Терпкое вино любви

1

«Мишель Клемент — Высшая политехническая школа и Патрик Жилль — университет!» — объявил голос откуда-то сверху, и Мишель пружинистой походкой вышел на площадку. Зал взорвался криками. За Мишеля болели не только свои из Политехнической школы. Некоторые представители университета «изменяли» с ним своей родной команде. Разумеется, большинство изменников составляли девушки. Мишель нравился им. По общему мнению в студенческих кругах, Мишель был, что называется, душка. Он всегда острил, всегда все успевал, всегда прекрасно выглядел и, конечно же, отлично играл в теннис.

С Патриком они играли давно, с первого курса. Когда-то он был непревзойденным мастером, но последнее время Мишель все чаще выигрывал у него на тренировках. Сейчас, на отборочных матчах, от исхода их игры зависел расклад в турнирной таблице. И пусть борьба шла не за первое, а за третье место — накал страстей в зале от этого не уменьшался. Мишель и Патрик вне теннисного корта были приятелями, но стоило им встать по разные стороны сетки, как они превращались в хладнокровных и беспощадных противников.

Подача была со стороны Патрика. Он весь подобрался, сдвинул со лба белую кепку с длинным козырьком. Мишель уже поджидал мяч в левом углу. Он хорошо изучил его тактику. В удары он вкладывал всю силу, ему казалось, что внутри у него таится столько энергии, что ее не израсходовать и за несколько дней. Тин — тон! Тин — тон! — ритмично стучал мяч о резиновое покрытие. Пока не запутался в сетке со стороны Патрика. Зал слился в едином вопле.

Мишель выигрывал. И чем дальше он отрывался, тем сильнее гудел зал. Многие девицы визжали во всю глотку: «Мишель! Мишель! Давай-давай, Мишель!»

Патрик выглядел совершенно бесстрастным. Во время перерыва Мари обмахивала его полотенцем, вытирала пот с открытого лба. Вокруг Мишеля суетилась Клер и еще несколько девиц. Они делали все молча, не задавая лишних вопросов. Сами заядлые теннисистки, они знали, что самое важное — это внутренний настрой. И неосторожным словом можно этот настрой сбить. Но Мишель уже почти не сомневался в победе. Оставалось выиграть еще один сет. «Жаль, что меня не видит Олья, — тяжело дыша после игры, думал он. — Жаль, что я тоже ее не вижу…» Он уже успел отправить ей письмо. В нем он рассказывал, что его благополучно выпустили из-под стражи под залог, который внесла за него мама. Она даже не ругала его, только смеялась. Писал, что страшно скучает, что ездил в Булонский лес и посетил там их «эрогенную зону», что не знает, как ему без нее жить, и что с нетерпением ждет ее письма. Он и не предполагал, что разлука будет настолько ужасной. Спрашивал, когда Ольга смогла бы к нему приехать. Ответ ему так до сих пор и не пришел. Вчера ночью он написал ей еще одно письмо, но не успел отправить…

Снова подача была со стороны Патрика. Мишель приготовился к фирменному левому удару, но Патрик вдруг послал мяч в самый дальний правый угол — и Мишель не успел его достать. Патрик несколько раз стукнул мячом об землю, поглядел исподлобья на сетку, снова на мяч и вдруг подал коротким крученым ударом, словно забивал мяч в землю. Кепка его сбилась на лоб, глаза заливал пот. И на этот раз Мишель не успел отбить мяч. Снова эйс! В зале началось что-то невообразимое. Нет, так этого оставлять нельзя! Мишель стал прыгать из стороны в сторону, стараясь отвлечь и запутать противника. Третью подачу Патрик решил отправить снова в дальний правый угол, но на этот раз Мишель предугадал его намерение и в яростном прыжке отбил мяч по диагонали. Одновременно с ударом он почувствовал, что теряет равновесие и со всего размаху приземлился на правое плечо. «Вот черт!» — выругался про себя он и понял, что не успевает к следующему мячу. Теперь уже зал ревел, не переставая. Где-то совсем неподалеку послышался истерический, почти ультразвуковой вопль Клер. К Мишелю уже бежали ассистенты и спортивный врач. Превозмогая боль, он поднялся и сделал руками успокаивающий жест.

— Будешь играть? — крикнул ему тренер.

Мишель молча кивнул и снова встал в стойку. Рука нестерпимо ныла. Но Мишель знал, что эта боль неопасна. По опыту он чувствовал, что это всего лишь ушиб.

Стиснув зубы, едва не вскрикивая от боли, Мишель доиграл этот матч. Но победа Патрика была уже предопределена. Мишель не подавал виду, что ему тяжело играть. Ему не хотелось, чтобы вокруг говорили, будто он проиграл из-за травмы руки. Он проиграл — потому что проиграл. Сам для себя он прекрасно осознавал, что просто допустил тактическую ошибку. Надо было спокойно доигрывать этот гейм и брать свою подачу, а не рисковать…

После игры все, конечно, бросились поздравлять Патрика и утешать Мишеля.

— Ничего-ничего, я еще тебя сделаю… — улыбался Мишель приятелю, стараясь не показать, как сильно он расстроен.

— Это, наверное, та русская девчонка так тебя вымотала, — сказал Патрик, наклонившись к его уху. — Такая крутая девчонка… — он шутливо втянул голову в плечи и оглянулся, нет ли поблизости Мари.

— Если бы дело обстояло так, я бы не расстраивался… — сказал Мишель. — И вообще, нечего придумывать мне оправдания. Проиграл и проиграл.

— Ладно, не о том речь. Ты идешь на вечеринку в честь дня рождения Клер? По-моему, все едут прямо сейчас.

Мишель глубоко вздохнул. Ему не хотелось идти ни на какую вечеринку. Тем более к Клер. Но отказаться было невежливо.

Через полчаса свежий, умытый, в голубом джинсовом костюме, Мишель ходил вдоль цветочных рядов и выбирал букет для именинницы. Его мокрые после душа кудри сохли на предвечернем солнце.

— Скажите, а какие цветы дарят девушкам на двадцатилетие? — осведомился он у пожилой продавщицы цветов с сиреневыми, как у куклы, волосами.

