Телки. Повесть о ненастоящей любви

Масква!

Утомленный часовым шопингом, совершенно беспонтовым ввиду отсутствия покупок и постоянной ругани с некомпетентными продавцами, сижу на первом этаже ГУМа в «Bosco Cafe'», пью порядком остывший латте, рассматриваю посетителей и вдыхаю витающие вокруг ароматы. От торговых рядов пахнет стеллажами с новой одеждой, распродажами и достатком, со стороны Кремля веет кожей, которой обтягивают сиденья представительских лимузинов, кожаными папками и военной формой, в кафе пахнет парфюмом с цитрусовыми нотками, каким-то похотливым ферментом и алкоголем. И надо всем этим доминирует ГЛАВНЫЙ запах. Он везде: у барной стойки, в складках скатертей на столах, в волосах сидящих здесь девушек, в папках меню. Им пахнут официанты, посетители и праздношатающиеся гости столицы. Это запах свежеотпечатанных стодолларовых купюр. Здесь повсюду пахнет деньгами! Масква!

В этот час здесь сидят только иностранные менеджеры, одетые преимущественно в голубые рубашки с запонками и костюмы блекло-синих тонов и отшопинговавшие телочки на содержании. Менеджеры в основном без галстуков, с легким загаром и в очках в тонких металлических оправах. Пиджаки сняты и висят на спинках кресел. Из их уст слышится: «хорошие перспективы», «город невероятно изменился», «рост экономики» и «отличные финансовые результаты». Телочки в основном с легким тюнингом, в босоножках на тонкой подошве и кричащих полупрозрачных нарядах. Кричащих не о том, что стоимость наряда превышает пятерку, а о том, что стоимость пластики под ним давно превысила десятку. С губ прелестниц слетают: «хороший промежуточный вариант», «в жестком поиске», «цены неподъемные» и «зато денег стал давать нормально». Персонажи обеих групп изредка переглядываются. Девушки, стрельнув глазами в сторону какого-нибудь менеджера, тут же насмешливо переводят взгляд, быстро скалькулировав в уме его годовой доход. Мужчины чуть дольше разглядывают девицу, но затем также отворачиваются, пересчитав пакеты с покупками, сваленные у ног, и скалькулировав годовое содержание модницы. И все это происходит на фоне Кремлевской стены, высящейся за окнами кафе. Кажется, она тоже наблюдает за происходящим и усмехается, чуть сдвинув на затылок рубиновую звезду Спасской башни. Вот это я и называю «тоталитарный гламур»…

Я говорю по телефону с Ритой, отказываюсь ехать на «Веранду» по причине встречи с инвесторами клуба (хе-хе), затем с Леной, которой также не удается склонить меня к совместному походу на закрытие фестиваля (ссылаюсь на менеджмент-митинг), пару раз звонят из редакции (бухгалтерия и Вера), потом какие-то знакомые, потом идиотка Жанна все с тем же гребаным рассказом про своего братца-наркомана, а корову Катю, не прошедшую кастинг, я просто игнорирую. Должны же у меня быть выходные, правда, девушки? Последний звонок делаю Марине с обещанием быть у нее через час, выслушиваю ее едкое «час назад уже было через час», и телефон отключается…

– Молодой человек! – Я подзываю официанта.

– Да? – К моему столу, виляя бедрами, подходит худой бледнолицый юноша с тщательно уложенными гелем волосами и, кажется, подведенными глазами. Не в смысле латентный педик, а в смысле «просто пока еще не встретил хорошего парня».

– У вас есть зарядка для телефона? – я небрежно дотрагиваюсь до лежащего передо мной черного Nokia 8800.

– Вы знаете, нет, – вкрадчивым томным голосом отвечает мне эта хабалка. – К сожалению, у нас пока нет зарядки для Nokia Sirocco Edition.

– Это не «Сирокко», – раздраженно говорю я, – Это 8800.

