Тигр на свалке

Боинг заходил на аэродром со стороны столицы Франции. Париж, шикарный город, с высоты самолета, идущего на посадку, выглядел будто фантастическое, инопланетное поселение. Огромнейшие дискообразные строения, зеркальные купола, шпили, высотные здания, назначение которых я пока не знал. Огромный город, по масштабу вряд ли уступающий Мехико.

Самолет тряхнуло, протестующе визгнула по бетону резина, неприятно простонал уставший металл – старинный «Боинг-747» плюхнулся на взлетно-посадочную полосу. Взревел реверс. Одиннадцать с лишним часов в воздухе должны были когда-нибудь кончиться. Мы прибыли на французскую землю. Старенький «Боинг», сам когда-то считавшийся крупнейшим аэробусом, стал «осторожненько» пробираться к терминалу мимо суперсовременных европейских лайнеров. Мы подползли по рулежке к зданию аэропорта Шарль де Голль. Вздох облегчения вырвался из груди П. Алекса.

– Все-таки добрались. Полмира осталось позади. – Роди не торопился выбираться из кресла, видимо ждал, когда основная часть пассажиров (особо торопливых) выберется из салона. – Давненько я не летал так далеко. Последний раз мы с Марией справляли рождество в Лондоне, прекрасные были времена. Полицейское управление выделило путевку за полцены. Тогда все турагентства просто помешались на рекламе северных стран. «Рождество под брюхом Санта-Клауса», кричали вывески и ролики. Помню, меня ужасно развеселил тот ролик. Ну, смекни, что может находиться под брюхом у Санты! А? Да и почему они решили, что это находится в Туманном Альбионе? После того, как меня выписали из госпиталя, ну, когда тигр перегрыз мне ногу, я «заслужил» Пурпурное сердце. До сих пор не пойму, почему именно эту медаль [47]. Вроде уже давно как не военный. Впрочем, Пурпурное сердце, насколько я наслышан, в последнее время дают за что попало. В общем, комиссар похлопотал за меня насчет путевки, и мы слетали с женой в зимний, промозглый и серый Лондон. Ну, все равно было неплохо.

– У тебя есть боевая медаль? – удивленно спросил я, так как никогда до этого не видел официально признанных героев.

– Да, и не одна. Некоторые медали лучше никому не показывать. Еще подумают приписать мне военные преступления. Я участвовал в Тибетской и Уральской кампаниях. Три года лазил по горам и туннелям и несколько месяцев пропадал по тайге. Да и к тому же все мои награды сплавились внутри сгоревшего дома вместе с женой и лабораторией, о которой я мечтал полжизни. – Это П. Алекс произнес с какой-то печалью в голосе. – Восстановить же почетные былые подвиги будет проблематично. Да и к чему? Чтобы медали несли впереди траурной процессии на атласной подушечке? Мне тогда уже будет все равно. К тому же, в связи с последними событиями, процессия как видно накрылась желтым сомбреро. – Роди улыбнулся. – Хоронить будут втихомолку.

– Брось, Алекс. – Я похлопал его дружески по плечу. – О смерти думать рановато. Мы еще такие дела наделаем, что мир содрогнется.

– Мне бы твой оптимизм. Ну да ладно, пошли отсюда.

П. Алекс поднялся и поплелся по проходу между кресел. Мне пришлось тащиться за ним с сумкой – временным домом Элизабет.

В здании аэропорта мы заняли очередь к стойке с парочкой чиновников в строгих черных, как положено говорить, «траурных» костюмах. Они проверяли документы, расспрашивали, задавая как бы несерьезные, как бы не по делу вопросы, а сами в этот момент опытным взглядом определяли перевозчиков контрабанды, оружия и наркотиков. И хотя в Европе наркоту любых видов можно было купить везде, официально разрешены были только «детские шалости» наподобие марихуаны или «коктейлей экстези». «Европа – центр цивилизации», – нескромно гласил лозунг на плакате, что был приспособлен прямо напротив таможенного поста.

Когда мы стали подходить ближе, я заметил, что каждый паспорт чиновники сверяли через компьютер. Пришлось поволноваться. Я даже шепнул Алексу о своей тревоге.

– Да ну, – махнул он рукой и, наклонившись к моему уху, тихо произнес: – Я не думаю, что Ватикан подсунул нам явную подделку. Вот увидишь, все будет ОК. Меня больше беспокоит сумка. Что, если эти парни захотят проверить ее? Конечно, собака – это не страшное преступление, и нас, оштрафовав по-маленькой, отпустят, но вот в отчете чиновники об этом обязательно упомянут. Соответственно, электронная версия подобного отчета будет висеть в банке данных аэропортов.

Таможенник старался выглядеть адекватно своему положению: строго и в то же время вежливо со всеми. Видимо изображал непредвзятость. Он взял протянутый паспорт П. Алекса, раскрыл и спросил:

– Алекс Продиджи?

– Oui, – ответил Роди, пытаясь показать, что владеет французским – и парень отдал документ напарнику, который стал проверять данные через комп.

– Le but de votre visite? – чиновник хитро прищурился.

– Notre destination finale est Londre. Moi et mon neveu, nous avons eu une idee d'arreter a Paris pour une paire de jours, d'observer les debris de la Tour Eiffel – et les autre monuments, bien sur.

Таможенник странно посмотрел на П. Алекса и со всей серьезностью в голосе произнес:

– La Tour est a sa place.

– C'est une blague, – ответил серьезно Роди.

– Je peux vous donner un conseil, Monsieur. Abstener-vous de ce genre des blagues ici. Vous risquez d'etre pris comme le terroriste.

– D'accord, regle. – Алекс не хотел неприятностей.

Парень за компьютером, пробив данные, протянул паспорт назад и удовлетворенно мотнул головой. Другой поставил штамп на предпоследней странице и, положив перед Роди документ, произнес:

– Bienvenue a l'Europe unie, Monsieur Prodigy [48].

Ту же операцию провели и со мной, но говорил я на английском, так как французский не знал. Отвечая на вопросы, я немного нервничал, мне казалось, что эти парни дивятся моему странному акценту. Прокатило. Если акцент и был зацепкой, то таможенных хрящей это нисколько не смутило, тем более, что мы по документам, жили в Североамериканском округе, куда входили территории Канады и Гренландии. А, как известно, гренландцы, став свободными от датского протектората, поначалу принимали на остров эмигрантов из любых стран. Территория огромная, нужны были рабочие ресурсы. Там жители всегда отличались странноватым произношением. Да и по всему Североамериканскому округу люди перемещались без виз и досмотров. К тому же, по словам П. Алекса, мы как бы летели в Лондон, тогда какой смысл наседать на транзитников?

В общем, проверку прошли без приключений и уже через полчаса неслись в вагоне скоростного метро подальше от столицы Франции. Сейчас же я отвлекусь от рассказа о нас и расскажу вам о двух людях, о существовании которых на тот момент я не имел никакого представления. Они и друг дружку-то никогда не видели, жили в разных местах, и довольно далеко от Парижа, и тем более далеко от Мексики. Одного из них – парня, звали Боб Руг. Второй человек – девушка по имени Жанна.

Глава 1. Жанна.

Жанне Бош недавно исполнилось шестнадцать. Она стояла возле подоконника и смотрела сквозь стекло с грязными разводами на улицу. Моросил занудный дождь, редкие автомобили проезжали по набережной Невы, рассекая светом фар темноту и по пути выплескивая воду из луж на тротуар. Недалеко над мостом тек ручеек автолетов, лучи фонарей которых через слой воды на оконных стеклах сливались и казались сплошным световым потоком. За рекой виднелись темные силуэты гигантских цехов Путиловского завода. Высокие трубы выпускали темный дым, который на фоне светло-серого на западе неба струился сплошным кучерявым потоком в сторону Финского залива. По реке двигался, сверкая иллюминацией, прогулочный катер с мигающим по всему борту рекламным щитом. Вспыхивали надписи – то «Хаба-радиейшен» – жевательная резинка, якобы выводящая из организма радионуклиды, то «Золотой бамбук» – клуб для веселого времяпрепровождения. В воздухе мимо окна над набережной время от времени проносилились полицейские и правительственные автолеты с мигалками, или наоборот неторопливо проплывали частные летающие машины. Если автолеты не принадлежали государству, то их владельцами были либо крупные бизнесмены, либо мафиозные босы. В Российском округе автолет не был роскошью, но стоил довольно дорого даже для семьи среднего достатка. Впрочем, хотя округ и считался одним из самых отсталых в мире, но и тут хватало людей, способных позволить себе последние новшества цивилизации. Остальные ездили на автомобилях, до сих пор использующих в виде горючего бензин, солярку или газ. Когда в мире начали иссякать нефтяные ресурсы и развитые страны резво бросились искать альтернативные виды топлива, Россия об этом не побеспокоилась. А зря. Миру пришлось быстро переориентироваться на новые технологии. Что и отбросило Российское государство в разряд отсталых. Нефть и газ в мире уже никому не были нужны и больших денег на этом заработать стало невозможно. Экологически грязные энергоресурсы, впрочем, еще шли на экспорт, но не в том количестве, что Россия экспортировала в прошлом и в начале этого века. Правительство же, как обычно, все неурядицы списывало на своих предшественников или на войны (конфликты, как выражались чиновники).

Дождь продолжал идти. Поздняя осень наводила уныние. Санкт-Петербург тонул в воде. Скука давила на Жанну. Пятница, завтра не надо в эту надоевшую школу. Последний класс, а так не хочется ничего делать. Учителя – старые перечники и перечницы, живущие по принципам морали давно устаревшей, как и сами они. «Это нехорошо!» – достают тебя подобные людишки. «Так не положено!» – возмущаются они. Что положено, а что не положено – я решаю сама. Я в жизни повидала такое, о чем вам на ухо и бабки не шептали. Тоже мне, праведники. Это-то и не нравится школьным музейным экспонатам. И вот что самое интересное: приходит какая-нибудь молоденькая училка, только что из института, а туда же. Это положено, это не положено! Им там что, общую программу поведения под гипнозом в мозг загоняют?

Жанна подошла к старенькому трельяжу, оставшемуся после бабушки, и, сев перед зеркалами, стала смотреть на свое отражение. Круглое лицо, небольшой нос, темные глаза, пухлые губы и короткие черные волосы. Красивая ли я? Да?.. Нет?.. По крайней мере, парням нравлюсь. Особенно взрослым. Может, волосы покрасить? В какой-нибудь ярко-синий цвет с отблеском. Или не надо? Ладно, потом решу, возможно, ближе к весне. Скоро снег посыплет, придется шапку надевать, и красоваться можно будет разве что в дискоклубах.

Жанна – девушка среднего роста, мягкая. Именно мягкая, а не толстая, поверьте мне, я нисколько не преувеличиваю. Одежду она любила надевать на размер или на два больше, чем надо, и поэтому брюки из плотной ткани, шерстяной свитер и куртка смотрелись на ней немного мешковато. Но это было модно в России, шло ей и таило какую-то загадку, по крайней мере, для меня.

Не найдя чем заняться дома, Жанна собралась выйти на улицу, но, посмотрев в окно, поняла, что вряд ли кто из друзей сейчас тусуется под дождем. Хотя можно зайти к соседу Сереге и вытащить его во двор. Курить хочется, а одноклассник Серега хоть и не парень мечты – но все не одной сидеть. Тем более сосед, видно было, питает неслабые чувства к своей соседке. Он частенько показывал, что не против выполнить все, что бы Жанна ни попросила. Сидит сейчас, наверное, играет в игрушки на своем компе.

Открыв шифоньер, Жанна окинула взглядом гардероб, который считала прилично большим. Полгода назад о таких шмотках она и не мечтала, пока ей не встретился на жизненном пути один взрослый парень. Они познакомились на дискотеке, и взрослым он считался, потому что оказался старше Жанны аж на пятнадцать лет. Впрочем, подвыпившую девушку возраст не смутил. Андрей же, так звали нового знакомого, имея в кармане пачку денег, стал покупать ей только дорогую выпивку и хороший закусон. Всю ночь они перебирались из кабака в кабак, и под утро все кончилось в солидной гостинице на широкой кровати. Там, кстати, Жанна и лишилась девственности. Она не боялась, не сопротивлялась, более того, наоборот, даже хотела этого, хоть по началу и смущалась. Андрей показался ей высокообразованным, юморным таким парнем, какие в мыльных сериалах – основными положительными героями. И главное, принца искать не надо, он сам подошел. Ранее о таком только и мечталось, а тут она с ним, в одной постели. Круто! Не то что глупые сверстники со своими мелкими проблемами наподобие прыщей на носу. Она просто влюбилась в Андрея «по самые уши».

На следующий день, проснувшись, они поехали на вещевой рынок, и там Андрей не жалел денег и покупал все, что бы Жанна не попросила. Через неделю он появился вновь, еще через неделю снова. Как-то раз сказал ей, что женат, чем выбил девушку из колеи. Впрочем, встречаться они не перестали, лишь в отношениях будто сама собой отпала детская влюбленность, которую вначале всячески демонстрировала Жанна. Андрей, как всегда, не скупился на деньги, выполняя мелочные, по его мнению, желания девушки. «Уж не проститутка ли я? – подумалось как-то Жанне. – Нет, – твердо решила она. – Ведь не стою же я на панели, не ищу клиентов». Жанна представила себе подобную картину, ее передернуло, после чего она оттолкнула от себя подобные мысли. Через пару месяцев встречаться они стали реже, а когда Жанна объявила ему, что беременна, Андрей выплатил деньги за мини-аборт, после чего больше не появлялся. Жанна звонила ему еще несколько раз, но секретарша – непробиваемая стена, с неохотой отвечала, что Андрей Иванович в командировке. На этом роман и закончился.

Открыв дверь, Жанна перешагнула порог своей маленькой комнаты и попала в едкий дым дешевых сигарет и стойкий запах перегара. Мать с отцом, выпив немало самопальной водки, бурно обсуждали идущую по телеку программу «Время». Диктор грозно вещал: «…сегодня, в ответ на высылку пяти сотрудников российского посольства из Южноамериканского округа, Министерство иностранных дел вызвало и вручила ноту протеста послу ЮАО в России. Как заявил министр Павлов, наши действия будут адекватны…»

Девушка прошла в миниатюрную прихожую и сняла с вешалки куртку с капюшоном типа «Аляска». Отец, завидев ее, крикнул:

– Жанка, куда ты, мать твою, на ночь глядя собралась? А?

– Твое какое дело? – огрызнулась дочь и просунула руки в рукава. – Пьете свое пойло, вот и пейте. – Девушка наклонилась и стала обуваться в полусапожки на кубическом каблуке.

– Вот ведь, мать, – батя хлопнул ладонями по коленям. – И за это я воевал. Ползал по лесам Урала. Вот ведь для чего в окопах мерз, для такого отношения к себе. И от кого? От родимой дочери! Где справедливость? Нет, мать, ты скажи мне: где справедливость?

– Ты в окопах мерз для нескольких жирных политиков, – съязвила девушка.

– Жанна, – вмешалась мать, пытаясь выглядеть как можно серьезнее, но это у нее мало получалось, так как волосы были сильно взъерошены, веки периодически закрывались, и ее почему-то пошатывало на стуле. – Не смей грубить отцу!

– Он сам начал. – Дочь повернулась и стала отпирать дверь.

– Не вздумай короеда принести в подоле! – крикнул ей вдогонку батя и добавил: – Проститутка хренова!

Последние слова взбесили Жанну, но она решила, что трудно спорить с предками, да еще и в доску пьяными, после чего вышла в подъезд, напоследок громко хлопнув железной дверью.

Серега, как и ожидалось, торчал дома и на призыв немного подышать свежим воздухом съежился, словно представил холодный дождь, потом оглянулся, посматривая на включенный компьютер, но не отказал и начал одеваться.

Они выкурили в подъезде по облегченной сигарете «Winston», сидя на подоконнике и осматривая надписи на стенах, после чего вышли во двор. Фонари не светили, но темноту немного рассеивали горящие окна домов. Торчали лысые деревья, бурая листва которых уже покрывала землю сплошным ковром. Дождь по-прежнему моросил и не похоже было, что собирался заканчиваться.

– Ну, чем займемся? – спросил Серега, сунув руки в карманы.

– Знать бы, не зашла бы к тебе. Давай сам придумывай.

– Грубишь?

– Извини, не спецом. Предки затрахали. То не так, это не этак. Кстати, вон, смотри, Дрезина прется.

Парень по прозвищу Дрезина шлепал по лужам и, завидев Серегу с Жанной, улыбнулся, подошел.

– Как дела, девчонки и мальчишки, а также их родители?

– Про родителей не надо, – серьезно ответила девушка и продолжила: – Не видишь, что ли, торчим тут под дождем.

– Двинули со мной, поторчим по-настоящему.

– Бухаете, что ли? – спросил Серега.

– Скинулись, я за анашой сбегал. Пошли, курнем, посмеемся.

– Пошли, – ответила Жанна. – Все лучше, чем тут тусоваться.

Жанна не была большущей любительницей марихуаны, но иногда делала пару-тройку затяжек «за компанию». Поднимало настроение.

Местные, парни со двора, впятером собрались в подвальном помещении, откуда не так давно милиция выгнала нескольких бомжей. Одинокая лампочка, болтаясь на проводе, слабо освещала серые стены и покрытые ржавчиной трубы. Четверо ребят с закрытыми глазами сидели на старой пыльной тахте, навалившись друг на друга. Пятый, Паша Рюрик, сидел на табуретке, уткнувшись головой в колени. Выглядели парни подавленно. Явно чувствовался токсичный запах клея, что подтверждал полиэтиленовый мешок с вязкой жидкостью внутри, валявшийся в сторонке

– Чертовы токсикоманы! – выругалась Жанна и стала трясти Павла за плечо. – Вам что, делать нечего? Давай поднимайся, окочуритесь ведь.

Рюрик приподнял голову, сквозь щелки глаз взглянул на девушку и ринулся в сторону, где его вырвало. Дрезина, который не ожидал, что его не дождутся, вытащил пакетик с зеленью и произнес:

– Парни, анаша. Вы что, меня дождаться не могли? Сказали бы, что будете нюхать, так не бегал бы под дождем по всему району. Козлы вы, короче.

Никто никак не среагировал, кроме Паши, которому, видно, стало получше и он, приподнявшись, ответил:

– Сам ты козел! Тебя что, за шалой на тот свет посылали? Мы уже думали, кинул ты нас. Ничего больше не оставалось, как сбегать до киоска за клеем.

– Идиоты, – Серега вышел из-за спины Жанны. – Клей вас как раз на тот свет и пошлет.

– Да ну тебя, – махнул рукой Дрезина. – Не хочешь, никто не заставляет. Курить будешь?

– Спасибо, охота пропала. Пойдем лучше, Жанна, зайдем в «Мутный глаз», опрокинем по кружке пива.

Жанна не собиралась отказываться от шалы, но вид этой компании наводил очередное уныние и она, подумав, что смеху тут не ожидается, повернулась и направилась вверх по лестнице. Когда они выбрались из подвала, девушка накинула капюшон, огляделась и сказала:

– Велика Россия, а податься не куда.

– Пойдем, там, в кафе, сегодня Колян Длинный со своими парнями пивом брюхо набивают. Все лучше компания.

– Откуда знаешь, что они там?

– Звонил, предлагал пару новых игрушек, сказал, что вечером будет в «Мутном глазе».

– Отличная идея.

Своими парнями у Коляна Длинного считались Олег Кубышкин по прозвищу Куба и Саня Семенюк по прозвищу Семя. Притом Семей Саню называл только Колян, Олег же своего друга звал Сидр. Так вот, Семя, или Сидр, для кого как, был парнем невысокого роста с глупым выражением лица. Вечно взъерошенный молодой человек, с очевидным трудом вникающий в окружающую обстановку, однако старательно участвующий и полностью поддерживающий все начинания своей мини-группы. Хотел он того или нет, скорее всего, инстинктивно, Семя частенько пытался подражать своим друзьям, так сказать, не отставать. Он носил кроссовки, спортивные брюки и серую болониевую курточку. Куба выделялся голубыми глазами в купе с черной копной волос, средним телосложением и любовью одеваться по-модному, чаще – в изделия из кожи. На нем были черные кожаные брюки и черная короткая кожаная куртка. Он также обожал подебоширить, если, выпивая, добирался до кондиции. Колян Длинный на свое облачение внимание обращал постольку поскольку, в основном это зависело от средств, настроения или случая. Он был не выше Олега, но настолько худощав, что длиннота обращала на себя внимание в первую очередь. Массивные штурмовые боты, синий джинсовый костюм, капюшон на куртке, меховая подкладка. На ушах вечные черные наушники, передающие музыку от портативного радио. Небольшие очки с круглыми солнцезащитными линзами он никогда не снимал, в темноте эти очки действовали как прибор ночного видения, днем преображали краски. Прямые волосы он отпустил до плеч, за которыми всегда висел рюкзачок с любимым портативным, но мощным, на сегодняшний день, компом внутри, так называемым пробуком, ну и, конечно, с разными причиндалами к этому же компу. Никто не знал, откуда он берет рубли, но то, что они у него периодически появлялись, знали многие. Иногда он был вообще на нулях, иногда просто безумно много тратил. Впрочем, шиковал Колян только тогда, когда выпивал пива. От пива он заводился. Как Длинный сам признавался: «От водки меня бычит, никакого веселья, зато бутылка пива заводит на всю ночь, а уж потом можно и водочки». Ребята учились в Санкт-Петербургском университете, были студентами второго курса. Не местные, и поэтому жили парни в расположившемся неподалеку от «Мутного глаза» общежитии. Жанна познакомилась с ними через Сергея, который часто покупал у Длинного компьютерные игры, «не ходившие» в Российском округе. Из разговоров, которые велись среди этой троицы, девушка узнала, что многое просто не доходит до России, потому как существует очень профессионально работающая, но скрытая цензура. Притом цензура эта действовала во всех отраслях. К примеру, если вы хотели просмотреть последние новости, открывая в Сети страницу какой-нибудь «CNN», то даже не могли предположить, что некая организация пропускала эту информацию через фильтр, по своему усмотрению удаляя или заменяя все, что может в какой-либо степени повредить репутации власть имущим. Последние технологии позволяли делать это за несколько секунд.