— А это смотря какая девушка, — с лукавой улыбкой ответила ему цветочница. — Если любимая, тогда, конечно, красные. И лучше розы. Если невинная, тогда, конечно, белые. Лучше всего лилии. Если упрекнуть ее в чем-нибудь хочешь, дари какие помельче. Цветами ведь многое высказать можно. И любовь, и передышку в любви. Желтый, например, всегда считался цветом измены…

— Мне вот этих желтых нарциссов, пожалуйста, — перебил ее Мишель, — да побольше.

Когда он с пышным желтым букетом подъехал на такси к выстроенному в американском стиле особняку, в котором жила Клер, веселье там было в самом разгаре. Из окон второго этажа доносилась музыка, за занавесками мелькали цветные огни. Мишеля встретили радостными криками. Сама Клер вышла к нему в потрясающем золотистом вечернем платье с оголенной спиной. В ушах ее и на шее поблескивали оправленные в золото бриллианты. Светлые кудряшки она заколола над ушами позолоченными заколками.

— Ну что же ты так долго? — она подбежала и сразу окутала его нежнейшей аурой каких-то дорогих духов. — Без тебя все какие-то вялые и скучные…

— Поздравляю тебя, — улыбнулся Мишель, чмокнул ее в щеку и вручил подарок — ручку с золотым пером фирмы «Parker». — Извини за столь неоригинальный подарок, просто я подумал, что все побоятся быть банальными и подарят тебе что-нибудь этакое, а я на их фоне буду выглядеть элегантным любителем классики…

— Какая прелесть! — воскликнула Клер, и не успел Мишель опомниться, как она прильнула к его губам долгим и настойчивым поцелуем.

В это время в холл шумной компанией высыпали Патрик, Мари и еще несколько человек.

— О! — воскликнул Патрик и закрыл ладонью глаза, словно от солнца. — Какая страсть! Эта страсть слепит мне глаза! Пойдемте, ребята, не то мы все тут ослепнем… — и они с хихиканьем удалились.

Мишель осторожно отстранил от себя разомлевшую Клер.

— Ты решила прямо с порога сбить меня с ног? — спросил он, надеясь, что ему удастся перевести все в шутку. — Может, для начала нальешь мне чего-нибудь освежающего? Должен же я выпить после неудачного полета над кортом?

— Конечно, дорогой, — весело прощебетала Клер, как будто Мишель был ее супругом, который только что вернулся со службы.

Они прошли в просторную комнату, где все танцевали, собравшись огромной гурьбой. В центре круга несколько мальчиков пытались изобразить элементы нижнего брейка. У противоположной стены на столике стояли разнообразные напитки и закуски. На отдельном подносе, похожие на поросль прозрачных сталагмитов, сверкали чистые бокалы. Клер взяла себе один, а другой подала Мишелю.

— Что тебе налить? — спросила она.

В душе у Мишеля вдруг прорвалась горькая обида и досада за проигранный матч. Все вокруг веселились, и никому не было дела до его поражения. Клер? Ей, кажется, нужно от него только одно…

— Мне, пожалуйста, чего-нибудь покрепче, — попросил он, — например, русской водки.

Клер сразу же изменилась в лице. Глаза ее сами собой сузились, как у рыси.

— И давно ты увлекаешься русскими напитками? — как бы между прочим поинтересовалась она.

— Нет, не очень, — охотно ответил Мишель.

— Ну тогда наливай их себе сам! — вдруг вспыхнула Клер и гарцующей походкой прошла в сторону кухни.

Следом за ней выбежала встревоженная Мари.

Мишель встал, подошел к строю бутылок, выбрал бренди и плеснул себе в золотистую коньячную рюмку. Водки среди выставленных напитков он не нашел.

Мишелю ужасно хотелось напиться. Вопреки всем правилам этикета, он опрокинул бренди прямо себе в глотку, после чего налил еще одну рюмку и еще одну… Последнюю он взял в ладонь и принялся покачивать в руке, чтобы напитку передалось тепло.

Заиграла медленная музыка, пел Джо Дассен, которого хозяйка дома просто обожала. Мишель уже почти уснул, не выпуская из рук рюмку с бренди, как вдруг почувствовал, что чьи-то настойчивые пальцы пытаются эту рюмку у него отнять. Он приоткрыл глаза. В комнате был интимный полумрак, тут и там покачивались танцующие пары. Они почти не танцевали, просто прижимались друг к другу, пользуясь поводом, чтобы заняться легкой любовной игрой. Мишель даже не увидел Клер — он почувствовал ее, ноздри ему защекотал экзотический запах ее духов.

— Пойдем танцевать… — почти беззвучно шепнула она. — Ведь ты на меня не сердишься?

Мишель оставил ее вопрос без ответа, но, тем не менее, подчинился. Они встали, и Клер за руку провела его поближе к двери, ведущей на открытую террасу. Там она остановилась, завела обе его руки себе за спину и закинула свои тонкие руки ему на шею. В этот момент музыка закончилась. Некоторые пары разомкнули объятия и поменялись партнерами, но Клер держала Мишеля мертвой хваткой, пока Джо Дассен не запел новую медленную песню. Мишелю ничего не оставалось, как продолжать танец, ощущая под ладонями гладкую мускулистую спину Клер. «Спина, достойная хорошей спортсменки», — усмехнулся он про себя. Когда-то Клер ему нравилась, умело бередила в нем мужской интерес, но, познакомившись с нею поближе, он понял, что души их существуют как будто на разных полюсах, далеко, невыразимо далеко друг от друга. Даже когда он занимался с ней любовью, проникал глубоко в ее тело, сливался с ней в одно целое, они ни на миллиметр не приближались друг к другу. Почему-то сама Клер этого не поняла. А может, она просто не привыкла задумываться над такими вещами.

— Мишель, — томно шептала она, — поцелуй меня, Мишель… По-моему, ты уже достаточно погулял на свободе… И я тоже, — она потянулась губами к его губам, — я уже больше не могу, Мишель… — и губы Клер мягко обхватили его упрямо стиснутый рот, влажный язык стал искать пути, чтобы проникнуть внутрь…

Мишелю ничего не оставалось, как уступить ей. Он целовался и представлял себе, что снимается в эротическом фильме, и после съемок актеры будут просматривать отснятый материал, хлопать друг друга по плечу и делиться впечатлениями. Но Клер от этого «киношного» поцелуя все больше и больше распалялась. Теперь она уже совсем махнула рукой на условности и стала тереться бедрами о низ его живота. Мишель, как мог, уворачивался. Тогда Клер сползла чуть вниз по его ноге и стала вверх-вниз елозить по ней. При этом она издавала тихое, но страстное мычание. К счастью, очередной медленный танец кончился, и кому-то пришло в голову включить свет. Клер тут же отпрянула от Мишеля, взяла его за руку и утащила на террасу. Оставшиеся обменялись понимающими взглядами.

