Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

Глава 5 В недрах «Аненэрбе»

Сейчас очень сложно, да, наверное, и невозможно назвать точную дату создания в исследовательском обществе СС «Наследие предков» («Аненэрбе») Исследовательского отдела Центральной Азии и экспедиций. Многое говорит о том, что это произошло зимой 1939–1940 годов. По крайней мере именно в это время Шефер начинает использовать для своих писем бланки «Аненэрбе». В тот момент сам отдел размещался в Мюнхене по адресу Видмайерштрассе, дом 35. В том же самом доме располагался офис профессора Вальтера Вюста, куратора «Аненэрбе». Отдел располагался там несколько лет, пока в 1943 году не переехал в замок Миттерзилль в Пицнгау. Главной задачей данного отдела «Наследия предков» была обработка привезенных экспедицией Шефера тибетских находок и материалов. Кроме этого, когда отдел начал свою деятельность весной 1940 года, то его помещение использовалось также для планирования операции на Тибете. Когда стало ясно, что шансы на старт новой экспедиции уменьшались с каждым днем, то Шефер стал активно заниматься делами «Наследия предков». Теперь именно эта организация должна была защищать его научные интересы. Членство в «Аненэрбе» предполагало целый ряд преимуществ. Во время войны оно позволяло проводить работы, которые являлись признанными «ориентированными на потребности фронта».

Дальнейшую историю исследовательского отдела Центральной Азии надо рассматривать с различных аспектов. Однозначно нельзя сказать, по каким мотивам Шефер присоединился к «Аненэрбе». Заявление верности национал-социализму во времена Третьего рейха и показания во время допросов американцев, в ходе которых «выяснилось», что Шефер был саботажником и борцом Сопротивления, только из соображений личной безопасности принимавшим участие в планировании тибетскойоперации, а затем работавшим в «Наследии предков», на самом деле не очень сильно противоречили друг другу. Секрет кроется в том, что во времена диктатуры почти все личности пытаются приспособиться к новым условиям, так сказать, соответствовать духу времени. Во многом это осложняет работу с разновременными документами.

После войны Шефер, находясь в тюрьме, утверждал в своих показаниях, что присоединился к «Аненэрбе» только для того, чтобы продолжить свои научные изыскания. Но при этом стоит вспомнить, что уже в 1936 году, после возвращения из США он предложил Гиммлеру финансировать его восточные исследования именно за счет фондов «Наследия предков». Сам Шефер весьма охотно принимал покровительство Гиммлера. В Лхасе он выступал не только от лица Германии, но и от лица СС.

Вернувшись назад в Германию, Шефер в первую очередь должен был позаботиться об обработке собранного в Тибете материала. В этом ему должны были помочь его товарищи. Но поскольку продолжение научной деятельности в рамках традиционных академических структур ему казалось бесперспективным, то Шефер был вынужден поддерживать тесные связи с СС. Именно по этой причине еще в августе 1939 года он составил на имя Генриха Гиммлера документ, в котором предлагал создать специальный «Азиатский институт СС». В нем он написал, что «первая немецкая экспедиция ССна Тибетуспешно закончила все полевые работы». А далее продолжал, что теперь было необходимо разобрать материалы и проанализировать их. Это предполагалось сделать силами участников той же самой экспедиции. Как видим, Шефер специально исказил официальное название экспедиции, убрав оттуда свое имя. Это был некий реверанс в сторону Гиммлера, который при каждом удобном случае подчеркивал, что экспедиция 1938–1939 годов проводилась под его покровительством. Но этот реверанс сопровождался вполне конкретной просьбой, содержавшейся в том же письме. «В данный момент ни одно из существующих научных учреждений или институтов не в состоянии в полной мере обработать и осмыслить имеющийся в распоряжении материал тибетской экспедицииСС». Следовательно, Шефер подчеркивал новизну своих наработок, которые не могли быть постигнуты в рамках традиционных академических структур. Профессиональное честолюбие, а также возможность пробрести свой собственный институт побудили молодого исследователя установить еще более тесные связи с СС. Именно в «новом ордене» он видел идеал нового научно-творческого сообщества. Однако Шефер прекрасно понимал, что СС были готовы вне зависимости от его научных представлений идти своим собственным путем, в том числе в сфере изысканий, а стало быть, не от него зависел факт возникновения новых исследовательских структур.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что уже в августе 1939 года он представил проект создания «Азиатского института СС». Причем в рамках этого исследовательского новообразования он должен был играть ключевую роль. Доставленный из Тибета материал должен был в течение последующих двух-трех лет сортироваться и обрабатываться. В перспективе институт должен был не только заниматься обработкой материалов, но и координировать все научно-исследовательские проекты СС, связанные с Азией. Необходимость появления «Азиатского института СС» обосновывалась Шефером еще и тем, что у Германии не было возможностей посылать узкопрофильные небольшие экспедиции, чьи сферы изысканий нередко бы пересекались. Нужно было наведение порядка, а подбор участников будущих экспедиций должен был осуществляться предельно тщательно.

Мысль Шефера летела столь далеко, что он уже начал планировать, как должен был управляться данный институт. Опираясь на собственный опыт, почерпнутый в трех азиатских экспедициях, Шефер полагал, что данной структурой, естественно, должен был руководить именно он. Поскольку молодой тибетолог не мыслил, что новый институт должен был входить в состав каких-либо академических структур, то планировалось, что он будет подчиняться непосредственно Генриху Гиммлеру, который должен был занять должность председателя попечительского совета. Последний должен был координировать деятельность исследователей Азии и следить за выполнением порученных им заданий. В большинстве своем членами попечительского совета должны были стать сотрудники и руководители «Аненэрбе». Кроме них предполагалось привлечь представителей немецкой экономики и крупного капитала, чтобы они помогли финансировать деятельность «Азиатского института СС». В итоге именно такая структура могла гарантировать, что «рассмотрение всех научных вопросов проходило бы сугубо в национал-социалистическом духе».

Но когда Шефер предлагал превратить институт, находящийся под «правильным руководством», «в зародыш будущей немецкой науки», то он мог значительно продвинуться вперед к своей заветной цели. Он напирал на то, что в сложившихся академических структурах молодые ученые не могли раскрыть своего потенциала. Шефер смирился с мыслью, что ему придется постоянно быть подчиненным воле Гиммлера.

В целом план создания «Азиатского института СС» был всего лишь тестом, который должен был выявить уровень доверия рейхсфюрера СС к молодому ученому. Еще во время беседы на мюнхенском аэродроме Шефер набросал шефу СС приблизительные планы своей будущей деятельности. Поэтому не исключено, что исследователь лишь изложил в письменной форме то, что было уже озвучено устно. В данном случае документ был поводом для принятия решения.

Если говорить о некоторых контурах «Азиатского института СС», то располагаться он должен был в Берлине, так как именно там находились не только необходимые для работы библиотеки, архивы и музеи, но в столицу рейха легко могли прибыть любые лояльные иностранцы. В самом здании института кроме стандартных помещений должны были располагаться некие «затемненные комнаты» и также специальные теплицы, в которых можно было бы разводить привезенные с Востока растения.

Поначалу удивляет, что на предложенный план Генрих Гиммлер фактически никак не прореагировал. От него не последовало никакой реакции. Рейхсфюрер продолжал выказывать Шеферу свои симпатии и благосклонность, но отнюдь не собирался обсуждать предложенный план создания «Азиатского института СС». Если сравнивать первоначальный проект института и возникший в рамках «Аненэрбе» отдел Центральной Азии и экспедиций, то в глаза бросается, что отдел в отличие от института был сугубо научной структурой. Не исключено, что в данном случае в Шефере взял верх не карьерист, а ученый. Но все-таки в 1939 году он хотел заполучить в свое распоряжение институт, который был бы независим, как от университетских учреждений, так и от «Наследия предков». Идея с попечительским советом как раз бы позволила Шеферу при общем подчинении Гиммлеру сохранять определенную независимость в своих действиях. Он искал свой путь, который должен был обеспечить ему и покровительство Гиммлера, и самостоятельность в принятии решений. Очевидно, что в тот момент вхождение в состав «Наследия предков» не совсем его устраивало. Но вскоре Шефер понял, что несмотря на симпатии рейхсфюрера СС, тот не собирался давать ему возможности занять ка-кое-то особое положение.

