Том 1

Сударь, мне не ясно ваше слово!

Старался дядя ваш для вас, не для чужого.

Саверни

Как! Пусть же саваны обоим нам несут.

(Отворачивается от изумленного тюремщика.)

Входит писец.

Здесь можно быть одним не больше трех минут!

Писец

(кланяясь заключенным)

К вам, господа, сейчас прибудет член Палаты,

Советник короля.

(Снова кланяется и уходит.)

Саверни

Так.

(Смеясь)

Что за рок проклятый

Всего лишь двадцать раз дожить до сентября!

Дидье

(держа в руках портрет, приближается к рампе и останавливается, погруженный в созерцание)

Явись! Гляди в глаза! Вот так, моя заря!

О, как ты хороша в своей красе прелестной!

Ты разве женщина? Ты, верно, гость небесный!

И сам господь, твой взор наполнив чистотой,

Смешал в нем страсти блеск с невинностью святой.

И этот детский рот, капризно приоткрытый,

Так целомудренно…

(С яростью бросая портрет на землю.)

О, лучше бы о плиты

Нашедшая меня разбила череп мой,

А не взяла дитя и унесла домой!

И чем пред матерью моей я провинился,

Что в наказание на этот свет родился?

Ах, чтобы любящей родительницей быть,

Она должна была младенца задушить.

Саверни

(возвращаясь из глубины тюремного двора)

Как кружат ласточки в прохладе предвечерней!

Наверно, будет дождь…

Дидье

(не слушая его)

О, что тебя неверней

На свете, женщина, безумней и горчей!

Мятежна, глубока ты, как волна морей.

Я морю этому — увы! — мой парус вверил,

И я на небесах звезде единой верил.

Корабль пошел ко дну. К могиле я приплыл,

Но добрым я рожден, мой путь прекрасен был.

Божественный огонь во мне пылал, наверно,

Дух сердце оживлял… О, как ты лицемерна!

Как смертная тебя не охватила дрожь,

Когда позорную ты мне шептала ложь?

Саверни

Опять вы про Марьон? Так помешаться можно

Легко!

Дидье

(не слушая его, поднимает портрет и устремляет на него взор)

Среди всего, что мерзостно и ложно,

Тебя отброшу я, пропахшую грехом.

Ты демон, ангельским прикрывшийся крылом!

(Снова прячет портрет у себя на груди.)

Вернись ко мне на грудь!

(Подходя к Саверни.)

Но это просто чудо!

Он жив, ее портрет. Скажу тебе: покуда

Ты безмятежно спал в безмолвии ночном,

Он сердце мне глодал. Готов поклясться в том!

Саверни

Поговорим про смерть, друг, сделай одолженье!

(В сторону)

Я от нее грущу — ему в ней утешенье.

Дидье

О чем вы просите? Ведь я не слышал вас.

Я забываю все, мой дух совсем угас.

Никак не совладать мне с чувствами моими

С тех пор, как услыхал я роковое имя.

Саверни

(беря его под руку)

Смерть!

Дидье

(радостно)

Вот что! Смерть!

Саверни

Так я теперь совсем не прочь

О ней потолковать.

Дидье

Как спал ты эту ночь?

Саверни

Прескверно: не заснешь на этом твердом ложе.

Дидье

Когда умрете вы, не мягкой будет тоже

Постель, но нерушим загробный будет сон.

И это все. Ад есть — но что такое он

В сравненье с жизнью?

Саверни

Да, мой страх пронесся мимо.

Но быть повешенным — вот что мне нестерпимо!

Дидье

По мне и это смерть, и после — тот же сон.

Саверни

Я рад за вас, Дидье, но сам я огорчен.

Не смерть меня страшит, скажу я без рисовки:

Пусть смертью будет смерть, а не кусок веревки.

Дидье

Обличий смерти — тьма, петля — из них одно.

Не спорю, страшным быть мгновение должно,

Когда вас узел сжал, как задувают пламя,

И душу вольную вдруг разлучают с вами.

Но как подумаешь, не все ли нам равно, -

О, лишь бы на земле все сделалось темно!

Лежишь ли под плитой, что хвалит вас и душит,

Иль злобный ветр ночей останки ваши сушит,

И ворон, каркая, уже разнес в когтях

Лохмотья бедные, ваш бездыханный прах?

Саверни

Вы в мрачной мудрости не знаете предела.

Дидье

Пусть клювы коршунов мое терзают тело

И черви точат пусть, — не так ли с королем

Бывает? Это мне, мой милый, нипочем!

Когда навеки жизнь плоть мертвую покинет,

Незримою рукой душа надгробье сдвинет

И в небо улетит.

Входит советник в сопровождении алебардщиков, одетых в черное.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, советник палаты в парадном одеянье, тюремщики, стража.

Тюремщик

(объявляет)

Советник короля!

Советник

(кланяясь по очереди Саверни и Дидье)

Тяжка и горестна обязанность моя,

И строг закон…

Саверни

Так, так. Отказ в смягченье кары?

Советник

(развертывает лист пергамента и читает)

«Людовик, Франции король, король Наварры,

Преступным людям сим отказываем мы

В той просьбе, что они прислали из тюрьмы.

Но, дабы их очаг от срама был избавлен,

Тот и другой злодей да будет обезглавлен».

Саверни

(радостно)

Как хорошо!

Советник

(снова кланяясь)

Теперь вам наготове быть.

Сегодня казнь.

(Откланивается, собираясь уйти.)

Дидье

(не меняя задумчивой позы, к Саверни)

Итак, прошу вас не забыть:

Когда по смерти труп холодным прахом станет,

Пусть члены мертвые меч палача изранит,

Пусть руки вывернут и кости истолкут,

В канавы сточные, как падаль, повлекут, -

Из этой плоти всей, зловонной и кровавой,

Бессмертная душа возносится со славой!

Советник

(возвращаясь, к Дидье)

О смерти надобно подумать вам, увы!

Все кончено…

Дидье

(кротко)

Зачем меня прервали вы?

Саверни

(к Дидье, радостно)

Петли не будет!

Дидье

Так программу изменили.

Головорез придет с преосвященством, или

Топор заржавел бы! Так хочет кардинал.

Саверни

О, как вы холодны! А я возликовал

(советнику)

И благодарен вам за это извещенье.

