Глава 2

Октябрь, 2001 год


— Иностранным языком владеете?

— Да.

— Каким?

— Итальянским, английским, немецким.

Молодая девица лет двадцати оторвала нос от бумаг и с интересом уставилась на потенциальную сотрудницу, ресницы хлопнули крашеными створками, в сонных серых глазах проснулось любопытство.

— У вас очень маленький стаж. Можно спросить почему?

— По семейным обстоятельствам.

Девушке явно хотелось узнать больше, но она важно кивнула и снова уткнулась в бумажки. Узкая юбчонка до колен, серый жакетик в талию, черная блузка с торчащим у нежной шейки крахмальным воротником, тонкая золотая цепочка — проницательная, собранная, деловая, какой и должна быть, по мнению Леночки Карасевой, референт солидной фирмы, кому доверено проводить собеседование. Таких, как эта блондинка напротив, за последнюю неделю перебывало в приемной немало. Сопливых и зрелых, выпендрежниц и скромниц, гуманитариев и технарей — проныр, мечтающих удачно пристроиться за четыреста баксов в месяц. Но эта была ни на кого не похожа. Искусствовед с университетским дипломом и знанием трех языков — стильная, сдержанная, уверенная в себе. Чтобы стать такой, наверняка через многое надо пройти или родиться в рубашке. Ни того, ни другого за плечами у Леночки не было, а потому оставалось пахать на чужого дядю за четыре тысячи деревянных да молиться судьбе, чтобы подсунула принца или бандита с большим кошельком. Карасева на любой вариант согласна, только бы не трястись над каждой копейкой.

— Простите, это ваша девичья фамилия?

— Нет.

«Все ясно, у мадам и муж иностранец. Везет же некоторым! Наверняка Подкрышкин вцепится в полиглотку клещом… А вдруг она окажется стервой? Естественно, шеф будет всегда на стороне белобрысой», — Елена отложила в сторону чужое резюме и приветливо улыбнулась.

— Я доложу о вас. К сожалению, Игорь Дмитрич сегодня отсутствует, у него важная деловая встреча. Но, думаю, вы нам подойдете. Мы позвоним, ждите — вот так, коротко и с достоинством. Пусть не думает, что только вошла и тут же положила всех на лопатки. Таких, как эта Корелли, может, и немного, но фирма «Ясон», вообще, одна.

— Хорошо, — ответила с улыбкой блондинка, поднимаясь со стула, — спасибо, — и вышла, вежливо кивнув на прощание. А у хозяйки офиса, непонятно с чего, возникло вдруг ощущение, что ее в чем-то пытались подбодрить.

Мария вышла на улицу в приподнятом настроении, чутье подсказывало, что эта работа у нее в кармане. Не Бог весть что, но на первых порах устроит вполне. Порыв осеннего ветра погнал вдоль бордюрного тротуара пустую сигаретную пачку, взметнул волосы, на лицо упали холодные капли. Она подняла воротник, зябко поежилась, раскрыла зонт. На дворе октябрь, на теле легкий плащ. Багаж до сих пор болтается где-то, хотелось бы верить, что на подходе к Москве. А сеньора Корелли дрожит от холода на куличках у черта, таскается по занюханным конторам в надежде получить хоть какую работу и не решается зайти даже в «Макдоналдс», не забыв еще вкус устриц в белом вине. Она, конечно, не нищая, но и двадцать тысяч не состояние. К тому же деньги любят сложение, не вычитание, а потому придется пока поприжаться. Но пустой желудок плевать хотел на здравый смысл и тянул в уютное кафе на углу, где топталась в раздумье скареда. При мысли, что в холодильнике хоть шаром покати, она развернулась на девяносто градусов и решительно толкнула деревянную дверь.