Новую девушку компания Коляна Длинного вначале восприняла с какой-то странной опаской и лишь спустя месяц знакомства ребята стали немного разговорчивее. Жанна считала их прикольными, хотя она всегда легко вливалась в любую компанию и быстро становилась «в доску своей» во всякой тусовке.

И вот вся эта троица восседала за дальним столиком в кафе «Мутный глаз» и что-то бурно обсуждала. На дубовой столешнице стояли три литровые початые кружки с пивом. Парни, завидев приближающихся Жанну и Сергея, заулыбались, правда Семя – немного тормознув. Куба тут же нашел свободные стулья, Длинный предложил пива.

– Я сам куплю, – сказал Серега, давая понять, что девушка пришла с ним, и направился к высокой стойке, за которой, быстро обслуживая и профессионально обманывая, восседала полная женщина по имени Клара. Барменша настолько вписывалась в местный интерьер и стала до такой степени близка завсегдатаям, что многие клиенты, в основном работяги с ближайшего Путиловского завода, заходя в кафе, с порога кричали: – Клара! Пивка как всегда, и рыбку не забудь посуше! – Клара на ходу отбивала чек на кассовом аппарате, успевая в это же время наливать в пару кружек пенный напиток.

Серега купил у толстушки Клары пять кружек пива, рассчитывая на всех, чем хотел показать, что деньги у него имеются и, мол, «подачек» ему не надо. На самом деле у Серого на этом рубли и закончились, осталась так, мелочь. Однако компания выразила знак признательности дружеским похлопыванием по плечу, так сказать, с пониманием приняла этот жест доброй воли. Выпили сразу все по полкружки, и Колян, с какой-то хитрецой во взгляде, спросил у Семи:

– Ты, говорят, вчера девчонку снял, прямо на бульваре? На вахте сказали, прямо в комнату в общаге притащил. Хоть бы рассказал, как там да че было.

– Да ну, парни, не стоит… – замялся Саня. – Ничего такого особенного и не было. Да и девчонка так себе была. Да и… – Семя махнул рукой, – короче, сбежала она от меня.

– А че сбежала-то? – не унимался Длинный.

– Да, в общем, проституткой она оказалась.

– Да ну? – Колян с Кубой подались вперед. Жанна изобразила презрение. Серега сохранял спокойствие.

– Сколько заплатил? – поинтересовался Куба.

– Так он же сказал, что девчонка сбежала, – вмешалась Жанна. – Значит, нисколько.

– Да ты просто Сидора не знаешь, – произнес Олег. – От такого не сбежишь. Колись, проказник.

– Ну, в общем, пришли мы в комнату. Она разделась, я полез к ней. А она говорит: не могу, мол, так просто. Завести ее, видите ли, надо. Похлестай, говорит, меня, побей. И становится на корячки.

– Ну и ты! – Длинный с Кубой придвинулись еще ближе. Серега, похоже, тоже заинтересовался.

– А че я? Снял ремень и давай ее хлестать. А она вздыхает, охает, в общем, кайф ловит. А потом говорит: давай, начинай. Тут-то, парни, я и лоханулся.

– Что случилось? – спросил Куба.

– Да подошел я, и как дам ей в торец. Она взвыла, схватила одежду и на выход. Я так и остался стоят один голый в комнате.

– А че ты ее в торец-то? – вмешалась Жанна.

– Да она же сама просила: похлестай, побей. Вот я похлестал, а потом, думал, побить надо.

Взрыв смеха за столиком заставил обернуться всех сидящих в кафе.

– То-то мне на вахте вчера сообщили, – сказал Длинный сквозь смех. – Привел, говорят, Семя девку в общагу, а она через пять минут, как ошпаренная, полураздетая, с расквашенным носом вылетела из здания.

Очередные кружки с пивом принес Куба. Он также купил соленых сухариков и пару широких вяленых лещей, которых тут же стали дербанить. К тому времени Серега уже потерял выдержку, весь свой фарс, Колян безудержно ржал во весь голос по любому поводу, Семя пытался шутить, но, как обычно, не в тему. Жанне просто было хорошо. Она отхлебывала пиво, которое немного расслабляло, и грызла сухарики с укропом. Ей было приятно сидеть с парнями, которые принимали ее за свою и, ни сколько не смущаясь, вели мальчишечьи разговоры. Более того, они не доставали, и это казалось ей главным.

Длинный, посмотрев на часы, бросил:

– Ну что, банда, может, посетим какой-нибудь дэнс? Хочется музыки и веселья. Готов даже ногами подергать.

Серега встрепенулся, но тут же выдал:

– Нет, парни, не сегодня. Дела есть разные.

– Да брось, Серый. Я плачу.

– Нет, парни, – повторился Сергей. – Не сегодня.

– Ты? – Колян посмотрел на девушку.

– Я – за. Будет по приколу. – Жанна откинулась на спинку стула.

На том и порешили, Серега, стараясь не выказывать расстройства из-за Жанны, ушел, остальные, поймав такси, направились в молодежный клуб «Аврора-дэнс», что располагался на древнем крейсере. Уже давно никто не знал, зачем стояло у набережной это судно. Разве что старики какие-нибудь. Его уже хотели было пустить на переплавку, когда кто-то из предпринимателей предложил сделать на корабле развлекательный центр. Никто из чиновников препятствовать не стал. Кому-то же надо было содержать старое корыто. Отдали «Грузинской диаспоре». Коммерсанты из надводного корабля сделали надводно-подводное судно, и когда встал вопрос о названии, то вместо планируемого «Титаника» оставили старое имя – «Аврора».

Глава 2. Каторга.

Он был обыкновенным наемным убийцей. Он бы и дальше оставался обыкновенным наемным убийцей, но его подставили и выловили. Хотя, нет, обыкновенным себя считал только он сам. Зато Верховный судья штата Невада Североамериканского округа, который выносил окончательный вердикт, обозвал Роберта Руга извращенцем, коего свет не видывал. Не в сексуальном смысле, конечно, хотя и в сексуальном тоже. Однако сейчас, спец по извращенным методам убийств уже не был так страшен добропорядочному населению Земли. Его держали под замком и, в связи с тем, что мораторий на смертную казнь распространялся на всей территории планеты, осудили на пожизненные работы. Судья последней инстанции, поправив белесый парик на голове, улыбнулся и под общее одобрение пары десятков присяжных произнес:

– Постановляю! Отправить Роберта Луиса Руга в Марсианское исправительное учреждение «Хтон» для отбытия наказания сроком – пожизненно.

Зал аплодировал стоя. И это несмотря на то, что прокурор настаивал на изменении закона в данном случае. Этот пожилой бык, пыхтя, так и заявил на заседании:

– Никакое наказание не изменит этого парня. Ему даже бесполезно промывать мозги, надо просто поставить укол с такой гадостью внутри, чтобы перед тем, как отключится его сердце или мозг, он перебрал бы все известные предсмертные муки.

Судья понял по-своему то, что предлагал глава обвинительной стороны и принял рациональное решение, послав виновника многих преступлений доживать свой век на марсианские рудники. «Хтон» – христианская тюрьма особого назначения. Всем было известно, что это место самое ужасное, какое только можно придумать в наказание. Частые мучительные смерти, загнивание людей и физически, и морально были там совершенно обычным делом. Заключенный «Хтона» – это вечно больной, вечно слабый телом и духом человек. Удар судейской деревянной колотушки – и в тот же день Бобу стали промывать мозги, стирая из памяти те отрезки времени, в которые он, предположительно, совершал свои преступления. Они ошибались, все стереть было невозможно. Руг прекрасно замывал следы, и не все его дела стали достоянием следователей. Лишь самые извращенные, за которые ему и приписали ярлык «маньяка». Однако и отрезков, что стерли в памяти Роберта, хватило для того, чтобы Руг потерял воспоминания большей части своей взрослой жизни.

Через трое суток после судебного заседания межпланетная каталажка под названием «Троглодит», принадлежащая международной исправительной системе, неся в утробе очередную небольшую партию заключенных, отчалила от Международной орбитальной станции, направив свою истерзанную жестким излучением и микрометеоритами тушу по траектории к красной планете.

Боб никогда и никому не рассказывал, кто, а главное – за что его выдал. Хотя частенько распространялся о том, что его именно подставили и что он, естественно, когда-нибудь отомстит. Руг просто лелеял надежду о побеге и смаковал в уме сцены мести. Он изощренно убивал всех, кто ему грезился предателем. На самом деле Роберт и сам не знал того, кто его подставил, да и подставили ли вообще, может, просто сыскари вычислили. А если и знал, то знание это удалили вместе с участками памяти при чистке мозга. Он отчаянно силился вспомнить хоть что-нибудь такое, что намекнуло бы на изменника. Тщетно. Когда Руг начинал восстанавливать в памяти день за днем и когда он приближался к затертым участкам, мозг упорно давал одну и ту же картинку, где он один, в детстве, лет восьми от роду, сидит на прибрежном песке и роет небольшую ямку. Потом в неглубокий канальчик и в искусственную заводь набегает соленая вода, прибывая с каждой накатывающейся волной. Скоро приплывет отец и привезет много рыбы. Немало будет еще живой. Отец отдаст ему несколько скользких бычков, и он, Бобби, выпустит их в свое искусственное озерцо. Мальчик будет доставать их по одной, и, держа в руке, заворожено смотреть, как задыхается рыба, оттопыривая жабры, жадно хватая ртом воздух. Однажды отец не приплыл, и мать увезла мальчика на континент, в город, где раскаленный бетон и мягкий асфальт дышали жаром, обжигая легкие. Город, в котором море можно было увидеть только на картинке. Море, море. Руг буквально чувствовал соленый вкус на губах, он слышал шум набегающих волн, запах моря манил его своей свежестью.

Боб встряхивал головой, видения пропадали и он вновь силился вспомнить то время, когда провалился, когда один из копов прострелил ему теперь ноющую время от времени ногу. Память отказывала, но профессионализм давал свое – и Роберт отлично понимал, что сдать его мог только один из заказчиков. Заказы приходили через сеть посредников, и главного заказчика, соответственно, он никогда не видел в лицо. Может быть, не видел, может быть и хорошо знал. Теперь это не вспомнить. Не вспомнить, потому что так решил маленький толстоносый уродец в белом парике. Но это ничего, он, когда вернется, разберется со всеми, со всеми по цепочке. Осталось только придумать, как сбежать отсюда. Надо всего лишь выждать, разобраться с системой и сделать свой ход.

Кроме «Троглодита» на попечении КДИС, комиссии по делам исправительных сооружений, было еще одно судно под названием «Святой». Два этих корабля постоянно курсировали между планетами. Когда одно тащило в брюхе пару десятков тон руды с турбинием, добытым заключенными, другое везло на «Хтон» новую партию смертников. Защита от побегов на этих суднах была продумана во всех деталях. Не пролезть. Хотя были еще военные крейсера, пара которых постоянно крутилась на орбите Марса. Существовала и военная база, небольшой купол на поверхности, пятьсот миль южнее шахт, на которую частенько спускались шлюпки с этих военных кораблей. Но что это давало? Ничего! Потому что эти крейсера уже несколько лет, словно приклеенные к орбите, не покидали примарсовое пространство. На Земле до сих пор никто не мог понять, зачем вообще нужны космические войска, когда нам из космоса ничто не угрожает. Наверняка кто-то из боссов от политики знал, зачем все-таки нужны эти лишние для всех налогоплательщиков бюджетные жертвы. Зато боссы от туризма не скупились – и построили недалеко от полюса красной планеты что-то вроде марсианского курорта. По заказу были выдуманы «Современные методики лечения», что-то наподобии грязевых ванн из замешанного на воде красноватого песка. У богатых в последнее время лечение здесь считалось свежим писком моды. Однако добраться до курортной базы, шагая пешком от подземной тюрьмы, было невозможно, кислорода не хватит при таком раскладе. Прогулочным же экскурсионным катерам, что числились на содержании курорта, было строжайше запрещено приближаться к тюремному сектору ближе чем на десять километров.

Само же казематное поселение находилось полностью под землей. Центральный бункер с системой жизнеобеспечения и минизаводом по дроблению породы представлял из себя этакую гигантскую полую шайбу, разделенную на четыре сектора и имеющую четыре уровня, а также массу туннелей, словно ходы, прорытые червем, извилисто разбегавшиеся от центральной базы во все стороны. Несколько сотен, почти тысяча рабочих каждое утро, кроме воскресенья, цепочками расползались в разные концы шахт и, трясясь по восемь часов с отбойными молотками в руках, добывали породу.

Когда шлюпка выгрузила в грузовой лифт новую партию заключенных, в числе которых был и Руг и когда этот лифт опустился на сотню метров под поверхность, бывший киллер, очутившись в коридорах поселения, сразу понял, что тут можно умереть от одного только воздуха. Спертый, сырой, пахнущий плесенью, он заставлял легкие работать чаще. Ну ничего, выживу, подумал он. Впоследствии Роберт притерпелся и особо не обращал внимания на воздух. Замечал, что кислорода не хватает лишь только тогда, когда держал в руках отбойный молоток. Тряска плохо воздействовала на дыхательные пути.

Когда Боб попал на «Хтон», удивили его также и низкие потолки в переходах. Парням выше пары метров приходилось сильно сутулиться. Поразили его и стены в коридорах, помещениях, покрытые влагой и плесенью. Они местами обвалились, местами на них выделялись пятна свежей цементной замазки. Здесь постоянно работала бригада строителей-штукатуров, подправляя внутренний антураж колонии. Руг думал, летя сюда, что наверняка в этой колонии живут законами земных тюрем, делясь на старших и на шестерок, чего он меньше всего и боялся, но не тут-то было. Люди, которых он обнаружил на «Хтоне», казались чахлыми, согнутыми, больными. Здесь, пожалуй, уже никому ничего не было нужно. Тут даже за заключенными наблюдение велось не ахти какое. Тогда, полгода назад, когда партия новичков, включая Руга, выбралась из лифта, их встретил Главный надсмотрщик колонии Дорс, который тут же процитировал нечто:

– Сойди, сойди же в наш подземный мир: Мы нуждаемся в проклятых.

Да, проклятых тут хватало. Зараза, витающая в воздухе, липла к коже, покрывая ее пятнами и гнойниками разных инфекций, что разъедали тело и изнутри, и снаружи. С бактериями справлялись сильнейшими антибиотиками, но через неделю зараза прилипала вновь. Особенно тяжелой казалась работа в шахте, кислорода постоянно не хватало, и к концу смены люди буквально валились с ног. И это при пониженной силе тяжести. Какие уж тут тюремные законы, какие уж тут беспределы, добраться бы до кровати. Были конечно и особо крепкие ребята, которые и здесь продолжали жить, а не существовать. В первый же день Руг после рабочей смены вечером подошел к надзирателю, отвечающему за порядок в колонии, и сказал:

– Слушай, Дорс, если тут поставить пару комбайнов, турбиния будет добываться в пять раз больше, чем вымучивают эти жалкие каторжане. Накрайняк можно поставить за отбойные молотки андроидов. Экономия, мать твою!

Дорс удивленно приподнял брови и ответил в библейской манере:

– Ибо не для работы вы тут находитесь, а для исправления душ ваших грешных. Ибо ад тут, и для воспарения на небо должны страдать вы.

Так Боб узнал, что у старшего надсмотрщика изрядный религиозный сдвиг. Дорс и на самом деле немного перебарщивал с религией и, работая тут, в колонии уже пятнадцать с лишним лет, считая годовые отпуска на Землю, частенько называл это место адом. Наверное, считал себя ангелом возмездия или, хуже того, чертом. А черт, он и есть черт. Никому никаких поблажек.

– Вы должны тут подохнуть, – говорил он каждое утро на перекличке. – Только тогда, может быть, Бог отправит вас на небеса. Старайтесь, сукины дети! Старайтесь страдать, старайтесь подохнуть!

Впрочем, и за самим Дорсом числился один из грешков. Поговаривали, что шибко уж он любил заниматься сексом с некоторыми заключенными мужского пола. Однако это были лишь слухи, сам он, если и имел подобные увлечения, то скрывал их серьезно. Хотел выглядеть безгрешным в глазах узников. Но, как говорят: нет дыма без огня. Впрочем всем понятно было, что если любовничек надсмотрщика кому-то вдруг и решится признаться в подобной связи, то его ждет жестокое наказание, возможно, последнее и про это наказание вряд ли кто узнает. Пропасть человеку на «Хтоне» считалось плевым делом и только администрация знала куда пропал заключенный. Секретарь всегда ставил галочку и число в графе «Дата смерти». Строгая отчетность. Поэтому если и существовали у Дорса партнеры по сексу, то они держали язык за зубами.

Сами заключенные место своего пребывания называли «Чистилищем» и, видимо, Дорс приложил к этому свою руку. Каждому очередному умирающему Главный надсмотрщик самолично отпускал грехи, хотя сана не имел. Его запросы на голубую планету о предоставление таких полномочий результата не приносили. Каждый год, находясь в отпуске на Земле, он обивал пороги кабинетов Ватиканских чиновников. Наверняка там посмеивались над чокнутым надзирателем. На «Хтоне» и без него по шесть месяцев, сменяя друг дружку, дежурили по четыре настоящих священника: два католических и два православных, что-то наподобие христианской миссии. Колония находилась под неусыпным надзором этих двух церквей. Дорс уважал парней в рясах и сутанах. Частенько подмазывался к ним, расспрашивая о религиозных канонах, пытался философствовать в беседах с ними. Однако те, прибыв на место, обычно положенный срок пребывали в хмельном состоянии, потому как начальнику колонии Эдмонту Гранду, которого редко кто видел живьем, чаще лишь на экранах мониторов, всегда нужны были свежие собутыльники с Земли. Впрочем, священники справлялись со своей работой, основной функцией которой было чуть ли не ежедневное отпевание покойников (надоедливое занятие), и проведение всех остальных, положенных по канонам, служб.

Кстати, в самой колонии заключенные не страдали от избиений, надругательств, хотя и это иногда случалось, обычно с новичками. В первые несколько недель вновь прибывшие просто находились в моральном шоке. У них кусками стерли часть их жизни и поначалу новички ходили словно в прострации, едва реагируя на окружающую их обстановку. Но постепенно акклиматизация брала верх, люди привыкали к тому, что и на «Хтоне» можно жить. Тут когда-то буйные, становились спокойными, даже незаметными. Хитрым незачем было больше хитрить. Ворам – незачем воровать. Любое происшествие казалось странным, потому что не имело смысла. Обработка памяти, вечные болезни, тяжелый труд делали свое дело. Кстати, иногда бывало когда кто-то из заключенных пропадал без следа, позже выяснялось, что исчез неисправимый буйный. Объяснялось это тоже просто: охране не нужны лишние хлопоты и подобные проблемы они решали с помощью утилизатора, конечно, без свидетелей. Секретарь вписывал слова «Несчастный случай» в графе «Причина смерти». Поэтому буйствовать тоже никто не решался. Так что картинки из жизни в «Хтоне», которые в земных разговорах «рисовал» кто-нибудь «очень посвященный», не имели ничего общего с действительностью. Боб открыл для себя здесь грубоватое, но тихое сообщество, члены которого следовали только одному правилу: не создавать никому лишних проблем.

На «Хтоне» справлялись все католические и православные праздники, частенько получалось по два праздника под одним названием, но в разные дни. Соблюдались, кстати, и все посты. Имелось два небольших подземных храма. В общем, кто платил, тот и заказывал музыку. Платили Ватикан и Москва. Основное, от чего тут мучились люди, были плохо профильтрованный воздух, работа и пища из мутагенных растений, произрастающих в подземной оранжерее. Методы земных технологий, подобные агробиоценозу [49], легко прижились на Марсе. Многие виды растений неплохо приспособились к подземному произрастанию. Однако еда, чаще всего, просто синтезировалась в специальных аппаратах из искусственных компонентов. Но больше всего заключенных изводили замкнутое пространство и телепередачи с просторной Земли. Клаустрофобия здесь была не редкостью, и многие просто сходили с ума. Шизофрения, паранойя – обычные для «Хтона» заболевания. Ну а если ты не успел сойти с ума, то все равно через некоторое время у тебя начинались проблемы с печенью и легкими. И не было никого из заключенных, кто мог бы избежать этой участи. А вот вольнонаемные и работники охраны каждые полгода должны были сменяться и, проведя отпускной год на Земле, возвращаться назад.

