Толкование на Евангелие от Иоанна. Том I

Главы, содержащиеся в шестой книге

I. О том, что не от предшествовавших рождению (человека) согрешений души случаются с людьми телесные страдания, а также и грехи отцов на детей или чьи-либо на другого кого не наводит Бог, наказывая нисколько не погрешивших (в них не повинных), но правый над всем совершает суд, — причем предметом изъяснения служит изречение: «Равви, кто согрешил: он или родители его, что слепым родился?» (Ин. 9, 2).

***

Вы от отца диавола есте и похоти отца вашего хощете творити: он человекоубийца есть (бе) от начала и во истине не стоит, яко несть истины в нем. [628] (Егда глаголет лжу, от своих глаголет, яко ложь есть как и отец его: Аз же зане истину глаголю вам, не веруете Мне) [629] (8, 44–45)

Со всею справедливостию отстранив их от родства с Авраамом и обличив их как не имеющих сходства с нравами его и удалившихся от благочестия к самому Богу, а притом и разъяснив причину неспособности их слушать слова Его, — показывает опять, кто всего справедливее и естественнее должен бы называться отцом у них. Вы, говорит, от отца диавола есте, который, говорит, и человекоубийца был вначале, и в истине не стоит (устоял), лжец есть, — лжец у него и отец, которого ясно определил в следующих далее словах (и указал), кто это. Заключающееся в немногих словах предложение это имеет большую неясность и требует особенно точного исследования, ибо глубиною отличается речь об этом и, полагаю, неудобопонятна для многих.

Что касается простейшего и удобопонятного всем (буквального) смысла, то не другого кого определяет иудеям отца, кроме ниспавшего с неба сатаны. Но находящиеся вслед за тем слова как бы об этом определенном для них отце: потому что лжец есть, как и (καζώς καί) отец его, [630] несколько смущают нас и даже немало заставляют недоумевать.

О ком, в самом деле, здраво рассуждая, мы можем предположить, что он был отцом диаволу? Неужели кто другой прежде него ниспал, которому этот второй уподоблялся бы по виду и нравственности? Ведь из Священных и Божественных Писаний невозможно представить места для доказательства этого. А чего не говорится Богодухновенными Писаниями, то отнюдь не приемлемо для веры.[631] Напротив, всякий дух между демонами называется (и является как) детище диавола сатаны, по сказанному Спасителем нашим Христом: «Если же сатана сатану изгоняет, на себя самого разделился» (Мф. 12, 26). Но одного из прочих, преимуществующего и верховного, мы знаем, — это тот, к Кому сказано чрез пророка Иезекииля: «Ты — отпечаток подобия и венец красоты, в сладости рая Божия рожденный, всяким камнем дорогим ты облекся» (Иез. 28, 12–13). Кого же поэтому другого, без опасения ошибки, должны мы предполагать, сообразно которому этот отпечатлен, разумею сходство в порочности?

Некоторые из древних толкователей в объяснение этого места прекрасно утверждали, что тот исконный сатана, который считается предстоятелем и всех других демонов, связан, как сказано, силою Божию (Мф. 12, 29; 2 Пет. 2, 4; Иуд. 6) и ввержен в самый тартар для наказания за свою дерзость против Бога, а после него явился некоторый другой, однообразный с своим отцом по мерзостям, нынешний князь века сего (Ин. 12, 31; 14, 30; 16, 11; Мф. 9, 34; 12, 24; Еф. 6, 12 и другие), и что именно о нем Спаситель говорит, что и человекоубийца был от начала и потому что лжец есть, как (ὥσπερ) отец его.

Хотя на первый взгляд такое объяснение и представляется очень простым и естественным, однако ж соглашаться с ним нам не позволяет прежде всего вот что. Со времени пришествия Спасителя нашего владычество диавола начало падать и злые и нечистые духи стали отсылаться в бездну. Так, демоны, приступая к Нему, просили: «Да не повелишь нам в бездну отойти», как написано (Лк. 8, 31). Помним, что об этом они издавали великий вопль, говоря: «Оставь, что нам и Тебе, Иисус Назарянин? Знаем Тебя, Кто Ты: Святый Божий, — пришел сюда прежде времени мучить нас» (Мк. 1, 24; Мф. 8, 29). О том, что пришедший Господь наш Иисус Христос имел поразить и сокрушить их разнообразными способами, без сомнения, знали и сами они, из великой молвы о Нем у израильтян, однако ж обвиняли Его в несвоевременности пришествия, надменно и злостно порицая время Его явления. Впрочем, «прежде времени» говорят отнюдь не как подвергшиеся мучениям в другое какое-либо время, но как ожидающие одного времени пришествия, в которое они, без сомнения, должны были потерпеть ожидаемое. На это скажем и вот что: если, между тем как тот связан, по толкованию некоторых, другой кто-то прельстил Адама и еще не прекращает той ярости, в которой обвиняется, то первый будет совершенно безвинен в отношении к нам, его справедливо надо будет освободить от всякой вины, он не убил никого, не прельстил, не обманул, — и не к нему по справедливости будут относиться слова Бога: «Как одежда, в крови замаранная, не будет чиста, так и ты не будешь чист, потому что землю Мою погубил и народ Мой убил» (Ис. 14, 19–20). Если поэтому допустим, что сейчас перечисленным злодеяниям непричастен тот, кого и первым называют, то кому же, должны определить мы, подражает второй после него или чей образ носит он, превосходя в злодействе своего вождя и имея еще более грубые, чем тот, черты худости? Быть может, небезынтересно бы войти в более обширное исследование этого предмета, но почитаем излишним слишком распространяться о том, в чем не имеем (теперь) большой нужды.

Итак, надо обратиться к другому толкованию и тщательно исследовать, кого Христос назначает иудеям в отца, им единонравного и единомысленного, которого отцом должен справедливо считаться демон, то есть известный злоначальник сатана. Таким образом, относит их (Господь по отцу) к Каину, который первый из всех людей обличается в нелюбви к целомудренному (Авелю) и после того сатаны оказался началом зависти, убийства, коварства, лжи и прелести, которого (сатаны) по всей справедливости он может быть назван и сыном как отпечатлевший в себе весь образ лукавства его. Ведь как у всякого святого и праведника отцом мыслится Бог — начало освящения и праведности всех, таким же, думаю, образом и у всякого злодея справедливо должен считаться отцом сатана — начало всякого злодейства. А как Каин дан иудеям в отца, а самому Каину — сатана, согласно сказанному нами, то, следуя словам их самих (Каина и сатаны), мы опять постараемся ясно доказать: во-первых, что сатана восстает против обличений со стороны Бога, потом — что он обманщик и лжец, наконец — что он убийца по зависти; а показав Каина единонравным и одномысленным с ним (сатаною), перенесем потом речь к третьей стороне — к иудеям, имеющим в себе целый образ худости его (Каина).

Как бы не признав почтенным свое достоинство, но желая гораздо высшего своей природы и не сохранив границы своего чина, сатана был низвержен и пал, как бы уличенный чрез это от Бога и для научения знать меру своей природы. Но по своему упорству не получив отсюда никакой пользы, он стал страдать еще худшею порочностию, нисколько не заботясь о стремлении к исправлению своего настроения, а постаравшись остаться как бы в неподвижности порочности своей. Когда же был создан Богом первый человек, согласно повествованию Моисея, и продолжал еще соблюдать данную ему в раю заповедь, разумею о древе, то первый возгорелся завистью сатана, будучи как бы обличаем в своем преступлении и непослушании (Богу) первозданными, пока они соблюдали еще данную заповедь, — и хитросплетенными прельщениями старался увлечь их к преслушанию. Зная же, что должно последовать за пренебрежение постановлений Великого Царя, убеждает их сделать это и тем ввергает не причинивших ему никакого вреда в крайние бедствия. Что действительно преступление Адама было делом диавольской прелести и зависти и чрез него (преступление) явилась смерть, этому научит как сама природа предмета, так и со всею ясностию покажет следующее изречение премудрого Соломона: «Бог смерти не сотворил, но завистью диавола смерть вошла в мир» (Прем. 1, 13; 2, 24). Здесь ясная речь о нем (сатане).

Вторым потом пусть Каин выступит пред нами. Он был первенец Адама, земледелец по занятию. Вторым у него родился Авель, но он был пастухом овец. Так как естественный закон, без научения влагающий знание о Творце, повелевал им приносить жертву Богу — ибо все доброе всеяно и вложено в природу Богом, то принес «Каин от плодов земли, — как написано, — а Авель принес от первородков овец и от туков их, — и воззрел Бог на Авеля и на дары его, а на Каина и на жертвы его не внял (не обратил внимания), — опечалился Каин (опечалил Каина) и поник лицом, и сказал Господь Бог Каину: почему печален стал ты и почему поникло лице твое? Если не принес ты справедливо и справедливо не выбрал, разве не погрешил? Успокойся». Потом к Авелю: «К тебе отвращение его и ты возобладаешь им» (Быт. 4, 3–7). Итак, Каин обличался в том, что неправильно разделил принесенное (в жертву), а Авель справедливо удостаивался похвал и чести, что и послужило пищею зависти у Каина. Так же как и сатана, он ожесточался против вразумлявших его обличений, а потом, одержимый неправедною завистью, как мы сказали, коварством преследует брата, уже замыслив нечестивое убийство: «Сказал Каин Авелю брату своему: пойдем на поле другое, лучшее этого» (Быт. 4, 8), и его, ничего не подозревавшего, притворно позвав на приятную и роскошную долину, умертвил зверски и впервые дал земле мертвеца в той, как кажется, мысли, что, наверно, он заслужит уважение к себе, как не имеющий уже соперника себе. Но и после убийства лгал, ибо когда Бог спросил его: «Где Авель, брат твой?» (Быт. 4, 9), он ответил: «Не знаю», и от превеликого безумия прибавил сейчас же: «Разве сторож брата моего я?» Едва не говорит так: Ты, увенчавший его несправедливо, какую пользу принес ему, охраняя его? Итак, уже вполне ясно можешь видеть в нем как бы точно отразившийся целый образ диавольского зла и совершенно полное подобие его нравственного облика.

Теперь наша речь пусть перейдет прямо к безбожию иудеев: усвояя им подобие с порочностию Каина, покажем, что они предпринимали против Христа то же, что тот против Авеля, дабы уже с полною справедливостию и основательностию он мог называться отцом их. Итак, первородный был Каин, как мы сказали, но первородным по усыновлению между чадами Бога был также и Израиль, по сказанному к Моисею: «Сын первородный Мой Израиль» (Исх. 4, 22). Тот принес в жертву Богу от плодов земли, но «не внял жертвам его» Бог, как написано (Быт. 4, 5). Но ведь и служение подзаконное Израиля, по сказанному, оказывается как бы земным, чрез тельцов, овец и плоды от земли, — и Бог также не приемлет и это служение. «Для чего Мне, — говорит, — ладан от Савы несете и киннамон (благовонный тростник) из земли издалека?» (Иер. 6, 20). Так же и гласом Исаии громко взывает: «Кто требовал этого от рук ваших?» (Ис. 1, 12). Потом после Каина появляется праведный Авель с намерением принести жертву от овец, ибо после подзаконного служения и с прекращением пророков пришел истинный Праведник Христос, принося в жертву Богу и Отцу не плоды от земли, но Себя Самого вознесши в благоухание Ему как жертву непорочную за жизнь и спасение всех. И отвергая служение подзаконное как земное Бог и Отец «внял» жертве Спасителя нашего Христа. «Внял» же означает «одобрил». Что же еще потом? Каин подвергся порицанию как разделивший (выбравший) неправо и, обличенный, подвергся недугу зависти, даже безрассудно устремляется к убийству. Так и чрез Сына Бог давал внушение иудейскому народу, требовал от иудеев лучшего для дароприношения, повелевая от подзаконного служения перейти к духовному плодоношению и побуждая переменить букву на истину. Но, изобличаемые, они негодуют, поражаются отеческою завистью, пылают убийством, и притом несправедливо, против Спасителя нашего Христа. Каин обманул Авеля и, уведши в поле, умертвил его. Подобным же образом и иудеи, сколько это касается их самих, обманули Христа, под видом друга послав предателя, который для предания Его, подойдя, коварно поцеловал, сказав: «Радуйся, Равви!» (Мф. 26, 49). Но и выведши Его в поле, то есть за ворота, умертвили, ибо «вне врат» (Евр. 13, 12) пострадал для нас и за нас Христос. Видишь отсюда, как совершенно никоим образом не подобными оказываются Аврааму или его потомкам, но носят образ своего собственного и действительно подобающего им отца. Как безмерно страждущие сообразным и родственным ему злом, они справедливо слышат: Вы от отца диавола есте и похоти отца вашего хочете творить: он человекоубийца был от начала и в истине не устоял (не стоит), потому что нет истины в нем: когда говорит ложь, от своего говорит, потому что лжец есть, как и отец его: [632] Я же — потому что истину говорю вам, не веруете Мне.

Изречение хотя и имеет в виду приведенного здесь и указанного в качестве отца иудеев Каина, но расширяется и до более общего значения, ибо силою слов Своих Господь не ограничивает его только нравами, но относит ко всякому сходному с ним, применяя частное свойство одного ко всякому подобному. Итак, когда Каин, сказано, или другой кто ему подобный лжец высказывает ложь, то он от собственного как бы сродства (от своей собственной природы) говорит. В том, что он узнает от своих вождей и от первоначальника зла, обратив ложь как бы в природную потребность, он подражает своему отцу, ибо говорит ложь. Поэтому, говорит, если у него и отец оказался лжелюбцем, он как бы уже естественными законами влечется к дедовскому и отцовскому неблагородству, в себе самом показывает их худость и, порочность предков делая достославным образцом своих нравов и жизни, отличается, конечно, и своими собственными пороками. Если же это обыкновенно так бывает и порочность предков, отражаясь в единонравных с ними потомках, сообщает этим последним название детей тех, то что препятствует вам верить и Мне, говорящему истину, потому что именно от Истинного Отца рожден Я, а не от кого-либо, как вы нечестиво вообразили, из земных, чрез блуд и незаконное сожитие?

Такие слова мог употребить Господь против иудеев. Но надо знать, что у людей или разумных духов родством оказывается то сходство, какое имеют они в нравах и жизни между собою и с отцом всякого зла диаволом. Только по отношению к Единородному в образ созерцаемого берется (само) существо дела, так как Он является совершенно полным образом (Бога Отца) и единоприродность у Него с Отцом природная и по существу. Будучи от Него истинно и вместе с природными свойствами и совершенным во всем подобием имея у Себя все, что есть у Него (Отца), Он оказывается образом, отражением и начертанием Своего Родителя. Поэтому если истинен Отец, то истина, конечно, есть и Тот, Кто от Него (рожден), то есть Христос.

Кто из вас обличает Мя о гресе? [633] (8, 46)

Не ожидающего обличений это вопрос, но, напротив, уничтожающего и всецело отрицающего возможность впадения в грех Тому, Кто есть явившийся от Бога Истинный Бог, ибо «греха не сотворил» Христос (1 Пет. 2, 22). Всякий грех получает свое происхождение вследствие перемены из лучшего в худшее, — порождается он у существ, подверженных изменениям и способных переходить к недолжному. Каким же образом можно представлять согрешающим Того, Кто не ведает перемен и неспособен переходить к чему-либо неподобающему, но, напротив, неизменно пребывает в Своих врожденных Ему благах, притом не от другого кого, но от Себя же Самого? Итак, Господь вопрошает иудеев о том, могут ли они вообще изобличать Его во грехе? Рассуждение это, понимаемое в общем смысле, должно простираться, конечно, на всякое прегрешение вообще. Но, кроме того, применяя его надлежащим образом к предмету речи, заметим, что не о всяком грехе спрашивает в настоящем случае и в ожидании обличений делает это, но рассуждаем об этом так: всегда особенно стараясь устыдить грех иудеев, Он не желал чрез это снова возбуждать их к тем же обвинениям, о которых мы говорили ранее, именно: «Не за доброе дело побиваем Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, человек будучи, делаешь Себя Богом» (Ин. 10, 33). Сюда присоединяли еще и нарушение субботы, за что считался Он большим преступником закона. Итак, грехом в настоящем случае называет ложь. Если я, говорит, отнюдь не могу быть обличен как лжец, то чего же ради вы решились не верить Мне, Кто всегда истинен и говорит совершенно ясно, что родился от Истинного Отца и что лжи не знает? Дайте же наконец власть несомнительной вере в то, что и Я, конечно, истинен, когда говорю о Себе: «Я от Отца исшел и пришел» (Ин. 8, 42), а о вас, что отец ваш — диавол (ст. 44), ибо лжецы и убийцы вы такие же, как и он. Обличает же их в убийстве с благою целью как бы предупредить чрез это их замыслы. Ведь грех, при обличении, часто устыжается и как бы отступает, не находя нигде средств к дальнейшему движению и распространению. Но, скрывшись по видимости, он всегда устремляется к большему и, не сдерживаемый препятствиями, увлекается к последнему пределу худа.

Аще истину глаголю, почто вы не веруете Мне? [634] (8, 46)

Часто обращается к повторениям, когда видит, что слушатели не понимают Его. Весьма подобающее это для учителей дело — не лениться всяким способом раскрывать сразу не понятую мысль, чтобы внедрять ее в душах слушателей. Итак, когда лжец, сказал, говорит ложь, (то он) от своего говорит, ибо (он) лжец есть, как и отец его. Почему, не думая и не совершая родственного сказанному (Мною), вы не веруете и Мне, говорящему истину, так что Я являюсь (как будто бы) говорящим против истины, хотя Я так же истинен, как и Отец? По-видимому, изобличает здесь иудеев в том, что они не могут вместить слов истины потому, что они не суть сыны истины. Ложно они называют своим отцом Бога, когда говорят: Одного Отца имеем — Бога, ибо Бог, будучи всецело истиною, радуется истине и желает, чтобы поклоняющиеся Ему поклонялись в истине и духе (Ин. 4, 24). Напротив, чада истины охотно принимают родственное (ей), то есть истину. Вы же не веруете Мне, говорящему истину, потому что вы — не сыны истины.

Господь, как думается мне, говорит здесь к иудеям нечто такое, что со всею ясностию можно увидеть и в применении к другому кому-либо. Например, к распутному сыну или слуге или соседу целомудренный человек может обратиться с такою речью: если, порицая блуд, я представляюсь тебе целомудренным и всецело отстраняющим от себя подозрение в этом пороке, то почему же ты не слушаешься и не веришь моим словам, что это дурное и скверное дело? На такой вопрос он не станет, конечно, отвечать отрицанием, но, указывая на его непослушание, ясно изобличит его в том, что, предаваясь распутству, он не следует увещанию к целомудрию.

То же самое мы должны думать и об иудеях, когда Христос сказал: Если истину говорю, почему не веруете Мне? Подобного рода вопросы всегда предполагают сознание вопрошаемых, служащее к изобличению их в том, что у них нет именно того, чего требуют от них.

Обрати также внимание на то, что не безусловно и не вообще говорит: Почему не веруете Мне? — но присоединил еще вы. Этим указал на самых свирепых неверов и на то, что могли присутствовать некоторые с более благородным образом мыслей и в своих нравах не сохранявшие точных черт безнравственности Каина, но стремившиеся к тому, чтобы сделаться чадами Бога. Должно, полагаю, думать, что не все без исключения иудеи были погружены в неудержимое безумие, но были некоторые, имевшие ревность о Боге, как говорит Павел (Рим. 10, 2), впрочем не по разуму, и потому несколько медлительными оказавшиеся в вере. Между настроенными так мы должны обвинять в особенности тех, которые воспламенялись гневом и неудержимо устремлялись к убийству, преимущественно нечестивых книжников и фарисеев. К ним-то всего более и направлены слова: Почему вы не веруете Мне? — ибо Христос особенно им усвояет безмерное неверие. Ведь они были вождями и убеждали своих подвластных содействовать их злодействам. Поэтому они справедливо обвиняются в том, что взяли ключ знания, но и сами не входили, и другим препятствовали (Лк. 11, 52). Итак, слово вы имеет особенное и преимущественное отношение к вождям.

Иже есть от Бога, глаголов Божиих послушает: сего ради вы не послушаете, яко от Бога несте [635] (8, 47)

В выражении «от Бога» не подобает видеть указание на то, что существуют какие-то рожденные как бы из Его существа, что нелепо. Но нельзя понимать и в смысле изречения Павла: «Все от Бога» (2 Кор. 5, 18), то есть так как Он есть дающий всему бытие Творец и Создатель, то божественный Павел и говорит, что все из Него. Потому нельзя так понимать это изречение Господа, что от Бога суть все дурные и добрые, поскольку Он — Творец всего. Выражением «от Бога» указывает на того, кто по добродетели и согласной с законом жизни уподобляется Богу и удостаивается как бы сродства с Ним, почему Бог и ставит таковых в число чад Своих. Итак, сущий от Бога, говорит, скоро и охотно восприимет Божественные слова, ибо родственное всегда как-то мило и близко. А кто не от Бога, то есть нисколько не почитающий близость к Нему, не станет с удовольствием внимать Божественным словам: добро нелегко внедряется в дурных людях, не бывает у них достойного соревнования влечения к добродетели, так как ум у них преисполнен крайней испорченности и стремится к одной только своей воле.

Когда же говорит Христос: Сущий от Бога глаголы Бога слышит, то никто да не думает, что повелевает нам усвоять Божественные слова одним только телесным слухом, ибо кто из людей, как бы ни был он дурен, был бы не в состоянии слышать всякого рода речи, если только чувство слуха не отнято у него вследствие болезни? Слово же «слышит» употребляет здесь вместо «сочувствует, слушается и скрывает в ум свой», согласно сказанному в книге Притчей: «Премудрый сердцем воспримет заповеди» (Притч. 10, 8). Как какой-либо неясный звук или удар, пронесшись и напрасно потревожив ухо, слово исчезает из сердца неразумных и горделивых, напротив, в сердце разумных входит, как в плодотворную пашню.

Весьма ясно обличая безумие иудеев и открывая их бесстыдное злословие, Господь говорит, что Его слова суть слова Бога. Научает их мыслить о Нем подобающим образом — не считать Его действительно родившимся от Иосифа или кого другого из земных, но веровать, что Он явился из существа Бога Отца как Бог от Бога, что поняв, они негодуют и воспламеняются сильнейшею яростию, прилагая «беззаконие к беззаконию своих», как написано (Пс. 68, 28), чрез что наносят Ему еще большие оскорбления.

Отвещаше иудеи и реша Ему: не добре ли глаголем мы, яко самарянин еси и беса имаши? [636] (8, 48)

Заслуживает слез опять эта тупость иудеев и чрезмерная глупость. Уловляются своими собственными голосами, подобно зверям, когда они бросаются на охотников и попадают на их ножи. Обличаемые в том, что лжесловие обычно и свойственно им, они тотчас же доказывают истинность этого обличения и свирепеют, слыша от Спасителя, что они не от Бога. И без всякого промежутка времени являют в себе точнейший образ зла диавольского. Бога, явившегося от Бога, они дерзают называть самарянином и беснующимся, сами, напротив, имея в себе свирепого и богоборного беса, ибо никто не скажет: «Анафема Иисус», как только веельзевулом, по слову Павла (1 Кор. 12, 3). Итак, и здесь они оказываются лжецами, гордецами и ругателями и, как привыкшие богоборствовать, получат подобающее наказание от Всемогущего Судии.

Следует опять и здесь искать причину, по которой называют Господа самарянином и беснующимся. Предпосланные ими слова: Не хорошо ли мы говорим, дают видеть, что по каким-то причинам и бранят Его самарянином, и дерзают еще на другое название Его (бесноватым). Самарянином называют Его за то, что Он безразлично относился к заповедям закона и ни во что не вменял нарушение субботы. Ведь иудейство у самарян было неполное, их культ представлял смешение некоторое с чужестранными обычаями и эллинскими. Или же по другой причине называют Его cамарянином, именно потому, что самаряне имели обыкновение лживо хвастаться своею чистотою и осуждать других как оскверненных. Под этим, полагаю, предлогом «не сообщаются иудеи с самарянами», по написанному (Ин. 4, 9), — отказываются от общения также и с некоторыми другими, отвращаясь некоторым образом от являющегося вследствие этого осквернения, поскольку эта болтовня представляется им справедливою.

Осуждая злонравие иудеев, Господь называл их сынами диавола, Себя же Самого неповинным греху, свидетельствуя о всецелой чистоте Своей в словах: Кто из вас обличает Меня во грехе? (выше, ст. 46). В этих словах Он со всею очевидностию приписывает Себе совершеннейшую чистоту благодаря невозможности подпасть греху, — а называя иудеев чадами сатаны, Он осуждает их как оскверненных и имеющих преисполненный всякой нечистоты ум, что и истинно.

Вот почему называют Его cамарянином, а беснующимся еще обзывают потому, что подобающую Богу честь бесы обыкновенно присвояют себе и бессовестно похищают славу Божию. Это именно, по их мнению, и делает Христос, когда, будучи человеком, ставит Себя на место Бога в словах: Сущий от Бога глаголы Бога слышит (ст. 47), являя таким образом, что эти глаголы Божии суть и Его собственные слова. Таков был предлог у иудеев для порицания, вернее, хуления против Него, — и по таковому побуждению они говорили Ему вышеприведенные слова, что и обезопасило для них вечный огонь.

Приходится мне удивляться им опять и здесь. Гневаясь на то, что их часто называли сынами диавола и лжецами, они на деле показывают присутствие в себе этой вины, между тем как, наоборот, посредством стремления к добродетели надлежало бы отклонять это обвинение. Ведь любовь к ругательству и не присущее кому-либо называть присущим свойственно отнюдь, конечно, не тем, которые причислены к чадам Божиим, но сынам диавола. А они, жалкие, не только ругают, изрекая ложь на свои головы, чтобы не сказать на Христа, но и утверждают, что прекрасно это делают, нисколько не сознавая своей порочности, что служит доказательством крайней слепоты.

Отвеща Иисус: Аз беса не имам, но чту Отца Моего, и вы не чтете Мене [637] (8, 49)

Речь отличается кротостию, но вместе и большею решительностию. Весьма выразительно говорит: Я беса не имею, и, как бы противопоставляя Себя им, являет Себя свободным от порицания за это, но наоборот — показывает, что в действительности это относится к ним. В самом деле, если бы они действительно не имели беса, то, без сомнения, страшились бы называть беснующимся Того, Кто посредством дел засвидетельствован пред ними как Бог. Поэтому весьма целесообразно говорит: Я не имею, как бы перенося это обвинение на них и именно им в действительности усвояя такое состояние (беснования). Итак, Я, говорит, не имею, но вы очевидно (имеете) — беса, но чту Моего Отца, называя Себя Самого Богом и явившимся от Бога и утверждая, что не знаю греха. Ведь Богом быть, конечно, надлежит Тому, Кто от Бога, — и Сущий от Неведающего греха должен оказываться таким же, каков Тот, от Кого Он есть. В противном случае Мне необходимо было бы отказаться от противоречия вам и Я не стал бы говорить о Себе такие высокие слова. Ведь для Бога не было бы никакой чести, если бы о Нем думали, что Он имеет такого сына, который не есть Бог. Нисколько бы, говорит, не был почтен Отец, если бы Он назывался отцом того, кто впадает в грех. Итак, свидетельствуя о Своей собственной славе, Я, говорит, отнюдь не поношу, как вы предполагаете, но, напротив, чту Моего Родителя.