– Да? – разочарованно вопрошает он, глядя на мой телефон. – 8800? Ща посмотрю.

Удивительно, но томность напрочь исчезает. Последнюю фразу он говорит голосом химкинского таксиста, разворачивается и уходит.

«Лох», – читается в складках на его спине.

«Сам-то ты на “Сирокко” когда задницей заработаешь?» – посылаю я в спину испепеляющий взгляд. Что характерно, наличие слегка подведенных глаз не делает провинциальную хабалку геем. Так же, как отсутствие «Сирокко эдишн» не превращает утонченного эстета в вульгарного модника. Все зависит от того, как себя позиционировать. Но чувак не знает этого правила, поэтому и работает официантом. Наверняка еще и с мизерными чаевыми. Скажите, кто будет давать хорошие чаевые хабалке?

Минут через десять он снова подходит к моему столику.

– Зарядиться можно вон там. – Он кивает головой в сторону барной стойки. – Давайте ваш телефон.

– Хорошо, я сейчас туда сам подойду.

– Еще латте? – насмешливо спрашивает эта гнида.

– Спасибо. Посчитайте, – я кидаю ему кредитку, встаю и двигаю в сторону бара. Еще не хватало, чтобы я всякой пятидесятирублевой хабалке свой телефон в руки давал.

Минут пятнадцать читаю «Коммерсантъ». Пробегаю деловые полосы, мажу глазами по политике, внимательно читаю культуру и котировки. «Кто владеет информацией – владеет миром». Закончив с газетой, подваливаю к стойке, забираю телефон и возвращаюсь за столик. Рядом уже топчется хабалка.

– У вас карточка не проходит, – растягивая слова и глубокомысленно глядя на меня, выговаривает официант.

– Не может быть. Это «золотой» MASTER. У вас что-то с системой! – возмущаюсь я.

– Возможно, – соглашается он, – но ничего не получается. Я два раза пробовал.

– Тоже мне, заведение! Находитесь на Красной площади, а карточки не проходят. Интересно, как вы с иностранцами-то работаете?

Официант пожимает плечами, отворачивается к окну и замирает в ожидании.

Как же она не проходит-то? На ней вчера оставалась тысяча рублей. Или даже полторы! Понастроили гламурных ресторанов, а банковский сервис как был говном, так и остался. Как-то сложно все… Мне становится жутко неловко. Ладно бы это случилось с другим официантом, но рыться по карманам в поисках мелочи в присутствии этой хабалки мне совсем не комильфо. Я извлекаю из кошелька мятые десятирублевки, один полтинник и… и все. Кажется, я краснею. Хабалка косится на меня с довольным видом. Тварь какая! Я встаю, залезаю в задние карманы джинсов и в одном из них обнаруживаю сложенную в несколько раз купюру. Медленно достаю ее, опускаю глаза, и… справедливость торжествует! Это сотенная. Забрав со стола десятирублевки, я встаю и, не прощаясь, иду к выходу. Кажется, официант хмыкает.

Как только я включил телефон, первой позвонила Галина. Секретарша so called ресторатора Исаева, у которого я несколько недель назад, в момент жестокого финансового кризиса, взял триста долларов США, пообещав взамен включить его кафе для лохов «Окно» (идиотское название) в рейтинг «Городские кафе» на сайте «Путь.ру». Просил пятьсот, но моя всегдашняя доброжелательность к людям плюс его торгашеские прихваты свели сделку к тремстам. Правда, я пару раз после этого бухал у него с друзьями на халяву – то на то и получилось. Интересно, чего она хочет? Рейтинг вышел еще в понедельник.

– Да, – предельно серьезно начинаю разговор.

– Андрей? Это Галина, помощник Бориса Анатольевича.

– Я вас узнал по голосу (помощник, бу-га-га, в чем ты ему помогаешь-то?).

– Андрей, Борис Анатольевич очень хотел бы с вами встретиться на этой неделе.