Советник

Я, сударь, был бы рад вам возвестить прощенье…

Саверни

(перебивая его)

В котором же часу?

Советник

Казнь?.. Ровно в девять, да.

Дидье

Я рад, что солнца мне не видеть никогда.

Саверни

Где будет эшафот?

Советник

(указывая рукой на соседний двор)

Да тут, на этом месте;

Мы монсеньора ждем.

(Уходит с алебардщиками.)

Узники остаются одни. Смеркается. Видно лишь, как в глубине сцены поблескивают алебарды двух часовых, которые безмолвно прохаживаются перед проломом.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Дидье, Саверни.

Дидье

(торжественно, после некоторого молчания)

Теперь мы с вами вместе

Подумаем, Гаспар, в последний этот час

О горькой участи, что ожидает нас.

Мы сверстники, но вас старее я намного,

И я хочу вам быть опорой и подмогой;

Тем более что я вас погубил, — беда

Шла от меня, — ты был еще счастлив тогда.

Я тронул жизнь твою; мое прикосновенье

Сломало эту жизнь в единое мгновенье.

Итак, вступаем мы под своды темноты

Могильной. Руку дай!

Слышны удары молотков.

Саверни

Шум этот слышишь ты?

Дидье

Там строят эшафот иль нам гроба готовят.

Саверни садится на каменную скамью.

В последний миг сердца иные прекословят,

И держит жизнь людей так цепко иногда!

Часы бьют один раз.

Мне кажется, зовет нас кто-то… Слышишь, да?

Второй удар.

Саверни

Нет, это бьют часы.

Третий удар.

Дидье

Так.

Четвертый удар.

Саверни

Из часовни эхо.

Еще четыре удара.

Дидье

И все же это звук и зова и привета.

Саверни

Нам ждать еще лишь час.

Облокачивается на каменный стол и опускает голову на руки. Часовые сменяются.

Дидье

Но берегись, дружок,

Споткнуться, ослабев, о роковой порог.

В кровавой горнице так низки арки свода,

Что людям голову срубают с плеч у входа.

Брат, твердо мы пойдем навстречу палачам.

Пусть эшафот дрожит, — дрожать невместно нам,

Им головы нужны, клянусь душой моею:

Взойдем на эшафот, не преклоняя шею.

(Подходит к неподвижно сидящему Саверни.)

Мужайся!

(Берет его за руку и убеждается, что тот спит.)

Он уснул! А я ему пою

Про мужество! Пред ним я мальчик, признаю!..

(Садится.)

Спи, ты, что можешь спать! Но час наступит скоро

Заснуть вот так и мне. О, только б тень позора

И ненависть ушли из сердца моего!

О, пусть в могиле я не помню ничего!

Совсем стемнело. В то время как Дидье все более углубляется в свои мысли, через пролом входят Марьон и тюремщик. Тюремщик идет впереди с потайным фонарем и свертком. Он опускает то и другое на землю, затем осторожно подходит к Марьон, которая осталась на пороге, бледная, неподвижная, в смятении.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, Марьон и тюремщик.

Тюремщик

(к Марьон)

Смотрите, главное — уйти до их прихода.

(Удаляется и до конца этого явления прохаживается взад и вперед в глубине тюремного двора.)

Марьон

(идет, пошатываясь, погруженная в мучительные мысли. Время от времени проводит рукой по лицу, будто стараясь стереть что-то)

Как в жгучих клеймах, я в лобзаниях урода.

(Вдруг замечает в темноте Дидье, вскрикивает, бежит и, задыхаясь, падает к его ногам.)

Дидье, Дидье, Дидье!

Дидье

(как бы внезапно пробудившись)

Она!

(Холодно.)

Зачем вы тут?

Mapьон

А где ж мне быть? К твоим ногам уста прильнут!

Мне здесь так хорошо!.. Возлюбленные руки!

Дай их скорее мне!.. Вот след кровавой муки

Оков? Злодеи, как твою терзали плоть!

Я здесь, и потому… как страшно все, господь!

(Плачет. Слышны ее рыдания.)

Дидье

Зачем вы плачете?

Марьон

Нет, я смеюсь! Слезами

Я вас не огорчу…

(Смеется.)

Сейчас бежим мы с вами.

Какое счастье! Ты жив будешь! Все прошло!

(Снова приникает к коленам Дидье и плачет.)

Как я растерзана! Как сердцу тяжело!..

Дидье

Сударыня…

Марьон

(поднимается, не слушая его, бежит за свертком и передает его Дидье)

Нельзя терять мгновенье даже!

Вот этот плащ надень! Я заплатила страже!

Бежать из Божанси мы можем, милый мой.

Пройдем мы улицей за этою стеной.

Прибудет Ришелье взглянуть, как исполняют

Его веление. Всегда пальбой встречают

Прибытие его… О, не теряй минут!

Все будет кончено, коль нас застанут тут!

Дидье

Отлично.

Марьон

Но скорей… Ах, боже, я с тобою!

Спасен… Ну, говори… Люблю я всей душою!

Дидье

Так там есть улица за этою стеной?

Марьон

Я там сейчас была. Путь верен, милый мой.

При мне последнее окошко запирали.

Там кто-нибудь теперь нам встретится едва ли,

И за прохожего там приняли бы вас.

Переоденьтесь же немедленно, сейчас!

Смеяться будем мы над этим всем в дороге.

Скорей!

Дидье

(отталкивая ногой сверток с одеждой)

Куда спешить?

Марьон

Смерть на твоем пороге.

Бежим, Дидье! Скорей!.. Я здесь, бежим!

Дидье

К чему?

Марьон

О, чтоб тебя спасти!.. Скорей покинь тюрьму!

Как ты суров со мной…

Дидье

(с печальною улыбкой)

Вы знаете, мужчины

Бывают странными и вовсе без причины!

Марьон

Пора, идем скорей! Там кони. Ах, идем!

Все, что захочешь ты, скажи мне, но потом.

Скорее!

Дидье

Это кто стоит перед стеною?

Марьон

Тюремщик. Он, как те, уже подкуплен мною.

Вы сомневаетесь?.. У вас смущенный вид…

Дидье

Нет, но случается, что нам обман грозит.

Марьон

Бежим! Когда б ты знал, что каждое мгновенье

Мне слышится толпы гудящей приближенье!

О, я тебя молю, молю, как никогда!