— Машка, — ахнул в ту же секунду женский голос за дверью. — Вот так встреча, сто лет не виделись! — Марию радостно дрелила острыми глазками соседка второго из российских мужей, того самого, кому успешно сдавала зарубежное искусство студентка Белова и завалила семейную жизнь Белова-жена. — А я слышала, ты вроде за иностранца вышла замуж, правда? — тараторила болтунья, загораживая проход. Мария, вздохнув, мысленно распрощалась с обедом. Наверное, со стороны этот вздох показался восторженным стоном, потому что Светка вцепилась в локоть и потащила к пустому столику у окна, где в пепельнице дымилась скукоженная сигарета, а на блюдце скучала чашка с кофейным осадком. Экс-соседка плюхнулась на плетеный стул и по-царски взмахнула рукой. — Садись, дорогая, я угощаю! Ты единственная, на кого можно взирать в Москве без отвращения. Что берем?

— А мы что, гуляем?

— М-м-м, — утвердительно промычала Светка и полезла в сумку за сигаретами. — Только здесь особо не разгуляешься: кофе да сладости с салатами. Ты пока выбирай, а я потравлюсь.

К столику подошла девушка в фирменном синем халатике и вопросительно уставилась на «гуляк».

— Капуччино и слойку с вишневым джемом, — не задумываясь, попросила одна.

— Мне то же самое, — приуныла другая, поняв, что кутежа не будет. — Пусть лопну от обжорства, но лучше с хорошим человеком согрешить, чем с плохим остаться безгрешной. — Может, все-таки по пятьдесят грамм коньячку?

— Нет, спасибо. Я в это время суток не пью.

— Тогда выкладывай.

— Что?

— Все! Правда, что ты за итальянца выскочила и свалила в Рим?

— Правда.

— По любви или по расчету?

— Ответ на такой вопрос дает только время.

— Темнишь? Не хочешь раскрыться перед старой подругой, ну да ладно, — на столе появилась пара чашек с пышной пенкой и аппетитные булочки. — А я вот до сих пор одна и сегодня подвожу под этим черту, — одиночка мрачно откусила половину слойки и уточнила с набитым ртом: — Жирную!

— Да? — Здесь было тепло, уютно, слушать забавную Светку казалось плюсом, а мокнуть до метро под дождем — никому не нужным минусом.

— Ага. Позавчера я рассталась с мужиком, который морочил мне голову десять лет, представляешь? Сволочь редкая! Десятку на него оттрубила, а этот подонок теперь заявляет, что нет резона вести меня в ЗАГС. Обещал жениться, как мальчишка его подрастет, и я честно ждала. Домой ему ни разу не звонила, мадам не беспокоила, в гости не набивалась, вылизывала, как кошка, два раза в неделю да молча сопела в тряпочку. Верила и ждала, ну не дура? Дождалась! А кому я теперь нужна? Мне на днях за тридцатник перевалило, — зеленые глаза наполнились слезами, — по нынешним меркам — старуха.

— По-моему, тебя заносит, тридцать лет — прекрасный возраст.

— Вон сколько их по Москве шляется, — не слушала оппонентку «старица», — длинноногих соплячек, готовых за баксы на все, — яростно высморкалась в салфетку. — А что я против них? Таким, кто мне нужен, я без надобности, а кто на меня глаз положил, на того бы мои глаза не глядели. Ты говоришь: время покажет. Оно и показало, что судьба содрала с меня шкуру. И ни расчет, ни любовь тут ровным счетом ничего не значат. Но я не унываю, — Светка достала пудреницу, уставилась в зеркальце, подмигнула отражению: — Сегодня заключила договор с брачным агентством, попытаю счастья за бугром. Говорят, иностранцы русских баб любят. Слушай, а у тебя, случайно, нет среди знакомых холостого итальянца? Я бы с дорогой душой согласилась, это ж такой кайф — жить в Италии! Погода, природа, Марчелло Мастрояни.

— Он умер.

— Ну и что? Другие-то живы! Нет, серьезно, может, сосватаешь меня кому? Представляешь, соседями были в Москве, и по соседству будем тусоваться в Риме — это же классно, Машка!

Дождь за окном прекратился, ветер стих, и все плюсы сразу скакнули на улицу, выслушивать наивную чушь больше не было никакой нужды. Мария положила сотню под блюдце.

