Тихий океан

ПО ВОЛНАМ ТИХОГО ОКЕАНА

1961 год. Президент Джон Кеннеди выглядел несколько взволнованным, когда он приколол на грудь Ширли О'Нейл, красивой восемнадцатилетней девушки, медаль «За смелость».

Год назад Ширли, студентка Сан-Францисского университета, купалась со своим приятелем Альбертом Коглером на пляже Бейкерс у Золотых Ворот. Оба они, отличные пловцы, преодолели мощные волны прибоя и поплыли дальше, Альберт несколько впереди. Вдруг Ширли услышала крик, и перед нею в воздухе взметнулась серая туша. «Послышался шум бурлящей воды, потом Альберт мне крикнул: «Спасайся, это акула!». Вокруг молодого человека уже была красная пена. Ширли не бросилась назад, а поспешила на помощь и хотела схватить приятеля за руку. «Но тут я поняла, что рука его висит на волоске». Обхватив Альберта за талию, она сумела доплыть с ним до пляжа. Однако, потеряв слишком много крови, он через два часа умер. Все это видел с наблюдательного пункта караульный береговой охраны, сержант американской армии. «Это было самое большое проявление смелости, какое мне только приходилось видеть».

Во всем мире акулы наводят страх на людей, но Тихий океан их особенно излюбленная обитель.

Страшные столкновения с акулами происходили во время второй мировой войны, поэтому американские морские ведомства выпускали брошюры, предназначенные для оказавшихся в море людей в случае гибели судна. Чтобы не вызывать сильного страха, опасность столкновения с акулами была преуменьшена: «Акула сама не бросается на человека, если он не ранен или не находится вблизи от раненого, во всяком случае сохраняйте хладнокровие и плывите спокойно и т. д.». В действительности же акулы числятся среди последних и очень редких животных, которые нападают на человека без всякой провокации.

В книге «Оставшийся в живых» я описал смертельную схватку американцев и японцев у острова Гвадалканар. Среди кораблей, потопленных во время этой беспощадной битвы, был зенитный крейсер «Джуно», который после взрыва за двадцать секунд скрылся под водой – в 11 часов одну минуту утра 12 ноября 1942 года. Многие погибли сразу же во время взрыва, а чуть позднее на поверхности покрытого мазутом моря забарахтались люди. Человек сто.

Слой мазута достигал толщины пятнадцати сантиметров. Люди плыли к плотам, разбросанным кое-где на морской поверхности. Матрос Аллан Клифтон Хейнес сумел взобраться на один из плотов. Кругом плавало множество разных обломков, разлетевшихся при взрыве корабля, и среди них тысячи рулонов туалетной бумаги.

Непокалеченные люди, сумевшие подняться на плоты, не опомнились еще от взрыва. Они потерянно смотрели вокруг себя и, казалось, не слышали ни криков, ни стонов раненых.

Одеты люди были по-разному, многие почти голые, так как одежда на них порвалась при взрыве. Примерно половина моряков успели надеть спасательные жилеты.

На плоту, где находился Аллан Клифтон Хейнес, оказалось пятнадцать человек. Когда люди немного пришли в себя от потрясения, они заговорили все сразу, и начался оживленный разговор. Повсюду в море виднелся дым, и все надеялись, что за ними придут эсминцы.

Многие тяжелораненые моряки истекали кровью. Если кто-то умирал, минуту он оставался на плоту, а потом товарищи сталкивали его в море, чтобы взять к себе других, кому не хватило места на плотах. Трагические злоключения моряков с «Джуно» позволяют нам многое уяснить в психике и поведении людей, оказавшихся среди океана после катастрофы и столкнувшихся потом со страшным врагом.

«Как ни странно, – говорит Хейнес, – вторая половина дня промелькнула очень быстро в сумбурных разговорах». Люди говорили лишь о том, в какой срок придут к ним на помощь. Кто-нибудь один высказывал свою догадку, остальные выслушивали ее, горячо спорили и затем отвергали, потому что в это время еще кто-то высказывал другое мнение, и так без конца. К вечеру начался дождь, мелкий и довольно теплый. Плоты были еще не очень далеко друг от друга. На одном из них люди начали отгребать ногами воду позади плота, и он стал подвигаться вперед. Их примеру последовали другие. Хейнес с товарищами тоже начали грести, и три плота сошлись.

Ночь не принесла покоя, сначала потому, что на одном из плотов кто-то чуть ли не каждую минуту вскрикивал: «Корабль!» Все обращали взоры в ту сторону, куда он показывал, шумели, волновались. Но корабля не было. Возбуждение улеглось только к двум или трем часам, но остаток ночи оказался не легче из-за агонии умирающих. Одни просто стонали, но у других вырывались нестерпимые крики отчаяния. Только смерть приносила облегчение, и тогда крики смолкали. Временами еще раздавались возгласы: «Корабль! Корабль!» Но море было пустынным, и на того, кому почудился корабль, сыпалась брань.

