Тень твоего поцелуя

Глава 15

Пиппа была готова уже к семи часам. Оставалось дождаться Робина. Она бродила по комнате, прислушиваясь, не донесется ли шум из спальни Стюарта. Но там царило молчание. Очевидно, он и не подумал идти к королеве с просьбой пригласить Пен ко двору. Впрочем, вряд ли его можно осуждать: затея была заранее обречена на неудачу и только еще больше обозлила бы королеву. Но все же Стюарт мог хотя бы попытаться постоять за жену: это самое меньшее, что он был обязан сделать в подобных обстоятельствах.

Стук Робина застал ее врасплох. Сердце так и покатилось куда-то, и Пиппа вдруг сообразила, с каким нетерпением ждала брата. Пока Марта спешила к двери, она схватила плащ с сундука, стоявшего у изножья кровати.

– Ты готова? – зачем-то спросил Робин, хотя видел, что она уже застегивает плащ на шее.

– Да, уже целую вечность.

Она в последний раз посмотрелась в зеркало и, не найдя недостатков в своей внешности, повернулась к Робину и изумленно ахнула:

– До чего же ты чистенький! Почти элегантный! Робин, к собственному раздражению, ощутил, как загорелись щеки.

– Ничего не скажешь, весьма сомнительный комплимент!

Пиппа рассмеялась.

– Не хотела тебя обидеть! Просто высказала, что думала! Видишь ли, я немного удивилась: обычно ты равнодушен к собственной внешности.

– Да уж, не то что вы со Стюартом! – фыркнул Робин. – Послушать, как вы трещите о нарядах, так можно подумать, что важнее дела в мире нет!

– Иногда так оно и бывает, – отрезала Пиппа. – Спасибо, Марта. – Она взяла у камеристки перчатки и веер. – Не думаю, что вернусь поздно, но, если хочешь, можешь ложиться спать. Если понадобишься, я позвоню.

– Да, миледи, – кивнула Марта, приседая. – Но я дождусь вас. Ночи становятся холоднее, и я к вашему возвращению успею развести огонь.

Пиппа благодарно улыбнулась и, взяв Робина под руку, вышла. В коридоре, как обычно, толпились придворные, собираясь в арочных проходах и широкой приемной на дальнем конце.

– Интересно, мне только Марии запрещено показываться или придется разыгрывать невидимку каждый раз, стоит лишь высунуть нос за дверь? – пробормотала Пиппа, саркастически усмехаясь.

Робин не знал ответа на этот вполне законный вопрос.

– Давай посмотрим, будут ли с тобой здороваться, – предложил он, понизив голос. – Насколько я знаю, никто не запрещал окружающим общаться с тобой.

– Пока, – добавила Пиппа.

Она выступала с гордо поднятой головой, слегка улыбаясь при виде знакомых. На ее кивки и улыбки отвечали, хотя и несколько суховато. Впрочем, такие мелочи Пиппу не волновали.

Сильнее всего пострадает Стюарт. Это ему будут выказывать фальшивое сочувствие, прекращать разговоры при его появлении, громко шептаться на ее счет. Человеку, уже потерявшему уважение друзей из-за стараний втереться в милость к испанцам, это подсыплет еще больше соли на раны.

Но по какой-то причине она не находила в своем сердце жалости к мужу.

Робин в отличие от сестры всячески выставлял себя напоказ: окликал знакомых, жизнерадостно махал рукой, справлялся о здравии и благополучии.

– Если и дальше будешь продолжать в том же духе, быстро почувствуешь на своей шкуре, что это такое – немилость королевы, – предупредила Пиппа, когда они спустились к причалу. – Она посчитает это неповиновением.

– А мне все равно, – буркнул Робин. – Кстати, вот и Джем. Я послал его нанять нам гуари 3.

Паж резво подбежал к хозяину.

– Я нашел крепкую гуари, сэр. И чистую.

– Молодец, парень! – одобрил Робин, помогая Пиппе спуститься по ступенькам к воде и критически оглядывая качавшуюся на воде лодку. Обычно наемные суденышки отличались невероятной грязью, поскольку перевозили любой груз, который подвернется, будь это окровавленные туши, разбитые бочонки из-под эля или клетки с курами и поросятами. Но эта была подметена, дно – сухое, а банки покрыты относительно чистой мешковиной.

– Сойдет.

