Титус Кроу

1. Зов Кхтанида

В первый раз де Мариньи осуществил полет в часах времен двумя неделями раньше, под опытным руководством Титуса Кроу. Теперь Титус исчез — он вернулся в Элизию, к Тиании — потрясающей девушке-богине, которую там полюбил. И де Мариньи решил отправиться туда же — один.

Кроу очень постарался. Он самым тщательным образом инструктировал своего юного друга во время совместных полетов в часах времен, и де Мариньи ни в коем случае нельзя было назвать профаном и неучем в обращении с этим диковинным транспортным средством. Все дело было в «соединении» с машиной — так, чтобы часы стали продолжением тела и разума пассажира, его дополнительной конечностью, шестым чувством — либо и тем, и другим.

И вот, когда половина планеты спала и тьма окутывала землю, Анри-Лоран де Мариньи решил доказать, что он достоин новой и лучшей жизни в Элизии; и он сделал это единственным доступным ему способом: предоставил себя и свое судно потокам пространства и времени. Мир, пребывавший в неведении, остался позади, а де Мариньи окунулся в пространство-время в своем странном гибридном судне, почти очеловеченной машине. Он вел свое судно к Ориону, охваченный радостным волнением. Где-то там, где-то в далекой бездне, за невидимыми преградами гиперизмерений, его ждала сказочная Элизия. И это казалось де Мариньи вполне разумным: раз уж Элизия находилась «рядом» с Орионом, эта звезда должна была стать для него ориентиром.

Одно де Мариньи для себя решил четко и неотвратимо: хотя Титус Кроу говорил ему о том, что в случае непреодолимых трудностей он всегда может связаться с ним через часы, Анри-Лоран не стал бы этого делать — разве что только тогда, когда опасность угрожала бы его жизни. Насколько ему было известно, попасть в Элизию, не будучи рожденным там, можно было одним-единственным путем — путем преодоления опасностей. Только те могли насладиться старинными чудесами Элизии, кто этого заслуживал, и де Мариньи не собирался полагаться на Титуса Кроу насчет своего — права по рождению?

Да-да. Его права по рождению. Элизия принадлежала ему по праву рождения — на это намекал Титус Кроу. Как ему говорил об этом друг? «Ты любишь тайны и загадки, друг мой, как их любил твой отец. И я скажу тебе кое-что, о чем ты бы и сам уже мог догадаться теперь. В тебе есть нечто такое, что зовет в туманные бездны времени, — искра, огонь которой до сих пор пылает в Элизии. И еще кое о чем тебе следует узнать.

Я упоминал о местах из сновидений и фантазий — и все они по-своему осязаемы и реальны, как почва у тебя под ногами. Ах, но сновидения сновидениям рознь, как есть разные сновидцы. Твой отец был величайшим сновидцем, Анри. Он до сих пор таков — ибо он вельможа в Илек-Ваде, где справедливым и любимым народом королем является его старый друг Рэндольф Картер!

Я намерен навестить их как-нибудь, в этой стране сновидений. И когда я соберусь сделать, ты сможешь составить мне компанию…»

Размышляя о том, что ему говорил Кроу, и осознавая как физически, так и эмоционально, что первая стадия его полета успешно завершена и полет протекает нормально, де Мариньи улегся на спину и стал наблюдать своим мысленным зрением — которое теперь стало частью оборудования часов времен, своеобразным ментальным «сканером» — за звездами, движущимися по бархатной черноте неба со всех сторон. Судно де Мариньи с невероятной скоростью мчалось через безвоздушные холодные глубины пространства.

«Так же реальны и осязаемы, как почва у тебя под ногами», — сказал Кроу о сновидениях. Что ж, раз Титус Кроу сказал так, значит, так оно и было. А разве в тридцатых годах Герард Шрах намекал не на то же самое. Разве до него не о том же самом говорили другие великие мыслители и философы? Безусловно, говорили. Де Мариньи точно помнил слова Шраха по этому поводу.

«…Мои собственные сны настолько живы и реальны — до такой степени, что я никогда не могу точно судить, сплю ли я, до тех пор, пока не проснусь. Поэтому я не берусь судить, какой мир более живой: мир бодрствования или мир сновидений. Конечно, мир бодрствования представляется более прочным — но подумайте, что говорит нам наука об атомарном строении так называемых твердых тел… и что у вас останется?»

Вот с такими мыслями, мысленным взором любуясь бескрайними просторами вселенной, украшенными мириадами бриллиантов, де Мариньи дал часам телепатическую команду прибавить скорость и погрузился в сон. Сон ласково принял его в свои объятия. Де Мариньи спал не без сновидений.

Вне всякой тени сомнения, сны спящего де Мариньи не были естественными. И если бы не его познания об Элизии, почерпнутые через Титуса Кроу — в особенности, о Хрустально-Жемчужном Чертоге, где в непроницаемом святилище, за величественным ледником восседал на престоле его преподобие Старший Бог Кхтанид, — то он, пожалуй, счел бы себя жертвой ужаснейшего и страшнейшего кошмара. Потому что внезапно перед ним предстало воплощение первобытного страха — богохульная фигура самого Ктулху, но вот только это был не Ктулху, а Кхтанид, и при том, что первый был черен, как смоль, а второй сиял светом звезд.

Подсознательное тело де Мариньи неслось по звездным пространствам, внутри матрикса великих часов, бросающих вызов пространству-времени, а его видящее сны сознание пребывало в том самом Хрустально-Жемчужном Чертоге, который столь подробно ему описывал Титус Кроу. И он увидел, что Кроу нарисовал почти что идеально точную картину этого восхитительного инопланетного чертога подо льдами «полярных» областей Элизии.

Массивный, высокий сводчатый потолок, пол, вымощенный шестиугольными титановыми плитами, резные колонны, чей блеск был отчасти спрятан за дымкой розового кварца и жемчуга. И повсюду — белые, розовые и кроваво-алые отблески кристаллов, странным образом растворенные во всех этих причудливых углах и пропорциях, о которых рассказывал Кроу. Даже главный элемент зала — огромная багряная подушка с громадным матовым хрустальным шаром — оказался в точности таким, как его описал Кроу. И конечно, там был и Кхтанид…

Его Величие Кхтанид, Старший Бог и кузен Великого Ктулху — те самые отпрыски космического рода, из которого происходил повелитель Р’льеха, — величественно передвигался по циклопическому залу. Его тело было подобно горе! Однако его сложенные на спине фантастические крылья трепетали словно бы от волнения, а его громадная осьминогоподобная голова с щупальцами, покрывавшими лицо, поворачивалась то в одну сторону, то в другую с явной сосредоточенностью.

Но как чужеродно ни было это существо, то, что могло бы легко напугать, на самом деле восхищало! Ибо это огромное создание, сверкающее так, словно было усыпано алмазами, озирало зал громадными глазами, светящимися, словно расплавленное золото; эти глаза были полны сострадания и любви — о да, и страха, — что почти невозможно себе представить в сочетании со столь жуткой обителью плоти. И эти глаза вновь и вновь возвращались пытливым взглядом к роскошному кристаллу, лежащему на багряной подушке.

Именно благодаря глазам Кхтанида де Мариньи уверился в том, что бояться здесь нечего, и они же убедили его в том, что он видит нечто большее, нежели сон. Казалось, Старший Бог призвал его к себе, но еще скорее, чем эта мысль пришла к сновидцу, Его Величие повернулся и воззрился прямо на него — туда, где его бестелесная сущность невидимо «стояла» внутри циклопического подземного чертога.

— Анри-Лоран де Мариньи, — произнес в сознании сновидца рокочущий, но бесконечно добрый голос: — Землянин, верно? Да, я вижу, что это так. Ты ответил на мой зов, и это хорошо, ибо это испытание, которому я намеревался тебя подвергнуть перед тем… перед тем…

Мысленный голос сменился неуверенным молчанием.

— Кхтанид, — произнес де Мариньи, не зная, как обращаться к мифическому существу. — Я вижу, что ты… взволнован. Зачем ты призвал меня сюда? Какая-то беда приключилась с Титусом Кроу?

— С Титусом, верно. И с Тианией, которую я люблю, как отец. Но подойди. — В могучем голосе послышалась тревога. — Загляни в хрустальный шар и скажи мне, что увидишь.

Хотя де Мариньи и пребывал в бестелесном состоянии, он все же обнаружил, что способен передвигаться. Он последовал за Кхтанидом к краю огромной подушки, а затем прошел по ее шелковым просторам к самой середине. Там покоился величественный матовый хрустальный шар. Его млечная поверхность едва заметно двигалась. Казалось, в неподвижных водах озера отражаются облака.

— Смотри! — приказал Его Величие, и млечные тучи стали расступаться…

Видящий сон де Мариньи уставился на зрелище, которое заставило его похолодеть от ужаса. Он мало что понял и еще меньше смог в это поверить. Хрустальный шар, лежащий на шелковой подушке, теперь загорелся собственным красным светом. Темные тени заплясали вокруг, когда языки пламени взлетели над четырьмя высоченными пылающими факелами. Эти светильники стояли по углам не то помоста, не то алтаря, на котором лежала некая громадная красноватая масса — живой и злобный кристалл не менее трех футов в поперечнике. Он зловеще пульсировал, отражая свет факелов. Казалось, это невероятно огромный рубин. Его, расположившись по углам помоста, охраняли четыре приземистые фигуры в странных тюрбанах. В их лицах больше всего пугали широченные рты. К поясам у этих стражей были приторочены устрашающего вида ятаганы. Через какое-то время стражи начали двигаться вдоль алтаря, и де Мариньи увидел, что время от времени они останавливаются, чтобы поистязать двух пленников. Одетые в лохмотья, двое несчастных были прикованы цепью к ступеням алтаря.

Эти две фигуры повергли де Мариньи в боль и шок, ибо одним из двоих был его старый друг и товарищ по былым приключениям, Титус Кроу, а другая — озаренная красноватыми бликами факелов, фантастически красивая даже в таком плачевном состоянии — видимо, это была девушка-богиня Тиания, родом из Элизии. И тут — так же внезапно, как эта картина появилась перед взором де Мариньи, который отчаянно пытался запечатлеть в памяти все ее детали, — зрелище исчезло. Белесые тучи заволокли поверхность хрустального шара.

Внутри часов времен, продолжавших свой полет по звездным просторам в половине вселенной от того места, куда де Мариньи перенесло сновидение, он покрылся испариной, вздрогнул и повернулся на бок. В это самое время его бестелесное подсознание в Хрустально-Жемчужном Чертоге с мольбой вопросило у Его Величия Кхтанида:

— Но что же это значит? Где они находятся? И как это могло…

— Постой! — Громадное существо резко повернулось, и на миг его огромные глаза превратились в узкие щели, и в них сверкнуло нечто отличное от сострадания и любви. Кхтанид до мозга костей был божеством, и де Мариньи ощутил, что в какой-то миг он был очень близок к тому, чтобы его коснулась колоссальная энергия. Отчаяние Старшего Бога представляло собой живую силу, которую сновидец ощутил так же явственно, как его бодрствующее тело почувствовало бы тепло солнечного света или холодное прикосновение морозного ветра. А потом золотые глаза Кхтанида быстро заморгали, и его циклопическое тело сильно задрожало. Он явно пытался овладеть своими чувствами.

— Постой, де Мариньи, — наконец пророкотал мысленный голос. На этот раз он зазвучал более сдержанно. — И я все объясню. Но пойми, что каждое упущенное мгновение увеличивает их страдания…

И тут величественный голос ослабел. Де Мариньи показалось, что Кхтанид словно бы пожал плечами.

— Но что еще можно поделать? Я должен поведать тебе все, что мне известно, потому что ты — их единственная надежда на спасение. На самом деле, ты станешь орудием их спасения. Если сумеешь. Есть ли в тебе сила, де Мариньи? Тот ли ты человек, которым тебя считает Титус Кроу? Вправду ли ты решился проникнуть в Элизию? Я вот что скажу тебе: я не беспристрастен, но эту пару я люблю. Верни их ко мне, и я приму тебя в Элизии как сына. Подведешь меня, и тогда… — вновь последовало ментальное пожатие плечами, — и тогда до конца дней своих останешься чадом Земли — если, конечно, выживешь в испытании!

— Что бы ни требовалось сделать для спасения Титуса Кроу — да, и его Тиании, — я постараюсь это сделать, — пылко отвечал сновидец. — Куда бы ни потребовалось отправиться, я отправлюсь туда.

— Тебе придется не просто постараться, де Мариньи, и путь тебе предстоит очень неблизкий. Когда я скажу тебе все то, что могу сказать, тогда тебе предстоит тронуться в путь — мгновенно.

— И моей целью станет…

— Земля!

— Земля? — раскрыл от изумления рот сновидец. — Но…

— Да, Земля, ибо твоя родина — это единственный надежный плацдарм, откуда ты сможешь стартовать к конечной цели, где прямо сейчас Титус Кроу и Тиания столкнулись с неведомыми ужасами. — На краткий миг Кхтанид помедлил и обратил взор своих золотых глаз к спящему де Мариньи. — Твое сознание явно чувствительно к телепатическому общению, Землянин, иначе я не призвал бы тебя сюда, в Элизию. Но скажи мне, способен ли ты видеть сны? Можешь ли ты вправду видеть сны?

— Могу ли я видеть сны? Но ведь я…

— Твой отец был величайшим сновидцем.

— Титус Кроу мне тоже так говорил, но… — начал, было, де Мариньи, но оборвал себя на полуслове, потому что в голову ему пришла потрясающая мысль. — Ты пытаешься сказать мне, что Титус и Тиания находятся…

Циклопическое существо кивнуло.

— Да, они томятся в мире сновидений Земли, де Мариньи. Разыскать их, освободить и возвратить в Элизию целыми и невредимыми — вот твое испытание. Один человек против всего мира сновидений Земли — страны ее кошмаров!

2. Сны о проклятии

— Есть способ, — сказал Его Величие, — с помощью которого я могу быстро запечатлеть в твоем сознании все, что мне известно о том… куда ты должен попасть. Ощущения могут быть неприятными — у тебя может разболеться голова, но в остальном это совершенно безопасно. Есть также способ невероятно ускорить этот процесс, и… Но нет, я боюсь, твое сознание к этому не готово. Это могло бы тебя разрушить.

— Кроу говорил мне, как ты ему кое-что… открыл, — отозвался де Мариньи. — Прямо здесь, в этом зале, насколько мне помнится. А я готов ко всему, что от меня требуется.

— Таланты Титуса Кроу невероятно высоки — даже для того, в чьей крови столь сильны гены Древних. С ним процесс пошел очень быстро, почти мгновенно, но с тобой я бы так поступать не дерзнул. Это тебя не преуменьшает, де Мариньи: просто, если с тобой что-то случится, тогда никто и ничто не спасет Титуса Кроу и Тианию. Но в любом случае твое обучение не затянется надолго; мои познания о стране сновидений Земли весьма скудны. Почему это так — ты вскоре поймешь. А теперь подойди ко мне…

Сновидец поплыл к инопланетянину-колоссу, а лицевые щупальца Его Величия словно бы вытянулись и прикоснулись к его бестелесному сознанию.

— Замри, — приказал Кхтанид за мгновение до контакта.

…И в сознании де Мариньи сразу же отворились врата для странных познаний, и в эти врата хлынули фантастические видения сумрачных мифов и легенд, высвобожденных из кладовой, где Кхтанид хранил все, что ему было ведомо о стране сновидений Земли. И хотя Его Величие был совершенно прав насчет того, что ему было известно не слишком много об этом подсознательном измерении, все равно бестелесному землянину показалось, что этот Старший Бог всеведущ в том, что касается человеческих снов.

Ибо так стремительно, как только его сознание было способно принять то, что ему было послано, де Мариньи стал обладателем сокровищ информации, прежде ведомым только некоторым испытанным посетителям страны сновидений — измерения, самая ткань которого существовала только для сознания земных сновидцев и только этим сознанием поддерживалась. Он увидел материки, холмы и горы, реки и океаны снов, их сказочные страны, города и села. Он увидел людей, населявших эти эфирные области. Поразительно: он даже узнал некоторые увиденные им места. Он вспомнил приключения, пережитые во снах им самим, — те, которые сам он считал давно забытыми, как забывается ночь при свете зари.

Вот так познания перетекали из сознания Его Величия Кхтанида в сознание Анри-Лорана де Мариньи. Ему была показана Пещера Пламени, где неподалеку от врат бодрствующего мира бородатые коронованные жрецы Нашт и Каман-Тах возносили молитвы и приносили жертвы капризным богам сновидений, обитавшим в облаках над Кадатхом. Вот как. А мгновением позже, перенесенный в Холодную Пустошь, он даже увидел сам Кадатх, запретный для глаз людей. Правда, де Мариньи не понял, где оно находится в точности, это зловещее место. Даже сам Кхтанид не знал наверняка, в какой области пространства-времени лежит Кадатх.

Сердце де Мариньи едва успело ударить один раз, как он уже перенесся на высоту семи сотен ступеней, к Вратам Глубокого Сна. А за этими ступенями он познакомился с Зачарованным Лесом и его странными обитателями — зугами. Ему было дано понять, почему зуги — маленькие, коричневые, смутные — смогут стать очень важны для предстоящего ему испытания, ибо они были умны и очень многое знали о стране сновидений Земли. Мало того, поговаривали, что зугам доступен выход в мир бодрствования, что они знают два места, где измерения сна и реальности сливаются. Но на счастье, с учетом сомнительных аппетитов зугов, они не могли далеко уйти от мест своего исконного обитания.

А потом Зачарованный Лес и живущие в его чаще зуги исчезли, и де Мариньи был показан роскошный город Селефаис в долине Ос-Наргай за Танарианскими холмами. И он узнал о том, что Куранес, некогда сам легендарный сновидец, правит в Селефаисе, и что о царе Куранесе известно во всех мирах сновидений, как о единственном человеке, когда-либо пересекшем звездные потоки и возвратившемся в здравом рассудке. Глядя на Селефаис с высоты, де Мариньи увидел сияющие минареты великолепного города и галеры, стоящие на якорях в синей гавани, и гору Аран, где деревья гинкго покачивались на ветру, дувшем с моря. А еще была поющая, бурлящая Наракса с ее крошечными деревянными мостиками, змеящимися к берегу моря; и бронзовые городские ворота, за которыми лежали вымощенные пластинами оникса тротуары, уводящие в лабиринт забавных улочек и переулков.

Но на осмотр Селефаиса де Мариньи было отпущено совсем немного времени. Только он успел обвести взглядом город и его окрестности, как его унесло прочь. Он поднялся высоко над Серенарианским морем, вздымавшем валы к самым небесам. Там, посреди кружевных облаков, подкрашенных розовым светом, ему был показан парящий в небе Серанниан — облачный город из розового мрамора, выстроенный на эфирном побережье, где в небо впадает западный ветер; и де Мариньи восторгался чудесами страны сновидений, раскинувшейся под ним, ибо сквозь просветы в розоватых тучах проступали холмы, реки и города редкой красоты, сладко дремавшие в сияющих лучах солнца.

И вновь зрелище быстро изменилось — так быстро, на самом деле, что за краткое мгновение де Мариньи переместился из света во мрак — и понял, что теперь под ним лежит заледеневшее безлюдное плато Ленг, и он увидел жуткие каменные деревни, в домах которых зловеще горели погребальные огни. А потом ледяной ветер, от которого словно бы замерзала душа, донес до де Мариньи стрекотание странных костяных инструментов и завывание заунывных дудок, а далекий хор, исполнявший чудовищные песнопения, испугал его еще сильнее.

На миг, когда он с неприкрытым ужасом вгляделся вниз, ему показалось, что он видит некую кошмарную тварь, извивающуюся и горящую на вертеле над одним из погребальных огней. В красных тенях, окружавших огонь, жуткие фигуры дергались и плясали под адскую музыку, разносимую ветром. Де Мариньи не слышал воплей жарящейся на костре твари — кем бы она ни была, — и он был рад тому, что ледяной ветер уносит от него эти крики. Но еще больше стала его радость, когда его унесло от этого видения к другим, не столь ужасным.

С огромным облегчением он стал рассматривать храмы на горных террасах Зака — обители забытых снов. Здесь до сих пор жили многие из его собственных юношеских сновидений. Они мало-помалу таяли, как это в итоге и полагается всем снам. Но не успел де Мариньи с печалью наглядеться на туманные виды Зака, как его неодолимо понесло прочь, и он промчался между двумя хрустальными горами-близнецами, которые вздымались ввысь, соединялись своими пиками и образовывали роскошную арку; а потом де Мариньи очутился над гаванью Сона-Ниль, благословенной страны фантазии. Но, видимо, любоваться Сона-Нилем было не так уж важно, поэтому де Мариньи снова унесло прочь. Он промчался над Южным Морем к Базальтовым Столпам Запада.

А некоторые говорят, будто бы за тем местом, где эти черные колонны вздымаются над океаном, лежит прекрасная Катурия; более мудрые сновидцы уверены в том, что эти колонны — всего-навсего врата, за которыми находится чудовищный водопад, где все океаны сновидений с чудовищной высоты падают вниз, в пространство за пределами изведанной вселенной. Де Мариньи когда-то слышал об этом, и он мог бы найти ответ на этот загадочный вопрос, если бы его мгновенно, без предупреждения не умчало в Зачарованный Лес. По всей видимости, в этих густых чащобах находилось что-то еще, что ему хотел показать Кхтанид, ибо на этот раз де Мариньи оказался в исключительно редко посещаемой части леса, куда даже зуги отправлялись нечасто… и вскоре он понял причину осторожности зугов.

Приземистые дубы здесь росли намного реже, и все либо засохли окончательно, либо были близки к тому, и все вокруг поросло неестественно огромными грибами, торчавшими из мертвой почвы и упавших гниющих стволов. Царили сумрак и безмолвие столь непроницаемые, какими они могли быть, пожалуй, в начале времен; на площадке, смутно напоминающей поляну, лежала огромная каменная плита, а в середине ее темнело тяжеленное железное кольцо фута три в диаметре.

Перед де Мариньи, на поверхности каменной глыбы, возникли странные замшелые руны, и, пока он их разглядывал, сумрак и тишина нестерпимо сгустились. Де Мариньи смотрел на высеченные на камне письмена. Наконец до него дошел их смысл, и он содрогнулся. Одна строка этих рун явно предназначалась для того, чтобы не выпустить нечто из-под камня, а вторая, похоже, была наделена силой, способной отменить первую строку.

И тут душа де Мариньи сжалась и отпрянула — к ней словно бы близко поднесли некий чудовищно чужеродный символ. Он расслышал собственный голос, произносящий слова из отвратительного «Некрономикона» Абдула Альхазреда: «Не мертвые могут вечно покоиться, а по прошествии странных эпох самая смерть способна умереть…» И де Мариньи понял, что рядом с ним находится нечто невероятно злобное, проклятое, что есть какая-то связь между этой каменной глыбой, лежащей неведомо где в чаще заколдованного леса… и всеми страшными демонами мифического цикла Ктулху!

Де Мариньи был уже неплохо знаком с БЦК (Божествами Цикла Ктулху), как их именовали члены Фонда Уилмарта, и вот теперь, в одно мгновение — быстрее, чем успел бы передать ему эти познания Кхтанид, в сознании де Мариньи замелькали воспоминания об этом страшном пантеоне:

Первым вспомнился жуткий Ктулху, самый главный в БЦК, пребывающий в плену в затопленном Р’льехе, где-то в необъятных и неведомых глубинах непостижимого Тихого океана. Кроме него был еще Йог-Сотхот, «все-в-одном-и-один-во-всем» — невообразимо страшное создание. Настолько чудовищен был его вид, что его истинное обличье и сущность на веки вечные спрятаны и скрыты под маской из двух радужных шаров. Он обитает в синтетическом измерении, специально сотворенном Старшими Богами, как вечная тюрьма для него. И поскольку измерение Йог-Сотхота параллельно как пространству, так и времени, порой туманно намекают, что он сосуществует со всей протяженностью первого и полностью совпадает со вторым.

Затем на разных уровнях в иерархии БЦК друг за другом шли: Гастур Неописуемый, стихия межзвездного пространства и воздуха — и предположительно, полубрат Ктулху; Дагон, древнее водное существо, некогда не без причин почитаемое филистимлянами и финикийцами, а теперь он являлся господином и повелителем субокеанских Глубоководов, которые выполняли различные задачи, главной из которых была охрана гробниц и сокровищниц Р’льеха, сжатых немыслимым давлением толщи воды; Ктилла — «тайное семя» Ктулху, его дочь; Шудде-М’ель, Повелитель Гнезд коварных Хтонийских копателей; гончие Тинд’лози; Гидра и Йибб-Цилл; Ниогтха и Цатхоггва; Ллоигор, Зхар и Итхаква; Глааки, Долотх, Тхамутх-Дижг и еще много, много других.

Перечень был длинный, многочисленный. Помимо этих — действительно существующих и имеющих физическую форму представителей Цикла Ктулху, имелось несколько чисто символических фигур, наделенных столь же устрашающими именами и атрибутами. Главным образом, речь шла о Азатоте, Ньарлатотепе и Шуб-Ниггурате, символы которых Фонд Уилмарта объяснял так:

Азатот, «верховный отец» цикла, о котором Фонд Уилмарта отзывался как о «слепом идиоте» и «аморфном сгустке непонятной материи, богохульничающим и булькающим в центре бесконечности», — на самом деле представлял собой разрушительное могущество атома. Это была ядерная реакция — а еще точнее, грандиозный атомный взрыв, изменивший идеальное спокойствие первичного НИЧЕГО и превратившего его в хаотичную и непрерывно эволюционирующую вселенную: Азатот — Большой Взрыв!

Ньарлатотеп — имя которого Титус Кроу считал неверным с грамматической точки зрения, анаграммой (хотя это было чистым совпадением) — представлял собой не что иное, как телепатическую силу, а потому был известен как «Великий Вестник» БЦК. Даже после того, как буйствующие персонажи Цикла Ктулху были низвержены и «посажены в тюрьму» или «изгнаны» Старшими Богами, Ньарлатотеп был оставлен на воле, чтобы доставлять послания от одного плененного участника БЦК другим. Как можно засадить в узилище чисто ментальную силу, телепатическую мысль?

Шуб-Ниггурат — в пантеоне считавшийся божеством плодовитости, этот «черный козел из леса с тысячей козлят» — на самом деле являлся силой, покровительствующей кровосмесительству, процветавшему среди БЦК с незапамятных времен. Ибо разве не входили ли в стародавние времена боги к дочерям человеческим?

И вот де Мариньи вновь увидел все это мысленным взором и познал истину всего этого и многого другого, касающегося БЦК. А еще он понял, почему Титус Кроу отважился на пересечение различных измерений и гиперпространства между мирами снов Элизии и Земли. Подобные странствия в прошлом предпринимали только два великих искателя знаний и один балбес, и из них троих только один вернулся в здравом уме — ибо путешествие Кроу имело величайшую важность. Оно было предпринято, чтобы положить конец вмешательству Ктулху в сновидения людей. Ибо с тех пор, как люди впервые зашагали по поверхности Земли, они, как истинные люди, видели сны и населили параллельные измерения сновидений своим воображением. А Ктулху, решив не упускать такую возможность, лежал в сумрачной дремоте в проклятых глубинах Р’льеха, и достиг определенного господства над снами задолго до того, как люди научились охотиться на мамонта. Но с самого начала земной мир сновидений оказался чужим для Повелителя Ктулху и оказал ему сопротивление, ибо он насылал сны о внешних пространствах, недоступных пониманию человека, а потому мог проникать в сны людей лишь ненадолго. Кроме того, многие обитатели мира сновидений — не сами люди-сновидцы, а живые фрагменты их снов — вели себя дружелюбно по отношению к людям из бодрствующего мира и с отвращением отвергали те принципы и понятия, которые собирался внести Ктулху в их странное измерение мифов и фантазий.

Поэтому повелитель Р’льеха окутывал свои замыслы насчет страны сновидений Земли тайнами и загадками и терпеливо осуществлял свой древний план. Он действовал изворотливо и ловко, стараясь разрушить преграды людских сновидений — так, как океаны подмывают берега материков. Таким образом он планомерно привнес в страну сновидений множество абсолютно нечеловеческих понятий и принялся угнетать кошмарами сознание ряда людей в бодрствующем мире. Сам Ктулху мог входить в сны только лишь на краткие мгновения, но злобные учения его приспешников могли процветать там вечно — его приспешников и подданных таких же, как он, «заключенных» из этого же самого жуткого цикла.

Все это, что касалось Ктулху и БЦК, пронеслось в сознании де Мариньи за долю секунды, а в следующее мгновение его снова переместило к видениям не столь страшным, но не менее удивительным. Однако и тут было чего испугаться.

Он увидел пик Нгранек и огромный лик, высеченный на крутом склоне горы. Он увидел тошнотворные силуэты рогатых летучих мышей с бритыми хвостами. Мыши лениво порхали над горами. Де Мариньи понял, что это ночные твари, оберегающие тайну Нгранека. А потом, когда некоторые из них подлетели ближе, он увидел то, что заставило его содрогнуться: они были безлики!

Между тем эти твари, похожие на летучих мышей, словно бы не замечали его присутствия, и прежде чем они успели приблизиться к нему вплотную, де Мариньи перенесло к вершинам Трок — острейшим шпилям, о которых повествует множество сказов о страшных снах. Ибо известно, что эти пики, высота которых превышает самые смелые из людских фантазий, озаряют входы в ужасные долины Дхолов. Никто никогда не видел, как воистину выглядят эти долины — об этом есть только догадки и предположения. А потом де Мариньи начал опускать ниже, ниже и ниже… и наконец его слух наполнился громким шуршанием Дхолов между грудами высушенных костей… И тут он познал, что его занесло не куда-нибудь, а в лощину Пнот, куда все страшилища бодрствующего мира сбрасывали остатки своих ночных пиршеств. И де Мариньи весь задрожал, когда шуршание на миг прекратилось — словно бы кто-то замер в ожидании. Так прекращается стрекотание сверчков под ногами шагающего человека.

После этого видения замелькали в сознании де Мариньи одно за другим с головокружительной скоростью, проносясь перед его мысленным взором стремительной дымкой. Его выхватило из населенной Дхолами лощины Пнот и с бешеной скоростью понесло над страной сновидений. Краткими обрывками он увидел дубравы Гланита, моряки которого похожи на людей из бодрствующего мира сильнее, чем любые другие обитатели мира сновидений, — и руины ужасного Саркоманда, где разбитые базальтовые пирсы и рассыпающиеся в прах сфинксы остались со времен задолго до появления человека. Он увидел и гору Хатег-Кла, на вершину которой некогда взобрался Барзай-Мудрый, а вниз так и не спустился. Он увидел Ориаб в Южном море. Он увидел Нир и Изтарту, и безрадостные кладбищенские сады Зуры, и печально известный Таларион с тысячей заклятых демонами чудес, где правит эйдолон Латхи. Он увидел все это и многое другое… а потом его душу жутко скрутило, сжало… и де Мариньи обнаружил себя с кружащейся головой, совершенно потерявшего ориентацию, в тронном зале Его Величия Кхтанида в Элизии.

3. Путешествие в сновидение

— Но зачем? — спросил де Мариньи у Кхтанида. — Зачем Кроу отправился в мир сновидений Земли и как? И зачем ему взбрело в голову взять с собой Тианию? И где именно они находятся? Мне нужно знать об этом, если мне предстоит…

— Погоди, Землянин, — прервал его Кхтанид. — Что касается твоего первого вопроса: я подумал, что ты все поймешь, просмотрев то, что я тебе показал. Очевидно, я ошибся. Кроу отправился в мир сновидений Земли для того, чтобы положить конец коварному вмешательству Ктулху в сны людей. Он отправился туда, куда способен проникнуть по праву рождения — точно так же, как по праву рождения он мог оказаться в Элизии. Он отправился в мир снов, потому что повелители Элизии — которых вы именуете Старшими Богами, одним из которых являюсь я, — туда сами войти не могут. Для ваших сновидений мы так же инородны, как Ктулху, поэтому мы туда входить не станем. Если настанет время, когда нам придется туда проникнуть, мы сделаем это на краткий миг, не более, и, по возможности, незаметно. Причин для этого несколько — и не только те, о которых я уже упомянул. Одна из них такова: врата между Элизией и миром сновидений Земли имеют две стороны. Если мы зайдем со стороны Элизии, кто может сказать, кто или что сумеет проникнуть через врата при нашем возвращении?

Что же до того, почему Титус Кроу взял с собой Тианию, — так это она не пожелала отпускать его одного! И моя печаль будет вечной, если воля зла погубит их, ибо это я погрузил их в сон здесь и это я помог их спящим сознаниям перенестись к Земле и ее миру сновидений.

Ведя рассказ, Кхтанид прошагал через зал к маленькому занавешенному шторами алькову. Он раздвинул полотнища штор, чтобы показать де Мариньи фигуры мужчины и женщины, лежащих в хрустальных контейнерах. Их головы покоились на шелковых подушках.

Дух де Мариньи радостно устремился вперед, но испытал некое подобие физического шока при виде неподвижно лежащего тела человека, с которым ему довелось разделить столь много необычных приключений. С большой печалью бестелесный де Мариньи увидел и подругу Титуса Кроу — девушку-богиню Тианию. Несмотря на то, что через хрустальный шар Кхтанида он видел только сновидящие сущности этой пары, но все же ему стало не по себе, когда перед ним предстали их живые дышащие тела — здесь, в Хрустально-Жемчужном Чертоге. Овладев собой, он шагнул ближе.

Прекрасное лицо Титуса Кроу, чем-то напоминавшее львиный лик, и его фигура были слишком хорошо знакомы де Мариньи, а Тианию он увидел впервые и воззрился на нее в восторге. Кхтанид ощутил эмоции землянина и понял его чувства. Он хорошо понимал, что ни один смертный не смог бы остаться равнодушным к красоте Тиании.

Он был прав. Фигура и лицо Тиании были неописуемо хороши. Сейчас ее веки были сомкнуты, и она видела сны, отражавшие боль и тревогу на ее светло-жемчужном челе. Но де Мариньи почти порадовался тому, что красавица спит, пусть и нерадостным сном. Он не сомневался: загляни он в ее глаза — и станет совершенно беспомощен. Он осознал, что не сумеет никогда забыть ее, и узнает, где бы и когда бы ни встретил ее вновь.

Ее волосы были роскошного цвета изумрудной морской волны. Они каскадом ниспадали по золотистым складкам ее капюшона. Очертания ее губ напоминали прекрасные изгибы лука Купидона и походили на лепестки розы, припорошенные жемчужной пыльцой. В какое-то мгновение губы Тиании чуточку приоткрылись, и перед де Мариньи предстали зубы, белее которых он никогда не видывал.

Лицо девушки имело форму нежного овала. Изогнутые дугой изумрудные брови сливались с зеленью волос, прикрывавших виски. Уши у Тиании были заостренные, как в эльфов, и напоминали лепестки диковинных цветов. Нос ее был потрясающе изящен и тонок. От Тиании исходили чистота и воплощенная женственность. Человеческие — но в то же самое время неземные. Она была женщиной и не казалась богиней, но кровь богов в ее жилах определенно текла.

Именно эту женщину де Мариньи увидел в магическом кристалле Кхтанида, беспомощной распростертой на ступенях рубинового алтаря, в далеком мире страны сновидений Земли. Она лежала на тех базальтовых ступенях точно так же, как здесь, в этом странном хрустальном футляре — рядом с Титусом Кроу.

Де Мариньи резко повернулся к Кхтаниду и умоляюще вопросил:

— Но почему же ты просто не разбудишь их? Наверняка тогда они спасутся, исчезнут из того страшного места.

Удивительно: на этот раз огромное существо почти по-человечески покачало головой.

— Нет, де Мариньи. Этого сделать нельзя. Я располагаю всеми физическими и психологическими средствами, с помощью которых можно было бы произвести такое извлечение, но их пробудить невозможно. Думаешь, я не пытался? Нечто захватило их в плен в стране сновидений Земли. Какая-то сила, препятствующая любым моим попыткам отозвать Титуса и Тианию. Здесь лежат их тела, здесь их подсознание, охваченное злыми сновидениями, от которых я бессилен их пробудить. Сложностей много, де Мариньи, и все они необычны. Во-первых, есть неведомая сила, привязавшая Титуса и Тианию к миру сновидений Земли. Во-вторых, они отделены от Элизии громадными чужеродными пространствами снов и ужасов, и наконец…

— Да?

— Нам не известно, где именно они находятся. Та самая сила, которая держит их внутри сна, мешает ясности наблюдения за ними. Я не могу назвать область, где они пребывают в плену. К тому же страна сновидений Земли огромна, де Мариньи. Она настолько велика, насколько ее могли сделать сны людей.

— Так с чего же мне начать? — спросил де Мариньи. — Где и как?

— Не спеши слишком сильно, Землянин. О да, быть может, я и сам слишком уж сильно переживаю за безопасность Тиании и твоего друга. То, что ты увидел в хрустальном шаре, было вероятным будущим, возможным — способным произойти. До этого пока не дошло, но дойдет непременно — во всех мирах вероятностей. Я искал варианты будущего в стране сновидений Земли, проникая в нее так далеко, как только мог осмелиться, но перед моим взором предстает только этот вариант. И это будущее с каждым мигом приближается. Почти наверняка речь идет о той же самой силе, которая не выпускает Титуса и Тианию из сновидения, угрожающего самому их существованию.

— Самому их существованию? Но как им может быть причинен хоть какой-то физический вред, когда их тела находятся здесь? Я не понимаю.

И вновь Кхтанид покачал головой — печально, как показалось де Мариньи.

— Похоже, ты мало что понимаешь, Землянин.

— Ты должен помнить, Кхтанид, что я не такой уж заправский сновидец.

— Да, это верно, — отозвался Его Величие, и вновь — с грустью, но вдруг его словно бы осенило. — Но прекрасным сновидцем был твой отец, и он таков до сих пор. И я верю, что в один прекрасный день ты станешь таким же.

— Это замечательно, и я благодарен тебе за то, что ты так веришь в меня, но, при всем уважении, сейчас от этого толку мало, не правда ли? Послушай, ты то и дело упоминаешь о моем отце. Я его помню плоховато, но если он действительно обитает в стране сновидений Земли, он уж наверняка смог бы помочь мне.

— Этьен-Лоран де Мариньи? О да, без сомнения, он бы смог тебе помочь. На самом деле, я уверен, что он сумел бы придумать, как помочь твоим друзьям, — если бы мог.

Де Мариньи ждал, что Кхтанид добавит что-то еще, но Его Величие молчал.

— Я все еще не понимаю. Мой отец в стране сновидений наверняка большая шишка. Советник Рэндольфа Картера, и…

— Да, это так, — вмешался Кхтанид. — Но есть проблема.

— Проблема?

Кхтанид словно бы согласно кивнул и продолжал:

— Илек-Вад, где мудро правит Рэндольф Картер, да и не только Илек-Вад, а Селефаис и Дайлат-Лин — для моего наблюдения недоступны. Не всегда это было так. Совсем недавно — максимум, один земной год назад, я мог видеть Илек-Вад и Селефаис в своем хрустальном шаре, но теперь не могу. С Дайлат-Лином все иначе. Много лет Дайлат-Лин словно бы прятался за ширмой, был экранирован. О двух из этих силовых полей — ибо я предполагаю, что речь идет именно о силовых полях — тех, за которыми скрыты Илек-Вад и Селефаис, я знаю только одно: ничто не проникает через них и ничто не выходит наружу. Я бы не хотел тебя тревожить, молодой человек, но судя по всему, что я знаю, обитатели этих мест могли быть напуганы снами людей и загородились от них. Что касается третьего города, Дайлат-Лина, то я думаю, что та самая сила, которая мешает мне выяснить местонахождение Титуса Кроу и Тиании, в ответе также и за мою неспособность ясно увидеть Дайлат-Лин. Да, возможно, тут есть некая связь, де Мариньи. Возможно…

— Возможно, там они и находятся. В Дайлат-Лине.

— Это вполне вероятно. Тебе стоит заглянуть туда как можно скорее. А пока внимательно слушай то, что я хочу тебе сказать. Помни о том, что у сновидений есть уровни, де Мариньи. Не забывай о том, что наши потерявшиеся друзья могут находиться в самых дальних глубинах снов. На более поверхностных уровнях человека пробудить легко. Можно его пробудить даже тогда, когда он опускается в бездну. Но Титус и Тиания проникли в область, из которой — почему, пока что неясно, и вполне возможно, из-за той самой силы, о которой я тебе твержу, — они не могут выбраться без посторонней помощи.

