Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

Глава 6 Институт Свена Хедина

16 января 1943 года в торжественной обстановке был официально открыт Институт исследования Центральной Азии имени Свена Хедина. Ему были предоставлены помещения на втором этаже «георгианума», университетского строения в Мюнхене на Людвигштрассе, где раньше располагался теологический факультет. В силу того, что с каждым годом войны баварская столица все чаще и чаще стала подвергаться бомбардировкам, данные помещения использовались не очень интенсивно. Уже накануне открытия института Свена Хедина Шефер позаботился о том, чтобы найти запасной вариант для размещения его исследовательского учреждения. Сделано это было при помощи его приятеля Эдуарда Тратца, директора Зальцбургского музея естествознания, который одновременно являлся сотрудником «Аненэрбе». Еще в 1939 году он впервые обратил внимание на замок Миттерзилль, который позже показал Шеферу. В своей автобиографии Шефер описывал организацию в 1943 году передвижной выставки, посвященной тибетской экспедиции. Именно тогда исследователь познакомился с гауляйтером Зальцбурга Густавом Адольфом Шеелем. Тот во время личного общения пообещал предоставить для исследовательских целей замок Миттерзилль. Скорее всего, Шефер сам пошел на контакт с Шеелем и попросил его о данной услуге. Известно, что осенью 1942 года Шефер встречался с Гиммлером, чтобы обсудить дальнейшую подготовку так называемой «Зондеркоманды К». Воспользовавшись случаем, Шефер сообщил рейхсфюреру СС о своих намерениях в отношении австрийского замка, где уже тогда планировал разместить «экологическую станцию» отдела «Аненэрбе», который он возглавлял.

Прежде чем в Миттерзилль перебрался отдел Центральной Азии и экспедиций «Наследия предков», замок поменял нескольких владельцев. Еще накануне войны замок, принадлежавший супружеской чете герцогов Виндзорских, был почти полностью уничтожен пожаром, причиной которого стала молния, попавшая в здание. До 1938 года замок был собственностью лихтенштейнского общества «Симаг», центральный офис которого располагался в Вадуце. Усилиями этих коммерсантов здесь был создан спортивный и стрелковый клуб, предназначенный для весьма состоятельных людей. Главным образом это были американцы, чье членство в клубе стоило около 1000 долларов в год. С началом войны замок отошел в ведение Имперского комиссара по управлению вражеским имуществом, который уже не возражал против его использования одним из отделов «Аненэрбе», что было санкционировано летом 1943 года.

В середине 1943 года отдел Центральной Азии и экспедиции перебрался из небольших помещений на мюнхенской Виденмайершрассе в просторный Миттерзилль в Пинцгау. В скором времени там стал размещаться и институт Свена Хедина. Уже в декабре 1943 года, фактически год спустя после официального открытия института, Шефер поставил в известность Рудольфа Менцеля, руководителя управления науки в Имперском министерстве воспитания и одновременно президента Немецкого исследовательского общества, члена Сената Берлинского общества кайзера Вильгельма, и председателя имперской комиссии по науке, что институт Свена Хедина перебирается в замок Миттерзилль (рейхсгау Зальцбург). Шефер и его сотрудник Фелькмар Вареши должны были совмещать свою исследовательскую работу с чтением лекций на естественно-научном факультете университета Мюнхена в учебном 1943/44 году. При этом было сомнительно, мог ли замок вместить в себя всех студентов, если бы чтение курса лекций продолжалось именно там. Сколько студентов в то время слушали лекции Шефера, установить очень сложно. Сотрудник института Свена Хедина Вареши, был, пожалуй, одним из немногих приятелей Шефера, который не дублировал свою исследовательскую работу деятельностью в «Аненэрбе». По этой причине он почти всегда пребывал на Людвигштрассе. После того как во время бомбардировок 13 и 16 июля 1944 года было разрушено здание «георгианума», то в распоряжении Шефера больше не осталось никаких помещений в Мюнхене. Но при этом университетское начальство не планировало сворачивать обучение студентов. Казалось, что институт Шеферу был нужен только для того, чтобы начать университетскую карьеру Он и целый ряд сотрудников «Аненэрбе» не преминули воспользоваться подобной возможностью. В итоге только из состава института Свена Хедина в 1944 году в Мюнхенский университет для прохождения докторантуры было направлено четыре человека. Для самого Шефера это было лишь дополнительным доказательством того, что он был «инструментом науки». Исследования в те дни проходили по очень сложной схеме. Формально почти все сотрудники Шефера трудились в «Наследии предков», но при этом финансирование их работ проходило по линии института Свена Хедина. Между тем в «Аненэрбе» Шефер и его сотрудники занимали особое положение. Ужевоктябре 1942 года Вальтер Вюст делал запись в дневнике, что «отдел Центральной Азии стал настолько большим, что его можно было бы сравнить со всем берлинским филиалом». Кроме этого отдел Шефера получал денег едва ли не больше, чем все остальное «Наследие предков». В данной ситуации не надо строить спекулятивных выводов о том, что Шефер просто купался в деньгах. Просто все остальные отделы финансировались из рук вон плохо.

