Титус Кроу

1. Самые глубокие пещеры ^{(Из архива Титуса Кроу)}

Уважаемый мистер Лэфэм,

Прошу Вас скорректировать мой заказ так, чтобы он покрывал только самые исключительные случаи. Как и прежде, я буду Вам очень признателен за продолжение сотрудничества. Это вовсе не означает, что я в дальнейшем не буду вашим клиентом. Ничего подобного. Однако в настоящее время я бы предпочел, чтобы Вы сосредоточили Ваши усилия на полном выполнении одного особого заказа. Мне нужны все вырезки — по одному экземпляру каждой — из всех сорока трех ежедневников, где будут упоминаться землетрясения, подземные толчки, обвалы и прочие подобные явления (по возможности, желательно было бы собрать сведения на эту тему за последние три года). Прошу Вас продолжать собирать эти материалы вплоть до нового уведомления с моей стороны. Благодарю Вас за Ваше усердное внимание.

Уважаемый мистер Харви,

Мне сообщили, что Вы являетесь литературным агентом Пола Уэнди-Смита, молодого сочинителя то ли романтических повестей, то ли романов ужасов. Мне стало известно также о том, что после его таинственного исчезновения в тысяча девятьсот тридцать третьем году Вы стали исполнителем его завещания по части недвижимого имущества. В то время я был очень юн, но почему-то помню об этом из-за особых обстоятельств, сопутствовавших приостановке публикации последнего рассказа этого писателя (что говорит, полагаю, о странной связи с исчезновением самого автора и его дяди, сэра Эмери Уэнди-Смита, археолога-исследователя). Мой вопрос предельно прост: было ли это произведение с тех пор опубликовано, и если да, то нельзя ли было бы мне приобрести экземпляр?

Уважаемый мистер Кроу,

Относительно вашего вопроса в письме (исх. 55/196 от 19 мая) — Вы правы, я действительно являлся исполнителем завещания Пола Уэнди-Смита по части недвижимого имущества. Все правильно: был один рассказ, который не публиковался до тех пор, пока в 1937 году оба Уэнди-Смита не были признаны «пропавшими без вести или погибшими». Не так давно этот рассказ (очень короткий) увидел свет в превосходно изданном сборнике литературы ужасов. Прилагаю к письму гранки рассказа и визитную карточку издателя — на тот случай, если Вы пожелаете приобрести книгу.

Надеюсь, что я исчерпывающе ответил на Ваш вопрос, сэр.

Дорогой мистер Плант,

Всю жизнь интересуясь сейсмологическими явлениями, я был сильно заинтригован Вашей статьей в «Рекордере» за 18 мая. Я понимаю, что Вы описали случившееся настолько подробно, насколько это может быть нужно любому человеку, кого бы ни остановили на улице, но, быть может, Вы могли бы помочь мне удовлетворить мой интерес — более специфичный? Особенно меня интересуют описанные Вами подземные толчки того типа, которые вы описали, однако я был бы Вам очень признателен, если бы Вы сообщили мне некоторые подробности. Я произвел собственные расчеты (не могу полагаться на их точность), и по этим расчетам получается, что землетрясения в Коулвиле носили скорее линейную, нежели генерализованную, природу — то есть что эти подземные толчки происходили на линии, тянущейся почти строго с юга на север в хронологическом порядке. И раньше остальных произошли землетрясения в самой южной точке этой линии. Однако это всего лишь мои догадки, и я был бы Вам весьма признателен, если бы Вы подтвердили либо (что гораздо более вероятно) опровергли мои предположения. Прилагаю конверт с маркой и обратным адресом.

Искренне и с благодарностью

Многоуважаемый сэр,

Я прочел вырезку из номера «Нозерн Дэйли Мейл» за 18 мая и хотел бы сказать, что в этой статье меня сильно заинтересовали некоторые моменты Вашего сообщения о состоянии западных областей старых разработок рудника Хардена. И мне очень жаль, что сэр Дэвид Бэттеридж, научный консультант Северо-Восточного совета по добыче угля, предпочел отозваться о Вашем сообщении в столь непросвещенной и фривольной манере.

Для меня, хотя я, признаюсь, очень мало знаю о Вас и о Вашей работе, представлялось бы довольно безответственным со стороны столь крупного и состоятельного промышленного совета на протяжении двадцати лет держать на должности инспектора горных разработок человека, профессиональные качества которого «далеки от идеальных»!

Что ж, я немолод, мне шестьдесят три, так что я намного старше Вас, но в свои профессиональные качества я верю целиком и полностью, и, прочитав в Вашем сообщении кое о чем, что я способен (весьма особым образом) объяснить, я также уверен, что Вы были совершенно правы в том, как описали свои наблюдения за комплексом заброшенных разработок рудника Хардена. То, почему я в этом так уверен, должно, увы, остаться моей тайной: как большинство людей, я плохо переношу насмешки и, думаю, Вы это поймете, но я надеюсь этим письмом передать Вам хотя бы ряд доказательств моей искренности.

Так вот, дабы у Вас не осталось никаких сомнений и чтобы Вы не подумали, что я просто «морочу Вам голову» или пытаюсь еще каким-то образом добавить своих насмешек к тем, которые уже были высказаны в адрес Вашего сообщения, я хочу привлечь Ваше внимание к следующему:

Вы лишь коротко упомянули о некоторых силуэтах, которые, как Вы говорите, были высечены на стенах новых, необъяснимым образом появившихся туннелей, вырытых (или вернее, как пишете Вы, «выжженных») в горной породе на глубине в милю под поверхностью земли. Однако почему-то Вы словно бы не желаете подробно описать суть и точную форму этих силуэтов. Могу ли я предположить, что это вызвано тем, что Вы не желаете, чтобы над Вами посмеялись еще сильнее? Вы побоялись, что именно так и произойдет, если Вы вправду опишете эти отпечатки в породе? Могу ли я предположить, что на этих стенах туннелей Вы на самом деле видели изображения странных живых существ, смутно похожих на осьминогов или кальмаров с удлиненным телом и щупальцами, но при этом без голов и глаз — то есть чего-то наподобие гигантских червей?

Могу ли я позволить себе еще полнее раскрыть свои карты и упомянуть о звуках, которые, как Вы говорите, Вы слышали там, в глубине земли, — о звуках, которые ни в коем случае нельзя было счесть нормальными, обычными шумами, которые довольно часто слышны в копях при проседании пластов породы? Такие шумы вполне могли бы быть услышаны Вами в этих копях, которые не разрабатывались уже пять лет и пребывали не в самом лучшем состоянии. Однако Вы сказали о пении, мистер Бентам, но поспешно отказались от своего заявления, когда к Вам стал излишне придирчиво обращаться один из репортеров. Однако я верю Вашему первому слову — Вы сказали о пении, и я думаю, имели в виду именно это. Откуда мне это известно? Снова вынужден сказать о том, что не могу раскрывать свои источники информации, однако был бы чрезвычайно Вам признателен, если бы Вы сказали мне, говорят ли Вам что-нибудь вот эти строки:

В данный момент я сильно ограничен во времени и не могу объяснить, чем продиктован мой интерес к Вашим находкам. Я не могу даже растолковать Вам, откуда мне все это известно, но я все же надеюсь на скорейший ответ и, быть может, на более подробное описание того, что Вы обнаружили под землей, сэр.

Уважаемый мистер Кроу,

Отвечаю на Ваше письмо 58/196 от 25 мая:

Подземные толчки в Коулвиле, графство Лестершир, во второй половине дня 17 мая носили, как Вы верно предполагаете, линейный характер. (И действительно, колебания почвы двигались с юга на север и, на самом деле, распространились дальше по графству — так я полагаю). Как Вам, без сомнения, известно, Коулвил находится в самой середине территории интенсивной добычи угля. Можно не сомневаться, что данное явление (по крайней мере, в этом районе) было вызвано обвалами в старых угольных копях. Подземные толчки имели место с 4:30 до 8:00 пополудни, но были не особо сильными. Правда, как мне сообщили, это явление оказало очень плохой эффект на пациентов местной психиатрической больницы Торнли.

Примерно год назад также происходили небольшие колебания почвы. Примерно в это же время пятеро шахтеров пропали без вести при обвале в очень узкой и не самой продуктивной штольне. В это самое время брат-близнец одного из этих шахтеров находился в другой части прииска, и потом очень много эмоционально говорили и писали о том, каким стрессом стало для него это происшествие. Я о нём не писал, но считаю, что наши сотрудники поступили не самым нравственным образом, озаглавив статью «Сиамский кошмар на угольных разработках». По всей видимости, близнец, оставшийся в живых, лишился рассудка в то самое мгновение, когда погиб его брат и еще четверо шахтеров!

Вас, по идее, должна заинтересовать серия статей, которую я в настоящее время задумал для «Рекордера». Я планирую объединить эти статьи под заголовком «История штолен в Западном Мидленде» и опубликовать их позднее в этом году. С радостью отправлю Вам эти статьи, если Вы пожелаете.

Уважаемый мистер Кроу,

Я получил Ваше письмо вчера к вечеру. Я писать особо не мастер и даже не знаю, как Вам ответить, да и сумею ли найти правильные слова.

Первым делом, позвольте сказать, что Вы совершенно правы насчет картин на стенках туннеля — и насчет пения тоже. Откуда Вы можете знать насчет этого — ума не приложу! Насколько мне известно, только я спускался в эту шахту до того, как штольню закрыли, и будь я проклят, если мне придет на ум какое-то другое место, где бы Вы смогли услыхать звуки вроде тех, которые слышал я, или увидеть такие рисунки на стенах туннеля. Но Вы явно такое видели и слышали! И эти безумные слова, которые Вы мне написали, в точности такие, как слышал я…

Конечно, мне стоило бы спуститься в ту шахту с напарником, но мой заместитель тогда приболел, а я подумал, что работа окажется самая что ни на есть обычная. Ну, а как видите, оказалось все совсем не так!

В тот раз спуститься и проверить старую штольню меня попросили по двум причинам. Во-первых, я все эти пласты проходил в молодости и все там внизу знаю как свои пять пальцев, и уж конечно (плевать, что там говорит Беттеридж), я таки действительно опытный инспектор — но главное в том, что кто-то должен был сделать эту работу, проверить, как лучше поступить с этими старыми выработками — укрепить их или завалить. Насколько я понимаю, у Совета по добыче угля в последнее время жуткая головная боль из-за всех этих проседаний породы и завалов в Илдене и Блэкхилле.

Однако Вы попросили меня более подробно описать то, что я увидел под землей, и я попытаюсь рассказать, как именно все произошло. Но могу ли я рассчитывать, что все сказанное мной останется сугубо между нами? Понимаете, через несколько лет я начну получать от Совета по добыче угля неплохую пенсию, а им бы совсем не хотелось отрицательных отзывов в прессе, а уж особенно таких, которые могут встревожить местных землевладельцев и строителей. Люди не покупают домов, которым грозит опасность и не начинают строительство на земле, где могут случиться провалы грунта! И поскольку один такой случай со мной уже произошел, я пенсии лишиться не хочу, вот и все…

Думаю, больше всего мое начальство запсиховало, когда я проговорился насчет тех туннелей — не старых, подпертых деревянными крепями выработок, а настоящих туннелей — круглых в сечении, с очень гладкими стенками, явно искусственного происхождения. И не один такой туннель был, как написали в «Мейл», а полдюжины! То есть там был настоящий лабиринт. Да, я говорил, что стенки этих туннелей словно бы скорее выжгли в породе, чем вырубили, и так оно и было. По крайней мере, все выглядело так. Их словно бы изнутри покрыли лавой и дали остыть!

Но я забегаю вперед. Лучше начать сначала…

Я спустился в главную шахту в Хардене с помощью старой аварийной клети, которую пока еще не отключили и не разобрали. На случай, если древняя механика забарахлит, наверху осталась дежурить команда молодых парней. А я ни капельки не боялся. Я так давно на этой работе, что знаю все опасности, и, что мне там искать надо было, я тоже знал.

С собой я взял волнистого попугайчика в маленькой клетке. Ее я мог подвешивать к крепям, пока осматривал штольни. Есть кое-какие древние методы, от которых до сих пор не отказываются шахтеры. Раньше в забой с собой канареек брали, ну а я взял попугайчика. Это для того, чтобы узнать, нет ли в шахте гремучего газа — то бишь метана. Этот газ птичку убивает в момент, а для вас это знак, что пора сматываться! На случай, если встретится на моем пути вода, на мне был непромокаемый комбинезон и высокие сапоги — Харден находится не так далеко от моря, и это одна из самых глубоких шахт в стране. Вот ведь забавно… Я ждал, что встречу воду, а ошибся: внизу оказалось сухо, как в пустыне. На шлеме у меня был закреплен фонарь — современный, с ярким лучом, и еще я прихватил карту галерей и штолен. Так положено, хотя я и без карты там все знал отлично.

Ну, в общем, спустился я в шахту без проблем и подергал за веревку, рядом с клетью висящую, чтобы парни наверху поняли, что у меня все нормально. Потом я направился по горизонтальному штреку к западным галереям и штольням. Вам вот что понять важно, мистер Кроу: главные проходы в шахте — они часто бывают очень даже большие. Некоторые из них здоровенные, как туннели подземки в Лондоне. Я это к тому говорю, чтобы Вы не подумали, будто мне там было жуть как тесно, чтобы я от клаустрофобии страдал или еще что-то в таком роде. Да и в шахту мне спускаться не впервой — а в этот раз что-то там было такое…

Это трудно изложить на бумаге… ну даже не знаю… Было у меня такое чувство, как будто… ну вот, Вы мне скажите: вы когда-нибудь играли с детьми в прятки? Бывало, что вы заходите в комнату, где кто-то прячется? Вы его не видите, в комнате темно, а он сидит тихо, как мышка, но вы все равно понимаете: он тут! Вот так оно и было в этой заброшенной шахте. Но там никого не было — в то время, по крайней мере…

В общем, я прогнал это чувство и зашагал по широкой штольне. Так я шел, пока не добрался до западной сети разработок. По горизонтали это получается почти в двух милях от главной шахты. По пути я замечал, что кое-где ослабли крепи, но не настолько, чтобы этим могли объясняться проседания грунта на поверхности. Никаких настоящих завалов на моем пути не встретилось. Но вот что правда, то правда: воняло в шахте здорово — правда, я такого запаха прежде ни разу не чувствовал. И это был не рудничный газ, потому что он никак не влиял ни на меня, ни на попугайчика. Просто жутко неприятный запах. Ближе к концу соединительной штольни я заметил первый из новых туннелей. Он вливался в штольню со стороны, противоположной морю. Я его как увидел, остановился как вкопанный! Нет, а с Вами бы что было, если бы Вы такое увидали?

Отверстие в стене штольни, а за ним — горизонтальный туннель с прочными и гладкими стенками, и вырублен он был не в угле, а в твердой породе! Знаете, я вообще-то люблю быть в курсе современных способов горных разработок, но я сразу понял: этот туннель не был прорублен ни одной из знакомых мне машин. А получалось так, словно я чего-то не понимал или упустил что-то. На моей карте этот туннель обозначен не был, так что я себе, в итоге, сказал, что тут, наверное, все-таки какие-то новые машины испытывали перед тем, как шахту закрыли. И я сильно рассердился — мне-то ведь про это никто ни словечком не обмолвился!

Отверстие туннеля было около восьми футов в поперечнике, и хотя никакие крепи в нем установлены не были, все равно он выглядел чертовски прочным и крепким. И я решил пройти по нему и поглядеть, далеко ли он идет. Оказалось, что длина туннеля около полумили, мистер Кроу. Никаких крепей. Прямой, как стрела. А такой аккуратной работы я за двадцать пять лет труда под землей не видал ни разу. Примерно через каждые сто ярдов под прямым углом в стороны уходили другие туннели. На трех таких пересечениях я заметил большие кучи щебня. Это подсказало мне, что надо быть осторожным. Эти дыры явно не были такими прочными, какими казались!

Не знаю, как это мне взбрело в голову, но я вдруг поймал себя на мысли о гигантских кротах! Я как-то раз видел один сенсационный фильм про таких тварей. Вот, наверное, почему я так подумал. Но только у меня мелькнула эта мысль, как я наткнулся на новый туннель: этот спускался с поверхности под углом!

В потолке туннеля я увидел отверстие — круглое, с гладкими, отполированными краями, — как можно было такой гладкости добиться, я ума не приложу, разве что туннель был выплавлен в породе, как я уже писал раньше. С этого момента я дальше пошел очень медленно и вскоре вышел из туннеля в большую пещеру. По крайней мере, я сначала подумал, что это пещера, а потом пригляделся и понял — нет, не пещера! Просто в этом месте сходилось сразу несколько туннелей — около дюжины. Потолок поддерживали колонны — наподобие сталагмитов. Вот там-то я и увидел высеченные на стенах рисунки, изображающие каких-то странных существ, наподобие осьминогов. Вряд ли стоит говорить, как я там напугался!

Задерживаться я там не стал (мало всего этого, так там еще мерзкий запах был просто нестерпимый), но все же я успел прикинуть, что то место, где туннели сходились, было футов пятьдесят в поперечнике, и стены там тоже были гладкие, как из отполированной лавы. Пол был довольно-таки ровный, но чем-то усыпанный. Сильно смахивало на землю. А прямо посередине на полу лежали четыре крупные пещерные жемчужины. Ну, то есть это я так решил, что это жемчужины. Каждая по четыре дюйма в поперечнике, прочные, тяжелые и блестящие. И не спрашивайте меня, как они могли там оказаться, — понятия не имею и в ум не возьму, как они могли образоваться природным путем, вроде других пещерных жемчужин, которые я видал раньше, в детстве. В общем, я их в сумку положил и пошел обратно по этим странным новым туннелям, чтобы выйти к западной сети разработок. Я к этому времени под землей успел уже полтора часа пробыть.

В штреки я толком пройти не смог. Пять или шесть из них оказались завалены. Обрушились полностью. Но вскоре я понял, из-за чего случились обвалы! В этих древних разработках было полным-полно новых круглых туннелей — полно, как дырок в сыре «горгонзола», и они были проложены и в угле, и в породе. А потом в одном из немногих старых треков, которые еще были более или менее проходимы и где даже осталось немного низкосортного угля, мне встретилось еще кое-что забавное. Один из непонятных новых туннелей был проложен прямо вдоль старого штрека, но только стенки были из другого материала — не из того, что походил на отполированную лаву, а как бы из смолы. Из такой смолы, которая из горячего угля пузырями выходит в коксовых печах, вот только эта смола была твердая, как камень!

Вот такие дела. В общем, с меня хватило, и я отправился обратно, к главному штреку, чтобы через него дойти до клети. И вот тут-то мне показалось, что я слышу пение. Показалось? Черта с два! Я его вправду услышал! И с теми самыми тарабарскими словечками, которые Вы мне написали! Пели вдалеке, и это было похоже на то, как будто слышишь звук прибоя с помощью морской раковины, приложив ее к уху, или как будто вспоминаешь мелодию, и она звучит у тебя в голове… Но я-то знал, что ничего подобного под землей, в шахте, услышать не должен, поэтому со всех ног поспешил к клети.

Ну, об остальном напишу кратко, мистер Кроу. Я и так уже, пожалуй, наговорил лишнего, и очень хотелось бы верить, что Вы не из этих ушлых репортеров. Только мне самому жутко хотелось кому-то все это выложить, так что теперь какая разница?

Наконец я добрался до того места, где меня ждала клеть, и подергал за веревку — дал знак ребятам наверху, чтоб меня вытащили. Наверху я составил отчет — правда, не такой полный, как сейчас, когда Вам пишу, а потом пошел домой… Жемчужины я оставил себе — на память, если хотите, и в отчете про них ничего не сказал. Да и кому от них какой толк? Правда, все равно у меня такое чувство, будто я их своровал. То есть… чем бы они ни были, эти штуковины, они же не мои, верно? Может, я их анонимно отправлю в музей в Сандерленд или в Радкар. Наверное, музейные работники распознают, что это такое…

А на следующее утро нагрянули репортеры из «Дэйли Мейл». Прослышали, что мне есть о чем порассказать, и принялись меня расспрашивать. А я догадался, что они надо мной посмеиваются, поэтому я им все выкладывать не стал. А когда они от меня отстали, то наверняка отправились к старине Беттериджу, ну а про все прочее Вы знаете.

Вот и все, мистер Кроу. Если вы еще о чем-то хотите узнать, черкните мне пару строк. А мне очень интересно, откуда Вы-то столько знаете про все это и зачем хотите узнать больше.

P.S.

Может, Вы слыхали, что начальство потом собиралось отправить еще двоих инспекторов сделать работу, которую я «провалил»? Так вот, не получилось у них. Несколько дней назад вся выработка обвалилась. Дорога от Хардена до Блэкхилла местами просела на десять футов, а в Касл-Илдене рухнуло несколько кирпичных амбаров. В Хардене придется повозиться со стенами гостиницы «Красная корова». И с тех пор то тут то там почва подрагивает. Я же говорил, что вся выработка изрыта этими туннелями. Мне даже удивительно, как еще шахты продержались так долго. Остается только быть благодарными за это. О, и вот еще что. Воняло там все-таки каким-то газом. У меня потом голова еще долго кружилась и слабость долго мучила. И долго еще я это пение в голове слышал — заунывное такое! Ну, это все мое воображение виновато, конечно — можно и так сказать, но только старик Беттеридж меня все же порядком оболгал…

Дорогой мистер Бентам,

Благодарю Вас за скорый ответ на мое послание от 25-го числа. Буду крайне Вам признателен, если Вы с таким же вниманием отнесетесь и к этому моему письму. Я вынужден писать кратко (очень много важных дел), но умоляю Вас отнестись серьезно к моим пожеланиям, какими бы странными они Вам ни показались. Прошу Вас сделать все, что я Вам советую, безотлагательно!

Вы свидетель, мистер Бентам, того, как точно я описал изображения на стенах той искусственной пещеры. Вы убедились, что я в точности воспроизвел слова того странного песнопения, которое Вы слышали под землей. Более всего я сейчас желаю, чтобы Вы помнили об этих моих догадках. Поэтому поверьте мне: Вы подвергли себя сильнейшей и ужаснейшей опасности тем, что забрали пещерный жемчуг из системы туннелей в Хардене! На самом деле, я почти не сомневаюсь в том, что чем дольше Вы держите эти предметы у себя, тем сильнее возрастает опасность!

Я прошу Вас отправить их мне. Я могу придумать, как с ними поступить. Повторяю, мистер Бентам: не медлите, поскорее отправьте мне эти пещерные жемчужины, но если Вы решите этого не делать, то, по крайней мере, удалите их от себя и своего дома! Лучше всего было бы, если бы Вы бросили их в шахту, если это вообще возможно, но главное для Вас — от них избавиться, так что сделайте это без промедления! Они могут оказаться куда опаснее, чем их вес, помноженный на десять в пересчете на граммы нитроглицерина!

Дорогой Анри,

Два раза сегодня пытался до тебя дозвониться, и вот, в столь поздний час узнал о том, что ты в Париже, на распродаже антиквариата! Твоя домоправительница мне сказала, что не знает, когда ты возвратишься. Надеюсь, что скоро. Мне может очень понадобиться твоя помощь! Это письмо ты найдешь, когда вернешься. Не теряй времени, де Мариньи, и приезжай сюда так быстро, как только сможешь!

2. Чудеса странные и ужасные ^{(Из записных книжек Анри-Лорана де Мариньи)}

Это странное и необъяснимое чувство не покидало меня несколько недель — глубоко укоренившееся психологическое ожидание, нервозность. И общее воздействие этой неописуемой атмосферы надвигающейся истерии на мою, в общем-то, крепкую нервную систему было ужасным. Оно просто разъедало душу. Я никак не мог понять, откуда взялись эти смутные страхи, эта боязнь чего-то неизвестного, неведомого. Я даже не догадывался, где источник этого странного ощущения — будто воздух давит на меня и когда я сплю, и когда бодрствую, но всего это хватило, чтобы я сбежал из Лондона на континент.

Для видимости я отправился в Париж, чтобы поискать восточный антиквариат в аукционном доме Фуше, но когда я обнаружил, что полет в город моих предков не принес мне отдохновения от болезненной, пугающей депрессии, я совсем растерялся. Я не понимал, что мне делать с собой.

В итоге, пробыв в Париже всего четыре дня и сделав пару небольших покупок (скорее, для того, чтобы хоть как-то оправдать поездку), я решил возвратиться в Лондон.

С того самого момента, когда мой самолет приземлился, я ощутил, что меня словно бы притягивало обратно из Франции, и это подозрение подтвердилось, когда, добравшись до дома, я обнаружил ожидавшее меня послание от Титуса Кроу с призывом как можно скорее приехать к нему. Письмо лежало на столе в моем кабинете, куда его положила домоправительница. Оно пришло, как выяснилось, два дня назад. И, каким бы загадочным ни был текст этого послания, мое мрачное настроение, довлевшее надо мной уже несколько недель, как рукой сняло, и я птицей упорхнул в Блоун-Хаус.

До обширного бунгало — обители Кроу на окраине города я добрался во второй половине дня. Похожий на льва оккультист открыл мне дверь, и я поразился тому, как сильно он изменился внешне за те три месяца, пока мы не виделись. Первое, что бросалось в глаза, — что он явно ужасно изможден. Осунулся, кожа на лице стала землистого цвета. На высоком лбу залегли глубокие морщины, обозначавшие сосредоточенность и тревогу. Широкие плечи понурились, Кроу сгорбился. Куда подевалась его обычная подвижность и энергичность! Судя по всему, он бессонными ночами трудился над чем-то важным для него. Фактически первые слова, произнесенные им, были не нужны.

— Де Мариньи, ты получил мое письмо! Слава Богу! Одна голова хороша, а две лучше, поэтому мне сейчас крайне необходима вторая голова. Я уже успел довести себя до отчаяния, соображаю худо. Ясный ум, свежий подход — Богом клянусь, как же я рад тебя видеть!

Кроу торопливо впустил меня в дом, провел в свой кабинет и знаком пригласил садиться. Но я не сел. Обвел взглядом комнату, не веря своим глазам. Хозяин налил мне обычный приветственный стакан бренди и устало опустился в кресло, стоявшее позади большого письменного стола.

Так вот… Я сказал, что смотрел по сторонам, не веря своим глазам. Поймите вот что: в кабинете Титуса Кроу, где находится и его любимое детище — библиотека, почти всегда что-то происходит, когда мой друг ведет исследования в самых странных областях. До идеального порядка здесь всегда бывало далеко, но такого хаоса я здесь не видел ни разу!

На полу — от одной стены с книжными полками до другой — повсюду валялись цветные и черно-белые географические карты, открытые атласы, и через некоторые из них мне пришлось переступать, чтобы добраться до кресла. На краю письменного стола и на небольшом приставном столике лежали и стояли вертикально различные папки, и многие из них были раскрыты на отмеченных закладками или скрепками местах. Повсюду пестрели бесчисленные вырезки из газет, и одни из них выцвели от старости, а другие были совсем свежими. Прямо у своих ног я увидел лежащий на полу большой раскрытый блокнот, страницы которого сверху донизу были заняты торопливыми набросками. В углу кабинета, около здоровенных напольных часов Кроу, циферблат которых имел четыре стрелки, большой, как попало сложенной стопкой валялись книги — редкие и не очень редкие тома по мифологии, антропологии, археологии и не столь известным наукам. В общем, это был полный и жуткий беспорядок, поэтому слова сами сорвались с моих губ.

— Титус! Что за чертовщина?.. У тебя такой вид, будто ты неделю не спал, глаз не сомкнул… а здесь что творится?

Я снова обвел взглядом кабинет, который впервые увидел в столь плачевном состоянии.

— О, нет, я не то чтобы совсем не спал, де Мариньи, — не слишком уверенно ответил мне Кроу, — хотя спал я не так много, как обычно. Нет-нет, боюсь, усталость у меня не только физическая, но и умственная. Но я тебя умолю… какова загадка, которую непременно нужно разгадать!

Титус Кроу покачал бренди в стакане, и лишь на миг его взгляд вдруг стал, как прежде, мощным и энергичным.

— Видишь ли, — проговорил я, на время удовлетворившись тем, что в нужное время Кроу сам расскажет мне, что к чему, — представь себе, еще до того, как я получил твое письмецо, я уже догадывался, что кому-то нужна помощь. Не знаю, что происходит, и не имею ни малейшего понятия о том, какая у тебя «загадка», но знаешь что? Впервые за несколько недель у меня такое состояние, что я не в силах ничего решать и разгадывать! Я живу словно бы под черной тучей — особое такое настроение отчаяния, обреченности… и тут приходит от тебя записка.

Кроу посмотрел на меня, склонив голову к плечу, и грустно улыбнулся.

— Вот как? В таком случае, мне очень жаль, де Мариньи, потому что, если только я сильно не ошибаюсь, твое «особое настроение отчаяния» в самом скором времени вернется! — Его улыбка мгновенно угасла. — Но ничего смешного в том, во что я себя вовлек, нет, Анри. Совершенно ничего смешного.

С такой силой сжав подлокотники офисного кресла с высокой спинкой, что побелели костяшки пальцев, Кроу наклонился к столу.

— Де Мариньи, если я прав в своих догадках, то в эти самые мгновения мир подвергается немыслимой, невероятной опасности. Но я в это верю… и до меня были другие, кто верил в этом.

— Были другие, Титус? — переспросил я, заметив, что это слово мой друг произнес с ударением. — Значит, в своей убежденности сейчас ты одинок?

— Да, по крайней мере, я так думаю. Те, другие, о которых я упомянул… их больше нет! Попытаюсь объяснить.

Мой исхудавший, бледный, осунувшийся друг откинулся на спинку кресла и явно расслабился. На несколько мгновений он зажмурился, и я понял, что он размышляет, каким образом лучше начать рассказ. Миновали секунды, и зазвучал спокойный, сдержанный голос Кроу:

— Де Мариньи, я рад, что нас — таких — двое. Будь я проклят, если бы знал, к кому еще я мог бы обратиться, не будь мы с тобой настолько близки. Есть, есть, конечно, и другие, кто разделяет эту нашу любовь к непознанному, к запретному, но никого я не знаю так близко, как тебя, и ни с кем я столько не пережил вместе, сколько с тобой. Ниточка между нами протянулась еще тогда, когда ты впервые приехал в Лондон из Америки, ты был еще мальчиком! О чем тут говорить! Мы с тобой связаны даже вот этими часами, которыми прежде владел твой отец! — Он указал на чудовищно громадные напольные часы с четырьмя стрелками. Они даже тикали как-то странно. — Да, мы с тобой родственные души, и это прекрасно, ибо как я смог бы объяснить чужому человеку те фантастические вещи, о которых должен поведать? И даже если бы я смог это сделать и не оказаться потом в палате с резиновыми стенами, кто бы принял меня всерьез? Даже ты, мой друг, вряд ли сумеешь поверить мне.

— Ой, ну будет тебе, Титус, — не выдержал и вмешался я. — Разве было что-нибудь более необъяснимое, чем та история с Камнем Викингов, в которую ты меня втянул? А как насчет Зеркала Нитокриса? Какая это была опасность, какой ужас! Нет уж, не стоит сомневаться в верности человека, пока не расскажешь, о чем речь, дружище!

— Я не сомневаюсь в твоей верности, Анри, совсем наоборот, но при всем том то, с чем я столкнулся… это просто фантастика! Тут не просто нечто оккультное — если вообще оккультное, — тут мифы, предания, сны и фантазии, жуткий страх и пугающие… выжившие!

— Выжившие?

— Да, я так думаю. Но ты должен позволить мне рассказать все по-своему. И больше не прерывай меня. Сможешь задать мне все вопросы, когда я закончу рассказ. Договорились?

Я неохотно кивнул.

— Да, я сказал о выживаниях, — продолжал Кроу. — Осадок, остатки, отголоски темных и безымянных эпох и бесчисленных циклов времени и бытия. Посмотри: видишь эту окаменелость? — Он выдвинул из письменного стола ящик и достал оттуда кусок аммонита, подобранного где-то на побережье, на северо-востоке Великобритании. — Живое существо, которым некогда была эта окаменелость, обитало в теплом море рядом с самыми ранними предками человека. Это было еще до того, как самый древний из Адамов ступил — или выполз — на сушу! Но за миллионы лет до этого, в морях нижнего каменноугольного периода, жил, предположительно, предок вот этого самого аммонита — ранний аммонит, Muensteroceras. А теперь вернемся к выжившим. В тех стародавних океанах у муэнстеросераса имелся куда более подвижный и высокоразвитый современник — рыба под названием целакант — и вот, живого целаканта, которого считали вымершим еще в раннем триассе, вылавливают сетью близ Мадагаскара в тысяча девятьсот тридцать восьмом году! Кроме того — хотя и небольшой любитель говорить о подобных вещах, — у нас есть Лох-Несское чудовище и якобы гигантские ящеры в озере Тасек Бера в Малайзии. Хотя почему такие существа не должны существовать в мире, где живут самые настоящие драконы на острове Комодо, этого я понять не в силах, и пусть многие считают, что эти создания — чистой воды миф. Даже йети и западногерманский вальд-шрекен. Но есть и более мелкие, абсолютно реальные существа — и их немало, которые прошли через века и дожили до наших дней, абсолютно не изменившись под действием эволюции.

Вот таких-то, реальных и нереальных, можно назвать «выжившими», де Мариньи, и все же и целакант, и «Несси», и все прочие — геологические младенцы в сравнении с теми существами, которых я имею в виду!

Здесь Кроу сделал паузу, встал и устало прошагал по полу, усеянному книгами и бумагами. Он подлил мне бренди, после чего вернулся на свое место за письменным столом и продолжил свой рассказ:

— Поначалу эти выжившие древние существа стали являться мне в сновидениях, но теперь я считаю, что мои сны материализовались. Уже немало лет мне известно, что я — сильный медиум. Знаю я и о том, что ты также наделен этим талантом, хотя и в меньшей степени. (Услышать такое от Титуса Кроу — это было величайшей похвалой!) Но лишь недавно я осознал тот факт, что эти мои «чувства» продолжают работать — и еще более эффективно, на самом деле, — когда я сплю. При этом, де Мариньи, в отличие от давно исчезнувшего друга твоего отца, Рэндольфа Картера, я никогда не был великим сновидцем, и обычно мои сны беспорядочны, смутны, фрагментарны — а все из-за того, что я ем на ночь и засиживаюсь допоздна. И все-таки некоторые из моих сновидений… иные!

Так вот… Несмотря на то, что я не сразу осознал, что мой талант медиума работает и во сне, у меня хорошая память, и к счастью — а может быть, к несчастью, в зависимости от обстоятельств, — моей памяти помогает то, что я — сколько себя помню — всегда скрупулезно записывал все свои сны, когда они бывали яркими и необычными. Только не спрашивай меня, зачем и почему! Мне говорили, что вести записи — характерно для оккультистов. Но какова бы ни была причина, похоже, я записал почти все, что когда-либо со мной происходило важного. А сновидения меня всегда зачаровывали.

Он махнул рукой, указав на разбросанные по полу вещи.

— Тут, под некоторыми картами, ты найдешь книги Фрейда, Шраха, Юнга и еще пяти-шести других авторов. Но вот что произвело на меня большое впечатление не так давно: мои самые эксцентричные сновидения лет за тридцать, а то и больше, по времени совпадали с более серьезными и далекоидущими событиями в мире бодрствования!

Позволь, я приведу тебе несколько примеров.

На краю стола у Кроу лежало несколько тонких ежедневников. Он выбрал один из них, открыл на заложенной странице.

— В ноябре и декабре тысяча девятьсот тридцать пятого года мне то и дело снился страшный сон, в котором фигурировали одни и те же страшные существа. Крылатые, безликие, похожие на огромных летучих мышей твари носили меня каждую ночь над фантастическими горными пиками, острыми, как иглы. Эти бесконечные странствия должны были перенести меня в какое-то странное измерение, но я все никак не мог туда попасть. Мне слышались странные эфирные песнопения, которые я затем обнаружил в «Хтаат Аквадинген», а стало быть, это составная часть «Некрономикона»[1] — вещи жуткой и кошмарной, де Мариньи! Еще мне снилось совершенно адское место за чужеродными джунглями: большущий неровный круг гниющей земли, в центре которого непрерывно вертелась какая-то Тварь в желчно-зеленом плаще, и этот плащ жил своей чудовищной жизнью. Безумие, подлинное безумие присутствовало в самом воздухе! Я все еще не до конца расшифровал многие закодированные строки в «Хтаат Аквадинген» — и, Бог свидетель, не собираюсь! — но те напевы, которые я слышал в своих снах, процитированы там, и одному Богу известно, что может быть вызвано с помощью этих жутких строк!

— А в мире бодрствования? — не выдержал и спросил я, хотя и помнил, что Кроу просил его не перебивать. — Что происходило в реальном мире, когда тебе снились эти жуткие сны?

— Что ж, — протянул Кроу, — кульминацией стал ряд ужасных происшествий в канун Нового года в психиатрической больнице «Оукдин» неподалеку от Глазго. На самом деле, пятеро пациентов в ту ночь умерли в своих одиночных палатах, а еще погиб медбрат — на дороге, ведущей к больнице, прямо рядом с ней. На него, по всей видимости, напал какой-то зверь. Тело было разорвано и кошмарно изжевано! Мало этих смертей, которые, все до одной, остались необъясненными, там еще одна медсестра сошла с ума, а еще пятерых пациентов, прежде считавшихся «безнадежными», выписали — как абсолютно здравомыслящих и ответственных граждан! Если хочешь, можешь прочесть об этом случае, у меня есть газетная вырезка…

Ну, ты, конечно, можешь сказать, что эти происшествия никак не связаны с моими снами, но, как бы то ни было, после кануна Нового года меня эти ужасные сны беспокоить перестали!

И это еще не все. Ходили слухи, будто бы в ночь перед этим ужасным происшествием самые тяжелые больные в клинике «Оукдин» предавались какому-то безумному песнопению. И я думаю, что мог рискнуть и догадаться — что это было за песнопение. Могу даже предположить, для чего оно было предназначено.

А пока — продолжим.

За следующие лет тридцать, — продолжал Кроу, закрыв первый ежедневник и взяв более свежий, — мне периодически снова снились кошмары — в целом, не более двух десятков, и все они, безусловно, записаны мной. Один из них я помню особенно отчетливо, и мы к нему вернемся и обсудим более подробно через минуту. Но в конце тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, начиная с десятого ноября, произошло новое жестокое вторжение в мои сновидения. На этот раз мне стала сниться огромная подземная крепость, населенная тварями, которых я не желал бы увидеть вновь — ни во сне, ни наяву.

И эти существа, населявшие подводную цитадель на дне моря, они были… даже не знаю, как сказать… мерзкие ужасы из самых ужасных доантичных мифов. Их просто не с кем сравнить, кроме жутких представителей Цикла Ктулху и Йог-Сотхота. Большая часть этих тварей была занята какими-то загадочными приготовлениями — то ли магическими, то ли научными, и в этой подводной деятельности им помогало нечто неописуемое и богохульное, более похожее на горы подвижной слизи, чем на разумные существа. Они смутно напоминали описанных в «Некрономиконе» Шогготов — опять-таки из Цикла мифов о Ктулху.

Так вот, эти Шогготы — я их про себя стал называть «морскими Шогготами» — были явно подчинены своим мерзким господам, однако несколько Шогготов стояли на страже около одного из главных существ. И у меня создалось безумное впечатление, будто бы этот… эта Странная Тварь, совершенно безумная — состояла из человеческого разума, впихнутого в тело одного из жутких обитателей моря!

Стоит подчеркнуть, что и в это время, пока мне снились эти сны, в реальном мире, где люди бодрствуют, происходили довольно-таки страшные происшествия. По всей стране случались мятежи в психиатрических клиниках, происходили сборища сектантов в Западном Мидленде и на северо-востоке, случилось немало жутких самоубийств среди богемы. Кульминацией этого периода стало появление острова Сюртсей[2] — в Атлантике, поблизости от островов Вестманнаёйяр.

Конечно, тебе известна, де Мариньи, главная тема мифов о Цикле Ктулху: что придет такое время, когда Властелин Ктулху восстанет со своего скользкого трона в морских глубинах Р’льеха[3] и заявит права на свои царства на суше? В общем, все это выглядело ужасно пугающе, и долгое время я со страхом собирал газетные вырезки и статьи насчет образования острова Сюртсей. Однако больше ничего особенного не происходило, и Сюртсей со временем остыл и превратился в новый остров — абсолютно безжизненный, но вместе с тем загадочный. У меня такое чувство, Анри, что Сюртсей стал всего лишь первым шагом, и что эти кошмарные гады из моих снов на самом деле реальны, и что они собирались поднять на поверхность целую цепь островов и странно построенных городов — то есть стран, затонувших в туманные, незапамятные эпохи, чтобы тем самым начать продуманную атаку на здравомыслие всей вселенной. Атаку под руководством Властелина Ктулху, его «братьев» и их приспешников, которые некогда правили там, где теперь правят люди.

Мой друг вел свой рассказ, а я — стоило ему только впервые упомянуть о Цикле мифов о Ктулху — применил свою необычную способность сосредотачиваться сразу на нескольких темах. Одну часть своего сознания я направил на поглощение всего того, о чем мне рассказывал Кроу. Другая часть сознания пошла своим путем — потому что я знал о Цикле мифов о Ктулху гораздо больше, чем мог представить мой изможденный непрестанной работой друг. На самом деле я недолгое время владел проклятым зеркалом королевы Нитокрис, и опыт общения с этим предметом вышел мне боком, поэтому я посвятил немало времени, сопоставляя самые древние легенды и мифы, связанные с временами до появления человека, где фигурировал Ктулху и его современники. Все эти познания я черпал из редчайших рукописных книг.

Вот в этих самых «запретных» книгах я и прочел нецензурированные отрывки фотокопии из Британского музея под названием «Пнакотическая Рукопись»[4], которую считают фрагментарным описанием утраченной «Великой расы» — доисторической даже по отношению к доисторическим временам. Также я ознакомился с репродуцированными страницами «Текста о Р’льехе», вероятно, составленного рядом приспешников самого Ктулху. Ознакомился я и с «Сокровенными культами» фон Юнцта[5], а также у меня был собственный экземпляр книги Людвига Принна «Тайны червя»[6], и оба эти произведения были изданы с большими купюрами. Знаком я также был с произведением графа Д’Эрлетта[7] «Культы гулей»[8] и довольно занимательными «Заметками о «Некрономиконе» Фири, отвратительно натуралистичными, но при этом раздражающе туманными «Откровениями Глааки»[9]. Доводилось мне держать в руках и драгоценный экземпляр «Ктаат Аквадинген» — собственность Титуса Кроу.