13 ноября. Для всех страждущих приход нового дня всегда несет с собой облегчение, надежду. Для людей с «Джуно» это возрождение длилось лишь один миг. Мазут сделал свое дело, у всех началась боль в глазах.

Резкая, жгучая боль. И нечем было промыть глаза. От морской воды боль только усиливалась. Вытереть глаза тоже было нечем. Вся одежда, и крепкая и рваная, насквозь, до последней нитки, пропиталась мазутом, а кисти рук, как и все тело, покрылись черной лоснящейся пленкой, которая раздражает кожу и не смывается.

– Скоро мы все ослепнем!

Крик этот вызвал панику, усиленную к тому же сознанием, что долго такого жжения глаза не выдержат. Стали уже поговаривать о том, чтобы броситься в море и утонуть.

– А туалетная бумага, все эти кучи рулонов?

Гениальная мысль в данных обстоятельствах. На поверхности все еще спокойного моря плавали тысячи белых рулонов, выловить их было нетрудно. Сверху они были испачканы мазутом, но внутри, если развернуть, – чистая, сухая бумага. Можно было наконец вытереть глаза, и призрак слепоты отступил.

Однако дело не ограничилось только глазами. Теперь у людей началась рвота, и они корчились в страшных муках. Как правило, всем потерпевшим кораблекрушение приходится вначале хлебнуть как следует воды, а тут пришлось хлебнуть мазута, и через какое-то время желудок дал себя знать.

– Мы все сдохнем от отравления.

Со вчерашнего завтрака все эти люди ничего не пили и не ели, если не считать мазута. Все были, конечно, в нервозном состоянии, но еще не дошли до такого предела, когда уже никто ничего не соображает. Вспомнили же о туалетной бумаге, а теперь еще кто-то предложил:

– Нам надо выбираться из мазута. Плоты можно двигать, подгребая ногами. Даже если это будет очень медленно, все же мы уйдем от мазута и доберемся до чистой воды.

– Вы с ума сошли! – раздался другой голос. – В чистой воде на нас нападут акулы!

Существует более двухсот пятидесяти видов акул. Некоторые из них не более тридцати сантиметров в длину. Но и среди очень крупных акул есть неопасные, например, гигантская акула, которая часто встречается в Северной Атлантике и бывает иногда длиной от пятнадцати до восемнадцати метров. Питается эта безобидная акула планктоном и по глупости запутывается в сетях рыбаков. Опасные для человека акулы бывают различной длины, от полутора до семи с половиной метров, и относятся к трем десяткам разных семейств. Наиболее опасны белая акула, сильный, стремительный и беспощадный хищник весом нередко до четырех тонн, и причудливая акула-молот с головой в виде буквы «Т», на краях которой расположены свирепые глаза. Заметив жертву, это допотопное чудовище поднимается из полумрака морских глубин и начинает ходить кругами, с каждым кругом все приближаясь к жертве.

Моряки с «Джуно» в акулах не разбирались. Их пугало одно это слово, и. когда оно было произнесено, ни о чем уже больше не говорили. Никто даже не воспринимал стонов раненых.

На одном из трех державшихся вместе плотов находился лейтенант Бладгетт. Утром 14 ноября – на третий день – он объявил, что берет на себя командование:

– Когда потонул «Джуно», видна была земля. Мы находимся, наверное, в тридцати милях от Сан-Кристобаля, а может, и меньше. Надо приложить все силы, чтобы двигаться к земле. Сейчас мы свяжем наши три плота в одну линию с небольшими интервалами. Раненых расположим на двух последних. На первом плоту здоровые будут грести все вместе ногами. Будем двигаться хотя бы медленно, все лучше, чем оставаться на месте.

– А акулы? – раздалось несколько голосов.

– Акулы не нападают на живых людей, если их много.

Лейтенант воспринял буквально утешительные заверения брошюр для потерпевших кораблекрушение. На самом же деле хищные акулы бросаются на свою жертву, когда и как им заблагорассудится, ранен ли человек или совсем невредим, один он или вместе с другими. Никакого общения между акулами и человеком быть не может. Их маленький мозг расположен внутри хрящевого черепа, мускулатура непомерно развита, так как, лишенные плавательного пузыря, они должны непрерывно двигаться, чтобы не утонуть. Живучесть их невообразима и даже может вызвать отвращение. Случалось, что китобои, занятые разделкой кита, пришвартованного к борту, ловили акул, явившихся поживиться добычей. Им вспарывали брюхо, вырезали внутренности и снова бросали в море: хищники вновь устремлялись к китовой туше. Разъяренные акулы могут разорвать и сожрать друг друга. Случалось наблюдать, как раненые акулы съедают свои собственные внутренности.

Обоняние у акул исключительное. Быть может, именно из-за разлитого в море мазута ни одна из них и не появилась до сих пор вблизи моряков с «Джуно». Перебирая в море ногами, люди очень медленно двигали плоты вперед и вышли наконец к чистой воде. Акул не было. Разговаривали моряки теперь гораздо меньше, так как их мучил голод и особенно жажда.