Дата открытия института Свена Хедина не была случайной. Основание Института исследования Центральной Азии имени Свена Хедина должно было стать апогеем торжеств, посвященных 470-летию университета Мюнхена, которые шли на протяжении последних месяцев 1942 и начала 1943 года. На открытии было много почтенных гостей, но главной фигурой здесь был шведский исследователь Свен Хедин. Он с удовольствием дал согласие приехать в Германию на открытие института.

Свен Хедин, который заработал себе всемирную известность многочисленными поездками и путешествиями по Азии, никогда не чурался политики. Он открыто симпатизировал Германии, в которой в свое время учился. После окончания Первой мировой войны он решительно осудил «грабительский» Версальский мирный договор. После прихода к власти национал-социалистов Хедин не думал изменять свое отношение к Германии.

Он оставался германофилом до мозга костей. Он закрывал глаза на те негативные процессы, которые шли в Третьем рейхе, он предпочитал видеть только то, что, собственно, хотел видеть.

По большому счету Хедин всю жизнь был авантюристом. Для самого Шефера факт, что его институт, действовавший при Университете Людвига Максимилиана, носил имя Свена Хедина, не был пустым звуком. Для молодого амбициозного исследователя это была своего рода миссия — стать если не «прямым», то хотя бы духовным наследником именитого путешественника. Но появление Хедина на открытии института и на премьере фильма «Тайны Тибета» не было первой встречей двух исследователей. Четыре года спустя после окончания Второй мировой войны Хедин нехотя был вынужден извиниться за свои связи с национал-социалистической Германией. Ему пришлось давать объяснения, а сама форма общения с ним больше походила на допрос. В ходе этих унизительных бесед он рассказал о своих контактах с немцами, делая акцент на известных политиках. Так, например, он утверждал, что во время поездок по Германии в 1940 и 1943 годах он несколько раз встречался в Генрихом Гиммлером. Именно в 1940 году Шефер получил возможность познакомиться с высоким шведским гостем.

Во время продолжительной поездки по Германии в 1940 году Свен Хедин специально встретился с рейхсфюрером СС. Эта встреча произошла 21 марта 1940 года в берлинском здании гестапо. Хедин, к его великому сожалению, ни в одном своем путешествии не удалось достигнуть Лхасы. Об этом он упоминает в своей автобиографичной книге «В Берлине без задания». Во время этой встречи Гиммлер рассказал шведу, что Шефер и его товарищи по экспедиции смогли провести в тибетской столице почти 40 дней. Именно в ходе беседы Свен Хедин узнал, что рейхсфюрер СС имел отнюдь не прозаический интерес к далекой заснеженной стране, затерянной в горах к северу от Гималаев. Он также узнал, что именно Гиммлер выступил покровителем того предприятия. Согласно записям шведа, он был если не шокирован, то весьма поражен. Именно тогда Гиммлер упомянул о готовящемся фильме, который был снят во время экспедиции Эрнста Шефера. Рейхсфюрер приглашал Хедина на премьеру, оговариваясь, что, увы, не знал, когда она состоится. Но для того, чтобы исправить ситуацию, Гиммлер настоятельно просил Свена Хедина предупредить хотя бы за месяц его и Эрнста Шеферао следующей готовящейся поездке в Германию. Предполагалось, что к этому моменту можно было закончить создание фильма. Во время первой беседы Гиммлер обрисовал Хедину ход тибетской экспедиции лишь небольшими штрихами. Когда беседа подходила к концу, то глава СС заметил, что если «дорогого шведского гостя» заинтересовала эта информация, то он мог бы организовать встречу с молодым «покорителем Тибета». «Я не настолько силен в деталях, — говорил Гиммлер, — чтобы в точности передать их Вам как специалисту». Возникает впечатление, что Гиммлер упомянул своего протеже Шефера, чтобы облегчить беседу с Хедином. После войны Хедин не намеревался оправдываться. Он считал, что «дружба между Скандинавией, включая оккупированную Норвегию, была искренней и бескорыстной». Сам Хедин по собственной же инициативе, без какого-либо (как он утверждал) поручения шведского правительства, не раз пытался как представитель нейтральной страны организовать переговоры с высокопоставленными немецкими политиками. Победа Советского Союза в зимней войне 1940 года с Финляндией была воспринята Хедином и многими его соотечественниками как непосредственная угроза Швеции. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в шведском обществе укреплялись симпатии к Германии. В итоге беседы об Азии были для Гиммлера всего лишь поводом, чтобы вызвать симпатии немолодого уже шведа с мировым именем. В итоге Шефер в очередной раз стал пешкой в сложной политической и дипломатической игре. Согласно представлениям Гиммлера, война должна была вестись в самых различных областях жизни. С этой точки зрения немецкая наука должна была не только участвовать (как лекциями, так и газетными публикациями) в деле военной пропаганды, но и заниматься важными «военно-целевыми» исследованиями. Хотя бы по этой причине Свен Хедин мог быть весьма полезен.

