Теория и практика аргументации

Г.В.Сорина Вопросно-ответная процедура в аргументационной деятельности[3]

Современный контекст понимания места вопросно-ответной процедуры (ВОП) в аргументационной деятельности, как это мне представляется, формируется на пересечении ряда внешне самостоятельных тем:

— ВОП как объект теоретического анализа;

— историко-философский анализ процесса формирования аргументационной практики, место ВОП в этом процессе;

— современная трактовка вопросно-ответных процедур в контексте теории коммуникации;

— другие проблемы.

Небольшой объем статьи не позволяет мне подробно рассмотреть каждую из намеченных тем. В связи с этим я предполагаю поступить следующим образом. В том случае, если уже есть опубликованные материалы по выделенным рубрикам, я намечу лишь основные линии их анализа, сделав ссылки на соответствующие публикации. В том же случае, когда таких материалов либо нет, либо в них не рассматривается заданный мною общий контекст анализа, я остановлюсь на отмеченных темах более подробно, приведу примеры, иллюстрирующие мою позицию. Наконец, хотела бы подчеркнуть следующую важную линию, которая проводится в данной статье. На мой взгляд, в современных условиях анализ места ВОП в коммуникативной деятельности неотделим от исследования особенностей функционирования вопросно-ответных процедур в аргументационных процессах и наоборот.

Разделяя позиции ряда авторов, в частности А.П.Алексеева, А.А.Ивина, я буду понимать аргументацию как определенную человеческую деятельность, протекающую внутри конкретного социального контекста. С этой точки зрения оказывается, что аргументация направлена на “убеждение в приемлемости каких-то положений. В числе последних могут быть не только описания реальности, но и оценки, нормы, советы, предостережения, декларации, обещания и т.п.”{66}. Вместе с тем мне представляется, что аргументационный процесс, в первую очередь, через систему вопросно-ответных процедур может быть направлен и на получение знания как такового. В совокупности таких характеристик аргументации, думаю, важно осознавать, что аргументация “вписывается” в контекст коммуникативных действий, что, в свою очередь, очень четко прослеживается Ю.Хабермасом. С точки зрения Хабермаса, “в процессе аргументации ориентированная на достижение успеха установка соревнующихся сторон во всяком случае принимает коммуникативную форму, в которой иными средствами продолжается действие, ориентированное на достижение взаимопонимания (выделено мною — Г.С.)”{67}.

При этом под коммуникативными действиями я, вслед за Хабермасом, понимаю действия, имеющие интерактивный характер. Более точно мысль Хабермаса выглядит следующим образом: “Коммуникативными я называю такие интеракции, в которых их участники согласуют и координируют планы своих действий; при этом достигнутое в том или ином случае согласие измеряется интерсубъективным признанием притязаний на значимость”{68}.

Трактовка соотношения между коммуникативными действиями и вопросно-ответными процедурами включает в себя, на мой взгляд, определенный круг в отношениях. Коммуникативные действия в своей существенной части опираются на ВОП(ы), реальные или виртуальные, в свою очередь, наличие ВОП в дискурсе — свидетельствует о коммуникативном характере самого дискурса. Каждый новый аргумент либо является ответом на заданный вопрос, либо вырастает из стремления снять возможные вопросы у участников коммуникативного процесса. Мне представляется, что идея М.М.Бахтина об “ответности” не только любого высказывания, но и каждого отдельного слова является совершенно адекватной реальному положению дел. Каждый новый дискурс формируется в контексте с учетом какого-то или каких-то предшествующих дискурсов. Каждая новая фраза, каждое последующее слово могут быть интерпретированы как ответ на вопрос, реальный или реконструируемый, из предшествующего дискурса.

В свою очередь, любой вопрос, с одной стороны, возникает как результат уже проведенной аналитической работы. С другой стороны, поиск ответов на сформулированные вопросы является важнейшим элементом любой коммуникативной практики, включая научную, обыденную, другие. При этом мне представляется очень важным подчеркнуть, что аргументация как таковая зачастую просто рассматривается как явление коммуникации{69}.