Из этих произведений я узнал (хоть и отнесся к ним несколько скептически) о силах и божествах из невероятно древней мифологии: о добрых Старших Богах, мирно проживавших в созвездии Ориона, но при этом всегда знавших о борьбе между расами Земли и Силами Зла, а также о злобных божествах — Древних, которыми правил (а может быть, он их и сотворил или породил?) «слепой идиот, бог Азатот», «бурлящий в самом центре бесконечности», аморфная масса самого низменного ядерного синтеза, из которого излучается вся бесконечность. Узнал я также о Йог-Сотхоте, который «все-в-одном-и-один-во-всем», который сосуществует со всеми временами и примыкает ко всем пространствам, а еще — о Ньярлатотепе Вестнике, и о Великом Ктулху, «обитателе глубин», живущем в Р’льехе, о Гастуре Неописуемом — первичной стихии межзвездного пространства и воздуха, полубрате Ктулху, и о Шуб-Ниггурате, «черном лесном козле с тысячным потомством», мифологическом символе плодородия.

Прочитал я и о других существах и созданиях — таких как Дагон (рыбобожество филистимлян и финикийцев), правитель Обитателей Глубин, союзник и слуга Ктулху; о Гончих Тиндала[10], о Йибб-Тстле, Найогтхе, Тсатхоггуа, Ллоигоре, Зхаре, Итхакве, Шудде-М’еле, Глааки и Даолотхе — многих, очень многих. Об одних из этих существ было подробно написано в мифах, а в книгах были даны их пространные описания. О других было сказано более туманно, содержались лишь упоминания, да и те — краткие и несущественные.

Вкратце основной миф можно пересказать так: в эпоху столь далекого прошлого, к которому вполне можно применить выражение Кроу насчет «геологических младенцев», Старшие Боги пресекли бунт Древних, изгнав их в различные места ссылки и плена: Гастур отправился в озеро Гали в Каркозе; Ктулху был сослан в Р’льех на дно Атлантического океана; Итхаква был обречен обитать в ледяных пустошах Арктики. Азатот, Йог-Сотхот и Йибб-Тстл были отправлены в хаотические континуумы за пределами геометрических измерений, где изученные формы имеют только одну поверхность. Тсатхоггуа был сослан в хтонические гиперборейские червоточины, а Шудде-М’ель — в другие затерянные подземные лабиринты. И только Вестник Ньярлатотеп остался на воле, не в плену. Ибо в своей бесконечной мудрости и столь же бескрайнем милосердии Старшие Боги не тронули Ньярлатотепа, чтобы он имел возможность пересекать потоки между сферами и относить слова одного плененного злого божества к другому.

Не позволяли Древним выбраться из плена различные знаки, символы и преграды, применявшиеся с незапамятных времен («незапамятные времена» — не самое удачное, слишком избитое определение). Некоторые книги, а особенно — «Некрономикон» безумного араба, Абдула Альхазреда, предупреждали об опасности удаления таких знаков и о возможных попытках обезумевших или «одержимых» смертных вновь поставить Великих Древних царствовать над их былыми владениями. Мифы во всей их полноте выглядели чрезвычайно увлекательно, но точно так же, как все прочие великие мировые фантазии, могли считаться исключительно преданиями чистой воды, и только самые наивные души могли уверовать в возможную реальность высказанных в этих мифах предположений или следствий. Я до сих пор рассуждал именно так, несмотря на то, о чем мне не раз рассказывал Кроу, и даже на то, на чем я споткнулся самолично.

Все эти мысли очень быстро мелькали у меня в голове, но благодаря моей способности сосредотачиваться сразу на нескольких темах, я не упустил ничего в рассказе Титуса Кроу о его сновидениях за последние тридцать лет и о том, как эти сны согласовывались с происшествиями в реальном мире. Мой друг поведал о некоторых из своих чудовищных снов за последние годы, когда его сновидения совпали с целым рядом катастрофических аварий на океанических нефтяных и газовых платформах. Теперь Кроу собирался рассказать мне подробности еще более ужасных кошмаров, которые привиделись ему всего несколько недель назад.

— Но сначала, — сказал Кроу, — мы вернемся к тем снам, о которых я не поведал тебе раньше.

Я прогнал все прочие мысли и образы из своего сознания.

— Сделал я это потому, что не хотел докучать тебе повторами. Видишь ли, эти сновидения впервые явились ко мне очень давно — в августе тысяча девятьсот тридцать третьего года, и хотя они не были так уж подробны, во многом они совпадали с моими самыми недавними, повторяющимися страшными снами. Да, эти сны, вплоть до последнего времени, приходили ко мне каждую ночь, и стоит мне описать хотя бы один из них — считай, что я пересказал тебе большую часть. Других снов было очень мало!

Короче говоря, Анри, мне снились подземные существа, похожие на безглазых осьминогов — создания, способные прокладывать туннели в самой глубине горных недр так же легко, как нагретый нож режет сливочное масло! Пока я точно не знаю, кто они такие — эти роющие землю, хотя я почти уверен, что они представляют собой пока неизученный, неизвестный вид, противоположный так называемым «сверхъестественным» существам, уцелевшим с незапамятных времен, и созданиям из оккультных измерений. Нет-нет, я могу только строить догадки, но догадки мои таковы: это богохульный ужас! А если я прав, то, как я уже сказал, всему миру грозит адская опасность!

Кроу закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и прижал кончики пальцев к нахмуренному лбу. Он явно сказал все, что собирался сказать без того, чтобы я его прервал. Но мне уже не очень сильно хотелось его расспрашивать. Передо мной был совсем другой Титус Кроу — не тот, которого я знал прежде. Я прекрасно знал, как глубоко он всегда проникает во все, чем бы ни занимался. Я знал, что он совершил гениальные открытия в целом ряде темных углов различных наук, но… быть может, его работа, в конце концов, сыграла с ним злую шутку?

Я смотрел на Кроу с сочувствием и пониманием, и тут он разжал веки. Я не смог скрыть свои чувства. Титус увидел мое смятение и улыбнулся.

— Я… Прости, Титус, я…

— Что ты сказал, де Мариньи? — прервал он меня. — Усомнился в человеке, не испытав его? Я тебя предупреждал, что проглотить это будет непросто, но в твоих сомнениях тебя не виню. Но у меня есть кое-какие доказательства…

— Титус, прошу тебя, прости меня, — удрученно проговорил я. — Просто ты… ты выглядишь таким усталым, изможденным. Но хорошо, хорошо… ты сказал: доказательства? О каких доказательствах ты говоришь?

Кроу снова выдвинул ящик стола и на этот раз извлек папку с письмами, рукопись и квадратную картонную коробку.

— Сначала — письма, — сказал он и протянул мне тонкую папку. — Потом — рукопись. Прочитай их, де Мариньи, пока я посплю, а потом ты сам сможешь обо всем рассудить, когда я покажу тебе содержимое коробки. И тогда ты сможешь все лучше понять. Договорились?

Я кивнул, сделал большой глоток бренди и принялся за чтение. С письмами я справился довольно быстро. Они сами по себе содержали целый ряд выводов. Затем настала очередь рукописи.

3. Бетонные стены ^{(рукопись Пола Уэнди-Смита)}

Никогда не устану поражаться тому, как некоторые люди, почитающие себя христианами, испытывают извращенную радость, глядя на несчастья других людей. Насколько это соответствует действительности, мне было дано очень ярко ощутить по совершенно ненужным шептаниям и слухам, вызванным катастрофическим ухудшением здоровья моего ближайшего живущего родственника.

Нашлись такие, кто счел, что поведение сэра Эмери Уэнди-Смита после его возвращения из Африки находилось под столь же непосредственным влиянием Луны, как морские приливы и (отчасти) медленное движение земной коры. В доказательство эти люди приводили внезапное увлечение моего дяди сейсмографией — наукой о землетрясениях. Эта область науки настолько увлекла сэра Эмери, что он даже создал собственный инструмент. Прибор этот не нуждался в стандартном бетонном основании, но при этом отличался невероятной точностью и измерял даже самые мелкие подрагивания, постоянно сотрясающие нашу планету. Этот самый прибор я вижу перед собой сейчас. Его удалось спасти из руин дома дяди, и все чаще я бросаю на него резкие и опасливые взгляды.

До своего исчезновения мой дядя часами наблюдал (казалось бы, бесцельно) за едва заметными передвижениями самописца по бумажной ленте.

Лично мне гораздо более странным казалось то, что после возвращения в Лондон сэр Эмери избегал пользоваться метро и предпочитал платить немалые деньги за такси, чтобы только не спускаться, как он говорил, в «эти черные туннели». Да, странно, конечно, но мне это никогда не казалось признаком безумия.

Тем не менее, даже немногие по-настоящему близкие друзья, похоже, были убеждены в безумии моего дяди и винили в случившемся с ним то, что он слишком близко соприкоснулся с мертвыми, темными, давно забытыми цивилизациями, которые его так сильно интересовали. Но как могло быть иначе? Мой дядя был антикваром и археологом. Его странные путешествия в иноземные страны не предназначались для извлечения наживы, в них не было жажды славы. Скорее, сэр Эмери предпринимал эти странствия из любви к жизни, а если ему и перепадала кое-какая известность (а такое происходило нередко), то он чаще всего передавал ее алчущим славы коллегам.

Они ему завидовали — эти его так называемые современники, но и им мог бы сопутствовать успех, будь они, как и он, столь щедро одарены предвидением и пытливостью. Правда, со временем я начал думать о том, что эти таланты стали его проклятием. Я столь едко высказываюсь об этих людях из-за того, как они отрезали от себя моего дядю после того, как ужасно закончилась его последняя, фатальная экспедиция. В прежние годы открытия сэра Эмери помогли многим из них «сделать имя», но в последнюю экспедицию он этих прихлебателей, этих искателей славы не позвал, и они оказались не в фаворе, они лишились возможности обрести свеженькую краденую славу. Думаю, по большей части, обвинения в безумии, звучавшие со стороны этих людей, были просто злобной местью, призванной приуменьшить гениальность моего дяди.

Безусловно, то сафари стало его физическим концом. Он, который прежде был крепким и сильным для мужчины своего возраста, с черными, как смоль, волосами, всегда улыбчивый, теперь исхудал и ходил, сильно горбясь. Волосы у него поседели, улыбаться он стал редко и нервно, и при этом у него дрожали уголки губ.

До того как это стало бросаться в глаза и дало возможность бывшим «друзьям» начать насмехаться над моим дядей, сэр Эмери то ли расшифровал, то ли перевел (я в этом мало понимаю) письмена с горстки древних глиняных осколков, которые в археологических кругах именуются «Фрагментами Г’харне». Дядя никогда подробно не рассказывал о своих открытиях, но я знал: именно то, что он выяснил, расшифровав эти письмена, и вызвало его злосчастное путешествие в Африку.

Он и еще несколько его личных друзей — все в равной степени ученые джентльмены, отправились в глубь континента на поиски мифического города, который, как полагал сэр Эмери, существовал за несколько столетий до того, как были высечены из камня основания египетских пирамид. На самом деле, согласно подсчетам дяди, первобытные предки человека еще не были зачаты в ту пору, когда величественные монолитные крепостные стены Г’харне вознеслись к древним небесам. Опровергнуть данное моим дядей определение возраста этого города, если он вообще существовал, было невозможно: новые исследования «Фрагментов Г’харне» показали, что они относятся к дотриассовому периоду, и само то, что они присутствуют в такой сохранности, а не в виде вековой пыли, не поддавалось объяснению.

Сэр Эмери — в одиночку и в ужасном состоянии — набрел на поселение дикарей пять недель спустя после того, как вышел из африканской деревни, где экспедиция в последний раз имела контакт с цивилизацией. Без сомнений, свирепые люди, обнаружившие его, разделались бы с ним на месте, если бы не их суеверия. Его дикий внешний вид и то, что он пришел из области, на которой, по их верованиям, основанным на местных преданиях, лежало табу, остановило дикарей. Со временем им удалось более или менее сносно выходить сэра Эмери, после чего они проводили его в более цивилизованную местность, откуда он еще не скоро, но все же возвратился во внешний мир. Об остальных членах экспедиции с тех пор ничего не было слышно, и никто их не видел. История эта известна только мне, а я ее прочел в письме, которое мне оставил дядя, но более подробно об этом позже…

После того как сэр Эмери в одиночестве вернулся в Англию, у него появились вышеупомянутые чудачества, и стоило только постороннему человеку намекнуть или начать рассуждать об исчезновении товарищей моего дяди по экспедиции, как он вспыхивал и принимался с пеной у рта говорить о совершенно непонятных вещах вроде «похороненной страны, где булькает и плодится Шудде-М’ель, замышляя уничтожение человечества, и об освобождении Великого Ктулху из подводного плена…».

Когда дядю попросили официально отчитаться об исчезновении товарищей по экспедиции, он сказал, что они погибли при землетрясении. И хотя его просили рассказать подробности, он не проронил больше ни слова.

Поэтому я его об экспедиции не расспрашивал, опасаясь того, как он будет реагировать на вопросы. Между тем в тех редких случаях, когда дядя сам был готов говорить об этом (но так, чтобы его не прерывали), я его взволнованно и внимательно слушал, потому что мне, так же как и другим, если не больше, хотелось, чтобы загадки развеялись.

После возвращения дяди прошло всего несколько месяцев, когда он внезапно покинул Лондон и пригласил меня в свой коттедж, одиноко стоящий здесь, на йоркширских торфяниках, чтобы я составил ему компанию. Это приглашение выглядело странно само по себе, ибо дяде случалось проводить месяцы напролет в самых безлюдных краях, и я привык считать его отшельником. Но приехать я согласился, потому что увидел в этой поездке прекрасный шанс обрести хоть немного мирной тишины, которая так благотворна для моего сочинительства.

Как-то раз, вскоре после того, как я обосновался в коттедже дяди Эмери, он показал мне два шара, наделенные странной красотой и жемчужным блеском. Размеры шаров составляли примерно четыре дюйма в диаметре, и хотя сэр Эмери не мог точно определить, из какого материала они состоят, на его взгляд, состав был такой: неведомая комбинация кальция, хризолита и алмазной пыли. О том, как могли быть изготовлены эти изделия, дядя отвечал: «Можно только гадать». Он сказал мне, что эти шары были найдены на месте мертвого города Г’харн, и что эта находка стала первым подтверждением того, что он действительно нашел искомое место. Шары, по словам дяди, лежали под землей в каменном ящике без крышки. На стенках ящика, скошенных под странным углом, красовались странные, неземные картины. Сэру Эмери явно не хотелось рассказывать мне о них. Он лишь сказал, что там были изображены настолько отвратительные сцены, что описывать их подробно не стоит. Но я все же приставал к нему с расспросами, и он ответил, что в камне были высечены изображения чудовищных жертвоприношений какому-то неведомому древнему божеству. Больше он рассказывать ни за что не соглашался, но отослал меня, «раз уж мне так нестерпимо хочется», к трудам Коммода и «побитого молью» Каракаллы.

Сэр Эмери также упомянул, что помимо изображений на стенках этого каменного ящика имелось немало строчек четко очерченных письмен, очень похожих на клинописные и точечные символы «Фрагментов Г’харне», а в чем-то поразительно напоминающих почти совершенно нечитаемую «Пнакотическую Рукопись». Дядя сказал, что этот контейнер, вероятно, служил чем-то наподобие ящика для игрушек, а странные шары, по всей видимости, были мячиками какого-то малыша из древнего города. Во всяком случае, в загадочных письменах на каменном ящике, которые дяде удалось расшифровать, упоминались дети.

К этому моменту повествования я заметил, что глаза у сэра Эмери начали странно блестеть, язык стал заплетаться. Казалось, какой-то странный психологический блок действует на его память. Без предупреждения, словно бы неожиданно впав в гипнотический транс, он принялся что-то бормотать насчет Шудде-М’еля и Ктулху, Йог-Сотхота и Йибб-Тстла — чужеродных божеств, не имеющих описания, а также про мифологические места с такими же фантастическими названиями — Сарнат[11], Гиперборея[12], Р’льех и Эфиротх. Я еще назвал не все из них.

Мне очень хотелось узнать как можно больше об этой трагической экспедиции, но боюсь, именно из-за меня сэр Эмери прервал свой рассказ. Как я ни старался делать вид, что не замечаю его странного бормотания, он все же, видимо, заметил, с каким состраданием и жалостью я смотрю на него. Тогда он поспешно извинился передо мной и ретировался в свою комнату. Попозже, когда я незаметно заглянул к нему, он сидел перед своим сейсмографом и сверял показатели самописца с атласом мира, лежавшим перед ним на письменном столе. Я с тревогой отметил, что дядя негромко разговаривает сам с собой.

Естественно, при том, что мой дядя был ученым и питал такой глубокий интерес к особым этническим проблемам, он всегда был одержим наукой и изысканиями. У него имелось немало редких книг по истории и археологии, о древностях и странных первобытных религиях. Я имею в виду такие труды, как «Золотая ветвь»[13] и «Культ ведьм» мисс Мюррей[14]. Но что я должен был подумать о других книгах, которые я обнаружил в библиотеке сэра Эмери через несколько дней после своего приезда? На книжных полках стояло, по меньшей мере, девять трудов, о которых я знал, что они настолько возмутительны по предмету изложения, что на протяжении многих лет самые разные авторитеты упоминали о них исключительно как о проклятых, богохульных, омерзительных, безумных и так далее. В этот перечень входили «Ктаат Аквадинген» неизвестного автора, «Заметки о «Некрономиконе» Фири, «Liber Miraculorem», «История магии» Элифаса Леви и экземпляр жуткого «Культа гулей». Но пожалуй, самым худшим из всего этого была тонкая книжка работ Коммода, которую этот «кровавый маньяк» написал в сто восемьдесят третьем году до Рождества Христова. Если бы книга не была ламинирована, она бы давно рассыпалась в прах.

Но мало того, что эти книги были пугающи и загадочны сами по себе, так было и еще кое-что…

Как можно было понять и объяснить неразборчивые, монотонные, заунывные напевы, которые часто доносились из комнаты сэра Эмери по ночам? Первый раз я услышал это пение на шестую ночь после моего приезда в дом дяди. Мне спалось неважно, и меня разбудили пугающие звуки — по идее, человеческие голосовые связки не должны были быть способны их воспроизводить. Однако мой дядя бегло произносил эти варварские слова нараспев, и через некоторое время мне удалось записать на бумаге наиболее часто повторяющуюся фразу-секвенцию. Я постарался передать на бумаге как можно более близко к звучанию эти слова — или, по крайней мере, звуки:

Невзирая на то, что в первое время мне казалось, что произнести эту абракадабру невозможно, с каждым днем я обнаруживал, что, как ни странно, произношение этих строк становится все проще и легче. Словно бы с приближением какого-то отвратительного ужаса я становился все более способен выражаться речью этого ужаса. Возможно, это было как-то связано с тем, что не так давно я произнес эти самые слова во сне. Во сне все всегда легче и проще, и через некоторое время беглость произнесения странных слов перекочевала в мои часы бодрствования.

Но всем этим не объясняются необъяснимые приступы дрожи, которые так терзали моего дядю. Интересно — сотрясения почвы, вызывающие постоянное подрагивание самописца сейсмографа, это следы каких-то серьезных подземных катаклизмов на глубине в несколько тысяч миль и на расстоянии тысяч в пять миль, или сейсмограф реагирует на нечто иное? На нечто настолько шокирующее и страшное, что у меня просто мозг леденеет, когда я пытаюсь задуматься об этой проблеме слишком серьезно.

Я прожил у дяди несколько недель, и настало время, когда сэр Эмери, можно сказать, явно пошел на поправку. Правда, он по-прежнему сутулился, хотя мне казалось, что уже не так сильно, да и его так называемые «чудачества» остались при нем, но в другом он вернулся к себе, прежнему. Нервный тик почти совсем перестал терзать его лицо, и щеки теперь уже были не такими бледными. Я заключил, что эти улучшения здоровья дяди связаны с постоянными исследованиями, которые он осуществлял с помощью своего сейсмографа. К этому времени я успел уловить четкую взаимосвязь между состоянием дяди и показателями этого прибора. Тем не менее я никак не мог уразуметь, каким образом внутренние движения Земли могли так влиять на нервную систему сэра Эмери. Как-то раз я зашел к дяде, посмотрел на сейсмограф, и дядя вдруг стал рассказывать мне кое-что еще о мертвом городе Г’харне. Надо было бы мне удержать его от разговора на эту тему.

«Глиняные осколки с письменами, — сказал он, — рассказывали о местонахождении города, название которого, Г’харне, известно только в преданиях и о котором в прошлом говорили только в том же смысле, как об Атлантиде, Му[15] и Р’льехе. Миф — и ничего более. Но если придать легенде конкретное местонахождение, она становится несколько реальнее — а если это местонахождение обеспечивает вас какими-то археологическими находками, какими-то древними реликвиями, принадлежащими цивилизации, исчезнувшей тысячелетия назад, тогда предание становится историей. Ты очень удивишься, узнав, как много в мировой истории было выстроено таким путем.

Я надеялся — можешь назвать этой интуицией, предвидением, — что Г’харне действительно существовал. Расшифровав письмена на глиняных осколках, я понял, что я в силах доказать, тем или иным способом, реальность Г’харне в глубокой древности. Я побывал в некоторых очень странных местах, Пол. Мне доводилось слышать и более странные истории. Как-то раз я жил в африканском племени, люди из которого утверждали, что им известны тайны исчезнувшего города, а местные сказители говорили мне о стране, где никогда не светит солнце, где Шудде-М’елль, прячущийся глубоко в изрытой туннелями земле, замышляет рассеяние зла и безумия по всему миру и воскрешение других, еще более мерзких злобных божеств!

Он таится в земле и поджидает того времени, когда настанет верное расположение звезд, когда станет нужным число воинов в его ужасных ордах, когда он сможет заразить своей мерзостью весь мир и поспособствовать возвращению других, кто еще хуже него!

Я услышал рассказы о сказочных созданиях, рожденных на звездах, которые обитали на Земле за миллионы лет до появления Человека, а когда он появился, они все еще таились где-то, в темных уголках. И я скажу тебе, Пол… — тут голос дяди зазвучал громче, — что они до сих пор здесь — в немыслимых местах! Мне рассказали о жертвах, приносимых Йог-Сотхоту и Йибб-Тстлу, и от описания этих жертвоприношений у тебя кровь в жилах похолодеет. Я узнал о жутких ритуалах, разыгрывавшихся под доисторическими небесами задолго до зарождения Древнего Египта. В сравнении с тем, о чем я услышал, труды Альберта Великого[16] и Гроберта кажутся ручными, игрушечными. Узнай о таком де Сад — он бы мертвенно побледнел».

Каждую новую фразу мой дядя произносил все быстрее, но тут умолк, чтобы отдышаться, и заговорил медленнее и тише:

«Как только я расшифровал фрагменты, я сразу же подумал об экспедиции. Могу сказать тебе, в это время я мог бы приняться за раскопки здесь, в Англии, — ты сильно удивишься, если узнаешь, что таится под поверхностью некоторых мирных холмов Котсуолдс[17]. Однако это могло бы вызвать протест у так называемых «экспертов», да и у любителей тоже, поэтому я выбрал Г’харне. Когда я впервые упомянул об экспедиции в присутствии Кайла и Гордона и еще нескольких человек, я, видимо, привел убедительнейшие аргументы, поскольку они сразу стали настаивать на том, чтобы отправиться со мной. Правда, некоторые из тех, кто согласился поехать в экспедицию, почти наверняка не сомневались, что это пустая трата времени. Как я уже говорил, Г’харне находится в тех же краях, что Му и Эфирот — или, по крайней мере, некогда находился. И конечно, мои коллеги вполне могли рассматривать экспедицию как поход за подлинной лампой Аладдина, однако, невзирая ни на что, они все же отправились со мной. И вряд ли они могли отказаться, потому что если Г’харне действительно существовал… О! Ты только подумай об упущенной славе! Они бы никогда себя не простили! А я ни за что не прощу себя. Потому что, если бы я не возился с «Фрагментами Г’харне», все они были бы сейчас здесь, помоги им Господь…»

Голос сэра Эмери вновь зазвучал лихорадочно, взбудораженно, и он продолжил рассказ:

«Боже, но как же мне тошно здесь! Я не в силах больше это выносить. Все дело в здешней траве и почве. Меня от этого трясет! Мне нужно, чтобы меня окружал бетон. Бетонные стены! И чем толще бетон, тем лучше! Но и у городов есть свои недостатки… метро и всякое такое. Ты когда-нибудь видел картину Пикмана «Катастрофа в метро»[18], Пол? Боже, что за работа! А та ночь… та ночь!

Если бы ты их увидел — как они полезли из раскопов! Если бы ты почувствовал те сотрясения — земля содрогалась и плясала, когда они восстали! Мы их потревожили, понимаешь? Возможно, они даже подумали, что на них напали, поэтому они и начали выходить наружу. Бог мой! Но откуда взялась такая свирепость! Я ведь всего за несколько часов до этого поздравил себя с находкой — обнаружением жемчужных шаров — и тут… и тут…»

Дядя снова начал тяжело дышать, и глаза у него лихорадочно заблестели. Голос изменился — приобрел странный, гнусавый акцент.

«Се’хайие, се’хайие… — Быть может, город и похоронен под слоем земли, но те, кто объявлял Г’харне мертвым, не знали о нем и половины. Они были живые! Они были живы миллионы лет, и, может быть, они не могут умереть!.. И почему бы такого быть не может? Ведь они — боги, не так ли? Что-то наподобие божеств! И вот они появляются посреди ночи…»

«Дядя, пожалуйста!» — прервал я сэра Эмери.

«Не надо так смотреть на меня, Пол, — резко проговорил дядя, — и не надо думать о том, о чем думаешь. Случались вещи и более странные, поверь мне. Уилмарт из Мискатоникского университета[19] мог бы кое-что порассказать, бьюсь об заклад! Да ты не читал, что написал Йохансен![20] Боже милостивый, почитай рассказ Йохансена!

Хай, эп-фл’хур… Уилмарт… старый болтун… Что он знает такое, о чем умалчивает? Почему вообще все помалкивают о том, что было обнаружено в тех Горах Безумия? Что выкопало из земли оборудование Пибоди?[21] Скажи мне об этом, если что-то знаешь! Ха-ха-ха! Се’хаййе, се‘хаййе, икан-иканикас…»

Дядя уже не говорил, а визжал, его глаза остекленели, он вскочил и начал дико размахивать руками. Я уже не был уверен, что он меня видит. Вряд ли он видел что бы то ни было вообще — разве что что-то представало перед его мысленным оком: жуткие воспоминания о том, что он себе представлял. Я взял его за руку, чтобы его успокоить, но он оттолкнул мою руку, словно бы не соображая, что делает.

«Они вылезают… эти твари, как бы сделанные из каучука… Прощай, Гордон… Не кричи так — я от этих криков с ума схожу… но ведь это только сон. Просто страшный сон, я такие в последнее время вижу часто. Это ведь сон, правда? Прощайте, Скотт, Кайл, Лесли…»

Вдруг мой дядя начал дико оглядываться по сторонам.

«Земля трескается! Как их много!.. Я падаю!

Это не сон — Боже милостивый… это не сон!

Нет! Не троньте меня, слышите? А-а-а-а!.. Мерзость какая… надо бежать! Бежать! Прочь от этих голосов… Это голоса? Прочь от этого чавканья и гнусавого пения…»

Без предупреждения сэр Эмери вдруг сам начал напевать. От жуткого звучания этого напева, которому сейчас не мешало ни расстояние, ни запертая дверь, слушатель более робкого десятка упал бы в обморок. Было похоже на то, что я слышал раньше по ночам. На бумаге слова не кажутся столь омерзительными — на самом деле они даже выглядят нелепо, но услышать, как они слетают с уст моего родственника, да еще с такой неестественной беглостью…

Сэр Эмери произносил нараспев эти невероятные звукосочетания, и вдруг он начал стучать ногами по полу. Потешно побежал на месте. А потом вдруг испуганно вскрикнул, сорвался с места, проскочил мимо меня и налетел на стену. От удара он потерял равновесие и упал на пол.

Я опасался, что моей жалкой помощи тут может не хватить, но, к моему величайшему облегчению, несколько минут спустя к дяде вернулось сознание. Дрожащим голосом он заверил меня в том, что с ним «все хорошо», что у него просто «немножко закружилась голова». Опираясь на мою руку, он ушел в свою спальню.

В ту ночь я не смог сомкнуть глаз. Я завернулся в одеяло и сел неподалеку от двери комнаты дяди, чтобы оказаться рядом, если он проснется. Но ночь прошла спокойно, и вот ведь что поразительно: с утра сэр Эмери словно бы забыл обо всем и ему явно стало лучше.

Современным врачам давно известно, что в определенных психических состояниях лечение может быть подобрано, если побудить пациента к рассказу о том, что вызвало его болезнь. Возможно, нервная вспышка у моего дяди накануне вечером послужила этой самой цели — по крайней мере, я так подумал, потому что к этому времени у меня появились кое-какие новые идеи относительно его ненормального поведения. Я рассудил так: если ему непрерывно снятся страшные сны и если один из таких снов приснился ему в ту жуткую ночь, когда произошло землетрясение, когда погибли его друзья и коллеги, было вполне естественным то, что в его сознании то и дело возникали картины происшедшего — когда он проснулся и увидел вокруг себя трупы и кровь. А если мои предположения были справедливы, тогда становилась понятной и тяга моего дяди к сейсмологии…

Неделю спустя прозвучало еще одно мрачное напоминание о состоянии сэра Эмери. А казалось, ему стало настолько лучше! Правда, время от времени он разговаривал во сне, но стал выходить в сад, «чтобы привести там кое-что в порядок, кусты обрезать». Было близко к середине сентября, и стало довольно прохладно, но светило солнце, и дядя проводил все утро в саду, орудуя граблями и секатором. Мы оба занимались своими делами, и я как раз задумался над тем, что бы такое приготовить на обед, когда произошло нечто исключительное. Я отчетливо ощутил, как земля шевельнулась у меня под ногами, и услышал негромкий рокот.

Когда это случилось, я сидел в гостиной. В следующее мгновение распахнулись двери, ведущие в сад, и вбежал мой дядя. Его лицо было мертвенно-бледным. Жутко выпучив глаза, он промчался мимо меня в свою комнату. Меня так напугал его ужасный внешний вид, что я еще не успел подняться со стула, когда сэр Эмери, весь дрожа, вышел в гостиную. С трясущимися руками он опустился в большое мягкое кресло.

«Это была земля… На секунду я подумал, что это земля…» — забормотал он, говоря больше с самим собой, нежели со мной, и продолжая сотрясаться мелкой дрожью с головы до ног. Но тут дядя увидел тревогу на моем лице и попытался успокоиться.

«Земля, Пол… Я был уверен, что почувствовал сотрясение… Но я ошибся. Видимо, дело в этом пространстве. Во всем этом открытом пространстве. В пустошах. Боюсь, мне вправду придется сделать над собой усилие и уехать отсюда. Здесь слишком много почвы и слишком мало бетона! Все дело в том, что нужно окружить себя бетоном!»

У меня слова на языке вертелись — я хотел сказать, что тоже почувствовал нечто наподобие маленького землетрясения, но услышав, как дядя сказал, что, видимо, ошибся, я промолчал. Не хотелось излишне волновать его без нужды. И так ему было плохо.

Вечером, когда сэр Эмери удалился к себе в спальню, я зашел в его кабинет — в то помещение, которое он считал неприкасаемым, хотя никогда напрямую об этом не говорил. Мне хотелось посмотреть на сейсмограф. Но прежде чем я подошел к прибору, мне бросились в глаза разбросанные по столу бумаги. Одного взгляда на них мне хватило, чтобы я понял: листки белой писчей бумаги были покрыты отрывочными записями, сделанными тяжелым почерком моего дяди. Рассмотрев записи повнимательнее, я с болью обнаружил, что они представляют собой разрозненные, рваные заметки — словно бы о вещах и событиях совершенно разных, но при этом, очевидно, как-то связанных с жуткими видениями дяди. С тех пор эти заметки полностью перешли ко мне, стали моей собственностью. Привожу их здесь:

Но здесь записки обрывались, и, когда я прочел их впервые, я этому порадовался. Быстро становилось ясно, что с дядей дело плохо и что он не совсем в своем уме. Конечно, нельзя было исключать, что он написал эти заметки до наступления кажущегося улучшения, а если так, то все могло быть и не так худо, как казалось.

Положив заметки в точности туда, где я их взял, я переключил свое внимание на сейсмограф. Линия, которую выводил на бумаге самописец, была ровной и четкой, а когда я отмотал ленту назад, я увидел, что такая поистине невероятная прямая линия выводится самописцем уже двенадцать дней подряд. Как я уже говорил, показания этого прибора и здоровье моего дяди были неразрывно связаны, и это доказательство спокойствия планеты, несомненно, было причиной относительно благополучного состояния сэра Эмери. Однако была в этом одна странность: я ведь был точно уверен в том, что ощутил содрогание земли, — и я даже слышал негромкий рокот. Не могло же случиться так, чтобы у меня и сэра Эмери случилась одна и та же чувствительная галлюцинация!

Я повернул бумажный ролик в первоначальное положение и уже собрался было уйти, как вдруг заметил то, что мой дядя упустил. Это был маленький медный винтик, валявшийся на полу. Я снова размотал ленту самописца и обнаружил отверстие, на которое прежде внимания не обратил — по размеру как раз подходящее для найденного мною винтика. В механике я далеко не дока, и я не мог понять, какую роль играла эта крошечная деталька в работе прибора. Тем не менее я закрутил винтик и установил бумажный ролик на место. Затем я немного постоял, чтобы убедиться, что самописец работает как надо. Несколько секунд я не замечал ничего особенного. Но потом я услышал звук. Прежде сейсмограф работал, издавая негромкое жужжание, наподобие часового механизма. К этому добавлялось тихое шуршание иглы самописца, соприкасавшейся с бумагой. Теперь я услышал жужжание, но вот тихого шуршания не осталось и в помине. Вместо него самописец стал издавать визгливый скрежет. Я испуганно уставился на иглу самописца.

Похоже, от маленького винтика зависело очень многое. Не стоило удивляться тому, что небольшое землетрясение, столь сильно потревожившее моего дядю, прибор не заметил и не записал. Тогда сейсмограф работал неправильно, а теперь он действовал!

Теперь невооруженным глазом было видно, что каждые несколько секунд землю сотрясала дрожь. Пусть она была почти неощутима мной, но зато ее регистрировал и записывал прибор, игла которого наносила дикие зигзаги на бумагу…

Когда в ту ночь я наконец решил лечь спать, меня трясло посильнее, чем землю. Но какова была истинная причина моей нервозности — я понять не мог. Почему меня так напугало мое открытие? Верно, теперь я четко удостоверился в том, что от работы сейсмографа напрямую зависит психическое состояние моего дяди. Возможно, ему грозила новая вспышка психоза… но почему понимание этих фактов так встревожило меня? Поразмыслив, я не смог дать ответ на вопрос, почему какая-то определенная область страны должна получать слишком большую порцию землетрясений.

Поразмышляв об этом, я сделал вывод, что прибор либо совершенно неисправен, либо слишком чувствителен. Возможно, нужно было подкрутить медный винтик. В общем, в итоге я заснул, заверив себя в том, что землетрясение, которое мы ощутили, просто случайно совпало с обострением состояния дяди. Но как раз перед тем, как я погрузился в сон, я обратил внимание на то, что воздух словно бы заряжен каким-то странным напряжением, а еще на то, что легкий ветерок, весь день шевеливший листву деревьев, совершенно затих, и наступила абсолютная тишина. И в этой тишине я заснул, и всю ночь мне снилось, что под моей кроватью содрогается земля…

На следующее утро я встал рано. У меня заканчивались письменные принадлежности, и я решил съездить ранним утренним автобусом в Рэдкар. Из коттеджа я ушел, когда сэр Эмери еще спал. Во время своего путешествия я поразмышлял о событиях прошедшего дня и решил во время пребывания в городе провести небольшое расследование. Я позавтракал в кафе, а потом наведался в редакцию газеты «Рэдкар миррор». Помощник редактора, мистер Маккиннен, оказал мне большую помощь. Он позвонил по телефону целому ряду людей и задал им интересующие меня вопросы. Через некоторое время мне стало известно, что на протяжении большей части года никаких серьезных подземных толчков в Англии зарегистрировано не было. С этим утверждением я бы явно мог поспорить, но промолчал, однако чуть позже были получены другие сведения. Я узнал о том, что несколько небольших толчков все же произошло: как сравнительно недалеко — в Гуле, то есть всего в нескольких милях от коттеджа дяди (этот толчок был зарегистрирован за последние сорок восемь часов), так и подальше — в Тендердене, поблизости от Дувра. И уж совсем незначительный толчок произошел в Рэмси, в графстве Хантингтоншир. Я горячо поблагодарил мистера Маккиннена за помощь и уже был готов уйти, как вдруг он спросил меня, не интересно ли мне просмотреть публикации в их газете из-за рубежа. Я с благодарностью принял это предложение и остался наедине с большой стопкой статей, переведенных на английский. Конечно, как я и ожидал, большая часть публикаций не представляла для меня никакого интереса, но в самом скором времени я отобрал тот материал, который мне был нужен.

Сначала я с трудом поверил собственным глазам. Я прочел, что в августе произошло землетрясение во Франции, в департаменте Эн — причем такой силы, что пара домов обрушилась и несколько человек получили ранения. На несколько недель раньше похожие толчки были зарегистрированы в Ажене, в департаменте Аквитания, но их сочли не настоящим землетрясением, а проседанием почвы. В начале июля были также замечены подземные толчки в Испании — в Калаорре, Хихоне и Ронде. Цепь толчков пролегала прямо и ровно, словно полет стрелы, через Гибралтарский пролив до Ксауена в Испанском Марокко, где рухнул целый район на окраине. И еще дальше, до… Но с меня и этого хватило. У меня уже не было сил просматривать газетные статьи дальше. Я не хотел знать — даже приблизительно, где находится мертвый город Г’харне…

О! Я так увлекся, что даже забыл о том, зачем изначально приехал в Рэдкар. Но моя книга могла подождать — теперь у меня появились дела поважнее. Я отправился в городскую библиотеку, где взял «Атлас мира» издательства «Nicheljohn» и раскрыл его на той странице, где располагалась большая складная карта британских островов. Географию я знаю довольно сносно, а особенно — географию графств Англии, и я обратил внимание, казалось бы, на не связанные между собой места, где произошли «незначительные толчки». Тут было нечто странное. Я не ошибся. Взяв с полки книгу, я использовал ее край как линейку. В прямую линию выстроились Гуль в Йоркшире и Тендерден на южном побережье. У меня мурашки по спине побежали, когда я увидел, как близко к этой линии находится Рэмси в Хантингтоншире. Со страхом и любопытством я провел эту линию дальше на север и, вытаращив глаза, обнаружил, что она прошла всего лишь в миле от дома дяди на болотистых пустошах!

Онемевшими пальцами я перевернул в атласе мира еще несколько страниц и нашел карту Франции. Я долго медлил, а потом, еле шевеля руками от страха, перешел к Испании, а от нее — к Африке. Довольно долго я просто сидел в тишине, время от времени скованно переворачивая страницы и машинально сверяя географические названия и координаты.

К тому моменту, когда я покинул библиотеку, мысли у меня в голове бешено метались, спина покрылась холодным потом. Мне чудились позади меня шаги некоего ужаса из бездны доисторических времен. Моя нервная система, прежде довольно крепкая, начала трещать по швам.

К дому дяди я возвращался вечерним автобусом. Гул мотора убаюкал меня, и в полусне я вдруг услышал голос сэра Эмери. Однажды он пробормотал эти слова во сне. Наверное, ему что-то снилось. Он сказал: «Они не любят воду… Англии нечего бояться… Уж слишком глубоко им пришлось бы…»

Стоило мне вспомнить эти слова, как я резко очнулся от дремоты и холод ужаса пробрал меня до костей. И мои мрачные предчувствия меня не обманули, потому что в конце пути меня ожидало такое, что привело мою психику к почти полному коллапсу.

Как только автобус сделал последний поворот, объезжая лес, за которым скрывался дядин коттедж, я все увидел! Дом рухнул! Я просто не мог поверить своим глазам. Даже зная все, о чем я теперь узнал, мало-помалу собирая сведения, все равно это было не под силу воспринять моему измученному сознанию. Я вышел из автобуса и дождался момента, пока водитель проведет его через лабиринт припаркованных у дороги полицейских машин и автомобилей любопытных зевак. Только потом я перешел дорогу. Забор, окружавший коттедж, был повален на землю, чтобы к дому могла подъехать машина «Скорой помощи». Теперь она стояла в странным образом покосившемся саду. Горели фары, потому что было почти совсем темно. Бригада спасателей с отчаянной быстротой разбирала завалы на жутких развалинах. Я остолбенел и был не в силах тронуться с места. Ко мне подошел офицер полиции. Я, запинаясь, представился и выслушал следующую историю.

Обрушение дома первым заметил проезжавший мимо автомобилист. Подземные толчки, сопровождавшие обвал, ощущались в ближайшей деревушке Марск. Автомобилист, решив, что сам ничем помочь не сумеет, на полной скорости доехал до Марска, чтобы сообщить о катастрофе и вызвать помощь. По всей видимости, дом просто сложился как колода карт. Полиция и «скорая» прибыли на место происшествия через несколько минут, и немедленно была начата спасательная операция. Судя по всему, в момент катастрофы моего дяди в доме не было, потому что его до сих пор не нашли. На месте происшествия поначалу отмечался странный сильный запах, но он исчез, как только начались спасательные работы. Во всех комнатах, кроме кабинета, уже успели расчистить полы, а за то время, пока со мной говорил офицер, было разобрано еще несколько помещений.