Первая документально подтвержденная встреча Свена Хедина и Эрнста Шефера произошла 5 ноября 1940 года. В те дни шведский исследователь захотел на несколько дней задержаться в Мюнхене, чтобы принять участие в торжественном празднестве, посвященном «Немецкой академии». Хедин любезно принял это приглашение, поступившее от административного главы Баварии Людвига Зиберта. Хедин и еще сорок гостей были приглашены на торжественный ужин, который проходил в доме Зиберта. К тому моменту Хедин был знаком только с несколькими личностями. Это были геополитик Карл Хаусхофер, княгиня Элизабет Футтер фон Велленберг и Эрнст Шефер, о котором так много рассказывал Гиммлер.

После войны на допросах эту встречу вспомнил и сам Эрнст Шефер. По его сведениям, на ужине присутствовал научный глава «Аненэрбе» профессор Вюет, с которым у Шефера вышел частный спор относительно дальнейшей академической карьеры. Шефер вспоминал, что знаменитый шведский путешественник предстал во всем своем блеске. В своем выступлении Хедин выражал надежду на дальнейшее развитие шведско-немецких связей, в том числе в деле исследования Центральной Азии.

Ближе к вечеру Свен Хедин вместе со своей сестрой Альмой и княгиней Фуггер фон Велленберг посетил отдел «Аненэрбе», возглавляемый Шефером. Молодой немецкий исследователь охотно показывал шведу предметы, которые он привез из тибетской экспедиции, фотографии, атакже отрывки фильма, хотя не получал на это разрешение от Гиммлера, так как монтаж ленты еще был завершен. Остается неизвестным, как об этом показе пронюхали газеты. Одна из мюнхенских газет писала об этом, умалчивая лишь, что демонстрация отрывков фильма прошла в здании одного из отделов исследовательского общества СС «Наследие предков». «Во вторник во второй половине дня Свен Хедин принял приглашение руководителя тибетской экспедиции СС 1938–1939 годов Эрнста Шефера ознакомиться с его коллекцией. Кроме Свена Хедина и его сестры Альмы исследователя посетили генерал-майор, профессор Карл Хаусхофер, а также сотрудник Берлинского общества кайзера Вильгельма д-р Тельшов. После того как Свен Хедин с огромным интересом осмотрел коллекцию, руководитель тибетской экспедиции сделал небольшой доклад о данном проекте СС, который, как он утверждал, позволил добыть новые сведения и начать осуществлять синтез естественных и гуманитарных научных дисциплин, что может служить делу еще большего познания тибетского региона. Из соединения геологии, ботаники, зоологии, антропологии и этнографии возникает картина, которую мы видим до настоящих дней. Затем Шефер впервые продемонстрировал уникальные кинокадры. Именно показ небольшой киноленты стал кульминацией данной встречи». Можно говорить, что в основных чертах фильм «Тайны Тибета» был уже готов спустя 15 месяцев после окончания тибетской экспедиции СС. Небольшой круг гостей впервые увидел методику работу участников экспедиции. Но затем из-за предельной загруженности работой в «Аненэрбе» Эрнст Шефер почти на два года отложил работу над кинолентой.