Впрочем, и в самом «Аненэрбе» к Шеферу поначалу относились неоднозначно. Для сотрудников «Наследия предков» он был сложно идентифицируемым типом. Учитывая, что до этого момента в структуре «Аненэрбе» превалировали гуманитарные отделы, то к тибетологу относились как к весьма сомнительному ученому Но идея создания в рамках «Наследия предков» азиатского института (руководство эсэсовского исследовательского общества совершенно неправильно трактовало намерения Шефера) была все-таки поддержана. В данной ситуации Шефера выручило его исследовательское чутье. Он видел, что Гиммлер намеревался перепрофилировать «Аненэрбе», сделав акцент на изысканиях в области естествознания, которые могли бы быть практически полезны СС. С этой точки зрения Шефер для рейхсфюрера СС был просто находкой. Для Гиммлера не было сомнений, что Шефера надо было вводить в состав «Аненэрбе». В итоге двое из участников тибетской экспедиции СС станут занимать ключевые посты в «Наследии предков». Это будут Эрнст Шефер и Бруно Бегер. Начавшаяся мировая война поставила гуманитарные отделы «Аненербе», чьи разработки не имели прикладного значения, в весьма невыгодное положение. Но отделы, которые должны были заниматься «практическими изысканиями», напротив, оказались в фаворе. В своих автобиографических записках Шефер не раз высказывал мысль, что самой большой его целью была независимость исследований. По этой причине он пытался избежать попадания в «Аненэрбе». Но все попытки были тщетными.

В декабре 1939 года Эрнст Шефер впервые встретился с куратором «Наследия предков», авторитетным деканом философского факультета Мюнхенского университета Вальтером Бюстом. Во время первой же беседы Вюст предложил Шеферу занять место профессора этнографии, которое пустовало с 1933 года после того, как на пенсию ушел престарелый преподаватель Люциан Шерман. Шефер вежливо отказался от подобного предложения. Тогда он еще мечтал о собственном институте. Но для того, чтобы добиться этой цели, тибетологу срочно нужна была ученая степень, и Шефер это понимал. Он уже давно планировал закончить свою диссертацию. Он возвращался к этой мысли постоянно после возвращения из Тибета. Но каждый раз срочные дела отрывали его от этого процесса. Забегая вперед, скажу, что Шефер закончит свою диссертацию лишь весной 1942 года. Он будет защищать ее в Мюнхенском университете, то есть там, где непререкаемым авторитетом был Вальтер Вюст. 14 марта 1942 года на факультете естествознания состоится ее зашита. Диссертация Шефера была посвящена хорошо ему знакомой тематике. Она называлась «Зоогеографические исследования в сфере экологии тибетского высокогорья». В выступлении первого же оппонента подчеркивалось, что работа ученого была посвящена уникальной, совершенно неисследованной области Земли. В этой связи отмечалось, что его экспедиция только добавляла ценности представленной научной работе. После выступления оппонентов началась стандартная для тех времен процедура. Представитель Национал-социалистического союза преподавателей высшей школы (доцентнебунда) дал Шеферу политическую характеристику и подтверждение его благонадежности. Отдельного внимания удостоилась его деятельность в рамках СС. В итоге в августе 1942 года зоолог и исследователь Тибета получил в Имперском министерстве воспитания долгожданное свидетельство о присвоении ему ученой степени. Но при этом оказалось, что Имперское министерство воспитания не было готово создать в своей структуре специальный отдел, посвященный зоологии и естественным наукам. Доктор Шефер стал наставать на том, что, получив ученую степень, он был обязан читать лекции. Однако все его требования не были услышаны. В данной ситуации свою не очень хорошую роль сыграл тот факт, что он уже работал в «Аненэрбе», а потому ему было отказано, так как «основной работой являлось руководство отделом в аппарате рейхсфюрера СС». Только после настойчивых просьб и скандалов Шеферу удалось добиться права преподавать зоологию в одном из германских университетов. Подобная настойчивость была связана не только с его научными амбициями, но и с причинами весьма приземленными. Заработная плата сотрудников «Аненербе» была настолько мала, что некоторые из них были вынуждены подрабатывать библиотекарями и даже смотрителями в музеях. Но вместе стем Шефер не мог отказаться от своих честолюбивых планов. Он по-прежнему хотел создать собственный азиатский институт. И речь опять же шла не о простых академических амбициях. Шефер мыслил гораздо шире. Оц хотел приобрести вес в структуре СС. Но для этого надо было расчистить путь.

Прежде чем Шефер смог бы осуществить свой план, ему надо было справиться с конкурентами. Здесь имеет смысл более подробно остановиться на фигуре уже упоминавшегося ранее Вильгельма Фильхнера (1877–1957). Это был один из самых известных немецких путешественников начала XX века. С 1900 года он принял участие в десятках экспедиций, посетив Россию, Китай, Тибет, Антарктику, Шпицберген. Все эти страны и области интересовали его как геофизика. В 20-е годы XX века Фильхнер сконцентрировал свое внимание на Тибете, который он уже разведывал в 1903–1905 годах. Однако много позже его стали интересовать геомагнитные характеристики данного региона. Авторитет Фильхнера был настолько велик, что в 1937 году лично Гитлер вручил ему национальную премию в области науки и искусства. Это значило не просто признание со стороны режима, это было возвышение до ранга небожителей. До того момента подобные премии вручались только врачу Фердинанду Зауэрбруху, а также воздвигнувшему в Мюнхене «Дом немецкого искусства» архитектору Паулю Людвигу Троо-сту, в котором Гитлер не чаял души.

В свою бытность Фильхнеру не хватало средств, выручаемых от публикаций и чтения лекций, для того, чтобы организовывать зарубежные поездки. В своей автобиографии, которая была опубликована в 1950 году, немецкий геофизик утверждал, что с подачи рейхспрезидента Гинденбурга в 1929 году был создан «Фонд Фильхнера», куда глава германского государства лично внес 100 тысяч рейхсмарок. Так у Фильхнера вновь появились возможности совершать экспедиции за рубеж. В итоге в 1938 году, фактически не рассчитывая на помощь национал-социалистов, ученый привез из Азии богатый материал. Он был передан в институт геофизики, который существовал при университете Потсдама. Там преподавал ученик Фильхнера Герхардт Фанзелау. На этом сюжете не стоило останавливаться, если бы картина, изложенная в автобиографии, соответствовала действительности. Но на самом деле идею создания фонда впервые высказал Ганс Генрих Ламмерс, который с 1933 года являлся главой имперской канцелярии и был одним из влиятельных политиков Третьего рейха. В 1937 году он был возведен в ранг имперского министра. Именно он возглавил попечительский совет «Фонда Фильхнера». В архивах имперской канцелярии сохранился документ, который однозначно говорит о том, что именно Ламмерс сыграл ключевую роль при создании фонда, который был образован в самом начале 1939года, накануне последнего путешествия Фильхнера. Разница почти в 10 лет в указаниях ученого и сведениях в документах указывает на то, что после войны Фильхнер всеми силами пытался утаить, что национал-социалисты имели прямое отношение к созданию фонда его имени.