Утром 15 ноября, на четвертый день, над плотами на небольшой высоте пронесся в шуме моторов Б-17 («Летающая крепость»). Все повскакивали на ноги и стали кричать, махая руками. Самолет, разумеется, не мог сесть на воду, но он их заметил, он сообщит их координаты на один из кораблей. Напоследок самолет сбросил какой-то оранжевый предмет, закачавшийся на воде.

– Это надувная лодка!

Они видели на волнах оранжевый предмет, но как его достать?

– Можно до него добраться вплавь.

– А акулы?

Офицер решил, что за лодкой надо отправить троих людей на плоту. Они надуют ее и возвратятся обратно.

– А что мы с ней будем делать? – спрашивали люди. – Всех ведь туда не посадишь!

В конце концов в шлюпку поместили тяжелораненого офицера (лейтенанта Уонга) с двумя моряками. Взяв на буксир цепь плотов, они стали грести, чтобы помочь продвижению вперед, продвижению до смешного медленному. Усилия их были тем более ничтожны, что на море началось волнение.

Волны Тихого океана были темно-синего цвета, так же как и небо, и посреди неба сверкало беспощадное солнце. Люди теперь с сожалением вспоминали о пасмурной погоде, о дожде. Те, на ком оставалась жуткая, пропитанная мазутом одежда, были рады и такому прикрытию. Обнаженные люди сильнее других страдали от жажды, жгучее солнце обезвоживало их организм, они были беспомощны, словно младенцы. Некоторые стали умирать от отравления. Выжившие были в полном отчаянии, видя, как медленно продвигаются плоты.

– Тут ничего не поделаешь, пустимся вплавь!

Они собирались плыть, используя доски и рангоут, которые все еще виднелись почти всюду вокруг плотов.

– А акулы?

– Тем хуже для нас!

Самые нетерпеливые спустились с плотов и уплыли. Через час один из них вернулся обратно и сказал: «Нет, это невозможно». Остальные исчезли бесследно. Теперь на трех плотах оставалось не более пятидесяти человек, вместо сотни. К концу дня двое моряков, сидевших в шлюпке, предложили:

– Будет больше проку, если мы оставим вас и отправимся вперед за помощью.

Не дожидаясь ответа, они отвязали лодку и уплыли вместе с раненым офицером. Больше их никто не видел.

На смену знойному дню пришла холодная ночь, казавшаяся еще более холодной после такой жары. Напрасно люди на плотах жались друг к другу. Те, кто продолжал потихоньку перебирать в воде ногами, крикнули, что море теплое, и тогда некоторые, стараясь согреться, опустились в воду. Они держались за плот, на поверхности оставались лишь голова да руки.

– Как хорошо!

– А акулы?

– Подыхать так уж подыхать. Тем хуже для нас!

Акул, впрочем, все еще не было. Теперь уже многие сидели в теплой воде, она согревала их и притупляла нестерпимую жажду. Луна была в своей первой четверти, и людей не угнетала беспросветная тьма. Волнение на море, к сожалению, усилилось, слышно было, как скрипят тросы, соединявшие плоты. Утром 16 ноября (пятый день) моряки увидели, что их плоты удаляются друг от друга. Тросы разорвались, и этой беде уже нельзя было помочь.

На плоту Хейнеса было двадцать человек. Море теперь так разбушевалось, что грести ногами стало бессмысленно, оставалось только сидеть и ждать. Те, кто верил в молитвы, уже взывали безмолвно к небу.

Утро того дня было слишком тягостным для людей, видевших издали, как взлетают на волнах другие плоты и, накренясь, падают вниз. В то утро низко над морем пролетело несколько самолетов. Они, конечно, заметили плоты, но покружились и улетели обратно. У людей сжимались кулаки.

– Оставили нас тут подыхать! Слишком дорого посылать за нами эсминец!

Хейнес думал про себя, что битва еще, наверно, не кончилась, раз за ними не приходят эсминцы. В тот день один из моряков лег вдруг ничком на плот и начал пить морскую воду. Несмотря на крики товарищей, он поглощал ее литрами, не в силах остановиться. Вскоре он умер.

К концу дня появились акулы. Сначала люди заметили одну, потом вторую, третью, четвертую. Их было много. Они не подходили совсем близко к плоту, а плавали около него кругами, показывая иногда свое белое брюхо. «Мы отгоняли их, вспенивая воду, но акул становилось все больше». Это заблуждение: акул нельзя отпугнуть всплесками воды. Просто те акулы не собирались еще нападать.

«Чем чаще мы видим акул, – писал Кусто, – тем меньше их знаем. Никогда нельзя предугадать, как поведет себя акула». Американский океанограф Леонард Энджел уверял, что никто не может сказать, почему одна акула разорвет человека, другая же только опишет в нерешительности круг, а третья равнодушно проплывет мимо.

