Он развивал эту мысль дальше, опираясь на боевой опыт Северного флота, вспоминая действия подводных лодок, надводных кораблей, морской авиации, говорил о взаимодействии всех этих родов морского оружия и трудностях управления таким сложнейшим военным организмом. Я едва успевал записывать. А когда он смолк; я спросил:
- А в моральном, нравственном, что ли, отношении, наконец, в личном плане что вам дала война?
Он неожиданно улыбнулся;
- Много новых друзей…
Да, у адмирала Головко добрая слава. Даже люди, незнакомые с ним, ни разу не видевшие его в лицо, говорят о нем с глубочайшим уважением. Он вошел в историю нашего флота тоже «потомству в пример». И можно понять, почему молодые моряки, что сегодня служат на ракетном крейсере «Адмирал Головко», совершая далекие океанские плавания, гордятся этим именем не меньше, чем ветераны Отечественной войны, прошедшие огонь и воду вместе с ним, под его флагом…
Позывные адмирала Трибуца
Для поздней осенней поры совсем неожиданно заголубело небо и брызнуло солнце. Штабной катер белокрылой птицей летел по Неве, рассекая форштевнем зеленоватую волну, а на мостике, торжественный, захваченный и до глубины души потрясенный встречей с родными местами, совсем как на параде, стоял высокий, худощавый, подтянутый адмирал Владимир Филиппович Трибуц, в годы войны командующий Краснознаменным Балтийским флотом, а теперь ученый, доктор исторических наук. Он был в кителе с тремя большими звездами на погонах, конечно постаревший, усталый, но все такой же бодрый духом, неукротимый, подвижный, каким мы знали его в те далекие годы.
При виде знакомых гранитных набережных, ростральных колонн, позолоченного шпиля Петропавловки, откуда в эти минуты доносился бой часов, он, вероятно, многое вспомнил, потому что лицо его было взволнованным, то и дело он обращался к своим спутникам - ветеранам войны, пожилым людям в шляпах, кепочках, пиджаках с блеском орденов и медалей на груди.
Удивительное совпадение: не раз в дни блокады под обстрелом и бомбами на таком же самом катере он прорывался в Кронштадт или возвращался обратно, а теперь кругом мирная жизнь и он в качестве гостя. Пройдя вверх по Неве и повернув обратно, катер оставил позади причалы торгового порта, вырвался в залив и полным ходом шел курсом на Кронштадт. В ясный день на горизонте отчетливо вырисовывался островок, как будто увенчанный куполом собора, - это был Кронштадт, с молодых лет родная обитель адмирала Трибуца. Юркий быстроходный катер проскочил в ворота гавани и пришвартовался к борту прославленного балтийского корабля - Краснознаменного крейсера «Киров».
Встречали адмирала со всеми почестями. На палубе по «большому сбору» выстроились молодые моряки. Приняв рапорт, адмирал прошел вдоль строя, переживая встречу со своим прошлым.
На другой день утром корабль вышел в море. В. Ф. Трибуц вместе с ветеранами стоял на ходовом мостике. И опять перед глазами проходило все знакомое, близкое, дорогое: Кроншлот и островки, словно поднявшиеся из воды, - балтийские форты, недремлющие стражи на подступах к Кронштадту и Ленинграду, и Толбухин маяк - последний провожатый кораблей, уходящих в море. Все дальше и дальше отступали берега, они совсем растворились, и осталась вода, и только вода до самого горизонта…
Начиналась обычная походная жизнь. В. Ф. Трибуц спустился на полубак, и его моментально взяли в полон молодые моряки. Разговор шел о событиях военной поры. Он без устали рассказывал о морских сражениях. Это был удивительный, единственный в своем роде наглядный урок истории, каких не бывает ни в школе, ни в военно-морском училище. Его проводил не педагог с конспектом в руках, хотя и знающий свой предмет, но очень далекий от самих событий. Для боевого адмирала каждый островок, каждый маяк, даже вешка на пути корабля были поводом для экскурса в прошлое.
Рядом с адмиралом находились и старые кировцы, в том числе председатель Совета ветеранов корабля капитан первого ранга в отставке А. Ф. Александровский, запечатленный в фильме «Битва на море» из эпопеи «Великая Отечественная». Там на несколько мгновений выступает фигура командующего с биноклем в руках и сразу же крупным планом полное ярости лицо командира зенитной батареи Александровского, в море, в момент отражения воздушного налета на корабль фашистской авиации, во время перехода флота из Таллина в Кронштадт в августе сорок первого.
- Мой пост находился над правым крылом ходового мостика, и я все время видел вас, как вы отдавали приказания, а в критический момент, когда к борту подтянуло параван с застрявшей в нем миной, вы спустились на полубак и руководили спасательными работами. Ведь мы висели на волоске от гибели…
- Да, было такое! - коротко отозвался адмирал, лицо его стало напряженным, возможно, в эти минуты защемило сердце-Поход происходил спустя три десятилетия после победы. Несколько суток мы были в море, жили, что называется, бок о бок с В. Ф. Трибуцем, было время многое вспомнить и вдоволь поговорить. Я еще не знал тогда, что мне придется писать о нем, но следовал привычке газетчика держать блокнот наготове и делать как можно больше записей (авось пригодится!). Если я кое-что знал о войне на Балтике, встречаясь с адмиралом в подлинно боевой обстановке, то многое другое оставалось для меня неизвестным. А узнать хотелось. И тогда, пользуясь свободной, непринужденной обстановкой, я стал докучать адмиралу вопросами. И кое-что узнал о его молодых годах. Потом это «кое-что» существенно дополнили и развили люди, знавшие его смолоду. Вот так и сложилось мое небольшое повествование о нем…
«Жизнь и сердце - флот!»
Существует такое поверье: если кораблеводитель не знает свой курс - ни один ветер не будет ему попутным. Мой герой хорошо знал и верно следовал раз и навсегда избранным курсом.
В гражданскую войну он среди первых советских военморов на Балтике, на Волге, на Каспии, военно-морское училище, помощник командира линкора «Парижская коммуна», старпом линкора «Марат», командир эскадренного миноносца «Яков Свердлов», Военно-морская академия, начальник штаба Балтийского флота. И, наконец, в 1939 году - командующий флотом. Вот этапы его большого пути…
Он всю жизнь сам себя «делал», охотно принимая все, что способствовало его движению вперед в одном избранном направлении. Он и не претендовал на то, что сейчас модно называть гармонически развитой личностью. У него не было увлечений, обуревающих многих. Он решительно отметал прочь все. Все, кроме дела. А этим главным и единственным делом был для него - флот. Как писал поэт Алексей Лебедев:
Превыше мелочных забот,
Над всеми мыслями большими,
Встает немеркнущее имя,
В котором жизнь и сердце - флот!
Флот в его представлении - это материальные и моральные ценности, корабли и люди. И прежде всего человек. Недаром такое значение придавал он всему арсеналу средств воспитания моряков, высказывая такую мысль: если до поры до времени винтовки и автоматы стоят в пирамиде, а пушки и пулеметы закрыты чехлами, то работа по идейному, нравственному воспитанию воинов не знает перерывов - это бесконечный процесс, от чего зависит моральное состояние матросов, которых он считал «главным двигателем корабельной службы». Одна из характерных черт в том, что он умел ценить время. Время измерялось им не часовой стрелкой, совершающей свой вечный бег, а по делам, свершениям. По его убеждению, время можно поставить себе на службу, если есть соответствующая организация. И в этом смысле больше всего ему подходила воинская служба, где все осмыслено, регламентировано, определено по времени.
Служба… Работа… До предела загруженные дни… Иногда даже бессонные ночи… Вот так он жил. И вовсе не потому, что хотел выделиться, обратить на себя внимание, получить побольше наград. Нет, он не мог иначе. Это была потребность, идущая изнутри, воспитанная в нем в молодые годы, еще со времен гражданской войны, когда он, шестнадцатилетний мальчуган, едва успев окончить фельдшерскую школу, в составе маршевой роты отправляется на фронт под Нарву, а затем участвует в боях на Волге и Каспии, а потом длинная череда мирной жизни, впрочем, для военного моряка и мирные будни полны тревоги. В 1928 году линкор «Парижская коммуна» совершает переход из Балтики в Черное море - путь, казавшийся далеким и опасным. И, в самом деле, стоило выйти в Балтийское море, как началась свежая погода. А там дальше, в океане, и особенно в Бискайском заливе, разразился неистовый шторм. Высокие крутые волны набрасывались на корабль и с легкостью спичечного коробка бросали его в разверзающуюся пучину. Все накрепко принайтованное на палубе срывало со своих мест и уносило в океан. Водяные валы с ревом неслись по палубе, через надстройки, через орудийные башни, кроша все на своем пути. Крены корабля критические. На верхней палубе действовала команда бесстрашных моряков во главе с помощником командира корабля Трибуцем. Каждый миг он рисковал быть смытым за борт, едва успевая схватиться за леера. Корабль был спасен. Коллективный подвиг экипажа высоко оценило Советское правительство. По приходе в Севастополь В. Ф. Трибуцу вручили именное оружие с короткой, многозначительной надписью на серебряной пластинке: «Стойкому защитнику пролетарской революции т. Трибуцу В. Ф. от РВС СССР». Стойкий защитник революции! Это высокое звание он пронес через всю свою жизнь.
* * *
Прошлое… Оно никогда не уходит из памяти. Чуть тронь - и по каким-то тонким, незримым струнам зазвучит музыка времени, и вспомнятся давно ушедшие события. Мы услышим знакомые голоса. Чаще всего они доносятся к нам из сорок первого года.
Едва немецко-фашистские войска вторглись в Эстонию, на командующего флотом легла вся тяжесть ответственности. И не только за боевые действия на море, но и за формирование морских частей в помощь Красной Армии, создание оборонительных рубежей под Таллином, эвакуация раненых. Наконец, поддержание коммуникаций с островами Эзель, Даго и полуостровом Ханко, где не затихала битва… В. Ф. Трибуц неустанно твердил: «Здесь, на эстонской земле, проходит передний край обороны Ленинграда», - и требовал одного: выстоять! Выстоять чего бы это ни стоило! Чтобы те вражеские дивизии, что нацеливались на Ленинград, в долгих изнурительных боях были обескровлены. Каждый день стойкой обороны, по словам командующего флотом, был равен выигранному сражению…
И воздух, и море - все содрогалось от незатихавших сражений. В ту пору Рижский залив превратился в арену борьбы. Там действовали корабли флота во главе с крейсером «Киров». Командовал отрядом легких сил и держал свой флаг на «Кирове» ближайший друг командующего флотом контр-адмирал Валентин Петрович Дрозд - человек уважаемый, отменный моряк, прошедший первую боевую школу в Испании. По возвращении на Родину его боевой пыл не угасал. С начала Отечественной войны корабли под его командованием охраняли вход в Рижский залив, и они же под флагом контрадмирала Дрозда шли в бой против фашистских кораблей, пытавшихся завладеть важнейшими коммуникациями на пути в Ригу.
Когда осложнилась обстановка, в Усть-Двинск прибыл В. Ф. Трибуц.
- Боимся за вас, Валентин Петрович, как бы вы тут не застряли, - с тревогой сказал он Дрозду. - Ты знаешь, каково положение на сухопутном фронте?
И сообщил, что немецкие танки уже вышли к Западной Двине и двигаются на Ригу… В этих условиях оставаться в Рижском заливе - слишком большой риск для «Кирова» и остальных кораблей. Не случайно немецкие радиостанции трубили на весь мир: «Большие силы красных закупорены в Рижском заливе, они попали в ловушку и обречены на гибель».
- Еще не известно, кто окажется в ловушке, - по лицу Трибуца проскользнула ироническая улыбка. - Но уходить надо…
А уйти отсюда было не просто: Ирбенский пролив минирован, другой пролив Муховейн - мелководен.
В. Ф. Трибуц приказал вызвать командиров кораблей, штурманов и сообщил:
- Будем выводить корабли через Муховейн. Другого выхода не вижу.
- Не пройти, товарищ адмирал, - возразил кто-то. - Там же мелко. При том на середине пролива, на самом повороте, со времен первой мировой войны лежит затопленный немецкий транспорт «Циммерман» с цементом. Через него не перепрыгнуть…
- Мы углубим канал, обойдем этот чертов «Циммерман». Правда, «Кирову» придется идти впритирку. На то есть у вас опытный штурман, - Трибуц бросил взгляд на старшего лейтенанта крейсера Пеценко. - Как ваше мнение, Василий Трофимович?
Пеценко, щеки его разрумянились от неожиданной похвалы, подтвердил:
- Да, другого выхода действительно нет.
- Ну а раз нет, немедленно приступайте к делу. Вам вместе с гидрографами поручаю пройти канал на буксире, промерить глубину, нанести данные на карту, а я сейчас же свяжусь с начальником Балттехфлота Гребенщиковым и прикажу срочно выслать из Палдиски земснаряды. Будем углублять и расширять канал с таким расчетом, чтобы не позже чем через трое суток начать проводку кораблей.
Совещание пришлось прервать: к кораблям приближалась очередная волна фашистских пикировщиков. Хлопали зенитки, взахлеб строчили пулеметы.
В. Ф. Трибуц пообещал, что в ближайшие сутки прибудут земснаряды.
- Готовьтесь к переходу, - наказал он Дрозду. - Время не терпит, каждая минута дорога.
Корабли перешли на Кассарский плес, в район Куйвасто, а штурман и гидрограф пошли на гидрографическом судне «Вал» с тралом. Они дошли до самого выхода из пролива, повернули обратно, еще раз обследовали глубины, то и дело корабль стопорил ход и гидрографы выставляли вешки на границе фарватера.
