Том 1

Глава XIV. Погоня

Кажется, на минуту или две я потерял сознание. По крайней мере, я припоминаю странный, длительный сон. Мне грезилось, что все лежавшие вокруг меня бесчисленные скелеты слонов поднялись, выстроились в ряд и преклонили передо мной колена, так как я был единственным человеком, избегнувшим смерти от Джаны.

Потом сквозь обрывки этого сновидения я услышал голос Ханса, которого напрасно считал погибшим.

— Если баас жив, — говорил он, — пусть он проснется, прежде чем я окончу заряжать Интомби, так как надо торопиться уходить отсюда. Кажется, я попал Джане в глаз; но это очень большое животное, а пуля из Интомби слишком мала, чтобы убить его. Кроме того, трудно ждать, что кто-либо из нас снова попадет ему в другой глаз.

Я поднялся и увидел перед собой Ханса, выглядевшего по-старому, только немного грязнее обыкновенного. Он только что окончил заряжать «Интомби».

— Зачем ты здесь, Ханс? — спросил я его глухим голосом.

— Конечно, затем, чтобы спасти бааса от дьявола Джаны, — ответил старый готтентот и, прислонив ружье к скале, опустился рядом со мной на колени, обхватил меня руками и начал плакать, приговаривая: — Как раз вовремя, баас! Слава Богу, я подоспел как раз вовремя. Теперь надо поскорей уходить отсюда. У меня вон там, за большим камнем, стоит привязанный верблюд. Он может нести на себе двоих, потому что отдохнул за четыре дня и вдоволь поел травы. Этот демон Джана наверняка скоро вернется сюда.

Я ничего не возразил, но только посмотрел на бедного Марута, лежавшего как будто во сне.

— Ох, баас, — сказал Ханс, — о нем нечего беспокоиться: у него сломана шея и он совершенно мертв. Но это хорошо, — весело прибавил он, — потому что верблюд не смог бы нести троих. Кроме того, если Марут останется здесь, быть может, Джана, вернувшись сюда, начнет играть им вместо того, чтобы преследовать нас.

Бедный Марут! Какой реквием пел над ним Ханс!

Бросив последний взгляд на останки этого несчастного человека, к которому я успел привязаться за время нашего плена, я оперся на плечо старого Ханса, так как чувствовал себя слишком слабым, чтобы идти самостоятельно, и пошел с ним через плато по направлению к востоку от озера, лавируя между камнями и бесчисленными скелетами слонов.

В двухстах ярдах от места трагедии находилась группа скал, похожая на ту, откуда появился Джана, только немного поменьше ее. За ней мы нашли стоящего на коленях верблюда, привязанного к скале.

По дороге Ханс вкратце рассказал мне свою историю. Застрелив одного из вождей черных кенда, он счел за лучшее остаться на свободе, нежели разделять с нами плен, и решил, что в случае, если я буду убит, он отомстит моим убийцам. Таким образом, он, как было уже описано, бежал незамеченным и до наступления ночи укрывался на склоне холма. Потом, при свете луны, он следовал за нами, обходя деревни, и наконец нашел убежище в пещере недалеко от города Симбы, в лесу, где никто не жил. Здесь по ночам он пас своего верблюда, пряча его в пещере при наступлении зари. Дни он проводил, сидя на высоком дереве, откуда мог наблюдать за всем происходившим в городе. Питался он хлебными зернами, которые собирал на соседнем поле. Кроме того, у седла его верблюда оказался мешок с некоторым количеством провизии. Ханс видел все, что происходило в городе, включая опустошения, произведенные бурей с градом, от которой он со своим верблюдом укрылся в пещере.

Видя, что нас с Марутом увозят из города, он оседлал верблюда и отправился следом за нами, скрываясь в лесу.

Оставивший нас конвой на обратном пути проехал вблизи него. Ханс подслушал, что мы с Марутом обречены погибнуть от Джаны, которому уже принесены в жертву пленные белые кенда. Потом он последовал за нами. По всей вероятности, оглядываясь назад, я ошибочно принимал мелькавшую за деревьями голову верблюда за хобот слона. Ханс видел, как мы спустились к берегу озера и все последовавшее за этим. Когда Джана направился к нам, он незаметно пробрался вперед в безумной надежде тяжело ранить чудовище пулей из своего маленького ружья. Он уже собрался выстрелить в тот момент, когда Марут бросился в воду, но тогда было трудно прицелиться в наиболее уязвимое место. Такой случай представился лишь тогда, когда Джана уже занес надо мной свою ногу и подставил под выстрел левый глаз. Только пуля, вопреки надежде Ханса, не достала до мозга. Но все-таки, выбив Джане левый глаз, она причинила ему такую сильную боль, что он забыл обо мне и поспешил поскорее убраться.