Чту Его также и другим образом, именно когда говорю со всею справедливостью о вас, что вы не от Бога, так как о дошедших до такой злобы и погруженных во всякую порочность не подобает говорить, что они от Бога. Бог чтит и удостаивает близости к Себе, конечно, не лжеца, ругателя, хулителя, гордеца и обидчика, не склонного к неправедному убийству, но честного, кроткого, благочестивого, боголюбивого и доброго. Итак, и тем еще чту Отца, что поставляю вне общения с Ним тех, которые подвержены крайнему нечестию. А вы опять и делающего это бесчестите и нападаете на Его похвалы Отцу, так что оказываетесь нечестивцами не только против Сына, но уже и против Самого Отца. Ведь если Я, свидетельствуя о Своей высоте, тем самым чту Родителя Моего, то, без сомнения, обесчестит, говорит, Его тот, кто станет подвергать чрезмерным поношениям Сущего от Него (Его Сына).

Так всесторонне подтверждает Христос Свои слова и ясно открывает, что Он есть Бог по природе, — и чрез то, говорит, посредством чего чтится Отец, при совершенном отсутствии общения с Ним в толпе нечестивцев, являет иудеев совсем чуждыми Богу, ибо что может быть нечестивее таких речей их?

Аз не ищу славы Моея: есть ищя и судя [638] (8, 50)

Со всею ясностью в этих словах открывается справедливость сказанного Петром о Спасителе нашем: «Он, бранимый, не воздавал бранью, — страдая, не грозил, а предавал Судящему право» (1 Пет. 2, 23). В самом деле, смотрите, как Он, хотя нечестивцы высказывают Ему ужасные и невыносимые оскорбления и это слышит Он часто, а не один раз, — переносит со свойственною Ему благостию и отнюдь не выступает из подобающего Ему поведения, делая и это в образец нам, дабы, по «следам Его» стараясь ходить, мы не оказывались воздающими «брань за брань», ни другое какое-либо «зло за зло» (1 Пет. 3, 9) наносящим нам оскорбления, но, напротив, побеждали «добром зло» (Рим. 12, 21). Итак, Я не ищу славы Моей, говорит, — и это оказывается говорящим не потому, чтобы считал делом безопасным желание оскорблять Его или поощрял кого-либо доходить до такого нечестия, — напротив, этим Он высказывает следующее: Я пришел, говорит, не с тем, чтобы приобрести от вас славу Себе, или вообще стремясь к какой-либо почести и блестящей молве о Себе, ибо Я унизил Себя, — будучи в образе Бога и Отца, стал ради вас подобным вам человеком, — даже не почел для Себя недостойным принять образ раба, имея возможность остаться в равенстве с Богом и Отцом и обладать превышающею ум и слово славою (Флп. 2, 5–11), — каким же еще образом обо Мне можно думать, что Я ищу славы от кого-либо, а не наоборот, желаю пребыть в добровольном бесславии для пользы других?

Или это говорит здесь Христос, или же другим образом можно понимать то, что Он не ищет Своей славы. Ведь Он мог тотчас же наказать оскорбителей Своих и совершить за хуление суд над ними как над нечествовавшими против Самого Господа всяческих. Однако ж Он переносит молчаливо обиду и является терпеливым настолько, что не хотел воздать обидою Своим оскорбителям даже и одним только простым словом. Но чтобы нечестие против Бога кому-либо не показалось делом не важным, Он считает необходимым тут же дать и некоторое предохранение от этого и выставил против этого гнев Отца. Хотя Сын и незлобив и не мстит тотчас же за Свою славу (за оскорбление Себя), но Отец, говорит, этого не допустит. Он будет отмстителем и восстанет на хулителей, не в качестве защитника кого-либо другого и не из желания воздать должное за оскорбление одного из святых, но именно за грех, направляющийся против Него Самого. Ведь между Отцом и Сыном нет ничего разделяющего Их, поскольку это касается, говорим, до тожества сущности, хотя Каждый и должен мыслиться существующим особо (лично). Поэтому Господь наш Иисус Христос и говорит в другом месте: Не чтущий Сына и Отца не чтит (Ин. 5, 23). Сын имеет в Себе Самом природно (по природе) Отца сопрославляемым и в качестве другого сосуществующим особно. Так же опять и Отец имеет в Себе Сына как общника сущности и, таким образом, славы во всем. Итак, подвергнутся наказанию несчастные иудеи за хуления Господа и Сына, оказавшись нечестивцами против всей Единосущной () и Святой Троицы и царственной над всем Природы как оскорбившие ее в Сыне.

Поэтому всякому благоразумному человеку должно отречься от оскорбления чем бы то ни было благого Бога. Не следует быть нерадивыми только потому, что

Он не наводит тотчас же Свой гнев на согрешающих против Него, ибо Он благ, «не наводит гнев каждый день, но если не обратимся, меч Свой отточит» (Пс. 7, 12–14), по написанному, и натянет лук Свой на нас, в котором сосуды смерти, то есть всякого рода позор и невыносимые бедствия.

Аминь, аминь глаголю вам: аще кто слово Мое соблюдет, смерти не имать видети во век [639] (8, 51)

Излишним являет здесь вдаваться в продолжительные споры с людьми, привыкшими к порицаниям. Обращает речь к тому, что было необходимо, то есть к призванию чрез веру к жизни вечной, и, как бы распрощавшись с невежественными обидчиками, искусно опять построяет речь Свою. Сказав ранее как о Боге, что сущий от Бога речи Бога слышит, тотчас же продолжает: Если кто Мое слово соблюдет, — являя Себя Богом по природе и тем научая, что для иудеев уже ничего не осталось до последней ступени нечестия, если они называют имеющим беса Того, Кто дает вечную жизнь желающим соблюдать слово Его. В самом деле, разве и чрез это Он не познается как Бог по природе? Кому же другому может подобать сила животворить навсегда слушающих слова от Него, как не Богу по природе? А соблюдается слово Божественное тогда, когда не преступают Божественную заповедь, но постоянно и неукоснительно исполняют постановленное и никоим образом не подвергаются обвинению в неисполнении Божественных законов.

Замечай опять, какую точность имеет это изречение. Не допустил сказать: «Если кто услышит Мое слово», но: Если кто Мое слово соблюдет. Ведь слухом воспринимают слово Божие не только люди, повинные греху, но и само нечестивое скопище демонов. Так, вождь всех бесов сатана, когда дерзал искушать Господа нашего Иисуса Христа в пустыне и прал против рожнов по причине великой свирепости своего нрава, предлагал Ему Божественное слово, сказав: «Написано, что Ангелам Его заповедуется о Тебе — сохранить Тебя во всех путях Твоих» (Лк. 4, 10; Пс. 90, 11). Итак, не в простом только слышании — слово спасения и не в одном только учении жизнь, но в соблюдении слышанного и в том, чтобы Божественное слово служило как бы правилом и руководителем жизни.

А в изречении, что смерти не увидит во век, твердый страж Его слов, конечно, отнюдь не уничтожает смерть плоти, но или как Бог не считает смерть смертью, ибо для Него нет ничего мертвого, как скоро Он даже несуществующее приводит в бытие и подвергшееся тлению легко животворит, — или же говорит о том, что смерти не узрят святые в будущем веке, который в собственном смысле и должен считаться истинным веком, не имеющим конца, как (имеет конец) этот наш (век). Словами, что не узрят смерти в том веке соблюдшие Его Божественное учение, не указывает на то, будто некоторые после воскресения могут умереть: смерть всех разрушена смертью Христа и исчезла власть тления. Но со всею справедливостью называет смертью наказание вечное. В этом можешь убедиться, приняв в рассуждение Его более ранние слова: «Истинно говорю вам, верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий Сыну не узрит жизни» (Ин. 3, 36), хотя все оживут и снова войдут в жизнь, как верующие, так и неверующие, ибо воскресение отнюдь не частично, но одинаково для всех в том именно отношении, что оживут все.

Но каким же образом не верующий Сыну жизни не узрит, хотя ожидаем воскресения всех? Всякому, без сомнения, известно, что жизнью Христос обычно называет вечное житие в блаженстве и славе, не знающей конца, что в надежде сберегается для святых. Как не повинующийся Сыну, говорит, окажется не узревшим жизни, хотя все ожидают оживления, указывая этим не на жизнь тела, но называя так уготованное святым блаженство: таким же, думаю, образом благородный и мужественный страж Божественных Его слов не узрит, говорит, смерти вовек, обозначая этим, конечно, не смерть тела, но уготованное грешникам наказание. Как в том изречении указывается на блаженство посредством жизни, так и здесь — наказание посредством слова «смерть».

Реша Ему иудеи: ныне разумехом, яко беса имаши [640] (8, 52)

Опять выступают с обвинением против истины, негодуя как оскорбляемые тем, что Господь называл их лжецами. Но даже против своей воли свидетельствуют об истинности слов Спасителя и чем думают обесчестить Его, тем самым показывают, напротив, что Он говорил правду. Слепы они были, несчастные, и имели сердце, исполненное такой бесчувственности, что совсем не думали об обязанности устранять то, в чем они обвинялись, но всегда впадали в (новые) пороки, еще более постыдные, чем прежние, и уловлялись своими собственными сетями. Вот думают защищаться в том, что не напрасно порицают Его, а между тем этим самым только еще более изобличаются во лжи и еще сильнее как бы задушаются цепями своих собственных прегрешений. Весьма безрассудно говорят именно здесь: ныне узнали мы. Ведь они часто лаяли на Него и поносили тем, что Он имеет беса, а между тем говорят, что теперь только узнали они, осуждая тем самым свою прежнюю необузданность языка. Ведь если теперь только они узнали, то не знали прежде. Как же говорили они, что беснуется, о Том, Кого еще не знали, по их же собственному утверждению? Да, лжив был издавна и прежде нечестивый народ Иудейский и необузданными устами изрекал на Христа диавольскую злобу. А для подтверждения своей болтовни похищают изречение Спасителя нашего Христа, благодаря, как надо полагать, великой глупости своей надеясь защищать истину ложью.

Затем, чрез что могли узнать, что нечестиво прегрешают, беззаконно оскорбляя Подателя вечной жизни, чрез это самое они опять незаметно шли к усилению своего недуга, ибо не думают о том, что им надо покаяться в этом, но уже утверждают, что они убеждены в истине своих слов <…> [641] И истинен пророк, говорящий, «что прямы пути Господа и праведники пойдут по ним, а нечестивцы изнемогут в них» (Ос. 14, 10).

И здесь каждый должен поразиться несравнимым безумием их. Видя, как одним гласом Спаситель сокрушал бесчисленное множество бесов и злых духов и против воли их изгонял их из тех, в ком они были, не боятся говорить, что Он имеет беса, хотя посредством необходимых рассуждений они удостоверялись в том, что сатана не мог бы изгнать сатану, ибо «всякое царство, — говорит Христос, — разделившееся в себе, запустеет; и всякий дом и город, разделившийся в себе, запустеет; и если сатана сатану изгоняет, в себе разделился он: как же устоит царство его?» (Мф. 12, 25–26). А вот и еще некто скажет, и весьма справедливо: «Народ, действительно, безумный и бессердечный, глаза у них — и не смотрят, уши у них — и не слышат» (Иер. 4, 21). Ни словом или учением они не переменяются к тому, чтобы желать лучшего образа мыслей, ни глазами ума своего не видят царственную над всем Природу но чрезмерным бесчестием, как бы камнями какими, они побивают ее, а вернее — каждый свою душу.

Авраам умре и пророцы (умроша), и Ты глаголеши: аще кто слово Мое соблюдет, смерти не вкусит во век [642] (8, 52)

Когда предерзкий народ Иудейский лгал на собственную свою голову, говоря Спасителю: «Беса имеешь», то он ничего другого не хотел этим выразить, как то, что Ты делаешь Себя Богом, если переносишь на Себя подобающую Божественной Природе честь и славу, ибо это обычно для демонов, о чем уже говорили мы в других местах. Не разумеют ничего, кроме видимого, и не признают Бога Слово в человеческой плоти, но, не возвышая даже на немного свой ум над телесным и утверждаясь на одном только земном, вращаются в одних только низших явлениях, подлежащих чувственному ощущению. По этой причине они и соблазняются, несчастные, и думают, что Истина, то есть Христос, говорит ложь, — предполагают даже, что Он превозносит Себя выше подобающей Богу славы, если решается поставлять Себя не наравне с Вседержителем, но думает о Себе уже нечто большее и полагает, что может, или даже обещает сделать то, чего не соделал Бог и Отец. Для подтверждения этого следует рассмотреть, на что негодуют они, говоря, что Авраам умер и пророки, — и чего ради для опровержения слов Спасителя выставляют на вид смерть святых. Хотят они высказать вот что: мы не обманываемся, говоря, что Ты имеешь беса, — не далеко доказательство этих наших слов, — ибо вот Ты обещаешься превзойти чудесами даже Самого Бога и легко совершить то, чего не соделал Он Сам, — ведь Авраам и пророки, хотя и соблюдшие слово Бога, не стояли в противоречии с законами природы, но подверглись и подпали общей этой смерти тела, — потом Ты говоришь, что страж слов Твоих совсем не вкусит смерти, как же не утверждаешь этим, что Твои дела выше дел Его, и обещающий превзойти Бога разве не есть очевидный безумец? По великому невежеству своему они думают, что в этих словах Господь указывает только на смерть тела и что повинующимся Ему Он обещает бессмертие плоти, хотя благоразумным прежде всего следовало иметь в виду, что у Бога ничто не умирает, будучи оживотворяемо, если и умрет. Ведь если из не-сущего перешло в бытие, то не тем ли легче и удобнее это уже перешедшее может быть вызвано опять к бытию, хотя бы ради Домостроительства и уснувшее на несколько времени? Итак, не зная славы Спасителя, иудеи как бы надмеваются над словами Его и называют Его беснующимся за то, что Он обещал сделать нечто превеликое, чего не совершил Бог, и в доказательство этого своего навета приводят смерть Авраама и святых пророков и чрез это думают обличить Христа в величании пустыми словами как обещающего дать непрестанную жизнь соблюдающим слово Его, но уничтожающего славу Божию тем, что уверяет дать им нечто большее (чем дает Бог).

Егда Ты болий еси отца нашего Авраама, иже умре? и пророцы умроша (8, 53)

И здесь речь иудеев затемнена и, кажется, заключает в себе прикровенную мысль. В самом деле, что опять и в этих словах высказывают они, разумея нечто хотя и человеку подобающее, однако ж горькое, по их намерению? Вот, говорят, хотя и соблюли Божественное слово, однако ж умерли Авраам и пророки, а от Тебя мы только что слышали обещание некоторым чего-то большего. Ведь если Ты говоришь, что они не умрут совсем, то, без сомнения, они выше названных (Авраама и пророков), именно потому, что не умрут. Поэтому скажи же нам, говорят, и ответь нам на такой вопрос: больше ли Сам-то (Ты Авраама) и пророков, если обещаешь и других сделать больше тех? Неужели не умрешь Ты, между тем как те умерли, но пребудешь бессмертен, будучи человеком и имея тело от земли? Как бы мог Ты другим дать то, чего Сам не имеешь? Ведь, без сомнения, умрешь Ты, как скоро Ты — человек. Если же Ты не больше Авраама и пророков и подвергнешься общей с ними смерти, то и не будешь в состоянии другим дать то благо, какого и у Тебя нет. Подобную этой мысль имеет их двусмысленный вопрос.

И не дивись тому, что ничего большего не думают о Христе. Как уже часто и обстоятельно говорили мы, они считают его простым человеком и одним из подобных нам, совершенно не зная соединенного с плотию Единородного Бога Слова. Поэтому спрашивают: Кем Себя делаешь, думая поправить, по чрезмерному заблуждению своего ума, ошибающегося Господа и советуя Ему как неведающему должного думать несколько скромнее. Ведь Ты, говорят, не знаешь Своей природы, забыл о Своем человечестве и не довольствуешься данною Тебе от Бога мерою. Кого же в самом деле из Себя делаешь, если обещаешь дать нечто высшее сообщенной от Него (Бога человеку) почести и смело утверждаешь, что совершишь нечто превосходящее Его (Бога) силу? Таким образом они обвиняют Его в богохульстве и уже наподобие змей набрасываются на Него, полагая, что Христос должен подвергнуться справедливому наказанию за то, что Он не чтит меру человечества, но настолько возвеличивается и возвышается, что уносится за пределы присущей Владыке всего славы и попирает честь святых патриархов и пророков. Предлагая этот вопрос: Кем Себя творишь, коварно вызывают Его на ответ и уже ожидают ясно услышать от Него такой возглас: да, Я больше и Авраама, и пророков, — хотя эти слова Господа были бы, безусловно, истинны, поскольку ни в каком сравнении с человечеством не может стоять Бог, превышающий всякую природу, как видимую, так и духовную.

Отвеща Иисус: аще Аз славлюся Сам, слава Моя ничтоже есть [643] (8, 54)

Вся цель изречения направляется к лицу Авраама святого и пророков, но Господь значение его, как видим, применяет к Себе ввиду того, что склонен был, даже без всякого для сего предлога, ко гневу фарисей и всякое слово только усиливало в нем свирепое желание смертоубийства. Удобопреклонными ко греху зависть делает тех, в ком она есть, и возбуждает яростный гнев на то, на что совсем не подобает. Христос желал опять выразить нечто такое: иудеи нападали и всячески противодействовали словам Его, обильно пользуясь для этого блаженным Авраамом и пророками и ясно возглашая: «Неужели Ты больше отца нашего Авраама, который умер и пророки умерли» (ст. 53). Кроме того, они потом обвиняли Его в превышении славы святых и превозношении над ними, говоря: «Кем Себя делаешь?» Против этого Господу надлежало ясно защищаться и сказать пред всеми: да, Я больше и выше Авраама и пророков, — но велемудрый иудей не вынес бы такой речи — тотчас же вознегодовал бы на это и, представляясь питающим любовь к Отцу и прикрываясь защитою славы святых, еще пламеннее напал бы на Христа и стал бы казаться справедливо питающим смертоубийство на Него. Вот почему Господь, перенесши слова на Самого Себя, говорит: Если Я славлю Самого Себя, слава Моя есть ничто. Как бы так говорит: никто из сущих на земле да не думает великое о себе, ибо если захотим рассуждать в себе самих о том, какова есть слава человеческая, то найдем ее не существующею: «Всякая плоть трава и всякая слава человеческая, как цвет полевой» (Ис. 40, 6), — ничего, говорит, поэтому нет удивительного в том, что скончался Авраам и после него пророки, ибо что такое слава человека, когда его природа находится под властию смерти и тления, уподобляясь этим легко вянущей траве?

Искусно применив к Себе присущую Аврааму или пророкам меру и сказав: Слава Моя ничто есть, кажется, приводит этим на память Иудею то, что ясно говорил о себе Авраам: «Я земля и прах» (Быт. 18, 27) и что блаженные пророки возглашали к Богу: «Вспомни, что персть мы» (Пс. 102, 14). Ввиду этого мы, конечно, не скажем, что прославляющий святых умаляет славу их. Но необходимо было, наконец, и польза слова вызывала к тому, чтобы Он показал, какое различие имеет Божественная и неизреченная природа Его от подверженных смерти и тлению.

Есть Отец Мой, славяй Мя (8, 54)

Для точного уяснения и раскрытия мысли этого изречения воспользуюсь теми же словами и употреблю те же выражения. Как непреодолимое какое доказательство и неотвратимый довод иудеи всегда выставляют вопрос: «Неужели Ты больше отца нашего Авраама, который умер, и пророки умерли, — кем Себя творишь?» Они и действительно были убеждены, что умрет и подвергнется смерти и тлению и Сам Он и в этом отношении не будет больше Авраама и святых пророков, — и вообще совсем ничего великого не думали о Нем. Ввиду этого Господь наш Иисус Христос считает наконец необходимым показать, что Он как сущий из вечности Родителя (происшедший от вечного Отца) и Сам есть вечен. Поэтому говорит: Есть Отец Мой, славящий Меня.

Слово есть надо разуметь здесь не в простом и обычном значении, но как указание на существование Отца. А рожденный неизреченно от существующего Отца Сын, без всякого сомнения, обладает этим свойством Своего Родителя, то есть существованием. Вот почему Он и выше Авраама и пророков. Они умерли, как земнородные от смертных отцов. А непостижимо Происшедший от существующего (Отца) всегда прославляется от Своего Отца не как нуждающийся в славе, ибо Он Царь всякой славы (Пс. 23, 10), но как имеющий преимущество быть рожденным от вечного Отца и поэтому будучи вечен и Сам, существенно обладая достоинством Родителя. Таким образом, нет препятствий представлять славу Сына Божескою и Отца называть славою Его, так как и Сам Отец прославляется подобным же образом от Сына не как нуждающийся в славе, но поскольку считается и имеет славу быть признанным за Отца такого Сына, то есть такого же, как Он, Бога. Вот почему и Сам Сын говорит к Отцу: «Отче, прославь Твоего Сына, да и Сын прославит Тебя» (Ин. 17, 1).

Итак, слава человеческая есть полное ничто. Все земное подлежит смерти, и именно по телу, хотя и восстанет. Но Единородный прославляется от Своего Родителя как имеющий вместе со всеми другими благами и свойство Его существа. А каково отличие Его от всей твари, это показывает нам в немногих словах блаженный Псалмопевец: «Небеса погибнут, Ты же пребудешь, — и все, как одежда, обветшают, и, как облачение, изменишь их, и изменятся, Ты же Тот же, и лета Твои не прекратятся» (Пс. 101, 27–28). Тленно все сотворенное, и если еще не истлело, то потому, что изволением Божественным содержится для этого, нетленен же и вечен по природе Бог, обладающий этим не по воле другого кого-либо, как тварь, но всегда пребывающий в своих благах, между которыми есть и вечность. [644]

Егоже вы глаголете, яко Бог наш есть, и не познаете Его [645] (8, 54–55)

Изобличает их, и притом весьма сильно, в том, что они имеют любовь к Богу на одних только голых словах, а на деле они весьма далеки от истинного ведения Бога. Как бы повторяет им возвещенное пророком, а именно: тогда говорил, что «приближается ко Мне народ этот, устами своими чтут Меня, сердце же их далеко отстоит от Меня» (Ис. 29, 13), — теперь же благополезно и согласно с прежним возглашает, что не познали Его. И истинно слово это. Ведать, например, что есть Бог, это отнюдь еще не значит иметь о Нем познание. Что Бог есть и существует, этому «и бесы веруют и трепещут», по написанному (Иак. 2, 19). А для того, чтобы познавать, что Он есть, следует и мысли иметь о Нем соответствующие Ему и достодолжные. Так, например, никто, полагаю, из благоразумных не станет трудиться над изысканием, что есть Бог по Своей природе, ибо невозможно дознать это. Однако ж то, что присуще Ему или не присуще, каждый весьма легко может познать при помощи Священных Писаний. Так, мы знаем и веруем, что Он всемогущ; знаем, что Он не бессилен; знаем, что благ; знаем, что не лукав; знаем, что праведен или не неправеден; знаем, что вечен; уверены и думаем, что Он не ограничивается временем и не привременен, подобно нам. Таким образом, на словах и устами иудеи высказывают и ясно исповедуют Бога своим Богом, тем не менее они не знают Его, и мы не находим их уразумевающими то, что Он нетленен и вечен. Ведь если бы знали, то, думаю, не дошли бы до такой глупости, чтобы предполагать, что умрет происшедший из Его существа Сын Единородный. Точно так же, указывая на смерть Авраама и пророков, не говорили бы Ему безрассудно: «Кем Себя делаешь?» Разве не вполне естественно утверждать, что знающие, кто есть Отец по природе, необходимо должны веровать, что таково и происшедшее от Него Слово? Как из сладкого источника проистекает и сладкий поток и от хороших дерев будут рождаться и хорошие плоды, так, полагаю, и Происходящего от Бога по природе должно считать истинным Богом и Рожденного от Вечного Отца признавать за вечного подобно Родителю. Поэтому благовременно и в этом случае сказать к иудеям: «Или признайте дерево плохим и плод его плохим, или признайте дерево хорошим и плод его хорошим» (Мф. 12, 33), «ибо не может дерево хорошее приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды хорошие» (Мф. 7, 18). Возможно ли ввиду этого допускать, или лучше — не преисполнено ли всякого безумия думать, что Рожденный от бессмертного Отца смертен, и не ведавшего тления помещать в числе тленных?

Аз же вем Его: и аще реку, яко не вем Его, буду подобен вам ложь [646](8, 55)

Я, говорит, не сказал лжи иудеям в словах: Если кто Мое слово соблюдет, смерти не увидит вовек (ст. 51), ибо Я могу обессмертить, так как знаю, что это в силах творить Тот, от Кого Я, — знаю, что Мой Отец есть Жизнь по природе. Поэтому и Я, как Он, очевидно, Жизнь по природе и Животворец. Если же стану отрицать в Себе силу животворить, то окажусь не знающим Отца, свойство существа Которого Я имею и потому могу животворить, как Он. Итак, исповедаю, что Я имею все, что есть в Отце, — утверждаю, что Я таков же, как и Он, — и обещая делать то, что Он, Я, конечно, знаю Его. Если скажу, что не имею в неизменном виде в Себе свойств Отца, лжец буду подобно вам, как не знающий Отца. Но и когда утверждаю, что ничто есть слава Авраама и пророков, так как они были из земли и люди по природе, которым не чужда и смерть, а Моя слава есть вечность Отца, то говорю это как знающий Отца. Если же сказал бы, что подвергнусь тлению подобно тем (Аврааму и пророкам) и Я не совечен Отцу, то солгал бы подобно вам, не зная Отца, от Которого Я. Ведь неестественно Происшедшему от Сущего и всегда Неизменного не быть сущим и всегда неизменным, ибо рожденное от Вечного вечно. Проще можно истолковать это изречение другим образом, именно: знаю, говорит, Моего Отца, — если скажу, что не знаю, буду лжец подобный вам, не знающим Бога, а говорящим, что знаете Его.

В чем состоит знание это и почему обвиняются в незнании, об этом уже ясно говорили мы и не прибавим ничего более.

Но вем Его и слово Его соблюдаю (8, 55)

Что касается до простого смысла в приведенном изречении, то заметим, что Христос говорит опять как человек и низводит Себя в наше состояние, не оставляя до подобающего времени рабского образа. Поэтому говорит, что и знает Отца, и слово Его соблюдает. Не думаем, чтобы Ему необходимо было свидетельствовать это о Себе или перечислять что-либо из подобающего Ему, но делается это ради большего искусства речи. Словами, что Он знает Отца и слово Его соблюдает, показывает, что иудеи мыслили противное тому, что Он Сам, по Его утверждению, имеет, то есть не знают Бога и не считают нужным соблюдать слово Его. Иначе они весьма охотно приняли бы Предвозвещенного Моисеем и пророками. Так и у нас подобный образ речи считается благородным и прекрасным, хотя и имеющий силу обличения и незаметно показывающий кому-либо, в чем состоят его пороки, но предупреждающий при этом ярость против изобличения. Так, например, какой-либо благоприличный и превосходный в других отношениях человек для порицания вора или пьяницы может сказать: «Я человек благопристойный, не воровал чужого и не пьянствовал никогда». Мы не станем, конечно, думать, чтобы такой человек чрез это сам свидетельствовал и говорил о себе, но он порицает за противоположные этим свойства. Поэтому-то и Господь наш Иисус Христос говорил так, именно что Он знает Отца и соблюдает слово Его, с другой стороны и в то же время указывая нечестивым иудеям на то, что они не знают Бога, не держат слова Его и не удостаивают совсем никакого соблюдения свыше им определенный закон.