Вопросно-ответные процедуры, на мой взгляд, представляют собой особый тип и способ рассуждения, который включает в себя в свернутой форме различные классические формы рассуждений. Ярчайшей иллюстрацией этой точки зрения в истории европейской культуры являются диалоги Сократа, сохраненные Платоном и Ксенофонтом. Вместе с тем в рамках ВОП возможные выводы из строящихся рассуждений еще не имеют жестко однозначного характера. Вопросно-ответные процедуры намечают пути расширения уже имеющихся результатов, предлагают различные, а не строго однозначные выводы из уже имеющихся посылок. Думаю, что еще одной иллюстрацией этой точки зрения может стать классическая деятельность детектива, например Шерлока Холмса.

Коммуникативные возможности ВОП связаны, в первую очередь, с тем, что в вопросе, представленном спрашивающим, с одной стороны, содержится указание на некоторую неопределенность знания и, с другой стороны, потребность в ее устранении. Реализация подобной потребности как раз и происходит в процессе коммуникативных действий, реальных или виртуальных. С другой стороны, ВОП(ы) фактически присутствуют в явной или неявной форме на любом этапе аргументационной деятельности, ибо, например, аргументатор постоянно формулирует себе мысленные вопросы о том, какой аргументационный путь окажется более эффективным, каким образом можно достичь необходимых результатов и так далее. Множество вопросов аргументатора, реальных или виртуальных, формулируется в зависимости, по крайней мере, от его исходной целевой установки и различных контекстуально зависимых возможностей реципиента.

При этом, например, для понимания особенностей функционирования социальной коммуникации в современном обществе очень важно, на мой взгляд, уметь анализировать вопросно-ответные процедуры, соединяя между собой различные уровни анализа, включая формально-структурный и интерпретационно-смысловой. Особенности аргументационной деятельности проявляются, в первую очередь, в том, что в процессе аргументации оппоненты и пропоненты решают свои проблемы с помощью аргументов, “принуждение” оформляется в процессе совместной интеллектуальной деятельности, оно не принимает форму физического воздействия. При помощи аргументации “принуждение” передается изнутри, то есть при помощи “рационально мотивированных изменений собственной установки”{70}, а не путем внешнего насилия.

Мне представляется, что коммуникативные особенности ВОП вполне встраиваются как в общую схему анализа коммуникативного действия, развитую, например, Ю.Хабермасом, так и в аргументационный схематизм, разработанный, например, С.Тулминым{71}. Каждый этап убеждения кого-то в чем-то эксплицитно или имплицитно предполагает серию вопросов о правильности выбранного пути, достоверности аргументов и так далее.

В свою очередь, коммуникативный способ употребления языка связан с тем, что мы говорим “что-нибудь кому-нибудь другому, так что последний понимает то, что говорится”{72}. Вне этих элементов коммуникативного употребления языка никакая аргументация невозможна. Если язык употребляется с целью достижения взаимопонимания с другим человеком, то в таком случае возможны, по Хабермасу, три вида отношений: “...выражая свое мнение, говорящий налаживает коммуникацию с другим членом той же языковой общности и говорит ему о чем-то, имеющим место в мире”{73}. На базе таких коммуникативных процессов как раз и формируются условия убеждения кого-то в чем-то. При всем при том в процессах коммуникации участники коммуникации, говоря или понимая что-либо, осуществляют целый ряд речевых действий, ибо коммуникаторы передают мнение, произносят утверждения, дают обещания, отдают приказ, выражают намерения, желания, чувства или настроения{74}. При этом, на мой взгляд, в этом списке Хабермаса отсутствует одно из важнейших речевых действий, каковым является вопрос и связанная с ним вопросно-ответная процедура.

Однако вопросу, вопросительным формам рассуждения, условно говоря, не очень везет не только в рамках теории коммуникации или теории аргументации. В течение продолжительного времени вопросно-ответные процедуры не рассматривались в качестве объекта теоретического анализа ни в рамках логики, ни в рамках лингвистики, ни в контексте каких-либо иных наук. Между тем, например, логика в качестве теоретического знания в процессе своего формирования как бы включила в себя в снятом виде практику античного вопрошания в целом, сократовского — в частности. Затем уже в XX веке вопрос, вопросительные формы рассуждения стали основанием для реформы логики, предложенной Коллингвудом, а потом и Хайдеггером{75}. Тем не менее в течение долгого времени практика вопрошания была жестко отделена от теории.