Фактически, это означает, что в данный момент мир сновидений Земли для них более реален, чем мир бодрствования. Где бы они ни были, ты должен разыскать их; ты должен встретиться с ними там, в вероятном будущем, которое увидел в моем хрустальном шаре. Это будет нелегко.

— Тогда давай не будем больше тратить время. Скажи мне, как я должен действовать.

— Да-да, сейчас скажу. Но сначала ты должен кое-что запомнить крепко-накрепко. Во-первых, в Ультхаре живет древний старец по имени Атал. Разыщи его и расспроси, о чем пожелаешь. Он мудр невероятно и столь же невероятно добр. Во-вторых, берегись воплощений Ктулху и его дьявольского отродья, с которым ты можешь встретиться. И помни, что в мирах сновидений даже чисто символические понятия могут материализоваться. Особо опасайся Ньарлатотепа! В-третьих, не забывай о том, что у тебя есть летучий плащ Титуса Кроу. А еще у тебя есть часы времен. То и другое может оказаться грозным оружием против разных опасностей, с которыми тебе придется встретиться. Что касается часов: о, Титус Кроу умеет пользоваться этим устройством так, что это изумляет даже меня! И наконец, никогда не забывай о том, что хотя во сне многое значительно проще, но некоторые вещи безумно сложны, почти невозможны. Ну, как думаешь — запомнишь ты эти советы?

— Да. И все прочее запомню, что ты мне показал.

— Хорошо. Вот как ты сможешь добраться до мира сновидений Земли. Сначала ты должен возвратиться к часам времен, и затем ты поведешь их обратно, к Земле. В твоем возвращении к часам времен я тебе, безусловно, помогу, но потом ты будешь предоставлен сам себе… Я предлагаю тебе выйти на орбиту планеты Земля, после чего тебе нужно будет… просто заснуть. Но засыпая, ты должен будешь дать часам команду нести тебя в направлении страны сновидений! Потом ты будешь спать — и будешь видеть сны, де Мариньи, будешь видеть сны.

Его Величие умолк, и, выждав мгновение, де Мариньи спросил:

— И это все?

— Это все. Все прочее будет пустой тратой времени — поверхностной, а быть может, и опасной. Я знаю о вашей стране сновидений слишком мало, чтобы сказать что-то еще. А теперь ты должен вернуться внутрь часов. Твои испытания начинаются, де Мариньи. Я желаю тебе удачи.

Внезапно лицевые щупальца Его Величия вытянулись, распрямились и стали подобны лучам яркого солнца, а в его глазах вспыхнул свет звезд. Де Мариньи, или его «Ка» — кто знал, как называлась та его сущность, которую Кхтанид призвал в свой ледниковый дворец в замерзших областях Элизии, — на миг ослеп. А когда зрение к нему возвратилось, картина, замершая перед его глазами, начала уменьшаться в размерах, сжиматься… и вскоре даже колосс Кхтанид превратился в крошечную, странную ювелирную фигурку, а потом и он скрылся из виду. Не осталось ничего, кроме нахлынувшей стремительной тьмы, — казалось, ей нет ни конца ни края. Между тем, когда шуршание тьмы утихло и де Мариньи оказался внутри матрицы часов времен, он понял, что его путешествие заняло всего секунду. На самом деле все произошло за одно мгновение.

Не теряя ни секунды, он развернул часы на сто восемьдесят градусов и помчался обратно через просторы пространств к своему родному миру. Его сердце бешено забилось, а душа радостно запела от предвкушения предстоящих приключений и том вознаграждении, которое ожидало его в конце испытания, — возможности попасть в Элизию! Он даже не допускал мысли о неудаче…

Миновало некоторое время. В Хрустально-Жемчужном Чертоге Кхтанид остался на том самом месте, где его в последний раз видел де Мариньи. Но теперь яркие огни в его глазах потускнели, да и освещение в громадном зале стало не таким ярким. Внутри Его Величия бушевала невидимая битва, и он сильно дрожал, пытаясь успокоиться. Безусловно, он поступил правильно… или нет? В конце концов, он ничем не был обязан Землянину де Мариньи… но с другой стороны, этот человек не был его врагом. Да и в его желании помочь Титусу сомневаться не приходилось. И все же, если посмотреть на проблему под верным углом, то сразу становилось ясно, что по большому счету Анри-Лоран де Мариньи был, в данном случае, фигурой незначительной. Однако…

Наверное, уже в шестой или седьмой раз с того момента, как Кхтанид отправил бестелесного де Мариньи к его земному телу, находящемуся внутри часов времен, Его Величие подошел к огромной подушке, на которой покоился млечный хрустальный шар, и вгляделся в его нутро, которое под его взглядом сразу же становилось прозрачным. И, как и прежде, он отпрянул назад, когда перед ним внутри всевидящего хрустального ока вновь предстало знакомое ужасное зрелище. Та самая картина, которую увидел де Мариньи — по крайней мере, в том, что касалось фона событий. Но если раньше двое несчастных лежали, распростершись на базальтовых ступенях рубинового алтаря, теперь там находился кто-то один. Кхтанид рассмотрел лицо этого человека довольно ясно и содрогнулся. Внутри него снова закипела битва. Полное страха, но наделенное мрачной решимостью лицо принадлежало тому, кто посетил Кхтанида совсем недавно. Это был Анри-Лоран де Мариньи!

Наконец нечто дрогнуло в сердце колосса, и он принял решение, подобного которому не принимал никогда. Он негромко произнес слово, которое только Старшие Боги могли повторять и понимать, а потом он отвел взгляд от картины в хрустальном шаре. В следующее мгновение его золотые глаза вспыхнули ярче. Кхтанид, призвав на помощь невероятную инородную энергию своего тела, велел своему сознанию оседлать Великую Мысль и погнал его через странные транспространственные потоки и световые годы.

Сознание Кхтанида помчалось прямиком к часам времен, уже вращавшимся на орбите вокруг Земли. Но он опоздал. Де Мариньи уже крепко спал в теплой утробе своего необычного судна. Часы регистрировали, что внутри них находится тело, но Кхтанид понимал, что настоящий де Мариньи сейчас уже не здесь, что он переместился в мистическую страну сновидений Земли. Все происходило так, как должно было происходить, как задумал Кхтанид, и все-таки… Какой смысл звать его обратно из сна?

Ощущать себя предателем Старшему Богу было так же странно, как все, что исходило от Кхтанида, было странным и чужеродным для Землянина, которого он, как ему казалось, предал. В жуткой ярости Кхтанид поспешил обратно, в Элизию. Там он закрыл и свое сознание, и свой дворец от всех возможных визитеров, и остался один в своем Хрустально-Жемчужном Чертоге.

4. Испытания начинаются

В стране сновидений ночь медленно сменялась зарей. На востоке небо едва заметно окрасилось в серый цвет — и хорошо, потому что остальная его часть (там, где не была припорошена россыпями звезд, похожих на светлячков) была непроницаемо-черной.

Сначала де Мариньи потерялся в пространстве. Он был изумлен и озадачен. Приятно было не делать ничего, а просто стоять, восторгаться ночью и первыми проблесками далекой зари. Потом, по мере того, как он погружался все глубже и глубже в сон, он ощутил ночную прохладу и поежился от прикосновения светящегося тумана, начавшего окутывать его лодыжки. Потом он вспомнил о своей миссии и осознал свою главную ошибку. Он был… один! Верно, его плечи были покрыты летучим плащом Титуса Кроу, но куда подевались часы времен?

Внезапно его наполнило явственное осознание собственного положения. Он заблудился в ночном тумане, в какой-то неведомой области бескрайнего мира сновидений Земли. А компанию ему составляли только звезды-светлячки да туман, обвивавший лодыжки. Как-то сама собой исчезла величайшая надежда успешно завершить миссию. Как же он мог оставить часы времен в мире бодрствования.

Как это произошло?

Что говорил Кхтанид о том, что ему следует сделать? Да-да, вот как сказал Его Величие: «Ты должен будешь дать часам команду нести тебя в направлении мира сновидений». Ну, так ведь он все сделал в точности так, как велел Кхтанид… или нет? И тут де Мариньи кое о чем вспомнил и застонал, стал ругать себя на чем свет стоит. Он дал часам неверный приказ. Он просто приказал перенести его в мир сновидений. И часы так и поступили. Не совсем понимая, что делает, де Мариньи открыл метод Кроу — использовал часы времен в качестве «портала». И прямо сейчас это странное транспортное средство все еще вращалось на орбите вокруг Земли, где он его оставил, а сам де Мариньи оказался в плену в стране сновидений, как и его друзья, которых он должен был спасти.

Наверное, если бы он соображал получше — если бы задумался о стоящей перед ним задаче более старательно, — он бы нашел выход. Потому что он пока еще не так сильно погрузился в сон и мог бы вынырнуть на поверхность и проснуться. Но во сне крайне редко что-либо видится ясно и четко, а де Мариньи не был таким уж опытным сновидцем…

Небо мало-помалу светлело, а светлячки звезд гасли один за другим. Искатель приключений обнаружил, что стоит на верхней ступени высоченной лестницы, спускавшейся к океану тумана. Эта лестница де Мариньи была знакома по прежним снам, которые он до сих пор не вспоминал. А совсем недавно он видел ее во время телепатического общения с Кхтанидом. Эти семь сотен ступеней вели к Вратам Глубокого Сна, за которыми простирался Зачарованный Лес и именно те области сновидений, в которые де Мариньи следовало попасть.

Де Мариньи скрипнул зубами и поплотнее закутался в летучий плащ Титуса Кроу. Где-то там, за лесом, начинавшимся у подножия лестницы, где-то в этих краях сновидений, порожденных фантазиями миллионов сновидцев, томились в плену Титус Кроу и Тиания, и им отчаянно требовалась помощь — или вот-вот могла потребоваться. Их жизнь была в опасности. И де Мариньи мог действовать одним-единственным способом.

Он осторожно спустился по семистам ступеням, миновал Врата Глубокого Сна, и тут туман начал развеиваться, а небо за деревьями посветлело еще сильнее. Де Мариньи зашагал по зарослям корявых дубов к дальнему краю Зачарованного Леса. Он знал, что там берет свое начало река Скай и струится вниз по склонам горы Лерион к Ниру и Альтхару, лежащим в долине. Пробираясь через лес, де Мариньи часто слышал звуки, издаваемые зугами, но ни одного из них не увидел и был этому рад.

Довольно часто он натыкался на буреломы, где поваленные деревья гнили. Земля в этих местах пропиталась влагой, на полуразложившихся стволах росли светящиеся грибы. Де Мариньи хотелось как можно скорее миновать эти жуткие дебри, потому что он знал, что где-то здесь лежит массивная каменная глыба с железным кольцом и странными письменами. Лежит и сторожит вход в какие-то кошмарные подземелья.

Этот лес и вправду был страшным местом, но хотя де Мариньи то и дело чувствовал искушение воспользоваться летучим плащом, чтобы перелететь через дебри, он воздерживался от этого. Он ведь не знал, какие глаза могут следить за ним; а ему не хотелось, чтобы по стране сновидений разлетелась весть о том, что сюда явился сновидец со странным и чудесным летучим плащом. Как бы то ни было, солнце уже взошло, и все страхи темного леса исчезали вместе с последними каплями тумана.

Яркое солнечное утро встретило де Мариньи на опушке леса, когда он начал спускаться по холмистым долинам к Ультхару. Ближе к полудню он обошел стороной Нир, а когда солнце поднялось в зенит, перешел через Скай по старинному деревянному мосту. Он успел проголодаться, и ему ужасно хотелось остановиться на одной из множества небольших ферм, которыми была усыпана долина. Де Мариньи почти не сомневался в том, что у дружелюбных обитателей этих краев найдется для него немного еды. Однако он не стал останавливаться. Важность и срочность стоящей перед ним задачи гнала его вперед. На самом деле, он не знал, сколько времени у него в запасе для того, чтобы успеть спасти Титуса Кроу и девушку-богиню Тианию.

И вот де Мариньи вошел в Ультхар, Город Кошек, где действует древний закон: ни один человек не имеет права убить кошку. Сновидец мог не сомневаться: это вправду был Ультхар, потому что даже на окраинах города было полным-полно кошек разнообразных видов. Стройные кошечки грелись на солнце на покатых скатах крыш. Молодые коты с внимательными глазами бдительно охраняли свою территорию в затененных проемах ворот. Котята потешно возились в высокой траве за узорчатыми оградами садов богатых горожан. Де Мариньи ненадолго задержался в окраинном районе, чтобы понаблюдать за игрой котят. Затем, расспросив лавочника о том, как добраться до Храма Старших Богов, он поспешил к центру города.

Храм Старших Богов — круглый, высокий, выстроенный из камня, увитого плющом, стоял на самом высоком холме Ультхара. Стоило де Мариньи миновать величественные наружные двери, как к нему подступили трое молодых жрецов и вежливо расспросили, с какой целью он пришел в храм. Де Мариньи ответил, что пришел из мира бодрствования и желал бы повидаться с Аталом Древнейшим по очень важному делу. Дабы избежать дальнейших расспросов, он назвал жрецам свое имя, и те вытаращили глаза. Один из жрецов поспешил в глубь сумрачного и таинственного нутра храма, чтобы договориться с хворым верховным жрецом об аудиенции.

Наконец сновидца повели во внутренние покои, где на кровати, устланной тончайшими шелками, лежала хрупкая и усталая оболочка мудрейшего и старейшего обитателя мира сновидений. Молодые жрецы сразу же удалились, отвесив поклоны своему господину и его гостю. Атал едва заметно приподнялся на подушках и поманил к себе де Мариньи. Разглядев человека из мира бодрствования лучше, он вяло улыбнулся и молча понимающе кивнул.

Через какое-то время древний старик заговорил, и его голос был подобен шуршанию осенней листвы.

— Да, да — ты воистину сын своего отца.

— Вы знали… вы знаете моего отца?

— О да. Этьен-Лоран де Мариньи, правитель Илек-Вада и главный советник короля, Рэндольфа Картера. Он и есть твой отец, не так ли?

Де Мариньи кивнул в ответ, разглядывая старика, лежавшего на постели. У того дрожали пальцы. Лицо Атала было похоже на крошечный морщинистый грецкий орех. На его макушке гребешком топорщились редкие седины. Длинная пышная седая борода сугробом лежала на одеяле. Однако стоило старику уяснить происхождение сновидца, как его глаза зажглись прирожденным умом.

— О да, — продолжал Атал. — Однажды он посетил меня, твой отец, когда впервые вошел в мир сновидений, чтобы здесь поселиться. Мудрый сновидец и достойный советник для Рэндольфа Картера. Он пришел просто повидаться со мной, а вот ты…

— Я пришел просить вас о помощи, — поспешно ответил де Мариньи. — Чтобы понять, где…

— Я знаю, зачем ты здесь, сын мой, — прошептал Атал. — И я знаю, кто тебя послал. Разве я не верховный жрец этого храма и разве это не Храм Старших Богов? Когда свет жизни мерцает в этом старом-престаром теле, во мне зарождается надежда перенестись к величайшим чудесам, к бессмертию в Элизии, где я смогу продолжить свое служение Великим Умам моей веры. — Старик немного помедлил, глядя на де Мариньи, стоявшего около его постели. — Верно ли, что именно Они послали тебя, эти древние существа?

Де Мариньи снова кивнул, а когда Атал заговорил вновь, его голос зазвучал еле слышно. Он словно бы хотел утаить свои слова даже от воздуха, наполнявшего комнату.

— О да, я знал, что ты придешь. Ты, орудие Кхтанида, великого Гласа всех Богов Древности — и я знаю, где находятся твои друзья!

— Титус Кроу и Тиания?

Де Мариньи наклонился ближе к старику. Он не спускал глаз с хрупкого, дрожащего мелкой дрожью Атала.

Атал кивнул и заговорил тихим, испуганным, хриплым шепотом:

— Они на пути в Дайлат-Лин — к месту, о котором я… опасаюсь говорить. Их держат в плену создания, присутствие которых в стране сновидений — богохульство!

— А когда они доберутся в Дайлат-Лин? Нет ли какого-то способа, чтобы я мог перехватить их на пути туда? Кто эти существа, которые держат их в плену, и где находится Дайлат…

— Я многое знаю о Дайлат-Лине, — прервал де Мариньи сухой шепот Атала. — Но есть тот, кто знает намного больше. Некогда был сновидцем, как и ты, но теперь он обитает в Ультхаре. Он живет здесь со своей супругой, двумя прекрасными сыновьями и дочерью неописуемой красоты. Я могу тебе сказать, где стоит его дом… но, де Мариньи…

— Что?

— У меня такое чувство, что для твоих друзей время бежит слишком быстро. — На пару секунд взгляд старика стал таким, словно он смотрел сквозь сновидца, на нечто далекое. Но еще один миг — и глаза Атала вновь взглянули на де Мариньи. — Теперь тебе надо поесть. Еда тут, в храме, простая, но сытная. Прошу тебя, подкрепись, а потом тебе пора трогаться в путь. Прошу тебя, хлопни в ладоши за меня — у меня уже не получается. Руки стали слабые.

Де Мариньи хлопнул в ладоши, и почти мгновенно в комнату вошел один из младших жрецов. Атал велел ему приготовить угощение для гостя и опустил голову на подушки. Аудиенция завершилась.

Но когда сновидец следом за младшим жрецом направился к выходу из комнаты, Атал окликнул его.

— О, де Мариньи! Чуть не забыл! У меня кое-что есть для тебя. Это ты должен взять с собой.

С этими словами он достал из-под подушки маленький флакон странной формы.

— Это очень могущественное зелье, сваренное здесь, в Ультхаре, в этом храме. В мире бодрствования это снадобье неизвестно. Оно наделено способностью возвращать сновидцев в мир бодрствования даже из самого глубокого сна. Один глоток — и сновидец пробудится буквально за несколько секунд — о да, и вместе с ним возвратится все, что он пронес с собой через врата сна. Но для истинного обитателя мира сновидений этот напиток — смертельный яд, ибо он, пробуждая, переносит их в мир, где их не существует! И тогда можно увидеть, как они попросту… исчезают.

На миг де Мариньи был ошеломлен. Осознание слов Атала не на шутку испугало его, и он воскликнул:

— Что? Зелье для пробуждения сновидцев? Значит, я прямо сейчас могу сделать глоток, вернуться в часы времен, а потом…

— Нет, мой юный друг. — Атал приподнял руку, чтобы утихомирить гостя. — Зелье пока не готово. Оно должно перебродить. Я велел сварить его, как только узнал, что ты вскоре появишься здесь, ибо видение показало мне, что у тебя будет нужда в этом средстве. Но ты должен подождать еще день-полтора, и только тогда зельем можно будет пользоваться без опаски. К этому времени, если тебе будет сопутствовать удача, ты как раз сумеешь разыскать своих друзей.

Позднее, когда первые звезды появились на вечернем небе, де Мариньи уже шагал по прохладным улицам Ультхара к дому Гранта Эндерби, не так давно попавшему сюда из мира бодрствования. Эндерби был тем человеком, который мог рассказать ему о Дайлат-Лине и, быть может, сумел бы помочь в розысках Титуса Кроу и Тиании.

Дайлат-Лин… Само название рисовало странные картины в сознании сновидца. Шагая по улицам, где все более сгущалась тьма, он смотрел на дружелюбные огни, загоравшиеся в окошках, и гадал, почему Атал так не хотел говорить об этом месте. Что ж, очень скоро он должен был это выяснить — скорее, чем закончится ночь.

Следуя указаниям Атала, де Мариньи вскоре вышел на тропинку, которая вела к дому Гранта Эндерби — краснокаменному, с темными дубовыми стропилами. Сад был обнесен оградой из красного камня, яснее всяких слов говорившей о том, каково занятие Эндерби здесь, в стране сновидений, ибо он был каменотесом, и сыновья пошли по его стопам. Стены были широкими, прямыми и крепкими, как тот, кто их построил.

И вот сновидец постучал в дубовую дверь, и его встретил на пороге человек, недавно обитавший в мире бодрствования. После того как его семейство улеглось спать, де Мариньи и Грант Эндерби остались наедине, и сновидец до рассвета слушал вот какой рассказ…

Рассказ Гранта Эндерби, I: Лита

Всего лишь трижды посещал я Дайлат-Лин, с его базальтовыми башнями и мириадами пристаней. Эти три визита пришлись почти на целый век существования этого города, и я полюбил его, а теперь я рад, что увидел его в последний раз.

Впервые я отправился туда, когда мне было почти двадцать лет от роду. Стремление оказаться там было порождено долгим изучением таких произведений, как «Тысяча и одна ночь» и «Найденная Атлантида» Гельдера. Меня влекло к чудесным местам из древних легенд и сказок, к старинным городам прежних столетий. И мое стремление меня не подвело.

Впервые я увидел этот город издалека, когда брел вдоль реки Скай вместе с купеческим караваном из далеких краев, и стоило мне только разглядеть высокие черные башни, обрамляющие границы города, как я ощутил странное очарование этого места, тягу к нему. Чуть позже, охваченный восторгом, я отпросился у своих друзей-купцов, чтобы пройтись по древним улицам и переулкам Дайлат-Лина, побывать в припортовых тавернах и поболтать с моряками из самых разных краев мира сновидений Земли — и кое с кем, кто прибыл, наверное, из более дальних мест.

Мне даже не пришло в голову задуматься о том, смогу ли я беседовать с ними на множестве различных языков, потому что во сне зачастую многое выглядит проще и легче. Меня не смутила та легкость, с которой я вписался в чужеродную, но на удивление дружелюбную картину: я, облаченный в одежды сновидца, не слишком отличался внешне от других людей. Да, я оказался чуть выше среднего роста, но в разномастной толпе Дайлат-Лина я вполне мог сойти за человека, прибывшего из любого города мира бодрствования, и наоборот.

И все же в этом городе встречались иные, странные торговцы со всего побережья Южного моря, чья внешность и запахи наполнили меня таким отвращением, что я рядом с ними не мог подолгу задерживаться. Об этих торговцах и о том, откуда они родом, я стал расспрашивать кабатчиков, а они говорили мне, что я не первый из мира бодрствования, кому инстинкт подсказал, что эти торговцы несут в себе следы зла и гадких деяний. Сам Рэндольф Картер однажды предупредил жителей Дайлат-Лина о том, что этим торговцам нельзя доверять, ибо их единственное желание — сеять ужас и зло по всем краям сновидений.

При упоминании имени Картера я притих и смутился, ибо в те времена я был сновидцем-любителем и мне не полагалось находиться хотя бы в тени, отбрасываемой такими, как он. Про Картера ходили слухи, будто бы он побывал даже в Кадатхе на Холодной Пустоши, сразился с Ньарлатотепом — Ползучим Ужасом и вернулся оттуда целым и невредимым! Многие ли могли таким похвастаться?

Но хотя мне отвратительно было иметь какие-то дела с этими торговцами, как-то раз утром я оказался в башне, где находилась таверна, хозяйкой которой был Потан-Лит. Окна выходили на Залив Пристаней. Я ждал прибытия галеры — мне сказали, что должен прибыть корабль с грузом рубинов от неведомых берегов. Мне очень хотелось понять, что именно в этих торговцах вызывает у меня отвращение, и я решил, что лучше всего это сделать, наблюдая за ними с безопасного расстояния и оттуда, где бы я смог остаться незамеченным. Мне вовсе не хотелось, чтобы на меня обратили внимание эти страшноватые люди непонятного происхождения. Да и люди ли они были вообще? Таверна Потан-Лита подходила мне как нельзя лучше. Она находилась на приличной высоте. Чтобы попасть в ее зал, нужно было подняться на девяносто девять ступеней.

Вся бухта предстала передо мной, озаренная лучами утреннего солнца. Сохли растянутые на кольях рыбачьи сети. Пахло океаном и пенькой. На якорях покачивались небольшие торговые корабли со спущенными парусами и открытыми люками — чтобы солнце высушило сырое нутро трюмов. Торговцы травами выгружали пахучие снотворные опиаты, взращенные в экзотических южных странах. И вот наконец на горизонте появились паруса черной галеры, прибытия которой я с таким волнением ждал. Безусловно, в городе уже присутствовали торговцы этой расы, но как я мог приблизиться к ним, не привлекая нежелательного внимания? Я был уверен в том, что мой план наблюдения — самый лучший, но пока что я не знал, что именно мне хотелось бы увидеть и зачем мне это нужно.

Довольно скоро громада черной галеры перекрыла собой вход в бухту. Она вошла в залив, миновав сложенный из базальта величественный маяк, и подгонявший ее южный ветер принес странное зловоние. Стоило появиться этому судну и его диковатым хозяевам, как по всему берегу, словно рябь по воде, распространились страх и волнение. Молчаливый корабль поравнялся с избранным для причала пирсом. Три ряда быстро работавших весел замерли в уключинах и быстро втянулись внутрь корпуса, где находились невидимые и молчаливые гребцы. Я наблюдал за происходящим с сильным волнением и ждал, когда хозяин корабля и команда сойдут на берег. Однако на берег с борта загадочного корабля сошли всего пять человек — если они в самом деле были людьми. До этого момента мне еще ни разу не удавалось лучше разглядеть этих странных торговцев, но то, что я увидел, меня совсем не обрадовало.

Итак, я засомневался, люди ли передо мной. Почему? Позволь, я объясню тебе.

Во-первых, у них были слишком уж широкие рты. В какой-то момент мне показалось, что один из них, сходя по трапу на пирс, бросил взгляд на то окно, возле которого стоял я, и улыбнулся. Но улыбкой это можно было назвать только с очень большой натяжкой. Зачем человеку, если он питается обычной пищей, иметь такой огромный рот? И, если уж на то пошло, зачем обладателям такого рта носить на голове столь непонятно закрученные тюрбаны? Или, может быть, такие тюрбаны только так и можно было носить? Я это говорю к тому, что тюрбаны были закручены над лбом торговцев в два остроконечных пика — как рожки. А туфли… Нет, более диковинной обуви я не встречал никогда — ни во сне, ни наяву. Короткие, тупоносые и плоские — словно внутри этих туфель находились вовсе даже и не ступни! Я задумчиво допил кружку мут-дью, закусил порцией хлеба и сыра и отвернулся от окна, намереваясь покинуть таверну.

У меня чуть сердце из груди не выскочило. В низком дверном проеме стоял тот самый торговец, который мне так зловеще улыбнулся, когда я стоял у окна! Его голова, повязанная тюрбаном, поворачивалась, куда бы ни повернулся я. Он следил за каждым моим движением. А я проскользнул мимо него и опрометью сбежал вниз по девяноста девяти ступенькам к пирсу. Жуткий страх преследовал меня, когда я мчался по проулкам и улицам, заставляя себя все быстрее переставлять ноги по базальтовым камням мостовой. Наконец я оказался в мощенном зелеными камнями дворике, где снимал комнату. Но даже там я не смог выбросить из головы странную, скалящуюся физиономию торговца из стран за Южным морем, не сумел забыть исходящего от него зловония. В общем, я расплатился с домовладельцем, съехал с квартиры и отправился к той окраине Дайлат-Лина, которая была дальше от моря. Здесь воздух был чистый, напоенный ароматами цветов, растущих в ящиках за окнами, и свежеиспеченного хлеба. В эти кварталы редко наведывались завсегдатаи припортовых таверн.

Там, в районе под названием Симла, я нашел себе жилье в семье каменотесов. Это были такие чудесные, дружелюбные и веселые люди, что впоследствии, когда я стал постоянным обитателем страны сновидений, я тоже избрал для себя ремесло каменотеса. Главу семейства звали Бо-Карет. Он выделил мне комнату в башенке, с большими окнами и кроватью с пуховой периной. Довольно скоро у меня возникло чувство, будто я — член семейства. Мне нравилось представлять себя братом миловидной Литы.

Через месяц я окончательно обосновался там и старался неукоснительно следовать совету Рэндольфа Картера. При всяком удобном случае я старался в разговорах вставлять нелестное словечко о торговцах в рогатых тюрбанах. К сожалению, мне мало помогало то, что ничего конкретного я о них сказать не мог. Было только чувство, которое разделяли многие жители Дайлат-Лина: торговля между городом и хозяевами черных галер не могла принести ничего хорошего.

Со временем я узнал об этих торговцах больше и уверился в их злобной природе. Зачем нужно было черным галерам входить в гавань, высадить четверых-пятерых купцов, а потом просто стоять у причала, распространяя жуткое зловоние? При этом на берег не сходил никто из команды. А команда на галерах существовала — в этом не могло быть никаких сомнений. Три ряда весел — значит, в трюме сидело немало гребцов. Но кто мог сказать, что они собой представляли, эти гребцы?

Кроме того, бакалейщики и мясники в городе ворчали насчет того, что у этих гребцов, похоже, очень плохой аппетит, потому что торговцы, предлагая в качестве оплаты крупные и мелкие рубины, покупали только золото и крепких рабов-паргийцев. Этот обмен товарами продолжался уже несколько лет, как мне сказали, и за это время много темнокожих ребят попросту исчезло, и никто их с тех пор не видел. Они взошли по трапу на эти загадочные галеры, и их увезли в какие-то страны за морями, не нанесенными на карту, — если и вправду галеры направлялись именно туда!

А откуда жутковатые торговцы брали свои рубины — такие, подобных которым не добывали ни на одном из приисков в стране сновидений Земли? Между тем стоили они дешево — настолько дешево, что их можно было встретить в любом доме Дайлат-Лина. И некоторые из них были настолько велики, что богачи пользовались ими, как пресс-папье. Лично у меня эти камни вызывали отвращение, ибо я видел в них только отражения торговцев, привозивших их из-за безымянных океанов.

Словом, в районе Дайлат-Лина под названием Сеемла мой интерес к торговцам рубинами уменьшился, притих — но насовсем не исчез. А вот мой новый интерес — к темноглазой Лите, дочери Бо-Карета, рос с каждым днем, и мои ночи наполнились снами внутри снов. Мне снилась Лита и все, связанное с ней, поэтому в мои сновидения редко вторгались противные широкоротые торговцы в двурогих тюрбанах.

Как-то вечером, после путешествия в Ти-Пент — деревушку неподалеку от Дайлат-Лина, где мы повеселились на ежегодном празднике Изобилия, мы с Литой шли, взявшись за руки по орошенной зеленой долине под названием Танта к нашему городу, обнесенному черными башнями. Лита сказала мне о своей любви, и мы с ней упали на окутанную тьмой траву. В ту ночь, когда мириады городских огней погасли, а за моим окном начали с негромким писком летать летучие мыши, Лита поднялась в мою комнату в башенке, а потом только лампа, заправленная нарговым маслом, могла бы рассказать о тех радостях, которые мы познали друг с другом.

Утром, очнувшись от своего сна внутри сновидения, я долго пробирался через множество слоев хрупкого вещества, из которого состоит мир подсознания… и очнулся я с мучительным воплем в доме моих родителей в Нордене, на северо-восточном побережье. Потом я целый год засыпал в слезах, пока мне не удалось наконец убедить себя в том, что моя темноглазая Лита существует только в сновидениях.

Рассказ Гранта Эндерби, II: Рубиновый ужас

Когда я вновь увидел Дайлат-Лин, мне было тридцать лет. Я оказался там поздним вечером, когда город был окутан темнотой, но я сразу узнал ощущение, которое испытываешь, шагая по базальтовым камням мостовой. А когда погас последний из мириадов огней в окнах и когда закрылась последняя таверна, я с часто бьющимся от волнения сердцем быстро пошел в сторону дома Бо-Карета. Но почти сразу у меня возникло нехорошее чувство — что-то было не так. Ужас охватил меня, когда на улицах мне стали встречаться пьяные компании торговцев в рогатых тюрбанах. Они пошатывались, болтали друг с другом пронзительными голосами и были похожи больше на чудищ, чем на людей. У многих тюрбаны были намотаны небрежно, поэтому рожки, которые прежде я видел только на иллюстрациях к книгам по черной магии и на страницах Библии, были видны отчетливо! В какой-то момент одна из этих компаний меня остановила и нагло обыскала. Торговцы переговаривались между собой негромкими зловещими голосами. Я вырвался и убежал. Я был потрясен тем, как много этих злобных тварей здесь, в городе базальтовых башен!

Пока я опрометью мчался по городским кварталам, мне повстречалось не менее сотни рогачей. Но каким-то чудом мне все же удалось добежать до дома Бо-Карета целым и невредимым, и никто меня по пути не остановил. Я принялся барабанить кулаком в дубовую дверь дома. Наконец в круглом окне над дверью загорелся свет, озаривший голубоватые стекла. Дверь мне открыл сам Бо-Карет. Он стоял на пороге, вытаращив глаза от страха, и я его прекрасно понимал. Когда хозяин дома понял, что в его дверь постучал человек, по его лицу сразу стало видно, сколь огромное облегчение он испытал. И хотя Бо-Карет заметно постарел — настолько, что меня это просто потрясло (ибо тогда я еще не знал, насколько по-разному течет время в мире бодрствования и сновидений), — меня он узнал сразу же и прошептал мое имя.

— Грант! Грант Эндерби! Мой друг… мой старый друг!.. Входи же, входи…

— Бо Карет! — вырвалось у меня. — Бо, я…

— Тс-с-с! — Он прижал палец к губам, вытаращил глаза еще сильнее, высунулся из дверного проема и обвел взглядом улицу, после чего втащил меня внутрь дома, быстро закрыл дверь и запер на засов. — Тихо, Грант, тихо. Теперь у нас город тишины. Только эти теперь пьянствуют и веселятся на свой дикий лад. Скоро они могут сюда явиться — по своим делам.

— Эти? — спросил я, заранее зная ответ.

— Те самые, о которых ты пытался нас предупредить. Торговцы в рогатых тюрбанах.

— Я так и думал, — кивнул я. — Они уже здесь, я их видел. Но какие у них тут дела?

И тогда Бо-Карет поведал мне историю, от которой мое сердце испуганно сжалось и наполнилось решимостью не знать покоя до тех пор, пока я хотя бы не попробую побороться с величайшим злом.

Судя по рассказу Бо-Карета, все началось несколько лет назад. Точно выяснять дату я не стал — какой в этом был смысл, если Бо-Карет состарился на тридцать лет, а для меня прошло всего двенадцать? Случилось так, что в город был доставлен гигантский рубин. Этот огромный драгоценный камень был даром жителям Дайлат-Лина, заверением в уважении к ним со стороны торговцев. В итоге его водрузили на пьедестал на главной городской площади. Но всего лишь несколько ночей спустя начало твориться нечто ужасное.

Хозяин таверны, стоявшей неподалеку от площади, запер дверь на ночь, выглянул в окошко и вдруг заметил странное красноватое свечение в самом сердце громадного кристалла. Казалось, там бьется, пульсирует какая-то инородная жизнь. На следующий день кабатчик рассказал знакомым о том, что видел ночью, и тогда камень засветился во всю мощь. Мало этого, все рубины, когда-либо привезенные торговцами в город на черных галерах: маленькие камни, вставленные в перстни, амулеты и украшавшие рукоятки клинков и различных инструментов, и более крупные, приобретенные богачами просто для красоты, — всю следующую ночь тускло светились. Как бы в ответ на нарастающее свечение своего гигантского собрата. И вместе с этим странным свечением драгоценных камней пришло странное явление: всех жителей города, за исключением торговцев в рогатых тюрбанах, сковал странный паралич. Все стали сонными, вялыми, слабыми. У нас не осталось желания радоваться жизни, отмечать праздники. Силы были только на то, чтобы худо-бедно делать свои дела и выполнять работу. Шло время, и мало-помалу громадный рубин, установленный на пьедестале, светиться перестал, и его младшие собратья тоже угасли. Странная вялость, охватившая жителей Дайлат-Лина, исчезла. И только тогда, с большим опозданием, стал ясен зловещий умысел, проявилась его цель.

На тот момент уже давно не хватало грузных чернокожих рабов из Парга. Торговцы увозили их из города быстрее, чем они сюда прибывали, и вот их осталась только жалкая горстка. И вот эти рабы, услышав о том, что вскоре прибудет очередная черная галера, бежали от своих хозяев. Ушли из города, чтобы поискать лучшей доли. Это случилось незадолго до того, как рогатые торговцы привезли в Дайлат-Лин огромный рубин. С этого времени, пока народ Дайлат-Лина пребывал в состоянии странного полузабытья, вызванного свечением рубинов, в городе стало нарастать число торговцев в рогатых тюрбанах, а у пристаней успело пришвартоваться много здоровенных черных галер.

Потом начали необъяснимо исчезать люди. У одного кабатчика пропала дочь, у другого. Пропал лавочник из Ультхара, знахарь-травник и сын серебряных дел мастера. Вскоре немногие оставшиеся ремесленники начали продавать свои дела и дома и уезжать из Дайлат-Лина в Ти-Пент, Ультхар и Нир. Я с радостью услышал о том, что именно так поступили Лита и ее братья, хотя меня охватила странная грусть, когда я узнал, что Лита покинула город с красавцем-мужем и двумя взрослыми сыновьями. Ее отец сказал мне, что теперь она по возрасту мне в матери годится, но свою необычайную красоту сохранила.

К этому времени было уже далеко за полночь, и по всему дому загорелись маленькие красные огоньки, нагонявшие зловещую дремоту. Рассказ Бо-Карета то и дело прерывался зевотой. Он начал клевать носом. Я пригляделся и понял, что странное свечение исходит от рубинов.

Проклятие оказалось именно таким, о каком мне рассказывал Бо-Карет. Это были рубины! Десять крошечных камешков были закреплены в основании узорчатого кубка. Еще множество маленьких красных драгоценных камней украшали развешанные по стенам серебряные и золотые пластины. Сколы драгоценных кристаллов сверкали и на корешках некоторых книг в кожаных переплетах — молитвенниках и руководствах по сновидениям. И когда бормотание Бо-Карета стихло окончательно, я повернулся к нему и обнаружил, что хозяин дома крепко спит в своем кресле — спит беспокойным сном, ибо на его землистом лице застыло выражение приглушенного ужаса.

Я должен был увидеть гигантский рубин. Мне нет оправдания за скороспелое решение (в сновидениях порой люди совершают такое, что им бы и в голову не пришло в мире бодрствования), но я не смог бы придумать, как быть дальше, не изведал бы покоя, пока своими глазами бы не увидел этот гигантский драгоценный камень.

Я вышел из дома через черный ход, закрыл за собой дверь и запер на ключ, а ключ убрал в карман. Я знал, что у Бо-Карета есть запасной ключ, а мне могло потребоваться без промедления вернуться в дом. Я хорошо знал город, поэтому без труда добрался по лабиринту окраинных улочек до главной площади. Эта площадь находилась довольно далеко от квартала Сеемла, гораздо ближе к порту и пристаням, и чем меньше оставалось мне пройти до своей цели, тем более осторожно продвигался вперед.

Дело в том, что в этих кварталах просто-таки кишмя кишели злобные рогачи! Просто диво, как меня не заметили в первые же минуты, а когда я понял, что на уме у этих адских тварей именно то, чего так страшился Бо-Карет, мне стало настолько боязно, что меня обнаружат, что я стал идти еще более скрытно, крадучись. Странно даже было представить, что станет со мной, попадись я в руки рогатым уродам. За каждым углом меня могла поджидать беда. Я то и дело оглядывался через плечо или вздрагивал от шелеста крыльев летучей мыши и еле слышного шороха пробегавших по мостовой мышей. И вдруг я оказался на площади — не успев толком понять, что уже там.

Я сорвался с места и отчаянно побежал, забыв обо всякой осторожности. Теперь-то я точно узнал, чем занимаются рогачи по ночам. Почти сразу же мне показалось, что за мной кто-то гонится, и поэтому, когда я выскочил из темноты в алое зарево, это стало для меня полной неожиданностью. Я не сумел удержаться на ногах — настолько резко мне пришлось остановиться, чтобы не налететь на четверых торговцев в двурогих тюрбанах, стоявших у основания пьедестала, на который был водружен гигантский рубин. Каблуки моих туфель заскользили по плитам мостовой, и я рухнул на спину. Но назвать это падением, в прямом смысле слова, было трудно, потому что в следующую долю мгновения я уже вскочил. Но за эту толику секунды хранители большущего рубина успели меня заметить и бросились за мной. В страхе обернувшись назад, я увидел, что они бегут за мной подобно крысам.

