Тень врага

Глава 8 Непредвиденные обстоятельства

— Ты где тюльпан раздобыл? — спросил я.

— Создал.

— Вот как?

— Ну… да. Дело в том, что после того, что случилось… Ну, там, в Кронштадте. Ты понимаешь, о чём речь.

Мишель явно говорил о том, как его шарахнуло магией пустоты. Когда он попытался остановить её Щитом. Что характерно — сквозь мой Щит эта магия пролетала как сквозь воздух, а о его Щит — сдетонировала.

— Ну, и? — поторопил я его.

— Мне кажется, мой магический уровень увеличился.

— Так это же хорошо! — искренне обрадовался я.

— Да… Наверное. Вот, жду, когда будут измерять уровень в конце года. Я, правда, и сам много тренировался, развивал каналы. Но после того случая ощутил серьёзный подъём, и… Костя!

Мишель вдруг замедлил шаг, и я был вынужден под него подстроиться.

— Что?

— Эта ситуация… Я имею в виду Полли. Я не настаиваю… Точнее, не могу настаивать, всё-таки вы с ней… Но пойми, пожалуйста, и меня. Я бы хотел определённости.

— Так это от неё надо добиваться, — пожал я плечами.

— Ты меня не понимаешь, — вздохнул Мишель. — Все эти косые взгляды… А ко всему прочему, Полли думает, что мы будем драться за неё…

— Мишель, — вздохнул я. — У меня уже скоро мозоль на языке появится, повторять одно и то же: мы с Полли не обручены. Предложения я ей не делал. Всё, что она болтает — плод её воображения. А всё, что связывает её и меня — это дружба с детства. И ничего больше! Полли мне… не знаю… как сестра.

И, к слову, до недавних пор Костю Барятинского в качестве жениха вообще никто не рассматривал. Но всё изменилось, когда в его тело вселился дух Капитана Чейна и начал стремительно вести род Барятинских к величию — не забывая при этом зарабатывать очки и в личное пользование. Так что теперь, полагаю, маменька и папенька Полли следят за нашими с ней «отношениями», затаив дыхание — чтобы не сглазить.

— В общем, я не знаю, чем ещё тебе помочь, — закруглил я свою мысль. — Вообще нет фантазии, вся закончилась, — демонстративно похлопал себя по карманам.

Мы вышли из Царского Села, двинулись к воротам Академии. Пьер Данилов по-прежнему слонялся неподалёку, всё ещё не решившись на отчаянный бросок. Завидев Мишеля и меня, он остановился и с любопытством уставился на нас. А нам заступил дорогу привратник.

— Я — Константин Барятинский, — сказал я. — Мне разрешено покидать академию, когда будет угодно.

Такую привилегию мне действительно предоставили. Просьба деда, заслуги перед Отечеством и, полагаю, какая-то бумажка, черкнутая господином Витманом сыграли тут свою роль.

— Насчёт вашего сиятельства — осведомлены прекраснейше-с, — поклонился привратник. — Однако второго господина выпускать не имеем права-с, без высочайшего распоряжения.

— Эм… — озадачился я. — То есть, ворота вы мне не откроете?

— Открою, как не открыть. Только как только за вами закрою — сию же минуту буду вынужден доложить-с.

Н-да, нюанс. Мишель-то здесь не на том положении, чтобы плюнуть на последствия.

— Ясно, подожди здесь, — сказал я Мишелю.

Время, время… Каждый встречный норовит откусить кусочек. Всё же быть вне закона — с какой-то стороны удобно. Не тратишь столько времени на улаживание бесконечных формальностей.

В кабинет Калиновского я пришёл впервые. Сюда в принципе курсанты толпами не ходили — не было у них по определению таких вопросов, с которыми нужно было забираться на такую верхотуру административной лестницы.

— По какому, простите, вопросу? — вполголоса допытывался от меня секретарь — пожилой мужчина в серой рубашке с нарукавниками.

— Вопрос личного характера.

— Подробности… не помешают. Господин Барятинский.

— Просто доложите, что я пришёл, — попросил я. — И что у меня — срочный, серьёзный, личный вопрос.

Секретарь хотел возразить, но тут из-за двери послышался взрыв смеха. Голоса я узнал — один принадлежал Калиновскому, а второй —…

— Там у него — Платон, что ли? — вырвалось у меня.