Итак, «Фонд Вильгельма Фильхнера» был официально основан 11 мая 1939 года. При его учреждении присутствовали имперский министр Ламмерс как представитель государственной власти, министерский советник Хунке как представитель рекламного совета немецкой экономики, и директор ИГ-Фабрен Макс Ильгнер. Еще в 1938 году Фильхнер обратился с просьбой к ИГ-Фарбен и «Немецкому земельному банку» помочь в финансировании его экспедиции в Тибет. Создание фонда значительно облегчало сбор средств для этих целей. Первым председателем фонда стал генеральный консул в Шанхае Крибель. Тот самый, к которому за помощью в 1936 году обратился Эрнст Шефер. Для понимания дальнейших событий надо упомянуть, что весной 1939 года махараджа Непала пригласил Фильхнера к себе в гости, чтобы тот мог заняться геомагнитными изысканиями в его стране. Непал и в то время оставался государством, закрытым для иностранцев, так как был буферной зоной между неспокойным Китаем и британской Индией. Формально махараджа был сувереном, хотя и подчинялся британцам. Именно по этой причине Фильхнер даже после начала Второй мировой войны мог спокойно продолжать свои работы в Непале. Однако у него стали отказывать почки, и он был вынужден сдаться британцам, чтобы пройти курс лечения. Так он оказался в лагере в Бомбее. Как видим, Фильхнер не мог самостоятельно руководить фондом и его активами. В итоге деятельность фонда стала затухать и вовсе прекратилась. Это стало прекрасным поводом, чтобы целый ряд ученых, в том числе Эрнст Шефер, попытались воспользоваться средствами данной организации.

После смерти Крибеля в декабре 1941 года делами фонда стал управлять один из членов его попечительского совета Вальтер Гремер. Он попросил Ламмерса выделить для проведения исследований 12 тысяч рейхсмарок. Чтобы положить конец спорам между различными учеными, которые конкурировали друг с другом, Гремер предложил учредить постоянно действующий институт, занимающийся организацией экспедиций. По согласованию с фюрером Гремер перевел необходимую сумму, но с организацией института он не спешил. Еще во время своего визита в мае 1942 года в персональный штаб рейхсфюрера СС Ламмерс обсуждал с Шефером планы СС по созданию Имперского института внутриазиатских исследований. К тому моменту Шефер уже занимал ключевые позиции в правлении «Фонда Фильхнера», а потому он хотел, чтобы новое учреждение получало аналогичную финансовую поддержку. В разговоре Шефер указал Ламмерсу на личную поддержку проекта самим Гиммлером, профессором Вальтером Вюстом и Мен цел ем, начальником управления науки в составе Имперского министерства воспитания. Он понимал, что должен был предъявить Ламмерсу свои козыри, чтобы убедить поддерживать именно его проект, а не «Фонд Фильхнера». К работе нового Имперского института предполагалось привлечь всемирно известного шведского путешественника Свена Хедина, который предполагал, что новая структура должна была преследовать не только сугубо научные и геополитические цели, но и проводить некий биогеографический синтез. Шефер говорил: «Нам очень близок по духу наш национальный лауреат и исследователь Тибета профессор Фильхнер. В рамках данного Имперского института будут продолжаться его работы… Я связался в Вами, господин имперский министр, и рад нашей встрече. Мы были вам очень благодарны, если бы вы смогли помочь институту внутриазиатских исследований». Шефер давал понять, что в данной ситуации выступал едва ли не как преемник дела Свена Хедина, чей авторитет в научной среде был непререкаемым. Кроме упоминания своих высоких покровителей и рекламного трюка со Свеном Хедином у Шефера в запасе было еще третье средство, чтобы убедить Ламмерса. Он напомнил ему, что Фильхнер все еще оставался в Азии. Указывалось, что буквально накануне Шефер беседовал с Хедином, обсуждая возможности возращения ученого в Германию. Хедин, как швед, мог вступить в переговоры с англичанами как представитель нейтрального государства. Он должен был ходатайствовать о возвращении больного Фильхнера на Родину. Но нужно подчеркнуть, что, судя по всему, Фильхнер намеренно не собирался возвращаться в Европу. А стало быть, можно усомниться в его политической благонадежности и преданности национал-социалистическому режиму Но, так или иначе, «Фонд Фильхнера» оказался связанным Имперским институтом внутриазиатских исследований. Шефер планировал объединить эти две структуры. Чтобы избавиться от затянувшегося чествования Фильхнера, Шефер лично связался с Гремером и Ильгнером. Но для начала ему надо было получить принципиальное согласие Ламмерса. Он бросил пробный камень. Он попросил имперского министра под держать создание в Мюнхене библиотеки института Центральной Азии. При этом речь шла о весьма небольшой сумме, отнюдь не о 500 тысячах рейхсмарок, которые он планировал получить для Имперского института.

Но тут обнаружилось, что решительно против планов Шефера был настроен Гремер, который всячески пытался повилять на решение Ламмерса. Он предполагал отложить решение данного вопроса до окончания войны и возвращения Фильхнера. Но тут Шефера выручило то, что глава имперской канцелярии был приятелем Гиммлера. Но ликвидация фонда значила бы для главы имперской канцелярии, особенно после возвращения Фильхнера, возникновение множества проблем. Поэтому он как бы охранял фонд от поползновений различных структур. Но, перейдя дорогу Шеферу и Гиммлеру, Ламмерс сам рисковал попасть весьма щекотливую ситуацию.

Только принимая во внимание эти обстоятельства можно понять суть ответа, который Ламмерс дал на предложение Шефера. Для начала он обратился за поддержкой к советнику имперского кабинета министров фон Штуттерхайму, — который должен был стать посредником в ведении данных переговоров. Тот же передал Шеферу, что Ламмерс с удовольствием поддержал бы его начинания, однако при этом надо было учитывать и интересы «Фонда Фильхнера».

Ламмерс сообщил Гремеру об ответе, но тот посчитал, что это была не любезность имперской канцелярии, а открытое ущемление интересов фонда. По этой причине в июне 1942 года он предпочел встретиться в имперской канцелярии с Штуттер-хаймом. В ходе этой встречи Гремер заявил, что подобные действия являются «полным неуважением клйчности Фильхнера». В итоге Штуттерхайм предложил компромиссное решение, которое было предложено Максом Ильгнером после встречи в Шефером. Он предложил основать «Германский институт исследования Центральной Азии», которым бы руководил Шефер, обязанный тесно сотрудничать с «Фондом Фильхнера». При этом сам бы Гремер занимал в институте должность начальника отдела. При этом у Шефера не было бы полноты власти. Свой президентский пост он делил бы с почетным президентом института Свеном Хедином. Но Гремер отверг этот план — он понимал, что затерялся бы на фоне таких выдающихся научных мужей. Не менее негативную реакцию высказал и ученик Фильхнера Фанзелау. Но он мыслил свою карьеру в рамках традиционных научных учреждений, а потому едва ли мог понять серьезность положения, в которое он попадал, противясь возникновению нового института, патронируемого СС. В дальнейшем разговоре Штуттерхайм рекомендовал Гремеру все-таки пойти на компромисс. Он недвусмысленно намекнул, что противиться любимцу Гиммлера было не самым безопасным занятием. А потому новую форму сотрудничества с Шефером надо было найти в форме общего рабочего комитета, что могло позволить не «переносить» Имперский институт в Мюнхен. Да и сам институт не должен был быть Имперским. Смысл этого предложения был предельно простым. Новая форма научных заведений, практикуемая национал-социалистами — «имперские институты», пользовалась по сравнению с классическими университетами большими привилегиями. Они финансировались за счет государства. Ламмерс не был заинтересован в возникновении еще одного подобного института. В итоге Гремер стал тесно сотрудничать с Штуттерхаймом, который весьма неодобрительно относился к появлению в Германии Свена Хедина.

Штуттерхайм предложил, чтобы Ламмерс с Гиммлером встретились с глазу на глаз и обсудили все насущные проблемы. Два дня спустя после беседы с Гремером эта встреча состоялась. Судя по всему, решение было найдено без проблем. Гиммлер согласился с предложением отказаться от приставки «имперский» в наименовании будущего мюнхенского института.