Случалось видеть, как акулы выбирали среди купавшихся какую-нибудь одну жертву и преследовали только ее. В 1952 году в Калифорнии семнадцатилетний юноша плавал метрах в двухстах от берега, когда там появилась вдруг акула. Пловец стал махать рукой, этот знак был понят, и пятеро крепких ребят бросились на выручку, прихватив с собой надутую камеру, чтобы уставшему молодому человеку, испуганному видом акулы, было легче плыть, и, окружив его, направились к берегу. Акула ходила кругами вдали от плывущих и вдруг, бросившись вперед, вонзила зубы в несчастного молодого человека, смертельно ранив его.

Ночь с 16 на 17 ноября в районе Гвадалканара была такой холодной, что некоторые моряки на плоту Хейнеса, несмотря на близость акул, старались согреться в море. Они наивно думали, что успеют подняться на плот, если акулы подойдут ближе.

Акулы явились, и в большом количестве. В ту ночь они сожрали одного моряка. Когда в него вонзились акульи зубы, он закричал, пытаясь подняться на плот, но уже подоспели другие хищницы и разорвали его на части. Остальные моряки дрожали от страха, чувствуя, что теряют рассудок. Один из них вдруг заявил, что доберется до берега вплавь. Не успел он проплыть и двадцати метров, как акулы схватили его и скрылись в глубине.

Настоящее безумие охватило людей, ютившихся на плоту, окруженном акулами. Один из них заявил, что «Джуно» находится совсем близко в море, как раз под их плотом. Он его ясно видит и собирается нырнуть в воду, чтобы добраться до крейсера и взять там еду, питье и сухую одежду. Тогда и всем показалось, что они видят более или менее ясно огни под водой. Некоторые, в том числе и Хейнес, опустились в море, чтобы добраться до «Джуно». «Естественно, ничего я там не нашел. Тогда я опомнился, понял, что делаю, и перестал слушать их разговоры». По невероятной случайности ни одна акула не появилась во время этого безумного ныряния.

Наступило утро шестого дня, 17 ноября 1942 года. Ни одной акулы вблизи плота, и волнение на море улеглось. Небо по-прежнему ясное. Когда солнце поднялось высоко над головой, к мукам жажды добавились муки от солнечных ожогов.

Моряки то впадали в прострацию, то становились нервозными и раздражительными. Если кто-то кого-то случайно толкал, на него сыпались брань и дело доходило до драки. Больно было смотреть на эту беспомощную схватку несчастных людей, едва державшихся на ногах. Иногда начинались лихорадочные рассуждения о том, что они будут делать, когда вернутся домой. Говорили о своих семьях, которым теперь не на что будет жить, и поэтому им нужно много работать. Они бы взялись за любое дело, коль уж придется зарабатывать себе на жизнь. Но плавать снова – ни за что!

– Если плот подойдет к какому-нибудь острову, я там и останусь, – сказал один из них. – Ноги моей больше не будет на корабле!

Остальным эта мысль очень понравилась. Они тоже останутся на острове и будут там делать все что угодно, но на судно – ни ногой. Никто уже не думал о судьбе своей семьи, которая три минуты назад так их волновала.

Настала ночь. Один из моряков, принимавших участие в общем разговоре, вдруг ясно увидел старшего канонира с «Джуно», который спокойно сидел под водой и подавал ему знаки.

– Я иду к нему.

Он не торопясь снял с себя спасательный жилет, потом одежду и прыгнул в воду. Никто его не остановил, никто не вымолвил ни слова. Мелькнуло белое брюхо акулы, и все исчезло. В ту ночь акулы сожрали еще двоих людей, гревшихся в море.

18 ноября, седьмой день. На плоту всего четыре человека. На море снова волнение, зато небо затянулось тучами и пошел дождь. Настоящее благословение для людей, умиравших от жажды. Дождевую воду удалось собрать в куски парусины.

В середине дня явилась чайка, покружила немного над морем и, приблизившись к плоту, села на его край. Во время второй мировой войны люди с погибших кораблей, очутившись в море в спасательном жилете, с ужасом взирали на приближавшихся к ним чаек. Грациозная чайка к человеку настроена не враждебно, ее можно даже порой приручить, но птица эта хищная, и в открытом море она не знает жалости, так как ищет себе пропитание. Люди, потерпевшие кораблекрушение, заметные издали в своих оранжевых жилетах, представляют для нее обильный свежий корм. Если они уже мертвы, расклевать их совсем просто. Если же еще живы, кричат и шевелятся, лучше всего выклевать им сначала глаза. Никакой опыт не закрепляется так быстро, как тот, что связан с добычей пищи. Этого требует инстинкт самосохранения. Во время морских сражений приходилось вылавливать в море людей с пустыми глазницами и растерзанным лицом. Смотреть на них было жутко.

Чайка, севшая 18 ноября 1942 года на плот моряков с «Джуно», не вызвала у них страха, их ведь было четверо, и все на плоту. Птица не только их не испугала, но сразу навела на мысль о том, как бы ее съесть.