— Господин Хитров, да. А вы, простите, откуда… — растерялся секретарь.

— Ну так тем более докладывай! — повысил я голос. — Значит, я уже запаздываю, они ведь меня ждут!

Нехитрый трюк сработал. Секретарь робко стукнул в дверь и скользнул внутрь. А пару секунд спустя вернулся и открыл дверь передо мной.

— Спасибо, — кивнул я и вошёл в кабинет ректора.

Здесь было темно — задёрнуты тяжёлые шторы. Почему так — можно было догадаться по запаху. Едва уловимому флёру хорошего коньяка. Бутылку которого Калиновский наверняка только что спрятал в стол.

Встретили меня доброжелательные взгляды и расслабленные улыбки.

— А вот и наш герой, — сказал Калиновский.

— Не перехваливайте его, Василий Фёдорович, — сказал Платон. — Худший грех, что может обуять юношу — гордыня! — и он многозначительно погрозил мне пальцем.

У-у-у, да они тут, похоже, давненько заседают. Что ж, не только на курсантов весна действует, всем хочется в последние деньки учебного года приспустить поводья.

— Василий Фёдорович. Платон Степанович, — поклонился я.

— Чем обязаны вашему визиту? — спросил Калиновский. — Какую я могу оказать услугу тому самому князю Барятинскому?

— Мне срочно нужно покинуть территорию академии. Вероятно, до позднего вечера, — сказал я, решив перейти сразу к делу.

Платон прищурившись, уставился на меня. Все признаки подпития исчезли мгновенно, как рукой сняло.

— А разве вам не дано бессрочное разрешение покидать академию, когда вам только будет угодно? — спросил Калиновский, который, напротив, был полностью расслаблен и доброжелательно улыбался.

— Дано, — согласился я. — Проблема в том, что мне нужно взять с собой кое-кого ещё.

— Кгхм… — Ректор перестал улыбаться и, поёрзав в кресле, принял более солидное положение. Навалился на стол. — Позвольте полюбопытствовать, для каких же целей вы хотите забрать этого кого-то?

— Мне… нужна помощь в одном деле, — сказал я.

Почему-то думал, что достаточно будет изложить просьбу — и мне не откажут. Но, видимо, мой авторитет хоть и позволял пройти в кабинет ректора, был не настолько велик, чтобы получать всё, что заблагорассудится, по щелчку пальцев.

— Посвятите меня, пожалуйста, в детали. — Калиновский забарабанил пальцами по столу.

— Этого я, простите, не могу сделать.

— Вот как? И почему же?

— Вы же, полагаю, знаете, благодаря чьей протекции у меня есть упомянутое право выходить из академии в любое время? — ответил я вопросом на вопрос.

Калиновский прекратил барабанить и нахмурился. Похоже, я угадал: своими привилегиями обязан, в первую очередь, Витману.

— Похоже, мы все тут оказались в неудобном положении. — Калиновский с кряхтением встал и, отодвинув кресло, прошёлся по кабинету. — Признаться, у меня впервые учится столь необычный курсант. И — поймите меня правильно! — я лишь рад тому, что наша академия поспособствует вашему росту, господин Барятинский. Я готов пойти на некоторые уступки. Вы — поистине значимая фигура даже в масштабах страны. Однако я не могу не проявлять известного беспокойства…

Калиновский окончательно запутался в словесных кружевах, пытаясь не нанести мне оскорбления. Пришлось прийти ему на помощь:

— Вы опасаетесь, что я буду злоупотреблять своими привилегиями, — вздохнул я. — Например, выводить курсантов из академии в обмен на какие-нибудь услуги. А это неизбежно повредит дисциплине и учебному процессу.

— Помилуйте! — Ректор в испуге приложил руку к груди. — Разве бы я мог такое сказать? Что вы, господин Барятинский, я…

— Вы и не сказали, — успокоил ректора я, — это я сказал. Поверьте, последнее, чего бы мне хотелось — это посеять хаос в здешних стенах. Исключения хороши лишь тогда, когда работают правила. В противном случае в исключениях нет никакого смысла. Но в этот раз, Василий Фёдорович, мне действительно нужна помощь человека, которого я хочу забрать. И это действительно важно. Как вы правильно заметили, в масштабах страны.