Но в начале июля 1942 года данное сотрудничество дало трещину. Шефер сам подлил масла в огонь, когда направил Ламмерсу письмо, в котором сообщал, что планы геофизика Фильхнера никак не вписывались в сферу деятельности нового института. Но это было отнюдь не оскорбление. Более того, Шефер хотел заручиться поддержкой Ламмерса. Он перечислил в своем письме 13 отделов, которые должны были существовать в институте Центральной Азии. Шефер хотел ввести некие новшества, которые, по его мнению, должны были в перспективе стать определяющими для национал-социалистической науки. В его «имперском институте» должны были быть устранены четкие границы между различными научными дисциплинами. В письме Шефер сформулировал эту мысль следующим образом: «Задача института состоит в том, чтобы выйти за рамки работ Фильхнера и Хедина. Должна появиться всеобщность исследований, чего еще никогда не было в нашей германской науке. Пожалуй, подобные попытки можно было обнаружить у великого Александра фон Гумбольдта, но 100 лет назад научные дисциплины были не настолько развиты, как сейчас». В данной ситуации 32-летний Шефер планировал выступить как реформатор германской науки. Он осознанно противопоставлял себя Фильхнеру и Хедину, как представителям науки прошлого века, которые во многом были связаны только с одной научной дисциплиной. Узкопрофессиональные исследования, по его мнению, оставляли за бортом много интересного материала. К тому же Шефер полагал, что в годы войны наука должна была быть предельно рационализирована.

В данной ситуации бросается в глаза, что дела по созданию института постепенно переходили от Штутгерхайма к Шеферу. После написания данного письма Шефер был приглашен в имперскую канцелярию, чтобы 13 июля 1942 года с ним был проведен целый ряд консультаций. С ним намеревались договориться о том, что в Мюнхене должен был возникнуть Институт научных исследований Центральной Азии, который бы не обладал привилегиями имперского института. До этого Шефер встретился с Гремером и поинтересовался, мог ли он рассчитывать на средства Ламмерса, если Баварское министерство по делам религии и образования откажется финансировать новый институт. Он уже столкнулся с ситуацией, когда ему запретили перекрестное финансирование при создании азиатской библиотеки. Поэтому Шеферу были нужны гарантий.

Теперь Шефер оказался более сговорчивым. Он оказался готовым сотрудничать не только с Гремером, но и с Фанзелау, и даже благодарил Штутгерхайма за оказанную помощь в улаживании вопросов. Подобная благожелательность была вызвана тем, что Шефер не был уверен, что осенью 1942 года Баварское министерство по делам религии и образования включило бы в бюджет финансирование института Центральной Азии в полном объеме, как того хотел Шефер. Именно бедственное положение позволяет понять, почему Шефер вновь вернулся к идее попечительского совета, в который должны были войти и Гиммлер, и Ламмерс. С этих же позиций можно объяснить его внезапный порыв ввести в Ламмерса в состав почетного Сената Мюнхенского университета. Он планировал, что имперский министр помог бы ему «выбить» деньги на исследования. Кроме этого он любезно интересовался мнением Ламмерса, не был ли тот против, чтобы новый институт носил имя шведского исследователя Свена Хедина, «который сделал неоценимый вклад в науку».

Неделей позже Шефер сообщил в имперскую канцелярию, что Генрих Гиммлер принял окончательное решение, что институт будет носить имя Свена Хедина. Предполагалось, что он будет называться «Имперским институтом исследований Центральной Азии имени Свена Хедина. Теперь очень многое зависело от решения Ламмерса, которому предлагалось войти в состав почетного Сената. Раздумья Ламмерса, возможно, были вызваны тем, что Гитлер в 1940 году запретил на время войны присваивать звания «почтенных горожан». Вообще, столь рискованную игру с могущественным руководителем имперской канцелярии мог затеять только такой ученый, как Эрнст Шефер, за спиной которого стоял не менее, а даже более могущественный Генрих Гиммлер. После того как стало ясно, что выяснение отношений шло на уровне Гиммлер — Ламмерс, Шефер мог не без язвительного сарказма писать в письме Штуттерхайму: «Очень жаль, что между нашими исследовательскими структурами так и не наладились хорошие связи. Я с уважением отношусь к изысканиям, как они видятся Фильхнеру и Хедину, но полагаю, что на данном поприще мы не продвинемся ни на шаг вперед, пока лауреат национальной премии находится за границей».

По мере того, как становилось понятно, что в Мюнхене все-таки возникнет новый институт, Шефер все увереннее и увереннее чувствовал себя в Берлине. В то же самое время Гремер видел, что от его фонда фактически ничего не оставалось. За несколько недель до открытия института имени Свена Хедина случился едва ли не открытый конфликт. В первых числах декабря 1942 года Гремер жаловался Ламмерсу, что институт, несмотря на все договоренности, продолжал иметь приставку «имперский». Некоторые претензии были и вовсе смехотворными. Гремер писал: «В присвоении институту имени Свена Хедина я вижу ущемление прав и непочтение к господину В. Фильхнеру. Он как лауреат национальной премии всю свою жизнь посвятил исследованию Азии, а стало быть, институт должен носить только его имя, а не имя иностранца, который, конечно, многое сделал для науки и имеет мировое имя, но не является нашим национальным достоянием. Я полагаю, что подобный шаг не найдет понимания в национально мыслящих кругах». Аргументы про «национальное достояние» и оперирование мнением неких «национально мыслящих кругов» показывают, насколько плачевным было положение Гремера, который сдавал свои позиции одну за другой. Он наивно полагал, что подобные доводы помогут ему вновь заручиться поддержкой государственных структур. Но более молодой по сравнению с Гремером Шефер не собирался отступать. Благодаря заступничеству Гиммлера он получил прекрасный повод не быть призванным в годы войны в действующую армию. К тому же Ламмерс не был готов портить отношения с Гиммлером из-за деятельности какого-то умирающего фонда. Более того, он направил рейхсфюреру СС копию письма Гремера, дабы тот был в курсе всех дел. Как видим, Шефер нарушил все достигнутые договоренности, когда отказался сотрудничать с «Фондом Фильхнера» и сообщил Гремеру о создании именно «имперского института». Он не намеревался ожидать возвращения Фильхнера, чтобы уладить все вопросы (была и такая договоренность). В итоге Ламмерсу импонировала энергичность и настойчивость Шефера. Он согласился содействовать его проекту в финансовом плане, несмотря на то, что как имперский министр продолжал входить в состав попечительского совета «Фонда Фильхнера».

За несколько дней до официального открытия мюнхенского института, которое состоялось 16 января 1943 года, произошла встреча Гиммлера и Ламмерса. Эти два политика должны были снять все возникшие вопросы. Ламмерс рекомендовал отложить открытие института, к которому накопилось очень большое количество претензий. Гиммлер «с уважением отнесся к прозвучавшей просьбе», но заявил, что это невозможно, так как Свен Хедин, который должен был присутствовать на торжественном открытии, уже выехал из Швеции в Германию. Такую мировую величину и уже немолодого по возрасту человека нельзя было заставлять ждать.

Единственное, что мог сделать в данной ситуации Ламмерс, так это удовлетворить просьбу Штутгерхайма, чтобы институт Свена Хедина не имел статуса имперского. Но сделать это надо было в весьма вежливой форме. Так, руководству СС было рекомендовано, чтобы новая структура носила название «Исследовательский институт Центральной Азии имени Свена Хедина». Гиммлер решил пойти на уступки. Именно под таким названием институт и вошел в историю.

Чтобы окончательно вытеснить «Фонд Фильхнера» с «игрового поля», Шефер приложил немало усилий, но при этом, руководствуясь своим честолюбием, не забывал и о научной работе.