Впрочем, распорядок дня был свободный, кроме работы и поверок. Никого не запирали, военной дисциплины не навязывали. Поверки проводились для того, чтобы выяснить, кто умер, а кто – нет, а вовсе не для выявления сбежавших. Побег невозможен. Заключенных также строго наказывали за невыход на работу, исключения были лишь для больных, которые сами не могли двигать ногами, ну а если вышел, должен был выполнить план. Добыча турбиния была строго норматирована, и пока ты не добыл положенный вес, уходить из забоя запрещалось. Иначе – тоже наказание. В основном все наказания сводились к разным срокам пребывания в темной камере по пояс в воде, в так называемой киче. Уснуть практически невозможно, сразу захлебываешься. Говорят, подобная кара была придумана в суровой России в древние времена. На всякий случай во всей колонии в коридорах, в комнатах и в других помещениях было установлено множество телекамер для наблюдения за порядком. Конечно, драки, потасовки и другие нарушения порядка случались, не без этого, но тоже строго наказывались пребыванием все в той же киче.

Как-то раз, прожив полгода на Марсе и, кстати, ни разу не заболев, не поймав заразы, но сильно потеряв в весе, Боб пришел после очередной рабочей смены уставший и нервный. Он сел на свою скрипучую кровать и, опустив голову, забылся. Ему вновь вспомнилось море, набегающие волны. Боже мой, надо просто сделать все что угодно, чтобы вновь увидеть это, потрогать руками соленую воду. Роберту так все осточертело, что он поделился своими планами насчет побега с дряхлым негром по имени Майк Джонсон. Тот жил вместе с ним в убогой комнатушке, выпиленной в скальной породе. Вечный плесневелый запах, к которому со временем привыкаешь и уже не обращаешь внимания на такие вот пустяки. Постоянные сырость и прохлада, от которых не спасал небольшой плоский масляный обогреватель. Стены неизменно покрывали маленькие капельки испарины, которые, объединяясь в малюсенькие струйки, стекали вниз. Вода, по канавкам у стен, убегала из комнаты. Ее потом собирали, и, очищая, вновь подавали в систему водоснабжения. Негр, «сокамерник» Роберта, прожил на «Хтоне» около пяти лет и уже не выходил на работу по причине больных легких и, видимо, еще кучи болезней. Он, лежа на кровати и тяжело дыша, отживал отпущенный ему богом срок. Короткие с проседью волосы, щетина, небольшая бородка. Темно-коричневую сморщенную кожу его покрывали пятна какой-то инфекции, но это было привычным в колонии делом. Услышав от Боба, что тот намерен попытаться захватить шлюпку с тюремного корабля, Джонсон покрутил пальцем у виска и сказал:

– Руг, это невозможно. Даже если ты попадешь на катер и после каким-то случаем на сам планетолет, то тебя поймают прямо в космосе или на подлете к Земле. Мы на Марсе, парень! Из «Чистилища» бежать некуда. Здесь можно только спокойно уйти в пустыню, держать тебя никто не станет, но через несколько часов у тебя просто кончится запас кислорода, а потом за тобой придут, и только затем, чтобы забрать скафандр. Иногда такие инциденты случались, пытались люди бежать, потом хоронили их на следующий день. Тут каждый волен кончить жизнь самоубийством, и тебя никто останавливать не будет. Так что вот такие дела, – Майк развел руки в стороны. – А вообще, покажись-ка ты лучше доктору. Когда ты был у него в последний раз?

– Как обычно, в понедельник утром. Сам знаешь, сдача анализов по понедельникам обязательна. К тебе же самому санитар приходит.

– Да и не говори уж. Спокойно умереть не дают. Уже давно не секрет, что мне ничем не помочь. Подыхаю я. А санитар, извращенец, приходит и заталкивает свой поганый катетер в член, да вставляет шприц в вену. Хоть бы влил, Христа ради, что-нибудь галлюциногенное. Полетать недолго перед смертью.

– Там и полетаешь. – Руг достал сигареты и прикурил. – Слушай, Майк, а зачем нужна это чертова руда, что мы каждый день долбим?

– Турбиний?

– Он самый.

– А кто его знает. Может, из нее приборы какие делают. Слышал лишь, что металл это и что высокой проводимости. Больше ничего не знаю. Да и к чему?

– Здесь какая-то тайна, раз никто не знает.

– Совсем у тебя, Боб, крыша съехала. Ты все же сходи к врачу. Он выпишет тебе лекарства или от мании величия, или просто от депрессии, психиатру виднее. А перед тем, как пойти к нему, не смог бы ты попросить у Наташи бутылочку мхата? Мне это уже не повредит.

Мхатом назывался самогон, изготовленный из перебродившего мха, которого под землей водилось достаточно много. Эта культура произрастала только здесь, хотя и не являлась марсианским растением. На Марсе вообще не было растений или их просто пока не нашли. Кто-то не очень стерильный когда-то в древние времена занес сюда частички этой культуры. Кислород, минимум света, это все, что надо было неприхотливым растениям, чтобы выжить, потом мутировать, приспосабливаясь к другим условиям жизни, и разрастись по всей колонии.

Роберт бросил окурок на бетонный пол, затоптал и вышел из комнаты. Он сразу направился в столовую. Сейчас там как раз заканчивался ужин и подавала его повариха по имени Наташа, лет тридцати пяти. Наташа не являлась заключенной и работала здесь добровольно, на основе контракта. Она время от времени летала на Землю, чтобы почувствовать нормальную силу тяжести, посмотреть на небо, на птиц и так далее. Имущества на Земле у нее не водилось. Имелся лишь постоянно увеличивающийся счет в банке «Реконструкции и космического развития». Останавливалась Наташа у родственников в Швеции, что находится в Объединенной Европе, которые с удовольствием принимали ее у себя. Не жалко, тем более подмога, какая ни есть. Живность, сад, хозяйство и все такое.

Наташа была крупной женщиной. Голубые глаза, каштановые волосы, сложенные на затылке в модный ныне узел «Птичье гнездо». Небольшой нос, но пухлые губы и толстоватые лоснящиеся щеки. Лицо ее обычно закрывала марлевая повязка, но, заметив, что вошел Боб, Наташа сняла ее, видимо не боясь подхватить заразу, и хитро посмотрела на Роберта. Дородная женщина не страдала отсутствием аппетита и ела так много, что прилично раздалась вширь, особенно выпирали, поддерживаемые бюстгальтером, огромные груди. Она стояла за раздаточной стойкой с половником в руке. Белый халат впереди закрывал цветастый домашний фартук.

В столовой несколько запоздавших заключенных доедали свои весовые пайки. Руг, взяв разнос и получив положенную порцию пищи, сел за столик. Он с трудом переживал кусок чего-то, похожего на мясо, съел желтоватый клястер, называемый пюре, салат из невиданных растений и все это запил чуть сладковатым, с крахмальным привкусом, киселем. Потом подождал, пока в столовой никого кроме Наташи не останется и подошел к женщине.

– Майк не в себе, – сказал он. – Умирает старик. Просил бутылку мхата.

– Что-то ты, Боб, совсем на меня внимания не обращаешь, – Наташа взялась ладонями за низ своих полных грудей и приподняла их, делая вид, будто поправляет костяные вставки лифчика. – Хоть бы заметил, что я тебе пайку всегда побольше накладываю.

В колонии все знали, что Наташа время от времени спит с заключенными, притом никто ее не заставляет это делать. Она сама выбирала себе мужика и, прожив с ним пару-тройку недель, меняла партнера. В основном это были новички. Женщине не нужны загибающиеся от болезней мужики. Парни частенько делали ей комплементы, пытаясь закадрить деваху. Однако это редко срабатывало, у поварихи были свои, странные правила выбора. Боб, хоть и изрядно похудел, но за полгода пока не поймал ни одной хвори. Это Наташу привлекало.

– Так что передать Майку? – казалось, что Руг игнорировал намек.

Наташа удивилась, но все же наклонилась под раздаточный стол и достала оттуда пластиковую полуторалитровую бутыль с мутноватой жидкостью. Она протянула мхат Роберту, но когда тот попытался взять его, отдернула руку и тихо произнесла:

– Передай Майку, что примерно через три часа, после вечерней поверки, в моей комнате будет настоящий коньяк. Да и закуска будет инопланетная. Он, конечно, прийти не сможет, ноги его уже не держат. А вот ты… Придешь? – Девушка, похоже, ждала только утвердительного ответа и не торопилась отдавать мхат.

– Да, – выдавил из себя Боб и, вырвав бутыль, ретировался.

Через два часа в спортзале собрались заключенные так называемого Западного сектора. Большей своей частью дряхлые, стонущие, кашляющие и хрипящие. После переклички, которую проводил дежурный сержант охраны, после выяснения того, кто умер, а кто болен настолько, что не может передвигаться самостоятельно, все замерли в ожидание последнего штриха. Минут через пять появился Главный надсмотрщик Дорс в сопровождении католического и православного священников. Эта троица обходила сектора по очереди. Люди от бога один за другим прочли молитвы, отпустив оптом грехи, наработанные за день заключенными, и слово взял Дорс. Он, как всегда, пожелал всем подохнуть этой ночью, и на этом вечерняя поверка закончилась. Все разошлись. Многие по комнатам, кто-то – перекурить, кто-то пошел в библиотеку, где в читальном зале находился никогда не выключавшийся телевизор. На Марс транслировались два канала, оба международные – Совета правительств округов. Один назывался «Культура» – бестолковая, но нужная программа, вторая, более разнообразная, – «CNN».

Руг немного посмотрел в библиотеке какой-то дешевый черно-белый боевик и ближе к одиннадцати часам вечера ушел в свою комнату. Майк, уже изрядно надравшись мхата, лежа распевал какую-то древнюю негритянскую песнь о произволе рабовладельцев. Он слабо раскрывал рот, выставляя желтые полугнилые зубы. В помещении сильно пахло человеческими фекалиями, и Роберт подумал, что, похоже, Джонсону и вправду конец. Но не это его встревожило, а то, что теперь этот парень даже не сможет сам добираться до унитаза, расположенного в углу. Убирать же за старым негром совершенно не улыбалось.

«Черт с ним, – подумал Боб и прикурил сигарету. – Несколько дней переживу, а там все дерьмо уберут вместе с Майком».

Он приблизился к Джонсону, взял из его ослабевших рук початую бутыль, припал к горлышку и сделал несколько больших глотков. Горло, а потом и желудок приятно обожгло. Голова чуть закружилась, и Руг подошел к большому, во весь рост, зеркалу, висящему на стене у входа. Высокий, худой, но жилистый парень. Прямой нос, немного выдающиеся скулы, черные, с проседью на висках, короткие волосы и карие глаза. Потертый рабочий коричневый комбинезон, массивные высокие ботинки из грубой кожи.

«Ну, чем я плох, – мелькнула мысль. – Побриться только не помешало бы. Пожалуй, я сегодня и вправду обслужу толстушку Наташу. Сама нарывается. Тем более, завтра воскресенье и в шахту переться не надо. Мне тридцать два, и жизнь продолжается».

Спиртное немного добавило оптимизма, и единственное, что сильно волновало в предстоящей встрече с поварихой, это разговоры о новом хахаре Наташи, которые уже завтра потекут по колонии. Ох, как он не любил, когда о нем говорили. Руг был профессионалом и всегда старался оставаться в тени, сказывались наработанные навыки. Надо пробраться к ней в комнату скрытно для всех, минуя камеры слежения и любопытные глаза остальных заключенных. Хорошо хоть у вольных в жилищах нет телекамер.

У Боба стал созревать план незаметного свидания, тем более что и сама повариха не очень-то распространялась о своих партнерах. К добру это. Тайные свидания, интрига, что-то кольнуло в мозгу Роберта, что-то забытое, что-то стертое из памяти. Но это, исчезнувшее из воспоминаний, дало Ругу странный подъем настроения. На Боба нахлынули те чувства, что никогда ничем не затереть, кроме как смертью, и он блаженно закатил глаза. Пора.

Глава 3. «Аврора-дэнс».

Когда все выбрались из машины, корабль уже скрылся под поверхностью, торчали лишь какие-то шпили, да трубы, которые могли вынуждено удлиняться и из которых выплывал слабый дымок. Трассы огней, что на поверхности, что под водой, очерчивали судно, показывая его местоположение на середине русла Невы. Вся изюминка клуба «Аврора-дэнс» состояла в том, что корабль, в чреве которого и находился клуб, периодически тонул и всплывал. Это зависело от количества людей, находившихся на судне. Обычно под ночь посетители забивали каюты – отдельные кабинки, да танцевальный трюм – машинное отделение, из которого уже давно удалили все механизмы, и корабль начинал погружаться под весом клиентов. Когда же гости (обычно под утро) начинали покидать это увеселительное заведение, корабль потихоньку всплывал. Шаткий баланс был специально предусмотрен ради оригинальности клуба. Когда «Аврора» находилась в надводном положении, то на судно людей возили на катере, когда оно тонуло, то доставляли на шарообразном лифте, похожем на батискаф, который проникал в нутро корабля через специально изготовленный шлюз.

Накрапывал дождь. Сквозил ветер. Небольшая пристань была хорошо освещена. Яркая рекламная вывеска мигала названием клуба.

– «Аврора» уже под водой, – сказал Колян. – Подождем батискаф?

– Может, акваланг? – спросил Куба.

Длинный отрицательно покачал головой.

– Я еще не настолько пьян, – ответил он.

По желанию клиента можно было, заплатив, взять тут же на пирсе костюм с аквалангом и с подогревом на прокат и самому добраться на судно (предварительно подписав пару бумаг, дающих хозяевам заведения юридическую безопасность на все случаи).

– Слушай, Длинный, – сказала Жанна. – Может, посетим другой клуб? Сюда, говорят, вход стоит дороже моей жизни.

– Жан, ты только намекни, – Колян улыбнулся, – и я дам тебе побольше, чем четыре билета в «Аврору».

– Я не продаюсь, – девушка дружески похлопала Длинного по спине. – Другое дело – завоевать.

– Буду стараться. А если честно, то у меня в «Авроре» назначена встреча с одним из клиентов. Хороший мужик, много денег платит.

На пристань, выплыв из-под воды, заехал по тросу полый шар с иллюминаторами. Овальная дверь открылась, и парень в бушлате с виднеющимися на груди полосками тельняшки, в бескозырке выглянул изнутри и произнес:

– Ну что, поехали, молодежь?

– Народу много собралось? – спросил Куба.

– Почти на дне, – коротко откликнулся «лифтер».

– Не поняла… Что на дне? – переспросила Жанна.

– Да много, говорю, народу. Как обычно, забито под завязку, – ответил хозяин батискафа и, повернувшись, указал рукой на середину реки. – Скоро встанем на дно, думаю, до утра всплыть не удастся. Выходные все-таки на носу. Короче, если едите, то с каждого по десять уе за перевозку.

Колян залез рукой в карман и, вытащив перевязанную резинкой пачечку международных, но иностранных для Российского округа кредиток, рассчитался. Все забрались внутрь и уселись на мягкие сиденья, которые полукругом выпирали из обшивки. Шар был расчитан на шестерых, включая «лифтера», человек. Хозяин батискафа задраил дверцу и нажатием кнопки привел аппарат в действие. Шар стал двигаться вперед, постепенно погружаясь. Вода была мутная, поэтому в иллюминаторы созерцать было нечего, однако шлюз сильно освещался, и с расстояния в несколько метров его можно было наблюдать. Когда батискаф заехал в полость в борту крейсера, прямо из борта пополз щит, который начал отделять круглый лифт от реки. Когда часть обшивки встала на свое место, вода с характерным звуком бурления стала быстро удаляться из шлюзовой камеры. Через пару минут овальная внутренняя дверь шлюза отъехала в сторону и «лифтер» выпустил новую партию клиентов из шара. Сразу ударил в нос удушливый, наполненный всеми видами ароматов запах, а на уши принялись давить ритмичные глухие удары, отзвуки музыки, от которых, казалось, судно покачивается. Где-то там, в трюме, шла дискотека. Ребята вступили на красный ворсистый ковер небольшого холла,

и мужчина в белом парадном кителе и в морской фуражке махом руки пригласил подойти к нему. Он располагался за стойкой. Спросил:

– Отдельную каюту? Или предпочитаете зал с баром?

– Каюту на четверых, в зал сходим, когда примем соответствующую дозу. Успеем еще ногами подергать. – Колян взглянул на спутников, но те молчали и лишь Семя кивнул, показывая этим жестом свое согласие.

– Каюта по двести уе с лица. – «Привратник» любезно заулыбался, а когда Длинный рассчитался, его улыбка стала еще шире.

– Каюта семнадцать бэ, официант подойдет через пять минут. – Парень ударил в настольный колокольчик и появился матрос, который и препроводил всю компанию к месту проведения вечеринки.

Каюта походила на купе вагона, только со снятыми верхними полками и немного просторнее. Однако столик был пошире и подлиннее, сиденья – из настоящей кожи со спинками. Все остальное пространство было покрыто пестрой материей с вставками из лакированной древесины. С одной стороны в борту – круглый иллюминатор с непроглядной мутной водой за стеклом, с другой – овальная дверь с колесом, которым можно было замуроваться от всех и вся. Красный продолговатым фонарь высвечивал надпись «Exit». С боку столешницы выделялась пунцовая кнопка для вызова обслуживающего персонала, который, как и предвещал «привратник» в морской парадной форме, появился сам через пять минут. Колян заказал шашлык и острый, но холодящий томатный соус к нему. Пару порций хинкали, хачапури вместо хлеба, салат из свежих овощей, маринованные огурчики. Из зелени – кинзу, укроп и петрушку. Пару бутылок красного терпкого вина «Мукузани» и триста грамм анисовой водки «Свобода глотки».

– Для начала хватит, потом посмотрим, – констатировал Колян, обозрев блюда, когда официант уже доставил заказ.

Вино пили Жанна и Семя. Водку – Колян с Кубой. Выпили, закусили и тут в дверь постучали.

– Открыто! – крикнул Длинный и в каюту вошел солидно одетый мужчина. Строгий темно-серый костюм, белоснежная сорочка, бабочка, лакированные туфли. Лицо худое, темные глаза, прямой нос, черные короткие волосы зачесаны вбок. «Богатый мэн», как подумалось сразу Жанне, широко улыбался. Запах дорогой туалетной воды рассеялся по каюте.

– Федор Петрович… – Колян привстал и протянул руку для приветствия. После того, как все поздоровались и вновь прибывший узнал, что девушку зовут Жанна, он присел за стол и сразу стал наливать в рюмки и в бокалы. Выпили разом и принялись пережевывать сальные кусочки мяса. Федор Петрович вызвал официанта и сделал такой заказ, что столешницы не хватило. Он вел себя так, как будто пребывал тут своим парнем, хотя по возрасту наверняка был лет на десять, а то и на все пятнадцать старше самого возрастного в этой компании Длинного. Впрочем, выглядел моложаво. Он по-свойски расположился на сидении, легко дружески вписался в разговор и, когда пришло время анекдотов и шуток, хохотал вместе со всеми.

Тяга к танцам наступила часа через полтора, и на призыв Федора Петровича все дружно ринулись в коридор на звук долбящей музыки. Спустились по трапу, прошли по прямой между каютами, спустились еще и, преодолев очередной коридор, вышли «к народу». Жанна была в первый раз в этом заведении, но после выпитого спиртного зал показался ей уютным, несмотря на то, что голые металлические борта с множеством клепок могли запросто испортить эстетическое восприятие какой-нибудь утонченной натуры. Бездна прожекторов крутилась, посылая пляшущие лучи на плотную толпу танцующих. По бокам виднелись две барные стойки. Диджей скрывался за штурвальным колесом на постаменте. Полуголые девушки в бескозырках выгибались, не отпуская из рук вертикальные шесты.

Столик нашелся лишь тогда, когда метрдотелю сунули пятисотенную рублевую купюру. Сели, заказали еще водки и закуски. Куба вновь попросил шашлык.

– Ты че, – возмутился Длинный. – В каюте свою порцию съел, у Семи половину кусков утащил и еще хочешь?

– Э-э, дорогой, – с кавказским выговором бросил Куба. – Свинины много не бывает, конечно, если ты не являешься почитателем Корана.

– Мусульмане вообще свинину не едят, – сказал Семя.

– Едят, еще как едят. Брат рассказывал, в армии южане с голодухи вареные куски сала наяривали. Даже русские это не ели, а те уплетали за обе щеки, забыв о вере. Голод не тетка, так-то брат.

Официант принес заказ. Выпили, а когда послышалась знакомая мелодия в неузнаваемом ритме, ринулись танцевать. Ринулись все, кроме Жанны и Федора Петровича. Он улыбнулся и произнес:

– Староват я уже, наверное, для подобных танцев. Хотя, возможно, еще не дошел до кондиции. А вы, Жанночка, почему не танцуете?