— Мы не станем соседями, Света. Я вернулась домой. Спасибо за компанию, пока, — и скоренько испарилась, оставив архитектора счастья с разинутым от удивления ртом.

До метро можно прошагать четыре квартала, а можно проехать остановку муниципальным транспортом. Поразмыслив слегка, Мария двинулась вперед: двигаться лучше, чем топтаться на месте.

Встреча со Светкой напомнила собственные мысли десятилетней давности. Тогда, в девяносто третьем, здесь угнетало все. Приторная вежливость занудных коллег, копеечная зарплата, вечно пьяная президентская рожа, от какой в оргазме трясся полупьяный народ, дефицит, кустарное барахло с ярлыками «Italy style» — все казалось имитацией жизни, ее грошовой подделкой. Пьетро послала навстречу судьба, а может, молитвы матери, мечтающей выпустить дочку из сумасшедшего дома, где слуги народа стреляли по народным избранникам, а сам одураченный народ возводил на пьедесталы подлецов. Она вспомнила мрачное пророчество отца, высказанное за одним из воскресных обедов, чтимых в семье как традиция.

— Попомните мое слово, — мрачно изрек цыганский потомок, наблюдая по ящику за сытым ловчилой, сладко поющим про новые ценности, — обдерут эти жохи страну, как липку, не пожалеют ни старых, ни малых. Моя бабка, которая запросто могла обмишулить любого, и в подметки нынешним не годится.

Любила ли она Пьетро? Конечно. Но больше, чем сам симпатичный брюнет, возбуждали адвокатская практика с приличным доходом, средиземноморский загар, прекрасная квартира на виа Националь, устрицы, подарки, черный «Крайслер», обручальное кольцо с бриллиантом — яркая упаковка, куда с головой нырнула осатаневшая от российской убогости москвичка. Поначалу все вызывало восторг и упоение новизной — роскошные витрины дорогих магазинов, улыбчивые лица, музеи, рестораны, итальянская кухня, южный темперамент, язык, на котором изъяснялся Леонардо да Винчи, яркое солнце, фонтаны. Холодная, голодная, сбитая с толку Россия становилась чужой, а Москва вызывала в памяти только шок от нелепой гибели родителей да тускнеющие воспоминания о друге детства. Молодая сеньора быстро изучила язык и свободно общалась теперь в магазинах, сумела приручить друзей мужа, воспылавших любовью к сибирским пельменям, очаровать итальянскую свекровь, ладить с соседями. Она вживалась в чужой организм, как инородный орган, вшитый в живую ткань. Потом неожиданно стало все раздражать. Жаркое солнце, кичливые витрины, осточертевшие макароны, ротозеи-туристы, громкий смех, беспричинные ухмылки, постоянное «si», назойливость продавцов, болтливость случайных встречных, мужнина занятость, любопытство свекрови — все коробило и наводило тоску. В домашней аптечке появились антидепрессанты. Открыто злиться было не на что и нельзя. Пьетро много работал, искренне веря в свой талант делать деньги, делать детей ему теперь стало некогда. Он рано уходил, поздно возвращался, засиживался в офисе по субботам, отсыпался воскресными днями, а вечерами снова тянулся к бумагам. Его жена говорила со стенами на трех языках, улыбалась собственному отражению в зеркале да целовалась с котенком, которого подарил занятой адвокат в надежде, что адвокатша будет меньше к нему приставать. После трех лет такой жизни Мария осатанела и пристроилась гидом в музей, после пяти у нее появился любовник. А в семье любовь незаметно подменилась содружеством наций, устроенным по принципу «не»: не вмешиваться, не вторгаться, не досаждать. Решение послать к черту итальянские красоты вызревало давно, поводом, как это часто бывает, случился сущий пустяк: измена Пьетро. Напрасно муж тогда дергался, застигнутый с поличным врасплох, — не потому оскорбленная жена решила уехать. Просто устала быть наедине с чужим миром, так и не ставшим своим. Ее надежда на счастье оказалась плохим поводырем: завела в тупик. Но та же надежда проявила себя хорошим спутником, сделав легким обратный путь.