Вернулись в сумерках. Поднялись на палубу «Кирова», к командующему флотом.
- Давайте сюда планшеты, - потребовал Трибуц.
Он долго пристально всматривался в узкую извилистую морскую дорожку, испещренную цифрами. Никто не решался нарушить тишину. Все ждали, пока командующий скажет свое слово.
А он молча сидел, склонившись над планшетом.
- Картина ясна, - сказал он, поднявшись со стула, распрямив свою высокую ладную фигуру. - Будем углублять канал. Это только часть дела. Времени мало, и мы сможем подрыть в двух-трех местах, не больше. Есть еще одна радикальная мера: уменьшить осадку корабля. Сколько у вас груза? - обратился Трибуц к командиру корабля.
Тот начал перечислять: вода котельная, питьевая, мазут, боезапас…
Прикинув в уме, Трибуц сказал:
- Снять максимум груза, уменьшить осадку почти на метр. Тогда меньше риска сесть на мель.
И тут же приказал подать к борту водолей, танкер, буксир «Артиллерист» и баржи, разгрузить все лишнее, оставив мазут, котельную и питьевую воду только на переход в Таллин и боезапас для отражения возможных атак самолетов и торпедных катеров.
Скоро пришел караван земснарядов вместе с самоходными баржами. И начался небывалый в жизни речников аврал. Механизмы пустили на полный ход, стараясь из них выжать максимум того, на что они были способны. Закрутились барабаны, поднимая вверх черпаки с грунтом. Незаметно для противника они день за днем, час за часом углубляли канал.
Не забудется эта ночь, когда «Киров» снялся с якоря. Буксиры повели его по новому фарватеру.
Над морем стелилась дымка, местами туман сгущался и горизонт совсем не просматривался. Впрочем, на это сетовать не приходилось. По крайней мере, можно было рассчитывать, что отряд не заметит немецкая авиация. Медленно двигалась по каналу темная громада крейсера, а за ним и остальные корабли.
Шли медленно всю ночь. Наступило утро. Светлело, но туманная дымка не рассеивалась. И это было, как нельзя, кстати. Плохая видимость и низкая облачность по-прежнему прикрывали крейсер от воздушных атак.
Когда корабли пришли в Таллин, встали на якоря, заняв весь рейд, Дрозд явился в штаб флота на доклад к командующему. Они дружески обнялись.
- Ну как, расскажи подробно, - торопил Трибуц, горя желанием узнать все детали опасного перехода.
- Вначале мы подрабатывали машинами. Потом вдруг за кормой вздыбился рыжий песок и поплыла всякая муть… Машины застопорили. Корпус крейсера коснулся грунта, и мы не на шутку встревожились. Но надо было торопиться. Снова дали «самый малый вперед». Крейсер медленно двигался. Ориентировались по вешкам, стараясь не выйти за границы фарватера. И вот, товарищ командующий, живы и здоровы, в Таллине! - по-молодецки выпрямившись, доложил Дрозд.
- Вовремя пришли. Силы наши тают, нет резервов, а держаться необходимо. Одна надежда на корабельную артиллерию, - сказал Трибуц и стал объяснять, как он мыслит артиллерийскую поддержку сухопутных войск.
В 1945 году простой русский солдат водрузил красный флаг над рейхстагом в Берлине, а задолго до этого, в пору неравной битвы у стен Таллина, Военный совет флота и его командующий готовились к тому, чтобы силами балтийских летчиков нанести первые удары по логову фашистского зверя - Берлину.
Кому это поручить? Где найти подходящий аэродром? Как обеспечить операцию? Эти и другие вопросы решались втайне от всех. Даже летчики минно-торпедного полка под командованием Е. Н. Преображенского, которым предстояло выполнять задание, - даже они узнали об этом, когда прилетели на остров Эзель.
Пока они изучали маршрут, готовились, командующий флотом и его штаб были поглощены тем, чтобы в самый короткий срок доставить из Кронштадта на Эзель бомбы и горючее. Задача не из простых, если учесть, что Финский залив был густо минирован. И каждый выход корабля был сопряжен с большим риском. А если к тому же корабль нагружен бомбами, то это плавучий арсенал. И все-таки, несмотря на опасность встреч с минами, было принято решение: пустить тральщики один за другим на большой дистанции. Так, обходя минные поля, маскируясь от вражеской авиации, они доходили до Эзеля, выгружали бомбы, горючее и отправлялись в новый рейс.
И 8 августа 1941 года в сумерках самолеты, отягченные бомбовым грузом, выруливали на старт, отрывались от земли и исчезали в вечерней дымке. Море кончилось. Крылатые балтийцы летели над немецкой землей. Впереди узкой змейкой блеснула река Одер, а за ней показались огни Штеттина. Но впереди - сотни километров… И вот ярко освещенный Берлин! Мириады огней видны издалека. Команда: «Приготовиться!» Флаг-штурман Хохлов сосредоточился на прицеле, нажал кнопку сбрасывателя. Машина дрогнула. Там, внизу, на земле, взметнулось багровое пламя. Огни на улицах Берлина погасли, и небо пронзили кинжальные лучи прожекторов. Замелькали вспышки зениток. Но было уже поздно. Наши летчики сбросили бомбы на Берлин и ложились на обратный курс. Это был первый удар по фашистскому логову, предпринятый по решению Ставки ВТК.
И какой переполох поднялся в Германии. Из Берлина сообщили, будто это был налет английской авиации.
В эту ночь не сомкнул глаз В. Ф. Трибуц, поддерживая непрерывную связь с Эзелем и Москвой. Если бы тогда существовали приборы, способные показать внутреннее состояние человека, то наверняка выяснилось бы, что никогда прежде не билось так учащенно сердце командующего, обремененного огромной ответственностью…
Сражение в Эстонии продолжалось, но силы убывали. И, наконец, враг подкатился к стенам Таллина. Автору этих строк довелось стать свидетелем тех событий. В памяти особо запечатлелись последние августовские дни: бои тогда развернулись в курортном местечке Пирита, а затем перекинулись в парк Кадриорг. Город - в кольце пожаров. Черные столбы дыма поднимались в небо и долго неподвижно висели в воздухе. Вдали перекатывались взрывы, сливаясь с гулкими выстрелами корабельных орудий крейсера «Киров», лидера «Ленинград», эскадренных миноносцев и других кораблей, темные силуэты которых ясно выделялись на фоне спокойных вод Таллинского рейда. В небе летали фашистские самолеты, и не смолкал гул зениток.
Для командующего было совершенно очевидно, что не выдержать натиск пяти наступающих немецких дивизий, а ждать поддержки неоткуда. Значит, раньше или позже отступление неизбежно. Важно все заранее продумать, спланировать, чтобы сохранить людей и корабли. И хотя из Москвы звонили: «У вас там скопище транспортов, перегоняйте их в Кронштадт». На месте было виднее. Трибуц решал по-иному: все транспорты оставить в Таллине, распределить по гаваням, замаскировать. Конечно, в том был известный риск. А как поступить иначе? Когда придет час, на чем эвакуировать войска, технику, раненых и население?!
Небольшой круг особо доверенных лиц в секретном порядке работал над составлением плана эмбаркации. Однако все тайное становится явным.
- Вам не кажется, что, если в Москве узнают, чем вы тут занимаетесь, вас по головке не погладят?! - сказал один из высокопоставленных чинов, не подчиненных флоту.
- Нет, не кажется, - решительно заявил Трибуц. - Я командующий, отвечаю за флот, моя обязанность предвидеть назревающие события и упреждать их.
- Рискованно… - покачал тот головой. - Вас могут обвинить в паникерстве со всеми вытекающими последствиями.
- Ну что ж, обвинят так обвинят. Гораздо печальнее, если мы будем бездействовать и потеряем боевое ядро флота…
И он оказался прав: командный пункт флота находился уже в землянке Минной гавани, когда пришел приказ Ставки Верховного Главнокомандования - войскам, сражавшимся под Таллином, и Краснознаменному Балтийскому флоту отойти в Кронштадт и Ленинград. Решали часы и даже минуты. Благо план эвакуации был уже составлен. Оставалось задержать противника у стен Таллина и обеспечить погрузку войск.
Помню, для прикрытия отступающих войск в бой идут наши последние резервы - курсанты Военно-морского училища имени Фрунзе. Они выстроились поодаль от пирса. В. Ф. Трибун обращается к ним с короткой напутственной речью, его слова заглушают рев орудий, взрывы бомб и снарядов. «За землю Советскую, за родное Балтийское море «ура!» - провозгласил командующий, и ему отвечают троекратным «ура!». Чеканя шаг, безупречно выдерживая равнение, курсанты проходят и скрываются за портовыми зданиями. С парада - в бой!
Обстановка усложнялась с каждым часом. Корабли и батареи береговой обороны продолжали оказывать поддержку нашим войскам, ведя огонь по скоплениям немецкой пехоты и узлам дорог. Но слишком велико было превосходство противника в силах и технике. Подтянув резервы, немцы заняли несколько господствующих высот и вели прицельный огонь по рейду и кораблям. В эту пору последний раз в Таллине заседал Военный совет флота. Начальник штаба флота Ю. А. Пантелеев, с присущей ему четкостью, доложил обстановку на море. С севера нависают финские шхеры, южное побережье «оседлали» немцы, установив там дальнобойную артиллерию и собрав на аэродромах огромную массу авиации - пикирующих бомбардировщиков и истребителей. Но главный враг - мины! Для проводки двухсот кораблей и транспортов нужно было иметь, по крайней мере, сто тральщиков. А было два десятка. Подобный переход немыслим так же без прикрытия с воздуха. Но и это исключалось, поскольку ближайшие аэродромы были заняты противником, а из окрестностей Ленинграда наши истребители даже с дополнительными бачками «не дотянут»…
В. Ф. Трибуц, в меру своих сил, старался внешне сохранить спокойствие, хотя, как говорится, кошки скребли на сердце. Он отметил, что главное теперь - обеспечить планомерный организованный отход войск, пресекать панику; он объявил сроки отхода с позиций, методы прикрытия отходящих войск и время и места посадки на транспорты.
В последний момент появлялись все новые, неожиданные дела и заботы.
- Товарищ Трибуц, вам придется принять ценности и документы Госбанка. Груз важный, ответственный! Не знаю, где вы его разместите, но мы вам можем доверить. И только вам! - с такими словами обратился к командующему глава правительства Эстонской республики Иоганнес Лауристин.
Трибуц был немало озадачен, каким образом отправить этот груз, где для него самое надежное место? Ведь все корабли и транспорты подвергались одинаковой опасности. И все же место было найдено на крейсере «Киров». Ценный груз был эвакуирован и в 1944 году возвращен обратно в Таллин.
Пока шла погрузка войск и транспорты выходили из гаваней, пока корабли вели артиллерийскую дуэль с противником, все это время В. Ф. Трибуц находился на КП в землянке Минной гавани, принимал донесения, отдавал приказания, и только 28 августа на рассвете к борту «Кирова» подошло посыльное судно с членами Военного совета. Командующий и член Военного совета дивизионный комиссар Н. К. Смирнов поднялись на ходовой мостик, а за ними пронесли укрытое в чехле святая святых - знамя Краснознаменного Балтийского флота - первую награду Советского правительства, которой флот удостоился еще в 1928 году.
Высокий, чуть полноватый капитан первого ранга развернул на ходовом мостике карту Финского залива с нанесенными на нее данными и доложил:
- Товарищ командующий! Обстановка по состоянию на двадцать седьмое августа, десять ноль-ноль.
То был Георгий Ефимович Пилиповский, однокашник Трибуца по училищу имени Фрунзе, неизменный его соратник на протяжении многих лет службы на Балтике, начальник оперативного отдела штаба флота, а теперь начальник походного штаба при командующем.
Трибуц склонился над картой, как это бывало по утрам, когда он являлся в штаб, изучал дислокацию флата вплоть до последнего буксира: где находится, какие задачи выполняет. И, как всегда, глядя на карту, потребовал доложить построение боевого и походного порядка кораблей, систему защиты транспортов от ударов с воздуха и многое другое. Пилиповский досконально знал флот и всегда готов был ответить на любой вопрос командующего. Так и в этот раз он докладывал хотя и короче обычного, но с присущим ему знанием дела. Трибуц слушал не перебивая, а на его лице была какая-то озадаченность. Причина ее стала очевидна, когда Пилиповский, завершив доклад у карты, спросил:
- Товарищ командующий, разрешите дать «добро» на выход первого отряда?
- Нет, не разрешаю, Георгий Ефимович, - совсем неожиданно для всех ответил Трибуц, глядя за борт на разгулявшиеся волны. - Что предсказывают метеорологи?
- Ветер успокоится не раньше чем завтра.
- В таком случае выход флота откладывается. При такой погоде малые корабли, и особенно тральщики, будут сдерживать движение, мы растеряемся, и немцы смогут нас топить поодиночке, как им вздумается. Прикажите кораблям и транспортам отойти к островам Нейсаар и Аэгна. Пойдем, как только успокоится море.
Командующий и Пилиповский оба понимали: в такой ситуации промедление может быть смерти подобно. Ведь флот собрался на сравнительно небольшой акватории - опасность велика, особенно ударов с воздуха. И все же более важные соображения командующего взяли верх. И он, не колеблясь, принял решение, которое впоследствии оказалось единственно верным, безошибочным.
На следующий день ветер стих, море успокоилось, и в полдень было дано приказание начала движения кораблей.
Отряд главных сил с крейсером «Киров» снимался с якоря, сопровождаемый тральщиками, миноносцами, торпедными катерами, он спешил занять место в головном отряде.