Панический страх подгонял меня, но как ни кратко было мое пребывание на площади, я все же успел увидеть более чем достаточно, чтобы окрепла моя решимость что-то сделать с отвратительным и возмутительным вторжением рогатых тварей в прекрасный город. Я мчался в ту сторону, откуда пришел, лавируя между жилыми домами и тавернами, а перед моим мысленным взором стояла жуткая картина, которую я краем глаза успел увидеть на главной площади.

Вот как она выглядела: четверо стражников с большущими ножами, притороченными к ремням; пьедестал-пирамида со ступенями, ведущими к плоской вершине; четыре высоченных факела по углам, а на самом верху базальтового алтаря — рубиновая громадина, пульсирующая собственной внутренней жизнью. Мириады граней камня-колосса ловили и отражали пламя факелов и смешивали их огонь со своим злобным свечением. Гипнотический ужас, гадкое чудовище — огромный рубин!

А в следующий миг я услышал позади себя, очень близко, дикое улюлюканье. Этот мерзкий звук эхом разнесся по улицам Дайлат-Лина. В ужасе я представил себе, что меня, прикованного железными кандалами к длинной веренице молчащих, покорных людей, которых я видел всего лишь минуту назад, ведут к пристаням, к черным галерам. Эта кошмарная картина заставила мои ноги двигаться еще быстрее, и я с удвоенной скоростью понесся вперед, по темным проходам, между базальтовыми городскими стенами.

Но как ни стремителен был мой бег, очень скоро стало ясно, что преследователи нагоняют меня. Я услышал негромкий топот, и это вынудило меня помчаться еще скорее. Эта попытка оторваться от погони была совершенно бесполезна. Нет, даже хуже чем бесполезна, потому что довольно скоро я устал и выдохся и был вынужден замедлить бег. Дважды я споткнулся, но во второй раз, ощутив прикосновение липких пальцев к лодыжке, я рванулся вперед с новой силой. Стало похоже на один из страшных снов (а это и был страшный сон), когда бежишь и бежишь через густую черную патоку подсознания и никак не можешь сократить расстояние между собой и воображаемым преследователем. Единственное отличие состояло в том, что я точно знал: сон это или не сон — этим бегством я спасаю свою жизнь!

Несколько мгновений спустя, когда страх чуть было не заставил меня отказаться от надежды, я вдруг испытал неожиданное облегчение. То подскальзываясь, то оступаясь, судорожно хватая ртом воздух, я резко остановился и замер на месте, потому что мне показалось, что топот ног рогатых тварей движется мне навстречу! Демонические звуки приближались, и я прижался лицом к базальтовой стене, развел руки в стороны и в отчаянии ухватился за выступы камней. И вдруг я нащупал кончиками пальцев щель, полностью скрытую в ночной темноте. То ли проход, то ли просвет между домами.

Я протиснулся в этот просвет, стараясь дышать бесшумно и сражаясь с безотчетным желанием закричать от страха. Было темно — хоть глаз выколи, и мне в голову пришла ужасная мысль: а вдруг этот узкий проход заканчивался тупиком? Тогда мне точно конец! И тут, словно бы в ответ на мои отчаянные мольбы, где-то позади меня послышался разочарованный голос, а я выскочил из щели на пустынную улицу, где не было и следа мерзких торговцев.

Бегство от погони завело меня далеко от дома Бо-Карета, но теперь, когда оправдались мои худшие страхи, когда мной овладела тревога, нечего было и думать о том, что спрятаться на ночь где-то в городе. Я должен был бежать из Дайлат-Лина в Ультхар или Нир — как можно дальше и как можно быстрее, и оставаться там до тех пор, пока я не придумаю, как спасти город от безумного проклятия.

Не прошло и часа — и я оставил город далеко позади и оказался в ненаселенной местности. Я зашагал в направлении Ультхара. Полная луна время от времени пряталась за облаками, было прохладно, но еще долго я не чувствовал холода — так сильна оказалась лихорадка, охватившая меня во время панического бега. А когда холод настиг меня, пот, покрывавший мою кожу, стал ледяным, и я плотнее закутался в плащ, зная, что перед рассветом станет еще холоднее. Насчет еды и воды я не особо переживал: в пустыне между Дайлат-Лином и Ультхаром немало источников и оазисов. Гораздо больше я переживал за то, верно ли выбрал дорогу. Не хотелось забрести в глубь пустыни! На открытой местности я всегда ориентировался неважно.

Довольно скоро с той стороны, где, по моему мнению, должен был находиться юг, стали наплывать густые тучи и закрыли луну. Через некоторые время я смог ориентироваться только по звездам, время от времени проступавшим в просветах между тучами. А потом тени, отбрасываемые песчаными барханами, словно бы стали длиннее, и у меня возникло неприятное ощущение, будто я не один. Я стал то и дело нервно оглядываться через плечо, и дрожь моя теперь была вызвана не только ночным холодом. У меня возникло ужасное подозрение, и я должен был его тем или иным способом рассеять.

Я спрятался за барханом и стал ждать, глядя в ту сторону, откуда пришел. Вскоре я увидел тень, стремительно движущуюся по песку. Кто-то шел по моему следу. Острые рожки, зловещий смех. У меня волосы встали дыбом, когда я увидел, как злодей остановился и стал рассматривать землю, а потом запрокинул широкоротую физиономию к небу. Я вновь услышал жуткое улюлюканье… и не стал медлить.

Меня охватил ужас сильнее того, что я испытал на улицах Дайлат-Лина. Я помчался, как безумный, по окутанной ночью пустыне. Я часто спотыкался и падал, преодолевая вершины барханов, и катился по склону кувырком. В какой-то момент я ударился макушкой обо что-то твердое, лежавшее у подножия бархана, и лишился чувств.

Но, видимо, я все же не так уж глубоко погрузился в сон. Я возвратился в мир бодрствования, и мне повезло: это случилось до того, как меня настиг тот, кто меня преследовал. На этот раз я очнулся у себя дома, в Нордене, без всяких сожалений. Спокойствие мира бодрствования заставило меня осознать, что все страхи и ужасы существовали только в моих сновидениях. Словом, через пару дней мое второе посещение Дайлат-Лина совсем забылось. Сознание скоро изгоняет из себя то, что ему нестерпимо помнить…

Рассказ Гранта Эндерби, III: Встреча с Аталом

Мне было сорок семь, когда я в следующий — последний — раз увидел Дайлат-Лин. Но мое сновидение не принесло меня сразу же в выстроенный из базальта город; сначала я оказался на окраине Ультхара, Города Кошек. Я побрел по улицам и через какое-то время остановился, чтобы погладить толстого кота, развалившегося на приступке около входа в дом. Старик-лавочник, сидевший под навесом рядом со своей лавкой, дружелюбно обратился ко мне.

— Вот как славно, незнакомец. Очень даже славно, когда незнакомый человек гладит кошек в Ультхаре. Издалека пришел?

— Издалека, — ответил я. — Из мира бодрствования. Но даже там я всегда останавливаюсь, чтобы поиграть с кошкой или приласкать ее. Не подскажете ли мне, господин, как мне разыскать дом Литы, дочери Бо-Карета из Дайлат-Лина?

— Что ж, я ее хорошо знаю, — кивнул старик. — Она — одна из немногих моих ровесниц в Ультхаре. Она с мужем и всем своим семейством живет не так далеко отсюда. Еще несколько лет назад ее отец жил с нею. Он пришел из Дайлат-Лина странный такой. Все что-то бормотал. Не в себе был. В Ультхаре он прожил недолго и умер. Теперь в Дайлат-Лине никто не бывает.

Упомянув о Дайлат-Лине, старик потерял всякую охоту говорить дальше. Я выслушал, как пройти к дому Литы, и в не самом веселом настроении зашагал по указанной улице. Но на половине пути до дома Литы я свернул в пыльный переулок и направился к Храму Старших Богов. Вряд ли мне стоило сейчас идти к Лите. Зачем ворошить старинные воспоминания, да и смогла ли бы она припомнить что-то из золотых деньков юности? И мою проблему решить она мне тоже вряд ли бы помогла.

Сложности и вопросы были те же самые, как и тринадцать лет назад, когда я вернулся сюда из мира бодрствования: как отомстить за порабощенных жителей Дайлат-Лина и как вызволить из рабства тех из них, кого увезли на черных галерах рогатые торговцы — если эти рабы еще были живы. Потому что меня все еще тянуло к этому городу с черными башнями, где жили мои былые знакомцы. Я помнил своих друзей, свои прогулки по улицам между высокими стенами домов и вдоль заборов ферм на окраинах Дайлат-Лина. Но даже в удаленном от порта районе Сеемла знание о том, что черные галеры стоят у пристаней, не смогло бы меня покинуть. Я даже не мог с радостью вспоминать о том счастье, которое познал с темноокой Литой в башенке дома Бо-Карета, когда за окнами шуршали крыльями летучие мыши.

Как только перед моим мысленным взором возникла юная Лита, я выбросил это видение из головы и более решительно зашагал к Храму Старейшин. Если уж кто-то мог помочь мне в жажде отмщения рогатым торговцам, так только Атал, верховный жрец храма. Ходили слухи, что в храме он хранит много книг о колдовстве. Мне захотелось встретиться с ним именно потому, что он многое знал о разных мрачных тайнах и загадках. Вряд ли я мог надеяться на то, что голыми руками справлюсь с силами зла, которыми управляли мерзкие торговцы.

Тогда, когда я покинул маленькие зеленые домики, фермы, обнесенные аккуратными изгородями, и лавочки на окраине, внутри которых царили тень и прохлада, и углубился в центральную часть города, мне довелось испытать такое потрясение, что у меня душа ушла в пятки. Удивительно даже, как я не бросился искать спасения в мире бодрствования. Только жгучее желание отомстить заставило меня отчаянно удержаться за пребывание в стране сновидений.

Я так засмотрелся на старинные остроконечные крыши и верхние этажи, нависающие над нижними, и бесчисленные трубы дымоходов, и узкие мощеные улочки, что перестал глядеть вперед и чуть не налетел на того, кто вдруг вышел прямо передо мной из узкой двери лавки. Воздух вдруг наполнился печально знакомым мне зловонием. У меня мурашки по коже побежали, и я поспешно попятился назад, прочь от приземистого незнакомца в рогатом тюрбане. Прищуренные глаза с любопытством воззрились на меня, широченные губы расплылись в злорадной ухмылке.

Один из Них? Здесь, в Ультхаре?

Я не очень разборчиво пробормотал извинения, прошмыгнул мимо зловеще скалившегося торговца и потом всю дорогу до Храма Старших Богов бежал опрометью. Если прежде мои намерения не были такими уж решительными, то теперь я отбросил все сомнения! Мне стало совершенно ясно, какой оборот принимают события. Сначала Дайлат-Лин, а теперь попытка завладеть Ультхаром. Где они появятся потом? Очень хотелось бы заявить: нигде.

Искомого мной патриарха, Атала из Хатхег-Кла, Атала-Древнейшего, я нашел в комнате Старинных Книг, на нижнем этаже величественной башни, в которой находился Храм Старших Богов. Атал, облаченный в просторные, черные с золотом одежды, сидел на старой деревянной скамье. Его подслеповатые глаза разглядывали пожелтевшие страницы толстенного древнего фолианта, потрепанного столетиями. Металлические застежки тускло поблескивали в луче солнца, проникавшем в подземелье через единственное окошко, расположенное под потолком.

Атал обернулся и словно бы удивленно воззрился на меня, когда я вошел в душную комнату с высокими, до потолка, книжными шкафами. Затем он отодвинул от себя фолиант и произнес:

— Жрец храма приветствует тебя, незнакомец. Ведь мы с тобой не знакомы, не так ли?

— Я бывал в Ультхаре прежде, — ответил я, — но ты прав. Здесь, в Храме Старших Богов, я впервые, и я пришел из мира бодрствования, чтобы просить тебя о помощи, Атал.

— Вот как! — Старик немного успокоился. — Ты не первый из мира бодрствования, кто просит меня о помощи, и, думаю, не последний. Как твое имя, и какую услугу я бы мог тебе оказать — если соглашусь?

— Мое имя Грант Эндерби, Атал, и помощи я ищу не для себя лично. Я пришел в надежде на то, что ты сумеешь помочь мне избавить Дайлат-Лин от жуткой заразы. Но сегодня, проходя по улицам Ультхара, я увидел, что и здесь уже есть споры этой хвори. Разве не появились здесь странные торговцы из неведомой страны? Разве это не так?

— Это так… — Старик вяло кивнул. — Говори.

— Тогда ты должен знать, что это те самые торговцы, которые увезли в рабство многих жителей Дайлат-Лина — но сначала их сделали вялыми и безвольными. Думаю, и здесь, в Ультхаре эти злодеи хотят прибегнуть к той же самой темной магии, с той же целью. Продают ли они здесь рубины, подобных которым не добывают ни на одном из приисков во всем мире сновидений?

Старик кивнул.

— Да, продают — но более ничего не говори. Я все знаю. В это самое мгновение я изыскиваю способ, с помощью которого можно будет истребить эту беду. Но подмогой мне служат только слухи, а я не могу покинуть храм, чтобы проверить, насколько они соответствуют истине. У меня здесь слишком важные обязанности, да и слишком я стар, чтобы слишком далеко ходить… — Он немного помедлил и продолжал: — Верно, Дайлат-Лин постигла ужасная участь, но не думаю, что тамошних жителей об этом не предупреждали. Уже сто лет назад у этого города была дурная репутация из-за того, что там присутствовали эти самые торговцы. Другой сновидец до тебя увидел, что город обречен на жуткую судьбу, и он часто и пылко говорил об этих торговцах с местными жителями. Но его слова были очень скоро забыты теми, кто их услышал, и обитатели Дайлат-Лина продолжали жить по-старому. Если человек сам себе помогать не хочет, никто ему не поможет.

Но я начал свои книжные поиски из-за того, что странные торговцы появились тут, в Ультхаре. Я не могу допустить, чтобы наш город также покарала злая судьба. Однако пока трудно сказать, что можно сделать. Из нашего города никто не отважится отправиться в Дайлат-Лин. Говорят, что уже двадцать лет на улицы этого города не ступала нога человека, и никто не может сказать, куда подевались горожане.

— Я могу сказать! — воскликнул я. — Не скажу, куда их увезли, но скажу как. Их забрали в рабство — и это не ложь. Сначала я услышал об этом от Бо-Карета, уроженца Дайлат-Лина, не так давно отошедшего в мир иной. Он сказал, что эти злобные торговцы сначала купили за свои красивые камешки всех чернокожих рабов из Парга, а потом привезли в город громадный рубин — настоящую драгоценную глыбу — и водрузили этот камень на пьедестал на главной городской площади — как бы для поклонения. Но именно зловещее действие гигантского рубина лишило жителей Дайлат-Лина воли и сил, и в итоге они тоже стали рабами, и рогачи увели их на свои черные галеры. И вот теперь эти мерзавцы, судя по всему, забрали всех обитателей Дайлат-Лина до единого и решили начать свою чудовищную игру здесь, в Ультхаре! А рассказ Бо-Карета был правдив до последних мелочей, ибо я собственными глазами…

— Огромный рубин, гм-м-м… — задумчивым голосом прервал меня Атал, рассеянно поглаживая щеки и сосредоточенно хмурясь. — С этим все становится сложнее. Но, кажется, в Четвертой Книге есть упоминание!.. Посмотрим?

Я взволнованно кивнул и снял с высокой угловой полки указанный Аталом толстый том. Это была сама огромная и тяжелая книга, какую мне когда-либо доводилось держать в руках. На каждой странице (а страницы книги были сделаны из какого-то неведомого материала) буквы горели и озаряли сумрак комнаты, будто светлячки. В этих странных письменах мне ничего не было понятно, а вот Атал, похоже, все буквы знал и легко переводил текст для себя, негромко бормоча под нос. Но вдруг он умолк, поднялся со скамьи, заметно дрожа, захлопнул бесценный фолиант, и ужас отразился в его старческих глазах.

— Вот как! — произнес он свистящим шепотом. — Вот что это такое! Летучий Огонь из Юггота на Краю Кольца. Вампир в худшем смысле этого слова. И мы должны позаботиться о том, чтобы он ни за что не попал в Ультхар!

Атал умолк. Он явно старался совладать с собой, чтобы продолжать рассказ.

— Вот что я скажу тебе, — произнес он наконец. — Давным-давно, когда еще не существовало сновидений, в первозданной дымке, до зари Начала Всех Начал, огромный рубин был доставлен из Далекого Юггота на Краю Кольца Старшими Богами. В этом драгоценном камне, плененный светом и магией Старших Богов, томится главный аватар первобытного зла — тварь, подобная самому аду! Пойми, Грант Эндерби, не сам камень источает гипнотическую слабость, про которую ты мне поведал, а то существо, которое живет внутри камня, — злобная сила Летучего Огня из мрачного Юггота на Краю Кольца. Мало кому ведома история этого гигантского самоцвета и его чудовищного обитателя. Я эту историю знаю и не считаю себя из-за этого счастливцем.

Говорят, что он был обнаружен, когда скатился с лавиной с вершин запретной Хатхег-Кла, — в это я могу поверить, потому что многое знаю об этой горе. Рубин нашла и увезла с собой Черная Принцесса Ятх-Ли из Тиргии. А когда ее караван добрался до города с серебряными шпилями, оказалось, что все солдаты Ятх-Ли, ее рабы и даже сама Черная Принцесса, стали как зомби — вялые, непохожие на себя. Теперь никто не помнит, где раньше стояла Тиргия, но многие верят, что даже самый высокий из ее шпилей за века занесло толстым слоем песка пустыни, а останки жителей города иссохли внутри похороненных под песком домов.

Однако рубин, к сожалению, не погиб вместе с Тиргией. По слухам, позднее его нашли на золотой галере, направлявшейся по Южному морю к Дайлат-Лину и острову Ориаб. Южное море — это странный океан, в особенности — его просторы между Ориабом и Дайлат-Лином, ибо там, на глубине многих фатомов, лежит затонувший базальтовый город с храмом и монолитным алтарем. И моряки страшатся проплывать над этим погибшим городом. Они боятся страшных бурь, которые в этих краях налетают внезапно — даже тогда, когда ветерок не шевелит паруса!

Однако туда и попал громадный рубин, на борт большой золотой галеры. Все, кто составлял команду этого корабля, были очень красивы, хотя при этом не были людьми. Все они давным-давно погибли, но не сдались, не соблазнились! Только один моряк — обезумевший, болтавший что-то неразборчивое, был спасен и взят на борт другим кораблем вблизи от Ориаба. Он-то и поведал (весьма сбивчиво) о судьбе золотой галеры, а о том, что сталось с его товарищами по команде, не известно ничего. Интересно упомянуть, что потом было несколько летописных записей про то, что лишь один народ — рогачи, пляшущие под зловещее завывание дудок и стрекотание погремушек в загадочном Ленге, — не чувствителен к магии камня! — Атал многозначительно на меня посмотрел. — А я заметил, что ты уже видел, как необычно эти торговцы повязывают свои тюрбаны…

Но я забежал вперед. Гигантскому кристаллу вновь удалось уцелеть, хотя ужасная судьба постигла тех моряков, которые спасли его, забрав с золотой галеры. Впоследствии камню поклонялись громадные дхолы в долине Пнот, а потом его похитили три гигантских упыря. Они перелетели с ним через вершины хребта Трок, а потом спустились под землю, где обитают такие ужасы, что даже предания о них упоминают со страхом. Говорят, что этот подземный мир освещается только тусклыми огнями смерти, что там царит жуткое зловоние и что все там пропитано древними туманами, зарождающимися в глубоких провалах земной коры. Кто скажет, какой вид способны принять обитатели такой страны?

В этот момент взгляд Атала перестал быть задумчивым и отстраненным. От мрачных мест, описываемых им в рассказе, он вернулся в настоящее время, ко мне. Он положил искореженные ревматизмом руки мне на плечи и пытливо на меня посмотрел.

— Вот так гласит легенда, и об этом же написано в Четвертой Книге Д’харсиса, и вот теперь, как ты говоришь, гигантский рубин вновь появился в известных нам местах мира сновидений Земли. Я верю в это, ибо на протяжении многих лет ходили смутные слухи. А теперь слушай меня, Грант Эндерби, ибо я знаю, что следует сделать, — но как я могу просить кого угодно так сильно рисковать? Ведь мой план касается не только риска для смертного тела, но и того, что может быть на веки вечные проклята бессмертная душа!

— Я дал себе клятву, — сказал я, — отомстить за жителей Дайлат-Лина. И моя клятва в силе, потому что, хотя Дайлат-Лин пал, есть другие большие и малые города из мира сновидений, которые могут мне снова присниться, — но я не желаю увидеть их порабощенными рогатыми тварями, торгующими зловещими рубинами! Атал, скажи, что я должен сделать?

Атал сел и стал рассказывать мне о своем замысле. Не во всем я мог оказать ему помощь. Его нагрузка была велика. К примеру — перевод на понятный для меня язык отрывков из Четвертой Книги Д’харсиса. И хотя во сне многое становится проще, эти тексты не предназначены ни для кого из людей — ни спящих, ни бодрствующих, ибо люди не способны понять важности этих слов.

Медленно, но верно проходили часы. Атал трудился, а я наблюдал за ним. Старик букву за буквой расшифровывал загадочные письмена, произносил слоги, складывал из них слова. Со временем я начал распознавать некоторые символы, которые прежде видел в официально «запрещенных» книгах в мире бодрствования. Первые слова я даже начал негромко бормотать себе под нос:

— «Тетрагамматон Табаите Саваоф Тетиктос»…

Но Атал поспешно утихомирил меня. Он вскочил на ноги и одарил меня взглядом, полным искреннего ужаса.

— Уже почти вечер, — укоризненно проговорил он и зажег свечу с помощью кремневого огнива. При этом его руки дрожали явно не просто по-старчески. — И тени все длиннее. Разве можно вызывать Этого, предварительно не защитившись? Не обольщайся: для Этого не существуют расстояния. Если бы мы пожелали, мы бы даже отсюда смогли бы вызвать Летучий Огонь. Но сначала нужно заколдовать Дайлат-Лин, чтобы то существо, которое обитает внутри рубина, не смогло ускользнуть, высвободившись из камня. Ибо, если это произойдет, Летучий Огонь может истребить весь мир сновидений. А ты, вызвавший его, Произнесший Слова, погибнешь первым. Страшной смертью!

Я торопливо извинился и потом сидел молча и внимательно слушал наставления Атала, следя глазами за его пером, выводящим буквы на бумаге.

— Ты должен отправиться в Дайлат-Лин, — сказал мне старик. — Ты возьмешь с собой два заклинания, которые я сейчас готовлю. Одно из них, которое ты будешь хранить слева, предназначено для того, что обнести город защитной стеной Наах-Титус. Чтобы это заклинание сработало, тебе нужно будет обойти Дайлат-Лин по кругу, вернуться к точке, с которой ты начнешь обход, пересечь ее, и все время, пока ты будешь в пути, ты должен будешь нараспев произносить слова заклинания. Конечно же, это означает, что тебе придется пересечь бухту, и предлагаю тебе сделать это на лодке, ибо в ночном море живут твари, не слишком доброжелательные к пловцам.

Как только ты пересечешь точку, с которой начнешь обходить город, возникнет стена. Тогда ты можешь произнести второе заклинание. Его нужно проговорить только один раз, и предназначено оно для того, чтобы расколоть гигантский рубин. Свиток со вторым заклинанием держи справа, чтобы не перепутать с первым — ошибка может стать катастрофической! Я использовал чернила, которые светятся в темноте, и прочесть заклинания тебе не составит труда. И когда ты совершишь все, о чем я тебе сказал, твое отмщение свершится и ты окажешь всем странам мира сновидений огромную услугу.

И до тех пор, покуда будет стоять стена Наах-Титус, ни одно существо не сможет ни войти в Дайлат-Лин, ни выйти из него, а Летучий Огонь обретет волю среди рогатых торговцев. Но одно предупреждение, Грант Эндерби, — не смотри на итог своей работы! Это зрелище не предназначено для глаз простого смертного.

Рассказ Гранта Эндерби, IV: Стена Наах-Титус

Преодолев пустыню, я подошел к Дайлат-Лину в сумерках, когда пустынные травы отбрасывают на барханы остроконечные тени и последние воздушные змеи кружат в вышине и предупреждают всю округу хриплыми криками о приближении ночи. Ночь и вправду приближалась. Она брела по миру сновидений удлиняющимися тенями. Эти тени по-дружески укрывали и прятали меня после того, как я стреножил своего яка и отправился к западной оконечности залива. Я решил начать обходить город оттуда, произнося заклинание для постройки стены Наах-Титус. Мне предстояло обойти Дайлат-Лин по кругу, перебегая от тени к тени, и выйти к противоположному краю бухты, после чего я должен был пересечь залив на лодке и оказаться там, откуда начну свой путь.

Я порадовался тому, что луна совсем молодая. В небе горел тонкий месяц. Успокаивало меня и то, что пустыня освещена не слишком ярко — я ведь не знал, ни выставлены ли где-то часовые. Какие бы радости Дайлат-Лин не сулил мне прежде, теперь этот город стал неспокойным, пугающим. На улицах и площадях не горели знакомые глазу огни. Как только тьма сгустилась окончательно, повсюду загорелись зловещие красные точки, а в одном месте вспыхнуло мерзкое красное пятно, чем-то похожее на подобный гигантскому оку Юпитер — планету, которую я в юности видел через телескоп своего друга, астронома-любителя. Но хотя теперь город лишился всякой нормальной жизни, ядовитый камень на главной площади продолжал наполнять Дайлат-Лин отвратительным свечением, а мерзкие рогатые торговцы не обращали никакого внимания на гигантский рубин, как в других городах жители не обращают внимания на статуи героев.

Когда я прошел примерно полпути вокруг города, я услышал обрывки музыки — если столь мерзкие для души звуки можно назвать музыкой, и на окраинных улицах Дайлат-Лина заполыхали костры. Мне стало видно, как вокруг этих ритуальных костров прыгают и пляшут рогатые фигуры. Как же отвратительно было мне глядеть на то, как рогатые коротышки дергаются и трясутся под какофонию костяных трещоток и писклявых дудок. Нестерпимо было это слышать и видеть, поэтому я поспешно зашагал дальше, еле слышно произнося слова заклинания и чувствуя, как уплотняется вокруг меня ночной воздух благодаря странной магии.

Я успел одолеть более трех четвертей пути до восточной оконечности бухты, когда услышал позади себя звук, от которого у меня мурашки побежали по спине, а на лбу выступила холодная испарина. Это был испуганный крик моего яка. А за пронзительным воплем перепуганного животного последовал другой звук, заставивший меня перейти на бег. Это было жуткое боевое улюлюканье рогатых торговцев. Одолев последние метры песка, я помчался по прибрежной гальке.

На берегу лежала маленькая одноместная лодка, днище которой было усеяно раковинами морских желудей. Такими лодками в Дайлат-Лине с древних времен пользовались ловцы осьминогов. Каким бы хрупким и ненадежным ни выглядело это суденышко, нищему, как говорится, выбирать не приходится. С такой мыслью я перевернул просмоленную лодочку, запрыгнул внутрь нее и вознес к небесам благодарственную молитву, когда оказалось, что лодка неплохо держится на плаву. Я нащупал рукоятку старинного весла и, продолжая произносить нараспев странные слова заклинания, составленного Аталом, принялся грести изо всех сил, направляя лодку к черным очертаниям дальнего берега бухты. И, как ни хрупко выглядела лодочка, она быстро несла меня по темной воде.

Невысокий берег остался позади. Казалось, его линия словно бы сердито приплясывает, возмущенная моим бегством по морю. А я гадал, нет ли у рогачей какого-то способа переговариваться с другими жутковатыми существами. Если это было так, то на западном берегу бухты меня могли поджидать чудовищные творения.

На полпути через залив произошло нечто, что заставило меня отбросить раздумья о том, что может ждать меня при высадке на берег. Кто-то ухватился за лопасть моего весла, и на поверхности маслянистой воды рядом с лодкой возникла темная масса. Неведомый пловец подплыл ближе, и свет тонкого серпика луны выхватил из мрака острые зубы. Я начал бешено колотить веслом по воде, и довольно скоро подводное чудище отстало от лодки и ушло в глубину.

Я продолжал лихорадочно грести и бормотать заклинание. Наконец из тьмы выплыли очертания западного мыса, ограничивающего бухту. Плоское днище моей лодчонки легло на прибрежный песок. Спрыгнув с борта в неглубокую, по-ночному холодную воду, я отчетливо представил себе, как какие-нибудь водяные твари начнут хватать меня за лодыжки. В страхе я быстро зашагал к берегу, стремясь как можно быстрее оказаться на полосе гальки. Но в то самое мгновение, как мои ступни коснулись твердой почвы, из мрака, со стороны города, выскочили приземистые рогатые коротышки, чьи сородичи обитают в мрачном Ленге! Их было не меньше дюжины. Но прежде чем твари успели схватить меня своими ядовитыми лапами, я успел миновать точку, с которой начал обход города… и раздался раскат магического грома. Взрывная волна толкнула меня, и я ничком упал на песок. Почти сразу я вскочил и увидел неподалеку от себя рогатых коротышек. Но теперь нас разделяла невидимая стена Наах-Титус. С ненавистью мерзкие твари смотрели на меня, с ненавистью скребли когтями воздух, но заклинание крепко держало стену и не пропускало их.

Не медля ни мгновения, я достал из правого кармана второй свиток, который мне дал Атал, и начал произносить заклинание, призванное выпустить на волю Летучий Огонь, плененный внутри рубина. И как только первый из загадочных слогов слетел с моих губ, рогатые торговцы сразу отскочили от невидимой стены и невероятный ужас исказил их и без того уродливые физиономии.

— Тетрагамматон Табаите Саваоф Тетиктос… — начал произносить я нараспев при тусклом свете молодой луны. Злобный оскал рогатых тварей сменился жалким, умоляющим воем и бормотанием, и они начали падать ниц у подножия стены Наах-Титус. Наконец я произнес последнюю руну, и наступило безмолвие — столь же непроницаемое, как то, что царит в самом сердце луны.

А потом из этой тишины послышался далекий глухой рокот. Довольно быстро он превратился в оглушительный рев и сменился душераздирающим визгом — будто миллиарды баньши закричали разом. Из центра Дайлат-Лина подул холодный ветер. В одно мгновение он погасил адские костры, зажженные рогатыми торговцами. В следующую секунду потухли все красные огоньки и послышался оглушительно громкий треск. Похоже, распался на части гигантский кристалл. Вскоре после этого я услышал первый крик.

Я вспомнил предупреждение Атала о том, что смотреть на результаты своего труда я не должен, но обнаружил, что не могу отвернуться. Меня словно приковало к тому месту, где я стоял, а вопли из темного города доносились все отчетливее и громче. Я же был способен только стоять и вытаращенными глазами смотреть в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из того, что происходило на полуночных улицах. А потом те рогатые твари, что валялись у подножия невидимой стены, вдруг вскочили и разбежались в стороны. Оно приближалось!

Оно приближалось… Оно выкатилось из недр перепуганного города и принесло с собой ураганный ветер. Порывы этого ветра подняли в воздух сгрудившихся у невидимой стены рогатых тварей — так, словно они ровным счетом ничего не весили… и я увидел его!

Это был он, Летучий Огонь. Безногий, но стремительно передвигающийся, как приливная волна. Бесформенная масса, наполненная ядовитыми пастями. Господь Всемогущий! От одного взгляда на это существо можно было лишиться рассудка! А что оно творило со ставшими теперь столь жалкими тварями из Ленга…

Вот как все было.

Всего лишь трижды я побывал в выстроенном из базальта Дайлат-Лине, городе с высокими башнями и мириадами пристаней — и теперь я рад, что тогда увидел этот город в последний раз.

1. Тень над миром сновидений

— И ты все еще намерен войти в Дайлат-Лин? По своей воле, невзирая на все, о чем я тебе поведал?

По голосу Эндерби было ясно, насколько он не верит своему собеседнику. Он встал и заходил по комнате, где за прошедшую ночь они успели крепко подружиться с Анри-Лораном де Мариньи. Грант вел свой рассказ до зари, а потом они еще долго говорили о самых разных вещах, в частности, о том испытании, которое предстояло пройти де Мариньи. Коснулась их беседа и той мрачной тени, которая словно бы нависла почти над всем миром сновидений.

— Да, — сказал де Мариньи. — Я должен проникнуть в Дайлат-Лин. Там мои друзья, и они в беде.

— Но послушай, Анри, если сами Старшие Боги не могут помочь твоим друзьям, что же может сделать простой смертный?

— И ты мне задаешь такой вопрос? Ты, «простой смертный», некогда выстроивший стену Наах-Титус вокруг Дайлат-Лина и уничтоживший всех рогатых торговцев в этом городе?

— Мне повезло, — ответил Грант. — Без помощи Атала я бы ничего не смог сделать.

— Но Атал и мне помог, — заметил де Мариньи. — И у меня есть летучий плащ.

— Хм! — ворчливо произнес Грант Эндерби. — Между тем ты все-таки не знаешь, с чем тебе предстоит столкнуться, Анри.

— О, я знаю. Ты рассказал мне об этом, Грант, и я благодарен тебе за это. Но есть и еще кое-что.

— О?

— Да. Ты объяснил, как выстроил стену Наах-Титус вокруг Дайлат-Лина, но ты ничего не сказал о ее исчезновении. Как ты можешь быть уверен, что там все снова стало, как было в прежние времена, и что город опять страдает от ига рогатых торговцев?

Эндерби пожал плечами.

— Есть причины так думать. Случалось, что путники подходили к городу слишком близко, и после этого их больше никто не видел. Другим повезло больше, им удалось убежать. Ходят слухи, будто бы за последние пять лет только двое счастливцев ушли от города — двое из десятков пропавших без вести. А что касается видения, которое предстало перед тобой в хрустальном шаре Кхтанида, то это была площадь в самом центре Дайлат-Лина, где рогатые мерзавцы некогда установили гигантский рубин. Наверняка от него и теперь исходит злобное излучение, лишающее людей сил и воли…

Что до того, каким образом рогатым торговцам удалось вновь завоевать Дайлат-Лин — как они опять взяли в плен Летучий Огонь из Юггота на Краю Кольца, как загнали его внутрь рубина, который перевезли в город через Южное море, об этом я могу только догадываться. И никто об этом ничего точно не знает. Помни, Анри, что в стену Наах-Титус заложено заклятие. Другое заклятие предназначено для того, чтобы расколоть гигантский рубин и высвободить Летучий Огонь. Возможно, есть и третье заклятие — предназначенное для того, чтобы удалить стену Наах-Титус, и четвертое — для того, чтобы взять в плен чудовище из Юггота?

Ведь речь идет о Летучем Огне, который в дневное время должен искать для себя темное убежище, иначе он растает под лучами солнца. Если бы какой-то человек или некое чудовище знали правильные заклинания, было бы легко и просто захватить в плен Летучий Огонь при свете дня.

Де Мариньи устало потер лоб.

— Так это или нет, — произнес он, — это я скоро выясню сам.

С этими словами он поднялся со стула и потянулся. Хозяин дома поспешно извинился перед ним.

— Боюсь, я слишком долго занимал тебя разговорами, друг мой. Позволь проводить тебя в твою комнату. Ты проделал долгий путь, а тебе надо набраться сил перед испытаниями. Когда ты собираешься отправиться в Дайлат-Лин?

Шагая следом за Грантом Эндерби вверх по лестнице, де Мариньи ответил:

— Собираюсь тронуться в путь завтра ночью, и, конечно, до города полечу. Тогда мое странствие займет всего несколько минут — максимум, полчаса. Если удача будет мне сопутствовать, я успею слетать в Дайлат-Лин и вернуться до того, как эти ваши рогатые торговцы даже догадаются о моем присутствии. Ничего особенного мне на понадобится, кроме того, что у меня уже есть: веревка, острый нож — и немного сажи, чтобы замазать ею лицо.

— Что ж, хорошо, Анри, — сказал хозяин дома. — Теперь ложись спать. Завтра еще поговорим, когда ты хорошенько выспишься. Если бы я вновь стал молод, я бы…

— Нет-нет, ты и так уже достаточно сделал, Грант, и я тебе очень благодарен.

— Знаешь, — сказал Грант, — если бы ты пошел пешком, мои мальчишки непременно бы за тобой увязались и мне трудно было бы их отговорить. Так что ты понимаешь, как я рад, что ты решил лететь до Дайлат-Лина.

Де Мариньи кивнул.

— Конечно, понимаю, — кивнул де Мариньи. — Но в любом случае, мне лучше проделать этот путь одному. Доброй ночи, Грант.

— Доброй ночи, мой друг. И пусть твои сновидения во сне будут приятными.

На следующий вечер, когда сгустились сумерки и на небе над Ультхаром тускло засветились первые звезды, де Мариньи тронулся в путь. Люди, которые увидели его силуэт и тень, отбрасываемую им на крыши домов, говорили, что это гигантская летучая мышь или злобный ночной упырь — правда, такие упыри в этих краях встречались редко.

Сновидец быстро летел по ночному небу, представляя себе карту Дайлат-Лина, которую для него нарисовал Грант Эндерби. Для него крайне важно было запомнить все пути от площади с постаментом для гигантского рубина до окраин города, а от окраин — до пустыни. Не так уж и трудно было добраться до этой площади, где сейчас страдали от пыток рогачей Титус Кроу и Тиания. Но вот как оттуда уйти — это могла быть совсем иная история.

Де Мариньи взял с собой крепкую веревку с крюком на конце, острый нож в кожаном чехле и драгоценный флакон, который ему дал Атал. Больше ничего. Он надеялся, что больше ничего и не понадобится, потому что он не рискнул брать с собой хоть что-то тяжелое.

В пустыне он сделал короткую остановку. Там он привязал свою веревку к валуну, который весил не меньше двух взрослых мужчин. Прицепив крюк, привязанный к другому концу веревки, к своему поясу, он попытался взлететь в ночное небо. Как он и предполагал, летучий плащ не смог поднять дополнительную тяжесть. Тогда де Мариньи разыскал другой валун, вполовину меньше первого, и повторил свой эксперимент. Уверенность отчасти вернулась к нему. Медленно, но верно плащ оторвал свою ношу от земли.

Итак, летучий плащ, не теряя своих волшебных свойств, мог нести двух человек, но не трех. Примерно этого и ожидал де Мариньи, но он все же надеялся…

«Нет, — мысленно поправил он себя, — надежда — ничто без силы и решимости». Он отвязал от валуна веревку и вновь обмотал ее вокруг пояса. Потом он прищурил глаза, защищаясь от встречного ветра, дувшего над пустыней, и, следуя примерно вдоль течения реки Скай, отраженной в небесах, продолжил свой путь к Дайлат-Лину.

Город окружали костры. Они были расположены так, что образовывали подкову, раскрытую у берега залива, где суша встречалась с течениями, приходившими из Южного моря. Увидев эти костры издалека, де Мариньи поднялся выше в небо, чтобы лучше рассмотреть костры. Потом он взлетел еще выше, чтобы его случайно не заметили, когда он будет пролетать над дозорными, следящими за этими кострами.

Горели в городе и другие огни, однако это был не приятный глазу свет в окнах гостеприимных домов любого обычного города. В красноте этих огоньков не было тепла, и де Мариньи понял, что это горят зловещим светом маленькие собратья огромного рубина, установленного на центральной площади. Этот плененный в камне, сиявший, будто глаз Циклопа, ужас до сих пор подпитывал своим свечением все остальные рубины в городе. Глядя с высоты на это огромное светящееся, немигающее пятно, де Мариньи понял: перед ним — истинная причина всех бед в мире сновидений.

2. Спасение

Для троих коротышек, которым было поручено стеречь двух спящих людей, распростертых на ступенях пьедестала, подпиравшего гигантский рубин, ночь была любимым, прекрасным временем суток. Большинство их сородичей сейчас спали, потому что в Дайлат-Лине не осталось никого из прежних жителей города, над кем можно было бы поизмываться. Это тянулось уже немало лет, и лишь изредка кому-то из рогатых торговцев удавалось схватить незадачливого путника, случайно пришедшего к Дайлат-Лину из пустыни. Но сегодняшняя ночь сулила троим стражникам редкие удовольствия. Они предвкушали пытки, коим подвергнут этих двоих очень важных персон из мира бодрствования.