Если же надо и другим образом понимать эти слова и более тонко изъяснить косвенно выраженное здесь, то можем, кроме того, сказать вот что. Знает Сын Своего Отца, имея не такое знание, какое есть и у нас, но свойственное Богу и невыразимое. Как рожденный от человека человек знает природу своего родителя не чрез научение от другого кого-либо, но из того, что он есть сам (из своей собственной природы), так и Сын знает Своего Отца из того, что Он (Сын) есть (из Своей природы) и соблюдает слово Его, то есть сохраняет в Себе во всем пределе (объеме) все Его существо. Термин «слово» здесь означает предел (объем). Так слово человеческое, то есть предел (определение, объем понятия) существа его — животное словесное (разумное), смертное, обладающее умом и наукою. Точно так же, например, и слово Ангела можно признавать за определение существа его. В отношении же к Богу по природе мы не можем допустить слова или определения, ибо мы не знаем, что по природе есть Он, а Сын знает Своего Отца и, Рожденный из Его существа, ведает, что есть по природе Родивший Его. Итак, следуя нашему обычаю и пользуясь человеческими словами, говорит, что слово Отца, как бы определение [647] Его существа, Он соблюдает в Себе, ибо Он есть образ Родителя Своего и начертание, свободное от всякого несходства, и имеет в Себе все богоприличные и особенные свойства Родителя.

Авраам отец ваш рад бы был, дабы видел день Мой: и виде и возрадовася [648] (8, 56)

Днем называет здесь время пришествия, когда нам воссиял Свет истинный и взошло Солнце Правды, прекратилась обнимавшая нас тогда наподобие слепоты тьма, при владычестве князя века сего, всю вселенную, так сказать, чернившего своим нечестием и толкавшего в многобожнее заблуждение, разнообразно омрачавшего ум каждого. Поэтому и божественный Псалмопевец, как бы видя вожделенное время пришествия Его, провозглашал, говоря в Духе: «Сей день, что сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся в оный» (Пс. 117, 24). В других случаях Божественное Писание обыкновенно называет днем время каждого предмета, согласно сказанному: «День Господа Саваофа на всякого обидчика и гордеца, и унижены будут» (Ис. 2, 12), и еще: «Что сделаете в день торжества и в день праздника Господня?» (Ос. 9, 5). В тот день погибнут замыслы некоторых, говорит Псалмопевец (Пс. 145, 4), называя днем время ожидаемого суда Божия, когда знатным мира сего не окажет никакой пользы ложь их исконных помыслов и пустая и горделивая напыщенность богатством.

Рад был, говорит, Отец ваш Авраам, чтобы видеть день Мой, и видел и возрадовался. Как и когда, должны мы думать, блаженный Авраам созерцал день Спасителя нашего Христа, то есть видел время пришествия Его с плотью? Дать ясный ответ на это нелегко. Впрочем, можно думать так, что как одному из святых пророков Бог открыл ему Свое таинство. Или же можем допустить, что он действительно созерцал день заклания Господа, в который устроялось наше блаженство и сообщались нам все блага, когда во образ Его (Господа) повелено было ему принести в жертву своего единородного и первородного сына Исаака: при этом тогдашнем его священнодействии, как в совершавшемся прообразе, его взору естественно предстояло это таинство со всею ясностию и точностию. Можно предложить любознательным и другие объяснения этого изречения. Так, когда он видел трех мужей у дуба Мамврийского (Быт. 18, 1), он получил от Бога обетование, что будет отцом многих народов, каковое обетование могло исполниться не иначе, как тем, что чрез веру во Христа призваны были народы, называющие Авраама своим отцом, совозлежащие с ним в Царстве Небесном (Мф. 8, 11) и участвующие вместе с ним во всех благих дарах Спасителя нашего.

Итак, видел, говорит, Авраам день Мой и, видя, возрадовался. Необходимо сказать о том, по какой причине Христос счел нужным сказать это. Видя в Нем простого человека по причине облечения Его плотью, иудеи не думали о Нем ничего Божественного, но считали Его смертным, подобно нам, как приведенного из небытия к бытию. А что Он был вечен, как происшедший от вечного Отца, не хотели верить этому ради великого своего безрассудства. Поэтому, чтобы ясно показать, что Он не новорожден и не тварь, подобно нам, но что даже древнейшими отцами их признавался за вечного, Он говорит это.

В то же время, кажется, благополезно порицает их за то, что они безрассудно и глупо пренебрегают тем, что для начальника рода их служило в качестве радости. Ведь он только видел, и возрадовался. А они, уже обладая и имея возможность пользоваться, своим неверием оскорбляют и презирают столь великую благодать. А может быть, косвенно указывает и на то, что Он больше и выше Авраама, если для него было радостью хотя бы только что-нибудь знать о Нем. Говорить об этом ясно и без всякой прикровенности нельзя было по причине необузданности их гнева, но Он указывает на это опять другим способом.

И никто да не думает, что в словах иудеям «Авраам отец ваш умер» Иисус противоречит Себе Самому, если некогда отстраняет их от родства с Авраамом, именно в словах: «Если бы чада Авраама были вы, дела Авраамовы совершали бы» (Ин. 8, 39), между тем как теперь снова называет их сынами Авраама. Надо знать, что в том и другом случае Он прекрасно направляет к истине Свою речь. Там, определяя качество духовного благородства, живописует родство в одинаковости нравов. Здесь же усвояет им одно только прошлое родство по плоти, так что и там высказывает истину, и здесь не говорит лжи.

Реша убо иудеи к Нему: пятьдесят лет не у имаши, и Авраама ли еси видел? [649] (8, 57)

Совсем безумна речь иудеев и вызывает большой смех. Справедливого удивления заслуживает то, что они дошли до такого неразумия, что совсем ничего не могли разуметь, как должно. Спаситель наш Христос употреблял для них многочисленные обороты речи, постоянно употреблял одни и те же слова и многообразно указывал им на Свою вечность, а между тем совершенно ничего не уразумевают более того, что видят телесными очами. Как всецело утратившие и прекратившие деятельность ума, они не направляют сердце к богоприличному, но опять безрассудно обвиняют Его во лжи, как одного из подобных нам людей, начавшего существовать и быть в числе существующих лишь тогда, когда родился, не разумея правильно те слова, какие от Него слышали. Ведь Он сказал, что Авраам видел день Его, а они, извратив вопреки Ему значение слов, говорят: Еще не имеешь лет пятидесяти, и как же видел Ты Авраама? Да, поистине жалок безрассудный иудей, навсегда сжившийся с великим невежеством и воспитавший в себе необузданное безумие.

Рече им Иисус: аминь аминь глаголю вам: прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь [650] (8, 58)

Снова обращается Христос к обычному ему и любезному образу наставления. Иногда говорит Он весьма загадочно и, осеняя изложение разными прикровенностями, не дозволяет ему быть для всех ясным. Но когда Он видел, что Его слушатели ничего не понимали, тогда, обнажив речь от всякой неясности, предлагал ее в ясном и простом виде, что спешит сделать и в настоящем случае. Поскольку находит их ничего не понимающими, хотя и сказана была уже длинная речь, и не могущими постичь, что Он вечен, как происшедший от вечного Отца, и несравненно выше Авраама, как Бог, то уже ясно говорит, как бы в виде клятвы употребляя «аминь» в подтверждение Своих слов: Прежде Авраамова бытия Я есть (существую). Отнюдь нельзя думать, чтобы Единородный хвалился Своим бытием прежде Авраама только одного, ибо Он существует прежде всякого времени и имеет вечное рождение, будучи безначален в Отце. Но так как в настоящем случае Ему предстояло сравнение Себя с Авраамом, то и говорит, что Он существует ранее его, как, например, и сотенное число могло бы сказать: я больше десятка, — и сказало бы это не как имеющее преимущество быть соседним числом с десятком, но как весьма превосходнейшее и превышающее десяток. Итак, не с временами Авраама состязается и не утверждает некоторого малого преимущества Своего над временами Авраама, но поскольку Он выше всякого времени и превосходит число всякого века, то и говорит, что Он существует прежде Авраама, высказывая действительную истину. Весьма точно и прекрасно об Аврааме употребляет был (γενέσθαι), а о Себе Самом: есмь (εἰμί), показывая, что Аврааму, как происшедшему из не-сущего (ἐξ οὐκ ὄντων), конечно, следует подвергаться тлению, а Ему, как всегда сущему (ἀεὶ ὄντι), никоим образом не свойственно обращение в небытие. Итак, Он больше и выше Авраама: больше — как вечный, а выше, потому что не разрушается, как тот.

Взяша убо камение, да вергут нань: Иисус же скрыся и изыде из церкве (храма) [651] (8, 59)

Не видят истины, так как и сами были действительными лжецами и отцом имели своим лжеца, по слову Спасителя (Ин. 8, 44). Негодуют опять на нечто такое, в чем не было ничего способного раздражать. Думая вступиться за якобы оскорбленную славу праотца, чрез это воспламенились снова к несвоевременному гневу. И хотя, напротив, им надлежало бы вдуматься в значение слов Господа и в то, Кто говорит это, они, безрассудно увлекаясь в неразумное и зверское безумие, пытаются побить Его камнями, как будто еще недостаточно оскорбили Его своею бранью или еще небольшой только гнев навлекли на себя своею глупостью. Пылка и безрассудна была попытка иудеев. Но без времени она не перешла в дело, ибо еще не пришел срок для страдания. Христос скрывает Себя не так, что искал убежища под стенами или что-нибудь другое выставил для защиты Своего тела, но силою Своего Божества соделал Себя невидимым для искавших Его. И не удовольствовался тем, что скрылся, но и выходит из храма, начертывая нам здесь как бы образ некий духовных предметов. Ведь любящим Его Он всегда явен, согласно изречению: «Блаженны чистые сердцем, потому что они Бога узрят» (Мф. 5, 8). А от обыкших богоборствовать Он уходит и никакому нечестивцу не является, — не считает приятным каким-либо образом быть вместе и обращаться с преследующими Его, напротив, уходит от них и отстраняется, как бы совлекая с Себя все благодушие и оставляя лишенными Своей благодати тех, от кого зло постраждет, насколько это касается желания причинить Ему вред и намерений нечестивцев, хотя все их Христос и являет тщетными, неизреченною силою уничтожая нечестивую дерзость погрешающих против Него.

И проходя виде человека слепа от рождества [652] (9, 1)

Когда иудеи неистовствовали на Него и уже пытались побить Его камнями, Он тотчас же выходит из их храма и удаляет Себя от нечестия Своих гонителей. Но проходя, Он тотчас усматривает слепца от рождения и этим дает ясное указание на то, что Он удалится от мерзости иудеев и оставит сонмище богоборов, но призрит язычников и на них обратит изобилие Своей любви, которые и уподобляются слепцу от рождения тем, что пребывали в заблуждении, с раннего как бы возраста были лишены истинного Богопознания и не имели света от Бога, то есть просвещения посредством Духа. Следует еще обратить внимание на то, что может означать это призрение Христом слепца именно мимоходом. Можно, по-моему, думать, что Христос пришел собственно не к язычникам, но для одного только Израиля, как и Сам однажды сказал: «Послан Я только к овцам погибшим дома Израилева» (Мф. 15, 24). Зрение же у язычников исправлено как бы в мимохождении Христа, перенесшего на них Свою милость, по причине неверия Израиля. Об этом именно и чрез Моисея также воспето в словах: «Я возбужу ревность в них из-за не народа, из-за народа неразумного прогневлю их» (Втор. 32, 21). Неразумный народ то был, служивший твари вместо Творца, наподобие скотов бессловесных дошедший до всякого вообще невежества и приверженный к одной только земле. Поскольку же прогневал (Бога) Израиль, мудрый благодаря закону и разумный благодаря пророкам, то и сам был за это прогневлен от Бога, как скоро на подобавшее ему (Израилю) место были восприняты прежние безумцы, которым чрез веру и «премудростию стал Христос и освящением и искуплением», по написанному (1 Кор. 1, 30), очевидно — светом и прозрением.

Глава I О том, что не от прежде рождения содеянных грехов души с кем-либо приключаются телесные страдания, а также и грехи отцов не наводит Бог на кого-либо, наказывая ничем не согрешивших, но справедливый над всеми производит суд

И вопросиша Его ученицы Его, глаголюще: равви, кто согреши, сей ли, или родителя его, да слеп родися? Отвеща Иисус: ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем [653] (9, 1)

Любознательные в добрых предметах и весьма премудрые ученики, впрочем не без Божественного внушения, возымели побуждение к пожеланию узнать это и благополезно любопытствуют, уготовляя пользу отсюда не столько для себя самих, сколько для нас. В самом деле, немалую пользу получаем мы, когда слышим здесь от Всеведущего истинное мнение и, кроме того, отталкиваемся от мерзости пустых учений, которые были не у одних только иудеев, но уже и некоторые из чрезмерно возгордившихся знанием Богодухновенного Писания и, по-видимому, принадлежащих к христианам осмелились выдавать за истину то, что было скорее делом увлечения их собственною изобретательностию и своими собственными пожеланиями, — и не побоялись эллинское заблуждение примешать к догматам Церкви. Иудеи несчастные не-мало роптали на то, что они будто бы несут наказание за нечестия предков и Бог будто бы без причины налагает на них грехи отцов, — осмеивали это как несправедливейший суд и даже говорили в виде как бы пословицы: «Отцы ели незрелый виноград, а зубы детей подверглись оскомине» (Иез. 18, 2). Эти же (христиане), страдая близким и родственным с только что названными нами (иудеями) невежеством, утверждают, что души людей сотворены и существуют прежде создания тел, но, добровольно впав в грех и притом до своих тел, соединяются тогда с ними (телами) и как бы в качестве наказания получают бытие во плоти. Но одним и кратким словом Христос разрушил неразумие тех и других, утверждая, что ни слепец, ни родители его не согрешили. Учение иудеев Он низвергает словами, что человек родился слепым не вследствие какого-либо греха, ни собственного его, ни прародительского, ни даже отцовского или материнского. Сокрушает также и пустую болтовню других, которые говорят, что души согрешают до тела.

Таковых со всею справедливостию можно спросить: как это Христос говорит, что ни слепец не согрешил, ни родители его, хотя мы не можем считать их совсем чистыми от греха? Ведь как людям им, без сомнения, естественно, даже более — необходимо впадать и в прегрешения. Спрашивается поэтому: какое время определяет Христос, в которое должно оказываться истинным для нас Его слово, что не согрешил ни он и ни родители его? Очевидно, говорит о времени до рождения (человека), в которое, как совсем не существовавшие, они и не согрешали.

О таковых пустословах, ошибочно почитающих за истину мнение, что души согрешили до тел и поэтому воплотились и перешли в эту земную область, было у нас длинное рассуждение в начале Евангелия при раскрытии и объяснении слов: «Был Свет истинный, что просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1, 9). Излишне было бы теперь снова входить нам в рассуждение об этом. Но откуда иудеям случилось прийти к такому мнению и предположению, об этом необходимо сказать и ясно показать, что, быв не в состоянии уразуметь Божественное слово, они уклонились от здравого смысла.

Некогда Израиль устроял скинию в пустыне и Бог призывал к Себе священноучителя Моисея на горе Синай. Но так как он был там с Богом очень долго — именно до сорока дней, то стал казаться народу медлителем. Восстав тогда на одного Аарона и по малодушию увлекаясь египетским лжеслужением, взывали так: «Сделай нам богов, которые пойдут пред нами, ибо Моисей, этот человек, что вывел нас из земли Египетской, не знаем, что стало с ним» (Исх. 32, 1). Потом что последовало, думаю, надо бегло сказать об этом. «Сделали тельца», по написанному (Деян. 7, 41), и справедливо прогневался за это Бог — даже угрожал истребить весь вообще сонм (народа). Тогда приступил к Нему с ходатайством Моисей и продолжительною молитвою испрашивал помилования. Творец всего склонился к прощению и решил, что хотя Он и не накажет народа, однако ж и не пойдет вместе с ним в землю обетования, но пошлет с ними как бы в качестве вождя — Своего Ангела. Опечалился на это Моисей и из нежелания Бога идти вместе с народом совершенно правильно умозаключил, что Божественный гнев еще не достиг полного прекращения. И вот он снова стал прилежно просить Господа идти с ними, зная, что одно только руководительство Ангела будет недостаточно для израильтян, или же, быть может, опасаясь за немощь народа, почему и отказывается от ненавидящих зло святых Ангелов и умоляет благого и человеколюбивого Царя и Господа всяческих Самому присутствовать среди столь удобопреклонных к преступлениям (израильтян). Знал он, что не раз, но весьма часто Господь будет оказывать им снисхождение и подавать милость к их прегрешениям.

Соблаговолил и на это Бог. Потом (Моисей) для ясного удостоверения и доказательства того, что дано полное прощение, стал просить знамения от Него, именно — видеть Его. Если, говорит, я обрел благодать у Тебя, яви мне Себя Самого, чтобы мне ясно видеть Тебя, как скоро я обрел благодать у Тебя и дабы «мне знать, что народ сей великий есть Твой народ» (Исх. 33, 13). Совершил и это Бог, насколько было доступно, во всем удостоверяя служителя Своего, именно и что оставил Он грех народу, и что пойдет с ним в землю обетования. Потом, в заключение как бы налагая венец какой на свои обетования, повелевает ему вытесать другие две доски, очевидно вместо сокрушенных прежних, чтобы снова начертать ему закон, представляя и в этом немалое доказательство Своего к ним милосердия.

Когда же Моисей приготовился к этому, «сошел Господь в облаке, — как написано (Исх. 34, 5–7), — и предстал пред ним там и призвал именем Господа. И прошел Господь пред лицом его и воззвал: Господь Бог благосердый и милостивый, долготерпеливый, многомилостивый и истинный, соблюдающий правду, творящий милость к тысячам, отъемлющий грехи, беззакония и неправды, — Он не очистит виновного, наводя грехи отцов на детей и на детей детей на третий и четвертый род».

Речь здесь совершенно ясная. Возвращусь к поставленному вначале вопросу. Бог утверждает, что Он имеет Богу подобающую кротость и некое несравненное человеколюбие, ибо, полагаем, это — Его речь, а не другого кого-либо, и именно премудрого Моисея, как думают некоторые, возносящего за народ благодарственные молитвы. Что это говорит о Себе Сам Владыка всяческих, в этом удостоверит нас не другой кто, а сам же блаженный Моисей в книге Чисел, когда Израиль неуместною трусостью снова оскорбил Бога тем, что некоторые стали порицать землю обетования, именно те, которые по повелению Господа были посланы Моисеем для осмотра ее. Как только возвратились они из земли иноплеменников, пришли опять к народу и стали изрекать о ней горькие слова, утверждая, что это страна столь дикая и зверская, что может истребить поселившихся на ней. Этим они приводили слушателей в такое отчаяние, что они обливались слезами и желали возвратиться к работам египетским. «Поставим, — говорили они, — вождей и пойдем в Египет» (Числ. 14, 4). И когда Бог грозил истребить их, Моисей опять стал умолять Его и выступает пред Богом как бы с напоминанием о данном Им ему обещании, говоря так: «И теперь да вознесется сила Твоя, Господи, соответственно тому, что изрек Ты в словах: Господь, долготерпеливый, многомилостивый, истинный, отнимающий беззакония, неправды и грехи, — и очищением не очистит виновного, воздавая за грехи отцов на детях до третьего и четвертого рода: оставь грех народу Твоему по великой милости Твоей, как милостив к ним был от Египта доныне» (Числ. 14, 17–19). Оказывается таким образом, что сущий над всеми Бог Сам свидетельствует о Своем человеколюбии и крайнем долготерпении.

Но следует наконец уяснить причину того ложного мнения иудеев, что благой наш Бог как бы злопамятен и тяжелогневен.

Отнюдь, конечно, не думаю, чтобы они имели какой-либо повод обвинять Божественные Писания в отсутствии в них полного совершенства, но единственно только невежеству своему они обязаны тою мыслию, что будто бы действительно Бог наводит грехи родителей на детей и что Божественный гнев по своей продолжительности простирается даже до третьего и четвертого рода и несправедливо наказывает ничем не согрешивших за то, в чем обвиняются другие. Напротив того, если бы кто был мудр у них, не следовало ли надлежащим образом рассуждать так, что Источник правды и нашей нравственности не может совершить неправды? Ведь люди налагают определяемые законом наказания на законопреступников, отнюдь не касаясь потомков их, если, конечно, эти последние не окажутся совиновниками и соучастниками преступлений. А Тот, Кто и нам определил законы всякой правды, каким образом мог бы оказаться почитателем даже и у нас самих решительно осуждаемых предметов?

Далее, надо, кроме того, иметь в виду и вот что. Многочисленные установил Он чрез Моисея законы и разнообразные назначил наказания живущим нечестивою жизнью. Но нигде не является Он учреждающим подвергаться наказаниям вместе с согрешающими и их потомкам. На преступников только и виновных против закона определил Он наказания. Поэтому нечестиво думать по-иудейски, но мудрый должен всегда иметь в виду свойства Божественной Природы и повсюду соблюдать подобающее царственному над всем Естеству (Божескому).

Таким образом, со всею справедливостию мы должны думать, что Бог всяческих, выставляя как бы на вид присущее Ему милосердие и желая вызвать уважение к крайнему Своему человеколюбию и для этого восклицая: «Господь долготерпелив и многомилостив, истинен, отнимает беззакония и грехи» (Числ. 14, 18), — не пожелал бы почитаться столь злопамятным, что простирает гнев Свой даже на четвертый род. Как же при этом Он будет долготерпелив и многомилостив или каким образом отъемлет грехи и беззакония, если не ограничивается соразмерным наказанием на голову преступника, но простирает далее третьего рода и, подобно какому вихрю, нападает на невинных? Итак, совсем невероятно и граничит с крайнею глупостию думать, что Бог свидетельствует об одновременном присутствии у Него не только человеколюбия и милосердия, но и столь продолжительного и неразумного гнева.

Потом, кроме того, мыслящие по-иудейски должны предполагать и еще нечто другое, именно что Бог не знает подобающего для каждой вещи времени. Если обещает быть долготерпеливым и оказывается так легко отлагающим Свой гнев, то чего же ради еще и прибавляет: «Наводя грехи отцов на детей до третьего и четвертого рода»? Делать это значило бы не иное что, как желать устрашать принимающих от Него оставление преступлений, что у них не должно оставаться никакой надежды, если так злопамятен и так долго держит Он справедливый гнев Свой за оскорбление Себя ими. Чем же, скажи мне, окажется тогда пред нами и сам священноучитель Моисей? Не явится ли он совершителем неразумнейшего дела, если, когда Израиль оскорбил Бога и должен был подвергнуться наказанию, приступает с молитвою и, прося прощения и человеколюбия у Бога, неблаговременно говорит к Богу: потому что Ты обыкновенно таков, что воздаешь за грехи отцов на детях детей. Это скорее значило бы поощрять к гневу, чем призывать к милости, и просить о злопамятстве, а не о долготерпении. Но чрез эти слова, по моему мнению, он думал упросить Бога и как бы привести Ему на память то, что Сам Он провозгласил, когда объявлял о присущей Ему благости. Что Он долготерпелив и многомилостив и что Ему свойственно отнимать грехи и беззакония, вот что открывается из этих слов, в которых, по-видимому, указывается на Его жестокость.

Итак, как надо разуметь эти слова Бога, об этом, полагаю, надо, наконец, сказать. «Господь, — говорит, — долготерпелив и многомилостив, отнимает беззакония и грехи» (Исх. 34, 6–7). Следующее же за тем рядом изречение надо понимать как вопрос и читать с вопросительным знаком: «и очищением не очистит ли виновного?» (ст. 7), — чтобы ты разумел изречение в таком смысле: долготерпеливый, говорит, и многомилостивый Бог, отъемлющий беззакония и грехи, разве не сможет очистить виновного очищением? Но это несомненно — очистит, конечно; в противном случае каким образом Он долготерпелив и многомилостив и совершенно отъемлет грехи, если не очищает виновного? При этом для доказательства присущего Ему долготерпения и милосердия приводит и то, что грехи отцов Он возложит на детей до третьего и четвертого рода, — не наказывая сына за отца — не подумай этого! — и не налагая на отдаленного потомка, как бы бремя какое, грехи предков. Нет, Он указывает на нечто подобное следующему.

Есть, например, какой-нибудь человек беззаконный, с душою, исполненною всякой порочности. Избравшему такой образ жизни надлежит без всякого промедления подвергаться наказанию, однако же Бог долготерпит милосердо и не подвергает его подобающему ему гневу. Потом у него является сын, не уступающий отцу в нечестии и превосходящий порочностию своего родителя. И к нему долготерпит Бог. И от него явился и третий или от третьего четвертый, нисколько не уступающий своим отцам во всякого рода пороках и упражняющийся в равном с ними нечестии. Тогда наконец Бог наводит Свой превышний и с самого начала всему роду долженствуемый гнев, долготерпев достаточно — даже более, чем подобало. В самом деле, отсрочка наказания до четвертого рода, разве это не служит к похвале истинно Божественного милосердия? Что ни сына за отца, как и ни отца за сына не свойственно Богу наказывать, без труда можно узнать это и из ясных слов Иезекииля пророка к самим иудеям, из-за этого самого именно и роптавших и говоривших: «Отцы ели кислый виноград, а зубы детей получили оскомину». «И было, — говорит, — слово Господа ко мне, говоря: сын человеческий, что у вас за притча эта в Израиле: отцы ели кислый виноград, а зубы детей получили оскомину? Живу я, говорит Господь, если будет притча эта еще говориться в Израиле, потому что все души Мои суть, каким образом душа отца, так и душа сына, Мои суть: душа согрешающая — она умрет, а сын не получит за беззаконие отца, ни отец не получит за беззаконие сына своего, — каждый в беззаконии своем, которым согрешил, умрет в нем» (Иез. 18, 1–4, 20–24).

Но, полагаю, никто не подумает такого вздора, что Бог не с самого начала определил совершеннейший закон, а как бы менял Свои намерения и передумывал к лучшему и, подобно одному из нас, только в позднейшем решении едва смог определить надлежащий закон. Ведь если одобрим первые узаконения, то, очевидно, тем самым осудим позднейшие, а если отдадим преимущество позднейшим, то первые, конечно, признаем ниже тех. Таким образом, Бог будет определять противоположные законы и, подобно нам, оказывается погрешающим против должного, законополагая то то, то это. Но, полагаю, всякий скажет, что приведенным нелепостям никоим образом не может подлежать Божественная Природа или погрешать когда-либо против должного.

Итак, в доказательство несравненного человеколюбия Своего приводит это изречение: «Воздающий грехи отцов на детях до третьего и четвертого рода». Что человеколюбивому Богу обычно не тотчас наказывать прегрешивших, а, напротив, отсрочивать и отлагать наказания до времен отдаленных, уразумеешь из слов Его: «И ярость Мою преисполнил, и претерпел, и не покончил их» (Иер. 6, 17). И еще в другом месте: «Еще не наполнились грехи аморреев доныне» (Быт. 15, 16). Видишь, как преисполнил гнев свой, ибо некоторые уже совершали наконец достойное полнейшей ярости, но долготерпит как Бог и отсрочивает приводить в исполнение свой гнев над оскорбляющими Его. Но чтобы, как на доске, начертать тебе доказательство сказанному и посредством уже самых дел удостоверить в том, что толкуемое изречение служит похвалою человеколюбию Бога, приведу нечто из содержащегося в священных книгах и из самого Божественного Писания постараюсь доказать, что грехи отцов переносятся на детей до третьего и четвертого рода не несправедливо, но справедливо и заслуженно для подвергшихся этому. По причине длинноты истории изложу ее сокращенно.