Трибуц, Смирнов и командующий отрядом легких сил Дрозд оставались на мостике. В походе Трибуц не раз обращал свой взор к эсминцу «Яков Свердлов», шедшему в охранении крейсера. Старый знакомый, когда-то им командовал будущий флотоводец. Теперь и этот корабль, еще дореволюционной постройки, зарываясь в волны, старался не отстать от своих молодых собратьев.
Вскоре на «Киров» по радио понеслись тревожные донесения:
- Транспорт «Элла» подорвался на мине!
Командующий глянул на карту. В минуты нервного возбуждения он отличался особой быстротой реакции. И теперь в ответ послышался его сильный, полный волевого напряжения голос:
- Послать на помощь спасатель «Нептун»!
Пилиповский повторил приказание и скрылся за дверью радиорубки. А Трибуц стоял, точно влитый в палубу, строгий, невозмутимый, с биноклем на груди. Прильнув глазами к окулярам, он всматривался в море, в корабли, замечал, что слишком близко, буквально в кильватерной струе «Кирова», идет подводная лодка или отстает какой-то корабль охранения, отдавал необходимые приказания и снова стоял молча, возможно думая о том, что небольшой пароходик «Элла» первая жертва морского сражения, начало в цепи бед, что предстоит пережить участникам похода, отвечающим только за себя или за свой корабль, а он-то несет ответственность за всех, вместе взятых.
«Выдержка, и только выдержка!» - говорил он сам себе, стараясь держаться уверенно, не выказать волнения окружающим его людям.
А донесения шли и шли, одно горше другого:
- Погиб от прямого попадания бомбы ледокол «Вольдемаре»… Атакован с воздуха транспорт «Вирония»…
«Вирония»! Ведь там же работники штаба флота, политуправления, военные корреспонденты, многие, с кем расставаясь накануне днем в Минной гавани, командующий, протягивая руку, говорил: «До скорой встречи в Кронштадте». Состоится ли эта встреча?
Опять взгляд на карту и очередное приказание:
- Спасателю «Сатурн» взять «Виронию» на буксир.
Пилиповский едва успевал ответить коротким «есть!» и спешил передать приказание дальше.
И в эту самую пору воздух прорезал гул моторов фашистских бомбардировщиков, они шли девятками, строго выдерживая строй, курсом на «Киров». Над кораблем поднялась густая завеса заградительного огня. Мало того что били зенитки, командующий приказал открыть огонь. Пушки, способные поражать цели на тридцать с лишним километров, били по самолетам, сбивали их с боевого курса, рассеивали…
Немецкие пикировщики не могли прорваться сквозь густую завесу огня, они отворачивали от «Кирова» и тут же устремлялись на тихоходные, неповоротливые, слабо вооруженные транспорты. В эфир по-прежнему неслись тревожные донесения: «Подорвался на мине, принял шестьсот тонн воды. Не имею хода!…» В. Ф. Трибуц отдавал приказания другим кораблям об оказании помощи терпящим бедствие. Решения принимались мгновенно. И так же быстро исполнялись.
Одна опасность сменялась другой. Сигнальщики докладывали: «Батарея с мыса Юминда ведет огонь по кораблям!» И с мостика отдается приказание: «Подавить батарею огнем главного калибра». Гремит главный калибр, посылая залп за залпом. Батарея смолкает. Командующий флотом приказывает поставить дымовые завесы, и корабли идут дальше… Но вот новые донесения: «Мина справа!» Отдана команда, корабли обходят рогатую смерть. «Слева по борту мина!» Отдаются команды, и «Киров», а за ним другие корабли отворачивают, обходят ее стороной. Они не могут застопорить ход, рискуя стать жертвой бомбы или торпеды. Корабли форсируют минное поле. Опасность с каждой минутой нарастает. И когда в правом параване «Кирова» показался темный шар с гладкой блестящей поверхностью, сразу доложили: «Мина в правом параване!» Тут на несколько мгновений все оцепенели.
Трибуц переглянулся с Пилиповским и Дроздом. Взгляд его был испытующим. Не ожидая, кто как отреагирует на происшедшее, он громко скомандовал:
- Самый малый!
Командир корабля Сухорукое перевел ручку машинного телеграфа, и вскоре почувствовалось, что корабль сбавил ход. «Что дальше?» - думали стоявшие рядом с командующим, не смея вмешаться, нарушить ход его мысли. А он дал знать командиру корабля, что тот остается на мостике, махнул Дрозду рукой и стал спускаться вниз, на палубу.
Кажется, другого выхода не было, как обрезать параван вместе с затраленной в нем миной. Вызвали инженера-механика, он согласился. Тогда Трибун, приказал приступить к делу. И вот на палубе появился щупленький, худощавый матрос Петр Кашуба, моряки называли его «маленький-удаленький». И впрямь он не раз отличался на всякого рода работах, особенно во время ремонта корабля. В одной руке он держал маску, в другой электросварочный аппарат. Трибуц осмотрел его с ног до головы и сказал: «Действуйте!»
Тем временем боцманская команда подготовила все необходимое снаряжение. Кашубу усадили на крохотную, хрупкую беседку и стали спускать за борт, все ближе и ближе к паравану. И вот, надев на лицо маску, взмахнув рукой, он дал сигнал готовности. Тогда включили ток. Вспыхнула огненная дуга, каскадом посыпались искры. Трибуц точно прирос к борту крейсера, держась за леера, он наклонился вниз и не спускал глаз со смельчака, висевшего над самой бездной. Решали минуты. Черный шар смерти постепенно подтягивало к борту корабля. Каждый миг могла произойти беда. Чего стоили эти минуты, казавшиеся бесконечно долгими, пока не раздался треск и страшный спутник не оторвался от корабля, пошел в сторону, а затем затонул. Кашубу поднимали наверх.
Когда он вступил на палубу, Трибуц протянул ему руку, крепко сжал, и этот жест выражал многое, что в этой обстановке не выразить словами: это было и восхищение, и благодарность…
Эпизод с миной по-особому отпечатался в памяти моряков-кировцев. Вот о нем-то спустя три десятилетия, во время похода по местам боевой славы, и напомнил В. Ф. Трибуцу бывший командир зенитной батареи Алексей Федорович Александровский.
«Киров» прибавил ход. И снова В. Ф. Трибуц стоял на левом крыле командного носового мостика, принимал донесения, тут же отдавал приказания на корабли, растянувшиеся на десятки миль. Пилиповский по-прежнему курсировал между мостиком и радиорубкой, быстро выполняя приказания.
Получив решительный отпор, все реже появлялись самолеты, клейменные свастикой, и, казалось, командующему впору было вздохнуть с облегчением, если бы не произошло то, что наверняка осталось в памяти Трибуца до конца его дней.
Корабли проходили самые плотные минные заграждения. Тральщики, идя в голове отряда, одну за другой подсекали мины, они всплывали, и кораблям охранения приходилось на узком пространстве искусно маневрировать, чтобы не встретиться с рогатым чудовищем. Именно в эту пору на глазах командующего у миноносца «Якова Свердлова», шедшего в охранении с левого борта «Кирова», вырвался огненный столб, взметнувшийся к небу. И в следующие мгновения вода расступилась, чтобы принять в пучину останки корабля.
Трибуц обмер. Сердце захолодело, перед глазами поплыл туман. Усилием воли он овладел собой, и первая мысль была: спасти уцелевших. Катера «морские охотники», посланные на поиски моряков, подобрали немногих.
Погиб корабль, который в свое время был послушен своему командиру В. Ф. Трибуцу, моряки говорили с восхищением, что он «на одной пятке» крутился, как волчок, чуть ли не с полного хода швартовался к пирсу. И вот его не стало. Точно частица жизни самого командующего флотом ушла в небытие.
«Нам некогда было даже пережить в полной мере постигшее нас горе, - напишет он через три десятилетия - События набегали одно на другое, как кадры на киноленте. «Киров» вновь затралил параваном мину. Только успели избавиться от этой опасности, как началась атака вражеских торпедных катеров».
…Вечерело. Море окутывали сумерки. Идти в темноте было чревато большой опасностью, и В. Ф. Трибуц принял решение: до рассвета кораблям встать на якоря. И только рано утром они продолжали путь на восток, ведя бои с вражеской авиацией, минами, отражая атаки торпедных катеров…
Беспримерный по трудностям Таллинский поход был завершен. 87 процентов боевых кораблей пришли в Кронштадт, доставив 18 тысяч воинов, - это было боевое ядро флота, сыгравшее немалую роль в обороне Ленинграда. 22 транспорта и 12 вспомогательных судов остались на дне моря вместе с 5000 моряков и бойцов армии, оборонявших Таллин. Не будем удивляться, что за эти памятные сутки у командующего флотом появились на голове первые седые волосы.
«Историки по-разному оценивают его (поход. - Н. М.). Одни считают прорыв лишь героической эпопеей балтийцев, другие склонны видеть в нем явление трагическое и ищут причины этого. Я не разделяю ни той, ни другой точки зрения. Прорыв был одной из крупных операций, проведенных Балтийским флотом в годы Великой Отечественной войны»{2}, - таково заключение В. Ф. Трибуца.
А вот по этому поводу мнение буржуазного историка войны на море Мельцера:
«Момент после взятия Ревеля (Таллина. - Н. М.) был последним, когда немецкий военно-морской флот совместно с сухопутными силами и авиацией мог уничтожить советский Балтийский флот… Советский Военно-Морской Флот сохранил свою боеспособность, весьма активно участвовал в отражении наступательных действий немецких сухопутных сил и, наконец, в 1944 г. оказался там, где его присутствие было менее всего желательным»{3}.
* * *
…Течет, волнуется река времени. Наш герой шел по ней через крутые пороги. Сколько довелось их встретить на его долгом пути, никто не знает. Вероятно, он и сам не смог бы их перечислить. Возможно, это были тревожные дни Таллина, переход кораблей в Кронштадт, а может быть, не менее тяжелые события осени 1941 года, когда враг подкатился к стенам Ленинграда и весь флот, от адмирала до юнги, встал на защиту города на Неве.
Утро Победы
Война!… При одном слове «война» в сознании предстают наступление, отступление, атаки, контратаки, маневры, «котлы» и многое другое… Но в Великую Отечественную войну успех достигался не только участием массы войск на полях сражений или моряков на широких просторах морей и океанов. Война была борьбой ума, хитрости, упорства. То, что планировала одна сторона, другая старалась разрушить.
Вот и в штабе Краснознаменного Балтийского флота собиралось и трансформировалось множество различных данных, на основе которых предлагались решения. Обычно адмирал В. Ф. Трибуц слушал доклады, то и дело обращаясь к карте. Подобно шахматисту, он вел сложную игру с невидимым противником, продумывал ходы, прежде чем сказать свое слово, которое имело силу приказа.
После войны стали известны документы той стороны, что вела игру с командованием Балтийского флота, стараясь доказать свое превосходство.
Каков был первый ход противника на шахматной доске, известно из директивы № 21 («План Барбаросса»):
«В ходе этих операций (речь шла о наступательных действиях немецкой армии. - Н . М.) русский Балтийский флот быстро потеряет свои базы и окажется, таким образом, неспособным продолжать борьбу».
Не вышло! Два с лишним месяца флот держался в своих базах в Прибалтике. И еще дольше на островах Моонзундского архипелага и на Ханко. Так что блицкриг на море полностью провалился…
Еще более хитрым был следующий ход противника: «Во взаимодействии с финнами, используя минные заграждения и артиллерийский огонь, блокировать Кронштадт, чтобы воспрепятствовать выходу сил противника в Балтийское море».
Блокировать Кронштадт немцам не удалось. В 1942 году подводные лодки тремя эшелонами прорвались в Балтийское море, совершив более тридцати походов. Торпедами и артиллерией они уничтожили и повредили шестьдесят вражеских транспортов и несколько боевых кораблей. Военно-морские силы Германии не смогли обеспечить бесперебойные действия на своих коммуникациях.
Когда противник выставил поперек Финского залива сплошное сетевое заграждение, усилив гогландскую минную позицию, и действия подводных лодок стали невозможны, боевую эстафету принимает торпедоносная авиация, действующая с неменьшим успехом. В 1943 году она потопила пятьдесят два транспорта и корабля противника.
Несмотря на сложности и трудности обстановки, Балтийский флот успешно решал задачи, поставленные ему Ставкой Верховного Главнокомандования.
Многое довелось увидеть и пережить нашему герою за четыре огненных года. Не раз создавались критические ситуации.
Осенью 1941 года враг подкатился к самым стенам Ленинграда. Морская артиллерия вела ураганный огонь по войскам противника, окопавшимся в ближайших пригородах - Стрельне, Петергофе. А соседствующий с ним ораниенбаумский пятачок держался силами нескольких матросских батальонов и поредевших частей 8-й армии. Какой ценой держался! Капитан Баковня, командовавший батальоном морской пехоты, за день отбивал до двух десятков вражеских атак. Люди с каждым часом выбывали из строя, и, в конце концов, комбат, раненный, остался втроем со своими бойцами.
В. Ф. Трибуц в эту тяжкую пору был там, вместе с моряками, сражавшимися не на жизнь, а на смерть. Все видели: «С нами командующий флотом!» И это прибавляло сил и укрепляло желание выстоять, чего бы это ни стоило, выстоять любой ценой, даже ценой своей жизни.
В командование Ленинградским фронтом вступил генерал армии Г. К. Жуков. Вызвав Трибуца к себе, он подвел его к карте и показал на район Петергофа:
- Вот здесь надо высадить десант, хотя бы на короткое время отвлечь, сковать силы противника, не дать ему возможности прорваться в город.