Опасность обожгла внезапно, со спины, мгновенно прочистила от воспоминаний мозги, заставила напрячь зрение и мышцы, сунуть руку в карман за газовым баллончиком. Мария замедлила шаг, незаметно огляделась. Справа, у торгового центра сновал озабоченный народ, слева проносились по дороге машины, навстречу шла пара подростков, в руках одного был кожаный мяч, впереди девушка выгуливала потешного кокера в кепке — обычный осенний день, где каждому ни до кого нет дела. Откуда же тогда этот панический страх? В двух шагах от автобусной остановки притормозила машина, из допотопного синего «жигуленка» с заляпанным грязью номером выскочил молодой мужчина и резво зашагал к торговому центру. Черные джинсы, черная кожаная куртка, темноволосый, с внешностью, к какой никак не привыкнуть москвичам-ксенофобам. За брошенной «пятеркой» остановился автобус и, недовольно фырча на занявшего законное место нахала, открыл переднюю дверь, вытряхивая пассажиров из набитой утробы. Как в дурном сне наблюдала за всем Мария. Вот из автобуса выползла старушка и, опираясь на палку, поковыляла по улице вниз. Следом вышла пожилая женщина с девчушкой лет пяти, не выпуская детскую руку, повела малышку к переходу, где желтым мигал светофор. Неспешно сошел со ступенек мужчина, затоптался на месте, похоже, готовился к пересадке. Пассажиры выходили с передней площадки, и Мария догадалась, что в салоне безбилетник, у которого контролер требует штраф, вынуждая водителя оставить закрытой заднюю дверь, чтобы «заяц» не ускользнул ненароком. И тут ротозейка рванула. Она мчалась подальше от этого места, чувствуя кожей беду. А через пару минут поняла, что избежала ада.

Сначала за спиной грохнуло так, что едва не разорвались барабанные перепонки, потом послышались крики, полные ужаса и боли, понесло горелой резиной и еще чем-то сладковатым, от чего к горлу подступала тошнота. Уже зная, что случилось, Маша оглянулась. Место, от которого она неслась сломя голову, превратилось в преисподнюю. Мощным взрывом разметало «Жигули», раскидало по проезжей части искореженные куски металла, снесло водительскую кабину автобуса, полыхавшего, точно просмоленная пакля, взрывной волной вышибло стекла соседней булочной. Из автобуса выскакивали живые факелы и с дикими криками падали на мокрый асфальт. Стоны, кровь, осколки, хрустевшие под ногами несчастных. Рядом с Марией в ужасе застыла старушка и, осеняя себя крестом, как заведенная, бормотала:

— Господи, спаси и помилуй, прости нас, Господи, грешных, смилуйся, Господи…

* * *

— Привет, сеньора!

— Доброе утро.

— Мань, не дуйся на меня, что пропал. Дела разгребал, сама знаешь: волка ноги кормят. Как ты, работаешь?

— Жду ответ из одной солидной фирмы, — приукрасила «Ясон» претендентка.

— А почему ко мне не хочешь пойти? У меня крупное агентство, бабки капитальные. Такие, как ты, нам позарез. Я мужик серьезный, это только с тобой расслабляюсь, с другими — зверь.

— Спасибо, я сама.

— Ну, смотри, — не стал спорить друг детства. — Только помни, моя дорогая: когда плывут в тумане, без компаса не обойтись.

— Это ты, что ли, компас?

— Почему нет? Нам, Маняша, друг друга терять теперь нельзя, наша дружба годами опробирована. А у нас с тобой за плечами столько лет на двоих, что это уже не годы — судьба. Ну так что, пойдем в кабак?

— Димка, — развеселилась Мария, — как ты умудрился разбогатеть? У тебя же мысли, как блохи, скачут!