Спрыгивая в лодку, Робин подумал, как неплохо было бы, предложи Аштон послать за ними свою барку. Луиза, пытавшаяся убедить его повезти ее вниз по реке, в Ричмонд, пространно расписывала элегантность и удобства своего суденышка и не слишком мирно восприняла отказ предпринять такую поездку во мраке ночи по той части реки, которая была ему не только незнакома, но и изобиловала непредсказуемыми течениями и мелями. На его голову посыпался поток испанских оскорблений, которые, правда, немедленно сменились столь же цветистыми извинениями.

Робин слегка ухмыльнулся приятным воспоминаниям и снова задался вопросом, удастся ли Луизе держаться так, словно ничего не произошло. Неплохая проверка ее находчивости, в которую он, впрочем, безоговорочно верил.

– Что тебя так забавляет? – осведомилась Пиппа, опираясь на протянутую руку, чтобы спуститься в лодку.

– Так… случайная мысль, – весело бросил он. – Кстати, мешковина, кажется, не слишком грязная.

• Он показал на банки. Пиппа все же отряхнула их ладонью и, расправив складки платья и плаща, уселась.

– Всего лишь случайная мысль?

– Совершенно верно, – подтвердил он, располагаясь напротив. Джем занял место рядом с гребцом, который стал выводить суденышко на середину течения. Робин поспешил отвлечь сестру от ненужных расспросов.

– Что тебе так нравится в Лайонеле Аштоне? – спросил он напрямик, поскольку не больше, чем Пиппа, был склонен ходить вокруг да около, когда речь шла о благополучии близких.

– А кто сказал, что он вообще мне нравится?

– Это очевидно, Пиппа. Человеку поручено следить за каждым твоим движением, а ты и внимания не обращаешь. На тебя это не похоже. – Он помедлил, дожидаясь пояснений, и, когда Пиппа ничего не ответила, чуть неуверенно добавил: – Мне кажется, между вами что-то есть. Сегодня я это заметил. И кажется, можно назвать это определенной близостью.

Пиппа продолжала молчать. Робин напряженно вглядывался в ее лицо, едва различимое в серых сумерках. У него усиливалось ощущение, почти предчувствие опасности, грозящей Пиппе. И хотя он не знал, откуда грянет беда и что несет с собой, все же едва ли не ощущал ее в воздухе. Недаром он столько лет ходил по краю пропасти: теперь распознать этот запах было так же легко, как серный смрад дьявола.

– Он мне нравится, – призналась наконец Пиппа. Какой смысл отрицать очевидное? Но больше Робин ни о чем не узнает. – Сама не знаю почему. Кажется, и он мне симпатизирует.

– Это я понять могу. – Робин подался вперед и накрыл ладонями ее руки. – Но… но, Пиппа, будь поосторожнее. Ты и без того в немилости и, помимо всего прочего, носишь ребенка от своего мужа.

– Мой муж мне не верен, – перебила Пиппа, отнимая руки.

– Точно еще ничего не известно…

– Известно.

Она вызывающе вскинула подбородок, как бы подначивая Робина возразить. Но ее глаза горели такой убежденностью, что Робин мгновенно сник, поверив сестре.

– Мне жаль… правда, Пиппа, мне очень жаль. – И так же нерешительно добавил: – Знаешь, как говорят: злом зла не поправишь…

– Не читай мне нотаций. Робин. Ты ничего не знаешь, так что лучше помолчи, – оборвала Пиппа, поднимая глаза к небу, где уже сияла вечерняя звезда и над деревьями, стерегущими реку, поднималась желтая луна.

– Может, и нет, – вздохнул Робин. – Но когда речь идет о семье, вспомни, Пиппа, что, кроме меня, у тебя здесь никого нет. И я не могу стоять в стороне и смотреть, как ты губишь себя.

– О, как драматично! – неожиданно рассмеялась Пиппа. – Как это я могу себя погубить? Только потому, что нахожу своего тюремщика приятным собеседником? Неужели ты откажешь мне даже в этом маленьком удовольствии: находить отдушины в навязанном королевой обществе?

– Нет, нет, разумеется, нет.

«Если только удовольствие не слишком велико». Но последнее замечание Робин благоразумно оставил при себе.

– Когда должен родиться малыш?

– Не совсем уверена, но, думаю, в конце апреля или в самом начале мая. Я ценю твою озабоченность, Робин, но в ней нет нужды. Лайонел так же рьяно заботится о моей репутации, как и ты, иначе тебя бы со мной сейчас не было. Что могут наболтать злые языки о мирном ужине в компании ребенка, дуэньи и моего брата?