Дидье

(показывая на спящего Саверни)

Вы для которого из нас пришли сюда?

Марьон

(озадачена; в сторону)

Не выдал ли Гаспар меня неосторожно?

(Громко.)

Ужели вам со мной так говорить возможно?

Откуда на меня обрушилась гроза?

Дидье

Ну, вскиньте голову, глядите мне в глаза!

Дрожащая Марьон смотрит ему в глаза.

Да, верно, — сходство есть.

Марьон

О, ты моя отрада!

Любимый мой, идем!

Дидье

Не отрывайте взгляда.

(Пристально смотрит на нее.)

Марьон

(потрясенная взглядом Дидье)

Лобзанья гнусные ужели видит он?

(Громко)

Ты словно тайною какой-то окружен.

Ты сердишься, Дидье. Скажи мне, что с тобою?

Мы подозрения в душе таим порою

И горько сетуем впоследствии, когда

От нашей скрытности произойдет беда.

Ах, в мыслях у тебя царила я бессменно!

Ужели это все умчалось так мгновенно,

И я разлюблена?.. Иль ты Блуа забыл,

Смиренный мой приют, где ты со мною был?

Так мы любили там в тиши благословенной,

Как будто бы одни остались во вселенной.

Но ты, мой милый друг, ты мрачен был подчас.

Я думала: никто, никто не видит нас.

Чудесно было там. Погибло все мгновенно.

О, как ты клялся мне, что буду неизменно

Любовию твоей, все тайны мне вверял

И, что ты мой навек, так нежно уверял!

Я ни о чем тебя ни разу не просила,

Все помыслы твои всегда с тобой делила,

Но нынче уступи! Дидье, близка беда.

С живым и с мертвым я останусь навсегда.

Все с вами, мой Дидье, мне будет наслажденьем,

Побег иль плаха… О, с каким он нетерпеньем

Вдруг оттолкнул меня!.. Оставь хоть руку мне.

Не сбрасывай с колен мой бедный лоб в огне.

Бежала я сюда и до смерти устала…

О, что сказал бы тот, кто видел, как блистала,

Как веселилась я! Все изменилось вдруг.

Сердит ты на меня, скажи мне, милый друг?

Дидье, у ваших ног мне хочется остаться.

Но как мне тягостно — я в том должна признаться, -

Что слова не могу добиться я от вас.

Что с вами, наконец? Скажи мне иль сейчас

Убей меня!.. Ну вот, я более не плачу,

Я улыбаюсь вам, глубоко слезы прячу.

Ну улыбнитесь мне, а то я разлюблю.

Я слушалась всегда, послушайся — молю!

Но холодом оков душа твоя объята.

Зови меня Мари, мой милый, как когда-то…

Дидье

Мари или Марьон?

Марьон

(в ужасе падая на землю)

О, милосердным будь!

Дидье

Сударыня, сюда ведет не легкий путь,

И тюрьмы королей не строились из глины;

Здесь стража грозная, здесь стены-исполины.

Чтобы открылось вам все множество дверей,

Кому вы отдались, признайтесь поскорей?

Марьон

Дидье! Кто вам сказал?

Дидье

Никто. Я догадался.

Марьон

Клянусь создателем, — чтобы ты жив остался,

Чтобы ты мог бежать — я правду говорю, -

Чтоб палачей смягчить, поверь…

Дидье

Благодарю.

(Скрестив руки на груди.)

Дойти до этого — вот ужас, в самом деле!

Ведь это срам, еще не виданный доселе…

(С криками бешенства мечется по тюремному двору.)

Торговец этот где, позорный и срамной,

Что продал голову мою, прельстясь ценой?

Тюремщик где? Судья? Где человек презренный?

Его я раздавлю, как образ ваш растленный

Я раздроблю…

(Останавливается, собираясь раздавить миниатюру между ладонями, но затем сдерживается и продолжает в сильном волнении.)

Судья! Пишите ваш закон!

Пусть на весах у вас — я этим не смущен -

Фальшивой гирею, склоняющей судьбины,

Лежит честь женщины иль голова мужчины!

(К Марьон.)

Ступайте вновь к нему!

Марьон

Молю, не будь таким!

Мне твой презрительный ответ невыносим.

Я трепещу, Дидье, и мертвая паду я…

Пойми, что здесь любовь пылает, торжествуя,

И если некогда был человек любим,

То это мною ты…

Дидье

Обман мне нестерпим!

Родиться женщиной я мог себе на горе

И тоже утопать в распутстве и в позоре,

Собою торговать, всем подставляя грудь,

Чтоб первый встречный мог на ней часок уснуть,

Но если встретил бы меня не как забаву

Невиннейший чудак, влюбленный в честь и в славу,

И если бы в себя влюбить мне довелось

Скитальца, грезою пронзенного насквозь,

Скорее, чем ему в позоре не признаться,

Скрыть от него, кто я, и молча с ним остаться,

Не заявив ему открыто наперед,

Что мой невинный взор ежеминутно лжет,

Скорей, чем так солгать, — о, я, собрав всю силу,

Ногтями б вырыла сама себе могилу!

Марьон

Ах!

Дидье

(показывая на свою грудь)

Вы смеялись бы, себя увидев тут,

В том странном зеркале, что сердцем все зовут!

Его разбив в куски, вы поступили верно.

Вы чистой были там, простой, нелицемерной…

О женщина! Ну чем, скажи, был виноват

Тот, кто любил тебя, как самый нежный брат?

(Протягивает ей портрет.)

И надлежит теперь мне возвратить вам это -

Святой залог любви чистейшей и привета.

Марьон

(отворачивается с криком)

Мой бог!

Дидье

Не для меня ль портрет заказан тот?

(Смеется и в ярости кидает медальон на землю.)

Марьон

(задыхаясь)

Пусть кто-нибудь меня из жалости убьет!

Тюремщик

Спешите…

Марьон

Час идет, мгновенье улетает!

Дидье, мне говорить ваш взор не разрешает,

Не может быть никто обязан мне ничем.

Меня вы прокляли и бросили совсем.

Я более, чем срам и злобу, заслужила.

О, слишком вы добры, — и вам я с новой силой

Благословенье шлю, — но близок страшный час.

Бегите, ваш палач не позабыл про вас!

Я все устроила, побег возможен… Слушай!

Мне не отказывай, я погубила душу!