Основания для исключения вопросов из сферы теоретического анализа складывались из ряда позиций, среди которых можно выделить следующие. Вопрос является одной из форм мысли наряду с понятием, суждением, умозаключением. В этом смысле совершенно очевидно, что в качестве формы мысли он должен был бы рассматриваться в рамках логики. Однако, во-первых, сама традиция оформления логики в теоретическую дисциплину{76} была связана с анализом, в первую очередь и преимущественно, утвердительных, декларативных, а не вопросительных форм мысли. Основное свойство утвердительных форм мысли, с точки зрения классической логики, заключается в том, что они могут быть истинными или ложными. В свою очередь, вопросы в рамках классической логической традиции рассматривались в качестве такой формы мысли, которая не может характеризоваться с позиций истины и лжи как центральных логических понятий. Во-вторых, как правило, вопросы рассматривались как такие образования, которые непосредственно связаны с психологическим состоянием субъекта, как-то: его верой, желаниями, убеждениями, что он сможет получить ответ на заданный вопрос. В силу этого теоретическая наука периода классического антипсихологизма и неопозитивизма{77} избегала рассмотрения проблем вопроса как сугубо психологистических проблем.

Исключение вопросов из области рассмотрения логики приобрело характер парадигмы, зафиксированной в школьных учебниках. Можно в качестве типичной привести фразу из учебника начала XX века И.Д.Городецкого. “Логика, — писал Городецкий, — не рассматривает вопросительных (где вы были?) предложений и предложений повелительных (дайте мне перо), так как мысли, высказанные этими предложениями, не могут считаться суждениями и не могут считаться знанием (выделено мною. — Г.С.), которое всегда состоит только из утверждений или отрицаний чего-нибудь, а не из вопросов, повелений или чего-нибудь неопределенного в этом роде”{78}.

Изменение отношения к вопросам как объекту теоретического анализа формировалось постепенно. Например, в отечественной логико-методологической литературе конца 40-х годов появляется позиция, в соответствии с которой вопросы должны быть предметом анализа формальной логики. Так С.А.Яновская в предисловии к русскому переводу А.Тарского “Введение в логику и методологию дедуктивных наук” писала, что “искусство исследователя в значительной степени состоит в том, чтобы, учитывая конкретные условия обстановки, места и времени, ставить вопросы таким образом, чтобы к ним были применимы законы формальной логики и чтобы ответы на них освещали самые существенные стороны исследуемого предмета”{79}.

Однако реальная теоретическая база для исследований в области вопросно-ответных процедур начала формироваться лишь в середине XX века, когда проблемами ВОП занялись одновременно крупнейшие западные логики, лингвисты, методологи. В их числе такие авторы, как Х.Хиж, Я.Хинтикка, Л.Аквист, С.Гейл, Н.Белнап, С.Бромбергер, М.Крессвелл, другие исследователи. Проблемы ВОП анализировались ими, в первую очередь, в контекстах логико-методологического характера и проблем Computer science. В этот же период начал развиваться структурный взгляд на взаимоотношение между вопросами и ответами. Однако исследования велись все в тех же контекстах, в частности в рамках построения новой, интеррогативной методологии{80}.

Вместе с тем сами междисциплинарные логико-лингвистические и логико-методологические исследования ВОП во многом опирались на тот факт, что все-таки существовала историко-философская и историко-логическая традиция анализа вопросов, правда, не перешедшая на самостоятельный теоретический уровень исследований. Так еще Аристотель выделял вопрос как, фактически, особую форму теоретизирования. Бэконовская методология включала в себя умение ставить вопросы и получать на них ответы. Идеи логики ВОП разрабатывались Декартом и Зигвартом, психологистами последователями Зигварта — Вундтом, Эрдманом, Липпсом, другими логиками и философами. Особое место вопросам в процессе познания отводил И.Кант. Все это как раз и создало, на мой взгляд, перспективы для анализа места и роли ВОП как в процессах коммуникации, так и в аргументационной деятельности.

Остановлюсь более подробно на позиции Канта. Среди методов развития человеческих способностей Кант выделял искусство задавать вопросы и находить на них правильные ответы. “Умение ставить разумные вопросы есть уже важный и необходимый признак ума или проницательности, — писал Кант. — Если вопрос сам по себе бессмыслен и требует бесполезных ответов, то кроме стыда для вопрошающего он имеет иногда еще тот недостаток, что побуждает неосмотрительного слушателя к нелепым ответам и создает смешное зрелище: один (по выражению древних) доит козла, а другой держит под ним решето”{81}.