Таков был рассказ старого готтентота, который он передал мне на своем лаконичном голландском наречии. Я не знаю, что было бы со мною, если бы Ханс не подоспел вовремя.

Подойдя к верблюду, мы на минуту замешкались около него. Я выпил для подкрепления глоток спирта из фляги, которая нашлась в мешке, привязанном к седлу верблюда.

Несмотря на свое сильное пристрастие к крепким напиткам, Ханс сохранил ее, рассчитывая, что со временем она может пригодиться мне, ею господину.

Мы сели на верблюда; Ханс впереди, чтобы править им, я позади на овечьих шкурах, оказавшихся, к счастью, довольно мягкими, так как щипок Джаны причинял мне сильную боль.

Мы поехали слоновой тропой, надеясь, что она приведет нас к реке Таве. Скоро кладбище слонов осталось далеко позади нас; за ним и озеро скрылось из виду.

Тропинка шла вверх к подобию хребта, лежавшего в двух или трех милях впереди нас.

Мы достигли хребта без особенных приключений.

По пути нам встретилась престарелая слониха, направлявшаяся, вероятно, к месту своего последнего успокоения. Не знаю, кто больше испугался: старая слониха или наш верблюд. Оба бросились друг от друга в разные стороны, и мы едва не очутились на земле. Но вскоре наш верблюд оправился от своего испуга. С вершины подъема перед нами открылась песчаная равнина, кое-где поросшая травой. Милях в десяти впереди при свете луны блестели воды широкой реки.

Мы снова двинулись вперед. Проехав около четверти мили, я случайно оглянулся назад. Господи, что я увидел!

На самой вершине подъема, отчетливо обрисовываясь на небе, стоял Джана с поднятым кверху хоботом. В следующий момент он яростно затрубил.

— Allemagte![139] — воскликнул Ханс. — Старый дьявол заметил нас своим последним глазом. Он следовал за нами по пятам.

— Вперед! — ответил я, пришпоривая верблюда.

Скачка началась.

У нас был хороших беговой верблюд. Он действительно был, как говорил Ханс, сравнительно свежим и, кроме того, чувствовал близость родных равнин. Он мчался как ветер, неся на себе ношу, фунтов на двести превосходящую привычную для него. Вероятно, кроме упомянутых причин его подгоняла близость преследовавшего нас слона. Милю за милей неслись мы по равнине. Джана следовал за нами, как крейсер за маленькой канонеркой.

С каждой новой сотней ярдов он на несколько ярдов приближался к нам.

Через полчаса, показавшихся нам целой неделей, когда до реки уже оставалось не более мили, он бежал ярдах в пятидесяти за нами. Я оглянулся назад; при свете луны Джана представился мне величиной с целый дом.

— Мы должны уйти от него, — сказал я, глядя на широкую реку, которая была уже совсем близко.

— Да, баас, — неуверенно ответил Ханс, — верблюд у нас хороший; бежит он очень быстро, потому что слышит запах своих за рекой, не говоря уже об опасности за собой. Но этот дьявол Джана бежит еще быстрее его. Я вижу на пути камни; это плохо для верблюда. Не знаю, умеет ли он плавать, но мы видели, что Джана хорошо умеет делать это. Не попробовать ли, баас, ранить его в хобот или в колено?

— Замолчи, глупец, — раздраженно сказал я, — какой толк стрелять через плечо в огромного слона из ружья, годного только на козла. Лучше погоняй верблюда.

Увы! Ханс был прав.

Берег и дно реки были усеяны камнями, и верблюд, столь быстрый в беге по песку, оказался беспомощным среди камней.

Но для Джаны они не были большим препятствием. Когда мы достигли берега, он был не более чем в десяти ярдах от нас. Я ясно видел кровь, струившуюся из того места, где у него прежде находился левый глаз.

При виде пенящегося, хотя и неглубокого потока, наш верблюд, не привыкший к воде, остановился в нерешительности.

К счастью, в этот момент Джана снова затрубил в свой хобот. Это побудило нашего верблюда двинуться вперед: слон для него был страшнее воды.

