Тибетский лабиринт

Глава 4

12 апреля 1939 года.

Ближнее Подмосковье. Охраняемый объект НКВД СССР. Дача Л.П. Берия.

Крыжановский выныривает на поверхность и, отфыркиваясь, словно тюлень, лезет вон из купальни - по-другому эту огромную ванну не назовешь. Пригожая горничная Зина подает ему мягкий восточный халат и бархатным контральто интересуется, где накрыть ужин - в каминном зале или на веранде. Герман выбирает веранду и, в ожидании ужина, раскрывает черную с зеленой окантовкой коробку «Герцеговины флор». В животе бурчит, но не от голода, а оттого, что позволил себе съесть подряд четыре яблока из той замечательной корзины с фруктами, что выставлена на столике подле ванной комнаты. Крупные зрелые яблоки, терпкий виноград, фейхоа и абрикосы - невиданная роскошь в апреле.

Когда еще только въезжали на территорию правительственных дач, он почувствовал, что здесь - совсем другой мир, отличный и от того, в котором существуют его мансарда на Таганке и, уж тем более - от того, где подвал на Лубянке. Белоснежный дом располагался среди густого сосняка, у небольшого пруда с фонтаном. Особо же подчеркивал разницу с прежними двумя мирами самый умиротворяющий запах во вселенной - запах хвои, что пришел на смену казематному, бензиновому и всем прочим.

О прибытии гостя обслугу дачи видимо предупредили по телефону: несмотря на ранний час, подогретый завтрак ждал на столе, а папиросы и свежие номера газет - на прикроватной тумбочке в спальне. Водитель наркома сразу же уехал, но часа через полтора вернулся и привез троих пассажиров, которые на поверку оказались портными.

Старший из троицы - благообразный старичок со старомодными бакенбардами, представившийся Ефимом Израилевичем, сразу приступил к делу. Скинув пиджак, под которым обнаружилась жилетка со множеством карманов, он энергично потер руки и без обиняков выдал:

- Ну-с, молодой человек, мы вам такой костюмчик построим, что можно сразу в гроб ложиться - все равно ничего лучше на этом свете носить не придется.

А дальше высоченный профессор только успевал поворачиваться и вздымать руки - низкорослые портные порхали вокруг него подобно мотылькам у лампочки.

Сняв все мерки, Ефим Израилевич привычно поплевал на пальцы, чтобы избавиться от меловой пудры и уверенно объявил:

- Чтобы вы знали, к вечеру будет готово!

- Скажите, а как быть с верхней одеждой? - помявшись, спросил Герман. - У меня ведь ничего подходящего нет…

- Не извольте беспокоиться, - успокоил портной. - Лаврентий Павлович велел все привезти, включая обувь и шляпу. Только имею предупредить - вещи, кроме костюма, будут немножко не штучные.

Герман нахмурился, пытаясь сообразить, что за понятие старик вкладывает в слово «штучные», а тот, по-своему истолковав гримасу собеседника, запричитал:

- Ай, молодой человек, дав мне такие мерки, разве ж можно так волноваться? Вы совершенно напрасно волнуетесь, мы так архитщательно подберем каждую вещь, что ни одна собака носу не подточит, чтобы потом иметь голос гавкать на всю Москву, что клиент вышел от старого Линакера не в штучном. Ни одна собака, шоб я так жил!

До обеда Герман спал, а когда горничная вызвала его к столу, в окно увидал приехавшего Берия.

Лаврентий Павлович теперь не производил впечатления щеголя - был он в серо-стальном плаще-реглане и натянутой на уши шляпе, а в руке нес кожаный потрепанный портфель - словом, вылитый конторский служащий. Рядом с наркомом вышагивал статный красавец заграничного вида. Выйдя навстречу, Герман обратил внимание, насколько усталый вид имеют приехавшие, и ему тотчас сделалось совестно за собственное невольное сибаритство.

- Герман Иванович, познакомьтесь, это - товарищ Наумов, он займется вашими инструкциями, - тихо сказал Лаврентий Павлович, пока горничная помогала ему разоблачиться.

Красавец молча кивнул и обозначил губами улыбку, при этом отчетливо стал виден шрам на гладковыбритом подбородке. Шрам выглядел так, что никаких сомнений не оставалось: получен он в боях с врагами Родины.

Берия обедать не пожелал, а вместо этого удалился в сопровождении Зины и откуда-то из глубин дачи некоторое время заявлял о себе раскатистым басовитым смехом, к которому иногда присоединялось контральто горничной.