Она уставилась на людей пристальным взглядом, в то время как двое из них стали подбираться к ней, очень медленно, открыв рот и судорожно глотая слюну, но со сноровкой первобытного человека. В этой птице была их жизнь. Они разом бросились вперед, и вот чайка в их руках, бьющийся и кричащий комок перьев. Они тоже кричали от возбуждения, поэтому у них дрожали руки, дрожали так сильно, что птица вырвалась и улетела. Тогда эти двое стали проклинать судьбу, а двое других осыпали их бранью. Люди изрекали самые жуткие проклятья и самую грубую брань, какую только могли придумать, размахивая руками и плача от ярости.

Покружив немного над волнами, чайка снова села на плот. Подобное поведение птицы можно было объяснить лишь тем, что она или очень утомлена, или ранена, но люди на плоту не задавались таким вопросом, они снова стали медленно подползать к ней на четвереньках. На этот раз они ее поймали и уже не выпустили. «Мы свернули ей шею и съели. Каждому досталось совсем немного, но мы все же поели».

В истории мореплавания встречается немало примеров, когда потерпевшие кораблекрушение проявляли невероятную изобретательность, чтобы поймать рыбу. Хейнес не объяснил, почему он и его товарищи не пробовали этого сделать. Правда, долгое время они думали, что к ним вот-вот подоспеет помощь, и, может быть, боялись, что лов рыбы еще больше привлечет внимание акул.

В тот день, когда они съели чайку, еще один самолет пролетел низко над морем и тоже сбросил надувную лодку, только слишком далеко: между лодкой и плотом были акулы.

И однако, с наступлением ночи четверо людей, несмотря на неотступный страх перед акулами, соскальзывали все же в воду и оставались там, держась за плот: в сравнении с холодным воздухом море им казалось теплым, и в воде не так хотелось пить.

19 ноября, восьмой день. На плот поднялись только трое. Четвертый утонул, а может быть, его незаметно схватили акулы. Для людей в таком состоянии это уже не имело значения. Трое, оставшиеся в живых: Хейнес и два матроса. Одного Хейнес называет Мексиканцем, имени другого он не упоминает.

Когда рассвело, этот матрос, совсем обнаженный, произнес, устремив взгляд в морскую даль:

– Примерно в миле от нас находится большое госпитальное судно, оно белого цвета. Нам надо бросить плот и плыть туда.

Он сказал это с такой уверенностью, что Хейнес и Мексиканец заколебались. Но Хейнес все же взял себя в руки:

– Я знаю только одно. Все, кто бросал плот, погибали, и мы погибнем, если оставим его.

Матрос замолчал. Ничего больше в тот день не происходило. Когда наступила холодная ночь, голый матрос потребовал, чтобы Хейнес отдал ему свою одежду. Хейнес отказался без всяких уверток: «В этом нет никакого смысла». К матросу вернулись галлюцинации, мучившие людей в ночь с 16-го на 17-е: в море, как раз под плотом, находится «Джуно», и на нем можно взять все что угодно...

Странная борьба развернулась на плоту в лучах лунного света. Хейнес и Мексиканец пытались удержать бредящего человека, но у них почти не было сил, тогда как безумие удвоило силы их товарища. Он вырвался у них из рук, прыгнул в море и поплыл. «Мы увидели в черной воде множество акул. Голый человек пытался отогнать их ударами кулака».

Вот одно из правил для купающихся у берегов Калифорнии: «Если акула окажется близко, ударить ее в рыло тяжелым предметом. Кулаком бить нельзя. Удар о ее шершавую кожу только рассечет вам руку до крови». Акула, от рыла и до хвоста, представляет собой настоящую терку. Кожа ее покрыта так называемой плакоидной чешуей, иначе говоря острыми шипами. Удар хвоста крупной акулы может быть сокрушающим. Зубы у нее (в несколько рядов по всей челюсти) острые как иглы, самые длинные могут разорвать крупную артерию.

Редко кто из купающихся, которым грозит нападение акулы, имеет в своем распоряжении «тяжелый предмет». Не было его, конечно, и у человека, спрыгнувшего с плота. В свете луны его спутники увидели только, как мелькнули черные спины и белые животы, услышали крик, и все смолкло.

20 ноября. На плоту двое. «Мне казалось, что это был седьмой день, но на самом деле это был девятый. Мы часами говорили о том, что с нами произошло, и, помнится, я подарил Мексиканцу свой нож».

Когда Хейнеса спасли и к нему вернулось сознание и память, он смог рассказать обо всем пережитом. Но в тот, девятый день голод, жажда, ставшая снова невыносимой, жара днем, холод ночью, ужасное положение осажденных среди океана помрачили их рассудок. Два человека сидели по краям плота и болтали в воде ногами, воображая, что отгоняют акул. К счастью, своенравные хищники в тот день не появлялись. «А когда наступила ночь, мы вроде бы заснули». Проснулся Хейнес от стонов Мексиканца:

– Кто-то пырнул меня ножом в ногу!

– Как это пырнул? Здесь никого нет, кроме нас с тобой, и ты хорошо знаешь, что я отдал тебе вчера свой нож. Не мог же ты пырнуть сам себя!