— Пойдем! Пойдем! — горячо зашептала она, придавив Мишеля к каменному столбу, подпирающему крышу. — В мою комнату можно пройти прямо через террасу… Я так хочу тебя, Мишель… Я так по тебе скучала…

Прохладный вечерний воздух окончательно отрезвил Мишеля. Что он делает? Он же не собирался продолжать отношения с Клер… Он не должен идти у нее на поводу. Нет, он уже решил для себя — он будет ждать, пока Олья снова приедет во Францию. Ждать, даже если на это понадобятся месяцы. Раньше он думал, что настоящую любовь нельзя испортить физической изменой. Он и сейчас так думал. Но он уже познал это отвратительное чувство пустоты, которое охватывает после близости со случайной женщиной, это ощущение полного морального и физического опустошения. Нет, любовь не должна разрушать. Лучше уж сразу перебороть себя, чем покупаться на сомнительное животное удовольствие засунуть кусок тупо разбухшей плоти в такое же тупое, похотливое отверстие…

Мишель рывком вырвался из объятий Клер, но тут же устыдился своей грубости.

— Ой! — вскрикнул он, пытаясь хоть как-то спасти неловкое положение. — Ты же поломала мне все ребра! Ну-ка, дай я проверю… — он ощупал свою грудную клетку, сделал несколько наклонов и приседаний. Потом прошелся по террасе на руках.

Клер взирала на него молча и совершенно серьезно. Она спокойно дождалась конца спектакля, однако когда Мишель попытался прямо на руках уйти с террасы, она схватила его за ногу и заставила принять нормальное положение. Повернув к себе, она прижала его к стеклянной двери и, глядя на него в упор сверкающими в темноте глазами, спросила:

— Ты что, все еще не забыл эту сумасшедшую русскую? Тебе очень понравилось сидеть по ее милости в полицейском участке?

Мишель продолжал гнуть свою линию:

— А что, кормят там неплохо, телевизор дают смотреть… Можно даже книги заказывать из библиотеки… Я там новую статью начал писать. И знаешь…

Но Клер не дала ему закончить.

— Пойми, Мишель, она уехала в свою вонючую Россию, к своим вонючим красным… И они ее больше не выпустят. Наверняка кагэбэшники выследили вас, когда вы шлялись в обнимку по Парижу. Она у них на заметке. Разве ты не читал про их советские порядки? Опомнись, Мишель… Очнись от всего этого бреда. Хочешь, я тебе в этом помогу… Пойдем со мной… Я буду активной сегодня… Я сама доведу тебя до грани…

— Клер! — Мишель поднял глаза и перехватил ее пылающий взгляд. — Ты очень красивая. Ты хорошая во всех отношениях. Ты просто замечательная девушка. И я завидую тому парню, которому выпадет честь все это оценить. Но я занят, Клер. Я уже принадлежу другой… Я обещал самому себе, что…

Клер вдруг оттолкнула его, стащила с ноги золотую туфлю с черной шпилькой и изо всех сил швырнула ее в стеклянную дверь. Осколки с оглушительным звоном посыпались прямо в комнату, где в темноте танцевали гости.

— Дерьмо! — истошно выкрикнула она. — Ты просто дерьмо! Ты специально приперся сюда, чтобы изводить меня, чтобы испортить мне день рождения! Чтобы я выслушивала от тебя всю эту детскую чушь! — она повернулась и, хромая в одной туфле, побежала вокруг дома по террасе, потом грязно выругалась, стянула вторую туфлю и выкинула ее прямо в палисадник.

В комнате включили свет. Гости гурьбой высыпали на террасу. Там стоял растерянный Мишель. Не выдержав направленных на него насмешливых, укоряющих и просто любопытных взглядов, он рванул сквозь толпу, сбежал по лестнице и впрыгнул в машину. «Бежать! Скорей бежать отсюда, от этой мишуры, от пустого веселья, от досадного и нелепого поражения в матче…» Он резко надавил на газ и через минуту уже мчался по ярким улицам ночного Дефанса…

Пока последние гости не покинули ее дом и шум мотора не растаял в ночной тишине, Клер не открыла запертую дверь своей спальни. Сколько ни стучались в нее гости, сколько ни просили открыть, Клер оставалась неумолима. Накрывшись с головой пледом, она плакала. Ее душила обида. Как это так, она богатая, красивая, из хорошей семьи девушка, оказалась на чашах весов с какой-то русской дешевкой?! Сам факт казался ей унизительным. Мало того, дешевка умудрилась ее перевесить!

Клер сбросила сверкающее платье и, надев длинную футболку на голое тело, вышла из спальни и прошла в гостиную. Здесь было прохладно. Сквозь разбитую стеклянную дверь дул ветерок и развевал белую прозрачную штору. Клер подошла к столику с напитками, налила себе бренди и опустилась с рюмкой в кресло, то самое, где еще недавно сидел Мишель. «Чем только она его взяла? — думала она. — Ну, смазливая мордашка… Ну, фигура… Мало таких, что ли? Надо же, из-за нее даже трахаться отказался… Нет, он просто заболел», — заключила она и сделала маленький глоток бренди. Напиток обжег ей губы и язык. И вдруг Клер увидела возле кресла знакомую белую спортивную сумку. Это была сумка, которую в спешке забыл Мишель.

Клер лениво потянулась к ней, поставила перед собой между раздвинутыми коленями и задумчиво расстегнула «молнию». В сумке лежала ракетка в чехле, пластиковый контейнер с мячами, полотенце, пакет с теннисной формой и еще какие-то мелочи. Клер вытянула из пакета белую смятую футболку с надписью «Ecole Polytéchnique» и прижала ее к лицу. Она по-прежнему хотела Мишеля. Даже после скандала она хотела его ничуть не меньше, а может быть, даже больше. Но это лишь злило Клер. Она снова пошарила рукой в сумке и извлекла портмоне. С досадой бросила обратно. Потом вытянула пачку сигарет «Галуа» и отправила следом. И вдруг в боковом кармане она нащупала конверт. Письмо! Она осторожно достала его и впилась глазами в адрес. Письмо отправлялось в СССР! Коломиец Оле. Ну и фамилия, язык можно сломать! Нет, она не будет женщиной, она не будет француженкой, если сейчас же не распечатает и не прочтет его.