Крыжановский остался за столом наедине с Наумовым. Последний молча орудовал ножом и вилкой, периодически буравя сотрапезника колючим пронизывающим взглядом. Покончив с едой и изящно отерев рот салфеткой, Наумов, наконец, распечатал уста. Голос у него оказался стальным, отчего фразы выходили похожими на гвозди, что вколачивают непосредственно в голову…

…Герман тушит в пепельнице окурок и вольготно устраивается в шезлонге. Наумов сейчас преспокойно отсыпается в соседней комнате, но сказанное им совершенно не желает покидать память Крыжановского, очевидно, вознамерившись поселиться там навсегда…

…Во- первых, профессору пришлось усвоить, что все разговоры -как те, что велись ночью на Лубянке, так и нынешние, составляют гостайну, и за разглашение хотя бы одной фразы автоматически полагается соответствующий приговор, подлежащий исполнению на территории любого государства. Во-вторых, приступив к заданию, следует строжайшим образом выполнять полученные инструкции, иначе итог будет таким же, как при разглашении гостайны, только позаботится об этом уже не советская контрразведка, а немецкая. Радовало одно - инструкции оказались весьма просты, и уклониться от их выполнения представлялось делом весьма мудреным. Все, что требовалось - это попросить политического убежища в Германии, а далее плыть по течению и не отказываться от предложений, каковые могут воспоследовать. Особо подчеркивалась недопустимость любой самодеятельности.

- А если немцы мне вообще ничего интересного и секретного не предложат, а просто поставят преподавать в университете? - поинтересовался Герман.

- Очень может быть, - пожал плечами Наумов. - В этом случае вы сможете, на выбор, либо остаться дальше в Германии, став одним из наших агентов-нелегалов, либо… вернуться домой.

Интонация, с которой разведчик произнес окончание фразы, Крыжановскому отчего-то не понравилась.

- Но это - в случае неудачи, - немедленно поправился Наумов. - Надеяться же следует на иную перспективу, а именно на то, что соответствующее предложение все-таки последует - ведь не зря же вами так интересуются. Тогда необходимо превратиться в губку и впитать в себя максимальное количество информации. Нас интересует все: цели организации Аненербе, ее задачи, достижения.

- Скажите, товарищ Наумов, а почему нельзя внедрить профессионального, так сказать, шпиона, ведь я со своей неопытностью могу провалить все дело?

При слове «шпион» Наумов скривился, как от зубной боли, но все же пояснил:

- Безусловно, у нас есть хорошие агенты, но нет ни одного, который бы хоть немного разбирался во всех этих шамбалах - мандалах. Вас же отрекомендовали как видного эксперта по восточной чертовщине. Кроме того, сложилась уникальная ситуация: немцы сами прислали приглашение - грех не воспользоваться. Следовательно, вам и карты в руки. Оказавшись на той стороне, вы все время будете находиться под опекой наших людей. В нужный момент к вам подойдут и назовут пароль.

- Какой?

- Это узнаете от товарища Берия. Такие вещи он всегда оговаривает лично.

- Что правда - то правда! - послышался голос Лаврентия Павловича. Нарком стоял в дверном проеме. В точно таком же халате как выдали Герману, он теперь смотрелся не конторщиком, а совсем-таки гоголем и орлом. - Но это подождет до вечера, а сейчас нам с товарищем Наумовым нужно немного поспать для восстановления остроты ума, так сказать. А вы, уважаемый профессор, наслаждайтесь последним спокойным днем - последним днем на Родине. Поверьте на слово, ТАМ все это будете вспоминать с ностальгией.

Когда Крыжановский ушел, Лаврентий Павлович спросил у Наумова:

- Как тебе показался наш червячок?

- Разрешите честно?

- Валяй!

- По мне, так лучше не засылать дилетанта, а, наоборот, выкрасть какого-нибудь фашистского ученого из Аненербе и задать интересующие нас вопросы. Оно вернее выйдет…

- Наум-Наум, - сокрушенно ввздохнул Берия, - скажешь тоже - «выкрасть»! Ты совсем не учитываешь того обстоятельства, что после Кутепова и Миллера подобные действия все равно как визитная карточка советской разведки. Сам знаешь - в нынешней политической ситуации мы заинтересованы в хороших отношениях с этой сволочью - Гитлером, и никак не имеем права допустить дипломатического скандала. Я уже не говорю про то, что после похищения немцы наверняка примут меры, чтобы минимизировать нам выгоду от полученной таким способом информации. Зато профессор Крыжановский - фактор, не укладывающийся ни в одну схему, а значит…

- …Значит, немцы, которые привыкли мыслить сугубо схематически, «заглотят» нашего «червячка» по самое «не хочу», - запальчиво поддержал Наумов.