– На предмет?

– На предмет э-э-э… нашего сотрудничества.

– А что не так-то? Рейтинг в понедельник вышел, там все есть! (Меня раздражают пустые встречи с идиотами.)

– Все в порядке, но он хотел бы встретиться. Когда вам удобно?

– Мне не совсем удобно на этой неделе. (Мне вообще с вами неудобно встречаться, как любому воспитанному человеку.)

– Может быть, выкроите минутку? – Галина начинает отвратительно лебезить.

– Я не уверен. (Хотя… чего б не пообедать у него на пару с Риткой? Место лажовое, правда. Скажу ей, что мне предлагают в этой помойке долю за раскрутку.) А давайте завтра, часа в три! Исаеву удобно?

– Борис Анатольевич все время на месте, – удовлетворенно заключает Галина.

– (Еще бы он был не все время. Чего ему еще-то делать, бездарю?) Вот и отлично!

Поговорив с Галей, решаю, куда поехать. К Марине ехать без мазы – денег для нее все равно нет. Стрельнуть бабла у друзей? Сомнительно. У кого-то на работе? Херово для имиджа. Остается одно – начать дербанить полученную неделю назад в «Citibank» кредитку Master Gold. В конце месяца перекручусь. Жалко, конечно, у меня были на нее другие планы, однако ничего не поделаешь. К Маринке я сегодня все равно не поеду, настроение уже не то. Да и есть дела поважнее. Например, договориться об интервью с Бухаровым, не опоздать на встречу с друзьями в «Sungate» на Тверской. Выспаться наконец. Впрочем, последнее – лишь фантазия. При моем-то ритме жизни…

В тот момент, когда я тяну на себя входную дверь ресторана «Ностальжи», мое внимание привлекает телка, сидящая в кафе киноцентра «Ролан». Рыжая, в ультракороткой юбке, с хорошими ногами и красиво очерченной грудью. Она сидит вполоборота ко мне так, что лица полностью не видно. Я открываю дверь, смотрю на нее и думаю, чем бы привлечь ее внимание, чтобы она обернулась. Из полуоткрытой двери выплескивается наружу «It’s a wonderful world» в исполнении Луи Армстронга. Инстинктивно делаю шаг вперед, на звуки музыки, так сказать, и врезаюсь в человека. Повернув голову, обнаруживаю, что столкнулся с владельцем «Zeppelin Production» и совладельцем клуба «The Most» Жорой Петрушиным. Под мышкой у него газеты и какие-то бумаги, к уху прижат мобильник, он громко обсуждает какое-то мероприятие, одновременно пытается не глядя открыть дверь и не уронить на пол бумаги. В момент нашего столкновения с его головы срываются и падают темные очки (похоже, «Ray Ban Wraparound»). Очки падают медленно, кажется, целую минуту. Мы оба следим за их движением, а я думаю о том, что две недели назад отдал Жоре демоверсию первого альбома моей группы с подробными комментариями, хорошей устной презентацией и даже набросками обложки в надежде на то, что он непременно спродюсирует и издаст. И сейчас, когда очки стремительно приближаются к полу, мои шансы быть спродюсированным Петрушиным стремительно приближаются к минус 500. Я в ужасе гляжу на очки, которые уже почти касаются пола, и понимаю, что Жора тоже смотрит на них, ожидая, что стекла очков через секунду разлетятся вдребезги, и все это не предвещает ничего хорошего, а Луи Армстронг, тем не менее продолжает петь «It’s a wonderful world». Когда моя так и не начавшаяся музыкальная карьера готовится разлететься к чертям вслед за очками, а память неистово прокручивает фамилии иных влиятельных персон шоу-бизнеса, КОТОРЫЕ МОГЛИ БЫ ПОМОЧЬ, Жора восклицает:

– Черт!