Толкни меня, ударь, отбрось пинком ноги,

О, растопчи меня, Дидье мой, — но беги!..

Дидье

Бежать? Но от кого? Ее мольбам не внемлю.

Лишь от нее бежать, — и я бегу… под землю.

Тюремщик

Спешите!

Марьон

Убегай!

Дидье

Нет.

Марьон

Сжалься! И прости!

Дидье

Кого?

Марьон

Как повлекут по страшному пути

Тебя… Глядеть на то!.. При этой мысли стыну!

О нет! Ты будешь жить! Тебя я не покину!

Согласен ли ты взять в раскаянье живом, -

Чтобы топтать ее, простой служанкой в дом, -

Ту, что в скитаниях ты называл, бывало,

Женой своей…

Дидье

Женой!

Отдаленный пушечный выстрел.

Вот и вдовства начало!

Марьон

Дидье мой!..

Тюремщик

Поздно.

Барабанный бой. Входит советник в сопровождении монахов с факелами, палача, солдат, народа.

Марьон

Ах!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же, советник, палач, монахи, народ и солдаты.

Советник

Ну вот и ваш черед!

Марьон

(к Дидье)

Предупреждала я… палач сюда идет!

Дидье

(советнику)

Готовы, сударь, мы.

Советник

Которого тут имя

Гаспар де Саверни?

Дидье указывает ему пальцем на спящего Саверни.

(Палачу.)

Буди!

Палач

(трясет Саверни за плечо)

Клянусь святыми,

Он спит! Эй, монсеньор!..

Саверни

(протирая глаза)

Такой разрушить сон

Как ты осмелился?

Дидье

О, только прерван он.

Саверни

(еще в полудреме, замечает Марьон и кланяется ей)

В чудесном этом сне я видел вас, красотка!

Советник

Предали ль душу вы в господни руки кротко?

Саверни

Да, сударь.

Советник

(протягивая ему лист бумаги)

Подписать должны бумагу вы.

Саверни

(берет пергамент и пробегает его глазами)

А, это протокол… Что умер я, увы,

Свидетельствую сам потомкам в назиданье.

(Ставит свою подпись и снова просматривает протокол, потом берет перо, что-то исправляет. Писцу.)

Я вам подправил здесь кой-где правописанье.

(Палачу.)

Ты разбудил меня и спать уложишь вновь.

Советник

(к Дидье)

Дидье?

Дидье подходит. Советник передает ему перо.

Пишите здесь.

Марьон

(закрывая рукой глаза)

О боже, стынет кровь!

Дидье

О, эта подпись мне — такое наслажденье!

Стража окружает их, чтобы увести.

Саверни

(кому-то в толпе)

Пусть девочка пройдет! Прошу как одолженья!

Дидье

(к Саверни)

Мой брат! Вы для меня свершили этот шаг.

Обнимемся теперь.

(Обнимает Саверни.)

Марьон

(подбегая к нему)

А я вам разве враг?

О, поцелуй меня!

Дидье

(показывая на Саверни)

Сударыня, мы дружны.

Марьон

(протягивая руки)

О, как жестоки вы к той женщине недужной,

Что молит всех людей, колени преклоня,

Вам милость оказать, а вас — простить меня!

Дидье

(кидается к Марьон, задыхаясь, обливаясь слезами)

Так нет же, нет! Увы, разбито сердце это!

Нет, я тебя люблю — и. видно, без привета

С тобою не прощусь… И не по силам мне

Жестоким с виду быть, внутри горя в огне!

Люблю! Приди ко мне!

(Судорожно сжимает ее в объятиях.)

Умру я скоро. Надо

Мне высказать любовь. Вот высшая отрада.

Марьон

Дидье!..

Он снова самозабвенно целует ее.

Дидье

Приди ко мне!.. Теперь спрошу у вас,

Кто б равнодушно мог в такой жестокий час

Не попрощаться с ней, несчастной, нежной, смелой,

Которая ему так предалась всецело?

О, как я был неправ! Кто смеет пожелать,

Чтоб, не простив ее, пошел я умирать?

Приди ко мне, Мари! Из женщин всех на свете

(И мне сочувствуют сердечно вот все эти!)

Та, что любима мной, кому любовь верна,

Кого я сердцем чту — все это ты одна!

Затем, что ты была добра, нежна со мною.

Послушай, жизнь уже за смертной пеленою!

Пронзает ныне смерть все истины лучом,

И если ты лгала — ты неповинна в том!

Падение твое искуплено тобою.

Мать, верно, бросила дитя свое родное,

Как некогда моя… И даже быть могло,

Что продали тебя… О, подними чело!

Теперь внимайте все! В подобное мгновенье

Земля скрывается, как тень, как дуновенье,

И под своей ногой я чую эшафот.

Лишь истину вещать невинный может рот!

Небесный ангел ты, замаранный землею,

Мари, жена моя, возлюбленная мною,

Во имя господа, — к которому иду, -

Тебя прощаю я…

Марьон

(задыхаясь, в слезах)

Ах!..

Дидье

Дорогая, жду:

И ты меня простишь!

(Становится перед нею на колени.)

Марьон

Дидье!..

Дидье

(не вставая с колен)

Прости, родная!

Я злым с тобою был. Господь, тебя карая,

Меня тебе послал. Но ты меня оплачь…

О, как мне горестно, что был я твой палач!

Не покидай меня! Прости меня скорее!

Марьон

Ах!..

Дидье

Слово мне скажи и лоб сожми теснее.

Но, коль в волнении сердечной полноты

И слова вымолвить уже не можешь ты, -

Знак мне подай…

Марьон кладет ему обе руки на лоб. Он встает с колен и крепко обнимает ее с просветленной улыбкой.

Идем!

Марьон

(обезумев, бросается между Дидье и солдатами)

Безумье это! Или

Они, что я с тобой, Дидье мой, позабыли?

Но умертвить тебя я не позволю им!..

О, как вас умолять? Всем существом моим

Молю! И коль хранят доселе души ваши

Хоть что-то, что дрожит в ответ на слезы наши,

И если вас господь еще не проклял всех,

Вы не убьете, нет!..

(К собравшимся зрителям.)

Предупреждаю тех,

Что нынче вечером в дома свои вернутся:

Ни мать, ни сестры им уже не улыбнутся,

Но скажут: «Боже мой, какой великий грех!