Неожиданно рабочие из спасательной бригады громко загомонили. Я увидел, что они стоят посреди развалин в окружении толпы зевак, и все они на что-то смотрели. У меня сердце забилось так, что чуть не выскочило из груди. Я протолкался сквозь толпу, чтобы увидеть, что привлекло внимание рабочих.

Там, где был пол кабинета моего дяди, я увидел то, чего больше всего страшился. Там зияла дыра… но судя по тому, как лежали сломанные половицы, как были разбросаны обломки, все выглядело так, словно земля не провалилась, а кто-то словно бы подкопал дом снизу…

С тех пор никто сэра Эмери не видел и ничего о нем не слышал. И хотя он считается пропавшим без вести, я-то знаю, что на самом деле он мертв. Он отправился в миры древних чудес, и я молюсь об одном: чтобы его душа осталась по нашу сторону порога. Ибо в своем невежестве мы были к сэру Эмери несправедливы — и я, и все остальные, кто думал, что он лишился рассудка. Все мы. Все его чудачества — как я их теперь понимаю, но понимание пришло ко мне с трудом и дорого мне обойдется. Нет, он не был безумен. Его поведение было продиктовано инстинктом самосохранения, и хотя его предосторожность в итоге ничего не дала, им руководило не безумие, а страх перед безымянным злом.

Но худшее еще впереди. Ибо меня ожидает такой же конец. Я это знаю, потому что подземные толчки преследуют меня. Или это все — всего лишь игра воображения? Нервы у меня вышли из строя, но психика в порядке. Я слишком много знаю! Они посещали меня в сновидениях, и я думаю, точно так же они посещали моего дядю, и то, что они прочли в моем сознании, предупредило их о том, что им грозит опасность. Они не позволят мне дальше заниматься расследованием, потому что именно из-за подобных проникновений в истину в один прекрасный день они могут стать раскрыты для людей — раньше, чем они будут готовы!

Господи! Ну почему этот дурацкий фольклорист Уилмарт из Мискатоникского университета не ответил на мои телеграммы? Должен же быть какой-то выход! Ведь они прямо сейчас копают, эти обитатели тьмы…

Но нет — это все без толку! Я должен взять себя в руки и завершить это повествование. У меня не было времени рассказать правду представителям власти, но даже если бы я сделал это, я понимаю, каков бы был результат. «Со всеми этими Уэнди-Смитами что-то не так», — сказали бы они. Но эта рукопись все расскажет вместо меня, а также станет предупреждением для других. Быть может, когда станет ясно, насколько сильно мой уход из жизни похож на то, как погиб сэр Эмери, людям станет любопытно. Если эта рукопись будет руководить людьми, быть может, они узнают все, что нужно, и уничтожат древнейшее зло Земли, пока оно не уничтожило их…

Через несколько дней после обрушения дядиного коттеджа на пустоши, я поселился здесь, в доме на окраине Марска, чтобы быть поблизости на тот случай, если дядя вернется (хотя я сам на это мало надеялся). Но теперь меня держит здесь какая-то страшная сила. Я не могу бежать… Поначалу их власть не была настолько сильна, но теперь… Я уже больше не могу покинуть этот письменный стол, и я знаю, что конец может настать очень быстро. Я словно бы корнями прирос к этому стулу и могу только печатать на машинке!

Но я должен… должен. А подземные толчки, подвижки почвы теперь ощущаются все сильнее. Этот адский, треклятый, насмешливый самописец — как безумно его игла скачет по бумаге!

Я пробыл в Марске всего два дня, когда полисмен доставил мне грязный, перепачканный землей конверт. Его нашли на развалинах дома дяди — около края странной ямы. Письмо было адресовано мне. В конверте лежали те самые заметки, которые я уже скопировал и процитировал здесь, а также там было письмо от сэра Эмери. По всей видимости, он дописал его как раз перед тем, как ужас явился за ним. Если задуматься, то неудивительно, что конверт остался цел во время разрушения дома. От не могли догадаться, что это такое, а потому конверт не мог их заинтересовать. Ничего из того, что находилось в доме, не было взломано намеренно — ничего из неодушевленных предметов, и насколько мне известно, ничего не пропало, кроме тех жутких шаров — или того, что от них осталось!

Но мне нужно спешить. Я не могу скрыться отсюда, а подземные толчки постоянно нарастают в частоте и интенсивности. Нет! Мне не хватит времени! Не хватит времени написать обо всем, о чем хотелось написать. Толчки слишком сильны… слишком сильны. Они мешают мне печатать. Завершу рассказ единственным доступным мне способом: приложу к этой рукописи письмо сэра Эмери.

4. Проклятые земли ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Вскоре стало ясно, что мой друг, оккультист, хотя сам он это отрицал, устал куда сильнее, чем сам в этом признавался. Он задремал. Закрыл глаза, обмяк в кресле и стал дышать медленно и ровно, а я читал письма — и… фантазию? — Пола Уэнди-Смита.

Признаюсь честно и откровенно: когда я закончил чтение, у меня в сознании просто закружился смерч! В этой «вымышленной истории» упоминалось так много реальных фактов… И почему автор предпочел дать персонажам истинные имена — свое и своего дяди, и зачем упомянул так много имен некогда живших людей? С учетом содержания писем, которые я прочитал до рукописи, я все сильнее и сильнее убеждался в том, что опасения Кроу — пока что, по крайней мере, — подтверждаются. Ибо, хотя мой друг об этом прямо не сказал, тем не менее я смог догадаться, что он поверил в то, что рукопись Уэнди-Смита — доказательство фантастического факта!

В то время, когда я дочитал рукопись до конца и заново просмотрел некоторые из писем, Кроу все еще мирно посапывал в кресле. Я нарочито громко пошуршал бумагами, укладывая их на письменный стол, и вежливо кашлянул. Эти звуки мгновенно вернули моего друга к полному бодрствованию.

Немало было на свете всякого такого, для чего я бы потребовал немедленного объяснения. Однако я ничего не стал комментировать «по горячим следам». Я сохранял внимание и сосредоточенность. Кроу поерзал в кресле и протянул мне коробку, содержащую… что?

Наверное, я знал заранее, что в ней лежит.

Я аккуратно приподнял картонную крышку. Убедившись, что моя догадка верна, я взял из коробки один из четырех красивых, тускло блестевших шаров.

— Отродье Шудде-М’еля, — тихо произнес я, поставил коробку на стол и стал рассматривать шар, лежавший у меня на ладони. — Яйца одного из наименее известных божеств Цикла мифов о Ктулху. Их прислал тебе Бентам, по твоей просьбе?

Кроу утвердительно кивнул.

— Правда, к посылке не было приложено письмо, да и упакована она была кое-как, явно второпях. Похоже, я здорово напугал беднягу Бентама… или не я, а что-то.

Я нахмурился и покачал головой. Мной снова овладели сомнения.

— Но во все это очень трудно поверить, Титус, и по целому ряду причин.

— Прекрасно! — горячо воскликнул Кроу. — Дабы развеять твое неверие — а я это сделаю непременно, — я хочу расправиться с немногими сомнениями, которые еще остались у меня самого. В это трудно поверить, Анри, — я это признаю, но игнорировать это невозможно. Однако… о каких причинах ты говоришь сейчас, отказываясь принимать все так, как оно есть?

— Ну, во-первых, — сказал я, откинувшись на спинку кресла, — разве не может быть вся эта кутерьма в самом деле кем-то подстроена? Уэнди-Смит сам намекает на это в послесловии, в последнем абзаце своего… «полицейского отчета».

— А-га! — воскликнул Кроу. — Хорошо подмечено… Но я уже все проверил, Анри. Этот последний абзац — его не было в первоначальной рукописи! Он был добавлен редактором издательства и составлен с использованием настоящего полицейского отчета об исчезновениях!

— Но тогда как быть с этим малым, Бентамом? — спросил я. — Разве он не мог где-то прочесть такую историю? Может быть, он просто что-то присочинил от себя к некой загадке, заинтриговавшей его? В конце концов, он в письме признается в некоторой склонности к просмотру разных странных и научно-фантастических фильмов. Возможно, он также интересуется литературными страшилками! Это вероятно, Титус. Рассказ Уэнди-Смита может, как ты сам сказал, быть основан на факте — может быть, она вообще взята из жизни, из достоверного дневника — в конце концов, таинственное отсутствие сэра Эмери и его племянника столько лет требовало какого-то расследования. Но эти записки вышли в свет как художественное произведение, а не как документальное!

Я заметил, что Кроу задумался о приведенных мной аргументах, однако через пару секунд он сказал:

— Помнишь рассказ про мальчика, который кричал «Волки!», Анри? Конечно, помнишь. Ну так вот: у меня такое чувство, что последнюю рукопись Пола Уэнди-Смита постигла такая же судьба. Он написал немало страшных историй, понимаешь? И я боюсь, что его литературный агент и издатель — невзирая на первоначальные сомнения (а сомнения были, если учесть, как поздно вышла книга) — сочли последнюю работу писателя плодом вымысла. Это заставляет меня с печалью вспомнить о судьбе Абмроза Бирса[27]. Ты ведь знаешь, какие обстоятельства я имею в виду?

— Гм-м-м… — протянул я и сдвинул брови, гадая, на что намекает мой друг. — Бирс? Да-да. Американский писатель, мастер ужасов, верно? Умер в тысяча девятьсот четырнадцатом…

— Не «умер», Анри, — торопливо поправил меня Кроу. — Он просто исчез, и его исчезновение стало таким же загадочным, как все, что происходило в его рассказах. Он пропал так же бесследно, как Уэнди-Смиты!

Кроу опустился на четвереньки на полу и принялся выбирать книги и карты.

— Но в любом случае, дружище, ты меня либо не слушал так внимательно, как ты умеешь слушать, либо, — тут он мне улыбнулся, — ты слишком мало веришь в то, что, как я тебе поклялся, является истинной правдой. Я говорю о моих снах, Анри, — подумай о моих снах!

Он дал мне немного времени на раздумья, после чего сказал:

— Но если допустить, что эти мои ночные кошмары — просто совпадение, а мистер Бентам, как ты выразился, «шутник», то как ты объяснишь вот эти яйца? Может быть, ты думаешь, что Бентам, который производит впечатление здравомыслящего человека, жителя северо-востока до мозга костей, отправился в свою мастерскую и просто-напросто смастерил их там, использовав для этого пару ведер хризолита, залежи которого у него имеются в саду, и ведро алмазной пыли? Нет, Анри, не сходится. К тому же, — проговорил Кроу, поднявшись с колен и старательно взвесив шар на ладони, — я их проверил. Насколько я могу судить, они настоящие. На самом деле, я просто знаю, что это так! У меня было не так много времени, чтобы подвергнуть их более детальному исследованию, но одно совершенно точно — они отталкивают рентгеновские лучи! Это очень странно, при том, какие они тяжелые, — но в их структуре нет ни капли свинца. И еще кое-что, нечто гораздо более определенное…

Кроу положил яйцо в коробку, сложил аккуратной стопкой книги и карты, подобранные с пола, выдвинул ящик из письменного стола и достал медицинский инструмент.

— Это мне одолжил приятель, сосед — тот самый, который пытался по моей просьбе исследовать яйца с помощью рентгена. Хочешь послушать, де Мариньи?

— Фонендоскоп? — Я озадаченно взял у друга инструмент. — То есть?..

— Это — то самое, что упустил сэр Эмери, — прервал меня Кроу. — Его идея с сейсмографом была совершенно правильной — я, кстати, решил приобрести такой прибор в самом скором времени. Однако он мог попытаться прислушаться не только к серьезным толчкам, но и к маленьким, крошечным! Но нет, это несправедливо — ведь он почти до самого конца не знал, что собой представляют эти шары. Решив испробовать фонендоскоп, я, на самом деле, просто пошел по пути, проложенному сэром Эмери — но в сильно уменьшенных масштабах. Ну, давай, — поторопил меня Кроу, видя мою растерянность. — Послушай их!

Я вставил металлические трубочки в уши и с волнением приложил мембрану датчика к одному из яиц. Осмелев, я прижал датчик плотнее. Видимо, выражение моего лица так сильно изменилось, что это заставило Кроу довольно ухмыльнуться. Будь все не настолько серьезно, он бы, пожалуй, расхохотался. А я… я сначала изумился, а потом жутко испугался.

— Бог мой! — вырвалось у меня в следующую секунду, и мурашки побежали у меня спине. — Они… там… шевелятся?

— Да, — ответил Кроу, когда я, потрясенный до глубины души, опустился в кресло. — Шевелятся. Это первые звуки жизни, Анри, — неслыханной и невиданной жизни. Вернее сказать, ее повидало несколько бедолаг. Но эта жизнь — она издалека, из-за густых туманов времени и тысячелетий преданий и легенд. Это раса существ, равных которым нет ни в зоологии, ни в зоологической литературе. Эти существа по-настоящему неизвестны, и о них упоминается разве что только в самых сомнительных и странных книгах. Но они реальны — как наш теперешний разговор.

Мне стало не по себе, подступила тошнота. Я поспешно опустил яйцо в коробку, вытер ладони носовым платком и дрожащей рукой протянул другу фонендоскоп.

— Их нужно уничтожить, — чуть надтреснутым голосом проговорил я. — И немедленно!

— О? И как же, на твой взгляд, на это отреагирует Шудде-М’ель и его братцы и сестрицы — если они, конечно, двуполы? — негромко спросил Кроу.

— Что? — выдохнул я, не сразу поняв смысл вопроса. — Ты хочешь сказать, что они уже…

— О да, — ответил Кроу, предвосхитив мой вопрос. — Родителям известно, где находятся их яйца. Все верно. Их система связи работает несравненно лучше любой из наших, Анри. Вероятно, дело в телепатии. Именно с ее помощью эти существа разыскали те яйца, которые хранились в доме сэра Эмери на торфяниках. Именно так им удалось добраться туда за ним, преодолев расстояние порядка четырех тысяч миль, и они все время рыли себе дорогу под землей!

Задумайся об этом, де Мариньи! Какую задачу они ставят перед собой — вернуть украденные яйца. И, о Боже, это им почти удалось! Нет, я не осмелюсь уничтожить их. Сэр Эмери попытался, помнишь? И что с ним стало?

После небольшой паузы Кроу продолжал:

— А я, хорошенько поразмыслив над бумагами, оставленными сэром Эмери, пришел к выводу, что он был лишь частично прав в своих подсчетах. Взгляни на это вот с какой точки зрения: сэр Эмери решил, что репродуктивный цикл Шудде-М’еля и ему подобных настолько продолжителен, что они не могут себе позволить потерять хотя бы даже двух потомков. Но я уверен, что их появление в Англии было продиктовано не только этим. Возможно, они планировали это очень долго — может быть, несколько веков, а может быть, и тысячелетий! Мне это представляется так, что похищение яиц из Г’харне просто поторопило копателей. Теперь нам известно, что они явились из Африки — чтобы забрать свои яйца, чтобы отомстить — не важно… но у нас нет никаких доказательств того, что они вернулись обратно!

— Конечно… — прошептал я, наклонился и оперся локтями о крышку стола. Я вытаращил глаза — мысль Кроу наконец дошла до меня. — На самом деле сейчас все свидетельства в пользу того, что все как раз наоборот!

— Вот именно, — кивнул Кроу. — Твари пришли в движение, и кто знает, сколько у них гнезд и где эти гнезда могут находиться? Нам известно, что есть туннели в Западном Мидленде — по крайней мере, я сильно подозреваю, что это так. Еще один подкоп — в Хардене на северо-востоке Англии — но ведь могут быть еще десятки других! Не забывай слова сэра Эмери: «Он ждет времени, когда сможет заразить весь мир своей мерзостью…» Откуда нам знать — может быть, то вторжение в тысяча девятьсот тридцать третьем году было не первым? Что ты скажешь о заметках сэра Эмери насчет Адрианова вала и Эйвбери? Там тоже были их гнезда, Анри?

Кроу умолк — мне показалось, что он не может подобрать нужные слова.

А я встал и принялся ходить по кабинету — по той части пола, которую Кроу успел расчистить. Но все же… Я снова был озадачен. Что-то из того, что сказал Кроу… Мой разум еще не успел освоиться с сегодняшними откровениями.

— Титус, — наконец проговорил я, — что ты хочешь этим сказать — «гнездо в Западном Мидленде»? Ну, то есть, я понимаю — в Хардене творится нечто ужасное, но с чего ты взял, что нечто подобное может произойти в Мидленде?

— А! Тебя это зацепило. Но как я вижу, ты кое-что упустил, — сказал мне Кроу. — Но это можно понять, потому что пока тебе известны не все факты. Вот послушай: Бентам забрал яйца семнадцатого мая, Анри, а чуть позже, в этот самый день в Коулвиле, в двухстах милях оттуда, были отмечены линейные толчки в направлении с юга на север. Мне это видится таким образом: некоторое число особей из гнезда в Мидленде подобрались близко к поверхности земли — там, где почва более рыхлая, им, естественно, перемещаться проще. Затем они отправились проверить, что произошло с гнездом в Хардене. Если наложить Харден и Коулвил на карту — как я и поступил, продолжая руководствоваться опытом Эмери Уэнди-Смита, — то ты обнаружишь, что эти города расположены почти что четко на севере и юге на одной линии относительно друг друга! Но все это, в свою очередь, говорит нам о кое-чем еще… — Кроу продолжал более взволнованно: — Кое о чем, чего я сам не замечал вплоть до последнего времени — в Коулвиле нет постоянно живущих взрослых особей, как в Хардене! Эти четыре харденских яйца были предназначены для того, чтобы образовать ядро нового конклава!

Немного помолчав, чтобы дать мне уяснить эту информацию, Кроу продолжал:

— Как бы то ни было, это коулвильская… экспедиция, назовем ее так, приступила к работе в Хардене примерно двадцать шестого числа того же месяца, и это вызвало обвал грунта в шахте, о котором мне написал Бентам. Обнаружив, что яйца исчезли, твари проложили ментальный след к жилищу Бентама в Элстоне.

Кроу сделал паузу и порылся в бумагах. Из них он выудил газетную вырезку и передал ее через стол мне для ознакомления.

— Как видишь, Анри, отмечались подземные толчки в Стенхопе, округ Дарем, двадцать восьмого числа. Надо ли уточнять, что Стенхоп находится точно между Харденом и Элстоном?

Я снова откинулся на спинку кресла и сделал приличный глоток бренди, которым меня угощал Кроу.

— Титус, совершенно ясно, что тебе нельзя хранить яйца здесь! — воскликнул я. — Господи, да прямо сейчас — невидимые, неслышимые, разве что в виде небольших толчков, засекаемых чувствительными сейсмографами, — эти подземные осьминоги, эти жуткие вампиры могут пробираться сюда, прожигая себе путь в недрах Земли! Ты подвергаешь себя куда более серьезной опасности, нежели Бентам — до того, как он отправил тебе яйца посылкой.

И тут вдруг у меня возникла идея. Я наклонился и ударил кулаком по столу.

— Море! — громко произнес я.

Похоже, Кроу немного испугала моя эмоциональная вспышка.

— Что? — спросил он. — Что ты этим хочешь сказать — «море», де Мариньи?

— Да вот что! — Я ударил кулаком по ладони другой руки. — Нет никакой нужды уничтожать яйца и навлекать на себя месть разгневанных родителей! Нужно просто отвезти яйца к морю и бросить их туда. Разве сэр Эмери не говорил, что эти гады боятся воды?

— Это мысль, — медленно протянул Кроу. — И все-таки…

— Что?

— Ну, у меня на уме было использовать яйца иначе. В смысле, более конструктивно.

— Использовать?

— Нам нужно остановить Шудде-М’еля раз и навсегда, друг мой, и ключ здесь, у нас, в наших руках! — Он постучал по коробке кончиком пальца. — Если бы только я мог продумать план, систему, которая могла бы заработать, найти способ… Но для этого мне нужно время, а это значит, что яйца должны оставаться здесь, а это значит, что…

— Титус, погоди, — грубо прервал я своего друга, примирительно подняв руки вверх. У меня появилась какая-то смутная мысль, она требовала, чтобы я сосредоточился. В следующее мгновение я радостно прищелкнул пальцами.

— Ну конечно! Я же чувствовал, что что-то не дает мне покоя. Ну-ка, поправь меня, если я ошибаюсь, но мы неопровержимо установили, что это чудище Шудде-М’ель и ему подобные описаны в цикле Мифов о Ктулху?

— Да, — кивнул мой друг. Он явно не понимал, к чему я клоню.

— Все очень просто, — сказал я. — Как же это получается, что эти твари не находятся в плену, как их мерзкие братья и кузены из мифологического цикла? Ведь их тоже должны были засадить в плен Старшие Боги миллионы лет назад?

Я попал в точку. Кроу нахмурился, быстро встал из-за стола, пересек кабинет и взял с полки том «Заметок о «Некрономиконе» Фири.

— Пока придется удовольствоваться этим, Анри, — сказал он. — По крайней мере, пока я не сумею договориться, чтобы тебе позволили ознакомиться с «Некрономиконом» в Британском музее. И на этот раз придется устроить так, чтобы тебе разрешили прочесть всю книгу. Однако, Анри, это опасная задача. Некоторое время назад я сам читал «Некрономикон» и был вынужден забыть большую часть прочитанного — потому что это было безумие! На самом деле, я думаю, нам будет лучше ограничить твой поиск определенными отрывками из перевода Генриетты Монтаг. Ты хочешь помочь мне в этом?

— Конечно, Титус, — ответил я. — Главное, сформулируй задание. А я постараюсь его исполнить наилучшим образом.

— Хорошо. Тогда это и станет твоим особым заданием, — сказал мне Кроу. — Ты сможешь сэкономить для меня уйму времени, если составишь краткую выборку из всего мифологического цикла Ктулху с особым акцентом на Шудде-М’еле. А я пролистаю еще несколько книг, которые, как я думаю, могут понадобиться нам в дальнейшем. А прямо сейчас давай-ка посмотрим, что нам сообщает Фири.

Мы никак не могли знать об этом тогда, но все получилось совсем не так, как планировал Кроу, потому что грядущие события должны были разрушить любые планы. Но мы об этом знать не могли, поэтому мой усталый и растрепанный друг принялся переворачивать страницы произведения Фири, в котором тот пересказывает (и порой — очень ярко) жуткую книгу Альхазреда. И вот наконец Кроу отыскал нужную страницу.

— Вот оно, — объявил он. — Фрагмент, озаглавленный «Сила пятиконечной звезды».

Он уселся в кресло и принялся читать:

— «В Каркозе и Г’харне», — повторил я, когда Кроу закончил чтение. — Что ж, похоже, вот оно, объяснение!

— Да, — сухо отозвался Кроу, хмуро глядя на страницу раскрытой книги. — Но я почти уверен, что этот текст сильно отличается от музейного экземпляра «Некрономикона». Боже, как жаль, что Фири уже нет в живых! Я часто размышлял о его познаниях на предмет «Некрономикона» — не говоря уже о целом ряде других редких книг. И все-таки здесь… — Он постучал пальцем по странице, — здесь есть ответ хотя бы отчасти на твой вопрос.

— Значит, получается, что Шудде-М’ель был пленен в Г’харне, — проговорил я, сдвинув брови. — И значит, ему каким-то образом удалось бежать! Но как?

— Возможно, этого мы никогда не узнаем, Анри, если только не…

Кроу вытаращил глаза и побледнел.

— Что? Что ты хочешь сказать, Титус?

— Ну… — протянул мой друг, — я очень верю Альхазреду — даже в переложении Фири. Мысль чудовищная, я понимаю, но тем не менее, вероятно, ответ лежит в том, о чем я только что прочел. «Сила всех вещей — и пятиконечной звезды, и заклятий, наложенных…»

— Титус! — прервал я его. — Ты говоришь, что сила пентаграммы иссякла — а если это правда…

— Понимаю, — сказал Кроу. — Понимаю! Это также означает, что Ктулху и все прочие обрели свободу передвигаться, где пожелают, и могут убивать, и… — Он встряхнулся, словно пытался высвободиться из какой-то чудовищной паутины, и сумел вяло улыбнуться. — Но нет, такого быть не может. Нет, мы бы знали, если бы Ктулху, Йог-Сотхот, Йибб-Тстл и все прочие оказались на свободе. Мы бы узнали об этом давным-давно. Весь мир…

— Но как же тогда ты объяснишь…

— Я ничего не пытаюсь объяснить, Анри, — резко отозвался Кроу. — У меня только опасливые догадки. У меня такое впечатление, что какое-то время назад — примерно столетие назад, чары звездных камней — что бы там ни работало против Шудде-М’еля — были удалены от Г’харне тем или иным путем. Может быть, это произошло случайно, а может быть — и намеренно… и сделали это те, кем повелевают Великие Древние!

— С недобрыми намерениями, по небрежности — «теми, кем повелевают Великие Древние» — это я могу понять, — сказал я. — Но — «случайно»? Как это может быть, Титус?

— О! Существует огромное разнообразие природных катастроф, Анри. Оползни, наводнения, извержения вулканов, землетрясения — в смысле, естественные землетрясения, и каждое из таких происшествий, случись оно в правильном месте, способно унести, отбросить откуда-то звездные камни, благодаря которым держатся в плену все вышеупомянутые ужасы. Но в данном случае такое могло случиться, если Шудде-М’еля держали в плену только с помощью звездных камней!

Я слушал друга-оккультиста, и мысли бешено вертелись в моем мозгу. На миг у меня закружилась голова, меня замутило.

— Титус, погоди! Это… слишком быстро для меня… слишком быстро! — Я предпринял попытку успокоиться с помощью силы воли. — Послушай, Титус. Вся моя система восприятия мира — вся целиком — перевернулась с ног на голову за один вечер. То есть… я всегда питал интерес к оккультным наукам, ко всему странному и страшному, выходящему за рамки обычности, и порой это было сопряжено с опасностью. Мы с тобой на протяжении многих лет не раз сталкивались с поистине ужасными опасностями… но это! Если я признаю существование Шудде-М’еля — второстепенного божества из мифологии, которая, как я думал, для меня останется на грани не более чем проходящего интереса… Но теперь… — Я зачарованно и испуганно посмотрел на картонную коробку на письменном столе. — Теперь получается, что я просто должен признать его существование, но если так, то я должен поверить в реальность всех прочих подобных ужасов! Титус! До сегодняшнего дня мифологический цикл Ктулху оставался для меня всего лишь легендой, преданием — интересным, захватывающим, полным опасностей — но не опасней любых оккультных исследований! А теперь…

— Анри, — вмешался Кроу. — Анри, если ты чувствуешь, что это нечто, что ты не в силах принять, дверь открыта. Ты пока не погрузился в эту историю, и ничто не мешает тебе держаться от нее подальше. Но если ты решишь, что хочешь в этом поучаствовать, — милости прошу. Однако ты должен знать, что это может оказаться намного опаснее, нежели все, с чем ты имел дело раньше!

— Дело не в том, что я боюсь, Титус, пойми меня правильно, — сказал я другу. — Дело в масштабах происходящего! Я знаю, что бывают потусторонние события, и у меня самого бывали в жизни случаи, которые иначе как «сверхъестественными» не назовешь, но они всегда были исключениями. Ты просишь меня поверить в то, что мифология Ктулху — не более и не менее, чем доисторический факт, что, на самом деле, означает, что сам фундамент нашей сферы существования построен на инопланетной, чужеродной магии! Если все так, то получается, что оккультное — нормально, что Добро выросло из Зла, в противоположность доктринам христианских мифов!

— Я отказываюсь вступать в богословский спор, Анри, — ответил Кроу. — Но в целом я все понимаю именно так. Однако давай пару моментов проясним четко и ясно, дружище. Во-первых, вместо слова «магия» употребим слово «наука».

— Не понимаю.

— Промывание мозгов, Анри! Старшие Боги знали, что им нечего надеяться на то, что удастся засадить таких могущественных существ, каковыми являются божества Цикла Ктулху, просто за физические, материальные решетки. Они превратили в тюрьмы сознания самих Великих Древних — а быть может, и их тела! Они установили ментальные и генетические блоки в психику и самую суть сил зла и их приспешников, чтобы при виде некоторых символов или при их словесном произнесении эти силы сдерживались, теряли могущество! Этим объясняется, почему столь сравнительно несложные устройства, как Мнарские звездные камни, эффективны и почему, в случае удаления этих камней от места пленения сил зла, можно заставить оные силы отступить с помощью произнесения ряда заклятий.

На миг это объяснение поразило меня еще сильнее, чем все предыдущее, но я с сомнением поинтересовался:

— Титус, ты об этом раньше знал или только что придумал?

— Эта гипотеза давно стала моим личным мнением, Анри, и она объясняет многое, прежде «необъяснимое». Я думаю также, что мои предположения относятся к одному более чем загадочному отрывку из «Кхтаат Аквадинген». Как тебе известно, в этой книге есть короткая глава, посвященная «Общению с Ктулху в сновидениях». К счастью, подлинные способы, требуемые для осуществления этой чудовищно опасной процедуры, даны в виде шифра — невероятно сложной комбинации цифр, и этот код каким-то непостижимым образом связан с Ньярлатотепом. Однако в этой же главе автор высказывает утверждение, весьма близкое к моим предположениям насчет того, что Старшие Боги были учеными. У меня где-то есть скопированный отрывок, чтобы в случае чего его легко можно было найти и свериться с ним. — Кроу покопался в бумагах на письменном столе. — А! Вот он. Здесь есть совершенно определенные параллели со многим, что более всего известно в мифах о Ктулху, и к тому же прослеживается связь с самыми последними из христианских преданий. В общем, слушай:

Дочитав фрагмент до конца, Кроу немного помолчал, а потом сказал:

— Часть отрывка, конечно, к нашей ситуации отношения не имеет, но в целом, я думаю…

— Почему ты мне ничего не сказал об этом сразу, как только я приехал? — прервал его я.

— Ты не был к этому готов, дружище, — невесело улыбнулся Кроу. — Да и теперь вряд ли готов.

Я немного подумал.

— Значит… на самом деле, ты хочешь сказать, что такого понятия, как «сверхъестественное», не существует?

— Вот именно!

— Но ведь ты сам так часто употреблял это слово — и не так давно, в его общепринятом понимании.

— Исключительно по привычке, Анри, а также из-за того, что твое мироощущение пока что допускает такое использование этого понятия. Так что пока мы можем применять это слово, как прежде, — пока оба не привыкнем к нему.

Я покачал головой, задумался.

— Магия Старших Богов была чем-то вроде научной психиатрии, — медленно проговорил я. — Знаешь, Титус, мне проще принять чужеродное понятие, чем сверхъестественное. Понимаешь? Ведь все очень просто сводится вот к чему: к тому, что объединенные силы зла, то бишь Великие Древние, — не более чем инопланетные существа или силы, против которых потребуется применить инопланетное оружие.

— Ну… в общем и целом так. Нам придется сразиться с этими тварями с помощью оружия, оставленного нам Старшими Богами. Заклятиями и песнопениями — научно имплантированными ментальными и генетическими блоками — силой пентаграммы, но, большей частью, знанием о том, что они не сверхъестественные, а просто чужеродные, инопланетные силы.

— Но погоди, — вмешался я, — как же все-таки быть со «сверхъестественными» событиями, в самых разных вариантах, с которыми мы сталкивались в прошлом? Они тоже были вызваны…

— Да, Анри. Я вынужден признать, что все обстояло именно так. Все подобные происшествия уходят корнями в древнейшую науку Старших Богов, во времена до начала времен. Ну, так что ты теперь скажешь, де Мариньи, — ты со мной или?..

— Да, — ответил я без малейших колебаний, поднялся и крепко пожал протянутую руку друга.

5. Злобный разум ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Из Блоун-Хауса я в тот вечер ушел очень поздно, но по крайней мере я уяснил (по какой-то пока еще довольно смутной причине) стоящую перед собой задачу. Кроу не был со мной снисходителен. Он всегда давал мне трудные поручения, но я знал, что в этом случае он взвалил самую большую часть работы на свои плечи. Так случилось, что мне не суждено было начать работу по той части задачи, которая была поручена мне. Поэтому не имеет никакого смысла переходить к подробностям.

Между тем мы разработали систему — по всей видимости, непогрешимую по своей простоте. Задача заключалась в том, чтобы создать Шудде-М’елю (или тем его потомкам, которые свили себе гнезда в Англии) тяжелые — вернее говоря, невыносимые — условия существования, за счет лишения их четырех драгоценных яиц. Кроу написал три письма доверенным друзьям. Одно — чудаковатому старику, живущему отшельником на Гебридских островах, в Строноуэе. Второе — Уингейту Писли, выдающемуся эрудиту, старому другу по переписке, с которым Кроу обменялся множеством писем по вопросам фольклора, мифологии и оккультной антропологии. Вплоть до последнего времени он был профессором психологии в Мискатоникском университете, в штате Массачусетс. И наконец, третьим адресатом стала старая шарлатанка, медиум, которую Кроу знал давно и очень любил — некая матушка Куорри из Маршфилда, что неподалеку от Бристоля.

План был такой: не дожидаясь ответов на письма, мы отправим яйца профессору Писли в Америку. Писли, ясное дело, получит письмо, отправленное авиапочтой, немного раньше, чем посылку с яйцами. Титус безмерно верил в своего друга и не сомневался, что его инструкции будут выполнены до последней буквы. Инструкции были просты: в течение двадцати четырех часов отправить яйца Росситеру Макдональду в Строноуэй. Макдональд, в свою очередь, получил распоряжение как можно скорее переправить яйца матушке Куорри, а уж от этой, наделенной «даром» дамы, яйца должны были возвратиться ко мне. Я говорю «возвратиться ко мне», потому что я унес коробку из Блоун-Хауса с собой — аккуратно упакованную и готовую к отправке. Мне следовало действовать четко и быстро, дабы выковать первое звено в почтовой цепи. По дороге домой я также отправил письма.

Я целиком и полностью согласился с моим просвещенным другом в том, что в эту ночь яйца ни в коем случае не следовало оставлять в Блоун-Хаусе. На самом деле, я сам настоял на том, чтобы унести яйца. Они и так уже слишком долго пробыли в руках Кроу, и он наверняка начал ощущать напряженность из-за их присутствия. Он признался мне, что начал вздрагивать из-за каждого скрипа половицы и впервые с тех пор, как перебрался в свое одиноко стоящее и наполненное странной атмосферой бунгало, начал пугаться шума некоторых деревьев с пышными кронами у себя в саду.

Но при том, что ему было известно и во что он верил — да нет, во что теперь верили мы оба, — его нервозность можно было считать вполне естественной. На самом деле, именно присутствие яиц в его доме, помимо всего прочего — и в том числе, помимо жуткой усталости, вызванной непосильной работой и недосыпанием, — отвечало за серьезное ухудшение здоровья моего друга со времени нашей последней встречи. Я понял, что еще немного — и Кроу пойдет по пути разрушения, подобному тому, который избрал для себя сэр Эмери Уэнди-Смит!

Можно легко понять, почему в ту ночь я не сомкнул глаз. Я лежал в кровати в моем доме, выстроенном из серого камня, ворочался с боку на бок и вертел так и сяк в уме новую систему понятий, которую мне нужно было принять. То есть принять я ее принял, но ее детали все же нуждались в обдумывании — хотя бы для того, чтобы общая картина стала более ясной, чтобы исчез туман по углам. Правду говоря, соображал я плоховато — словно бы с похмелья. Но конечно же, у моей бессонницы была другая, более непосредственная причина — коробка с тускло блестевшими шарами, стоящая на небольшом столике около моей кровати!

Беспокойно взбивая подушку (этим я занимался каждые полчаса), я с десяток раз заново прокрутил в мозгу все, о чем мы говорил с Кроу, пытаясь найти в нашем плане изъяны, — но не нашел. Мне представлялся идеальным срочный план Кроу, нацеленный на то, чтобы помешать копателям завладеть своими яйцами, и я целиком разделял его страхи. Тем не менее я понимал, что что-то в нашем плане ошибочно, просто невероятно ошибочно! Я это понимал. И эта ошибка скрывалась где-то в глубинах моего разума и никак не желала всплывать на поверхность.

Если бы только развеялся этот туман в сознании… Жуткая депрессия отступила, это правда, но теперь мне приходилось продираться через этот густой ментальный туман!

Да, конечно, я не был знаком с друзьями Кроу по переписке лично, но он в них безраздельно верил — особенно в Писли. В своем письме к профессору Кроу обрисовал все свое отношение к фантастической опасности, грозившей Земле. Да, это была гипотеза, но Кроу выразил ее очень сильно и четко и подчеркнул свое личное участие в происходящем. На самом деле Кроу подвергал опасности успех всего нашего дела, поставив меня в позицию чрезвычайно просвещенного человека, способного не только воспринять, но и оценить содержание письма к профессору Писли. Когда Кроу зачитал мне наспех составленное письмо, я откровенно и даже немного грубовато объяснил моему другу, что его адресат может решить, что отправитель письма лишился рассудка. Чуть раньше Кроу сказал: «Будь я проклят, если знаю, кому я могу довериться», но теперь он только хмыкнул в ответ на мои слова и сказал, что вряд ли Писли так воспримет его послание и что в любом случае — хотя бы только лишь по старой дружбе — профессор сделает с яйцами все именно так, как он просит.

Кроу подсчитал, что путешествие яиц по кругу займет максимально три недели, но все же озаботился тем, чтобы попросить своих корреспондентов отправить ему письма с подтверждением о безопасной отправке посылок. Я задумался об этом, и…

Ну вот, опять!

Что это за тревога в дальнем уголке сознания, стоит мне только подумать о том, что утром начнутся странствия яиц?

Но нет — как только я словно бы улавливал эту мысль, она сразу же ускользала от меня, в затянутый туманом разум. Это изнурительное чувство мне было знакомо и прежде, было знакомо и неутешительное решение: попросту игнорировать назойливую мысль — и пусть все идет как идет. Однако это ощущение меня раздражало — и более чем пугало, учитывая обстоятельства.

Я повернулся на бок, и мой взгляд упал на коробку с загадочным содержимым. Мысленным взором я увидел это содержимое — матовый блеск жемчужных шаров в темноте картонного гробика. И тут же возникла новая мысль.

Я спросил Кроу о каменном ящике, «инкубаторе», обнаруженном Уэнди-Смитом на том месте раскопок мертвого города Г’харне. Мне захотелось узнать, не было ли найдено что-то подобное в пещере в Хардене. Однако утомленный оккультист (как же его лучше называть — оккультистом или ученым?) не смог мне ответить. В итоге он, немного поразмыслив, рискнул предположить, что, вероятно, атмосферные условия в этой пещере — темном и глубоком месте — были почти идеальными для инкубации яиц, в отличие от Г’харне, где яйца хранились близко к поверхности.

Я напомнил другу, что тот каменный ящик был украшен письменами и изображениями. В ответ на это мой ученый друг только пожал плечами и сказал, что может только адресовать меня, как сэр Эмери своего племянника, к трудам Коммода и побитого молью Каракаллы. Кроу хватало тех «картинок», которые представали перед ним во сне, а в кошмарах он видел не только ужасных головоногих. К тому же он считал, что Бентам рассказал о пещерных рисунках не все — и вероятно, это можно понять! Мое любопытство из-за этого разыгралось еще сильнее, поэтому я не отступился от Кроу, и он был вынужден пересказать мне часть своих сновидений.

Он сказал, что бывали такие сны, когда ему виделось почти символическое стремление к поверхности и совместное вытягивание жутких щупалец. А порой ему снилось происходящее не под землей, а на поверхности — и это был подлинный кошмар!

Я ярко вспомнил, какое у Кроу было выражение лица, как глухо и надтреснуто звучал его голос, когда он говорил:

«В одном из отрывков сновидения их было четверо, де Мариньи. Они отступали, пятились, как гусеницы, и привставали, подняв переднюю часть тела, широко раскрыв пасть. Среди них находилась женщина, и они рвали ее на части, и фонтанами хлестала кровь…»

«Но откуда, — испуганно спросил я шепотом, — у тех, кто без головы, может взяться… пасть?»

Задавая вопрос, я прекрасно понимал, что ответ мне не понравится.

«Попытайся мыслить неизбитыми образами, Анри, — спокойно посоветовал мне Кроу. — Только ни в коем случае не думай об этом слишком долго и не чересчур вдавайся в детали. Они настолько… чужеродны… эти твари».

Я ничего не мог поделать с собой: мне вспомнилась строчка из древнего и загадочного сочинения «Отражения» ибн Шакабао. Я знал, что эту строчку Альхазред цитирует в «Некрономиконе»: «Злобен разум в теле, не имеющем головы!» О боги! Разум и пасти — без голов!

Обычно я человек спокойный. Будь это иначе, я бы давно проявил кое-какие из моих более эксцентричных интересов, но при том, что рядом с моей кроватью находилась коробка с яйцами, и при том, что я знал, что где-то — далеко, а может быть, и не очень далеко — чудовищные копатели прямо сейчас выжигают туннелями горные породы и издают противные звуки… Так кто бы назвал меня трусом за то, что я просто включил в спальне свет?

Но в любом случае, даже с включенным светом, страха у меня не поубавилось. Откуда ни возьмись, появились тени, которых раньше не было — от моего гардероба, от халата, висевшего на двери… и довольно скоро я уже всерьез подсчитывал, сколько времени мне понадобится, чтобы соскочить с кровати и выпрыгнуть в окно, если…

Я протянул руку и выключил лампу, решительно повернулся спиной к картонной коробке, твердо решив не думать о ее содержимом…

Видимо, потом я некоторое время спал, потому что помню, как мои собственные дремотные мысли смешались с описаниями сновидений Кроу. А когда я очнулся в холодном поту, мне припомнился рассказ друга о том, как он впервые узнал о существовании древней ужасной угрозы.

В более поздних сновидениях Кроу слышались песнопения копателей — напевы, в которых упоминалось название мифического города Г’харне! Вспомнив об экспедиции Уэнди-Смита в поисках этого города и о том, какой катастрофой завершилась эта экспедиция, чуть позже Кроу связал те события с фактами из некоторых газетных вырезок из своей обширной коллекции и своими ночными кошмарами. Это привело его к рукописи Уэнди-Смита. Эта рукопись вместе с письмом от Реймонда Бентама позволила Кроу сделать выводы. Дальше он действовал, руководствуясь своей непогрешимой, хотя и включающейся с пол-оборота логикой.

