Витман против нашего с Кристиной отъезда не возражал.
— Уверен, что вам я могу доверить госпожу Алмазову, Константин Александрович, — глядя на меня с непроницаемой улыбкой, сказал он. — Если угодно, порекомендую милейший ресторанчик с прекрасным видом на Неву.
— В три часа ночи, под проливным дождём вид на Неву весьма актуален, — вернул улыбку я. — И где же этот ресторанчик?
— Он находится в самом центре города, в отеле «Мариотт». В Кронштадте есть отель, принадлежащий тому же владельцу, вы посещали его прошлой ночью.
— Ты посещал прошлой ночью «Мариотт»? — удивилась Кристина.
— О да. Константин Александрович любезно сопроводил туда госпожу Нарышкину.
Глаза Кристины вспыхнули.
— До крыльца, — пояснил я её яростному взгляду. — Я проводил Полли всего лишь до крыльца. Не правда ли, господин Витман?
— О, разумеется! — Витман, похоже, наслаждался ситуацией. — Так вот. Ресторан, о котором я говорю, расположен под самой крышей отеля, имеет выход на открытую веранду. Работает он до утра, так что у вас есть все шансы, любуясь рассветом, выпить там по чашечке чая. А после разместиться в номерах «Мариотта» и отдохнуть как следует. Для нашего ведомства там держат специальный резерв. Я позвоню и распоряжусь, чтобы вас встретили.
— Благодарю.
— Не стоит благодарности, Константин Александрович. Вы и Кристина Дмитриевна заслужили отдых, как никто другой. А у нас ещё будет время поговорить. Много времени. Завтра ближе к полудню, когда уляжется суета, ждите вызова. Оба.
По дороге в ресторан мы с Кристиной не разговаривали. Она, видимо, всё ещё дулась из-за того, что я провожал Полли. Хотя расспрашивать о подробностях мешала гордость.
В какой-то момент я вообще начал опасаться, что Кристина передумает и потребует возвращения в Кронштадт, но обошлось. А в ресторане, который и правда оказался на удивление уютным, она вовсе оттаяла.
Столики, стоящие на открытой веранде, были огорожены полукруглыми ширмами — так, чтобы ни из одного такого «кабинета», как обозвал это официант, провожающий нас, не был виден другой. Перед столиком стоял полукруглый диван с подушками. На столике романтически теплился живым огоньком светильник, благоухали в вазе свежие розы.
— Если господа желают, температуру в кабинете можно отрегулировать магически, — сказал официант. — Также, если угодно, можно установить завесу неслышимости или невидимости… Меню, прошу вас. — Он подал нам два меню в тяжёлой кожаной обложке и, поклонившись, удалился.
— А господин Витман умеет выбирать романтические места, — плюхнувшись на диван, заметил я.
— Господин Витман больше, чем кто бы то ни был, заинтересован в нашей с тобой безопасности, — сухо отозвалась Кристина.
Она села на диван рядом со мной. Но так, чтобы находиться от меня дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.
Костя Барятинский попытался придвинуться ближе к Кристине, но проиграл Капитану Чейну. Который усилием воли заставил себя взять со столика бокал с шампанским и небрежно откинуться на спинку дивана.
Кабинет укрывала от непогоды полотняная крыша, однако необходимости в ней уже не было — дождь закончился. Небо над Невой светлело. Похоже, скоро и правда рассветёт. Май на дворе, ночи короткие.
Кристина, помедлив, тоже взяла со стола бокал. Повернулась ко мне.
— За победу, лейтенант? — предложил я.
— За победу, капитан, — согласилась она.
Мы чокнулись. Выпили. Я придвинул Кристине блюдо с фруктами, официант принёс его вместе с шампанским.
Кристина взяла гроздь винограда, отщипнула ягоду.
— В прошлый раз ты сказала «Капитан Чейн», — заметил я.
Кристина повела плечами.
— Тебя это удивляет?
— Немного. Почему вдруг именно так?
— Чейн — по-английски «цепь». Твоё личное оружие. Вот и возникла ассоциация.
Взгляд Кристины оставался безмятежным. Вылитый папаша, чтоб его… И ведь — не придерёшься. Ассоциация вполне закономерная. И напрямую не спросишь.
Ладно. Пока не будем форсировать события.
— Ты так сильно привыкла к английскому языку?
— Это — попытка выяснить, в какой стране я провела детство? — улыбнулась Кристина. — Мог бы так и спросить, это не секрет. Большей частью — в Швейцарии. Но со мной с малых лет разговаривали на нескольких иностранных языках. Английский и французский были для меня ближе, чем родной.