— Константин Барятинский — мой ученик, — добавил Платон, наконец, перестав сверлить меня взглядом. — Я знаю его, как человека чести, который не бросает слов на ветер. Если он говорит так — значит, так оно и есть. Дело не моё, но лично я посоветовал бы пойти ему навстречу.

В наступившей тишине Калиновский вернулся к столу и тяжело оперся на него кулаками. Опустил голову.

— Вот значит, господа, какого вы обо мне мнения, — тихо сказал он. — Я трясусь за дисциплину, за репутацию. Не доверяю слову представителя одного из древнейших родов… Вот значит, как. Что ж, господа, ваше право — думать так, как вы думаете. Ведь, и в самом деле — кто он такой, этот ректор Калиновский? Всего лишь бюрократ, забравшийся на высокий пост и дорожащий им более всего на свете.

— Василий… — начал было Платон, но Калиновский только горько махнул рукой, заставив учителя замолчать.

— Довольно! Вы уже сказали достаточно. Теперь буду говорить я. Ещё до начала занятий вы, господин Барятинский, оказались замешаны в странную историю с разрушенной башней — в ходе которой едва не погибли. И затем… не думайте, что я сижу слишком высоко для того, чтобы замечать подобные вещи. Мне известно всё, что происходит на территории академии — вверенной, к слову, моему попечительству волею самого государя. Вы, Константин Александрович, то и дело оказываетесь в ситуациях, когда вашей жизни угрожает опасность. Спору нет — из этих ситуаций вы выходите с честью. Это ваш выбор и ваше осознанное решение. Но можете ли вы со всей ответственностью заявить, что вам также удастся сохранить жизнь ваших сокурсников, если случится нечто непредвиденное? Сможете ли вы смотреть в глаза их родителям, если, не приведи господь…

Калиновский замолчал, но зато посмотрел на меня. От его взгляда мне сделалось не по себе.

— Господин Калиновский, — медленно начал я. — Мой жизненный опыт, конечно, не чета вашему. Но он говорит мне о том, что судьба каждого человека — результат личного выбора этого человека. А если человек выбирает свой путь — он должен быть готов умереть на этом пути. Да, я смогу смотреть в глаза родителям тех курсантов, кого заберёт смерть. Однако я изо всех сил постараюсь сделать так, чтобы смерть ушла несолоно хлебавши. В этом — готов поклясться. Вы сами сказали, что мне удается с честью выходить из опасных ситуаций. Поверьте, о жизни своих товарищей я буду заботиться куда серьёзнее, чем о своей. В конце концов, я учусь в этой академии, живу в этой стране. Да, рядом со мною может быть опасно. Однако это не повод держать меня в подземном бункере подальше от людей. На поверхности я принесу гораздо больше пользы.

Выслушав меня, Калиновский кивнул. Помолчав, взял чистый лист из стопки бумаги, лежащей справа от него, и занёс над листом карандаш.

— Назовите имена тех, кого хотите забрать, — сказал он.

Я вышел из академии с личным письмом ректора в руке и сказал Мишелю:

— Идём.

Проходя мимо Пьера Данилова, который всё ещё маялся в ожидании подходящего момента, сказал ему:

— Ты тоже иди.

Пьер, как опытный авантюрист, вопросов задавать не стал — тут же пристроился за Мишелем.

Привратник внимательно изучил письмо и подпись Калиновского, потом окинул взглядом нас, троих, и кивнул:

— Вот теперь всё правильно! Всё в полном, значит, порядке. Проходите!

И мы вышли на свободу.

— Костя! — Пьер — который, оказавшись за воротами академии, буквально расцвел — положил руку мне на плечо. — Помимо того, что я — твой должник, прими этот небольшой презент, как свидетельство моих глубоких уважительных чувств.

Изъяснялся он не очень изящно, зато искренне. Я, усмехнувшись, взял «зажигалку», которой Пьер так и не успел воспользоваться.

Такси ждало недалеко от выхода. Я вызвал машину из приёмной ректора, решив, что уж наглеть так наглеть.

— Тебе ведь не в Петербург? — спросил я Данилова.

— Нет, мне здесь, — сказал тот и назвал адрес в Пушкине. — Добросите?

— Садись, по пути, — кивнул я.

Пьер с Мишелем сели на заднее сиденье, я — рядом с водителем. Водитель в каком-то непонятном изумлении посмотрел на меня, потом — назад.