Он медленно шел, спотыкаясь о камни, устилавшие дно реки, которая в этом месте была не более четырех футов глубиной. Джана был уже в пяти ярдах от нас.

Я обернулся назад и выстрелил в него из нашего маленького ружья. Попал я или нет — не могу сказать, но слон остановился на некоторое время, вероятно вспомнив действие подобного звука на свой глаз.

Потом он снова, как паровоз, двинулся за нами.

Когда мы были уже на середине реки, случилось неизбежное. Верблюд споткнулся и упал, и мы оба через его голову полетели в бегущий поток. Все еще сжимая ружье в руке, я бросился вброд к противоположному берегу, держась за Ханса свободной рукой.

Почти в тот же момент Джана настиг верблюда. Он пронзил его своими клыками, топтал ногами и, обхватив хоботом его шею, почти вытащил его из воды.

Тем временем мы выбрались из воды на противоположный берег и взобрались на высокое дерево. Там, футах в тридцати от земли, мы сидели, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше.

Покончив с верблюдом, Джана последовал за нами и без труда отыскал нас.

Некоторое время он ходил вокруг дерева, как бы обдумывая, что предпринять. Потом, обхватив хоботом ствол дерева, он попытался вырвать его из земли. Но это дитя леса, уже сотни лет оказывавшее сопротивление бурям и воде, только сотрясалось. Признав эту попытку бесполезной, Джана попробовал подрыть клыками корни дерева. Но и здесь он потерпел неудачу, так как они росли среди камней. С глухим яростным ворчанием Джана сделал третью попытку. Став на задние ноги, он всею тяжестью своего огромного тела обрушился на ствол дерева передними ногами футах в двенадцати — тринадцати над землей. Удар был очень силен. В первый момент я думал, что дерево будет вырвано с корнем или разломится пополам.

Но, слава Богу, оно устояло, хотя сотряслось так сильно, что мы с Хансом едва не полетели на землю, как яблоки осенью. Я думаю, что свалился бы, если бы меня не удержал ловкий как обезьяна Ханс, умевший держаться ногами также хорошо, как и руками. Трижды Джана повторял этот маневр. На третий раз я, к своему ужасу, увидел, что корни дерева начали ослабевать.

Уже слышался зловещий треск.

К счастью, Джана не заметил этих симптомов. Он оставил свой план и задумчиво стоял, помахивая хоботом.

— Ханс, — прошептал я, — заряди поскорей ружье. Я выбью ему другой глаз.

— Порох подмочен, баас, — простонал Ханс, — вода попала в него, когда мы упали в реку.

Через несколько минут Джана решил сделать последнюю попытку. Подойдя вплотную к дереву, он стал на задние ноги, передними уперся в ствол и, вытянув вверх свой хобот, начал обламывать ветви и сучья, которые росли между ним и нами.

— Я думаю, что он не достанет до нас, если не принесет камень и не встанет на него, — заметил я.

— Ох, баас, не надо говорить этого громко, — ответил Ханс, — иначе Джана подслушает нас и действительно принесет камень.

Хотя это казалось вздором, но кто знает, быть может, это чудовище понимало человеческую речь.

Мы взобрались как можно выше и ждали, что будет дальше.

Покончив с ветками, Джана начал вытягивать по направлению к нам свой длинный хобот.

Фут за футом он приближался к нам и скоро был всего в нескольких дюймах от моих ног и войлочной шляпы Ханса.

Мгновение — и шляпа исчезла в красном отверстии рта Джаны. Я полагаю, что он проглотил ее, так как она не возвратилась обратно.

Потеря шляпы привела Ханса в ярость.

Осыпая Джану проклятиями, он вытащил свой нож и приготовился.

Снова длинный коричневый хобот потянулся к нам. Очевидно, Джана теперь приспособился лучше, так как хобот приблизился к нам на несколько дюймов ближе прежнего. Конец его, как змея, обхватил сук, на котором сидел я.

Ханс быстро наклонился, нож блеснул на восходящем солнце, и в одно мгновение конец хобота, как бабочка булавкой, был пригвожден к дереву.

Джана, издавая жалобные крики, пробовал осторожно освободить свой хобот.