Кантовские идеи о месте вопроса и ответа в структуре образования представляют собой особый интерес не только как идеи великого мыслителя, но и как обобщение практики работы педагога, который в течение семи лет работал домашним учителем, а затем сорок один год преподавал в университете. Количество лекционных курсов и предметов, прочитанных Кантом, не может не поражать любого современного педагога. За годы работы в университете Кант прочитал 268 лекционных курсов по 13 предметам{82}. Педагогическая практика как раз и включает в себя, наряду с прочим, две взаимосвязанные сферы деятельности: аргументационную и коммуникативную. Вместе с тем Канта-педагога невозможно отделить от Канта-мыслителя: педагогическая практика постоянно, на мой взгляд, проявлялась в теоретической деятельности, и наоборот.

В работах Канта, как я полагаю, можно выделить два типа вопросов: глобальные, метафизические и учебные, образовательные. Это разделение существенно, и отношение Канта к этим двум типам вопросов разное. Первые из них должны быть строго ограничены и регламентированы, вторые, базируясь на первых, уже не имеют ограничений и определяются уровнем педагога, его задачами и возможностями ученика. Ограничение бесконечных метафизических вопросов, по Канту, должно подготовить почву для формирования культуры разума. А уже на этой подготовленной базе возможно, как считал Кант, заниматься воспитанием разума по-сократовски. На мой взгляд, здесь Кант фактически говорит о формировании аргументационных способностей человека, которые, в свою очередь, как это представляется мне, “прививают вкус” к демократической культуре. Ведь диалогический способ обучения не только развивает аргументационные способности обеих сторон образовательного процесса, но и в полной мере демонстрирует смелость и демократичность преподавателя, не боящегося провала, риска поражения, который присущ любой аргументационной деятельности{83}.

С точки зрения Канта, сократовским методом можно как доказывать незнание собеседника-оппонента, так и отклонять его возражения. Кант считал, что именно этим методом он построил свою “Критику чистого разума”{84}. Этот же метод, с его точки зрения, лежит в основе творческой системы образования. Если последовательно проследить мысль Канта, сравнив ее с движением историко-философского процесса, то окажется, что становление философии, например, в лице кантовской философии и становление личности происходит на базе одних и тех же методов ВОП. Непосредственно кантовское отношение к месту ВОП в образовательном процессе можно проследить на примере анализа его “Метафизики нравов в двух частях”. Именно в этой работе Кант подчеркивает значение диалогического, сократовского способа получения образования и становления мыслителя{85}.

Система образования является наиболее ярким и общезначимым примером, демонстрирующим коммуникативные функции ВОП. При этом, говоря о системе образования, я имею в виду не только традиционные значения понятия “система образования” как одного из важнейших общественных и государственных институтов, но и те значения понятия “система образования”, которые включают в себя смыслы, связанные с обыденным уровнем, уровнем передачи знаний в областях, условно говоря, самых простых форм труда и так далее. На каждом из этих уровней может проявиться творческое мышление, которое, в частности, фиксируется в системах ВОП.

Сократовско-кантовская линия в отношении к проблемам воспитания разума сохраняется в текстах М.Хайдеггера, X.Г.Гадамера, Э.Фромма. Тексты этих мыслителей посвящены анализу различных проблем, однако в контексте ВОП ими предлагаются аналогичные варианты решения проблем понимания и объяснения, творчества и образования. В конечном счете для всех них ВОП оказывается структурой, имеющей как онтологический, бытийный, так и гносеологический характер. Наконец, для всех них ВОП является необходимой структурой подлинно интеллектуальной деятельности, которая, в частности, предполагает различные формы аргументационного процесса.

Так вся хайдеггеровская система аргументации определенным образом встраивается в процедуру вопрошания{86}. В его философии целостная теория ВОП фактически может быть представлена следующим образом. “Всякий вопрос по делу, — как пишет Хайдеггер, — уже мостик к ответу. Ответ по существу — всегда просто последний шаг спрашивания (выделено мною. — Г.С.). А он остается неисполнимым без длинного ряда первых и последующих шагов. Ответ по существу черпает свою подъемную силу из настойчивости спрашивания. Ответ по существу есть лишь начало ответственности. В ней просыпается более изначальное спрашивание. Поэтому подлинный вопрос найденным ответом и не снимается”{87}. Для Хайдеггера вся “логика” “расплывается в водовороте более изначального вопрошания”{88}. Как раз эта “изначальностъ вопрошания” и диктует, по Хайдеггеру, свои законы во всех сферах интеллектуальной деятельности.