Однако безобразным рогатым коротышкам, поставленным в эту ночь охранять рубин, следовало набраться терпения. Они ждали момента, когда смогут точно увериться в том, что никто не помешает им в их забавах. Многие тянули жребий за то, чтобы попасть в стражу этой ночью, и победили эти трое. Наградой следовало насладиться по полной программе, и было бы жаль, если бы крики пленников привлекли завистливых соперников — они бы помешали насладиться пытками.

Над пленным мужчиной можно было издеваться часами, но слишком сильно его калечить было никак нельзя. Сам Ньярлатотеп, эмиссар великого Ктулху, собирался посетить мир сновидений, чтобы лично побеседовать с Титусом Кроу. Не годилось, чтобы перед Ползучим Хаосом на допросе предстал бредящий идиот… хотя к концу допроса этот человек уж точно мог превратиться в идиота! Что же до женщины… Ага! Вот какая мысль была у стражников: они побалуются с ней по очереди, прямо здесь, на ступенях пьедестала, чтобы мужчина, ее спутник, все видел и слышал. А попозже, ближе к утру, они ее еще разок употребят — может быть, даже все сразу!

Ночь становилась все темнее, город постепенно затихал, и три рогатых стражника грязно перешучивались — в надежде, что пленники их слышат. Они понятия не имели о том, что их разговоры слышит еще один человек, затаившийся на крыше дома неподалеку. Слышит их мерзкие речи, и гнев вскипает в его сердце!

Пленники, прикованные к ступеням пьедестала, являли собой жалкое зрелище. Они были совершенно беспомощны. Титус Кроу, обычно столь гордый, похожий на величавого льва, во взгляде которого таились рассказы о странных дорогах, по которым он бесстрашно прошел, этот человек, от чьих деяний содрогались троны Великих Старших Богов, человек, которого они поселили на своей родине, в Элизии… сейчас он лежал как мертвый. Обнаженный — не хватало только савана. Края базальтовых ступеней исцарапали его спину, врезались в плоть. Его голова моталась из стороны в сторону, как у пьяного. Искорки, горевшие в его глазах, отражали только ужас и стыд. Стыд за то, что он не в силах был защитить неописуемо красивую женщину-богиню, чья любовь к нему привела ее в это жуткое место, к этой немыслимой судьбе.

Они смотрели друг на друга, и вдруг на миг любовь преодолела все несчастья.

— О, Титус, — проговорила Тиания дивным, волшебным голосом, ставшим слабым и испуганным, — неужели вправду все закончится так?

— Тиания, — пробился сквозь глубины отчаяния и позора голос Титуса, — я бы ни за что на свете не…

— Тише, мой Титус. — Тиания покачала головой. — Ибо я не смогла бы иначе. Если нам суждено страдать и умереть, значит, мы пострадаем и умрем вместе. Неужели ты думаешь, что я смогла бы жить без тебя?

Титус ответить не успел. Их разговор с Тианией прервал хриплый, грубый голос одного из трех рогатых стражников.

— Ха! Разговорились, любовнички! Поглядите, как они пялятся друг на дружку и бормочут ласковые словечки! — Стражник повернулся к своим напарникам. — Что скажете, братцы? Не пора ли нам угоститься этой парочкой, а?

— Точно! — с нетерпением отозвался другой рогатый стражник. — А если бы вы оба меня послушались, так мы еще час назад за них взялись. Я хочу эту девку. Прямо сейчас!

Широченная прорезь рта рогача стала еще шире, когда он с вожделением воззрился на корчащуюся на базальтовых ступенях Тианию.

Услышав эти слова рогатой твари, Титус Кроу беспомощно заметался, попытался вырваться из оков и выдохнул:

— Богом клянусь, я…

— Ну что «я», что, сновидец несчастный?

Наглый стражник прочертил острием своего ятагана кровавую полоску на груди Титуса Кроу.

— Стой! — крикнул третий рогатый мерзавец. Он подошел к Тиании и протянул заскорузлую руку к изорванному квадратику шелку, прикрывавшему ее прекрасную грудь. — А мы ведь еще не решили, кто из нас первым побалуется с девчонкой. — Он снял с пояса торбочку и достал из нее десятигранную игральную кость. — У кого больше выпадет, тот ее первым и оприходует, а у кого меньше — тот будет последним.

Двое его напарников кивнули. Стражник подбросил кость в воздух. Она упала на мостовую, подпрыгнула, покатилась… Все трое сгрудились около нее, чтобы посмотреть, сколько выпало.

— Десять! — воскликнул тот рогач, который бросил кость, радуясь своей удаче.

У следующего выпало только четыре, и он глухо зарычал. Третий тоже выбросил десять. Ничья. Первый решил бросить кость еще разок, а его соперник сказал:

— В этот раз кидай повыше. Не доверяю я ни тебе, ни кости твоей.

— Можно и повыше, — захохотал первый стражник и высоко подбросил игральную кость. Но на землю она не вернулась.

Все трое, запрокинув голову, приставили ладони ко лбу, защищаясь от свечения гигантского рубина. Потом непонимающе переглянулись и неуверенно нахмурились. И в этот момент из ночного мрака стремительно вылетел конец веревки с крюком на конце и обхватил плечи владельца игральной кости.

В следующее мгновение петля рванулась вверх и затянулась на жирной шее рогача. Еще миг — и он взлетел вверх и, кашляя, хрипя и отчаянно дергая руками и ногами, скрылся в ночной темноте. Двое стражников ошарашенно переглянулись, но не успели они и глазом моргнуть, как неподвижное тело их задушенного товарища рухнуло на мостовую с огромной высоты. Труп упал на одного из стражников, он упал навзничь и подняться не смог — его позвоночник был сломан.

Третий стражник отчаянно заметался по площади. Измученным, еще не до конца верящим в свое спасение пленникам казалось, что он пытается бежать в три стороны сразу. Но тут, когда единственный из трех рогачей, оставшийся в живых и готовый удрать с мощеной площади, успел хотя бы вскрикнуть, с ночного неба спикировало большое существо, похожее на гигантскую летучую мышь. Одним стремительным движением оно сбило рогатого мерзавца с ног, оседлало его и выхватило из чехла острый нож. В следующую секунду все было кончено. Де Мариньи действовал с убийственной быстротой и ловкостью, порожденными ужасом и отвращением. Он не почувствовал ни малейших угрызений совести из-за того, что так жестоко прикончил три порождения страшных снов.

Не медля ни мгновения, сновидец-мститель взбежал по ступеням пьедестала и за считаные секунды освободил несчастных пленников от оков. За все это время Титус Кроу не произнес ни слова. Он смотрел на друга, широко раскрыв рот и глаза от изумления. Наконец, когда де Мариньи помог Титусу и Тиании подняться на ноги, стараясь при этом не смотреть на наготу красавицы, у Титуса вырвалось:

— Анри! Де Мариньи! Это ты? Я не сразу узнал тебя под этой черной краской на лице! Но как? Ты, здесь, в мире сновидений? Боже! Еще ни разу я не…

— Потом, Титус, — прервал его де Мариньи. — Бог свидетель, времени у нас в обрез. Сначала я заберу Тианию — плащ не выдержит троих, — но я сразу же вернусь за тобой. А ты лучше вооружись одним из этих ятаганов — мало ли, вдруг кто-то еще из этих рогатых тварей явится сюда. Я постараюсь вернуться за тобой как можно скорее.

С этими словами де Мариньи повернулся к Тиании, а та вопросительно посмотрела на Титуса.

— Доверься де Мариньи, Тиания, — сказал своей спутнице покрытый кровоподтеками и порезами Титус. — Он самый надежный друг, какого только можно себе представить.

С этими словами он препоручил Тианию заботам друга, а де Мариньи, по-прежнему стараясь не замечать наготу и неземную красоту Тиании, обвил ее полой летучего плаща. Не медля более ни мгновения, он крепко обнял ее и взмыл в ночное небо. Они быстро полетели к высокой неосвещенной башне примерно в миле от центральной площади и пьедестала с гигантским рубином. Там де Мариньи осторожно опустил Тианию на плоскую крышу, огороженную парапетом. Но сразу улететь он не успел. Красавица-богиня взяла его за руку.

— Титус мне много рассказывал о тебе, Анри-Лоран де Мариньи, — прошептала она. — Теперь я понимаю, почему он оставил меня одну в Элизии, чтобы вернуться к вашей зеленой Земле. Такие друзья, как ты, вправду встречаются очень редко. Он любит тебя, как брата, с этих пор точно так же буду любить тебя я.

Тиания потянулась к де Мариньи и легко поцеловала его в губы. В следующий миг, когда он уже летел по ночному небу в летучем плаще, сердце его ликовало. Он понял: что бы ни случилось потом, он уже полностью вознагражден за весь тот риск, которому подвергается здесь, в мире сновидений.

Минуту или чуть больше спустя де Мариньи забрал с площади, где стоял пьедестал с гигантским рубином, Титуса Кроу, и тут ему стало ясно, насколько пытки обессилили друга. Вяло сжав в руке ятаган, Титус едва не лишился чувств к тому моменту, когда они вдвоем взлетели ввысь.

Де Мариньи спросил у Титуса, сколько времени они с Тианией пролежали на ступенях около гигантского рубина.

— С полудня, Анри. Но мы были слабы уже тогда, когда только оказались в Дайлат-Лине. Нас привезли в город на одной из жутких черных галер и три дня не давали есть. Все это время меня поили каким-то сонным зельем, и я почти ничего не соображал, но даже будь я в здравом уме, я бы ни за что не согласился есть ту бурду, которой потчевали гребцов! И не забывай: мы протомились в оковах рядом с этим чудовищным камнем почти одиннадцать часов. И это отняло у меня куда больше сил, чем трое суток на борту черной галеры.

Тиания… Она просто удивительная. В ней гораздо больше от Старших Богов, чем можно подумать, даже если принять во внимание ее неземную красоту. Думаю, именно божественность спасла ее от губительного воздействия гигантского рубина. Что до меня, то мне нужно просто немного простой и вкусной пищи, немного отдохнуть, и вскоре я стану собой. Нормальным. Или ненормальным. Вряд ли ты прихватил с собой бутылочку бренди, Анри? Богом клянусь, вот это бы меня бесконечно порадовало!

Как ни был встревожен де Мариньи, он не смог не улыбнуться. Титус Кроу стал похож на себя, хотя даже эти шутливые слова казались криком издалека, сорвавшимся с губ изможденного, измученного человека, еще совсем недавно прикованного к ступеням пьедестала, на котором покоился зловещий гигантский рубин. На самом деле Титус не осознавал, насколько губительно воздействие этого колдовского камня, а теперь, по мере того, как они с де Мариньи удалялись от площади, к Титусу начали мало-помалу возвращаться силы и юмор. Де Мариньи отлично знал, что, когда Титус Кроу окончательно оправится после пережитого, он станет могучей силой, с которой врагам придется считаться, и тогда настанут тяжелые времена для злобных тварей, пытавшихся овладеть миром сновидений Земли.

А еще де Мариньи понимал, что имел в виду его друг, называя себя «ненормальным». Во время своих приключений в пространстве и времени, по пути до Элизии Титус Кроу, находясь внутри часов времен, попал в некий чужеродный мир. От забытья его спас врач-робот, T3RE, и тело Титуса преобразилось благодаря достижениям науки, о которых не могли и догадываться ученые с его родной планеты. Он приобрел немыслимую силу и быстроту. Он мог очень долгое время оставаться под водой без всяких вспомогательных средств. Его кожа стала непроницаемой почти для любых атмосферных условий, кроме самых уж едких. И пожалуй, самым удивительным стало то, что он был воссоздан в образе самого себя, но на двадцать, а то и двадцать пять лет моложе! Даже сознание Титуса Кроу подверглось изменениям! Оказалось, что он способен делать совершенно немыслимые, необъяснимые операции с часами времен. Он пользовался ими для многого, что в них не было заложено создателями — самими Старшими Богами.

Де Мариньи прогнал все подобные мысли и воспоминания и с помощью летучего плаща опустил себя и Титуса на площадку на крыше башни. Негромко вскрикнув от радости, Тиания бросилась в объятия Титуса. Несколько мгновений он бережно гладил ее волосы, а потом повернулся к Мариньи.

— Ну, Анри, а что у тебя на уме теперь? Пока что мы еще не выбрались из пекла, друг мой.

— Я это знаю, но… — начал, было, де Мариньи, но оборвал себя и приложил палец к губам. Снизу, с улиц ночного города, донесся шум. Вдалеке запылали алым светом факелы.

— Похоже, беда! — прошептал де Мариньи. — Они обнаружили ваше исчезновение!

3. Гигантский упырь

— Так они скоро весь город поднимут, — поспешно добавил де Мариньи. — Титус, сколько их в Дайлат-Лине?

— Тысяча. А может быть, больше, — ответил Кроу. — В гавани мы видели целую флотилию их черных галер.

— Если так, то нам нельзя терять ни секунды. Я снова возьму первой Тианию и перенесу ее в безопасное место, подальше от сторожевых костров, горящих вокруг города. Потом я возвращусь за тобой. И ты, Титус, до моего возвращения будь тише воды, ниже травы.

Титус Кроу похлопал своего товарища по спине, пожелал ему удачи и присел на корточки за парапетом, ограждавшим площадку на вершине башни. В следующее мгновение де Мариньи, окутав Тианию полой летучего плаща, снова взмыл в воздух. Когда они набрали высоту, им стало видно, что рогатые твари из Ленга начали бегать по ночным улицам.

Одной рукой де Мариньи крепко держал Тианию за тонкую талию, а второй нажимал кнопки, управлявшие антигравитационными свойствами летучего плаща. Он поднялся еще выше. Тиания крепко обнимала его, но, хотя ночной воздух был холодным, и ветер свистел в ушах, и летели они на страшной высоте, она ни разу не вздрогнула.

«Наверное, она думает про Титуса, — подумал де Мариньи, — оставшегося на вершине башни в недобром городе». Чтобы отвлечь Тианию от мрачных мыслей, он сказал:

— Ты — храбрая девушка, Тиания.

Тиания повернула к нему голову и улыбнулась. Ее волосы развевались на ветру. Де Мариньи показалось, что тревога и страх быстро тают на прекрасном, почти светящемся лице красавицы.

— На самом деле, я не храбрая, — сказала она. — Когда о тебе заботятся такие, как ты и Титус, кто станет бояться?

Де Мариньи и сам не удержался от улыбки. Но в следующую секунду он нахмурился и спросил:

— Скажи, во имя всего прекрасного, почему вы не взяли с собой в мир сновидений летучие плащи? Казалось бы…

— Да нет же, плащи мы взяли, — прервала его Тиания. — Мы бы и часы времен захватили, но это бы нас выдало. Плащи у нас отобрали рогатые твари, когда схватили нас. Глупцы! Они выбросили летучие плащи вместе с остальной нашей одеждой!

— Они не поняли, что это такое?

— Нет. Существам вроде них никогда бы в голову не пришло летать. У них даже души к земле привязаны.

— А как вас схватили? — спросил де Мариньи, заметив, что сторожевые костры мало-помалу остаются позади. Он вглядывался во тьму, ища глазами удобное место для посадки.

— Это долгая история, но я постараюсь рассказать коротко… Когда мы попали сюда впервые, нам многое предстояло сделать. Надо было первым делом навестить Атала-Премудрого, а может быть, Куранеса из Ос-Наргая, что за Танарианскими горами. Но здесь так много разных чудес — пожалуй, не меньше, чем в Элизии, а я впервые попала в иной мир — пусть это мир сновидений. Кроме того, мне хотелось хоть немного побыть наедине с Титусом. И я уговорила его хотя бы день-другой побродить из города в город, останавливаясь на ночлег в маленьких гостиницах и тавернах. Для меня это была просто игра, понимаешь? Я же не знала…

Как бы то ни было, Титус согласился на мое глупое предложение. Он сказал, что это будет хороший способ освоиться здесь, в мире сновидений. Летучими плащами мы пользовались аккуратно, чтобы не привлекать к себе внимание. Перелеты мы совершали перед рассветом. Так что расстояния сложностей для нас не представляли.

— Те первые два дня были чудесны, а потом мы оказались в Ате… Ат — это неприятный городок на границе с Иштартой. Ни мне, ни Титусу там не понравилось, поэтому мы там долго не пробыли. Но когда мы находились там, нас обманули, но тогда мы этого не поняли. Один человек из мира сновидений — предатель, вступивший в союз с темными силами из страшных снов, воплощение всего, что для сновидений неестественно. Каким-то образом он проведал, кто мы такие и зачем оказались здесь, и сказал нам, что нам нужно отправиться через Южное море на остров Ориаб. Там, по его словам, нам следовало добраться до Бахарны, крупного морского порта, а в порту разыскать черную галеру, капитан которой сможет рассказать нам все, что нам нужно знать о бедах, навалившихся на мир сновидений. Быть может, этот капитан даже мог подсказать нам, как действовать.

И мы оправились в Бахарну. Там мы оказались поздно вечером, когда пристани были окутаны тьмой. Капитан черной галеры — низкорослый мужчина, предпочитавший держаться в тени, велел нам идти в одну из портовых таверн, где он завтра с утра с нами встретится. Таверна находилась совсем рядом с пристанями. Она оказалась грязной и унылой. Все время казалось, что кто-то прячется по темным углам. Но наша комната была самой лучшей в доме, а еда и вино показались нам превосходными… Но еда и вино… в них было добавлено какое-то зелье! Мы очнулись в плену, на борту черной галеры, и… а остальное ты знаешь.

Де Мариньи кивнул.

— Ну, теперь все плохое закончилось. Погляди-ка туда! — Он указал вперед, в темноту. — Вон она, белая скала. Не такая уж высокая, и склон у нее не слишком крутой. А ориентир хороший. Я его не пропущу, когда буду возвращаться с Титусом. Спускаемся, Тиания.

Управляя плащом, де Мариньи совершил плавную посадку на вершину невысокой скалы, торчавшей посреди пустыни. Там он оставил Тианию, пообещав ей, что скоро доставит к ней Титуса, а потом они втроем отправятся в Ультхар и окажутся там к завтраку. Этому не суждено было сбыться, но де Мариньи об этом не догадывался.

Титусу Кроу, притаившемуся за парапетом на вершине башни всего в миле от растревоженного центра Дайлат-Лина, показалось, что прошла целая вечность, прежде чем из ночного мрака плавно вылетел де Мариньи и приземлился рядом с ним, словно огромная летучая мышь.

— Анри, — прошептал Кроу, — все хорошо?

Не зря он говорил шепотом. По улицам бегали поисковые отряды с горящими факелами. Дайлат-Лин превратился в лабиринт пляшущих огней и прыгающих теней, и теперь со всех сторон доносилось леденящее кровь улюлюканье рогачей из мрачного Ленга. Вскоре топот бегущих ног донесся до друзей с мостовой прямо под башней, где они прятались.

— Пока все нормально, — еле слышно ответил де Мариньи. — Тиания сейчас в безопасности. Думаю, еще немного — и мы будем далеко от беды, Титус. Но все это благодаря твоему летучему плащу. Без него у меня ничего бы не получилось.

— Этот плащ теперь твой, Анри, — ты его заслужил. Вот, возьми этот ятаган, убери за ремень. И дай мне ухватиться за тебя покрепче. Ну, в путь!

Титус Кроу весил больше Тиании, поэтому начало полета получилось более медленным, но все же летучий плащ поднял двоих друзей над крышами Дайлат-Лина, и оба они испытали огромное облегчение, когда мерцающие огни факелов остались позади. Но вскоре внизу показалась полоска огней — это были сторожевые костры. Друзья пролетели над ними на большой высоте.

— Еще миля — максимум, две, — сказал де Мариньи. — Там, впереди, из песка торчит белая скала. Я оставил Тианию на ней. Мы будем там через пару минут.

— А что потом, Анри? Короткими перелетами до Ультхара?

— Примерно так, я думаю.

— Хорошо. А как только мы немного отдохнем и найдем безопасное жилье для Тиании, мы с тобой отправимся в Илек-Вад. Хочу узнать, что именно там происходит. Да, и еще: быть может, у тебя найдется время рассказать мне про то, какого черта ты делаешь тут, в мире сновидений — в то время, как ты должен был давным-давно быть на пути в Элизию.

— А я и есть на пути в Элизию, Титус. Но оказаться там я могу только так. Меня послал сюда Кхтанид. Он сказал, что ты и Тиания в беде. Я тоже расскажу тебе всю историю попозже. Что же до Илек-Вада, то мне бы тоже хотелось там побывать и узнать, что там творится. В конце концов, там мой отец. Я его не так хорошо помню, но все же…

— Вон она, твоя белая скала впереди! — вдруг воскликнул Кроу и резко прервал друга. Он взволнованно указал вперед. — А вон Тиания: я вижу, она машет нам рукой. Ну, ты молодец, Анри. Ты ни на дюйм не сбился с курса!

Управляя плащом на посадке, де Мариньи опустился на уступ, где их ждала девушка-богиня. Она протянула к ним руки.

Только в это мгновение де Мариньи и Титус Кроу ощутили резкий порыв ветра — настоящий шквал. Ничего подобного за все время их полета над пустыней они не чувствовали. Оба поняли: что-то не так. Страшным вихрем их отбросило в сторону, и они врезались плечами в склон скалы футах в тридцати от того места, где стояла Тиания. Под уступом находился отвесный обрыв, и де Мариньи пришлось повозиться с кнопками управления летучим плащом, чтобы отлететь подальше от скалы. Он услышал хриплый вдох Титуса и, проследив за испуганным взглядом друга, увидел и узнал гигантский серый силуэт, бесшумно пролетевший мимо и закруживший над вершиной скалы, расправив большие, тонкие, полупрозрачные крылья.

— Упырь! — вскричал де Мариньи, пытаясь справиться с летучим плащом, снова подхватившим ветер, создаваемый крыльями незваного гостя. — Гигантский упырь.

— Опусти меня на уступ! — крикнул Титус. — Наверняка этот гад явился за Тианией! Смотри, вот он опять!

В третий раз вихрь, поднятый крыльями гигантского упыря, друзья ощутили на себе, когда тварь зависла прямо над Тианией, в страхе присевшей на корточки на уступе белой скалы. Титус и де Мариньи забарахтались в воздухе, но вскоре ветер унялся, и они смогли хорошо разглядеть гигантского упыря. Де Мариньи раньше видел этих тварей только мельком и не очень четко — когда Кхтанид транслировал ему телепатические видения.

Жуткая тварь — вдвое крупнее любого из своих мерзких сородичей — выглядела между тем точно так же отвратительно, как всякий упырь. Безликая голова, рожки, длинный хвост с косматой кисточкой на конце, крылья, как у летучей мыши. Кожа серая, словно бы резиновая, на вид холодная и влажная. И — что, наверное, было, страшнее всего — упырь не издавал никаких звуков.

В следующий момент де Мариньи бросило к скале — это Титус Кроу взял на себя управление летучим плащом, чтобы оказаться ближе к Тиании. Пытаясь перехватить управление, де Мариньи чуть было не пропустил то, что случилось затем. Услышав испуганный крик Титуса, он увидел, как гигантский упырь — настоящий колосс в сравнении с другими гигантскими упырями — начал набирать высоту, бесшумно работая кожистыми крыльями и унося в своих отвратительных когтях извивающуюся, кричащую хрупкую Тианию!

4. Эликсир Атала

На широком уступе белой скалы, вздымавшейся высоко над песками пустыни, Титус Кроу в безмолвном гневе потрясал ятаганом, провожая взглядом серый силуэт, улетавший все дальше и дальше на фоне ночного неба, испещренного странными созвездиями. Но к тому моменту, как рядом с ним оказался де Мариньи, обнаженный великан успел немного овладеть собой и выкрикнул, задыхаясь:

— Быстрее! Снимай плащ! Скорей, Анри, я должен лететь за этим монстром!

Сразу поняв, что спорить и отговаривать Титуса бесполезно — только время зря потратишь, — и зная о том, что плащ максимально эффективен, когда надет на одного человека, де Мариньи решил, что преследовать упыря и спасать Тианию — дело Титуса. Он быстро расстегнул плащ и помог Титусу Кроу облачиться в него. Не говоря ни слова, Титус обхватил друга за пояс, другой рукой нажимая на кнопки на вороте плаща. В следующее мгновение не успевший опомниться де Мариньи уже стоял на песке, а Титус взмыл ввысь, в ночное небо.

— Дорогу до Ультхара найдешь, Анри? — крикнул он с высоты.

— Я дорогу знаю! — крикнул в ответ де Мариньи. — Милях в пяти отсюда я дойду до реки Скай и просто пойду вдоль берега. За меня не волнуйся, Титус. Встретимся в Ультхаре… с вами обоими! Удачи тебе!

— Спасибо! Удача мне очень пригодится! — долетел с высоты голос Кроу. — Береги себя, Анри.

На миг на фоне звезд возник силуэт, похожий на огромную летучую мышь, и исчез.

Полчаса спустя, прошагав чуть больше двух миль через барханы в сторону Ультхара, куда его вел запах ночных цветов на берегах реки Скай, де Мариньи в десятый раз опасливо оглянулся через плечо. Безусловно, виной всему было его воображение, но в последние двадцать минут, вскоре после того, как он ушел от подножия белой скалы, ему казалось, что за ним кто-то идет. Но всякий раз, когда он оборачивался, он никого и ничего не видел — только невысокие барханы, из которых порой торчали скалы.

Забравшись на гребень высокой дюны, де Мариньи снова обернулся и на этот раз разглядел на горизонте темные силуэты базальтовых башен Дайлат-Лина. Огни в окнах города не горели — только пылали тусклым, недобрым светом сторожевые костры вокруг него. Де Мариньи с ужасом осознал, как недалеко он пока ушел от этого города, ставшего настоящим ночным кошмаром, и он сразу решил уйти от него как можно дальше и как можно скорее. Вряд ли рогатые твари могли уже погнаться за ним, но все-таки…

Он поежился, чувствуя, будто по спине ползут мурашки. Это была не дрожь от ночного холода. Де Мариньи развернулся и был готов продолжить путь в сторону дружелюбного Ультхара, но в этот самый момент краем глаза заметил какое-то движение. Кто-то бесшумно перебегал из тени в тень всего лишь в ста ярдах позади. И тут де Мариньи вспомнил о том, что ему говорил Грант Эндерби: что рогатые мерзавцы весьма опытны в том, как преследовать жертву. Вспомнил и зябко поежился.

Он быстро скатился по склону дюны и осмотрелся по сторонам в поисках укрытия. Он бросился к большому валуну, наполовину зарывшемуся в песок, и спрятался за ним. Опустившись на колени на песок, де Мариньи отчетливо услышал далекий вой. Звук достиг самой высокой ноты, вопросительно дрогнул и стих. Почти сразу зазвучал другой крик — под подсчетам де Мариньи, прямо из-за той высокой дюны, с которой он только что спустился. И хотя он услышал незнакомое зловещее улюлюканье, он нисколько не усомнился в том, что голоса принадлежали треклятым страшилищам из Ленга!

Де Мариньи начал отчаянно стрелять глазами вправо и влево. Он искал в озаренной светом звезд пустыне более глубокую тень, под прикрытием которой он мог бы поскорее добежать до реки. Пока он озирался, до его слуха донеслось еще несколько вопросительных криков — и теперь ему стало совершенно ясно, что существа, издававшие этот омерзительный вой, начали его окружать! Кто-то из них кричал совсем рядом — причем, со стороны реки. И что-то в этом крике было новое — может быть, он звучал победно?

Де Мариньи настолько сосредоточенно выбирал путь для побега, прислушиваясь к зловещим крикам, что не расслышал негромкие шаги за спиной. Вернее, расслышал он их слишком поздно, а когда обернулся, то успел увидеть только украшенную драгоценными камнями рукоятку ятагана, и эта рукоятка ударила его между глаз…

Когда к де Мариньи вернулось сознание, он на миг поверил, что ему удалось каким-то образом преодолеть барьеры сна и возвратиться в мир бодрствования. Но нет. Хотя солнце стояло в зените и его свет резал глаза даже сквозь полуприкрытые веки, сновидец догадался, что он в плену, в мире сновидений. И не просто в плену, потому что дома и башни вокруг него, и те ступени, на которых он лежал и края которых с остротой ножей вонзались в его спину, были базальтовыми, и такой базальт добывали только в мире сновидений. Так выглядеть мог только Дайлат-Лин… и конечно, стоило только де Мариньи немного повернуть голову, как он увидел гигантский рубин.

— Ага! Наш дружок из мира бодрствования наконец вернулся к нам — вот только башка у него, поди, раскалывается — так болит!

Де Мариньи не видел лицо говорившего, но нисколько не усомнился в том, что перед ним — рогач. Стражник небрежно опирался на рукоятку ятагана, острие которого упиралось в шершавую поверхность ступени пьедестала совсем рядом с грудной клеткой де Мариньи. Штаны стражника, сшитые из грубого черного шелка, были все в пятнах, засаленные. К поясу была приторочена торба, из которой торчали рукоятки ножей. На жирных пальцах — перстни со здоровенными рубинами. Стражник наклонился. Его широкие губы расплылись в злобной ухмылке, а прищуренные глаза глядели на де Мариньи почти что голодно.

И вдруг сновидец почувствовал боль. Его кожа словно бы полностью высохла, поджарилась под полуденным солнцем. Ему показалось, что у него вот-вот может разломаться на части спина — так сильно за время, пока он лежал без сознания, в нее врезались края базальтовых ступеней. Голова болела жутко. Казалось, она кошмарно распухла. Все его обнаженное тело покрылось синяками оттого, что его грубо тащили несколько миль по каменистой пустыне. Губы, язык и глотка пересохли и потрескались, а в запястья и лодыжки до боли врезались кожаные ремешки, которыми они были связаны.

— Сновидец, мы убьем тебя!

Свои слова рогатый стражник сопроводил несколькими ударами. Он небрежно пнул де Мариньи в бок, покрытый кровоподтеками. Де Мариньи с трудом сдержал крик боли. Ему чудом удалось приподнять голову, и он увидел, что окружен не менее чем двумя десятками рогатых тварей. Их предводитель — тот, что говорил с ним, был разут, и удары по ребрам были только больнее из-за того, что вместо ступней у мучителя де Мариньи были… копыта.

— Мы убьем тебя, — повторило чудовище, — но выбрать, как именно мы это сделаем, ты можешь сам. Ты можешь умирать медленно, очень медленно — сначала ты останешься без рук, потом — без ног, потом мы лишим тебя так называемого «мужского достоинства». Потом мы отрежем тебе уши, выколем глаза, и наконец — язык. На это уйдет день, а может — два. Либо ты можешь умереть жестокой, но быстрой смертью!

Он немного помолчал, чтобы пленник лучше осознал сказанное им, и добавил:

— С другой стороны, мы могли бы проявить милосердие.

— Сомневаюсь, — простонал де Мариньи, — что таким, как вы, ведомо милосердие.

— Да нет, мы знаем, что это такое! К примеру, очень даже милосердно будет отрубить тебе голову одним ударом — но прежде чем ты получишь эту награду, я хочу кое-что от тебя узнать.

Стражник ждал ответа, но де Мариньи промолчал.

— Если я тебе в глаза щепки вставлю, а голову велю так запрокинуть назад, что мало не покажется, ты очень скоро ослепнешь и будет тебе ох как больно. Солнце немилостиво к тем, кто на него пялится. Но прежде чем это понадобится…

— Ты хочешь что-то узнать.

— Точно! Значит, ты меня внимательно слушал. Это хорошо. Да, мне надо кое о чем узнать. Первое: как тебе удалось проникнуть в Дайлат-Лин так скрытно и как ты сумел убить троих наших собратьев так ловко, что они и тревогу поднять не успели? Второе: как ты смог так хитро похитить своих дружков и так быстро увел их из города, а сам потом попался? Третье: где сейчас твои приятели, потому что они нам нужны здесь для очень важной встречи. И наконец, четвертое: что в этой склянке, которая была при тебе? А при тебе мы нашли эту склянку, нож и веревку.

Эликсир! Когда рогатый стражник упомянул об эликсире Атала, де Мариньи невольно ахнул. Он и не вспоминал о флаконе до этого мгновения. Рогатый мерзавец услышал вздох де Мариньи и заметил, как у того на миг шире раскрылись глаза.

— А? — ухмыльнулся он. — Что я такого сказал? Может, про этот странный маленький пузырек с какой-то жидкостью?

Он показал де Мариньи флакон, сжав его большим и указательным пальцами.

— Человек является невесть откуда — и с собой у него ни еды, ни воды, а только ножик, веревка и вот это. И все-таки тебе удалось каким-то образом спасти своих дружков. Поразительно! И с этой крошечной склянкой вы втроем добирались в Ультхар! Что же в ней такое налито?

Мысли бешено заметались в голове де Мариньи. Что же сказать? Что ответить?

— Это… Это яд, — наконец прохрипел он. — Здесь смертельный яд.

Его мучитель поднял ятаган и провел кончиком лезвия по ребрам де Мариньи. При этом он не сводил глаз со сверкающего клинка. Довольно долго он молчал, потом произнес:

— О нет, нет, нет, друг мой. — Голос его стал маслянистым и грозным одновременно. Глаза зловеще заблестели. — Это не годится. Крошечный пузырек с ядом — всего-то дюжина капель, — чтобы отравить целый город?

Де Мариньи задергался — и физически, и умственно. Совсем как гигантское разумное насекомое, приколотое булавкой к картонке великаном-энтомологом. У него вдруг мелькнула надежда: а вдруг этот мучитель заставит его выпить собственный «яд» (а эликсир Атала на данный момент явно успел перебродить и созреть). Но нет, этому не суждено было сбыться. Однако на смену этой надежде пришла другая — словно вспышка молнии разогнала грозовые тучи. Он вспомнил картинку из времен своего детства. То ли иллюстрацию из книжки, то ли кадр из мультика. На картинке был изображен кролик. Братец Кролик! И де Мариньи поверил, что выход все же может найтись. Попытаться стоило.

— Если я скажу тебе, что в этом флаконе, если раскрою тайну магического зелья, которое в нем находится, — ты клянешься не тронуть меня и отпустить на волю?

Рогатый стражник сделал вид, будто задумался над предложением де Мариньи, но ему не удалось обмануть своего пленника. Наконец он ворчливо произнес:

— Договорились. В конце концов, не ты нам нужен, а те двое, которых ты у нас украл. Если то, что ты скажешь, хотя бы отчасти подскажет, где они теперь, но мы отпустим тебя.

Настала очередь де Мариньи разыграть раздумья. Наконец он выговорил:

— Этот эликсир для того, чтобы увеличить свою силу в десять раз. Один глоток — да нет, одна капля — и ты уже способен запрыгнуть на самый высокий бархан, за один час пересечь по пустыне весь путь до Ультхара, в одиночку сражаться, как десятеро, против целого войска — да-да, и без устали притом.

Рогатый стражник осторожно сжал флакон в жирной ладони и пристально уставился на де Мариньи.

— Это правда?

— А ты думаешь, как я явился сюда посреди ночи — без еды, без воды? Как одолел троих ваших стражников, как малых детишек? И как ты объяснишь, куда пропали те двое, которых я спас, — их ведь будто ветром сдуло! Без сомнения, они сейчас уже в Ультхаре, в Храме Старейшин, где Атал…

— Атал? — прошипел рогатый мерзавец. — Что ты знаешь про Атала?

— Ну, так это же Атал дал мне этот эликсир, чтобы помочь мне в моем походе!

Толпа рогатых тварей, стоявших вокруг пьедестала, загомонила. В голосах стражников де Мариньи услышал ненависть, страх и изумление. Явно каждому захотелось испробовать магического эликсира. Тот, что допрашивал де Мариньи, раздал кулак и алчно воззрился на флакон с жидкостью. Но вдруг его взгляд наполнился хитростью.

— Нет, я тебе не верю. Думаю я, что это, наверное, все-таки яд и что ты хочешь обдурить меня, чтобы я его выпил. Если так, то… — Он быстро выдернул пробку из бутылочки и поднес ее к лицу де Мариньи.

Сновидец, ожидавший, что такое может случиться, приподнял голову, широко раскрыл рот и потянулся к флакону.

Рогатый стражник мгновенно отдернул руку с бутылочкой. Он злобно ухмыльнулся.

— Значит, правду сказал!

Ухмылка на его физиономии быстро сменилась выражением странного ожидания. Он лизнул широченные губы и уставился на флакон вытаращенными глазами. Его рука снова задрожала.

— Дай мне попробовать, Гарл, — алчно прохрипел один из тех, кто стоял позади старшего стражника.

— Нет, мне, — потребовал другой.

— Стойте! — Гарл поднял вверх руку. — На один вопрос он еще не ответил. — Он устремил взгляд на де Мариньи. — Если ты действительно говоришь правду, так почему же мы тебя так легко изловили? Почему ты не сбежал, как твои дружки? Почему не запрыгал через барханы, не поспешил в Ультхар?

— Очень просто. — Связанный по рукам и ногам де Мариньи попытался пожать плечами. — Атал меня предупреждал, а я его не послушал.

— О чем он тебя предупреждал?

— О том, что, если выпьешь слишком много эликсира, станешь как пьяный. Будешь ходить медленно, все чувства притупятся. Я своих друзей-сновидцев освободил и решил, что стану еще сильнее и быстрее, и принял два глотка эликсира. Не успел я опомниться…

— Как мы тебя схватили. Гм-м-м! Я тебе верю, да. А еще я верю, что с помощью твоего эликсира мы сможем изловить тех, кого ты освободил. Но сначала силу эликсира надо бы проверить.

— Я проверю, Гарл! — нестройно закричало сразу несколько голосов.

— Я!

— Нет, мне дай, Гарл!

Старший стражник повернулся к своим соратникам.

— Чего? Захотели стать сильнее Гарла, да? — Он расхохотался и погрозил остальным стражникам толстым пальцем. — Ну уж нет, приятели. Эликсирчик слишком дорогой, чтоб его тратить на тупиц и сорвиголов. Может, попозже я соберу из вас поисковый отряд, а нынче ночью мы поищем кое-чьих пропавших приятелей в Ультхаре — ну а прямо сейчас я сам отведаю чудесного эликсира Атала! А ну разойдись!

Солнце светило жарко, но не из-за его палящего света лоб де Мариньи покрылся новым слоем пота. С огромным волнением он наблюдал за тем, как Гарл поднес руку с флаконом к физиономии. Другой рукой он высоко поднял ятаган.

— Если ты солгал мне, сновидец, то ты хотя бы заработал быструю смерть. Только этот подарок тебе принесет такая ложь. А теперь…

Он едва коснулся губами горлышка откупоренного флакона.

В первый момент черты физиономии рогатого стражника исказила гримаса изумления. Затем он сдвинул брови.

— Вкус не противный, — проговорил он. — Хотя маленько…

В следующий миг он, как пьяный, зашатался на месте и начал неуверенно отступать вниз по ступеням пьедестала. Ятаган выпал из его руки, ее сковало спазмом, когда Гарл потянулся к шее. У подножия пьедестала он снова качнулся и выпученными глазами уставился на сжатый в пальцах флакон.

И вдруг очертания его фигуры начали дрожать и расплываться. Он как бы распылился в воздухе, превратился в дымку… и наконец его одежда упала на мостовую. Упал и флакончик — но не разбился. Его падение было смягчено жестким шелком, из которого была сшита одежда Гарла. В воздухе повисло единственное, что от него осталось, — эхо его голоса, тоненький писк, в котором звучали возмущение и ужас.

Но тут ошеломленное молчание прервал хриплый хохот де Мариньи. Услышав в его смехе издевку, замершая толпа стражников ожила. Один наклонился, чтобы подобрать упавший флакон, другие принялись драться за одежду Гарла, а остальные окружили лежащего на ступенях де Мариньи. С шелестом вылетели из ножен лезвия ятаганов, сверкнули на солнце. На миг сновидец подумал: все кончено. И вдруг…

— Стойте, ребята! — прокричал тот из стражников, который схватил бутылочку с эликсиром. — Теперь вами командовать буду я, Барзт. И я лично отомщу за Гарла. Но для начала мне надо кое-что вызнать. — Он приставил кончик лезвия ятагана к горлу де Мариньи. — Эй ты, человек из мира бодрствования, сновидец. Куда ты своей темной магией отправил Гарла?