Ребенка?! Робин закашлялся и принялся поправлять перо на своем бархатном берете. Он ничего не добьется от Пиппы дальнейшими допросами… по крайней мере не сегодня.

Поэтому он потеребил свой крахмальный круглый воротник и расправил окаймлявшее его кружево.

– Значит, тебе нравится мой костюм?

– Еще бы! Я всегда говорила, что тебе следует носить голубое. С такими глазами, как у тебя, просто глупо выбирать другой цвет!

Робин неловко шаркнул ногами.

– В моих глазах нет ничего особенного.

– Конечно, есть, – проворковала Пиппа. – Они в точности как у твоего отца. Вряд ли моя мать так быстро пала бы в объятия сэра Хьюго, если бы не эти глаза.

– Для разумной женщины ты иногда несешь полную чушь, – громко объявил Робин.

– О, я не всегда бываю разумна, – заверила Пиппа с озорным блеском в глазах. – Но поверь мне, дорогой братец, не ты один замечаешь в людях перемены. Взять хотя бы тебя с твоим новообретенным интересом к чистоте и нарядам. Готова побиться об заклад, что ты ухаживаешь за дамой.

– Очередной вздор! – проворчал Робин. «Я вовсе ни за кем не ухаживаю! Еще чего!» – По-моему, это и есть причал Аштона! – воскликнул он чересчур громко и так быстро вскочил, спеша положить конец беседе, что гуари сильно качнуло.

Робин тяжело повалился на банку, и берет слетел. Проворный Джем бросился на помощь, успев поймать берет за мгновение до того, как он оказался в воде. Пиппа энергично зааплодировала.

– Прекрасно, Джем! Представляю, как велика была бы потеря для твоего хозяина.

Робин взял берет и водрузил на голову, стараясь обрести утраченное достоинство. Лодка ударилась о ступеньки, и стоявший на причале человек подхватил швартов и привязал суденышко.

Робин поднялся наверх, одергивая камзол и отряхивая плащ и шоссы. Пиппа легко вспорхнула по ступенькам и с интересом огляделась.

Из многочисленных окон особняка лился свет, падавший на газон и железную калитку, отделявшую сад от реки. Дом был достаточно велик, с широкой каменной террасой и парапетами. У причала была пришвартована прекрасно снаряженная барка.

Пиппа задумчиво кивнула. Лайонел Аштон, похоже, богат. Впрочем, это и неудивительно. Большинство испанцев, прибывших с Филиппом, были людьми состоятельными. Но, насколько она знала, больше ни у кого не было домов в Лондоне.

– Сюда, миледи… милорд…

Встретивший их слуга высоко поднял фонарь и повел гостей вперед. На нем была великолепная зеленая с серебром ливрея. Робин отослал Джема назад вместе с гуари и последовал за Пиппой и проводником. В саду он бывал не раз, а вот в доме – никогда, потому ему не составило труда изображать любопытство.

Луиза посмотрелась в зеркало и слегка нахмурилась.

– О, Бернардина, по-твоему, мантилья подходит к этому платью? Может, лучше взять зеленую, шелковую? Видишь, вышивка сделана зеленой ниткой!

Она нервно ткнула пальцем в цветы, которыми была расшита нижняя оранжевая юбка дамасского шелка.

– Дорогое дитя, ни к чему так волноваться, – благосклонно улыбнулась дуэнья. Сегодня вечером Луиза выглядела особенно хорошо. Платье из бархата цвета слоновой кости поверх яркой нижней юбки прекрасно оттеняло теплое розовое свечение ее кожи. Бернардина прекрасно понимала причину возбуждения подопечной и даже сама испытывала некоторое нетерпение. Они так долго обходились без общества! Так долго не вели оживленных бесед за обеденным столом!

И ей ужасно хотелось показать дону Аштону свое умение управлять хозяйством. Он немало удивится, обнаружив, какой восхитительный ужин ждет их гостей и как идеально ведет себя Луиза на людях!

– Дон Аштон назвал тебе имена приглашенных? – спросила Луиза, откалывая девственно-белую мантилью и потянувшись за зеленой.

– Нет, у меня едва хватило времени обменяться с ним словом. Он спешил одеваться.

Бернардина взяла с туалетного столика шпильки и принялась сама прикалывать Луизе мантилью. И вправду, темные волосы в обрамлении зеленого шелка выглядели на редкость эффектно.