Еще мы с ним поговорили о распространении Шудде-М’еля и его сородичей и поразмышляли о том, как эти кошмары смогли освободиться из тюрьмы, куда их засадили Старшие Боги. Кроу был склонен полагать, что жуткие божества обрели волю благодаря целому ряду природных катаклизмов, и я не смог предложить более внятного объяснения — но как давно произошли эти спазмы планеты и насколько далеко с тех пор распространилась раковая опухоль ужаса? Похоже, эту же проблему пытался решить Уэнди-Смит, но Кроу предложения сэра Эмери относительно борьбы с копателями представлялись нелепыми.

«Задумайся об этом, де Мариньи, — сказал он мне. — Только представь себе попытку разделать с Шудде-М’елем с помощью огнеметов! Да эти твари сами по себе почти что равны вулканам! Так и должно быть! Представь себе, какая температура и давление нужны для того, чтобы превратить углерод и хризолит в нечто наподобие алмазной пыли, из которой состоит скорлупа этих яиц! А их способность проделывать туннели в прочнейшей породе? Огнеметы… Ха-ха! Да они будут радоваться пламени! Однако меня поражают изменения, которым эти твари подвергаются в промежутке от младенчества до зрелости. Но с другой стороны, так ли это удивительно? Люди, как я понимаю, проходят столь же фантастические изменения — младенчество, период полового созревания, менопауза, старческое безумие. А что уж говорить об амфибиях, лягушках и жабах… а жизненный цикл чешуекрылых бабочек? Да, я вполне могу поверить, что сэр Эмери прикончил двух «младенцев» горящей сигарой — но, Боже, чтобы убить взрослую особь, потребуется кое-что посерьезнее!»

А насчет тайного, подземного распространения этих ужасов после того, как они обрели волю вследствие мощного природного катаклизма, у Кроу также имелось собственное мнение:

«Катастрофы, Анри! Взгляни на перечень катастроф, вызванных так называемыми «природными» сейсмическими толчками — в особенности за последние сто лет. О, я понимаю, мы не можем сваливать каждое землетрясение на Шудде-М’еля — если он или оно по сей день живет и возглавляет свою расу — но, Богом клянусь, некоторые сотрясения почвы ему приписать можно! У нас уже имеется список, составленный Полом Уэнди-Смитом. Не так много было таких происшествий, но кое-где не обошлось без человеческих жертв. Хинхон, Калаорра, Ажен, Эн и так далее. А что сказать об Агадире? Господи, разве там не кошмар случился? А Агадир совсем недалеко от маршрута тварей по дороге к Англии в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Взгляни на размеры Африки, Анри. Подумай! Если бы твари выбрали другое направление, они бы уже могли распространиться по всему этому огромному континенту, и даже по всему Ближнему Востоку! Все зависит от того, сколько их было первоначально. Однако слишком много их быть не могло, хотя Уэнди-Смит и пишет об «ордах». Нет, я не думаю, что Старшие Боги позволили бы такое. Но кто знает, как много с тех пор было отложено яиц и сколько еще созревает в неведомых каменных недрах? Чем больше я думаю об этом, тем более страшной мне кажется угроза».

И наконец, перед тем, как я его покинул, Кроу устало написал для меня перечень книг, которые, по его мнению, я должен был прочесть. Возглавлял список, естественно, «Некрономикон», поскольку связь этой книги с циклом мифов о Ктулху была поистине легендарной. Мой друг также посоветовал мне исправленный перевод (изданный ограниченным тиражом исключительно для научных целей) Генриетты Монтаг. Эта книга хранилась в отделе редких изданий Британского музея. С мисс Монтаг Кроу был знаком лично и был рядом с ней, когда она умерла от неведомой болезни всего через несколько недель после того, как завершила свою работу над «Некрономиконом» для руководства музея. Я знал, что мой друг считал, что Монтаг умерла из-за этого труда, и именно поэтому он непрестанно напоминал мне о том, что я должен быть предельно осторожен в изучении содержания книги. Из этого следовало, что я должен прочесть только те отрывки, которые касались непосредственно Шудде-М’еля и существ наподобие его, и постараться, по возможности, не слишком увлекаться другими разделами книги. Кроу обещал лично похлопотать о том, чтобы мне предоставили экземпляр научного труда мисс Монтаг.

Следующей книгой в списке были «Отражения» ибн Шакабао. И этот труд также хранился в Британском музее — но под стеклом, поскольку сохранность книги оставляла желать лучшего. Несмотря на то, что в музее были приняты обычные в таких случаях меры предосторожности — обработка химикатами, изготовление микрофильмов (один из которых мне предстояло просмотреть более внимательно, чем несколько лет назад), — но все равно драгоценный фолиант быстро истлевал.

Список продолжали две малоизвестные книги Коммода и Каракаллы — просто из-за того, что этих авторов упомянул Уэнди-Смит, а сразу за ним следовала почти непонятная «Пнакотическая Рукопись» — по той же самой причине. Потому же в список попала и «История магии» Элифаса Леви и, наконец, книга из коллекции Кроу (он ее заботливо завернул и упаковал для меня) — его собственный экземпляр печально знаменитого «Культа гулей». Он так часто сам перелистывал эту книгу, что опасался упустить что-нибудь важное при новом просмотре. Но в ответ на мой вопрос он сказал, что намеревается уделить особое внимание «Ктаат Аквадинген». Сказал, что в этой книге с очень плохим переплетом есть много всего, имеющего отношение к нашему делу, — в особенности в двух центральных главах, которые Кроу переплел отдельно. Как я уже упоминал выше, большую часть этих работ я читал раньше, но без особой цели, а просто как страшноватые оккультные книги.

По идее, мне следовало также ознакомиться и с «Фрагментами Г’харне», и я бы ознакомился, безусловно, если бы письмена на этой груде разрозненных глиняных осколков были созданы на одном из четырех языков, которыми я владею! Оказалось, что с этими письменами знакомы только два человека — сэр Эмери Уэнди-Смит, не оставивший после себя никаких материалов с расшифровкой письмен, и профессор Гордон Уолмсли из Гула[28], чьи «краткие заметки» содержали как бы целиком переведенные главы из загадочных «Фрагментов Г’харне», но несколько надежных авторитетов высмеяли и раскритиковали этот шарлатанский «перевод» в пух и прах. Именно по этой причине Кроу не включил эту работу в список рекомендованной литературы.

Все эти и разные другие мысли какое-то время кружились в моем до странности затуманенном мозгу, а потом я, видимо, снова заснул.

Следующим, что мне запомнилось, было то, что я расслышал — как бы очень близко от меня, — страшное монотонное пение и жужжание чудовищно чужеродных голосов. Но только очнувшись и соскочив с кровати на дрожащих ногах, с волосами, ставшими торчком от страха, я понял, что это мне просто снится. За окном рассвело, вот-вот должно было встать солнце.

И все же в ушах у меня еще звучали эхом эти мерзкие, монотонные, жужжащие, страшные ноты. И они запечатлелись в моем сознании в точности такими же, как в документальной книжке Уэнди-Смита:

Как только жуткое пение кошмарной твари наконец стихло и исчезло, я покачал головой, на ватных ногах подошел к прикроватному столику, взял картонную коробку и проверил ее вес. Затем я быстро заглянул внутрь. Ничего не изменилось. Все было в точности так, как вечером.

Я принял душ, побрился, оделся. Только я успел вернуться с ближайшей почты, где, словно в полусне, отправил посылку с яйцами профессору Писли, как зазвонил телефон. Звонок был настойчивый, почти безумный, но почему-то я немного растерялся, прежде чем решился взять трубку.

— Де Мариньи? Кроу на проводе. — Голос моего друга звучал наэлектризованно-нервно. — Послушай. Ты уже отправил яйца?

— О да, да. Едва успел к утренней отправке почты.

— О нет! — простонал Кроу. — Анри, скажи, у тебя еще есть эта лодка… плавучий дом в Хэнли?

— Ну да, есть. На самом деле, не так давно у меня ее одалживали друзья. Я им сказал, что они могут ее взять на неделю, пока я буду во Франции. Но сейчас лодка им не нужна. Вчера с вечерней почтой мне доставили ключ маленькой бандеролью. Но почему ты спрашиваешь?

Я задал другу вопрос, но почему-то с каждой секундой все происходящее становилось мне все более безразлично.

— Собирайся, де Мариньи. Возьми с собой вещей на пару недель. Примерно через час я заскочу за тобой на «Мерседесе». Я уже пакую вещи.

— Что? — спросил я, совершенно ничего не понимая, да и не особо желая понимать. — Вещи? — Туман в моем мозгу сгущался все сильнее. — Титус! — Я услышал свой голос словно бы за сотню миль. — Что не так?

— Все не так, Анри, а в особенности — мой рассудок! Ты утренние новости слышал? Может быть, газеты читал?

— Нет, — ответил я сквозь пелену сгущающегося тумана. — Я совсем недавно встал. Спал паршиво.

— Бентам мертв, де Мариньи! Бедняга… «Провал грунта» в Элстоне. Нужно срочно продумать наш план заново. Твой плавучий дом — это просто подарок Бога.

— А? Что?

— Плавучий дом, Анри! Он нам Богом послан, говорю! Сказал же сэр Эмери, что эти твари боятся воды! Через час будь готов.

— Титус, — робко отозвался я и едва успел удержать друга у телефона, — не сегодня, ради всего святого! Я… Я правда не могу… Понимаешь… Это, конечно, глупость треклятая, но…

— Анри, я… — Кроу запнулся. Я услышал тревогу в его голосе, а потом он добавил тоном, полным понимания: — Значит, они у тебя побывали? Да? — Его голос стал сдержанным и спокойным. — Ты не волнуйся. Скоро увидимся.

Он положил трубку.

Не могу сказать, сколько прошло времени, когда я услышал отчаянный стук в дверь и дребезжание звонка. Довольно долго я просто не обращал внимания на эти звуки. Но потом, поборов желание закрыть глаза и заснуть в кресле, все же я заставил себя встать и пойти к двери. Зевая, я отпер замок и… чуть не упал на спину, когда порог перешагнул человек в черном.

Конечно же, это был Титус Кроу — но его глаза странно блестели, и в этом блеске мне увиделась странная и дикая страсть, совершенно незнакомая по прежнему общению с моим другом!

6. Неумирающее ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

— Де Мариньи! — взорвался Кроу, как только оказался в доме и за ним закрылась дверь. — Анри, до тебя докопались!

— А? Докопались? — сонно отозвался я. — Ничего подобного, Титус. Я просто устал, вот и все. — Однако, невзирая на странную сонливость, я все-таки не удержался от слабого любопытства. — И что значит: «докопались»? Кто?

Проворно взяв меня под руку, Кроу меня наполовину повел, наполовину потащил к моему кабинету. Он ответил:

— Как — «кто»? Роющие землю, конечно! Твое жилище не защищено настолько надежно, как мой Блоун-Хаус. Я мог это предвидеть. Оставить тебя с этими тварями на всю ночь… Даже мой дом защищен не полностью — далеко не полностью.

— Защищен? — Мой слабый интерес к словам друга начал быстро таять, а когда я рухнул в мягкое кресло, мне уже было совершенно безразлично, ответит ли Кроу на мой вопрос. — Честное слово, ты напрасно так тревожишься, старина. (Еще ни разу в жизни до этого дня я не называл Титуса Кроу «старина» и, пожалуй, вряд ли назову так снова.) Я почувствовал, как у меня слипаются веки. Я слышал собственный голос рассеянно. Язык у меня начал заплетаться. — Слушай… Я плохо спал, встал рано… Я устал… ужасно устал.

— Да-да, все правильно, ты поспи, Анри, — успокаивающим голосом произнес Кроу. — А я сам справлюсь — сделаю все необходимое.

— Справишься? — пролепетал я. — Сделаешь все необходимое?

Глядя на Кроу сквозь полуприкрытые веки, я увидел, что он уже начал… но что же он делал? Широко раскрыв глаза и яростно сверкая ими, он встал в самой середине моего кабинета, воздев руки к потолку. Это была вполне обычная поза для колдуна. Однако на этот раз Титус не собирался призывать какие-то силы и что-то творить — нет, наоборот, он словно бы пытался что-то удалить, присмирить — пусть хотя бы на время.

Позднее я нашел те странные слоги, которые он тогда произносил нараспев, в «Заметках о «Некрономиконе» (я до сих пор не читал эту книгу ни в каком другом варианте), где они выглядят вот так:

Закончив заклятие Вах-Вираджа, ибо эти безумные звукосочетания представляли собой именно это заклятие, Кроу вытащил из кармана маленький флакон с прозрачной жидкостью и щедро полил ею пол в кабинете. Продолжая разбрызгивать жидкость, он прошел в другие комнаты, пока не очистил таким образом весь мой дом. Я, конечно, понимал, что все действия моего друга нацелены на изгнание злых духов.

Я бы не назвал этот экзорцизм бессмысленным или бесполезным. Мне сразу стало намного легче, и я понял, что Кроу прав. Я действительно попал под влияние Шудде-М’еля, его собратьев или приспешников.

Вернувшись в кабинет, Кроу увидел, что мне лучше, и он немного нервно, но довольно усмехнулся. Я, потрясенный до глубины души, но избавившийся от странной дремоты, принялся собирать книги и бумаги в большой чемодан. Мое затуманенное сознание словно бы вычистили пылесосом, и в нем не осталось никаких потусторонних мыслей, кроме мыслей о «Белой магии» моего друга, или, вернее сказать, о «Науке» Старших Богов!

На сборы у меня ушло примерно полчаса (я не забыл прихватить с собой любимую вещицу — довольно-таки старинный, затейливо украшенный пистолет, некогда принадлежавший охотнику на ведьм барону Канту), после чего я запер дом и прошел со своими чемоданами вместе с Титом к его «Мерседесу». Несколько мгновений спустя мы тронулись в путь.

По пути до Хенли мы сделали три остановки. Во время первой мы отправили три торопливые телеграммы матушке Куорри, Макдональду и профессору Писли, совершенно недвусмысленно предупредив их о том, чтобы они отправляли яйца по цепочке дальше сразу же, как только их получат, не распаковывая посылку. Мы не постеснялись в выражениях, когда писали о ужасных опасностях, связанных с малейшим промедлением. Безусловно, все это было связано с гибелью Бентама. Пожалуй, здесь не помешало бы объяснение, и оно воспоследует. Второй раз мы остановились на ланч в Биконсфилде, где нашли симпатичный паб, и уселись в маленьком солнечном садике, чтобы насладиться холодным пивом и сэндвичами с курятиной. И наконец, третья остановка была сделана в Марлоу, где мы наведались в неплохую библиотеку, куда Кроу пришлось записаться, чтобы ему выдали несколько книг по антропологии, подобных тем, какие мы уже везли с собой.

В половине четвертого пополудни мы уже находились на борту «Морехода» моего четырехкомнатного плавучего дома. Отплыли от берега и устроились в комнатах. Там, где я поставил лодку-дом на якорь — на приличном расстоянии от Хенли, где Темза довольно глубока, — Кроу, похоже, решил, что тут нам бояться особо нечего, что сюда вряд ли доберутся копатели. Мы довольно быстро обустроили свое временное жилище, разложили пожитки и смогли сесть и серьезно поговорить о неожиданном повороте событий. Наша поездка до Хенли, за исключением остановок, никакими особыми событиями не отличалась. Кроу терпеть не может, чтобы его отвлекали, когда он за рулем, так что я помалкивал и обдумывал новые вопросы, чтобы задать их другу потом.

Теперь я мог понять и объяснить все «как» и «почему» в действиях моего друга у меня дома. Кроу рассказывал мне о старопечатном экземпляре «Некрономикона», хранящемся в библиотеке Кестера в Салеме, штат Массачусетс. В этой книге есть абзац, который в заметках Фири приведен не полностью, но Кроу его знает наизусть:

Ну… применение заклятия Вах-Вираджа в качестве защиты от Ниогтхи — это я мог понять, но обороняться таким образом от копателей?.. Кроу объяснил, что заклятие в моем доме применил потому, что верил, что все земные божества из мифов о Ктулху родственны между собой либо физически, либо ментально, а, следовательно, любое заклятие, действующее на одного из них, должно хотя бы отчасти влиять на других. И действительно: оккультное лекарство возымело мгновенное действие на мой дом (не говоря уже о моем сознании) и избавило мое жилище и меня самого от влияния, которое через мои сновидения на меня оказывал Шудде-М’ель или его посланники. А влияние было куда более реальным, чем себе представлял Кроу. Между тем мой друг сказал мне, что произнесенное им заклятие не может действовать долго и постоянно — разве что только против Ниогтхи — кем и чем бы ни была эта тварь! Однако Кроу так и не рассказал мне, какими более надежными заклятиями он защитил Блоун-Хаус. Правда, я подозреваю, что речь идет о чем-то, что гораздо сильнее любых символов, оберегов, рун и заклинаний, о которых я когда-либо мог узнать.

Следующие четыре дня в Хенли быстро миновали. В основном мы занимались тем, что обживались на «Мореходе» и брали мозговым штурмом множество проблем. Если бы рядом с Кроу в эти дни не было меня, если бы я не помогал другу словами утешения, он бы вполне мог начать винить себя в гибели Бентама. Я указал другу на то, что советы он дал Бентаму вполне профессиональные, хотя на то время, когда он отправлял северянину письмо, наши познания о копателях были еще менее глубокими, чем теперь. На самом деле, оглядываясь назад, теперь я поражаюсь тому, сколько времени понадобилось подземным жителям, хтонийцам, как их теперь все чаще именовал Кроу чтобы разыскать Бентама и расправиться с ним! Харден находится не так далеко от Элстона. Однако Кроу настаивал на том, что между этими двумя населенными пунктами можно провести прямую параллель, а он это упустил, и это, на его взгляд, граничило с преступным легкомыслием.

Ясное дело, он говорил и об исчезновении Пола Уэнди-Смита. Теперь он не сомневался в том, что в этом виноваты прокопавшиеся к дому археолога копатели, хтонийцы. Они же погубили дядю Пола, когда узнали о том, что он изничтожил их драгоценных отпрысков горящей сигарой. Теперь было слишком очевидно, как опасно привлекать к себе внимание взрослых хтонийцев, держа при себе их яйца. Одного того, что яйца какое-то время пробыли рядом с тобой, хватало для того, чтобы стать целью для мести копателей, и этим, естественно, объяснялась та спешка, с которой Кроу стремился покинуть Блоун-Хаус и вывезти меня из Лондона! Кроме того, одна то и дело ускользающая мысль мерцала в моем сознании в тот вечер — до того, как хтонийцы впервые «вторглись» в мой разум: если кого-то и можно было винить, я был повинен не меньше Кроу. Тот простой факт, что яйца никогда не принадлежали Полу Уэнди-Смиту, не остановил хтонийцев, и они его также сделали объектом своей мести. Мы с Кроу должны были раньше или позже обратить на это внимание.

Но даже в моем плавучем доме на Темзе, который Кроу поначалу объявил безопасным, мой просвещенный друг в последние дни начал нервничать все сильнее. Наше длительное безбедное существование представлялось ему сомнительным. Хтонийцы могли разыскать нас через сновидения — так полагал Кроу. В этом, как и во многом другом, он оказался совершенно прав.

Из-за того, что нас могли обнаружить, мы довольно быстро решили, что важнее всего поскорее подыскать подходящие и действенные контрзаклинания (Кроу о них говорил, как об «орудиях», а я предпочитал считать их инструментами магии) против атаки копателей. В конце концов, мы не могли оставаться в плавучем доме бесконечно. На самом деле, время от времени по вечерам мы расслаблялись в баре или пабе где-нибудь в нескольких сотнях ярдов от берега, откуда было довольно долго добираться до «Морехода» даже посредством спринтерского бега! Я большую часть времени уделял совершенствованию своих познаний о пентаграмме, пятиугольной Звезде Власти, которую придумали Старшие Боги, когда им нужно было взять в плен силы зла.

Мне кажется, не стоит удивляться тому, что вокруг пентаграммы так много шума в наши дни в так называемых «каббалистических» трудах, издаваемых чудовищными тиражами и наводняющими полки современных книжных магазинов. Почти наверняка в этих низкопробных работах многое списано из великих запретных книг. Но мало этого — немало упоминаний о пентаграмме я нашел в современных стихах, художественной прозе и даже в живописи. Стоит признать, что большая часть этих ссылок и туманных намеков обычно производится людьми, которых неудержимо тянет к загадочному и страшному — мистике, магам, и чаще всего эти люди наделены богатым воображением и парадоксально потусторонней интуицией. Как бы то ни было, тема пентаграммы в те или иные времена захватывала воображение необычайно большого числа людей искусства.

Герхардт Шрах, вестфальский философ, сказал: «Она меня завораживает… то, что такая идеальная фигура может быть изображена всего пятью прямыми линиями… пять треугольников, соединенные в основаниях, где они образуют пятиугольник… идеально правильный… Она могущественна и чарующа!» Именно Шрах в своей работе «Древние и современные мыслители» раскрыл для меня обычай хеттов подносить к лицу недруга или злодея руку с расставленными пятью пальцами и произносить при этом: «Звезда на тебе, Темный!», и это считалось защитой от злобных намерений любого человека.

Помимо Шраха и многих других современных писателей и философов, было еще несколько художников, в работах которых время от времени возникал мотив звезды. Следует отметить Чандлера Дэвиса и многие из его рисунков для журнала «Гротеск», пока этот журнал не перестали выпускать. В особенности мне запомнился большой, на полный разворот, черно-белый рисунок «Звезды и лица», столь странно волнующий и пугающий, что эта работа сама по себе теперь стала коллекционным предметом. Уильям Блейк — художник, поэт и мистик, также не обошел эту тему стороной и потрясающе использовал в своем «Портрете блохи»[29]. Там главный кошмар взят в плен пятиконечными звездами! Я, конечно, понимал, что с этим можно спорить, но, вспоминая звезды Блейка, я находил в них большое сходство со звездными камнями древнего Мнара — какими я их себе представлял.

С другой стороны, в книге мрачных, страшных стихов Эдмунда Пикмана Дерби «Азатот и прочие ужасы» содержится одно откровенное упоминание о пятиконечной звезде как об оружии против «Величайших богов», каких бы богов так ни назвал автор. Я нашел так много подобных работ, что вскоре заинтересовался поставленной передо мной задачей гораздо сильнее, чем требовалось для дела.

Вечером четвертого дня нашего пребывания в плавучем доме, когда я делал заметки такого сорта и пытался их как-то упорядочить, Титус Кроу заснул. Он тяжело трудился весь день напролет — это была не физическая работа, а напряженная умственная концентрация. Вот он и задремал, уронив голову на раскрытую книгу «Ктаат Аквадинген». Я заметил это и улыбнулся. Я порадовался тому, что мой друг сможет хоть немного отдохнуть. И сам я тоже устал и ослаб и физически, и умственно, а Кроу всем этим занимался дольше меня.

Вскоре после полуночи я тоже начал клевать носом и, видимо, задремал, потому что очнулся от крика.

Кричал Кроу.

Я сразу очнулся от жуткого сна (на счастье, я его забыл) и увидел, что мой друг спит, но мучается во сне. Ему явно привиделось что-то страшное.

Он сидел за небольшим столиком на стуле, а его голова лежала на руках, сложенных поверх раскрытого тома «Ктаат Аквадинген». Все его тело дергалось и сотрясалось в спазмах, и он что-то выкрикивал на невнятном оккультном жаргоне. Я вскочил со стула и бросился к нему.

— А? Что? — выдохнул Кроу, когда я принялся трясти его за плечи. — Смотри, де Мариньи! Они здесь! — Он вскочил, весь дрожа. Его лицо блестело от холодного пота. — Они… Они… здесь? — Он опустился на стул, продолжая трястись, и налил себе стакан бренди. — Боже мой! Какой жуткий сон, Анри! На этот раз они добрались до меня — и похоже, опустошили мои мозги. Теперь они наверняка будут знать, где мы находимся.

— Хтонийцы? Это были… они? — еле дыша, спросил я.

— О да! Никаких сомнений. Они явились без предупреждения и не пытались скрывать, кто они такие. Мне показалось, что они пытались мне что-то сказать — пробовали со мной… поторговаться, что ли. Ха-ха! С таким же успехом можно было бы договариваться с чертями в аду! Однако в тех ментальных посланиях, которые я получал, звучали и нотки отчаяния. Но будь я проклят, если понял, что их так пугает. У меня просто возникло такое чувство, что мы не одни в нашем деле. Кажется, к линии фронта спешит подкрепление! Что-то поразительное.

— Я тебя не понимаю, Титус, — сказал я, покачав головой. — Ты говоришь не очень понятно, дружище.

— Тогда будет лучше, если я перескажу тебе свой сон, Анри, а потом посмотрим, как ты его растолкуешь, — устало выговорил Кроу. — Главное вот что: не было никаких картинок, никаких зрительных галлюцинаций — о чем, конечно, можно и поспорить, задав себе вопрос о том, что собой представляют сновидения… Но нет, это были просто… впечатления! Я плыл в какой-то серости, в бесцветной субстанции бессознательного, если хочешь, а эти… впечатления двигались и двигались ко мне. Я понимал, что это хтонийцы — их мысли, их ментальные послания настолько чужие, инородные, — но я не мог в своем сознании убрать их, отключиться от них. Они велели мне перестать вмешиваться, не будить, так сказать, спящую собаку. Что ты скажешь об этом?

Не дав мне ответить — даже если бы у меня был ответ, — Кроу торопливо продолжал:

— Потом, после этих посланий начались страшные впечатления — безымянный ужас перед чем-то тайным, туманным, скрытым, какой-то ужасной возможностью, к которой я был каким-то образом причастен. Точно не знаю, но мне кажется, что им хотелось, чтобы я разгадал эти впечатления. По всей видимости, чувствительность моей психики более велика, чем на то рассчитывали эти кошмары, и это нам на пользу. Но в целом… даже не знаю, как сказать, — они будто бы пытались подкупить меня! Что-то типа «Спасайся, пока можешь, Титус Кроу, и мы тебя не тронем». «Наших яиц у тебя больше нет, поэтому мы готовы потерять интерес к тебе — если ты не станешь трогать нас и не будешь совать нос куда не надо!»

— Если так, то мы на верном пути, Титус, — вмешался я. — Мы заставили их понервничать!

Кроу посмотрел на меня. Он успел немного овладеть собой, и его губы тронула медленная улыбка.

— Да, выглядит все в точности так, де Мариньи. Но как бы мне, черт побери, хотелось понять, чего они так боятся? И все же, как ты верно подметил, мы, похоже, на правильном пути. Хотя бы это осознавать приятно. Но очень хотелось бы узнать, какое место в нынешнем раскладе событий занимают Писли и все остальные…

— В чем дело, Титус? — спросил я, перестав понимать друга.

— Прости, Анри. Ясное дело, ты меня не понимаешь, — торопливо извинился Кроу. — Дело в том… что в этих моих впечатлениях были упоминания — и не проси меня уточнять — о Писли и еще кое о ком, типа Бернарда Джордана, шкипера одной из плавучих буровых платформ. Я тебе про него рассказывал. Судя по тем газетным вырезкам, которые оказались в моем распоряжении, он просто счастливчик. Только один и уцелел, когда его буровая платформа под названием «Русалка» отправилась на дно неподалеку от мыса Хантерби-Хед. Упоминались и другие люди, о которых я прежде ничего не слышал. Гм-м-м… — задумчиво протянул Кроу. — Вот кто такой, скажи на милость, Дэвид Уинтерс? Между тем у меня сложилось чувство, будто хтонийцы боятся этих людей сильнее, чем меня! То есть… меня как бы предупредили, чтобы я держался от этих людей подальше. Довольно удивительно, честно говоря. В конце концов, с профессором Писли я ни разу не встречался лично, а где искать этого Джордана — даже вообразить не могу. Что же до Дэвида Уинтерса…

— Ты кричал, Титус, — сказал я ему, положив руку на его плечо. — Ты выкрикивал какие-то слова, совершенно для меня непонятные. Ну, так к чему это все было?

— Ага! Видимо, я выкрикивал свой отказ, Анри. Ясное дело, я отверг их ультиматум. Я пытался выговорить заклятия против них — в частности, заклинание Вах-Вираджа, чтобы выгнать их из моего сознания. Но ничего не вышло. Когда хтонийцев несколько, они слишком сильны для таких простых орудий. Они легко с ними справляются.

— Ультиматум? — переспросил я. — Прозвучали… угрозы?

— Да, и притом ужасные угрозы, — угрюмо отозвался Кроу. — Они мне сказали, что «покажут мне свое могущество» тем или иным способом… и вот ты меня разбудил. Как бы то ни было, они от меня еще не избавились, ни в коем случае, но боюсь, нам придется отсюда уйти. Еще три-четыре дня максимум мы можем позволить себе задержаться тут, но потом придется переехать.

— Да, — кивнул я. — Но честно говоря, сегодня я даже под прицелом пистолета отсюда не тронусь. Сил нет. На ногах не держусь. Давай немного поспим, если они нам дадут поспать, а завтра с утра составим новые планы.

Что касается меня, то я хорошо заснул и крепко спал, поскольку действительно от усталости с ног валился, но за Титуса Кроу не ручаюсь. Сквозь сон я слышал его голос — негромкое бормотание, а потом, как мне показалось, прошло немало времени, и я расслышал эхо заклятия Вах-Вираджа и еще кое-какие древние заклинания в глубинах своего подсознания.

Как ни странно, к полудню следующего дня мы довольно ясно соображали — казалось, что, узнав о том, что хтонийцы чего-то в нас опасаются, мы словно бы на время отбросили черную пелену странного ужаса, нервного напряжения и усталости ума — всего того, что нас сковывало.

Нетрудно было догадаться, почему собратья Шудде-М’еля по ночным кошмарам так долго разыскивали наше убежище. До прошлой ночи Кроу ежевечерне зачитывал заклятие Вах-Вираджа и окроплял все помещения плавучего дома Эликсиром Тиккоуна, а потом Эликсир у него закончился. По всей видимости, эта жидкость, представлявшая собой некое странное и мощное зелье (позднее мне предстояло узнать, что именно собой представляет этот Эликсир), успешно противостояло проникновению хтонийцев в сновидения и их поисковой разведке. И как только в нашей обороне образовалась эта брешь, копатели сразу сумели разыскать наши подсознания и, соответственно, понять, где мы находимся.

Позже станет ясно, почему, узнав о том, что хтонийцы нас обнаружили, мы не впали в панику и почему сновидение Кроу, вместо того, чтобы вынудить нас собрать пожитки и дать деру, помогло нам успокоиться — хотя вначале сильно шокировало.

В общем, мы рассудили так: если бы роющие землю действительно намеревались совершить нападение, им бы пришлось, так или иначе, преодолеть воду реки, и в любом случае они вряд ли бы стали что-то предпринимать при свете дня. Очевидная хитрость могла бы заключаться в том, что хтонийцы выманили бы нас с борта «Морехода» вечером, после того как стемнеет. Но мы бы на такое не поддались, против такого развития событий у нас были приняты меры предосторожности. Каждый вечер, как только начинало темнеть, до тех пор, пока мы не ушли из плавучего дома насовсем, мы просто запирали дверь, ведущую в наши совмещенные каюты-спальни, изнутри на крепкий замок, и ключ забирал себе Кроу, поскольку я, похоже, оказался более чувствителен к ментальным посланиям хтонийцев. Теперь мне кажется удивительно, как мы оба ухитрились увидеть очевидную параллель. А увидели бы — так вспомнили бы, что Пола Уэнди-Смита копатели сцапали средь бела дня — или уж, в крайнем случае, в сумерках! Как бы то ни было, наша тактика, какой бы ошибочной она ни была, означала, что от вечерних походов в бар «Старая мельница» придется отказаться.

Нет-нет, мне бы не хотелось, чтобы у вас создалось впечатление, что мы с Кроу — алкоголики, хотя у нас были весьма основательные причины спиться, но Кроу любил выпить бренди по вечерам, да и сам я не против слегка промочить горло. Провизией мы запаслись на пару недель, но решили, что неплохо бы пополнить и наш «погребок». Имея это в виду, мы решили пообедать в «Старой мельнице», где можно было купить пару бутылок бренди.

Время мы выбрали идеально. Как только мы уселись за столик в курительной комнате, к нам подошел бывший гвардеец, а ныне хозяин гостиницы и бара. Мы, конечно, встречались с ним раньше, но теперь он представился, как полагается, а Кроу познакомил его со мной и представился сам.

— Ага! Так вы мистер Кроу! Что ж, вы меня уберегли от прогулки до плавучего домика.

— О? — заинтересовался Кроу. — Значит, вы хотели со мной повидаться? Садитесь, мистер Селби. Выпьете с нами?

Хозяин-здоровяк поблагодарил нас, сходил к стойке и налил себе полпинты из бутылки, вернулся к нам со стаканом и сел.

— Да, — сказал он. — Вам сюда звонили сегодня утром — правда, кто-то сильно волновался, и было ужасно плохо слышно. Кто-то хотел удостовериться, что вы здесь. Сказал, что вы будете в плавучем доме под названием «Мореход». Я сказал, что имен ваших толком не знаю, но что поблизости остановились двое джентльменов в плавучем домике.

— А он сказал, кто он такой? — спросил я, озадаченный мыслью о том, кто может знать о месте нашего пребывания. Я заметил, что мой друг также в растерянности.

— Да, сэр, — ответил мне хозяин. — Я его имя записал на клочке бумаги. Сейчас… — Он сунул руку в карман жилета. — Вот. Сказал, что навестит вас сегодня вечерком — если вы все еще тут. Разговор был не очень, потому как слышно было неважно, но я понял, что он звонит из автомата где-то неподалеку. Что-то не так, сэр?

Титус взял бумажку и прочел имя звонившего. Его усталое лицо мертвенно побледнело. Трясущимися руками он передал бумажку мне. Я взял обрывок листа и расправил на столике.

Я сделал глоток бренди — и поперхнулся. До меня наконец дошел смысл того, что там было написано!

А написано там было, как и сказал Селби, только имя:

Эмери Уэнди-Смит!

7. Творение темных сил ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

До позднего вечера — до половины одиннадцатого (сначала на палубе, потом в каюте) мы с Кроу пугливым шепотом переговаривались о фантастических перспективах, открывающихся из-за получения таинственной записки.

Для нас ничего не меняло даже то, что весь день с прекрасного июньского неба жарко светило солнце, и то, что вверх и вниз по реке с веселым урчанием проносились десятки небольших моторных лодочек, а по зеленым берегам гуляли влюбленные и махали нам, стоявшим на якоре, руками. Тепло солнца не согревало нас. Кровь стыла у нас в жилах от осознания того, какой кошмар обитает глубоко под землей, под прекрасной зеленью Англии. И хотя влюбленные громко смеялись, хотя заливались трелями птицы, мы говорили шепотом.

Потому что Кроу был на все сто уверен в том, что на самом деле сэр Эмери мертв, а происходящее — всего-навсего очередной ход со стороны хтонийцев. Если бы в игре наметился кто-то третий — то есть некто, кому, так же как Кроу и мне, было известно о жутких деяниях копателей… Если так, тогда вину за последние события можно было бы свалить на этого человека, но — на кого? В любом случае телефонный звонок стал для нас неприятной и мрачной шуткой.

И конечно, Кроу был совершенно прав в своих рассуждениях. Должен был быть прав. Неизвестный звонивший никак не мог быть сэром Эмери Уэнди-Смитом. Стоило мне только разумно порассуждать о случившемся — и я сразу понял, что это невозможно. Ведь сэр Эмери уже в тысяча девятьсот тридцать седьмом году был немолод. А теперь? Теперь ему было бы около ста лет! Мало кому удается прожить так долго, но еще меньше кому удается жить и где-то скрываться треть столетия — по неведомой причине!

Нет, я, так же как и Титус Кроу, был уверен в том, что это был очередной трюк со стороны хтонийцев. Как они умудрились это сделать — другой вопрос. Кроу гадал (правда, совсем недолго), не выдумка ли это его соседа, доктора богословия, обитавшего всего в сотне ярдов от Блоун-Хауса. Мысль такая возникла потому, что Кроу, на всякий случай, оставил соседу перед отъездом из дома адрес, на который нам следовало писать. Кроме того, он попросил этого джентльмена принимать переведенные на его номер телефонные звонки, и сосед согласился. При этом Кроу попросил богослова говорить о нашем местонахождении только самым проверенным людям. По-видимому, сосед оказывал ему подобные услуги прежде. Но на этот раз даже посвященный в дела Кроу ученый-сосед не знал о том, почему Кроу так торопится в Хенли, а уж про сэра Эмери Уэнди-Смита богослов почти наверняка даже не слышал! На самом деле, о том, что мы находимся в Хенли, не знал никто — кроме, как показала прошедшая ночь, самих копателей!

Но все-таки, чего хтонийцы надеялись добиться столь откровенным ходом? Этот вопрос я не мог не задать другу, и вот что он мне ответил:

— Знаешь, Анри, я думаю, что нам лучше для начала ответить на вопрос «как», а уж потом переходить к «почему» и «зачем». Когда только есть возможность, я предпочитаю видеть картину целиком. Я поразмыслил немного, и мне кажется, что наш призрачный «переговорщик», возможно, некий человек, находящийся «под влиянием» хтонийцев. Думаю, у них имеются подобные… помощники, и в будущем нам было бы неплохо выяснить это поточнее. Мы с тобой рассуждали, рисуя ужасы и близкую ужасную гибель в щупальцах чудовищных подземных тварей, но столь же легко мы можем погибнуть от огнестрельных ранений! Так вот, учтя все это, мы можем задать себе вопрос: почему хтонийцы пошли на такой прозрачный шаг? Думаю, я знаю ответ.

Редкий случай: я догадался о выводах, которые сделал мой друг.

— Думаю, я знаю, к чему ты клонишь.

— Да?

— Да. В последние несколько дней мы оба решили, что находиться в плавучем домике нам с тобой безопасно, хотя у тебя были на этот счет сомнения. А теперь давай представим, что они тоже так думают, что они не могут причинить нам вред физически, пока мы здесь. Ну, так самое простое — попытаться выманить нас отсюда, напугать так, чтобы мы ушли из плавучего дома и оказались на суше!

— Верно, — ответил Кроу. — И этот невероятный телефонный звонок служит для нас новым подтверждением всего того, о чем я узнал в ультимативном сне прошлой ночью. Продолжай, де Мариньи.

— Ну, так в этом-то и дело! — воскликнул я. — Больше и говорить не о чем! Если действовать согласно твоему сну и этому звонку — который, как мы понимаем, связан с хтонийцами, то мы и получили предупреждения. Нам хотели дать понять, что находиться здесь небезопасно и что лучше всего нам…

— Убраться отсюда к чертям?

— Да.

— Так что же ты предлагаешь?

— Не трогаться с места!

— Ага, — кивнул Кроу. — Вот именно так мы и поступим! Я все более и более убеждаюсь в том, что именно здесь мы в безопасности. Как ты и сказал, этим вызвана вторая попытка хтонийцев увести нас от реки — а если так, то для нас это чертовски веская причина оставаться на месте. Так что мы останемся здесь — хотя бы еще на какое-то время. В нашем распоряжении как минимум два орудия борьбы с тварями: река и заклятие Вах-Вираджа. — Он задумчиво сдвинул брови. — И скоро у нас появится свежий запас Эликсира Тиккоуна, между прочим, если преподобный Таунли сдержит свое обещание. Таунли — это тот самый сосед, о котором я тебе говорил. Он обещал прислать мне эликсир, а он меня еще ни разу не подводил.

— Преподобный Таунли? — переспросил я. — Эликсир Тиккоуна? — Ответ аккуратно нашел место в уголке моего сознания. — Ты хочешь сказать, что Эликсир — это…

— Да, конечно, — ответил Кроу, кивнув и немного удивленно посмотрев на меня. — Разве я раньше об этом не упоминал? — Он бросил мне пустую склянку, содержимое которой принесло там столько пользы. — О да! Святая вода, что же еще? Нам уже известно, как Шудде-М’ель терпеть не может воду, поэтому вода, которая вдобавок освящена… о, она имеет великую силу в борьбе с любыми ужасами, кроме хтонийцев, поверь мне!

— А как насчет египетского креста с кольцом? — спросил я, вспомнив о трех средствах борьбы с Ниогтхой, перечисленные в «Некрономиконе». — Неужели у ансата и вправду есть такое же могущество?

— Я думаю, да — до некоторой степени. Я хотел сказать тебе об этом раньше, вчера вечером, когда ты разрабатывал тему камней со звездами. Что получится, Анри, если нарушить целостность кольца на верхушке египетского креста?

Я представил этот образ в уме и щелкнул пальцами.

— О! Получится знак с пятью конечностями, грубое воспроизведение Знака Старших Богов, Пленяющая Звезда из цикла мифов о Ктулху!

— Именно так. Снабженный наверху петлей древнеегипетский крест «Тау» также был символом власти — и одновременно символом плодородия! Это был так называемый анкх, Анри! Само это слово означает «душа» или «жизнь» — защита жизни и души. О да, я действительно склонен верить в то, что крест ансата наделен особой силой. — Кроу устало улыбнулся. — Но если судить по твоему вопросу, твоя наблюдательность тебя отчасти покинула.

— Да? Ты это о чем? — спросил я подозрительно и немного обиженно.

— О, но если ты приглядишься повнимательнее, ты все увидишь. В самый первый день, как только мы сюда перебрались, я прикрепил над дверью маленький серебряный крестик ансата!

На миг, несмотря на наше положение и серьезность разговора, я решил, что Кроу надо мной подшучивает. Я же ничего подобного не заметил! Я быстро встал, прошагал к двери каюты и приоткрыл ее, чтобы хорошенько ее рассмотреть в свете горевших на палубе фонарей. И конечно, крест с кольцом на верхушке висел там, на двери, под верхним косяком.

Только я повернулся, чтобы вернуться в каюту, как почувствовал неприятный запах. В буквальном смысле, он ударил в ноздри. Не просто запах, а отвратительная вонь исходила откуда-то позади меня, с темного, хоть выколи глаз, берега реки.

Послышались шаги…

Видимо, Кроу тоже почувствовал мерзкий запах и, может быть, и тихие шаги на берегу услыхал. Я заметил друга краем глаза, когда он вскочил на ноги. Лицо Кроу в ярком свете фонарей показалось мне особенно бледным. Я стал вглядываться в полночную тьму. Я присел на корточки на пороге, вытаращив глаза от страха, и стал еще более пристально смотреть на тени около нашего трапа с поручнями.