— Он отправился в такой ад, страшнее которого вы не придумаете, — смеясь, ответил де Мариньи. — Там пытки похуже любых, которыми вы можете мучить меня. Как видите, этот «эликсир» — все-таки яд, ключ к вратам, за которыми самые черные преисподние. Уже сейчас ваш Гарл вопит в вечной агонии. В своих муках он будет вечно проклинать меня, но он ничего не может поделать со мной здесь, в мире сновидений. Убейте меня сейчас, если хотите, ибо я доволен тем, что Гарл заплатил за смерть моих друзей из мира бодрствования. Ведь они тоже испили яда — чтобы не страдать от прикосновений ваших грязных лап. Убейте! Убейте меня прямо сейчас! — Он запрокинул голову и подставил шею для удара. — Вот только…

Де Мариньи умолк. Он сделал вид, будто покусывает язык, чего-то испугавшись. И тут сгрудившимся на ступенях рогатым тварям показалось, что он как бы съежился, пытаясь от чего-то спрятаться.

— Нет! — сорвался сдавленный крик с его растрескавшихся губ. — Нет, нет, только не это!

— Что — не это? — пробормотал нахмурившийся Барзт и заметил, что испуганный взгляд де Мариньи прикован к бутылочке с эликсиром Атала. Глаза Барзта зажглись предательским огнем.

— Ага! — воскликнул он. — Гарл в муках своих проклянет тебя навечно, да? Ну так отправляйся в этот ад, сновидец, про который ты так весело рассказываешь. Пусть же и ты испытаешь эти вечные муки и поглядишь, какое милосердие тебе выкажет наш Гарл!

С этими словами Барзт наступил на волосы де Мариньи, чтобы тот не вертел головой, наклонился и прижал флакон к губам сновидца.

Но как только горлышко флакона прижалось к его губам, он жадно выпил содержимое. Барзт понял, что его одурачили, но было уже слишком поздно. Буквально в следующую секунду де Мариньи стал похож на наполняемый воздухом шарик. Его силуэт задрожал в воздухе и исчез из глаз, но в этот миг исчезновения рогатые стражники заметили победный блеск в его глазах.

А потом в воздухе остались только отзвуки радостного смеха.

1. За вершинами Трока

Всеми силами сдерживая бушующую в сердце ярость, Титус Кроу, подгоняемый попутным ветром и похожий на огромную летучую мышь, управлял летучим плащом. Он никак не мог избавиться от неприятного, сосущего чувства под ложечкой. Им владел страх за Тианию, которую унес в когтях крылатый упырь. Наверняка эта мерзкая тварь все еще летела где-то над пустыней. Время от времени до Титуса доносились далекие крики Тиании, и всякий раз, когда он слышал ее голос, его охватывал страх. Но наконец Титус понял, что Тиания кричит нарочно — что она оставляет след, по которому он может идти за ней, догоняя гигантского упыря.

Он догадался и еще кое о чем: какой бы отважной ни была его подруга, ей бы стоило приберечь дыхание на потом — когда покричать придется, возможно, им обоим. На самом деле, все было к тому, что гигантский упырь летел прямо, как стрела, и интуиция подсказала Титусу, куда направляется чудовище. Вскоре силуэт упыря на миг заслонило крупное скопление звезд, висевшее низко над горизонтом, и Титус понял, что не ошибся. Несмотря на то, что этот упырь отличался от своих сородичей гигантскими размерами, тем не менее этот безликий ночной кошмар направлялся в ту область мира сновидений, где гнездились обычные упыри. Титус полетел быстрее, уповая на то, что сумеет настичь крылатую тварь.

Гигантский упырь помчался над Южным морем. Далеко внизу Тиания увидела звезды, отражающиеся в черном зеркале воды. Будь все хорошо — этот вид показался бы ей прекрасным, но сейчас, сжатая в лапах мерзкого чудища, бесшумно пересекавшего небеса мира сновидений, она поежилась и вскрикнула. Она знала, что Титус Кроу летит позади гигантского упыря. Она понимала, что ее крики в итоге приведут к ней ее возлюбленного, потому что упырь вечно лететь не смог бы, а вот летучий плащ Титуса устали не ведал.

Позади Тиания могла различить тусклые огни небольших городков, разбросанных вдоль побережья Южного моря. Ненадолго снизу донесся обрывок песни одинокого рыбака, управлявшего лодкой, плывущей посреди ночи. Несомненно, он пел, стараясь прогнать темных духов ночных вод, которые, как гласили предания, бродили по блестящей поверхности океана в безветренные ночи.

А потом далеко на востоке Тиания увидела тонкую серую полосу рассвета, зарождающегося на горизонте. Настоящий восход солнца должен был прийти еще не скоро, через несколько часов, но все же в этой серой полоске было обещание нового дня. Тиания гадала, что принесет этот новый день. С тоской она подумала о прекрасной Элизии, о разных иных измерениях в пространстве и времени. Любовь к Элизии у Тиании была сильна, но еще сильнее была ее любовь к Титусу Кроу. Страх покинул ее, но она еще раз издала крик в темноте, молясь о том, чтобы ее голос донесся до ее любимого Землянина с ночным ветром. Она понимала, что Титус не ответит, боясь встревожить чудовище, несущее ее высоко над Южным морем, но в том, что Титус здесь, где-то недалеко, она была уверена, как в биении собственного сердца.

Час пролетал за часом, и наконец замерзшая и измученная девушка-богиня заснула в лапах гигантского упыря. И возможно, судьба улыбнулась Тиании в ее невинности. Теплый ветер из экзотических стран прилетел к ней, когда она лежала в холодных влажных лапах чудовища, и принес ей сон во сне, и сон этот не был страшен.

Титус Кроу тоже увидел серую полосу рассвета на горизонте и постарался выжать побольше скорости из своего летучего плаща. Он вытянулся по струнке, чтобы рассекать воздух как можно быстрее. Ему хотелось верить, что с рассветом гигантский упырь найдет для себя пещеру или расселину в скалах, чтобы поспать и переждать светлое время суток, как поступают несказочные существа, ведущие ночной образ жизни, в мире бодрствования. И Титусу хотелось увидеть чудовище в тот миг, когда оно приземлится.

Некоторое время назад крики Тиании, которыми она помогала Титусу следить за полетом упыря, прекратились. Титус внимательно прислушивался — но тщетно. Его подруга молчала. А потом, когда рассвет превратил небо на горизонте в серую дымку, Титус увидел впереди окутанный туманами остров Ориаб. На фоне серого неба он разглядел силуэт машущего крыльями гигантского упыря. Чудовище уверенно снижалось к Нгранеку.

На сердце у Титуса сразу стало легче. Значит, он не ошибся. Гигантский упырь действительно направлялся к Нгранеку — логову всех ночных летучих упырей. Титус продолжил свой полет более скрытно, потому что, сам того не ожидая, успел приблизиться к похитителю Тиании сильнее, чем ему хотелось. Упырь начал по спирали снижаться к вершине Нгранека. Титус последовал за ним. Ниже, ниже… Все ближе к отверстиям пещер, испещривших склон этой горы.

Вскоре Кроу разглядел странный лик, высеченный на величественном скальном склоне — том, который не мог быть виден жителям Ориаба. Это был лик скорее некоего странного божества, а не человека. Глядя на гору с большой высоты, Титус увидел далеко внизу под этим высеченным на склоне ликом застывшие потоки лавы — свидетельства гнева Великих Старших Богов… здесь, в мире сновидений! Увидев своими глазами доказательство великой битвы, давно забытой и не укладывающейся в воображении людей, Титус понял, что Нгранек — это немыслимо древняя гора.

Однако долго разглядывать все это и размышлять о том, что бы это значило, Титус не мог: у него попросту не было времени. Он увидел, как гигантский упырь, высоко подняв крылья, устремился к черному отверстию входа в пещеру. Прибавив скорость, Титус помчался в том же направлении. Вокруг этой пещеры описывали небрежные круги упыри размерами поскромнее гиганта. Они были вдвое меньше человека и в испуге разлетелись в стороны, когда в их стаю врезался Титус Кроу. А когда он промчался мимо них, упыри замерли в предрассветном воздухе — безликие, ошарашенные, полусонные. А Титус Кроу полетел дальше, внутрь пещеры. Теперь он летел вслепую, а потому гораздо медленнее. Подсказкой ему был только приглушенный шорох, издаваемый кожистыми крыльями гигантского упыря.

Облаченному в летучий плащ сновидцу казалось, что он проносится по каким-то неведомым ночным заливам и потокам, но как только его глаза более или менее привыкли к темноте, он увидел, что воздух как бы едва заметно светится сам по себе серым, фосфоресцирующим светом. Через несколько мгновений Титус очутился в облаках дурно пахнувшего пара, исходившего, возможно, из самых глубоких недр Земли.

А потом высоко над ним возник высочайший свод, украшенный сталактитами и распростершийся во все стороны, насколько хватало глаз. Внизу торчали зловещие, острые, как иглы, сталагмиты. Это могли быть только легендарные Пики Трока. Ниже, еще ниже и глубже в недра подземного мира сновидений уносил Титуса летучий плащ. Через какое-то время темно-серые Пики Трока поднялись на невероятную высоту — острые и обрывистые со всех сторон. Вскоре их вершины затерялись в облаках, а подножия — в самых темных глубинах. У сновидца было такое ощущение, будто он летит посреди гигантских колонн, опускающихся в бесконечность. Он продолжал следовать за шелестом гигантских кожистых крыльев.

Так продолжалось довольно долго, а потом налетели страшные порывы воющего ветра. Они сбили Титуса с курса, он забарахтался в этом неожиданном смерче. Он ничего не мог поделать — оставалось только молиться, чтобы его не разбило о гранитные столбы, торчавшие повсюду. Мало этого, все вокруг заволокло тучами серного пепла и дыма. Но наконец ветер унялся, дым рассеялся, и сновидец увидел вдалеке то место, где Пики Трока сменялись мерцающими, бледно-голубыми огоньками смерти. А за ними был только мрак и далекое, усталое биение крыльев монстра.

Догадавшись, что он попал в легендарную Долину Пнот, где громадные дхолы роют свои норы и воздвигают пирамиды из костей, Титус Кроу ощутил беспричинный страх, знакомый всем сновидцам на пороге страшного сна. Ибо здесь находилось место, куда все вампиры, вурдалаки и упыри из мира бодрствования якобы выбрасывают объедки со своих кладбищенских пиршеств. У Титуса не было желания встречаться ни с вампирами, ни с дхолами, поэтому он на полной скорости понесся следом за ускользающим от него шорохом крыльев упыря.

Он продолжил полет вслепую, в почти полной темноте, но интуиция не покинула его. Он проносился через вонючие костяные склепы и вновь и вновь напоминал себе о том, насколько же во сне все проще. В какой-то момент, правда, он саркастически хмыкнул и мысленно спросил у себя: «Если это так, то откуда же у тебя столько сложностей?»

Снизу до него доносился сухой шелест. Он решил, что этот звук, скорее всего, издают дхолы, складывая костяные пирамиды. В какой-то момент Титус едва не налетел на нечто огромное и скользкое, вставшее на его пути. Но вскоре он увидел впереди яркую светящуюся точку, а затем она превратилась в слепящее пятно. Ближе, еще ближе… и Титус понял, что перед ним — природный вход в пещеру в отвесной гранитной стене. В следующее мгновение большая серая тень бесшумно пересекла пятно света и исчезла внутри пещеры.

У Титуса Кроу чуть сердце не выскочило из груди от радости, потому что наконец он увидел тоненькую фигурку Тиании, бессильно лежавшую в лапах чудовища! Собравшись с духом, Титус крепче сжал рукоятку ятагана, притороченного к ремню, и позволил себе негромко зарычать. Он устремился к ярко освещенному входу в пещеру. Там он оказался всего на несколько футов выше белого песка, устилавшего пол фантастической полости в недрах горы. А если бы он летел выше… страшно представить, что могло бы с ним случиться.

Потому что его летучий плащ вдруг исчез, испарился без следа, а сам он остался в воздухе и полетел вниз по дуге, готовясь упасть на песок! В следующую секунду последовал удар, и Титус на время потерял сознание. Очнулся он с головной болью, выплюнул изо рта песок, шатаясь, поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Плащ определенно исчез, а как и почему — гадать смысла не было. Думать сейчас надо было о более важных вещах.

Вглядевшись в просторы белой песчаной пустыни, Титус прищурился и различил вдалеке смутное движение. Интуиция предупредила его о том, что впереди его могут ожидать ужасные опасности как для него самого, так и для его возлюбленной Тиании, но если нужно было спасти ее, он был готов встретиться с этими опасностями один, обнаженный, лишенный летучего плаща…

2. Возвращение в сон

Де Мариньи радостно проснулся внутри часов времен, вращающихся на высокой орбите вокруг Земли. Проснулся мгновенно, без какой бы то ни было сонливости, притупленности сознания, физической слабости, и сразу вспомнил обо всем, что с ним произошло. На самом деле, его перенос из мира сновидений в мир бодрствования был таким полным, что его органы чувств ощутили это скорее физически, чем умственно. Было несколько мгновений, когда он чувствовал, как переносится не только его сознание, но и его тело. Но вот он полностью осознал, что произошло, и с его губ сорвался победный смех и радостный крик. Он понял, что его план удрать от рогатых тварей в Дайлат-Лине удался.

Однако вскоре его эйфория начала развеиваться. Его исчезновению из Дайлат-Лина, как оказалось, сопутствовало несколько обстоятельств. Во-первых, на нем был летучий плащ, а это могло означать только одно: этого плаща больше не было у Титуса Кроу. И тут де Мариньи вспомнил о том, что ему говорил Атал об эликсире: один глоток мгновенно переносит сновидца в мир бодрствования вместе со всем, что он принес с собой в мир сновидений! Понимая, как тяжко придется Титусу без летучего плаща спасать Тианию, де Мариньи решил пока об этом не думать. Он переключился на проблему номер два: проснуться он хотел, главным образом, для того, чтобы сразу возвратиться в мир сновидений, но на этот раз он хотел захватить с собой часы времен. Но как же он мог сделать это сейчас, когда еще ни разу в жизни не ощущал себя более неспящим?

Злясь на себя за то, что все в итоге сделал не так, как надо, де Мариньи стал ругать себя на чем свет стоит. Эликсир Атала для Анри-Лорана де Мариньи сработал превосходно, просто чудесно — но теперь он действовал как сильнейший стимулятор, и похоже, этот эффект вряд ли мог скоро выветриться. Де Мариньи выругал себя снова. Конечно, такое с трудом можно было предвидеть, и все же… разве так уж сложно было бы попросить у Атала какое-нибудь зелье, с помощью которого он мог бы вернуться в мир сновидений?

И тут глаза де Мариньи радостно засверкали, и он щелкнул пальцами. Зелье для возвращения в мир сновидений? Но он же прекрасно знал средство, которое могло ему в этом помочь. Спиртное!

Выпивохой он не был, но никогда не отказывался от стаканчика бренди. После двойной порции он всегда начинал соображать быстрее. Если же сразу после этого он выпивал еще одну порцию бренди, его, как правило, пробирала дрожь. Третья порция сильно притупляла чувства, а четвертая…

Словом, полбутылки бренди запросто могли отправить его в мир сновидений! Прежде чем стартовать в Элизию, он чуть ли не в последнюю минуту прихватил с собой и уложил в часы времен три бутылки самого лучшего коньяка. Коньяк предназначался для Титуса Кроу. Хороший бренди был его единственной слабостью. Де Мариньи откупорил одну бутылку и сделал большой долгий глоток. Коньяк обжег глотку, и де Мариньи закашлялся. Он знал, что Кроу обозвал бы его варваром, но он бы все же согласился, что в такой ситуации требуется действовать быстро и порой грубо.

Прикончив половину бутылки, де Мариньи почувствовал, что голова у него начинает кружиться сама по себе, а вовсе не из-за кружения по орбите часов времен. (Невероятно, но он начал ощущать их движение!) В какой-то момент де Мариньи не удержался и расхохотался в голос. Однако туман, окутывавший его сознание, сгущался слишком медленно. Он сделал еще один глоток согревающей и кружащей голову жидкости, и еще один… Отняв горлышко бутылки от губ, он пошатнулся.

Интересно… он ведь точно знал, что по-настоящему закачаться внутри корпуса часов времен невозможно. Это Титус Кроу умел использовать часы времен и в качестве портала для перехода во все пространства и времена, и как обычное средство передвижения, а де Мариньи этого пока делать не умел. На самом деле, его единственная попытка, хотя и невольная, в этом смысле, едва не закончилась полной катастрофой. Поэтому де Мариньи догадался — с трудом, но догадался, что «пошатнулся» он не физически, а умственно. Короче говоря, он понял, что порядком напился.

К этому моменту в бутылке осталось всего на дюйм бренди — или около того. Де Мариньи с любопытством посмотрел на бутылку, покачал ее… и зевнул. Свой сольный запой он начал всего двадцать минут назад. И теперь он криво усмехнулся и начал напевать, в промежутках между строчками делая по глотку бренди:

Минута текла за минутой. Де Мариньи то и дело сбивался и начинал петь снова. Наконец бутылка выскользнула из его пальцев, но он этого не заметил.

Если бы кто-то в этот момент наблюдал за корпусом часов времен, ему бы показалось, что на миг звездное небо зарябило, а диск Земли дрогнул на безошибочной орбите около могучей горелки Солнца. Этому наблюдателю показалось бы, что он видит все это как бы через пелену жаркого марева, но в следующий миг все стало бы в точности так, как было раньше.

Но нет, не так.

3. Обитатели пещеры

Ослепительно-белый песок хрустел под босыми ступнями Титуса Кроу. Он стоял под величественным белым сводом — небом, в котором отражалась белизна пустыни. А пол в огромной пещере явно представлял собой пустыню. Мили обесцвеченного песка тянулись во все стороны, насколько хватало глаз, барханами и холмами. Эту монотонность нарушала только черная точка, движущаяся впереди.

Сновидец никак не мог понять, откуда берется слепящий свет, озаряющий каждый уголок этого места, которому, по идее, полагалось быть одной из самых черных ям в подземном мире — но в любом случае, гораздо больше Титуса волновало другое. В частности, возбужденное движение далекой черной точки.

Он подобрал ятаган, упавший с пояса, исчезнувшего вместе с плащом, и повернулся в ту сторону, где что-то странно мелькало и трепыхалось. Рывки и мельтешение становились все заметнее с каждым мигом. Вскоре пятнышко, словно амеба, разделилось надвое, а всего через несколько секунд две половинки (одна вверху, а одна внизу) приняли более отчетливые очертания. От нижнего пятнышка вверх начали подниматься белые облачка песка. Теперь было видно, что существ, на самом деле, не два, а три. Одно из них летело, второе сидело верхом на летуне, а третье бежало по песку.

У Титуса Кроу волосы встали дыбом. Сначала он подумал, что движущаяся точка — это гигантский упырь, унесший в лапах его возлюбленную Тианию, но теперь он увидел, как сильно ошибался. На самом деле, теперь было видно, что существ не два, а три. Одно из них летело, второе сидело верхом на летуне, а третье бежало по песку… и все три выглядели как порождения ночных кошмаров.

Странные создания приближались. Больше всех из них поразил Титуса трехногий Бегун. Он выглядел совершенно фантастически. Хотя две его боковые ноги были тонкие и сгибались на манер чудовищных паучьих лап, они тем не менее были крепкими и мускулистыми и работали словно пружины или поршни. Внутренняя, центральная нога была втрое толще двух боковых, вместе взятых. Она была прямая и жутко походила на тяжеленный молот. Бегун был похож на громадного кошмарного спринтера. Его передняя нога поднималась и опускалась, и снова поднималась и продвигалась вперед при помощи пружинящей силы боковых конечностей. Ступня (если это можно было назвать ступней) на конце средней ноги выглядела чудовищно: жутко распластанная, с неровными краями, вдесятеро шире нормальной человеческой ступни, похожая на грубо сработанную дубину. О, эта великанская нога могла сокрушить мышцы и кости и превратить их в желе, как рухнувшая северная сосна!

Титус Кроу был высок ростом, но Бегун был не менее чем вполовину выше него. Верхние лапы у него короткие, обрубленные (на взгляд Титуса, совершенно бесполезные выросты), а шея длинная и тонкая. Но голова на этой шее!.. Сновидец содрогнулся. Такие чудища виделись ему в страшных снах в детстве: красные выпученные глаза, острые зубы с капающей с них слюной в оскаленной пасти…

Три твари успели значительно сократить расстояние до Титуса Кроу и немного сбавили скорость. При этом они жадно вытягивали шею — явно оценивали, на что он способен, прежде чем дружно напасть на него. Бегун издал отвратительный вопль — будто наждаком по стеклу провели или гигантским куском мела по грифельной доске — и ушел в сторону от Летуна и его Наездника. Титусу не пришлось поворачивать голову, чтобы проследить за движениями Бегуна: сотрясение песка под ногами чудища позволяли Кроу держать его в мысленном поле зрения. Внимание он сосредоточил на двух других монстрах.

Летун представлял собой чудовищного тонкого крылатого червя — похоже, без глаз. Длинное тело и широко раскрытый клюв. Между тем Титус понимал, что эта тварь прекрасно его чувствует и знает о нем точно так же, как он о ней. Наездник, устроившийся позади кожистых крыльев червя, был еще страшнее. Голова, похожая на череп, со светящимися зелеными глазами, сидела на тощем теле, покрытом чешуей и пятнами отвратительных цветов. Руки немыслимой длины висели по обе стороны от туловища, словно свернутые в кольца канаты.

Изучая взглядом этих жутких чудищ, Титус Кроу крепче сжимал рукоятку ятагана. Он видел, как медленно и осторожно они теперь подбираются к нему. Он бы предпочел, чтобы они, как раньше, мчались во весь опор. Тогда бы он положился на свои суперреакции, встроенные в его полусинтетическое тело роботом T3RE, но, судя по всему, монстры поняли, насколько он быстр и силен, и теперь решили действовать с опаской. На самом деле фантастическая сила к Титусу вернулась, а теперь, когда он готовился к сражению, она удвоилась. Похоже, только таким путем он мог продолжить преследование гигантского упыря, похитителя Тиании. Сначала ему предстояло сразиться с тремя тварями в белой пещере.

Летун и его Наездник находились еще шагах в двадцати от сновидца, когда Титусу пришлось изведать вкус битвы. Первым крови возжаждал всадник. Он застал Титуса врасплох. Его рука-щупальце с бешеной скоростью раскрутилась и метнулась в сновидцу, словно язык хамелеона. Острый, как бритва, коготь, порезал щеку Титуса. Коготь едва не задел глаз, и Титус яростно вскрикнул от неожиданной боли. А Наездник проворно отдернул щупальце, когда Титус даже не успел закрыться ятаганом.

При виде крови на щеке Титуса Наездник визгливо захохотал:

— Рииии, рииии, рииииииииии!

У Титуса волосы дыбом встали от этого адского звука, и в это же мгновение он услышал топот ног Бегуна, приближавшегося… сзади!

Второй успешный удар достался на долю сновидца. По сотрясению песка под ногами Титус уловил трусливую атаку Бегуна, решившего напасть на него со спины. Он резко развернулся, пригнулся и ушел от атаки. И в то мгновение, когда Бегун проскакивал всего в нескольких дюймах от него, ятаган Титуса взметнулся и отсек правую ногу чудища на уровне колена.

Потом битва превратилась в помесь хаоса со страшным сном. Все три жутких стража пещеры вопили, а особенно — обезумевший от боли, покалеченный Бегун. Он бесцельно вертелся вокруг собственной оси, вздымая смерч из белого песка и серой крови. Полуослепший от своей крови, крови Бегуна и попадавшего в глаза песка, Титус размахивал ятаганом, догадываясь по оглушительным крикам Летуна и его Наездника, вооруженного щупальцами с острыми, как бритвы, когтями, что они близко. В какой-то момент щупальце Наездника обхватило лезвие его ятагана и вывернуло под неудобным углом. Ятаган выпал из полуонемевших пальцев Титуса. У него едва не сломалось предплечье. И тогда он вонзил крепкие зубы в липкое щупальце, обвившееся вокруг его руки.

Свободной рукой он защищал голову, продолжая кусать ненавистное щупальце и чувствуя на спине боль от пореза, нанесенного вторым когтем Наездника. Но неожиданно в то мгновение, когда рот Титуса наполнился мерзкой жидкостью, вытекшей из прокушенного щупальца Наездника, кто-то сбил его с ног и швырнул на песок. Видимо, он задел зубами весьма чувствительный нерв в конечности Наездника. Увы, ятаган был потерян, но высвободившись из хватки чудовища, Титус покатился по песку. Песчинки попадали в рану на спине и больно кололись, а Титус на ощупь искал ятаган. Наконец его пальцы прикоснулись к чему-то твердому. Он сжал этот неведомый предмет в руке и перевернулся на спину.

Прямо над собой он увидел занесенный для удара зловещий клюв слепого Летуна. Каким образом мерзкий летучий червь обнаружил его, Титус мог только гадать, но на гадание у него времени не было. Он рывком поднял то, что было сжато в его пальцах, и выставил перед собой, чтобы защититься от смертоносного клюва. И тогда он увидел, что его «щит» — это всего-навсего отрубленная боковая нога Бегуна, которую Летун мгновенно выхватил клювом и отшвырнул в сторону.

Однако Титус, утратив свое мерзкое орудие защиты, вскочил на ноги и, размахнувшись кулаком, врезал им сбоку по клюву Летуна. Кости рук Титуса «Вороны» состояли, в основном, из потрясающе прочного пластика, а клюв крылатого червя, каким бы он ни был эффективным оружием, крепостью равнялся тонкой ракушке. И он треснул, как скорлупа, по которой ударили молотком. Из раны хлынули костный мозг и желтая жидкость и обрызгали окровавленного сновидца.

Летун обезумел, издал душераздирающий вопль, принялся сворачивать в кольца свое червеобразное тело, бить хвостом. В итоге что-то хрипло бормочущий Наездник свалился со спины Летуна и рухнул на белый песок. Всего секунда была у Титуса для того, чтобы собраться с мыслями. Контуженый и внезапно умолкнувший Наездник поднялся на ноги, но в это самое мгновение Титус увидел торчащую из политого мерзкой слизью песка рукоятку своего ятагана.

Ятаган находился прямо на пути Бегуна, который снова зашагал, хромая, к окровавленному человеку. Титус понял: это последняя, отчаянная атака монстра — до того, как из Бегуна вытекут все соки. Однако, если Бегун наступит своей гигантской средней ногой на ятаган, оружию конец.

Без клинка Титусу сразу пришел бы конец, поэтому он в отчаянии бросился к торчавшему из песка ятагану, растопырив пальцы. В то самое мгновение, когда он схватился за рукоятку ятагана, он понял, что его время вышло. Бегун уже занес над ним чудовищную среднюю ногу. В следующее мгновение гигантский молот должен был обрушиться на голову Титуса… и вдруг, о чудо!

С клокочущим воплем что-то промелькнуло над головой Титуса и врезалось в Бегуна. Это был раненый Летун, отчаянно размахивавший потрепанными крыльями. Он на полном ходу врезался в приготовившегося к атаке Бегуна. Они дружно повалились на песок, а Титус Кроу вскочил, сжимая в руке ятаган. Он не мог поверить, что все еще жив. Бегун валялся неподалеку, остервенело щелкая зубами. Левая нога обмякла, а молотообразная средняя продолжала бить по воздуху. Наполовину искалеченный Летун изможденно хлопал переломанными крыльями по песку. Из его раненого клюва продолжала вытекать желтая зловонная кровь.

Сновидец тут же понял, каким образом летучий червь, будучи слепым, узнал о его местоположении во время боя. Этой тварью управлял Наездник, и поводья он держал не в руках, а внутри сознания Летуна! Между этими двумя тварями существовал странный симбиоз. Но теперь, лишившись Наездника, Летун стал слеп по-настоящему! Нечего были дивиться тому, что Летун, размахивая щупальцами-руками, хрипло орал на беспомощного Летуна, пытаясь снова взгромоздиться на него верхом.

— К черту все это! — проревел Титус Кроу, прыгнул вперед и одним могучим ударом ятагана перебил шею крылатого червя, и его мерзкая голова отлетела в сторону. На изрядно перепачканный белый песок пролилась новая порция отвратительной жидкости. Успевший наполовину вскарабкаться на своего «скакуна» Наездник упал на песок, когда Летун, его собрат по симбиозу, в последний раз дико дернулся и распростерся рядом с неподвижно лежавшим Бегуном.

И тут Наездник осознал, что остался один. Издав жуткий крик злобы и ненависти, он вскочил на ноги, развернул свои руки-щупальца и, словно хлысты, забросил их за спину. Титус понял, что в следующее мгновение по нему ударят острые, как бритвы, когти. К счастью, мгновенно сработали сверхскоростные реакции Титуса. Одним ловким движением он наклонился вперед и метнул ятаган, будто нож, прямо в черное сердце Наездника.

Острие угодило точно в цель. За счет солидного веса ятаган пронзил тщедушного Наездника насквозь. Изумление бледным пятном расползлось по морде чудища, а в следующий миг его длиннющие руки в предсмертном спазме обвились вокруг тонкого тела, обхватили его с головы до ног. Мерзкая тварь дико задрожала, издала последний вопль, наполненный ненавистью и отчаянием, и медленно опустилась навзничь на почерневший, перепачканный песок. На счет «десять» в белой пещере снова воцарилась тишина — не считая хриплого победного крика сновидца.

Еще несколько секунд Титус Кроу стоял, пошатываясь от усталости, над поверженной троицей. Все его мышцы болели, руки налились свинцом. А потом он поднял голову и обвел взглядом белую пустыню. Где-то там, в этом ослепительно-белом кошмаре, в его помощи все еще нуждалась уроженка Элизии, его возлюбленная Тиания.

Он не мог терять ни секунды.

4. Часы в огне!

С того момента, как Анри-Лоран де Мариньи исчез со ступеней пьедестала, на котором покоился гигантский рубин, в Дайлат-Лине прошло три часа. За это время в городе успело кое-что случиться. Барзта, нового самопровозглашенного предводителя рогачей, сместили с должности. За его пост вспыхнул спор. Драка на ножах решила этот спор в пользу его противника, которого звали Эрифф. В данный момент Эрифф зализывал раны и хлебал мут-дью со своими приятелями в грязном припортовом кабаке.

Теперь, когда Эрифф стал главным, ему следовало подумать о многом. Об очень многом. А думать Эрифф был не мастак. К примеру, он уже пытался сообразить, умно ли поступил, узурпировав должность Барзта. Вот-вот в Дайлат-Лин должен был пожаловать Ньярлатотеп, который желал допросить (а уж как именно он собирался допрашивать — можно было только гадать) мужчину и женщину из мира бодрствования. Однако призовая парочка исчезла. Даже тот неведомый сновидец, который их освободил, канул в небытие. Мало этого, до рогатых обитателей Дайлат-Лина начали доходить неприятные слухи о том, что тайные действия их лазутчиков в других городах мира сновидений непостижимым образом раскрыты, а сами лазутчики арестованы. В частности, это произошло в Ультхаре, который был следующей целью рогатых торговцев.

Словом, все это Эриффа ни капельки не радовало, а еще страшнее ему становилось, когда он думал о Ньярлатотепе, хоть и знал о нем не так много. И может быть, рассуждал Эрифф, — было бы лучше, если бы стародавнего договора между рогатыми обитателями Ленга и плененными Старшими Богами Цикла Ктулху никогда не было. А еще лучше было бы, если бы все рогатые торговцы в Дайлат-Лине сели бы на свои черные галеры и уплыли бы оттуда по Южному морю. Уж для Эриффа это было бы куда как лучше, это точно, потому что он теперь мог преподнести этому могущественному посланцу Ктулху, ужасному Ньярлатотепу? Как он мог приветствовать Великого Гонца, оставшись с пустыми руками?

В общем, Эрифф прихлебывал мут-дью и ворчал, время от времени поглаживая больные места — синяки и порезы. Вот в таком унылом настроении он пребывал, когда за ним пришли с площади, где стоял гигантский рубин, и сообщили, что там, на мостовой, прямо напротив громадного драгоценного камня стоит какой-то странный пришелец — безмолвный и загадочный. Сказали, что это нечто высокое, странной формы и что оно похоже на саркофаг древнего Оглми. То ли из дерева, то ли из чего-то, похожего на дерево. Очень тяжелое и жутко прочное. Наверху круг, а на нем четыре стрелки, и они как-то странно, непонятно движутся. Так может быть, Эрифф сходит и поглядит, что делать с этой штукой, возникшей как бы из воздуха?

Послеполуденное солнце припекало. Эрифф с сожалением оставил на столике прохладный напиток и, морщась от боли, пошел вместе со свитой своих приспешников к площади, где стоял на постаменте гигантский рубин. Ему все доложили верно: там, прямо напротив рубина, словно бы разглядывая его, стоял неопознанный объект из иного мира. Умом Эрифф не блистал, но одно понял сразу: эта вещь не была сработана в мире сновидений. Он смотрел на часы времен, и взгляд его стал недоверчивым и подозрительным.

Как эта вещь попала сюда? Что это такое? И почему оно здесь, на площади, где возвышается гигантский рубин? Эриффу сказали, что предмет сделан из дерева — и на то походило. Ну, если так, то зачем рисковать?

— Или вынесите эту дрянь из города, либо сожгите! — приказал Эрифф. — Соберите старые стропила, двери и мебель из городских домов. Сожгите эту вещь в костре, что бы это ни было такое. Мне оно не нравится…

— Но Эрифф, это же вроде ящик какой-то! — возразил один из братьев главаря.

— А внутри что? — спросил Эрифф.

— Мы не знаем, но…

— А открыть можете?

— Пока нет, но…

— Ну тогда спалите эту штуковину, и дело с концом!

Так и вышло, что часы времен обложили всякой деревянной рухлядью, и когда они совсем скрылись из виду за старой мебелью, досками и бревнами, принесли факелы, и огонь запылал.

Внутри корпуса часов, оболочка которых была непроницаема для любых показателей температуры и давления, кроме самых уж невероятных, какие встречаются только в неописуемом чистилище, которое можно определить как место, где встречаются все «углы» пространства и времени, Анри-Лорану де Мариньи было худо. Таким пьяным он не был еще ни разу за всю жизнь. Нет, бывало, что он выпивал целую бутылку бренди — но цивилизованно. Никогда он не делал этого в столь варварской спешке!

Как бы то ни было, он понимал, что у его есть важное дело… ох, только бы эта темная вселенная хоть ненадолго перестала бы вертеться, и тогда он вспомнил бы, что это за дело! Оно явно должно было быть связано с Титусом Кроу и с Тианией… Да-да, и с часами времен.

Часы времен! Сознание де Мариньи живо ухватилось за это понятие.

Часы времен! Конечно! Он находился внутри этого особенного устройства, этого средства для перемещения в пространстве и времени… прямо сейчас… в теплой утробе между мирами. Нужно было только включить сознание… однако для этого требовались недюжинные усилия. Лучше было просто побороть наплывающую тошноту внутри себя… и это жуткое вращение и верчение огромных черных пропастей… внутри и снаружи. Да, да… лучше всего было просто поспать до тех пор, пока из его организма не выветрится алкоголь.

Алкоголь?

Поспать?

Издалека, откуда-то из глубины донеслось что-то наподобие звона системы сигнализации. Алкоголь… спать… сон! Вот какое у него было дело: заснуть и увидеть сон. И он заснул, он знал это точно. Но почему тогда он не видел сон?

Ответ был очевиден: сон ему не снился потому, что, заснув пьяным сном, он утратил ментальный контакт с часами времен. Где же часы находились теперь? Неужели ему на самом деле удалось довести это фантастическое средство передвижения до цели?

Де Мариньи заставил себя предпринять новую попытку мысленно соединиться с часами. Он протянул свое одурманенное алкоголем сознание к сознанию часов времен, сработали сканеры, и перед его мысленным взором тут же открылась картина…

Просто ад… Вокруг корпуса часов бушевало пламя всех костров преисподней. Казалось, часы попали в самое жерло извергающегося вулкана. Или это была поверхность Солнца? Что за черт? Куда он угодил?

От страха у де Мариньи засосало под ложечкой — словно какой-то великан запустил руку ему в живот и крепкой рукой скрутил кишки в комок. Он инстинктивно выставил перед собой руки, чтобы заслониться от жара, хотя прекрасно понимал, что никакой огонь внутрь корпуса часов проникнуть не может. Но вот перед ним, сквозь пламя и дым на миг возник гигантский рубин и рогатые фигуры, в демонической радости пляшущие вокруг костра… и де Мариньи понял, где находится. Он вернулся в Дайлат-Лин, в мир сновидений Земли. И теперь, как он ни был пьян, он все же вспомнил обо всем, что произошло раньше.

Тогда, стараясь удержать сканеры часов времен в своем пошатывающемся сознании, де Мариньи попытался сосредоточить свои затуманенные, расплывающиеся мысли на рогачах и на том, чем они сейчас занимались. Что же они делали в данный момент, эти широкоротые чудища? Ясное дело: пытались спалить часы времен! Гнев вспыхнул в груди де Мариньи. Он уставился на выходцев из Ленга с пламенной ненавистью, заполыхавшей в его жилах подстать тому жару, который с собой принесло бренди.

Эти злобные обитатели запретного плоскогорья принесли больше чем достаточно ужасов в края сновидений Земли. Они — или их отцы до них — погубили Дайлат-Лин. Это они были в ответе за распространение всех пакостей в мире сновидений. Они стали гнилостными язвами в подсознании Человека, они объединились с Силами Тьмы, а в особенности — с плененными узниками, отродьями Ктулху в мире бодрствования. Мало всего этого, так они еще совсем недавно издевались над Титусом Кроу и Тианией, и даже над самим де Мариньи.

Тианию они бы изнасиловали — это вне всяких сомнений. Титуса подвергли бы страшным пыткам. А потом друзья де Мариньи были бы переданы Ньярлатотепу, Великому Посланцу Божеств Цикла Ктулху. А здесь, в мире сновидений, Ньярлатотеп получил чудовищное обличье за счет множества телепатических посланий от его древних повелителей. И чем больше сновидец размышлял о БЦК — и о рогатых мерзавцах, их приспешниках в мире сновидений, — тем злее он становился. И вот теперь эти приспешники пытались сжечь часы времен вместе с находившимся внутри них де Мариньи!

Его злость внезапно переросла в ярость, прогнавшую пьяную тошноту и заставившую Анри-Лорана действовать. Настала пора преподать рогатым тварям урок — такой, какой они не скоро забудут.

5. Оружие из мира бодрствования

Рогачи из Ленга при первой же возможности превращались в каннибалов и поедали плоть разумных существ, поэтому для них было привычно плясать вокруг ритуальных костров. Таким путем они с древних времен пытались задобрить духов стихий. Поэтому для дикой пляски им было вполне достаточно того, что враг — некий предмет, не соответствующий их чудовищным понятиям о норме, — был объят пламенем ритуального костра. Если бы они поджаривали человека, рогатые твари подпрыгивали бы от радости при каждом крике несчастного, призывая духов своего пиршества. А сейчас, пытаясь спалить часы времен, они плясали, прославляя духов своих предков, отправивших к ним этого недруга.

Эрифф, слегка раненный в драке с неудачливым Барзтом, сидел на ступени пьедестала, подпиравшего гигантский рубин, и хлопал в ладоши в такт музыке — щелканью трещоток и завыванию дудок. Другие рогатые твари носились туда и сюда и подбрасывали в костер обломки мебели из домов, где некогда обитали жители Дайлат-Лина.

И вдруг случилось нечто странное: непонятный предмет, похожий на длинный ящик или гроб, стоявший посреди костра, начал вращаться и отгонять от себя языки пламени.

Плясуны сразу попятились назад, жуткая какофония — подобие музыки — стихла, а Эрифф перестал хлопать в ладоши и встал на ступеньке, раззявив рот и выпучив глаза. Часы времен вращались все быстрее и быстрее, и наконец поднялся ветер — настоящий смерч — и погнал огонь во все стороны. Рогатые мерзавцы стали разбегаться кто куда, вопя и бормоча. Их шелковая одежда быстро загоралась, и им пришлось хлопать по себе руками, чтобы погасить огонь.

А корпус часов времен, продолжая вращаться, поднялся над закопченной мостовой, а поднятый вращением смерч погнался за убегающими рогатыми тварями. Могучий ураган разбрасывал толстые горящие бревна, как соломинки, завывая, словно демон бури. Вращение часов становилось с каждым мигом все быстрее. А потом, когда часы поднялись высоко над площадью, они накренились и словно бы нацелились прямо на базальтовый пьедестал… и на гигантский рубин!