Клер помчалась на кухню, поставила на огонь кастрюлю с водой и, пока закипала вода, нервно ходила из угла в угол. Она распечатала конверт, не повредив его. Дрожащими пальцами Клер развернула письмо и стала читать:

«Милая Оля-ля!

Я снова тебе пишу. Не знаю, получила ли ты мое первое письмо? Ночью так тяжело сидеть одному и думать о том, что завтра мы тоже не увидимся, что я решил опять выплеснуть свои чувства на бумагу и переправить их через тысячи миль к тебе.

Единственное, что осталось мне от тебя, — это тот самый слайд. Я не расстаюсь с ним ни днем, ни ночью. Этот образ преследует меня везде — девушка с букетом ярко-лиловых колокольчиков. Я любовался им, сидя в тюремной камере. Ты мне снишься, и часто с этим букетом. Жаль, что здесь у нас не растут эти цветы, я бы дарил их тебе каждый день…

Прости, что я пишу о грустном. Надо настроить себя на выживание. Разлука не повод, чтобы раскисать. Мы выдержим, я знаю.

Завтра я принимаю главный теннисный бой. От исхода нашего с Патриком матча будет зависеть, кто из нас попадет в сборную. Но знаешь, я почему-то больше думаю не о теннисе, а о твоих глазах. В них столько сокрыто, они как две матрицы, маленькие дискетки, содержащие бездну информации. Извини за техническое сравнение. Нет, наверное, я все-таки люблю тебя. Боюсь, что лучшего слова я не подберу…»

Клер подняла глаза от письма и увидела, что в кастрюльке выкипела вся вода. Ей больше не хотелось читать. Если бы письмо предназначалось ей… Но эти откровения будили в ней дикую, яростную ревность. «Черта с два, эта дешевка не получит это слащавое письмецо, — злорадно подумала она. — Нет, я не стану рвать его или жечь. Мишель обнаружит пропажу. Я просто подменю его на другое…»

2

Василий и Ольга разглядывали фотографии. Цвет получился не очень естественным, зато качество — отменное. Они выбрали лучшие шесть снимков: три, запечатлевшие «фарцовку» возле Большого универмага, а другие три — незаконный обмен валюты. Аркадий-фарцовщик имел на фотографиях вид угрюмый и даже слегка презрительный, а Аркадий-валютчик подобострастно заглядывал в глаза клиенту. На одном из снимков отчетливо читалась цифра — 50 долларов.

— А пятьдесят долларов — это много или мало? — спросила Ольга.

— Не знаю. Наверное, смотря где. У нас одни цены, за границей — другие. Тебе виднее, — улыбнулся он.

— Знаешь, я уже успела забыть, что всего лишь неделю назад была в Париже.

— Кстати, как ты сдала лексикологию?

— На пять. По-моему, все уже по инерции ставят мне пятерки. Отвечала-то я так себе.

— Они покупаются на твой французский… Ты не спрашивала во Франции, сильный ли у тебя акцент?

— Спрашивала. Говорят, что почти нет акцента. Но по виду сразу определяли, что я не парижанка… — Ольга сразу вспомнила кафе, обклеенное купюрами, и швейцара, который с первого взгляда признал в ней иностранку. — Наверное, у нас у всех во взгляде что-то такое — смесь удивления с черной завистью…

Они рассмеялись. Василий пришел без Оксаны, и теперь у Ольги была возможность поговорить с ним. Они сидели на кухне и пили чай.

— Слушай, Савельев, а кто такая эта Оксана? Где ты с ней познакомился? — задала Ольга давно волнующий ее вопрос.

Лицо Василия сразу приняло мечтательное выражение.

— Мне страшно повезло, — сказал он, — а может быть, просто пришло время. Я гулял по городу с фотоаппаратом, я называю это «охотиться на жизнь», и наткнулся на это чудо природы. Она заметила, что я ее фотографирую, и сама подошла. Говорит: «Вы фотографией увлекаетесь? Не могли бы вы заснять мою коллекцию моделей?» И позвала меня к себе домой. У нее мама замечательная, пишет стихи. Такая молодая, как будто и не мама, а наша ровесница. Они с Оксаной как две подружки. Только Оксана… она еще совсем ребенок… Правда, она красивая? — с гордостью спросил он.

— Мне она понравилась, — серьезно ответила Ольга. — А сколько ей лет?

— Восемнадцать. Закончила художественное училище после восьмого класса. У нее еще никого не было, кроме меня. У нас как-то очень быстро все получилось. Теперь мы даже планы общие строим. Вот, хотим махнуть в Питер. Я попробую перевестись в Ленинградский университет, а она будет поступать там в Мухинское…

— Вы просто молодцы, — Ольга закурила сигарету и молча подошла к окну.

Василий некоторое время сидел молча и сосредоточенно размешивал ложкой чай. Он пил уже третью чашку. Потом встал, подошел к Ольге сзади и дружески обнял ее за плечи.

— Знаешь, ты очень много для меня сделала, — сказал он. — Может быть, ты сама этого не сознавала… И я… я совсем не перестал тебя любить. Ты для меня стала родная, это правда. Только теперь я люблю тебя как сестру. Я очень много рассказывал про тебя Оксане, показывал фотографии… И даже слайды, те слайды. Тогда несколько я оставил себе. Не обижайся.

— Да я и не обижаюсь, — Ольга повернула к нему лицо и улыбнулась. В глазах ее стояли слезы. — Я, наоборот, страшно за тебя рада…

— Так почему же ты плачешь?

— Просто, вспомнила… Я ведь тебе не рассказала…

— А я еще в кафе догадался, — перебил ее Василий. — Ты влюбилась в Париже, да?