Там что-то двигалось… какой-то силуэт. Прозвучал негромкий сдавленный кашель, и следом — утробный голос, мало похожий на человеческий!

— А-а-а, я вижу, вы меня не… ик… ждете, друг мой! Так вы получили мое послание?

Я отшатнулся. Зловонная фигура, отбрасывающая странные тени, покачивалась на трапе.

— Прошу вас, выключите свет, сэр, — произнес сдавленный голос. — И ради Бога… ик… не бойтесь меня. Все объяснится.

— Кто?.. — выдохнул я еле слышно. — Что?..

— Сэр Эмери Уэнди-Смит — или, по крайней мере, его разум… к вашим услугам, сэр. А вы будете Титус Кроу, или вы… ик… Анри-Лоран де Мариньи?

Странная тень в форме фигуры человека шагнула вперед, и я попятился еще дальше назад. И тут рука Кроу отбросила меня внутрь каюты, и он занял мое место на пороге. В руке он сжимал мой пистолет, некогда принадлежавший барону Канту.

— Ни с места! — прокричал Кроу хрипло, срывающимся голосом черному силуэту, успевшему добраться до середины трапа. — Вы не можете быть Уэнди-Смитом! Он мертв!

— Мое тело, сэр… то тело, которое некогда было моим… оно мертво, да… ик… но мой разум жив… он будет жив еще некоторое время! Я чувствую, что вы — Титус Кроу. А теперь, пожалуйста, погасите свет на палубе… ик… и лампу в каюте, и позвольте мне поговорить с вами.

— Этот пистолет, — ответил Кроу дрожащим от ужаса голосом, — стреляет серебряными пулями. Не знаю, кто ты такой, но думаю, я смогу тебя уничтожить!

— Уважаемый… ик… сэр, я молился о том, чтобы меня уничтожили! — Фигура сделала еще один робкий шаг вперед. — Но прежде чем вы… ик… попытаетесь оказать мне столь милосердную услугу, хотя бы позвольте мне сказать вам то, что меня послали сказать, — дайте мне передать Их предупреждение! В любом случае, ни ваши пули, ни даже ваши эликсиры и крест ансата на двери и… ик… заклятия не смогут обездвижить это тело. Это то самое вещество, из которого скроен сам Ктулху, или нечто очень близкое к тому! И… — Сдавленный, срывающийся голос зазвучал более внятно. Говоривший был близок к жуткой истерике. — Ради Бога, вы позволите мне передать вам послание, которое меня заставили передать?

— Кроу, — нервно произнес я и положил трясущуюся руку на плечо друга. — Что это такое? Что это за чертовщина?

Вместо того чтобы мне ответить, Кроу высунулся за дверь и прикрутил фитиль фонаря, который мы с ним подвесили в начале трапа.

— Титус! — выкрикнул я, почти окаменев от страха. — Заклинаю тебя всем святым… ты хочешь погубить нас обоих?

— Ни капельки, Анри, — прошептал Кроу хрипло и нервно. — Но я хочу послушать, что скажет этот… эта тварь. Сделай то, о чем тебя просят. Выключи лампу!

— Что? — Я попятился подальше от силуэта, сотканного из мрачных теней. Еще немного — и я бы поверил, что напряжение последних дней свело моего друга с ума.

— Пожалуйста! — вновь послышался утробный голос издававшего зловоние существа, стоявшего на трапе. Обладатель голоса вновь сделал неровный шаг вперед. — Пожалуйста… времени очень мало. Они не позволят… этому телу… ик… продержаться слишком долго!

Тут Кроу повернулся, оттолкнул меня и поспешил к керосиновой лампе, чтобы прикрутить фитиль. Сделав это, он поставил около порога стул и отошел назад. Темный силуэт заслонил звезды на ночном небе. Пошатнувшись, он наполовину сел, наполовину упал на стул. Послышалось отчетливое хлюпанье. Контуры силуэта заколебались, и он растекся по стулу.

Я успел отскочить к дальней переборке. Кроу уселся на небольшой столик и прочно поставил ступни на пол. В тусклом, мерцающем свете фонаря на палубе мой друг смотрелся очень храбро, но мне больше хотелось верить в то, что он принял такую позу из-за того, что просто больше не может держаться на ногах! Не самая плохая идея. Я резко опустился на невысокую скамью.

— Вот, — прошептал мой друг, — возьми пистолет, если ты так сильно психуешь. Но в ход его не пускай — только при крайней необходимости.

С этими словами он бросил мне пистолет Канта.

— Пожалуйста, послушайте. — Икающая чернота, сидевшая на стуле, заговорила вновь. Вонь распространялась по каюте порывами теплого ветерка, залетавшего в открытую дверь. — Меня послали Они, подземные ужасы, чтобы я доставил послание… ик… чтобы вы увидели, каков ад! Они послали меня, чтобы…

— Ты имеешь в виду Шудде-М’еля? — решил уточнить Кроу. На этот раз его голос прозвучал чуточку увереннее.

— Именно так, — кивнул черный ужас. — По крайней мере, его братья и дети.

— Но что такое… ты? — вырвалось у меня. — Ты же не… человек!

— Я был человеком. — Силуэт, сидевший на стуле, словно бы всхлипнул, и его бесформенные очертания шевельнулись в полумраке. — Я был сэром Эмери Уэнди-Смитом. Теперь же я — только его разум, сознание, мозг. Но вы должны меня выслушать! Только Их могущество сохраняет меня… но даже Они… ик… не в состоянии долго поддерживать жизнь в этой… форме!

— Продолжай, — негромко произнес Кроу, и я с изумлением услышал в его голосе странное сострадание.

— Если так, то вот каково Их послание. Я Их вестник и свидетельствую об истинности того, что Они должны сказать. Слушайте же. Если вы по доброй воле отступитесь, Они вас не тронут. Они больше не станут вас тревожить — ни в сновидениях, ни когда вы бодрствуете. Они снимут все… заклятия… ик… с вашего сознания. Если же вы будете упорствовать, тогда Они заберут вас и сделают с вами то, что сделали со мной.

— И что же это было? — спросил я затравленно. Я все еще дрожал от страха, глядя на черное говорящее пятно.

Пока звучал голос Уэнди-Смита, я позволил себе роскошь одновременной сосредоточенности на разных темах. Я впитывал все, о чем он говорил, но при этом столь же ясно размышлял о другом. Теперь мне пришлось напрячься, чтобы лучше рассмотреть черный силуэт, сидевший на стуле.

Все выглядело так, словно наш гость был одет в просторный черный плащ с высоким воротом. И на голове у него тоже что-то было нахлобучено — возможно, этим и объяснялось странное, приглушенное звучание его голоса. Однако я не заметил белого пятна, хоть сколько-нибудь напоминавшего лицо, поверх аморфного тела. Мое сознание, успевшее свободно побродить в иных сферах, теперь было на грани срыва. Мне припомнились безумные высказывания Абдула Альхазреда в «Некрономиконе» — в изложении Иоахима Фири: «… Из разложения возникает жуткая жизнь, и тусклые копатели Земли своими стараниями лепят ее и чудовищно раздувают, дабы обитать в ней…»

Я торопливо овладел своим блуждающим сознанием.

Существо, сидевшее на стуле — и некогда бывшее человеком, — начало отвечать на мой вопрос. Оно рассказывало о том, что с ним происходило с того момента, когда хтонийцы захватили его, что они с ним творили и что они сделают со мной и Кроу, если мы откажемся выполнить их приказ.

— Они… ик… — снова заклокотал сдавленный голос. — Они разрушили мое тело — но сохранили живым мое сознание! Они поместили мое сознание в живую оболочку, изготовленную Ими: бесформенную массу слизи, однако снабженную венами и… ик… капиллярами… и чем-то наподобие сердца… Всем тем, что нужно для поддержания жизни человеческого разума! Не спрашивайте меня, как Они это сделали… ик-ик… Но у них есть многовековой опыт.

— Продолжай, — поторопил Кроу нашего странного гостя, внутри которого обитало сознание Уэнди-Смита. — А зачем они стали поддерживать жизнь твоего разума?

— Чтобы Они могли… ик… его доить. Высасывать все познания. Я был известен как человек ученый, просвещенный, господа. Я… ик-ик… имел знания о многом. И этих знаний Они желали. И для Них мои знания были доступны. Им не было нужды… внедряться в сновидения, чтобы получить желаемое.

— Знания? — вмешался я, чувствуя себя чуть более уверенно. — Какие знания? Что они хотели узнать?

— …ик… Координаты мест… Координаты рудников, копей… в особенности — бездействующих, заброшенных. Вроде тех, какие есть в Хардене и Гритэме. Еще их интересовали проекты, связанные с бурением почвы — вроде тех, что были начаты на пустошах в Йоркшире и в Северном море, где были начаты поиски газа и нефти. Подробности о населении крупных и малых городов… ик… и научный прогресс в области атомной энергии, и…

— В области атомной энергии? — вмешался Кроу. — При чем тут атомная энергия? И еще, кстати: разработки в Хардене закрылись только после вашего… исчезновения. И в ваше время нефть в Северном море не добывали, и никакого проекта по началу добычи газа на пустошах в Йоркшире не существовало. Вы лжете!

— Нет, нет… ик! Я упоминаю об этих моментах потому, что они являются современными отражениями тех подробностей, которые Их интересовали в то время. О современных разработках я узнал из Их сознания. Они постоянно поддерживают контакт. Даже прямо сейчас…

— А как насчет атомной энергетики? — не отступался Кроу. Похоже, пока что ответ Уэнди-Смита на первую часть вопроса его удовлетворил.

— На это у меня ответа нет. Я только… ик!.. знаю, что Их интересует… а не почему. За годы Они вытащили все из моего сознания. Все, что мне известно, все. Теперь у меня нет ничего… ик!.. Их интересует… и это конец. Слава Богу!

Страшное темное пятно, сидевшее на стуле, умолкло и раскачивалось из стороны в сторону сильнее.

— А теперь мне… пора…

— Пора? Но куда? — пробормотал я. — Обратно… к Ним?

— Нет… ик-ик-ик… не к Ним. Все это… ик… кончено. Я это чувствую. И Они гневаются. Я сказал слишком много. Еще несколько минут, и я буду… ик… свободен!

Ужасный черный силуэт медленно поднялся на ноги, сильно накренился вбок, оступился и еле сумел сохранить равновесие.

Титус Кроу испуганно встал со стула.

— Погодите, вы можете нам помочь! Вы должны знать, чего они боятся. Нам нужно об этом узнать. Нам нужно оружие против них!

— Ик, ик, ик… нет времени… Они перестали управлять… этим телом! Протоплазма… ик, ик, иииккк… распадается. Простите… Кроу… иииккк… аааах… Простите.

Черное существо начало морщиться, сжиматься. Во все стороны от него исходили волны чудовищного зловония. Тень качалась из стороны в сторону, делала шаг и оступалась, расплывалась снизу и становилась все тоньше сверху — таяла, будто сосулька в пламени паяльной лампы.

— Атомная энергетика… да! Иииккк, ургххх, аааххх-аааххх! Наверное… вы… ик!.. правы! Людвиг Принн об… иииккк-ууугххх… Азатоте!

Вонь стала невыносимой. Клубы черного пара буквально сочились из раскачивающейся и тающей фигуры, стоящей в проеме открытой двери. Я последовал примеру Кроу и закрыл носовым платком нос и рот. Последними словами призрака Уэнди-Смита — перед тем, как он истаял почти окончательно и растекся по половицам, — были такие:

— Да, Кроу… гларгххх, аргххх, ургххх:… прочтите «Тайны червя» Принна!

Еще пара мгновений — и на полу осталось только расползающееся пятно… но… помоги мне, Господи! — посередине этого пятна остался комок слизи весьма узнаваемой формы!

Человеческий мозг в чужеродном, протоплазматическом теле!

Я остолбенел — вынужден в этом признаться, а вот Кроу начал действовать. Керосиновая лампа уже горела на полную мощь, каюта была залита светом, и до меня наконец начал доходить смысл приказов друга:

— Выходи, де Мариньи! Бегом на трап! Эта вонь наверняка ядовита!

С этими словами он меня наполовину вытолкал, наполовину выволок через порог. И меня стошнило. Жутко стошнило за борт. Было полное впечатление, что река то ли чавкает, то ли смеется надо мной.

Кроу, как ни подействовали на него все кошмарные события прошедшего часа, довольно быстро овладел собой. Я услышал, как хлопают створки открываемых нараспашку окон, услышал сдавленный кашель Кроу, передвигавшегося в отравленном зловонием плавучем доме, услышал его шаги и тяжелое дыхание, когда он наконец выскочил на палубу, перебежал к другому борту и швырнул в реку что-то, что издало громкий шлепающий звук.

Когда тошнота отступила, я расслышал, как Кроу льет воду и драит пол в каюте. Я поблагодарил свои счастливые звезды за то, что в свое время не постелил в каютах ковры! Подул свежий ветер и помог прогнать с «Морехода» ядовитое зловоние нашего недавнего гостя. Когда я смог выпрямиться и удержаться на ногах, мне стало ясно, что вскоре в моем плавучем доме все станет, как было.

Незадолго до полуночи, когда Кроу вышел на палубу в рубашке, с закатанными до локтя рукавами, на дороге, идущей вдоль берега, прямо напротив нашего трапа, остановилось такси. Из машины вышел пассажир с большим портфелем. Водитель вытащил из багажника его увесистый чемодан.

Когда пассажир расплачивался, я отчетливо расслышал его голос:

— Большое вам спасибо. Они дома, как я вижу, так что ждать вам не придется.

В этом возвышенном, горделивом голосе я различил едва заметный североамериканский акцент. Кроу удивленно нахмурился. Второй за этот вечер гость неуверенно зашагал по доскам трапа. Такси уехало в ночную тьму.

— Здравствуйте, — шагая по трапу, поприветствовал нас гость. — Мистер Титус Кроу, полагаю, и мистер Анри-Лоран де Мариньи?

Свет озарил нашего посетителя, и я разглядел пожилого джентльмена, седина которого чудесно сочеталась с умным лицом, бровями вразлет и широкопоставленными, пытливыми глазами. Я отметил для себя, что одет он в самом консервативном американском стиле.

— Вы застали нас не в самое удачное время, сэр, — произнес Кроу, осторожно протянув руку для приветствия.

— А-а-а, ну конечно, — улыбнулся незнакомец. — Пожалуйста, извините меня. Мы никогда с вами не встречались лично, хотя многократно переписывались!

На миг мой друг нахмурился еще сильнее, но вдруг в его глазах вспыхнули искорки узнавания. Он ахнул и крепче сжал руку гостя.

— Так значит, вы…

— Писли, — кивнул наш гость. — Уингейт Писли из Мискатоникского университета, и я чрезвычайно рад с вами познакомиться.

8. Писли из Мискатоникского университета ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Еще ни разу в жизни за одну ночь на мою долю не выпадало столько откровений.

Писли вылетел из Америки, как только получил первое письмо от Кроу. Он покинул университет в Аркхэме еще до прибытия посылки с яйцами, которые теперь ожидали какие-то неведомые, таинственные исследования в Штатах. Прибыв в Лондон, профессор первым делом попытался связаться с Кроу по телефону, и в итоге ему ответил преподобный Гарри Таунли. Но даже после этого профессору пришлось явиться к преподобному домой и предъявить все документы, удостоверяющие личность, какие у него имелись при себе, и только тогда Таунли сообщил ему о местонахождении Кроу. Наш приятель, доктор богословия, был верен данному слову!

— Несгибаем, — довольно произнес Кроу, услышав рассказ Писли. — Старина Гарри!

Просветив Писли относительно того, где искать Кроу, он поведал американцу также о том, что к «загадочным» делам Кроу причастен еще и де Мариньи. И хотя Писли прибыл в Англию, главным образом, для того, чтобы повстречаться с Кроу, у него не вызвало неудовольствия мое присутствие и участие в приключениях моего друга. Он много слышал о моем отце — великом ново-орлеанском мистике, Этьене-Лоране де Мариньи, и сразу же сделал безошибочное предположение о том, что в отношении характера мне досталось многое от отца, а более всего — любовь к удивительным и страшным загадкам.

Писли сказал нам, что приехал, помимо всего прочего, для того, чтобы сообщить нам о том, что мы с Кроу можем стать членами некой организации — вернее говоря, Фонда. Фонда Уилмарта. Управление этой неофициальной структурой осуществлял Писли лично, в компании с административным советом, составленным из уважаемых и чрезвычайно опытных профессоров Мискатоникского университета. Официально Фонд начал свою деятельность после безвременной кончины мудреца, в честь которого получил свое название. Главной целью Фонда было продолжение той работы, которую старик Уилмарт хотел начать незадолго до смерти.

Писли сразу же понял, как глубоко и полно Кроу знаком с мифами о Ктулху, и это его потрясло. Сам я с этими преданиями был знаком более скромно. И как только Титус в разговоре упомянул о своих пророческих снах, Писли принялся расспрашивать его об этом подробно. Похоже, ему были знакомы другие люди, которых посещали подобные странные «видения», — люди с сомнамбулической психикой! Но более всего этой ночью меня потрясли откровения самого профессора. Мы слушали его удивительные рассказы до утра следующего дня.

Но прежде чем он начал растолковывать нам подробности — почему он так скоропалительно прибыл в наш плавучий дом, — Писли заметил, в каком взбудораженном состоянии пребываем мы оба, и велел рассказать обо всем с того самого момента, как яйца из Хардена попали в руки Кроу. События, которые мы пережили до прихода Писли этим вечером, его также очень заинтересовали — отнюдь не из болезненного любопытства, а потому, что в лице черного призрака нам себя явила способность хтонийцев, о которой Писли ничего не знал, а именно — умение сохранять идентичность жертвы помещением ее головного мозга в живые ткани собственного изготовления. Мы рассказывали профессору о нашем несчастном посетителе, а он старательно делал заметки и удовлетворился только тогда, когда узнал все подробности происшествия, до последних мелочей.

Затем, уделяя немалое внимание деталям и отвлекаясь только для того, чтобы ответить на наши взволнованные вопросы, Писли рассказал нам о Фонде Уилмарта. О том, как эта организация была основана около смертного одра Уилмарта, вместе с которым Писли некогда изучал темные мифы, мрачную магию. О том, как впоследствии в эту организацию вступили десятки преданных делу людей — «охотников за ужасами», одним из которых был покойный сэр Эмери Уэнди-Смит. О том, что теперь Фонд Уилмарта стал почти всемирной организацией, главной целью которой являлось полное и окончательное уничтожение существующих божеств из мифологии Ктулху.

Но прежде чем слишком глубоко погрузиться в фантастические откровения Писли, я непременно должен сказать о том, что с появлением профессора на борту «Морехода» мы с Кроу испытали невероятное чувство облегчения. До прихода Писли я думал, что Кроу заклятиями и окроплениями святой водой «освободил» меня от ментального плена, в который меня взяли хтонийцы, но теперь ко мне пришло совершенно новое чувство умственной и физической свободы. Суровые морщины на лице Титуса Кроу разгладились за полчаса, его непривычная нервозность сменилась почти эйфорической веселостью, каковой он не отличался даже в самые радостные моменты жизни. Что касается меня — такой радости бытия я не испытывал многие годы, и эта радость переполняла меня, невзирая на только что пережитый кошмар. Если бы Писли не растолковал чуть позже, откуда взялась эта эйфория, было бы совершенно непонятно ее происхождение. Но со временем профессор разъяснил мне и моему другу (после того, как мы несколько раз отметили непривычность и необычность своего приподнятого настроения), в чём дело, и это нас и порадовало, и вызвало ощущение благодарности. Похоже, наконец мы с Кроу обрели прочнейшую защиту от хтонийцев, от их атак на сознание и сновидения. Мы этого не знали, но оказывается, несмотря на мастерское применение моим другом Кроу заклятия Вах-Вираджа и Эликсира Тиккоуна, до нас все равно доходило эхо хтонийского воздействия на нашу психику и сны. Полностью освободить от этого ужаса могли только сами Старшие Боги — но даже если бы кто-то знал, как их вызвать, как призвать на помощь, кто бы на такое решился? Да и позволили ли бы они их вызывать? Писли сказал нам, что любой человек, в той или иной степени, подвержен влиянию сил зла, но есть методы избавления от таких настроений и состояний психической депрессии. Как я уже упомянул выше, позднее нам дано было узнать, что это за методы.

Профессор Писли приехал в Англию не только для того, чтобы предложить Титусу Кроу вступить в ряды членов Фонда Уилмарта. Как только Писли получил от Кроу письмо, он сразу же понял, что автору послания срочно требуется его помощь — и причем немедленная, чтобы не произошло того, что стряслось с Уилмартом и Уэнди-Смитом!

Писли рассказал о том, как профессор Альберт Н. Уилмарт, давно интересовавшийся разными зловещими и страшными происшествиями, в особенности теми, которые были как-то связаны с мифами о Ктулху, много лет назад умер после продолжительной болезни. Болезнь уже бушевала вовсю, когда Уэнди-Смит принялся засыпать Уилмарта телеграммами, но тот уже пребывал в коматозном состоянии и ни на одну из телеграмм не сумел ответить! Затем наступило непродолжительное улучшение, и незадолго до того, как состояние Уилмарта начало становиться все хуже и хуже, он стал винить себя в страшной гибели английского коллеги. Пока у профессора еще оставались силы, он собрал все, какие только мог, упоминания в литературе о существах из мифов о Ктулху, обитающих под землей. Получив экземпляр рукописи Уэнди-Смита (до первой публикации в виде «литературного произведения»), профессор Уилмарт взял на себя труд по созданию ядра будущего Фонда, который теперь тайно охватывал большую часть Земли. Вскоре после этого Уилмарт умер.

Писли рассказал нам о первых годах существования Фонда, о том скепсисе, с которым был поначалу встречен труд Уилмарта, опубликованный посмертно, о последующих исследованиях, научных экспериментах. Об изучении всего того, что подтвердило «эксцентричные» гипотезы старика, о постепенном формировании преданного делу войска. Теперь в этом войске состояло почти пять сотен человек — людей самых разных профессий. Они вступили в Фонд Уилмарта, столкнувшись с проявлениями кошмаров, вызванных подземными обитателями. Становясь членами Фонда, люди давали клятву защищать своих соратников, тайно выявлять и уничтожать все древнее зло Авернуса[30], стереть навеки с лица Земли незапамятный мрак Ктулху, Йогг-Сотхота, Шудде-М’еля, Нигтхи, Йибб-Тстла и всех прочих божеств, их прислужников и отродья.

На раннем этапе существования Фонда были основательно изучены великие оккультные книги. Самоотверженные люди изучали их до тех пор, пока охотники за ужасами не заучили наизусть все до одного упоминания и описания. И только тогда охота началась по-настоящему.

Но прежде чем произошло все это, мифологические Демогоргоны[31], хтонийцы, распространились на огромных территориях (хотя главным местом их обитания оставалась Африка), и в итоге потомство Шудде-М’еля уже можно было обнаружить по всему миру — в Азии, Европе, России и даже в Китае и на Тибете. Наконец, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, невзирая на все старания Фонда Уилмарта, вторжение копателей произошло на территории обеих Америк. Нет, то была не первая встреча с этими существами из древних мифов и их приспешников с американцами. Наоборот, много раз эти извращенные формы ужаса встречались людям на этих континентах, а в особенности — в США, а именно на побережье Новой Англии. О том, что этих тварей можно встретить внутри курганов и в лесистых долинах этой местности, говорят индейские летописи и устные предания, а индейцам эти сведения передали их далекие предки. Но именно в шестьдесят четвертом отродье Шудде-М’еля закрепилось на американском материке — точнее говоря, под ним!

Кроу в возможность такого вторжения верил с трудом, но Писли напомнил ему о способности хтонийцев проникать в сознание людей. Вне всяких сомнений, существовали люди, которые на время попадали под сильное влияние копателей, а некоторые начинали служить им постоянно. Чаще всего, это были люди слабовольные, дурного воспитания. Вот такие люди и перевезли яйца в США для дальнейшего размножения ужасов! Эти мысленно порабощенные прислужники хтонийцев несколько раз пытались внедриться в ряды членов Фонда и даже пробовали проникнуть непосредственно в здание Мискатоникского университета. Но и на этот раз таинственной «защиты» хватило для того, чтобы уберечь членов Фонда от этих безумцев. В конце концов, их разум был разумом хтонийцев, а потому против них срабатывали все меры предосторожности, которые применялись против всех божеств мифологии Ктулху.

Главная сложность борьбы с отродьем Шудде-М’еля (Писли говорил на эту тему со знанием дела) заключалась в том, что любой способ войны можно, чаще всего, было примерять не более одного раза. Их телепатические контакты друг с другом — а кроме того, и с другими тварями из преданий — происходили, естественно, мгновенно. А это означало, что стоило только изничтожить одно гнездо хтонийцев, как об этом моментально узнавали твари из других гнезд, и против них ранее использованные средства уже не действовали. Однако благодаря инженерам-теоретикам из Мискатоникского университета, исследователям и экспериментаторам был составлен дотоле неслыханный план уничтожения ряда обитающих под землей типов БЦК (так для удобства профессор Писли именовал Божеств Цикла Ктулху), рассчитанный так, чтобы при этом не насторожились другие злобные твари. Этот план в данное время был готов к запуску и в Англии, и в Америке. Уже были проведены приготовления для первого американского эксперимента, с которым теперь следовало повременить до тех пор, пока не будет завершена подготовка к одновременной атаке на гнезда копателей в Британии. Нам с Кроу, как членам Фонда Уилмарта, предстояло увидеть результаты выполнения этого проекта.

Профессор вкратце излагал нам детали исследований и планов, а я видел, что с каждой секундой нарастает волнение и нетерпение Кроу. И естественно, как только Писли умолк, чтобы перевести дух, Кроу не упустил возможности задать вопрос:

— Значит, известны способы уничтожения этих тварей?

— Безусловно, друзья мои. — Профессор посмотрел на Кроу, перевел взгляд на меня. — И если бы ваш разум в последние недели не был так сильно затуманен, вы бы почти наверняка распознали эти способы самостоятельно. Большинство подземных жителей, подобных Шудде-М’елю и его отродью, боятся воды. В воде они начинают разлагаться, гнить, испаряться. Их внутренние органы распадаются, механизмы передвижения перестают работать. Они устроены еще более чужеродно, чем вы можете себе представить. Постоянное поливание их водой или погружение в воду на достаточно длительный промежуток времени для них практически фатально. Потом практически и смотреть-то не на что! И очень странно — я это понимаю — то, что главное стремление Шудде-М’еля сводится к освобождению Великого Ктулху. Члены нашего Фонда вслед за Уэнди-Смитом в это верят, но странность в том, что Ктулху является одним из величайших божеств водной стихии. Однако дело в том, что некогда Р’льех стоял на суше и что такое повторялось несколько раз, но теперь тюрьма Ктулху находится под водой, и волны океана служат стенами его темницы. Именно вода — хвала Господу! — мешает Ктулху вторгаться в сновидения людей. Эта его способность снижена до приемлемого уровня. Но тем не менее, вы сильно удивитесь тому, как много обитателей психиатрических лечебниц по всему миру находятся там из-за безумного призыва Ктулху. О да, он спит в глубине океана, в Р’льехе — где бы именно ни находился этот адский подводный град, и ему прислуживают драконы и Глубоководные, но они чаще всего являются тварями, привыкшими к водной среде. Вода — их стихия.

— Так, стало быть, Ктулху в самом деле жив? — спросил Кроу.

— Никаких сомнений. Мне говорили, что некоторые оккультисты якобы считают, что он мертв, но…

«То не мертво, что может вечно жить»… — процитировал Кроу первую строку весьма известной строфы Альхазреда, по поводу которой велось немало споров.

— Именно так, — кивнул Писли.

— А мне известна иная версия, — сказал я.

— Вот как? — профессор повернул голову ко мне.

— «То, что живет, познало смерть, а то, что мертво, не может умереть, ибо в Круговороте Духа жизнь — ничто, и смерть — ничто. Так что все живет вечно, но порой спит и бывает забыто».

Кроу вопросительно вздернул брови, но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, я пояснил:

— Это из девятой главы романа Г. Райдера Хаггарда[32] «Она» — слова, слетевшие с губ страшного феникса во сне.

— Ах, в литературе можно найти множество аллюзий и параллелей, Анри, — сказал мне Писли. — В особенности, в литературе того свойства, которую чудесно создает Хаггард. Пожалуй, можно было бы сказать, что Айэша была стихией огня.

— Кстати, о стихиях, — вступил в беседу Кроу. — Вы говорите, что многие существа, живущие в почве, начинают гнить и разлагаться в воде. Вы говорите так, словно вы… своими глазами видели это… растворение. Но как вы можете быть настолько уверены?

— Растворение… вот как. Гм-м-м… — задумчиво протянул Писли. — Нет, скорее — невероятно ускоренный катаболизм, я бы так сказал. И — да, я видел такое. Три года назад мы «высидели» яйцо в Мискатоникском университете.

— Что? — вскричал Кроу. — Разве это не было чрезвычайно опасно?

— Вовсе нет, — ответил Писли невозмутимо. — И это было совершенно необходимо. Мы должны были изучить этих тварей, Кроу, настолько, насколько позволяет земная наука. Мы продолжаем изучать их по сей день. Очень здорово — теоретизировать, строить гипотезы, но критерий познания — практика. Поэтому мы инкубировали яйцо. С тех пор мы делали это часто, поверьте мне! Но то, самое первое… Мы поместили его в большой комнате типа коробки — пятиугольной в плане. В каждую из пяти стен была вмонтирована броня. И физически, и ментально тварь была изолирована очень надежно. Она не смогла бы ни вырваться из помещения, ни общаться с кем-то из своих сородичей! Мы скармливали ей почву и базальтовый гравий. О да, еще мы пробовали давать копателю плоть мертвых животных, и это пробуждало в существе жуткую жажду крови, поэтому было решено, что кормить тварь минералами безопаснее. Всего лишь в шестимесячном возрасте тварь достигла размеров взрослого ожиревшего мужчины в поперечнике, а ее длина равнялась девяти футам. С виду она напоминала крупного уродливого серого кальмара. Ясное дело, в то время это была далеко не взрослая особь, но мы, тем не менее, были рады тому, что ее размеры позволяют нам начать эксперименты. Мы решили, что испробовать воздействие водой — хорошая мысль. Об этом знал даже старина Уэнди-Смит… — Писли запнулся и вытаращенными от ужаса глазами осмотрел еще не успевшие высохнуть темные пятна на полу. В его взгляде был страх, изумление, но, как ни странно, что-то похожее на расчет. — В общем, мы решили оставить эксперимент с водой напоследок. Кислоты, как выяснилось, не наносят твари ни малейшего вреда. Чувствительно воздействовали на «роющего землю» только самые высокие температуры — а мы пустили в ход лазер! Как мы и ожидали, ничего дурного с тварью не происходило и под воздействием высокого давления и взрывной волны. Даже мощная взрывчатка, детонировавшая в контакте с «роющим землю», не причиняла ему ощутимых повреждений — ну разве что тварь была вынуждена заживлять протоплазмой дыры в шкуре! А вот вода работала превосходно. Но до воды мы испробовали кое-что еще, и эффект оказался настолько ярким, что нам пришлось прервать обработку, поскольку возникло опасение, что мы убьем наше подопытное существо.

— О? — вырвалось у Кроу. — Можно мне угадать, прежде чем вы скажете нам, что это было?

— Конечно.

— Радиация, — уверенно объявил мой друг. — Твари не понравилось облучение.

Писли нескрываемо изумился.

— Совершенно верно. Но откуда вы знаете?

— Два момента, — сказал Кроу. — Первый: яйца этих тварей защищены от радиации. Второй: то, что нам сказал сэр Эмери — вернее говоря, его мозг в этом жутком теле, прежде чем он… оно… умерло.

— Что? — Я мучительно пытался вспомнить, о чем говорит мой друг.

— Да-да, — кивнул Кроу. — Он посоветовал нам перечитать, что пишет Людвиг Принн об Азатоте. А Азатот в мифах о Ктулху — это «ядерный хаос».

— Неплохо, — кивнул Писли. Ему явно понравилось то, как умно мой друг рассуждает о деле. — А вам известен тот отрывок в «Тайнах червя», на который сослался Уэнди-Смит?

— Нет, но я уверен, что в книге найдется так называемое «призывание», способное временно оживить Азатота.

— Оно там действительно имеется. — Писли невесело склонил голову. — И это «призывание» согласуется с вашим предположением — которое разделяет и Фонд Уилмарта — о том, что «магия» Старших Богов, на самом деле, представляла собой супернауку. Речь идет о заклинании, для которого использовался некий неведомый металл, который, если цитировать Принна, «способен отыскать только чрезвычайно опытный кудесник, ибо его использование невероятно опасно». Принн даже приводит сведения о потребном количестве этого металла, но излагает это туманно. Но мы раскодировали его символы с помощью университетского компьютера и раскрыли главные параметры. Остальное было проще. На самом деле Принн указал критическую массу элемента с легко делящимся ядром!

— Атомный взрыв! — ахнул Кроу.

— Безусловно, — согласился Писли.

— Но подобных «вызываний» очень много в Великих Черных книгах — «Некрономиконе» и прочих, — возразил Кроу.

— Да, и некоторые из них являются вокальными нейтрализаторами мыслительных оков, наложенных Старшими Богами. Но на счастье, в большинстве случаев, слава Богу, произнести эти заклинания практически невозможно. Да, мы можем считать, что нам чертовски повезло в сравнении с предками — в особенности в сравнении с Альхазредом, в том смысле, что мы не имеем системы, благодаря которой можно воскресить произношение многого из того, что нанесено на бумагу, папирусы, камни, и так далее. Кроме того, счастье наше в том, что голосовые связки человека попросту не приспособлены для произнесения этих чудовищных, чужеродных слогов!

— Но погодите! — воскликнул Кроу, не скрывая отчаяния. — Только что мы с вами пришли к выводу о том, что Азатот — не что иное, как ядерный взрыв, средство уничтожения БЦК. Но ведь наверняка Азатот изначально возглавлял Древних, включая Ктулху, в мятеже против Старших Богов? Не понимаю…

— Не воспринимайте древние писания слишком буквально, Титус, — сказал ему профессор. — К примеру, представьте себе Азатота таким, как он описан — «аморфная вспышка адского пламени, богохульствующего и бурлящего в центре всей бесконечности», — то есть там, где находится точка, главная для времени и пространства. Затем, если взять за данность то, что время и пространство поддерживают существование друг друга, а следовательно, их бытие некогда началось одновременно. Исходя из того, что Азатот сосуществует со всем временем и присутствует во всем пространстве, заключаем: он был там, в самом начале! Вот именно поэтому он и стал первым повстанцем — он изменил идеальную негативную структуру безвременного отсутствия пространства в хаотический континуум, который мы имеем сегодня. Задумайтесь о его природе, Титус: «ядерный хаос». Ведь он был — и есть! — не что иное, как сам Большой Взрыв, и пошли к чертям ваши теоретики «Устойчивого Состояния».

— «Большой Взрыв»… — повторил Кроу.

Картина, нарисованная Писли, его явно зачаровала.

— Конечно, — кивнул профессор. — Азатот, «который сотворил Землю» и, как предсказано в книгах, написанных до появления человека, «уничтожит ее, когда печати будут сорваны». О да, Титус. Это не единственный миф, в котором говорится о нашей грядущей погибели в адском пламени! — Он немного помедлил, дав нам уяснить последние слова, а затем продолжал: — Но если вы настаиваете на том, чтобы воспринимать мифы о Ктулху буквально, не признавая подобные туманные отсылки, тогда задумайтесь вот о чем: после провала своего бунта Великие Древние понесли наказание. Азатот был ослеплен и лишен разума и воли. Любой безумец непредсказуем, Титус. Он редко отличает друга от врага. А слепой безумец — и подавно. Так насколько же непредсказуем слепой и безумный хаос ядерной реакции?

Пока Писли говорил, мне стало ясно, что Кроу беспокоит что-то еще. Дав профессору закончить фразу, он проговорил:

— Но послушайте, Уингейт. Я принимаю все, о чем вы говорите, — с радостью. Я благодарю наши счастливые звезды за то, что вы здесь и помогаете нам выбраться из ямы, — но наверняка все, что мы сделали прежде, должно было насторожить и предупредить БЦК о вашем появлении! Все эти разговоры — а в особенности то, что было сказано о воде и атомной энергии, — наверняка мы выдаем все наши планы!

— Вовсе нет, — улыбнулся всезнающий Писли. — Верно, в самом начале, когда наш Фонд только был создан, мы в самом деле «выдавали» немало сведений таким путем.

— Но каким образом? — вмешался я, несколько заблудившись в нашей беседе. — Хотите сказать, что хтонийцы могут подслушивать наши разговоры?

— Конечно, Анри, — ответил мне Кроу. — Я-то думал, что это даже не нуждается в объяснении. «Принимают» они ничуть не хуже, чем «передают»!

— Тогда почему они с самого начала не знали, где мы с тобой находимся, и прежде всего им пришлось разыскать тебя в сновидении в ту ночь? Почему они не выловили из твоего сознания планы направиться в Хенли?

Кроу терпеливо вздохнул и сказал:

— Не забывай, что мы все же пользовались кое-какими мерами предосторожности, Анри. Эликсир Тиаккоуна, заклятие Вах-Вираджа. Тем не менее, — продолжал он, нахмурив брови, — сказать я хочу именно об этом! — Он перевел взгляд на Писли. — Так что вы об этом скажете, Уингейт? Здесь, в этом плавучем домике, где я действительно довольно регулярно произносил заклятие Вах-Вираджа, не так давно у нас закончился Эликсир Тиккоуна. Так что же помешало хтонийцам нас подслушивать?

— Перечисленные вами средства слабоваты, друг мой, — ответил профессор. — Быть может, они немного помогли, но копатели явно добирались до вас — до вас обоих, хотя бы отчасти. Я так думаю, они с самого начала знали, где вы находитесь. А вот теперь они к вам не пробиваются, о чем говорит ясность вашего мышления и ощущение психической и физической свободы, возникшие, невзирая на недостаток сна. А теперь слушайте.

Как я уже говорил, в первое время существования Фонда мы таким путем выбалтывали массу информации, и охотники за ужасами порой едва не превращались в добычу!

В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом не менее семи добровольцев из Фонда Уилмарта постигла безвременная и неестественная кончина, а оставшиеся в живых члены Фонда немедленно стали просить защиты. Безусловно, нам было известно, что надежными оберегами являются звездные камни из древнего Мнара — уж точно, против приспешников, если не против самих БЦК, но камней этих существовало очень мало, и обрести их можно было только случайно. Нужно было срочно разыскать надежный источник постоянного поступления этих камней.

В пятьдесят девятом обжиговые печи Мискатоникского университета начали настоящее производство этих камней — точнее говоря, изготовление их копий из фарфора с добавлением мыльного камня. Процесс производства значительно улучшил наш молодой профессор Сэндис, а к тысяча девятьсот шестидесятому году звездными камнями были обеспечены все члены Фонда. Кстати говоря, самые первые звездные камни, изготовленные людьми, оказались абсолютно бесполезными, но вскоре было установлено, что делу несказанно помогает включение маленьких фрагментов настоящих звездных камней в искусственные камни. В итоге из одного древнего камня удавалось изготовить не менее сотни новых!

Писли сделал паузу и сунул руку в большущий портфель.

— А вот и объяснения того, почему вам теперь не стоит бояться хтонийцев ни физически, ни ментально… лишь бы только вы соблюдали осторожность! Но никогда не забывайте: они ни за что не перестанут пытаться подобраться к вам! Теперь вы должны постоянно носить эти обереги при себе, но даже при этом вам ни за что нельзя спускаться под землю. Нет, надо выразиться точнее: вам следует избегать глубоких долин, расселин, ущелий, рудников, копей, метро и так далее. Как я уже сказал, прямой атаки вам опасаться не стоит, но опосредованно копатели все же могут на вас нападать. Внезапное землетрясение, камнепад — думаю, вы понимаете, о чем я.

Он достал два маленьких пакета, осторожно распаковал их и протянул содержимое мне и Кроу.

— У меня их много. Но эти два с этого момента принадлежат лично вам. Они должны уберечь вас от беды.

Я рассмотрел предмет, лежавший у меня на ладони. Конечно же, это был звездный камень — невыразительный, серо-зеленый. Так запросто могла бы выглядеть маленькая окаменевшая морская звезда. Кроу тоже внимательно рассмотрел свой камень и сказал:

— Так это и есть каменные звезды из древнего Мнара.

— Да, — кивнул Писли. — Но только ваши камни нельзя назвать по-настоящему древними. Они произведены в печах Мискатоникского университета, но так же могущественны, как подлинные звездные камни.

Кроу бережно убрал свою каменную звездочку во внутренний карман куртки, висевшей на крючке около его койки, повернулся и поблагодарил Писли за бесценный подарок, а потом добавил:

— Вы рассказывали о Фонде Уилмарта и его работе. Мне стало очень интересно.

— Конечно, — кивнул профессор. — Да-да, безусловно, нам лучше всего нынче ночью обсудить как можно больше как основных моментов, так и деталей. — Он посмотрел на часы. — Да нет, уже не ночью, а утром! Днем нам нужно будет тронуться в путь. Так на чем же я прервался… Ах да!

Так вот… Тысяча девятьсот пятьдесят девятый год стал поворотным для Фонда. Помимо открытия способа производства этих оберегов, мы также снарядили и отправили нашу первую экспедицию начиная с тридцатых годов. Но наши новые экспедиции мы уже не так сильно рекламировали — нет, скорее даже можно сказать, что они были тайными, и это было необходимо. Даже их цели преподносились как вымышленные. Особо нас интересовала Африка, где был некогда обнаружен как минимум один вид хтонийцев, а именно отродье Шудде-М’еля, которое там беспрепятственно обитало и размножалось. Там, на границах региона, исследованного несчастной экспедицией Уэнди-Смита, наши охотники за ужасами обнаружили два племени, люди из которых носили на шее выкопанные из земли звездные камни — обереги от «злых духов». Их знахари — единственные в племенах, кому было позволено бывать на табуированных землях, — выкапывали эти камни из земли с незапамятных времен, а Мганга, имевший наибольшее число каменных звезд, считался самым могущественным знахарем. Следует добавить, что в этих краях знахари долго не жили. Они неизбежно выкапывали нечто такое, что выкапывать не следовало!