В конце концов Эрифф, собравшись со скудными мыслями, побежал вниз по ступеням пьедестала — но было слишком поздно. Часы устремились вниз с такой чудовищной скоростью, продолжая при этом бешено вращаться, что когда они врезались в гигантский рубин, то пронзили его насквозь, и он разлетелся на куски.

Осколками рубина Эриффа разорвало на части, когда он мчался вниз по ступеням. А корпус часов времен пронесся дальше и на полном ходу врезался в стену ближайшего здания, пробил в нем дыру и наконец замер в неподвижности посреди развалин. На пару минут на площади наступила тишина.

Де Мариньи, находившийся внутри часов, сражался с приступом тошноты. Худо ему было не только с похмелья, но и из-за того, какой разор он учинил в пространстве за последние несколько секунд. Он увидел результаты своего гнева и… пьяному или трезвому, ему такое было не душе сейчас, когда злость пошла на убыль. Одно дело было хладнокровно расправиться с теми тремя мерзавцами, которые были по-настоящему опасны для привязанных к ступеням пьедестала Титуса Кроу и Тиании, но совсем другое — хладнокровно смотреть на то, что творилось теперь на площади.

Окровавленная, перепачканная слизью мостовая была просто усеяна трупами. У многих были оторваны руки или ноги, а кого-то разорвало в клочья, как Эриффа, взрывом гигантского рубина. Остальные лежали в дымящейся одежде или попали под горящие бревна. Раненые ползли по площади в разные стороны, безумно вопя и бормоча от страха и боли…

Наконец де Мариньи, весь дрожа, сумел снова взять на себя управление часами. Он высвободил их корпус из груды щебня и развернул к опустевшему пьедесталу. Тут он увидел несколько рогачей — по всей видимости, невредимых. Они поднимались на ноги и в полном ужасе пятились назад от центра площади. Сначала де Мариньи не мог понять, чего они так панически боятся. Источником их страха не были похожие на гроб часы времен. Нет, про часы рогатые мерзавцы, похоже, напрочь забыли. Но если так, тогда…

На вершине ступенчатого пьедестала, едва заметно мерцая в лучах слепящего солнца, смутно проступал какой-то силуэт. Де Мариньи навел на него сканеры часов времен, и силуэт начал обретать плотность, его очертания стали более четкими. И наконец де Мариньи понял, что это такое.

Летучий Огонь из Юггота на Краю Кольца — вампир, сплавленный из злобы самих Божеств Цикла Ктулху, Их творение! Раздробив гигантский рубин, де Мариньи освободил демона из драгоценной ограненной тюрьмы и во второй раз выпустил его в Дайлат-Лине… но вот только на этот раз на жуткую тварь светило полуденное солнце, от которого Летучий Огонь должен был спасаться бегством… или погибнуть!

Де Мариньи увидел этот ужас, но никак не мог поверить собственным глазам. Он вспомнил странное описание Гранта Эндерби и только теперь понял, почему этот человек не смог рассказать о Летучем Огне точнее. Как еще можно было описать это чудовище, если не так, как это сделал Грант? Слепое и всевидящее, безрукое и безногое — но при этом подвижное, словно ртутная амеба. Пузырчатая масса, усеянная ядовитыми пастями! Единственное, о чем не поведал Эндерби в своем рассказе, так это о размерах монстра, а монстр был огромен!

А еще он вопил — визжал и корчился в агонии под лучами солнца. Он плавился и таял на глазах, распространяя тучи черного дыма. А потом он «увидел» с полдюжины рогатых существ, пытавшихся незаметно ускользнуть с площади. А дальше все получилось в точности так, как говорил Эндерби: Летучий Огонь устремился за ними, как приливная волна. Он стёк по ступеням пьедестала и мгновенно их намочил. Когда жуткие, отчаянные вопли прекратились, чудовище наконец увидело часы времен.

К этому времени Летучий Огонь стал заметно меньше, невзирая на то, что он только что подкрепился шестью-семью рогатыми неудачниками. Теперь их кости небольшими кучками белели тут и там на площади. От чудовища по-прежнему исходил черный дым. За его спазмами было жутко наблюдать, а его вопли стали настолько пронзительными по высоте, что уже почти перестали быть слышны. И все же в то мгновение, когда монстр неожиданно направился к часам времен, де Мариньи понял: до финала еще далеко. Кроме того, он почувствовал, что чудовище знает, что собой представляют часы времен, в чем состоит их фантастическое действие. Теперь у супервампира появилась цель. Его движения утратили безнадежность. Он явно на что-то надеялся!

И тут у де Мариньи возникли нехорошие предположения, и по его коже побежали мурашки страха. А вдруг это порождение ночных кошмаров было способно проникнуть внутрь корпуса часов? Титус Кроу говорил ему о том, что Гончие Тиндалос могли проделывать такое без всякого труда. Возможно, и эта тварь, еще совсем недавно томившаяся внутри гигантского рубина, могла быть наделена такой силой? У де Мариньи не было ни малейшего желания проверять, так это или нет. Он проворно повел свое транспортное средство назад, подальше от Летучего Огня, устремившегося к нему. Де Мариньи быстро поднял часы времен вверх, высоко над площадью, чтобы ползучий ужас не смог к нему прикоснуться.

Он был сильно удивлен и напуган, когда супервампир взмыл вверх вслед за ним! Оказывается, этой твари были нипочем законы гравитации!

К этому времени Летучий Огонь сильно уменьшился в размерах. Теперь это был пульсирующий горящий шар с пастями, роняющими зеленую слюну и изрыгающими облака зловонного черного дыма. Между тем тварь со скоростью молнии мчалась к находившемуся внутри корпуса часов де Мариньи, который все еще не до конца протрезвел и по скорости реакции не мог сравниться с монстром. И дело было не в том, что часы не были способны обогнать супервампира. Беда была в том, что внутри часов находился человек, не вполне владеющий собой, перегруженный алкоголем.

Однако панический страх заставил Мариньи действовать более решительно. Он прибавил скорость, но обнаружил, что монстр и не думает от него отставать! В какой-то момент сознание де Мариньи словно бы окутал леденящий белый туман, и в этот туман начали проникать мысленные команды твари, совсем недавно томившейся внутри огромного рубина:

Ты не убежишь. Остановись и прими меня. У тебя нет сил бежать. Ты слаб, как слабы все смертные, а я силен. Даже сейчас я сильнее тебя, а стану еще сильнее. Поэтому ты должен мне повиноваться. Остановись… ты не можешь бежать… у тебя нет сил бежать!

Вновь и вновь повторялись эти слова в сознании де Мариньи. Он смутно догадывался о том, что происходит, но жуткий паралич не отпускал его, держал мертвой хваткой. Именно эта обезволивающая сила завладела жителями Дайлат-Лина много лет назад — вампирская мощь, которая сумела лишить сил даже Титуса Кроу. И вот теперь, получив волю, бывший обитатель гигантского рубина сосредоточил свое могущество на своей последней надежде уцелеть.

Тварь была искалечена и быстро погибала, и все же ментальные приказы, излучаемые Летучим Огнем, парализовали сознание де Мариньи. Чем дальше, тем вернее супервампир подбирался к часам времен. Обездвиженный, безвольный сновидец понимал, что часы времен могли бы реально стать спасением для Летучего Огня. Оказавшись внутри часов и расправившись с их нынешним обитателем, жуткая тварь могла начать бесчинствовать где угодно — в любых мрачных измерениях бескрайней мультивселенной. Этого нельзя было допустить.

Летучий Огонь быстро нагонял де Мариньи. Затуманенное сознание сновидца потянулось к средствам управления часами. Безнадежно. Он ничего не мог нащупать. Часы времен потеряли подвижность. Летучий Огонь это тоже почувствовал и из последних сил бросился к слабеющей жертве. И в этот последний момент де Мариньи наткнулся на какое-то средство управления, не имеющее никакого отношения к подвижности корпуса часов. Собственно, это был, скорее, некий триггер, а не ментальный рычаг и не ментальная кнопка, но от этого триггера срабатывало оружие, которое Титус Кроу привез с собой из Элизии!

Де Мариньи воспользовался этим триггером.

Чужеродное онемение мгновенно покинуло его сознание. Супервампир, которого он видел через сканеры часов, уменьшился в размерах… и вскипел в то мгновение, когда луч чистейшего белого света устремился от циферблата часов, с силой ударил по Летучему Огню и отбросил его назад. В итоге умирающая тварь оказалась пригвожденной к базальтовому постаменту посреди осколков гигантского рубина.

Вот там-то наконец, в вспышке ярчайшего белого света, чудовище исчезло, превратилось в ничто. А де Мариньи не убирал луч с этого места еще некоторое время, и вскоре сам базальт начал плавиться, и таять, и потек, как вода. Только тогда, когда пьедестал превратился в бесформенную лаву, де Мариньи отпустил ментальный триггер.

А потом, устало и благодарно, сновидец медленно опустил часы времен на безмолвную, опустевшую и обугленную площадь. Но как он ни был изможден, как ни мучило его не прошедшее до конца похмелье, де Мариньи все же вспомнил о Титусе Кроу и Тиании. Именно за них он теперь волновался больше всего. С какими опасностями они сейчас встречаются? А он-то что делает? Тратит попусту время здесь, в Дайлат-Лине?

Де Мариньи поспешно взял на себя мысленное управление часами времен и поднял их, хоть и не слишком уверенно, в небо. Но куда лететь? Где сейчас Титус Кроу?

И стоило только этому вопросу, не заданному вслух, промелькнуть в сознании де Мариньи, как корпус часов дрогнул и напрягся, словно огромная гончая, натянувшая поводок. В это же мгновение перед мысленным взором сновидца возникла четкая, ясная картина. Он увидел Титуса Кроу, который, будучи совершенно обнаженным, шагал по какой-то белой песчаной пустыне с ятаганом в руке, низко опустив голову. Видение начало меркнуть — но в какой-то момент Кроу вдруг вздрогнул, поднял голову, нахмурил брови и изумленно огляделся по сторонам.

Его лицо было припорошено белым песком. В уголках губ запеклась кровь. Было заметно, как он изможден. Видение таяло все более заметно, но де Мариньи успел по губам прочесть вопрос Титуса Кроу:

— Анри, это ты?

И де Мариньи все понял!

Конечно! Между ним и Титусом всегда существовала странная психологическая связь — соединение, которое часы времен мгновенно уловили и усилили. На самом деле, именно так Титус Кроу нашел дорогу для возвращения на Землю из Элизии: он воспользовался сознанием де Мариньи как маяком. Значит, связь могла работать и в обратную сторону.

Де Мариньи ослабил связь с механизмом управления часами и передал этому творению Старших Богов вот такой приказ:

— Вы знаете, где находится Кроу. Он здесь, у меня в сознании, в нашем сознании! — и он в беде. Теперь все зависит от вас. Летите к нему. Несите меня к Титусу Кроу!

И часы времен помчались по небу мира сновидений, словно огромная гончая, спущенная с поводка и услышавшая зов хозяина.

6. Преисподние из страшных снов

Обнаженные ступни Титуса Кроу увязали в белом песке, крошечные белые пылинки щипали глаза и прилипали к ноздрям. Ему казалось, что ятаган весит целую тонну, и чувство у него было такое, словно он прошел тысячу миль. Он позволил себе презрительно фыркнуть и выругал того идиота, который сказал, что во сне все зачастую легче и проще. Будь это вправду так, тогда пора бы уже судьбе улыбнуться ему!

Уже несколько часов — или ему просто так казалось — он шагал к гейзеру, непрерывно извергающему не то горячий, не то холодный пар большими концентрическими кольцами, которые поднимались вверх, расширялись и растворялись в атмосфере гигантской пещеры. Это явление Титус Кроу заметил вскоре после того, как начал свой путь через пустыню, и, не раздумывая, направился туда. Эти далекие дымные кольца, размеренно поднимавшиеся вверх от какого-то невидимого источника, были единственным признаком жизни — хоть и неорганической — во всей пещере. Инстинкт показывал Титусу, что именно там он найдет Тианию.

И вот наконец он был недалек от цели. За цепью невысоких барханов находился источник этих загадочных выбросов пара. Через песок ступни Титуса ощущали что-то наподобие равномерных ударов массивных подземных молотов. Он заметил, что кольца пара поднимаются к сводам пещеры четко в такт с этими ударами. Кроу был уверен в том, что это не чисто природное явление. И вот он перебрался через барханы и увидел, как верны были его предположения.

Картина была чужеродная и фантастическая. За барханами перед Титусом Кроу предстала долина с кратером посередине. Стенки кратера были сложены из спекшегося, расплавленного и застывшего песка и казались стеклянными. Жерло опускалось огромной воронкой в неведомые бездны. По одну сторону от этой зияющей в песке дыры, откуда поднимались большие дымные кольца, стояла некая конструкция наподобие огромной птичьей клетки. Переплетающиеся между собой прутья стали мерзко-серыми от непрерывного окисления. Внутри клетки находилась большая коллекция представителей разных народов, населяющих мир сновидений. Были среди них и мужчины, и женщины, и дети. Одни из них стояли, другие лежали на песчаном полу. Многие обезумели от отчаяния. Одни заламывали руки, плакали, кричали в ужасе, били окровавленными руками по прутьям клетки. Другие просто изможденно лежали на песке или сидели и обреченно смотрели в одну точку перед собой остекленевшими от шока глазами.

Кроме узников, Титус Кроу увидел еще кое-кого: Стража Клетки, к примеру, который восседал на троне, сложенном из громадных валунов. А на плече Стража Клетки сидел гигантский упырь. Но пока взгляд Титуса Кроу был устремлен не на этих тварей. Среди обитателей клетки он искал глазами Тианию… и нашел. Даже в этой жуткой тюрьме она прямо сейчас подвергалась ужасной опасности!

Вместе со всеми остальными узниками в клетку были посажены две рогатые твари. Тиания в отчаянии вцепилась руками в прутья клетки и повисла на них, а рогатые мерзавцы пытались отцепить ее. Они лезли вверх по прутьям, хватали обнаженную Тианию за ноги.

В это мгновение Титус Кроу забыл и о здравом смысле, и об осторожности. Сила, порожденная разбушевавшейся жаждой крови, забурлила в его жилах, и синтетическое сердце буквально зарокотало в его груди. Он издал почти животный вопль и, не видя ничего, кроме крови — крови рогатых уродов из Ленга, Титус на полной скорости помчался вниз по склону бархана. При этом он не обращал никакого внимания на тех тварей, которые стерегли клетку. Как ветер, Титус Кроу пронесся по краю кратера, добежал до клетки и изо всех своих могучих сил обрушился на металлические прутья в том месте, где они, как ему показалось, сильнее всего проржавели. Ржавый металл хрустнул и поддался, и Титус Кроу оказался внутри клетки. Перепрыгивая через распростертых на песке одних рыдающих узников и уклоняясь от радостных объятий других, он помчался вперед по песчаному полу.

В следующее мгновение он оказался прямо под теми двумя рогатыми мерзавцами, которые пытались стащить вниз Тианию. Держать ятаган и взбираться вверх по прутьям Титус не смог бы, поэтому он положил свой кривой меч на песок и быстро полез вверх. Рогатые твари заметили его. Тиания тоже.

— Осторожно, Титус! — крикнула она.

Один из рогатых уродов попытался лягнуть Титуса копытом, но Титус увернулся от удара, схватил гада за ногу и с силой рванул вниз. Тварь взвизгнула и попыталась удержаться за прутья. Кроу тряхнул его так, как ястреб встряхивает свою жертву, оторвал от прутьев и швырнул на пол с высоты футов в пятьдесят. Затем он проворно вскарабкался повыше и встретился лицом к лицу со вторым из мучителей Тиании.

Этот рогатый урод закрепился на стенке клетки основательно и замахнулся на Титуса кривым ножом. Титус схватил мерзавца за запястье и выкрутил его руку так, что тот перестал зловеще скалиться и завопил от боли. Тогда Титус быстро крутанул руку врага в другую сторону и врезал локтем, усиленным прочнейшей пластиковой костью, в физиономию рогача.

Удар получился сокрушительным. Хрустнули зубы, потекла кровь. От носа не осталось ничего, широченный рот превратился в кровавую расселину, узкие глаза выпучились и остекленели. Кроу отпустил руку рогача, схватил его за шею, оторвал от прутьев клетки и швырнул вниз. В следующее мгновение внизу послышался треск сломанных костей. Тогда Кроу добрался до обнаженной Тиании, отчаянно ухватившейся за прутья на несколько футов выше.

Но прежде чем их руки смогли встретиться, налетел жуткий порыв ветра и на пару влюбленных легла тень. Кроу протестующе вскрикнул, но гигантский упырь уже влетел через отверстие в крыше клетки и оторвал несчастную девушку от прутьев. Тиания кричала и пыталась вырваться, но упырь держал ее цепко. Он вытащил ее из клетки и взлетел вверх. Все выше и выше устремлялся упырь, и наконец он нашел поток горячего воздуха, поднимавшегося из кратера. Тогда летучий монстр принялся скользить по восходящим струям воздуха широкими кругами. Под парящим упырем, сжимавшим в когтях извивающуюся, пытающуюся вырваться жертву, дымные кольца опускались вниз одно за другим к воронке. Грохот, издаваемый неведомыми подземными механизмами, так сотрясал все вокруг, что даже воздух вибрировал и мерцал.

Испуганными глазами Титус Кроу следил за кружащим над кратером гигантским упырем. С каждым уходящим мгновением в нем крепла уверенность в том, что гадкая тварь бросит Тианию в жерло загадочной воронки. Но тут голос подал Страж Клетки:

— Выйди из клетки, человек из мира бодрствования. Выйди и поговори со мной.

Голос, издаваемый гигантской человекоподобной фигурой, был оглушительно громким, но при этом — плоским, бесчувственным и совершенно лишенным жизни. Казалось, говорит зомби колоссальных размеров, некто воскрешенный из мертвых помимо собственной воли.

Титус Кроу оторвал взгляд от кружащего в вышине гигантского упыря и уставился на Стража Клетки, восседавшего на троне из громадных камней. Страж был, как и сам Кроу, обнажен. Кроме того, он был безволос, и кожа его имела цвет, как у мертвеца. Глаза представляли собой бесстрастные, немигающие желтые круги, способные, как показалось Кроу, заглянуть в самую душу.

— Я выйду, — ответил Титус и принялся спускаться вниз по перекладинам прутьев клетки, — и поговорю с тобой, но прикажи своей жуткой зверушке опустить на землю мою женщину!

— Твою женщину? Нет, теперь она моя! И когда я буду готов, она отправится вниз, во мрак, чтобы питать собою некоторых ужасных сновидцев. И тебе тоже суждены преисподние кошмаров. Но лишь после того, как я с тобой поговорю.

К этому моменту Кроу вышел из клетки через дыру, проделанную им в проржавевших прутьях. Он подбежал к ногам Стража Клетки и несколько раз устрашающе взмахнул ятаганом. Но что он мог сделать этому великану. Увы, ничего.

— Зачем? — прокричал Кроу. — Зачем ты делаешь это?

— Я для этого существую. Для этого Они меня сюда посадили. Очень-очень давно, в незапамятные времена я был человеком из мира бодрствования, как и ты. Но я познал тайны Великих Старейшин и стал Их жрецом. А потом, когда я попытался использовать Их силу на пользу себе, Они уничтожили меня на Земле и посадили здесь, чтобы я служил Им в мире сновидений. Это Они сделали меня великаном и наделили ужасным могуществом. А потом, в насмешку, Они лишили меня воли и чувств. Я почти всемогущ, почти бессмертен, и все же я Их раб и способен делать лишь то, что угодно Их воле.

Даже произнося эти слова, колосс не выказал никаких эмоций, тон его голоса продолжал оставаться безжизненным.

— Если отродья Ктулху совершили с тобой такое, тогда Ктулху твой враг не менее, чем мой! — вскричал Кроу. — А ты отдал себя в услужение ему, стал его рабом. Я бы скорее умер, чем стал рабом Ктулху, и буду сражаться, пока во мне есть жизнь!

Страж Клетки отвечал:

— О, и об этом Они тоже позаботились. Я тоже мог бы сражаться, тоже мог предпочесть смерть такому бытию, которое Они уготовали для меня, — если бы Они не усилили вдесятеро мой человеческий инстинкт самосохранения. У меня осталось только неудержимое желание выжить, а чтобы выжить, я обязан повиноваться.

С этими словами бледнокожий колосс наклонился и сгреб Титуса Кроу в кулак, когда тот и пальцем пошевелить не успел. Кроу принялся колошматить ятаганом по могучей деснице, но Страж Клетки оставался бесчувственным к его ударам, и кровь не текла из его мертвой плоти.

— Теперь, — продолжал Страж, — прекрати свои бесплодные попытки обрести волю и скажи мне, кто ты такой и почему так сильно отличаешься от других людей. Для смертного сновидца ты наделен фантастической силой. Какой-то ты странный.

— А если я тебе обо всем этом расскажу, ты освободишь женщину?

— Нет, нет. И ты, и она должны спуститься вниз, в царство кошмара. Там, в этой яме, где работают и стучат Моторы Ужаса, ваши души станут питать самые мрачные сны Великих Старейшин, а те кошмары, которые Они насылают видящим сны людям, будут еще ужаснее.

— Тогда я не стану говорить с тобой. А говорить я буду только с… Ньярлатотепом! — в отчаянии выкрикнул Титус Кроу.

— С Ньярлатотепом? — вопрос Стража Клетки прозвучал без эмоций, но с долей недоверчивости. — Какое тебе дело до Ньярлатотепа — почему ты думаешь, что Великому Вестнику есть какое-то дело до тебя?

— Он желает… Он желает нас видеть, — настойчиво произнес Кроу. — Зачем — я не знаю.

— Если ты говоришь правду, значит, я не ошибаюсь и ты действительно человек особенный. Я тебе верю.

Сказав это, Страж Клетки поднял вверх огромную белую руку и поманил к себе гигантского упыря. Тот немедленно опустился и сел на плечо своего повелителя, крепко сжимая в когтях брыкающуюся Тианию.

— Я способен, — изрек Страж Клетки, — общаться с Ними, спящими беспамятным сном. Быть может, Они отправят Ньярлатотепа прямо сюда, повидаться с тобой.

— Нет! — выдохнул Кроу.

— О? Так ты солгал, значит?

— Нет, но…

— Но ты действительно хочешь повстречаться с Ньярлатотепом? Понятно. Тебе не нравятся его планы на ваш счет. Я пообщаюсь с Ними. Но пока что мой фамилиар должен сделать свою работу. Видишь ли, ты освободил всех моих пленников. Они бежали через дыру, которую ты проделал в клетке.

Кроу скосил глаза вниз и увидел, что Страж не лжет. Последний из беглецов поспешно переваливал через вершину большого бархана. Вскоре он скрылся из виду. Страж дал знак гигантскому упырю. Тиания выпала из его разжавшихся когтей, с испуганным криком пролетела вдоль белесой груди колосса и рухнула ему на колени.

Страж Клетки усадил себе на колени и Титуса Кроу, но в это самое мгновение, когда гигантский упырь замахал крыльями и помчался вдогонку за беглецами, произошло нечто невероятное!

7. Сны больного сознания

С небес, выше белесого горизонта, над барханами, по гигантскому упырю ударил луч чистейшего белого света, и одно его темно-серое крыло распалось на крошечные частички, превратившиеся в дымку. Луч сразу исчез, и источник его остался невидимым, а покалеченный упырь отлетел назад и завертелся над воронкой кратера. Пролетев через поднимающиеся вверх концентрические кольца не то дыма, не то пара, упырь ударился о стенку кратера, стал подобен кому рваного тряпья и вскоре исчез в бездне. Ни звука не издал этот монстр, улетая в преисподнюю ночных кошмаров.

— Что бы это такое ни было, — произнес Страж Клетки, — мне это явно не на пользу. Похоже, кто-то пытается спасти вас или уничтожить меня — а может быть, и то, и другое. Если намерение заключается в том, чтобы спасти вас, сначала надо уничтожить меня. Поэтому я не предоставлю вашему возможному спасителю такой возможности!

Произнося эти слова, колосс сжал Титуса и Тианию в одной могучей ручище и поднял их высоко над воронкой кратера. И тут вновь появился белый луч и ударил гиганта прямо в грудь.

Страж вскочил на ноги и зашатался у края кратера. Его странные глаза стали огромными, а из его пробитой и закопченной груди донеслись глубинные, странные хрипы. Он медленно разжал пальцы занесенной над ямой руки. Пленникам пришлось поспешно карабкаться вверх. Они уселись на тыльной стороне ладони и, обнявшись, крепко прижались друг к другу.

— Если оно снова ударит в меня, кто бы или что бы это ни было, то удар придется по всем нам, — проговорил Страж голосом, в котором послышалась боль, но эмоций по-прежнему не было. — Ибо вы упадете в яму вместе со мной, вот только вы окажетесь в самом глубоком чистилище. Понимаете? Мой инстинкт самосохранения…

Теперь часы времен стали видны отчетливо. Они описывали большие круги в вышине над клеткой и ее Стражем. Титус Кроу знал, что только Анри-Лоран де Мариньи мог управлять машиной, и пока он следил за кружением часов времен, в его сердце затеплилась надежда. Страж Клетки проследил за взглядом Кроу и спросил:

— Что это за устройство?

— В данный момент — оружие, — ответил Кроу. — Из мира бодрствования. Оружие для борьбы со всеми Божествами Цикла Ктулху и их приспешниками!

— А ты… еще необычнее, чем я думал, сновидец, — проговорил колосс срывающимся голосом, в котором стало слышаться глухое потрескивание. Казалось где-то вдалеке грохочет гром. Его огромная рука, на которой сидели Титус Кроу и Тиания, сильно задрожала. Титусу и его подруге пришлось поспешно улечься ничком и обхватить большущие пальцы.

Внезапно Страж Клетки рухнул на колени, и пол пещеры содрогнулся в то мгновение, когда на песок надавили несколько тонн веса колосса. При этом он все еще держал вытянутую руку над жерлом огромной воронки. Часы времен замерли в воздухе. Их циферблат был повернут к фантастической сцене внизу.

Там, на краю инфернальной воронки, из жуткой глотки которой то и дело извергались кольца пара, стоял на коленях Страж Клетки. Он явно был ранен не на шутку. Кроу и Тиания отчаянно держались за его гигантские пальцы, а великан дрожал и раскачивался вперед и назад. Опустевшая клетка рядом с ним стала похожа на ловушку для омаров, сплетенную из блестящих и изъеденных серой ржавчиной прутьев. Во все стороны простирался ослепительно белый, стерильный песок. Часы времен немного опустились, приблизились к Стражу и снова застыли в неподвижности.

— Я думаю, — послышался надтреснутый голос Стража Клетки, и это заставило Кроу отвести взгляд от часов времен, — что как бы прекрасна ни была странная красота твоей женщины, сновидец, ты куда более важен для мироздания. А поскольку это так, то я сейчас брошу ее в преисподнюю кошмаров, а тебя приберегу на потом. Но если только ты не велишь своему воздушному оружию убраться, ты непременно последуешь за ней.

— Если ты дашь ей упасть, — прокричал Кроу голосом, полным ужаса, гнева и отчаяния, — я немедленно прикажу убить тебя!

— И себя?

Кроу понял, что имеет в виду Страж Клетки: если белый луч убьет его, тогда Кроу упадет с его руки в яму. Он ответил:

— И меня.

— Блефуешь.

Страж Клетки придвинул к левой руке правую и протянул к Тиании большой и указательный пальцы. Красавица в отчаянии обхватила руками возлюбленного.

— Стой! — Титус Кроу начал бить по пальцам Стража ятаганом, что было совершенно бесполезно. — Даже если бы я блефовал, как же быть с Ньярлатотепом? Он хочет нас видеть. Ты забыл? Даже если ты не лишишься своей жалкой жизни — если мое оружие из мира бодрствования не сумеет тебя убить, — как ты объяснишь мою гибель и гибель моей женщины своим господам?

— Ее гибель? О, но она же не… умрет… сразу… Она долго не умрет. А ты… знаешь не так много… сновидец… только притворяешься… будто все знаешь. — Страж Клетки продолжал говорить скрипучим, дрожащим голосом. — Ньярлатотеп… он… Их вестник, Великий… Вестник моих господ. Воплощенный… или развоплощенный… он… Их вестник.

Спроси себя, сновидец… кто приносит кошмары Ктулху… в сны смертных? Это делает… Ньярлатотеп! Ты возжелал с ним… повидаться? Так повидаешься — в преисподних кошмаров! Там ваши души послужат топливом для моторов ужаса, и это будет длиться долго… долго… пока вам не придет конец. А Ньярлатотеп рассеет весь… ужас из вашего… визжащего сознания и души по сновидениям… других смертных. Но довольно! Сначала — женщина!

Неожиданно Тиания, тяжело дышащая, но отважная, как всегда, высвободилась из объятий Титуса Кроу и дерзко забросила за спину свои прекрасные зеленые волосы. Ее чудесный голос почти не дрожал, когда она заговорила.

— И ты способен сотворить такое с Тианией, уроженкой Элизии? Тогда ты точно обречен — и здесь, в этом мире сновидений, и во всех других мирах. Да будет тебе известно, тварь, что я возлюблена Старшими Богами и самим Кхтанидом! Берегись!

— …Старшими Богами? Кхтанидом? — Впервые за все время в угасающем голосе Стража Клетки возникло некое подобие эмоции, и это был страх. — Ты из… Элизии?

Теперь раненый колосс раскачивался из стороны в сторону еще сильнее, и в какой-то момент его рука, занесенная над жерлом воронки, вдруг оказалась над песком, а не над стеклянной глоткой преисподней. Одним стремительным движением Титус Кроу схватил Тианию и вместе с ней спрыгнул с ладони Стража Клетки. В это же мгновение де Мариньи, увидев шанс на спасение друзей, прибавил мощности ментальному триггеру, управлявшему лучом — губительным оружием часов времен.

Белый луч безошибочно нашел цель и ударил Стража Клетки между глаз. Колени у того подломились, он сжал лицо руками и забился в судорогах. Он навалился на клетку, и она сломалась под его колоссальным весом.

Титус Кроу упал на песок в следующее мгновение, держа Тианию над собой, чтобы она не ударилась. Падал Титус с высоты футов в тридцать, и у любого обычного человека от такого удара сломались бы кости. Но Кроу обычным человеком не был, да и упал он там, где лежал большой слой мягкого песка. Как бы то ни было, на миг дух из него вышибло, так что только через несколько секунд он поднялся на колени и прижал к себе дрожащую Тианию. Им повезло: всего лишь несколько футов отделяло их от блестящего, гладкого, как стекло, края воронки, откуда к сводам пещеры продолжали через равные промежутки времени подниматься кольца пара. Прижавшись друг к другу, Титус и Тиания устремили взгляд на страшное зрелище.

Часы времен, описывая все более плотные круги над мертвенно-бледной, гигантской фигурой Стража Клетки, раскачивающегося вперед и назад, непрерывно светили на него ярко-белым лучом, и как только этот луч попадал в тело колосса, он прожигал в нем глубокую яму, и из каждой ямы вырывались тучки черного дыма.

Такое не могло продолжаться вечно. Одним резким и отчаянным движением Страж Клетки вскочил на ноги. На месте одного глаза у него зиял черный провал. Уцелевшим желтым кругом он уставился на своего воздушного мучителя и сделал один неуверенный шаг вперед. Пошатнулся и остановился. Раскрыл рот и заговорил. Видимо, наконец он понял, что обречен. Какой бы мощный инстинкт самосохранения ни заложил в него Ктулху, теперь ему пришел конец.

— Я знаю эту… силу! — вскричал он. Его голос звучал подобно чудовищному колоколу с треснувшим языком. Это была какофония ужаса. — Я… Знаю ее. Это… это та сила, которую… боятся даже Они. Это… звезда Мнара — любовь… Старших Богов — Добро, от которого бежит… всякое Зло. И это… моя… смерть!

Страж Клетки жутко закачался, развернулся и раскинул руки в стороны. И вновь ударил луч белого света. Но на этот раз де Мариньи нанес милосердный удар. Луч пронзил тело Стража насквозь и вонзился в песок. Великан издал последний бессвязный крик, его руки беспомощно упали, голова запрокинулась назад с громким треском. В следующее мгновение он рухнул головой вниз в стеклянное жерло ада.

Титус Кроу и Тиания, которые в этот момент в страхе бежали к песчаным холмам, упали и распростерлись на песке, ибо по ним ударила волна воздуха и колючих песчинок, распространившаяся после падения колосса. А когда беглецы поднялись на ноги, Стража уже не было, и несколько минут над белыми песками кольца пара не поднимались…

Перебравшись через барханы, Титус и Тиания подошли к де Мариньи, стоявшему около открытой дверцы часов времен. Он был мертвенно бледен и дрожал; на ногах он стоял неуверенно и вынужден был придерживаться за корпус часов.

— Анри, — сказал Кроу, взяв друга за руку, — без тебя мы бы погибли. Ты даже не представляешь, что я почувствовал, когда… — У него сорвался голос, он нахмурил брови. Шагнув ближе к де Мариньи, Титус подозрительно принюхался и нахмурился сильнее. — Дружище, да ты, похоже, пьян!

— Нет, нет, Титус, — с болезненной усмешкой вымолвил де Мариньи. — Я уже почти протрезвел. Но видел бы ты меня час назад! Вот. — Он протянул Кроу не откупоренную бутылку бренди. — А я теперь вряд ли хоть каплю выпью.

— Что? Бренди? — Кроу повернулся к Тиании, обнял ее и показал ей бутылку. — Даже в Элизии нет ничего подобного, Тиания. Вот это друг, а? За десять минут спас меня дважды! — Затем он добавил более серьезно: — Но попразднуем позже. А прямо сейчас мне хочется только…

В это мгновение из-под земли раздался глухой рокот. Земля сотряслась, и трое друзей едва устояли на ногах. Сразу стало темнее, как будто тучи закрыли солнце — хотя никакое солнце не освещало огромную пещеру. Земля вновь содрогнулась. Где-то глубоко внизу произошло несколько взрывов. Еще мгновение — и рокочущий взрыв вырвался из жерла воронки, и почти одновременно вверх устремилось огромное кольцо черного дыма, испускавшего жуткое зловоние.

— Прямо сейчас, — сказал де Мариньи, чтобы закончить фразу, начатую Кроу, — нам лучше бы убраться отсюда.

Кроу согласно кивнул, втолкнул де Мариньи внутрь корпуса часов времен, отправил туда же Тианию, а сам в последний раз обернулся и обвел взглядом жуткий пейзаж подземного белого мира. Сгущались сумерки. Титус Кроу вошел внутрь корпуса часов времен.

Он взял на себя управление часами, внутри которых ему все было знакомо. Когда он поднял это удивительное транспортное средство вверх, он увидел широкие трещины, открывшиеся в песчаном полу пещеры. Через сканеры часов вдалеке были смутно видны знаки приближающейся гибели подземного склепа. От сотрясающихся сводов вниз полетели большие куски камня, целые сталактиты и их мелкие обломки. Из тех, кто сбежал из открытой Титусом Кроу клетки, никого не было видно. В пещере становилось все темнее, ее разрушение ускорялось. Титус прибавил скорость и быстро повел часы времен над пустыней — наверх, подальше от этих жутких обителей глубокого сна…

Позднее, в вышине над Южным морем, под начавшим вечереть небом, когда друзья стремительно летели к Ультхару, к безопасному убежищу в Городе Кошек, де Мариньи решился спросить у Титуса Кроу:

— Что это было? Что за место?

Ему ответила Тиания:

— Это было одно из тех мест, где Ктулху творит страшные сны, которыми потом терроризирует спящих смертных.

Кроу кивнул.

— Верно. И таких мест в мире сновидений, должно быть, несколько. Фабрики, где Ктулху с помощью Механизмов Ужаса усиливает свои жуткие сны, а потом передает их в сознание особо чувствительных сновидцев. Мы с Тианией чуть было не стали сырьем, которое потребляют такие фабрики. Да, что мы чуть было туда не угодили, Анри! Aegri somnia vana.

— «Сны больного сознания», — перевел де Мариньи и невольно поежился. — Ну… о закрытии этой фабрики я нисколько не сожалею, Титус. Совсем не жалко.

1. Илек-Вад

Миновало три дня — в тесноте, как говорится, но не в обиде — в гостеприимном доме Гранта Эндерби, где трое друзей отдыхали после пережитых злоключений в почти полном покое. А покой нарушало только понимание того, что вскоре всем им предстоит решение новой задачи. И вот Титус Кроу, Анри-Лоран де Мариньи и Тиания Элизийская пришли в Таверну Тысячи Спящих Кошек и уединились за столиком в нише, где могли поговорить почти без помех.

Они были облачены в богатые наряды, принятые в мире сновидений. На Тиании было платье из струящегося шелка, с низким вырезом. Ткань имела оттенок перламутра, и ее зеленоватые переливы прекрасно сочетались с цветом волос красавицы. Кроу был великолепен в коротком камзоле из желтого шелка и таких же штанах восточного покроя, подпоясанных широким черным ремнем. Де Мариньи выбрал для себя цельнокроенный костюм из алого атласа. На его плечи был небрежно наброшен черный просторный плащ. В прохладном алькове все трое расслаблялись, угощаясь самой вкусной во всем мире сновидений едой и экзотическими ликерами.

Со временем почти неохотно Титус Кроу завел разговор:

— Ну, Анри, расскажи, как ты сходил в Храм Старших Богов вчера вечером? Атал сумел предложить тебе какую-то помощь?

— Что ж, — проговорил де Мариньи, — первым делом я рассказал ему о том, как все хорошо закончилось: о нашем побеге из Дайлат-Лина, о разрушении гигантского рубина, уничтожении Летучего Огня, о смерти Стража Клетки и его «зверушки», а также понемногу обо всем прочем, что происходило в это время. Особенно Атала порадовало то, как здорово мне помог его эликсир. А потом я сказал ему, что мы собрались отправиться в Илек-Вад. — Де Мариньи помедлил и пожал плечами. — Боюсь, тут мне не слишком повезло, Титус. Атал смог только повторить мне то, о чем мне рассказал Кхтанид в Хрустально-Жемчужном Чертоге: Илек-Вад закрыт какой-то преградой или стеной и она ничего не впускает и не выпускает.

— Не слишком повезло, говоришь? — через пару мгновений переспросил Титус. — Может, да, а может — нет. Я настроен на лучшее. Давай посмотрим на это вот как, Анри: любая стена имеет две стороны. Возможно, она была поставлена недругами мира сновидений, чтобы люди не знали, что за этой преградой происходит. Но с другой стороны, разве не могла быть эта стена сотворена для того, чтобы не допустить вторжения Ктулху в Илек-Вад?

— Ты думаешь, что Рэндольф Картер и мой отец могли…

— Что они могли построить эту стену? Думаю, это вероятно. А вот что они делают за этой стеной, в Илек-Ваде, это уже другой вопрос. Вот это нам предстоит выяснить самостоятельно. И сделать это можно одним-единственным способом.

— Мы отправимся в Илек-Вад! — взволнованно воскликнула Тиания мелодичным голосом.

— Нет, — покачал головой Титус. — В Илек-Вад отправимся мы с Анри, а ты останешься здесь.

— Титус, — возразила Тиания, — я больше ни на миг не спущу с тебя глаз. Слишком много опасностей в этой вашей стране сновидений. Что я стану делать, если тебе будет грозить беда?

— А я что стану делать, если что-то случится с тобой, Тиания? Нет, ты останешься здесь, в Ультхаре, в доме Гранта Эндерби. Я буду знать, что здесь ты в безопасности. Мы ведь удалимся всего на день-другой. Узнаем, что к чему, и возвратимся. И не спорь. Кхтанида ты могла бы уговорить, но не меня.

Тиания поджала губы и откинулась на спинку стула. Ее глаза сердито заблестели. Де Мариньи кашлянул и поспешно спросил:

— Когда мы отправляемся? — У него уже засосало под ложечкой от предчувствия соприкосновения с Неведомым.

— Завтра утром, на заре, — ответил Кроу. — Теперь уже известно о нашем присутствии в мире сновидений, поэтому нет никакого смысла пробираться тайком. Отправимся в часах времен, как только рассветет.

— В таком случае, прошу прощения, — сказал де Мариньи и поднялся.

— О? Решил лечь пораньше, Анри? — спросил Кроу.