С точки зрения Гадамера, система ВОП важна не только для понимания истории формирования философии, но и для понимания нового поворота в истории философской мысли, который связан с герменевтической философией. Сама же герменевтическая философия, на мой взгляд, по сути своей коммуникативна, именно поэтому она во многом ориентирована на систему ВОП. Гадамер подчеркивает, что “структура вопроса предполагается всяким опытом”, что “активность вопрошания” всегда позволяет охарактеризовать то, как происходит дело, что “логическая форма вопроса” как бы присутствует в форме любого опыта. К числу величайших открытий сократического диалога Платона Гадамер относит тот факт, что эти диалоги показали, что “вопрос труднее ответа”{89}. Доказать это становится возможным, по Гадамеру, в результате анализа платоновских текстов, из которых следует, что противники Сократа, стремясь перехватить у него инициативу, оказывались неспособны формулировать вопросы. “За этим комедийным мотивом Платоновских текстов, — отмечает Гадамер, — стоит критическое различение (подчеркнуто мною — Г.С.) между подлинными и неподлинными речами”{90}. То есть подлинная речь как таковая не может, по Гадамеру, существовать без умения формулировать вопросы, которые должны представлять основные позиции текста речи.

Еще одну позицию, характеризующую отношение к ВОП фактически с учетом ее коммуникативных особенностей, можно найти у Фромма. Так, по Фромму, существует два типа студентов. Одни ориентированы на обладание. Они стремятся усвоить схему лекции, записать фразы лектора, получить ответы, которые можно выучить. Усвоение чужих ответов приводит, как считал Фромм, к тому, что такие студенты не стремятся к поиску чего-то нового, “ибо все новое ставит под сомнение ту фиксированную сумму знаний, которой они обладают”, между такими студентами “и содержанием лекций так и не устанавливается никакой связи, они остаются чуждыми друг другу”{91}. Такие студенты, добавлю, фактически выводят себя за рамки коммуникативных отношений и вопросно-ответных процедур. Для других студентов, в концепции Фромма, главным в их взаимоотношениях с миром является бытие. Такие студенты ведут себя совершенно по-иному, в частности в образовательном процессе. Они не являются вместилищами для чужих ответов, на лекциях они ведут себя активно и продуктивно. Получаемая информация не становится для них пассивным балластом и лишь “фоновым знанием”. “У них рождаются новые вопросы, возникают новые идеи и перспективы. Для таких студентов слушание лекции представляет собой живой процесс”{92}. Творческое отношение к лекции, поиск собственных вопросов приводит к изменению самого человека, задающего вопросы. Такой человек вступает в коммуникативные отношения с текстом, формирует в себе аргументационные навыки.

Коммуникативные возможности ВОП непосредственно связаны со структурой вопроса и вопросно-ответной процедуры. В каждом вопросе представлена систематизация достигнутого уровня знания вне зависимости от того, о каком виде знания идет речь — научном, обыденном или каком-нибудь еще. Именно в вопросах реализуются особые коммуникативные цели участников дискурса. Так собственно информационная цель выглядит следующим образом: спрашивающий хочет внести изменения в свою базу знаний, получив от партнера по коммуникации недостающую информацию.

Вместе с тем порядок вопросов, особенно системно представленных, детерминирует ответы. В свою очередь, ответы представляют собой варианты завершенных высказываний. Но в любом случае ответ всегда порождается вопросом и при этом зависит от: целевых, прагматических, коммуникативных, других установок спрашивающего и отвечающего.

Взаимоотношения между вопросом и ответом внутри ВОП оказываются несимметричными по разным основаниям. Вопрос всегда задается для того, чтобы соотнести его с ответом. Это происходит даже в случае с риторическими вопросами, ответ в таком случае явным образом может не артикулироваться. Иногда же артикуляция ответа, в случае риторического вопроса, является просто необходимой, как, например, в конкретных ситуациях переговорного процесса{93}. В том же случае, когда речь идет не о риторических вопросах, полученные ответы всегда позволяют реконструировать исходные вопросы.

Внутри системы ВОП, реальной или виртуальной, вопрос всегда связан не с ответом, а с некоторым множеством возможных вариантов ответов. Такая несимметричность вопросов и ответов по-разному формировалась и проявлялась в истории культуры. При этом вопрос внутри системы ВОП всегда выполнял лидирующие функции. Например, в истории философской мысли один и тот же космогонический вопрос соотносился с разными вариантами ответов у Фалеса, Гераклита, Анаксимена, Анаксимандра и так далее. Философская мысль по своей внутренней природе аргументативна и в этом смысле демократична.

