Тень тоски и торжества

Мне сон удивительный снится: каштаны уже отцвели,

какая-то грустная птица сидит в придорожной пыли,

а ветер, как ангел бесплотный, мне шепчет, листвою шурша:

когда-то была беззаботной, беспечной и легкой душа,

сердечные раны лечила, читая аббата Прево…

Зачем же ты днем расточила сокровище сна своего?

Мне сон удивительный снится: на мир я смотрю с высоты

и вижу — в одежду из ситца оделись лесные цветы,

а вишни уже облетели — и тонут в зеленых шелках,

и сердце в оставленном теле похоже на птицу в силках.

Да, память — великая сила, но сердце — сильнее всего…

Зачем же я днем расточила сокровище сна своего?

Откроется мне понемножку какой-то таинственный путь,

и жимолость бабочки брошку приколет на пышную грудь,

а ива увидит сквозь слезы летучей июньской грозы

в растрепанных прядях березы капроновый бант стрекозы.

И будет шиповник царапать цветущею веткой меня…

В какое хранилище спрятать сокровище этого дня?

В какую великую книгу сокрыть, уберечь от Суда

стрижей боевую квадригу, подземных кротов города,

зари угасающей алость, воды ледяное стекло

и эту щемящую жалость к тому, что навеки прошло?

Над веткой сирени, быть может, тяжелые пчелы гудят,

и память былую тревожат, и раны ее бередят.

Смиреннее память, чем инок, надменней она, чем гордец.

Но где вы, в каких палестинах, сокровища наших сердец?

В каком вы покое великом нас будете в вечности ждать,

пред Божьим таинственным Ликом вы сможете ль нас оправдать?

Над райской цветущей долиной верните нам зренье и слух…

Иль вы — только пух тополиный, мерцающий в воздухе пух?