Многолетние симпатии Хедина к Германии (скажем так: «застарелое германофильство») с одновременной антипатией к британцам и Советскому Союзу в условиях поражения Германии во Второй мировой войне стали для шведского путешественника личной катастрофой. По этой причине он даже после войны не был в состоянии отречься от национал-социализ-ма. Свен Хедин видел в Гитлере прежде всего яростного противника большевизма и высокоодаренного политика. Одновременно с этим он не хотел видеть теневой стороны Третьего рейха. В данном отношении Хедин был апатичен и надменен. Во время посещения концентрационного лагеря Заксенхаузен он хладнокровно сравнил условия проживания заключенных со своими экспедиционными лагерями во время путешествий. Уже после войны Хедин пытался обосновать свои контакты с национал-социалистическими политиками желанием спасти жизнь хоть некоторых заключенных из числа поляков или норвежцев. Положение нейтральной Швеции, которая находилась между оккупированной Германией Норвегией и атакованной Советским Союзом Финляндией, требовало от крайне патриотично настроенного Хедина отставать интересы северного королевства в Берлине. При этом Гитлер, Гиммлер и многие другие политики Третьего рейха были хорошо знакомы с произведениями Свена Хедина, видя в нем не только великого ученого, но и великого авантюриста. Со своей стороны, Хедин откровенно восторгался немецким народом. Он полагал, что даже во время войны он мог продолжать свои научные исследования. Во время просмотра кадров фильма о тибетской экспедиции Эрнста Шефера его охватили ностальгические воспоминания. При всем этом Свен Хедин обладал исключительной политической близорукостью, так как не замечал, что способствуя азиатским проектам Шефера, на самом деле он помогал претворить в жизнь агрессивные планы СС. Показательно, что во время своих выступлений в Германии Свен Хедин почти не говорил о своих азиатских путешествиях и приключениях. В большинстве случаев его речи были посвящены укреплению германо-шведских отношений. Это была его излюбленная тема. Некоторые пассажи были более чем откровенные. В одной из мюнхенских газет были напечатаны такие строки: «И на этот раз врагам Германии не удалось сокрушить Рейх. Он ведется вперед гениальным человеком, который создаст новую Европу, где будут невозможны войны и конфликты».

В те дни Эрнст Шефер, напротив, предпочитал сосредоточиться на научных и научно-популярных статьях биологического и этнографического характера, не упуская, впрочем, возможности вознести в них хвалу великому шведскому ученому. В данной ситуации Хедин было «свадебным генералом», который мог помочь наци о нал-социалистической науке. Свои реальные научные исследования он уже прекратил, но сохранил свой ореол величайшего в мире авантюриста. Германии было очень важно использовать пожилого шведа, точнее, его мировую известность и популярность. Гитлер сам охарактеризовал его как «великого миротворца». Но при этом, находясь в тени Хедина, Шефер и его сотрудники пытались предстать перед публикой как истинные ученные и исследователи, как люди, подхватившие дело «великого шведа». Лучшей рекламой для Шефера могло стать достижение успеха, подобного тому, какого смогла добиться его научная экспедиция после визита в Лхасу. Если бы Шефер был поддержан Свеном Хедином, то он мог бы укрепить свои позиции в «Наследии предков» и выступить против преобладания в деятельности эсэсовского общества гуманитарных проектов, что стало отличительной чертой «Аненэрбе» после появления в нем профессора Вальтера Вюста.

Горный хребет Нату-ла (4382 м.), который ведет из Сиккима в Чумбитал

Тибетский населенный пункт, находящийся на высоте 4350 метров

Огромное изваяние каменного Будды близ прохода в Красное ущелье

Воодушевленный появлением знаменитого путешественника в Мюнхене, Шефер хотел, чтобы Хедин стал чем-то вроде его «учителя». Уже в ноябре 1940 года Шефер направил письмо в Стокгольм с просьбой, чтобы Хедин подтвердил «его ученичество». Это позволяло молодому немцу стать неким «наследником» скандинавского исследователя в деле изучения Центральной Азии. Эти отношения не были простой формальностью, Шефер хотел, чтобы Хедин был его научным руководителем во время получения докторантуры в Мюнхенском университете. То есть положение Шефера и в университете, и в самом «Наследии предков» во многом зависело от его дальнейшей академической карьеры. Только следуя подобным путем, он мог достигнуть полной независимости от Вальтера Вюста, который постепенно превращался в соперника и конкурента.

Но все же визит Хедина в Мюнхен, его встречи с Гиммлером и Шефером, а также письма Шефера не были единственными случаями, представившимися для того, чтобы установить плодотворные контакты между немецким и шведским исследователями. Уровень частных отношений между Хедином и Шефером должен был перерасти в повсеместное сотрудничество между немецкой и шведской наукой. При этом оно не должно было ограничиваться только изучением Азии. По инициативе Гиммлера со стороны «Аненербе» через Хедина было предложено организовать обмен научными кадрами двух стран., В первую очередь Германию интересовали молодые специалисты. Это могло помочь прорыву международной блокады, в которой после начала Второй мировой войны оказалась Германия. Начать это надо было с установления более тесных политических связей с богатой ресурсами и природными ископаемыми Швецией.