Если рассматривать сюжет с возникновением института, то возникает вопрос: была ли вообще договоренность о том, что он не будет носить привилегированную приставку «имперский»? Якобы об этом смогли договориться Гиммлер и Штуттерхайм. Последний в разговоре с штурмфюрером СС Майне возмущался, что в приглашениях на открытие вопреки всем договоренностям значился именно Имперский институт. Впрочем, Гиммлер никогда не уделял внимания подобным мелочам. Скорее всего, приглашения были напечатаны именно таким образом по инициативе самого Шефера. Но в имперской канцелярии не оценили столь дерзкого поступка Шефера. В итоге Гиммлеру пришлось одернуть исследователя, дабы тот дал гарантии, что в будущем «он будет действовать в общенаучных интересах дела исследования Центральной Азии, способствуя сближению двух структур, несмотря на возникавшие ранее противоречия».

Как уже говорилось выше, 16 января 1943 года, «Исследовательский институт Центральной Азии имени Свена Хедина» был открыт при Мюнхенском университете Людвига Максимилиана. Шефер достиг своей заветной цели — после многолетних усилий он получил в свое распоряжение научно-исследовательский институт. Отношения же с «Фондом Вильгельма Фильхнера» и дальше оставались весьма напряженными. Эта история показательна тем, что личные амбиции, которые вылились в споры, а затем в противостояние в очень специфической, если не сказать экзотической, сфере деятельности, едва не привели к столкновению весьма влиятельных политических фигур Третьего рейха. Формально был найден компромисс, но фактически в данной «схватке» победил Шефер. Предполагавшееся изначально сотрудничество с «Фондом Фильхнера» никогда на деле не осуществлялось. Собственно, этого не желали обе стороны. Гремер не хотел работать с молодым карьеристом, каковым он считал Эрнста Шефера.

В итоге даже после открытия деятельность мюнхенского института не была безупречной. Впрочем, иногда противоборствующие стороны проводили формальные встречи, как того требовало навязанное их покровителями соглашение. Но все эти встречи заканчивались ничем. Шефер хотел подчинить себе фонд, а Гремер полагал, что надо было объединиться на паритетных началах и создать новую структуру.

После того как был открыт институт имени Свена Хедина, Гремер попросил Ламмерса в срочном порядке провести очередное заседание попечительского совета. На самом деле совет в полном его составе собирался впервые за все время его существования. Уже одно это обстоятельство показывает, насколько серьезно относились к институту, возглавляемому Эрнстом Шефером. Во время своего выступления Гремер открыто высказался против сотрудничества с Шефером, так как у него имелись все основания в его целесообразности. «Обстановка складывается таким образом, что во время войны и в условиях отсутствия профессора Фильхнера какое-либо продуктивное сотрудничество является невозможным». Против подобных формулировок решительно высказался Макс Ильгнер (ИГ-Фар-бен), который именно в долгосрочном сотрудничестве видел единственную возможность сохранить для общественности доброе имя Вильгельма Фильхнера («что собственно и является главной целью фонда»). К нему присоединился Штуттерхайм. Таким образом, Гремер остался в меньшинстве, ему пришлось смириться с тем, что изредка надо было проводить формальные встречи с «выскочкой» Шефером. Об итогах заседания попечительского совета Ламмерс официально уведомил Генриха Гиммлера.

Далее уже никто не призывал Гремера к тесному сотрудничеству с Шефером. Представители двух организаций встретились в имперской канцелярии 12 января 1944 года. Тогда произошло условное разделение сферы деятельности. «Фонд Фильхнера» должен был заниматься исследованиями в сфере неорганических наук, а Институт — всеми остальными проблемами. Все зарубежные экспедиции должны были планироваться и готовиться совместно. С учетом подобного разделения сфер влияния был сформирован общий рабочий комитет. Казалось, все вопросы были урегулированы. В случае возникновения конфликтных ситуаций в роли третейского судьи выступал сам Ламмерс.

Как видим, традиционные научные структуры (в данной ситуации — «Фонд Фильхнера») мешали Шеферу в его деятельности. В итоге этот конфликт разгорелся не из-за частных научных вопросов, а из-за желания приобрести научно-политическое влияние в национал-социалистической системе. Но отвлечемся от данного сюжета и обратимся к собственно исследовательской деятельности Шефера в данный период.

Из тибетской экспедиции 1938–1939 годов Шефер кроме всего прочего привез огромную коллекцию уникальных растений и зерновых культур. После возращения в Германию они были рассортированы и подробно описаны. Исходя из этого, в 1943 году Шефер в обобщающем докладе ставил перспективные задачи своих дальнейших исследований: «Наши устремления всегда были сопряжены с целью собрать все то, что могло быть полезно для собственного народа. Упоминавшиеся здесь полторы тысячи образцов ячменной культуры, которые по большей части являются результатом примитивной селекции, могут иметь целый ряд очень важных наследственных факторов, как сопротивляемость засухе или устойчивость к морозам». Если Шефер понимал Тибет как анклав растительного мира, который идеально приспособился к враждебной для жизни среде, то с научной точки зрения скрещивание тибетских культур с европейскими было не просто логичным, но и весьма выгодным занятием. Следуя наследственным законам Менделя, надо было скрещивать европейские и азиатские растения, что с одной стороны, должно было привести к большим урожаям, а с другой, к неприхотливости и простоте их обработки. В конце лета 1942 годадляосуществленияданногопроектабыла найдена специальная территория, находившаяся под открытым небом. С учетом оккупации восточных территорий Европы мысль о возделывании тибетского ячменя, который созревал за 60 дней, приобретала не просто научный, а даже стратегический характер. В случае получения культуры хорошо переносящей жару и мороз, ее предполагалось распространить по всей Европе.

Никто не ставил под сомнение, что данное начинание имело едва ли не военное предназначение. Руководство СС ожидало от Шефера появления на свет «чудо-сортов» ячменя и пшеницы. Их культивирование позволило бы начать «германизацию» (или, другими словами, немецкую колонизацию) Восточной Европы, в основе которой должны были находиться сельские поселения. Но для начала руководству СС требовались зерновые культуры, которые могли без проблем использоваться в новыхклиматических условиях. Гиммлер ожидал, что скрещивание различных культур позволило бы в будущем немецких крестьянам получать по несколько урожаев за один год. Hq дело было не только в колонизации Востока. Гиммлер не мог отказаться от тщеславной и честолюбивой мысли, что именно под его патронажем оказалась бы решена продовольственная проблема Германии. Именно СС и их структуры должны были вывести обеспечение Германии зерном на принципиально новый уровень. Как видим, даже ботаника могла служить агрессивным военным целям Германии. Это был двоякий процесс. С одной стороны, сотрудники «Аненербе» осуществляли важную для государства деятельность, а стало быть, не призывались на военную службу, с другой стороны, само естествознание было поставлено на службу войне.

Еще во время своей тибетской экспедиции 1938–1939 годов Шефер уделял при сборе зерновых культур внимание тем образцам, которые хорошо прорастали на высоте более чем в 3 тысячи метров над уровнем моря. Шефер почти сразу же сообщил об этом Гиммлеру. После нескольких военных зим, связанных с немалыми волнениями, весной 1942 года глава СС отдал Шеферу как начальнику отдела экспедиции и Центральной Азии «Наследия предков» приказ готовиться к созданию Института сортов диких растений. Но осуществить данный проект было затруднительно. В те дни на работу отдела Шефера оказывало очень сильное влияние противостояние с «Фондом Фильхнера». Появление нового института грозило не меньшими проблемами. На этот раз против эсэсовских ученых могли «восстать» ботаники. После длительных переговоров и консультаций в местечке Туттенхоф (окрестности Вены) было решено ограничиться организацией специального учреждения, действовавшего при Берлинском обществе кайзера Вильгельма. Новой структурой, которая гордо называлась Институтом изучения растительных культур, руководил профессор фон Веттштейн. Гиммлеру пришлось смириться с корректировкой своих честолюбивых планов, так как профессор напрямую подчинялся имперскому министру продовольствия и сельского хозяйства. Понимая, что справиться еще с одним конфликтом ему не по силам, Шефер попытался избегать конкурентной ситуации с ученым, который вдобавок ко всему уже собрал богатейшую коллекцию зерновых культур со всей Европы. Более того, тесное сотрудничество с Веттштейном было санкционировано самим Гиммлером.