– Черт! – вскрикиваю я вслед за ним, складываюсь пополам и каким-то неимоверным движением подхватываю его очки (все-таки «Ray Ban Wraparound») у самого пола.

– Ну, ты ниндзя! – говорит Жора.

Армстронг заканчивает петь, а рыжая телка поворачивается, привлеченная нашими вскриками. Лицо у нее абсолютно уродское. Не то что ноги…

– У-у-ф, – выдыхаю я, возвращая очки Жоре.

– Чуть не убил, – усмехается он, водружая их на место.

– Да я на телку засмотрелся, – оправдываюсь я и запинаюсь.

– На эту? – Жора недоуменно смотрит на рыжую, потом на меня.

– Не. – Я зачем-то лезу в сумку, нащупываю свои очки и достаю их. – На блондинку. Она… она в туалет пошла.

– Ясно. Ну, ладно. Как дела-то в целом?

– Да ничего, все хорошо. Дела идут.

– Отлично. Ладно, брат, я побежал, на встречу опаздываю. – Жора протягивает мне руку.

– Жор, слушай, – я жму руку. – Дозвониться до тебя не могу. Хотел спросить, как тебе наш диск?

– Не понял, – Жора выдергивает свою руку из моей. – Какой диск?

– Ну, тот альбом, что я тебе давал. Демоверсия. Помнишь, я говорил, что там некоторые шероховатости, но мы уже скоро собираемся на доработку и сведение в Лос-Анджелес, а тексты…

– Ах, да, – обрывает он меня, когда я уже собрался рассказать, кто из американских гангста-рэпперов будет принимать участие в записи. – Вспомнил, с таким еще смешным названием, «Московский номер» или что-то в этом роде…

– «Московский Первый», чувак, «Московский Первый». Чуешь, чем пахнет? – Я надеваю очки. – Название в десятку, я тебе говорю, мы реально взорвем аудиторию.

– Именно. Короче говоря, этот ваш первый… Знаешь, мне показалось, очень по-детски. Для нашего лейбла не прокатит. Слишком примитивно, что ли… Рифмы корявые, звук какой-то левый…

– Послушай-послушай, ну я же тебе объяснял, что мы играем в новом стиле. Сейчас это очень актуально… Такой, понимаешь… такой гангста-трэш.

– Гангста кто?

– Трэш. Трэш – это то, что сейчас реально покатит, я кожей чувствую. Врубись, был гламур, но гламур сейчас в полном отстое. Сейчас модно все рваное, грязное, отстойное, мат, подворотни…

– Что-то я путаюсь. Гламур отстоен, а отстой моден. Но если отстой моден, а гламур сам по себе и есть отстой, то получается… Туфталогия какая-то получается. – Жора выходит из ресторана. У него звонит телефон. – Я перезвоню, – отвечает он и делает еще один шаг вперед.

– Fuck… – Я двигаюсь вслед за ним. – Ну как ты не понимаешь! Гламур – это когда клубы, дорогое бухло, кокос, ухоженные телки. Это уже демоде. А тут другое. Реально, совсем другое. Немытые патлы, винт, бейсбольные биты, девяностые…

– А тебе в девяностых-то сколько было? Ты же родной брат Олимпиады-80, или я на пару лет ошибся?

– На самом деле это не важно. Сердцем я там. Что, обязательно быть неврубным старпером тысяча девятьсот затертого года рождения для того, чтобы писать про ту эпоху? Где отстойные небритые чуваки с улицы, на дорогих тачках, которые по итогу трахают всех этих ухоженных девиц? Это… это как глоток воздуха посреди душного мегаполиса. – Я подбираю слова, которые должны бахнуть по его сознанию наотмашь. – Это как незащищенный секс в мире, где свирепствует СПИД, опасный, как бритва, острый, как нож гопника, и все такое…

– Андрей, как дорогие тачки у тебя вяжутся с отстоем? И потом…

– Ну… это как один из вариантов. Ты не за то хватаешься, это совсем не главное. Дорогие тачки – один из вариантов. Понимаешь, это напоминает гангста-стили Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Все поют про одно и то же, но с вариациями.