Чтобы начать подобное сотрудничество, весной 1942 года Шефер выехал в Стокгольм к С вену Хедину. Визит был подготовлен при непосредственной Поддержке Генриха Гиммлера, который лично связался с министром иностранных дел Риббентропом. Оба исследователя Азии сделали несколько совместных докладов. Один был прочитан в немецком посольстве, другой — перед шведскими студентами. Кроме этого 11–18 апреля 1942 года между Шефером и Хедином состоялось несколько закрытых встреч. О содержании и предмете их бесед почти ничего не известно. Но посещение офицером СС шведского подданного в условиях, когда в мире третий год шла война, стало для местного дипломатического корпуса исключительным событием. Из германского посольства в Стокгольме в Берлин тут же полетели депеши, в которых сообщалось о местах Пребывания, контактах и приблизительном содержании бесед, которые имел Шефер. «Руководитель отдела Центральной Азии и экспедиций «Наследия предков» д-р Эрнст Шефер пребывал в Швеции с 11 по 18 апреля 1942 года. За это время он поддерживал постоянные контакты в Стокгольме, Упсале и Лунде с д-ром Свеном Хедином и другими исследователями Азии. В качестве официальной цели своего визита д-р Шефер обозначил желание поделиться выводами со шведскими исследователями относительно научных немецких изысканий, а также установить более тесные контакты в научном мире. Д-р Шефер полностью справился с этой задачей. По большей части исследователи встретили его благосклонно. В ходе бесед была достигнута договоренность о продолжении сотрудничества в деле изучения Азии».

В своей книге «В Берлин без задания» Свен Хедин ни словом не обмолвился о визите Шефера в Швецию. Но сам же Шефер, напротив, весьма охотно сообщил об этом во время допросов американцам. В организации визита в Скандинавию Шеферу помогала давнишняя приятельница Свена Хедина княгиня Фуггер фон Велленберг. Именно она должна была убедить Гиммлера дать повторное разрешение на выезд. Можно предположить, что на этот раз Шефер хотел обсудить вопросы непосредственных академических обменов между двумя странами. А также познакомить Хедина с планом создания института, который должен был носить его имя. На тот момент было уже ясно, что институт возникнет на базе отдела Центральной Азии и экспедиции «Аненэрбе».

Насколько важным этот визит был для Шефера, его сотрудников, да и всего «Аненэрбе» в целом, можно увидеть из писем, которые Бруно Бегер посылал Эдмунду Гееру, техническому руководителю тибетской экспедиции 1938–1939 годов. Их них следовало, что Бруно Бегер и другие сотрудники отдела Центральной Азии «Наследия предков» с нетерпением и некой нервозностью ожидали возвращения Эрнста Шефера из Швеции. Личная встреча со Свеном Хедином была очень важна для их дальнейшей работы. 13 апреля 1942 года, то есть два дня спустя после того, как Шефер прибьш в Швецию, Берег писал Гееру о подготовке к новой экспедиции, которая должна была направиться на Кавказ («Зондеркоманда К».) «Часть проекта, посвященная антропологии, уже почти полностью сформулирована. Было бы чудесно, если бы этот проект вскорости осуществился. Я с нетерпением жду итога переговоров Шефера в Швеции. Его поездка имеет oгромнoe значение». В следующем письме Гееру, которое датировано 20 апреля 1942 года, Бегер сообщает: «Мы в напряжении ожидаем возвращения Шефера из Швеции. Краузе звонит мне по телефону каждый день и справляется, не слышал ли я что-нибудь о его возвращении».

Некоторое удивление вызывает тот факт, что Шефер направился к Хедину в Швецию именно в тот момент, когда полным ходом по поручению Гиммлера шла подготовка к кавказской экспедиции. «Зондеркоманда К» должна была как можно быстрее отправиться в горы, а ее руководитель уехал в Скандинавию! В данных условиях присутствие Шефера как начальника отдела «Аненэрбе» было обязательным. Но даже после своего возвращения Шефер не сразу приступил к этой деятельности.

Сначала он встретился с Гиммлером, а затем посетил имперскую канцелярию.