30 октября 1942 года Шефер начал переговоры с представителями Имперского министерства сельского хозяйства, Берлин — ского общества кайзера Вильгельма и располагавшегося в Тут-тенхофе нового института. Именно в тот день в разговоре тет-а-тет со статс-секретаремБаке Шеферу намекнули, что тот должен отказаться от идеи собственного института, но готовиться создать в «Наследии предков» исследовательский отдел диких растительных культур. Опять же акцент в предстоящем исследовании делался на восточные регионы. На это раз это была не Азия и Восточная Европа, это был Кавказ.

Как на практике должно было осуществляться запланированное сотрудничество всех этих структур с «Аненербе», остается непонятным. Возникает впечатление, что оно было весьма ограниченным. Шефер без каких-либо конфликтов предоставил в Туттенхоф образцы собранных им зерновых культур, а затем фактически не встречался с Веттштейном, равно как и почти не поддерживал контактов с Министерством сельского хозяйства. А может быть, Шефер рассматривал деятельность института в Туттенхофе лишь как временное явление. Действительно, в последних числах ноября 1942 года Главное управление СС объявило, что рейхсфюрер СС совместно с Берлинским обществом кайзера Вильгельма планирует создать «чрезвычайно важный для всей германской экономики Институт злаковой селекции. Но и на этот раз заведовать им стал не Шефер.

Руководителем его стал ботаник Брюхер. Не исключено, что это был некий жест доброй воли со стороны Гкммлера. Дело в том, что, несмотря на все старания Веттштейна, Брюхнеру никак не удавалось выправить «бронь». Участие в военно-стратегическом проекте автоматически освобождало его от призыва на фронт.

В конце января 1943 гада Эрнст Шефер встречался с отдельными служащими Министерства сельского хозяйства, чтобы поддержать хотя бы формально предписанное ему сотрудничество. Одновременно с этим поставил в известность берлинское правительственное учреждение о том, что Гиммлер по договоренности с начальником Главного хозяйственно-экономического управления СС обергруппенфюрером Освальдом Полем решил разместить Институт диких растительных культур в замке Ланнах близ Граца. Вероятно, было расположение Ланнаха в гористой местности для самого Шефера было более привлекательным, нежели в Туттенхоф е. О разработках в данном замке почти ничего не известно. Филиал отдела «Аненербе», возглавляемого Шефером, в Ланнахе был запланирован исследователем еще в 1939 году, но в жизнь этот план воплотился лишь в 1943 году. Шефер, не задумываясь, пошел на разрыв отношений со структурой в Тутгенхофе, так как стремился к максимально возможной независимости в своих действиях. По сути, филиал в Ланнахе стал еще одним отделом «Наследия предков», который имел военно-стратегическое значение. Хоть Шефер и не был селекционером, но эта структура нуждалась в его авторитете и репутации весьма активного, энергичного исследователя. Именно этот филиал «Аненербе» позволил Шеферу самостоятельно вести подготовку к поездке на Кавказ. Именно тогда он сосредотачивается на подготовке так называемой «Зондеркоманды К».

Еще во время своей второй азиатской экспедиции Эрнст Шефер очень внимательно изучал живущих на воле лошадей. После начала агрессии против Советского Союза Шеферу представилась возможность попробовать себя в роли зоолога-селекционера, которому надо было вывести новую породу лошадей, не восприимчивых к суровым российским зимам. По этому вопросу сохранилось не так уж много материалов. Большинство из них вышло из стен эсэсовских структур, прежде всего созданного при «Аненэрбе» «Института военно-научных целевых исследований». Некоторые документы были адресованы Главному хозяйственно-экономическому управлению СС, которым командовал уже упоминавшийся нами Освальд Поль. Одновременно с этим Эрнст Шефер поддерживал контакты с Рудольфом Брандтом, который помогал ему подбирать необходимых ученых и специалистов.

Опыты по селекции лошадей предпринимались, по крайней мере, в 1942–1943 годах. При этом Шефер делал ставку на монгольских лошадей и лошадей Пржевальского. К сожалению, в архивах отсутствуют документы, которые позволили бы детально проследить весь этот процесс, как с содержательной, так и с организационной точки зрения. Разумеется, и этот проект, курируемый Шефером, получил статус «военно-стратегического». Выведение новой породы лошадей было очень важным для дальнейшего ведения войны.

Где осуществлялись работы по селекции, можно установить лишь приблизительно. Можно только суверенностью говорить, что они проходили в Восточной Европе, на оккупированных Германией территориях. По мере отступления немецкой армии обратно на запад, в 1944 году Шефер принял решение перевести всех лошадей на конезавод в Познани. Оттуда они должны были отправиться в новое место. При помощи Освальда Поля он стал планировать их перевозку в Венгрию, где уже было подготовлено три специальных предприятия. Не исключалось, что речь могла идти о сотнях лошадей. В силу недостатка документов и источников сложно сказать, каких результатов удалось добиться Эрнсту Шеферу. Не стоило забывать, что к 1944 году руководство Третьего рейха волновали другие проблемы, нежели появление новой породы лошадей. Можно лишь сказать, что Шефер очень внимательно относился к данному проекту. С одной стороны, это было как бы логичным продолжением его азиатских экспедиций, но с другой стороны, этот проект был ориентирован исключительно на потребности войны, что делало его военнозначимым и актуальным для руководства СС. Кроме этого разведение лошадей позволяло еще целому ряду сотрудников «Аненэрбе» уклониться от призыва в ряды вермахта или Ваффен-СС.

Но перейдем к другим сюжетам. Итак, в 1939 году тибетская экспедиции СС успешно вернулась из Азии в Германию. Вопреки всем трудностям и непредвиденным обстоятельствам, немцам удалось полностью выполнить запланированную рабочую программу Более того, им даже удалось в качестве первых немцев попасть в закрытый почти для всех европейцев город Лхасу. Во время экспедиции Краузе снимал почти каждый шаг путешественников, естественно, когда это было возможно. Почти сразу же после возвращения возникла идея создать из отснятых материалов (более 50 часов) документальный фильм, который способствовал повышению общественного интереса к таинственной стране и сенсационной экспедиции.

На первый взгляд кажется странным, что смонтированный фильм показали впервые только в 1943 году. Произошло это в Мюнхене в присутствии именитого гостя — Свена Хедина. Лишь после этого начался прокат фильма во всех германских кинотеатрах. В итоге он выполнял не только просветительную, но и некую психологическую функцию. Картины далекой, непостижимой экзотической страны должны были отвлекать немцев от не внушавшего особых надежд германского «сегодня». Причины, почему прокат фильма начался так поздно, могли быть самыми банальными. В 1940–1941 годах, когда патинировалась разведывательная экспедиция в Тибет, а затем и военная акция, руководство СС не хотело привлекать излишнего внимания к данной стране. Да и собственно «Аненэрбе» не слишком стремилось афишировать свою деятельность в данном направлении. Примечательно, насколько сдержанно и непримечательно в фильме «Тайны Тибета» рассказывалось о самой экспедиции Шефера. Сделано это было по личному приказу Гиммлера. Подобный подход не совсем устраивал Эрнста Шефера, который тесно увязывал свою дальнейшую научную карьеру с успехом тибетской экспедиции.