Итак, читаем в Третьей книге Царств, воцарился над Израилем после других Ахав, который, впав в беззаконнейшее пожелание отнюдь не принадлежавшего ему виноградника, умерщвляет владельца, разумею Навуфея, — хотя и не сам это повелел сделать, а только не воспротивился упрямству своей жены (3 Цар. 21, 7 и дал.). Необходимо должен был негодовать на это Бог, потом говорит к нему чрез пророка Илию: «Вот что говорит Господь: так как ты убил и унаследовал, то посему вот что говорит Господь: на месте, где лизали свиньи и псы кровь Навуфея, там будут лизать псы кровь твою и блудницы будут мыться в крови твоей» (3 Цар. 24, 19). И еще вслед за тем: «Вот что говорит Господь: вот, наведу на тебя зло и сожгу за тобою, и истреблю Ахавова мочащегося к стене, и заключенного, и оставшегося в Израиле, — и отдам дом твой, как дом Иеровоама, сына Наватова, и как дом Ваасы, сына Ахиина, за оскорбления, которыми ты прогневал Меня и ввел Израиль в грех. И Иезавели изрек, говоря: псы съедают ее в предградии Израиля, и мертвеца Ахавова в городе съедают псы, и мертвеца в поле съедают птицы небесные» (3 Цар. 21, 21–24). Когда Владыка всяческих угрожал совершить все это и непременно навести, Ахав разорвал одежду и, войдя в дом свой, как написано (3 Цар. 21, 27), сокрушался, проливал горькие слезы и опоясал чресла свои вретищем. И так как Бог стал питать жалость к нему, пришедшему в такое настроение, то начинает смягчать гнев Свой и, как бы узду какую полагая на немедленное проявление его, говорит пророку: «Ты видел, как сокрушается Ахав от лица Моего? Не наведу этого во дни его, но во дни сына его наведу бедствие» (3 Цар. 21, 29). При ком же исполнено это, вот что следует узнать. От Ахава родился Охозия, который «творил, — говорится, — зло пред Господом и ходил путем отца своего Ахава и путем Иезавели матери своей» (3 Цар. 22, 52). Но и от Охозии, сказано, родился Иорам, о котором также написано, что ходил «в грехах дома Иеровоамова» (4 Цар. 3, 3). Но и от Иорама царствовал третий Охозия, о котором также сообщает историческая книга, что «творил зло пред Богом, как дом Ахава» (4 Цар. 8, 27). Так как уже настало время для должного наказания дома Ахавова, не прекратившего нечестия против Бога до четвертого потомка, то помазуется наконец царем над Израилем Иосафат, сын Намессии, [654] который истребляет Охозию и с ним Иезавель, истребляет и других семьдесят сынов Ахава, исполняя до конца гнев Божий, за что и получает честь и благодать. В самом деле, что говорит к нему Бог? «За то, что ты заблагорассудил совершить правое в очах Моих и все, что на сердце Моем, совершил дому Ахава, — сыны четвертые (до четвертого роду) будут сидеть у тебя на престоле Моем» (4 Цар. 10, 30).

Видишь, что дурных (детей) от дурных (отцов) едва наказал в четвертом роде, а чтителю своему и милость простирает до четвертого рода. Перестань же, иудей, обвинять Божественную правду, ибо в качестве похвалы мы должны принимать слова: «Воздающий грехи отцов на детях до третьего и четвертого рода».

Но да явятся дела Божия на нем (9, 3)

Трудновато для объяснения и имеет много недоуменного это изречение — быть может, благоразумнее обходить его (молчанием) и оставлять (без толкования) по причине величайшей трудности. Но чтобы, при разрушении иудейских догматов, другое что, родственное тому, как бы «какой корень горький, произросши, не повреждал», по слову Павла (Евр. 12, 15), — ведь, пожалуй, вообразит кто, что чрез это тела людей призываются к страданиям, дабы в них являлись дела Божии, — то, как мне кажется, полезно и на это сказать немногое что-либо для предотвращения могущего и отсюда быть вреда и для препятствия всякого доступа ложным умозаключениям. Мы доказали уже, что ни грехи родителей не наводит Бог на детей, если только эти непричастны нечестью тех (выше, гл. 1, кн. 6 к 9, 2–3), и что, кроме того, не вследствие предшествовавших (рожденью) грехов бывает воплощение (кн. 1, гл. 9 к 1, 9). Удивительным образом Христос уничтожил и отверг то и другое, как Бог зная все, вернее же — Сам будучи правителем над нашими делами и распределителем каждому надлежащего и подобающего. Ведь если говорит, что не согрешил слепой и не подвергся за это ослеплению, то объявляет безумием считать человеческую душу повинною в предшествовавших телу грехах. А ясною речью о том, что ни родители его не согрешали, почему и родился слепым их сын, — ниспровергает неразумное мнение иудеев. Научив таким образом Своих учеников, сколько необходимо было им знать, для только что указанного нами ниспровержения догматов и столько сообщив им, сколько подобало предложить человеческому познанию, — умалчивает об остальном и уже не прибавляет выяснения причины рождения слепым того, кто был неповинен ни в каком предшествовавшем рожденью грехопадении, усвоив одной только Божественной Природе как ее исключительное свойство ведение и распоряжение во всех таковых предметах. Но весьма искусно опять обращает ответ к другому некоему предмету и говорит: Но да явятся дела Божии на нем.

Итак, неужели же, спросит кто-либо, и теперь говоря нам это, Господь высказывает догмат, что только ради того одного телам человеческим приходится страдать, дабы явились дела Божии в них? Но совсем этого не представляется, напротив, — совершенно нелепо так рассуждать и думать. Не в качестве догмата, как, пожалуй, подумает кто, Он говорит это. Что некоторым случается страдать из-за грехов, об этом мы часто узнаем из Священных Писаний. Так, Павел ясно пишет в Послании к тем, которые как бы неумытыми ногами осмеливаются приступать к Божественному жертвеннику и нечистыми и нечестивыми руками прикасаться к таинству благословения (Евхаристии): «Ради этого у вас много немощных и больных, и умирают довольно (много), ибо, если бы себя самих судили, не были бы судимы, — осуждаемые же от Господа, наказываемся, да не будем с миром осуждены» (1 Кор. 11, 30–32). Таким образом, на подвергшихся болезням и смерти иногда это страдание налагается посредством Божественного гнева. И Сам Господь наш Иисус Христос, когда освободил расслабленного от продолжительной болезни и чудесно явил его здоровым, «вот, сказал, здоров стал ты, не греши же, чтобы хуже тебе не сталось» (Ин. 5, 14). Указывает этим на то, что, раз избегши и спасшись благодатью от Него, он может подвергнуться и подпасть еще худшему чему-либо благодаря греху.

Но могут сказать: согласимся, что это верно. Однако ж какое основание можно бы указать для объяснения того, что некоторые подвергаются ужасным страданиям с пеленок и первых времен бытия, рождаясь с болезнями уже из материнской утробы? Предсуществованию души мы, конечно, не веруем, как не признаем и ее грехов до тела. Как, в самом деле, может грешить еще не призванное к бытию? Но если нет греха и предшествующего страданию преступления, то какую же, наконец, можем указать причину страданий?

Бесконечно превышающее нас совершенно недоступно пониманию нашего разума, и я советовал бы благоразумным совсем отказываться от таких исследований (Сир. 3, 21–22) — и прежде всех самому себе. Должно более размышлять над тем, что нам установлено, а глубин не исследовать, трудностей не изыскивать и не пытаться дерзко раскапывать сокрытое в одном только Божественном и неизреченном совете, а, напротив, благочестиво предоставлять ведению одного Бога подобающее исключительно только Ему, с истинным убеждением и верою в то, что, будучи источником всякой правды, Он не совершит и не решит ни по отношению к нам, ни по отношению ко всякой другой твари ничего такого, что оказывалось бы не подобающим Ему и выходило бы не из основ истинной справедливости.

Итак, ввиду такого нам подобающего расположения думаю, что Господь не догматически говорит: Да явятся дела Божии в нем, напротив, ответ на вопрос Он отвлекает как бы на другой путь и от недоступных нам глубин (ведения) переводит в область нравственности. И это довольно обычно для Него. Что это истинно (для удостоверения в этом), выслушай опять, как Он, когда святые ученики весьма любопытствовали однажды о кончине века и пытались с сверхмерною точностию узнать о втором Его пришествии и преступали подобающую людям меру, — яснейшим образом отстраняя их от таких вопросов, говорит: «Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти, но примете силу нашедшего Святаго Духа на вас и будете Моими свидетелями в Иерусалиме и в Иудее всей» (Деян. 1, 7–8). Слышишь, как отнюдь не позволяет нам искать того, что нам всего менее подобает, но увещевает обратиться к тому, что было необходимо. Таким образом и здесь, ясно сказав о том, что надлежало знать, умалчивает об остальном, ведая, что Ему только одному подобает знание об этом.

Но чтобы полным молчанием не вызвать в них желания снова спрашивать об одном и том же, Он, искусно представляя как бы в виде отповеди и как бы соответствующий вопросу ответ, высказывает: но да явятся дела Божии в нем, что другими и более простыми словами можно выразить так: не вследствие собственных грехов или родительских человек этот родился слепым, но если уж раз пришлось ему подвергнуться этому, то и в нем можно прославляться Богу, ибо если вышним действием он окажется свободным от удручающего его и изнуряющего страдания, то кто же не подивится врачу? Кто не увидит в нем силу целителя?

Такая мысль, думаю, заключается в этом изречении. Разумнейшие пусть истолкуют лучше. Если же иные станут спорить и утверждать, что человек этот родился слепым для того, чтобы Христос прославился в нем, то опять скажем таковым: неужели, любезнейшие, один только он в целой Иудее был слепцом от рождения во время пришествия Спасителя нашего и еще уже нет вообще ни одного другого такого? Но, думаю, даже невольно согласятся, что было, по всей вероятности, весьма немалое в целой стране множество таких. Почему же на одном только этом или на других не многих числом Христос открыл Себя или явил Свое человеколюбие? Но, думаю, спорить и об этом совершенно излишне.

Итак, отвергнув сказанное вначале (заблуждение) как совершенно глупое, выскажем истину, именно: открыв нам в этих словах столько, сколько надлежало знать, Он направляет Своего ученика к другому предмету рассуждения, искусно отклоняя его от исследования этих слов.

Нам [655] подобает делати дела Пославшаго нас, [656] дондеже [657] день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати (9, 4)

Вот в этих словах очень ясно и как бы снисходительно делает и другой упрек ученикам как обратившимся к чему-то другому, а не к чему надлежало, оставившим проезжий, торный и удобопроходный путь и дерзнувшим идти по отнюдь не подобавшей им дороге. Зачем, говорит, вы спрашиваете то, о чем лучше молчать? Зачем, оставив соответствовавший времени предмет, стараетесь узнать то, что выше человеческого ума? Теперь — время, говорит, не для такого исследования, но для дела и напряженного старания, ибо, напротив, думаю, надо оставить любопытство об этом и стараться совершать заповеди Божии, — и так как словом «нас» указал на Апостолов, то надо исполнять дела апостольства. А если Себя Самого Господь причисляет к посланным и поставляет между теми, которые должны делать, то говорит это, конечно, не потому, что Он вместе с нами или как один из нас по свойственной рабам необходимости подчинен воле Владыки, но держится обычного и у нас общепринятого образа речи. Так, мы имеем обыкновение, особенно когда простая речь не произведет впечатления на слушателей, присоединять и сопричислять себя к ним, как, без сомнения, и мудрейший Павел в Послании к Коринфянам перенес наконец речь на себя и Аполлоса: «А это, братья, я применил к себе и Аполлосу, дабы в нас вы научились не мудрствовать сверх того, что написано» (1 Кор. 4, 6).

Итак, пока день есть, говорит, будем делать дела Пославшего нас, ибо придет ночь, когда никто делать не может. Днем называет здесь срок жизни в теле, а ночью — время в состоянии смерти. Так как день назначен для дел, а ночь для бездействия и сна, поэтому время жизни, когда должно делать добро, говорит, есть день, а ночь — время в состоянии почивания, когда совсем нельзя ничего сделать, «ибо умерший оправдан (освобожден) от греха», по слову Павла (Рим. 6, 7), по невозможности что-либо совершать оказывающийся и вне греха.

Знает, без всякого сомнения, Божественное Писание и в другом смысле день духовный, как и другую, отличную от этой ночь. Но каждому из этих родов толкования свое время и место, благодаря чему и получается правильное понимание толкуемых изречений. Пытаться же насильственно и где не подобает облекать в духовное толкование то, что полезно в историческом смысле, значит не другое что, как просто смешивать без разбора полезное и по великому невежеству загрязнять получающуюся оттуда пользу.

Егда есмь [658] в мире, свет есмь миру (9, 5)

Неужели допустим, что Христос когда-либо совсем не был в мире, или станем верить, что, вознесшись на небо после воскресения из мертвых, уже не обитает среди пребывающих в этой жизни? Как истинный Бог Он наполняет и объемлет не только небеса и находящуюся за ними твердь, но и нашу вселенную. И как при обитании с плотью среди людей в этом мире Он не оставлял небес, так, согласно правильному образу мыслей, должны мы рассуждать, что хотя по плоти Он и ушел из этого мира, тем не менее всегда будет пребывать в нем и управлять всем Божественная и Неизреченная Его природа, не удаляющаяся ни от чего существующего (в мире) и ничего не оставляющая, но везде всему присущая — наполняющая этот весь мир и выше его мыслимый, но наполняемая одною только собою.

Теперь следует рассмотреть, о чем говорит здесь Господь. Ниспровергнув, как пустое, мнение иудеев и показав их увлечение гнилыми догматами, а Своим ученикам дав совет, что им надо привыкнуть делать угодное Богу и отвыкнуть увлекаться изысканием совершенно излишнего, даже пригрозив тем, что время дел может уйти у них, при их полном бездействии, если они не употребят все старание к благоукрашению себя ими (делами), пока они находятся в этом мире с плотию, — берет Себя Самого в образец дела: ведь вот и Я, говорит, делаю подобающее Мне, а если Я пришел для освещения того, что нуждается в свете, то Я должен и глазам телесным, если они болеют ужасным отсутствием света, вселить свет, особенно когда кто-либо из страждущих приступит (с просьбою об этом).

Таким образом, мы должны брать это изречение в историческом и простом (буквальном) смысле. Но несомненно, что Единородный есть и свет духовный, знающий и могущий освещать не этот только мир, но и иную всю надмирную тварь. И если к предложенному созерцанию мы станем применять такой смысл этих слов, то, полагаю, мы не окажемся делающими что-либо невероятное.

Сия рек, плюну на землю, и сотвори брение от плюновения, и помаза ему брение на очи, и рече ему: иди, умыйся в купели Силоамсте, еже сказается: послан. Иде убо и умыся, и прииде видя [659] (9, 6–7)

Приняв это исцеление слепого за образ призвания язычников, опять скажем о смысле таинства кратко и вообще.

Во-первых, укажем на то, что мимоходом и по оставлении иудейского храма Господь видит слепца. Потом благополезно присоединим сюда и то, что без ходатайства и просьбы чьей-либо к Нему, но по собственному побуждению и по самоизволению приходит Спаситель к желанию исцелить человека, и это полагая как бы знамением того, что от множества язычников не было никакого ходатайства, ибо все пребывали в заблуждении, но, будучи Богом и благим по природе, как бы по самопризванию пришел к милости для них. В самом деле, разве каким бы то ни было образом могло просить у Бога милости это разнообразное число эллинов или язычников, имевшее ум, загроможденный несравнимым невежеством, так что совсем не мог видеть Просветителя? Поэтому как и исцеляемый, конечно, не видал Иисуса, но по Его милости и человеколюбию получает (прозрение) сверх ожидания, так то же случилось чрез Христа и с язычниками. А что исцеление совершается в субботу, то суббота здесь может служить нам образом конечного времени настоящего века, когда Спаситель воссиял язычникам, ибо конец седмицы суббота, а пришел и явился всем нам Единородный в последний час и в конечные времена века. Но и о способе исцеления с истинным изумлением подобает сказать: «Как возвеличились дела Твои, Господи, — все премудростию сотворил Ты» (Пс. 103, 24).

Но чего ради, спросит кто-либо, хотя и мог все легко совершать словом, смешивает брение от плюновения, а помазав глаза страдавшего, оказывается повелевающим сделать и (еще по-видимому) излишнее нечто: иди, говорит, омойся в купальне Силоама. Глубокий смысл, думаю, заключается в этих словах, ибо Спаситель не повелевает ничего напрасного. Помазывает брением, прилагая как бы недостающее и отсутствующее природе зрения и тем показывая, что Сам Он был образователем нас вначале, творцом и создателем всего.

Но это дело имеет и некоторый таинственный смысл. Какой же это и что мы расположены разуметь тут, скажем также и об этом.

Ведь язычникам возможно было омыться от обнимавшей их слепоты и узреть Божественный и Святой Свет, то есть получить познание о Святой и Единосущной Троице, не иначе как чрез то, что они сделались причастниками святой Его Плоти, омылись от чернившего их греха, освободились от власти диавола, очевидно посредством святого крещения. А как слепцу Спаситель начертывал предварительный образ этого таинства, то и значение этого причастия выполнил пока чрез помазание плюновением. И во образ святого крещения повелевает ему бежать и омыться в Силоаме, которого имя премудрый и духоносный Евангелист считает нужным истолковать. Это потому, что под посланным мы разумеем не другого кого, как на погибель греха и диавольского владычества свыше к нам от Бога пришедшего и посланного Сына Единородного и, признавая, что это Сам Он невидимо носится на водах святой купели, омываемся с верою не в очищение нечистоты плотской, по написанному, но как бы скверну какую и нечисть очей души отмывая, дабы наконец возмогли мы чистые чисто созерцать Божественную красоту.

Итак, как веруем в то, что тело Христа животворно, поскольку есть храм и жилище Живого Бога Слова и обладает всею силою Его, так почитаем его (тело) и способным сообщать просвещение, ибо оно есть тело природного и истинного Света. И как, когда воскрешал умершего единородного сына вдовы, не удовольствовался одним приказанием и словами: «Юноша, тебе говорю: встань» (Лк. 7, 14), хотя и мог словом совершать все желания Свои, но и положил руку на гроб, показывая этим, что и тело Его имеет животворную силу; так и здесь помазывает плюновением, научая этим, что тело Его может сообщать просвещение чрез простое прикосновение, ибо оно есть тело истинного Света, как сказали мы.

Слепой уходит и быстро омывается, немедленно исполняя приказание и на себе самом как бы показывая благопослушание язычников, о которых написано: «Готовности сердца их вняло ухо Его» (Пс. 9, 38). Таким образом, и самый опыт свидетельствует о жестокосердии жалких иудеев и о готовности язычников к послушанию.

Брением и омовением человек тотчас же освобождается от слепоты и возвращается, видя, ибо не могло быть иначе, как согласно воле Христа. Поэтому прекрасна вера, доставляющая нам богоданную силу благодати, — напротив, вредно двоедушие и сомнение, ибо «двоедушный человек не устойчив во всех путях своих», как написано, и отнюдь ничего не получит от Господа. (Иак. 1, 7–8).

Соседи же и иже бяху видели его прежде, яко проситель [660] бе, глаголаху: не сей ли есть седяй и просяй? Иний глаголаху, яко [661] подобен ему есть. Он глаголаше: яко аз есмь (9, 8–9)

Великие чудеса с трудом вызывают веру к себе и недоступны разумению, но воспринимаются умом без исследования, так как пытаться исследовать превышающее ум и слово есть признак недоумия. Поэтому, думаю, и не поверили и некоторые из прежде видавших слепца, пребывающего обыкновенно на перекрестках улиц, и теперь пораженных тем, что неожиданно встречают его обладающим светлыми глазами. Это событие вызывает в них сомнение и разделение. Одни, обращая более внимания на величие дела, говорят, что это не тот же самый человек, а очень сходный с их знакомым (слепцом), — и вполне естественно это для тех, которые, отвергнув истину, как бы толкаются к невольному лжесловию. Другие же, более рассудительные и обладавшие более светлым умом, благоговея пред чудом, говорят, что это он (бывший слепец). Спор тотчас же разрешает исцеленный, сам засвидетельствовав о себе самом, так как каждый знает самого себя, как бы ни был сумасброден. Чудо же, невероятное по своей чрезмерной силе, доставляет Чудотворцу великую и всеобщую славу.

Глаголаху же ему: како ти отверзостеся очи? (9, 10)

С трудом решаются поверить, что это тот самый, кого они знали издавна, и, перестав спорить об этом, спрашивают, как он избавился от слепоты и каким образом совершилось это необычайное дело. Ведь подобное любопытство и исследование образа совершения события всегда обычно удивляющимся. И они делают это не без Божественного руководительства, по нашему мнению, но чтобы даже и против воли узнать всемогущество Спасителя нашего, благодаря ясному и открытому объявлению им со стороны слепца, что может служить прекрасным образом того, что обратившиеся язычники, освободившись от исконной слепоты и получив освещение от Спасителя нашего Христа чрез Духа, являются учителями израильтян. А что сказанное истинно, об этом возгласят дела.

Отвеща он: человек нарицаемый Иисус, брение сотвори и помаза мои очи и рече ми: иди умыйся в [662] Силоам. Шед же и, умывся, прозрех (9, 11)

Оказывается еще незнающим того, что Спаситель есть Бог по природе, ибо не говорил бы о Нем так унизительно. Как видно, он думает и рассуждает о Нем как об одном из святых, почерпнув такой взгляд на Него, кажется, из темного слуха, распространенного по всему Иерусалиму, и повсюдной о Нем молвы. Так обычно люди с поврежденным телом и объятые крайнею нуждою не имеют досуга приобретать точные сведения о других, так как всю свою заботу употребляют на свою безвыходную бедность. Поэтому называет Его самым простым человеком и сообщает способ исцеления. Ему, под влиянием величайшего чуда, конечно, надлежало бы убедиться в сверхчеловеческой природе Чудотворца и воздать подобающую славу Ему. Но он думает, что и святые могут совершать при помощи Бога чудеса, и увлекается к мысли, что это один из них.

И [663] реша ему: где [664] есть Той? Глагола: не вем (9, 12)

Не по доброму намерению ищут Иисуса, но и не стараются узнать, где и у кого Он имел местопребывание, чтобы, найдя Его, попросить чего-либо для себя полезного. Но, будучи слепы очами ума более, чем прежде был слеп тот телесными очами, возжигаются несправедливейшим гневом и набрасываются, подобно неукротимым зверям, воображая, что Спасителем нашим была нарушена заповедь, повелевающая отнюдь ничего не делать в субботу. Свирепствуют до крайности за то, что Он дерзнул взять брение, растереть пальцами землю и, кроме того, еще повелел человеку смыть это в субботу. Поэтому-то без всякого стыда изрыгают от ярости и безумия вопрос: «Где Он?» Того, Кому свойственна была и подобала богатая слава, они наделяют унижением и порицанием. Между тем как им надлежало бы, если бы они были люди хорошие и способные, венчать Божественную силу подобающими похвалами, они, напротив, вследствие своего чрезмерного злонравия, отталкивают от себя справедливые мысли и дела, вдаются в неуместную ревность, несправедливо решают, что надо защищать будто бы нарушаемый каким-то образом закон, и ищут Иисуса как совершившего работу в субботу и посредством исцеления человека нарушившего столь важную заповедь. По-видимому, они думали, что немилостив и гневлив бывает Бог в субботу и весьма негодует, если увидит исцеление человека, созданного по Его образу и подобию, Тем, ради Кого и суббота, «ибо господин есть и субботы Сын Человеческий» (Мф. 12, 8), по слову Спасителя.

Ведоша его к фарисеом, иже бе иногда слеп. Бе же суббота, в онь же день [665] брение сотвори Иисус и отверзе ему очи (9, 13–14)

Отводят человека к начальникам не с тою целью, чтобы они узнали бывшее над ним (чудо) и удивились, ибо неестественно было иметь когда-либо подобное настроение питавшим чрезмерную ненависть к Спасителю нашему Христу, но чтобы представить его в очевидное доказательство, как они думали, беззакония Его и обвинить как преступника закона тем, что сделал брение в субботу. Отвергая то, что было достойно удивления в этом чуде, они как бы хватаются за это, как за преступление, в доказательство содеянного предъявляя человека, на котором совершено чудо, а вместе с тем думают, что совершают благочестивое дело, соответствующее обычаям иудейским, и стремятся привести в исполнение постановление закона. Именно, во Второзаконии действительный и истинный Бог, научая, что ум боголюбивых людей не должен заблуждаться и никаких, кроме Него, не признавать богов, но повелевая признавать только Единого Истинного и вооружаться сильным гневом против тех, которые дерзновенно решатся думать что-либо другое, кроме этого, говорит так: «Если будет уговаривать тебя брат твой от отца твоего или от матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена твоя (находясь) на лоне твоем, или друг равный душе твоей, тайно говоря: пойдем и будем служить богам другим... не соглашайся с ним и не внимай ему, и да не пощадит его глаз твой, и не жалей его, и не прикрывай его: непременно возвести о нем» (Втор. 13, 6 и 8–9). Иудеи опять, смотря на одни только падения других и узаконенное относительно одного только дела неразумно простирая и на всякое, замеченных в чем-либо выходившем из ряда заповедей законных приводили к начальникам, воображая чрез это почтить и Законодателя. По этой, думаю, причине и искали Иисуса, говоря: Где есть Он? И оказавшись не в состоянии нигде отыскать Его, ведут, как бы в качестве второстепенного, над кем совершено чудо, своим заявлением как бы запечатлевающего, что закон нарушен Совершившим исцеление его в субботу.

А что они пылали неудержимым гневом за приготовление брения в субботу, это нам ясно заявляет блаженный Евангелист и искусно представляет достойным смеха, когда прибавляет слова: Была же суббота в день, когда брение сделал Иисус.

Паки же вопрошаху его и фарисеи: како прозре? (9, 15)

Стараются точно узнать образ исцеления, как бы возжигая в себе огонь зависти, но любопытствуют, не зная, как мне кажется, о чуде. В самом деле, не странно ли, что они пришедших к ним и приведших прежнего слепца совсем не спросили о причине этого приведения, но, как будто их (приведших слепца) было недостаточно для обвинения Христа, они и его (слепца) заставляют собственным голосом засвидетельствовать о деле, думая, что значение клеветы от этого будет сильнее. Заметь, что не спрашивают просто только о том, исцелен ли он, но стараются услыхать именно о том, как прозрел. Ясно, они очень старались услыхать именно то, что Он брение сделал и помазал мои очи. Ведь в этом, как неразумно полагали они, и заключалось все преступление закона, и, указывая на нарушение вышних постановлений, думали, что вполне справедливо надо негодовать и требовать наказания Законопреступника.

Он же рече им: брение положи мне на очи, и умыхся и вижу (9, 15)

Рассказ о чуде жадно принимают, как бы некую пищу для зависти, и поспешно хватают предлог для своего гнева против Него. Прежний слепец самым простым образом рассказывает о случившемся и весьма безыскусственно говорит, в кратких признаниях как бы воспевая Врача, ибо он поражается отчасти природе дела. Как кажется, он размышлял так, что, помазав брением как необычайным лекарством, Он чудесным образом соделал его зрячим. Но с особою выразительностью, по моему мнению, и вследствие горьких мыслей сказал: брение сделал и помазал мои очи. Можно предполагать, что он говорит как бы так: знаю сам, что говорю пред ненавистниками, однако ж не скрою истины. Воздам благодарностью моему Благодетелю, не предамся неуместному молчанию. Почту признанием Врача, употребившего не мудреный способ исцеления, не железом и отсеченьем удалившего болезнь, не лекарственными снадобьями доставившего пользу, не общеупотребительными средствами воспользовавшегося, но употребившего необычайные новые способы: брение сделал и помазал мои очи, и я омылся и вижу. Со всею справедливостью надо изумляться тому, что человек этот к своим словам об этом искусно приложил, как бы венец какой, это вижу. Этим он как бы так говорит: не напрасною явлю силу Исцелившего, не отрину благодати, ибо имею уже давно желанное (зрение). Сам я, говорит, слепец при рождении и в утробе материнской имея этот недуг, помазанный брением, получил исцеление и вижу, то есть не просто кажусь имеющим открытые глаза, скрывая мрак в глубине, но действительно смотрю — имею уже в зрении то, что прежде было в одних только ушах: вот осиявает меня блестящий свет солнца, вот объемлет мой взор красота новых чудных видений; теперь, наконец, узнал я Иерусалим, и вижу в нем Божественный блистающий храм, и действительно созерцаю в средине его честный жертвенник, и если окажусь за воротами, то могу осматривать кругом всю Иудею и знать, что такое гора и что растение, а когда время склонится к вечеру, то от моих очей не сокроется красота небесных чудес, ни светлый хор звезд, ни золотой свет луны, — буду благодаря этому изумляться искусству Строителя, от красоты творений познаю и я Творца (Прем. 13, 5).