У него снова звонит чертов телефон. «Да-да, уже выехал», – отвечает Жора и отключается. Теперь он уже не уходит, а напротив, разворачивается ко мне и, пристально глядя в глаза, говорит:

– Андрюх, я к тебе очень хорошо отношусь, но это напоминает картинку, как собрались бы малолетки, выпили водки и в один микрофон, перебивая друг друга, начитали ломающимися голосами кривые тексты про зону, где они никогда не были. Сплошной мат, мусора, мобилы, бэхи и прочие фетиши мира, в который они стремятся. Бред, в общем. Знаешь, если тебе нравится, то читай свой трэшер-рэп…

– Гангста-трэш, Жора, гангста-трэш. Ради всего святого, не путайся в терминах, это основа любой идеологии!

– В общем, ты его читай, свой трэш, дома, и не показывай никому, кроме друзей. Никто это не издаст. Слишком наивно и непрофессионально звучит. Все, побегу дальше…

– Послушай, ты не можешь так со мной разговаривать, окей? – Я делаю последнюю попытку вернуть ситуацию под контроль и заставить его послушать еще раз. – Я не какой-нибудь там Тимати, я знаю улицу. Я вырос на улице. Ты просто вдумайся в эти строки, брат:

Признайся, старичок, не очень-то внимательно ты и слушал, да? Я понимаю, времени не хватило, прокрутил пару первых треков в машине, звонили на трубку, отвлекали тебя. Да? Ты еще раз прослушай, окей? Потом сам будешь меня благодарить, что я не дал себе уйти от тебя к другому продюсеру…

– Андрей, я слушал внимательно, и знаешь что?

– Что?

– В Москве над канализационными люками нет ни пара, ни дыма. Дым над канализацией присутствует в Нью-Йорке, американских боевиках и клипах Майкла Джексона. А в Москве люки закрыты. Да и нож гопника, сдается мне, ты из детской коляски видал…

– И что? Ну, допустим, маленькая неточность, но не в люках суть. Не в них сердце, брат…

– Весь твой ужасно написанный альбом – одна большая неточность. Это плохой альбом, Андрей. Читай по слогам: ПЛО-ХОЙ. Все. Я пошел.

Он хлопает меня по плечу и валит прочь.

– Я тебе позвоню завтра! – кричу я ему в спину. – Кстати, ты будешь в пятницу в «Дягилеве»? Там «Империя» устраивает отличную вечеринку!

Жора оборачивается и смотрит на меня как на полоумного. Потом пожимает плечами и выходит из кафе. Видимо, он не в настроении. Или водка «Империя» не спонсирует его мероприятия.

– Жор, а можно мне четыре пригласительных на открытие «Моста»?

Петрушин в последний раз оборачивается и показывает жестом, чтобы я позвонил.

– Окей, брат, – произношу я одними губами.

Следующие двадцать минут я провожу в безуспешной осаде помощницы Бухарова. Все мои аргументы на тему, что интервью с ним мне необходимо сделать в ближайшие два дня, на нее не действуют.

– Девушка из вашего журнала договаривалась об интервью с Игорем Олеговичем неделю назад, – справедливо замечает помощница. – Но от вас так никто и не приехал.

На прошлой неделе как-то сложно все было… Это в кино люди ходят по расписанию, а журналисты работают согласно творческим порывам. Знаешь ли ты это, бесчувственная табуретка? Сказать тебе, что я сломал ногу? Меня сбила машина? Что на тебя может подействовать? Вообще, чего я тут перед тобой оправдываюсь?