— А с какого возраста тебя начали готовить к работе в контрразведке?
— С рождения, как я сейчас понимаю. В детстве об этом, конечно, не догадывалась. Не знала, что игры, в которые со мной ежедневно играют наставники, на самом деле — тренировка наблюдательности, стойкости и других полезных качеств. Личное оружие появилось в моей руке, когда мне ещё не исполнилось шести лет.
— А господин Витман твоим воспитанием не занимался?
— Он уделял мне столько времени, сколько мог. У него очень… беспокойная служба. Но всё своё свободное время отец посвящал мне. И мама тоже. Когда я была совсем маленькой, часто её видела. До сих пор помню, как радовалась её приездам. А потом… мамины визиты пришлось сильно сократить. В восемь лет меня отдали в закрытый пансион. Я не понимала, почему так, мне не хотелось жить в пансионе. Когда мама приехала меня навестить и привезла в подарок чудесную фарфоровую куклу, я со злости разбила её о пол. — Кристина отвела глаза. — Даже вспоминать неловко, право. Полагаю, ты в свои восемь лет вёл себя не в пример лучше.
— О, да, — хмыкнул я.
Когда мне было восемь лет, приют, где я рос, закрыли. Здание приюта понадобилось для чего-то ещё, и нас, воспитанников, распихали по другим заведениям. Мне исключительно повезло. В приют, куда определили меня, не отправили больше ни одного моего ровесника.
До сих пор я рос тоже не в сказке и догадывался, чем мне грозит знакомство с новыми товарищами. Пока сидел в канцелярии, где меня оформляли, заметил на столе у воспитателя металлические ножницы, они торчали из стакана с писчими принадлежностями. Когда воспитатель отвернулся, я стянул ножницы и спрятал их под одеждой.
Вечером, когда в спальне выключили свет, ко мне направились трое пацанов. Тридцать шесть остальных замерли на койках, предвкушая развлечение — травлю новенького. Я вскочил и перепрыгнул на койку соседа. Приставил ножницы к его голове и пообещал:
«Подойдёте — выткну ему глаз».
Тронуть меня в ту ночь не посмели. Утром ножницы отобрал воспитатель — кто-то настучал, — а меня на неделю заперли в карцер, на воду и пищевые брикеты, которыми в подсобном хозяйстве кормили свиней. Из карцера я вышел, шатаясь, но зато уже с каким-никаким авторитетом. Со многими из пацанов позже подружился. А сосед по койке, к голове которого я приставлял ножницы, два года спустя убежал из приюта вместе со мной…
— О, да, — кивнул я. — Я вёл себя не в пример лучше, — и одним глотком допил из бокала шампанское.
Потянулся к бутылке, налил себе и Кристине ещё.
— Тогда я, конечно, не знала, в чём причина, — пригубив из бокала, виновато продолжила Кристина. — Почему мама стала так редко меня навещать… Я узнала об этом лишь когда повзрослела.
— И в чём было дело?
Кристина молчала, покачивая в ладонях бокал.
— Да говори уже, раз начала. — Я всё-таки придвинулся к ней. — Знаешь ведь, что болтать не буду.
— Да это не тайна, в общем-то. — Кристина грустно улыбнулась. — Об этом, так или иначе, знают все… Моя мама — лучшая подруга государыни. Они дружат с самой юности, с тех самых пор, как будущая государыня впервые прибыла в Россию. Они действительно очень близки, государыня доверяет матушке все свои беды и радости. Когда родился цесаревич — как ты наверняка знаешь, не самый здоровый мальчик, — первое время ещё была надежда, что его недуг излечим. Но ближе к пяти годам стало ясно, что нет. Всё, на что способны целители — не дать угаснуть жизни цесаревича вовсе. Государыня это очень тяжело переживала, и матушка не могла оставить её ни на минуту. А позже, когда государыня стерпелась со своим горем… Видишь ли. Государыня исключительно добра и милосердна, у неё благороднейшее сердце. Она очень привязана к своему супругу и детям, особенно к больному цесаревичу. И находятся подлецы, которые пытаются этим пользоваться. Сколько мошенников вьется вокруг неё, если бы ты знал! Какими только способами цесаревича ни обещают вылечить! А государыня все последние годы — в том состоянии, когда готова хвататься за соломинку. Её бы воля — принимала бы всех подряд, её очень легко обмануть. Она во многом похожа на великую княжну Анну. Такая же… — Кристина замолчала, подбирая слово.