Итак, что касается до широты созерцаний и искусства в словах, то толкуемое изречение имеет такой смысл, то есть слова вижу и «брение сделал и помазал мои очи». Ведь приятность не чужда созерцаниям, и наше слово, то есть церковное, не отрекается от нее как чего-то незаконного. И поистине неоклеветанною сохраняет силу своего Целителя, когда говорит таковое тот, кто был привлечен на суд священников потому, что получил милость от Христа.

Глаголаху убо от фарисей нецыи: несть Сей от Бога человек, яко субботу не хранит (9, 16)

Пустословят, что не есть от Бога Тот, Кому принадлежит сила совершать Божие, и, видя Сына увенчанного равною мерою славы с Всемогущим Отцом, не стыдятся безосновательно набрасывать на Него пятно нечестия. Отвергнув славу чудотворца, противопоставляют Ему свою зависть и неудержимо обвиняют Незнавшего греха в преступлении. Безрассудно воображают, что Он нарушил весь закон совершением движения одним только перстом в субботу, хотя сами отвязывают вола от яслей и водят к воде (Лк. 13, 15) и овцу, если упадет в яму, по написанному, с великим старанием вытаскивают (Мф. 12, 11), — оцеживают комара, по слову Спасителя (Мф. 23, 24). Это было очень обычно у них. Итак, весьма безрассудно и бесповоротно не признав чудотворца во Христе и из совершенного Им дела не пожелав узнать наконец, Кто же Он, унижают Его ради субботы и, как будто все дела добродетели у них заключались в одном субботнем покое, всецело лишают Его близости к Богу, говоря, что Он не от Бога. Между тем как, напротив, им надлежало признать, что присутствует уже Сам Владыка собственных Своих законов и что приятно и любезно Богу делать добро и в субботу и не оставлять без надежды просящего милости. Когда же кто не восхвалит совершителя добра или в какое время не должна быть добродетель? Они же, хотя и чтили того древнего Иисуса, что взял Иерихон в субботу и повелел их отцам делать все обычное победителям и таким образом никакого значения не придал субботнему покою, нападают на Христа и, в своем худоумии, стараются не только лишить Его Божественной славы, но и не усвояют Ему и подобающей святым чести. Способные благодаря своей зависти к одному только пустословию, они обвиняют в нечестии Того, Кто оправдывает мир и Кто для этого пришел к нам от Отца.

Овии же глаголаху: како может человек грешен сицева знамения творити? И распря бе в них (9, 16)

И эти думают о Нем еще унизительно, говоря и рассуждая о Нем как о простом человеке. Впрочем, под влиянием чуда дают Христу преимущество пред законом и, от Божественного знамения уже представляя доказательство многозначительности субботы, оказываются судьями гораздо более справедливыми.

В самом деле, освобождать совсем от обвинения в преступлении и считать свободным от греха Того, Кто не отказывался и в субботу делать то, что подобало, — разве это не противоречит постановлениям о субботе? По необходимому, как кажется, заключению и имеющему в себе большое основание приходят они к такой мысли и говорят это. Ведь то очевидно и совершенно бесспорно, что презирающим закон Божественный и ни во что вменяющим вышние постановления Бог отнюдь не дал бы силы совершать что-либо досточудное. Но, как думают иудеи, Он дал это Христу, хотя и нарушившему закон о субботе. Можно ли поэтому сомневаться в том, что делать что-либо в субботу не ведет к греху или что делание добрых дел гораздо выше воздержания от дел во время нее? Ведь и левитам, как говорит в одном месте опять Сам Спаситель, дозволено священнодействовать в субботу (Мф. 12, 5), и остаются безнаказанными за это занятие, напротив, небезнаказанно уклонение от дела. Кто станет обвинять их за то, что они в субботу приносят волов в жертву или совершают другого рода жертвы? Скорее напротив, следовало бы обвинять их, если бы они не делали, что надо было и требовалось подзаконным служением. Если, таким образом, посвящавшиеся за спасение кого-либо подзаконные жертвы беспрепятственно возносились на Божественный жертвенник и в субботу, то не тем ли более подобало совершаться делам Божественной благодати к человеку, ради которого чудо и в субботу должно одобряться?

Итак, здравым рассуждением приходя к правильному заключению, некоторые из иудеев, хотя и едва-едва сняв слепоту присущего язычникам невежества с очей своего ума, удивляются славе Спасителя, хотя еще и не как подобало, ибо хотя говорят о Нем ниже, чем подобало, но отделяются от легко осуждавших Его. Одни, нечестиво поддаваясь зависти, а не здравому смыслу, обращают в беззаконие то, что отнюдь не заслуживает обвинения. Другие же, право смотря на существо дела, осуждают безумие тех.

Впрочем, кажется, и другое нечто думали совершать те, что говорили: Как может человек грешник такие знамения творить? Стараются, так сказать, защищать весь сонм святых. Ведь если, говорят они, мы допустим, что и обыкшие согрешать могут блистать превышающими слово и разум делами и сами оказываться творцами чудес, то какое же явится препятствие для злословов обвинять сонм пророков или даже наконец нападать на самого блаженного Моисея и ни во что ставить столь досточестного пророка, хотя за ним и засвидетельствованы наилучшие из всех добродетели? Итак, ради Христа они защищают и славу отцов, взяв как бы за предлог любви к ним и сказанное о Нем.

Глаголаху убо паки слепцу: что ты глаголеши о Нем, яко отверзе очи твои? (9, 17)

Думают осмеять желающих судить право, забывая, как мне кажется, изречение: «Суд правый судите» (Втор. 1, 16). Как бы скованные узами зависти, они совсем не хотят слушать голоса, воздающего почтение Христу, — отвращаются, как от какого-то величайшего врага своего, от желавшего засвидетельствовать о чуде и, мало заботясь о себе, обращают надменные речи к человеку, который был исцелен, — снова спрашивают о том, что уже часто слышали, и называют наконец человеком дурным и грешным Того, Кто совершил что-либо в субботу. Полагая, что за это и слепец вместе с ними осудит Его и последует их речам, так что, отказавшись воздать благодарение за избавление от страдания и испугавшись гнева их, обвинит Его как преступника закона о субботе. Да, несомненно худ ум фарисеев, потому что невежественен. В самом деле, голос одного неблагодарного чем мог бы повредить силе чуда? Или разве Христос оказался бы не имеющим Божественной славы, если бы слепец, быть может, подпал бы страху и, не желая переносить какие-либо скорби, отказался бы воздать благодарность? Но зависть всегда бывает способна побуждать подверженных ей к возможно быстрому совершению чего-либо, хотя бы это и справедливо заслуживало великого осмеяния. Напротив, ум, свободный от зависти, избегает безрассудных помыслов и не выходит из границ истины. Да, поистине жалки и надменны фарисеи, надеявшиеся отклонять от истины решившихся думать и говорить правду и уже готового к благодарности и благодаря чуду ставшего близким к ясному познанию принуждавшие сказать нечто неподобающее о Том, Кто чудесно призвал его к превышавшему надежду состоянию.

Он же рече, яко пророк есть (9, 17)

Острую стрелу получают в сердце свое те, которые не принимают здравого и правого учения, стараясь, по-видимому, обогащаться одною только ненавистью, ибо «не получит коварный добычи», по написанному (Притч. 12, 27). Старание их окончилось вопреки их намерению, и они сверх ожидания услышали, что пророк Он. Таким образом, исцеленный соглашается с другими. Разумно понимающие природу дела объявляют, что грешный человек не может совершать ничего такого. А тот, над кем совершено чудо, как бы идя по следам мнения тех, говорит, что Он есть пророк, еще не узнав точно, кто Он в действительности, но последовав уже по проторенному у иудеев пути. Было в обычае у них называть пророками чудотворцев как свидетельствуемых этим от Бога в святости. Итак, как те из почтения к субботе не бесчестят величие Божественного знамения и Совершившего его называют не повинным никакому греху, таким же, думаю, образом и этот (слепец), будучи далек от мелочных суждений о субботе, усвояет высшую славу Тому, Кто даровал ему зрение, и, ставя Его в числе святых, называет пророком. И мне кажется, что он уже не особенно заботится о заповедях закона, иначе он не изумлялся бы пред Ним так сильно и не поставил бы врача в числе пророков, хотя Он казался нарушавшим заповедь о субботе. Итак, получив пользу от чуда, он выше законной заповеди славит Чудотворца, ради добра совершившего безвинное нарушение закона.

Не яша веры иудеи о нем, яко слеп бе и прозре, дондеже возгласиша родителя самого прозревшаго и вопросиша их, глаголюще: сей ли есть сын ваю (ваш), егоже вы глаголете, яко слеп родися? Како убо видит ныне? (9, 18–19)

Сильная ненависть их к Исцелителю не дозволяет им верить в то, что всеми было признано. Пронзенные жалом безумия, они мало заботятся об истине и принуждали сначала самого слепца ложно говорить против Христа, а теперь и родителей его тщетно стараются склонить к тому же, так все вышло совсем напротив. Совершенно излишний вопрос ставят родителям этого человека, чем, мне кажется, по своему чрезмерному неразумию оскорбляют и самый, высоко чтимый у них, закон. Ведь соседи, как написано (выше, ст. 13), привели прежнего слепца и на подобный же теперешнему вопрос отвечали, что он родился слепым, и свидетельствовали, что теперь прозрел. Потом, между тем как закон ясно возвещает, что при двух и трех свидетелях истинно всякое слово (Втор. 19, 15), они лишают значения свидетельства не двух только или трех, но, как оказывается, гораздо большего числа людей и обращаются к другим — родителям исцеленного, совершая тем дело беззаконное и невежественное. Но закон для них — ничто, когда они стараются сделать что-либо для своего удовольствия. Когда засвидетельствованное соседями и самим исцеленным чудо заставляло их молчать даже невольно, они возымели надежду заставить вопрошаемых (родителей слепца) пренебречь истиною и говорить согласно их желанию. Заметь, с каким негодованием спрашивают их: Сей ли есть сын ваш, о ком вы говорите, что слепым родился? Как бы стараются внушить, что сделают с ними что-то ужасное, и навести великий страх, тем самым вынуждая их к тому, что хотели от них слышать, то есть что он не родился слепцом. Единая была у них и нечестивая цель — уничтожить представление народа о Христе и разрушить веру у тех, кто уже стал питать удивление к Нему. Как те, что стараются разрушить какой-либо хорошо укрепленный город, окружают его со всех сторон и осаждают его всякими способами — то спешат подкопать стены, то разбивают башни ударами из осадных орудий, так и вседерзкие фарисеи своим неверием осаждают чудо, не оставляя (неиспытанным для этого) ни одного рода нечестия. Но невозможно было устранить как небывшее то, что всеми уже было признано, и в несуществующее представление обратить то, что во многих уже вызвало удивление.

Отвещаста родителя его и реста: вемы, яко сей есть сын наю и яко слеп родися: како же ныне видит, не вемы, или кто отверзе ему очи, мы не вемы: самого вопросите, возраст имать сам о себе глаголати (возглаголет) (9, 20–21)

Признают как истинное и не подлежащее никакому сомнению, в чем они никоим образом не могли обмануться. Ведь знают, говорят они, своего собственного сына и не отрицают подлинности его рождения от них, но ясно утверждают, что родился он с пороком слепоты. Однако ж уклоняются рассказывать чудо, предоставляя громко говорить об этом самой природе дела и утверждая, что всего приличнее самому сыну их рассказать, каким образом он получил исцеление. Страх пред опасностью нередко побуждает уклоняться от долга. Поэтому, трепеща пред жестокостью фарисеев, они не последовали прекрасной заповеди «даже до смерти подвизаться за истину» (Сир. 4, 32). Напротив, им естественно было некоторое другое состояние, именно: бедняк во всем боязлив и по своей бедности уклоняется от противодействия кому-либо, часто прибегает к невольному молчанию и вынужденному терпению — уже достаточно сокрушенный тяжестию бедности, он боится подвергаться каким-либо другим бедам. В подобном состоянии, надо думать, находились и родители слепца, хотя их речь и шла в полном соответствии с положением дела (и нимало не уклонялась от истины). В самом деле, каждый согласится с тем, что знать рожденного от них, без всякого сомнения, свойственно было, конечно, им, а не рожденному; знать же врача подобало, конечно, не родителям, а тому, кто испытал на себе благодать чуда. Таким образом, они ясно признают то, что знают, призываемые к этому и долгом. А что вернее мог рассказать тот (их сын) как имевший об этом более точное знание, об этом побуждают (фарисеев) спросить у него (сына). И не без Божественного внушения, как мне кажется, к своим словам они присоединили: возраст имеет, ибо и этим дается некое обвинение нечестия фарисеев. Ведь если получивший зрение по времени и по возрасту имеет способность мыслить, то когда он говорит, что было чудо и как оно случилось с ним, говорит не по детскому уму, но по совершенно уже зрелому и способному подтверждать все, что желает. Таким образом, и отсюда со всею необходимостью приходится усматривать бесстыднейшее неверие фарисеев, ибо вот не верят ни соседям, ни самому слепцу, свидетельствующему это не по нежно-детскому уму и не по ребяческой склонности к обману, но имеющему возраст, способный понимать природу предметов.

Сия реста родителя его, яко боястася иудеев, уже бо сложилися иудеи, да аще кто исповесть Христа Его быти, отлучен от сонмища будет (9, 22)

Прекрасно и справедливо Господь наш Иисус Христос посылает на головы фарисеев «горе»: «Ибо горе вам законникам, что взяли вы ключ знания, сами не вошли и входящим воспрепятствовали» (Лк. 11, 52). Боголюбивый пусть опять обратит внимание на то, нет ли в этих словах красоты истины, ибо Христос отнюдь не мог бы сказать ложь. Вот ведь, кроме того, что никто из них не старается сообщать учение о пришествии Его, они и тех, кто мог сам понимать это из чудесности дел, без всякого стеснения приводят в ужас и своею зверскою жестокостью созидают неустранимое препятствие к признанию Того, Кого можно было видеть в самих Его чудесных делах. Так, благодарного (исцеленного слепца) и потому уже готового к вере они, жалкие, не стыдятся сделать отлученным от общения (синагоги), как бы своею властию отделить от Бога того, кто привязан к Богу, как бы заставить Самого Господа всяческих быть споспешником им в присущей им ярости против всех. Впрочем, досточудный Евангелист защищает (родителей слепца) и говорит, что вопрошаемые были побеждены страхом и поэтому не пожелали сказать, что их сына исцелил Христос, дабы обнажить и сделать явным и для потомков всю громадность безумия иудеев. В самом деле, что может быть бесчеловечнее таковых, которые определяют наказание даже за благодарность и считают достойными казни тех, кто мог уразумевать Возвещаемого законом и пророками. А что нечестивые намерения иудеев не были неизвестны святым пророкам, об этом узнаем из Священных Писаний. Так, Исследующий сердца и внутренности, «проницающий до разделения души и духа, суставов и мозгов и судящий помышления и намерения сердечные, Кому все обнажено и открыто» (Евр. 4, 12–13), говорит чрез Исаию: «Горе, чада отступники, это говорит Господь: вы сотворили совет, и не чрез Меня, — заветы, и не чрез Духа Моего, приложить грех ко греху» (Ис. 30, 1); ибо кто говорит, что Господь — Иисус, тот скажет, без сомнения, Духом Святым, по слову Павла (1 Кор. 12, 3), а кто заботится о противоположном, тот — не Духом Святым. Кем же? Тот, вернее, будет говорить веельзевулом. Итак, не чрез Духа Святаго намерения иудеев, ибо прилагали грехи к грехам, сами прежде всего навлекая на свои головы гибель за свое неверие, а потом посылая ее и на других благодаря тому, что препятствовали им исповедать Христа. И действительно, крайнего нечестия исполнено было их предприятие, а кроме того, и Псалмопевец осмеивает занимающихся такими бесполезными и пустыми делами в словах: «Господи, во гневе Твоем смутишь их, и поест их огонь, плод их с земли погубишь и семя их между сынами человеческими; потому что они предприняли против Тебя злое, составили замысел, в котором не возмогут устоять» (Пс. 20, 10–12). Да, отнюдь не возмогли исполнить богоборный свой замысел, хотя и часто и бесчисленными способами пытались уничтожить славу Христа. Поэтому и оказываются позади, то есть удаляются от лица и от очей Владыки всяческих (Пс. 20, 13), справедливо слыша: «Ходите светом огня вашего и пламенем, что разожгли вы» (Ис. 50, 11).

Возгласиша убо человека вторицею, иже бе слеп, и реша ему: даждь славу Богу: мы вемы, яко Сей Человек грешен есть (9, 24)

Оказавшись не в состоянии отклонить этого человека от воздания славы Христу, пытаются другим способом достигнуть этого и стараются некоторым образом посредством лести привлечь к своей цели, усиливаясь посредством многих слов заставить его совсем не упоминать Христа и не провозглашать о Нем как целителе, но весьма коварно говорят, что славу за чудо подобает воздать Богу, представляясь здесь заботящимися о благочестии, а также и стараясь склонить его на свою сторону и верить им, хотя и достигают высшей степени нечестия, если говорят, что грешник Тот, Кто пришел для уничтожения греха. Однако ж не представляют ни малейшего доказательства такой клеветы, но, высокомудрствуя и думая о себе нечто великое и необычайное только потому, что руководили народом, они повелевают иметь к ним доверие из-за знатности их лиц и соглашаться с ними как бы в качестве обязанности. Ведь это «мы знаем» окажется заключающим в себе несравненное превозношение для тех, кто исследует тайны своей души. Но и это дает повод немало подивиться безумию иудеев. Повелевая воздавать Богу славу за чудо как единому совершителю таких дел, они, однако ж, осуждают Того, Кто совершил дело Божие (чудо) собственною Своею силою, — и не только сами они (делают) несчастные, но и других принуждают соглашаться с ними. Приписывая своему только знанию ведать ясно о том, что будто бы грешник Христос, они не знают всего того зла, какое определяют на свои собственные головы. Привыкши много кичиться знанием закона и несносно величаясь Священными Писаниями, они получают тем большее наказание, что было можно знать тайну о Христе, чрез закон и пророков многоразлично предызображаемую, возвещаемую, но по причине величайшего нерадения самозванно увлеклись к неведению, — или хотя и знали точно, однако ж никогда не желали со всею охотою делать то, что подобало. Ведь надлежало руководить ум стада к восприятию тайн о Христе и стараться вести других к уразумению того, что подобало знать. Но они, широковещательные в словах и ужасно надменные, с превеликою гордостию восклицая: «Мы знаем», отталкивают изречения закона и ни во что ставят Моисея, а изречения пророков им кажутся ничего не стоящими. Так, они не принимают во внимание то, что предвозвещено гласом пророка как имеющее быть во время пришествия Спасителя нашего Христа. «Тогда, — говорит, — отверзутся очи слепых и уши глухих будут слышать, тогда вскочит, как олень, хромой и ясен будет язык косноязычных» (Ис. 35, 5–6). Так исцелен расслабленный при купальне Вифезда, проведший тридцать восемь лет в немощи своей, как написано (Ин. 5, 2 и дал.), по одному речению Спасителя, оставив постель и вскочив подобно оленю. Но между тем как из-за него надлежало возыметь удивление к Иисусу, они печалились за нарушение субботы и, волнуясь (мнимым) преступлением закона, уничтожали благодать чуда. Также и немой заговорил некогда, по изгнании из него демона. Они же при этом обнаружили столь великое неразумие, что ни малейшей отсюда не получили пользы. Прозрел слепой, исполнилась пророческая проповедь, осуществился Глас Духа, и что же? Опять и здесь страдают они тем же, осуждают Чудотворца, считают грешником Того, Кто мог сиять боголепно и показать уже наставшим то, что ожидалось с давних времен.

Отвеща убо он: аще грешен есть, не вем: едино вем, яко слеп сый [666] ныне (теперь) вижу (9, 25)

Двоякую, как кажется, благодать получил от Христа прежний слепец: вместе с телесными глазами у него просветился и ум — в плотских глазах он имеет блеск нашего (видимого) солнца, а духовный как бы луч, разумею просвещение чрез Духа, восприемлет вовнутрь и получает в сердце. Вот послушай, как по весьма великой любви ко Христу он противится мерзостям начальников и искусно отражает их, как бы опьяневших и растерявшихся. Составив речь свою с подобающим благоговением и воздав должное находившимся в положении начальников, благопочтительно говорит: Грешник ли Он, не знаю. Не утверждаем, что в этих словах он заявляет себя не знающим того, что не был грешником Христос, но думаем, что он говорил им нечто подобное сему: принуждаемый против воли утверждать то, что не должно, не стану клеветать на моего Благодетеля, не соглашусь с желающими бесчестить Того, Кому подобает всякая честь, не назову грешником Такого Чудотворца, не наложу худого приговора Могущему совершать дела Божьи, видимое на мне чудо не дозволяет мне соглашаться с вашими словами; слеп я был и вижу: поверил я Его делам не по словам другого кого, не увлекаюсь просто чужими рассказами, не делам (совершенным) над другими приходится мне изумляться; сам я, говорит, служу доказательством силы Его, стою зрячим некогда слепой, как образ некий, являющий красоту Его человеколюбия и отражающий величие Божественной власти (всемогущества). Подобный этому смысл, полагаю, надлежит усвоять словам прозревшего. Ведь сказать: Грешник ли Он, не знаю, и тотчас же присоединить: одно знаю, что слеп я был и теперь вижу, заключает в себе мысль не простого только, но и очень премудрого созерцания.

Реша же ему паки: како отверзе твои очи? (9, 26)

Любопытствуют снова и исследуют образ совершения Божественного чуда, делая это не из доброго намерения и желания узнать истину, но, хотя и почитали делом постыднейшим всякого порока и превышающим всякое зло — прославление Христа кем-либо из существующих (людей), опять доискиваются всего этого, надеясь, что человек тот (слепец), быть может, уже не повторит то же самое, но в чем-нибудь ошибется при рассказе о событии и скажет что-либо, стоящее в противоречии с прежними словами, дабы, ухватившись за это разногласие, объявить его человеком заблуждающимся и лжецом. Чрезмерно надмеваясь своим разумом, они воображали, что сила чуда содержится в одних только словах человека, а не наоборот — заключается в деле. Думаю, они находились в таком же состоянии, как и сильно одержимые несправедливою ненавистью к кому-либо, когда расспрашивают о чем-либо, им сделанном, а потом, чтобы это не показалось соделанным справедливо, не раз, а часто желают выслушать об этом от рассказывающих, как бы изощряя свой притупленный гнев на него для острейшего возбуждения. Ведь совесть всегда устыжает и обличает нас и непрестанно обвиняет за неправду, хотя бы эта неправда и казалась приятною вследствие пристрастия. Итак, побуждают его и даже невольно заставляют возвращаться исцеленного к одному и тому же и в тех же словах, как бы внушая друг другу и приказывая усиленно наблюдать за тем, не сделано ли что не по закону в чуде (совершенном) в субботу. Да, совесть душит свирепствующий и звероподобный их рассудок, налагая на них, даже вопреки воле, как бы узду.

Отвеща им: рекох вам уже, и не слышасте, что паки хощете слышати (9, 27)

Излишним, говорит, уже оказывается опять рассказывать то же самое в уши непослушные, да и вам совсем напрасно часто спрашивать об этом, если вы не получаете отсюда никакой пользы, и хотя вполне узнали, однако ж заставляете меня повторять одно и то же не ради пользы, как показывает опыт. Таким образом, исцеленный обличает здесь фарисеев в том, что они совсем безумствуют, «слух отвращая от истины», по написанному (2 Тим. 4, 4), без причины гневаясь на нарушение закона, повелевая желавшему прославить за это Чудотворца явиться в качестве обвинителя или предполагая, что он питает к Нему благоговение. Действительно, такая цель была у них, так как для них было совсем безразлично и никакого значения не имело преступление закона, почему, оставив правый суд, обратились только к угодному себе, хотя и забыли слова Бога: «Уста священника сохранят суд и закона взыщут от уст его» (Мал. 2, 7).

Еда и вы хощете ученицы Его быти? (9, 27)

Уже ясно исповедал и без всякого притворства, что не одним только словом, но и чудом он научен и уже уверовал, приняв чудесное прозрение в качестве научения, ибо в словах к ним: Неужели и вы хотите учениками Его быть, — он как бы предоткрыл свое настроение как уже пожелавший и ставший (Его учеником). Заботясь некоторым образом даже прежде всецелой веры об исполнении заповеди: «Даром получили, даром давайте» (Мф. 10, 8), он оказывается вполне готовым без всякой зависти научать их полезному. Утверждает, что будет часто и неленостно говорить о чуде, если только они действительно сделают его рассказ наукою для себя. Таким образом он исполнил, и весьма прекрасно, слова книги Притчей: «В уши слушающих говори» (Сир. 25, 12).

Но, кажется, здесь загадочно указывается и на нечто тайное и сокровенное. Что это, об этом скажу вкратце. Среди начальников были некоторые, которые признавали, что Христос есть действительно чудотворец, но также и скрывали еще от многих это знание о Нем в виде как бы зародыша. Об этом засвидетельствует нам и сам премудрый Евангелист, именно, что начальники узнали, что Он есть Христос, «однако ж ради фарисеев не исповедовали» (Ин. 12, 42). Эти слова подтвердит и Никодим, ясно и громко говорящий к Господу нашему Иисусу Христу: «Равви, знаем, что от Бога пришел Ты учителем и что никто не может этих знамений совершать, что Ты совершаешь, если не будет Бог с ним» (Ин. 3, 2). Таким образом, некие из начальников знали, и молва об этом распространялась почти по всему Иерусалиму. И Иудейский народ предполагает, что начальники Его знают, но только не желают признать открыто по зависти и ненависти. А что истинно и это, можем доказать из самих евангельских писаний. Сам блаженный Иоанн в одном месте говорит, что стоял Иисус в самом храме, уча и изъясняя то, что казалось нарушением закона по мнению слушавших. Однако ж вожди иудейские нисколько не возбуждались этим и не осмелились сказать: «Перестань учить несогласному с древними законами»; таким образом их поведение согласовалось с только что высказанным нами мнением о них народа.

И действительно, как написано, «Говорили некоторые из иерусалимлян: не Сей ли есть, кого ищут убить? Вот явно говорит и ничего Ему не говорят: неужели узнали начальники, что Он есть Христос?» (Ин. 7, 25–26). Говорят как бы так: знают получившие власть, что Он есть действительно Христос, — вот хотя и замышляют убийство Его, но на Него говорящего с таким большим дерзновением, не нападают даже простыми словами. При распространенности такого мнения по всему Иерусалиму и слепец некогда знал это и слышал об этом. Поэтому он с некоторым благопочтительным обличением говорит: неужели напрасно заставляете меня повторять одни и те же слова и прославлять чудо или же находите удовольствие в этом рассказе и желаете уже получить от Него научение, но стыдитесь друг друга и столь досточудному знанию предпочитаете неблагодарный (друг пред другом) стыд?