Командующий вернулся в Кронштадт. Буквально за двое суток был сформирован десантный отряд из матросов кораблей и учебного отряда. Отменные ребята! Короткий митинг. Последние напутственные слова адмирала. Команда: «По кораблям!» И в ночной тишине с 4 на 5 октября 1941 года только слышался глухой рокот моторов.
Командующий и член Военного совета дивизионный комиссар Н. К. Смирнов всю ночь глаз не сомкнули в ожидании известий. Они находились на сигнально-наблюдательном посту штаба флота. Со стороны Петергофа не донеслось ни одного выстрела, и они считали: дело сделано… Это уже потом там, в парке, развернулись жестокие схватки. Немногим морякам удалось вырваться живыми. Тяжелой ценой, но задача все-таки была выполнена. Моряки отвлекли силы противника и выиграли время, необходимое для укрепления нашей обороны на самых важных направлениях. Г. К. Жуков по достоинству оценит мужество балтийцев:
«Моряки действовали не только смело, но и предельно дерзко»{4}.
И тогда же, в самые решающие дни битвы за Ленинград, из Москвы поступает приказ: минировать корабли и, в случае прорыва противника, затопить боевое ядро флота. Командующий оцепенел, рассказывают очевидцы. Решил: «Провокация!» А когда убедился, что это не так, первая реакция была такой: срочно собирать все силы, все, чем располагает флот, и бросить для отпора врагу. Сто тысяч моряков сошли с кораблей и сражались на сухопутье, корабельная артиллерия круглые сутки вела огонь, оказывая помощь пехоте.
К счастью, в той сложной обстановке до трагедии не дошло, но сама история с минированием кораблей имела свое весьма неприятное продолжение:
«Спустя приблизительно год, когда напряжение в Ленинграде ослабло и вопрос об уничтожении флота отпал, в адрес Сталина пришла телеграмма, - вспоминает бывший нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. - Автор ее, очевидно не знавший всех подробностей, обвинил командующего флотом В. Ф. Трибуца в паникерстве и преждевременном минировании кораблей. Копия этой телеграммы была у меня. Пришлось срочно напомнить И. В. Сталину, как все происходило, чтобы отвести незаслуженное и весьма серьезное обвинение от командования Балтийского флота»{5}.
На южном побережье Финского залива, в ближайших пригородах Ленинграда противник установил батареи. Под огнем оказалась наша единственная, жизненно важная коммуникация Ленинград - Кронштадт, а вскоре и Кронштадт - Лавенсаари, небольшой островок, превратившийся в передовую базу подводного флота Балтики.
Для связи с базами собрали транспортные средства - ледоколы, суда торгового флота, речного пароходства. Но как сделать этот путь безопасным, прикрыть от огня фашистских батарей? Вот задача со многими неизвестными, выпавшая командующему флотом. Он раздумывал, и уже созревало решение. В первую очередь контрбатарейная борьба! Открыли огонь немецкие батареи, и тут же им отвечает Кронштадт, форты, двенадцатидюймовые орудия линкора «Марат». Но, подумав, он решил: мало того! Хорошо бы корабли сделать невидимками, что бывает в сказке, но в жизни получится ли? И снова раздумья.
…Когда старшему лейтенанту Николаю Николаевичу Амелько сказали: «Вас вызывает командующий флотом!» - он удивился и переспросил: «Сам командующий?» - «Да, - ответили ему. - Вице-адмирал Трибуц».
Амелько был несколько озадачен. Правда, он знал командующего и не раз с ним встречался, начиная с памятного дня, когда курсанты училища, и среди них Амелько, проходили практику на крейсере «Аврора», и однажды во время учений у самого борта «Авроры» всплыла подводная лодка «Декабрист». В рубке показалась высокая худощавая фигура вице-адмирала Трибуца. Он перешел на «Аврору» и с большой охотой, дружески беседовал с курсантами.
Войну старший лейтенант Амелько встретил командиром учебного корабля «Ленинградсовет» в Таллине и сразу включился в боевую жизнь. Конечно, по сравнению с миноносцами или лидерами, его «корвет», спущенный на воду еще в 1896 году, считался дедушкой русского флота. С двумя пушками на борту, имея малый ход, он не поддерживал с моря наши войска и не топил корабли противника, он выполнял куда более скромные задания: перебросить войска из одного порта в другой или сопровождать конвои. Но наступила пора держать экзамен Николаю Николаевичу. Это было во время Таллинского перехода. Тут с блеском проявился и подлинный талант кораблеводителя, и мужество, спокойствие в условиях, труднее каких и не придумаешь. Приняв несколько сот раненых, «Ленинградсовет» вышел из Таллинской гавани в числе последних кораблей. И сразу на него набросились немецкие самолеты. Пользуясь тем, что у него было слабое вооружение, они пикировали, сбрасывая десятки бомб. И все мимо! Одно-единственное, что спасло старый кораблик от прямого попадания, было мастерство маневрирования его командира. Взгляд Амелько был устремлен в небо, он неотрывно следил за самолетами, а как только отрывались бомбы, энергично командовал: «Право руля! Лево руля!» - маневрировал ходами. В итоге «Ленинградсовет» в числе немногих кораблей дошел до Кронштадта, не получив ни одного прямого попадания бомбы. Недаром моряки, бывшие пассажирами, сочинили песенку, которая долго бытовала на флоте:
Амелько, старший лейтенант!
Мы шлем любовь свою
За доблесть, мужество, талант,
Проявленный в бою…
По приходе в Кронштадт командующий выразил самое высокое признание Амелько, на какое он был только способен, сказав: «Горжусь такими командирами!» - вручил ему орден Красного Знамени и сообщил о досрочном присвоении звания капитан-лейтенанта. И вот снова его вызывают.
- Поздравляю с новым назначением, - сообщил Трибуц.
Амелько насторожился.
- Да, да, попрощайтесь со своим «Ленинградсоветом» и принимайте дивизион кораблей-дымзавесчиков. Будете прикрывать конвои…
И, развернув карту восточной части Финского залива, Владимир Филиппович стал показывать фарватер, объяснять все сложности обстановки, где какие батареи установлены противником.
- Вот видите, совсем близко, - подчеркнул он, - могут прямой наводкой бить по кораблям. Так что на вас возлагаю ответственность. Запомните, сколько вышло кораблей - столько и должно прийти в порт назначения…
А дальше все пошло своим чередом. Амелько принял корабли. И вот первый поход - проводка конвоя из Кронштадта в Ленинград. Осенью рано становится сумеречно. Корабли вышли из гавани в залив и построились согласно походному ордеру.
Амелько на ходовом мостике осматривается в бинокль. Взгляд его устремлен на южное побережье залива. Там противник, оттуда жди сюрпризов.
В это время обычная для Балтики сырая, склизкая, дождливая погода, волна бьет в борта корабля. Таинственной темнотой охвачен петергофский берег. Противника не слышно и не видно. Значит, конвой не обнаружен, и можно тому радоваться. Да не тут-то было! Что-то ухнуло вдали, и в небе над кораблями повис осветительный снаряд. Один, другой, третий… Светло как днем.
С ходового мостика команда: «Дым!» Юркие катера-дымозавесчики понеслись вдоль конвоя, окутывая корабли густой белой пеленой. А ветер, как на грех, врывается в дымовую завесу, предательски рассеивает ее в клочья, помогая противнику прицелиться.
И свистят над головой моряков снаряды, взрываясь сначала далеко, затем все ближе и ближе к кораблям. Осколки уже летят на палубу. Дымовые завесы относятся ветром, рассеиваются, и корабли - на глазах противника.
С ходового мостика головного корабля команда - рассредоточиться и маневрировать - испытанный способ Амелько еще во время Таллинского похода. Удалось вывернуться от прямых попаданий снарядов, но осколки дождем падали на палубы и надстройки. Никто не мог предполагать, что дымоаппаратура так быстро разрядится на предательском ветру и белые завесы превратятся в тонкое кружево, через которое ясно будут выступать силуэты кораблей.
Кое- как дошли до Ленинграда, ошвартовались на Неве у Васильевского острова. С борта головного корабля сошли на берег артисты Дома флота, понурые, натерпевшиеся страха, а молодой парень-гармонист во время обстрела, вопреки запрету, выбежал на палубу и был сражен наповал осколком вражеского снаряда.
Проводка первого конвоя научила многому командира конвоя - старого, многоопытного моряка Ф. Л. Юрковского - и Н. Н. Амелько. И когда командующий разбирал этот поход, выясняя все детали работы дымзавесчиков, ему стало ясно, что на кораблях мало аппаратов для дыма.
Он спросил:
- Как решить эту проблему? Куда их пристроить?
- Снять тральные лебедки и установить на их место дымоаппаратуру, - предложил Амелько.
Командующий сразу согласился, он посоветовал искать тактические приемы использования дымозавес. Склонившись над картой, он снова стал объяснять особенности проводки кораблей: хорошо, если ветер дует на батареи противника, они в таких случаях ведут огонь не прицельно, а по площадям, гораздо хуже, если ветер задует от берега на корабли, тогда может случиться то, что уже произошло.
Вскоре корабли оснастили дополнительной аппаратурой, а кроме того, началось взаимодействие с нашими батареями, после первых выстрелов на немецкие батареи обрушивался шквал балтийского огня, и они вынуждены были замолкнуть.
Всю осень Николай Николаевич Амелько нес конвойную службу, тяжелую и опасную. И с наступлением зимы, когда залив сковало льдом, судоходство не прекратилось. Ледоколы пробили фарватер, и опять пошли корабли. Но тут появились новые сложности. Дымзавесчики больше не могли маневрировать на узкой полосе фарватера. А задымлять корабли надо. Но как? Снова командующий совещался со своими командирами. Амелько предложил вместо катеров - аэросани! Их быстро нашли. И Николай Николаевич вступил в должность командира батальона дымзавесчиков. Дымоаппаратуру смонтировали в корме аэросаней, и получилось еще лучше, чем на катерах. Одно нажатие кнопки - облако дыма вырывалось из трубы, его подхватывала струя от винта и несла дальше в нужном направлении. Аэросани, сверх всяких ожиданий, оказались прекрасными дымзавесчиками, сопровождавшими корабли по всему фарватеру от Ленинграда до Кронштадта и дальше до самого острова Лавенсаари. Но бывало и другое. Случалось им выполнять совсем неожиданные задания командующего. Так в ту же самую пору несколько дней подряд немцы упорно обстреливали Кронштадт. Прицел у них был на купол старинного собора, что возвышается над городом и демаскирует военные объекты.
Амелько был срочно вызван к командующему и получил задачу: задымить собор. Хорошенькое дело! Ма-яина, которую никак не скроешь. А кроме того, на куполе наш наблюдательный пост.
«И тем не менее попробуем», - решил Амелько. И тут пошли в ход аэросани. Но разве их поднимешь на колокольню? Ничего, голь на выдумку хитра; у Амелько созрел такой план: нарыть вокруг собора высокие горы снега. И когда аэросани с нескольких сторон задним ходом въехали на снежные горы и пустили вверх дымы, не то чтобы собор - весь Кронштадт утонул в белой пелене. Командующему оставалось подивиться находчивости и мастерству своих дымозавесчиков…
* * *
- Я не могу не вспомнить Владимира Филипповича Трибуца с чувством глубокой признательности. Под его руководством мы, молодые командиры флота, проходили суровую школу войны. С ним мы пережили горькие дни отступления и радость наших побед. И потому в каждом из нас частица ума и флотоводческого таланта адмирала Трибуца, - говорит сегодня адмирал Николай Николаевич Амелько, один из многих, кого вырастила Балтика. Затем он стал командующим Тихоокеанским флотом и заместителем главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР.
* * *
…Где только за время войны не находился командный пункт адмирала Трибуца: в Таллине - в землянке Минной гавани, в Кронштадте - в артиллерийском каземате, в Ленинграде - на Петроградской стороне в церквушке, рядом с электротехническим институтом. А в 1943 году и совсем странно… на фабрике «Канат», что на Петровском острове. Благо это на Неве, есть причалы для швартовки судов, перегрузки войск и техники.
Задолго до начала новой большой операции командующий Ленинградским фронтом генерал Л. А. Говоров вызвал к себе командующих армиями, представителей флота и объявил, что в середине января 1944 года решено начать крупное наступление, «прогрызть» пресловутый немецкий северный вал, сокрушить врага у стен Ленинграда и погнать его дальше - на запад.
- Готовы ли вы к этому?
Командующие армиями доложили, что готовы. Когда дошла очередь до моряков, Трибуц заявил:
- Флот тоже готов! Противник теперь все больше зависит от своих морских коммуникаций, и потому очень важно их нарушать, срывать подвоз войск, боевой техники, железа и никеля из Финляндии и Швеции для немецкой промышленности. Правда, в море пока нет крупных баталий, - заметил Владимир Филиппович. - Мы выдвинулись в среднюю часть Финского залива, имеем там базы на островах Лавенсаари, Сескар. Держим врага в постоянном напряжении.
Трибуц заверил, что Балтийский флот имеет все необходимое для участия в предстоящем наступлении, Командующий фронтом поставил морякам задачу: прикрывать с моря фланги наших армий, огнем морской артиллерии и авиации разрушать узлы обороны противника. А пока - и это первоочередное дело - перебросить армейские соединения с техникой на ораниенбаумский плацдарм, откуда будет наноситься главный удар.
И поскольку это задача номер один, все силы должны быть брошены на обеспечение перевозок.
Ноябрь - декабрь самое что ни на есть плохое время года для Ленинграда: осень уходит, а зима еще не пришла. К тому же флот не имел специальных кораблей, а транспорты с большой осадкой не пустишь по мелководному фарватеру: того и гляди, застрянут где-то посреди залива и станут мишенью для немецкой артиллерии.