Вместе с тем в мифах, сказках в различных формах магических традиций вопросы соотносились не с возможными вариантами ответов, а с одним-единственным ответом по схеме вопрос-ответ, ставка — жизнь{94}. В таком контексте оказывается, что вопросы в мифах и сказках демонстрируют недемократичность тех обществ, в контексте которых они возникали. Задающий вопрос, загадку был наделен властными полномочиями, либо выполняя управленческие функции внутри сообщества, например, в качестве вождя племени, главы государства (царь, король и так далее), либо являясь носителем какого-то эзотерического знания (шаман, колдун, знахарь и так далее). Более того, эти две властные позиции могли просто совпадать, что, в частности, проявляется в понятии “rex”, в котором в определенном смысле соединяются позиции и царя, и жреца{95}. Более того, вопросы мифов и сказок носили фатальный характер.

Соответственно ответ в системе ВОП, опять-таки исторически, носил подчиненный, зависимый характер. В тех же сказках и мифах, например, ответ рассматривался как “некое разрешение, внезапное освобождение от оков, которые налагает на вас вопрошающий. Отсюда как результат то, что правильный ответ тотчас же лишает спрашивающего силы”{96}. Линия такого соотношения между вопросом и ответом на “сказочном материале” четко прослеживается по работам В.Я.Проппа, который фактически, наряду с другими проблемами, исследует место ВОП в сказках.

В “Морфологии сказки” Пропп анализирует эту проблему в разделе под рубрикой “Герою предлагается трудная задача”. Здесь он рассматривает общую схему анализа различных вариантов трудных задач, в число которых входят и непосредственно вопросно-ответные процедуры{97}. В свою очередь, в работе “Исторические корни волшебной сказки”, которая вырастает на базе первой работы, Пропп разворачивает содержательный анализ задач, выделенного типа, в разделе под рубрикой “Трудные задачи”.

При этом мне представляется важным подчеркнуть, что у Проппа речь идет о сказке как таковой вне зависимости от ее территориально-географической принадлежности. Об этом писал сам Пропп, оценивая свою работу как “работу по сравнительно-историческому фольклору на основе русского материала как исходного”, а не как работу исключительно по анализу русской волшебной сказки{98}. Сказка, как это очень точно замечает Пропп, позволяет оценивать социальные институты прошлого. Среди социальных институтов прошлого мне бы хотелось выделить институт власти. В этом контексте, на мой взгляд, вопросно-ответные процедуры оказываются лишь частным примером, показывающим особенности функционирования системы властных отношений.

В сказках при формулировке “трудных задач”, как это представляется мне, происходит формулирование возможных условий смены существующих властных отношений, точнее изменение субъектов властных отношений. Как уже фактически отмечалось, тот, кто задает “трудные задачи”, является носителем (субъектом) власти. Тот же, кто решает “трудные задачи”, претендует на власть в соответствии с действующими в тот период социальными нормами, в частности через брак с царствующей особой.

Носитель власти (настоящий или будущий, например царская дочь) во все времена не хотел и не хочет ни расставаться с властью, ни делиться ею. (Такое положение дел, на мой взгляд, не зависит ни от уровня, ни от объема уже имеющейся власти). В силу этого испытания нового претендента на власть, например жениха, проходят по выделенной выше схеме: вопрос-ответ — ставка жизнь. Желающих стать новым субъектом власти множество. Но все они, кроме одного самого достойного, в соответствии со сказочным сюжетом, не выдерживают испытаний. При этом, думаю, очень важно подчеркнуть, что испытывается “не физическая сила” претендента, но какая-то иная его сила. Пропп характеризует ее как магическую. На мой же взгляд, магия здесь является только инструментом решения комплекса интеллектуальных и “производственных задач” (построить дворец, мост и так далее).