- …Молодец, Наумчик, ай, молодец! - обрадовался Лаврентий Павлович, - хорошо соображаешь! А если еще выспишься - совсем гениальный станешь, почти такой же, как товарищ Берия. А товарищ Берия такой гениальный знаешь почему? Нет? Потому что он - менгрел. Знаешь, что такое менгрел?…

…Герман выходит на застекленную веранду и садится к столу ужинать. За огромными окнами притих обширный сад. Деревья еще голые, в надвигающихся сумерках лишь кое-где видны зеленые крапинки раскрывшихся почек, да верба радует мохнатыми «котиками», каковые живо заставляют вспомнить о грядущем празднике Входа Господня в Иерусалим - празднике детства.

«На какое он в этом году выпадает число? Стыдно, сын священника, а ведь запамятовал, как правильно высчитать дату. И предшествующий празднику Великий пост не соблюдал ни разу за последние двадцать лет - со смерти отца».

Между тем надвигающаяся ночь непреклонно вступает в свои права и укрывает сумраком прекрасный уголок дачного Подмосковья. Профессор с сожалением отворачивается от окна и встречается взглядом с Зиной, которая, как и положено вышколенной прислуге, незаметно оказалась в самом необходимом месте в самое необходимое время.

- Давайте, я включу иллюминацию, - предлагает женщина и щелкает выключателем. Сад немедленно озаряется светом десятков электрических лампочек, которыми, как оказалось, увешаны деревья. И в этом, отвоеванном у тьмы, пространстве становится видна процессия, шествующая по боковой дорожке к дому. То возвращаются Ефим Израилевич Линакер с подручными. Перед собой портные несут вывешенные на «плечиках» вещи, до времени сокрытые холщовыми чехлами. Картина напоминает Первомайскую демонстрацию, когда трудящиеся столь же торжественно идут с воздетыми над головой портретами вождей Советского государства.

Попытку Крыжановского завладеть принесенной одеждой Линакер встретил в высочайшей степени недовольно. Старик по-совиному затряс головой и категорическим отказался снимать чехлы не в присутствии «дорогого Лаврентия Павловича».

- Молодой человек! Как можно? Вы где-нибудь видели, чтобы, когда вводят в строй электростанцию, резали ленточку без начальства и не при стечении народа? Или чтобы пароход спускали на воду украдкой? А театральную премьеру разве станут давать одному зрителю? Нет? Так не морочьте голову, она и так замороченная по самое темечко. Так имейте терпение подождать. Так сядьте и поешьте. Так-таки и мы можем составить вам компанию и что-нибудь скушать, а то с самого утра не имели маковой росинки.

Как тут возразишь? Вскоре четыре человека с аппетитом ужинали, запивая яства солнечной «Хванчкарой». За этим занятием их и застали поднявшиеся с постелей Берия с Наумовым, каковые с охотой присоединились к пирующей компании.

Когда ужин закончился, и пришло время снимать чехлы с одежды, непрестанно балагуривший за столом Ефим Израилевич сделался невероятно серьезен и даже трагичен. С выражением лица, перенятым не иначе как у самого Чарли Чаплина, старик явил присутствующим темно-серую костюмную пару, чуть светлее - плащ, две рубашки, столько же галстуков и мягкую фетровую шляпу. Тут же он спохватился и закричал:

- А туфли? Леня, где туфли?

- Ой, мастер, я их в машине забыл, - испуганно захлопал глазами самый молодой из троицы портных, которому, впрочем, на вид стукнуло никак не меньше сорока.

- Ленечка, что же вы со мной делаете! Если у вас случился склероз, так побежите же в машину и возьмите туфли! - продолжал сокрушаться Линакер.

Комичная эта сцена доставила присутствующим немалое удовольствие. Судя по всему, особенно тронула она Наумова, который, вмиг утеряв прежнюю стальную крепость, засиял глазами и даже, о чудо, проникновенно прижал руку к груди. Правда, быстро опомнился и принял прежний - солидный - вид.