– Мне больно, отведи меня поскорее к доктору.

«В бреду я бил ногами по воде, не соображая, что делаю. Мне казалось, что я веду Мексиканца к доктору. Тут он громко закричал и придвинулся ко мне. Тогда я увидел, что с ним случилось, понял, что его ранила акула. Я держал его на руках, но акула вернулась, ухватила его снизу и стала пожирать, высунувшись из воды. Удержать его у меня не было сил. Над водой показались другие акулы и утащили его вниз».

Как и почему не разорвали акулы Хейнеса? Был ли он в то время на плоту или в море, Хейнес не мог сказать в точности, да это и понятно. Он только помнил, что ночь казалась ему бесконечной, а к утру его уже охватил бред. Он видел под водой своих товарищей, звал их к себе, а они отвечали, что не могут бросить вахты. «Скажите по крайней мере, все ли на корабле в порядке?» – спросил он их. Да, все было в полном порядке. Хейнес спустился в воду, чтобы плыть к ним, но тут проблеск сознания вернул его на плот, и так повторялось два или три раза.

Примерно в середине дня сознание его совсем прояснилось. Выстоять, любой ценой выстоять – вот что ему необходимо, и прежде всего оставаться на плоту. Вскоре показался самолет, покружил немного над водой и улетел. «Тогда меня охватило отчаяние. Этот, конечно, тоже меня бросит! Я подумал, не принимают ли летчики меня за японца, ведь я весь черный». Он был черный от мазута. Однако самолеты прилетели снова и стали сбрасывать вокруг плота дымовые бомбы. Дым еще не рассеялся, когда на горизонте показалась мачта корабля.

Нужно самому пережить кораблекрушение, чтобы понять, чем могут быть эти примелькавшиеся, избитые слова: мачта на горизонте, дым из труб, идущий прямо на вас корабль.

Волна неведомой жизненной силы распирает вам грудь, вы задыхаетесь. Состояния этого нельзя передать. Хейнес просто сказал – и лучшего придумать не мог, – что за ним пришла лодка, что его подняли на борт эсминца и отнесли в медпункт.

«Море таит немало сюрпризов для того, кто, находясь у самой поверхности воды, медленно движется вперед, не производя шума», – писал норвежский исследователь Тур Хейердал. Он хотел сказать, что такое плавание позволяет заметить множество всяких рыб. Мы сейчас видели, что моряки с «Джуно», тоже плывшие у самой поверхности моря, не узнали его богатств, столкнувшись лишь с одними акулами. Ничего иного в их состоянии они и не могли заметить. Опыт Тура Хейердала и его спутников оказался плодотворным потому, что люди на плоту находились в условиях, которые можно назвать сносными.

Вспомним, что Тур Хейердал пустился через Тихий океан на плоту «Кон-Тики» для того, чтобы доказать правильность своей теории (она изложена в начале этой книги), утверждая, что Полинезия и остров Пасхи были заселены пришельцами с Американского континента. В незапамятные времена, говорит Хейердал, обитатели Перу отплыли на плотах, подгоняемых сначала течением Гумбольдта, а затем пассатными ветрами, и добрались до архипелагов Тихого океана. Чтобы доказать возможность такого плавания, Хейердал решил в точности повторить подвиг древних мореплавателей.

И прежде всего построить такой же, как у них, плот. Благодаря описаниям, оставленным первыми конкистадорами, видевшими эти плоты еще в действии, нетрудно было установить, что делались они из стволов бальсы. Бальса – быстрорастущее тропическое дерево с древесиной легче пробки. Ценой больших усилий Хейердал добился, чтобы в экваториальных лесах срубили бальсовые деревья и переправили их к побережью. Распиленные надлежащим образом бревна связали в плот без единого сантиметра металлической проволоки – ведь у древних перуанцев ее не было. Использовали одни лишь веревки, и это мягкое крепление, как потом оказалось, было не только достаточным, но и спасительным. Плот получил название «Кон-Тики», по имени главного божества, общего, как думает Хейердал, для цивилизаций инков и полинезийцев. Экипаж «Кон-Тики» состоял из шести человек.

– Профессиональных моряков я брать не хотел. О плотах они знали не больше нашего, а кроме того, мне не хотелось потом услышать, в случае если плавание будет успешным, что мы были просто лучшими матросами, чем древние строители плотов из Перу.

Однако одного моряка и радиста норвежец все-таки с собой взял. На «Кон-Тики» было две мачты с натянутым между ними прямым парусом, бамбуковая кабина, открытая с одной стороны, и рулевое весло. Запасы продовольствия и пресной воды были рассчитаны на год.

18 апреля 1947 года «Кон-Тики» вышел из порта Кальяо. Перуанский буксир провел его на 50 миль к северо-западу, то есть до течения Гумбольдта.

Незадолго до отплытия на плоту побывал морской министр Перу и пришел в ужас от того, что увидел. Он пригласил Хейердала к себе в министерство и предложил подписать документ, освобождающий перуанские власти от всякой ответственности. Как показали дальнейшие события, страхи его были напрасны.