Однако вступал в действие важнейший фактор - время. Время потерять - все потерять! В. Ф. Трибуц приказал собрать все, что было на плаву и могло двигаться: буксиры, баржи, даже маленькие пароходики - «речные трамваи» в мирное время, бегавшие по Неве от Дворцовой набережной до парка культуры и отдыха, - даже они были мобилизованы. Разумеется, вместе со своими капитанами, инженерами-механиками, матросами, людьми, казалось, совсем не военными, но в этой обстановке не было разницы, и они стали бойцами.
«Летучие голландцы», как называл их В. Ф. Трибуц, ходили по ночам. Целая флотилия судов грузилась войсками и техникой в Ленинграде либо у Лисьего Носа и успевала за ночь дойти до Ораниенбаума, разгрузиться на пятачке и вернуться обратно. На тот случай, если конвой будет обнаружен и противник откроет огонь, морские артиллеристы были готовы вступить в контрбатарейную борьбу, а летчики-ночники могли нанести по батареям противника удары с воздуха. Не обошлось тут и без участия катеров-дымозавесчиков из дивизиона Н. Н. Амелько. Они сопровождали корабли. Как только появлялась малейшая опасность, чаще всего это бывало уже на самых подступах к Ораниенбауму, дымы окутывали корабли с войсками и техникой. Ох и сколько же ночей провел Николай Николаевич на ходовом мостике флагманского корабля в постоянном напряжении и тревоге. А днем тоже было не до отдыха: проверка техники, заправка аппаратуры, организационные дела… Так и мотались люди сутки за сутками, Как-то пришел к ним командующий флотом, увидел: теснота немыслимая, приклонить голову негде, посочувствовал и говорит:
- В моем распоряжении два больших катера ЯМБ. Отныне они ваши!…
Амелько несказанно обрадовался. Так два больших комфортабельных штабных катера с мягкими диванами, кухней, посудой стали плавучей казармой для моряков дымозавесчиков, где они жили, питались и отдыхали после ночных походов.
Начиная с 5 по 20 ноября 1943 года пятнадцать суток шли конвои. Все это время командующий флотом работал без устали. Днем формировались конвои, все проверялось, согласовывалось, а ночи были самым ответственным и напряженным временем, когда решался успех самого дела. За 15 суток без единой потери было переброшено 30 тысяч воинов, 47 танков, около 1400 машин, 400 орудий и минометов, 3 тысячи лошадей, почти 10 тысяч тонн боезапаса и других грузов…
Все время на свежем воздухе, на бешеном осеннем ветру, постоянное нервное напряжение… Не выдержал организм, В. Ф. Трибуц слег с воспалением легких. У постели больного, как и в штабе флота, стояли телефоны, и связь с окружающей жизнью не прерывалась ни на одну минуту, как не прекращалась работа по подготовке предстоящего наступления.
В один из дней к В. Ф. Трибуцу на квартиру приехал начальник штаба фронта генерал-лейтенант Д. М. Гусев.
- Командующий фронтом просит продолжать перевозки, - сообщил он. - В ближайшие две недели нужно снова перебросить большое число войск.
Трибуц подумал: ведь Невскую губу уже затянуло льдом. Все осложняется. Но не высказал своих опасений, наоборот, полный решимости, заявил:
- Раз нужно, сделаем!
И началась поистине ледовая одиссея. Помимо льда, задули ветры, противник обстреливал Кронштадт и те самые места, где скапливались войска для дальнейшей переправы.
Можно понять беспокойство, охватившее командующего, и он, еще не справившись с болезнью, поднялся, чтобы руководить перевозками.
Все мало- мальски подходящие плавсредства стянули в Ленинград -буксиры, заградители, озерные и речные баржи - и пустили в дело. Но, вползая в лед, они порой теряли винты и рули. Мог прийти на помощь ледокол «Ермак», но для него слишком малы глубины и велика опасность сесть на мель. Комфлотом раздумывает. Что делать? Как быть? И наконец принял смелое и, прямо сказать, рискованное решение - использовать быстроходные тральщики. Их мало. Они для флота - на вес золота. К тому же у них слабые корпуса. Но ничего не поделаешь, другого выхода не было, пустили их пробивать лед, проводить флотилии судов с войсками.
Суда грузюшсь в Ленинграде и шли, держа курс на Ораниенбаум. Туда - обратно, туда - обратно…
Постепенно темп перевозок возрастал. По решению командующего, грузились уже в двух местах: в Ленинграде и Лисьем Носу. И быстроходные тральщики, а вслед за ними и остальные суда медленно, но верно пробивались к цели. Штормовые ветры вызывали подвижку льда. К адмиралу Трибуцу летели по радио тревожные донесения: «Застрял во льдах. Прошу помощи!» Комфлотом немедленно посылал на выручку буксиры. Но что стоили эти часы и минуты тревожных ожиданий известий с судов, терпящих бедствие?! Благо сказывалось воспитание моряков, действовал неписаный закон войны: сам погибай, а товарища выручай. Так поступил комсомолец Михайлов, спустившись в холодную воду, а за ним и другие моряки подтянули трос к застрявшей барже и помогли выручить людей. А на следующую ночь опять беда. И куда более серьезная. При подвижке льдов зажало целый караван - восемнадцать судов сразу. А ведь там солдаты, боевая техника. Всю ночь пытались что-то сделать. Не получалось. Уже занималось утро. Трибуц позвонил командующему Военно-Воздушными Силами генералу Самохину: «Чем можете помочь?» В ходе обсуждения нашли выход: приказано Амелько поставить дымовые завесы - закрыть суда от немецких наблюдателей в Стрельне и Петергофе, береговикам открыть по противнику ураганный огонь и нанести с воздуха бомбовые удары. Решено - сделано. Не успели гитлеровцы понять, что происходит, почему вдруг такой шквал огня, как суда выбрались из ледового плена.
День ото дня обстановка в Финском заливе становилась все более тяжелой, угрожающей. И судам приходилось труднее пробиваться к Ораниенбауму. Каждый рейс продолжался более полусуток. Тогда командующий флотом принял решение: перевозить войска не из Ленинграда, а из Лисьего Носа, что значительно ближе. С городских причалов грузы перебрасывались в Лисий Нос, а отсюда на плацдарм.
В. Ф. Трибуц прибыл в Лисий Нос и наблюдал за ходом погрузочных работ. «Все равно не поспеваем», - подумал он. И тут у него возникла новая идея: открыть еще одну ледовую трассу из Горской в Кронштадт и оттуда на машинах перебрасывать технику и людей дальше, в Ораниенбаум. В Кронштадте на полный ход заработала перевалочная база. Скрытно, совсем незаметно для противника перевозки были завершены до начала наступления.
Вспоминая это время, командующий 2-й ударной армией генерал армии И. И. Федюнинский впоследствии напишет: «Вряд ли можно припомнить в истории военного искусства подобный пример, когда переброска огромных масс людей и техники непосредственно в зоне наблюдения противника была бы проведена так скрытно и без потерь. Противник до самых последних дней не имел представления о масштабе перевозок, полагал, что мы перебрасываем войска с плацдарма в город, и, видимо, не придавал значения этой перегруппировке. Балтийцы обеспечивали скрытность своих действий искусным вождением кораблей, а сокрушительный огонь морских орудий отвлекал внимание противника»{6}.
Ивана Ивановича Федюнинского в шутку прозвали «генерал Январь». И впрямь за год до этого, тоже в январе 1943 года, его войска участвовали в прорыве блокады. Теперь они сосредоточились на малой земле Ораниенбаума для последнего решающего наступления, чтобы сокрушить остатки блокады.
В канун наступления он и адмирал Трибуц встретились и вместе переправлялись из Кронштадта в Ораниенбаум. Оба, вероятно, думали об одном: пришло время продиктовать противнику свою волю, оба были суровы, напряженны.
Накануне на Военном совете флота, с участием командиров соединений, руководящих политработников, командующий нарисовал картину того, как мыслится участие флота в этой большой стратегической операции. И, закончив словами: «Мы вобьем осиновый кол в могилу противника», подумал, не слишком ли громко и хвастливо… Ему вспомнился канун войны, чрезмерная переоценка своих сил и протрезвление в осенние денечки сорок первого года.
Благо теперь другие времена. На Ораниенбаумском плацдарме было тесно от массы войск и техника была иная. И Балтийский флот пополнился малыми кораблями, получил необходимую технику, и главным образом новейшие самолеты.
В. Ф. Трибуц вместе с Федюнинским находились на наблюдательном пункте, откуда до переднего края было, что называется, рукой подать. Сюда были подтянуты все средства связи с фортами, береговыми батареями, кораблями, морской авиацией.
В преддверии того, что предстоит многодневная напряженная работа, Федюнинский советовал адмиралу отдохнуть, а сам глаз не сомкнул. Не спал и Трибуц. Еще и еще раз все проверял, уточнял, созванивался то с начальником штаба флота, то с командиром Кронштадтской базы, то с командующим Военно-Воздушными Силами…
Поскольку флот должен будет поддерживать не только 2-ю ударную армию генерала Федюнинского, но и 42-ю армию генерала Н. Н. Масленникова, которая начнет наступление из-под Пулкова, В. Ф. Трибуц принял решение - всю корабельную и береговую артиллерию объединить в пять групп. Первая будет сопровождать войска 2-й ударной армии, вторая, третья и четвертая должны участвовать в наступлении 42-й армии. Пятую группу составляла бригада морской железнодорожной артиллерии. Она была самой мощной, дальнобойной и скорострельной: шестьдесят три орудия могли за одну минуту выпустить на врага свыше двадцати трех тысяч килограмм металла. Ей-то и предстояло в первую очередь вскрывать долговременную оборону противника, разрушать узлы сопротивления и опорные пункты в тактической глубине обороны врага.
Сколько сил и времени потребовалось на подготовку материальной части, подвоза боеприпасов, «привязку» огневых позиций корабельной и морской железнодорожной артиллерии к местности! Не говоря уже о том, что стрелять надо было не в божий свет как в копеечку, а предварительно разведать цели и составить плановые таблицы.
Последняя ночь была долгой, томительной. Поведение противника ничем особым не отличалось. С той стороны иногда постреливали, иногда в воздух взвивались ракеты, озаряя снежную целину.
В. Ф. Трибуц находился на наблюдательном посту артиллеристов, вблизи от переднего края.
- Вот видите, противник наш замысел, кажется, не разгадал, - сказал он.
- Тем лучше, - отозвался хозяин КП - подполковник Проскурин. - Значит, на нашей стороне внезапность.
Занимался рассвет. Погода ничего радостного не предвещала: хмурое, серое небо, плотной стеной нависали облака. Низко над землей проплывали клочья тумана.
Трибуц глянул в глазок перископа, чертыхнулся. Посмотрев на часы, сказал:
- Еще есть время, авось и пронесет…
Но и в девять часов утра ничего существенного не изменилось.
- Природа с нами не в ладах, - досадовал он, - а надо начинать.
И когда стрелка часов показала 9.35 - в воинские части, на форты, корабли, береговые батареи понеслась команда «огонь!».
Раньше всего засверкали огненные трассы «катюш», и тут же разразилась мощная артиллерийская гроза. Заухали, загремели, заговорили на разные голоса полевые пушки и более сотни морских орудий Кронштадта, форта «Красная Горка», линкора «Петропавловск» (много лет он назывался «Маратом»).
Трибуц слышал свист снарядов, видел темные облака дыма, вспыхивавшие на месте падения тяжелых снарядов, что вскрывали железобетонные укрепления противника, обстреливали штабы, батареи, лупили по скоплениям пехоты…
Шестьдесят пять минут длилась канонада. Стена густого дыма закрыла снежную равнину. Постепенно дым рассеивался, и стало видно, как из ближайших траншей солдаты устремляются в атаку.
Сюда, на НП, непрерывно поступали донесения:
- Пошли танки! - сообщали корректировщики огня морской артиллерии, находившиеся в гуще наступающих войск. - Нужна огневая помощь.
Адмирал Трибуц следил по карте за ходом сражения и тут же отдавал приказания артиллеристам. Буквально через несколько минут, как эхо, доносился орудийный гром.
Едва успели выполнить заявку танкистов, как тут же послышался голос командира стрелкового корпуса А. И. Андреева:
- Товарищ адмирал! Прошу еще раз прополосовать огнем доты в районе…
И снова открывали огонь морские орудия.
Немцы ожесточенно сопротивлялись, переходили в контратаки. Весь день не затихала боевая страда. В итоге первая линия обороны была прорвана и наши войска под прикрытием огня пошли дальше…
В конце дня В. Ф. Трибуц разговаривал с начальником штаба фронта, и тот сообщил: несмотря на первые наши успехи, противник в районе Стрельны и Петергофа упорно сопротивляется. Адмирал приказал сосредоточить огонь на этих участках, после чего от сорока до семидесяти снарядов крупного калибра обрушилось на каждую цель. Огневые налеты повторялись много раз, пока генерал Андреев не передал: «Спасибо, морячки, крепко поддержали».
На следующий день должны были перейти в наступление войска с Пулковских высот, и адмирал Трибуц возвращался обратно в город. Он спешил на командный пункт генерала Говорова в Московском районе - в самом высоком здании много лет строившегося, так и недостроенного, Дома Советов. В отличие от НП на пятачке - тут была и оптика, и радиостанция, и другие виды современного управления войсками, благодаря чему визуально просматривался передний край.
- Артподготовка началась. Тысячи стволов фронта и флота сотрясали воздух, - рассказывал адмирал. - В грохоте канонады наши попытки разговаривать напоминали мимику актеров в немых фильмах. Меня, да и всех присутствующих здесь, восхищала удивительная сила огня, ритмичность, непрерывность и точность действий наших артиллеристов.