— Нет. У меня встреча… кое с кем.

— А я заметила, как она смотрит на тебя! — Тиания задорно рассмеялась. Ее разочарование как рукой сняло.

— Она? — Кроу нахмурился, но тут же просиял. — О, ты говоришь о Лите, дочери Гранта Эндерби! — Он тоже рассмеялся о предупредил друга: — Но не забывай, Анри, как бы она ни была хороша, как бы огромны ни были ее темные глаза, она — всего лишь сон.

— Постараюсь это запомнить, — ответил де Мариньи и отвернулся, чтобы друзья не заметили, как он покраснел. — Ведь она всего лишь сон, не так ли?

На рассвете Титус Кроу и Анри-Лоран де Мариньи тронулись в путь, а Тианию они оставили в гостеприимном, уютном доме Гранта Эндерби в Ультхаре. К полудню друзья уже успели преодолеть немалое расстояние над Сумеречным морем.

Безусловно, они могли бы лететь и с более высокой скоростью, но Титус Кроу был зачарован топографией мира сновидений. Он внимательно разглядывал все реки, города, озера, острова и деревни, проплывавшие внизу, под часами времен. А теперь он молча любовался мирной, спокойной, мерцающей гладью Сумеречного моря.

Сумеречное море — это обширный внутренний океан. Сумеречным это водное пространство называется из-за его вечной безмятежности, напоминающей одинокие озера тихими летними вечерами. Море простирается далеко на запад, до побережья третьего по величине континента мира сновидений. Там, на высоком мысу, сложенном из вулканического стекла и вздымающемся высоко над синей водой, стоит Илек-Вад, город сказочных башен, куполов и замков. Некогда в этом городе правила гордая династия древних царей, а теперь там стоял дворец короля Картера, умершего в мире бодрствования.

Под часами времен, пролетающими над подернутой легкой рябью водой, Кроу и де Мариньи различали похожие на кораллы лабиринты, выстроенные Гнорри — деловитыми обитателями прозрачных глубин. Гнорри имели плавники и длинные бороды. Друзья любовались чудесной замысловатостью подводных построек Гнорри. До Илек-Вада еще оставалось не менее десяти миль, и вдруг часы времен начали себя вести очень странно. Отказавшись повиноваться приказам Титуса Кроу, волшебное судно повернулось на бок и начало описывать широкие круги. Друзья поняли, если так будет продолжаться, то они облетят вокруг Илек-Вада, но не сумеют приблизиться к этому великолепному городу.

После того как еще минуту с лишним Титус Кроу провозился с управлением часами времен, он прорычал:

— А-а-а! Ну, вот она, твоя стена, Анри. Неслабая стена, между прочим!

— Это поразительно! — откликнулся де Мариньи. — Видимо, она похожа на стену Наах-Титус, о которой мне рассказывал Гранд Эндерби. Невидимая, непроницаемая стена. Силовое поле. Но как?..

— Наука, Анри, — или колдовство. Не забывай, что это — мир сновидений Земли, а людям подобные устройства снятся очень, очень давно. В любом случае, какая разница? Стена существует, и мы по другую сторону от нее.

— Ты думаешь, — задумчиво спросил де Мариньи, — что барьер уходит вниз до дна Сумеречного моря?

— Скоро сможем выяснить, — ответил Кроу и заставил часы времен опуститься вниз, в синюю воду, где плавали Гнорри, где они играли и строили свои пещеры и лабиринты из известняка. Но и здесь друзья вновь наткнулись на невидимую стену. Однако, вот что странно: для Гнорри стены словно бы не существовало! Они беспрепятственно пересекали невидимую линию.

— Ну вот… — задумчиво произнес Кроу. — А я еще гадал, как быть птицам.

Он поднял часы времен над поверхностью воды без единого всплеска. Поднявшись в небо, друзья дождались момента, когда стая белых птиц, похожих на гусей, обмениваясь вопросительным гоготанием, облетела вокруг часов и проникла через невидимый барьер.

— И облака тоже… — произнес де Мариньи, глядя через сканеры на то, как курчавые облака проплывают туда, куда путь часам времен был закрыт. — Не понимаю…

— А я, кажется, понимаю, — проговорил Кроу. — Гнорри, птицы и облака — все они, скажем так, создания природные. Они — безвредная, повседневная, обычная реальность мира сновидений, и они никак не связаны ни с какой силой, доброй или злой. А вот часы времен, напротив, связаны, как и их пассажиры. Мы здесь чужие.

— Но Атал, а еще раньше — Кхтанид, говорили, будто бы ничто не может проникнуть в Илек-Вад и выйти из него, — возразил де Мариньи.

Кроу пожал плечами.

— Откуда им знать про птиц, облака и Гнорри, Анри? Нет, Илек-Вад закрыт только для чужеродных вещей и существ, которые способны похитить тайны этого города. Он закрыт для чужеродных сканеров с чужеродных планет и для чужеродных Старших Богов, которые пользуются такими сканерами. Закрыт для магических кристаллов магов мира сновидений — белых или черных, потому что магические кристаллы тоже чужеродны, сверхъестественны. Илек-Вад закрыт для приспешников БЦК и для Ньярлатотепа, их вестника и лазутчика.

— И для нас, — добавил де Мариньи. — Из-за часов, конечно. Часы — творение Старших Богов, и для мира сновидений они чужеродны.

— Ну, часы чужеродны, это да, — кивнул Титус Кроу, и между его бровей залегла упрямая морщина. — Но они невероятно изобретательны. Вряд ли эта стена остановит нас надолго, Анри.

— Титус, я не понимаю…

— Послушай, друг мой. Когда я находился внутри этих часов, мне удалось уйти от жуткого притяжения черной дыры в пространстве, от всеядного уродства природы, бежать от которого не способен даже свет. И я сумел сбежать, не облетая вокруг Черной Дыры, а просто… удаляясь от нее. Видишь ли, часы времен — это не просто пространственно-временная машина, но еще и портал между промежуточными измерениями. Доказательство моего утверждения зиждется на элементарном факте: в данный момент часы находятся здесь, в мире сновидений, и ты самолично пользовался ими для странствий из одного измерения в другое, Анри. Потому что мир сновидений, в конце концов, всего лишь параллельное измерение, существующее на уровне, сравнимом с подсознанием человека.

Но я не только удрал от Черной Дыры. Мне удалось благополучно проникнуть в тюремное измерение Йог-Сотхота, Обитателя Порога, удалось и столь же благополучно выбраться оттуда. А между прочим, туда не способны проникать даже Великие Мысли Кхтанида. Да, а оттуда я отправился прямиком в Элизию! Так что часы времен перемещаются между измерениями так же легко, как через пространство и время! — Титус Кроу немного помолчал. — Однако времени мы с тобой уже истратили немало, так что теперь давай посмотрим, как себя покажут часы времен.

В следующие десять минут Титус Кроу занимался тем, что уводил часы времен в одно параллельное измерение за другим. Он пользовался этой полуразумной машиной так, что это смутило бы даже самих Старших Богов. Де Мариньи с изумлением и восторгом наблюдал за видами, открывавшимися ему через сканеры. Некоторые из плоскостей бытия представляли собой мрачные, наполненные темными газами пространства, где неведомым образом передвигались какие-то смутные силуэты. В других буйствовали первозданные краски, и, казалось, кроме этих красок, там ничего не существовало. В еще двух измерениях де Мариньи увидел четко очерченные геометрические фигуры, но Кроу постарался побыстрее покинуть эти пространства. Наверное, его напугал интерес, проявленный некоторыми фигурами к часам времен.

Но больше всего де Мариньи изумило то, что в некоторых из этих параллельных измерений барьер, окружавший Илек-Вад, — а вернее, барьеры, находившиеся в аналогичном месте в других пространствах и временах, — были не только ощутимы, но и видимы. В одном измерении барьер был виден через сканеры в виде огромной мерцающей, серебристой сферы, в другом — в виде полупрозрачной пирамиды невероятных размеров. Но как бы ни выглядела эта стена, одно оставалось неизменным: во всех измерениях она была непроницаема для часов времен.

Но вот Титус Кроу проник в очередное измерение, и друзья оказались внутри багряного свечения, внутрь которого тут и там пробивались лучи зеленого света, не сталкиваясь между собой. Титус издал победный крик.

— Вот они, Анри! Вот врата, через которые мы попадем в Илек-Вад! В этом субизмерении барьера не существует! Сканеры его не регистрируют! Мы просто двигаемся вперед — физически, вот так… — Чужая вселенная за бортом часов времен начала быстро вращаться. — А теперь мы скользнем через параллельные измерения в мир сновидений!

Потом был калейдоскоп ярчайших красок, силуэтов и движений. Титус Кроу вел часы времен боком через десяток взаимопересекающихся плоскостей бытия. И вот наконец друзья вновь очутились над поверхностью Сумеречного моря. Все выглядело в точности, как раньше, но теперь они двигались к Илек-Ваду и сумели пересечь линию на расстоянии десяти миль от города. Линию невидимой преграды.

Впереди, внизу, стал хорошо виден Илек-Вад, сказочный город башен, куполов и замков, поднимавшихся над полыми обсидиановыми утесами величественного вулканического мыса, обрывавшегося в море, в водах которого неустанно трудились Гнорри. Послеполуденное солнце озаряло Илек-Вад, сверкало в окнах, отбрасывало блики от полированных металлических статуй. На площадях и в садах собирались толпы ярко одетых горожан, которые с изумлением наблюдали за приближением странного летучего предмета.

Когда они подлетели еще ближе к городу, внимание де Мариньи привлекло нечто наподобие огромного зеркала, установленного на самом краю обсидианового мыса. У подножия этого устройства, служившего, похоже, чем-то наподобие контрольно-пропускного пункта, суетились два солдата в шлемах. Затем по всей границе города, в крепостных стенах, одновременно открылись отверстия, и из этих отверстий выехало еще несколько огромных зеркал.

— Титус, — неуверенно произнес де Мариньи, — как-то мне это не…

Но он не успел договорить. Илек-Вад вдруг исчез за слепящей вспышкой света, рванувшегося вверх от большущих зеркал. Город при этом ни капельки не пострадал. Вспышка исчезла так же стремительно, как появилась, но в следующее мгновение возникла вновь. Гигантские зеркала испустили мощные лучи света.

Теперь ответ был очевиден, и Кроу озвучил недосказанную де Мариньи мысль:

— Эти штуки — оружие, Анри! — вскричал Титус. — Проклятье, они стреляют в нас!

2. Воеводы мира сновидений

Раз пять или шесть корпус часов времен попадал в перекрестье слепящих лучей, исходивших от зеркальных батарей Илек-Вада, и только потом изумленный и озадаченный Титус Кроу додумался до того, что от этих лучей стоит уклониться. Правда, к этому времени стало ясно, что лучи от зеркал никакого вреда часам причинить не могут.

Отряды солдат, управлявших рефракторами, это тоже заметили, и через несколько мгновений город был накрыт мерцающим красноватым куполом, испускавшим явно физическую энергию.

— Без толку, друзья хорошие, — ухмыльнулся Кроу. — И это нас тоже не остановит.

Он повел часы времен вперед, и они преодолели искрящуюся преграду так, словно ее не существовало.

Титус Кроу повел часы в самое сердце города. Теперь он управлял своим чудесным судном медленно и осторожно, чтобы не чересчур напугать обитателей Илек-Вада. Наконец, зависнув над несколькими садами главного дворца, он опустил часы на землю между звенящими фонтанами и экзотическими цветущими кустами.

Вскоре после этого из новых построек, похожих на казармы, выбежало не меньше тысячи солдат в легкой броне и блестящих металлических шлемах. Они заняли оборонительные позиции. Солдаты были вооружены мечами и закрывались щитами, каждый из которых представлял собой маленькое зеркало-рефрактор. Никто из воинов не решился подойти к часам времен ближе, чем на тридцать-сорок футов, и как только они закрылись щитами, то сразу остановились. Кроу и де Мариньи пока что радовались тому, что внутри своего волшебного судна они в полной безопасности. Они ждали развития событий… и вскоре дождались.

В сопровождении пары дюжин личных охранников из дворца вышел странный человек — стройный, в роскошном одеянии из серебряной и золотой парчи. Окружавшие его воины явно были уроженцами Илек-Вада и столь же явно были специально отобраны для такой службы. Но хотя они все ростом были намного выше среднего обитателя мира сновидений, на голову выше любого из них и шире в плечах был тот человек, которого они сопровождали.

— Этот мужчина… — произнес де Мариньи. — Он такого же роста, как я. Но молод он… или стар. Никак не могу понять. И конечно же он…

— Родом из мира бодрствования? — подсказал Титус Кроу и сам ответил: — Да, это так, Анри. И если только я сильно не ошибаюсь, нам оказана великая честь. О да, видишь? Он узнаёт часы времен! И должен узнать, потому что пользовался ими задолго до того, как я узнал об их существовании.

— Рэндольф Картер! — Де Мариньи все понял и кивнул. С восторгом и изумлением он выговорил: — Картер, король Илек-Вада!

Король махнул рукой, и его телохранители остались позади, а сам он приблизился к часам времен. Лицо у него было бледное и тонкое, как у молодого человека, но волосы до плеч были седыми, а глаза… это были глаза мудрого старца. Изумление сверкнуло в глазах короля и — как точно подметил Титус Кроу — узнавание. Он вытянул руки, прикоснулся к корпусу часов времен.

— Кто бы вы ни были, пожалуйста, выходите. Я знаю, что вы никому не желаете зла, потому что, будь это так, мой город сейчас уже лежал бы в руинах. Даю вам слово, что ничего дурного с вами в Илек-Ваде не случится. Видите ли, я так хорошо знаю ваше судно…

Руки короля Картера прикасались к часам так, как могут прикасаться только руки знатока. И вот послышался щелчок — сработал какой-то потайной механизм. Картер поспешно сделал шаг назад. Под странным циферблатом с четырьмя стрелками плавно открылась дверца, и наружу вышли пассажиры часов времен. Король Картер придирчиво оглядел их.

И тут он словно бы увидел что-то, чего увидеть никак не ожидал. Немного рассеянно он пожал руку Кроу, а потом обхватил плечи де Мариньи и пристально посмотрел на него. Он нахмурился и озадаченно покачал головой.

— На миг мне показалось, что… ты так похож… на одного человека.

— Я знаю, кто вы такой, — ответил тот, кого так пристально разглядывал король, — но я совершенно уверен, что мы никогда не встречались — либо, если встречались, то в то время я мог быть совсем маленьким ребенком. Меня зовут Анри-Лоран де Мариньи, а это Титус Кроу.

От изумления король раскрыл рот. Он еще крепче сжал плечи своего гостя.

— Так ты вправду де Мариньи! Клянусь всеми мирами сновидений, я должен был догадаться! Кто же может быть так похож на отца, как не его сын? Разве что близнец, и поверь мне: ты действительно выглядишь как близнец Этьена, каким он был… сколько же лет назад?

Однако я веду себя непростительно. Ко мне прибыли гости из мира бодрствования — сын моего верного друга и советника Этьена-Лорана де Мариньи, со своим товарищем, господином Кроу, а мы стоим и разговариваем в саду! Простите меня, простите. Пожалуйста, пойдемте со мной во дворец. Нам надо о столь многом поговорить. Не знаю, зачем вы здесь, но я чувствую, что это добрый знак, — и клянусь Знаменьем Котха, миру сновидений сейчас нужны все добрые знаки, какие только можно!

Гораздо позже, когда они отобедали и когда король узнал все о своих гостях, об их столкновениях с БЦК во время странствий Титуса Кроу в пространстве и времени и о попытке де Мариньи самостоятельно разыскать Элизию — обо всем, что произошло вплоть до настоящего момента, король сказал:

— Итак, значит, я был прав. Ваше появление здесь — добрый знак. Вы не могли выбрать более подходящее время, потому что прямо сейчас мы готовимся к войне против приспешников БЦК в мире сновидений, против страшных снов самих Старших Богов.

Вы оба для нас могущественные союзники, и вы уже успели нанести серьезные удары по силам зла в мире сновидений. Да, вы действительно могучие союзники! Ведь ты, Титус Кроу, повидал Элизию, а я за время всех своих странствий так и не нашел дорогу туда.

— Но ваше имя там известно, — ответил Кроу столь же галантно. — Что касается столкновений с БЦК… Кому еще удалось разыскать Ньярлатотепа и даже сразиться с ним! И при этом остаться живым и сохранить рассудок!

— Это было очень давно, — скромно отвечал король, — но на самом деле я не такой уж великий сновидец, как утверждает молва. Нет-нет, мои приключения в мире сновидений зачастую бывали неудачными. И мне просто повезло. В следующий раз Ньярлатотеп меня так легко не отпустит.

— А вы думаете, будет следующий раз? — спросил де Мариньи.

— Думаю, это более чем вероятно, — кивнул король Картер. — Уже сейчас воеводы обходят мир сновидений, и война не за горами.

— Воеводы? — спросил Кроу.

— Я и Куранес, и еще другие, — ответил Картер. — Но есть и наши враги — полководцы БЦК! О последних вы знаете не меньше, а может, и побольше меня. — Он немного помедлил и продолжал свой рассказ: — Как и я, Куранес в настоящее время обучает своих генералов. На небесных островах около облачной страны Серрании он сейчас строит армаду небесных судов и с нетерпением ожидает дня, когда сможет вернуться на свой престол в безвременном Селефаисе. До сегодняшнего дня Селефаис остается закрытым своим силовым полем. Он недоступен для БЦК, и сны там чудеснее, чем в любом ином городе мира сновидений.

Король сухо рассмеялся и продолжал:

— Странно… В мире бодрствования во мне не было ничего воинственного, а в мире сновидений я буду командовать войсками! Верно — мне уже случалось руководить легионами, но какие же это были странные сны! — Он снова немного помолчал. — Однако я прошу вас обоих помочь мне и стать моими генералами. Наверняка вы в этих делах смыслите больше меня, о чем свидетельствует ваше пребывание здесь. Вы так долго сражались с жуткими собратьями Ктулху — и уцелели в нескончаемой битве! Но я боюсь, что скоро наступят новые этапы этого вечного конфликта.

— Сир, — сказал Кроу, — мы бы с радостью присоединились к вам, но мы бы хотели узнать о многом. Мы оба — не такие уж великие сновидцы, поэтому…

— Понимаю, — кивнул король Картер, — но не стоит недооценивать ваши сновидческие способности, друзья мои. Сны открыты для всех людей — точно так же, как в мире бодрствования любому доступна та судьба или иная. Ну, так о чем же вы хотели узнать?

— Я хотел разузнать о своем отце, — ответил де Мариньи мгновенно. — Когда мы обедали, вы упомянули о его отсутствии. Если он не здесь, в Илек-Ваде, то где же он?

Король улыбнулся.

— Ах, Этьен. Где он, ты спрашиваешь? И вправду — где? Он отбыл несколько лет назад, до начала недавних неприятностей в мире сновидений. Куда он направился? Кто может сказать? Позвольте объяснить вам, друзья мои, что Этьен стал величайшим из людей-сновидцев. Его приключения во снах нескончаемы, они уносили его в такие места, которые прежде никогда и никому не являлись во снах. Он побывал не только в мирах сновидений Земли, но и в мирах сновидений далеких планет и измерений.

Он возвратится — безусловно, возвратится, но когда, сказать не могу. В то время, когда он удалился, в мире сновидений все было спокойно, но так продолжалось недолго. Я бы отправился вместе с ним… — Король Картер пожал плечами. — Но здесь, в Илек-Ваде, живут мои подданные, за которых я в ответе. Так что в данный момент я и король, свой советник в одном лице. Но не тревожься, Анри, твой отец вернется. В один прекрасный день… Но если ты хотел бы просто взглянуть на его физическое тело… о, это очень просто. Пойдем…

Король первым вошел в один из внутренних покоев дворца, где на мраморном диване, покрытом богатыми шелками и мягкими подушками, неподвижно лежал Этьен-Лоран де Мариньи. Худой, бездыханный, словно бы замороженный смертью, но нетленный. Казалось, просто именно сейчас его дух покинул его на время.

— Он… — У де Мариньи сорвался голос. — Он такой, каким я его помню. Он словно бы в трансе. Вот точно так же спите вы — Титус и Тиания. Вы выглядели очень похоже, когда я увидел вас в Элизии.

— Не переживай, Анри, — негромко проговорил Кроу, ощутив силу чувств друга. — Это просто очень глубокая форма сна. На кончиках его пальцев — бесчисленные миры, друг мой, а твой отец — один из величайших искателей всех времен. Кто знает, какие чудеса он разыскивает прямо сейчас? Разве ты станешь звать его обратно?

Де Мариньи даже не стал пробовать отвечать.

Еще долго король Картер и двое его гостей стояли около безмолвной фигуры Этьена-Лорана де Мариньи и смотрели на сновидца.

3. Проклятье Ктулху

На следующее утро, после завтрака, король Илек-Вада Картер начал рассказывать своим гостям о тени, нависшей над миром сновидений, о проклятии Ктулху. Поскольку Кроу и де Мариньи, в целом, об этой угрозе знали, король сосредоточил свой рассказ на зонах особой опасности. Он поведал об обороне, которую выстраивали он сам, Куранес и еще несколько полководцев, о силах, которые они были готовы бросить на защиту мира сновидений.

Сама угроза представляла собой, естественно, тайное проникновение приспешников Ктулху в мир сновидений. Приспешников, которые несли с собой Его Слово, распространяли ужас и зло, где бы только им ни было позволено пробраться в сны людей. Если их не остановить, со временем мир сновидений мог превратиться в пустошь отвратительных кошмаров, и сновидения людей стали бы безраздельно принадлежать Ктулху, который бы творил с ними, что пожелает. Следующим шагом повелителя Р’льеха, безусловно, стало бы вторжение в мир бодрствования, управление не только подсознанием, но и сознанием людей.

Против этой угрозы — о которой король Картер сам предупреждал очень давно, когда он был еще неопытным странником в мире сновидений (хотя тогда он еще не представлял, как глубоко может распространиться эта страшная зараза), — уже были воздвигнуты определенные барьеры, за которыми велись усиленные приготовления к сдерживанию и даже отражению надвигающегося вторжения. Два из этих барьеров считались совершенно непроницаемыми для всего, запятнанного проклятьем Ктулху, — речь шла о силовых полях, закрывавших Илек-Вад и Селефаис. Но как бы то ни было, жители этих городов решили не рисковать, потому что поклялись противостоять диверсии — страшным снам, насылаемым Ктулху. Вот чем объяснялась оборонительная тактика обитателей Илек-Вада — использование мощных зеркал, которыми они пытались отбросить от города часы времен.

А за силовыми экранами обучались войска мира сновидений, строились флотилии, разрабатывалось всевозможное странное оружие, составлялись планы грядущих великих сражений. У короля Илек-Вада войско насчитывало пять тысяч солдат, готовых драться за него насмерть, а Куранес в облачном Серанниане построил флотилию из пятидесяти больших небесных судов, и еще пятьдесят таких судов строилось.

Еще до прибытия Кроу и де Мариньи были составлены планы отвоевания Дайлат-Лина. Намерения состояли в том, чтобы навсегда избавить город от рогатых тварей из Ленга, чтобы потом восстановить и защитить его границы. Со временем в Дайлат-Лине могли бы снова поселиться добрые и честные обитатели мира сновидений, и в дальнейшем они смогли бы сами оборонять город.

Таким образом, Дайлат-Лин мог стать оплотом, противостоящим вторжениям рогатых торговцев. Им суждено было сразу получать отпор, если бы они вздумали снова явиться в порт Дайлат-Лина на своих отвратительных галерах. Гости Картера принесли ему радостные вести о том, что могущество рогатых мерзавцев в Дайлат-Лине сильно подкошено — пусть хотя бы на время. Очень возможно было, что они уже сейчас спешно покидали город на борту огромных черных галер. Теперь буквально через несколько дней к Дайлат-Лину могли отбыть первые из антигравитационных кораблей Куранеса с командами из жителей Илек-Вада на борту.

Однако отвоевание городов мира сновидений, попавших в руки приспешников зла, Дайлат-Лином не должно было закончиться. Далеко на западе имелись и другие подозрительные места — вдоль побережья великого Южного моря. К примеру, Зак, в террасных храмах которого тают, постепенно исчезают и крайне редко воскрешаются забытые сны, мог стать идеальным местом охоты на лазутчиков Ктулху: там они могли пытаться воздействовать на сны, которые люди видели в юности, и, тем самым, определять грядущий ход сновидений.

Кроме того, существовал печально известный Таларион, Демонический Город Тысячи Темных Чудес, где правил призрак Латхи, о котором поговаривали, будто бы его аватар во плоти был одним из Божеств Цикла Ктулху! Несомненно, там, где столь открыто и беспамятно почитались образцы БЦК, следовало вырвать с корнем и уничтожить немало безбожных, грязных явлений. А что уж говорить о Чарнельских Садах Зуры — страны недостижимых удовольствий, о Сана-Ниле, области фантазий, где, как гласили предания, будущие сны приобретали очертания и, словно семена, попадали в чувствительное сознание некоторых бодрствующих людей, чтобы прорасти там и превратиться в полноценные сновидения? Какое восхитительное поле для происков Ктулху и его свиты!

Относительно того, как различить между собой друзей и врагов мира сновидений, король Картер сказал, что настоящие жители мира сновидений, люди, и есть подлинные друзья этой страны, и из них лишь жалкая горстка попала под влияние злобных чар Ктулху. Рогатые твари из Ленга не были настоящими обитателями мира сновидений — они и людьми-то не были. Они происходили из мира сновидений темного измерения, параллельного Югготу на краю галактики. Именно поэтому БЦК перенесли их в мир сновидений Земли, когда сны людей еще были очень юны.

А помимо истинных людей и псевдолюдей существовали в мире сновидений еще и существа, на людей совершенно не похожие. Одни из них были разумны, а другие — почти что нет. Лояльность таких созданий очень часто бывала под большим вопросом. Особые подозрения вызывали существа, названия которых начинались на «г»: гуги, гасты и гоулы. Чуть менее безумны были другие — шантаки, дхолы и зуги.

В юности король Картер часто встречался с подобными созданиями, и во многих из них обрел странных союзников. Его хорошо знали и любили кошки в Ультхаре. Не были настроены против него зуги в Зачарованном Лесу. Он ухитрился даже подружиться с гоулами, обитателями нижних ям мира сновидений. Их предводитель стал особым знакомцем Картера.

Что касается гастов и гугов, эти, к счастью, предпочитали не удаляться от мест своего обитания. Менее всех докучали гуги, потому что их убивал дневной свет. Их крайне редко можно было встретить за пределами Склепов Зина, куда свет совсем не проникал. Там гуги охотились на своих гигантских собратьев, а те, в свою очередь, на них.

А вот с упырями справиться было не так просто. Несмотря на то, что они были безлики, тем не менее, считалось, что они являются тайными глазами приспешников Ктулху в мире сновидений. Мало того, многие люди, обитавшие в мире сновидений верили, что гигантские упыри обладают могущественной силой, позволяющей им управлять всеми, менее слабыми тварями мира сновидений. К примеру, здоровенные, большеголовые птицы, шантаки, жутко боялись гигантских упырей. Чаще всего упыри гнездились ближе к вершине горы Нгранек на острове Ориаб, но кроме того, они стерегли мрачные серые пики, разделявшие Ленг и Инкванок, где они проводили тусклые дни в пещерах, которыми были изрыты самые высокие горы. А по ночам упыри разлетались по всему миру сновидений. Они умели столько незаметно подкрадываться, что это превращало их в идеальных шпионов для БЦК.

Так что после отвоевания Дайлат-Лина одной из первых задач для небесных кораблей Куранеса должно было стать разрушение горного логова гигантских упырей на вершинах Нгранека, а затем блокирование всех входов, ведущих к черным и зловонным безднам в недрах гор. Таким образом эта область подземного мира со всеми ее ужасами должна была стать навсегда закрытой от более светлых и добрых верхних регионов сна.

В общем, войскам мира сновидений предстояло вооружаться и укрепляться. Со временем в Южном море должны были появиться мощные боевые флотилии. Эти корабли перекрыли бы все пути доступа к черным галерам рогатых тварей. Вдоль границы Инкванока и Ленга планировалось построить могучие каменные крепости, чтобы оттуда в остальные области мира сновидений не проникала никакая дрянь. И наконец, были планы уничтожить самые черные места мира снов — злобные очаги влияния БЦК, где неустанно работали машины, производящие кошмары, отравляющие здоровые сны смертных обитателей Земли.

Известно было, что подобные места находятся в Зачарованном Лесу, а также кое-где в зеленых глубинах Южного моря и даже в благоуханных и порой прекрасных джунглях сказочного Кледа. Поговаривали еще, что фабрики кошмаров можно найти в подземных склепах труднодоступных храмов Зуры и в отдаленных районах лежащего в руинах, первобытного Саркоманда. Много, очень много было мест, которые следовало освободить или очистить от проклятия Ктулху. Предстояло выиграть великие сражения, стереть с лица земли капища зла и основать чистые, светлые приграничные города. И все это ради того, чтобы освободить подсознание Человека от язв страшных снов, насылаемых БЦК.

Потому что, если не положить конец коварному проникновению Ктулху в сновидения, ни мир бодрствования людей, ни сама вселенная никогда не смогут быть по-настоящему в безопасности от ужаса, который Ктулху тысячелетиями практиковал для уничтожения разума и порядка.

Вот о таких невеселых и опасных делах король Картер говорил весь долгий день, а вечером был устроен пир в честь гостей из мира бодрствования. Они пили чистое красное вино из Илек-Вада, и страхи за будущее мира сновидений немного отступили. А потом они сидели на диванах-качалках, устланных шелковыми подушками, под хрустальным куполом самой высокой башни, и любовались безмятежным Сумеречным морем, в темной глади которого отражались все звезды ночи. Кроу и де Мариньи немного поговорили, а потом умолкли. Оба думали об одном и том же: теперь они узнали об Илек-Ваде все, что хотели, и настала пора трогаться в путь.

На следующее утро король Картер написал для своих гостей рекомендательное письмо — нечто вроде мандата, где указывались новые ранги друзей, назначенных генералами войск мира сновидений, вкратце рассказывалось об их происхождении и о той важности, какую они в данный момент имеют для всего мира снов. Это письмо они должны были взять с собой к Куранесу, в небесный розовомраморный город Серанниан. Друзья сообщили королю о своем желании отбыть из Илек-Вада, и Серрания должна была стать их первой остановкой на пути.

И вот в полдень этого дня сновидцы попрощались с королем и, войдя внутрь часов времен, взлетели над городом. На краткий миг Илек-Вадские чародеи отключили силовое поле, оберегавшее город, и часы времен устремились над Сумеречным морем выше… еще выше… в сторону Серанниана.

— Титус, — проговорил де Мариньи, когда часы набрали скорость. — Похоже, все складывается очень хорошо.

— В данный момент — да. Это не дает тебе покоя?

— Что-то мне покоя не дает. Но что — не могу понять. Все вдруг стало так легко и просто. Все препятствия остались позади.

— Может быть, так и есть.

— И все же у меня такое чувство, что нам надо очень сильно поторопиться.

Кроу кивнул.

— Я это тоже ощущаю. Инстинкт подсказывает мне, что все не так хорошо, как могло бы быть.

— И по-прежнему остается немало вопросов, — продолжал де Мариньи. — Например, то оружие, которое мы с тобой видели. Оно магическое или механическое?

— И то, и другое понемногу, я так думаю. Но это уводит нас к нашему старому спору, Анри: что же такое магия? Здесь — мир сновидений Земли, не забыл? Если бы ты побывал со мной в Элизии, то, может быть, сумел бы наконец отрешиться от слова «магия». В Элизии есть острова, которые парят над землей на высоте мили — в воздухе, как Серанния. Наверняка наука, с помощью которой эти острова поддерживаются в полете, не так уж далека от «магии»? Тебе важно помнить вот о чём: будь то мир бодрствования или страна снов, если человек очень сильно хочет, чтобы что-то было, он добьется того, что это будет! Разве небесный корабль более фантастичен, чем аэроплан? Разве зеркала-излучатели короля Картера более удивительны, чем лазеры? Безусловно, Анри, мир бодрствования и мир сновидений — это две разные сферы, но и тот мир, и другой получают очертания в сознании людей — спящих и бодрствующих!

Де Мариньи нахмурился, и вдруг его прорвало:

— Звездные камни! Вот что не давало мне покоя! Ведь в мире сновидений нет звездных камней! Когда я стартовал с Земли, у меня на шее на цепочке висел звездный камень, а здесь он, будь я проклят, исчез!

— Да? — Он улыбнулся. — Между тем звездные камни прилетают на Землю из чужой вселенной, Анри, из другого измерения. Мир сновидений хорошо стережет свои границы. Ему редко приходится страдать от того, что не снится Земле и людям.

— Но как же Ктулху и БЦК? — спросил де Мариньи. — Разве что-то может быть более чужеродным? Тем не менее их лазутчики здесь.

— Все дело в чувствительности! — ответил Кроу. — Они здесь потому, что этого желает Ктулху, — точно так же, как мы здесь потому, что этого желаем мы. — Он пожал плечами. — Но помимо этого, конечно, Ктулху — повелитель сновидений. Также можно утверждать, что на Земле чужаки мы, а не БЦК. В конце концов, они оказались тут первыми — за миллионы лет до человека. Быть может, сам Ктулху наложил это ограничение на звездные камни с древнего Мнара, чтобы они не могли существовать в снах. Мы ведь очень долго не вспоминали о них и не задавали себе вопрос о том, почему их здесь нет.

— Хмф… — хмыкнул де Мариньи. — Очень странно: то кажется, что все легко и просто, а в следующее мгновение — невероятно, невозможно!

— Да, Анри, так и есть, — согласился Кроу. — Во сне зачастую многое происходит проще, а порой — куда как сложнее.

4. Серанниан

С первого взгляда де Мариньи в Серанниан поверил с трудом — хотя и понимал, что спит и видит его во сне. Да, конечно, он видел этот город прежде, в телепатических видениях, которые ему показал Кхтанид в гиперпространственной Элизии, но в реальности все выглядело куда более грандиозно. Омываемое облаками побережье из розового мрамора, тянувшееся как бы к своим собственным горизонтам… а на берегу — великолепный город, смотрящий на воздушное море — море из перистых и кучевых туч.

Далеко внизу, за розовыми туманами и нежными облачками, были видны барашки на волнах Серенарианского моря. Там, далеко-далеко, лежала земля. Так далеко, что вершина горы Аран была едва видна. Эта гора, как знали друзья-сновидцы, являлась одной из природных стен Ос-Наргая, где стоял вечный город Селефаис. Его великолепные купола, башни и минареты покоились под защитой энергетического поля, подобного тому, который хранил Илек-Вад. Но в связи с тем, что Селефаис и Серанниан управлялись мудрым Куранисом, с древних времен между Вечным Городом и Небесными Островами велась торговля. Правда, сейчас для этого требовалось время от времени отключать силовое поле над Селефаисом, чтобы воздушные галеры, доставлявшие оттуда товары, могли спокойно выходить в Серенарианское море.

Вскоре друзья увидели галеры, плывущие к горизонту, где они поднимались к небу на волнах розового тумана. Зачарованные красотой всего увиденного и гадая, как подсознание человека способно создавать такие чудеса, пассажиры часов времен проследовали за одной из галер в гавань Серанниана, а когда Кроу посадил часы на стену одной из мраморных пристаней, друзья поразились тому, что Серанниан был построен именно здесь, на этом эфирном побережье, где в небо вытекал западный ветер.

В гавани на якорях, покачиваясь на немыслимых гребнях облачных волн, стояли двадцать пять из пятидесяти боевых судов Куранеса. На палубах, по левому и правому борту рядами выстроились зеркала-рефракторы. Корабли покачивались на волнах, и их борта то и дело озарялись вспышками солнечного света. Это были точно такие же зеркала, как те, которые друзья видели в Илек-Ваде. В далеком небе, подгоняемая западным ветром, берега под парусами покидала вторая половина флотилии.

Кроу и де Мариньи какое-то время постояли рядом с корпусом часов времен. Пристань была безлюдна. Как только на ней приземлились часы, матросы и грузчики тихо-мирно разошлись по портовым тавернам. Друзья наблюдали за тем, как на кораблях в гавани опускают паруса, и вдруг позади них кто-то проговорил:

— Они теперь упражняются в искусстве войны — искусстве, которое нам скоро пригодится в Дайлат-Лине и других местах.

Обернувшись, друзья оказались лицом к лицу с Куранесом — человеком, который некогда жил в мире бодрствования, а теперь стал повелителем Ос-Наргая, Селефаиса и Небес вокруг Серанниана. Кроу и де Мариньи сразу узнали его по описанию короля Картера. Хрупкого телосложения, но одетый по-королевски, седобородый, но подвижный, ясноглазый и зоркий, Куранес стоял на пристани с отрядом стражников, вооруженных пиками. Он бросил взгляд на своих гостей и продолжал:

— Уже несколько дней до меня доходят слухи о странной летающей машине, прибывшей в мир сновидений. — Куранес шевельнул рукой, и стражники переместились и выстроились шеренгой между двумя сновидцами и их странным транспортным средством. В следующее мгновение друзей со всех сторон окружили острия пик.

— И я гадал, — продолжал Куранес, — как эта летающая машина настроена к миру сновидений — дружелюбно или враждебно.

Он вновь дал стражникам знак, и те недвусмысленно придержали руками незваных гостей.

Наконец заговорил Кроу:

— Лорд Куранес, мы прекрасно понимаем ваши опасения, но, быть может, вам будет проще все понять, прочитав вот это письмо. — Он протянул Куранесу аккуратно сложенный документ. — Оно от Рэндольфа Картера, короля Илек-Вада.

— Письмо от Рэндольфа Картера, — Куранес вздернул брови. Он явно удивился. — От Рэндольфа, говорите? Так вы, стало быть, близко знакомы с королем Илек-Вада?

— Мой отец был советником короля Картера, — поспешно вставил де Мариньи, — но не так давно он отправился изучать края, которые еще никому не снились. Меня зовут Анри-Лоран де Мариньи, а это Титус Кроу.

Как только Куранес начал читать письмо короля Картера, опасения и настороженность покинули его. Наконец он улыбнулся и дал знак своим стражникам. После этого он пожал сначала руку де Мариньи, затем — Титуса Кроу.

— Господа, — сказал он, — я к вашим услугам.

Несколько минут спустя, по пути ко дворцу Куранеса, друзья увидели здание издалека и дивились — дворец представлял собой всего лишь большой готический особняк с башней из серого камня. Такая архитектура была типична для английских помещичьих домов, а в юности, в мире бодрствования, Куранес жил в Корнуолле.

Навстречу с большой поспешностью вышел слуга в типично английской ливрее, хотя по крови он явно был уроженцем мира сновидений и, вероятно, родился и вырос в Селефаисе или Ультхаре. Слуга протянул Куранесу тоненькую металлическую трубочку.

Куранес вытащил из кармана мантии очки с квадратными стеклами, надел их, отвинтил пробку от одного конца трубочки и осторожно вытащил из нее туго скрученную полоску невероятно тонкой бумаги.

— Джеймс, — спросил он слугу, — какого цвета была птица, доставившая это послание?

— Розовая, как облака Серанниана, мой господин, — ответил дворецкий с акцентом, совсем не похожим на корнуольский.

— Гм-м-м. Значит, послание от Атала, из Ультхара. Интересно, чего он хочет.

Услышав имя Атала, друзья-сновидцы быстро и задумчиво переглянулись. Но в следующее мгновение черты лица де Мариньи разгладились. Он пожал плечами и негромко произнес:

— Это наверняка не имеет никакого отношения к нам, Титус. Никто не знает, что мы здесь.

— О? — воскликнул Куранес, зорко взглянув на де Мариньи. — Однако ты ошибаешься, мой юный друг! Это касается вас. Вас обоих! А что до того, каким образом Атал узнал о том, что вы здесь, — то нет в мире сновидений никого мудрее Атала. Он знал, что вы отправляетесь в Илек-Вад?

Друзья кивнули в унисон.

— Тогда несложно догадаться, какой станет ваша следующая остановка. — Взгляд Куранеса вернулся к посланию. — Тут говориться, что вам нужно срочно возвращаться в Ультхар, что в городе слишком много рогатых мерзавцев из Ленга, нарядившихся иноземными торговцами, и что человек по имени Грант Эндерби обеспокоен тем, что вокруг его дома по ночам бродят какие-то странные фигуры.