– Знаете, я на прошлой неделе не мог… я попал в больницу, – говорю я, опустив глаза. – А мне срочно нужно сделать это интервью, понимаете? Меня же уволят…

– Да? – Она недоверчиво и вместе с тем злорадно, чувствуя, что держит в своих руках чужую судьбу, говорит: – Даже не знаю. Я попробую поговорить с Бухаровым. Вы мне вечером позвоните…

И в тот момент, когда мне уже захотелось опустить ей на голову пепельницу, в ресторан входит коротко стриженный мужик в тенниске и расклешенных брюках, и эта властительница чужих судеб, эта хозяйка медной дыры, вскакивает с места:

– Здравствуйте, Игорь Олегович!

Я не даю ей продолжить, срываюсь со стула, подбегаю к ее хозяину и выпаливаю скороговоркой:

– Здравствуйте, господин Бухаров, я – Андрей Миркин из «Одиозного журнала», мы с вами назначали интервью, и я…

– Они назначали на прошлой неделе и не приехали, Игорь Олегович, – шипит помощница, – а сейчас я говорю ему, что у вас плотное расписание.

– «Гламурный журнал», да, помню, – говорит Бухаров, продолжая двигаться к бару. – На прошлой неделе была назначена встреча. А чего не приехали-то?

– «Одиозный»… я… Игорь Олегович… понимаете, такие обстоятельства были, что я…

– Проебал, что ли? – обезоруживающе говорит он смеясь.

– Ну… в общем да. А материал нужно сдать до пятницы, – выдыхаю я, обескураженный таким неожиданным поворотом.

– Вот вы, журналисты! В пятницу сдавать, а он только сегодня проснулся. Ты посмотри на него! Ты как тот студент с китайским языком. – Он останавливается и смотрит на меня, чуть прищурившись.

– Ну, типа того, – киваю я, чувствуя, как пылают щеки. Первый раз лет за пять, наверное.

– Значить так. Завтра в половине шестого приезжай, только без опозданий. У меня будет час времени.

– Спасибо, Игорь Олегович! – честно говоря, я и не верил, что такие удачи случаются.

– Все, договорились! – Он проходит за барную стойку и начинает говорить с барменом. А я стою как идиот и не знаю, чем закончить встречу. В итоге не нахожу ничего лучшего, чем выдавить из себя:

– Приятно было познакомиться!

Он оборачивается и кивает.

– Счастливо, Игорь Олегович!

– Счастливо. В попе слива, – хмыкает он.

Я сгребаю со стула сумку и отваливаю.

Выйдя из «Ностальжи», я думаю перейти дорогу и зайти в «Шатер», плавучее летнее кафе, тоже Бухаровское, но, завидев поток машин, оголтело несущихся по бульвару, сворачиваю налево и иду к метро. Метров через сто вижу впереди длинноногую шатенку, увлеченно разговаривающую по телефону. Ускорив шаг, приближаюсь, любуюсь стройными ногами, тонкими щиколотками, коротким платьем и внезапно решаю, что если сегодня так прет, необходимо использовать этот день по максимуму. Встретить в таком месте молодую телочку, причем в одиночестве, – большая удача. Я вообще начинаю верить в то, что всех симпатичных девчонок уже лет с пятнадцати ставят на карандаш скауты олигархов или московские сутенеры. Только семнадцать исполнится – бах, она уже занята. Ты думаешь, не повезло, а это просто такая система.

Я достаю два пригласительных на прошедшую вечеринку, посвященную концерту Джорджа Майкла в Москве (самого певца там, ясное дело, не было) и, дождавшись, пока она закончит говорить, почти поравнявшись с нею, громко ее окликаю:

– Девушка, девушка, постойте, вы уронили!