Осенью 1939 года киноматериалы на проявку и обработку были переданы в берлинскую фирму «Тобис фильмкунст». Шефер был заинтересован в выходе фильма на экраны хотя бы по экономическим причинам, но лента предварительно должна была пройти цензуру. Всю последующую историю возникновения фильма можно проследить по переписке, шедшей между Шефером и начальником персонального штаба рейхсфюрера СС Рудольфом Брандтом. Сразу же стало ясно, что не было возможности сохранять работы по обработке киноматериалов в тайне. В итоге Брандт предупредил Тобиса, чья кинофирма располагалась в Берлине на Фридрихштрассе, что не должно быть ни одного упоминания о данной киноленте до того момента, пока рейхсфюрер СС лично не даст приказ провести ее первый кинопоказ. В тайне должны были сохраняться не только работы Тобиса. Уже в конце января 1940 года Гиммлер издал директиву, в которой требовал согласовывать с ним лично текст всех публикаций и докладов, которые были посвящены тибетской экспедиции СС. В итоге на момент планирования военно-стратегической операции СС в Тибете в 1939–1940 годах, а также во время подготовки создания института Свена Хедина, почти все сведения об экспедиции 1938–1939 годов ограничивались общими декларациями и заявлениями о ее сенсационности. Но во всех этих публикациях чувствовался недостаток фактов. Кое-где мельком было упомянуто, что участники экспедиции планировали подготовить фильм, посвященный этому предприятию. Но ни о дате, ни о его приблизительном содержании в этих заметках ничего не говорилось. Шефер должен был предпринимать максимум осторожности, так как его постоянно приглашали в различные радиопередачи, предлагали дать интервью, просили написать статью или сделать доклад.

После консультации с Гиммлером Шеферу почти во всех случаях приходилось отказываться от всех этих предложений. Это больно ударяло по самолюбию ученого. Так, например, Брюссельское энциклопедическое общество пригласило весной 1940 года Шефера сделать доклад о прошедшей экспедиции и запланированных на будущее исследованиях. Шефер, как начальник одного из отделов «Аненэрбе», согласно распоряжению Брандта должен был тут же проинформировать рейхсфюрера СС о поступившем предложении. Несмотря на то что официально не было запрета на чтение докладов за рубежом, Гиммлер попросил исследователя сказаться больным и вежливо отказаться от приглашения. В итоге Рудольф Брандт должен был передать в Брюссель следующую информацию: «К великому сожалению, в настоящее время д-р Шефер страдает тяжелой болезнью глаз, для лечения которой он направлен в мюнхенскую клинику Поданной причине подготовка доклада временно не является возможной». Для пущей правдоподобности Шефер должен был найти какое-нибудь глазное заболевание, которое было широко распространено на Востоке. Даже в этой ситуации Гиммлер хотел, чтобы все выглядело как можно правдоподобнее. В итоге, к великому сожалению Шефера, широкая публика так и не узнала о сути его исследований. Стремление Гиммлера сохранить тайну было настолько огромным, что он принуждал Шефера врать и изворачиваться. Возможно, в подобные моменты Шефер сожалел, что находился под патронажем рейхсфюрера СС.

Несмотря на строжайший запрет сообщать хоть какие-либо сведения о готовящемся документальном фильме, весной 1940 года произошла «утечка». В одной из гамбургских газет появилась заметка, в которой сообщалось, что на студии «То-бис фильмкунст» монтируется фильм, посвященный тибетской экспедиции СС под руководством Эрнста Шефера. Гиммлер был разъярен. 12 марта 1940 года он писал Шеферу: «Из какой-то газетной заметки я получаю информацию о фильме, который экспедиция снимала на Тибете. Я прошу Вас еще раз — предельно точно выполняйте мои приказания. О готовящемся фильме, посвященном Вашей экспедиции, ни слова не должно попасть в газеты. Я не хочу, чтобы из-за подобных глупостей сорвалось Ваше задание». Напомню, что тогда готовилась военная операция в Тибете. Гиммлер вообще любил делать недвусмысленные намеки, что в случае невыполнения его приказов можно было расстаться с жизнью. Сохранение в тайне монтирования фильма было только одной из мер предосторожности, которые должны были засекретить работу экспедиционного корпуса и уберечь ее от британских контрмер.

Но в данной ситуации Шефер отказывался брать на себя ответственность за утечку информации. После этого Гиммлер запретил Тобису дальнейшее производство фильма: он опасался, что утечка информации могла продолжиться. Впрочем, Шефер позже признался, что говорил «в очень узком кругу людей» о предстоящем окончании работ по монтированию киноленты. Но, разумеется, подчеркивал Шефер, пресса ничего не могла узнать об этом. Тем не менее рейхсфюрер СС считал, что во всем был виноват именно Шефер. Он должен был дать слово, что в будущем подобные инциденты не должны были повториться. Личное вмешательство рейхсфюрера СС освободило Тобиса от необходимости искать источник утечки информации у себя в фирме. Но на всякий случай Рудольф Брандт направил в берлинскую фирму уведомление, что информация о тибетском фильме была секретной, а потому Тобис был ответственен за соблюдение мер предосторожности. В ответ Тобис не выдержал и прояснил ситуацию. Информация в газету попала после одного из докладов, который Шефер делал в Гамбурге. Шеферу был сделан строгий выговор.

В июне 1940 года Шефер направил Брандту первый отчет о деятельности возглавляемого им отдела «Аненэрбе». Это было большое, многостраничное письмо. В нем Шефер подробно описывал все работы, шедшие над фильмом, а также принципы взаимодействия его отдела с Тобисом. По его словам, на тот момент в фильме отсутствовал только синхронный звук и музыкальный фон (так называемая подложка). В целом из представленного материала получался полнометражный научно-популярный фильм. Он не без чувства гордости приводил слова Тобиса, что это был «не просто хороший фильм, а достижение, лучшая немецкая лента, посвященная экспедиции». Шефер желал произвести впечатление на Генриха Гиммлера, когда в своем отчете сообщал, что лента будет готова к показу уже в октябре 1940 года. Для начала ее проката требовалось только разрешение рейхсфюрера СС. Он также подчеркивал, что было бы неплохо подготовить специальную пропагандистскую статью, посвященную тибетскому фильму.

Шефер полагал, что показ фильма станет началом волны общественного интереса к Тибету, что в свою очередь станет предпосылкой для более активного финансирования деятельности его отдела в составе «Наследия предков». Тобиса же интересовала только касса, которую мог собрать этот фильм. Но директива, поступившая от Гиммлера, перечеркнула надежды обоих. Шеф СС в очередной раз запрещал привлекать внимание государственных органов и общественности к проблемам Тибета. Никто не должен был знать, что национал-социалистическая империя проявляла повышенный интерес к этой удаленной стране. При этом Гиммлер категорически запретил делать реверансы в его сторону. Дело в том, что Шефер хотел посвятить фильм рейхсфюреру СС, как покровителю тибетской экспедиции. Гиммлер наложил запрет на подобные действия. Учитывая, что он при любом удобном случае подчеркивал, что тибетская экспедиция была эсэсовской и проходила под его, Гиммлера, патронажем, кажется вполне допустимым, что запрет был наложен по личным мотивам. Шеф СС стеснялся делать сенсацию из своего имени.

После изучения отчета Шефера Рудольф Брандт передал 10 июля 1940 года исследователю пожелания Генриха Гиммлера. Брандт и Гиммлер отдельно обсуждали перспективы деятельности Шефера во время одной из поездок на «специальном поезде Генрих» (именно так в документах обозначался персональный железнодорожный состав рейхсфюрера СС): Брандт вновь обращал внимание Шефера на сохранение полной секретности вокруг всех разработок, связанных с Тибетом. «Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы ни из-под Вашего пера, ни из-под пера какого-либо участника Вашей экспедиции не появлялись статьи к материалы, которые не были бы согласованы с рейхсфюрером СС. Рейхсфюрер СС считает недопустимым, чтобы наши враги смогли установить связь между путешествием д-ра Шефера на Тибет и возможностью повторения с военными целями экспедиции в данный регион. По этой причине фильм не может появиться в ближайшее время в прокате… Как только рейхсфюрер посчитает, что пришло время, он тут же воспользуется Вашими предложениями насчет организации рекламы фильма. До этого момента Вы не должны распространяться о киноленте ни среди знакомых, ни среди работников газет… Рейхсфюpep с нетерпением ждет, что как только закончится монтаж ленты, вы проведете для него закрытый кинопоказ».