Ведь вы могли спасти того, кто лучше всех!»

Что я умру с тобой, пусть знают все на свете,

И от стыда сгорят сейчас убийцы эти.

Дидье

Нет, дай мне умереть. Позволь мне это, друг!

Я ранен глубоко, — и этот мой недуг

Едва ли исцелим… в могилу горе спрячу.

Но если, милая, — ты видишь, как я плачу? -

Придет достойнейший к твоей руке прильнуть,

Ты друга, спящего в могиле, не забудь.

Марьон

Дидье! Ты будешь жить! Поверить не могу я

В их непреклонность!

Дидье

О, забудь мечту такую!

К моей могиле пусть твой привыкает взгляд.

И мертвым буду я тебе милей стократ!

Жить в памяти твоей я буду нерушимо,

Но жить возле тебя с душой, тоской палимой,

Мне, что всю жизнь любить одну бы мог тебя!

Представь себе, мой друг, как я, любовь губя,

Тебя бы огорчал сомненьями моими, -

Поверь, я никогда не совладал бы с ними!

Ты б думала, что я скрываю в сердце боль,

И мучилась… Нет, дай мне умереть, позволь!

Советник

(к Марьон)

Вы можете спасти их от судьбины грозной.

Прибудет кардинал — просить еще не поздно.

Марьон

Да, правда… Кардинал! Его ведь ждут сюда!

Вы все услышите, как он мне скажет — да!

Дидье, увидишь ты… Молить я буду страстно!

Как ты помыслить мог?.. Ведь это бред ужасный,

Чтоб добрый кардинал, старик, так злобен был

И не простил тебя. Ведь ты меня простил!

Бьет девять часов. Дидье делает всем знак замолчать. Марьон слушает с ужасом. После девятого удара Дидье опирается на плечо Саверни.

Дидье

(к народу)

А вы, которые собрались к месту казни,

Свидетельствуйте, что без дрожи и боязни

Мы оба слушали, как пробил этот час,

Глашатай вечности, раскрывшейся для нас.

Пушечный выстрел у ворот тюрьмы. Черная завеса, скрывавшая пролом в стене, падает. Появляются огромные носилки кардинала. Их несут двадцать четыре пеших гвардейца, окруженные двадцатью другими гвардейцами с алебардами и факелами. Носилки ярко-красные и украшены гербом дома Ришелье. Занавески опущены. Носилки медленно проносят в глубину сцены. Глухой ропот толпы.

Марьон

(подползая на коленях к носилкам и ломая руки)

О монсеньор, молю, Христа Исуса ради

Обоих пощадить!

Голос из носилок

Ни слова о пощаде!

Марьон падает на мостовую. Носилки проносят, за ними ведут обоих приговоренных к казни. Народ с громкими восклицаниями следует за ними. Марьон остается одна. Она приподнимается и ползет на руках, оглядываясь по сторонам.

Марьон

Что он сказал?.. Где все? Дидье! Дидье!.. О мрак!

Нет никого!.. Народ! Я брежу? Иль то знак,

Что я сошла с ума?..

Толпа в беспорядке возвращается. Носилки появляются в глубине сцены, с той стороны, куда их унесли. Марьон встает с ужасным воплем.

Он снова!

Гвардейцы

(раздвигая толпу)

Пропустите!

Марьон

(стоя с развевающимися волосами и указывая народу

на носилки)

Вот в красном палача проносят! Все глядите!

(Падает на мостовую.)

ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНАЯ СПРАВКА

Поэзия Гюго

Представленные в настоящем издании избранные стихотворения Гюго расположены в хронологической последовательности авторских сборников. Внутри сборников сохраняется установленная Гюго композиция, не следующая хронологическому принципу.

Первый поэтический сборник Гюго «Оды и баллады», включающий стихотворения 1817 — 1828 гг., выходил в разном составе и под разными названиями: «Оды и другие стихотворения» (1822), «Новые оды» (1824), «Оды и баллады» (1826) и — окончательное издание — «Оды и баллады» (1828). Различные издания сборника отразили эволюцию Гюго от монархических идей и традиций классицизма к более либеральным воззрениям и романтической тематике и форме. Так, если в ранней юности Гюго отрицательно относился к Наполеону, то уже в стихотворении 1825 г. «Два острова» Наполеон привлекает его как яркая личность, хотя он и осуждает его как деспота и завоевателя, бесчисленные жертвы которого, воскреснув, сразу могли бы превратить остров его изгнания в долину Иосафата (библейское место Страшного суда).

Сборник «Восточные мотивы» вышел в свет 14 января 1829 г. и поразил современников богатством образов, разнообразием ритмов, блеском стиля. Пластическая выразительность стихотворений сборника приближает их к произведениям современной им романтической живописи Жерико и Делакруа. Впоследствии Леконт де Лиль, избранный после смерти Гюго во Французскую Академию на его место, в своей вступительной академической речи назвал «Восточные мотивы» «откровением истинной Поэзии для всего последующего поколения».

Сборник «Осенние листья» опубликован 1 декабря 1831 г. и включает стихотворения 1828 — 1831 гг. Хотя в предисловии к книге Гюго заявлял о ее интимном характере, о том, что «революции преобразуют все, за исключением человеческого сердца», к которому обращается поэт, все же Июльская революция и последующие политические события побудили его включить в сборник и политическую лирику, которую он ранее предполагал издать отдельно. Так, в заключительном стихотворении «Друзья, скажу еще два слова…» дается картина европейской реакции 1815 — 1830 гг., эпохи господства Священного союза (подавление освободительных движений в Испании, Португалии и Ирландии, австрийское владычество в Италии, кровавые репрессии в Болонье кардинала Альбани, иронически сравниваемого с римским трибуном Катоном, угнетение Бельгии, присоединенной к Голландии в 1815 — 1830 гг.). «Важность политического момента», о котором говорится в предисловии к книге, затронула «медную, гремящую струну» лиры Гюго. В целом же, по словам Гюго, сборник является «эхом тех, часто невыразимых раздумий, которые неясно пробуждаются в нас множеством созданий, страдающих или изнемогающих подле нас…».