— Мои мысли, Маня, не скакуны, но мудрости глаза, — важно изрек Елисеев. — И эти глаза не могут спокойно взирать на ваше одиночество, сеньора. Короче, я заеду за тобой завтра в восемь, годится?

— Вполне, — улыбнулась «сеньора».

Неприметный с виду ресторанчик потрясал и ошарашивал внутри. Прямо у входа, по обе стороны огромного, во всю стену, овального зеркала, в прозрачных футлярах высилась пара ледяных шутов, бубенцы на их колпаках покачивались и чуть слышно звенели. Маленький зал на десять столиков ослеплял белизной, здесь все точно покрыл сверкающий иней: потолок, стены, сине-белый ковер на вощеном паркете, гобеленовые стулья, скатерти и фарфор с тончайшим стеклом бокалов.

— Елисеев, — ахнула Мария при виде лилейной роскоши, — ты, часом, не ошибся? Уверен, что здесь обслуживают простых смертных?

— Простых — не уверен, — небрежно опустился на стул проводник, — но за те бабки, что тут спускают клиенты, Вадим вылижет задницу хоть ангелу, хоть черту, лишь бы платили.

— Кто такой Вадим?

— Владелец. Я помог ему в свое время с раскруткой, теперь хожу в почетных гостях. Мужик, как ни странно, вышел памятным на добро.

— А как…

— Все вопросы потом, — пресек любопытство Елисеев, — сначала подкрепимся, согласна? Советую попробовать карпа: тает во рту и ни единой косточки, пальчики оближешь!

Роскошной оказалась не только рыба, но и все, что выставлялось на стол вышколенным официантом. Мария не с ветки спрыгнула в этот «Ледяной дом», но и ее поразила высота планки, которую брал неведомый Вадим.

— Такое ощущение, что я вернулась в другую страну. Подобную роскошь не часто встретишь даже на Западе.

— Что твой хваленый Запад, Маня? Болото, мнившее себя океаном. Жаркие споры, каким сортом туалетной бумаги комфортнее, извини, подтираться, ажиотаж дешевых распродаж, вечный подсчет калорий и жадность — скучно, убого, банально. Полета нет, фантазии, страсти — одним словом, фантом. Вроде как и живой, а жизни в нем нет, одна только видимость, — он поднял сияющий золотом фужер. — Давай, Манька, выпьем за Россию! Ты молоток, что вернулась, я рад за тебя!

— Спасибо. А ты, Елисеев, оказывается патриот, я не знала.

— Да я и сам не знал. Но ты права: дам в морду любому, кто попытается охаять дом, в котором живу. Правда, сейчас в этом доме расплодились крысы, — вздохнул он, — но это все ерунда, Машка, поверь. В России интересно жить! Здесь время спрессовано, и от каждой секунды кайф похлеще любой наркоты. — Елисеев потянул носом, втягивая ароматы блюд. — А порядок мы наведем, дай только срок. Из такой домины, что наши предки отгрохали, можно картинку сделать, было бы желание.

Вокруг негромко переговаривались, позванивали бокалами, шутили, посмеивались, мягко наигрывал джаз, бесшумно скользили официанты, горели свечи на столах — все дышало покоем, ублажало и убеждало, что жизнь прекрасна.

— Твой Вадим — змей-искуситель, — неожиданно выдала размякшая гостья, — сотворил райский уголок, где можно совратить любого.

— Вовсе нет, — прозвучал над ухом вежливый баритон.

— Вадька, — оживился Елисеев, — здорово! А говорили, ты в Париже.

— Был, — сверкнул белозубой улыбкой лощеный брюнет и вопросительно уставился на Марию.

— Знакомьтесь, друзья, — спохватился «почетный гость». — Перед тобой, Машенька, Вадим Стернов — известный гурман, бильярдист, эстет, хозяин «Ледяного дома» и еще парочки других, любимчик Фортуны.

— Такой роскошный букет достоинств не войдет ни в одну вазу, — пошутила Мария и тут же прикусила язык: фраза вышла по-идиотски двусмысленной, пошловатой.