— Воздушная, — помог я. Хотя на языке вертелось другое.
— Именно. А моя матушка — человек совсем иного склада. Она волевая, решительная. К тому же, сильный чёрный маг, у неё шестнадцатый уровень! Государь лично просил матушку оберегать его супругу. Мне, разумеется, мало о чём рассказывают. Но о двух попытках заморочить государыне голову обещаниями вылечить цесаревича знаю даже я. Этого не случилось лишь благодаря моей матушке и её проницательности. Конечно же, в основном внимание матушки направлено на государыню. Она никак не может надолго её оставлять. А в детстве я этого не понимала.
— Вот оно что, — пробормотал я. — А чем же таким болен цесаревич?
Кристина покачала головой:
— Вот этого не знаю. И почти никто не знает, эта информация не афишируется. Я как-то пыталась спросить, но и отец, и мама ясно дали понять, что это не моего ума дело.
— Ясно, — буркнул я. — Наше с тобой дело — под пули подставляться. А головой пусть взрослые люди у себя в кабинетах работают… Ладно, чёрт с ними со всеми. — Я снова наполнил бокалы. — Давай, за встречу.
— Какую? — удивилась Кристина.
— Ну, я рад, что с тобой встретился. А ты?
— Я тоже рада. — Кристина покраснела, но тут же взяла себя в руки. Поспешно добавила: — Хотя иногда ты бываешь совершенно невыносим!
— Иногда — это как сейчас? — Моя рука легла ей на плечи.
Ничего не мог с собой поделать, хоть ты тресни! Тянуло к ней, как магнитом. Ну, может повезёт — по морде двинет? И вопрос решится сам собой?
Нет. Кристина покосилась на мою руку, но не сбросила. Мы синхронно отпили из бокалов. Я поставил свой на стол. Кристина продолжала держать свой.
— Поставь, — сказал я.
Осторожно забрал бокал у неё из рук.
Кристина посмотрела мне в глаза. Пролепетала:
— Ты… У тебя есть невеста.
— Мы не обручены.
— По тебе половина девушек в академии с ума сходит!
— Это их проблемы.
— И не только в академии! На трибунах какие-то ненормальные плакатом размахивали — «Я люблю Костеньку!»
— Да?.. Не видел.
— За тобой даже служанка подглядывает в замочную скважину!
— У бедной Китти так мало развлечений. — Я привлёк Кристину к себе. — Ты сказала всё, что хотела?
— Да. То есть, нет! То есть…
— Ясно.
В следующую секунду я бы её поцеловал. И плевать, что там было бы дальше. Но в это время напротив нашего романтического столика образовалась совершенно не романтическая фигура.
— Господин Барятинский, — произнесла она низким голосом. — Вам необходимо немедленно проследовать за мной.
— Вот только вас мне сейчас и не хватало, Агнесса Кондратьевна, — облек я в максимально вежливую форму слова, которые рвались на язык. — В чём дело?
Кристина поспешно отпрянула от меня. Удерживать её я не стал — смысла в этом, в общем-то, уже не было.
— Прошу прощения за вмешательство, — сказала Агнесса, старательно не заметив конфузливого движения Кристины и моего раздражения. — Но ваша помощь действительно необходима. Господин Витман попросил вас прибыть немедленно.
— Господин Витман умеет выбирать для своих просьб самые удачные моменты.
Я поднялся, подал руку Кристине.
— Присутствие госпожи Алмазовой не требуется, — сказала Агнесса. — Она может отдыхать. Прибыть просили только вас.
Кристина обиженно поджала губы, но сумела сдержать эмоции. Пробормотала:
— Мне действительно не помешает отдых. Узнаю у администратора, что там с обещанными номерами.
— Оставь им записку, в каком ты номере. Я позвоню, как только вернусь.
— Хорошо.
«… Я буду ждать». Этого Кристина не сказала, но слов и не требовалось. Во взгляде сквозило беспокойство. Ну, и тень обиды присутствовала — работаем мы вместе, но вызвали почему-то только меня.
У входа в ресторан Агнессу дожидались две тёмные фигуры. Одеты были в штатское — вероятно, чтобы не смущать своим видом постояльцев самого дорогого отеля в Петербурге. Неважно, что постояльцы в этот час дрыхли в номерах, как младенцы.
— Нам сюда, Константин Александрович.
Агнесса указала на знакомый тёмный автомобиль.
Один из её сопровождающих уселся за руль. Агнесса распахнула дверь, опередив меня. Сделала приглашающий жест, предлагая садиться.