– Наверное, тоже не дошла до кондиции. – Девушка улыбнулась в ответ. Федор Петрович ей сразу понравился. Солидный, умный, при деньгах. Или это уже привычка? Ведь был же у нее парень намного старше ее самой.

Федор Петрович же, не прекращая улыбаться, налил себе и Жанне водки.

– Давайте выпьем, Жанночка. Наверняка до кондиции не так далеко, как мы думаем.

Выпили. Жанна достала сигареты. Новый знакомый щелкнул золотистой зажигалкой. Закурив, девушка спросила:

– А вы, Федор Петрович, чем занимаетесь?

– Давайте перейдем на ты. Официант! – крикнул он, отчаянно жестикулируя, и когда тот пробрался к ним сквозь толпу, приказным тоном выдал:

– Шампанского и пару фужеров. – Федор Петрович тут же отвлекся на Жанну. – Зови меня Федор, или просто Федя. А занимаюсь я тем, что работаю помощником одного очень знаменитого, я бы даже сказал, скандального оппозиционного депутата. Такие вот дела.

Шампанское выпили на брудершафт, после чего смачно поцеловались. Жанна не постеснялась целоваться, потому как почувствовала симпатию к новому знакомому, и это сразу подвигло того на следующие действия в плане завоевания молоденькой девушки. Он пропал, а через пять минут, когда вернулся, зазвучала медленная музыка. Кавалер пригласил даму. Пока они танцевали, Федор пытался плотнее прижаться к Жанне, сыпал шутками, шепча их ей на ухо. Легко поглаживал девушку по спине, а потом и ниже. Все кончилось тем, что Федор с Жанной удалились в каюту. Она вновь не сопротивлялась, ибо попала в умелые руки взрослого мужчины. Они целовались, Федор не торопился, но когда стал расстегивать ремень на брюках девушки, раздался глухой звук стука. Он поднял голову и увидел, что в иллюминатор с другой стороны смотрит водолазная маска с вопрошающим пьяным лицом за стеклом. Федор поднялся и стал жестикулировать, показывая пальцем вбок. Водолаз кивнул и пропал.

– Что там? – спросила Жанна.

– Да напился мужик какой-то, шлюз потерял.

Вновь раздался стук, на этот раз в дверь. Девушка поднялась и поправила свою одежду. Федор открыл, в каюту ворвалась шумная команда Длинного.

– Эй, Федя! – Коляна пошатывало, – мы собрались делать хак. Сейчас! Немедленно! Кто с нами?

– Я по-любому. – Жанна сразу встала и начала натягивать «Аляску»

– Черт, вы же пьяные. – Федора Петровича такое положение дел явно не радовало, он только-только чуть не завоевал новую подружку, а тут такой облом.

– Не впервой! – промолвил Длинный – Только пьяный может идти на такое опасное мероприятие. Тем более информация нужна тебе. Мне же – деньги твои.

– Да ну его, Колян, – помощник депутата махнул рукой. – Я могу и подождать. Мне не к спеху.

– Нет, так не пойдет. Мы уже решились, мы двигаем, а ты как хочешь. – Куба с Сидором дружно мотнули головой.

– Ладно, – Федор сдался. – Я с вами, тем более, я на автолете. Сработаем быстрее.

– Класс! – сказал Куба. – На автолете мы быстро управимся. Не надо тачку ловить, не надо переплачивать за пригород и за то, чтобы ждал.

В дверь опять постучали и, не дожидаясь ответа, в каюту шагнул метрдотель в белоснежном кителе. Позади него маячила пара здоровенных охранников.

– Прошу вас немедленно покинуть судно, – строго произнес вошедший.

– Что случилось? – со всей серьезностью в голосе спросил Федор Петрович.

– Вот этот молодой человек, – метрдотель указал на Кубу, – только что учинил драку на танцплощадке. Мы не желаем больше видеть его в своих клиентах.

– Очень-то хотелось. – Куба не сдавался. Он, приподняв подбородок и прикрыв один глаз, добавил: – Парни, хотите, я сейчас тресну этого напыщенного фраера и он станет фиолетовым?

– Лишь бы не голубым, – усмехнулся Колян.

Кубу тут же отстранил Федор, жестом предложил метрдотелю выйти, а когда они покинули каюту, захлопнул дверь. Деньги решили этот скандальчик за пару секунд.

Вот так, на общем фоне веселья и решимости совершить что-то запрещенное, вся команда покинула крейсер, переместившись в автолет Федора производства русской фирмы АЗЛК, марки «Москвич 5000С».

Глава 4. Свидание.

Прежде чем направиться на интимную встречу с поварихой, Роберт налил в небольшой пузырек простой воды, оторвал от полиэтиленового мешка кусок пластика, вышел из комнаты и не спеша, насвистывая что-то незатейливое, направился вправо по коридору. Все, что он хотел, так это незаметно пробраться к двери «щитовой», туда, где сходились все провода для коммутаций Западного сектора. Естественно, за ним мог наблюдать дежурный по колонии через множество телекамер, которые встречались у него по пути. Но пока он брел по центральному проходу сектора, он мог идти и в библиотеку, и в спортзал, которым редко кто пользовался, а то и просто шляться по уровням, посещая знакомых, что в ночь на воскресенье считалось делом нормальным, не привлекающим внимания. Кстати, дежурный спокойно мог к этому времени напиться и просто не обращать внимания на несколько мониторов, периодически меняющих картинку. Впрочем, так оно и было, и Руг об этом знал.

Спустившись на уровень ниже, Боб легко скользнул под двигающийся из стороны в сторону объектив телекамеры, следящий за этим коридором, но имеющий основную функцию – следить за дверью, которую могли открывать только электрики. Он просто, приподнявшись на носки, выдернул штекер, воткнутый в камеру. Боб, естественно, понимал, что камера при этом перестала работать, и на одном из мониторов в дежурном отсеке вместо картинки появилась рябь. Однако еще он знали то, что для дежурившего в этот день наблюдателя пропавшее изображение – еще не повод для беспокойств. Он если и заметит, что отключилась камера, тревогу не забьет. Почти каждый день в связи с сыростью коротило коммутационные линии, и дежурные на это уже давно прекратили обращать внимание. В общем, бардак. Завтра электрик из вольнонаемных, проснувшись после очередной предвоскресной попойки, опохмелившись, пойдет искать причину неполадки, а сегодня – не важно. Но Роберт также располагал информацией, что сегодня дежурный не заметит отключение даже целой цепочки телекамер. А если и заметит, то махнет на это рукой. Субботний вечер, вся охрана, и те кто на дежурстве и те, кто нет, напьются до отвала. Принятие алкоголя, пожалуй, единственное развлечение на «Хтоне». Один из парней, из тех, кто обычно несут ночные вахты за пультом (а звали этого парня Кофи), в последнее время закрутил любовь с одной из девяти цыпочек, что работали в медчасти. Такие слухи обычно передаются по колонии быстро. Сегодня дежурил как раз Кофи и наверняка он сейчас, выпив чего-нибудь горячительного, суетился с молоденькой девчонкой на топчане. Уже давно не случалось никаких серьезных происшествий, и ребята, естественно, расслабились.

Роберт подошел к двери и вылил на стекло электронного замка, сканирующего отпечаток пальца, пару капель воды из пузырька. Как и следовало ожидать, электрик редко мыл руки. Стали видны папиллярные узоры, оставшиеся от большого пальца нечистоплотного парня. Руг удовлетворенно потер руки, явно восхищаясь своей находчивостью. «Хорошо, что еще микроорганизмы не успели подъесть эти полоски жира», – подумал он. Плотно накрыв куском легкого пластика след, Боб выжал кнопку, не отрывая большой палец. Проехала линия света, раздался щелчок, и дверь приоткрылась, показывая тонкую щель. Теперь надо уйти и подождать. На пульте загорелась маленькая, среди сотен похожих, лампочка, и если Кофи на нее обратит внимание, то точно пошлет кого-нибудь проверить что к чему. А может, и не пошлет, что более вероятно. Но рисковать не следовало. Руг вышел на лестницу, ведущую на другой уровень, и, закурив сигарету, стал ждать, прислушиваясь.

«Для чего, – подумал Роберт, – для чего такие ухищрения? Чтобы всего лишь попихаться в толстуху? Э-э, нет. Мне просто это нравиться. Когда-то я вытворял и не такие штучки. Это мое. Это я умею делать лучше всех. Я профи – и это ничем не стереть. Это доставляет мне большущее моральное удовлетворение. Это заставляет жить и не отчаиваться. Когда-нибудь, вновь наработав навыки, приобретя форму, я сбегу. Лишь бы не усохнуть в этом гадюшнике. А сейчас небольшая тренировка мне не помешает».

Истекло минут двадцать, никто не появился. Роберт вернулся, прошмыгнул в комнатушку со шкафами, наполненными проводами, реле и другой разной электроникой, и стал рассматривать карты-схемы, висевшие на стене. Быстро определив, какую пару предохранителей надо закоротить, чтобы выключить две нужные ему линии телекамер, он подобрал с пола один из валявшихся проводков и шагнул к нужному ему шкафу. Искр не было, лишь слабый, пахнущий паленой пластмассой дымок. Теперь можно уходить, конечно, предварительно затерев отпечатки и закрыв за собой дверь, чтобы лампочка на пульте погасла. Слабоватые у них тут системы охраны. Вся электроника в колонии безбожно устарела. Еще ни один из заключенных за восемь лет существования колонии отсюда не бежал, не было никаких бунтов, даже намеков на восстание, и поэтому новых финансовых вложений на безопасность никто не планировал.

Боб спокойно вернулся к себе в комнату. Отобрав у Майка, который по-прежнему что-то подвывал, початую бутыль со мхатом, он, отхлебнув из горла еще насколько глотков для храбрости, вернул негру бутылку и направился к поварихе.

Жилище Наташи располагалось на другом уровне, но в этом же Западном секторе, и Роберт, поднявшись по широкой винтовой лестнице наверх, подошел к ее двери. Он прислушался и сквозь пластик уловил слабый музыкальный ритм. Постучал осторожно, пытаясь не привлекать внимание, но женщина будто стояла у двери, ожидая именно этого стука. Она открыла сразу, и Руг прошмыгнул в комнату.

– А я думаю, кто это скребется в двери мои, – съязвила Наташа. – Давай проходи, дорогой, присаживайся за стол.

В помещении было душно, сильно пахло сладковато-приторными пряными духами и также другой косметикой и парфюмерией. Роберт ничего хорошего в этой смеси запахов не нашел, но все лучше, чем вонь Майковских фекалий. Хотя он сразу почувствовал и то, что воздух тут более насыщен кислородом, чем снаружи, даже легкие возрадовались. Тут наверняка где-то укрывался и бесшумно работал очиститель, возможно даже и с обеззараживателем. Комната была погружена в полумрак, лишь одинокий светильник, стоящий на тумбе у стены перед зеркалом, нежно излучал красноватый свет, да еще немного света давал небольшой телевизор в углу, на экране которого транслировалась какая-то музыкальная программа. Наташа, облаченная в махровый розовый с белыми квадратами халат, убавила звук телевизора и, подойдя к кровати, уселась перед журнальным столиком. Влажные волосы были распущены, казалось, что женщина только что приняла душ. У вольнонаемных в жилищах предусмотрены отдельная ванная комната и туалет. Ругу пришлось сесть рядом с ней на кровать, потому как стул у столика предусмотрен не был.

– Давай немного выпьем, ты сильно напряжен. – Наташа медленно провела ладонью по его спине, наблюдая за реакцией «изголодавшегося» мужчины, затем откупорила фигурную бутылку настоящего «Hennessy» и налила чайного цвета напиток в два бокала. Она взяла свой фужер и, поболтав жидкость, понюхала. – Попробуй, этот коньяк идеален. А запах? Этот запах… – Девушка с блаженным видом закатила глаза

На столике была выложена еда, но не ужин, лишь легкая закуска. Тут стояли тарелочки с тонко нарезанными ломтиками лимона, белого хлеба, копченой колбасы, красной рыбы. Была баночка черной икры. Ваза с фруктами. Это «закусить» Боб давненько не видывал, не говоря уже – чтобы пробовать.

Они выпили, заели и вновь выпили. Наташа раскраснелась и стала навязчиво поглаживать Роберта по ноге. Поварихе явно не хотелось просто общаться, она решила не медлить и сразу взять быка за рога. Девушка ловко одной рукой развязала пояс и распахнула свой халат, под которым ничего из одежды не наблюдалось.

– Ну, потрогай меня, Боб, не стесняйся. Теперь я твоя. Теперь я надолго твоя и ничья больше.

Руг и не стеснялся, он просто не хотел ее. Не хотел ни единой клеточкой тела. Он посмотрел на ее провисшие груди с огромными блеклыми кружками сосков, На выпирающий жировыми складками живот – и это не задело ни одну струнку его либидо, скорее даже наоборот, вызвало какое-то отвращение. Однако Наташа настаивала и начала сама раздевать его. Роберт потянулся к столику, налил себе еще коньяка, выпил залпом и, встав, стянул с себя комбинезон, оставшись в одних синих трусах. Девушка откинулась на спину, увлекая Боба за собой. И он навалился на нее, протянул под себя руку и ощупал ее влажную промежность, но и это ни капельки не возбудило его. Руг начал нервничать. Наташа же, постанывая, сунула кисть своей руки в трусы партнера и тут же, открыв глаза и приподняв удивленно брови, произнесла:

– Слабовато, парень. Уж не голубой ли ты? Или атрофировался уже?

Роберт смотрел на нее, на разбросанные в стороны груди, на ухмыляющееся лицо и в его душе поднималось странное чувство. Чувство это было подзабыто, но мозг настаивал, мозг требовал повторения этого самого забытого. У него стало возникать возбуждение совершенно другого рода. Боб протянул руки вперед, одну заложил за голову женщины, другой взялся за подбородок и одним сильным, ловким, некогда наизусть заученным движением сломал Наташе шейные позвонки. Так она и осталась лежать, голова набок, рот приоткрыт, глаза выпучены, смотрят в потолок.

– А вот это не слабовато! Так ведь, дорогуша?!

Роберт приподнялся на колени и понял, что теперь полностью возбужден. Он приспустил трусы, взялся рукой за напряженное «мужское достоинство» и через пару минут иступленных движений семя, накопленное за несколько месяцев воздержания, брызнуло на грудь мертвой женщины. Руг закатил глаза от блаженства, постоял так еще пару минут и слез с кровати. Он отошел к тумбе, присел на табуретку и, наклонив вперед голову, забылся.

Сколько он сидел в таком состоянии, Боб не знал. Когда очнулся и посмотрел на мертвое тело, то осознал, что натворил. Нет-нет, конечно же Ругу ничуть не было жалко повариху. Однако он отлично понимал, что за убийство его по головке не погладят. Нет, конечно, не казнят. Ему грозила кича, долгая, первая и, может быть, последняя. Но самое плохое, что Наташу, в связи с малочисленностью женского пола в колонии, уважали все заключенные, и если он все же справится с наказанием и выйдет, кто-нибудь из зэков точно достанет из тайника длинную заточку. Надо избавляться от улик. Сам бог помогал ему в этом деле. Бог всегда помогает сильным людям. Слабаки только просят и просят, ходят в церкви, ставят свечки, жалуются на судьбу, моля о помощи. А дальше… дальше продолжают бедствовать. Не выйдет. Бог поощряет тех, кто сам делает свою судьбу. Роберт, еще не планируя никого лишать жизни, заранее побеспокоился о том, чтобы его никто не видел. Повезло? Нет, это наработанные навыки, профессионализм, предчувствие, всегда заранее подготавливаемое отступление, когда все равно, не важно, что произойдет потом. На Земле его уважали за то, что он делал все как положено, без проколов, без улик. Кстати, улики. Пора уничтожать следы. Руг поднялся, подошел к кровати и стал натягивать на себя комбинезон. Потом он прошел в ванную комнату, взял губку, вырезанную в виде сердца и, намочив, отправился смывать следы семени. Через пятнадцать минут их не осталось. Он принюхался к мертвому телу, определяя, каким шампунем пользовалась девушка до свидания, полил, намылил и вновь омыл мокрой губкой места, куда попала сперма. Потом он принялся искать свои волосы, отпавшие в момент бурного мастурбирования. Тщательные поиски дали результат, он положил в полиэтиленовый мешок, несколько черных крученных колечками волосков. Боб не торопился, у него впереди была вся ночь. Он выпил остатки коньяка, доел закуску. Посуду тщательно вымыл, бутыль положил в тот же полиэтиленовый мешок. Вытащив из-под тела Наташи пояс от халата, он сделал петлю, накинул на голову жертве и, поправив ее как надо, с силой затянул. Потом поставил столик под люстру и снял ее, освобождая крюк. Подвесить тело оказалось довольно сложным делом, но и это в итоге ему удалось, еще не все силы забрала каторга. Роберт убрал на место стол и положил под висящим трупом табуретку, будто она сама упала, отошел в сторону и взглянул на свое произведение. Со стороны вроде бы выглядит реально. Единственное, что смущало Боба, так это небольшая сила тяжести на планете. Грамотный эксперт сразу определит, что при такой тяжести позвонки женщины вряд ли бы сломались. Она бы просто задохнулась. Ну ничего, может, и медик будет в похмельном состоянии, ведь наверняка же, гад, сейчас пьет по-черному.

Нет, Бог помогает мне. Бог всегда помогал мне. Лишь один раз я чем-то прогневил Его, но сейчас я вновь набираю у него авторитет.

Осталось самое главное, отпечатки пальцев. На это он потратил не меньше часа, тщательно протирая все, что только можно. Наконец, удовлетворенный, он приоткрыл дверь и, убедившись, что в коридоре никого нет, вышел из комнаты. Не спеша, крадучись, выглядывая из-за углов, он вернулся в свою комнату, по пути бросив полиэтиленовый мешок в утилизатор. Улики «расплавились» на атомы, следов больше нет.

Майк не спал. Чертов Майк по-прежнему не спал и как и ранее что-то подвывал. Он будто чуял свой конец и не хотел терять остатки отведенного ему времени на сон. Пустая бутыль валялась на полу возле его кровати. Руг сел на свое ложе и тут же подскочил, будто его ударило молнией. Джонсон – самый что ни на есть свидетель. Он подтвердит, что я отсутствовал. Пьян, не пьян, больной, не больной, заметил, не заметил, негр являлся потенциальным свидетелем. И неважно, сможет ли завтра Джонсон или не сможет хоть что-то произнести. Надо страховаться, всегда надо страховаться.

Что ж ты не спишь, старик? Что ж ты не спишь-то? Ты будто сам благословляешь меня это сделать. Ну что ж, ладно, сам виноват. Пора избавляться от засранца.

Роберт подошел, медленно вытащил подушку из-под головы Майка, улыбнулся ему, подмигнул и накрыл подушкой лицо негра. Сопротивление было хилым. Через пару минут Руг ослабил давление, поднял подушку, наклонился близко к лицу Джонсона, чтобы ощутить дыхание. Тихо.

Всегда рад помочь ставшему близким человеку. Все, теперь спать, хорошо, что завтра выходной. Долбить породу после такой ночи было бы выше его сил.

Однако Боба мучило чувство, что он что-то забыл. Забыл что-то очень важное. Повертевшись с боку на бок, он в итоге вспомнил – что. Надо вставить штекер назад в телекамеру у дверей «щитовой». Да и отпечатки с провода стереть. Иначе это сразу укажет на него. Тяжело поднявшись, он все же довел дело до конца. Когда вернулся, упал обессиленный на кровать и моментально уснул. Утром его поднял взвывший сигнал тревоги.

Глава 5. Большое ухо.

Вы знаете, что такое хак по-русски? Нет? Вот и я не знал. Жанна тоже не знала. Она представляла себе это так. Парни по-пластунски пробираются под множеством рядов колючей проволоки, преодолевают рвы с водой, под холодным дождем стремятся к тайному месту, к коммутационному щиту возле «Большого уха», куда сходятся линии спутниковой связи. «Большое ухо», так называют у русских гигантские спутниковые тарелки, стоящие возле всех крупных городов Российского автономного округа. Тарелки эти принимают информацию со всего мира и направляют ее в специальные учреждения, где эта информация поддается незаметной корректировке. Кстати, это есть секрет секретов. Так вот, Жанна считала, что они будут с препятствиями преодолевать путь, который время от времени пересекают лучи прожекторов, следящих за запретной зоной. Чуть что – и в их сторону полетит град пуль. Оказалось, хак по-русски и делается по-русски.

«Москвич» вылетел за город и стал пропускать под собой множество складов, заводских цехов и дымящих труб. «И дым отечества нам сладок и приятен», – вспомнилась откуда-то фраза Жанне, которая расположилась на переднем пассажирском сиденье. Приземлились прямо возле проходной в зону с высокими воротами. Все, кроме Федора Петровича, который решил не светиться, вылезли из автолета и зашли в дежурное помещение охраны. Сильно пахло потными носками, стояла неимоверная жара. В углу сияла нить накала самодельного обогревателя – «козла». Встретил их несильно пьяный прапорщик, который тут же протянул руку для приветствия и, пытаясь изобразить серьезное выражение на лице, поздоровался со всеми, включая девушку.