Думаю, именно этим ритуалом поиска звездных камней в этой области и объясняется изначальный побег Шудде-М’еля из места своего пленения. Именно поэтому его собратья обрели свободу плодиться, внедряться в сознание людей и распространяться по всему миру. После изначального исхода «тронное» гнездо, по-видимому, какое-то время оставалось в Г’харне, однако представители этого гнезда последовали за Уэнди-Смитом в Англию. В данное время, как вам отлично известно, в Англии возникло свое жуткое поселение хтонийцев.

Но Уэнди-Смит несколько неверно определил скорость размножения копателей. Он пишет об «ордах», а потом — о «чрезвычайно продолжительном периоде размножения». И в самом деле, размножение хтонийцев происходит медленно — но не настолько медленно! По нашим подсчетам, цикл длится около тридцати лет, после чего самка откладывает за один раз кладку из трех-четырех яиц. Беда в том, что, достигнув тридцатилетнего возраста, самки обретают способность откладывать яйца каждые десять лет. Половозрелая, столетняя самка может оставить после себя тридцать два потомка! К счастью, как нам удалось установить, только один из восьми этих чудовищных «детишек» является особью женского пола. Смею догадываться, что в одном из яиц, которые Уэнди-Смит легкомысленно увез из Г’харне, содержался зародыш самки!

Профессор дал нам впитать эту чудовищную мысль и добавил:

— В целом, я так думаю, на сегодняшний день существует несколько сотен живых особей, и это число постоянно нарастает.

— Очаровательно, — пробурчал Кроу. — А как вы их выслеживаете, Писли? Какую систему применяете для обнаружения тварей?

— Поначалу, как предлагал ваш английский профессор, мы пробовали пользоваться специализированным сейсмологическим оборудованием, но система оказалась недостаточно точна. К примеру, как отличить «естественные» подземные толчки от «неестественных»? Конечно, к нашим услугам всемирная служба новостей, и наш главный штаб в Мискатоникском университете всегда начеку на предмет странных исчезновений людей и всего прочего, в чем можно заподозрить участие БЦК. Но в последние несколько лет мы прибегаем к помощи особо одаренных людей — таких, как вы, Кроу.

— Я? — Мой друг явно был потрясен. — Я особо одарен? Не понимаю, к чему вы клоните, Писли.

— О, да, к вашим сновидениям, дружище! Несмотря на то, что вы «не числились в списках» БЦК, тем не менее вы улавливали образы из их чудовищных сознаний. До некоторой степени — по крайней мере на мыслительном уровне хтонийцев — вы телепат, Кроу! И, как я уже сказал, в этой своей способности вы не одиноки.

— Конечно! — воскликнул я, прищелкнув пальцами. — Но этим объясняется то, почему я срочно выехал из Франции, Титус! Я почувствовал: что-то не так. Меня словно бы звали обратно, в Англию. Более того, этим можно объяснить и мое состояние депрессии на протяжении нескольких недель — до тех пор, пока ты не втянул меня в это дело. До меня доносилось эхо твоей тоски!

Писли сразу заинтересовался и попросил меня рассказать ему обо всех моих мрачных ощущениях того периода времени, который привел меня к возвращению из Парижа в Лондон — так, «словно меня притянули».

Когда я закончил свой рассказ, профессор сказал:

— Если так, то нам следует признать, де Мариньи, что и вы, до некоторой степени, телепат. Возможно, вы не способны проецировать свои мысли и эмоции, как это может делать Кроу, но получать подобные послания вы явно умеете! Прекрасно! Похоже, наш Фонд обрел двоих очень ценных сотрудников!

— Вы хотите сказать, — не отступился Кроу, — что используете телепатов для выслеживания роющих землю?

— Да, так мы и делаем. И это — самая успешная фаза всех наших операций, — ответил профессор.

— И все же, — несколько озадаченно проговорил Кроу, — вам пока не удалось выяснить местоположение Р’льеха — тюрьмы на дне морском, где заточен Ктулху?

— Что? Вы меня изумляете! — Писли явно был шокирован. — Вы вправду думаете, что мы стали бы рисковать, прося человека вступить в телепатический контакт с Ктулху? — Он нахмурился. — Однако на самом деле… был среди наших телепатов один, который взял на себя именно это. Он был «сновидцем», как и вы, и он принял безвредное снотворное, которое мы специально создали для погружения в глубокий сон. Но в одном случае он… скажем так, нарушил приказ. Оставил записку с объяснениями — о том, что собрался совершить. Очень благородно — и ужасно глупо! Сейчас он в Бостонской психиатрической больнице. Безнадежный случай.

— Боже милосердный… конечно! — Кроу, конечно, осознал, что это может означать для него. — А как же иначе!

— Да, — угрюмо кивнул Писли. — Однако следует сказать, что метод использования телепатов начал работать по-настоящему только два года назад. Теперь мы его разработали полностью. Вчера я прилетел в Англию вместе с одним из наших телепатов, а сегодня днем нам предстоит встреча с британским коллегой — летчиком. Он служит в «Ordnance Survey» — национальной геодезической и картографической службе. Они возьмут напрокат небольшой самолет и завтра или послезавтра начнут квадрировать Англию, Шотландию и Уэльс.

— Квадрировать? — переспросил я.

— Делить на квадраты исследуемую территорию, — пояснил Писли. — Дэвид Уинтерс — так зовут нашего телепата — способен обнаружить БЦК на расстоянии в двадцать пять миль, а определить точное местоположение — в пяти милях от объекта! За пару недель мы будем знать расположение каждого гнезда и каждой жуткой особи во всех трех регионах — если все пойдет по плану.

— А Ирландия? — спросил я.

— Пока у нас нет причин полагать, что Изумрудный Остров тоже подвергся вторжению, — ответил мне профессор. — Но и Ирландия позднее будет обследована.

— Но они же умеют передвигаться! — возразил Кроу. — К тому времени, как ваш телепат выполнит свою работу, твари, которых он обнаружит в начале разведки, могут оказаться в сотне миль от того мета, где он нанесет их на карту!

— Это верно, — невозмутимо согласился Писли, — но прежде всего нас интересуют не отдельные особи, а места, где они сосредоточены массово. Мы должны определить наилучшие места для начала бурения, понимаете?

Мы с Кроу, одинаково ошарашенные новым витком откровений профессора, озадаченно переглянулись.

— Нет, — в итоге произнес я. — Мы не понимаем.

— Позвольте объяснить, — предложил Писли. — У нас свои люди в крупных компаниях: «Seagasso», «Lescoil», «NCB», «ICI», «Norgas», и даже во властных структурах. Так вот: некоторые из этих людей американцы, обученные в Мискатоникском университете. Мы внедряли их в эти компании, когда выпадала возможность. Но большая часть из них — уроженцы Великобритании, с которыми мы вступили в контакт и приняли их в нашу организацию за время существования Фонда Уилмарта. Заинтересованные лица у нас также имеются в ряде министерств, таких как министерство земельных ресурсов и развития, министерство сельского хозяйства и рыболовства, министерство национальных ресурсов, и так далее.

«Великая Британская Операция», как мы ее называем, была запланирована уже несколько лет назад, но когда представилась такая возможность — то есть возможность провести выборочный набор ценных сотрудников, а также вмешаться в потенциально катастрофическую ситуацию, мне показалось, что настало самое время для развертывания операции.

На самом деле я буду осуществлять надзор за выполнением проекта и координацию действий всех его участников. Вы оба, несомненно, сможете оказать мне неоценимую помощь и одновременно узнать многое о том, как работает наш Фонд. Например — хотя это может показаться вам маловажным, — мне не нравится идея левостороннего движения, меня очень смущают ваши британские дорожные знаки, но будь я проклят, если в ближайшие несколько месяцев мне придется ездить в такси! Последнее совершенно исключено, поскольку в ближайшее время нам предстоит увидеть столь странные и удивительные вещи, что присутствие таксиста нам абсолютно ни к чему Несомненно, широкая общественность ничего не должна знать о нашем проекте. Нам потребуется вместительный автомобиль.

— У меня «Мерседес» в гараже, в Хенли, — поспешно вставил Кроу.

— И конечно, мне нужен кто-то с хорошим знанием географии Великобритании, топографии и так далее. И в этом вы оба, джентльмены, можете оказаться весьма полезны, — добавил Писли.

— Но погодите, — не совсем ясно соображая, проговорил я. Одна часть моего сознания следила за разговором, а вторая пыталась осмыслить случившееся раньше. — Вы же сказали насчет бурения!

— Ах, да! Верно, сказал. Когда я немного устаю, я порой перескакиваю с темы на тему. Вы должны извинить меня, де Мариньи, но у меня столько всего в голове, и дорога меня утомила. Бурение, да… в общем, план таков: как только мы точно удостоверимся в том, где находятся гнезда, мы выберем два-три места для бурения, которые можно будет расположить как можно дальше от густонаселенных районов страны. Затем мы начнем бурение звездных скважин…

— Звездных скважин? — переспросил я.

— Да, мы их так называем. Глубокие шахты, в которые можно поместить звездные камни. Мы бурим пять скважин на одинаковом расстоянии одна от другой, по кругу с поперечником около нескольких сотен ярдов, после чего сверлим центральную шахту, в которую помещаем яйца. Идея вот в чем: как только мы опустим яйца в центральную шахту, они окажутся в плену, в заточении — за счет близкого расположения звездных камней. Поэтому взрослые особи хтонийцев не смогут узнать об оберегах (которые на тот момент еще будут находиться на поверхности земли), но бросятся на выручку, чтобы спасти свое потомство. Однако эта попытка будет неудачной! Как только наши телепаты и приборы подскажут нам, что происходит приближение большого числа роющих землю, мы сразу опускаем в шахты, расположенные по периметру от яиц, звездные камни. Все хтонийцы, оказавшиеся внутри окружности, окажутся в ловушке.

— Но эти твари умеют перемещаться в трех измерениях, вам ведь это известно, Уингейт, — отметил Кроу. — Наверняка ваши звездные камни будут заложены в строго двухмерной плоскости? Что помешает взрослому хтонийцу просто-напросто подкопаться под камнем… или над ним?

— Нет, круга будет достаточно, Титус. Мы, как я говорил вам, проводили эксперименты — помните, я рассказывал о детенышах, вылупившихся из яиц? И мы совершенно уверены в успехе нашего плана. Но вот что мы могли бы сделать, если нам повезет и удастся вовремя их заполучить: вместо яиц мы могли бы использовать детенышей-самок! Вот это будет всем приманкам приманка! И тогда, даже если взрослые особи предпримут попытку удрать после того, как мы опустим в шахты звездные камни, будет уже слишком поздно!

Кроу поднял руки вверх и покачал головой.

— Подождите минутку, Писли! Во-первых, где вы добудете этих юных самочек, а во-вторых, с какой стати взрослые роющие землю «опоздают» с побегом?

Я заметил сильное сомнение в глазах друга.

— Что касается вашего первого вопроса, — ответил профессор, — то у нас в университете постоянно работает инкубатор. Мы взяли два десятка яиц в Г’харне, а с тех пор собрали еще некоторое количество. Кстати, и ваши четыре яйца предназначены именно для этого. Теперь второй ваш вопрос… Так вот: как только на сцене событий появятся взрослые хтонийцы и после того, как мы опустим в шахты звездные камни, мы сразу начнем закачивать воду в пробуренные скважины под большим давлением!

Несколько секунд в каюте царило молчание, а потом Кроу проговорил:

— И вы говорите, что таких мест будет несколько?

— Да, и время проведения операций будет строго синхронизировано — просто на случай, если хтонийцам удастся передать «сигналы бедствия», минуя звездные камни. Так или иначе, все равно нам удастся одним ударом уничтожить немалое число тварей. Если же кто-то из них уцелеет, придется разрабатывать новый план атаки на будущее… но… — Писли задумчиво сдвинул брови и добавил: — Но как только мы обрушим этот первый удар на копателей, мы затем сможем переключить наше внимание на других британских БЦК.

— Других? — взорвался я. — Каких еще других?

Я заметил, что Кроу удивился не так сильно, как я.

— Что ж… нам известно, что существует несколько видов подобных тварей, Анри, этих обитателей подземных глубин, — терпеливо принялся объяснять профессор. — Поэтому есть все основания предполагать, что часть их обитает в Британии. Причем некоторые из них особо чувствительны к привычным видам оружия. Один из наших людей — англичанин, кстати, — имеет большой опыт контактов с одной из таких тварей. Он же является экспертом по бурению. Его зовут «Понго» Джордан, и он когда-то работал на плавучей буровой платформе компании «Seagasso». В данное время он является членом Фонда, но уговорить его вступить в нашу организацию оказалось не так-то просто. Сейчас он служит в министерстве земельных ресурсов и развития. Он будет вести надзор за размещением звездных камней, как только мы получим отчет от Дэвида Уинтерса.

— Джордан?.. — задумчиво пробормотал Кроу, выпучил глаза и нахмурился. — Не тот ли это Джордан, который… А ваш телепат, Дэвид Уинтерс! Ну, я…

— Продолжайте, — сказал Писли. — Вам знакомы Джордан и Уинтерс?

— Я знаю, что хтонийцы их отчаянно боятся, как и вас, — ответил Кроу и стал пересказывать профессору свои сны, которые ему снились в то время, когда с плавучими буровыми платформами происходили странные аварии. Завершил свой рассказ мой друг последним кошмаром, в котором хтонийцы «пытались его подкупить».

Когда Кроу завершил рассказ, Писли начал взволнованно рыться в портфеле.

— Знаете, когда я только решил лететь сюда, я понятия не имел, что вас будет так легко уговорить вступить в Фонд Уилмарта. И поскольку мной владела неуверенность, я взял с собой ряд свидетельств, с помощью которых надеялся убедить вас. Одно из этих свидетельств — письмо Джордана, которое он отправил одному из своих начальников вскоре после того, как затонула его платформа под названием «Русалка». Ага! Вот оно. Думаю, вам будет интересно с ним ознакомиться.

9. Ночь, когда затонула «Русалка» ^{(Из документов «Фонда Уилмарта»)}

Дорогой Джонни,

По всей видимости, на данный момент ты уже успел прочесть мой «официальный» отчет, отправленный тебе с этого адреса четырнадцатого числа сего месяца, через три дня после того, как затонула старушка «Русалка». Как я ухитрился составить этот отчет — ума не приложу, но с тех пор я слег, так что если ты за меня переживал или гадал, почему я раньше не сообщил о том, где нахожусь, — что ж, это была не моя вина. Просто после… катастрофы мне не так просто было заставить себя что-то писать. Да и вообще делать хоть что-то, если на то пошло. Господи, но мне страшно подумать о том, что придется предстать перед комиссией по расследованию!

Как бы то ни было, из моего отчета тебе должно было стать ясно, что я желаю уволиться, и думаю, будет только справедливо, если я попытаюсь растолковать тебе причины моего решения. В конце концов, ты платил мне неплохие деньги за управление твоими буровыми платформами в последние четыре года, и тут мне жаловаться не на что. На самом деле, у меня вообще нет никаких жалоб, и пусть никто в «Seagasso» об этом даже не думает, но будь я проклят, если снова примусь бурить скважины в морском дне. Честно говоря, я уже вообще никаких планов не строю! На суше, в море… теперь это не имеет никакого значения. О, стоит только представить, что могло случиться в любое время на протяжении четырех лет! И вот теперь это произошло.

Но я снова слишком много говорю. Признаюсь: три варианта этого письма я порвал в клочки, представив, что будет, когда мое послание доберется до тебя. Но теперь, поразмыслив хорошенько, скажу так: мне совершенно все равно, как ты поступишь, когда прочитаешь то, что я тебе пишу. Если хочешь — можешь отправить за мной войско мозгоправов. Но в одном я уверен: что бы я ни написал, это не заставит тебя прекратить морские разработки по добыче нефти в Северном море. «Экономика страны», и все такое прочее.

По крайней мере, мой рассказ должен развеселить старину Андерсона — этого жесткого, крутого засранца, начисто лишенного воображения! О, нет никаких сомнений, история, которую я собираюсь рассказать, выглядит совершенно фантастически! Наверное, можно сказать и так, что я был в ту ночь «под мухой». И верно, пару стопок я принял на грудь, но я выпиваю в меру, тебе это известно. Как бы то ни было, факты — насколько они мне известны — трезвый я был или пьяный, остаются поистине фантастическими.

Так вот… Ты должен вспомнить, что с самого начала это место рядом с мысом Хантерби-Хед выглядело довольно необычно. Были сложности у ныряльщиков, да и у геологов тоже. Они жаловались, что плохо работает снаряжение. И отбуксировали «Русалку» от Сандерленда, и поставили на якорь у мыса тоже с трудом. А это было еще только самое начало наших бед. Тем не менее все предварительные работы были завершены к началу октября.

Мы успели забуриться в морское дно чуть больше чем на шестьсот футов, когда подняли на поверхность первую штуковину в форме звезды. А знаешь что, Джонни? Я бы на эту звездочку и внимания не обратил, если бы уже не видел такую раньше. Мне такую прислал старина Чоки-Грей (он работал на буровой «Сокровище океана», компании «Lescoil», неподалеку от Ливерпуля) всего-то за несколько недель до того, как их платформа со всей командой, включая самого Чоки, затонула в двенадцати милях от Уитнерси. Почему-то когда я увидел, что оказалось на палубе вместе с керном — та самая звездочка, я не смог не вспомнить о Чоки, и мне показалось, что это какое-то жуткое совпадение. Та звездочка, которую он мне прислал, тоже была высверлена из донной породы вместе с керном, понимаешь? И платформа «Сокровище океана» стала не единственной буровой, затонувшей в том году при так называемых «случайных штормах»!

А теперь еще кое-что об этих камнях в форме пятиконечной звезды: не только я спасся в ту ночь, когда затонула «Русалка». Нет, это не совсем так: я был единственным, кто в ту ночь остался в живых, но в команде был один человек, который увидел, что надвигается, и, фигурально выражаясь, спрыгнул за борт до того, как все случилось. А за борт он спрыгнул из-за камня в форме пятиконечной звезды!

Его звали Джо Борзовский. Суеверный был чертовски, паникер. Стоило ему заметить над морем туман — он уже пугался, как не знаю кто, а когда увидел эту каменную звездочку!..

В общем, вот как все вышло:

Мы бурили дно и наткнулись на что-то особо твердое. Вот тут-то, как я говорил, мы и вытащили первый керн, в котором оказалась эта самая звезда. А Чоки, когда мне прислал свою звезду, написал, что решил, будто это окаменевшая морская звезда, из тех времен, когда Северное море еще было теплым, то есть штука должна была быть жутко древней. И точно: камень был размером с небольшую морскую звезду, поэтому я Чоки поверил. А когда я показал Борзовскому нашу звездочку, его чуть кондрашка не хватила! Он начал клясться, что нам грозит беда, стал требовать, чтобы немедленно прекратили бурение и отплыли к берегу. А еще он говорил, что то место, где мы стояли на якоре, «проклятое». В общем, вел он себя как чокнутый, а в чем дело, не объяснял.

Но я это просто так оставить не мог. Если на борту кто-то один тронулся умом (а особенно, Борзовский), такой человек может всю работу под угрозу поставить, а уж тем более если у него крыша поедет в важный момент. Сначала я хотел списать его на берег, но у нас неважно работало радио, потому я не мог связаться с Уэсом Этли, пилотом вертолета. Да, я всерьез хотел отправить этого поляка вертолетом на сушу. Вахтовики порой жутко суеверны, а мне совсем не хотелось, чтобы Борзовский своими дикими фантазиями заразил остальную команду. Но оказалось, что ничего такого не нужно. Очень скоро Борзовский стал извиняться за свою вспышку и всеми силами старался показать, как ему стыдно за свое поведение. Но что-то мне подсказывало, что дрейфит он по-настоящему.

И вот, для того чтобы немного успокоить поляка (если это вообще было возможно), я решил попросить главного геолога нашей платформы, Карсона, разбить каменную звезду на кусочки, рассмотреть их хорошенько и доложить мне, что это на самом деле за штуковина. Я думал, что он мне скажет, что это окаменевшая морская звезда, — другого ответа я не ждал. Тогда я все расскажу Борзовскому, и на борту все успокоится. Ну, и ясное дело, когда Карсон мне доложил, что это не окаменелость, а что это такое — он не знает… я промолчал и Карсона тоже попросил помалкивать. Я не сомневался: почему бы ни запсиховал Борзовский, делу бы не помогло, если бы я ему сказал, что это не окаменевшая морская звезда.

Мы забурились глубже, и с глубины в тысячу футов достали еще не то две, не то три каменные звезды, а потом они перестали попадаться, так что на какое-то время я про них забыл. Как выяснилось, стоило мне слушать поляка внимательнее, да я бы и прислушался к нему, если бы пошел за своей интуицией.

Понимаешь… дело в том, что мне и самому там с самого начала как-то не по себе было. Туманы слишком густые, море слишком спокойное… все странновато как-то. Конечно, сам я не столкнулся ни с одной из тех сложностей, на которые жаловались геологи и водолазы. Я же на платформу прибыл, когда она уже на месте стояла, готовая к работе, но с тех пор я ее не покидал. А началось все, на самом-то деле, раньше обнаружения звездочек. Началось все с сонаров.

Ты, главное, пойми, никаких претензий к вашим сонарам у меня нет, Джонни. Они отлично работали с тех самых пор, как их разработали в «Seagasso», и данные давали с точностью до дюйма, так что мы всегда могли четко определить, когда бур добирался до слоя газа или нефти. И на этот раз сонары нас тоже не подвели… мы просто не смогли уразуметь их предупреждения, вот и все.

А предупреждений, на самом деле, была масса, но, как я уже сказал, началось все с сонаров. Мы сонары установили на каждой опоре буровой платформы, прямо на морском дне, и там они «слушали» звуки бура, пробивавшегося сквозь донную породу. Улавливали эхо, пока бур пробивался вперед, и даже доносили до нас отзвуки от нижележащих слоев породы. Ну и конечно, все, что «слышали» сонары, дублировалось в электронном виде и попадало к нам через наш компьютер. Вот поэтому-то мы сначала и подумали, что то ли у компьютера «глюки», то один из сонаров «тряхнуло». Понимаешь, даже когда мы бурение не производили, — а когда заменяли наконечник бура или делали выстилку скважины, все равно мы читали на компе какие-то данные!

Словом, какая-то беда была, но эти данные возникали так регулярно, что это нас одурачило: мы решили, что ошибка механическая. Сейсмограф то и дело показывал нам толчок посреди ровной линии — и такие толчки происходили примерно каждые пять секунд. Тук… тук… тук… Очень странно. Но в остальном компьютер выдавал привычную информацию, так что на эти странные мелочи никто никакого особого внимания не обращал. Толчки отмечались до самого конца, и я только тогда обнаружил их причину, а в промежутке происходили и другие проблемы, в том числе и немалые, связанные с рыбой.

Ну… если звучит немного смешно — так оно и было смешно. Парни обустроили небольшую платформу — пониже основной футов на двадцать, и в свободные от вахты часы, когда не спали и не прохлаждались пивком, порой двое-трое ловили рыбу.

Сначала ничего странного в поведении рыбы около платформы я не замечал, но однажды утром Ник Адамс поймал красотку. Три фута длиной — вот какая ему попалась рыбина. Желтая, ярко сверкала она чешуей под ноябрьским солнцем. Ник только собрался рыбу пришибить, как у той крючок изо рта выскочил, и она упала в распорки четвертой сваи и застряла там. Ник обвязался канатом и полез вниз за рыбиной, а другой конец каната держал его брат. И что же ты думаешь? Ник спустился, а треклятая рыба как бросится на него! Да-да, прямо-таки кусать его начала. Заметалась среди распорок и так щелкала зубами, что Ник испугался и стал кричать брату, чтобы тот его вытянул обратно.

Потом он нам про это рассказывал. Про то, как треклятая тварь даже не пыталась уплыть в море. Ей вроде как интереснее было скалить зубы на человека, чем жизнь свою спасать! Джонни, ну если бы мы говорили про здоровенного угря, я бы еще такое мог понять, да? Но это же треска была. Простая североморская треска.

С того момента Спеллман, наш водолаз, не смог совершать погружения. Не то чтобы не хотел — подчеркиваю: не мог. Рыбы ему не давали. Принимались кусать его костюм, воздушный шланг. Он их так боялся, что стал в нашей работе совершенно бесполезен. Да нет, я и не виню его, если подумать, что потом стряслось с Робертсоном.

Но конечно, до происшествия с Робертсоном была еще одна беда с Борзовским. Случилось это на шестой неделе нашей вахты, когда мы ждали, что в любое время можем добуриться до нефти, и Джо не вернулся из отпуска на берег. Он прислал мне длинную объяснительную записку. Сказать правду, когда я ее в первый раз прочел, я решил, что нам без Джо даже лучше будет. Этот парень явно уже давно не дружил с собственной головой. Написал мне какую-то дребедень про чудовищ, которые, дескать, спят в здоровенных пещерах под землей, а уж особенно — под дном морским, и ждут не дождутся, как бы завладеть нашим миром. Еще написал, что эти самые каменные звездочки — это обереги, чтобы держать в плену этих самых чудищ (он их в записке называл «богами»). Еще там было про то, что боги эти могут отчасти влиять на погоду, что могут управлять обитателями моря — рыбами, в частности. А порой эти боги даже людьми манипулировать начинали. В общем, наш поляк считал, что одно такое божество лежит где-то под морским дном как раз в том самом месте, где мы бурили скважину! И он боялся, что мы этого монстра выпустим на волю! Раньше он об этом говорить не решался, потому что думал, что мы, все как один, решим, что он чокнулся. И вот наконец он решил меня «предупредить», потому как знал, если что-то случится, он себя ни за что не простит, если хотя бы не попытается мне все это сказать.

Ну, в общем, эта записка Борзовского была психованная, не очень понятная, однако же, при всем том, довольно убедительная. Настоящие сумасшедшие так не пишут. Он ведь там цитаты из Библии приводил, в частности, цитировал Книгу Исхода, главу двадцатую, стих четвертый, и вновь и вновь подчеркивал, что каменные звездочки — это доисторические пентаграммы, заложенные на дно морское какой-то великой расой инопланетных кудесников много миллионов лет назад. Еще поляк напоминал мне о густых, необычных туманах, которые мы видели постоянно, и о том, как странно повела себя треска, выловленная Ником Адамсом. Он не забыл упомянуть и о необычных звуках, которые улавливали наши сонары и регистрировал компьютер. В общем и целом, по разумению Борзовского, его гипотеза сходилась со всем, что происходило у нас на «Русалке».

На самом деле, его письмо меня так разволновало, что я потом и вечером о нем думал. О письме и о самом этом суеверном поляке.

И я немного покопался в его досье и обнаружил, что в юности он много путешествовал и вроде как стал кем-то наподобие специалиста по всякой замороченной мифологии. Кроме того, ребята замечали, что, когда появлялись густые туманы, а уж особенно после того, как мы вытащили со дна каменные звездочки, он осенял свою грудь странным знаком. Не крестом, как говорили те, кто это видел, а пятиконечной звездой! И я снова перечитал его письмо.

А потом у нас был выходной. Я сидел на главной палубе и спокойно курил трубку. Табачок, знаешь ли, помогает мне сосредоточиться. Только-только начало смеркаться, как случилось то… происшествие.

Робертсон, наш монтажник, поднялся на середину вышки, чтобы затянуть расшатавшиеся болты. Только не спрашивай меня, откуда взялся туман. Понятия не имею. Затянуло все туманом мгновенно. Он наплыл с моря — плотная серая пелена. И видимость сразу упала до нескольких футов. Только я крикнул Робертсону, чтобы он спускался и уж отложил свою работу на утро, как он завопил, и я увидел, как вспыхнул посреди серой мглы его фонарик (он его небось включил, как только появился туман). В следующее мгновение фонарик упал на палубу, в открытый люк, а следом за фонариком упал сам Робертсон. Он сквозь люк пролетел, едва на задев края. Потом послышались два всплеска — тихий и погромче. Фонарик и Робертсон упали в море. Робертсон начал орать, как безумный, в тумане, ну и я, и все остальные поняли, что он живой, о палубу не расшибся. Мы сразу спустили на воду плотик. Минуты две прошло — и двое парней уже были на воде. Все ни капли не сомневались, что ребята Робертсона выловят. И сам он, между прочим, был превосходным пловцом. И парни на плотике только весело ржали… пока Робертсон не начал кричать!

Я это в том смысле пишу, что кричать можно по-разному, Джонни. Робертсон кричал не так, как кричат утопающие.

Словом, не выловили его. А туман исчез так же быстро, как появился. К тому моменту, как плотик коснулся воды, погода снова стала ясная — и видимость хорошая, нормальная для ноябрьского вечера. Вот только монтажника нашего нигде не было видно. Видно было совсем другое. Вся поверхность моря стала серебряной… столько собралось рыбы!

Рыба! Крупная и мелкая — всякая, какую только можно себе представить! А вот вела себя рыба странно: рыбки словно пытались выброситься на плотик. Как только стало ясно, что Робертсон утонул, я дал команду срочно притянуть плотик к платформе. Джонни, зуб даю: больше никогда не стану есть рыбу.

В ту ночь я почти совсем не спал. Ты меня знаешь: я человек не железный. Да, конечно, работа в море, на буровой, так изматывает, что засыпаешь, несмотря ни на что. А мне никак не спалось. Я ворочался с боку на бок и все время прокручивал в уме все эти… странные происшествия — заморочки с приборами, странное поведение рыб, письмо от Борзовского и, наконец, само собой, ужасную гибель Робертсона. Мне в итоге стало казаться, что у меня голова вот-вот от этих мыслей треснет.

На следующее утро снова прибыл вертолет, и Уэс Этли ворчал из-за того, что ему пришлось вылетать к нам второй раз за два дня. Он привез выпивку и все прочее для намеченной на следующий день вечеринки. Как ты знаешь, у нас всегда на борту праздник, когда мы обнаруживаем месторождение — а на этот раз геологические образцы предсказывали, что находка будет отличной. К тому дню пиво у нас уже два дня как закончилось — плохая погода не позволяла Уэсу доставлять нам хоть что-то, кроме почты. Я сам был весь на нервах. Ну ты меня знаешь, Джонни. Я пробрался в столовую и взял себе несколько бутылок. Потом из окошка кладовки я увидел улетающий вертолет и серое, как свинец, небо, какое-то страшноватое, и мне показалось, что неплохо было бы хорошенько надраться.

Этим я и занимался где-то с полчаса, когда Джеффриз, мой заместитель, связался со мной по телефону. Он находился на посту бурильщика и сказал, что, по его подсчетам, бур поравняется с «жижей» через несколько минут. Правда, он был какой-то нервный, и голос у него дрожал, а когда я у него спросил, с чего бы это, он даже и ответить толком не смог — пробормотал что-то про то, что приборы снова регистрируют эти странные звуки и что они такие же регулярные, только теперь стали громче… и ближе.

К этому моменту я впервые заметил, что с моря движется туман — густой, как гороховая похлебка. Туманом заволокло всю палубу, и люди на ней превратились в серых призраков. Туман приглушил шум техники, и лязг металла, и стрекотание лебедок и цепей слились в негромкий гул. Такой звук от буровой платформы я услышал бы, если бы находился в тяжелом водолазном костюме на большой глубине.

В кладовой было тепло, а меня вдруг такая дрожь пробрала, когда я смотрел на затянутую туманом палубу и слышал эти звуки, как сквозь толстую вату.

И вот тогда налетел ветер. Сначала туман, потом ветер — но я еще ни разу в жизни не видел такого густого тумана, который не мог бы разогнать хороший, крепкий ветер! О, случалось мне видеть неожиданные штормы, Джонни, но ты уж мне поверь, это был всем штормам неожиданный шторм.

Он налетел ниоткуда и туман не разогнал, а начал вертеть его по кругу, и туман стал похожим на огромное обезумевшее привидение. А море и так уже разбушевалось, а теперь волны принялись, как сумасшедшие, налетать на опоры нашей старушки, и брызги перелетали через поручни палубы. Короче, полный хаос. Только я успел оправиться от первого потрясения, как снова зазвонил телефон. Я отбежал от окошка, взял трубку и услышал победный голос Джимми Джеффриза — правда, какой-то искаженный.

— Мы пробились, Понго! — проорал он. — Мы пробились, и прямо сейчас по трубе уже наверх пошла нефть! — Потом его голос снова задрожал. Сначала это было волнение, а потом дикий страх, потому что вся буровая закачалась на всех четырех мощнейших опорах.

— Мать честная!.. — У меня едва барабанные перепонки не лопнули от крика Джеффриза. — Что это было, Понго? Платформа… погоди… — Я услышал стук — на другом конце провода положили трубку. Но через минуту Джеффриз вернулся. — Не буровая, — сказал он мне. — Опоры прочны, как скалы. Дно сотрясается, понимаешь?! Понго, что происходит? Боже всевышний!

На этот раз телефон просто умер. Платформа задрожала опять. Ее три раза подряд быстро тряхнуло, и все, что в кладовке не было закреплено, подпрыгнуло. Я едва сумел удержаться на ногах. А я еще держал телефонную трубку в руке, когда через пару секунд снова послышался голос моего заместителя. Джимми вопил что-то неразборчивое. Помню, я кричал ему, чтобы он надел спасательный жилет, что стряслась какая-то жуткая беда. Не знаю, расслышал он меня или нет.

Наша платформа снова задрожала и зашаталась, и меня швырнуло на пол посреди бутылок, коробок, банок и пакетов. Меня швыряло по полу из стороны в сторону, и вдруг я оказался рядом со спасательным жилетом. Одному Богу известно, как жилет оказался в кладовой — обычно мы держали пару штук на палубе, а остальные хранились в особой кладовой, откуда их положено было брать в случаях штормового предупреждения, что означает, что мы этого не делали никогда. Но каким-то образом я ухитрился облачиться в жилет и выбрался в столовую до следующего толчка.

К этому времени сквозь рев ветра и волн, разбивавшихся о стенки столовой, я расслышал вой работающих вхолостую лебедок и раздирающий барабанные перепонки скрежет шестеренок. А еще крики, конечно.

Признаюсь, мной овладела дикая паника. Я с трудом выбрался через баррикаду из столов и стульев к двери, ведущей на палубу, и тут сильнейший толчок так накренил буровую… наверное, под углом градусов в тридцать… Это мне, можно сказать, помогло. Меня вынесло к двери. Я налетел на нее, она распахнулась, и я вылетел в объятия бури. Тут-то я и понял наверняка, что моя старушка «Русалка» тонет. Раньше это было только вероятностью — безумной, невозможной невероятностью, а теперь я понял, что все так и есть. Полуконтуженного после удара о дверь, меня швырнуло по палубе, и я сильно ударился о поручень. Я изо всех сил ухватился за него. Ветер налетал бешеными порывами, вода леденила руки.

Вот тут-то я все и увидел!

Увидел… и в это было настолько невозможно поверить, что я разжал руки на поручне и вылетел под ним прямо в глотку этого шторма, завывавшего, как баньши, и терзавшего содрогавшиеся опоры «Русалки».

Падая в воду, я еще успел ощутить удар колоссальной волны, налетевшей на буровую и сломавшей две опоры так, словно это были спички. В следующее мгновение я уже был в море. Меня подхватила и подняла на гребень та самая волна. Но даже посреди водоворотов и брызг я пытался не терять из виду «Русалку». Это оказалось бесполезно, и я отказался от этих попыток, чтобы сберечь силы на борьбу за собственную жизнь.

После этого я мало что помню — до того момента, как меня спасли, да и это помню не слишком четко. Но вот что я не забыл: я барахтался в ледяной воде и жутко боялся, как бы меня не сожрали рыбы. Теперь мне известно, что никаких рыб там поблизости не было. И когда меня втащили в надувную лодку посреди моря, оно было тихим и ровным, как оладья. Полный штиль, как в запруде возле водяной мельницы.

Следующий яркий момент… когда я очнулся на чистых простынях в больнице в Братингтоне.

Но вот что… Главное я до сих пор не рассказывал — и по той же самой причине, которая удерживала от этого Борзовского. Не хочу, чтобы меня посчитали чокнутым. В общем, я не чокнутый, Джонни, но даже не надеюсь, что ты примешь мой рассказ всерьез. Нет у меня надежды и на то, что «Seagasso» приостановит разработки в Северном море. Но хотя бы, по крайней мере, у меня совесть будет чиста — я попытался тебя предупредить.

А теперь постарайся вспомнить, что мне писал Борзовский в своем письме насчет здоровенных чудищ, которые спят под морским дном, — про этих «богов», умеющих управлять погодой и действиями морской живности, а потом попробуй объяснить себе то зрелище, которое я увидел тогда, посреди безумного океана, когда тонула «Русалка».

Это была просто высоченная волна, Джонни, но вела она себя не так, как обычная волна. Я такой волны никогда не видел и никогда больше не увижу! Она не просто взметнулась к небу одним махом, страшной черной массой. Она поднималась вверх пульсирующими рывками. Короткими, сильными струями, которые вздымались примерно каждые пять секунд… И это была не нефть, Джонни! О Боже, это была не нефть. Пусть я крепко выпил, клянусь, дело было не в этом… Не настолько я был пьян, чтобы перепутать цвета.

Потому что старина Борзовский был прав. Там, под морским дном и вправду лежал один из этих чудовищных богов, и наш бур попал прямо в него!

Что бы это ни было такое, его кровь была очень похожа на нашу — она была густая и красная. И с какой же силой билось то сердце, если ему удавалось качать кровь через пробитую в теле дыру прямо на поверхность моря! Только представь себе чудовищных размеров тварь, лежащую в толще породы на дне! Но как мы только могли это предугадать? Как могли мы знать, что с самого начала наши приборы работали превосходно и что эти странные равномерные толчки, которые записывал наш сейсмограф, — это было биение громадного подводного сердца!

Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я решил уволиться.

10. Третий гость ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Уже совсем рассвело к тому времени, как мы с Титом Кроу дочитали документ, который нам дал Писли. Когда мы оторвались от письма, наш гость приобрел чрезвычайно деловой вид. Он надел очки с маленькими стеклами, закатал до локтя рукава рубашки и обложился папками, блокнотами и прочими бумагами из своего портфеля. Он сказал нам, что переборол усталость, и, поскольку ему удалось поспать в самолете, теперь он привел часы своего организма в норму. Но все же он мечтал немного вздремнуть в «Мерседесе» по дороге в Лондон и Британский музей. Он заверил нас в том, что этот короткий сон полностью его освежит.

«Лондон и Британский музей». Обычный мир, казалось, лежал на расстоянии в несколько световых лет от нас. И все же за зарешеченными окнами занимался бледный рассвет, и его белесые пальцы тянулись к далекой столице, и это казалось так обычно, так нормально. Начинался новый день. Мы с Кроу здорово устали, однако близость звездных камней сообщала нам такую радость и защиту, что мы не имели ничего против тяжести в теле — главное, что была ясность в голове, а сознание освободилось от зловещего гипноза хтонийцев.

Я отправился в камбуз за беконом и яйцами для завтрака и прошел по короткому коридору, соединявшему жилые каюты с камбузом. Неожиданно плавучий дом сильно тряхнуло, меня бросило вперед, и я ударился о дверь камбуза. Из каюты послышался звон бьющихся стаканов, стук падающих с полок книг и испуганный голос Кроу:

— Что за чертовщина?

Я открыл окошко камбуза, выглянул на палубу и обвел взглядом реку. На горизонте, над далекими крышами домов и верхушками деревьев как раз появился край солнца. Дул легчайший ветерок, река была бела от пелены тумана.

«Что за чертовщина?» — мысленно повторил я ругательство Титуса Кроу. Может быть, с утра пораньше по реке какой-то псих промчался на мощной моторке? Но нет, это вряд ли могло случиться — я бы услышал шум мотора. И к тому же так взбудоражить реку мог разве что океанский лайнер! Я размышлял об этом, когда «Мореход» снова качнуло и накренило — на этот раз под углом градусов в двадцать. Мне почему-то сразу припомнилось письмо Джордана.

— Де Мариньи! — донесся до меня крик Кроу в открытое окошко, и я тут же услышал, как он скользит по накренившейся палубе. — Анри! — Я услышал его торопливые шаги. — Достань свой чертов пистолет, быстро!

В голосе Кроу звучали тревога и непривычный для него страх.

— Нет, нет! — послышался громкий голос профессора Писли. Плавучий дом снова тряхнуло и накренило. — Так не получится, Кроу. Серебряные пули против этой твари бесполезны.

Какой твари?

Я выбрался за дверь камбуза, в коридор, прошел по каюте и поднялся на три ступеньки вверх, на палубу. Там, с побелевшими от ужаса лицами, вцепившись в поручни, стояли Кроу и Писли. Как только «Мореход» выровнялся, я подбежал к ним.

— Что случилось, Титус? Что это было?

— Там что-то есть, Анри, в воде. Что-то огромное! Только что оно поплыло к нашей лодке — но замерло футах в пятидесяти и погрузилось в воду. Думаю, это морской Шоггот — в точности такой, как те чудища, что мне снились.

— Верно, морской Шоггот, — выдохнул Писли. — Одна из Глубоководных тварей. Этот проплыл от самого глубокого Г’лл-хо на север, похоже. Он не сможет сделать нам ничего плохого.

Говорил-то Писли так, словно это и вправду было так, но голос у него дрожал.

Реку по-прежнему окутывал густой туман. Его млечные щупальца и завитки поднимались почти к палубе плавучего дома, и казалось, что мы стоим на плотике посреди молочной реки. Я слышал плеск волн, разбивавшихся о борт лодки, но ничего не видел. Сердце у меня забилось чаще, волосы на затылке встали торчком.

— Пойду, возьму пистолет, — сказал я, решив спуститься в каюту.

Но только я повернулся, как Писли схватил меня за руку.

— Бесполезно, де Мариньи, — порывисто произнес он. — Пистолеты против таких существ, чем бы они ни стреляли, мертвому припарки!

— Но где же сама тварь? — спросил я, вглядываясь в затянутую туманом воду.