Комфлотом знал, что там, на Пулковских высотах, среди войск 42-й армии, перешедшей в наступление, были гвардейцы стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка, в 1941 году героически сражавшиеся на полуострове Ханко.
С утра стали поступать заявки от наступающих войск.
«Часов в одиннадцать меня попросили срочно оказать помощь: фашисты укрепились на одной из высот в районе Красного Села, упорно огрызались и задерживали наступление нашей пехоты, - вспоминает адмирал. - Я и раньше знал об этой, так называемой, цели № 23, но все же проверил свои предположения по телефону, вызвав командира четвертой артгруппы инженер-капитана первого ранга И. Д. Снитко. Он подтвердил мои сведения, и я поручил ему фундаментально заняться зловредным «орешком». Орудия 406-миллиметрового калибра вместе с артиллерией крейсера «Максим Горький» сумели его расколоть. На высоте вскоре взметнулся взрыв и возникло огромное пожарище. Как потом выяснилось, артиллеристы разрушили там железобетонный командный пункт, два долговременных сооружения и подняли в воздух склады боеприпасов. Несколько позже поступило приказание командующего фронтом подавить сопротивление противника в Малых Кабози и Виттолове. Эти цели, как и предыдущие, могли накрыть только орудия группы Снитко и линейного корабля «Октябрьская революция». Они ударили вместе. Пятисоткилограммовые снаряды разрушили ряд долговременных огневых точек, уничтожили много офицеров и солдат.
До штурма Кенигсберга я потом не наблюдал такого мощного огня и такой грандиозной концентрации артиллерии, - признался адмирал. - Вероятно, этот ленинградский день был внушителен не меньше, чем день сталинградской артиллерийской увертюры, начавшей разгром армии Паулюса. Орудия нашей железнодорожной артбригады открывали огонь 136 раз и выпустили при этом 7000 снарядов, а вся артиллерия флота провела 220 стрельб и выпустила 12 000 снарядов крупного калибра»{7}.
Прав маршал артиллерии Г. Ф. Одинцов, отметивший, что в военной истории едва ли имело место такое использование морской артиллерии для нужд наземных войск.
В первые дни наступления погода ограничила действия авиации, и все же наиболее подготовленные экипажи морской авиации вылетели, обеспечивая наступающие войска. Штурмовики непрерывно висели над полем боя, вели огонь из пушек, пулеметов, реактивного оружия и сбрасывали на цели бомбы с взрывателями замедленного действия. А когда на одном из участков нашу пехоту остановила фашистская батарея, адмирал обратился к командующему ВВС:
- Михаил Иванович! Выручай…
И тут же снова вылетели штурмовики. Летчики Никулин и Максюта с бреющего полета штурмовали батарею, пока не заставили ее замолчать.
Михаил Иванович Самохин был всегда правой рукой командующего флотом. Теперь он проявлял исключительную оперативность, бросая авиацию то на прикрытие войск, то для ударов по танкам и артиллерийским батареям.
Наступление длилось не день и не два. Все это время командующий флотом находился на командном пункте командующего Ленинградским фронтом рядом с генералом Говоровым.
И как было в эту страдную пору не вспомнить события годовой давности, с которых все началось. То была первая попытка вырваться из стального кольца блокады, прорубить хотя бы узенький коридор, способный связать Ленинград с Большой землей. Семь дней и семь ночей (с 12 по 18 января 1943 года) комфлотом находился на своем КП, управляя огнем морской артиллерии, действиями морской пехоты, гордый сознанием, что и ханковцы, и тысячи других моряков с кораблей и частей флота, влившиеся в ряды армии, с успехом сражаются на главном направлении.
«Кто знает, был бы вообще возможен боевой наступательный январь 1944 года без того января 1943 года, когда войска Ленинградского и Волховского фронтов обрушились на левый фланг сильнейшей группировки гитлеровских армий «Север»{8}, - отмечал В. Ф. Трибуц.
Да, вероятно, он прав. В 1943 году была увертюра к тому грандиозному событию, что происходило теперь.
Благодаря точно скоординированным действиям армии и флота, пресловутый северный вал затрещал по всем швам, группировка врага была разгромлена. Фронт уходил все дальше и дальше от Ленинграда…
После освобождения Петергофа - этой сокровищницы русской культуры - приехал туда адмирал Трибуц. Увидел почерневшие стены Петергофского дворца, останки знаменитых фонтанов, исчез бронзовый Самсон, раздирающий пасть льва, - немцы его распилили и бронзовые обломки увезли в Германию в качестве ценного сырья. Горько было видеть все это…
Корабли и морская артиллерия продолжали вести огонь на пределе своих возможностей, пока доставали до врага. Значительную часть времени командующий флотом находился на КП командующего Ленфронтом, управляя морской артиллерией и действиями балтийской авиации.
Только 27 января, когда было объявлено по радио о полном разгроме гитлеровских войск у стен Ленинграда, только тогда у него вырвался вздох облегчения. Еще раз подтвердилось, что армия и флот достигли полного взаимодействия, согласованной работы штабов, оперативного и тактического взаимодействия авиации и артиллерии флота с сухопутными войсками и фронтовой авиацией. Не напрасно разрабатывались совместные планы, обменивались оперативными группами, устанавливали единую систему опознавания, взаимной информации, единые карты целеуказания - вот благодаря чему Ленинградский фронт и Балтийский флот в ходе большой и сложной стратегической операции достигли успеха.
Вечером адмирал Трибуц стоял на палубе крейсера «Киров», окруженный моряками, наблюдая блеск ракет, слушая гром исторического салюта. От волнения у него на глазах были слезы. Возможно, в эти минуты тяжкие испытания блокады проносились перед ним. И было радостно сознавать, что победа есть и в ней не малая доля балтийских моряков и летчиков - его мужественных питомцев.
Счастливая пора! Фронт уходил все дальше на запад. В сводках Совинформбюро появлялись знакомые названия ленинградских пригородов: Ропша, Красное Село, Пушкин, Гатчина. А на правом фланге, с моря, еще нависала целая цепочка островов, так называемого, Бьеркского архипелага. Эти острова продолжали оставаться в руках противника и представляли немалую опасность для наших войск. Естественно, это озадачивало адмирала Трибуна. Флот не устраивало такое положение, при котором финны и немцы могли обстреливать фарватеры и нарушать наши морские коммуникации из Кронштадта на запад, И штаб флота разрабатывал новые идеи командующего, который смотрел в завтрашний день…
КП «Валун»
Третью военную весну встречала Балтика, счастливую весну освобожденного Ленинграда. Флот восполнил боевые потери от бомбежек и артиллерийских обстрелов. Были не только отремонтированы корабли, но даже построены новые малотоннажные - тральщики и бронекатера, торпедные катера, малые и большие «охотники».
Готовилось крупное наступление на Карельском перешейке. Перед этим флот выполнял свою традиционную обязанность по переброске войск. Только теперь в обратном направлении - из Ораниенбаума в район Лисьего Носа. В. Ф. Трибун, лично руководивший перевозками, вспоминает: «Перед Ораниенбаумом эшелоны с марша направлялись в Верхний парк, где они ждали вызова на погрузку. Пирс на Лисьем Носу вдоль всей западной стороны маскировался сетями с камуфляжем. Надежно мы укрыли и трассу перевозок. Огромные клубящиеся тучи дыма тянулись за маневрировавшими катерами (имеются в виду опять же катера-дымозавесчики Н. Н. Амелько) и самолетами, вооруженными специальной аппаратурой».
Итак, с 4 по 8 июня 1944 года корабли скрытно перебросили на Карельский перешеек двадцать две тысячи воинов с полным вооружением.
Артиллеристы и летчики Балтики поддерживали наступление своих боевых друзей на Карельском перешейке. Встал вопрос об островах Бьеркского архипелага. Их еще занимали фашистские войска, что создавало известную опасность для приморского фланга нашей армии и тыла Ленинградского фронта.
Незадолго до Выборгской операции, о которой дальше пойдет речь, командующий Ленинградским фронтом маршал Л. А. Говоров повел разговор с командующим флотом о новых задачах для флота.
- Надо брать острова, - сказал он, указав на карте район Бьеркского архипелага.
- Мы это предвидели, - заявил В. Ф. Трибуц, - и для высадки десанта подготовили две бригады.
Он назвал номера дивизий и поспешил разъяснить, что войска прошли специальную учебу, тренировались, привыкли к морской обстановке и прочее, на что Говоров не реагировал, только в его глазах была заметная лукавая улыбка. До конца выслушав Трибуца, он сказал:
- На эти дивизии вы не рассчитывайте. Они задействованы в другом месте, а у вас достаточно и людей, и боевой техники. Скажите спасибо, что мы вашу авиацию больше не используем. Значит, авиация, артиллерия, бригада морской пехоты. Чего же еще? Нащупайте у противника слабые места и бейте его.
После такой преамбулы Трибуц был несколько озадачен.
- Леонид Александрович, - пытался увещевать он. - Острова Выборгского залива сильно укреплены. Мы с ними имели дело еще в тридцать девятом году, и, надо признаться, - это крепкий орешек. Там точечные цели, а для уничтожения их требуются и техника, и люди…
- Согласен! Только пока ничем помочь не смогу. Управляйтесь своими силами, - повторил он.
На этом разговор завершился. Комфлотом приехал в штаб расстроенный, но делать нечего - закипела работа. Собрался Военный совет, явились командиры соединений, стали обсуждать, как справиться своими небольшими сухопутными силами. Было решено бригаду морской пехоты перебросить в район Койвисто, что совсем близко к району боевых действий, затем привести в готовность весь малый десантный флот - тендера, морские бронекатера, катера-дымозавесчики, провести их скрытно через узкий пролив Бьерке-Зунд, охраняемый артиллерийскими батареями противника. Не отрываясь от карты, обсуждали, где самое уязвимое место противника, куда высаживаться, чтобы достичь тактического успеха.
На другой день командующий прибыл в район предстоящих боев, остановился в маленькой деревушке, в ветхом деревянном домике, насквозь продуваемом со всех сторон бешеными ветрами.
Сюда вызвали офицеров. На стене висела карта Выборгского залива с крупными и мелкими островками, которые предстояло взять. Трибуц расположился за столом, а перед ним, на лавках, сидели командиры частей морской пехоты и соединений кораблей. Он рассказывал, как мыслит провести высадку. Юрий Федорович Ралль, командовавший Кронштадтским морским оборонительным районом, сказал: «Сил достаточно, чтобы сбить противника с его укрепленных позиций и заставить отступать, а дальше будем наращивать удары».
Следующим поднялся и подошел к столу командир дивизиона дымозавесчиков Амелько. Едва он успел произнести несколько фраз, как домик затрясся, словно в лихорадке. Зазвенело стекло, с потолка посыпалась штукатурка. Все вскочили, кто-то крикнул: «Артобстрел! Надо рассредоточиться!» - - но его перекрыл властный голос командующего флотом: «Всем оставаться на местах!» Действительно, следующие снаряды упали в отдалении, с большим перелетом. Едва успев прийти в себя, люди увидели руку командующего флотом в крови. Надо же было такому случиться: один-единственный осколок, влетевший в окно, ранил В. Ф. Трибуца.
Произошло минутное замешательство. На помощь бросились офицеры. Трибуц сказал: «Не беспокойтесь, всего-то маленькая царапина», вынул носовой платок, положил на рану, тут же объявился санитар и сделал перевязку, командующий снова сел за стол, и разговор продолжался, как будто ничего не произошло.
Что смущало командующего - так это белые ночи, как в такую пору провести незаметно десантные тендера с войсками и техникой и точно рассчитать время высадки десанта минута в минуту, иначе не получится взаимодействие с авиацией: она или вылетит раньше времени, или позже, что Трибуц считал еще хуже.
И снова у командующего флотом наступили горячие денечки. Порой он не замечал, когда кончается ночь и наступает новый день. Он находился в этом районе большую часть времени в частях и соединениях, проверяя подготовку, координируя работу штабов - морских, авиационных, артиллерийских, а кроме того, непрерывно велась разведка района предстоящих боевых действий и результаты докладывались командующему. Выяснилось, что придется иметь дело с немалыми силами противника. Докладывали, что, кроме основательной противодесантной обороны - дзотов, траншей, береговых батарей, у противника еще и крупный островной гарнизон, а в шхерах прячутся два миноносца, канонерские лодки, десантные баржи, сторожевые корабли… Все это приходилось учитывать, на ходу вносить необходимые коррективы в общий план операции. Настала пора действовать.
Внимание командующего флотом было приковано к району Хумалиоки - там сосредоточился Десант и все плавсредства, необходимые для высадки. Ю. Ф. Ралль, возглавлявший это хозяйство, непрерывно поддерживал связь с командующим. Он предложил пойти на маленькую военную хитрость и отвлечь внимание вражеского гарнизона: перед высадкой основных сил десанта направить в южную часть острова, так называемый, демонстративный десант. Цель его - привлечь к себе внимание, а тем временем под прикрытием дымовых завес, которые поставят корабли Амелько, в северной части острова произвести высадку основных сил. Выслушав Ралля, командующий произнес одно короткое слово: «Добро!» В дальнейшем задумка себя полностью оправдала. Все разыгрывалось как по нотам. Действительно, противник бросил все силы в южном направления, а тем временем десантники произвели высадку в северной части. Пользуясь тактической внезапностью, они захватили плацдарм. Правда, потом, после некоторой растерянности, противник собрал силы и перешел в контрнаступление.