— Еще что-нибудь? — напряженным голосом спросил Титус Кроу.

— Да. Атал пишет, что хотя настоящего войска в Ультхаре нет — то есть, нет зримой, физической силы для обороны людей, — но он послал несколько молодых жрецов из Храма Старейшин, чтобы они тайно наблюдали за домом Гранта Эндерби. Гм-м-м! И больше ничего. Похоже, послание писалось в спешке. — Куранес передал бумагу Титусу Кроу. — Вот, возьми. Но друзья мои, вам придется поверить мне на слово относительно содержания этого послания. Оно написано особыми тайными знаками, которые способны прочесть лишь немногие в мире сновидений. Атал знает, что один из них — я.

— Лорд Куранес, — сказал де Мариньи взволнованно, — вы должны нас понять: в Ультхаре находятся наши возлюбленные. Более чем вероятно, что наши враги желают причинить им зло.

— Верно, — подхватил Кроу, когда умолк де Мариньи. — Похоже, мы должны покинуть вас быстрее, чем собирались.

Куранес кивнул.

— Понимаю. Очень жаль, ибо я надеялся на долгую беседу. Мне теперь редко доводится принимать гостей из мира бодрствования. Вы, конечно, тронетесь в путь на своей летательной машине?

— Да, — ответил Кроу, — но как только у нас появится возможность, мы вернемся, чтобы познать ваше гостеприимство, лорд Куранес.

— И вы его познаете, — пообещал повелитель Серанниана. — Но послушайте, у меня есть идея. Для меня это может стать шансом более реально проверить мощь моей флотилии. Известно, что у рогатых тварей из Ленга есть несколько собственных небесных галер. На самом деле, однажды они на такой галере похитили короля Картера и утащили на луну мира сновидений, а она, кстати, совсем не похожа на луну в мире бодрствования. Очень может быть, что именно таким путем эти твари собираются удрать из Ультхара, когда сделают там свое грязное дело — что бы это ни было за дело. Очень может быть, что они припрятали одну из своих грязных галер где-то на побережье и что именно туда они побегут, когда будут готовы. Как вы смотрите на то, что я отправлю следом за вами в Ультхар дюжину моих небесных кораблей с прекрасно обученными экипажами?

— Предложение очень любезное, — ответил Кроу, — однако часы времен перемещаются с невероятной скоростью. Тем не менее мне кажется, что сама идея хороша. Очень благоразумно будет отправить в Ультхар несколько ваших судов, а может быть, стоило бы их там оставить. В городе в последнее время всегда замечали рогачей — так мне, по крайней мере, говорили, но как они там себе свили гнезда — этого мы не знаем. Так почему бы не поступить так? Пусть ваши корабли и их команды станут первым в Ультхаре войском, полицейской силой для защиты от вторжения рогачей!

— Я сделаю это! — воскликнул Куранес. — Даже если мои корабли ничем не смогут помочь лично вам, все равно они сумеют сослужить службу жителям Ультхара. В любом случае, послать я смогу лишь несколько кораблей, ибо у меня не хватает матросов. Большую часть команд приходится набирать в Илек-Ваде. Но я вижу, что вам не терпится тронуться в путь, поэтому не стану вас задерживать. Ступайте — и желаю вам самой лучшей британской удачи!

С этими словами Куранес помахал рукой своим гостям, а они развернулись и поспешно зашагали в сторону порта.

Для молодого жреца, встревоженно наблюдавшего за небесами с крыши увитой плющом башни храма, прибытие в Ультхар часов времен стало невероятным событием. Жрец в пору своего послушничества в Храме Старших Богов повидал немало чудес, но это было нечто иное. Не раскат грома, не помрачение небес, не любое иное из природных явлений, которые жрец привык связывать с началом оккультных или паранормальных событий. И тем не менее эти летающие напольные часы были чудом чистейшей воды.

Часы времен возникли ранним вечером на фоне неба, чуть подернутого дымкой. Сначала они представляли собой точку на фоне далеких облаков, потом возник темный продолговатый силуэт, летевший вертикально, и наконец стал виден отчетливо предмет, похожий на гроб. Он замедлил скорость и начал опускаться с неба, и вскоре молодой жрец увидел циферблат с четырьмя стрелками, двигавшимися по кругу очень странным и непонятным образом. Крик тревоги жреца едва успел отзвучать и разнестись эхом по площади перед входом в храм, где стояли на страже еще трое жрецов, когда часы приземлились и из них вышли двое мужчин.

Их сразу же провели внутрь храма, по лабиринту коридоров, и наконец они оказались в том внутреннем святилище, где на шелковой постели возлежал старец, мудрый Атал. Но как он ни был престарел и дряхл, все же его выцветшие глаза приветствовали прибывших узнающим взглядом. Дрожащим и шелестящим голосом Атал сообщил им прискорбную весть:

— Мои юные друзья… это ужасно… ужасно! — выговорил Атал. — Безумные твари в городе… в небывалом числе! Кроваво убито трое молодых жрецов храма… Леди Тиания Элизийская и девица Лита Эндерби похищены и увезены. Кроме того… страдают добрые жители Ультхара… страдают от того, что на их сознание… словно бы легла… неведомая пелена. Я отправил дюжину моих почтовых голубей, дабы они… разыскали вас. Я отправил их в Нир, Серанниан, Хатхлег, Сона-Нил и Бахарну. И даже в Илек-Вад, хотя я не был уверен, что птица сможет влететь в этот город… и мне так жаль, что вас не могли разыскать… поскорее.

Он умолк, тяжело дыша.

— Ничего, ничего, об этом потом, — успокоил старика Титус Кроу и, торопливо сев с ним рядом, обвил сильной рукой плечи и голову Атала. — А теперь — с самого начала.

И вот — медленно, то и дело делая паузы, чтобы отдышаться, Атал рассказал друзьям-сновидцам, как утром предыдущего дня в городе заметили слишком уж много торговцев со странно закрученными тюрбанами на голове — приземистых уроженцев печально знаменитого Ленга. Появляться в Ультхаре этим существам запрещено не было. Под запретом оказалась только их торговля рубинами, и, как правило, рогачи бывали в Ультхаре только по пути к каким-то другим местам, где строгостей было поменьше. И все же Атала сильно встревожило это небывалое увеличение числа рогачей в городе.

Он осторожно расспросил жителей города и обнаружил, что несколько групп рогачей, явно что-то тайно выслеживающих, были замечены в том районе Ультхара, где проживала Тиания Элизийская, и тогда тревога Атала возросла — а уж совсем нестерпимой она стала, когда Грант Эндерби лично пожаловался на то, что заметил подозрительные тени вечером — там, где прежде никаких теней не бывало. Стоило попытаться приблизиться к этим теням — и они торопливо таяли.

Эндерби был уверен, что за его домом следят рогачи, а он имел богатый опыт встреч с ними, поэтому его в этом деле можно было считать специалистом. Эндерби встревожился за свою прекрасную гостью и поговорил о своей тревоге с Аталом, а тот отправил троих молодых жрецов из Храма Старших Богов, чтобы они ночью стерегли дом Гранта Эндерби. В то же самое время Атал дал приказ подготовить дюжину почтовых голубей к отправке в далекие города и страны. Своей дрожащей рукой он вывел на тонкой бумаге криптограммы, чтобы их потом вложили в металлические трубочки и привязали к лапкам голубей. И все напрасно.

Прямые и короткие церемониальные мечи, которыми молодые жрецы пользовались исключительно в храме, во время определенных ритуалов, оказались совершенно бесполезны против зловещих кривых ятаганов рогачей. Это стало ясно, когда на следующее утро рядом с домом Гранта Эндерби были обнаружены обезглавленные трупы жрецов. Самому Эндерби повезло, его только стукнули по затылку, когда он ночью решил обойти вокруг дома и сада по стене, и он лишился сознания. На счастье, его жены и сыновей не было дома — они гостили у родственников в деревне неподалеку от Ультхара.

На заре, когда каменотес пришел в себя и очнулся с жуткой головной болью, он нашел в своем саду обезглавленных жрецов — в сад трупы перетащили убийцы. Тиания Элизийская и дочь Эндерби Лита пропали.

— Вот так, — завершил свой рассказ Атал, — все получилось. — Кто скажет, что будет дальше?

5. Легионы кошмаров

Когда Атал закончил рассказ, Кроу бережно опустил голову старца на подушки и встал. Дикая ярость сверкала в глазах сновидца, он стал похож на льва, приготовившегося к атаке.

— Де Мариньи, — прорычал он, — если я когда-нибудь раньше жалел своих врагов, если когда-нибудь был повинен в сострадании к БЦК за их вечное изгнание, если я жалел их марионеток и приспешников, участвующих в злобных замыслах своих плененных повелителей, тогда пусть моя душа сгниет, прежде чем я снова испытаю подобные чувства!

Анри-Лоран де Мариньи, побледневший и дрожащий от гнева и ужаса, принес клятву:

— Атал, мы немедленно покидаем Храм Старших Богов, и мы не возвратимся до тех пор, пока эти злодеяния не будут исправлены, а те, кто сотворил это зло, не будут наказаны по всей… — Он умолк и устремил отчаянный взгляд на Титуса Кроу. — Но откуда же мы начнем наши поиски? Где искать Литу и Тианию?

Кроу не успел ответить. Его опередил Атал.

— Погодите, погодите! Я послал дюжины птиц, храмовых голубей, во все города и деревни поблизости от Ультхара. Если рогачи прошли по одному из пятидесяти этих мест, мы вскоре узнаем об этом. На самом деле некоторые птицы уже вернулись, но пока не принесли ни слова. Вы полетите в своих часах времен, видимо, но если до вечера удача не улыбнется вам, пошлите мне весть таким же образом. Может быть к этому времени, возможно, мы что-то узнаем. Тот жрец, который будет нести дозор на вершине башни, будет знать все.

Тяжело дыша, старец откинулся на подушки.

Не сказав больше ни слова, два сновидца с мрачными взглядами повернулись и вышли из покоев Атала. Быстро прошагав по лабиринту коридоров, они покинули храм.

Они разделились. Кроу взял часы времен, а де Мариньи — летучий плащ. Друзья улетели из Ультхара в разные стороны и начали воздушную разведку областей вокруг города. Кроу направился к побережью. Он решил проверить предположение Куранеса насчет того, что где-то там может быть спрятана небесная галера, на которой рогачи могут попытаться бежать из Ультхара. А де Мариньи решил осмотреть местность вдоль по течению реки Скай до далекого Дайлат-Лина, ставшего безлюдным. До странности обветшавшим выглядел этот город в лучах послеполуденного солнца.

Обоих сновидцев ожидало горькое разочарование…

Титус Кроу летел над морем и искал взглядом паруса кораблей — в особенности, кораблей, уплывавших к горизонту, где они могли внезапно взмыть в небо и направиться к Кадату, Ленгу и даже к луне мира сновидений. И конечно, после часа поисков Титус Кроу наконец увидел паруса — в воздухе. Но это были не зловещие паруса черных галер рогачей, а яркие боевые корабли Куранеса, которые, как и обещал правитель небесной страны, направлялись к Ультхару.

Кроу ненадолго приземлился на палубу ведущего корабля, чтобы расспросить капитана, не видел ли тот черных галер, плывущих по морю, и получил ответ: ничего подозрительного моряки не заметили ни в Сереннианском, ни в Южном морях. Кроу быстро рассказал им о том, что произошло в Ультхаре, вернулся внутрь часов времен и отбыл.

Де Мариньи, совершая все более широкие концентрические круги над Дайлат-Лином, в итоге оказался над областью пустынь. Вдруг он заметил караван, который, как ему показалось, двигается слишком быстро. Де Мариньи осторожно нагнал его и, невидимый для путников, рассмотрел их. Но нет, это были честные торговцы из мира сновидений, а спешили они, наверное, потому, что путь их пролегал не так далеко от Дайлат-Лина, все еще пользовавшегося дурной славой. Серые башни покинутого города, возвышавшиеся в нескольких милях, выглядели страшновато. Пройдет еще немало времени, прежде чем Дайлат-Лин избавится от своей невеселой репутации в мире сновидений.

Шли часы. День клонился к вечеру. И Титус Кроу, и Анри-Лоран де Мариньи повернули назад, к Ультхару. Над Городом Кошек они заметили друг друга на расстоянии лиги, а когда направились к башне храма, то заметили на ее вершине жреца. Стоя за высоким, поросшим плющом парапетом, жрец отчаянно размахивал руками. Друзья одновременно приземлились на крышу. Пока Кроу покидал корпус часов времен, де Мариньи начал расспрашивать взволнованного молодого жреца.

Да, наконец — хоть какие-то вести! С десяток рогачей, ведущих себя более скрытно, чем обычно, были замечены ближе к полудню днем раньше на окраине Нира. Они пробирались через равнину к Зачарованному Лесу и тащили два больших тюка — что-то наподобие свернутых в рулон ковров. И странные звуки доносились от этих тюков — словно бы приглушенные крики о помощи. Позднее пастух обнаружил следы этого отряда в пещере, где рогачи явно ночевали. По всей видимости, странствие их сильно утомило: рогачи физически не были приспособлены к переносу больших тяжестей, а вьючных животных при них не было.

Эту весточку доставил один из храмовых голубей, которого прислал обратно один набожный человек из Нира. Голубь вернулся в храм как раз в тот момент, когда над городом появились небесные корабли Куранеса. Пришвартовав свое судно к одной из самых высоких башен храма, старший капитан узнал о похищении женщин и о том, что похитители направляются к Зачарованному Лесу. Воздушные корабли сразу же полетели в ту сторону и по пути взяли на борт пылающего жаждой мести Гранта Эндерби и его сыновей. Случилось это больше часа назад.

— В часы, Анри! — воскликнул Титус Кроу. — Кажется, я знаю, что эти гады задумали, а если я прав, нельзя терять ни секунды!

— Зачарованный Лес… ну конечно! — воскликнул де Мариньи, когда дверца корпуса часов времен захлопнулась за ними и они поднялись в небо. — Зачарованный Лес, а там — здоровенная каменная плита с массивным металлическим кольцом и рунической надписью!

— Точно, — мрачно выговорил Кроу и повел часы над миром сновидений на полной скорости. — Одно из тех мест, про которые нам рассказывал король Рэндольф Картер. Вотчина Ктулху. Это там машины, производящие ночные кошмары, грохочут в черных зловонных подземельях и творят безумия, которыми заражают подсознание людей и делают их рабами Ктулху. Это место наподобие того, которое мы уничтожили за Пиками Трока, — вроде той воронки, которую охранял жуткий колосс, Хранитель Клетки. Очень надеюсь, что мы поспеем вовремя.

Далеко внизу стремительно — так, что дух захватывало — пролетала травянистая равнина. Потом — впереди, слева появился Нир, и в мгновение ока остался позади. Поющая река Скай мелькнула на миг в последних лучах заката, как серебряная лента. Приблизились и столь же быстро исчезли куполообразные дома Хатхега. В сумерках друзья обогнали летучие корабли из Серанниана и наконец перелетели границу мрачного Зачарованного Леса.

Только тут Кроу неохотно убавил скорость полета часов времен и повел их чуть выше верхушек деревьев. Быстро темнело. Деревья пролетали внизу уже не так быстро. Преодолев еще примерно милю, друзья очутились над мерзкой областью больных дубов. На самом деле, деревьев тут почти совсем не осталось — только пустошь с гнилыми пнями, болотистой землей и раздувшимися светящимися грибами. Здесь Кроу совершил посадку, и друзья удалились от ровного, пульсирующего света циферблата часов к тусклому свечению разлагающейся листвы.

Кроу и де Мариньи осторожно пошли к центру отвратительной поляны, где лежала каменная плита с громадным железным кольцом. С огромным волнением друзья обшарили взглядом покрытые плесенью и слизью края камня — в поисках признаков того, что плиту недавно сдвигали.

— Хвала всему милосердному! — воскликнул де Мариньи. — Ее не двигали! Мы успели вовремя, Титус!

Кроу кивнул. Было уже почти совсем темно.

— Да, если они действительно направляются сюда. — Он вдруг склонил голову к плечу и приложил указательный палец к губам. — Слушай! Слышишь? Что скажешь, Анри?

Де Мариньи ничего не услышал. Мрак, запах гнили, тяжелая туманная тишина.

— Ты о чем, Титус?

— Ты руку положи на камень. Теперь слышишь?

— Да… Что-то стучит глубоко под землей.

— Ну хотя бы насчет этого мы не ошиблись, — с мрачным удовлетворением кивнул Кроу. — Это определенно вход в одну из фабрик ночных кошмаров Ктулху. И…

— Т-с-сс! — друг прошептал де Мариньи. — Кто-то идет!

Мгновение спустя вдалеке зашуршали кусты, а потом возмущенно вскрикнула женщина.

— Лита! — выдохнул де Мариньи и инстинктивно рванулся в ту сторону, откуда донесся крик.

— Стой, Анри, — удержал его Кроу. — Поверь мне, мне так же не терпится сразиться с ними, как и тебе, но давай сначала спрячем часы времен и устроим засаду. Давай посмотрим — может быть, мы сумеем разузнать, что именно тут происходит.

Только-только друзья успели перенести часы времен в густые заросли ежевики на краю поляны и закрыли за собой дверцу, чтобы яркий свет, исходящий от часов, не выдал их присутствия, когда на противоположной опушке поляны появилась группа рогачей. Между ними — дрожащие, со связанными руками, в изодранной одежде, — пошатываясь, брели две возмущенные девушки, Тиания и Лита. Кроу и де Мариньи все это видели очень ясно, потому что два рогача несли фонари, озарявшие все вокруг ярким желтым светом. Рогачи продвигались вперед и тащили женщин к огромной каменной плите.

— Титус, — прошептал де Мариньи, дрожащей рукой держа под руку друга. — Я не могу это…

— Тс-с-с! — утихомирил его Титус. — С нашими девочками все в порядке, Анри. Просто с ними грубо обходятся, вот и все. Прежде чем действовать, давай разузнаем как можно больше.

Оказавшись на середине гнилой поляны, один из рогачей прошел вперед, поднял фонарь повыше и принялся читать руны, высеченные на поверхности каменной плиты. Звуки, произносимые им, ни за что не смогли бы издать голосовые связки человека, а рогач очень бегло читал на этом чужом для Земли языке. И вот, в ответ на произнесенные нараспев руны плита вдруг с жутким скрежетом и дрожью начала приподниматься на невидимой оси. Рогач продолжал свое варварское песнопение. Девушек подтащили ближе к плите.

— Значит, так, Анри, — процедил сквозь зубы Кроу, резко схватив друга за плечо. — Ты постарайся, по возможности, отвлечь этих мерзавцев, а я введу в игру часы времен!

Де Мариньи не пришлось долго уговаривать. Он выскочил из корпуса часов, завернувшись в плащ, проворно взлетел вверх и с высоты спикировал на троих рогачей. Один из них с диким, пронзительным воплем рухнул в зловонную дыру, открывшуюся при подъеме плиты. Второй упал на болотистую землю и замер в неподвижности. Третий вскочил на ноги, но Де Мариньи мгновенно ухватил его согнутой в локте рукой за жирную шею и уволок за собой, поднявшись в воздух с помощью летучего плаща. В следующее мгновение булькающий крик этого рогача стих, а его тело с переломанными костями упало на продолжающую открываться каменную крышку подземелья.

Несколько секунд спустя де Мариньи снова резко опустился с высоты, но на этот раз его ждали. Четверо рогачей не слишком ловко сражались с девушками, пытаясь спихнуть их в дыру, открывшуюся под каменной плитой. При этом они то и дело опасливо поглядывали наверх. Еще пятеро размахивали ятаганами, пытаясь ранить сновидца, проносящегося в летучем плаще у них над головами.

Но тут за дело взялся Титус Кроу. Из кустов ежевики на краю поляны с треском вылетели часы времен. И в то самое мгновение, когда рогачи увидели странное творение Старших Богов, Кроу пустил в ход ужасное оружие часов.

От четырехстрелочного циферблата потянулся луч слепящего белого света. Первым делом он ударил по тем пятерым рогачам, которые пытались причинить вред порхающему над поляной де Мариньи. Мгновение — и рогатые твари были рассечены пополам. Четверо мерзавцев, державшие девушек, мгновенно их отпустили и бросились наутек. Троих Кроу рассек разящим лучом света и с его же помощью выследил четвертого, который попытался спрятаться за каменной плитой, которая к этому времени встала почти вертикально!

Луч, которым управлял Кроу, угодил прямо в плиту… и в следующее мгновение вся поляна сотряслась от рвущего барабанные перепонки грохота. Чудовищная дверь, ведущая в подземный мир, разлетелась на куски. Хорошо еще, что ни один из большущих обломков камня не попал в девушек, которые в страхе пятились к опушке. А когда рассеялся дым, стало видно, что они стоят, едва держась на ногах, и поддерживают друг дружку. Наконец рядом с ними совершил посадку де Мариньи, обнял их и прижал к себе.

И только тогда, когда, казалось бы, непосредственная опасность миновала, стал ясен подлинный ужас положения.

В то самое время, когда де Мариньи стоял, обнимая несчастных девушек, и когда Титус Кроу, находившийся внутри часов времен, наблюдал за зрелищем на поляне, где стало темно, потому что погасли фонари рогачей, послышался подземный рокот, и из разверзшейся ямы хлынул вверх фонтан слизи и зловонных газов. Де Мариньи, которому пришлось почти что нести Литу и Тианию на руках, попятился назад от кошмарного фонтана. А Титус Кроу, защищенный практически непроницаемым корпусом часов времен, повел свое волшебное судно вперёд, и оно повисло в воздухе над самым краем ямы.

С помощью сканеров Кроу заглянул в мрачную, зловонную бездну… из которой внезапно, без предупреждения, наружу хлынул отвратительный поток ужасов — словно бы прямиком из самых страшных снов безумца!

Эти твари вполне могли быть эфирными, но казались настолько материальными, что Кроу невольно в большой спешке увел часы времен подальше от края ямы. Десятки, сотни чудовищ выливались наружу, словно гной из прорвавшегося абсцесса, — бесконечная волна монстров, сотворенных машинами безумия Ктулху и стремящихся наводнить подсознание смертных сновидцев. О, это вправду были настоящие ночные кошмары!

Туманные, похожие на привидения, коварные и злобные, они кружили и извивались над ядовитой поляной, и при этом их тела с каждым мигом становились все плотнее, все реальнее. Тут были и вампиры, и вурдалаки, и оборотни, и ведьмы. Монстры, каких только можно и нельзя было себе представить. Расквашенные рожи с выгоревшими глазницами, жуткие клыки в слюнявых и жадно чавкающих пастях, страшные глаза на перекрещивающихся стебельках, обрубки сводимых спазмами пальцев. Из ямы валом валила вонь тысяч протухших утроб. Мерзкие недра подземелья клокотали от звуков безумного, нечеловеческого хохота.

Но худшее еще было впереди, потому что у де Мариньи и девушек не было ровным счетом никакой защиты от этих тварей, вылетавших из ямы и начавших их окружать. Кроу увидел лица Анри-Лорана, Тиании и Литы, озаренные тусклым свечением гнилушек. Все трое были жутко напуганы. Еще немного — и они могли обезуметь при виде этого кошмара.

Вновь и вновь Титус в отчаянии включал оружие часов времен, заливал мертвую поляну слепящими вспышками белого света, сотнями истреблял монстров, вылезающих из ямы. Но так же быстро, как испарялись одни, их место занимали другие. А потом произошло такое, что и представить было невозможно: обороняться пришлось Титусу Кроу!

В итоге он понял, что ему грозит, и в сердцах выругал себя за то, что не заметил этого раньше. Эти твари были ночными кошмарами, страшными снами, и даже в мире сновидений они не могли быть «физическими», а могли быть только психическими явлениями. Поэтому они и не повиновались обычным законам времени и пространства. Удерживать этих чудовищ от проникновения внутрь часов времен было столь же сложно, как перестать видеть сон. Сновидения приходят и уходят, игнорируя все стены, все преграды — и страшные сны в том числе!

Снова Титус Кроу включил смертоносный луч, и снова… и он делал это до тех пор, пока его мозг не был схвачен, скручен и сжат невероятным страхом. Он понял, что кошмары все-таки проникли внутрь многомерных стенок часов времен! А потом все вокруг словно бы растворилось в одном громадном, катастрофическом взрыве пламени и света…

6. Ньярлатотеп

Всего лишь на краткое мгновение — которое, как показалось Титусу Кроу, может стать для него последним — ослепительный свет залил поляну, и на сетчатке глаз Кроу еще долго плясали иллюзорные фейерверки… и его разум полностью избавился от страшного сна!

В абсолютном изумлении он инстинктивно прильнул к сканерам часов времен, но тут зажмурился, чтобы снова не пережить последствия встречи с сиянием. Однако вспышки больше не было. А над поляной Титус увидел радостное, фантастическое зрелище: в ночном небе над Зачарованным Лесом шесть боевых летучих кораблей светили своими зеркальными прожекторами в самую середину пустоши, заполненной ночными кошмарами. Сама поляна выглядела почти так же, как прежде, но туман стал гуще, поскольку впитал в себя эктоплазмические испарения уничтоженных страшилищ.

Де Мариньи, Тиания и Лита бродили по поляне, прижав ладони к вискам. Они все еще не могли оправиться от пережитого после атаки чудовищ. В тот самый миг, когда Кроу поспешно отключил сканеры, чтобы его глаза не пострадали от нового светового удара, он успел заметить, что из отверстия ямы, из этой жуткой бездны продолжают вываливаться порождения ночных кошмаров.

Титус Кроу умел водить часы времен вслепую. Использовав свой многолетний опыт, он осторожно облетел поляну — так, чтобы не оказаться прямо над зловещей преисподней, и опустил часы на землю рядом с де Мариньи и смертельно напуганными девушками. Он был готов выйти из корпуса своей удивительной машины, но в этот миг по поляне вновь ударили лучи зеркал-прожекторов, установленных на бортах летучих кораблей. Переждав вспышку слепящего света, нацеленного на толпу чудовищ, Кроу быстро распахнул дверцу корпуса часов времен, схватил за руку Тианию и затащил ее в часы. Так же быстро Кроу увел внутрь корпуса часов Литу и де Мариньи. И как только дверца часов захлопнулась за ними, по поляне с неба в третий раз ударил ослепительный свет.

Только после этого Титус Кроу решился снова заглянуть в сканеры, а когда поднял часы времен над поляной, увидел, насколько уменьшился поток вылезающих из ямы тварей. Несколько секунд спустя Кроу посадил свое транспортное средство на флагманский корабль рядом с грот-мачтой и помог успевшим немного прийти в себя девушкам и де Мариньи выйти на палубу.

— Титус, — сказал де Мариньи, схватив за локоть друга, вознамерившегося вернуться внутрь корпуса часов времен, — что ты делаешь?

— Собираюсь закончить эту работу раз и навсегда, Анри. Не бойся, в яму я спускаться не стану. Я просто хочу закрыть ее на вечные времена — если смогу! Эти корабельные прожекторы хороши, когда действуют совместно, и очень может быть, что их сила сравнима с силой луча, испускаемого часами времен, но мне кажется, что они хороши только для кратких вспышек. А для этой работы такого, боюсь, маловато.

Не сказав больше ни слова, Титус Кроу вошел внутрь часов и полетел вниз, к поляне. Там он завис прямо над отверстием зловещей ямы. Теперь чудовища вываливались оттуда всего лишь тоненьким ручейком, и зоркие стрелки с летучих кораблей выслеживали тварей и уничтожали одну за другой. Кроу немного наклонил корпус часов, нацелил их циферблат прямо на отверстие ямы и пустил в ход смертельное оружие — непрерывный белый, слепящий луч.

И Титус Кроу оказался прав. Действительно: работающие в унисон зеркала-прожекторы становились недюжинной силой, но по отдельности они никак не могли сравниться с чудесной мощью творения Старших Богов. Титус Кроу заливал невыносимо чистым светом внутренности зловонной ямы, озарял ее невероятные глубины, тянувшиеся куда-то далеко-далеко, к самым глубоким подземельям мира сновидений. Секунд тридцать и даже дольше этот поток концентрированной чистоты — самая Суть Добра, этот Свет Старших Богов, чьим предназначением было изничтожение зла, — изливался внутрь ямы. Медленно, но верно начали происходить желаемые метаморфозы.

Сначала топкая, болотистая почва в непосредственной близости от ямы начала испускать свет, и этот свет начал пульсировать — словно бы в такт биению огромного сердца. Это сияние стало распространяться в стороны и вскоре залило всю пустошь. Пульсация стала быстрее. В этом биении света было что-то гипнотическое.

Потом, когда шесть летучих кораблей предусмотрительно удалились на безопасное расстояние, воздействие луча, испускаемого часами времен, достигло апогея. Земля около ямы вдруг начала пузыриться и вскипать. Словно раскаленная лава, она стала стекать в отверстие дыры. Дальше — больше. Вся поляна и чахлые, больные дубы на опушке вдруг задрожали, раскачались. Из недр земли начали доноситься приглушенные взрывы. Яма фактически уже перестала существовать, но от того места, где она была, вдруг подул шквальный, немыслимо сильный призрачный ветер. Он подхватил небесные корабли и прогнал их от поляны, словно сорванные осенние листья. Ветер дул еще долго после того, как Кроу прекратил действие своего могучего оружия. Почва на поляне продолжала пузыриться и испускать пар, она еще немного светилась. И в этом призрачном свете перед взором Титуса Кроу разыгрался последний акт этой странной драмы.

В светящейся земле — там, где была яма, появилась трещина. С каждым мигом она становилась все шире. Вскоре в этом зловещем разрыве возникло зеленоватое гнилостное свечение. Казалось, оно хочет вырваться и разлиться по поляне. В первое мгновение у Кроу возник порыв вновь пустить в ход мощное оружие часов времен, потому что ему не хотелось ждать и смотреть, что это за новая угроза, но верх взяло человеческое любопытство. Несмотря на то, что буквально только что он чуть было не стал жертвой ночных кошмаров, вылезавших из жуткой преисподней, его вера в непроницаемость корпуса часов времен не поколебалась. Он был убежден, что это зеленое свечение, чем бы оно ни было, ему не сможет причинить вред. Как бы то ни было, он в любой момент мог пустить в ход свое оружие — мощный белый луч — против этой неведомой опасности, потому что «спусковой крючок» находился у него в сознании. И все же Титус Кроу увел часы времен на более или менее безопасное расстояние от непонятного явления.

Зеленоватое свечение собралось в большой непрозрачный шар. Через некоторое время непрозрачность пропала, и Титус Кроу разглядел внутри шара фигуру — человеческую фигуру! Зеленоватый свет потускнел, ураганный ветер утратил безумную силу, и Кроу сумел рассмотреть странное видение лучше.

Высокий, стройный, в ярких одеждах, со светящимся желтым пшентом[48] на голове. Казалось, фигура стала более материальна, когда потускнело зеленое свечение — предвестник появления видения. Это был мужчина с юным, гордым ликом фараона древнего Кхема — но эти глаза принадлежали темному богу, и в них таилась ленивая сардоническая насмешка.

— Стало быть, ты — человек Титус Кроу, — произнесло наконец видение мягким, переливчатым голосом. — Простой человек — и тем не менее больше, чем человек…

Титус Кроу слушал этот томный голос — и хотя он заметил в выделенном слове нотку злобы, которая, по идее, должна была бы его встревожить и насторожить, его мозг вдруг одернулся пеленой онемения. Слишком поздно он протянул мысленный палец к столь же мысленному «спусковому крючку» оружия часов времен, но его мысленная рука замерла на полдороги до цели. Его воля была заморожена. Всю его сущность объяло космическим, межзвездным холодом, и этот холод лишил его всех желаний и побуждений. И наконец Титус Кроу узнал того, кто явился к нему, и понял, что он оказался лицом к лицу с Роком. Вряд ли ему суждено было остаться в живых после этой встречи, ибо этот юный фараон был не кто иной, как Ньярлатотеп, Ползучий Хаос!

— Ах да! — прозвучал его голос в голове у Титуса Кроу. — Ты узнаешь меня, Титус Кроу, ибо у нас с тобой случались встречи в прошлом, когда ты лицезрел меня в тысячах моих иных обличий. И ты знаешь, каков я на самом деле, и тебе известна природа моих повелителей…

Так вот, сновидец, это конец. Очень немногие из людей доставляли моим господам столько хлопот, а хлопот было бы куда меньше, если бы удалось тебя обуздать. Ибо ты непокорен и дик, и ты не понимаешь моих повелителей, которые велики и славны превыше всякого величия и всякой славы. Поэтому я разыскал тебя в сновидениях и добился этой встречи, в результате которой ты ступишь на дорогу величайшей судьбы: ты соединишься с моими повелителями посреди звезд и в потаенных местах мира бодрствования!

Ибо они хотели бы познакомиться с тобой, Титус Кроу, поближе. Им хотелось бы увидеть, как ты будешь реагировать на ужасы, страшнее которых не видел ни один человек. Им хотелось бы изведать весь спектр твоих страстей, когда они рассеют остатки твоего подсознания по самым дальним углам бытия. Однако не бойся, Титус Кроу, ибо они уничтожат тебя не сразу. О нет, ибо есть наказание гораздо страшнее тех, которым моих повелителей подвергли так называемые Старшие Боги, и уж конечно, подходящее наказание найдется для тебя…

А теперь, сновидец, выходи из своих часов времен и обними меня. Иди ко мне, ибо нам предстоит долгий путь, и медлить нельзя…

Ньярлатотеп поманил Титуса Кроу к себе, насмешливо улыбаясь и раскинув руки, словно желал поприветствовать старого друга.

Словно марионетка, послушная повелениям кукловода, Кроу открыл дверцу часов и вышел из их корпуса, озаренного изнутри лиловым сиянием. Он пошел к Ньярлатотепу, вытаращив глаза и двигаясь, словно робот. Расстояние между ними сокращалось, и зеленоватое свечение начало разгораться с новой силой. Оно устремилось вверх и сгустилось около стройного, похожего на фараона, Ньярлатотепа.

Позади уходящего от часов времен сновидца лиловое свечение, изливавшееся из открытой дверцы, стало интенсивнее, его пульсация замедлилась. Лиловое свечение начало расходиться в стороны и в итоге полностью охватило корпус часов и большое пространство вокруг них. Наконец по размеру и силе это свечение стало таким же, как зеленое гнилостное сияние, озарявшее фигуру Ньярлатотепа. Неожиданно в замороженном сознании Кроу послышался новый командный голос:

— Землянин, Титус Кроу, остановись! Повернись!

Пошатываясь, ступая неуверенно, словно зомби, сновидец остановился и повернулся. На фоне лилового свечения, окутавшего корпус часов времен, возник подобный космической туманности лик. Свирепо сверкнули огромные золотистые глаза, похожие на глаза осьминога. Метнулись вперед лицевые щупальца. Старший Бог весь содрогался от нарастающей страсти.

Ибо то был образ Кхтанида, хранителя Тиании и покровителя Титуса Кроу в Элизии — это был образ Кхтанида, который сейчас воспользовался часами времен, как порталом между разными измерениями, чтобы вмешаться в судьбу Кроу в минуту, когда тому грозила самая страшная опасность.

— Титус Кроу, иди ко мне! — приказал Ньярлатотеп, но теперь его ментальный голос стал звучать тише и не так уверенно.

Сновидец начал послушно отворачиваться от часов времен.

— Нет! — горячо возразил Кхтанид. — Если сможешь, уйди с дороги, Титус, тогда я смогу нанести ему удар. Моя мощь гораздо сильнее, чем мощь часов времен. Но если ты окажешься на линии огня, ты погибнешь!

— Он не может меня ослушаться, глупец! — расхохотался Ньярлатотеп, и его голос зазвучал в сознании Титуса Кроу надтреснутым басом. — Иди ко мне, Землянин, НЕМЕДЛЕННО!

В это самое мгновение с неба спикировал человек в летучем плаще, подхватил загипнотизированного Титуса Кроу под мышки и утащил в сторону, с позиции между двумя сверхъестественными существами. Чары тут же развеялись. Кроу вздрогнул, прижался к де Мариньи, и они вместе поднялись над верхушками деревьев Зачарованного Леса. Затем, быстро устремившись к небесным кораблям, сновидцы стали свидетелями зрелища, разыгравшегося на поляне.

До их сознания долетели вибрации рокочущего, гулкого голоса, которым Кхтанид обратился к своему врагу:

— Ты угрожал тем, кто находится под моей защитой — даже Тиания, которая плоть от плоти моей, — и теперь ты должен за это заплатить!

Одновременно с последним словом Кхтанида полыхнули его золотые глаза, и мощные лучи пронзили гнилостное зеленоватое свечение и с могучей силой ударили по фигуре Ньярлатотепа. Великий Вестник БЦК пошатнулся и раздулся, как будто его наполнили воздухом.

— Будь ты проклят, Кхтанид! Отпусти… меня!

— Не отпущу, пока ты не пострадаешь… О, если бы я мог заставить тебя страдать в тысячу раз страшнее!

И вновь два луча хлынули от золотых глаз Кхтанида к отвратительно раздувшейся фигуре Фараона… и Ньярлатотеп мгновенно превратился… в нечто иное!

На месте человекоподобной фигуры возникло скопление радужных шариков и пузырей, и раздался оглушительно громкий победный клич Кхтанида, когда он направил золотые лучи в эту массу. Шипящие лучи угодили в цель, и на миг двум сновидцам, парящим в вышине, стала видна та Тварь, которая пряталась за шариками и пузырями: это было нечто вроде первобытного желе, в котором проступали то дрожащие веревки, то выпученные глаза, то конвульсивно дрожащие псевдоподии и пасти. Это было что-то наподобие жутко злобного, суперразумного анемона из кошмарных глубин океана ужаса!

— Ага, Йог-Сотхот! Значит, ты помогал Ему в этом, вот как? Объединенные усилия, да? И кто же еще прячется за лживой маской Ньярлатотепа? Сколько еще из тысячи обличий?

Новый удар нанесли безжалостные золотые лучи, и мгновенно произошла новая метаморфоза. Полужидкая, лилово-синяя мерзость Йог-Соггота исчезла. Его место занял великанский черный антропоморфный силуэт на высоченных паутинных ногах и с багровыми звездами вместо глаз.

— Итхаква, и ты здесь! — пророкотал Кхтанид. — Тварь, Гуляющая по ветру. Изыди, Итхаква, и дай мне увидеть, кто еще…

Орудуя золотыми лучами, словно острыми ножами, Кхтанид начал срывать наружные слои телепатического сознания, закрывавшие внутреннее, самое гадкое богохульство. Кроу и де Мариньи увидели многих представителей БЦК, а другие им вовсе не были знакомы. Тут были и Шудде-М’елл, жуткий подземный копатель, и огненный Ктхуга, и Хастур с кошмарными щупальцами. Мелькнул страшный слизистый Йибб-Тстлл, а еще Йиг, Отец Змей, и Зхар, и Чаугнар Фаугн, и еще много, много других. И наконец… сам Ктулху!

Ктулху, жуткий Повелитель Р’льеха, спящий, но не мертвый, отправляющий свои сны из затопленного Р’льеха, чтобы заразить и осквернить ими священные земли людей, сновидцев Земли. Он был почти близнецом Кхтанида, но там, где Кхтанид был золотым, там Ктулху был свинцовым, и где в первом светилось Добро, там из второго изливалось абсолютное Зло. Зло извивалось и корчилось в переплетающихся лицевых щупальцах, струилось из глаз мерзкого кракена и конвульсивно дрожало в огромных, изогнутых дугами крыльях. Зло не мигая, коварно смотрело на сияющий образ Кхтанида… до тех пор, пока в последний раз не ударили несокрушимые золотые лучи прямо в самое слабое место чудовища.

— Убирайся отсюда, Ктулху, — прогремел Старший Бог. — Убирайся в Р’льеха, где тебе место. Ты никогда не научишься держать свои безумные сны при себе? Изыди!

В это мгновение поляна огласилась страшным взрывом, подобным чудовищному раскату грома, а когда оглушенные этим грохотом сновидцы взлетели еще выше над поляной и осмелились посмотреть вниз, они увидели, что Ктулху исчез. Исчез и Кхтанид. Остались только часы времен, испускавшие мягкий, пульсирующий свет. На поляне стало пусто и тихо. Утром тут смогут петь птицы — тут, где их трели не звучали с незапамятных времен.