– Опять музыка да игрушки понадобились? – произнес он.

– Да, Михалыч, хотим скачать пару музыкалок. – Колян снял рюкзачок и, вытащив оттуда две бутылки водки «Бухло», поставил на стол. – Это – чтобы ночью не скучали, – сказал он.

– О, доброе дело, – кивнул прапорщик и, подойдя к небольшому пульту с мониторами, выдающими черно-белую картинку разных участков запретной территории, выжал кнопку селектора.

– Сержант Петренко! – строго произнес он.

– Слушает сер-ржант Пет-тренко, – откликнулся вялый заикающийся голос из динамика.

– Сейчас мой племянник с друзьями пройдет мимо вышек. Пропустить!

– Слушаюсь, т-товарищ прап-порщик!

– А потом сюда зайди, в караулку. Надо разработать график дежурства и обсудить дисциплину во вверенном мне взводе караульной службы.

– Слушаюсь… товарищ п-прапорщик, – уже мягче произнес сержант, явно соображая что к чему.

– Давайте, ребятки. Только шустренько. Чтоб до проверки успели.

– Слушаюсь, товарищ прапорщик! – иронично бросил Длинный. Прапорщик погрозил пальцем, снял с прибитого к стене гвоздя полуржавый ключ и протянул его Коляну. Длинный подкинул этот ключ, поймал его и направился к двери, ведущей на территорию объекта. Остальные, улыбаясь, направились за Коляном.

Прожектора на вышках и вправду горели, но постовые территорию лучами не просвечивали. Возможно, укутавшись в бушлаты, мирно посапывали. Солдатскому сну не мешают ни холод, ни дождь. Команда Длинного быстрым шагом по асфальтированной дорожке направилась в сторону виднеющегося в темноте силуэта гигантской спутниковой тарелки. Подходить к этому строению не пришлось. Длинный остановился возле неприметного простенького жестяного шкафа, одиноко торчавшего возле дороги, и, отперев ключом замок, стал доставать из рюкзака комп. Потом он вытащил небольшой зонт, который тут же передал Семе. Тот раскрыл зонт и вытянул вперед так, чтобы дождь не попадал на пробук. У Кубы в руках откуда-то появился миниатюрный фонарик, которым он осветил внутренности коммутационного щита. Колян же привычными движениями подсоединил комп, вошел в Сеть и стал быстро перебирать пальцами клавиши. Когда Жанна увидела освещенный светом пробук Длинного, то просто ужаснулась от того, в каком состоянии содержит его хозяин. Грязный, с пеплом между клавиш, в липких потеках, с жирными пятнами отпечатков на мониторе.

– Колян, ты что, на своем компе обед раскладываешь? – съязвила девушка. – Тогда бы хоть скатерть поверх стелил.

Длинный осторожно, с уважением похлопал ладонью сбоку свой пробук и ответил:

– Боевая машина. Если я не пролью на нее пивка или не стряхну пепел, то она начинает тормозить. Зато, бывает, закуришь, выпустишь струю дыма в монитор, и она отзывается веселым писком, подмигивает красной лампочкой и тут же сообщает: Работа сделана, хозяин!

Куба покрутил пальцем у виска. Сема заулыбался.

Качали информацию минут двадцать, может, тридцать. Длинный пытался полазить по многочисленным мировым сайтам. Потом просто отключились, заперли дверцы шкафа и направились обратно. «Это было супер опасное задание», – подумала Жанна, а вслух спросила:

– Этот прапорщик Михалыч, он что, и вправду тебе дядя?

– Да, – коротко ответил Колян. – Но никому не говори. Особенно Федору. Он считает, что я тут всех подкупил и поэтому платит солидно за то, что я скачиваю для него.

– Что ж, тоже неплохо придумано. – Жанна пожала плечами.

В дежурке Михалыч с сержантом Петренко распивали принесенную Длинным водку. При этом одна пустая бутылка уже валялась под столом. Закуска была простая: тушенка, хлеб и нарезанная на четыре части луковица. Сержант уже раскраснелся, он, встав и немного покачиваясь, отдал честь. Видимо уже до прихода сюда был немного во хмелю. Прапорщик на прощанье вновь пожал всем руки, даже сержанту Петренко и, проводив молодежь, закрыл за ними дверь. Не спеша все уселись в «Москвич» и тут Колян решил приколоться. Он как заорет:

– Гони! Гони быстрее, пока не застукали!

Федор с испугу вмял педаль газа в пол, одновременно вытягивая штурвал на себя. От такого лихачества всех вдавило в спинки сидений, и когда машина, наконец, встала горизонтально в воздухе, ребята дружно рассмеялись. Федор Петрович удивленно помотал головой и тут понял, что над ним подшутили. Он тоже засмеялся, но с натугой, после чего резко кинул машину вниз. От крутого пике у пассажиров быстро сошли с лица улыбки. Помощник депутата показывал, что шутки над собой воспринимает болезненно. Автолет он вывел из штопора грамотно уже перед самой землей и направил «Москвич» к небольшому придорожному кафе.

Заведение называлось «Шалаш Ильича», там-то и решили отметить хорошее проведение «опасной» операции. Заказали много пива, чем услужили хозяину заведения, судя по вывеске, Ильичу. Пиво стали поглощать, не экономя в количестве. Федор пил как и все, несмотря на то, что был за рулем. Длинный открыл пробук и что-то на нем поделывал. Потом сбоку у компа со щелчком вынул прямоугольную дискету и протянул ее Федору.

– Последние новости. Все чики-чики.

– И что там нового? – спросил Федор Петрович и, отсчитав несколько купюр сиреневых кредиток, отдал их Коляну. Тот засунул деньги во внутренний карман джинсовки и стал, глядя на дисплей, читать последние сводки международных корреспондентов. Все уже изрядно напились, но прислушивались с интересом. Только Семя все норовил уткнуться носом в стол, однако не оставлял отчаянных попыток не уснуть.

– Ну вот, например, очередной голод в Анголе, – промолвил Длинный.

– К черту мир! – как-то даже озлобленно рявкнул Федор. – Читай, что там у нас в стране твориться.

– Че ты злишься? – Колян развел ладони в стороны. – Хочешь Россию? Сейчас тебе будет Россия. – Длинный пробежался пальцами по клавиатуре и прочитал: – Камчатка опять без энергии сидит, забыли завезти топливо. А на носу зима. В мире давно уже солнце да ветер используют, нашим все невдомек, и главное топливо-то девать некуда.

– Ну и что бы тут вырезала цензура? – удивилась Жанна. – То, что там энергетический кризис и по простому телеку передают. Сейчас на Камчатке МЧС работает, наводит порядок.

– Вот глупышка. – Федор улыбнулся и, посмотрев на Коляна, произнес: – Читай дальше.

– Около десяти тысяч жителей Петропавловска-Камчатского вышли на демонстрацию протеста и перекрыли основные улицы города. Когда народ попытался штурмом взять здание мэрии, работники милиции открыли хаотичную стрельбу. В ходе беспорядков погибло более шестидесяти человек, несколько сотен помещены в больницы с ранениями разной тяжести.

– Вот это да! – только и смогла произнести девушка.

– А ты – МЧС. – Помощник скандального депутата был явно доволен собой. – Эмчээсом там и не пахло.

– Да ладно ты, Федя, – вмешался Длинный. – Завтра и об этом передадут, обдумают, как выразиться покрасивее, и передадут.

– Конечно… – Федор Петрович качнул вперед головой. – Конечно, передадут, но уже найдут несуществующих виновных, подстрекателей и занизят число пострадавших, как пить дать, вдвое. Потом якобы вышлют комиссию из Москвы для разбирательства и потихоньку замнут это дело. Со временем все забывается. Вы когда-нибудь слышали, чтобы опубликовывали выводы хоть какой-то комиссии? Если и было, то все, что говорили, говорили невнятно. Ты читай, что там еще в новостях.

– На Дальнем Востоке тоже кризис, но без жертв. А вот еще есть интересное: чуть не взорвался четвертый блок Белоярской атомной. Вроде как успели заглушить реактор вручную. Об этом точно не будет ни слова нигде. Ну, а в остальном ничего нового. Президент с визитом в Объединенной Европе, на Канарских островах. Наверняка поехал покататься на серфинге, он же у нас большой любитель. Вечно ездит на разные встречи в места, что возле теплых побережий. Премьер тоже за границей, спикер там же, короче, как обычно. Ладно, хватит новостей, давайте выпьем. – Колян поднял полную кружку пива и, выпив половину, добавил: – Я лучше посмотрю, что там нового в плане искусств. – Длинный вновь потыкал клавиши, удивленно приподнял брови и воскликнул: – Бог ты мой! Послезавтра в Париже на «Стад де Франс» дает свой единственный концерт в этом году Элвис Пресли! Вот же прет французам! – Все уставились на Коляна, которого распирало от невыразимого восторга, даже Семя приподнял голову. Всех эта новость поразила, так как Пресли выступал обычно раз или два в год. Всех, кроме, пожалуй, Федора Петровича, которого, похоже, кроме политики ничто не интересовало.

– Какое там французам, – сказал Куба. – Там прет всей Европе. У них же все объединено, садись в машину и езжай куда хочешь. Им на концерт попасть, что два пальца обмочить.

– Билеты, наверное, уж очень дорогие, – произнесла Жанна.

– Да что билеты… – вставил Длинный. – Денег хватит, – он вытащил пачку кредиток и стал быстро пересчитывать, потом взглянул на остальных. – Хватит на всех, конечно, без шика, только вот как границу пересечь? Там же визы надо и все такое, времени уйдет неделя.

– Да…– задумчиво произнесла Жанна. – Дала бы что угодно, чтобы попасть на концерт.

Федор Петрович посмотрел на девушку, отпил пива и на полном серьезе произнес:

– Я легко могу вас свозить в Париж. Прямо хоть сейчас. Да если сейчас выехать, то можно успеть даже по Лувру погулять.

Компания уставилась на него ошалелыми глазами, будто не веря своим ушам.

– Ты трезвый, Федя? – тихо спросил Колян.

– Какой черт трезвый, – ответил помощник депутата. – Был бы трезвый, даже не заикнулся бы. – Федор Петрович бросил взгляд на Жанну. Видимо хмель уже так его борол, что взрослому парню во что бы то ни стало хотелось показать девушке, какой он всемогущий. Поэтому он уверенно сказал: – Ну что, вы готовы, братцы кролики?

– Да! – выдохнули все одновременно, и только Семя добавил: – Надо заехать в общежитие, взять хоть что-то в дорогу.

– Безумству храбрых пою я песни! – процитировал Федор.

– Да и мне надо предков предупредить, – сказала Жанна.

– Ну, тогда вначале в город. – Федор Петрович встал из-за стола, его шатнуло, но он, удержавшись на ногах, побрел к выходу. Остальные, еще не совсем веря в реализацию данной идеи, потянулись за ним. Жанна шла сразу за помощником депутата и заметила, как на выходе тот бросил прямоугольную дискету, что дал ему Длинный, в мусорный бак. Он постарался сделать это незаметно, однако девушка все же увидела, но спрашивать, а тем более афишировать это событие не решилась, лишь сама себе задала вопрос: «Зачем?»

Когда все устроились в салоне автолета, Федор направил «Москвич» в город.

Глава 6. Подозрения.

Утренняя поверка в это воскресенье проходила не как всегда. Вернее, не как всегда для Руга и еще для пары десятков заключенных. Собрали их в кинозале, рассчитанном на сотню человек, усадили. В число выделенных начальством каторжан попал и Роберт. Неизвестно по каким причинам отобрали именно этих людей, но Боб догадывался, что дело тут в смерти поварихи. Наверняка медэксперт все же определил, что Наташа ушла из жизни не добровольно. А это значило, что тут собрали заключенных, которые по своим прошлым подвигам имели предрасположенность к подобным злодеяниям, а также, возможно, тех, кто, по картотеке, умело «замывал следы». В общем, ребят, которые не стеснялись профессионально прятать улики.

Еще утром, когда тревожная сирена прекратила выть, по комнатам пошла комиссия, состоявшая из психиатра, медэкперта, старшего надсмотрщика и пары охранников с парализаторами в руках. Ревущая сирена (имела место еще и пульсирующая, для подъема каторжан на работу) всегда оповещала колонию о том, что покидать свои комнаты запрещено, да и, конечно, о том, что случилось какое-то чрезвычайное происшествие.

Комиссия начала проверку камер с сектора, где и произошло ЧП. Дошла очередь и до «клетушки» Боба. Открыв дверь, в комнату заглянул Дорс. Руг, как положено, встал по стойке смирно возле кровати.

– А этот что? – Дорс мотнул головой в сторону Майка.

– Джонсон умер, босс. Именно сегодня ночью и умер. Здоровье было не ахти какое.

– Отлично. – Надсмотрщик подошел к кровати Майка и попытался прощупать пульс на горле негра. Щупать было нечего, так как кожа за ночь затвердела. – Давай, Павел, – Дорс позвал медэксперта в белом халате. – Констатируй смерть, с меня заупокойная. Черт, ну и воняет же от него. Тебе что, – надсмотрщик, состроив гримасу, посмотрел на Руга, – приятно жить в такой вони? Хоть бы прибирался за ним, раз он лежачий был.

Роберт пожал плечами.

– Вообще-то, – Дорс махнул рукой, – в дерьме живете, в дерьме и дохните.

Медэксперт Павел, от которого, как ранее и предполагал Роберт, за милю несло перегаром, подошел к покойнику, расстегнул замок-молнию комбинезона, обнажая грудь, и, демонстративно прослушав через стетоскоп есть ли сердцебиение, мотнул головой, подтверждая отбытие очередного заключенного в мир иной. Дорс отстранил его в сторону, вытащил из-под одежды массивный золотой крест на толстенной цепи и приступил к отпеванию по-своему. Пока он бормотал то, что никто не мог разобрать, Роберту пришлось стоять минут примерно двадцать. Ну, поделать тут нечего. Сегодня уже к вечеру, перед погребением в пещерном кладбище, Майку отслужит настоящее отпевание пара настоящих священников. Дорс же, перекрестив напоследок труп три раза, повернулся и подошел к Ругу. Он как-то хитро посмотрел на заключенного, после взял из рук психиатра папку с бумагами, пробежался взглядом по тексту и произнес:

– Роберт Руг?

– Да, сэр! – отчеканил Боб.

– Ты у нас что-то около полугода.

– Так точно, сэр!

– Живчик, как я погляжу. – Дорс и вправду осмотрел Руга с ног до головы, при этом он осматривал его как-то странновато, будто определяя, годится ли этот парень для следующей жертвы гомосексуальных утех самого старшего надсмотрщика. – Сегодня после завтрака явиться в кинозал. За неявку что?

– Кича, сэр!

– Праааавильно… – Дорс повернулся на месте, вышел из комнаты и направился в соседнее жилище. «Группа поддержки» двинулась следом.

Завтракали в столовой другого сектора. Повариха там тоже не страдала отсутствием аппетита, но была уже стара, как прошлогодний сыр, оставленный в отключенном холодильнике. Получив свою пайку, Роберт быстро запихнул в себя синтетику, запил все канцерогенным кофе, после чего направился в кинозал.

Первым и единственным выступающим на этом собрании был Дорс и ничего особенного он не сообщил. Начал старший надсмотрщик с дисциплины, окончил же подведением итогов рабочей деятельности, заболеваемости и смертности. К чему он прочитал эту лекцию, было непонятно, видимо, так положено. Многие заключенные засыпали сидя, и тогда Дорс переходил с речи на крик, матеря всех на свете. И вот в самом конце он спустился со сцены в зал и, прогуливаясь между рядами, начал говорить примерно следующее:

– Если вы, сукины дети, вдруг почувствуете тягу к чему-нибудь непотребному, то, сукины дети, я не стану провинившегося сажать на кичу, а, сукины дети, я просто суну подлеца в утилизатор! Получим от этого хоть какую ни есть, но пользу! Немного энергии!

Дорс подошел к Ругу и остановился возле него. Роберт вскочил, встав по стойке смирно. Надзиратель же, глядя на него в упор, сквозь зубы произнес:

– Сегодня ночью покончила жизнь самоубийством повар Западного сектора. Ну что ж, случается. Однако, – Дорс начал переходить на крик, – ни с кем из вольных до этого подобных инцидентов не было! И я предполагаю, что больше такого не случится никогда! Мерзавцы! И это тогда, когда до моего отпуска осталось всего несколько дней? Не позволю! Что ты так вылупился на меня?! – надсмотрщик обращался к Ругу.

То, как он смотрел на Боба, говорило о том, что этот парень, изображающий из себя строгого мужика, что-то подозревает. По крайней мере, именно так Ругу и показалось. Роберт опустил глаза. Дорс был или не полностью уверен, или не хотел поднимать скандала. Обо всех происшествиях с вольными ему надо посылать докладные на Землю. Ну, а если это еще и убийство, убийство вольнонаемного, главного надсмотрщика никто по головке не погладит, даже наоборот – выпишут в отставку. Видимо Дорсу этого вовсе не хотелось. Отставка с работы, к которой он имел симпатию, даже больше – маниакальное чувство того, что именно тут его место, что он творит добро, для старшего надзирателя такое развитие ситуации могло кончиться психическим стрессом, возможно даже – пулей в висок. И тут Роберт решил, что называется, успокоить Дорса. Он наклонился и шепотом, но так, чтобы тот услышал, произнес:

– Ваша сила, сэр, напор и настойчивость возбуждают меня.

Надсмотрщик удивленно вскинул брови и, тоже тихо, ответил:

– Тогда напиши мне: как возбуждает. – Дорс имел ввиду ящик для анонимок, которые он просматривал лично.

«Пожалуй, я и от тебя избавлюсь, – подумал Руг. – Успею до того, как ты сядешь на рейсовый корабль до Земли. Суну в утилизатор. Получим хоть какую ни есть, но пользу. Немного энергии».

Уже днем, перед самым обедом, труп Джонсона унесли и, подняв на поверхность, бросили на почву поморозиться. Наверное, чтобы не гнил, не распространял заразы в сыром климате колонии. Тащить жмурика заставили Боба и парня по имени Рок, хотя все называли его Рваный – из-за того, что у него и в самом деле было рваное ухо. Правая мочка болталась двумя отростками. То, что Руг знал имя этого парня, еще ни о чем не говорило, они частенько встречались, так как жили в одном секторе и работали в одном забое, но, как говорится, руку друг другу не жали. Рваный отличался дерзким характером и каким-то ненормальным взглядом исподлобья, будто говорящим: «Не подходи». Работяга из него был никудышный, он вечно задерживался в туннелях, не торопясь отрабатывая положенную норму турбиниевой руды. Бывало, бросит отбойный молоток и выскажет что-нибудь наподобии: «Не могу спокойно смотреть, как другие работают, пойду лучше посижу».

После обеда, когда Руг вернулся к себе, в комнату пришел санитар, он, ничего не сказав, из автоматического пульверизатора опрыскал все, что попадалось на глаза какой-то белой химией и также молча удалился. Видимо, привычная работа, чего тут болтать-то. Еще через пару часов по селекторным мониторам передали о том, что желающие могут, надев скафандры, выйти наружу и проводить в последний путь отрока божьего Майка Джонсона, узника Западного сектора. Подобные сообщения выдавались в колонии почти каждый день, порой даже по несколько раз в день, и это давно стало привычным объявлением.

Народу собралось не очень много, человек двадцать пять, в основном такие же старожилы, каким был и Майк, и все, кроме Руга, двух дежурных священников от обеих спонсорских церквей и еще парочки зевак, – негры. Провожавшие в последний путь поднялись на лифте до шлюзовой камеры и, напялив скафандры, выбрались наружу. Вечер, не вечер, но на поверхности солнце святило вовсю. В «Хтоне» жили по земному времени. Тащить труп в числе еще троих заключенных пришлось и Бобу. В душе он матерился, но за стеклом шлема виднелось лицо, полное скорби. Слава богу, предметы на Марсе имели меньший вес. Шли парами, впереди два священника держали в руках иконки своих святых. Вначале двигались по широкому, убегающему в даль каньону мили две, потом немного под уклон к стене, в которой зиял черный проход. Когда строили колонию, эту пещеру нашли первопроходцы, там и устроили первое и пока единственное кладбище на Марсе. Хоронить на поверхности не имело смысла, любая пылевая буря сметала все на своем пути, включая следы захоронений. А если нельзя прийти и помянуть мертвецов, зачем вообще хоронить? Не легче ли в утилизатор? Ан нет… Не по-христиански. Красивейшие гроты с высокими потолками начали пополняться могилами. Уже потом «денежные мешки» с Земли попытались выкупить это место и устроить в нем что-то вроде марсианской туристической базы. Не вышло, Ватикан встал на дыбы. Дело даже дошло до суда, и большущую роль сыграло то, что сектор возле колонии имел статус запретной зоны. Маньяки все-таки. Пришлось турагенствам строить станцию для богатых туристов ближе к полюсу. Ну и к лучшему, там нашли много подобных пещер, да и с водой проблем не было, под поверхностью обнаружили лед.