Визит в Стокгольм был одним из немногих зарубежных вояжей Шефера» которые он совершал в 1942 году. Было очевидно, что он планировал использовать контакты со скандинавами для собственных целей. Но в данном случае на себя обращает внимание то обстоятельство, что два дня спустя после возвращения из Стокгольма Шефер сначала встречался с Гиммлером, а затем с Гитлером. Судя по всему, информация, которую доставил Шефер, была настолько важна и интересна, что ее было решено изложить фюреру, что называется, из первых уст.

Многое указывает на то, что, как ни странно это прозвучит, Свен Хедин не хотел устанавливать непосредственные связи с немецкими учеными. Так, после войны Шефер свидетельствовал, что во время его беседы в Хедином в Стокгольме швед был весьма скептически настроен в отношении Гиммлера и Гитлера. «Я советовался со Свеном Хедином. Это происходило уже после оккупации Норвегии и после того, как на территории этой страны стали возникать концентрационные лагеря. Хедин заявил: «Я любил немецкий народ, но не хочу иметь с ним ничего общего, пока во главе его находится Гитлер. С Гиммлером я и вовсе не хочу иметь никаких дел, так как я в курсе, во что он превратил Норвегию»».

Следовательно, шведский исследователь к 1942 году имел определенные сомнения относительно необходимости дальнейшего развития сотрудничества с эсэсовскими учеными. Но при этом он не прекращал поддерживать связи с высокопоставленными национал-социалистами. Ситуация в высшей мере странная. Возможно, он решил сдерживать свои реакции, так как Шефер представил ему план создания в Мюнхене «Института исследования Центральной Азии имени Свена Хедина». Скорее всего, для гордого и честолюбивого шведа это было огромным успехом. Но Хедин должен был понимать, что идет по «тонкому льду» и в любой момент может провалиться. Его послевоенные записи, предназначенные в первую очередь для отмывания своей фигуры, сообщают о второй встрече с Гиммлером, которая состоялась, по его высказыванию, 2 июня 1940 годав Берлине. Исходным пунктом этой длинной беседы вновь стала идея поддержки молодого ученого Шефера. Во время этой беседы Свен Хедин попытался заступиться за арестованного гестапо эрцгерцога Карла Альбрехта фон Габсбурга. Но в итоге беседа вновь перешла к азиатским делам и лично к Шеферу. Хотя бы одно это обстоятельство наглядно показывает, насколько много значил это исследователь и для Гиммлера, и для Хедина. В своих записках Хедин воспроизвел слова Гиммлера: «Мы должны договориться о том, что Вы сообщите Шеферу неприятную новость — в течение двух последующих лет он в своих разработках должен опираться на материал, который у него уже имеется в распоряжении. Лишь затем мы можем подумать о дальнейших планах». В свете посещения Хедином в 1940 году отдела Центральной Азии «Аненербе», во время которого он обещал поддержку проектам Шефера, подобное предложение со стороны Гиммлера могло означать только одно — попытку заинтересовать Хедина в долгосрочном сотрудничестве с «Наследием предков».

Но почему Хедин умолчал в своей книге о многих подробностях своего общения с Шефером? Шведскому путешественнику нельзя отказать в мужестве, когда после 1945 года он опубликовал свои записи, в которых он откровенно рассказал о своих контактах с политиками Третьего рейха. Это не был только Гиммлер и офицеры СС. В числе знакомых Хедина значился, например, Геринг. Но Шеферу в данной книге уделяется особое внимание. Понятно, что сам факт появления данной книги был вызван общественным мнением, которое давило на Хедина. Но в данной ситуации непонятно, зачем так детально реконструировать встречи с человеком, который отнюдь не являлся ведущим политиком Третьего рейха. Слишком частое появление на страницах воспоминаний фигуры Шефера вызывает ощущение некой диспропорции.

Если Хедин после войны вел речь о том, чтобы оправдать свои отношения с СС, то это обстоятельство могло говорить в пользу Шефера, так как швед говорил только о сотрудничестве с научными подразделениями охранных отрядов НСДАП. По этой причине нет ничего удивительного, что, кроме Вюста (если не считать Шефера), Хедин вообще не упомянул никого из высокопоставленных сотрудников «Наследия предков». К тому же он мог это сделать, чтобы хоть как-то объяснить, почему его именем был назван немецкий институт, тесно связанный с деятельностью «Аненербе». При этом он во многом выгораживал Вюста и Шефера. Сам Хедин якобы не сразу согласился на присвоение его имени мюнхенскому исследовательскому учреждению. Он утверждал, что ему пришлось справиться с отвращением, чтобы пойти на этот шаг. К этому его вынудили просьбы Шефера и Вюста, которые утверждали, что в случае отказа у них могут возникнуть очень серьезные проблемы, так как был бы нарушен приказ, отданный лично рейхсфюрером СС и имперским министром пропаганды Йозефом Геббельсом. «Мне ничего не оставалось, как выразить благодарность за оказанную честь и ожидать, когда произойдет учреждение и открытие данного института. Это должно было стать торжеством, на котором мое присутствие было обязательным. Это произошло в январе 1943 года».