И укориша его и реша: ты ученик еси Того, мы же Моисеевы есмы ученицы (9, 28)

Говоря это, Евангелист некоторым образом подсмеивается. Заметь, до какого безрассудства дошли получившие священство, так что порицают столь почтенное дело, то есть руководство Христом, к которому некие из святых, питая досточудную любовь, говорят — одни: «Как сладки гортани моей слова Твои, лучше меда и сота устам моим» (Пс. 118, 103); другой также (говорит) как бы к Господу нашему Иисусу Христу о неверующих Ему: «Соверши это, и будет слово Твое мне в удовольствие и веселие и радость сердца моего» (Иер. 15, 16). Но не усвояя себе ни одного из священных слов, они руководимого Христом (исцеленного слепца) за одно именно только это (руководство) считают не безвинным, но, считая истинными свои догматы, слепцу назначают учителем Христа, а себе — Моисея. И действительно, язычники просвещены Христом чрез евангельское учение, а Израиль умер с Моисеевыми образами и погребен под тьмою буквы. Поэтому и Павел говорит о них в одном месте: «До сегодня, когда читается Моисей, покрывало на сердце их ложится» (2 Кор. 3, 15). А что в прообраз язычников мы описываем историю о слепом, превращая бывшее с ним образно в истину с ними (язычниками бывшего), это не может подлежать сомнению.

Впрочем, надо указать на то, что дело приятное и исполненное всякой славы есть поношение ради Христа. И чрез что желающие преследовать любящих Его думают причинять скорбь, чрез это самое, не зная, радуют их и вместо того, чтобы доставлять им настоящий вред, напротив, делают их только более славными. И конечно, уничижая свои собственные головы, а отнюдь не Христа, пагубные фарисеи говорят о Нем: Того (ученик ты), а о себе, как бы расширяясь до чрезмерной надменности, говорят: Мы же Моисеевы ученики.

Мы вемы, яко Моисеови глагола Бог, Сего же не вемы, откуду есть (9, 29)

Опять с самонадеянностию, имея своим оружием обычное и любезное им безумие и величаясь необузданным бесстыдством, возглашают это: Мы знаем. А присоединяя, что Моисею говорил Бог, они чрез это хотя признают долгом чтить Его, но в другом отношении опять оскорбляют Его и ни во что вменяют Его повеления. Они безрассудно осуждают Того, Кого еще не знают, и, даже узнав, нечестиво бесчестят, хотя закон всецело запрещает делать кому-либо или присуждать какую-либо неправду и беззаконие. Говорят здесь опять нечто такое: бесспорно, говорил с Моисеем Бог, никакое основание не заставит кого-либо сомневаться в этом, Он дал законы чрез него и положил заповеди для каждого действия, поэтому преступник Священных Писаний — думающий вопреки ему, и очевидно нарушен устав о субботе, ибо ты исцелен в субботу, — уличенного и виновного в этом справедливо подобает не знать, и мы вполне основательно утверждаем, что Он не соблюл Божественный закон. Итак, когда говорят о Христе: Не знаем, откуда Он, то говорят это не потому, что не знают, Кто Он и откуда, ибо из другого места ясно оказываются признающимися, что знают о Нем, именно: «Не Сей ли есть плотников сын, Которого мы отца и мать знаем? Как же говорит, что с неба Я сошел?» (Мф. 13, 55; Ин. 6, 42). Не как указание на незнание мы должны принимать это не знаем Сего, откуда Он, но видеть здесь плод присущей им надменности. Подвергая Его [667] презрению и считая совсем за ничто, говорят о Нем такую речь.

Кажется, указывается здесь и еще вот что, ибо свойство созерцаний побуждает нас обращаться и к более тонкому исследованию: знаем, сказано, что Моисею говорил Бог, следовательно, мы должны без колебаний верить его словам и соблюдать Божественные постановления, — Сего же не знаем, ибо с Ним не говорил Бог и ничего такого о Нем мы не признаем. Но надлежало фарисеям, хотя и привыкшим считать себя мудрецами и много хваставшимся знанием Божественных словес, подумать о том, что Бог и Отец, предвозвещая чрез премудрого Моисея о пришествии Иисуса в надлежащее время, говорит так: «Пророка восставлю им из братьев их, как тебя, и дам слово Мое в уста Его, и будет говорить им согласно тому, что заповедаю Ему, — и человек, который не станет слушать, что будет говорить Пророк Тот во имя Мое, Я взыщу с него» (Втор. 18, 18–19). Всякий может сказать иудеям, со всею справедливостию укоряя их: О, умеющие только не верить! Если вы охотнее доверяете словам Моисея, так как ему говорил Бог, то разве не подобало делать это и по отношению ко Христу, Которого вы слышали громко и ясно высказавшим: «Слова, что Я говорю, не суть Мои, но Пославшего Меня Отца» (Ин. 14, 24); и опять: «От Себя не говорю, но Пославший Меня Отец, Он Мне заповедь дал, что скажу и что буду говорить» (Ин. 12, 49). Таким образом, слова фарисеев были только отговоркою и изобретением пустых рассуждений. Ведь если говорят, что потому именно подобает следовать Моисею, что с ним говорил Бог, то почему не думают так же и о Христе, хотя и Он ясно говорил только что приведенные нами слова? Но, с одной стороны, ценя закон и притворяясь считающими достойною почитания волю Бога, они, с другой стороны, еще хуже нарушают его, бесчестя тем, что не хотят принимать более соответствовавшую времени проповедь, которая состояла в возвещении о Христе как о пророке благодаря Его пришествию с плотию.

Отвеща человек и рече им: о сем бо дивно есть, яко вы не весте, откуду есть, и отверзе мои очи (9, 30)

Весьма удивляюсь, говорит, если вы говорите, что не знаете Того, Кто свидетельствуется в столь великой святости и Божественном всемогуществе посредством Своих дел, — вы, воображающие себя непрестанно служащими Богу, предстоятели закона, посвятившие себя Священным Писаниям, облеченные начальством и в особенности знанием тех, кто право мыслит. В самом деле, кому же и подобает знать чудотворящих при помощи Бога, как не приставленным к священнослужению, которых заботе вверено священное таинство? А говоря о себе, что поражен их полным незнанием Того, Кто совершил столь удивительное и чудесное знамение, скрытно укоряет в том, что они так далеко отстоят от святыни и от подобающего благочестия, что не стыдятся признаться в своем совершенном незнании истинно Святого, то есть Христа.

Но для продолжения нашего слова укажем на истинность прекрасного изречения: «Всякое животное любит подобное себе, и к подобному себе должен привязываться муж» (Сир. 13, 19–20). Как же они, если бы были добры и святы, стали отвращаться от стремления привязываться к Святому и Благому? Таким образом, это изречение заключает в себе обличение нечестивого поведения и жизни фарисеев.

Но думаю, что при этом указывается и нечто другое, так как любящему устремлять свой ум к созерцаниям надлежит точнее исследовать скрывающиеся в каждом изречении мысли. Итак, что же это? Всю Иудею оглашала большая молва о Спасителе нашем Христе, впрочем, как о пророке (только). Это потому, что закон предвозвестил о пришествии Его в словах: «Пророка восставит Господь Бог наш из братьев твоих» (Втор. 18, 15). При этом они питали надежду, что, явившись в должное время, он сообщит им нечто выше закона и, вполне изъяснив истиннейшее желание законодателя, преподаст им наиболее подобающее учение. И не удивляйся, если у иудеев была такая надежда и молва, когда и у иноплеменников было распространено такое же точно ожидание, как это доказывает известная женщина-самарянка в словах: «Знаем, что Мессия грядет, называемый Христос, когда придет Он, возвестит нам все» (Ин. 4, 25). Итак, иудеи знали, и очень хорошо, что придет Христос, ибо это значит Мессия, и изъяснит им лучшую волю Бога, а кроме того, в ясном изречении Исаии указано, что и откроет очи слепых, именно: «Тогда откроются очи слепых» (Ис. 35, 5). Но и другая молва ходила по Иерусалиму, так как пророк Исаия говорит, что неизреченное рождение (Сын) Бога и Отца совершенно неведомо, в словах: «Род Его кто исповедает?» (Ис. 53, 8). А иудеи опять, извращая смысл этих слов по своему разумению, вообразили, что Христос будет совершенно неизвестен и вообще никто не будет знать, откуда Он, хотя Божественное Писание яснейшим образом представляет нам Его рождение по плоти и потому восклицает: «Вот, Дева во чреве будет иметь и родит Сына» (Ис. 7, 14). А что опять ум иудеев был лишен руководства к восприятию необходимых истин и они предполагали, что Христос будет неизвестен, это нетрудно видеть из слов, которые, по уверению евангелиста Иоанна, иерусалимляне говорят о Нем: «Ибо некие из иерусалимлян говорили: не Сей ли есть, Кого ищут убить? И вот смело говорит, и ничего Ему не говорят: неужели истинно узнали начальники, что Сей есть Христос? Но Сего мы знаем, откуда Он, Христос же, когда придет, никто не узнает, откуда Он» (Ин. 7, 25–27).

Итак, между тем как иудеи так неразумно думают о Христе, прежний слепец уже быстро воспринимает представление о Нем из чуда и как бы хватает для подкрепления своих мыслей изречение фарисеев, когда говорит: В том есть странность, что не знаете, откуда Он, и (а) отверз мои очи. Два, говорит, имею знамения, и очень ясные, того, что Он есть Христос, именно: вы не знаете, откуда Он (первое), но и отверз мои очи (второе). Следовательно, ясно, что Сей есть Сам Предвозвещаемый законом и Свидетельствуемый гласом пророков.

Вемы, яко грешники Бог не послушает, но аще кто богочтец есть и волю Его творит, того послушает (9, 31)

Насмеявшись некоторым образом над ними посредством предуказаний пророческих и закона, как бы уже совершившихся в том, что они не знают, откуда Христос, хотя и отверсты очи слепых, он из желания иметь всесторонние основания для своей веры присоединяет еще и нечто другое. Представляет себя идущим от необходимых и общепризнанных положений к изысканию нужного и должного и приводит как бы некое благочестивое умозаключение. Весьма прекрасно и здравомысленно он утверждает, что любящий правду и добродетель Бог не внемлет никогда грехолюбцам, и, полагая это в качестве бесспорно и всеми признаваемого, противопоставляет противоположную мысль как истинную и никоим образом не опровержимую, то есть что Господь всяческих всенепременно внемлет чтителям Бога. Таким образом, хотя цель умозаключения имеет в виду одного только Христа, оно выражено в общем виде и имеет всеобщее значение. Ведь я уже указал ранее на то, что прежний слепец имеет о Христе более земное представление и, еще не зная в Нем истинного Бога по природе, мыслит и говорит о Нем как о пророке, которого бесспорно можно называть чтителем Бога. Но Христу это совсем не подобает, ибо Он есть Бог по природе, приемлющий от чтителей Бога служение как бы в качестве жертвы духовной.

От века несть слышано, яко кто отверзе очи слепцу рождену (9, 32)

Немало, как кажется, раздраженный и сильно скорбя, опечаленный порицаниями за Христа, так как они как бы с порицанием говорили: «Ты ученик Того, мы же Моисея ученики» (ст. 28), — старается защитить своего Наставника и деяниям Моисея некоторым образом противопоставляет славные дела Спасителя нашего, являя Его настолько же высшим (Моисея), насколько Он более велик (пред Моисеем) в чудотворении. В самом деле, разве не необходимо Совершителю большего и быть высшим по славе? Это, конечно, бесспорно. А вместе с тем, как кажется, указывает и на исполнение с пришествием Христа предсказаний древнейшего пророчества: «Тогда, — сказано, — отверзутся очи слепцов» (Ис. 35, 5), ибо никто еще прежде ничего такого не сделал и не прославлен за это, но исполняется это чрез Одного только Того, Кого вы, не знаю почему, не постеснялись называть грешником. Хотя многочисленный явился хор пророков и бесчисленное множество праведников указано в Священном Писании, но от века не было слышно, чтобы отверз кто глаза слепцом рожденного (слепца от рождения). Поэтому не есть ли это Христос, принесший исполнение пророческим предуказаниям, приводящий к осуществлению некогда возвещенное? Ведь если никто другой, кроме Него, не отверзает глаза слепых, то что же, наконец, в состоянии противодействовать вере? Что может отвратить признание Его? Или, с устранением всякого сомнения, таинство познания Его разве не должно пойти как бы скорым шествием по гладкой дороге?

Таким образом, и в этих словах исцеленный защищает Спасителя Христа. Заметь, как благородно и искусно составляет свое защитительное слово. Без всякого, конечно, сомнения, было делом превеликой смелости сказать, что Христос выше и славнее и Моисея и пророков. Но небесполезно было подумать и о том, что, рассердившись на это, фарисеи коварно представятся ратующими за святых как оскорбленных (этими словами) и попытаются найти здесь благовидный предлог для наказания этого человека, чтобы он, живой и всеми видимый, не являлся напоминанием Христовой славы и как бы образом некиим присущей Ему Божественной власти. Вот поэтому-то, отклоняя (могший возникнуть у фарисеев) из-за этого гнев и преграждая дальнейший путь их убийственным замыслам, он и выражает смысл своей речи вообще и не вполне ясно, говоря, что от века никем вообще не совершено того, что соделал Христос над ним. А это было не чем иным, как указанием на то, что Христос выше и славнее всех, Своими делами являющий такую присущую Ему силу и всемогущество, какою не владел никто из святых никогда. Таким образом, он увенчивает своего Врача превосходством над всеми, взяв в доказательство невозможное и недоступное другим чудо, то есть удаление слепоты.

Аще не бы был Сей от Бога, не могл бы творити ничесоже (9, 33)

Только что прозревший и чудесно освобожденный от изначальной слепоты оказывается прозревающим истину яснее, чем наученные законом. Вот ведь, в самом деле, пользуется весьма многими словами и мудрыми для доказательства лживости мнения фарисеев. Так как они безумно сказали о Христе, что «Сего не знаем, откуда Он» (ст. 29), то опять сильно изобличает их как думающих ошибочно, если говорят, что совсем не знают такого Чудотворца, тогда как для всех очевидно, что тому, кто не от Бога, невозможно делать что-либо из совершаемого посредством Божественной силы. Таковые дела Бог совершает чрез одних только святых. А чуждому святости и еще не достигшему до благочестия к Нему Он никогда не сообщил бы возможности украшаться такою славою. В противном случае пусть явится и ответит безумный фарисей, какое же, наконец, есть различие у Бога между святым и нечистым, праведным и грешным, нечестивым и боголюбезным. Ведь если тому и другому дозволено блистать совершенно одинаковыми делами, без всякого различия, то все уже смешивается и мы справедливо можем сказать написанное: «За что достаточно (достойно) будем работать Ему или что за польза, чтобы идти навстречу Ему?» (Иов. 21, 15). Ведь если, как сказал один из эллинских поэтов, «равная участь и остающемуся в покое и тому, кто будет воевать» (Илиада, песнь 9, ст. 318), и в одинаковой чести как дурной, так и хороший, то разве не напрасно будет испытывать горькие труды ради добродетели? Но мы должны думать, что это не так. Почему? «Ибо прославляющих Меня, — говорит Бог, — прославлю и уничижающий Меня уничижен будет» (1 Цар. 2, 30).

Спросил бы я также суемудрых фарисеев: если Бог действует это безразлично и чрез грешников, то почему египетские маги не сделали того же самого, что и великий Моисей? Почему не совершили одинаковых с ним чудес и не получили равной с ним славы? Но скажешь, что сделался змеем упавший на землю жезл Моисеев, совершенно такими же стали и жезлы магов. Против этого вот что выслушай от нас: ихние жезлы не в змеев превратились, но то был обман и призрак, от человеческого зрения скрывавший действительность, — некое волшебное искусство, дававшее жезлу вид змея. А Моисеев жезл действительно превратился в змея и перешел в природу зверя. Истину сказанного можешь усматривать в том различии, какое здесь дано Писанием: жезл Моисеев съел жезлы магов. Так как эти последние имели лишь внешний вид змей, а первый действительно и по природе был тем, чем являлся, то он пришел в гнев, так что оказался животным, а уже не жезлом, и неизреченною, превышающею силу змея силою поедает, каковое чудо совершил Бог. И еще пусть отвечает мне фарисей: придавшие своим жезлам вид змеев почему же не показали чистой и прокаженную руку, но, оказавшись не в силах (сделать это), ясно сказали: «Перст Божий есть это» (Исх. 8, 19)? Почему, скажи мне, жрецы Вааловы не низвели огонь с неба, между тем как Илия низвел (3 Цар. 18, 24, 14, 38)? Неужели Бог лицеприятен? Отнюдь нет. Будучи праведен и любя праведных, Он и чудесные дары совершает чрез святых, но отнюдь не чрез грешников. Таким образом прежний слепец со всею основательностию останавливает наглость речи фарисеев и обличает их в ошибочном рассуждении, если говорят, что не от Бога Тот, Кто посредством силы совершать чудеса свидетельствуется как сущий по природе от Бога.

Отвеща и реша ему: во гресех ты родился еси весь, и ты ли учиши ны? И изгнаша его вон (9, 34)

Неприятны для многих раны от обличений и исправление посредством них. Они легки и приятны для мудрецов, так как заключают в себе великую пользу и возведение к лучшему, хотя и соединяются с угрызением (совести). Но горьки для грехолюбцев — по какой причине? Предавшись своею душою дурным удовольствиям, они отвращаются от терзающего их за это и неприятного вразумления (совести) и считают вредом удаление от приятного, не обращая никакого внимания на предметы полезные. Как упавшие с корабля и захваченные водным течением не в состоянии бывают противиться и, считая опасным плыть против воды, несутся одним только водным течением, таким же, думаю, образом и эти, о которых у нас сейчас была речь, побеждаемые владычеством собственных страстей, снимают с них всякую узду, отказываясь противодействовать им в чем-либо. Поэтому-то и негодуют жалкие фарисеи и, звероподобно скрежеща на советника добра, охотно открывают доступ гневу и, дойдя до крайнего безумия, неудержно бранят: отдаваясь обычной своей надменности, они говорят, что слепец во грехах рожден, руководясь здесь ребяческими иудейскими мнениями и невежественно следуя несостоятельному учению. Что никто из людей ни ради себя самого собственно, ни ради своих родителей не рождается или слепым, или с другим каким телесным пороком, а также что Бог не налагает грехи родителей на детей, это, как мне кажется, мы уже всесторонне и в обширном рассуждении доказали, когда толковали изречение: «Учитель! Кто согрешил, сей или родители его, что слепым родился?» (Ин. 9, 2).

Итак, за то, что прежний слепец смог обличать фарисеев, он не только подвергается порицанию, но и изгоняется от них. И это событие принимай опять как образ истинного предмета. Указание на то, что израильтяне будут питать отвращение к язычникам как воспитанным в грехах по причине предшествовавшего обмана, каждый может видеть в словах, сказанных ему фарисеями. А изгоняют его потому, что отвержены и изгнаны у иудеев проповедники учения о Христе.

Услыша Иисус, яко изгнаша его вон (9, 35)

«Услыхал», говорит божественный Евангелист, Господь наш Иисус Христос не так, чтобы имел необходимость в сообщении Ему кем-либо, но потому, что, как сказал где-то один из премудрых, «Дух Господень наполнил вселенную и ухом слуха слышит все» (Прем. 1, 7 и 10), ибо Он слышит, как говорит Псалмопевец: «Возрастивший ухо неужели не слышит? И образовавший глаз неужели не разумеет» (Пс. 93, 9)? Поэтому, когда мы ради Него подвергаемся обидам или переносим какую-либо скорбь от богопротивников, следует верить, что Бог, без сомнения, будет зрителем сего и слышит приключающееся нам испытание, ибо такова сама природа предмета и поношение ради Него Его истинных последователей громким воплем раздается в Божественных ушах.

И обрет его рече ему: ты веруеши ли в Сына Божия? [668] (9, 35)

Прежний слепец изгоняется фарисеями, но по прошествии недолгого времени находит его Христос и, «найдя», тайноводствует. Итак, и это должно служить нам знамением того, что в попечении у Бога находятся те, кто желают защищать Его и не боятся подвергаться опасностям за веру в Него. В самом деле, ты слышишь, как в качестве как бы хорошего вознаграждения, явив Себя ему, старается насадить в нем совершеннейшее учение о вере. [669] Присоединяет и вопрос, дабы получить согласие, ибо таков образ веры. Поэтому и приступающим к божественному крещению предлагается вопрос, веруют ли они, а потом, когда выскажут это и исповедуют, мы уже приобщаем их к благодати как своих истинно верующих. Образ этого, таким образом, ведет свое начало отсюда, и от Самого Спасителя нашего Христа мы научились тому, каким образом надо вести речь о вере. Поэтому и божественный Павел утверждает (1 Тим. 6, 12), что он высказывает свое исповедание в этом пред многими свидетелями, то есть святыми Ангелами. И если страшно сказать ложь пред святыми Ангелами, то не тем ли более пред самим Христом?

Но спрашивает прежнего слепца не просто только о том, желает ли он веровать, но и прибавляет, в кого, ибо вера в Сына Божия — не как в человека, одного из нам подобных, но как в Бога вочеловечившегося, в этом состоит полнота таинства о Христе. А говоря: Ты веруешь ли, говорит как бы так: желаешь ли быть выше безумия тех? Ты, простившись с неверием тех, приемли веру, ибо это ты вносит именно подобное сему противопоставление по отношению к другим.

И кто есть, Господи, да верую в Него [670] (9, 36)

Мудрым размышлением предуготовленная душа и свободными очами ума исследующая учение истины беспрепятственно входит в нее, как бы в пристань, и открывает легкий вход всему полезному. Доказательством сказанного будет опять прежний слепец. Посредством многих уже умозаключений и рассуждений дойдя до благоговения пред таинством о Христе и пораженный неизреченною Его силою — из того, что не другой кто, но сам он на себе испытал, таким образом оказывается готовым веровать и без замедления идущим к этому, ибо вот спрашивает, кому должно посвятить уже предуготованную в нем веру. Ведь только этого одного недоставало ему, предуготовленному к этому, как мы сказали.

И рече Иисус: и видел еси Его, и Глаголяй с тобою, Той есть (9, 37)

Спрошенный о том, в кого надлежит уверовать, Христос указывает на Себя и не просто говорит: «Я, Говорящий», но называет Сына Божия и видимым и говорящим, постоянно заботясь о нашей пользе и представляя разнообразные пособия для непреложной и истинной веры, чтобы, считая себя благочестивыми, мы не впали в сети и силки диавольские и безрассудно не отвратили истину таинства. Ведь некоторые из считающихся христианами, не уразумев точно цель домостроения с плотью, уже дерзнули отделить от Слова (Логоса) Божия храм, принятый ради нас от жены, и единого и истинного Сына разделили на двух сынов. По великому безумию почитают, кажется, недостойным признавать, что стал человеком Единородный — то есть то, что Он не почел недостойным сделать ради нас; ибо Он, «в образе Бога существуя», по написанному (Флп. 2, 6–7), «не похищением почитал быть равным Богу, но Себя уничижил, образ раба приняв», чтобы быть подобным нам человеком, но очевидно без греха. Они же думают нелепо и вопреки некоторым образом Божественному и человеколюбивому Совету удаляют из истинного сыновства, насколько это касается их собственных мыслей, принятый от жены храм и не допускают унижения, но придумывают уклоняющуюся от истины славу и говорят, что другой есть от Бога Отца Единородный Сын, то есть из сущности Его рожденное Слово, и другой опять — сын от жены. Потом: если Богодухновенное Писание проповедует единого Сына и Христа, то разве не преисполнены всякого нечестия те, которые разделяют на двух единого и истинного Сына? Ведь поскольку Он есть Бог Слово, Он мыслится другим сравнительно с плотью; поскольку же Он есть плоть, Он мыслится как нечто другое сравнительно с Словом; но поскольку сущее из Бога Отца Слово стало человеком, должно совершенно упраздниться это «другой и другой» благодаря неизреченному единению и соитию. Один и единственен Сын и прежде сочетания с плотью, и когда соединился с плотью. И благодаря плоти называем Его всецелым человеком, то есть состоящим из души и тела.

Вот по этой-то причине на вопрос: «Кто есть Сын Божий?» — Господь опять весьма благоусмотрительно не сказал: «Я», ибо в таком случае некоторые, как кажется, неразумно могли предполагать, что этим указывается на единое Слово, явившееся от Бога и Отца. Но, устраняя всякий предлог для сомнения, сначала указал на Себя словами: и видел ты Его, а потом рядом с этим указывает и на Само вселившееся в плоти Слово чрез присоединение еще слов: и Говорящий с тобою, Он есть. Видишь отсюда, какое единство имеет Слово. Не положил различия, но Себя Самого называет и (человеком) подлежащим телесным глазам, и (Словом) познаваемым из слова. Поэтому в высшей степени невежественно и нечестиво, когда некоторые необдуманно говорят: «Человек Христа», ибо, будучи Богом, Он стал человеком нераздельным, поскольку Он есть Бог и с плотию. В этом именно состоит совершеннейшее исповедание веры в Него и познание.

Он же рече: верую, Господи. И поклонися Ему [671] (9, 38)

Скор к исповеданию веры и горяч к благочестию прежний слепец. Как только узнал, что присутствующий и видимый есть истинный Сын Единородный, он поклонился Ему как Богу. Хотя и видел Его во плоти, не имеющим истинно Божественной славы, но просвещенный в сердце присущею Ему силою и властию, соответственно этому, возвышается до мудрых и хороших мыслей и представляет в своем воображении красоту Божественной Его и неизреченной природы. Ведь не «поклонился» бы как Богу, если бы не уверовал, что Он — Бог, руководствуемый к такой мысли бывшим с ним и дивно совершенным чудом.

Но так как все это событие с ним мы применяем к язычникам, то нам следует сказать опять и об этом. Заметь, что он представляет своим поклонением образ духовного богослужения, к которому руководимы были язычники чрез веру. Израилю, по уставу Моисеева закона, было обычно служить Господу всяческих жертвами волов, курением ладана и принесением других животных. А уверовавшие из язычников не знают такого образа богопочтения, но совершали другое, духовное, которое Бог и называет особенно любезным и приятным Себе. «Не ем, — говорит, — мяса волов, но и кровь козлов не пью» (Пс. 49, 13). Напротив, повелевает нам приносить «жертву хваления» (Пс. 49, 14), то есть поклонение с песнопением, о котором Псалмопевец, прозрев чрез Святаго Духа, говорит, что до него дойдут язычники чрез веру, как бы обращая речь к Господу нашему и Спасителю: «Вся земля (во всей земле) да поклонится (поклонятся) Тебе, да поет (поют) же имени Твоему» (Пс. 65, 4). Но и Сам Господь наш Иисус Христос, показывая превосходство духовного богослужения пред законным, говорит к самарянской женщине: «Верь Мне, жена, что грядет час, когда ни на горе сей, ни в Иерусалиме будете поклоняться Отцу; но грядет час и ныне есть, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо и Отец таковых ищет поклоняющихся Ему: Дух — Бог, и поклоняющимся Ему — в духе и истине должно поклоняться» (Ин. 4, 21–24). А размышляя правильно, приходим к такому заключению, что и святые Ангелы отличаются таким же служением Богу и, как бы некое духовное копьеношение, приносят Богу поклонение. Так, Дух, когда повелевает небожителям воздавать Первородному и Единородному Божескую честь, говорит: «И да поклонятся Ему все Ангелы Божии» (Втор. 32, 43). Но и божественный Псалмопевец призывает нас к этому в словах: «Придите, поклонимся и припадем Ему» (Пс. 94, 6). Нетрудно бы было говорить об этом много и долго. Но, полагая подобающую меру слову, воздержимся в настоящий раз от приведения изречений Писания. Впрочем, напомним еще о том, что прежний слепец прекрасно выполнял образ богослужения язычников, полагая поклонение рядом с исповеданием веры.