– Вы это мне? – она оборачивается. Огромные карие глаза, удивленный взгляд, пухлые губы, волосы забраны в пучок – молодая студентка, мечта начинающего посетителя порносайтов. Но если там студенток в основном играют тридцатилетние порноактрисы, то в данном случае все без подстав. Ей действительно лет девятнадцать – двадцать, свежая кожа, никаких морщин в уголках глаз, а главное – глаза. Да-да, основное отличие тридцатилетних порномоделей от настоящих студенток – не состояние тела, а взгляд. Такого чистого, неиспорченного взора не бывает ни у Чейси Лейн, ни у Памелы Андерсон, вы уж поверьте мне, как старому фанату Magma. Такой взгляд бывает только у студенток третьего – четвертого курса, приехавших в Москву грызть гранит науки из Саратова, Ростова, Новосибирска или Самары. К пятому курсу, после упражнений с гранитом, они отращивают огромные клыки, заодно утрачивая обворожительную восторженность в глазах.

– Вы это мне говорите? – повторяет она.

– Да, конечно! – Я протягиваю ей пригласительные. – Это же у вас выпало!

Она берет приглосы, наверняка успевает прочесть написанное крупными буквами «эксклюзивное pre-party единственного концерта Джорджа Майкла», и тут же, словно обжегшись, возвращает мне:

– Это не мое, вы ошиблись.

Но не отворачивается.

– Я знаю, что не ваше, – говорю я, понуро опустив голову. (Конечно не твое. Кто бы тебе дал пригласительный на закрытую вечеринку с Джорджем Майклом? Учитель физики, что ли?) – На самом деле это мои пригласительные. Просто я решил вот так познакомиться с красивой девушкой.

– Оригинальный способ, – кокетничает она.

– Вообще-то дурацкий, – оправдываюсь я. – Пригласительные-то у меня есть, а девушки нет. Я за вами иду целый квартал.

– Правда? А я пять минут назад вылезла из трамвая. – Она хмурит брови.

– У-у-у-пс, – замешкавшись на секунду, я реагирую молниеносно и беспроигрышно. – Странно. Значит, мне показалось, что я шел за вами целый квартал. Это было как в сказке. Я шел и смотрел вам в спину…

– Невероятно. Неужели такое бывает? – Она делает паузу, видимо, решая, продолжать разговор или нет.

– Знаете, я и сам думал, что такое бывает только в кино: раз – и влюбился. Я, наверное, мог бы за вами до Питера дойти. – Пока она скользит по мне взглядом, я не даю ей опомниться. – Меня зовут Андрей, я историк в прошлом, немного журналист в настоящем и еще чуть-чуть музыкант в будущем.

– Журналист, музыкант, аспирант. – Она улыбается и тут же выдает пошлейшую фразу: – Просто праздник какой-то.

– Да-да. Только ради ваших глаз. А как зовут их обладательницу?

– Меня? Катя!

В целом все получается не совсем так, как я себе представлял. Скорее, это напоминает сцену ухаживаний Броневого за Догилевой в «Покровских воротах». Тем не менее…

– Катя. У вас великолепное имя. Как у Екатерины Медичи или Екатерины Великой. – Я зачем-то выдавливаю весь свой хилый исторический багаж, но понимая, что он слегка не в тему, вовремя переключаюсь. – Представь, у меня только одна знакомая с именем Катя, Катрин Весна, диджей. Представляешь? За все двадцать пять лет (Чего это ты молодишься, придурок?) я не встретил ни одной Кати. Это судьба?

– Мы уже перешли на «ты»? – Девушка выдает «мнимую интеллигенцию». – Ты такой шустрый, это просто потрясающе!

– Не могу тормозить, зайка. Боюсь не успеть за знаком судьбы, и все такое. – Я возвращаюсь к своей привычной манере. «Как хороший микс, свелась история…»

– А ты тоже диджей? – спрашивает она заинтересованно и слегка выпячивает нижнюю губу. Боже, какие у нее губы!

– Возюкать пластинки? – презрительно говорю я. – Это не для меня. Я поэт. Хип-хоп, гангста-трэш. Я фронтмен группы «Московский Первый», слышала такую?

– Не-а.