Когда «Кон-Тики» остался среди океана один, начал дуть сильный юго-восточный пассат. Плот вел себя прекрасно. «Главная задача рулевого заключалась в том, чтобы держать парус надутым, подставляя корму ветру и волнам». Палуба находилась на высоте 30 сантиметров над уровнем моря, без всяких защитных бортиков, так что, если накатывала волна, рулевому, чтобы его не смыло, приходилось подскакивать и хвататься за бамбуковый шест. Вскоре у руля пришлось ставить двух человек, и они привязывались для безопасности.

Через несколько дней погода улучшилась. Временами она была просто великолепной, но, разумеется, нельзя было ожидать, что плавание через Тихий океан может обойтись без единого шторма. «Кон-Тики» встретился с ним в конце июля, через три месяца после отплытия. Сначала ветер вдруг совсем утих, и даже без барометра можно было понять, что атмосферное давление резко падает: среди этого затишья путешественники задыхались, словно вытащенная из воды рыба. А дальше все следовало своим чередом: порывы ветра со всех сторон, затем ветер принял одно направление (на этот раз южное) и с каждым часом все свежел и свежел, вздымая огромные, покрытые пеной волны. Пять дней и пять ночей никто из экипажа ни на минуту не сомкнул глаз.

Когда буря утихла, подсчитали потери: разорванный парус, сломанное кормовое весло, несколько пробоин в плоту. Повреждения устранили довольно быстро. Веревки, крепившие бревна, порядком ослабли, но не разорвались, их можно было подтянуть.

– Вот полюбуйтесь, – сказал Хейердал. – Если б это была проволока, она бы под напором воли перепилила или раздробила бревна. Хорошо, что мы не отступили от древних перуанских образцов.

Тут он был прав, хотя «Кон-Тики», конечно, отличался от древних плотов в том отношении, что его штурман мог почти ежедневно определять свои координаты с помощью секстана и хронометра, а радио позволяло держать связь с землей или судами и самолетами. Однако было бы грубой ошибкой представлять плавание на «Кон-Тики» как увеселительную прогулку. При штормовой погоде его пассажиры подвергались слишком жестоким испытаниям, но они никогда не падали духом, не чувствовали себя одинокими и беспомощными и не были в постоянной тревоге за свою судьбу, как потерпевшие кораблекрушение или некоторые одиночные мореплаватели.

«Кон-Тики» был отличным наблюдательным пунктом даже в то время, когда его команда и не думала о наблюдениях. «Не раз по ночам мы неожиданно вскакивали, потому что у самого плота из моря вдруг появлялись два круглых блестящих глаза и сверлили нас неподвижным взглядом, словно желая загипнотизировать». Нередко это были гигантские кальмары. Спор о наибольшей величине, какой могут достигать эти животные, остается открытым, так как самые крупные из них обитают на глубине сотен метров (где на них охотятся кашалоты) или даже больше, поднимаясь к поверхности только в тех случаях, если им ничто не угрожает. Тур Хейердал и его спутники видели кальмаров «размером со среднюю комнату». Но когда плот приближался к ним, они скрывались под водой.

Путешественники видели и других крупных животных – «светящиеся призраки», которые медленно кружились около плота. Очевидно, это были гигантские скаты, фосфоресцировавшие в ночной темноте. Свет фонаря привлекал множество всевозможных рыб, а иная живность сопровождала плот и днем и ночью или селилась на нем с нижней стороны, образуя живые заросли.

Днем и ночью на бальсовые бревна то и дело шлепались морские обитатели. Как-то среди ночи один из пассажиров проснулся от прикосновения чего-то липкого и подвижного. При свете фонаря он отодрал от шеи длинную тонкую сине-фиолетовую рыбу со стальным отливом. Извивалась она, словно угорь. Ихтиологи называют ее Gemphylus, или змеиная макрель. До вторжения ее на «Кон-Тики» эту обитательницу больших глубин живой никогда не видели. Неожиданная гостья извергла вдруг из себя двух белых большеглазых рыб двадцати сантиметров в длину, несколько искромсанных, но все же наконец опознанных. Это тоже были гости с больших глубин, и притом редчайшие. «Кон-Тики» превращался в плавучий океанографический музей.

Когда плот следовал через районы, излюбленные летучими рыбами (моряки с «Джуно» в такие места не попали), они так часто падали на палубу, что каждый день обеспечивали путешественникам рыбное блюдо к обеду. Вообще питание не составляло для них проблемы, летучие рыбы вместе с пойманными на удочки служили хорошим добавлением к имеющимся продуктам.

Сложнее было с питьевой водой. Тур Хейердал решил последовать примеру древних перуанцев и держать воду в толстых бамбуковых трубках, привязанных под плотом. Таким образом она не занимала места на плоту и оставалась прохладной. Но через некоторое время все запасы воды на «Кон-Тики» приобрели дурной вкус. Исследователи собирали дождевую воду и распределяли по литру с четвертью в день на человека. Потом они догадались, что поить их может сам океан.