– Он только упомянул, что это брат и сестра. Твоя дорогая матушка вряд ли возразила бы против такого семейного собрания.

Луиза едва заметно поморщилась. Брат и сестра? Какая тоска! Наверняка престарелая пара, живущая в одном доме. Дон Аштон, разумеется, из кожи вон вылез, чтобы отыскать самых скучных и респектабельных гостей!

Но даже брат и сестра все же более оживленная компания, чем донья Бернардина и пяльцы с вышиванием. А если Бернардине они покажутся достаточно приемлемыми, значит, ответное приглашение будет принято, и, может, в том доме она встретит еще кого-то.

Луиза, никогда не грустившая подолгу, снова почувствовала прилив оптимизма. Она очарует пожилую и унылую парочку своим остроумием, чисто испанской покорностью старшим, своей музыкой, и они откроют ей двери своего дома.

Она расправила мантилью, приколотую Бернардиной к свернутым косам.

– Думаю, так лучше. А по-твоему?

– Гораздо, – согласилась дуэнья. – У тебя безупречный вкус, дорогая. Передался по наследству от твоей матушки.

Луиза чуть подняла брови. Сколько она помнила, мать всегда носила только черное. Правда, фигура у нее оставалась идеальной, не говоря уже об осанке, диктуемой строжайшими правилами придворного этикета. Но все же трудно говорить о хорошем вкусе, когда одно черное платье сменяет другое. Впрочем, когда речь шла о дочери, мать не придерживалась таких ограничений. Она заботилась о том, чтобы Луиза всегда была одета по последней моде, хотя и с соблюдением всех приличий. Так что, возможно, Бернардина права.

Луиза вдруг посочувствовала матери, которая, вероятно, радовалась бы более разнообразному гардеробу, если бы роль жены и постоянно скорбящей матери, а потом и вдовы не препятствовала более счастливому образу жизни.

– Твой веер, дорогая, – напомнила Бернардина, вручая Луизе раскрашенный веер черного шелка. – Правда, в нем нет особой нужды, сегодня прохладно, но как грациозны движения руки, держащей веер!

Луиза улыбнулась и, особым образом повернув запястье, посмотрела на дуэнью поверх веера. Бернардина тихо ахнула.

– Ты не должна флиртовать, дитя мое! Ни в коем случае!

– О, это всего лишь игра, дорогая, – заверила Луиза, целуя морщинистую щеку. – Обещаю, что не опозорю тебя.

– Конечно, нет, – пробормотала Бернардина, погладив ее по плечу.

– О, они идут! – воскликнула Луиза, поглядев в окно. – Видишь, огонь фонаря.

Она подлетела к самому подоконнику, но, расслышав укоризненное восклицание дуэньи, спряталась за занавеску. Правда, разглядеть ничего не удалось. В мигающем свете фонаря две завернутые в плащи фигуры медленно двигались за ливрейным лакеем.

– Пойдем скорее, мы должны встретить их в зале, – настойчиво шипела Бернардина.

Луиза отпустила занавеску и вышла на верхнюю площадку лестницы. Снизу донесся голос опекуна:

– Лорд Робин! Леди Нилсон! Добро пожаловать!

– Благодарим за гостеприимство, мистер Аштон, – весело ответил Робин из Бокера.

Туфелька Луизы, уже коснувшаяся верхней ступеньки, замерла. Дыхание на миг пресеклось. Робин! О Господи! Робин и его сестра. Как Луиза мечтала встретить ту Пиппу, которая осмелилась пойти против самой королевы, провела несколько месяцев в Тауэре и все же ухитрялась жить полной жизнью и не оглядываться на мнение окружающих!

Почти невыносимое волнение, смешанное с восхитительным уколом страха, охватило ее с такой силой, что Луиза едва не пошатнулась. Что это на него нашло? Может, он ее дразнит? Или испытывает? Или его привел сюда простой случай? Вряд ли он желал разоблачить ее… или нет?

Гордо подняв голову, изобразив приветливую улыбку, Луиза едва заметно пожала плечами. Так или иначе, а он увидит, что она способна справиться с любой ситуацией. И если надеялся вывести ее из себя, скоро поймет, что Луиза де лос Велес из дома Мендоса может играть в любую предложенную ей игру.

Луиза раскрыла веер и последовала за дуэньей вниз по лестнице.