Между тем Линакер подхватил серый костюм и давай патетически трясти им то перед одним, то перед другим зрителями. Что он там раньше говорил про спектакль?…

- Вы посмотрите, это же настоящий «бостон»! Сейчас такой не выпускают даже в Англии - чистый гребенной меринос, высокий номер! Обратите внимание на плетение ткани! Вы думаете, оно из двух нитей?! Ничего подобного, никак не меньше трех! А окраска?! Это же цвет подлинного благородства! Про пошив я вообще молчу - самая лучшая, самая модная схема! В общем, надевайте молодой человек - ваш выход!

Герман мог бы поклясться, что в глазах старого мастера стоят слезы. Торопливо забрав чудо-костюм, профессор поспешил к себе в комнату, где с утра сохли на батарее собственноручно выстиранные им трусы и носки. Однако уединиться не вышло - троица портных и не думала оставлять его в покое: Линакер нес следом галстуки, запыхавшийся Леня - туфли, а третий, так и оставшийся для Германа безымянным - сорочки. Трусы и носки надеть не помешали, а дальше, впервые с момента достижения шестилетнего возраста, доктора исторических наук и профессора с мировым именем Германа Ивановича Крыжановского принялись одевать посторонние лица. Да какое там - «одевать»! Правильнее сказать - облачать! Потом его вывели из спальни под белы рученьки. Тоном, каким в театре произносят: «кушать подано», Ефим Израилевич крикнул:

- Что я вам говорил?! - и предъявил преображенного Крыжановского Берия и Наумову. Те внимательно и очень серьезно стали рассматривать подопечного.

- Что я вам говорил? - уже без прежней помпы сказал Линакер, а затем повторил фразу в третий раз - совсем жалобно. Действительно, реакция зрителей оказалась далекой от восхищения.

- Какой же он теперь профессор? - махнул рукой Наумов. - Это, скорее, боксер или лыжник. Подобное несоответствие сразу бросится в глаза, а уж тем, кому по долгу службы положено примечать подобные вещи, и подавно…

- Скажите, Герман Иванович, вы очки не носите? - поинтересовался Берия.

- Нет, зрение на все сто, - пожал плечами Крыжановский.

- Ни очков, ни бородки клинышком, зато прическа под полубокс, - развел руками Берия. - Действительно, спортсмен, а не профессор.

- Но я, собственно, лыжи люблю и вообще спортом увлекаюсь…

- Ой, да что же я! - хлопнул себя по лбу нарком. - Видно, еще не до конца проснулся. Сейчас все исправим, только бы нашлась.

Лаврентий Павлович решительным шагом удалился в свою спальню, но вскоре вернулся оттуда с тростью, которую, улыбаясь, вручил Крыжановскому.

- Ну-ка, профессор, не побрезгуйте - вещь антикварная и дорогая.

Герман припомнил походку дяди, который любил ходить с тростью и попытался повторить движения.

- Замечательно! - вскричал Берия. - Что скажешь, Наум?

Вместо ответа Наумов захлопал в ладоши.

Берия поднял вверх палец и значительно произнес:

- Вот что значит - менгрел!

Трость оказалась подстать костюму - из черного дерева, с рукоятью, инкрустированной серебром.

- То, что надо - теперь перед нами респектабельный представитель советской науки, - объявил Лаврентий Павлович, а затем, повернувшись к Линакеру, продолжил, - кстати, Ефим Израилевич, костюм великолепен. Похоже, мастер, вы превзошли самого себя!

Старик сдержанно поклонился, продолжая кривить губы. Так и уехал, видимо, не до конца простив обиду. А Герман подумал, что успех спектакля не всегда зависит исключительно от мастерства театральной труппы. Зачастую успех постановки всецело на совести зрителей.

- Ну-с, профессор, теперь можно вернуться к нашим делам, - напомнил Берия. - У нас осталось два нерешенных вопроса: тема выступления на симпозиуме и пароль. Тему определите сами: так, пожалуй, будет вернее, а насчет пароля… Как вам такое: подходит к вам некто и спрашивает: «Вы, случайно, не лыжник?»

- А отзыв? - широко улыбнулся Герман.

- Какой еще отзыв? - возмутился нарком. - Что захотите, то и ответите. Мы, знаете ли, не в бирюльки играем. Пароль нужен для того, чтобы по нему вы смогли опознать нашего человека, а он вас и так опознает - у него будут фотографии в фас и профиль, так что - какой может быть отзыв?! Ай-яй-яй, целый профессор, а простых вещей не понимает!