В сборник «Песни сумерек», опубликованный в октябре 1835 г., вошли стихотворения 1830 — 1835 гг. Книга была задумана первоначально как собрание политической лирики, однако затем Гюго решил включить в нее стихотворения личного характера, отмеченные теми же «сумеречными» сомнениями и тревогой, что и раздумья, вызванные неудовлетворенностью результатами революции 1830 г. Гюго нисколько не обманывался относительно равнодушия нового режима к нуждам народа и показного характера буржуазного либерализма, готового забыть тех героев, которых он же превозносил вчера, подобно тому, как забывается имя греческого героя Константина Канариса, сражавшегося в 1820-х годах против турецкого ига вчера в честь него лились «чернильные реки», сегодня его слава безмолвна, как стала безмолвна расколотая персидским царем Камбизом «поющая статуя» Мемнона в египетском городе Фивах, которая при первых лучах солнца издавала гармонический звук в результате нагревания песчаника.

Сборник «Лучи и тени» вышел в свет 16 мая 1840 г. и включал в себя стихотворения, написанные в 1836 — 1840 гг. Здесь были представлены те же темы, что и в предыдущих сборниках (политическая, любовная, философско-созерцательная, радостей семейной жизни), однако доминирует мотив изменчивости «лика природы» и ее равнодушия к человеческой судьбе, забвения человека и его дел грядущими поколениями («Oceano nox»).

Стихотворения большого цикла политической лирики «Возмездие» в основном были созданы Гюго в изгнании на острове Джерси в короткий срок между августом 1852 и июнем 1853 г. и направлены против режима Луи-Наполеона Бонапарта, избранного в 1848 г. президентом республики, совершившего 2 декабря 1851 г. государственный переворот и через год после этого провозгласившего себя императором Наполеоном III. Впервые книга была опубликована в Брюсселе в конце ноября 1853 г. одновременно двумя изданиями — одним с купюрами наиболее резких мест и пропусками собственных имен (только что принятый в Бельгии закон предусматривал преследование «сочинений, являющихся оскорбительными для государей дружественных народов»), другим — полным, носившим ложные выходные данные: Женева — Нью-Йорк. Оба издания были запрещены во Франции и ввозились туда нелегально. Первая публикация «Возмездия» в Париже была осуществлена 20 октября 1870 г., после падения Второй империи и возвращения Гюго на родину. Парижскому изданию было предпослано стихотворение «Перед возвращением во Францию», созданное 31 августа 1870 г. в Брюсселе, куда Гюго отправился 18 августа, в разгар франко-прусской войны, желая в трудные для родины дни быть рядом с нею. Исполненное «надежды новой жизни», стихотворение оказалось пророческим: через день после его создания Наполеон III был взят в плен при Седане, а 4 сентября в Париже была провозглашена республика, и поэт немедленно вернулся во Францию. Стихотворения сборника запечатлели боль за поруганную Францию, находящуюся под властью ничтожного узурпатора («Простерта Франция немая…», «С тех пор, как справедливость пала…»), веру в то, что народ, подобно океану, сокрушит насильников («Народу»), готовность до конца быть «республики солдатом» («Ultima verba»). В то же время безгранична ненависть поэта к Наполеону III, жалкой карикатуре на своего великого дядю («Песенка»), «искателю случая», плуту вроде мольеровского Скапена, погромщику, заставляющему вспомнить об организаторе Варфоломеевской ночи Карле IX, ставленнику банкиров (Ротшильда) и ордена иезуитов, основанного Лойолой; заклеймил Гюго и деятелей наполеоновского режима, не пощадив ни политиков (Фортуль, Персиль, Пьетри, Карлье, Шапюи, Дюко, Мань, Тюрго, д'Агессо, Сент-Арно, Фульд, Мопа, Руэр, Друэн де Люис — последние двое сравниваются с австрийскими генералами Радецким и Гайнау, подавлявшими революции в Италии и в Венгрии в 1848 — 1849 гг.), ни судей (Сюэн, Монжо, Тролон, Барош), ни военных (Рейбель, Маньян, Карреле), ни бонапартистски настроенное духовенство (архиепископ Парижский Сибур), ни литераторов (Низар, Риансе). Развивая традиции «Трагических поэм» поэта-гугенота XVI в. Агриппы д'Обинье, «Ямбов», изданных в конце XVIII в, Андре Шенье и в 1830 г. Барбье, Гюго выступил новатором в области сатирической поэзии, поражая и по сей день страстностью обличения.

В сборник «Созерцания» вошли стихотворения, созданные в 1830 — 1855 гг. Две книги сборника («Тогда» и «Теперь») были опубликованы одновременно в Париже и в Брюсселе в марте 1856 г. Согласно авторскому замыслу, изложенному в предисловии, «Созерцания» являются «воспоминаниями души». Стихотворения сборника одухотворены чувством любви к людям и природе. Особое место занимают в сборнике стихотворения, в которых утверждается исключительность миссии поэта, его обязанность, подобно римскому сатирику Ювеналу, «обрушить свой глагол железный» на развращенное общество, взявшее себе за образец не сурового республиканца Катона, а нероновского временщика Тигеллина («Статуя»).

Сборник «Песни улиц и лесов» был опубликован в 1865 г., хотя замысел его пришел к поэту еще в 1847 г., а большинство стихотворений создано в 1859 г. Книга была довольно холодно встречена критикой. Между тем безыскусная простота «Песен», пылкость воспоминаний молодости раскрыли еще одну сторону поэтического гения Гюго: его близость к народной песенной лирике, декларируемую в противовес эстетизму «парнасцев».

Сборник «Грозный год» вышел в свет 20 апреля 1872 г. Он является своего рода эпическим дневником событий франко-прусской войны и Парижской Коммуны. Большинство стихотворений сборника создано как непосредственный отклик на события августа 1870 г. — июля 1871 г. Здесь говорится и о мужестве парижан, осажденных осенью 1870 г. пруссаками, и выражается возмущение позицией президента США Гранта, поддерживавшего Пруссию и предавшего тем самым, по мысли Гюго, идеалы таких прогрессивных деятелей Америки, как борец за веротерпимость У. Пенн (1644 — 1718) и изобретатель парохода Фультон, как герои освободительной войны против Англии в XVIII в. Вашингтон, Франклин и Джефферсон, получившие поддержку французского народа в лице генерала Лафайета и польского в лице Костюшко, как, наконец, борцы за освобождение от рабства негров Джон Браун и Линкольн. Нашли отражение в стихотворениях сборника и события Парижской Коммуны. В день провозглашения Коммуны, 18 марта, поэт хоронил своего сына Шарля Гюго, и коммунары отдавали почести похоронной процессии, двигавшейся вдоль баррикад, что глубоко тронуло поэта («Похороны»). 21 марта Гюго выехал в Брюссель по имущественным делам семьи скончавшегося сына. 30 мая он вынужден был переехать в Люксембург, откуда 25 сентября вернулся в Париж. Гюго не принял революционной диктатуры Коммуны. Однако, возвысив голос против кровавой расправы версальцев над коммунарами, выступив с протестом против решения бельгийского правительства закрыть границу революционным беженцам, в результате чего он был выслан из Бельгии, Гюго прославлял героизм коммунаров и их готовность к самопожертвованию («За баррикадами, на улице пустой…»).