И рече Иисус: на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят, и видящии слепи будут (9, 39)

Изъясняя нам причину Своего явления в этом мире, Христос говорит словами Исаии: «Дух Господень на Мне, Которого ради помазал Меня, благовестить нищих послал Меня, проповедать пленным отпущение и слепым прозрение» (Ис. 61, 1). И в другом месте говорит: «Глухие услышьте, слепые прозрите (чтобы) видеть» (Ис. 42, 18). Если, таким образом, высказывает, что Он рукоположен Отцом и Богом ради той причины, чтобы проповедать слепым прозрение, то как же здесь говорит: На суд Я в мир сей пришел, чтобы невидящие видели и видящие слепцами стали? Неужели, скажет кто, Христос греха служитель (Гал. 2, 17), по слову Павла? Да не будет. Он пришел затем, чтобы совершить предложенную по милосердию к нам цель, то есть осветить всех светочем Духа. Но иудеи, бывшие склонными к неверию, не приняли осиявавшей их благодати, как бы самозванную призывая на самих себя тьму. Так именно и написано о них в пророческих указаниях: «Когда они ожидали света, явился им мрак, — ожидая сияния, ходили в темноте» (Ис. 59, 9). Что касается до проповеди закона, иудеи ожидали сияния и света, то есть Христа, ибо они признавали, что Он придет, и ожидали Его. Но казавшиеся в этом отношении благочестивыми, они ходили в темноте, то есть в глубоком мраке, причем причиною этой подверженности их тьме был не другой кто, но сами они своим неверием навлекали на себя это бедствие. Итак, Я пришел, говорит, чтобы сообщить слепцам зрение посредством веры, но бесчувственное настроение неруководственных и непослушных, направленное более к неверию, обратило им в осуждение пришествие Просветителя; так как не веруют, то подвергаются осуждению. Это яснее высказал тебе Спаситель и в других словах: «Верно, верно говорю вам, верующий в Сына не судится, а не верующий Сыну уже осужден, потому что не уверовал во имя Сына Божия» (Ин. 3, 18; ср. ст. 36). Таким образом, весьма искусно начало рассуждения ведет от данного и находящегося под руками предмета и совершенное над прежним слепцом чудо делает как бы корнем для своей речи, ибо утверждает, что он прозрел не по телу только, но и по уму, так как принял веру. В противоположном состоянии находились фарисеи, ибо не узрели славы Его, хотя и весьма ясно блиставшей в этом величайшем и новом чуде.

Слышаша от фарисей сия сущии с Ним и реша Ему: еда и мы слепи есмы? (9, 40)

Внимательно следят и старательно ходят за Спасителем Христом фарисеи, хотя и имеют в сердце острую стрелу и угрызаются скорбию и завистью ради славы Его. Ходят за Ним, собирая пищу для ненависти, измышляя разнообразные клеветы на чудеса и чрез это развращая бесхитростный ум простецов. Когда они слышали эти слова от Христа, опять приходили в ярость, так как очевидно было, что слова эти направляются против них. А как Им было сказано вообще и неопределенно: «дабы зрящие слепцами стали» (ст. 39), то, не имея еще основательного повода обвинять Его за обиду, лукаво выспрашивают значение слов этих, обращая их к собственному лицу и как бы требуя яснее сказать, называет ли Он и их слепцами, дабы опять осудить Его как нарушителя заповеди закона. Ведь они, постоянно вращаясь в писаниях Моисеевых, знали, что написано: «Начальника народа твоего не поноси» (Исх. 22, 28). Итак, говорят это или в ожидании того, что Он оскорбит их и они будут казаться имеющими основание нападать, негодовать и даже, не подвергаясь вине, строить ковы на Христа, или же и действительно имея в уме что-либо горшее и замышляя какой-либо свойственный им вид клеветы. Так как Христос сказал: «На суд Я в мир сей пришел, да невидящие видят» (ст. 39) — и посредством этих слов указал на прозрение слепца, то они, не быв в состоянии перенести напоминания о чуде, восстают опять, возбуждаемые завистью, и пытаются противодействовать Ему, решаясь говорить как бы так: Ты сильно хвастаешь, не совершив ничего из того, что Ты, по твоему мнению, сделал, да и не хочешь ли, говорят, и на нас самих воображать Свои чудеса? Быть может, Тебе возможно утверждать, что и нас, бывших слепцами, Ты исцелил? Не желаешь ли, чтобы мы усвоили Тебе славу целителя и чудотворца, обманувшись подобно тому слепцу, о котором Ты утверждаешь, что он, рожденный слепым, прозрел? Не решишься ли и о нас клеветнически сказать то же, что о нем? Да, лукава и очень остра речь фарисеев, осмеивавших чудо над слепцом и считавших это скорее за клевету, чем за действительность. Ведь глупец ничего не стыдится.

Рече им Иисус: аще бысте слепи были, не бысте имели греха; ныне же глаголете, яко видим, греси ваши пребудут [672] (9, 41)

Опять умеряет их Спаситель, искусно растворив обличение. Избегает всякого оскорбления, но стыдит, выставляя значение истины. Показывает, что обладание зрением не только не имеет для них никакой пользы, но более того, они впадут в состояние худшее, чем то, в каком находится ничего не видящий. Ведь слепой человек, говорит, совсем не видя совершаемых чудес, остается вне греха и пребывает невиновным в этом отношении. А созерцатели и зрители чудес, благодаря великому неразумию своему и злонравию не приняв вследствие их (чудес) веры, имеют незагладимый грех и неотвратимое за это осуждение. Так естественно думать о телесной слепоте и прозрении. Соответственным образом рассуждая о духовном и подобное же значение применяя к этому изречению, скажем опять, что человек неразумный мог бы с полным основанием просить снисхождения у судьи, а человек с острым умом и понимающий пользу, но устремляющий сердце свое на дела постыдные и бесстыдно отдающийся во власть вредных удовольствий, если потребует милости, то просьба его не окажет ему никакой помощи в избежании должного наказания, но он со всею справедливостью подвергнется гибели, предавшись непростительному греху. Поэтому и Господь наш Иисус Христос, указывая на это самое в Евангелиях, говорит: «Знавший волю господина своего и не сделавший подвергнется многим ударам» (Лк. 12, 47). Незнавшему вменяется вина неведения, а разумевший и по безрассудству не хотевший сделать подлежит обвинению в крайнем нерадении. Замечай опять, сколь и здесь оказалось предусмотрительным слово Спасителя. Не говорит прямо, что «вы видите», но вы говорите, что видим. В самом деле, было бы весьма неуместно свидетельствовать о разумении тех, которые обладали столь слепым и притупленным умом, что осмелились говорить о Нем: «Мы знаем, что Сей Человек — грешник» (ст. 24). Таким образом, сами осуждают себя иудеи, утверждая, что они видят, и совсем ничего не делая, что должно было делать, и зная волю Господа, но презирая до такой степени, что противятся даже величайшим чудесам.

Аминь, аминь глаголю вам: не входяй дверьми во двор овчий, но прелазя инуде, той тать есть и разбойник. А входяй дверьми пастырь есть овцам. Сему дверник отверзает, и овцы глас его слышат, и своя овцы глашает по имени и изводит их. Егда же вся своя [673] ижденет (изгонит), пред ними ходит, и овцы по нем идут, яко ведят глас его. По чуждем же не идут, но бежат от него, яко не знают чуждых [674] гласа (10, 1–5)

При недостаточной внимательности естественно может показаться, что предложенная притча внесена не совсем благовременно. В самом деле, рассуждая о слепоте и прозрении, Он тотчас же говорит об овцах, дворе и двери. Но у кого внедрен мудрый ум и кто со всем старанием направит свое внимание к этим созерцаниям, тот опять увидит, что речь идет как бы по прямой дороге и никуда не уклоняется от должного пути. О чем я часто говорил, повторю это и еще опять. У Спасителя Христа обычай был отвечать не на одни только голосом произносимые слова, когда к Нему приступал кто-либо, но, так как Он видит внутренности и сердца, давать ответы и на одни только помышления. Это потому, что «все Ему обнажено и открыто, и нет твари, сокровенной пред Ним» (Евр. 4, 13). Поэтому и к одному из святых говорит: «Кто сей, скрывающий от Меня намерение и содержащий слова в сердце и от Меня думает скрыть?» (Иов. 38, 2). Итак, так как нечестивое скопище фарисеев, как мы только что говорили, спрашивали, слепы ли и они, чтобы, если скажет истину, что и они таковы, то есть слепы, можно было опять осудить Его за оскорбление вождей и за то, что Он поносит получивших начальство над народом. Ведь они высокомудрствовали об этом чрезмерно. Поэтому Господь наш Иисус Христос, отражая опять этот их умысел, считает необходимым и полезным ввести эту притчу, несколько прикровенно и как бы в загадке указывая на то, что вследствие корыстолюбия они не в состоянии быть твердыми вождями и не может быть крепким достоинство это у них, своим высокомерием оскорбляющих подателя сего (достоинства) Бога. Напротив, Он научает, что это должно принадлежать одним только тем, кого Сам Он призывает к водительству народа. Итак, дверью Он называет Самого Себя, по собственному желанию поставляющего опытных и боголюбивых людей на водительство словесными стадами. Вором же и разбойникам и отынуду приходящим называет того, кто думает, что не данную ему честь можно получить насилием и тиранией, каковыми были те, о которых говорит чрез одного из пророков, что «царствовали, но не чрез Меня, властвовали, но не чрез Духа Моего» (Ос. 8, 4; Ис. 30, 1). Прикровенно указывает в этих словах на то, что хотя им и приятно владычествовать над народом, но стремиться к этому подобает только уверовавшим и принявшим чрез Него Божественную проповедь, дабы иметь власть непоколебимую и хорошо утвержденную, что и было у святых Апостолов и следующих за ними учителей святых церквей, которым и дверь отворяет, то есть или Ангел, назначенный для наблюдения за церквами и содействия священнослужителям на пользу народов, или опять Сам Спаситель, будучи Сам и дверью и Господом двери. Вполне справедливо повелевает стаду овец слушаться и повиноваться надлежащим образом голосу пасущего, напротив — со всем старанием отвращаться голоса чужих, дабы ты, обобщая значение этого изречения, разумел истинное положение дела. Ведь мы учим в церквах, представляя догматы Священного Писания и, как бы некую духовную пищу, предлагая евангельское и апостольское слово. А внимающими такому учению являются верующие во Христа и отличающиеся неизвратимою верою, которые отказываются от голосов лжепастырей и отвращаются от них как от гибельного зла. Но что же, спросит кто, отсюда указывается фарисеям? Вообще и в кратких словах опять повторю об этом. Себя Самого показывает и господином двора и дверью и привратником, дабы точно узнали, что не будут иметь твердой и устойчивой власти, если не приходят к ней чрез Него и не получают богоданного блага. А присоединяя, что овцы слушаются своих пастырей, а от чужих отбегают, опять благородно намекает на то, что они отнюдь не будут стоять во главе имеющих уверовать в Него, напротив — овцы будут убегать от их учения и следовать за пастырями, поставляемыми Им.

Сию притчу рече им Иисус: они же не разумеша, что бяше, яже глагола им (10, 6)

Просто слово святых и свободно от эллинской изысканности, ибо «избрал Бог безумное мира, — по слову Павла, — чтобы посрамить премудрых» (1 Кор. 1, 27). Употребил здесь термин притчи (παροιμίας), назвав так сравнение (παραβολήν). Вероятно, потому, что и значение таковых смешивается и чрез ту и другое, как чрез одно, разумеется обозначаемое. Кроме того, мы укажем на то, что божественный Евангелист очень удивляется неразумию иудеев. Как свидетельствует самый опыт действительности, они имеют ум, подобный камню или железу, совсем не заботившийся внимать и воспринимать полезное. Поэтому говорил к ним гласом Иоиля пророка: «Раздерите сердца ваши, а не одежды ваши» (Иоил. 2, 13).

И мне кажется опять, что не бесцельно писатель книги евангельской говорит, что сию притчу сказал им Иисус, они же не уразумели, говорит, что было (означало), что говорил им. Высказывает это с немалою выразительностию. Ясно это можно выразить в таких словах: так удалились фарисеи от способности понимать что-либо необходимое, хотя и безмерно превозносились своею мнимою мудростью, что сию не уразумели притчу, столь удобопонятную и прозрачную, в которой нет ничего трудного, недоступного разумению и восприятию. Приличествующим образом осмеивает иудейское неразумие, если они считали Христа за ничто, хотя Его учение превосходило закон и Его изъяснения были гораздо приятнее Моисеевых.

Рече же [675] им Иисус: аминь глаголю вам: [676] Аз есть дверь овцам (10, 7)

Будучи Богом по природе и видя сокровенное в глубине, Он знал, конечно, что фарисей ничего не понял в Его словах, хотя и привык хвастаться знанием закона и величаться своею мнимою мудростью. Поэтому дает им яснейшее истолкование и в немногих словах раскрывает смысл притчи. Как благой по природе, Он и недостойных руководствует к восприятию, чтобы и для них явилась какая-либо польза. Ясно называет Себя дверью овец, научая общепризнанной истине, ибо чрез одну только веру в Него мы достигаем общения с Богом, чему свидетелем является Он Сам, говорящий об этом: Никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня (Ин. 14, 6). Или нечто подобное хочет указать, или же, что более соответствует предложенным созерцаниям, уясняет опять, что чрез Него приходим мы к водительству и начальствованию над словесными овцами, согласно словам Павла: «Никто не принимает себе честь, но призываемый Богом» (Евр. 5, 4). И действительно, никто из святых пророков не объявлял сам себя и славный и великий хор Апостолов не окажется сам себя призвавшим на это, но назначен волею Христа, призвавшего их на апостольство поименно и каждого отдельно, как говорит в предложенной притче. Ведь мы знаем, что в Евангелии Матфея имена апостолов поставлены рядом и прямо после них присоединен образ их назначения: сих, говорит, двенадцать назначил Спаситель, которых Апостолами наименовал (Мф. 10, 5; ср. Лк. 6, 13). Итак, видя в безумном фарисее стремление к начальствованию и горячее желание к имени и делу водительства, благополезно поучает, что Сам Он есть податель водительства кому-либо и силен доставить это, ибо, дверью будучи священного и божественного двора, Он примет годного и закроет вход внутрь не годному для сего.

Вси, елико их прииде, [677] татие суть и разбойницы, но не послушаша их овцы (10, 8)

Всячески желая укротить дикое сердце фарисеев и обратить их к здравому смыслу, старается показать, как бесполезна и опасна дерзость брать на себя начальствование не чрез вышнее рукоположение и не чрез Божественное веление, но по человеческой глупости воображать, что можно обладать властью, хотя бы сего не желал Податель ее. Итак, ясно назвав Себя дверью, так как Он один только приводит достойных к начальствованию, тотчас представляет попытки древних, чтобы, как на доске видя изображение конца таких попыток, уже ясно узнали, что сила властвовать и водительствовать стадами и народами дается одною только вышнею благодатью, а не тираническими предприятиями. Поэтому и здесь благополезно приводит на память из истории древних, что все, кто пришли, воры суть и разбойники, но не послушали их овцы. Некоторые выступали на сцену под личиною добрых пастырей, но так как с ними не было Того, Кто наделяет властью и заставляет повиноваться начальникам, то и отбежало от них стадо овец.

Но отнюдь не следует предполагать, что словом «все» Спасителем нашим Христом уничтожается миссия святых пророков. Не против них, а против других речь. Как скоро предположил говорить о лжепастырях и отынуду вторгающихся во двор овчий, то, после того как уже в предыдущей речи было ясно указано, о ком шла речь, необходимо говорит это «все», и мы отнюдь не должны думать, что здесь отвергается лик святых пророков. Как мог бы отвергнуть их Тот, Кто чрез них представил ясные знамения Своего пришествия в словах: «Я видения умножил и чрез пророков изрек притчи» (Ос. 12, 10)? Он послал Моисея, говорил Иеремии: «Не говори, что юн я, потому что ко всем, к кому пошлю тебя, пойдешь и согласно всему, что я ни заповедаю тебе, будешь говорить» (Иер. 1, 7), к блаженному Иезекиилю: «Сын человеческий, пошлю Я тебя к дому Израилеву, к огорчающим Меня» (Иез. 2, 3). Итак, цель этого изречения обращена не к хору святых пророков, а, напротив, как видишь, к тем, которые некогда в Иудее притворялись пророками и говорили ложь, что будто бы они от Бога пришли, и убеждали народ не истинным пророкам Божиим повиноваться, а своим собственным измышленным предприятиям и словам, о которых в одном месте и Сам Господь, Владыка всяческих и Бог, говорит: «Не посылал я пророков, и они сами прибегали, — не говорил Я с ними, и они сами пророчествовали» (Иер. 23, 21). И к блаженному Иеремии: «Ложь пророки пророчествуют во имя Мое, не посылал Я их и не говорил с ними и не заповедал им, потому что видения и гадания и пророчества сердца своего они пророчествуют вам» (14, 14), — «пророки ли они и есть ли слово Господне у них, пусть предстанут предо Мною» (27, 18) — «что (может быть общего) у мякины с зерном?» (23, 28). И действительно, слово от Бога имеет питательнейшую силу и охраняет сердце человека, по написанному (Пс. 103, 15), а слово нечестивых лжепророков или лжеучителей, будучи очень хрупким и соломенным, не доставляет слушателям никакой пользы. Итак, когда называет ворами и разбойниками являвшихся прежде пришествия Его, то указывает или на лживую и обманывавшую толпу только что названных нами (лжепророков), или же значение этого изречения можешь относить к тем, о которых написано в Деяниях Апостолов. Однажды вожди иудейские, собравши святых Апостолов и поставив их на свое беззаконнейшее судилище, намеревались изгонять их из Иерусалима и подвергнуть величайшим опасностям. Но Гамалиил призывал их к воспоминанию о лжеучителях, говоря так: «Мужи Израильские! Размыслите в себе о людях сих, что намерены вы делать: прежде дней сих восстал Февда, называя себя чем-то великим. К нему пристало числом около четырехсот человек. Он был убит, и все, которые повиновались ему, рассеялись и обратились в ничто. После сего восстал Иуда Галилеянин во дни переписи и увлек народ за собою. Но и он погиб, и все, которые повиновались ему, рассеялись» (Деян. 5, 35–37). Видишь отсюда ясно и бесспорно, что Христос говорит это не о святых пророках, но о лицах другого рода, дабы убедить фарисеев даже вопреки их воле в том, что предстоятельство над народом отнюдь не зависит от собственного их безрассудного желания и не бывает без воли Божией, но власть над всем принадлежит Божественному благоизволению и надо стремиться входить чрез истинную дверь, а не пытаться подобно грабителям входить отынуду во двор овчий.

Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет, спасется, и внидет, и изыдет, и пажить обрящет (10, 9)

От обычно случающегося преобразует речь как бы из истории в духовное созерцание и то, что едва не расстилается пред глазами и не представляет никакой трудности для понимания, делает образом предметов менее ясных. Воры, говорит, и разбойники, нагло вторгаясь в стойла овец, не входят дверями, но вскакивают где-либо в другом месте и с опасностью для себя перепрыгивают изгородь двора, ибо такой грабитель и безрассудно решившийся на злодейство весьма легко может быть пойман. А входящие чрез самую дверь совершают вполне безопасный вход, очевидно, как не безызвестные и не незнакомые владетелю овец, ибо они входят в присутствии привратника, отворяющего им дверь. Но таковые, говорит, будут находиться вместе при овцах в полной безопасности, совершая законнейшее и без всякого злодеяния вхождение, свободное от подозрения в разбойничестве.

Таков исторический смысл. А обращая значение его в духовную пользу, скажем, что вступающие в управление народом без Божественного указания, как бы отказываясь войти чрез дверь, всенепременно погибнут, утесняя Божественный суд своими злодеяниями. А получившие власть от Бога и идущие к этому чрез Христа с великим дерзновением и любовью будут начальствовать над священным двором и не только будут далеки от гнева (Божественного) на них, но, напротив, получать почести за это и ожидать скорого дарования вышних венцов, так как целью их было отнюдь и ни в чем не вредить овцам, а, напротив, приносить им пользу и, делая угодное Владыке стада, всегда стараться охранять подданных Его. Также и в этих словах Господь сильно устрашает упрямых фарисеев, говоря, что они не сохранят, а потеряют имеющуюся у них власть, и это по всей справедливости, так как они думают иметь ее твердою не чрез Бога, но чрез свое худоумие. Но мне и здесь приходится удивляться несравненному человеколюбию Спасителя. Да, «щедр и милостив Господь» (Пс. 110, 4), предлагающий всем путь спасения и многообразно призывающий к нему даже и очень непослушного и упрямого. Доказательство сказанного будет мне опять из самого дела. Когда ни чудесами, ни стремлением, направленным к будущей надежде и славе, не убеждает фарисея принять Его учение, то быстро переходит к тому, от чего им естественно было прийти в великое смущение и как бы вследствие неотвратимой необходимости обратиться к благопослушанию. Зная, что они стремятся к приобретению славы от начальствования и нисколько не заботятся о доставлении пользы отсюда, говорит, что они лишатся и совсем потеряют то, что весьма ценится ими и в руках у них, если, в скорейшем времени переменившись к послушанию Ему, не получат от Него пощады.

Тать не приходит, разве да украдет и убиет и погубит: Аз приидох, да жизнь имут, и лишше имут (10, 10)

Когда Спаситель наш Христос называл Себя дверью и учил, что Ему принадлежит и вводить, кого Он пожелает, и оставлять вне не годного и не способного спасению, и, кроме того, называл разбойниками и ворами тех, кто были самозванцами по отношению к не сообщавшейся им вышней благодати, — жалкие фарисеи опять размышляли, кто же это такой, что доходит до такого дерзновения, может быть, и сам принадлежащий к числу тех, которых появление Он обвиняет. Ведь они считали Его лжепастырем и лженачальником, явившимся по собственному произволению, а не Богом, ставшим человеком, согласно древнейшей проповеди Богодухновенного Писания. Им естественно было, собрав истинное знание о Нем, отбросить его своим неверием как некую трудноносимую тяжесть и заботиться и находить удовольствие только в одном — в начальствовании над народом. И так как Он знал, что они помышляют это или шепчут друг другу, то, не дождавшись более ясного заявления от них, защищается подобающим образом и утверждает, что из самых дел можно определить, кто — пастырь и кто — вор. Это, говорит, совсем не трудно определить, если обратить внимание на цель и образ (дел) каждого. Вор приходит, говорит, для вреда скоту, так как желание разбойничать, без сомнения, имеет такой исход. А истинно добрый пастырь придет во двор овец не для чего-либо вредного, но чтобы, напротив, доставить им пользу и ревностно совершить то, что считает он великою пользою для них.

Пусть же истинный смысл речи раскроется другим образом и фарисей да обратит внимание на то, что доставили тогда лжепастыри и лжеучители обманутым ими и какое благо даст в пришествие Свое Христос или к какому благоденствию Он возведет нас. Итак, решившиеся некогда говорить ложь и заблуждавшиеся, что они посланы от Бога, но пророчествовавшие, по словам Писания, «от сердца своего, а не от уст Господа» (Иер. 23, 16), и кроме них еще Февда тот и галилеянин Иуда, увлекшие народ за собою (Деян. 5, 37), погибли вместе с увлеченными ими. Господь же наш Иисус Христос, чтобы доставить нам вечную жизнь, явился из любви к нам. При такой противоположности и различии образа пришествия не должны ли быть противоположными и настроение, и жизнь? Итак, из свойства дел, говорит, надо определять, кто — те и кто — Он.

Таким образом можно было убедить вождей иудейских, считавших Его за одного из лжепастырей или отынуду входящих во двор овчий, не думать уже о Нем ничего несообразного, напротив, говорит, Христос пришел как дверь и вводитель и пастырь не для того только одного, чтобы овцы имели жизнь, но и нечто большее, ибо, кроме оживления верующих в Него, дается еще непреложная надежда им обладать всеми благами. Хотя и очень прикровенно, говорит, что будет нечто большее и самой жизни, то есть достопочтеннее, а именно — совершеннейшее причастие Духа. В самом деле, оживление обще и святым, и грешникам, и эллинам, и иудеям, и нам самим, ибо «восстанут мертвые и воскреснут находящиеся в гробах, и возрадуются сущие на земле» (Ис. 26, 19), по неложному обещанию Спасителя (ср. Ин. 5, 25 и 28–29). А быть в причастии Святаго Духа уже не всем обще, но «лишнее» при жизни и в качестве большего сравнительно с имеющимся у всех общим будет уделено одним только оправданным верою во Христа. На это указывает нам и божественный Павел в словах: «Вот тайну вам говорю: все почием, но не все изменимся, [678] вдруг, в мгновение ока, при последней трубе, ибо вострубит, и мертвые во Христе воскреснут нетленными, и мы изменимся» (1 Кор. 15, 51–52). Ведь все восстанут из мертвых, потому что всей природе дана благодать воскресения. И в одном Христе, изначала первом разрушившем державу смерти и воскресшем в жизнь вечную, все вообще человечество преобразуется также в нетление, как опять и в Адаме в одном и первом осуждается на смерть и тление. Но большое в то время окажется различие между воскресшими. Одни, почившие с верою во Христа и во время телесной жизни получившие залог Духа, восприимут совершеннейшую благодать и, призванные к Божественной славе, изменятся. А другие, не уверовавшие во Христа и ни во что вменившие столь славное мздовоздаяние, будут изобличены снова гласом Его и, унаследовав вместе с другими одно только оживление, получат наказание за столь продолжительное неверие. Они низойдут в ад для наказания, с бесполезным поздним раскаянием, ибо будет, сказано, там плач и скрежет зубов (Мф. 8, 12).

Аз есмь пастырь добрый (10, 11)

Указав наперед со всею ясностию, сколько вреда принесло древним притворство лжепророков или лжепастырей, и поставив на вид блага Своего пришествия, а также из самого уже сравнения овец получив удостоверение и увенчание в Своей истинности, Он со всею справедливостью теперь возглашает: Я есмь пастырь добрый. Напрасно, говорит, вы злоумышляете на Меня это и, будучи не в состоянии обвинять Меня в каком-либо желании подменить пользу для овец (вредом), не ужасаетесь причислять Меня к обыкшим делать это, — истинно доброго называете дурным и справедливое суждение о каждом деле по уставу законодателя повреждаете из самолюбия. Итак, обличает вождей иудейских как неправедных, как совсем не радеющих о заповедях Моисеевых, как не знающих цель пришествия Его, дабы, наконец, оказался истину сказавшим о них пророк Исаия: «Горе, — говорит, — называющим дурное хорошим и хорошее дурным, называющим сладкое горьким и горькое сладким, считающим свет тьмою и тьму светом» (Ис. 5, 20). И в самом деле, разве не это делающими оказываются те, которые истинный свет, то есть Господа нашего Иисуса Христа, обращают в тьму тем, что доброго нашего Пастыря не стесняются сопричислять к лжеименным пастырям и даже осмеливаются, пожалуй, поставлять Его ниже их по чести? Мнимые владыки тогдашние оказывали великое почтение тем, кто ложно присвоял себе Божественное слово, именем пророчества старался опустошать ум пасомых, отвращал от пути к истине и направлял к своей воле, а не Божией. Так Самей Саламитянин, противополагая словам Божиим свое собственное лжеучение, дерзко оспаривал славу Иеремии. Этот находился в оковах, а тот пользовался почетом у Седекии в награду за свою ложь (Иер. 29, 32). А несчастные фарисеи теперь идут гораздо далее тех в нечестии и с бесстыдною дерзостию приписывают Христу даже то, чего не было у лжеучителей. В самом деле, что говорят они о Нем пред теми, которые с удовольствием внимали слову Его? «Беса имеет и неистовствует, что Его слушаете?» (Ин. 10, 20). Поэтому и Сам Он говорит о них чрез пророка Исаию: «Горе им, потому что отдалились от Меня, — несчастны они, потому что нечествовали на Меня; а Я искупил их, они же говорили на Меня ложь» (Ос. 7, 13). И опять: «Падут мечом начальники их за невоздержность языка своего» (Ос. 7, 16). Разве не всякого наказания достойны те, которые безрассудно употребляют столь дерзкий язык свой, что осмеливаются утверждать против Христа то, что, конечно, не нам, а только им и им подобным свойственно как допускать до своего слуха, так и безрассудно говорить?