— Да. И только теперь до меня начинает доходить, какую я совершила глупость. Я сама, своими руками, испортила себе жизнь… Я уже никогда не смогу его забыть. И никогда, никогда больше не увижу… Как бабушку Капитолину… — она уронила лицо в ладони и замотала головой. — Мы знали друг друга, если считать чистое время, не больше недели… Это была удивительная жизнь, и не только из-за Парижа. С ним мне было необыкновенно легко и хорошо, как ни с кем и никогда. Как будто соединили две нужные детали, и только тогда механизм заработал…

— Вот это ты очень точно сказала, — заметил Савельев.

Они проговорили с Василием до самого вечера. Когда он ушел, у Ольги на душе было легко и светло, как будто в комнате стояли те самые колокольчики, что он принес ей тогда…

3

Наутро Ольга проснулась в решительном настроении. Ей предстояло выдержать схватку с Аркадием. Заманить его к себе домой не составляло труда. Ольга зашла к Жанне Константиновне и сказала, что ей нужно помочь передвинуть шкаф. Разумеется, Аркаша тут же вызвался помогать.

— Заодно и кофейком угостишь, — не преминул добавить он.

Как только они вошли в квартиру, Аркадий обнял Ольгу за плечи и интимно зашептал ей в ухо:

— Ну что, соскучилась тут одна ночи-то коротать? Я ведь не только шкафы могу двигать.

Ольга молча отстранилась и прошла в комнату. Аркаша с недоумением на лице последовал за ней.

— Мать, ты чего такая смурная? Забыла, что ли, как в кис-мяу во дворе вместе играли?

Ольга, все так же молча, указала Аркадию на диван, а сама села за круглый стол, словно в президиум.

— Во-первых, я тебе не «мать», и не смей так ко мне обращаться. А во-вторых, ты действительно умеешь не только шкафы двигать. Вот как раз об этом я и хочу с тобой поговорить.

Аркадий заерзал на диване, как будто под ним был муравейник.

— Нет, правда, ты чего такая сегодня серьезная? Случилось, что ли, чего? — он отвернулся к окну, пытаясь укрыться от Ольгиного взгляда.

— Скажи мне честно, Аркадий, ты заходил сюда, в квартиру, пока я была во Франции?

— Не, не заходил, — поспешно и с готовностью ответил Аркаша. — Ты же меня уже спрашивала…

Ольга будто и не слышала его ответа.

— Это ты взял бабушкино колье? — в ее голосе послышались совершенно ледяные нотки.

У Аркадия тут же вытянулось лицо.

— Колье? — высоким голосом переспросил он. — Какое колье?

— Ты сам знаешь, какое. Оно пропало. Оно лежало в серванте, а когда я вернулась, его уже не было. Кого мне прикажешь подозревать? Неужели твою бабушку, Жанну Константиновну? Если уж на то пошло, только из-за нее я не заявила в милицию о пропаже. Я просто ее жалею, ей же потом из-за тебя, дурака, переживать. А в том, что это ты сделал, я не сомневаюсь. Я же по глазам вижу, что ты меня обманываешь. Не напрасно мы во дворе столько лет вместе играли… Я ведь тебя насквозь вижу…

Аркадий покрылся холодным потом.

— Так вот, значит, зачем ты меня позвала, стерва. Дело мне хочешь пришить, да? А какие у тебя будут доказательства? Какие? Да не был Я здесь, и все! И никакого колья твоего не видел!

Ольга встала из-за стола и открыла створку серванта. Достав оттуда какой-то конверт, она протянула его Аркадию.

— Тебе нужны доказательства? Смотри. Только не вздумай их рвать, у меня есть негативы. В одном безопасном месте. И если ты не расскажешь мне все честно про бабушкино колье, то эти негативы перекочуют совсем в другое место!

Аркадий молча, с побледневшим лицом разглядывал себя на фотографиях. Ему отлично было известно, по каким статьям и на какой срок он может «загреметь», если эти снимки попадут в милицию.

— Ну, ты и стерва… — пробормотал он, качая головой. — Не знал, что ты такая стерва…

Ольга нервно чиркнула спичкой и закурила сигарету. Молча подошла к окну, стряхнула пепел в пепельницу из половинки большой ракушки.

— Да, я стерва, — неожиданно хриплым голосом отозвалась она. — Извини, по-другому не могу, потому как я теперь одна… — она пожала плечами, как будто поежилась. — Полюбовно ты мне говорить не хочешь, а драться я не умею. Тут ведь поневоле сделаешься стервой, — она выдохнула в форточку облако прозрачного дыма. — Поэтому сейчас ты мне скажешь все, что ты знаешь про бриллиантовое колье. Ты что, уже его продал?

Аркадий сидел бледный, как бумага.

— Неужели, — бормотал себе под нос он, — неужели это Любаня… Вот сучка…

Ольга поняла, что разгадка уже близка. Судя по всему, Аркадий понял, что ему не отвертеться.

— Ладно, — решительно объявила она, — пошли пить кофе. Я расскажу тебе, что это за колье. А ты расскажешь мне, куда оно пропало. Идет?

Аркадий молча кивнул.

Ольга смолола в старинной ручной кофемолке кофейные зерна и поставила на огонь джезву с кофе. При этом ей сразу вспомнился Мишель. «Как он там? — подумала она. — Если бы он только знал, чем я тут занимаюсь…» Когда кофе был готов, Ольга разлила его по изящным фарфоровым чашкам и села напротив хмурого и надутого Аркадия.

— Тебе сахар нужен? — спросила она.

— Нет, — буркнул он.

— Тогда перейдем к делу. У нас в серванте хранилось старинное колье. Бабушка Капитолина, если ты ее еще помнишь, — с нажимом добавила Ольга, — незадолго до смерти рассказала мне, что оно передавалось в нашей семье по женской линии с восемнадцатого века. Это очень дорогая, а для меня вообще бесценная вещь. Вот почему мне пришлось стать стервой и припереть тебя к стене…

— К какой еще стене? — не понял Аркадий.

— То есть прибегнуть к шантажу, — терпеливо разъяснила Ольга и отпила горячий несладкий кофе.

Аркадий посмотрел на нее исподлобья.

— Не брал я вашего колья, — сказал он, — чтоб мне сдохнуть, не брал.

— Но ты ведь был здесь в мое отсутствие, не так ли?

— Ну, был…

— С кем ты здесь был?