Есть несколько пунктов, благодаря которым можно установить, что Хедин лукавил в своих мемуарах. На самом деле он думал и даже предполагал более тесное сотрудничество с СС вообще и с Шефером в частности. Личные беседы между Гиммлером и Хедином, визит Шефера в Стокгольм, награждение шведа почетной медалью Баварской Академии наук, учреждение исследовательского института, названного его именем, — все эти события, происходившие в разгар Второй мировой войны, были признаком того, что обе стороны пытались извлечь максимальные выгоды из этого двухстороннего сотрудничества. К тому же развитие отношений между Шефером и Хедином могло способствовать сотрудничеству Швеции и Третьего рейха. Кстати, остается непонятным, о чем таком интересном мог докладывать Гитлеру Эрнст Шефер? Не о планах ли, которые были много важнее организации кавказской экспедиции? Даже если это было именно так, то после войны об этом предпочли умолчать и Шефер, и Свен Хедин. В любом случае, во время войны внешняя изоляция стран «оси», организованная странами антигитлеровской коалиции, могла быть прорвана даже незначительными действиями вроде налаживания научных связей между двумя странами. К тому же подобные контакты выгодно использовались СС, по меньшей мере, имя Свена Хедина было неплохой рекламой для Гиммлера и Шефера.

После того как Свен Хедин согласился, что его именем будет назван мюнхенский институт, то Эрнст Шефер и Бруно Бегер стали искать с ним контактов уже как с ученым. Бруно Бегер как перспективный эсэсовский антрополог хотел содействовать прежде всего реализации собственных проектов. В письме к шведскому исследователю он просил по возможности дать изучить собранные им во время многочисленных зарубежных поездок антропологические материалы — Шефера в первую очередь интересовали кости и черепа. Хедин дал неутешительный ответ — все собранные им антропологические образцы находились на тот момент в США. Он мог бы попытаться связаться с тамошними коллегами, но вступление Америки в войну оборвало и без того не самые прочные связи.

Несмотря на то что сотрудничество между Шефером и Хедином шло по частным вопросам, оно играло едва ли не решающую роль в налаживании шведско-германских научных связей. В перспективе планировалось, что академические контакты должны были способствовать сближению двух стран, а началом всему было бы положено совместным изучением Азии. Нельзя не заметить, что связи со Швецией шли на пользу СС. Благодаря деятельности Шефера поднимался престиж охранных отрядов НСДАП, которые стали восприниматься в определенных кругах не только как карательная и боевая, но и как научная организация.

Со временем Эрнсту Шеферу удалось сделать карьеру в «Наследии предков». К 1942–1943 годам он был не просто начальником одного из отделов «Аненэрбе», а фактически руководителем всех естественно-научных проектов, реализуемых в рамках данного эсэсовского общества. При этом его личные и научные интересы совпадали с устремлениями руководства СС. В годы войны Гиммлер все чаще и чаще стал проявлять недоверие к гуманитарным наукам в их традиционном понимании. Этим недовольством умело воспользовался Эрнст Шефер, который превратил своей отдел Центральной Азии и экспедиций в еще один центр власти (наряду с кураторством Вальтера Вюста и организационным управлением Вольфрама Зиверса).