— Что-то не так? — спросил я.

— В-всё в порядке, — пробормотал он.

— Ну так поехали.

— А куда?

Пьер повторил адрес, и водитель, кивнув, тронул автомобиль с места.

Поведение водителя меня удивило. А удивление мгновенно перешло в настороженность. Я внимательно посмотрел по сторонам и заметил, как почти сразу один из припаркованных на обочине автомобилей двинулся за нами.

Держался он на хорошем расстоянии, однако тревожный звоночек у меня в голове превратился в перезвон церковных колоколов. Калиновский как в воду глядел.

Когда таксист свернул, машина-хвост проехала мимо, а за нами покатилась другая, на таком же расстоянии. Слежку вели — как по учебнику. Интересно вот только, каким образом они держат друг с другом связь. Наверняка что-то магическое.

Ни Пьер, ни Мишель, разумеется, ничего не замечали. Пьер вовсю трепался, расхваливая погоду и пропагандируя радости жизни, которым в такую погоду просто необходимо предаваться. Мишель робко поддакивал. Водитель бледнел.

Наконец, такси остановилось возле аккуратного одноэтажного домика, утопающего в зелени.

— Спасибо, друзья! Ещё увидимся, — заявил Пьер и, обменявшись рукопожатиями со мной и Мишелем, выскочил на улицу.

— Едем дальше? — тут же спросил водитель.

Красная машинка, что ехала за нами от поворота, остановилась на таком расстоянии, чтобы привязать её к нам было невозможно.

— Сейчас поедем, — сказал я. — Только местами поменяемся.

— Что, прости…

Договорить он не успел — я резко, сильно ударил его в сонную артерию и задержал руку, пережимая кровоток. Глаза водителя закатились, он обмяк. Упасть головой на клаксон я ему не позволил. Придержал и посмотрел на Мишеля. Вполголоса приказал:

— Тащи к себе!

— Что? Куда? Как?.. — обалдел Мишель.

— Возникли непредвиденные обстоятельства. Помоги перетащить его на заднее сиденье.

В тесноте салона нам потребовалось минуты две на эту операцию.

— Руки ему свяжи, — велел я.

— Как? Чем?

— Потуже. Ремнём безопасности.

— Костя, что происходит? — пролепетал Мишель.

Я перелез за руль, подстроил под себя зеркало в салоне. Наружные зеркала трогать не стал, чтобы не привлекать внимания.

— Нас пасут, — сказал я. — И этот додик в курсе.

— Пасут?.. Додик?..

— Мишель, давай вопросы — потом! — отрезал я и тронулся.

Постарался скопировать манеру водителя. Тот был довольно осторожен. Не настолько, чтобы это начало раздражать, но близко к тому. Сам-то я бы уже с места дал по газам, но хотелось оценить масштабы того дерьма, в которое вляпался. Соваться на трассу сейчас было бы самоубийством. Ежу понятно — там-то самое интересное и начнётся. Здесь, в Пушкине, преследователи, кем бы они ни были, стараются вести себя прилично.

Я немного попетлял по улицам городка, дождался, пока машины начнут повторяться. Видимо, всего автомобилей — четыре. Неслабо ребят прижало… Ну ладно, давайте веселиться.

Улучив момент, когда меня на несколько секунд выпустили из виду, я резко ускорился и свернул в переулок, где запарковал такси на обочине.

— Сиди тут, жди сигнала, — приказал Мишелю.

Тот кивнул, опасливо косясь на начинающего подавать признаки жизни таксиста. Я вышел, открыл заднюю дверь и для верности врезал таксисту ещё раз. После чего, пригнувшись, подбежал к выезду на главную дорогу. Тут же раздался гул мотора и шорох шин. Я достал из кармана «зажигалку» Данилова, откинул блестящую крышечку и чиркнул колёсиком.

Что-то произошло. Ощущение изменилось. Времени анализировать у меня не было — появилась красная машина. Водитель явно планировал заглянуть в переулок (больше-то мне скрыться было негде), но амулет «Отведи глаз» сработал великолепно. Я практически заслонял собой стоящее поодаль такси, и парень, что сидел за рулём машины-хвоста, всего лишь мазнул по мне невнимательным взглядом, после чего повернулся к дороге.