— С кем, с кем, с «телкой»…

Ольгу охватило отвращение. Выходит, что этот верзила водил в ее квартиру девиц и с ними…

— Вы спали на диване? — у Ольги сами собой скривились губы.

— Мы не спали! — обиделся Аркадий. — Чего я сюда, спать, что ли, ее приводил?

— Ладно, спали, не спали… Сколько раз ты притаскивал сюда девиц?

— Три раза. Но я приходил с одной и той же, — поспешно добавил он.

Как будто Ольгу интересовал его моральный облик!

— Кто она такая? Ты давно ее знаешь?

— Ну прям, давно. Познакомились на дискотеке в ДК ткацкой фабрики.

— И ты сразу притащил ее в нашу квартиру? — обреченно спросила Ольга.

— Ну да, я заранее прихватил ключ. Не на лавке же ее раскладывать. Я люблю, чтобы с комфортом…

Ольга гневно вскинула на него глаза.

— Пожалуйста, избавь меня от этих гнусных подробностей. Ты знаешь, где она живет?

— Ну, примерно знаю. В общаге она живет. Помнишь, на улице Шевченко корпуса ткацкой фабрики?

— Представь себе, не помню! — огрызнулась Ольга.

Она была страшно зла на Аркадия за беспардонное вторжение на ее суверенную территорию. При мысли о том, что какая-то юная блудливая ткачиха сидела на ее стульях, мылась в ее ванной, Ольге становилось тошно. И потом, почему Аркадий делал все это тайком, без ее ведома? Если уж он такой друг детства, пусть бы сказал, попросил… Мол, уступи мне на время квартиру, Оля. Мне негде встречаться с подругой. Неужели Ольга бы его не поняла? — она снова прищурилась на Аркадия.

— Ты сможешь прямо завтра ее там найти?

— Ну, не знаю… Я не спрашивал у нее номер комнаты. У нас ведь с ней не так, чтоб серьезно…

Ольга допила кофе и со стуком поставила чашку на блюдце.

— Завтра же ты ее найдешь и заберешь у нее колье, понял? Как ты будешь это делать, меня не волнует. Если она уже успела продать колье, пойдешь вместе с ней по следу. Из-под земли мне его достанешь, понял? Иначе я плюну на все и заявлю о пропаже в ментовку… — Ольга вдруг поймала себя на том, что разговаривает, как какой-нибудь уголовник.

До чего она докатилась… Однако она прекрасно видела, какое действие производят на Аркадия ее слова, а главное — тон. К сожалению, по-другому он не понимал. У него в жизни все было просто, по законам двора. Если ты не возьмешь за горло, то возьмут тебя. Иначе не выживешь. Ольга это знала.

— Ну, я пойду… — сказал Аркадий и направился к двери.

— Фотографии выложи на стол, — сказала Ольга. — Я уберу их обратно в сервант. Когда вызволишь колье, отдам вместе с негативами. На память.

Аркадий послушно достал из кармана рубашки конверт и положил его на стол.

— И еще. Я, пожалуй, поеду с тобой в это общежитие. Когда соберешься ехать, зайди за мной. Спокойной ночи, юный Ромео, — и Ольга с грохотом закрыла за ним дверь.

Она вернулась в комнату и без сил повалилась на диван. Ей хотелось выть от отчаяния. В какое дерьмо приходится ей влезать! Видела бы покойная бабушка, как ее внучка-отличница, любительница классической музыки и стихов Пастернака, выступает в грязной роли шантажистки! Почему-то, когда не стало бабушки, она сразу же окунулась в самые зловонные канавы, какие только могут встретиться на обочинах жизни! Ольга вдруг вспомнила, что лежит на том самом диване, на котором Аркадий развлекался со своей девицей. Она в ужасе вскочила, побежала в ванную, налила в таз теплой воды и принялась влажной губкой с мылом оттирать синюю обивку. Она долго терла ее, меняла воду, снова терла, пока не заплакала… Снова с острой горечью она ощутила потерю любимой бабушки. Она почувствовала себя страшно одинокой — одинокой и жалкой.

«Если бы рядом был Мишель! — думала она. — Все было бы по-другому!»

Перед сном, долго лежа в постели с открытыми глазами, она считала дни, прошедшие со дня ее отъезда из Парижа. У нее получалась неделя. Интересно, а сколько дней может идти письмо из Франции в Советский Союз?

4

Ехать в общежитие они собрались только к вечеру, так было больше шансов застать эту девицу на месте. Ольга была настроена решительно. Ей казалось, что она готова придушить воровку прямо на месте. Но когда они подошли к обветшалому зданию общежития, Ольге вдруг стало жаль всех его обитателей. «Неужели в такой развалюхе можно жить?», — с ужасом подумала она. Каменный пятиэтажный дом постройки начала века, вряд ли когда-нибудь знавший капитальный ремонт, выглядел старой, ненужной уже никому вещью, которой пользовались долгие годы, а потом выбросили на помойку. Краска на стенах почти не сохранилась, невозможно было определить первоначальный цвет здания. По всему фасаду ветвились многочисленные глубокие трещины, а один из просторных балконов на втором этаже попросту отсутствовал. У входа дежурила полусонная вахтерша, которая не обратила на них никакого внимания.

— Ты не знаешь даже, на каком этаже ее комната? — возмутилась Ольга.

— Кажется, на первом. Она что-то рассказывала про маньяка-эксгибициониста, который шляется прямо у них под окнами, — ответил Аркаша.

Им предстояло обследовать два коридора — тот, что вел направо, и тот, что вел налево. Они решили начать с правого. Прошли весь коридор и не встретили ни одной живой души. Наконец-то, в самом конце, проходя мимо общей умывальной комнаты, они услышали плеск воды и звонкие девичьи голоса. Ольга никогда не слышала, чтобы женщины так смачно и со вкусом матерились. Они с Аркадием немного подождали, и вскоре из умывальной комнаты вышли две девицы в коротких ситцевых халатиках и с вафельными полотенцами через плечо.

— Извините, девушки, — с легким налетом похабности в голосе обратился к ним Аркаша. — Вы нам не подскажете, в какой комнате живет Любаня?

Девицы обернулись и уже хотели кокетливо захихикать, как вдруг заметили рядом с Аркадием Ольгу. Лица их сразу же поменяли выражение.