Мне представляется, что и те, и другие задачи, для решения которых в этот период не было соответствующего инструментария, превращаются в магические задачи. Но в любом случае решение этих задач связано, как я думаю, с решением проблем власти. Именно в силу этого данные задачи включают в себя, на мой взгляд, момент угрозы: “Если не сделает, срубить за провинность голову”. Эта угроза выдает еще другую мотивировку. В задачах и угрозах сквозит не только желанье иметь для царевны наилучшего жениха, но и тайная, скрытая надежда, что такого жениха вообще не будет. Слова “пожалуй, я согласна, только выполни наперед три задачи (Аф. 240) полны коварства. Жениха посылают на гибель”{99}. На мой взгляд, это происходит потому, что нахождение ответа на коварный вопрос, то есть вопрос, на который, в соответствии с исходной установкой, не может знать ответа никто, кроме носителя власти, означает фактическую смену власти или, по крайней мере, частичное делегирование власти кому-то другому и в этом смысле — ослабление существующей абсолютной власти. Таким образом, вопросно-ответная процедура как таковая исторически была “вплетена” в систему властных отношений. Властный характер вопросов проявлялся и во все последующие периоды истории. Так, например, в средневековом этикете — право задавать вопросы имели только царствующие особы и так далее.

Властные функции вопросов совершенно четко проявляются и в наше время. Приведу ряд примеров:

1) в армии как специфическом организме система ВОП функционирует таким образом, что прерогативой задавать вопросы пользуется вышестоящий начальник или командир. Это не исключает вместе с тем того, что в определенных условиях подчиненные пользуются правами, зафиксированными в уставах, задавать вопросы;

2) в правовых процедурах следователь, прокурор, адвокат, судья обладают преимущественным правом задавать вопросы подследственному или подсудимому;

3) в социологическом опросе — социолог, интервьюер задает вопросы респонденту;

4) в СМИ — журналист реализует, условно говоря, права 4-й формы власти именно через систему соответствующих вопросов;

5) в обыденных дискурсах, например, в рамках конфликтных ситуаций преимущественно задает вопросы нападающая, атакующая сторона.

Загадки, задаваемые вопросы всегда были важнейшими факторами социального общения, начиная с детского возраста, условно говоря, как индивида, так и общества. Основные функции вопросов, сформировавшиеся еще на заре человеческой цивилизации, сохраняются, как я полагаю, и в современных условиях.

В таком контексте совершенно особым образом выглядит любая предвыборная кампания. Лица, претендующие на высокие посты в рамках конкретных социальных структур, включая высшие посты в государстве, на период предвыборной кампании вынуждены “подчиняться” вопросам избирателей, то есть давать ответы на соответствующие вопросы. В такой ситуации претендент, на мой взгляд, как бы делится будущей властью с задающим вопросы. Но спрашивающий в рамках предвыборной кампании, в большинстве случаев, как бы не персонифицирован, ибо кандидат на соответствующую должность вынужден отвечать, условно говоря, электорату, а не личности. Тем не менее именно предвыборная кампания все же задает сам контекст демократических выборов, в рамках которого претендент на власть “испытывается” на прочность вопросами электората. Лишь один раз в течение нескольких последующих лет (в зависимости от закона соответствующей страны) будущее властное, должностное лицо, в соответствии, условно говоря, с правилами игры в демократические выборы, не обладает властной функцией по отношению к электорату. С точностью до наоборот — право задавать вопросы принадлежит электорату, претендент же вынужден отвечать на заданные вопросы. Выразителем этих вопросов становятся конкретные люди, например журналисты. Но электорат как таковой после окончания выборов фактически “замолкает” вплоть до следующих выборов, а у конкретных личностей практически не остается реальных шансов задать вопросы высшему должностному лицу. Конечно, есть разные формы отчетов избранных должностных лиц перед теми людьми, которые их избрали. Но только новая предвыборная кампания задает такие условия состязания за власть, когда электорат может выражать свои “властные функции” вначале через систему “трудных вопросов”, а затем — путем непосредственного голосования.

В этом смысле президентская предвыборная кампания в России в марте 2000 года, когда главный претендент на должность президента России, исполняя обязанности президента, непосредственно не отвечал на вопросы электората, то есть “не делился” уже имеющейся у него в тот период властью, задает какую-то иную, по сравнению с классическими демократическими выборами, рамку выборов. С точки зрения коммуникативных особенностей демократических выборов, на уровне функционирования ВОП, оказывается, что в России прошли выборы, в которых фактически исчезли традиционные характеристики классической демократической предвыборной кампании. То есть из предвыборной кампании были исключены вопросы, претендент не “испытывался” электоратом при помощи системы вопросно-ответных процедур, электорат в определенном смысле исходно был лишен тех властных полномочий, которые ему дает классическая процедура демократических выборов.