Следовательно, по мнению руководства СС, показ дорогостоящего фильма мог сорвать планирование тибетской операции.

Но летом 1940 года, принимая во внимание позицию Москвы, внутриполитические конфликты в рейхе, а также откровенное нежелание германского МИДа финансировать новую экспедицию, подготовка к операции в Азии должна была прекратиться. В данном случае письмо, о котором говорилось выше, явный признак того, что дела обстояли несколько иначе. По этой причине можно предположить, что возникновение в «Аненэрбе» отдела Центральной Азии и экспедиций было продиктовано желанием Гиммлера продолжить сбор информации о Тибете. А это, в свою очередь, должно было означать, что он хотел повысить шансы на успех новой тибетской экспедиции.

Фильм стал политическим событием много позже, когда лента через центр научно-популярных фильмов Имперского министерства пропаганды прошла соответствующую проверку. Геббельс сам познакомился с фильмом «Тайны Тибета» и дал ему очень высокую оценку. Но руководство СС в данной киноленте очень осторожно информировало общественность об экспедиции Шефера. Собственно, так было и много раньше. Но при этом Гиммлер не хотел делать фильм, на подготовку которого ушло столько времени, козырем в колоде Геббельса.

О последующих событиях, связанных с завершением работ над фильмом, фактически не осталось никаких документов. Кроме этого отнюдь не всем сотрудникам, задействованным в подготовке тибетской операции, удалось получить «бронь».

Некоторое время на фронте пробыл и сам Шефер. Его мобилизовали, сначала направив в Норвегию, а оттуда в июне 1941 года он попал в Финляндию, где должен был воевать против Советского Союза. Но, видимо, это произошло по какой-то оплошности. За несколько недель до начала германской операции «Барбаросса» организационный руководитель «Наследия предков» Вольфрам Зиверс подал прошение оберштурмфюреру СС Рауху, в котором просилось отозвать из Норвегии Эрнста Шефера. В итоге, чтобы Шефер вновь оказался в Германии и продолжил заниматься тибетскими делами, потребовалось личное вмешательство Генриха Гиммлера.

В 1941–1942 годах работа отдела Центральной Азии «Наследие предков» была сосредоточена на подготовке новой экспедиции, которая получила кодовое название «Зондеркоманда К». В те дни Гиммлер задумал провести крупномасштабное исследование Кавказского региона. В этой связи интересно, что Шеферу, равно как и его сотрудникам Бегеру и Гееру, было поручено перед началом проката показать киноленту в ставке Гитлера. Не исключено, что это делалось только для того, чтобы найти финансирование для деятельности «Зондеркоманды К».

Об источниках финансирования фильма не сохранилось никаких документов. Однако кое-что указывает на то, что издержки по его производству покрывались за счет фондов «Наследия предков». В итоге Шефер занимался кинолентой именно как сотрудник «Аненербе», а о результатах своих работ докладывал не только Гиммлеру, но и Рудольфу Брандту, который, как помним, курировал в штабе рей-Афиша немецкого фильма хсфюрера СС деятельность «Тайны Тибета» (1943) «Наследия предков». В итоге указания Гиммлера о том, когда и как можно было показывать эту киноленту, были направлены в том числе Вальтеру Вюсту и Вольфраму Зиверсу. Кроме этого можно предположить, что средства на фильм выделялись «кругом друзей Генриха Гиммлера» — неформальным объединением крупных немецких промышленников и финансистов, сплотившихся вокруг рейхсфюрера СС. Это косвенно подтверждается тем, что за семь месяцев до представления фильма широкой публике, 10 июня 1942 года, он был показан на одном из закрытых мероприятий «круга друзей». По крайней мере, по этой дате можно судить, что к июню 1942 года фильм был уже готов. На этом закрытом показе присутствовал и сам Шефер, которого специально пригласил Генрих Гиммлер. Один забавный факт — демонстрация фильма происходила в замке Кведлинбург, в одной из эсэсовских святынь, в которой якобы были захоронены останки Генриха I Птицелова. Как общеизвестно, Генрих Гиммлер считал себя реинкарнацией этого германского государя.

В связи с тем, что фильм был готов уже летом 1942 года, возникает вопрос: почему же его представили публике только много месяцев спустя, в 1943 году? Наверное, он так и останется без ответа. В любом случае в декабре 1942 года фильм прошел проверку, своего рода цензуру, в министерстве Геббельса. «Тайны Тибета» были признаны «культурным, художественным и государственно-политическим ценным явлением, которое можно было демонстрировать молодежи». Это была наивысшая оценка. 105-минутный фильм предполагалось показать в присутствии Свена Хедина во время открытия в Мюнхене института его имени. Один из сотрудников «Аненэрбе», работавший в отделе Шефера, писал своему другу на радио: «Фильм произвел фурор не меньший, чем сама экспедиция Шефера. Лента великолепная, в некоторых местах я задыхался от восторга. Понятно, почему по политическим причинам его до сих пор не показывали широкой публике. В связи с открытием института исследования Азии этот фильм был впервые официально продемонстрирован. Я воспринимал его не как научно-популярный, а как полнометражный художественный фильм. Высокие зарубежные гости также пребывают под впечатлением. Все чествовали Свена Хедина. Затем в министерстве пропаганды была дана большая пресс-конференция для зарубежной прессы. Вскоре стартует широко задуманная рекламная кампания фильма. Почти во всех газетах появляются фоторепортажи или прошлые сообщения экспедиции. Все газеты, даже бульварные листки, пишут о Тибете». Действительно, о фильме много писали в немецких газетах. При этом нередко появлялись перепечатки прошлых статей Шефера, в которых он рассказывал о культурной и общественной жизнй Тибета. Всего же вышло около 300 статей и Фото ламы, сделанное Краузе заметок о фильме «Тайны Тибета», но ни в одной из них даже не упоминался отдел Центральной Азии и экспедиций «Наследия предков».

Шефер сам подключился к рекламе фильма. Он придавал большое значение тому, чтобы его имя и имена участников тибетской экспедиции как можно чаще появлялись на страницах газет. Для «Народного обозревателя» он дал несколько эксклюзивных интервью. Активность Шефера значительно возросла, когда он получил от Гиммлера официальное разрешение подключиться к рекламе «Тайн Тибета». Так, например, в декабре 1942 года по приглашению немецкого посольства в Дании он прибыл в Копенгаген, где сделал доклад об экспедиции 1938–1939 годов. После премьеры фильма «Тайны Тибета», которая состоялась 18 января 1943 года, Шефер составил подробный план того, как, по его мнению, надо было организовать рекламу фильма. В частности, он перечислял города, в которых накануне показа киноленты он должен был выступать с короткими докладами. В некоторых случаях это могли делать другие участники тибетской экспедиции. Шефер постоянно акцентировал внимание на «политико-пропагандистском значении фильма», что должно было способствовать покрытию финансовых издержек «Наследия предков». Премьера фильма в столицах германских земель «должна была проводиться при тесном взаимодействии со всеми структурами СС». Но в первую очередь Шефер хотел, чтобы «Тайны Тибета» были показаны в городах, являвшихся университетскими центрами. Кроме этого, в выходные дни фильм должен был демонстрироваться по льготной цене для рабочих. Соответственно, должны были быть организованны групповые показы ленты для ячеек Немецкого трудового фронта и гитлерюгенда. Сам факт появления фильма значительно увеличил интерес немецкого общества к Тибету. Фактически германской публике впервые предлагалось самой увидеть подлинные кадры из жизни страны, затерянной в горах где-то между Индией и Китаем. В силу того, что выход фильма «Тайны Тибета» совпал со Сталинградской битвой, он выполнял немалую психологическую функцию (о чем уже говорилось выше). Национал-социалистической пропаганде как раз требовался повод, чтобы вновь показать подвиги «славных германцев». Пусть в данном случае это были не солдаты, а ученые. В сложившейся ситуации это уже не имело никакой разницы.