– Мы мало выступаем. В основном закрытые вечеринки. Или для своих. Не хочется тиражировать искусство и переводить все в бизнес. Мне его и в жизни хватает.

– Серьезная работа, – снова смеется она. – С утра в офисе, вечером в клубе, под утро с женой.

– (Какая ты остроумная. Тебе бы в женский «Комеди клаб»). Знаешь, с утра я в офисе не бываю, слишком частые репетиции. И потом, я совладелец «Одиозного журнала» – работа творческая, все зависит от настроя, а не от рабочего расписания. – При упоминании комбинации «совладелец» плюс «Одиозный журнал» Катя смотрит на меня более заинтересованно. Не уверен, что она его читала, но, скорее всего, слышала. Вот она – великая сила промоушена!

– Последний пункт мы тактично опустили, – замечает она не без надежды в голосе.

– Последний? Ах, да. А жены у меня нет. И не было. Как-то сложно все. – Я снова делаю грустное лицо.

– Физиологические проблемы? – продолжает упражняться в остроумии она.

– Зайка, ты стреляешь без предупреждения. – Я изображаю звук выстрела. – Но это не мой случай. Слушай, а что мы стоим, как опоры Крымского моста? Пойдем кофе где-нибудь выпьем?

– Опоры Крымского моста! – Она заливисто хохочет. – Никогда такого не слышала!

– Только что придумал, – честно говорю я.

– Честность – такая редкость в наше время, – улыбается она.

Как и отсутствие силикона в губах, думаю я.

– Здесь в двух минутах ходьбы есть потрясающее летнее кафе «Шатер». А у кафе – пристань с настоящей венецианской гондолой. Тебя когда-нибудь катали в гондоле? В Москве? Не на «Мерседесе», не на лошади, а именно в гондоле?

– Ни одного раза, – отвечает Катя.

И вот через пять минут мы валяемся на диванах, курим, пьем зеленый чай и коктейли, болтаем о ее студенческой жизни – РГГУ, четвертый курс, экономика, возможно общежитие, но не в этом суть. Я рассказываю дежурные истории из жизни светского журналиста… то есть из жизни совладельца журнала, травлю байки как мы играли закрытый концерт для Прохорова в Куршевеле, она переспрашивает, кто такой Прохоров, что рождает аналогию с анекдотом, в котором школьница, услышав «сделать минет в рекреации», переспросила, что такое «рекреация», и жизнь приобретает веселенький зеленый цвет, как у «мохито», который я изредка потягиваю через вторую трубочку из ее стакана (это так не оригинально, но так трогательно). Я часто хохочу ее несмешным рассказам про однокурсников и мысленно прославляю глянцевую эпоху, в которой приезжие студентки старших курсов уже знают, что такое Куршевель, но еще не знакомы с Петей Листерманом. Это настраивает на оптимистичный лад и заставляет поверить в то, что и нам многое остается в этой скаредной на радости московской жизни. На подвешенных к потолку телевизорах поет Shade, снуют официанты, а слегка бухой гондольер пытается починить весло у гондолы. В «Шатер» входит Бухаров, я приветственно машу ему рукой, он сдержанно кивает в ответ, и Катя спрашивает меня кто это, а я говорю: хозяин заведения, мы знакомы сто лет. И еще она говорит: наверное, ты многих знаешь, а я глубокомысленно киваю и, помедлив, отвечаю: по роду занятий приходится. Нашу идиллию пытается нарушить мой мобильный, который трещал уже раза три, но я выключаю звук и заказываю кальян. «Двойное яблоко» – просит она, и я в который раз убеждаюсь, что все студентки почему-то непременно заказывают «двойное яблоко». Наверное, подсмотрели в каком-нибудь сериале. Кстати, гондольер так и не справился с веслом, отчего наша водная прогулка переносится на следующий раз. Мы покидаем кафе через полтора часа, обменявшись положительными эмоциями и номерами мобильных. Последнее, как вы понимаете, гораздо важнее.