— А к Любане сейчас пришли, — слегка разочарованно сказала одна из них, — она вам все равно не откроет…

— А мы подождем, — сказал Аркадий. — Вы нам только скажите, в какой она комнате.

— В двадцать девятой, — нехотя сообщила другая, и обе зашагали по коридору.

— Пойдем в курилку? — предложил Аркадий, но Ольга протестующе покачала головой.

— Что-то мне не очень хочется здесь торчать. Давай лучше сразу. Я лично не вижу причин церемониться с человеком, который меня обокрал. Она-то не церемонилась ни с тобой, ни со мной. Она же знала, что ты из-за нее влипнешь — знала. И все-таки стащила колье…

Аркаша вздохнул и печально поморщил нос.

— Ну ладно, пошли.

Решили, что заходить в комнату будет один Аркадий. А Ольга на всякий случай встанет возле двери в коридоре. При необходимости она сориентируется.

Аркадий громко и требовательно постучал. Из комнаты не доносилось ни звука.

— Любаня, открой! — сурово произнес Аркаша. — Это я, Аркан. Не откроешь — дверь сломаю. Я знаю, что ты дома, — он снова заколотил по двери.

В комнате послышались возня и свистящий шепот. Затем щелкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге комнаты стоял невысокий, плотный мужчина лет тридцати пяти. Красное лицо его было испещрено какими-то буграми и рябинками, как будто он переболел оспой.

— Какие-то проблемы? — мрачно осведомился он у Аркадия.

Ольга сразу заметила, как Аркаша весь сжался и опустил глаза в пол.

— Мы ехали сюда через весь город, — отозвалась она, решив выручить Аркадия. — И нам очень нужно поговорить с Любой.

— Вообще-то, я не тебя спрашивал, — сказал рябой, умудряясь даже при своем маленьком росте смотреть на Ольгу свысока.

Аркадий поднял голову, поняв, что ему не отвертеться.

— Ладно, пойдем, что ли, выйдем… — предложил он рябому, и тот, как был в майке, последовал за ним к выходу. Уходя, Аркаша кивнул Ольге на дверь, — мол, попробуй выяснить все сама.

Из комнаты уже вышла в халатике на голое тело невозмутимая Любаня. Это была девушка лет восемнадцати, пухленькая, с вытравленными под блондинку волосами и совершенно пунцовыми, то ли от помады, то ли от поцелуев, кукольными губами. Вроде бы в лице ее не было ничего некрасивого, и все же присутствовала какая-то странная, неуловимая ущербность. Или в линии остренького носа, или во взгляде синих, щедро накрашенных глаз. Весь ее вид выражал непреклонное: «Ну, и что еще ты мне скажешь?»

— Ну, здравствуй, Люба, — сказала Ольга таким голосом, как будто они с ней давно мечтали увидеться и, наконец, встретились. — Может, разрешишь мне пройти?

— Проходи, — Любаня скривилась и отвернулась.

Ольга решительно прошла в комнату и села на свободный стул. Оглядела нехитрый общежитский уют: три пружинных кровати с тумбочками, покрытый клетчатой клеенкой стол, трехстворчатый шкаф для одежды и штук пять стульев. Сквозь дыры в желтых занавесках веселыми «зайчиками» пробивалось закатное солнце. На столе стояла маленькая электрическая плитка. Ольга сразу вспомнила про керосинку, которая украшала их с Левиным пристанище в старом районе.

— У меня к тебе очень серьезный разговор, — угрюмо произнесла Ольга, — так что сядь, пожалуйста, напротив.

Любаня пожала плечами и подчинилась. Кажется, она уже догадалась, в чем дело. Ольга перехватила ее бегающий взгляд и в упор спросила:

— Где бриллиантовое колье? Только не говори, что ты его не брала, мы все равно из тебя его вытрясем.

На лице девушки в течение нескольких секунд сменилось около десяти разных выражений, и, остановившись на агрессивном, она развязным голосом сказала:

— А чой-то ты меня пугаешь? Ты меня не пугай. Слава Богу, пуганая…

Ольга не спускала с нее презрительного взгляда, как будто пыталась загипнотизировать змею.

— Это мое колье, — спокойным, будто идущим изнутри голосом произнесла она, — оно досталось мне от бабушки. Это фамильная вещь. И ты ее мне вернешь, — увидев, как вдруг побледнело лицо девушки при слове «фамильная», Ольга поняла, чем можно пронять эту Любаню. — Вернешь, иначе проклятие нашей семьи настигнет тебя в самый неподходящий момент, когда ты и не будешь этого ожидать… — Ольга вспомнила, как Мишель представлял ее сен-леонарскому рыбаку и с трудом сдержала улыбку. — Это колье хранили все женщины в нашем роду, и оно теперь несет в себе сверхъестественную силу… Раз в году, в день поминовения всех усопших, — при этих словах пунцовые губы Любани нервно дернулись, — …это колье мстит всем, кто посмел посягнуть на него за последние два века. И даже если ты избавилась от него, все равно ты, а не тот человек, который купил его у тебя, будешь отвечать за него перед духами…

— Но я его не продавала! — истошно выкрикнула Любаня, с детства наслушавшаяся на деревенской печке старушечьих рассказов про ведьм и привидения. — Я отдала его в счет долга… А что, оно на самом деле бриллиантовое?

Чтобы не показывать своего облегчения, Ольга встала, резко двинув стулом, и прошлась по скрипучему деревянному полу.

— Кому ты его отдала? — тихо, не оборачиваясь, спросила она.

— Райке из третьего цеха… — пролепетала Любаня, и в голосе ее послышались близкие слезы.

— Где можно найти твою Райку? — продолжала допрос Ольга.

— Она здесь же живет, в общаге. Но я одна боюсь к ней идти, она меня прогонит!

— Ты что, должна ей много денег?

— Чуть побольше месячной зарплаты. Она дала мне на пальто, а теперь требует отдавать с процентами…

Ольга вздохнула. Что-то до боли знакомое было в этой ситуации… Девушка оказывается должна другой деньги. И эта девушка, чтобы вернуть деньги, решается на воровство… Она встряхнула головой, чтобы отогнать эти неумолимо правдивые и потому еще более тягостные мысли.

— Ты хоть представляешь, сколько стоит это колье? — упавшим голосом спросила она. — Оно же старинное, антикварное. Ему цены нет!