Борьба была ожесточенной, с переменным успехом, пока подоспело подкрепление и не была пущена в дело наша авиация. Задача по освобождению Пиисари, а затем и других островов Бьеркского архипелага все же была выполнена. А это, помимо изгнания противника, открывало нашему флоту возможность пользоваться шхерным, так называемым стратегическим, фарватером, который тянется вдоль финских шхер до самого выхода в Балтийское море. Он меньше других районов был минирован, поскольку всю войну это была главная, наименее уязвимая коммуникация противника.
О том, что было дальше, автор может рассказать, основываясь на своих собственных наблюдениях, поскольку ему довелось при сем присутствовать…
С освобождением островов Бьеркского архипелага было сказано лишь первое слово. Теперь предстояло освободить острова Выборгского залива, занимавшие ключевые позиции: Тейкарсаари, Суоиионсаари и Равенсаари. После их взятия, по меткому определению В. Ф. Трибуца, «распахивались ворота», позволяя освобождать другие острова и превращать их в своеобразные «пролеты моста» к северному берегу Выборгского залива. Но финны учли недавние уроки боев и усилили противодесантную оборону окопами, траншеями, пулеметными гнездами, артиллерийскими и минометными батареями, выставив множество мин на подходах к этим трем островам. Кроме всего прочего, в шхерных базах находились корабли разных классов, начиная с эскадренных миноносцев и до подводных лодок и торпедных катеров. Так в общих чертах складывалась обстановка, заставившая командующего флотом страховать высадку десанта с учетом самых неожиданных осложнений.
На этот раз флот взаимодействовал с 59-й армией Ленинградского фронта. Когда Трибуц прибыл в Кайсалахти на командный пункт генерал-лейтенанта И. Т. Коровникова, то командарм первым долгом спросил, чем он, адмирал, располагает. Владимир Филиппович стал перечислять: триста бомбардировщиков и штурмовиков, морские бронекатера с танковыми башнями, артиллерийские бронированные катера-«охотники», торпедные катера и, разумеется, десантные суда. Видимо, это произвело на генерала впечатление, ибо, как свидетельствует адмирал, Коровников сказал: «Солидно, солидно…»
Теперь позволю себе маленькое отступление. Накануне начала операции мне было поручено связаться с В. Ф. Трибуцем, быть на его КП, соответственно осветить это событие. Признаться, я огорчился, позвонив в штаб флота и узнав, что командующий уже там.
Приехав в Койвисто, я почувствовал близость грозы. Как стало известно, была пробная высадка на Тейкарсаари, она не увенчалась успехом, противник успел собрать все силы в кулак и обрушить их на десантников, те вынуждены были отступить. Теперь предстояла новая фаза боев.
В. Ф. Трибуца я нашел на мысе полуострова Пулсниеми, В защитном комбинезоне, с биноклем на груди, казалось, в нем ничего морского и тем более адмиральского, он ничем не отличался от десантников, которых я видел во время посадки на суда. Эту поляну, с которой просматривался Выборгский залив, командным пунктом можно назвать условно. Никакой особой защиты здесь не было.
Трибуц расположился за гигантским гранитным валуном выше человеческого роста. И ничего, кроме карт и телефонов, вокруг него не было.
В нескольких десятках метров отсюда, в землянке, располагался штаб Кронштадтского морского оборонительного района, откуда отдавались команды на корабли. Рядом с нами, чуть впереди, - это я потом уже обнаружил, - стояла артиллерийская батарея, пушки, замаскированные ветками, и солдаты возле своих детищ в ожидании команды открыть огонь.
Поначалу была тишина, голубое небо, тихое, ни малейшего шороха воды - этакая странная идиллия. Только слышался глухой отрывистый и всегда повелительный голос адмирала:
- Михаил Иванович, скоро концерт начнется? Это было обращение к командующему авиацией генералу М. И. Самохину.
Должно быть, Самохин ответил положительно, потому что Владимир Филиппович довольно улыбнулся:
- Ну очень хорошо. Я так и знал!
Долго велись переговоры с Раллем насчет того, чтобы иметь в резерве корабли на случай необходимой помощи. Ралля адмирал называл на «вы» с особой почтительностью и уважением. Он был старше Трибуца, воспитал не одно поколение моряков, считался одним из крупных специалистов на флоте, был ценим и уважаем. Впоследствии, в трудах адмирала Трибуца, мы найдем и такое признание: «Мнение Юрия Федоровича (Ралля. - Н. М.) было для меня всегда ценно. Я привык прислушиваться к его умным советам еще тогда, когда он был начальником штаба флота».
В последние часы и даже минуты адмирал поддерживал связь по телефону со своими подчиненными, в том числе с артиллеристами дальнобойных пушек, прикативших из Ленинграда на платформах, что называется, своим ходом.
Десанты должны были высаживаться одновременно на всех трех островах. А на тот случай, если противник попытается ввести в бой свои морские силы, стояли в готовности наши торпедные катера отряда прикрытия, ими командовал капитан второго ранга И. М. Зайдулин.
Адмирал еще раз убедился, что все на своих местах, все находится в полной готовности.
Еще какое-то короткое время можно было наслаждаться тишиной, хотя катера и десантные тендера с людьми и техникой уже двигались, держа курс на острова, противник их не обнаружил. Но вот в какой-то миг в небе появились наши штурмовики и бомбардировщики, они пронеслись над нами, и буквально через минуту-две донеслись громы взрывов бомб. Даже без бинокля отчетливо виделись столбы густого черного дыма, взлетевшие над островом Теркарсаари, что был самым ближним к нам…
Адмирал, не отрываясь от бинокля, долго и сосредоточенно рассматривал, что там впереди. Вскоре над водой поплыло облако дыма - это катера-дымозавесчики под командованием лихого Николая Николаевича Амель-ко сделали свое дело. Воздух наполнился гулом самолетов, громом артиллерии, взрывами на острове и тарахтением моторов, тендеров и бронекатеров. Противник не дремал. Его батареи открыли ураганный огонь. Несколько снарядов взорвались поблизости от валунов, и тогда член Военного совета А. Д. Вербицкий крикнул нам: «Ложитесь, дураков осколки любят». Обстрел еще не кончился, как пришло известие, что шоферы командующего и члена Военного совета ранены, им оказана помощь.
В. Ф. Трибуц снова поднялся и припал глазами к линзам бинокля. В какой-то миг впереди на воде очень отчетливо мелькнули одна за другой огненные вспышки - и в небо поплыли черные дымы. «Ай, ай… Какая беда! - воскликнул Трибуц с душевной болью и, волнуясь, добавил: - Вероятно, подорвались на минах».
Увы, его догадка оправдалась: два бронекатера взорвались и тут же пошли ко дну с командами, вместе с ними погиб и командир отряда капитан второго ранга В. Н. Герасимов.
Приходили донесения о том, что на все три острова наши войска высадились и ведут бой, никто особой радости не проявил, настроение было омрачено гибелью двух боевых кораблей.
Адмирал Трибуц продолжал управлять боем, поминутно ему передавали телефонную трубку, то докладывали с КП авиации или артиллеристы, не прекращавшие обстреливать острова, вести дуэль с батареями противника и даже после высадки десанта поддерживать его продвижение в глубь островов.
В этот день два острова были очищены от противника. Но тот, что лежал перед нашими глазами, - Тейкарсаари - так-таки упорно сопротивлялся. Финны бросили туда подкрепления и оттесняли наших десантников к воде.
Адмирал говорил по телефону с командармом Коровниковым:
- На Тейкарсаари плохо. Их могут сбросить в воду. Необходимы подкрепления.
- Знаю, товарищ адмирал, и принимаю меры…
Действительно, вскоре Ралль доложил, что прибыло пополнение и корабли выходят на подмогу.
Наращивание сил шло с нашей стороны и еще быстрее, стремительнее - со стороны противника. Положение создавалось критическое. И опять Трибуц держал совет с Коровниковым. Тот сказал:
- Войска у меня больше нет. Остались танки. Но ведь ваши суда-малютки пойдут с ними по-топорному на дно.
- Не пойдут! - решительно заявил Трибуц. - Давайте танки в гавань, за переправу отвечаю я.
На том и решили. Тут, как часто бывает в таких случаях, снова вступал в действие фактор времени. Перевес был на стороне противника, и наши держались из последних сил.
Времени на то, чтобы с кем-то посоветоваться о переправе танков, не оставалось. И, видимо, даже не требовалось. У адмирала молниеносно возникла мысль спаривать по два тендера и грузить на них танк. Он отдал приказание готовить плавсредства. А тем временем подошли танки. Они были переправлены, и это помогло прорвать оборону противника, и продвижение наших войск в глубь острова продолжалось…
Тендера с танками шли и шли на поддержку нашим войскам. Но этого мало. Адмирал не был уверен, что появление танков может коренным образом изменить обстановку, и потому он, уже в который раз, звонил командующему авиацией генералу Самохину:
- Михаил Иванович! Пошли сейчас бомбардировщики и штурмовики, пусть снова прочешут плацдарм и откроют путь танкам и пехоте.
- Будет сделано! - отвечал Самохин.
Прошло несколько минут, и он доложил, что самолеты уже в воздухе.
На протяжении целого дня бомбардировщики, штурмовики, прикрываемые истребителями, тучами проносились у нас над головой, и, как в кино, без всяких биноклей можно было наблюдать их появление над Тейкарсаари, слышать взрывы бомб, гулкие пушечные очереди, взрывы эресов самолетов-штурмовиков, что шли над лесом над самыми деревьями, прочесывая войска противника, который был основательно измотан, но все еще удерживал свои позиции.
Однако попытка противника подбросить подкрепление не увенчалась успехом. Морские силы его были атакованы авиацией, торпедными катерами и, неся потери, вынуждены были убраться восвояси.
Вечером поступило донесение, что Тейкарсаари полностью в наших руках.
Так завершилось наступление, стоившее адмиралу колоссального нервного напряжения.
Когда бои закончились, я спросил командующего:
- Как вы оцениваете операцию?
- Как очень тяжелую, но поучительную, - коротко заявил он. - Надо отдать должное противнику, он проявил исключительное упорство, преподал нам урок, который, надеюсь, в будущем не повторится.
Вскоре многие участники этих тяжелых боев были награждены. И среди них капитан третьего ранга Николай Николаевич Амелько, храбрый воин, на своем маленьком катерке находившийся под прицельным огнем противника. И на этот раз его выручило умелое, просто виртуозное маневрирование… Из рук командующего флотом он получил награду, считавшуюся очень почетной среди моряков, - орден великого русского флотоводца П. С. Нахимова за номером шесть…
Жизнь шла своим чередом…
В те дни суда противника, поврежденные у Тейкарсаари, отошли и укрылись в финском порту Котка. Адмирал беспокоился, считал, что необходимо вести непрерывную разведку, знать, какие там боевые средства и в какой мере они могут угрожать флоту. По его приказанию велась воздушная разведка, и все, что обнаружили летчики, немедленно докладывалось командующему. После одного из таких полетов Самохин позвонил и сообщил очень важную новость: «В порт Котка прибыл «Вайнемайнен». Это была сенсация. За броненосцем береговой обороны наши летчики усиленно охотились еще в тридцать девятом году.
Не было двух мнений - его надо потопить. Притом срочно, пока он не ушел в шхеры, там его трудно найти.
Штаб авиации торопился сделать необходимый расчет и быстрее послать самолеты. Но торопливость обернулась своей обратной стороной. Первый вылет оказался безрезультатным: корабль не был обнаружен. Затем ясные дни сменились хмурыми. Тут уж было время все как следует обдумать, отобрать наиболее опытных летчиков. Назвали имя летчика В. И. Ракова.
- Я думаю, Раков справится, - согласился адмирал, имея в виду командира полка пикирующих бомбардировщиков.
Спустя много лет мы узнали, почему В. Ф. Трибуц так решительно поддержал кандидатуру Ракова.
«Утверждая решение, предложенное генералом Самокиным на удар по броненосцу береговой обороны в Котке, я вспомнил первые боевые полеты Ракова, тогда еще совсем молодого, но храброго и расчетливого командира авиационной эскадрильи. Это было осенью и зимой 1939 года. Раков и тогда выделялся умением наносить снайперские удары по противнику. Ему по заслугам 7 февраля 1940 года присвоили звание Героя Советского Союза. В дни Великой Отечественной войны, окончив Военно-морскую академию, Василий Иванович направляется на Черноморский флот. Там он остается верным своему «амплуа» - летает на выполнение наиболее тяжелых и важных заданий. В 1942 году Раков прибыл на Балтику и сразу же включился в боевую работу. На флот начали поступать новые машины Пе-2. По своим данным эти самолеты, как никакие другие, совпадали с летным почерком Ракова - скоростные, маневренные, предназначенные для нанесения точных ударов в упор, с пикирования. Став командиром пикировочно-бомбардировочного авиационного полка, Василий Иванович сначала сам освоил технику пилотирования новой машины, а затем начал усиленно готовить подчиненных. И многих на мастерство прицельного бомбометания. Теперь летчики этого полка сдавали над Коткой серьезный экзамен. Да и не только полк пикировщиков. Проверялась вся организация массированного удара. Она, между прочим, заслуживает тщательного изучения»{9}.
Я привел эти строки для характеристики адмирала, который знал своих моряков, летчиков. И не только по фамилии…
А что касается операции, то она увенчалась полным успехом. Пикирующие бомбардировщики В. И. Ракова вместе с торпедоносцами другого такого же аса И. Н. Пономаренко пустили броненосец на дно. Правда, потом, при сличении снимков, выяснилось, что это не «Вайнемайнен», а крейсер ПВО «Ниобе». Маленькое недоразумение, только и всего.