Словно бы в ответ на мой нервный вопрос — только успело последнее слово слететь с моих губ, — как из клубящегося над рекой тумана возник черный столп, отливавший радужными красками. Казалось, это что-то слепленное из грязи или смолы в смеси с осколками битого стекла. Восемь футов в толщину и все двадцать в длину, эта тварь вздымалась над водой, похожая на гигантскую разумную пробку для бутылки… и солнце сверкало, отражаясь от ее боков и мириадов ее глаз!

От твари… жутко воняло! Нет описания тошнотворному запаху, исходившему от нее. Мне снова припомнились строчки из Альхазреда: «По запаху узнаете их». Я хорошо понял, что именно имел в виду «безумный» араб! Такое зловоние могло издавать только воплощенное зло. Уже второй раз за считаные часы мои органы чувств подверглись такой атаке, и второй раз был хуже первого! Слава Богу, лодка стояла против ветра — хоть и ветер-то был едва заметный — относительно вылезшего из воды чудища, но и этой вони глубоководного ила нам хватило, как говорится, выше крыши.

Еще у твари были рты. Много ртов. Правда, их я разглядел только мельком. И когда гигантская тварь слегка, но резко наклонилась в сторону плавучего дома, я опрометью помчался по ступенькам вниз за пистолетом Канта. Что бы там ни говорил Писли, я не желал стоять безоружным перед этим монстром! Мне казалось, что уж лучше любое оружие, чем никакого. В панике я напрочь забыл, что на самом деле мы вовсе не безоружны, что мы защищены наилучшим образом! Как бы то ни было, пистолет я разыскать не сумел. Куда я его засунул?

Плавучий дом снова тряхнуло, еще сильнее, чем прежде, и я с трудом выбрался на палубу — с пустыми руками. Пытаясь устоять, держась за поручень одной рукой, Писли сжимал в другой каменную звездочку и выкрикивал какие-то слова, глядя на возвышающееся над водой чудовище. Тварь отпрянула и приготовилась к новому броску. Я пытался смотреть одновременно на Шоггота, нацелившегося на мою лодку, и на профессора Писли. Писли торопливо произносил нараспев:

— Изыди, слизь морская! Ступай обратно, во тьму глубин! От имени Старших Богов повелеваю тобой. Изыди, не тронь здесь никого!

В его голосе уже не слышалось дрожи. Его худая, старческая фигура вдруг приобрела силу и стройность, когда он вступил в противоборство с радужно поблескивающим чудовищем, вставшим перед ним посреди речного тумана.

Писли распевал заклятие, держа каменную звезду. До того как он приступил к заклинанию, черный столп не издавал никаких звуков. Слышалось только журчание реки. Но теперь…

Тварь завопила — видимо, от злости и отчаяния. Человеку трудно оценить степень столь чужеродной ментальной агонии. Сначала голос (голос ли это был?) Шоггота слышался в какой-то далекой стороне звукового спектра. Это было что-то наподобие высокого, едва слышимого воя. Но после того, как профессор несколько раз нараспев произнес заклятие, мне пришлось зажать уши ладонями, потому что частота звука понизилась и стали слышны чудовищные вопли твари. Никогда в жизни мне не доводилось слышать подобной какофонии, сотканной из невероятных звуков, совместившихся в один. Как отчаянно, как страстно я молился, чтобы больше никогда не услышать таких кошмарных звуков!

Крик был пронзительный, похожий на звук паровозного свистка, но к нему примешивались ворчливые обертоны, пульсирующие вздохи — а может быть, это было что-то вроде кваканья лягушек и жаб, словами не передаваемого. Еще пару раз Шоггот попытался рвануться к нам и преодолеть волшебную преграду, а потом чудище развернулось, погрузилось в воду и, наконец, ушло, оставляя за собой широкую кильватерную волну. Оно направилось к Лондону и к открытому морю, в которое впадала Темза.

Довольно долго на фоне наступившей тишины слышался плеск волн у борта «Морехода» и наше хриплое, тяжелое дыхание. Потом раскричались перепуганные птицы. Через некоторое время до меня донесся голос Писли, утративший недавнюю решимость, и я понял, что он задает свой вопрос во второй раз:

— Как насчет завтрака, Анри? Яичница не подгорела?

Кроу расхохотался, когда я всерьез принялся оправдываться — дескать, я еще не успел поставить на огонь сковородку. Отсмеявшись, Кроу сказал:

— Завтрак? Богом клянусь, Писли, мне больше на этой лодке кусок в горло не полезет! И задерживаться я здесь не собираюсь!

— Пожалуй, вы правы, — поспешно согласился профессор. — Да, чем дальше мы отсюда уйдем, тем лучше. Мы в полной безопасности, заверяю вас, но такие вещи всегда нервируют.

— Нервируют? Господи Всевышний!

Мы собрались за полчаса, а в девять сорок пять мы уже катили к Лондону в «Мерседесе» Кроу.

Позавтракали мы в половине одиннадцатого в пабе на подъезде к столице. Выпили пива «Гиннесс», поели сэндвичей с ветчиной. Все мы очень проголодались. Прикончив по второй бутылке пива (кстати, Писли выразил свой восторг по поводу крепости этого волшебного темного напитка), мы успели завершить свой разговор о чудовищном утреннем госте.

Профессор рассказал нам о том, что сотрудники Фонда Уилмарта давно заподозрили существование глубоководной цитадели к северу от Британских островов — цитадели, населенной такими существами, какие могли родиться только в мифах о Ктулху. Для таких подозрений имелись веские основания: место под названием Г’лл-хо упоминалось в немалом числе великих трудов именитых и анонимных оккультных авторов (слово «оккультный» заняло прочное место в моем словаре, и я сомневаюсь, что когда-нибудь сумею выбросить его из своих мыслей — как в устном, так и в письменном виде). Абдул Альхазред в «Некрономиконе» назвал это место «Затонувшим Г’лохи, в Островах Тумана» и намекнул, что тамошние обитатели — не кто иные, как потомки самого Ктулху! В более позднее время Гордон Уолмсли из Гула сделал похожие выводы в приписываемых ему «мистификационных» посмертных записках. Титус Кроу, имея в виду свои страшные сны о гигантской подводной крепости в районе Фарерских островов, где на фоне жуткой вулканической агонии родился остров Суртсей, так же не исключал возможности существования такого гнойника зла.

Ясное дело, профессор полагал, что увиденное нами утром существо родилось в Г’ллхо и было послано телепатическим приказом Шудде-М’еля или кого-то из его отпрысков, чтобы нанести смертельный удар по парочке опасных людишек. Если бы Писли не появился вовремя… нет, об этом даже думать было нестерпимо.

Мне объяснение происхождения нашего жуткого гостя показалось весьма убедительным, а Кроу не все устроило. Он спрашивал: почему же тогда подобные твари не были отправлены, чтобы разделаться с «Русалкой» у мыса Хантерби-Хед? Ведь было же ясно, куда в итоге обязательно угодит бур? Но и на это у Писли имелся ответ. Он сказал нам, что некоторые из чудовищ враждовали с другими — к примеру, Ктулху и Хастур. Та тварь, которая пробудила циклонические силы, отправившие на дно морское «Русалку», могла и не быть напрямую недругом повелителя Р’льеха, однако стояла гораздо ниже его в мифологической иерархии — на таких Ктулху и кто-либо еще другой из могущественных БЦК просто не обращал внимания. Да, верно, то существо было отчасти наделено способностью повелевать стихиями и морской живностью вроде рыб, но опыт Фонда Уилмарта (имевшего дело с подобными тварями раньше) показывал, что они — самые безвредные из тех, кто томился в тюрьмах, устроенных Старшими Богами.

Существовала гипотеза о том, что подобные твари являлись приспешниками Великих, причем приспешниками самого низшего порядка, однако в связи с их гигантскими размерами они были пленены отдельно — примерно так, как крупных зверей в зоопарках держат в отдельных клетках по одному, а мелких — по несколько особей в одной клетке. А вот Шудде-М’еля в плену держали не одного, о чем явствуют яйца из Г’харне и чудовищное распространение хтонийцев по всему земному шару. Писли между тем ожидал, что еще до завершения «Британского Проекта» мы увидим, как будет уничтожено немало подобных тварей. (И со временем так и случилось. Мы стали свидетелями целого ряда таких «убийств», и одно из них накрепко засело у меня в памяти, хотя я столько раз пытался о нем забыть. Но это ужасное происшествие я приберегу на потом.)

Глубоководные, в отличие от отвратительных подземных гигантов, отличаются большим разнообразием. Общее название объединяет группу, в которую входят и рыбоподобные, и протоплазматические, и похожие на амфибий, и получеловеческие существа, которых соединяет между собой поклонение Дагону и вера в ожидаемое воскрешение Великого Ктулху. Мы с Кроу кое-что знали об этих Глубоководных. Время от времени через годы до нас доносились безумные слухи о страшных происшествиях в Иннсмуте — умирающем порте на побережье американского штата Новая Англия. На самом деле, истории эти были настолько жуткие, что, просочившись из Иннсмута в конце двадцатых годов, некоторые из них почти десять лет спустя увидели свет в целом ряде популярных фантастических журналов. Тема этих слухов (да уже не слухов, поскольку Писли заверил нас, что речь идет об установленных фактах — да-да, он утверждал, что существуют федеральные отчеты, копии которых «приобретены» Фондом Уилмарта, и в этих отчетах подробно описаны почти невероятные происшествия в тысяча девятьсот двадцать восьмом году) была такова, что в начале тысяча восьмисотых годов некоторые торговцы на старинных Ист-Индийских и Тихоокеанских торговых путях имели неприятные встречи с малоразвитыми полинезийскими островитянами. У этих дикарей имелись собственные «божества», а именно Ктулху и Дагон (последнему в древности поклонялись филистимляне и финикийцы), и поклонение им островитяне осуществляли отвратительно, по-варварски. Со временем моряки из Новой Англии были вовлечены в подобные ритуалы, и скорее всего, некоторые — против своей воли. Между тем казалось, что верования язычников-канаки приносили свои сомнительные плоды!

Иннсмут процветал, добрел и богател за счет оживленной торговли. Довольно скоро на улицах этого обреченного города из рук в руки стали переходить странные золотые монеты. Стали открываться эзотерические храмы, где совершались еще более темные ритуалы (многие моряки привозили с собой из плаваний рыбоподобных полинезийских невест). И кто бы сказал, как далеко это все могло бы зайти, если бы в тысяча девятьсот двадцать седьмом году федеральные власти не начали принимать меры против нарастающей угрозы?

Зимой тысяча девятьсот двадцать седьмого — двадцать восьмого года в город прибыли федеральные агенты, и в итоге половина обитателей Иннсмута была изгнана (по словам Писли, их отправили в различные, разбросанные по стране военные и военно-морские тюрьмы и далекие психиатрические больницы). На побережье Атлантического океана, в районе Дьявольского рифа были сброшены глубоководные бомбы. А там, в неведомых глубинах природной впадины, существовал спрятанный за густыми водорослями город неземных размеров и измерений — И’ха-нтхлей, населенный Глубоководными, к числу «избранных» среди которых были причислены многие торговцы из Новой Англии и их богохульные ублюдки — а раньше в такие связи с Глубоководными вступали полинезийцы. Ибо эти островитяне еще за сто лет до того познали более чем тесную связь с полинезийскими Глубоководными. Именно так потом поступили выходцы из Новой Англии.

Торговцы, плававшие за моря, дорого заплатили за то, что приняли «веру» канаки, да и за все прочее тоже — потому что к тому времени, когда федеральные агенты начали наводить порядок в Иннсмуте, в этом городе уже вряд ли сыскалась бы семья, в которой люди не подверглись бы жутким изменениям, которые здесь называли «Иннсмутской внешностью».

Иннсмутская внешность! Страшная дегенерация ума и тканей… чешуйчатая кожа, пальцы с перепонками на руках и ногах… выпученные, как у рыб, глаза… и жабры!

Иннсмутская внешность — вот что стало знаком перехода от жителя суши к амфибии, от человека к Глубоководному! Многие из жителей города, сумевшие уйти от ужаснувшихся федеральных агентов, уплыли к Дьявольскому рифу и погрузились в глубину. Они ушли в И’ха-нтхлей, чтобы жить с настоящими Глубоководными, в «чудесах и славе до скончания веков».

Вот каковы были члены этой подводной секты — но, кроме них, существовали другие.

Существовали другие, еще более чужеродные (те, кого Кроу именовал «выжившими») — оставшиеся из бездны времени, жившие за много тысячелетий до водной фазы, когда на Земле обитали их полупротоплазматические предки и их повелители, и больше никого не было. Одна из таких тварей попыталась напасть на наш «Мореход», и только присутствие профессора Писли, его каменные звездочки и заклинания спасли нас.

Поев и закончив разговор, мы в приподнятом настроении вышли из паба и продолжили путь без происшествий. Кроу вел машину, а мы с Писли удобно устроились на заднем сиденье. Писли свесил голову и задремал — похоже, он окончательно приводил в порядок свои внутренние часы.

Поздно вечером, после того, как профессор завершил свой долгий визит в Британский музей, мы втроем разошлись по комнатам в Блоун-Хаусе и улеглись спать. Впервые — как мне показалось, за много лет — я спал мирно, без сновидений, и даже поскрипывающие за окном деревья мне не мешали.

11. Ужасы Земли ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Миновало несколько месяцев — а теперь кажется, что прошли годы. Уж точно, я состарился на несколько лет. Во многое из того, чему я стал свидетелем, почти невозможно поверить. Даже помнить об этом трудно — и вправду образы тают в моей памяти. Дни проходят, и мне все сложнее сосредотачиваться на каждом событии, каждом происшествии, но при этом — парадоксально — кое-что оставило незаживающие раны на поверхности моего сознания.

Возможно, мое нежелание вспоминать об этом — всего лишь процесс заживления, и кто знает — может быть, тогда, когда я выздоровлю окончательно, воспоминания навсегда выветрятся из моей памяти.

Вот именно поэтому — потому что есть очень большая вероятность «забыть» все, что произошло после появления профессора Уингейта Писли из Мискатоникского университета, — я сейчас предпринимаю честную попытку изложить события как можно более безэмоционально в своем дневнике, не нагнетая ужасов.

Возможно, это странное отторжение у меня началось еще до Писли и последовавших за этим ужасов, потому что я замечаю, что даже чудовищные происшествия на борту «Морехода» до приезда профессора начинают стираться из моей памяти, и для того, чтобы воскресить их, мне приходится перечитывать свои записные книжки того времени. Однако это Божья милость. Кто же это сказал, что самое милосердное в мире — это неспособность человеческого сознания оперировать всем его содержимым? Но все же, хотя бы ради того, чтобы случившееся осталось не в памяти, а на бумаге, я должен сопоставить хотя бы несколько происшествий…

Это было в конце августа. Мы — я, Кроу и Писли — осматривали окрестности, стоя на невысоком, поросшем чертополохом и утесником холме. Вокруг постирались болотистые пустоши. Безусловно, я не собираюсь точно указывать координаты нашего местоположения. Достаточно будет сказать, что мы находились «в глуши». Три заросшие сорняками и давно неезженные дороги пролегали по пустошам, и на каждой из них примерно в четырех милях от центра операции были установлены предупреждающие знаки типа «Опасность», «Неразорвавшиеся мины», «Собственность правительства», «Проезд запрещен» или «Танковые учения, ведется огонь!». Эти объявления какое-то время пугали Кроу, но профессор Писли напомнил ему о том, что у Фонда Уилмарта есть связи в высших кругах и даже в правительстве! А для того, чтобы подкрепить письменные угрозы, несколько сотрудников Фонда постоянно обходили периметр участка проведения операции со сторожевыми собаками. Если бы слухи просочились в мир за пределами периметра, последствия могли бы стать катастрофическими.

Не более чем в миле от вершины холма, на котором мы стояли, располагалась середина участка, избранного для проведения операции. Она выглядела до странности пустынной. Там возвышалась большая буровая вышка, вознесшаяся к ясному, но при этом серому небу. Там, под этой зловещей башней, состоящей из свай, балок, тросов и распорок, на глубине четырнадцать сотен футов, в недрах земной коры, в своей древней тюрьме спало одно из тех чудовищ, подобное которым встретилось «Понго» Джордану и его злосчастной «Русалке». То, что хтониец пребывал в плену, было доказано давно: телепат, который первым выследил эту тварь, распознал характерную картину сознания и уловил ментальные образы, говорящие о гигантских размерах. И в самом деле, здесь находился один из громадных низших прислужников Древних, которые, как говорил Писли, «наименее вредоносны из всех узников тюрем, воздвигнутых Старшими Богами».

Несмотря на теплое солнце, послеполуденный ветер, дувший словно бы со стороны буровой вышки, был на удивление холодным. Мы стояли подняв воротники пальто. Писли переговаривался по рации с британским телепатом, Гордоном Финчем, и передавал нам на словах ментальные «картинки», которые тот получал по мере того, как близилась развязка операции. Голос Писли звучал громко и четко. Гигантский хтониец, которого, скорее всего, никто не беспокоил много тысяч лет, начал пробуждаться от своего коматозного сна еще несколько часов назад и становился все более и более беспокойным. Его чудовищное сознание передавало довольно яркие «картинки», и Финч их без труда видел и интерпретировал. Кроу напряженно вглядывался вдаль, прижав к глазам окуляры мощного бинокля. Без бинокля и люди, и техника, двигавшаяся по хитросплетению дорог, проложенных по увядшему серому утеснику и вереску у подножия буровой вышки, выглядели для нас игрушечными, размером со спичечный коробок.

«Лендровер», расшвыривая из-под колес песок и коричневые, жухлые цветы утесника, пыхал голубоватым выхлопным газом, направляясь к подножию холма. По яркой желтой бандане на голове водителя мы признали в нем Бернарда «Понго» Джордана, собственной персоной. Он двигался к нашему наблюдательному пункту, откуда надеялся заснять момент уничтожения твари. Вряд ли между ней и той, которая погубила «Русалку», могла быть какая-то связь — но для Фонда Уилмарта крайне важна была любая информация. После гибели большинство хтонийцев разлагались настолько быстро, что идентифицировать их ткани было практически невозможно. А представители разных видов разительно отличались друг от друга! Важна была даже частота сердцебиения — или биения того органа, который у конкретной твари выполнял функцию сердца. Скорее всего, «Понго» мог заснять фонтан, выброс чужеродных жидкостей, наполнявших тело подземной твари.

За считаные минуты «Лендровер», подскакивая на кочках, взобрался по склону холма к тому месту, где стояли мы. «Понго» развернул машину и поставил ее (не слишком осторожно) рядом с «Мерседесом» Кроу. Едва мотор перестал кашлять, здоровяк йоркширец уже поравнялся с нами. Он достал из кармана джинсовой куртки плоскую фляжку, сделал большой глоток и предложил виски Кроу. Тот с улыбкой отказался.

— Спасибо, нет, «Понго». Я предпочитаю бренди. У нас в машине есть фляжка.

— А вы, де Мариньи? — спросил нефтяник. Хоть он и был крепок и широкоплеч, сейчас его голос звучал нервно.

— Спасибо, да, — ответил я и взял фляжку.

На самом деле, не так уж сильно мне хотелось выпить, но нервозность Джордана была заразна. И удивляться этому не стоило, потому что… что-то было не так… где-то. Мы все это ощущали — это неприятное, гнетущее чувство. Оно просто повисло в воздухе. Что-то наподобие затишья перед бурей.

Голос Гордона Финча послышался громче. Писли включил динамик рации на полную мощность.

— Тварь еще не все осознает, она полусонная, но понимает, что что-то происходит. Я собираюсь глубже проникнуть в ее сознание. Поглядим, что я там увижу.

— Осторожнее, Финч, — поспешно проговорил Писли в микрофон. — Постарайтесь не растревожить тварь своими действиями. Никогда нет уверенности… мы не знаем, на что может быть способно это чудовище.

Примерно с полминуты динамик рации выдавал что-то наподобие слышимой тишины. Затем Джордан напомнил всем нам, что до проникновения осталось шесть минут, и почти одновременно раздался из динамика рации Писли голос Финча, забравшегося поглубже в мерзопакостное сознание хтонийца:

— Это… странно! Более странных ощущений никогда не испытывал. Давление… вес бесчисленных тонн… породы.

Голос умолк.

Писли подождал секунду и порывисто произнес:

— Финч, держись, дружище. Что стряслось?

— А? — проговорил телепат таким тоном, что я почти представил, как он словно бы очнулся от транса. Он заговорил более проворно: — Ничего не стряслось, профессор. Но я хочу проникнуть еще глубже. Думаю, я смогу пробраться прямо внутрь этой твари!

— Я запрещаю это де… — проревел Писли.

— Англичанам нельзя ничего запрещать, — произнес Финч более жестко, чем прежде. — Через несколько минут с этим существом будет покончено, оно исчезнет навсегда — а ведь ему несколько миллионов лет. Я хочу… я хочу узнать!

И снова тишина из динамика рации. С каждой секундой Писли нервничал все заметнее. И вдруг…

— Давление… — прозвучал голос Финча, ставший призрачным, словно в трансе. — Тонны и тонны чудовищного… веса.

— Он где находится? — резко спросил Кроу, не отрывая бинокль от глаз.

— В будке неподалеку от буровой, где пульт управления, — ответил Джордан, и видеокамера у него в руках задрожала. — Все остальные сейчас должны оттуда уйти… все, кроме ребят с буровой… и Финч тоже должен уйти. Как только бур доберется до цели, его зальет жижей, а когда взорвут бомбу…

Он не закончил фразу.

Под «бомбой» он имел в виду гарпун с взрывчаткой, вмонтированный в наконечник мощного бура. Бомба должна была взорваться, как только бур коснется мягких тканей хтонийца, и все тело подземного чудовища должно было разнести в клочья этим взрывом. Финч должен был прервать ментальный контакт до того, как это произойдет.

— Четыре минуты, — сказал «Понго».

— В ловушке! — вновь зазвучал голос Финча. — В ловушке на глубине… ЗДЕСЬ! Ничего не изменилось, но почему я просыпаюсь? Мне нужно только потянуться, расправить мышцы, выгнуть спину, чтобы вырваться, стать свободным — таким свободным, каким я был так давно, когда мог охотиться на мелкую живность… чтобы заглушить эту жуткую жажду их красной…

А-а-ах-х-х-х! Я ясно вижу эту мелочь своим мысленным взором. Я хорошо помню, как ревела и содрогалась земля, когда я обрел свободу! Я помню их тонкие ручки, их волосатые тела, их беспомощные дубинки. Как они кричали, когда я поглощал их.

Но я не смею… НЕ МОГУ освободиться. Невзирая на мою мощь, великая сила держит меня — ИХ мысленные оковы, их преграды… Великих Старших Богов, которые взяли меня в плен давным-давно, а потом вернулись и вновь засадили меня в темницу после краткой свободы, когда растрескалась земля и рассыпались по ней печати.

Я ПО-ПРЕЖНЕМУ в плену, но мало того… теперь мне грозит… опасность?

— Финч! Уходи оттуда! — гаркнул Писли отчаянно в микрофон. — Брось эту тварь, дружище, и уходи!

— ОПАСНОСТЬ! — послышался голос Финча, ставший чужим, странным, хриплым и гнусавым. — Я чувствую… этих, мелких! Их много… надо мной… и что-то приближается!

— Чуть больше двух минут! — выпалил Джордан надтреснутым голосом.

Потом из динамика рации слышалось только хриплое дыхание. Вдруг Кроу воскликнул:

— О! Я тоже ощущаю эту тварь! Она словно бы выпускает мыслительные щупальца. Она понимает, что мы затеяли. Она разумнее, чем мы думали, Писли. Она превосходит всех остальных, с кем мы имели дело прежде. — Кроу опустил бинокль и прижал ладони к ушам. Он словно пытался приглушить какой-то страшный, нестерпимый звук. Он зажмурился и поморщился, как от боли. — Тварь напугана… Нет, она злится! Бог мой!

— Я не беззащитен, мелкие! — прокричал из динамика рации жутко измененный голос Финча. — Я в ловушке, но я не беззащитен! Прошло время, и вы многому научились — но и я наделен могуществом! Я не могу остановить то, что прорывается ко мне… но сила у меня есть!

Кроу хрипло вскрикнул, упал на колени и стал раскачиваться вперед и назад, изо всех сил сжимая голову ладонями. В это мгновение я очень порадовался тому, что мои телепатические таланты еще так мало развиты!

— Небо! — ахнул Писли и отвлек меня от упавшего на землю ничком Кроу. — Гляньте на небо!

Всего лишь несколько мгновений назад небо было просто серым, а теперь его затянули грозовые черные тучи, они заклубились, заметались, и среди них начали сверкать молнии. В следующую секунду поднялся сильнейший ветер. Его порывы начали хлопать полами наших пальто и концами желтой банданы Джордана. В долине ветер начал вырывать с корнем кустики утесника из песчаной почвы и вертеть их в воздухе. Тут и там закрутились воронки песчаных смерчей.

— Ложись! — рявкнул Джордан, и его голос прозвучал едва слышно на фоне дикого завывания ветра, шуршание песка, треска ломающихся веток утесника и вереска. — Осталось чуть больше минуты — на землю, быстро!

Нас не пришлось долго уговаривать. Кроу уже лежал на земле неподвижно. Я одной рукой ухватился за толстые корни вереска, а другой обхватил друга за плечи. Ветер стал ледяным. Он, казалось, дул в нашу сторону от буровой вышки. Свирепо грохотал гром, небо озаряли вспышки молний, то и дело высвечивая контуры вышки на фоне унылого пейзажа пустошей и низких холмов.

Снизу, из долины, доносилось эхо криков, едва слышное на фоне безумного, адского рева измученного ветром воздуха и неба. Внезапно полил дождь. Я протянул руку к биноклю Кроу, снял ремешок с его шеи, прижал окуляры к глазам и резкими, нервными движениями дрожащих рук отладил резкость.

— То, что движется в земле, все ближе! — пронзительно крикнул голос Финча из динамика рации профессора Писли (но был ли то голос Финча?) — И я догадываюсь, что это такое. Что ж, да будет так! Я погибну… но прежде я почувствую могущество (..?) и его гнев, и пусть мои руки потянутся к поверхности, чтобы мои пасти могли в последний раз испить! Так познайте же АЛЧНОСТЬ (?..), мелкие, и его власть над стихиями! Помните об этом и содрогайтесь от страха, когда сойдутся звезды, и восстанет Великий Повелитель Ктулху.

Мне наконец удалось навести бинокль на буровую вышку и небольшие строительные вагончики, окружавшие ее. В одной из этих построек сидел телепат Финч, и его сознание до сих пор пребывало в контакте с разумом гиганта, лежавшего в недрах земли. Я невольно поежился, представив себе человека рядом с этой громадной тварью.

Грузовики и машины поменьше спешно разъезжались в стороны от периметра рабочей зоны, разбегались маленькие фигурки людей, отчаянно сражавшихся с ветром и ливнем. А потом начался кошмар!

Я видел, как молнии начали бить по земле более прицельно. Мощные разряды атмосферного электричества попадали точно в вышку и постройки рядом с ней. Бегущие фигурки людей охватило пламя. Несчастные попадали, начали кататься по земле. Грузовики и «Лендроверы», бешено вертящиеся в долине, тоже загорелись. Послышались звуки взрывов. Огонь охватил вышку, начали плавиться и рушиться балки. Большие участки пустошей, поросшие кустиками вереска, вскипели, как вода в кастрюле. От земли повалил пар, она покрылась красными и оранжевыми трещинами.

— Время вышло, — послышался рядом со мной голос Джордана. — Бомба рванет в любую секунду. И придет конец игре этого ублюдка!

В то же мгновение, как только утих голос йоркширца, из динамика рации послышался голос… не то Гордона Финча, не то самой твари:

— Я РАНЕН! — На-нгх… нгх… нгх-йя — Великий Уббо-сатхла, твое дитя умирает — но дай же мне скорее силу для последнего глотка… дай мне распрямиться в последний раз… СОРВАТЬ печати Старших Богов — на-аргх… нгх… нгх! — Аргххх-к-к-к! Хьюх, йюх, х-йух-йух!

Из динамика рации вырывались эти чудовищные, нечеловеческие хрипы и слоги на фоне треска и шипения. А я стал свидетелем ужасного финала.

Как сквозь толстый слой ваты, до меня донесся бессвязный крик Писли. Земля под нами подпрыгнула и поползла. Крошечной частью разума я осознал, что Джордан попытался встать на ноги, но его тут же швырнуло обратно на содрогающуюся землю. При всем том я старался наблюдать через бинокль за тем, что происходило в районе буровой вышки. Я не в силах был оторваться от этого жуткого зрелища!

А в долине земля покрылась широкими трещинами, и из этих сейсмических расселин наружу потянулись мерзкие серые щупальцы.

Щупальца дергались и походили на огромных, смертельно раненных змей, пытавшихся расползтись по истерзанной, покрытой ранами земле. И некоторые из щупалец дотянулись до пытавшихся спастись бегством людей. На концах щупалец появлялись отвратительные красные пасти, и…

Наконец мне удалось оторвать бинокль от глаз. Я зажмурился и прижался лицом к мокрой траве и песку. В то же мгновение раздался чудовищный треск грома и полыхнула жуткая вспышка молнии. Я увидел ее сквозь сомкнутые веки. За этим последовал взрыв такой невероятной силы и распространилась такая кошмарная вонь, что я, можно сказать, лишился чувств.

Не знаю, сколько прошло времени до того момента, как я ощутил на своем плече руку Джордана и услышал его голос. Он спрашивал, как я себя чувствую. Но когда я приподнял голову и разжал веки, я увидел, что небо прояснилось. Изуродованный холм обвевал легкий ветерок. Писли сидел и сокрушенно мотал головой, глядя на картину в долине. Я посмотрел в ту сторону.

Там все еще бушевало пламя, и посреди обуглившихся кустиков окопника и вереска вздымались вверх клубы голубоватого дыма. Буровая вышка покосилась набок и превратилась в груду почерневшего металла. Пара черных от копоти грузовиков устало двигалась к нашему холму. В разные стороны брели, пошатываясь, несколько человек. До нас донеслись стоны и крики тех, кто просил помощи. Мерзкая серая жижа растекалась и пузырилась на земле, заполняя трещины, словно гной раны.

— Мы должны им помочь, — негромко произнес Джордан.

Я кивнул и с трудом поднялся на ноги. Писли тоже встал. Я наклонился и осторожно потеребил плечо Титуса Кроу. Он пришел в себя мгновение спустя, но он был не в силах помочь нам в предстоящей работе. Его сознание пережило слишком сильный стресс.

Мы все вместе пошли к «Лендроверу» Джордана. Я подобрал с земли рацию Писли. Мысль мелькнула у меня в голове… Я прибавил громкость и понял, почему профессор бросил рацию: из динамика доносились… шумы. Тихие, бессвязные мычания, обрывки детской песенки, взрывы дебильного смеха…

Шесть человек погибли, пятеро пропали без вести, а один, бедолага Финч, сошел с ума. Были и раненые, но ранения, в общем и целом, нельзя было назвать серьезными. Ожоги, порезы, ушибы. И тот факт, что был уничтожен очередной хтониец — один из «наименее вредоносных в своем виде», — мало утешал при таких потерях. Как бы то ни было, это были первые потери, понесенные Фондом Уилмарта за время проведения «Британского Проекта».

На следующий день газеты взахлеб сообщали о подземных толчках, сотрясших все северо-восточное побережье. Чуть меньше внимания было уделено значительным выбросам природного газа на поверхность земли во время проведения «научно-исследовательского бурения». Кроме того, в Котсуолде был слышен рев из-под земли, а Суртсей на некоторое время ожил и извергал тучи вулканического пара. Много было написано также о «случайных ураганах», о градинах размером с мячик для гольфа на юге, о сильнейших молниях во многих частях Англии, в частности в Дареме и Нортумберленде, о долгих и сильных ливнях на протяжении всей второй половины дня на западе страны. Пострадали также психиатрические больницы. Было немало сообщений о бунтах среди пациентов и побегах. Уфологи и психологи что-то лепетали насчет «лунных, приливных и погодных циклов»…

Пока что совсем немногое известно о внешнем виде, типе и характеристиках того хтонийца, которого мы уничтожили в тот день. Вряд ли мы могли узнать о нем что-то большее, нежели то, что он был «чадом Уббо-сатхлы». Через считаные часы после финального взрыва газов тела гиганта (по составу эти газы были очень схожи с метаном, причем с сжатым метаном) его тело начало разлагаться и вскоре исчезло без следа. Последующие звуки, доносившиеся из пространства, которое занимало это существо под землей, показали, что тварь имела почти четверть мили в длину, а ее ширина составляла треть этого расстояния!

На самом деле мы даже не можем толком назвать имя этого существа. То есть мы слышали, как Финч произносил это имя, пребывая в телепатическом трансе, но эти звуки и сочетания согласных не могут быть воспроизведены голосовыми связками человека. К звукам такой сложности мог приблизиться только человек, вступивший в истинный ментальный контакт с таким существом, как это случилось с бедолагой Гордоном Финчем. Самое близкое к оригиналу воспроизведение в английском написании выглядит так: Кгфтхгнм’о’тх.

Относительно тех угроз и мольбы, которые прозвучали в предсмертной агонии хтонийца, можно предположить следующее: Уббо-сатхла (Убхо-Шатла, Хбошат, Ботхшаш и т. п.) существовал на Земле задолго до того, как сюда со звезд явились Ктулху и его отродья. Это — во-первых. А во-вторых, если телепатические откровения Финча считать правильным переводом, получается, что Уббо-сатхла вступил в родственные отношения с Ктулху после того, как тот захватил власть над доисторической Землей. И похоже, эти выводы подкрепляются следующим отрывком из крайне несимпатичной «Книги Эйбона»:

Понадобилось две недели, чтобы навести порядок на месте проведения операции и замести следы. Потом еще неделю Писли и другие высокопоставленные американцы расшаркивались в коридорах власти. Только после этого операции Фонда Уилмарта на Британских островах смогли быть продолжены. Но со временем это все-таки произошло.

12. Близкое знакомство ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

На этот раз, несколько недель спустя, мы с Кроу ехали в «Мерседесе» на юг с северо-запада. Несколькими днями раньше на южно-шотландской возвышенности Фонд Уилмарта выманил хтонийца — одного из последних замерших или плененных видов, считавшихся «местными» для Великобритании и омывавших ее морей, — из логова, находившегося в глубокой расселине под горой. Тварь затопили — в буквальном смысле слова затопили мощными потоками воды. Это произошло в самом центре возвышенности — в каменистой, почти безлюдной местности между Ланарком и Дамфризширом. То зрелище — то, как гигантское существо дико металось, растворяясь в смертельно опасной для него воде, а потом лежало неподвижно в озере жуткой полуорганической жижи, булькающей и испускающей зловонные газы, — оставило шрам на сетчатке моей сущности. Когда Кроу вел машину на юг, прочь от того места, я все еще ярко представлял себе, как все было.

После недавней операции Писли слетал из Глазго в Лондон, чтобы встретить прибывших из Америки друзей и коллег. Эти американцы привезли новейшее сейсмологическое оборудование, с помощью которого надеялись выследить подвижные «орды» отродья Шудде-М’еля, если остатки этого вида хтонийцев рванутся на выручку к собрату. Телепаты из Фонда Уилмарта подозревали, что может случиться именно так. В последнее время эта группа подземных жителей — как из состава гнезд, так и одиночные особи — развили некое средство экранирования сознания от самых мощных телепатов, что мешало определять их местонахождение. Небольшие телепатические способности Кроу после кошмара, пережитого нами на вересковой пустоши, похоже, покинули его. Но при этом он в разговоре с глазу на глаз сказал мне, что в остальном он — в отличной форме.

Было около полудня. Мне помнится — мы проезжали по безлюдному району в нескольких милях восточнее Пенрита. Уже некоторое время Титус Кроу вел машину молча, пребывая в задумчивости. Краем глаза и сознания я впитывал пейзаж окрестностей. Машинально, как это частенько со мной бывает, я ухитрялся одновременно вспоминать о том, как у нас на глазах растворялся в воде гигантский монстр, и, как я уже говорил, озирать окрестности, как вдруг, без какой-либо причины мной овладела странная тревога.

Пейзаж был унылым. Крутые склоны гор с зубчатыми скалами справа от дороги, а слева — отвесная пропасть. Сама дорога была узкой и неровной. Впереди и позади ее закрывал туман, и по мере того, как мы продвигались на юг, туман, тянущийся к нам от гор, становился все гуще.

Только я успел ощутить некую зловещесть в виде за окошком машины, как заметил, что у меня разболелась голова. Головных болей у меня не было несколько месяцев — с того самого дня, когда к нам из Америки приехал Писли. Стоило мне подумать об этом — и я резко и ярко вспомнил предупреждение профессора: «…никогда не забывайте: они ни за что не перестанут пытаться подобраться к вам! Теперь вы должны постоянно носить эти обереги при себе, но даже при этом вам ни за что нельзя спускаться под землю. Нет, надо выразиться точнее: вам следует избегать глубоких долин, расселин, ущелий, рудников, копей, метро и так далее. Как я уже сказал, прямой атаки вам опасаться не стоит, но опосредованно копатели все же могут на вас нападать. Внезапное землетрясение, камнепад…»

— Титус! — громко выдохнул я. — Титус, какого черта? Куда ты едешь? Мы не этой дорогой собирались ехать. Мы должны были несколько миль назад повернуть и поехать поперек возвышенности, по шоссе A-шестьдесят девять к северо-восточному побережью!

Я с опаской посмотрел за окошко. С одной стороны — отвесная пропасть, с другой — столь же отвесные скалы, поднимавшиеся к самому небу. Вершины гор затягивал туман.

Кроу в ответ на мою неожиданную вспышку вздрогнул, нажал на тормоза и остановил машину. Покачал головой, сонно потер глаза.

— Конечно, мы должны были ехать по A-шестьдесят девять, — через пару секунд согласился он и озабоченно нахмурился. — Что за че… — вырвалось у него.

Он словно бы с ужасом о чем-то догадался.

— Де Мариньи… Кажется, я понимаю, почему в последнее время среди сотрудников Фонда стало настолько больше странных «несчастных случаев», самоубийств и смертей. Кажется, я понимаю, и думаю, что мы с тобой можем стать следующими в этим списке!

Только он успел произнести эти слова, как у меня волосы встали дыбом. Совершенно неожиданно земля под нашей машиной задрожала, и подземный рокот был слышен даже на фоне шума работающего мотора!

В следующее мгновение я, как ни стыдно в этом признаваться, громко вскрикнул, но Кроу уже успел взять себя в руки, отпустил ручной тормоз, включил заднюю передачу и дал газ. Машина резко отъехала назад. Кроу отреагировал на свою тревогу очень вовремя. В то же самое мгновение, когда «Мерседес» катился назад, на то место, где он стоял только что, со склона рухнул здоровенный валун в облаке мелких камешков и тонн земли. И в этот момент мы услышали (не ушами, конечно, а сознанием) зловещий, чужеродный напев, слишком сильно нам знакомый:

— Свернуть некуда, — еле слышно произнес Кроу, продолжая уводить машину назад. — Но если удастся отъехать подальше…

Его надежда и наши с ним безмолвные молитвы разбил туман. Он сгустился словно бы в ответ на какой-то адский призыв (и я вполне склонен верить, что так оно и было) и окутал нас со всех сторон.

— Боже мой! — ахнул я, а Кроу снова остановил машину.

— Ничего не вижу! — прокричал мой друг. Стена тумана встала за окошками, и лицо Кроу стало серым в этом мрачном свете. — Тебе придется выйти, де Мариньи, и притом быстро! Окна полностью запотели. Прижми ладонь к центру заднего стекла и отойди к середине дороги. Найди место, где я мог бы развернуть машину. Сможешь?

— Черт побери, попробую, — прохрипел я.

У меня во рту пересохло от страха, которому пока что не было названия.

— Придется не просто попробовать, — мрачно сказал мне друг, когда я открыл дверцу. — Если не получится… нам конец!

Я захлопнул дверцу, выскочил, пробежал назад и прижал ладонь к покрытому испариной заднему стеклу. Взревел мотор. Из открытого окошка в дверце водителя послышался крик Кроу:

— Молодчина, Анри. Теперь иди по дороге… а еще лучше влезай на багажник и садись, и помогай мне, водя ладонью влево или вправо — в зависимости от того, куда поворачивает дорога. Вот так, отлично. Поехали!

Я все делал так, как меня попросил Кроу. Сидя на багажнике, я водил по стеклу рукой и, тем самым, сообщал Кроу нужное направление, а он осторожно вел свою большущую машину назад по узкой горной дороге, затянутой туманом. Раза три-четыре сверху падали камни, сорвавшиеся с неведомой высоты из-за продолжавшихся подземных толчков. И все это время у меня в сознании звучало отвратительное гнусавое пение!

Казалось, миновало несколько столетий, прежде чем туман словно бы немного поредел, дорога стала шире, и появилось неглубокое, заросшее травой углубление в стенке склона — ровно такой ширины, что туда могла встать машина. Криком предупредив Кроу, я спрыгнул с багажника, пробежал вперед и жестами стал указывать другу дорогу к нише в скале.

В этот миг я был очень близок к катастрофе. Потому что без всякого предупреждения из недр земли послышался негромкий рокот, и целый участок дороги, на котором я стоял, дернулся и жутко затрясся. Меня отшвырнуло назад, я потерял равновесие, и меня сбросило за край шоссе, и я полетел кувырком по крутому склону. К счастью, падал я не слишком долго — футов двенадцать, после чего сильно ударился плечом. Ослепнув от боли, я с трудом поднялся на ноги. Я оказался на широком естественном уступе, за которым земля круто обрывалась вниз — до самого дна невидимой долины. Туман опять сгустился. Воздух наполнился ощутимым чувством угрозы и ожидания чего-то страшного.

— Кроу! — прокричал я, тщетно пытаясь взобраться по крутому склону наверх, к шоссе. — Титус, где ты?

В следующее мгновение передо мной предстало нечто настолько ужасное, что на миг мне показалось, что у меня вот-вот остановится сердце. Слева от меня, футах в пятнадцати, не больше, там, где дальше ничего не было видно за завесой тумана, каменистый склон взорвался фонтаном щебня и почвы, и тогда…

— Ужас!