В сборник 1877 г. «Искусство быть дедом» вошли стихотворения 1870 — 1877 гг., связанные с внуками поэта Жоржем и Жанной, жившими после смерти их отца Шарля у деда.

«Легенда веков» — так озаглавлен сборник стихотворений и поэм, состоящий из трех серий, последовательно выходивших в свет в 1859, 1877 и 1883 гг. Поэтически воссоздавая историю человечества по мотивам легенд, Гюго видит в ней поступательное движение от страданий и несправедливости к добру и свету (так, мысль об исторической бесперспективности деспотизма запечатлена в стихотворении «Роза инфанты», где бессилие «стервятников» и. «сов», вроде тиранов XVI в. Карла IX Французского и Филиппа II Испанского, в их желании остановить ход истории выступает с большой художественной убедительностью).

«Все струны лиры» — таково было заглавие для задуманного Гюго в последние годы изгнания большого собрания неизданных стихотворений, принадлежащих к разным периодам его творчества. Издание было осуществлено посмертно друзьями поэта Полем Мерисом и Огюстом Вакери, опубликовавшими в июне 1888 г. первую серию в двух томах и в июне 1893 г. — вторую серию. В авторском примечании Гюго заявлял: «Все струны лиры должны представить весь репертуар моей поэзии».

Сборник «Последний сноп», состоявший из 74 неизданных стихотворений, был опубликован в 1902 г. к столетию со дня рождения поэта.

ПРИМЕЧАНИЯ

Драма «Марьон Делорм» (первоначальное название «Дуэль во времена Ришелье») была написана в июне 1829 г.

Гюго стремился применить в ней новаторские принципы романтической драмы, провозглашенные им в предисловии к драме «Кромвель» (1827). Поэтому «Марьон Делорм» носит полемический характер по отношению к традиционной драматургии классицизма и является в известном смысле программным произведением.

Выбор сюжета из отдаленного, преимущественно национального прошлого с выведением на сцене крупных исторических личностей, стремление передать «колорит места и времени» (политическую и социальную обстановку эпохи, черты ее быта и нравов), совмещение в пьесе трагического и комического, нарушение обязательных для классицизма «единств места и времени», а главное, изображение в отрицательном свете аристократии и духовенства и выдвижение на первый план демократического героя — все эти принципиальные новшества характерны для драматургии Гюго в целом.

Стремясь к исторической точности, Гюго в течение двух с половиной лет старательно собирал материалы для «Марьон Делорм», изучал эпоху, делал выписки из трудов историков и мемуаристов о деятельности Ришелье, о личности Людовика XIII и о его окружении. Но в самой драме Гюго весьма вольно обращается с историей, подчиняя ее своему идейному и художественному замыслу.

Действие «Марьон Делорм» происходит в 1638 г., при короле Людовике XIII, когда во Франции завершалось становление абсолютной монархии, являвшейся для того времени исторически прогрессивной государственной формой, служившей целям национального объединения. Людовик XIII, не обладавший ни твердостью характера, ни дарованиями, был фактически отстранен от власти; вместо него правил выдающийся государственный деятель, первый министр короля, герцог и кардинал Ришелье (1585–1643), имевший неограниченное влияние на Людовика XIII. Ришелье вел твердую политику усиления абсолютизма: он значительно централизовал государственный аппарат, ограничил политическую независимость крупных феодалов, беспощадно подавляя их сопротивление, покровительствовал торговле и промышленности, но вместе с тем он усилил угнетение народных масс, особенно крестьян. Гюго не дает объективной исторической оценки деятельности Ришелье, который фигурирует в драме лишь как символ деспотического антинародного правления. Ему противопоставлены отверженный обществом плебей и куртизанка.

Форма исторической драмы наполняется у Гюго современным содержанием: в ней поднимается вопрос о смертной казни, поставленный одновременно в «Последнем дне приговоренного к смерти» (1829); накануне июльской революции обличаются церковь и монархия, — в образе ничтожного Людовика XIII цензура не без основания усмотрела намек на царствовавшего тогда Карла X; наконец, характер центрального персонажа, Дидье, совершенно лишен исторической окраски: как все «народные» герои Гюго, Дидье является лишь жертвой общественной несправедливости и носителем идеальных нравственных качеств.

Несмотря на то, что три парижских театра оспаривали друг у друга право на постановку «Марьон Делорм», она была запрещена цензурой; более того, четвертое действие пьесы послужило поводом к запрещению вообще изображать коронованных лиц на сцене. Не помогли ни согласие Гюго на значительные купюры в тексте пьесы, ни его переговоры с министрами и с самим королем. От предложенного правительством в виде компенсации увеличения пенсии, которую поэт получал в то время, — с двух до шести тысяч франков — Гюго публично отказался.

Конфликт Гюго с цензурой получил широкую огласку, ибо запрещение «Марьон Делорм» было типичным случаем применения реакционных «июльских ордонансов» министерства Полиньяка, послуживших толчком к началу революции 1830 г. Близкий к сен-симонизму журнал «Глоб» писал: «Господину Виктору Гюго выпала честь принять на себя первый удар во вновь разгоревшейся ныне войне против идей».

«Марьон Делорм» была впервые поставлена уже после свержения Бурбонов, 11 августа 1831 г., в театре Порт-Сен-Мартен.

…двумя министерствами — Мартиньяка и Полиньяка… — Министерство Мартиньяка, пытавшегося найти среднюю линию между партией короля и либеральной оппозицией, продержалось лишь несколько месяцев и в августе 1829 г. было сменено крайне реакционным министерством Полиньяка.