Процессия проследовала в пещеры. Один из священников привычным движением опустил рубильник, торчавший прямо из стены, и пещеры озарились разнообразной световой гаммой. Скрытые прожектора, фосфоресцирующее излучение. В общем, инопланетная картинка. Хотя могилки так себе. Стандартные плиты с криво выжженными именами. Наверняка лазерными резаками работали дилетанты или просто спешащие люди. Такие же плиты-заготовки стояли штабелями возле стен. Судя по количеству, мертвецов ожидалось еще очень приличное число, но самое главное – на каждой еще неиспользованной плите были уже выжжены имена людей, до сих пор харчевавшихся в колонии. Руга подмывало найти свою плиту и посмотреть, под чем его хотят похоронить. Плит было так много, что они занимали весь путь до дальнего зала, где и вырыто было несколько готовых ям. Куда ни глянь лежали сложенные десятками в высоту, готовые к применению плиты. Располагались они в алфавитном порядке. Кого-то из заключенных заставили сильно потрудиться, возможно, этот мастеровой по плитам только тем и занимался, ни разу не побывав в шахтах, не попробовав нервную тряску отбойного молотка.

Труп положили на невысокое каменное ложе. Вперед вышел православный священник с массивным серебряным крестом на толстущей цепи, одетой поверх скафандра. Он произнес:

– Раз… раз… раз… Вы настроились?

Когда все дружно мотнули головой, он раскрыл священную электронную книжку и стал заунывно читать по бегущему тексту заупокойную. Нудно и скучно. При этом он ходил вокруг трупа и размахивал кадилом, к которому подводилась трубочка с кислородом и запах дыма которого почувствовать все равно никто не мог. Но – неважно – традиции есть традиции. Потом и католический священник отработал службу по-своему. Когда они вдвоем отошли в сторону, вперед вышел один из заключенных негритосов. Он встал возле Майка и, прокашлявшись, начал что-то тихо напевать. Остальные черные братья стали по очереди вступать в песню. Главный солист принялся повышать голос, а кончился весь этот концерт плясками а-ля христианская негритянская церковь. Представьте себе: пещера, в которой пара десятков мужиков в скафандрах танцуют, притопывая и прихлопывая в ладони. В кино такого не увидишь. На самом деле Руг впервые попал на похороны, но после узнал, что подобные отпевания разрешены. Традиции бывают разные. А у иноверцев, к тому же, бывают свои приколы.

Этим же вечером к Роберту подселили худощавого парня по имени Сэм Ди. Странно, но он тоже оказался негром. И еще более странно, что парень перебрался в комнату из другого жилища, хотя следующей ночью должен был приземлиться катер с новой партией заключенных. Обычно никого до самой смерти не заставляли менять свое «местожительство». На место покойников селили новеньких. Боб отнесся к этому с подозрением, а его обостренные на подвох чувства вроде бы подсказывали ему, что парень очень даже может оказаться подставным, засланным старшим надсмотрщиком. Вероятно для того, чтобы следить и доносить. Руг тут же решил «поставить парня на место». Он отошел в угол, туда, куда не могло добраться «всевидящее» око телекамеры, и подозвал к себе Сэма. Тот, улыбчивый, подошел и сразу же был приперт за горло к стене.

– Для начала, – прошептал Роберт. – Уберешь всю дрянь с кровати покойничка Майка. Понял? – Ди моргнул, так как вслух ответить не мог. – Отскребешь все дерьмо, оставшееся от твоего предшественника. Потом вымоешь всю камеру, чтобы ни пятнышка этой белой дрянной химии не осталось. И основное: постарайся, чтобы в дальнейшем я тебя не слышал и желательно не видел. Понял? – Негр повторно моргнул. – Вот так-то, засранец.

Боб, довольный тем, что легко одержал победу над новоселом, направился на ужин в столовую соседнего сектора. Какого же было его удивление, когда он вернулся и обнаружил, что Ди, расположившись на его кровати, мирно посапывает. В комнате по-прежнему воняло фекалиями, всюду белели лужицы антимикробной обработки. Руга это взбесило настолько, что он, уже не боясь наблюдения, подошел и, стащив Самюэля с кровати на пол, с силой пару раз ударил его ногой по ребрам. Наверняка несколько ребер треснуло. Парень, тяжело приподняв голову, со страхом посмотрел на Боба и, сжавшись, стал отползать под кровать.

– Хорошо, даю второй шанс. Я иду смотреть воскресный фильм, – сказал Роберт. – А ты, дорогуша, когда я вернусь, должен все же сделать то, о чем я тебя так ласково попросил.

Руг ушел и, подремав немного в кинозале на сеансе старинной мелодрамы, вернулся. Ди спал теперь на кровати Майка, не подумав даже хотя бы перевернуть матрац покойника грязью вниз.

«У парня не все дома», – сделал вывод Боб и, недовольный, стал укладываться. Выходные заканчивались, а в рабочие дни никто поблажек не дает. Да к тому же утром начнется погрузка рудой катера – челнок уже висел на орбите. Грузить будут трое суток, потом практически весь состав охраны сменится на прибывших из отпуска. Никого из новой смены Руг, конечно же, не знал, и теперь ему надо будет опять присматриваться, приобщаться к новым людям.

«Дорс ведь уедет! – ударила мысль. – Я хотел от него избавиться, а он сам отчаливает. К лучшему или к худшему? Однако как хочется посмотреть на его рожу после того, как я пущу ему кровь. Хотя, черт с ним, завтра что-нибудь придумаю. Сейчас же надо просто выспаться».

Боб уснул сразу и ему снился новый ненормальный сокамерник. Вернее, снилось его покрытое гнойничками лицо, а также источающее вонь дыхание. Роберт открыл глаза и сразу вздрогнул. Он понял, что это не сон. Рядом на стульчике сидел Ди. Он, наклонившись, смотрел прямо на Руга. Полутьма, белки глаз. Мгновенная ледяная дрожь прошла по позвоночнику – и первое желание было отвернуться. Однако сработал навык. Боб резко выкинул руку вперед, по прямой нанося удар в нос «противнику». Сэм опрокинулся назад, упав с грохотом. Роберт вскочил и стал остервенело пинать негра. Тот не кричал, но поскуливал, как подыхающая собака перед смертью. Однако убивать его Боб не собирался. Хотел лишь обездвижить, хотя бы на время, хотя бы на ночь, чтобы не пугал больше. И ему это удалось. Он сам поднял парня и оттащил на кровать Майка. Потом лег на свою, но сон не шел. Этот придурок все что угодно может надумать. Ну и подарочек ему на память устроил Дорс. Он подселил не стукача, он подселил одного из тех ненормальных, кто не дает спокойно жить. Надсмотрщик просто прикололся. Не улетит он, ой не улетит. Руг принялся лихорадочно размышлять, каким образом вызвать надсмотрщика в безлюдное место, притом одного, без обычного сопровождения. Ничего толкового на ум не шло, видимо сказывалась нервная усталость. Уснул он лишь под утро. А утром его уже подняла сирена, но не тревожная, а пульсирующая, призывающая к работе. Началась новая истощающая силы неделя. Боб тяжело поднялся, и тут же ему пришла идея насчет Дорса. Он вскочил с кровати, нашел лист бумаги и ручку, после чего стал быстро кропать на листе послание старшему надсмотрщику. Не зря русские говорят: утро вечера мудренее.

Глава 7. Расплата.

С самого раннего утра нескольких заключенных колонии (буквально – восьмерых) бросили на погрузку катера. Руг оказался в их числе. Работа заключалась в том, чтобы толкать перед собой вагонетку, наполненную рудой, и, свалив турбиний с эстакады в контейнер, доставляющий породу на поверхность, тащить вагонетку назад на мини-перерабатывающий завод. Неблагодарная работа. Тяжесть страшенная, выбивает из сил после первой же ходки. Впрочем, можно было остановиться и передохнуть, однако отдых этот долго продолжаться не мог, сзади довольно скоро появлялись и подпирали другие заключенные, толкающие свои порции груза. Хотя на погрузку выделялось мало народа, и следующая вагонетка появлялась не раньше чем через три– четыре минуты. Охраны не было, потому как следить за узниками незачем, бежать некуда, а, пока не загрузят первую порцию катер, отдыха не будет.

После пары часов работы Боб уже выдохся, и хотя отлично понимал, что таскать придется еще не менее трех часов, остановился и присел на узкий рельс. В широком туннеле с высоким потолком болтались тускло светящие лампы, пахло сыростью, почему-то гулял сквозняк, и вспотевший Роберт, вытащив платок, протер им шею. Через несколько минут послышался металлический скрежет, и из-за угла появилась вагонетка, толкаемая заключенным по имени Рыжий (настоящее имя его Роберт не знал, да и не интересовался). Рыжий еле передвигал ноги, и то, что на его пути встретилась преграда, нисколько его не расстроило, даже наоборот. Он ругнулся для приличия и, остановившись, тоже сел на рельс. Главное, что в остановке его вина не прослеживалась.

Руг передохнул и, поднявшись на ноги, принялся с усилием толкать свою тележку. Он знал, что времени у него в обрез и прибавил ходу. Рельсы круто сворачивали перед выступом, возле которого Боб с облегчением остановился. Упершись в вагонетку сбоку, он опрокинул кузов. Щебенка с грохотом посыпалась вниз в грузовой лифт, представляющий из себя глубокий контейнер, который поднимали наверх мощными цепями. Роберт погнал пустую телегу дальше, постепенно наращивая скорость.

На дробильной мини-фабрике все было автоматизировано, постоянно что-то стучало, гремело, пересыпалось. С эскалатора, выходившего прямо из стены, ему навалило новую партию породы, после чего Боб вновь тронулся в путь. Однако через пару сотен метров он притормозил и, переведя стрелкой рельсы, двинул телегу по другой ветке в темный проход, не забыв, конечно, потом поставить рельсы в прежнее положение. Туннель, куда он направился, был не очень длинный, но с поворотом, и в самом его конце Руг, остановившись, принялся ждать. Он нагнулся, нащупал в полной темноте рельс и, присев на него, прикурил сигарету. Пламя зажигалки выхватило из мрака заброшенную штольню с поддерживающими потолок по бокам металлическими столбами-опорами. Он посветил на часы и удовлетворенно мотнул головой. Осталось ждать немного. И вправду вскоре из-за угла выплыл яркий луч света. Показался человек, который неторопливо приближался. И, наконец, направив фонарь на Роберта, осветил того полностью. Руг прикрыл рукой глаза и поднялся. Луч отъехал в сторону. Перед заключенным стоял сам старший надзиратель Дорс, который «навесил» на лицо довольную улыбку.

– Ах ты, грязный ублюдок, – произнес он. – Ты, видишь ли, просто так не любишь. Да? Тебе надо экзотику, а вместо мягкой постельки грязный туннель. Что же тебе тут нравится-то? А?

– Обстановка, босс. Она меня возбуждает. Ненавижу красоту и удобства.

– О’кей, дружок, ты уговорил меня. Шалун, мать твою! – Дорс протянул правую руку вниз и демонстративно расстегнул ширинку. – Иди ко мне, проказник, – уже более ласково произнес он.

– Босс, – подавленно сказал Руг. – Выключи свет, босс. Я стесняюсь.

– Стесняешься? – Дорс удивленно вскинул брови. – Все в первый раз стесняются. Иди и делай то, чего так добивался. Ты хотел ублажить меня. Так я хочу видеть, как это будет.

Боб приблизился. Он подошел почти вплотную. Незаметно сунул руку в карман, быстро вынул длинную заточку и ударил ею в живот надсмотрщика. Глаза того сначала выразили непонимание и удивление, потом ужас, и только Дорс собрался закричать, как Роберт зажал ему рот и повалил на землю.

– Тихо, тихо, – произнес Руг. – Не надо шуметь. В сексуальных играх свидетелей быть не должно. Интим, твою мать.

Боб вырвал из руки Дорса фонарь и посветил в лицо надсмотрщика. Глаза того молили о пощаде. Однако убийца об этом и не помышлял. Он медленно убрал руку от лица Дорса, и, нащупав заточку, поднес ее к горлу жертвы. Надсмотрщик, словно испуганная зверюшка в пасти хищника, молчал. Он не дергался, не пытался произнести и слова. Он просто ошалело смотрел в глаза Руга. А тот, словно опытный хирург, медленно сделал лезвием надрез с одной стороны горла прямо под челюстью, потом также медленно со второй стороны. Кровь плотным потоком стала выливаться наружу. Дорс заскрипел. Он задергался, начал отчаянно хватать ртом воздух.

– Э-э, нет, любовничек, так не пойдет. – Роберт плотно зажал своей крупной ладонью рот и нос надсмотрщика, не давая ему ни глоточка кислорода. – Дыши жабрами, бычок. Жабрами, рыбка. Ты ведь рыбка, ты любишь океан, ты любишь свободу. Ты хотел улететь на Землю, я тебе помогу. Учись дышать жабрами, у тебя теперь они есть.

Дорс стал дергаться сильнее, потом – уже только отчаянно, понимая, что ничего не сделать, а через пару минут обмяк. Руг поднялся и без малейших эмоций произнес:

– Теперь улики.

Он вывалил из вагонетки весь щебень. Осторожно, чтобы не испачкаться в крови, поднял труп и положил на дно телеги, подогнув Дорсу его еще теплые ноги. Потом стал ритмично забрасывать породу назад заранее подготовленной лопатой. На это ушло не менее пятнадцати минут, хотя весь щебень назад загружать не было никакой необходимости. Главное – присыпать. Посветив фонариком, он убедился, что труп не видно. Сыпанул породы на то место, где виднелась липкая жидкость, потом засыпал следы на земле и выключил фонарь, обтер его и сунул в телегу. Туда же припрятал самодельный нож. Стоя обеими ногами на рельсах, он принялся осторожно толкать вагонетку.

Выехал Боб из туннеля осмотрительно, специально дождавшись, когда протолкает свою порцию руды мимо входа в старую штольню Рваный. Догонять он его не собирался, но и ждать, когда появится Рыжий, не стал. Скрип колес собственной телеги пугал Руга больше всего, но сразу перестал тревожить, когда вагонетка встала на основную линию рельсового пути. Роберт без приключений добрался до эстакады, обернулся проверить нет ли свидетелей, и опрокинул содержимое телеги в контейнер. Грузовой лифт был глубоким, и Руг не сомневался, что никто не полезет вниз проверять руду. А через полчаса все улики, изобличающие его преступные действие, скроются под толстым слоем породы. На корабле автомат вывалит контейнер в трюм – и концы в воду.

Сзади показался Рыжий. Он притолкал свою вагонетку.

– Ну ты, парень, даешь, – сказал он, запыхавшись. – Еле тебя догнал.

– Спешил отправить побольше груза на Землю. Думаю, удалось.

Боб улыбнулся и как ни в чем не бывало покатил пустую вагонетку дальше.

Глава 8. Дорога на Париж.

Вначале заехали в общежитие, где ребята быстренько собрались в дорогу. Потом Федор Петрович по указке Жанны зарулил во двор и остановился возле подъезда. Девушка поднялась по лестнице и открыла дверь. Она в принципе не хотела разговаривать с отцом и матерью – пьяный настрой, а заодно и полное безразличие к мнению родителей. Однако Жанна сообразила, что «предки», если дочь будет отсутствовать несколько дней, наверняка переполошатся и подадут на розыск. Предупредить все же надо.

Отец уже дрых, завалившись на диван в одежде. Мать возилась на кухне, что-то выискивая в настенных шкафах и при этом громко хлопая дверцами. Когда она увидела удивленно глядящую на нее дочь, стоявшую в проходе, то спросила:

– Жанна, ты не видела, куда я припрятала чекушку? Где-то ведь она должна быть?

– Мама, ночь уже на дворе, а ты все водку ищешь.

Женщина игнорировала замечание дочери и продолжила перебирать содержимое шкафов.

– Мама, я уезжаю на несколько дней.

– Очень хорошо, но где все же бутылка? Да и сигареты должны быть.

Жанна достала свою пачку сигарет и кинула на стол перед матерью. Та посмотрела на «Winston» и сказала:

– Так, сигареты нашлись.

– Мама! – крикнула девушка. – Ты не слышишь? Я еду в Париж.

Женщина посмотрела на дочь и села на табурет.

– Как, в Париж?

– Мы с ребятами едем на концерт Элвиса Пресли, так что не теряйте меня. – Жанна сунула руку в карман, достала несколько купюр и протянула рубли. – Это все, что у меня есть, надеюсь, вам с отцом хватит, пока меня не будет. По крайней мере, на водку с сигаретами.

– А как же ты?

– У ребят есть деньги.

Жанна направилась к себе в комнату, где взяла рюкзачок и принялась быстро набивать его нужными вещами. Мать появилась на пороге и, пошатываясь, хмельными глазами стала наблюдать за дочкиными сборами.

– Париж, это ведь далеко, другой округ, – смекнула, наконец, женщина.

– Все нормально, мам, мы на автолете, быстро долетим. Не переживай, со мной едут четверо парней, если что, в обиду не дадут. – Жанна присела на стул, держа перед собой рюкзак. – Жизнь-то ведь идет, мам. И не хочется прозябать как все в убогой России. Надо ведь когда-то и на мир посмотреть.

Жанна понимала, что если бы мать сейчас была трезвая, она бы вцепилась в дочь обеими руками, пытаясь задержать, не отпустить. Но теперь, скорее всего, она думает лишь об одном: как бы быстренько сбегать в «круглосуточный» за очередной чекушкой. Ладно, завтра сообразит что к чему, да я уже далеко буду.

– Ну что ж, посидела на дорожку – и в путь. – Жанна встала, подошла и чмокнула мать в щеку, после чего постаралась быстро ретироваться, запретив себе оборачиваться. Выйдя на улицу, она запрыгнула в «Москвич» и Федор тронул машину.

Очень быстро они вылетели за город и, встав на видимую только бортовому компьютеру воздушную трассу, разогнались до предела. Обтекаемый автолет рассекал воздух, который посвистывал в щелях, неизменно сопутствующих русской технике. Потом Федор включил музыку и вместо свиста застучал ритмичный электронный ударник и гулкий бум басовой гитары. Писклявый голос по-английски застонал о потерянной любви. В салоне стало повеселее, хотя снаружи накрапывал все тот же надоевший дождь, а «дворник» мерно слизывал прилипшие капли с лобового стекла. Парни, которые уже почти засыпали на заднем сиденье, ожили и под музыку добавили себе новую дозу пива.

Внизу переливались, периодически появляясь, скопища огней, которые уходили назад и пропадали. Быстрота, с которой они мчались, завораживала. Ночью на скоростной высотной трассе это не казалось чем-то сверхъестественным. Скорость они сбавили лишь, когда форсировали «липовую» границу с Белоруссией, которая с древности входила в состав Российского автономного округа, а первую остановку сделали на границе с Польшей, до которой домчались за три с лишнем часа. Посадили машину на большущую освещенную площадку, подождали русских таможенников. Однако те, увидев депутатские номера, пропустили «Москвич» без досмотра, лишь переписав данные всех паспортов. Поляки к проверке документов отнеслись тоже лояльно и, проштамповав соответствующие страницы, пропустили. Вот так просто они оказались за рубежом, хотя обычно на это требовались определенные усилия. Федор Петрович вновь выжал педаль, направив автолет в сторону Варшавы.

По территории чужого округа летели относительно медленнее. Морально все почувствовали, что за окнами уже другая страна. Даже дождя здесь не было, будто он должен идти только там, по другую сторону границы. Здесь уже начиналась цивилизация, которой дождь сейчас не был нужен. Облака отсутствовали, светили звезды, серо-желтая луна плыла вместе с автолетом с левой стороны. Всю дорогу пили пиво, веселились и, когда пиво вдруг, неожиданно закончилось, притихли. Примерно через час после пересечение границы ожил Куба:

– Кто в туалет? – спросил он.

Все кроме водителя согласились.

– Давай, Федя, посади автолет где-нибудь или я сейчас тут устрою лужу. – Куба был настроен серьезно, однако Федор решил и тут шуткануть:

– А ты окошко-то открой – и туда. Нет лучше красоты, чем мочиться с высоты.

– Сади, говорю, всем надо выйти, уже больше часа летим с последней остановки. Жанна-то что, тоже задницу в окно высовывать будет? Да и выпить купить надо, а то притихли что-то. Никакого веселья.

– Ладно, не бесись, сажаю.

Федор посадил «Москвич» на обочину наземного тракта, над которым они летели. Парни выскочили наружу и удалились опорожняться в ближайшие кусты. Жанна не торопилась. Она посмотрела на Федора и спросила:

– Я видела, как ты выбросил дискету, что отдал тебе Колян. Они что, зря ее скачивали? За что ты тогда платил деньги?

– Дело в том, Жанна, только между нами, что мне и вправду не надо то, что скачал Длинный. Я и сам могу это скачать без проблем. Видела, у меня свободный выезд за границу.

– Тогда зачем?