Я попятился назад, бормоча какую-то несуразицу и беспрерывно повторяя имя Кроу, а в это время тварь приближалась ко мне. Он был похож на осьминога, этот обитатель глубоких недр земли… длинные гибкие щупальца… пухлое серо-черное, удлиненное, похожее на мешок тело… словно бы резиновое… выделяющее зловонную белесую слизь… без глаз… и без головы… Я не видел ничего, кроме тянущихся ко мне и извивающихся щупалец. Или все-таки… да, точно! В верхней части туловища твари… имелась выпуклость… что-то вроде вместилища для мозга… или ганглий… да мало ли еще чем мог управляться этот чудовищный организм!

Между тем оно приближалось ко мне, это отродье Шудде-М’еля! У меня ноги словно бы в землю вросли. Я застрял, будто муха в меду, под действием группового гипноза хтонийцев. Я слышал занудное песнопение, мои глаза выпучились, рот раскрылся, волосы встали торчком…

Мой звездный камень!

Машинально, сражаясь с пеленой жуткого страха, я протянул руку к своему талисману Старших Богов… но моя куртка вместе с каменной звездочкой, лежавшей во внутреннем кармане, осталась в кабине «Мерседеса»!

Я смутно осознавал, что земля под ползучим, словно бы резиновым монстром растекается, как вода, и испускает пар под воздействием жара, исходящего от адского хтонийца. Те участки почвы, с которыми соприкасалось тело гиганта, горели и то и дело меняли цвета. Господи Боже! Чудовище уже совсем рядом! Щупальца потянулись ко мне…

— Де Мариньи!

Это был голос Кроу. И в тот же самый момент, как я его расслышал сквозь гипнотический гнусавый напев и пронзительный вопль (вопил я, но не осознавал этого), ко мне сверху упала каменная звездочка — моя собственная или та, что принадлежала Кроу, но это было все равно. Камешек упал прямо на пути надвигавшегося на меня ужаса…

Эффект получился немедленный и четкий. Громадный инопланетный слизень отпрянул назад и чуть было не свалился с уступа. Звучавшее в моем сознании песнопение тут же сменилось ментальными подвываниями и причитаниями с обертонами неприкрытого страха. С невероятным проворством монстр развернулся на покрытой слизью дорожке и пополз по уступу прочь от меня. Когда расстояние между нами показалось ему безопасным, хтониец, свирепо размахивая щупальцами, развернулся к склону ущелья и двинулся вперед. То есть он вошел в стену. Ввинтился, вплавился в почву и камень. Несколько секунд из проделанного монстром отверстия в скале вытекала лава — расплавленная почва и порода, а потом своды туннеля обрушились, и со мной осталось только отвратительное зловоние исчезнувшей в горе твари.

Только тогда я понял, что стою на коленях, держа руки перед собой. Я замер в этом положении, уверившись, что хтониец вот-вот меня сожрет. В то же мгновение я услышал сверху крик Кроу. Он звал меня. Я запрокинул голову. Мой друг распластался у края обрыва. Его лицо побелело от ужаса, он смотрел на меня, вытаращив глаза и раскинув руки, в которых он сжимал мою куртку.

— Быстрее, Анри, ради Бога! Быстрее, пока они не успели перестроиться!

Я поднялся на ноги, схватил с земли драгоценную каменную звездочку, сунул ее в карман брюк, ухватился за висящую над уступом куртку и с помощью Кроу влез наверх, на полосу шоссе. Я увидел, что Кроу удалось развернуть машину. С нескрываемым облегчением я забрался на переднее пассажирское сиденье.

Земля содрогнулась вновь, когда Титус завел мотор, но в следующую секунду мы уже мчались прочь. Шины визжали, а лучи фар рассекали пелену тумана, словно ножи.

— Ты был на волоске от гибели, де Мариньи, — сказал мой ДРУГ.

— На волоске! Не приведи, Господи, еще раз такое пережить!

Мы проехали полмили — и туман исчез без следа, а вместе с ним исчезла и моя головная боль. Овладев собой, я спросил у Кроу, что он имел в виду раньше, когда упомянул, что среди сотрудников Фонда Уилмарта участились несчастные случаи, самоубийства и странные смерти.

— Это так, — кивнул Кроу. — Ну, ты же помнишь, что в последнее время нашим телепатам стало трудно контактировать с хтонийцами. Кажется, я догадываюсь, что задумали эти монстры. Меня осенило тогда, когда мы впервые поняли, что что-то не так. Думаю, копатели начали концентрировать свою энергию, собирать силы сознания воедино, чтобы хоть до какой-то степени преодолеть защитное могущество звездных камней и добраться до сотрудников Фонда — как сегодня они добрались до нас. Хтонийцы выдергивали нас поодиночке, и этим могут объясняться наши недавние потери. Это не совпадение, де Мариньи, на такие потери никто не рассчитывал. Просто-напросто хтонийцы затуманили нам мозги, чтобы мы не могли понять, что происходит! И чем скорее мы сообщим об этом Писли и всем остальным, тем лучше.

С этими словами Кроу прижал к полу педаль газа, и машина быстро понесла нас прочь от гор.

13. Тот самый сосущий червь ^{(Из записных книжек де Мариньи)}

8 окт.

Угроза, возникшая из-за способности хтонийцев одурманивать нас посредством массового гипноза, ликвидирована. Этому помогла особая доставка большой партии звездных камней из Соединенных Штатов. Кроме того (как и предполагали уже некоторое время наши телепаты), уцелевшие хтонийцы предпринимают некую попытку бегства в Африку. На самом деле, они уже пришли в движение. Обитатели целого гнезда пробирались вдоль по стране и поперек, к побережью, в то самое время, когда мы с Кроу ехали по горной дороге. Копатели явно воздействовали на нас массовым гипнозом — и возможно, в этом им помогали другие подземные твари — не исключено, что и Шудде-М’ель, собственной персоной, подключился — и незаметно для нас, каким-то непостижимым образом преодолев защитную силу звездных камней, вызнали о наших планах ехать на юг, к Дувру. После этого им оставалось только предпринять особое ментальное усилие для того, чтобы увести нас с намеченного маршрута, а потом перехватить нашу машину в удобном месте и устроить засаду. Мы должны были погибнуть под первым же камнепадом. Этот план сорвался, и хтонийцам пришлось действовать другими способами. Но попытка превозмочь защитную силу каменных звезд при прямом противостоянии оказалась делом совершенно иного порядка, чем массовые действия на расстоянии. Словом, копатели с треском провалились, и последнее слово оказалось за печатями Старших Богов. Безусловно, действовали выходцы из одного гнезда (точнее, из гнезда, слава Богу, зародившегося сравнительно недавно, и особи в нем были юные), и об этом гнезде телепат Уильямс сообщил еще тогда, когда только начал квадрировать Шотландию с самолета. Это гнездо впоследствии словно бы исчезло в воздухе — но на самом деле в земле. В данный момент, когда хтонийцы куда-то ползут на огромной глубине, их выслеживают два телепата.

10 окт.

Писли вчера поймал человека, пытавшегося проникнуть в его гостиничный номер в Лондоне, где он устроил свою штаб-квартиру. Профессор угрожал взломщику пистолетом. У злоумышленника изо рта повалила пена, и он выбросился вниз с балкона. Номер Писли находится на пятом этаже! К участию в полицейском расследовании профессора не привлекли.

11 окт.

Джордан быстро установил буровые вышки по уже ставшей привычной схеме неподалеку от Ноттингэма. Он надеется изничтожить гнездо тех самых тварей, с которыми мне и Кроу пришлось столкнуться в горах на севере. Нам повезло в том смысле, что этот участок представляет собой большую территорию старой военной базы и имеет статус «собственности правительства». Эта территория, имеющая примерно полмили в поперечнике, недоступна для простых смертных. Старые казармы предназначены к сносу. Вероятно, впоследствии здесь построят электростанцию. У меня такое чувство, что это хорошо, что тут все рухнет — в особенности, если произойдет то, что происходило в других местах, где производилось бурение такого рода, с использованием звездных камней и установки буровых вышек по углам пентаграммы.

13 окт.

Насчет бегства хтонийцев: Британские острова явно тесноваты для чудовищ. Насчет Писли и Фонда Уилмарта — нельзя сказать, что в наше время древние твари имеют больше свободы, чем их далекие предки в мертвом городе Г’харне, потому что медленно, но верно их выслеживают и уничтожают! Если тем из них, кто уцелеет — а их теперь ничтожно мало, — удастся возвратиться в Африку, есть большой шанс, что на этом огромном континенте они окончательно затеряются и начнут свою «подрывную деятельность» где-то еще. Многие из них уже пересекли Ла-Манш, но это ни в коем случае не означало, что им удалось сбежать. Французы выполняют свою часть работы. У Фонда есть свои люди во Франции, а у Писли там большие знакомства в верхах. Он получает массу конфиденциальных писем со штампом Национальной библиотеки.

Однако здесь, в Англии, еще остается какое-то количество копателей, и за последние дни по всей стране отмечались подземные толчки и небольшие проседания почвы. Прослеживалось четкое направление — три следа, ведущие к Тендертену. Оглядываясь назад, я вспоминаю, что шестого числа, неделю назад, сотрудники Фонда окружили и уничтожили не менее дюжины чудовищ на Солсберийской равнине. Еще немного — и эти острова будут окончательно очищены от взятых в плен, «безвредных» подземных монстров.

16 окт.

За последние несколько недель сотрудники Фонда задержали несколько «подозрительных личностей». Обычно эти аресты происходят в местах проведения операций — часто конкретно там, где установлены буровые вышки и просверлены в земле шахты, в которые опущены звездные камни. Одного из таких типчиков Писли задержал в своем номере десятого числа. Еще двоих сотрудники Фонда схватили в комплексе старых казарм в Ноттингемшире. Задержанные неизменно пытаются бежать, но если им это не удается либо если их ловят вторично, они мгновенно лишаются рассудка и воли, у хтонийцев нет времени на провалы! Потому что эти люди, безусловно, пребывают под гипнотическим воздействием БЦК — слабовольные мужчины и женщины, хрупкие и телесно, и умственно. Но в последнее время число подобных случаев резко снизилось.

20 окт.

Коварный, ползучий захват Британских островов отродьями Шудде-М’еля ликвидирован. Буровые вышки Джордана в разных местах Ноттингемшира разобраны. По всей видимости, последнее гнездо копателей от нас ускользнуло. Но это не имело особого значения, потому что конечный результат остался неизменным. А хтонийцев засек наш телепат в то время, как они могли бы панически спастись бегством под дном Северного моря. Вряд ли они могли бы выбрать более паршивый маршрут для себя. В пятнадцати милях от Братингтона по морскому дну пролегает глубокая впадина. По нашим подсчетам выходило, что чудища, проползая под этой впадиной, окажутся не слишком далеко от поверхности дна. С помощью Королевского морского флота — а именно, флагманского корабля и двух подводных лодок (якобы осуществлявших учения) — на территории были быстро заложены очень мощные глубинные бомбы. На этот раз Глубоководные никому не могли причинить никакого вреда. В половине четвертого утра по команде Хэнка Силберхатта (одного из лучших американских телепатов) бомбы были взорваны с помощью радиосигнала, посланного с рыболовецкого судна, находившегося неподалеку от Халла. Силберхатт сообщает о полном успехе! Пресс-служба Адмиралтейства, чтобы пресечь любую утечку информации, завтра сообщит о предполагаемом обнаружении затонувшего германского военного корабля времен Второй мировой и уничтожении его опасного груза с помощью глубоководных бомб. У меня все сильнее укрепляется впечатление о том, что у Фонда Уилмарта везде есть связи!

23 окт.

Насколько известно, в данное время ни в пределах Великобритании, ни в ее территориальных водах не остается ни одной особи из числа опасных хтонийских видов. Их всех либо уничтожили, либо изгнали. С самого начала от некоторых наших телепатов поступали сообщения о странных ментальных картинах, приходивших к ним из определенной области на большой глубине под йоркширскими пустошами. Однако эти «отражения», как именуют телепаты эти ложные образы, теперь списаны со счетов. Безусловно, там, внизу, от хтонийцев ничего не осталось — насколько мы можем судить, зная поведение этих тварей.

Но вот, однако, уникальная новость: «Несси» — плезиозавр! В Шотландии обитают последние доисторические чудовища. То есть их пять — две взрослые особи и три детеныша. Последняя телепатическая проверка всей территории суши с севера на юг — от мыса Джон О’Гротс до Лендс-Энда, дала такие сведения. В озере Лох-Несс ничего ужасного обнаружено не было, но между тем телепаты уловили слабые и мирные мысли последних на Земле динозавров. Господи! Чего бы я не отдал за возможность передать эти новости в прессу!

28 окт.

Vive la France! Я горд тем, что моя фамилия — де Мариньи! Испытания атомных зарядов — три за последние двадцать четыре часа! Еще несколько треклятых чудищ не доберутся домой!

30 нояб.

Пришла весточка от Писли, из Мискатоникского университета, что этапы «Американского Проекта», осуществляемого синхронно с рядом крупных операций на Британских островах, прошли более чем успешно. Однако следует признать, что в Соединенных Штатах и Южной Америке масштабы поставленных задач гораздо более грандиозны, чудовища более разнообразны и обитают не только под землей. Некоторые лесистые и гористые районы (главным образом Кэтскильские, Адирондакские и Скалистые горы), область Великих озер и еще целый ряд более отдаленных или малоисследованных водных пространств, обширные местности в Новой Англии, Висконсине, Вермонте, Оклахоме и поблизости от этих штатов, Мексиканский залив, десятки обширных участков вдоль Анд в Южной Америке (там будет особенно сложно) намечены для проведения самых тщательных ментальных и физических исследований и, выражаясь собственными словами профессора, последующего «истребления паразитов».

Как бы то ни было, сообщение от Писли нас воодушевило, поскольку мы поняли, что число свободных и мобильных вражеских агентов в Америке меньше, чем было в Англии. Однако возможностей завербовать людей (и полулюдей, как это было в Новой Англии) в Новом Свете у хтонийцев, несомненно, больше. И в данное время, как и в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, спецагенты ведут разведку в «тихих омутах» морских портов на побережье Новой Англии.

6 дек.

Ктулху наносит ответный удар! Разгневанный неописуемо (как говорит Писли), Ктулху наконец начал действовать, чем раз и навсегда доказал, что он существует здесь, на Земле, что он жив и могуч. Каким образом Фонду и его многочисленным подразделениям по всему миру удалось все это «замылить», какими цепями они опутали мировую прессу — остается только гадать. Вряд ли я когда-либо узнаю правду.

Встревоженные мощными потоками телепатического излучения, исходящего откуда-то со дна Тихого океана, пять телепатов из Фонда Уилмарта (по всей видимости, они были наделены особой чувствительностью, которая у других отсутствовала, и в этом другим повезло) определили это излучение как наиболее опасное. Великий Ктулху — спящий, но не мертвый, на протяжении последних шести дней рассылает самые жуткие ночные кошмары из своей обители в Р’льехе. Он обрушил свою злость на всех и все. Погода, даже в это время года, никогда не была более свирепой. Никогда не вспыхивали с такой жуткой силой ритуалы приверженцев эзотерических культов, никогда не случались столь часто ужасные происшествия в психиатрических больницах, никогда не происходило так много самоубийств. На солнце в последнее время так возросла активность пятен, что радио и телевидение работают еле-еле. Можно сказать, не работают. Ни у метеорологов, ни у представителей других наук нет этому объяснения. Прошлой ночью лучшие эксперты-вулканологи в четырех разных странах опубликовали предупреждения о том, что по меньшей мере семь вулканов вот-вот начнут одновременно извергаться. При этом четыре из них считаются давно потухшими, и все они находятся на огромном расстоянии один от другого. Вулканологи говорят о том, что в сравнении с этими катастрофами извержение Кракатау покажется огоньком зажигалки. Признаюсь честно: мне страшно.

7 дек.

Поразительно: сегодня утром, хотя я всю ночь ворочался с боку на бок, и мне снились чудовищные сны, и мне было страшно за весь мир, — все словно бы опять стало нормально.

Позднее:

Заехал Кроу. Ему звонил Писли и все объяснил. Накопление злости Ктулху вывело Мискатоникский телепатический квинтет на финишную прямую. Именно эти люди неделю назад обнаружили источник телепатического ужаса. Телепаты одновременно настроили свою ментальную энергию против Владыки Р’льеха и прервали его передачу страшных снов. Мощь их энергии стала сопоставима с мощью Древнего, но хотя задуманное им удалось (как — одному Богу известно), все пятеро, определенно, заплатили за свою дурацкую браваду. Они оставили Писли записку — «На случай, если что-то сорвется». Ужасно жаль их, но при всем к ним уважении, профессор сравнивает их с овощами — живыми, но абсолютно безмозглыми овощами.

3 янв.

После затишья в действиях Фонд, похоже, снова заработал на полную катушку. Нам с Кроу предложили важные посты в компании «Oil & Minerals International» — не слишком прозрачной, но явно прекрасно финансируемой корпорации, занимающейся добычей полезных ископаемых и разведывательным бурением. И управление этой компании размещалось в Аркхеме, штат Массачусетс! Мы оба отказались от этих должностей. У Кроу свои интересы, а мне не хочется отвлекаться от писательского ремесла и антикварного бизнеса. К тому же мы знаем, что у Писли и без нас хватает железа для плавки, и от нас он в этом плане нисколько не зависит. А нам, в частности, в случае поступления на работу в «Oil & Minerals International» следовало вместе с другими «руководящими работниками» организовать нечто, приблизительно озаглавленное «Турецким Проектом». Однако мы согласились возглавить Британское подразделение Фонда здесь, в Англии. Писли, со своей стороны, обещал держать нас в курсе положения дел в Турции. Это должно быть крайне интересно. Частота сильных землетрясений в Турции, по идее (что бы ни утверждалось в диссертациях и статьях на тему о продолжении материкового дрейфа и расширении глубинных разломов земной коры), должна говорить о том, что Турция буквально кишит хтонийцами. Титус Кроу об этом высказался так: «Что ж, предложение неплохое, де Мариньи, но интуиция подсказывает мне, что мы с тобой — по крайней мере, на сегодняшний день — сделали уже достаточно».

5 янв.

Произведены последние из серии французских и американских испытаний ядерного оружия. Не сомневаюсь: успех был достигнут не только в военной области.

2 февр.

Писли в своем последнем письме из турецкого города Денизли сообщает нам о потере самолета, принадлежавшего Фонду, его пилота, двух членов экипажа и Хэнка Силберхатта. В последний раз связь с ними была десять дней назад, когда они находились где-то в горах Маккензи, всего в сотне миль от Полярного круга. Похоже, Силберхатт давно что-то заподозрил насчет Итхаквы («Снежной Твари»», «Ходящего по Ветрам», «Вендиго» и так далее) — одного из БЦК, с тех пор, как его кузен при загадочных обстоятельствах исчез в Манитобе несколько лет назад. Во времена бедняги Уэнди-Смита (в ту пору, когда он жил обычной жизнью, то есть) Спенсер из Квебекского университета предоставил весомые доказательства поклонения Итхакве в Манитобе. Приверженцы этого культа были полубезумны. С благословения Фонда Силберхатт работал над собственным долгосрочным проектом по выслеживанию этого божества воздушной стихии. Писли считает, что телепат мог сбиться с пути — либо его специально увели слишком далеко на север, во владения «Ходящего по Ветрам», потому что именно в Арктику Итхаква был сослан за свое участие в восстании Великих против Старших Богов. Лично я благодарю Бога за то, что не наделен телепатическим даром особой силы.

11 февр.

У Кроу появилась интересная гипотеза, которую доказать пока невозможно, но мне она представляется довольно прочной. Ньярлатотеп, Великий Вестник Древних и единственный из главных БЦК, которого Старшие Боги не подвергли заточению в незапамятные времена, вовсе не является божеством, а скорее, представляет собой некую «силу», «энергию». На самом деле, Ньярлатотеп — это Телепатия (Кроу отмечает, что эти два слова очень близки к анаграмме, но это, возможно, чистое совпадение), а стало быть, он и вправду «Великий Вестник», а нам определенно известно, что БЦК и вправду общаются между собой таким путем. Относительно некоторых физических проявлений Ньярлатотепа Кроу говорит, что почти не сомневается в том, что при наличии нужного типа сознания Великие Древние с помощью телепатии запросто могли сотворить весьма реальный трехмерный образ — и что такой образ вполне мог принять обличье человека!

15 февр.

После первоначального успеха «Турецкого Проекта» компания «Oil & Minerals International» заключила контракты в Родезии и Ботсване. Три из самых надежных и высококвалифицированных инженеров «Понго» Джордана вместе с тремя самыми опытными телепатами Писли (телепаты теперь крайне востребованы) отправляются в Африку, чтобы организовать первые этапы операции.

28 февр.

Параллельно с успешными фотоснимками Луны, сделанными «Аполлоном», поступают тревожные новости из Мискатоникского университета. В числе оборудования, доставленного на Луну участниками эпохального путешествия, были и некоторые сейсмологические инструменты, и вот теперь оказывается, что научные лаборатории этого университета хорошо приложили руку к созданию двух из этих приборов! Сотрудники НАСА, пользуясь этой аппаратурой, узнали о внутреннем строении Луны что-то свое, а сотрудники Мискатоникского университета тоже не тратили время даром — они «подслушивали», и их интересовало не что-нибудь, а лунотрясения! В отчете говорится о том, что со временем мы узнаем, внутри Луны есть жизнь, но к тому времени мы будем знать, что это за жизнь и как с ней обращаться. Но не может ли быть так (я не могу избавиться от этой мысли!), что именно в глубине Луны находится источник адских излучений, доводящих людей до состояния, которое мы именуем лунатизмом?

27 марта

В подтверждение письма от Писли, полученного больше месяца назад, — относительно укрепления сил Фонда в Африке в попытке выследить и уничтожить самого Шудде-М’еля в его пока не обнаруженном логове (в Г’харне в данный момент хтонийцев нет), — прилагается следующий документ — скопированная статья из вчерашней «Дейли Мейл»:

«Что-то скрывают»! Вот уж действительно! А как же иначе! Они охотятся за самым страшным чудовищем из всех, какие когда-либо знала наша планета, — за непостижимым злом, сравниться с которым может только сам Великий Ктулху. Я желаю им удачи, но очень рад, что в этом участия не принимаю.

10 апр.

Кроу получил сообщение из Фонда Уилмарта. Эфиопская операция успешно продолжается. Три сотрудника-телепата, находящиеся там, считают, что нашли то, что искали, — Шудде-М’еля, собственной персоной! Кроме того, придумали «приманку» для этого верховного копателя — несколько свежевылупившихся и, по-видимому, весьма драгоценных (фу!) самочек. При том, что племя Шудде-М’еля за последний год так пострадало и уменьшилось в числе, ученые верят, что чудовище непременно отреагирует на появление этих самок — потенциальных матерей нового потомства. Есть одна скважина глубиной три четверти мили, и через четыре дня в эту шахту планируется опустить самок — вместе со взрывным устройством, которое должно будет распространить некое количество одного из самых вредоносных радиоактивных веществ, известных науке. Эксперименты в Мискатоникском университете уже показали, что обычного (обычного?) хтонийца можно было бы убить в десять раз более низкой дозой радиации. А значит, можно было надеяться на уничтожение одного из самых величайших БЦК.

15 апр.

Катастрофа! Ужас! Об этом трещат все газеты, а от Писли и Фонда — никаких официальных подтверждений. Сильнейшее землетрясение неподалеку от Аддис-Абебы, подземные толчки в окружающих столицу городах и деревнях. Вся Мискатоникская команда в Эфиопии — все, кроме единственного мужчины, которому удалось спастись на горящем автомобиле, — все погибли! Уцелевший сотрудник (пока без подробностей) находится в больнице Аддис-Абебы, в тяжелом состоянии. Сильнейшие ожоги, травматический шок. Рассказ о том, что произошло на самом деле, зависит от того, выживет этот человек или нет.

Позднее

Я прочел хвалебную статью профессора Уорда в «Дейли Мейл». Похоже, он потрясен тем успехом, которого добились американцы в попытке пробурить земную кору насквозь. При этом на поверхность каким-то образом вырвался поток лавы, и эта лава пока что мешает всем стараниям наблюдателей добраться до места происшествия. Уорд пишет, что при взгляде с борта вертолета место представляет собой огромный расплавленный кратер поперечником с милю — кратер с немного приподнятыми краями. Через расселины в краях кратера вытекло немало лавы. «Вулканическая» активность в данный момент прекратилась, но пока что на той территории почва еще слишком горяча, и туда опасно добираться как пешком, так и на автомобилях. Не осталось никаких следов от людей, еще несколько часов назад обитавших в тех краях, от техники, которой они пользовались. Найден только металлический стержень бура — в ста ярдах от северного края кратера, куда его, видимо, отбросило силой краткосрочного «извержения». Уорд считает, что был прав в своих изначальных предположениях: американцы использовали новейшие методы скоростного бурения. Только этим можно объяснить столь быстрое и катастрофическое проникновение сквозь земную кору. Боже мой, если бы только он знал правду! Думаю, скоро мискатоникцы соорудят какую-нибудь легенду.

2 авг.

Я собрал все свои записи, ряд бумаг Кроу и кое-какие документы и составил из всего этого нечто наподобие отчета (Писли предлагал мне сделать это еще некоторое время назад). На фоне этой работы у меня было слишком мало свободного времени, но все же я ухитрялся поддерживать контакт с Кроу и Фондом Уилмарта. Время от времени я получаю краткие сводки из Америки, и это помогает мне оставаться более или менее в курсе последних событий, хотя в данный момент я ни в чем лично не участвую — либо, в лучшем случае, занят частично. Я говорю о моих не слишком серьезных административных обязанностях по организации Британского подразделения Фонда Уилмарта. Правда, я не устаю гадать, долго ли продлится моя анонимность. Кроу сейчас в Оклахоме, и он в своих письмах так рассказывает о подземных чудесах… это настолько притягательно, что вряд ли я смогу долго сопротивляться. Он пишет о том, что собирается «присоединиться к самой грандиозной спелеологической экспедиции в истории», но пока что ничего не объясняет. Что за чертовщина? Решил полазить по пещерам?

Тем временем сотрудники Мискатоникского университета из заграничных подразделений предпринимают недюжинные сосредоточенные усилия по выслеживанию и истреблению уцелевших второстепенных агентов и приспешников БЦК. Теперь уже никто, похоже, не сомневается в том, что самые могущественные из этих чудовищ — космические потомки Ктулху, Йибб-Тстла, Йогг-Сотхота, Итаквы, Хастура и еще полудюжины БЦК остаются здесь, на Земле, и останутся — по крайней мере, до тех пор, пока мы не узнаем о них больше и это не поможет нам от них избавиться. Особо хотелось бы отметить Ллоигора, чье бестелесное коллективное сознание до сих пор заметно проявляется и наиболее сильно ощущается в Уэльсе. Уничтожение всей этой мерзости, настоящее истребление чудовищ сейчас возможным не представляется. Если их вообще можно было бы уничтожить, почему этого не сделали сами Старшие Боги миллионы лет назад? Сейчас теоретики из Мискатоникского университета начали пытаться разжевать этот вопрос.

13 авг.

Насчет моей последней записи, касающейся БЦК: вероятно, мы никогда не сумеем узнать, действительно ли все могущественные существа бессмертны — но по крайней мере, Шудде-М’ель показал, что он практически неистребим! Это выяснилось после того, как начал выздоравливать Эдвард Эллис — единственный, кому удалось уцелеть во время катастрофы в Эфиопии. К счастью, Эллис — телепат (или был им), и при том самый опытный в той незадачливой троице, которую отправили из Америки в Аддис-Абебу. Теперь, когда завершились операции по пересадке больших участков кожи и общее лечение (включая психотерапию) и Эдвард снова встал на ноги, он наконец сумел рассказать о том, что произошло, когда Главный из роющих землю ринулся на выручку к своим обреченным маленьким самочкам. Эллис доказал, вне всяких сомнений, что эти самки, все до одной, погибли при взрыве, сопряженном с выбросом огромной дозы жесткого излучения, — но что произошло с их повелителем?

Ментальное излучение юных хтониек резко прервалось, и на фоне тишины телепат уловил (уловил — это мягко сказано, его чуть не взорвало!) страшные волны разгневанных, агонических телепатических посланий Шудде-М’еля в ответ на жесткое излучение. Вероятно, громадное чудовище было ранено — судя по показаниям Эллиса, ранение действительно имело место, но в итоге он оказался очень даже жив, что подтверждается полным разрушением «ловушки» — пробуренной скважины и всех, кто участвовал в бурении и подготовке «приманки»!

В общем, Эллис рассказал о том, что было, когда Шудде-М’ель появился на поверхности, но теперь у меня ощущение, что я мог создать ложное впечатление. В качестве телепата Эдварду Эллису конец (еще удивительно, как он в здравом рассудке остался), но он согласился добровольно рассказать о случившемся под действием наркотических препаратов, которые принял добровольно.

Я слушал копии магнитофонных записей, сделанные в то время, когда Эллис находился под воздействием этих лекарств. Он жалостливо бормочет о том, что из-под земли вылезла «какая-то серая тварь длиной в целую милю» и что это существо «то ли мычало, то ли пело гнусавым голосом и исторгало странные едкие вещества», и «оно выскочило из-под земли с фантастической скоростью, и было чертовски злобное», и «оно расплавляло базальтовые скалы так же легко, как паяльная лампа плавила бы сливочное масло!» Эллис сбивчиво рассказывает о взрыве, при котором выделилась доза радиации, смертельная для всех известных форм жизни — а особенно, для хтонийцев, — и об одновременном исчезновении телепатического излучения, исходившего от юных самок. Еще он болтает что-то, почти неразборчивое, про раненое и почти растворившееся чудовище, которое, однако, осталось в живых, пробилось на поверхность и обрушило в жуткой злобе свои кошмарные запасы жара и чужеродной энергии на буровую вышку и всех, и все, что ее окружало! И наконец, Эллис, жалобно всхлипывая, рассказывает о том, как монстр уходил обратно, в недра земли — быстро, легко, без всякого труда ему удалось сделать то, что до сих пор недоступно человеку. А сознание Эллиса было соединено с сознанием Шудде-М’еля, когда Главный, охваченный гневом и агонией, пробил земную кору и ушел в непостижимые глубины — во внутреннюю магму, в океаны расплавленной породы, по которым плавают лепестки лилий, именуемые нами материками!

Вот там Эллис потерял и след чудовища, и собственное сознание, но все же успел сесть в горящую машину и выброситься из нее в спасительные воды озера в ближайшем оазисе.

24 авг.

Кроу возвращается домой, в Англию!

Как радостно будет вновь увидеть его, какое счастье будет с ним поговорить! Он писал мне о том, что находится за пределами воображения: о подземных чудовищах, совершенно неведомых человеку, — о них даже все ученые умы из Фонда Уилмарта понятия не имели. И все эти существа обитали в недрах Оклахомы. В своих письмах Кроу упоминает об «озаренном синим светом мире К’н-яна», о «Склепах Зина», о чудовищных руинах древних цивилизаций в еще более глубоком «озаренном красным светом мире Йотха», о неразглашаемых, но неопровержимых доказательствах его гипотез (и гипотез Фонда) относительно непостижимой тайны мифологических циклов, легенд и культов Ктулху, Йогга и Тсахогга. И наконец, Кроу зловеще намекнул на существование глубочайшей бездны — «Черной Н’каи, расселины и ямы которой настолько древние, что их древность способна довести людей до сумасшествия!»

Насколько я понимаю, никакой спелеологической экспедиции, каковая планировалась изначально, проведено не было, и все эти аллюзии проистекают из телепатически вдохновленных сновидений. Однако я кое-что знаю о том, как работает сознание телепата, и потому ловлю себя на пугающем вопросе: если все эти места находятся на такой чудовищной глубине под землей — то через чье сознание они транслированы на поверхность?

Но, во всяком случае, пока никто не решился на проведение настоящих исследований, поскольку это слишком опасно. Через века до нас дошли индийские предания не вполне понятного происхождения. В более позднее время серьезные ученые встретились со странными исчезновениями людей и жуткими сдвигами времени и материи. Поэтому для того, чтобы воспрепятствовать проникновению человека в эти места и отграничить их навсегда от нашего, нормального верхнего мира, кое-где были заложены мощные заряды динамита. Ужасы К’н-яна, Йотха, Н’каи и прочих подземелий по силам Фонду Уилмарта, но все же они слишком страшны для того, чтобы соприкасаться со Вселенной, в которой царит так называемый рациональный порядок.

29 авг.

Письмо от Писли: он спрашивает, не желаю ли я вместе с ним возглавить австралийскую «экспедицию». Он говорит, что в Большой Песчаной Пустыне есть кое-что, что вызывает у него особый интерес. Я знаю, что в тысяча девятьсот тридцать пятом году Писли сопровождал своего отца в путешествии по Австралии, и кажется, позднее он опубликовал работу, вышедшую очень ограниченным тиражом и посвященную ряду необычных открытий. Как бы то ни было, это предложение я решил отклонить. Мой антикварный бизнес требует, чтобы я находился здесь, в Англии, и кроме того, у меня есть кое-какие административные обязанности по руководству филиалом Фонда в Великобритании.

3 сент.

Сегодня вечером Кроу прибывает в лондонский аэропорт. Его последнее письмо, которое я получил вчера вечером, наполнено радостным волнением. Это как-то связано с тем, что в Мискатоникском университете мой друг обнаружил книгу, содержащую фрагменты древних письмен, переведенных на латынь. Кроу упоминает о своих здоровенных напольных часах (этом странном и страшноватом чудовище, которое когда-то принадлежало моему отцу) и говорит, что непонятные знаки на циферблате как-то связаны с обнаруженным им «Розетским камнем». Он явно верит, что теперь сумеет расшифровать тайну часов, а может быть, даже узнать, для чего они предназначены. Он давно подозревает, что часы на самом деле являются машиной времени-пространства и что это устройство было создано в доисторические времена с помощью надпространственной «магии» и служило игрушкой не кому-нибудь, а самим Старшим Богам — или еще кому-то такого уровня.

Вряд ли волнение Кроу беспочвенно. Припоминаю, несколько лет назад он мне кое-что рассказывал — вернее, на кое-что намекал… Это был рассказ о парочке грабителей, которые как-то ночью вломились в Блоун-Хаус… и там остались! По-видимому, один из этих джентльменов нашел способ, как открыть часы, — а Кроу это ни разу не удавалось сделать. Относительно того, что было дальше, мой друг рассказывал как-то невнятно. Насколько мне помнится, он что-то говорил про пугающие измерения, про «врата, ведущие к зловещим временам и пространствам» и еще что-то об «озере древнейшего ужаса, где твари из страшных снов плещутся около берега, обмываемого волнами туч, а двойные солнца тонут в далеких туманах…» Надо будет не забыть попросить Кроу рассказать эту историю целиком. Я точно помню, что он говорил о том, что его незваные гости «исчезли внутри часов»! Но обо всем этом Кроу рассказывал как-то неохотно. Правда, в то время мы еще не успели вместе пережить столько ужасных приключений.

Есть и другие причины, почему Кроу может оказаться прав относительно предназначения часов и их происхождения. Я до сих пор не забыл — хотя в ту пору был мальчишкой и не жил вместе с отцом — одно забавное происшествие, связанное с индусской магией. Некий индус, мистик по имени Свами Чандрапутра (кажется, его звали именно так), исчез при загадочных обстоятельствах, и это было связано с часами. Титус Кроу расследовал это происшествие, а он о подобных делах знает куда больше меня. Интересно будет узнать, что он накопал.

14. Ветры мрака

Дорогой Титус,

Пишу только для того, чтобы объяснить свое отсутствие, если ты не застанешь меня дома. Я здесь уже три дня, живу у друзей и пытаюсь прийти в себя после довольно сурового приступа тоски. Все произошло довольно неожиданно — просто-напросто в одно прекрасное утро (в прошлый вторник) ненадолго уехал из Лондона. Туман и все прочее угнетает меня. Не сказал бы, что здесь в этом смысле намного лучше — с тоскливого моря накатывает пелена дымки и… я не знаю… Депрессия у меня сильнее, чем была когда-либо. Насчет этого моего настроения у меня есть забавные мысли. Знаешь, я все-таки тебе скажу: несмотря на то, что Британия теперь практически вне опасности, я все-таки постоянно ношу при себе свой звездный камень. Я хотел поговорить с тобой до отъезда, но у тебя был не в порядке телефон. Пытался я дозвониться тебе и отсюда, но — увы, то же самое.

Перед отъездом я получил от тебя записку, и я очень рад тому, что тебе наконец удается расщелкать секрет твоих старинных часов. Наверное, сейчас ты уже близок к разгадке?

Ужасно неприятно, но… вечером в воскресенье, незадолго до того, как я отбыл на север, ко мне наведался грабитель! Одному Богу известно, что он хотел украсть, но за скрытность ему пять баллов! Он был тише мыши. Забрал несколько фунтов, но, как мне показалось, больше не пропало ничего.

Думаю, я тут задержусь еще на пару недель. Возможно, на следующей неделе наведаюсь в Ньюкасл и погляжу, как поживает старая антикварная лавка Чатема. По последним сведениям — очень даже неплохо.

Пока это все. Черкни мне весточку, когда будет возможность —

Дорогой Анри,

Твое письмо получено. Я рад тому, что мы снова на связи. Да, мой телефон сильно барахлит — будь проклято хулиганье, балующееся с кабелем. А я не сразу понял! Стоит только его отремонтировать, как снова — неисправность!

Странно, что ты пишешь о своей депрессии. На меня в последнее время тоже угнетающе действует погода — и, надо же, какое совпадение! — у меня тоже побывал грабитель! В тот же вечер, что у тебя. Похоже, в последнее время город просто кишит преступниками.

Насчет старинных часов твоего отца: как ты выразился, я их действительно «расщелкал». Я их одолел. Это просто потрясающе! Позавчера вечером я впервые сам открыл корпус! Передняя крышка открывается целиком по какому-то неизвестному мне и неведомому земной науке принципу. Нет ни петель, ни поворотных стержней, а когда дверца заперта, нет даже щелочки, чтобы определить, что это — дверца! Но это ладно… Если я прав, то часы могут оказаться в буквальном смысле дверью, ведущей в фантастические миры чудес — огромные миры! — прошлого, настоящего и будущего, в далекие уголки времени и пространства. Безусловно, возникнет проблема управления часами. Я пребываю в положении неандертальца, изучающего руководство по вождению пассажирского самолета, — вот только у меня и руководства никакого нет! Ну, может быть, все и не настолько экстремально, но все же, по любым меркам, сложно невероятно.

Получил письмо от матушки Куорри — видимо, у нее было очередное «видение». Пишет, что мы оба в ужасной опасности — ты и я. Я бы сказал, что она немного припозднилась с пророчеством, верно? Но вообще она душка, и частенько я верю в то, о чем она говорит.

Насчет твоего предполагаемого путешествия в Ньюкасл. Всегда есть шанс (хотя и зыбкий, следует признаться), что Чатему удалось разыскать для меня кое-что, о чем я его просил давным-давно, — а особенно, очень старые собрания текстов, которые Уолмсли упоминает в своих «Заметках по расшифровке кодов, криптограмм и старинных надписей». Буду признателен, если ты спросишь его об этом.

Да, поездка — отличная идея. Меня и самого тянет в дорогу. Возможно, прокачусь на машине, погляжу на Стоунхендж или Силбери-Хилл. Созерцание этих монолитных сооружений меня всегда успокаивает — правда, трудно сказать, с чего бы взяться неспокойствию. Тем не менее, как я уже сказал раньше, в последнее время я чувствую себя не лучшим образом.

Пока это все, с наилучшими, как всегда.

P.S. СРОЧНО!

Анри, бросай все и возвращайся в Лондон как можно скорее. Мы оба либо слепые, либо глухие — либо и то, и другое сразу! ДО НАС ДОБРАЛИСЬ, и теперь все, что может случиться, — только вопрос времени. Писать больше времени нет, говорить по телефону бесполезно, потому что против нас ополчились могущественные силы. Я должен успеть отправить это письмо, после чего займусь подновлением обороны дома. Кстати, свой треклятый звездный камешек можешь выбросить. Все растолкую при встрече, но НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙСЯ В ЛОНДОН!

Приложение

Данные четырнадцать глав этой работы (последняя, четырнадцатая глава составлена мной из писем, найденных на развалинах Блоун-Хауса после «странного урагана» в Лондоне 4 октября) были написаны от руки и собраны в нынешнем порядке господином Анри-Лораном де Мариньи, который открыто пишет о себе как о сыне великого американского мистика. Де Мариньи — коллекционер антиквариата, а с недавнего времени — член Фонда Уилмарта. Рукопись — полностью, за исключением предисловия, названий глав, которые я присовокупил из соображений соответствия, — лежала в запертой на ключ металлической коробке вместе с письмами. Эту коробку Титус Кроу пометил ярлыком и переслал мне.

Рукопись во всей своей полноте представляет собой восхитительный, пусть порой и поверхностный отчет — не говоря о том, что она может послужить предупреждением для нынешних членов Фонда — о деятельности де Мариньи и Кроу до и после моей первой встречи с ними (об этой встрече рассказано очень точно и подробно) и об их последующей работе в качестве сотрудников Фонда.

Странно… меня не слишком огорчает то, как все закончилось. У меня есть чувство, что для Кроу и де Мариньи это не финал. В качестве подтверждения моего предположения я предлагаю ознакомиться с последней запиской, которую Кроу вложил в металлическую коробку, — запиской, которую я обнаружил лежащей поверх всех прочих документов и рукописей, когда британская полиция доставила мне коробку ранее в этом году.

Моя надежда на то, что двоим друзьям удалось спастись, только возросла из-за того, что, невзирая на жуткие повреждения, которые были нанесены стихией Блоун-Хаусу, нигде на руинах не были обнаружены тела Кроу и де Мариньи. Меня это не слишком удивляет. Мне остается сказать только о том, что во время той страшной «локальной грозы» куда-то подевались старинные часы Кроу. Не осталось ни единой детали от этого… транспортного средства? Ни щепочки, ни кусочка, ни винтика. И кажется, я знаю, что Кроу имел в виду, когда писал: «Вот он, наш выход, но одному Богу известно, куда это может нас привести…»