Вскоре за эту операцию здравствующий поныне Василий Иванович Раков получил вторую Золотую Звезду, летчик-торпедоносец Пономаренко стал кавалером Золотой Звезды Героя…
Флаг адмирала
Ладога!… Слово это овеяно легендами, начиная с древних времен зарождения бурного озера-моря, как писал некий валаамский инок:
Когда же осенью здесь буря
Пробудит озеро от сна,
Тогда, чело свое нахмуря,
Бывает Ладога страшна.
Бурная, своенравная Ладога, защитница и кормилица великого города на Неве! Неувядающая слава пришла к ней в годы войны. При одном ее упоминании всплывает в памяти «дорога жизни», скованная льдами зимой, суровая и штормовая весной и осенью. И почти круглый год там велись бои на воде и в воздухе.
Не счесть, как часто бывал здесь командующий флотом В. Ф. Трибуц. Он то летел через Ладогу на самолете, то в бурную погоду шел на корабле или в 1943 году в декабрьскую стужу пробивался по фарватеру на канонерской лодке «Нора». Корабль затирало во льдах. Он отходил назад, делал разбег и с трудом пробивался метр за метром, кроша лед. В тот раз из-за крепкого припая даже не удалось подойти к причалу и взять на борт ответственных военных, в том числе Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. Они по льду добрались до трапа корабля.
За ходом перевозок внимательно следил и Военный совет Ленинградского фронта. И даже с наступлением ледостава, когда по озеру пошли машины с грузом, он потребовал: «Продолжать до последней возможности перевозки грузов канлодками и транспортами из Новой Ладоги в Осиновец и обратно. Рейсы организовывать совместными распоряжениями начальника тыла фронта генерал-майора интендантской службы тов. Лагунова и командующего КБФ адмирала тов. Трибуца»{10}.
- Что на Ладоге? - был одним из первых вопросов В. Ф. Трибуца, когда утром ему докладывалась оперативная обстановка.
Он знал: положение на Ладоге устойчивое. Эта уверенность объяснялась тем, что в самые критические дни битвы за Ленинград Балтика послала на Ладогу своих храбрых и умелых воинов. А командующим флотилией назначили Виктора Сергеевича Черокова, человека удивительного во многих отношениях, совмещавшего в себе, казалось бы, несовместимое: знания, боевой опыт, высокую требовательность и вместе с тем мягкость характера и тонкую интеллигентность.
Быть может, этим и объясняется высокий авторитет, каким он пользовался среди моряков. Служить с ним считали большой честью. Каждое его слово ценилось, как говорится, на вес золота…
Во флотилию входили боевые корабли и суда Балтех-флота, на которые установили пушки. И суда стали канонерскими лодками, и озерные речные буксиры, и катера, и тендера, и мелочь всякая… А всем этим разнокалиберным хозяйством командовал капитан первого ранга, впоследствии контр-адмирал В. С. Чероков. Этими силами велись бои с противником и выполнялись крупные задачи по перевозке грузов и эвакуации ленинградцев. Авиация Балтийского флота надежно прикрывала Ладогу с воздуха.
Летчики В. Голубев, Л. Белоусов, Г. Костылев, М. Ефимов, И. Каберов, Г. Цокалаев и другие балтийские асы из авиабригады Героя Советского Союза И. Романенко (ныне он генерал-лейтенант в отставке) только в 1941 году уничтожили в жарких боях над озером десятки вражеских бомбардировщиков и истребителей.
Потомок, знай! В суровые года,
Верны народу, долгу и Отчизне,
Через торосы ладожского льда
Отсюда мы вели «дорогу жизни»,
Чтоб жизнь не умирала никогда.
Многие попытки немцев и финнов опрокинуть нашу оборону вдоль Ладожского озера, соединиться и образовать второе блокадное кольцо разбивались о стойкость моряков нашей Ладожской военной флотилии и частей Красной Армии.
И в самые важные, самые опасные моменты командующий флотом оказывался на месте. Так было и в тот хмурый осенний день 22 октября 1942 года. На рассвете он вместе с командующим ВВС генералом Самохиным прибыл на Ладогу, словно чувствовал что-то недоброе. В Осиновце их встретил В. С. Чероков. Все трое пришли в штаб базы. И тут раздался телефонный звонок. Начальник штаба Ладожской флотилии капитан первого ранга С. В. Кудрявцев доложил о появлении десанта противника на подходе к острову Сухо.
Можно понять тревогу, охватившую командующего флотом. Остров Сухо - часовой на пути нашей большой судоходной трассы, охраняет «дорогу жизни». И, конечно же, комфлотом понимал, что значит, если противнику удастся занять остров и поставить там артиллерию, став хозяином положения.
Тут же принимается первое решение: поднять авиацию и во взаимодействии с кораблями флотилии наносить по вражеским кораблям бомбоштурмовые удары.
- В Новую Ладогу! - сказал В. Ф. Трибуц. И, надев реглан, вместе со своими спутниками спешил к пирсу. Там в готовности стоял малый «охотник». Включили моторы. Катер вырвался из гавани и полным ходом устремился на простор озера.
Командующий флотом не замечал ни пронзительного ветра, ни разгулявшихся волн, бросавших катер, как скорлупку. Вероятно, ему хотелось ускорить бег времени: каждая минута пути казалась томительно долгой, изнурительной…
А в это самое время там, у острова Сухо, разыгрались крупные события. Низкая облачность и туманная дымка, нависшая над водой, помогли противнику использовать фактор внезапности.
Маленький островок размером всего шестьдесят на девяносто метров. И земли-то там нет, одни камни и маяк, а вокруг маяка стояли орудия. И вот ранним, утром сигнальщик доложил о появлении кораблей противника. У берега прогрохотал первый взрыв вражеского снаряда. Весь личный состав поднялся по тревоге и занял свои места у орудий, пулеметов. Комендоры разбежались по боевому расписанию. А корабли противника приближались к острову. Обладая более чем десятикратным превосходством, они вели ураганный огонь. Батарея Сухо под командованием Гусева тоже ощерилась огнем. Ко всем бедам тут появились еще и немецкие «юнкерсы», и на островок посыпались бомбы. Загорелись маячные пристройки, маяк был изрешечен осколками снарядов, выбывали из строя защитники острова. Трижды раненный командир батареи продолжал управлять боем…
Трибуц, Чероков и Самохин, прибыв на КП флотилии в Новой Ладоге, сразу включились в боевую жизнь, взяв бразды правления в свои руки. Чероков получал донесения с озера. Поскольку рация в самом начале боя вышла из строя, все, что происходило на озере, докладывали по радио с двух наших дозорных кораблей, находившихся поблизости. Трибуц читал радиограммы и быстро принимал решения, нацеливая на врага корабли и авиацию. Все было поставлено на ноги…
А по радио приходили тревожные вести о налетах вражеской авиации.
И, наконец, самое устрашающее: «Корабли и катера противника подходят к берегу».
А это означало, что вот-вот высадится десант.
Так оно и случилось. Когда некоторые защитники острова были убиты и ранены, нащупав бреши в нашей обороне, противнику удалось высадиться, захватить два орудийных дворика из трех, но с появлением наших кораблей и авиации противник понял, что ему не решить поставленную задачу, и принял решение отходить… Но за ним уже с другой, слабо защищенной стороны острова высадилась новая группа немцев, пытавшихся зацепиться за берег. Между тем защитники острова, еще державшиеся на ногах, бросились с яростью на врагов, дело доходило до рукопашных схваток…
Каким бы сильным, волевым ни был командующий, он прежде всего человек. И можно представить его состояние. Вскоре кризис миновал. Из донесений следовало, что подошли наши корабли, открыли огонь по отходившим судам противника, но главную роль сыграла авиация: истребители вступали в бой с немецкой авиацией, а штурмовики и бомбардировщики обрушились на десантные силы врага. На помощь подоспели также самолеты Ленинградского и Карельского фронтов…
В. С. Чероков вспоминает, сколь четким было управление всей этой массой боевых средств, обрушившихся на противника:
- На флагманский командный пункт стекались донесения, уточнявшие действия сил, развернутых в озере, об обстановке в районе острова, о состоянии, степени готовности кораблей, высвобождающихся от перевозок, о кораблях, уже подходивших к месту боя. Из донесений было ясно, что первая попытка противника высадить десант и захватить остров отражена. Нам оставалось прилагать все усилия, чтобы закрепить и развить этот успех.
И, как говорится, цель оправдывала средства. Второй десант был также отражен и, теряя на ходу убитых и раненых, откатился на исходные позиции…
Но и после этого перед командованием флота была не менее важная задача: наносить удары по кораблям противника на отходе. И на это командующий бросил все наличные силы. Поскольку наши корабли обладали большей скоростью хода, они были устремлены на преследование отходившего противника, вели огонь на предельных дистанциях, авиация же наносила удары с воздуха. Так было задумано. Так оно и получилось. Катера первыми завязали бой, пользуясь способностью лавировать, помноженной на искусство маневрирования командиров, катера сумели устроить противнику своеобразную ловушку, сковав его до подхода наших крупных кораблей. Весь день продолжался бой. Морские силы Ладоги преследовали отходившего противника, ведя огонь на предельных дистанциях, нанося врагу потери.
Так плачевно для немцев завершилась попытка овладеть ключевой позицией в Ладожском озере.
На другое утро Совинформбюро сообщило:
«22 октября до 30 десантных барж и катеров, под прикрытием авиации, пытались высадить десант на одном из наших островов в Ладожском озере. Силами гарнизона острова, наших кораблей и авиации КБФ десант противника был разгромлен. В результате уничтожено до 16 десантных судов противника и одно захвачено в плен. В воздушных боях сбито 15 самолетов противника. Наши корабли потерь не имели».
Трибуц и Чероков встречали тральщик ТЩ-100, доставивший раненых в Новую Ладогу. Они слушали их рассказы, просто, душевно благодарили за мужество, видели бледные обескровленные лица, но в глазах каждого можно было прочесть: «Нам туго пришлось, а все-таки мы победили». Комфлотом осмотрел корабль с пробоинами, следами осколков и орудия с обгоревшей краской на стволах - свидетельство того, какой тяжелой ценой досталась победа…
Когда раненые были отправлены в госпиталь, Трибуц и Чероков вернулись на КП. Еще не прошло первое возбуждение после такой короткой по времени, но полной напряжения боевой страды. Еще продолжался оживленный обмен мнениями, как действовали катера, канонерские лодки и авиация флота и двух фронтов, вылетавшая на помощь морякам-ладожанам. В ходе обсуждения намечались и общие выводы боя на Сухо, четко сформулированные В. С. Чероковым в том смысле, что было ошибкой - командный пункт батареи и радиостанцию расположить возле маячного здания. Можно было ожидать, что враг весь огонь сосредоточит по маяку - самому приметному ориентиру. Одновременно со строительством батареи следовало форсировать инженерные сооружения. Ведь если бы имелись капониры, надежные укрытия, заграждения, островок мог оказаться недоступным для вражеского десанта…
- Справедливо! - заметил Трибуц и отдал распоряжение теперь же, по горячим следам событий, исправить все недостатки обороны.
- А еще у нас слабина с разведкой, - признался Чероков. - Озеро, сами знаете, мгла, туманы. Противник может и впредь использовать внезапность. Нам бы что предпринять в этом плане…
Трибуц задумался:
- Что предпринять? Может, прислать вам подводные лодки? - загадочно произнес он.
Все заулыбались, приняв это за шутку. Но комфло-том продолжал серьезно и убедительно:
- Могу вам выделить «малютки». Погрузим их на платформы и подгоним к озеру. Приготовьте слип.
- Это было бы здорово! - обрадовался Чероков.
- А раз здорово, то мы так и сделаем…
Они снова вернулись к разговору о прошедшем бое.
При некоторых недостатках и упущениях все же он показал высокую организованность и боеспособность моряков Ладожской флотилии. Впрочем, так оценил эту операцию и буржуазный историк войны на море Ю. Майстер:
«На Ладожском озере советский флот продемонстрировал свое полное превосходство над флотом противника и остался хозяином этого жизненно важного пути. Русские действовали на Ладожском озере в тактическом и стратегическом отношении исключительно хорошо…»{11}
Чтобы завершить Ладожскую эпопею, немного забегая вперед, отметим, что через полтора года - в июне 1944 года - история с десантом повторилась. Только на сей раз в обратном порядке. Не немцы, а ладожане готовились высаживаться на берег, занятый противником.
И в канун событий, о которых пойдет речь, В. Ф. Трибуц прилетел в Новую Ладогу. Как обычно, его встречал командующий флотилией. Сев в машину, по дороге на КП Трибуц спросил:
- Ну что слышно? Как противник?
- Пока тихо. Мы ведем непрерывную разведку. Пустили в дело подводные лодки. Они под перископом подошли к берегу и сфотографировали район высадки. Ценные аэрофотосъемки сделали летчики…
Услышав о подводных лодках, Трибуц оживился:
- Значит, пригодились?
- Очень даже пригодились. Им легко соблюсти элемент скрытности, высаживают в тыл противника разведгруппу, потом в условленное время снимают их и доставляют в базу…
И хотя В. Ф. Трибуц ежедневно получал сводки и был в курсе жизни Ладожской флотилии, приятно было услышать, что подводные лодки, по его мысли переброшенные с Балтики, пришлись кстати…
На командном пункте разговор продолжался. Оперативная карта, висевшая на стене под белой занавеской, была итогом трудов и бессонных ночей штаба Ладожской флотилии и начальника штаба - знающего и энергичного капитана первого ранга А. В. Крученых, прошедшего первую боевую школу еще в Испании. На карту была нанесена обстановка района высадки, наступления, расстановка сил наших и противника и многое другое…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги