляла материнских чувств, изредка, правда, играя с ней, как с куклой. Наверное, Павел сам был виноват: старался перед соседями выставить бывшую жену заботливой матерью, врал безбожно, сам себе удивляясь. Потому все свидетели, которых вызвал ее адвокат, ничего плохого о Норе сказать и не смогли.

– Ну что, дорогой, прощайся со Златой.

В голосе Норы явно слышалась насмешка.

Павел попытался расцепить ручонки дочери – Злата крепко обхватила его ногу, глядя снизу вверх покрасневшими от слез глазками. У Павла на миг остановилось сердце.

Именно сейчас, когда он вот-вот сможет дать дочери все! Если то, что сказал вчерашний гость, – правда, у него будут такие деньги, какие и не снились Норе. «Ладно… пока пусть так. Но Златку ты мне вернешь!» – подумал Павел со злостью.

– Тебе дочь зачем? – спросил он с угрозой. И только сейчас до конца понял, какой силы ненависть испытывает к бывшей жене. А когда-то любил ее!

– Не начинай, Корсаков. Смирись. Отнеси ее в машину, – вновь, уже более откровенно, усмехнулась бывшая жена.

Павел поднял на руки дочь. Злата сразу обмякла в его объятиях, но он почувствовал, как она сцепила ручки на его шее в крепкий замок. «Как я ее могу отпустить? Что же эта женщина творит?! И судья эта, бабища равнодушная, что наделала?!» – Павел сделал несколько шагов и остановился, почувствовав, как напряглось тельце дочери.

«Девочки в этом возрасте естественно тянутся к отцу, у них формируется образ будущего мужа. Нельзя рассматривать это как особенную любовь к отцу и отторжение матери», – вспомнил он слова адвоката Норы и удивился, что там, в зале суда, не сразу понял смысл этой фразы. А она была ключевой!

А он даже не озаботился нанять адвоката, так был уверен в своей победе! На девяносто девять процентов! А сработал оставшийся один процент. И учитывать желание пятилетнего ребенка судья не стала.

Была бы жива бабушка Норы, она приняла бы его сторону.

После рождения правнучки Софья Давидовна Эфрон оставила адвокатскую практику и полностью переключилась на Злату. Нору она нещадно ругала, совершенно не выбирая выражений и не смягчая тона. Но добилась только того, что внучка перестала с ней общаться. Павлу было жаль старушку, он тайком от жены приводил Злату к прабабке, за что был той обласкан. Часто повторяя, что в нем, Павле, она не ошиблась, Софья Давидовна сокрушалась, что избаловала Нору. «Но я тогда думала: кто же будет ее баловать, если не бабка? Раз уж я одна у нее на этом свете? Мать-то ее, как известно, в Австралию с новым мужем укатила», – оправдывалась она, подсовывая Злате очередную дорогую игрушку и виновато глядя на Павла: понимала, что вновь совершает ошибку, балуя уже правнучку. Возможно, Павел в дальнейшем, по мере взросления дочери, и перекрыл бы поток подарков. Но Злате исполнился год, когда Софья Давидовна и отец Павла один за другим ушли во время пандемии. Мать, легко переболев, через год вновь вышла замуж. Павла и его жену, как ни странно, болезнь не зацепила. Осиротев практически в одночасье, на какое-то время они вновь стали близки, цепляясь друг за друга и за дочь, только бы не думать о потерях. Норы хватило на год. Сначала она стала реже бывать со Златой, потом – уходить днем из дома, оставляя ее на няню, а однажды Павел, уложив вечером дочь спать, напрасно прождал жену до утра. Хватило ума не забить тревогу: порывался было бежать в полицию, но вовремя остановился, вспомнив, что бывало такое до смерти Софьи Давидовны, и не раз.

Они переехали из съемной «однушки» в трехкомнатную Нориной бабушки, Павел стал работать удаленно, что позволяло ему чаще общаться со Златой. Жена, если и находилась дома, пребывала в крайней степени раздражения, точно ее бесил сам факт существования мужа и ребенка. Павел, не выдержав, подал на развод…

– Ну, хватит! Сажай ее в кресло, я опаздываю!

Чуть не сорвалось с губ «куда?», но Павел сдержался. Окончательно портить отношения с Норой в его планы не входило: был уверен, что потом, когда у него будут деньги, договориться с ней будет легче.

Он осторожно усадил Злату в детское автокресло, аккуратно пристегнул. Дочь, смирившись, молча смотрела вперед.

– Злата, я подам на апелляцию, – брякнул Павел, не подумав.

– Корсаков, ты идиот? Она и слов таких не знает! – рассмеялась Нора, садясь за руль. – Не трать время, мы скоро уедем из страны.

– Как это?! Куда?! Ты ни словом об этом….

– А должна была? Послушай, я всегда любила другого мужчину. Сейчас мы снова вместе. Делать в этой стране нечего, мы уедем. Только одно дело осталось закончить. Впрочем, не суть. Все, Корсаков, дверцу захлопни и – от винта!

– Когда я увижу дочь?

– Увидишь, не переживай. Пока не прощаюсь окончательно. Живем все там же, звони, приезжай. Только, прошу, давай без глупостей, прими как факт: Злата уедет с нами.

Павел смотрел вслед белоснежному «Фольксвагену», и ненависть к женщине разгоралась в нем в новой силой. «Я не только отберу у тебя Злату, я заставлю тебя страдать», – мысленно пообещал он.