— Но я же не знала! Я же не знала! — заголосила Любаня и стала размазывать по щекам черную тушь. — Мне же надо было хоть что-то ей отдать…

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалились Аркадий с рябым гостем Любани, оба красные и запыхавшиеся. Под глазом у Аркадия красовался лиловый синяк.

— Ольга, Ольга! — с порога закричал он. — Скажи ты ему, что ты со мной… Чихать я хотел на его Любку…

— Ах, ты так… — еще больше разъярился гость. — Оскорблять, значит, мою Любаню… — и он снова набросился на Аркадия с кулаками.

Любаня обхватила руками голову и вытаращенными глазами глядела на дерущихся. Ольга чуть отодвинулась на своем стуле, чтобы ее ненароком не задели. Когда же рябой схватил с тумбочки невесть откуда взявшийся там кухонный нож, Ольга вскочила и бросилась ему наперерез с криком:

— Сядешь, дурак! Положи!

Любаня пронзительно завизжала.

Это немного отрезвило обоих. Тяжело дыша и отплевываясь, они расселись по кроватям и закурили. В комнате повисла гнетущая тишина. Лишь изредка всхлипывала натерпевшаяся страху Любаня. Подождав некоторое время, пока мужчины совсем успокоятся, Ольга встала и миролюбиво произнесла:

— Я предлагаю считать всем, что произошло недоразумение. Мы все немного погорячились, и погорячились напрасно. К счастью, нам с Любой удалось все выяснить, и теперь мы должны сходить к одной Любиной подруге, чтобы до конца уладить дело. Мне хотелось бы извиниться перед вами, — она обратилась к рябому, — но дело, которое привело нас сюда, не терпит отлагательств. И если вам дорога жизнь и благополучие Любы, — она перевела взгляд на Любаню, закрывшую голову руками, — то вы не станете нам мешать.

Грамотная и подчеркнуто спокойная речь Ольги произвела на рябого отрезвляющее впечатление. Он прекрасно разрядился в драке с Аркашей и теперь был настроен вполне благодушно.

— Любань, мне тебя ждать? — спросил он, туша окурок в подвернувшемся блюдце.

— На всякий случай ждите, — ответила за Любаню Ольга и жестом приказала Аркадию подниматься.

Через пять минут все трое — Ольга, Любаня и Аркадий — стояли возле комнаты Райки, сорокалетней особы, прожившей в этом общежитии большую часть своей жизни. Замуж ей так и не удалось выйти, мужчин отпугивала ее грубая, почти мужская внешность и скандальный характер. Райка не стала приглашать их в комнату, чтобы не беспокоить соседок.

— Чего тебе, Любаня, поговорить? Поговорить пойдем в курилку, — сказала она, без всякого удивления взглянув на подбитый глаз Аркадия и аккуратный модный костюм Ольги. Похоже, она привыкла ничему не удивляться.

Когда все с наслаждением закурили сигареты — Аркадий галантно угостил женщин «Мальборо», — Ольга сразу взяла быка за рога:

— Рая, к вам по ошибке попало колье. Любаня отдала его вам по незнанию. Она не знала, что это колье нельзя никому передавать…

— Нельзя? — хрипловато переспросила Рая. — Это почему же нельзя? Заколдованное оно, что ли?

Она вложила в это слово столько иронии, что Ольге сразу стало понятно: с ней этот номер не пройдет. Эту не запугаешь, как наивную Любаню, привидениями и фамильными проклятиями.

— Я не буду вдаваться в подробности, но колье вам надо вернуть. Любаня потом с вами рассчитается деньгами.

Каким-то непостижимым образом Рая сразу же вычислила всю ситуацию. Может быть, сказался богатый жизненный опыт, а может, просто женское чутье.

— Она его слямзила, это колье, так, что ли? — спросила она с довольной улыбкой. — И теперь вы хотите все полюбовно замять и не заявлять в милицию, так?

— Ну, допустим, — ответила Ольга, решив, что играть с ней в прятки бесполезно.

— Это все, конечно, очень красиво-благородно, и сигаретки, опять же, фирменные, только мне-то от такого расклада какая польза? Долг-то мне кто теперь возвратит? Любанька, что ли? С ее-то зарплаты третьего разряда? Не, ребята, я так не согласная… — и Рая неторопливо затушила окурок о край стола, на котором стояла консервная банка вместо пепельницы.

— Но Любаня обязательно вернет вам долг, — сказала Ольга, — рано или поздно…

— А мне поздно не надо, — вдруг недобро прищурилась Рая, — мне надо сейчас, вот вынь да положь! А то не видать вам ваших брюликов, как своих ушей!

— А если мы в милицию заявим, — не сдавалась Ольга, — у вас все равно заберут колье!

— А мне что, я все на Любку валить буду! — Рая хрипло и глумливо расхохоталась.

— Вот видите, вот видите! — пропищала Любаня и снова залилась слезами.

Но тут в разговор вмешался Аркадий.

— Никакой милиции не будет, — усталым голосом сказал он. — Сколько тебе надо, тетя, за это колье? Я плачу. Пошли…

Аркаша заплатил за Любаню долг и взял с нее слово, что она скопит и вернет. А Ольга получила из рук в руки медную, обитую бархатом коробочку, в которой — она заглянула, чтобы удостовериться, — лежало бабушкино бриллиантовое колье. С боем, но она получила его обратно!

— Покажи хоть, что за игрушка… — пробубнил Аркадий, когда они вышли на улицу.

Ольга открыла коробочку. Даже при слабом свете уличных фонарей колье переливалось всеми цветами радуги.

— Вот это да… — присвистнул Аркадий и с уважением посмотрел на Ольгу. — Неужели восемнадцатый век? Такое бы баксов на семьсот, а то и на штуку потянуло. А если с аукциона, то и на пару штук… Коллекционная вещь… А тут еще что-то на обороте написано не по-нашему. Наверное, как это у них принято, имя мастера…

Ольга не стала рассказывать Аркаше, что именно написано на оборотной стороне ее бриллиантовой бабочки. Она с упоением вдыхала синий вечерний воздух и думала: «Вот если бы самой стать бабочкой… И полететь прямо через моря и горы, низко-низко над лесами и речками… Куда? Ну, конечно же, во Францию…»