— Благодарю. После вас.
Агнесса почему-то заколебалась.
Второй сопровождающий вопросительно посмотрел на неё. Начал:
— А…
— Садись вперёд, — процедила Агнесса.
И села на заднее сиденье.
Я сел рядом с ней. Машина тронулась.
Окнам с магической тонировкой я уже не удивился. Машина быстро набрала скорость.
— Мы торопимся? — спросил я.
— О, да. — Агнесса повернулась ко мне, изобразила любезную улыбку. — Забыла вас предупредить, простите. Дело весьма срочное.
— И что же стряслось?
— Не могу знать. Не моя компетенция. Я лишь выполняю приказ господина Витмана.
— Вот как, — обронил я.
Гранд-отель «Мариотт», где имели обыкновение размещаться самые уважаемые и обеспеченные постояльцы — в числе прочих, как выяснилось, особы императорской крови, — находился действительно в самом центре города. И сейчас, судя по поворотам, которые выполнил автомобиль, мы от этого центра стремительно удалялись.
Ориентироваться я за время, проведенное здесь, научился уже неплохо. Сейчас готов был спорить на последний грош, что мы выехали на Невский — по которому и несёмся с бешеной скоростью.
— А где меня ожидает господин Витман? — спросил я.
И в Чёрный город, где мы с ним расстались, и к зданию на Литейном, принадлежащему тайной канцелярии, нужно было добираться другим путём.
— На конспиративной квартире, — сказала Агнесса. — Она находится за пределами города. Доедем быстро, не беспокойтесь. Кстати! Не угодно ли?
Нас отделял друг от друга подлокотник. Агнесса откинула его крышку, извлекла из недр плоскую металлическую фляжку и два небольших стаканчика. Похвасталась:
— Личный презент господина Витмана. Собственноручно наградить изволили, в благодарность за безупречную службу.
— Чрезвычайно мило с его стороны, — обронил я.
— Чрезвычайно!
— Закуска у вас тоже с собой? — Я заглянул в подлокотник.
Закуски там не обнаружил, зато увидел тусклый блеск пистолетной рукояти.
— Увы. Закуской не запаслась. — Агнесса развела руками.
— Только оружием?
Агнесса метнула гневный взгляд на помощников. Обнаружить в подлокотнике пистолет, по всей видимости, не ожидала. Пробормотала:
— Помилуйте, какое оружие? Он даже не заряжен. Так, на всякий случай лежит… — Она торопливо захлопнула подлокотник. — Выпьете со мной, ваше сиятельство?
— Выпью. Почему нет.
Агнесса установила стаканчики в специальных гнёздах на подлокотнике. Скрутила крышку с фляжки.
Я внимательно следил за её руками.
Н-да… Что и требовалось доказать.
— Прошу вас, Константин Александрович! — Агнесса протянула мне наполненный стаканчик. — Разрешите поздравить вас с достойным завершением операции!
— Спасибо. Но пока рановато.
Я еще договаривал — а моя цепь уже выстрелила. Первым порывом она сорвала с подлокотника крышку. Свободной рукой я нырнул внутрь и выхватил пистолет. Относительно того, что он не заряжен, Агнесса меня, как и ожидал, обманула.
Судя по весу — всё в порядке, обойма полная или близко к тому. Не удивлюсь, если в глубинах подлокотника ещё и запасная отыщется.
Я выстрелил. Ветровое стекло окрасила кровь, от пули, прошедшей навылет и застрявшей в нём, разбежались трещины. Человек, сидящий на переднем сиденье рядом с водителем, повалился вперёд. Ткнулся простреленной головой в крышку бардачка.
Водитель, ошалело посмотрев в сторону товарища, заорал. Машина вильнула.
— Тормози! — рявкнул на водителя я.
Наставил на него пистолет. А цепь, которую держал в правой руке, уже обвила плечи Агнессы. Так, что та при всём желании не могла бы дотянуться до оружия — где бы оно ни было спрятано.
— Константин Александрович! — взвизгнула Агнесса. — Вы в своём уме?! Что вы себе позволяете?!
Она ещё пыталась ломать комедию. Ещё надеялась на что-то.
— У тебя ус отклеился, — сказал я.
— Что?!
— Ничего. Прикажи своего болвану остановиться. Иначе прикажу я — потому что тебе уже нечем будет разговаривать. Цепь пробьёт твою поганую глотку.
Второй конец цепи, послушный моим мыслям, замер наизготовку перед лицом Агнессы.
— Тормози, — выдавила она.