– Мы оппозиция, Жанна. И это часть моей работы. Ребята видят, что власти ведут скрытую цензуру. Ребята видят, что власти врут о свободе слова. Ребята видят, что никакой демократии у нас нет. Они видят, они общаются с друзьями, те передают это дальше. Молодежь – лучшие избиратели, и даже, если хочешь, лучшие бойцы, конечно, если направить их энергию в нужную сторону. Но направлять надо грамотно, что мы и делаем. Я отвечаю перед партией за четыре высших учебных учреждения в Санкт-Петербурге. Мы делаем нужное дело, пусть скрытно, пусть исподтишка, но когда-нибудь мы будем творить историю открыто. Это лишь вопрос времени.

«Один обманывает другого, заявляя, что информация достается ему с большим трудом и дерет с него немалые деньги, – подумала Жанна. – Другой платит и делает вид, что эта информация его очень интересует, хотя сам тут же, не просмотрев ее, выбрасывает в мусорку. Неплохо устроились. И, главное, что оба довольны. Политика – хитрое дело».

Вскоре вернулись умиротворенные парни и Жанна, выйдя из автолета, удалилась в лесок.

Потом пару километров ехали по асфальтированному тракту, но, закупив в придорожном кафе несколько банок с пивом, взлетели и уже воздухом продолжили путь до Варшавы, огни которой виднелись на горизонте.

Далее случилось самое странное. Об этом уже все перестали помышлять, как только пересекли границу. Произошло то, что назревало, и Жанна это предчувствовала нутром. Федор Петрович, который перестал пить, через несколько часов полета постепенно пришел к мнению, что все, что он сейчас делает, а в прямом смысле летит в Париж – это полное безумие. Конечно, чем дальше он трезвел, тем больше начинал понимать абсурдность ситуации. А вскоре после небольшого инцидента он нашел чем оправдать свое решение повернуть назад.

Инцидент же этот произошел в автолете после того, как они приземлились в Варшаве на освещенной оранжевыми фонарями стоянке подле недорогой привокзальной гостиницы с «оригинальным» названием «Варшава». Федор сказал, что ужасно устал и если не поспит несколько часов, то уснет за штурвалом. Чего, конечно, допустить никак нельзя. Парни пошли в отель узнать, есть ли свободные номера. Девушка же осталась с помощником депутата в автолете. У Федора, видимо, проявился похмельный синдром – ужасная тяга к сексу. Он одним нажатием клавиши запер все дверцы и дал команду тонировать стекла. Жанна непонимающе посмотрела на него и спросила:

– Что это значит?

– А вот что, – Федор Петрович навалился на девушку, одной рукой сдвинув рычаг, таким образом опрокинув назад спинку пассажирского кресла.

– Эй, Федя, хорош, – вначале просто сказала Жанна, абсолютно не настроенная на то, чтобы заниматься любовью. Однако помощник депутата молчал, он был напорист и, похоже, отступать не собирался. Жанна, которой совсем не хотелось ссориться с Федором, попыталась сопротивляться, но не сильно, лишь как бы показывая, что именно сейчас она этого не расположена делать. Однако Федор Петрович не сдавался и с силой расстегнул ремень, а потом и молнию на брюках девушки. Перевернул ее на живот и принялся стаскивать штаны, при этом заставив Жанну приподняться на колени. Она слышала, как натужно дышит мужчина сзади, но нашлась сказать лишь одно:

– Я не хочу так. Я вообще не хочу.

– Только так, – пропыхтел Федор. – Иногда надо ставить девку перед собой на корячки, чтобы она почувствовала себя животным.

Эта фраза сразу выбила Жанну из равновесия. Девушка ужаснулась, у нее сразу все стало вызывать отвращение. Подогнув под себя правое колено, она с силой пнула назад, особо не заботясь о том, куда может попасть. Федор взвыл – девушка ударила его кубическим каблуком ботинка как раз в пах. Жанна отползла, перевернулась на спину и начала торопливо натягивать брюки и застегивать молнию, но тут же получила удар в голову. Однако Федор Петрович еще не знал, на что способна эта девушка. Она вновь согнула в коленях ноги и врезала обеими, стараясь попасть в лицо насильнику. Удалось. Помощник депутата опять взвыл, схватился за нос, закрывая его руками, и отшатнулся в сторону, повалившись на свое сиденье. Тут-то в окошко и забарабанила подошедшая команда Коляна Длинного.

– Эй! – крикнул Куба. – Что у вас там происходит?

Федор выжал тумблер, со щелчком открылись блокираторы дверей.

– Убирайся! – крикнул он. – Убирайся, чтобы я больше тебя никогда не видел!

– Очень-то хотелось. – Жанна открыла дверцу, вылезла наружу и под удивленные взгляды парней стала застегивать ремень. – Этот козел хотел меня изнасиловать, – сказала она ребятам. – Получил по роже. Ему урок.

Куба сунул голову в салон и произнес:

– Слушай, урод, хочешь, я угадаю, как тебя будут звать через минуту? Тебя будут звать – труп!

– Хватит, Олег, – уже спокойнее сказала Жанна. – Он свое получил.

– Вот так вот вы со мной? – послышался истеричный голос Федора из салона. – Я их через границу перевез. Хотел на концерт свозить. А вы, значит, простого уважения выказать не можете? Тогда сами и добирайтесь до Парижа! Я вам что, в извозчики нанялся?

– Лети, лети, извращенец. – Куба захлопнул дверцу.

Загудел двигатель автолета. Стекла окон просветлели, одно опустилось. Помощник депутата высунул свой разбитый нос на улицу и уже более спокойно произнес:

– Доберетесь до Парижа на трансконтинентальной электричке. Прямо с этого вокзала, – Федор указал рукой вперед. – Будете там через пять часов. Неплохо, а? Еще четыре часа назад вы прохлаждались в Санкт-Петербурге, а уже утром будете в Париже. При этом в Европе вы не найдете никакой таможни, которую бы не сумели пройти без моей помощи. Хоть бы выразили грамм благодарности.

– Давай вали! – Жанну он уже вновь начал раздражать, вернее, его поучительные наставления. – Как-нибудь без тебя разберемся!

– Ну, ваше дело, – Федор стал закрывать стекло, зачем-то подмигнул и тронул автолет.

– Наше дело, оно и есть наше, – Колян взял наушники, вставил в уши, протянув руку к поясу, включил музыку. Покачивая головой в такт, он произнес немного громко:

– Че встали-то? Двинули на электричку.

Ребята разом повернулись и направились к зданию вокзала. Никто не стал оборачиваться, чтобы посмотреть на «Москвич», который поднялся в воздух и начал удаляться на восток, обозначенный в небе лишь парой задних габаритных огней, которые через одну-две минуты пропали из виду.

Глава 9. Странный священник.

Священник появился в колонии примерно через полтора месяца после того, как Руг отправил Дорса в последний полет на Землю. Это случилось в воскресное утро. Он прибыл на новейшем суперскоростном корабле, принадлежащем Ватикану. Чудо земных технологий. Этому планетолету хватило всего три недели, для того чтобы долететь до Марса, но самое интересное, что это был первый полет корабля. Новенькая космическая посудина не пожелала оставаться на орбите, она прямиком вошла в атмосферу и без сомнения приземлилась возле «Хтона». Официальное посещение колонии было обозначено в бумагах просто: «Инспекционная проверка». Главу католической комиссии Боб увидел сразу после того, как тот вышел из лифта и быстрым шагом в сопровождении множества священников, руководства колонии и охранников пошел коридорами в административный сектор Чистилища. Они проходили мимо комнаты Роберта. Руг высунулся из-за дверей и увидел незнакомого парня в черном костюме с белым подворотничком. Левая рука священника покоилась в черной поддерживающей повязке. Тот, увидев Боба, так взглянул на него, что Руг попятился назад и захлопнул дверь. Это был взгляд демона, прошивающий грешника насквозь. Он будто одним взглядом сразу сказал: «Ты теперь мой, парень. Твоя душа отныне принадлежит мне». У Роберта тотчас возникли нехорошие предчувствия. Что понадобилось здесь этим религиозным чинушам?

«Когда тебе помогает Бог, Сатана присылает слугу в образе священника», – подумал он.

Странные движения в колонии начались уже через час после прибытия инспектора. Всех без исключения жителей «Хтона», что узников, что вольнонаемных, что охрану, собрали в кинозале. Как все вместились в неприспособленное для столь массовых мероприятий помещение, неизвестно. Столпотворение происходило такое, словно на концерте суперзвезды. На сцене за столиком восседали четверо дежурных священников, глава прибывшей комиссии (видимо, высокого ранга), тот самый, с повязкой, поддерживавшей его руку, Атон Полиевски, начальник колонии Эдмонт Гранд, главный надсмотрщик Дэвид Бронберг. По бокам расположилась пара верзил в белых халатах и в медицинских колпаках с рожами костоправов или даже отпетых санитаров психбольницы Бедлам [50]. Ругу стало смешно, эта пара медицинских работников будто охраняла особо буйных, коими, получалось, было руководство, от остального зала. Прочий персонал занял места впереди у сцены, далее расположились заключенные.

Атон Полиевски, когда собрались все, пододвинул к себе микрофон и, пощелкав по нему ногтем здоровой руки, произнес:

– Я собрал вас всех, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: я не ревизор. Я прибыл сюда не для того, чтобы проверять выполнение правил в колонии. Я прибыл сюда не для того, чтобы выяснять, как у вас тут выполняются права человека и в каких условиях вы тут проживаете. Плевал я на вас. Я прилетел для того, чтобы вычислить убийцу старшего надсмотрщика Дорса. Да-да, именно вычислить убийцу современными научными методами. Можете не удивляться, я вам точно скажу, что повар Западного сектора и надсмотрщик Дорс умерли не своей смертью. Скажу вам, что Дорс был найден мертвым на вторые сутки полета в грузовом отсеке транспортника «Святой». – Это сообщение вызвало шум в зале, однако Атон продолжил: – Я не буду производить никаких следственных действий, я не буду вести допросы. Я не буду цацкаться с вами. Мы просто сделаем так: каждый житель колонии, включая обслуживающий персонал, охрану и администрацию, пройдет обследование на аппаратуре просмотра памяти. Мы привезли с собой прибор, прекрасный такой приборчик, чудо современной науки и техники. С помощью этого чуда, которое может просмотреть любые участки памяти, мы быстро вычислим саботажника, решившего испортить дисциплину на «Хтоне». Решившего, что он может продолжать свои убийства здесь, в исправительном заведении. Проверку пройдут все без исключения, вплоть до начальника колонии.

Эдмонт Гранд удивленно вскинул толстые брови, но промолчал, когда Атон бросил на него гневный взгляд. Со священником, которому были даны самые высокие полномочия, он спорить не решился.

– Поэтому, – продолжил Полиевски, – чтобы не тратить наше, да и ваше драгоценное время, я предлагаю совершившему или совершившим эти злодеяния, признаться самим. Все равно никому не уйти от наказания. Мы вычислим и накажем убийц. Или же убийцу.

Роберт, поняв, что никакие ухищрения его уже не спасут, сжался в комок и стал нервно, лихорадочно соображать. Кто-то выкрикнул из зала:

– Какое наказание может быть хуже, чем прозябание в «Чистилище»?!

– Кто это сказал? – спокойно спросил Атон.

Из толпы вверх взметнулась рука.

– А что, уже и спросить нельзя? – Низенького, лысоватого парня практически не было видно из толпы. – Я просто хотел узнать, ну так, для информации.

– Ты что, располагаешь какими-то сведениями об этих убийствах? – Священник привстал, чтобы лучше видеть лысого.

– Нет, сэр! Конечно, нет.

– Тогда заткни свое поганое хайло! – Атон показал всем, что церемониться ни с кем не станет. – Итак, еще раз спрашиваю: кто хочет добровольно признаться в этих преступлениях? – Полиевски выжидательно осмотрел зал.

– Я, – парень, стоявший у стенки, вытянул вверх руку. – Это я их порешил!

– Он врет… – донеслось из центра зала. – Это я прикончил Дорса. Верьте мне.

Глава комиссии присел от таких откровений. Еще через минуту в убийствах призналось ни много ни мало – пятеро. К Атону подошел старший надсмотрщик и что-то прошептал на ухо. Видимо о том, что больных на голову здесь хватает. Поэтому, чтобы не лишать морального удовлетворения и больного самомнения признавшихся, Полиевски сказал:

– Значит, так, проверку начнем с тех, кто пожелал видеть себя на месте убийц. Очень хорошо, что вас так много, но и поблажек не ждите.

– Поблажек не надо, – донеслось из зала.

– Пожалеете, – произнес Атон и добавил: – Остальных обследуем позже. Начнем проверку сейчас же и, пожалуй, с Западного сектора. К сожалению, на каждого человека нам придется тратить около часа, поэтому обследование всех займет не одну неделю. Все работы, запланированные графиком, на этот период отменяются. – Последнее замечание вызвало в зале одобрительный ропот. – Итак, – продолжил Полиевски, – персоналу организовать очередность, охране быть на стороже, чтобы ни один не ушел. Хотя, куда тут уходить-то? Все должны сидеть в своих помещениях и ждать приглашение в лабораторию для проверки. Завтрак, обед и ужин по расписанию. После – находиться в камерах.

Ругу это вновь не понравилось. Он стал осторожно отодвигаться назад. И когда священник с высокими полномочиями сказал, что все свободны, он уже был у выхода. Торопливым шагом Роберт по коридору рванулся в ближайший общий туалет. Он заскочил внутрь, убедился, что тут никого нет и просто сунул голову под струю холодной воды, потом посмотрел на свое лицо в зеркало.

– Соображай! – крикнул он мокрому отражению своего лица, но то, естественно, не ответило. Он напряженно смотрел в зеркало, и тут изображение поплыло, поплыло зигзагами. Руг попытался настроить зрение, но туалет стал наполняться туманом, клубы которого начали вырисовывать непонятные образы каких-то животных, знакомых, но забытых. Клыкастые пасти со звериным оскалом. Мир стал пропадать, лишь молочный туман, твари, меняющие облик, и зеркало впереди. Ругу казалось, что надо только шагнуть вперед, только пролезть сквозь идеально гладкое стекло и соединиться со своим отражением. Так он оставит всех и вся на этой стороне, на стороне загнившего пространства. А там – свобода. Там море, там свежий морской ветер, но там и когти, и стальные зубы хищника. Куда бежать? От какого хищника? Неизвестно. Но там зубы и когти, уж это точно. Сзади из туманной пелены проявился силуэт человека. Темный силуэт. Лицо его приобрело форму лица священника Атона, на голове – монашеский капюшон, его пурпурные губы зашевелились, и в мозгу Боба ехидным шепотком проплыли слова:

– Я твое memento mori [51].

– Нет! – закричал Роберт.

– Я твое memento mori… твое memento mori… memento mori…

– Никогда! – Руг зажмурил глаза, закрыл руками уши и присел, съежившись в комок. Он всей своей сущностью ощутил себя зародышем. Больным выкидышем…

…Отпустило.

Тишина, полная тишина. Боб убрал руки. Ни звука, кажется, дерни струну – и перепонки лопнут, вылетят наружу мелкими кусками. Он открыл глаза, никакого тумана. Он встряхнул головой – и зажурчала вода в писсуарах. Хлоп, стукнула дверь об косяк – и Роберт с испугом обернулся, уставившись на вход. Никого. Черт бы вас всех побрал! Никого! Это галлюцинация. Это самый настоящий глюк. До чего же вы все меня довели. Боже мой, до чего меня довели! Я никогда не принимал ни одного наркотика! Но у меня уже просто едет крыша. Бежать! Надо бежать. Иначе конец. Лучший выход – это корабль ревизоров. Надо же, как я раньше до этого не додумался. До него же – руку протянуть, до него лишь толстый слой породы, который легко преодолеть, просто сев в кабину лифта.

Руг поднялся на ноги и, боясь вновь посмотреть в зеркало, вышел из туалета и направился к себе в келью. К побегу надо подготовиться.

Глава 10. Попытка к бегству.

Роберт сунул руку под матрац и вытащил оттуда початую бутыль с мхатом. Откупорив, он сделал большой жадный глоток. Пищевод обожгло, внутрь потекло приятное опьяняющее тепло.

– Будешь? – Боб протянул бутылку, предлагая самогон Сэму. Тот не ответил. Он сидел на своей кровати и ритмично качался взад-вперед. Сэм Ди уже давно был не в себе. – Я предлагал. – Роберт сделал еще один глоток, расстегнул молнию комбинезона и сунул мхат за пазуху. Он выдернул спинку-перекладину кровати и осторожно, двумя пальцами выудил из полой трубы новую длинную, самолично изготовленную из ложки заточку. Всунув ее в накладной карман брюк, Руг встал и быстрым, решительным шагом направился к выходу. Оказавшись в коридоре, он повернул налево и не спеша, насвистывая незатейливую мелодию, двинулся в ту часть колонии, где находились лифты, ведущие наружу. Он не встретил никого по пути и уже подходил к отсеку со скафандрами, когда его окликнули сзади:

– Эй, ты!

Роберт обернулся. Прислонившись к стене и держа в руках автомат, неподалеку стоял один из работников многочисленной в «Чистилище» охраны. Скорее всего, парень этот был из другого сектора или того хуже из тех, кто прилетел вместе с инспекцией, Руг его совершенно не признал. За полтора месяца он пригляделся лишь к новой смене своего сектора, поэтому в лицах остальных охранников не был уверен.

– Че ты тут шляешься? – зло бросил парень. – Разве не слышал, что все в колонии должны сидеть по комнатам и ждать дальнейших указаний?

– Сэр, – покорно ответил Боб. – Мне надо в туалет. Меня тошнит, да и живот болит. Видимо съел что-то.

– А плевать мне. Назад, в комнату. У всех есть личные унитазы. У вас только что и есть свое, так это личные унитазы. – Охранник заулыбался.

– Хорошо, сэр, как скажите, сэр. Но доктор мне бы не помешал. – Руг двинулся в обратном направлении, изображая неуверенную походку, чем, соответственно, вводя в заблуждение подпортившего ему побег парня. Проходя мимо охранника, он ловко выхватил заточку и полоснул того лезвием по горлу. Ухмылка на лице парня стала опадать, в глазах возникли непонимание и ужас. Боб крепко держал руки этого охранника, чтобы тот, не дай бог, не смог напоследок нажать на курок своего автомата, и смотрел ему прямо в глаза, зрачки которых медленно закатывались. Наконец Роберт отпустил его. Тело сползло по стене.

– Хорошо, очень хорошо. – Руг наклонился, поднял мертвеца, забросил его на плечо. Затащив охранника в туалет и посадив на унитаз, стал шарить по его карманам. Впрочем, ничего толкового он не обнаружил и, прихватив лишь документы и автомат, двинулся в отсек со скафандрами.

Уже ничего не боясь, Боб перерезал кабель на входе, чем обесточил все телекамеры отсека. И, забежав в куполообразное помещение, наполненное шкафами, замкнул раздвигающиеся двери, испортив тем самым электронный сенсорный замок. Быстро натянул скафандр, накрыл лицо зеркальным забрало, шагнул в лифт и ткнул пальцем в нулевую кнопку. Кабина с ускорением тронулась вверх. Через несколько секунд ожил динамик.

– Куда собрался? – спросил голос.

Руг протянул руку и выжал кнопку переговорного устройства.

– Капрал Свинцов. По поручению старшего комиссии. На корабль, за его личными вещами. – Боб протянул пластиковую карточку охранника к объективу камеры.

– Че, Свинцов, припахали? Не надо было попадаться на глаза этому калеке. Он зверь натуральный. Во всех видит предателей. Скорей бы уж улетел.

– Улетит, – произнес Роберт.

– Ладно, новичок, когда поедешь назад, свяжись со мной. Приказано следить за всеми.

Селектор отключился.

Корабль походил на плоский гигантский треугольник с вытянутым носом. Он стоял на опорах, а к его боковому люку вел широкий трап. Руг передернул затвор и стал подниматься по лестнице. Он сразу решил, что кто бы ему сейчас не попался на пути, он просто его застрелит, застрелит любого человека.

Боб стянул скафандр в шлюзовой сразу после того, как она заполнилась воздухом. Скафандр сковывал движения. Руг шагнул в коридор, посмотрел направо и налево. Масса дверей, масса отсеков.

– Эй! – громко крикнул он. – Есть тут кто-нибудь?

Молчание – хороший признак. Молчание или смерть. Хотя смерть – тоже молчание. Не медлить, главное – не медлить, пока все складывается в его пользу. Роберт повернул в сторону носовой части планетолета и двинулся туда, где, по его мнению, и должна была находиться командная рубка. Там она и нашлась. Широкий пульт, мониторы, штурвалы, несколько удобных кресел. Он сел в центральное, взялся за штурвал и опробовал его, покрутил в стороны, вытянул и потом опустил вниз. Пробежал взглядом по рядам кнопок и переключателей. Приборы молчали.