Таким образом, оказывается, что сама система ВОП и способы ее функционирования в обществе являются показателем уровня демократичности развития общества. Такая оценка не случайна, ибо каждый исторический период развития культуры и знания может быть охарактеризован определенным набором вопросов{100} и, добавлю, способом их функционирования в обществе.

Подобный статус вопросно-ответных процедур в культуре, на мой взгляд, объясняется тем, что это те интеллектуальные процедуры, которые являются одним из элементов, конституирующих социальную коммуникацию как таковую. Любая форма социальной коммуникации: обыденная, политическая, идеологическая, экономическая, коммуникация в области искусства, науки и так далее в обязательном порядке включает в себя ВОП. В силу такой конституирующей роли ВОП в системах коммуникаций вопросно-ответные процедуры часто используют в различных манипулятивных техниках, которые по сути направлены на то, чтобы заменить аргументацию на манипуляцию. Поясню свою позицию следующим образом.

Одна из важнейших особенностей функционирования социальной коммуникации в нынешнем обществе связана с проблемами манипулирования общественным сознанием. Манипуляционные техники применяются, в частности, в разных формах политической борьбы, где, например, в качестве инструмента манипуляции могут использоваться социологические исследования. Встречающаяся в литературе по проблемам манипуляции иллюстрация фактов манипуляции общественным сознанием на примерах социологических опросов, на мой взгляд, не случайна. Она связана с тем, что в процессе опросов через систему вопросов можно, с одной стороны, передать необходимую информацию, с другой стороны — задать область предпочтений в выбираемых ответах. В силу несимметричности отношений между вопросами и ответами в процессе социологических исследований более существенное влияние на общественное мнение оказывают не ответы, а вопросы. Именно вопросы ведут к активизации семантических полей респондентов, делают неустойчивыми исходные установки субъектов, их предпочтения и убеждения — тем самым создают условия для манипулятивных действий и, повторяю, для выбора необходимых заказчику ответов. Вопрос всегда явным образом детерминирует ответ. Возникает, в свою очередь, вполне законная проблема. Чем определяется эта лидирующая роль вопросов, а не ответов в ВОП?

Думаю, что ответ на этот вопрос как раз и кроется, во-первых, в структурном анализе как самого вопроса, так и вопросно-ответной процедуры в целом, во-вторых — в их историко-смысловом осмыслении. То есть формы проявления взаимоотношений между вопросом и ответом в социальной коммуникации являются лишь частным случаем общих формально-структурных закономерностей, каждый раз проявляющихся в конкретных прагматических контекстах. В самой общей форме схема подобного двойного анализа может быть представлена следующим образом:

— несущей конструкцией в структуре любого вопроса является его явная предпосылка, благодаря которой, опять-таки, любой вопрос является своеобразной формой утверждения. Явная предпосылка вопроса представляет собой ту исходную базовую информацию, которую спрашивающий закладывает в вопрос. Например, спрашивая, почему экология является междисциплинарной областью исследования, мы одновременно утверждаем: “Экология является (почему-то) междисциплинарной областью исследования”. При этом спрашивающему просто не хватает некоторой дополнительной информации, чтобы сделать свое утверждение завершенным. Кроме того, структурные особенности вопроса связаны с психологическими особенностями его функционирования: внешняя независимость утверждения, представленного в форме вопроса, способствует созданию различных видов коммуникативных иллюзий. Например, иллюзии равноправного обсуждения проблемы в форме различных видов вопросно-ответных процедур. Первичный общий вывод из всего сказанного может быть представлен следующим образом: вопрос всегда стремится к утверждению, а во всяком утверждении “просвечивает” исходный вопрос;

— эта же структурная особенность вопроса детерминирует и область поиска возможных вариантов ответов. При этом хотела бы заметить, что фактически структура вопроса, оказывая явное влияние на возможные варианты ответов, очерчивает семантическое поле поиска возможных вариантов ответов;

— в свою очередь, историко-смысловой анализ позволяет показать, что как в истории формирования культуры, так и на современном этапе развития цивилизации вопросы выполняли и продолжают выполнять следующие важнейшие функции: информационную, коммуникативную и властную. Именно эти функции вопросов могут быть использованы для манипулирования общественным мнением как в социологических опросах, так и в различных иных видах социальной практики.

Список функций вопросов может быть расширен. Соответственно может быть расширено описание особенностей ВОП в коммуникативной и аргументационной практике. Однако эта часть работы будет представлена уже в следующей статье.