Пастырь добрый душу свою полагает за овцы. А наемник и [679] иже несть пастырь, емуже не суть овцы своя, видит волка грядуща [680] и оставляет овцы и бегает. И волк расхитит их и распудит. [681] Яко наемник есть и нерадит [682] о овцах (10, 11–13)

Искусно противопоставив злоязычию и необузданной дерзости некоторых блеск Своих собственных дел, объявив и назвав их разбойниками и ворами, отынуду вторгающимися во двор овчий, а Себя истинно добрым пастырем, переходит теперь уже к самим начальникам иудейским и показывает превосходство Своего начальствования над фарисейским. Очевиднейшее доказательство этого представляет им опять из сравнения. Свою любовь и бдение как бы противопоставляет их нерадению и опять изобличает их в том, что они нисколько не заботились о стаде, а Себе Самому усвояет здесь такую попечительность о стаде, что пренебрег даже наимилейшею для всех жизнью. Определяет, каким образом надо узнавать пастыря доброго, который, сражаясь за спасение стада, должен без колебаний отдавать самую душу (жизнь) свою, что и было совершено Христом. Человек отступил от любви к Богу, уклонился в грех, удален был за это из священного и божественного двора, то есть из ограды райской, и, подвергшись такой беде, сделался добычею диавола, соблазнявшего к греху и смерти, произросшей из греха, этим свирепым и неукротимым волкам. Когда же явился пастырь добрый над всеми Христос, Он положил за нас душу Свою, сражаясь с этою сворою свирепых зверей, претерпел крест за нас, чтобы смертию умертвить смерть, подвергся осуждению ради нас, дабы освободить всех от осуждения за прегрешение, верою упразднив владычествовавший грех и «пригвоздив бывшее против нас рукописание Своим крестом», как написано (Кол. 2, 14). Итак, отец греха, как «овец в аду» (Пс. 48, 15), положил пасти нас, предав смерти, согласно сказанному в псалмах. Но умер за нас истинно добрый Пастырь, дабы, изъяв из темных пропастей смерти, предоставить нам возможность сопричисляться к небесным хорам и вместо хлевов в пропастях бездны и глубинах моря даровать нам вышние обители у Отца. Поэтому и говорит к нам в одном месте: «Не бойся, малое стадо! Ибо благоволил Отец дать вам Царство» (Лк. 12, 32).

Но это о Христе. Теперь рассудим о них. Для всякого, судящего о них верным взором, они окажутся в действительности не чем иным, как наемниками, лжепастырями, трусами, предателями и лентяями, не обращающими никакого внимания на пользу овец, а старающимися только отовсюду добывать приятное и угодное каждому. Да, они были наемники, по слову Спасителя, и не свои их были овцы, но Христа, купившего их вначале и рукоположившего иудейскому народу священноначальников для вышних почестей. Но они, вознерадев о столь великих почестях и нисколько не дорожа двором стада, предали овец волку. Каким образом, об этом скажем покороче.

В древнейшие времена многочисленный Иудейский народ признавал царем только Бога, Ему давал дидрахмы и жертвы и, как бы дань какую, приносил жизнь, согласную с законом. Но пришел на этот народ, как бы какой дикий волк, иноплеменный человек (народ), возложил и имя и дело рабства, надел ярмо человеческого царства, принуждал переходить к жизни противозаконной и безнравственной, требовал подати и отторгал от Царства Божия, ибо подвергшимся таким бедам стало необходимым подчиняться законам своих владык. Пришел иноплеменник, отстраняя власть Божию, то есть получившее священнослужение колено, которому от Бога предоставлены были и суд и закон, — все извратил, подверг стеснению, заставил себя самого чеканить на монетах и учинил всякого рода насилия.

Против такого невыносимого гнета пастыри, однако ж, не бодрствовали. Они видели волка идущего и, оставив стадо, убежали, ибо не были их своими овцы, — не призвали Могущего помочь, Спасшего от вавилонян, Отвратившего ассирийца, Умертвившего рукою Ангела «сто восемьдесят пять тысяч» иноплеменников (Ис. 37, 36). А что подчинение власти иноземцев доставило Израилю немалый вред и ослабило благочестие, это можешь узнать из самой действительности. Когда Пилат порицал некогда невероятную дерзость иудеев, требовавших от него распять Господа, и не обинуясь говорил: «Царя ли вашего распну?» (Ин. 19, 15) — тогда-то именно они, свергнув с себя рабство Богу и расторгнув узы изначального владычества, подвергли себя новому игу, бесстыдно возгласив: «Не имеем царя кроме кесаря» (Ин. 19, 15). Начальникам иудейским казалось справедливым делать и возглашать это. Поэтому на них должны быть возложены вины за все бедствия. И они со всею справедливостью осуждаются как предатели стада, как трусы, лишенные мужества и вздорные, всецело отказавшиеся защищать и бороться за подвластное им стадо. Поэтому и Бог обвиняет их в словах: «Пастыри обессмыслели и Господа не взыскали, посему не уразумело все стадо и рассеяно» (Иер. 10, 21). Итак, сама действительность доказывает, что Христос есть истинно добрый Пастырь овец, они же скорее губительные, чем добрые, и совершенно чужды действительной похвалы.

Аз есмь пастырь добрый (10, 14)

Опять торжественно провозглашает превосходство Своей власти пред иудейскою, доказываемое уже не свидетельствами кого-либо, но из самого уже исследования дел. Как прежде, противопоставив Свои дела злодействам лжепророков и показав наилучший исход Своих подвигов сравнительно с их лжесловием, они, говорит, были весьма склонны к одному только воровству, убийству, губительству, обману и к тому, о чем не подобает говорить, а Сам Он, напротив, пришел, чтобы овцы не только имели жизнь, но и нечто большее, — прекрасно и справедливо возглашал: Я есмь пастырь добрый; так и здесь, определив истинно доброго пастыря его добровольным желанием умереть за овец и охотно положить душу свою за них, а наемника назвав и чуждым приставником, и трусом, и беглецом, и подобным чему-либо такому, так как знал о Себе Самом, что положит жизнь за стадо, опять со всею основательностью восклицает: Я есмь пастырь добрый. И действительно, первенствующему во всем подобало превзойти всех (Кол. 1, 18), дабы истинным опять оказался Псалмопевец, говорящий где-то к Нему: «Да оправдаешься в словах Твоих и победишь в суде Твоем» (Пс. 50, 6).

Кроме сказанного, надо рассмотреть и вот что. Думаю я, что Господь, когда предлагал Иудейскому народу имевшее принести ему великую пользу, то не только Своими собственными речами, но и посредством пророческих изречений старался убедить их мыслить право и знать ясно, что Он есть пастырь добрый, а они нет. Почему? Потому что естественно было думать, что если не убедятся Его словами, то с изречениями пророков должны согласиться даже и невольно. Итак, когда говорит: Я есмь пастырь добрый, то возводит ум иудеев к воспоминанию сказанного гласом Иезекииля пророка. Говорит же он о Христе и о получивших начальство над стадом иудейским таким образом: «Это говорит Господь Бог: о пастыри Израилевы! Не пасут ли пастыри самих себя? Не овец ли пасут пастыри? Вот, молоко едите, и шерстью одеваетесь, и откормленных закалаете, а овец Моих не пасете! Ослабевших не укрепляли, больных не врачевали и пораненных не перевязывали, заблудившихся не отыскивали, а крепких изнуряли трудом! И рассеялись овцы Мои, ибо нет пастырей, и стали пищею для всех зверей диких, и рассеялись овцы Мои по всякой горе, и по всякому холму высокому, и по лицу всей земли, и не было отыскивающего, ни возвращающего» (Иез. 34, 2–6). Одна только цель была у иудейских начальников — удовлетворять любостяжательность, получать приношения от подчиненных, собирать подати и установлять заповеди сверхзаконные, но на то, что могло приносить пользу или было в состоянии охранять подвластный народ, не обращалось никакого внимания. Поэтому опять так говорит к ним истинно добрый Пастырь: «Так говорит Господь Бог: вот Я — на пастырей, и взыщу овец Моих от рук их, и отставлю их от пасения овец Моих, и не будут уже их пасти пастыри, и отниму овец Моих из уст их, и уже не будут им в пищу» (Иез. 34, 10). И опять после некоторых других слов: «И восставлю над ними пастыря единого, и будет пасти их, и раба Моего Давида, и будет их пастырем, и Я Господь буду им Богом, и Давид начальник посреди их. Я Господь изрек. И завещаю Давиду завет мира, и уничтожу зверей злых с земли, и будут обитать в пустыне, и будут спать в дубравах. И дам им вокруг горы Моея, и дам дождь вам, дождь благословения. И деревья полевые дадут плод свой и земля даст плод свой» (Иез. 34, 23–27). Итак, в этих словах Бог со всею ясностью возвещает, что безбожное скопище фарисеев будет отставлено от начальствования над иудеями, и со всею очевидностью определил, что после них будет предстоятельствовать над словесными стадами верующих происходящий от Давида по плоти Христос. Посредством Него Он установил завет мира, то есть евангельскую и Божественную проповедь, возводящую нас к любви к Богу и доставляющую нам Небесное Царство. Чрез Него же опять также и дождь благословения, то есть начаток Духа, делающий душу, в которой пребывает, как бы плодоносною какою землею. А как фарисеи немало зла причиняли овцам, нисколько не занимаясь их пасением, а, напротив, стараясь всячески им вредить, Христос же доставил спасение и явился подателем и виновником вышнего благословения; то и справедливо является тем, чем и признает Себя в словах: Я есмь пастырь добрый.

Но пусть никто не соблазняется тем, что Бог и Отец бывшего от семени Давида Человека назвал рабом, хотя и Бога по природе и истинного Сына; напротив, пусть примет во внимание, что Он унизил Себя, образ раба приняв (Флп. 2, 7). Следовательно, Он правильно назван (рабом) от Бога и Отца соответственно принятому Им образу.

И знаю Моя, и знают Мя Моя: якоже знает Мя Отец, и Аз знаю Отца (10, 14–15)

По более простому толкованию этих слов, Господь желал здесь указать не на иное что, как на то, что Он будет ясен для Своих и верующим в Него сообщит беспрепятственное знание о Себе, а также и Сам будет знать Своих, представляя, очевидно, не бесполезным знание для получивших его. В самом деле, что можем мы считать выше знания нас Богом? Но так как это изречение требует более глубокого для себя исследования, особенно благодаря прибавлению слов: как знает Меня Отец, и Я знаю Отца, то мы и должны обратиться к такому исследованию этого изречения. Ведь никто, полагаю, если имеет здравый смысл, не скажет, чтобы кто-либо из существующих мог получить о Христе такое знание, какое есть о Нем у Бога и Отца. Один только Отец ведает Свое и Сам познается от одного только Своего Порождения, «ибо никто не знает Сына, только Отец, ни также Отца кто знает, что есть Он, только Сын», по слову Самого Спасителя (Мф. 11, 27). Ведь мы знаем и веруем, что Отец есть Бог, равно и Сын есть Бог истинный. А что есть по существу Неизреченная Природа, это совершенно недоступно как нам, так и другим разумным тварям. Поэтому каким образом мы можем иметь познание Сына равномерно с Отцом? Ибо должно обратить внимание на то, как Он утверждает, что Он познает нас, познан же будет от нас, как знает Он Отца и Отец Его.

Итак, надо исследовать и то, какое созерцание мы должны применять к этим словам соответственно их смыслу. И что придет мне на ум при исследовании, я не буду скрывать, а принимать это волен каждый.

Думаю, что знанием (γνῶσιν) здесь называет не просто ведение (εἴδησιν), но употребляет вместо свойства (οἰκειότητος) или по роду и природного, или же по усвоению благодати и достоинства. Так, у эллинов знакомыми или родственными (γνωστούς) обычно называются не только свойственники по роду, но и единокровные братья. А что и Божественное Писание считает свойство знанием, это можно видеть из следующего. В одном месте Христос говорит о лицах, не стоящих с Ним ни в каком свойстве: «Многие скажут мне в тот день, — очевидно в день суда, — Господи, Господи! Не Твоим ли именем чудеса многие мы творили и бесов изгоняли? Тогда объявлю им, что истинно говорю вам, что никогда не знал вас» (Мф. 7, 22–23). Если бы знанием обозначалось одно только ведение, то каким образом мог не знать кого-либо из существующих Тот, Кто все имеет «обнаженным и открытым пред очами своими», как написано (Евр. 4, 13), и «прежде бытия все знает» (Дан. 13, 42)? Поэтому совершенно неразумно, даже более — нечестиво воображать, что Господь не знает кого-либо, напротив, мы должны думать, что Он сказал о том, что они не имеют с Ним никакого свойства и общения. Не знаю, говорит, (вас) как бывших любителями добродетели, как соблюдавших Мое слово или соприкосновенных ко Мне посредством добрых дел. Соответственно вышесказанному ты должен разуметь и о премудром Моисее, когда Бог говорит к нему: «Знаю тебя более всех, и благодать обрел ты у Меня» (Исх. 33, 12) вместо: в свойстве (близости) более всех положил Я тебя со Мною и великой достиг ты благодати. Говорим это, не уничтожая за знанием и значение ведения, но только определяя тот образ (значения), какой наиболее соответствует созерцательному смыслу толкуемых слов.

Итак, знаю, говорит, Моих и Меня знают Мои, как знает Меня Отец и Я знаю Отца вместо: сроднюсь с овцами Моими и со Мною сроднятся овцы Мои точно таким же образом, каким Мне родственен Отец и Я, в свою очередь, родственен Отцу. Как Бог Отец знает Своего Сына, имея Его подлинным Своим порождением и плодом Своего существа, а равно и Сын знает Бога, имея Его Своим истинным Отцом и будучи рожден от Него, таким же образом и мы, сроднившись с Ним, называемся родом и чадами Его, согласно сказанному Им: «Вот Я и дети, что Мне дал Бог» (Евр. 2, 13). Мы оказываемся и называемся родом, и притом подлинным, Сына, а чрез Него и — Отца, так как, будучи Единородным Богом (ср. толкование на Ин. 1, 18), Он стал человеком, восприяв тожественную нам природу, только, конечно, без греха. Иначе как «род мы Бога» (Деян. 17, 29) и каким образом «Божественной Природы общниками» (2 Пет. 1, 4) мы могли бы быть? Ведь не в одном только том, что Христос пожелал восприять нас в родство Себе, имеем мы предмет похвалы, но и в самой действительности это родство принадлежит всем нам. И это потому, что Слово Бога и с плотью остается Божественною Природою, а мы — род Его, хотя по природе и Бога, ради восприятия тожественной нам плоти.

Итак, оказывается сходным образ родства. Как Он родствен Отцу и вследствие тожества природы Отец родствен Ему, так и мы Ему, поскольку стал человеком, а Он — нам. Чрез Него, как чрез Посредника, соприкасаемся с Отцом. Как бы средина некая между вышним Божеством и человечеством есть Христос, одновременно будучи тем и другим и как бы объемля в Себе столь разъединенное друг от друга: [683] как Бог по природе Он соприкасается с Богом и Отцом, а как истинный человек — с людьми.

Но, быть может, скажет кто: разве не замечаешь, любезнейший, к какому опасному выводу ведет твоя речь? Ведь если будем думать, что Он, поскольку стал человеком, знает своих, то есть вступил в родство с Своими овцами, то кто же остается вне стада? В таком случае все будут родственны Ему, поскольку и они суть люди, как и Он. Что же тогда будет большего в слове Мои? Какое преимущество могут иметь те, кто суть действительно Его? Ведь если все родственны, по вышеуказанной уже причине, то что же большее будет у знаемых Его?

На это ответим, что образ родства общ у всех, как познавших Его, так и незнающих. Ведь Он сделался человеком, не благодетельствуя частично одним, а другим нет, но помилосердовав всю падшую природу. Но такой образ родства с Ним окажется совершенно бесполезным для оскорбляющих Его своим неверием, и он назначается собственно для любящих Его как особенная награда. Как дело воскресения простирается на всех, по причине воскресения Спасителя, воскресившего с Собою целую человеческую природу, но оно совершенно бесполезно для грехолюбцев, ибо они будут нисходить в ад, получая оживление для одного только наказания, тогда как для проводящих прекрасную жизнь оно послужит к великой пользе, ибо они получат воскресение для приобщения к превышающим ум благам; таким же, думаю, образом дело родства касается всех, и злых и добрых, но не для всех оно имеет одинаковое значение — для верующих в Него оно послужит причиною достижения истинного сродства с Ним и соединенных с этим благ, а для не верующих — тяжелейшим обвинением в неблагодарности и нечестии. Так мы рассуждаем об этом. Другой кто пусть придумает что-либо более лучшее.

Надо, наконец, обратить внимание на то, сколь истинно и вместе основательно построено изречение, ибо не безразлично и смешанно говорит о них, но каждый предмет поставляет на своем особенном, ему подобающем месте. Не сказал: знают Меня Мои и Я знаю Моих, но прежде ставит Себя знающим Своих овец, а потом, говорит, таким образом и Он будет познан от них. И если принять знание в значении ведения, как говорили мы в начале, то можешь понимать изречение так: не мы Его познали первые, а познал прежде Он. Так и Павел в Послании к христианам из язычников говорит нечто подобное: «Посему помните вы, язычники по плоти, называемые необрезанными так называемыми обрезанными плотским обрезанием, совершаемым руками, что вы были во время то без Христа, отчужденными от общества Израильского и чуждыми заветов обетования, надежды не имеющими и безбожными в мире; ныне же во Христе Иисусе некогда бывшие далеко стали близко кровию Христовою» (Еф. 2, 11–13). По безмерному милосердию Христос привел Себя язычникам и познал их прежде, чем был познан ими. А принимая познание в значение свойства и родства, опять скажем вот что: не мы начали это дело, а Единородный Бог от Бога (ср. толкование и чтение Ин. 1, 18 у св. Кирилла), ибо не мы усвоили Божество, которое выше природы человеческой, но Он, Бог по природе, воспринял семя Авраама, как говорит Павел (Евр. 2, 16), и стал человеком, дабы, братьям уподобившись во всем, кроме греха (ст. 17), восприять к родству того, кто не имеет такового сам по себе, то есть человека. Поэтому необходимо говорить, что Он нас наперед познал, потом, таким образом, мы — Его.

И душу Мою полагаю за овцы (10, 15)

Как за Своих уже и родных, Он выступает на защиту всяческим образом и объявляет Себя готовым на все опасности, выставляя в то же время чрез повторение, что Он действительно есть Пастырь хороший. Оставившие овец волкам справедливо названы были поэтому трусами и наемниками, Он же, так как знал, что надо было защищать их столько, чтобы не отступать и пред самою смертью, справедливо должен признаваться Пастырем хорошим. А говоря, что полагаю душу Мою за овец, так как Я — Пастырь хороший, поражает фарисеев и дает уразуметь, что они некогда дойдут до таких неистовств и такого безумства против Него, что предадут смерти Того, Кто совсем не должен был ей подвергаться, а, напротив, заслуживал всякую похвалу и удивление ради как тех дел, которые совершал, так и великого искусства в пасении стада.

Надо, впрочем, заметить, что Христос за нас и ради нас претерпел смерть не против воли, но оказывается идущим на это добровольно, хотя мог легко избежать страдания, если бы не восхотел страдать. Итак, в Его добровольном страдании за нас мы должны видеть совершенство Его любви к нам и безмерность милосердия.

И ины овцы имам, яже не суть от двора сего, и тыя подобает Ми привести, и глас Мой услышат, и будет едино стадо, един Пастырь (10, 16)

Всячески старается поразить бесчинных фарисеев. Во многих словах раскрывает, что они очень скоро будут лишены начальствования над овцами, но что Он Сам примет водительство и власть. Объясняет, что, к благонамереннейшим из Израиля присоединив стада язычников, Он будет водительствовать не одними только иудеями, но и распространит свет Своей славы по всей земле и повсюду будет призывать народ к Богопознанию, не довольствуясь быть признанным в одной только Иудее, как вначале, но всей поднебесной предлагая для усвоения науку истинного Боговедения. А что Христос явился для язычников руководителем в религии, это легко узнать каждому. Богодухновенное Писание полно свидетельств об этом, и можно, кажется, опустить их, предоставив любознательным исследование об этом. Однако ж, предложив два или три места из пророков об этом, буду говорить потом о том, что следует по порядку. Итак, Бог и Отец в одном месте говорит о Нем: «Вот, в свидетельство народам Я дал Его, начальником и повелителем народам» (Ис. 55, 4). И действительно, Христос засвидетельствовал учение народам, дав спасение и неприкровенно сказав то, чрез что надлежало получать спасение. И божественный Псалмопевец, как бы призывая живущих повсюду в одно собрание и повелевая вселенной собираться на небесный праздник, говорит: «Все народы, восплещите руками, воскликните Богу гласом радости» (Пс. 46, 2). А если кому угодно будет исследовать причину столь светлого и достославного торжества, тот найдет ясные слова об этом: «Потому что царь всей земли — Бог, пойте разумно, воцарился Бог над всеми народами» (Пс. 46, 8–9). И в одном месте приводит Самого Господа Своими собственными словами возвещающим всем вместе народам евангельскую проповедь, именно в сорок восьмом псалме говорит: «Услышьте, все народы, внушитесь, все населяющие вселенную, земнородные и сыны человеческие, вместе богач и бедняк! И уста Мои изрекут премудрость, и размышление сердца моего — разум» (Пс. 48, 2–4). И в самом деле, что можно указать премудрее евангельских наставлений, что найдем изреченное с таким разумом, как учение Христово? Итак — возвращаемся к началу, — ясно предвозвещает, что множество язычников будет присоединено к одному стаду с обращающимися из израильтян. Но чего ради, может спросить кто-либо, точнее исследуя смысл толкуемого изречения, Спаситель, обращаясь с речью к иудейским начальникам и говоря к людям, имевшим сердце, распаленное ненавистью и завистью, открывает тайны? Зачем, скажи мне, нужно было научать таковых тому, что Он будет начальствовать над язычниками и что Он введет в Свои дворы овец, находящихся вне иудеи? Что же скажешь на это, что ответишь? Не как друзьям сообщаются (им) тайны (Господом), однако же и не напрасное дает им относительно этого разъяснение, но потому, что могло принести им пользу, насколько это зависело от Него Самого, ибо таково было предложенное изречение, хотя ум слушателей, будучи легкомысленным, остался совершенно невосприимчивым и недоступным для благопослушания. Итак, так как знал, что им известны были писания Моисея и предуказания пророков, а у пророков имеются многочисленные и обширные речи о том, что Христос привлечет язычников к Богопознанию, то поэтому, предлагая им в качестве очевиднейшего знамения то обстоятельство, что Он ясно уже предвозвещен, утверждает открыто, что призовет и таких овец, которые не от двора иудеев, чтобы наконец, как мы сейчас говорили, они уверовали, что Он есть действительно Тот, о Ком предвозвещал хор святых мужей.

Сего ради Мя Отец любит, яко [684] полагаю душу, [685] да паки прииму ю (10, 17)

Отвечает часто не только на произносимые языком слова, но и на мысли, находящиеся в глубине души. Будучи истинным Богом, Он обо всем имеет ясное познание. Поэтому, когда безбожные иудеи осмеивали Его слова и Его обещание подвизаться за Своих овец до того, что с полною охотою и добровольно Он готов умереть за них, они принимали за пустословие и считали Его беснующимся, Он считает наконец уже необходимым показать, что они смеются по присущему им невежеству и вместе безмерному нечестию и решаются словами и делами своими порицать то, что Бог и Отец всегда удостаивает великой чести, ибо любит Меня за это, говорит, что вы по великому неразумию сочли за ничто. В самом деле, разве не наглецы и не исполнены всякого нечестия вы, которые считаете смешным благоугоднейшее Богу? Посредством этих слов отчасти дает им разуметь, что они весьма ненавистны пред Богом. Ведь если Он любит Полагающего душу за овец врученного Ему стада, то совершенно необходимо думать, что считает мерзостным того, кто видит волка идущего и оставляет стадо вторгающемуся и неистовствующему, а сам обращается в бегство, в каковых делах и изобличил получивших начальство над Иудейским народом или двором. Итак, одновременно изобличает их и в богоненавистничестве и нечестии потому, что не ужаснулись подвергать осмеянию то, что весьма достопочтенно у Бога. Впрочем, Христос утверждает, что Он возлюблен Богом и Отцом не за то лишь одно, что полагает душу, но за то, что полагает, чтобы и взять ее, так как в этом-то особенно и воссияло величие устроенных для нас благ. Ведь если бы умер только, а не воскрес, то что же особенного было бы тогда? Какую Он явился бы принесшим пользу нашей природе, оставшись с нами мертвым, подчиненным вместе с прочими узам смерти и привзошедшему тлению? Но как умер, чтобы и принять (душу), то этим именно и спас целую природу, упразднив державу смерти, и явил нас новою тварью.

Итак, Сын пользуется любовью у Бога и Отца не так, что Он остался бы вне любви, если бы не случилось Домостроительство с нами, ибо всегда и постоянно Он был любим. Разъясним это. Свойства, присущие предметам по природе или по состоянию (приобретению), тогда имеют особенно благоприятное условие для своего обнаружения, когда приходят в действие. Например, огонь имеет в себе природное свойство теплоты, но когда действует на какой-либо горючий материал, тогда особенно и узнаем, какая и сколь великая сила присуща ему. Подобным образом, например, грамматик или усвоивший какую-либо другую науку возбуждает уважение к себе, как полагаю, не тогда, когда молчит, а когда предлагает другим для познания красоту известной ему науки. Так и Божественная и Неизреченная Природа, когда производит что-либо свойственное ей и всегда присущее, тогда-то особенно Она и открывается во всей красоте и пред Собою Самой и является таковой и пред нами. Поэтому и Премудрость говорит в книге Притчей: «Я была (та), которой (или: там, где) Он радовался, ежедневно веселилась я пред лицом Его во всякое время, когда веселился Он, вселенную совершив, и веселился о сынах (или: среди сынов) человеческих» (Притч. 8, 30–31). Хотя радость и бесконечное блаженство всегда присущи Богу, ибо ничто не может печалить Имеющего власть над всем, но Он радовался вместе с Своею Премудростию, окончив вселенную. Когда именно видел приведенною в действие силу Своей Премудрости, тогда-то особенно и почитал должным радоваться обильнее. Так поэтому надо разуметь и здесь. Будучи любовью, Бог и Отец, по слову Иоанна (1 Ин. 4, 8), не просто благ, но есть само благо, когда видел Своего Сына полагающим за нас (жизнь Свою) из любви к нам и сохраняющим подлинные черты безмерной благости Своей природы, тогда, естественно, и возлюбил, Свою любовь даруя Ему не в качестве какой-либо награды за Его дела для нас, но, как мы сказали, видя в Сыне подлинную Свою сущность и призываясь к этому как бы какими необходимыми и неотвратимыми влечениями. Как у кого из нас, например, при виде в собственном детище подлинных черт своего образа любовь достигает наибольшего напряжения особенно тогда, когда он смотрит (на детище свое), таким же, думаю, образом Бог и Отец, сказано, любит Своего Сына, за нас положившего Свою душу и снова ее принявшего. Ведь дело любви — решиться и на страдания, и притом бесславные, ради спасения других, — и не так, чтобы умереть только, но и снова принять положенную душу, дабы умертвить смерть и удалить позор тления. Итак, всегда будучи возлюбленным по природе, Он разумеется вызвавшим любовь к себе и тем, что Своею любовью к нам вызывает Родителя Своего к радости, так как и отсюда Ему был виден совершенно чистый и неподдельно сияющий образ Своей природы.