Но тщетно! Ханс крепко держал рукоятку ножа. Наконец Джана энергично рванулся назад и вырвал свой хобот, разрезав его конец пополам и оставив нож в дереве. Потом он взял конец хобота в рот, начал сосать его, как сосут обрезанный палец, и, рыча в бессильной ярости, бросился в реку, перешел ее вброд и скоро исчез из вида. Посылая вслед Джане проклятия, Ханс требовал у него возвращения своей шляпы.

Вероятно, во всю свою жизнь я не видел зрелища более приятного, чем мелькание хвоста удалявшегося чудовища.

— Теперь, баас, — смеясь говорил Ханс, — старый дьявол получил достаточно, чтобы не забыть нас. Я думаю, нам следует поскорей уйти отсюда, прежде чем он одумается и вернется назад с длинной палкой, чтобы сбить нас с дерева.

Мы двинулись в путь с поспешностью, какую только допускали мои застывшие члены и общее состояние. К счастью, у нас не было сомнения относительно выбора пути, так как сквозь утренний туман на горизонте ясно обрисовывались очертания холма, который белые кенда называли «Священной Горой» или «Домом Дитяти». Казалось, что до него не более двадцати миль, но в действительности оказалось значительно больше, так как часа через два пути мы мало приблизились к нему. Это был ужасный путь. Силы мои были окончательно исчерпаны всеми пережитыми ужасами. К тому же рана от щипка Джаны, воспалившаяся от верховой езды на верблюде, причиняла мне нестерпимую боль.

Первый десяток миль мы шли необитаемыми местами. Потом нам стали попадаться стада мелкого скота и верблюдов; их пастухи, по всей вероятности, скрывались в высокой траве. После этого мы шли полями, засеянными злаками, которые, как я заметил, совершенно не пострадали от града, ограничившегося, очевидно, только землей черных кенда. Дальше мы увидели отдельные хижины. Их обитатели вскоре заметили нас и бежали, как бы охваченные испугом.

Наконец мы подошли (я медленно плелся, опираясь на плечо Ханса) на расстояние ружейного выстрела к огороженной деревне.

Я полагаю, что жители ее были предупреждены беглецами из хижин о нашем приближении, потому что человек тридцать мужчин, вооруженных копьями и другим оружием, кольцом окружили нас с явно враждебными намерениями.

Я закричал им, что мы друзья Харута и всех почитателей Дитяти. Нам ответили, что мы лжецы, ибо из страны черных кенда, поклонников демона Джаны, не могут прийти друзья.

Я попробовал убедить их, что мы менее всех в мире являемся почитателями Джаны, который преследовал нас в продолжение нескольких часов, но они слушать нас не хотели.

— Вы шпионы Симбы, — кричали они, — запах Джаны на вас (это была, пожалуй, правда). Мы убьем тебя, белый козел, и тебя, маленькая желтая обезьяна! Из земли черных кенда к нам могут прийти только враги!

— Если убьете нас, — ответил я, — вы навлечете на себя проклятие Дитяти. Голод, град и войну!

Эти слова произвели на нападавших некоторое впечатление. По крайней мере, они на время оставили свое намерение убить нас.

Наконец, после некоторого колебания, сторонники убийства одержали верх, и все окружавшие нас воины начали плясать, потрясая копьями и крича, что мы должны умереть как пришельцы от черных кенда.

Я сел на землю, так как совсем выбился из сил. В это время мне было совершенно безразлично, жить или умереть.

Ханс с ножом в руках стоял около меня, осыпая белых кенда теми же проклятиями, какими осыпал Джану. Постепенно они все ближе и ближе подходили к нам. Я уже закрыл глаза, чтобы не видеть блеска оружия, которое должно было поразить нас; вдруг восклицание Ханса заставило меня снова открыть их.

Бросив взгляд в том направлении, куда он указывал мне протянутым ножом, я увидел отряд всадников на верблюдах, поспешно мчавшихся к нам.

Впереди их в белой одежде, развевавшейся по ветру, ехал бородатый предводитель, в котором я узнал Харута, кричавшего и размахивавшего копьем. Нападавшие на нас тоже увидели всадников и опустили оружие, повинуясь восклицанию Харута, которого я не разобрал. Последний направил своего верблюда прямо на одного из нападавших, бывшего, по-видимому, предводителем остальных, и в гневе ударом копья нанес ему рану в плечо, заставив свалиться на землю.

— Собака! — закричал при этом Харут. — Ты хотел причинить зло гостям Дитяти!

Дальше я ничего не слышал, потому что лишился чувств.