Мы уже видели, как, напившись морской воды, умер моряк с «Джуно». Не в силах больше вынести жажды, он стал пить воду в огромном количестве. Неразумно и слишком поздно. Ален Бомбар, переплыв в одиночку Атлантику, доказал, что морскую воду пить не опасно, если пить ее умеренно и вовремя, не дожидаясь полного истощения и обезвоживания организма.

Нельзя сказать, что Тур Хейердал и его спутники утоляли жажду морской водой, но они с умом ее использовали. «Когда наступает настоящая тропическая жара, можно без конца поглощать теплую воду, пока тебя не затошнит, и все равно не напьешься. Организм нуждается тогда не в жидкости, а в соли. Среди старательно подобранных продуктов, взятых нами с собой, были и таблетки соли, которые полагалось принимать в самые жаркие дни, так как вместе с потом из организма удаляется соль. Мы пережили такие дни, когда совсем не было ветра и солнце испепеляло плот. Добавляя к нашей норме пресной воды от 20 до 40 процентов морской, мы с удивлением заметили, что эта солоноватая смесь хорошо утоляет жажду. Привкус морской воды долго оставался у нас во рту, но никакого недомогания мы не испытывали. И это позволяло нам значительно увеличить суточную порцию воды».

Тур Хейердал напоминает также, что пригодную для питья воду можно получить из сырой свежей рыбы, если пожевать ее, проколоть или просто выдавить из нее лимфатическую жидкость.

Ален Бомбар на своем «Еретике» использовал для этого сокоотжималку и пил рыбий сок сколько влезет. Исследователи на «Кон-Тики», видимо, не ввели это в свою практику.

Больше всего, по их словам, они испугались встречи с китовой акулой. Пятнадцать метров в длину, то есть почти два автобуса, сложенные вместе. «Рост ее был такой, что, когда она принялась кружить около плота или под ним, голова ее показывалась с одной стороны, а хвост высовывался с другой». Карусель эта длилась около часа. Напряжение на «Кон-Тики» было так велико, что мореплавателям казалось, будто акула осаждает их целый день. Возможно, если б они знали, что китовая акула питается планктоном и мелкой рыбешкой, тревога их не была бы такой сильной. Возможно. Однако никакие доводы рассудка не оказывают такого воздействия, как близость чудовища, и всегда ведь можно опасаться его неожиданного каприза, сокрушительного удара хвостом.

В скором времени появилось другое чудовище, не вызвавшее, однако, страха. «Мы вздрогнули, услышав, как позади нас что-то запыхтело, будто лошадь плыла, и вот на нас пристально смотрит огромный кит. Он в такой близости, что нам видна вся внутренность его дыхала, сиявшего, как лакированный башмак. Странно, право же, слышать это дыхание среди моря, где все живые существа не имеют легких и плавают в полном безмолвии, подрагивая жабрами. Настолько странно, что нас вдруг охватывает жаркое сочувствие к нашему троюродному брату, который, как и мы, отважился уйти так далеко в море». Впечатление выражено прекрасно. При виде крупного кита возникает одновременно и ощущение Космоса, что объясняется его величиной (синий кит: длина до 30 метров, вес 150 тонн), и дружеское участие вот из-за этого самого дыхания.

Путешественникам на «Кон-Тики» приходилось видеть вблизи и более мелких акул, чем китовая, несомненно опасных. Они даже ловили их на крючок и убивали.

В их распоряжении была шлюпка, на которой они отъезжали от плота, если хотели его сфотографировать. Из осторожности отплывали они совсем немного и только при хорошей погоде. В такие дни Тихий океан вполне заслуживал названия, данного ему Магелланом. «Кон-Тики» плыл по выпуклой водной поверхности идеально синего цвета, такого же синего, как небо, с которым она сливалась до такой степени, что мореплавателям порой казалось, будто плывут они через просторы какой-то пустой синей Вселенной.

Теперь, как и в давние времена, близость земли возвещается появлением птиц с суши, при виде их пассажиры на кораблях приободряются, так же как и потерпевшие кораблекрушение. Но опытные мореплаватели знают, что часто именно в этот момент им может грозить большая опасность.

В ночь с 29 на 30 июля исследователи заметили землю. Это был островок Пука-Пука (архипелаг Туамоту). Они убрали парус, но течение стало уносить их на север, так что подойти к берегу было невозможно. 2 августа на горизонте появился остров Ангатав. Девяносто семь дней прошло с тех пор, как «Кон-Тики» покинул берега Перу. Из-за переменчивых ветров, течений и коралловых рифов плавание теперь осложнилось. Когда исследователи ступили наконец на островок вблизи Рорайа в архипелаге Туамоту, плот их почти разбился. Сердечная, дружеская встреча с туземцами немного утешила их, а затем они были отправлены на Таити. Благодаря неукротимой энергии Тура Хейердала плавание на «Кон-Тики» вызвало интерес во всем мире. Надо признать, что это была блистательная победа.