Вот черт! Какую кнопку нажимать? Боб думал: что-что, а ему-то управлять межпланетным кораблем не составит труда. Не сложнее, чем сидеть за штурвалом автолета, а уж автолеты он на своем веку поводил в достатке. Может, оно так и было бы, но если слова и значки на пульте управления и казались ему знакомы, то они составляли какие-то не понятные Ругу латинские фразы. Ох уж эти католики, все бы им свое, все бы им выделиться. Наконец он более-менее разобрался с назначением кнопок и тумблеров и для начала щелкнул рычажком с надписью под ним "Motor" вместо привычного в автолетах "Power". Загудели двигатели, мелкая дрожь прошла по кораблю. На мониторах задергались линии и колонки диаграмм, забегали цифры. Так, так, так. Что же дальше?

Чмок, – прозвучало сзади.

Шлеп, – что-то больно укололо в шею.

Руг обернулся.

– Глюк, – произнес доставучий священник, изобразил улыбку на лице и, пожав плечами, опустил блестящий пистолет.

Роберт почувствовал мощную, накатывающуюся от конечностей волну слабости, тело затряслось мелкой дрожью, впрочем Боб эту дрожь уже не ощущал. Он закрыл глаза и обмяк в кресле. А перед тем как на него нахлынуло «божественное вторжение», он услышал, как, кашлянув пару раз, прекратили работать стартовые двигатели католического планетолета.

Глава 11. Париж.

Трансконтинентальная электричка оказалась вовсе и не электричкой в российском смысле этого слова. Обтекаемый поезд TGV [52] мчался на скорости свыше двухсот миль в час и состоял из вагонов разнообразных типов, начиненных пассажироместами на любой вкус: от обыкновенных, забитых сиденьями наподобии самолетных, до спальных купе со всеми удобствами (туалет, душ, телевизор, холодильник и т. д.). Колян выкупил стандартное купе на четыре места с двумя верхними полками, и, заняв его, все тут же повалились на спальные места. Сказалась усталость от приключений последних нескольких часов. Когда ребята замолкли и засопели, Жанна разделась до нижнего белья, укуталась простыней и стала смотреть в окно. Мимо мелькали многочисленные станции, слепя девушку яркими лучами фонарей и прожекторов. Однако усталость взяла свое – и вскоре Жанна уснула. Переход от яви ко сну был таким незаметным, что когда в купе постучались и девушка открыла глаза, она вдруг обнаружила, что в окно уже светят утренние лучи солнца.

– Кто там? – крикнул хриплым спросонья голосом Куба.

Однако, услышав фразы на незнакомом языке, примолк, соображая.

– Кто там? – спросила Жанна на французском.

– Через тридцать минут Париж. Через десять начинается санитарная зона. Просьба своевременно воспользоваться туалетами.

– Спасибо! Учтем!

– Че надо-то было? – спросил Куба.

– Говорят, – проснулся Колян, – что надо быстренько сбегать в туалет, иначе мочитесь, мол, в штаны.

– А… – Куба стал сползать с верхней полки. Усвоение французского для него являлось непреодолимым препятствием. – Это мы быстро.

Он просунул голые ступни в свои штурмовые ботинки и, открыв дверь, скрылся. Жанна подумала, что сейчас, наверное, Олег не слабо шокирует пассажиров своими длинными цветастыми трусами и волосатой грудью.

Остальные, быстро одевшись, тоже посетили туалет и сели, ожидая, когда же они, наконец, прибудут в город законодателей мод. Проводник доставил кофе в миниатюрных чашечках, что всем пришлось по вкусу. Поезд приближался к конечной станции, летел по прямой линии мимо многочисленных старинных и новомодных построек. Пропуская под собой массу мостов. Вид был впечатляющий, будто строители этой скоростной дороги заблаговременно хотели представить Париж во всей красе. Жанна никогда не видела такого количества автолетов. Они сплошными потоками на разных высотах курсировали во все стороны. «Красиво, – подумала Жанна. – Небоскребы, башни, арки, а меж всего этого сверкающего металлом и стеклом великолепия – машины, будто цепочки спешащих насекомых. Ну, точно муравейник. Цивилизованный муравейник. Не то что сараи и гаражи, заранее портившие впечатление при въездах в города России».

На вокзале была толчея, но, ориентируясь по многочисленным указателям, команда Длинного все же добралась до метро.

– Куда дальше? – спросил Колян.

– Надо билеты на концерт купить, потом можно и по городу погулять, – предложила Жанна. – А вот гостиницу лучше брать где-нибудь на окраине, наверняка там дешевле.

– Да ладно, – махнул рукой Куба. – Гостиницу потом возьмем. Поехали сразу в Центр, выпьем пива, съедим чего-нибудь, потом и билеты будет легче взять.

– Да, – Длинный мотнул головой. – Так и сделаем. Давайте в Центр. Тупо ткнем пальцем в карту метрополитена, туда и поедем. Билеты и гостиница потом. Уж очень хочется Париж посмотреть.

– А что народу-то здесь так много? – спросил Семя. – Да и веселые все какие-то.

– Может, у них праздник какой? – предположил Куба.

– Я не знаю, – ответила Жанна.

– Я тоже, – сказал Длинный и, указав рукой, добавил: – Вон поезд. Погнали!

Колян двинулся к перрону, распихивая плечами толпу, остальные последовали за ним, хотя никто не знал в какую сторону ехать, все решили, что, попав в вагон, разберутся.

Каким образом потеряли Жанну, никто так и не смог сообразить. Когда решили, на какой станции выйдут, то, видимо, и предположить не могли, что что-то может пойти не по плану. Но когда троица парней через пару остановок рванулась к открывшимся дверям, девушку просто зажали в проходе другие пассажиры, а потом не дали выйти те, кто стали входить в вагон.

«Ничего, – подумала Жанна. – На следующей выйду, а там подожду, когда ребята догонят».

Девушка вышла на очередной остановке и села возле колонны на скамейку. Ожидаемый состав друзей не привез, впрочем, и следующие несколько тоже. К Жанне подошел полицейский и спросил:

– Кого-то ждете?

– Друзей, – ответила она.

– Прошу пройти со мной.

Жанна удивилась, но поняла, что отказываться нельзя. Это, скорее всего, сильно осложнит ситуацию. Полицейский завел ее в кабинет, где девушку обыскали, проверили содержимое рюкзака и успокоились только тогда, когда дежурный сказал, что она из Российского округа, что, соответственно, удостоверяет ее паспорт. Отпустили. Жанна вернулась на скамейку, но через пять минут появился другой блюститель закона, который пригласил ее вновь пройти с ним. Она вздохнула и встала со скамьи. Теперь дежурный уже улыбался и быстро объяснил патрульному, что девушка прибыла из России. На что тот понимающе мотнул головой.

– Что во мне так смутило вас, мсье? Зачем стоит меня постоянно таскать сюда? – спросила Жанна.

– Вы странно одеты, мадмуазель, – сказал дежурный. – А у нас строгие инструкции на предмет проверки странных личностей. Терроризм, сами должны понимать, скопления народа привлекают нехороших людей.

На этот раз Жанна решила не возвращаться на скамейку, а прошла вместе с толпой народа на выход. Линия метрополитена в этой части Парижа проходила по высотной эстакаде, пролегающей прямо между высотных домов. Современное метро практически не издавало громкого шума, да и звукоизоляция зданий не пропускала звуки того, что могло греметь при проходе состава. Девушка, ступив на эскалатор, поехала вниз. Сквозь стеклянную оболочку, закрывающую самодвижущуюся лестницу, она обратила внимание на то, что улица внизу спокойная, менее оживленная, чем холл станции. Потом она перешла на другой эскалатор и добралась до мостовой. Жанна села на скамейку, что одиноко торчала у дороги, и стала ждать. Сколько просидела, не знала. Она уже выучила всю пеструю рекламу на многочисленных меняющих картинки щитах, а также на голографических роликах, что прямо в воздухе разноцветьем красок рекламировали товары и услуги.

Вначале Жанна думала, что, наверное, парни все же появятся, обшарят всю станцию и в итоге натолкнутся на нее. Через какое-то время, поняв, что ребят нет и теперь уже вряд ли они здесь окажутся, подумала, что надо бы найти какой-нибудь ночлег, не спать же на скамейке – полиция заберет, да уже далеко и не лето. А утром она найдет друзей на стадионе. Потом мысль о том, что стадион огромен, поразила ее, и Жанна стала соображать, как вообще она будет добираться до дому. Деньги, что на всякий случай дал ей Длинный, были не весть каким богатством. Не на панель же отправляться! Жанна уже отчаялась, опустила голову, но тут услышала прямо над собой голос:

– Девушка, вы мне сразу понравились, ну, в смысле – душа и все такое.

Жанна подняла глаза и взглянула на подошедшего парня.

Глава 12. Разбор полетов.

Спокойное море, волны легко набегают на берег. Чистейший желтоватый, ближе к белому песок. Ни звука, ни единого звука, не слышно даже плеска воды. Тишина так давит на виски, что кажется, будто воздух напряжен и вот-вот лопнет оглушающим звоном. Песок и море. Вокруг только песок и море. Он сидел на берегу и маленькими рученьками рыл яму, в которую потом набежит морская вода, а уже в эту воду он выпустит рыб. Лупоглазых рыб. Скоро, совсем скоро приплывет отец с полными корзинами бычков. Надо поторопиться, вон там, на горизонте, уже показался катер папы, и он приближается, стремительно увеличиваясь в размерах. Да, так и есть, уже слышно тарахтенье старинного дизельного мотора. Быстрее, быстрее… Маленький Бобби начинает активно перебрасывать песок, катер тарахтит громче. Быстрее, быстрее… Отец должен увидеть, какую он, Боб, приготовил заводь, отец должен дать ему рыб, лупоглазых бычков. Небольшой канальчик – и вода от набегающей волны стала прибывать в яму. Катер носовой частью увязает в мели всего в паре десятков метров от берега.

– Отец! – кричит Роберт. – Отец! Посмотри, какую заводь я приготовил! Отец, дай мне рыбок!

Отца не видно. Глохнет мотор и на палубе появляется здоровенный тигр с железной лапой и металлической челюстью. Он смотрит на мальчика свинцовыми глазами и внезапно делает большущий прыжок. Тигр летит медленно, будто кто-то тормозит изображение. Он плюхается в воду, взбив тучу брызг, и стремительно спешит на сушу, рассекая откатывающиеся от берега волны. «Боже мой! Тигр же съест меня!» – мелькает мысль у Боба и он вскакивает. И он бежит. Роберт старается быстро перебирать ногами, но те вялые, вязнут в песке и не хотят двигаться. Мальчик оборачивается и видит, что зверь нагоняет его. Бобби падает на песок и, повернувшись лицом к опасности, смотрит, как большущая полосатая кошка в смертельном прыжке нависает над ним. Он закрывает лицо руками. Ужас охватывает его. Слезы катятся сами собой. Но ничего не происходит, и Бобби разводит пальцы. Перед ним широкая морда зверя, жуткие клыки, глаза полные пустоты. Это не тигр. Это пришел Бог в образе зверя, пришел, чтобы наказать, чтобы наказать его за муки сотен рыб, которым он принес страдания. За что? Что, мало я тебе служил? Нет, не сейчас! Нет, я еще так молод. Нет! – закричал мальчик.

– Нет! – вырвалось из горла Руга, и он открыл глаза. Он находился в полулежачем положении в каком-то медицинском кресле с сильно откинутой спинкой. Возле него со шприцем в руке стоял один из санитаров-костоправов, что прибыли в колонию с демоном в образе священника. Санитар улыбнулся и отошел в сторону. Боб попытался пошевелиться, но понял, что прикован к креслу множеством ремней. На нем нет ни грамма одежды. Тело затекло так, что малейшее движение вызывает немую боль в мышцах.

– Где я? – спросил Руг хриплым голосом и понял, что во рту пересохло, будто не пил он миллион лет.

– Ты там, куда стремился. Ты на корабле.

Роберт повернул голову и увидел, что в кресле справа сидит злополучный священник все с той же перевязью из черного платка, поддерживающего руку. Спокоен, лицо – маска, не выражающая эмоций. «Профи», – подумал Руг и невзлюбил его еще сильнее, ревностно, словно Нобель математиков.

– Пить! Дайте мне воды! – попытался крикнуть Боб. Это все, что ему сейчас было нужно. Сначала вода, потом разберемся с остальным.

Атон едва заметно кивнул – и костоправ принес чайничек с водой. Он наклонил фарфоровый носик, и Боб стал жадно глотать живительную влагу. Более-менее насытившись, Руг обратил внимание, что двигатели корабля работают. «Значит ли это, что мы уже в космосе?» – подумал он.

– Куда мы летим? – спросил Роберт.

– На Землю, – сказал священник. – Даже уже подлетаем. Ты очень долго спал. Как тебе сон? Неплохо, да? Ужас и отчаяние.

– Почему вы меня забрали? Не лучше ли было покончить со мной там, в «Хтоне»?

– Нет, дорогой, – Атон встал и приблизился к Ругу. – Ты нам нужен. Ты, парень, выполнишь для нас великую миссию. Думаешь, ты самый умный? Думаешь, я с самого начала не знал, кто резвится там, в колонии? Не сомневайся, знал – и специально прилетел за тобой. Ты сам напомнил о себе.

– К чему тогда весь маскарад с проверками, что вы устроили в Чистилище?

– Чтобы ты себя выдал. Чтобы не было лишних вопросов, почему мы тебя забираем. Чтобы не было сомнений у кучи свидетелей в твоей виновности. Получилось, по-моему. Кстати, никакого прибора, просматривающего память, не существует. Липа, на которую ты купился.

– Сигареты… У вас есть сигареты? – Боб наиграно жалостливо посмотрел на Атона.

Санитар прикурил белую палочку и сунул сигаретку в губы Роберту. Тот затянулся и произнес:

– Отвяжите одну руку. Мне неудобно курить.

– Ты – хитрая бестия, но меня не проведешь. Или кури как есть, или выбрось сигарету.

Руг уголком рта выпустил струю дыма и выплюнул сигару вбок, явно стремясь попасть в священника. Тот поймал окурок на лету и затянулся сам.

– Неплохой, кстати, табак.

– Черт бы вас побрал! Зачем я вам нужен?

– Ты вхож в одно место. Мы этим воспользуемся, хочешь ты того или нет.

– В какую игру вы играете? – Боб явно хотел выудить хоть крупицу информации. – Во что вы хотите меня втянуть?

– В то, во что ты втянул себя давным-давно. Ты был наемным убийцей Стигматника Карлоса…

Слова Стигматник Карлос вызвали какой-то секундный всплеск воспоминаний – и Роберт попытался ухватить эту ниточку, но безуспешно.

– … и я выловил тебя на Земле, чтобы ты не мешал нам. Я посадил тебя под марсианский грунт, но теперь я же и вытащил тебя оттуда. А, в общем, тебе и не обязательно все знать. Нам нужна лишь твоя оболочка, но вот сознание мы на время займем нужными для дела эмоциями и воспоминаниями.

– Почему ты считаешь, что можешь распоряжаться мной по своему усмотрению? Ты что, Бог иль Сатана?

– Ты прав, я считаю, что могу, я даже знаю, что могу. Могу потому, что ты вредный микроб, который косил своей ненасытностью людей. Я удивляюсь, как ты еще не дошел до антропофагии [53]? Или пробовал? Неужели ты тогда считал себя Богом или Сатаной?

– Посланником Божьим. Карающим людей за грехи их. – Боб улыбнулся, он еще никогда таких фраз не выдавал, по крайней мере, вслух. Никогда он еще не связывал свои поступки с религией в серьезном смысле этого понятия.

– Тогда считай меня посланником Дьявола. Мне без разницы.

– Кто ж руку-то тебе выбил, неистребимый посланник? А? – Руг хотел задеть самолюбие Атона, но не удалось. Полиевски вынул кисть из повязки и помахал ею.

– Не беспокойся, зажила уже, и хватит сил, чтобы придавить гниду к ногтю. Впрочем, если захочу похваляться, то буду неразумен, потому что скажу истину; но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня [54].

– Сатаны посланец говорит цитатами библейскими?

– Образование… Впрочем, хватит разглагольствовать.

Атон вновь мотнул головой – и санитар подошел к Роберту. Он стал подсоединять к голому телу Руга провода, тянущиеся от стойки, состоящей из разнообразных приборов. Потом он принялся нажимать кнопки и, просмотрев показатели на мониторе компьютера, сказал:

– Странно, но излучение турбиния на него сильно не повлияло. Он в норме, можем начинать.

– И как же турбиний мог повлиять на меня? – спросил Боб.

– Он излучает довольно странные волны. В колонии все обитатели подвергаются этому излучению, и со временем, так сказать, чахнут. Вас там изучают врачи. Ты разве не помнишь, что обязан был сдавать массу анализов раз в неделю? По своей сути, «Хтон» – большая лаборатория, где подопытными мышами являются заключенные.

– Если турбиний вреден, то зачем его возят на Землю в таком большом количестве? Собираются выдумать новый вид оружия?

– И это тоже. Но выявлено, что в небольшом количестве турбиний является панацеей от большинства хронических заболеваний. К примеру, надел крестик из этого металла – и постепенно выздоравливаешь. Для церквей – это политика. Носишь крестик, значит упала на тебя благодать божья. Если нет, то мучайся дальше, и Бог тебе не поможет. Ты не замечал, что в любой из христианских церквей тебя обязательно спрашивают: Носишь ли ты, сын мой, крест божий на теле? Такие вот дела. Ну и, конечно, турбиний – вещество будущего, владение коим вскоре даст великое преимущество для христианских церквей. Если, конечно, не начнется война православных и католиков. Им есть что делить. Хотя, еще не все ясно с возможностями этого элемента.

– С таким количеством руды, что мы добывали, можно крестами завалить Марианский желоб.

– К сожалению, самого элемента попадается мизер. В добываемой вами руде содержание турбиния слишком мало. Можно сказать, дефицитный металл. Но хватит разглагольствовать. Приступайте. – Атон бросил злой взгляд на санитара, и тот поспешил к шкафу, открыл его и вынул небольшую прозрачную коробку. Руг плохо видел, что там внутри, но это было что-то белое, наподобии маленького гладкого снежка или пластикового шарика для игры в настольный теннис. Костоправ подошел к металлическому столику и открыл крышку коробки, натянул прозрачные одноразовые медицинские перчатки, вытащил комок и положил его на столешницу. Потом отошел, взял в руки какой-то продолговатый, в виде палочки, прибор с рукояткой и пробежался по малюсеньким кнопочкам на самом штыре. Шарик на столе качнулся и раскрылся в виде цветка, перевернутого вниз соцветием. Однако лепестки сузились, превращаясь в лапки, тельце приподнялось на лапках, подвигалось, словно проверяя суставы, а потом у него проявилась пара черных бусинок-глаз. Теперь это уже походило на белого паука. Паук побежал по кругу, однако через какое-то время встал на месте, после чего принялся ритмично приседать.

– Работает, – басом сказал санитар и принялся нажимать на кнопки. Паук поджал лапки и свернулся, вновь преобразившись в шарик. – К применению готов. – Санитар посмотрел на священника и добавил: – Сбоев не будет, шеф. Запрограммирован, проверен, сработает как надо.

– Ну так закидывай, – сказал Атон и, улыбнувшись, посмотрел на Руга, подмигнув ему.

«Что-то нехорошее задумали эти парни», – подумал Роберт.

Санитар подошел к Бобу, взял шприц и сказал:

– Рот открой. Обезболим горло. Тебе же легче будет глотать.

– Вы что, хотите, чтобы я проглотил это чудовище? Я не смогу это сделать.

– А кто тебя спрашивать будет? – Санитар легко свистнул и в отсек вошел второй верзила. – Давай, Ральф, подержи этого маньяка.

Ральф подошел к пристегнутому Ругу и с силой ухватил голову ладонями. Второй разжал Бобу рот – и как пленник не пытался стиснуть зубы, у него это не получалось. Шприц пришлось взять Атону, так как санитары оказались заняты. Священник впрыснул обезболивающее, и костоправы отпустили Роберта. Тот стал материться. Впрочем, длилось это буквально пару минут, после чего Боб вдруг стал чувствовать, что язык у него деревенеет, рот наполняется слюной, сглотнуть которую он не может. Вновь подошел Ральф и вставил Ругу большой загубник с дырой по центру и с шлангом, который ввели через отверстие прямо в горло. Роберт как не пытался, не мог сдвинуть челюсти. Второй санитар взял белый шар и стал запихивать его внутрь Боба. Вначале он вставил его в дыру, потом указательным пальцем пропихнул внутрь, затем взял что-то наподобии гнущейся палочки и принялся проталкивать мячик глубже. Вся эта операция вызывала у Роберта сильнейшее отвращение, но поделать он ничего не мог. Потом все ушли, кроме священника, который остался сидеть в кресле и читать какой-то журнал с разноцветной обложкой. Вскоре осязание медленно стало возвращаться к Ругу и он спросил:

– Что дальше, извращенцы?

– На всем корабле извращенец только один, и ты знаешь, кто это. А дальше – пора тебе снова спать. Не переживай. Уже не долго.

Появился санитар, который тут же вколол Бобу очередную порцию наркотика. Когда Роберт начал терять контроль над собой, он услышал пару странных фраз:

– Агенты засекли их, – сказал кто-то. – Они в Париже.

– Отлично, – ответил священник. – Сажать корабль будем во Франции. Договоритесь с властями, пусть готовят площадку…

Песок и море.