— Плененная вазой вода для любого букета опасна, — вежливо парировал брюнет.

— Один-один, — оценил короткий словесный поединок «рефери» и торжественно добавил: — А теперь, дорогой, представляю тебе Марию, лучшего человека и друга я не встречал.

— Тебе, Дима, судьба всегда дарит самое лучшее, — вздохнул Стернов и слегка наклонил голову, густые темные волосы прореживала седина. — Приятно было познакомиться, Мария. У вас красивое имя. Желаю хорошо провести вечер, — и отвалил от столика, невозмутимый, как вождь ирокезов.

— Ты сразила его наповал, — подмигнул Димка, едва «букет» удалился.

— Не выдумывай.

— Точно, Маня! Он даже не спросил, как тебе его харчевня, на моей памяти такого еще не бывало. — Старый друг разлил золотистое вино по бокалам, отмахнувшись от подбежавшего малого в темно-синем костюмчике. — Давай, Маняша, выпьем за тебя! Живи и здравствуй, моя дорогая, крути хвостом перед мужиками, дури нам головы, богатей да не забывай друзей. Ближе тебя у меня никого, честно!

— Почему?

Елисеев прищурился, пристально наблюдая за бегущими вверх пузырьками в тонком стекле.

— Это долгий разговор и не совсем приятный. Но если хочешь, могу просветить: не верю никому. Бабы клянутся в любви, а в ширинку лезут за баксами. Мужики набиваются в друзья, чтобы драть потом с тебя шкуру, конкуренты ненавидят открыто, партнеры — исподтишка, — он осушил бокал. — Сегодня, Маня, правит бал корысть, большинство она ослепляет, а мне, если честно, открывает глаза.

— И как тебе живется с открытыми глазами?

— Легко! И не мне одному. Сейчас многие так живут: играючи, не чувствуя под собой крепости человеческих отношений, извини за патетику. Хотя встречаются и белые вороны вроде Вадьки Стернова.

— Чем же отличаются эти вороны от остальных?

— Маразмом. Они мечтают впасть в детство. Когда ходили с румяными щечками, чистыми ручками, верили в красивые сказки, мечтали о высоком и клялись своим девочкам в любви до последнего вздоха. С годами ребятки, естественно, нахлебались многого, в том числе и дерьма. Другие-то хлебают и ничего, держатся на плаву, некоторые даже утверждают, что дерьмецо хоть с душком, но полезно, потому как в нем много органики. А нашим альбиносам неймется, им охота чистоты да свежести, но для этого необходимо, чтобы хоть разок снова трепыхнулась душа. Как в молодости, понимаешь? Когда в крови бушуют гормоны, в башке вместо бабок резвятся бабы и трясет так, что хоть подключай к генератору да гони электричество от пуза. Вот они и носятся с бредовой идеей заново пережить такую трясучку. Это же маразм, Маня, самообман, клюква развесистая! — Он усмехнулся. — Меня в свое время тоже потрясло, как вспомню, так до сих пор вздрагиваю… Ты спрашиваешь, почему я один. Да потому, что сладкими сказками сыт по горло! Теперь всем сказкам анекдоты предпочитаю. А эти придурки готовы выложить за свою блажь любые бабки. Пресыщенные, наивные идиоты, короли, которым для полного счастья не хватает жемчужного зерна в навозной куче, где они нарыли свое королевство. Еще шампанского?

— Нет, лучше домой. Я что-то совсем разомлела, спать хочется, — Димкин спич был, конечно, пламенным, но его гасили завистливые нотки, от этих ноток потянуло на сон.

А утром разбудил телефонный звонок.

— Здравствуйте, можно Марию Корелли?

— Слушаю вас.

— Это Карасева из фирмы «Ясон». Вы не могли бы к нам сегодня подъехать с паспортом и трудовой книжкой? Ваша кандидатура на должность эксперта утверждена.

— Конечно, — не замедлила с ответом «кандидатура».

Загрузка...