М. Кочеткову
На рассвете кличет кочет,
Что ж не спится дураку?
Что сказать народу хочет
Он своим ку-ка-ре-ку?
Что вставать пора настала —
В небе пурпурным плащом
Уж Аврора заблистала,
Схожа колером с борщом.
Всех достал ее глашатай,
Население в тоске,
Так и хочется лопатой
Дать уроду по башке.
Променять блаженства пору,
Что Морфеем нам дана,
На какую-то Аврору?
Да пошла бы она на …!
На хрена нам этот месседж,
Или, кто не понял, весть?
Мир такой, какой он есть уж,
Так чего из кожи лезть.
В нем подушка с одеялом
Во главе стоят угла,
Нет в нем места идеалам,
Кроме шведского стола.
Так записано от века,
Так и впредь тому идти,
Хоть пиши, хоть кукарекай,
Хоть по струнам колоти.
Мне для Алки ничего не жалко —
Кто бы там чего ни говорил.
Я недавно Алке зажигалку
За пятнадцать тысяч подарил.[2]
………………………………………..
На свои купил, на трудовые,
Те, что получил за этот стих.
Бабки, прямо скажем, – ломовые.
Алка, прямо скажем, стоит их.
Мне для Алки ничего не жалко,
Типа ни бумаги, ни чернил.
Уж не я ли стих про зажигалку
Для нее когда-то сочинил.
Как мужчина самых честных правил,
Как примерный муж своей жены,
Я ее на всю страну прославил,
Да и за пределами страны.
Мир о ней узнал не понаслышке,
Ей самой так раскрутиться б хрен,
Чтоб из незаметной серой мышки
Разом превратиться в Анну Керн.
А теперь в застиранном халате
На меня орет она с утра,
Вот что мы имеем в результате
Нами причиненного добра.
А еще орет она на Верку,[3]
А еще на всех подряд орет.
…Кто имел жену-пенсионерку,
Тот меня, товарищи, поймет.
Ничего не жалко мне для Алки,
Как уже не раз я говорил,
Я недавно целых три мигалки
Ей на день рожденья подарил.
Сразу горизонты стали шире,
Сразу статус вырос у нее.
С первой – драит пол она в квартире,
Режет лук и кипятит белье.
Со второй – на службу Алка ходит,
(Как-никак служивый человек),
Где мигалкой шороху наводит
На своих задроченных коллег.
Третью в сокровенные мгновенья
Запускает, и тогда во мне
Вдруг такое возникает рвенье,
Что забыть приходится о сне.
Хоть расход мне предстоит немалый,
Но настолько я жену люблю,
Что еще четвертую, пожалуй,
Ей на всякий случай прикуплю.
Так что ничего не бойся, Алла,
Мы тебя в обиду не дадим,
Пусть свои снимают спецсигналы,
А твои покуда погодим.
Зачем, Ирина Муцуовна,
Вы из политики ушли?
Я к Вам всегда дышал неровно,
Хотя и был от Вас вдали.
Всё в Вас поэта волновало,
Все вдохновляло бег пера —
От тонкого лица овала
До дивной линии бедра.
Я осыпал бы Вас цветами,
По выходным водил в кино,
Но Вы покинули татами
Вся в белом, в смысле, кимоно.
Без Вас иссякну я как лирик
И пересохну, как Арал.
Кто там остался? Клоун Жирик?
Грызлов – бесцветный чинодрал?
Мужлан Зюганов? В этом списке
Хромого партинвентаря
Никто не стоит ногтя Слиски,
Про Ваш уже не говоря.
…Ирина, этот мир уродлив,
Он, как рогожа, обветшал,
Лишь Ваш изящный иероглиф
Его отчасти украшал.
Я предложить готов Вам руку,
А если скажете Вы «нет»,
Пойду и сделаю сеппуку —
В руке не дрогнет пистолет.