Уже в своем отчете о шведской командировке в апреле 1942 года Шефер предложил Вольфраму Зиверсу более активно устанавливать связи со Швецией. После консультации с Гиммлером он предложил, чтобы «Наследие предков» пригласило в Зальцбург шведских ученых. Во время этой встречи Шефер должен был рассказать гостям об отличительных чертах национал-социалистической трактовки науки и сути научных исследований, осуществляемых в рамках СС. Но Хедин, ссылаясь на преклонный возраст, отказался выступить в качестве организатора данного мероприятия со шведской стороны. В итоге Шефер лишился возможности вербовать новых молодых сотрудников для естественно-научного сектора «Аненэрбе». Сложно установить, произошла ли эта встреча. Несмотря на заверения Шефера о сугубо научном характере данного мероприятия, большинство молодых шведских специалистов оказались безучастными и невосприимчивыми к эсэсовской агитации. Сохранилась только речь Шефера, которую он планировал зачитать на открытии данной встречи. В ней он говорил о больших возможностях «экспедиционной науки» — именно так Шефер обозначал комплекс научных дисциплин, связанных с его отделом, а затем и с институтом. Для потенциальных слушателей, которыми, по его замыслу, в большинстве должны были быть иностранцы, он формулировал принципы осуществления «тотального исследования». Но если повнимательнее вчитаться в сохранившийся текст, то видно, что Шефер выполнял исключительно пропагандистскую задачу, пытаясь обратить молодых иностранцев в «национал-социалистическую веру». Это делалось не только посредством призывов, но и жесткой критики противников национал-социалистической науки. В частности, он кидал упреки зарубежным государствам, которые «по идеологическим причинам лишили Германию возможности расширять свои научно-исследовательские проекты». Вместе с тем он обрушивался и на современный ему тип экспериментального исследователя, который, про его мнению, «чах в лабораториях, сторонясь полевых изысканий». Кроме этого Шефер должен был объяснить зарубежным гостям, почему элитарное мировоззрение СС и научная деятельность не только не исключали, но дополняли друг друга. «Оба эти проявления присущи первопроходцам, пионерам. Оба эти проявления используют для отбора физические, умственные, духовные и психологические ценности, которые дарованы нам германским наследием. Истинный первопроходец должен быть столь же мудрым как исследователь и эсэсовец. То, что связывает нашу работу с СС и лично рейхефюрером СС, который сам является великим ученым, надеюсь, вы поймете из следующих тезисов…. На тело нашей земли надеваются одежды флоры, фауны и мира человека. Изучение последнего являетсянашей важнейшей задачей как исследователей. Для этого привлекаются антропология, которая рассматривает человека как наивысшее проявление животного мира, этнография, этнология, история, языкознание, религиоведение. Но при этом биологическая и национальная судьба человека, его сознание, психика тесно переплетены с особенностями строения земли. Суть человека во многом зависит от наличия в ареале его проживания горных массивов, долин рек, климата, специфики фауны и флоры». В данном пассаже Шефер формулировал трактовку науки, в которой, с одной стороны, он опирался на опыт собственных экспедиции, а с другой стороны, исходил из необходимости разделения сфер при осуществлении «тотального исследования» одного объекта. Именно этот принцип он хотел заложить в основу будущей национал-социалистической науки. По его мнению, определенная связь между физическим и духовно-моральным миром изученных им туземцев позволяла «навести мосты» между гуманитарными и естественными науками, способствуя складыванию новой науки. В конце текста речи он предлагал вывести науку на принципиально новый уровень: «И еще. Если мы стремимся к синтезу ума и тела, если физическое не может быть отделено от психического, если мы проникнуты верой в науку и точно убеждены в том, что ученый может быть символом своего народа только тогда, когда в нем чувствуется национальная и мужская суть. Только в этих условиях исследователь может стать образцом для подражания молодежи. Путь, на который мы вступили как первопроходцы экспедиционной науки, должен стать нашей целью во имя народа… Беспомощный человек, ум которого зрел в теплицах университетских библиотек, будет беспощадно погублен самой природой». Как видим, в этой речи (скорее всего, так никогда и не произнесенной) Шефер очень близко подошел к идеям фашистского мировоззрения: наука должна окончательно потерять свою самостоятельность, научные задачи должны быть воспитательными; восхваление движения и отбора; насмешки над традиционными научными институтами. Данная речь Шефера была странной мешаниной из расистских постулатов и социал-дарвинизма. Он полагал, что работа ученого должна подчиняться высшей политической (или идеологической) цели, а сами исследователи должны были быть идеалом для подрастающего поколения.

Процитированный выше отрывок позволяет понять, что Шефер очень сильно хотел представить работу своего института как идеального национал-социалистического научно-исследовательского учреждения. Это было не только заигрыванием с режимом. Шефер хотел вырваться из «Наследия предков», в рамках которого ему становилось тесно. На крайний случай Шефер при помощи Бруно Бегера планировал «перепрофилировать» «Наследие предков» и значительно расширить сферу его деятельности. Попытки Шефера установить тесные связи со Свеном Хедином привели ктому, что 16 марта 1943 года он был назначен неофициальным руководителем всех естественно-научных проектов, осуществляемых в рамках «Аненэрбе». Надо сразу же заметить, что таковых с каждым днем становилось все больше и больше. Показательный отъезд Шефера со всеми своими сотрудниками в замок Миттерзилль намекал, что в истории «Наследия предков» начиналась новая эпоха.