…большой актрисе, так блестяще исполнявшей роль доньи Соль. — При первой постановке «Эрнани» в 1830 г. роль доньи Соль исполняла знаменитая артистка м-ль Марс.

…написал «Оду на коронование»… — «Ода на коронование Карла X» была написана Гюго в 1825 г.

…написанным в духе господствующей школы… — Имеется в виду драматургия эпигонов классицизма, до того времени прочно державшаяся на французской сцене.

Видок преграждал путь Корнелю. — Видок — полицейский сыщик, в прошлом уголовный преступник; приобрел известность благодаря опубликованным в 1828 г. весьма пошлым, рассчитанным на сенсацию «Мемуарам Видока». Корнель назван здесь как представитель высокоидейного искусства.

…как «глюкист» и «пиччинист» исчезли в пучине 1789 г. — Незадолго до революции 1789 г. в Париже происходила борьба двух направлений в оперной музыке. Представителем одного был Глюк (ум. в 1787 г.), создававший глубокие по мысли и чувству произведения, представителем другого — поселившийся в Париже итальянец Пиччини (ум. в 1800 г.), писавший изящную и мелодичную, но легковесную оперную музыку.

…после времен регентства, Вольтера, Бомарше, Людовика XV, Калиостро… возможны Карлы Великие… — Регентство Филиппа Орлеанского (1715–1723, в годы малолетства короля Людовика XV) было временем крайнего упадка французского абсолютизма; страна находилась во власти политических авантюристов, спекулянтов и откупщиков. Вольтер и Бомарше упомянуты как писатели, отразившие в своих произведениях кризис дворянской монархии в XVIII веке и упадок нравов аристократии. Калиостро — авантюрист и шарлатан, родом итальянец, подвизавшийся в конце XVIII в. во многих странах Европы, в том числе при французском и русском дворах; он выдавал себя за великого ученого, медика и алхимика. Карл Великий — король франков (768–814), а с 800 г. император, объединивший под своей властью большую часть западной Европы.

Марьон Делорм — знаменитая в XVII в. французская куртизанка, собиравшая в своем салоне цвет придворной аристократии. Эпизод любви Марьон и Дидье, положенный в основу драмы Гюго, вымышлен.

Ланжели — историческое лицо; происходил из обедневших дворян, был конюхом у принца Конде, затем стал придворным шутом Людовика XIII. Вельможи боялись его влияния и давали ему взятки, на которых Ланжели разбогател.

Лафемас — также историческое лицо; сын мелкого дворянина, ближайший помощник Ришелье по судебным делам; за свою жестокость был прозван «кардинальским палачом».

Герцог де Бельгард в прошлом был фаворитом короля Генриха IV, с 1620 г. стал герцогом и пэром Франции; как политический противник Ришелье был в конце концов выслан им из Парижа.

…по последней моде 1638 года. — Ремарки, требующие соблюдения исторической точности в костюмах, были одним из новшеств, введенных Гюго-драматургом.

Такую дружбу нам Ракан изображал. — Ракан — французский придворный поэт XVII в., писавший галантные пастушеские идиллии.

Она да «Сад» еще уже затмили всех. — Постановка в 1636 г. трагикомедии Корнеля «Сид», вокруг которой возникла бурная полемика, была видным событием в культурной жизни Франции того времени.

А вдруг он гугенот? — Укрепляя абсолютизм, Ришелье вел решительную борьбу против французских протестантов (гугенотов), состоявших по преимуществу из тех слоев дворянства и буржуазии, которые проявляли сепаратистские стремления и нежелание мириться с централизующими тенденциями монархии.

Фрина — греческая куртизанка, славившаяся своей красотой.

Десятками казнят у нас еретиков. — Еретики — гугеноты.

А есть ли новости с войны? — Имеется в виду Тридцатилетняя война (1618–1648 гг.) между католическими и протестантскими князьями Германии. В этой войне с 1635 г. приняла участие также и Франция.

И Скюдери его шутя прикончить мог. — Скюдери Жорж — второстепенный писатель и драматург XVIII в., безуспешно пытавшийся соперничать с молодым Корнелем. После постановки «Сида» Скюдери выпустил злопыхательскую брошюру «Замечания о Сиде».

…любит называть он все по именам. — Поэтика классицизма требовала избегать прямого наименования обыденных, «низких» предметов и явлений, заменяя их описательными выражениями (перифразами).

А «Брадаманту» ты читал, читал «Пирама»? — Здесь и далее речь идет о драматургии, составлявшей репертуар единственного тогда в Париже театра Бургундского отеля. «Брадаманта» (1580) — трагедия одного из предшественников классицизма Гарнье; «Пирам и Фисба» (1617) — трагедия Теофиля де Вио.

…трагедию Мере. — Мере — драматург XVII в., ближайший предшественник Корнеля, один из основателей французской классической трагедии.

Всей Академией высокой. — Стремясь поставить литературу и театр на службу своей политике, Ришелье основал в 1629 г. Французскую Академию, находившуюся полностью под его контролем. Составленная из второстепенных, но целиком послушных всесильному министру писателей, Академия скоро стала рассадником угодничества и догматизма в искусстве.

Арди Александр (ум. в 1632 г.) — плодовитый драматург, автор трагедий, трагикомедий и пасторалей.

Но Шапелен уже столкнул его с Парнаса. — Шапелен Жан (ум. в 1674 г.) — второстепенный французский поэт, высмеянный Буало и Вольтером. Прислуживался к Ришелье, был назначен академиком и составил отрицательный отзыв Академии о «Сиде».

По Аристотелю, по правильной методе… — В основу догматических «правил» классицизма была положена «Поэтика» Аристотеля.

Что, заговор? Забыт, как видно, Марильяк! — Маршал Луи Марильяк был казнен в 1632 г. за участие в заговоре против Ришелье, организованном матерью и братом короля.

Дуэль! Забыли вы о графе Бугенвиле. — Ришелье запретил под страхом смертной казни дуэли, бывшие продолжением феодальных междоусобиц, и объявил, что дворянин должен проливать кровь только на службе короля. Презирая это запрещение, граф Бугенвиль в 1627 г. дрался на дуэли среди бела дня на Королевской площади в Париже, за что и был казнен.

Людовик и Арман — то есть Арман Дюплесси Ришелье.

Прево — королевский наместник в провинциях и комендант в городах Франции.

Орден Святого Духа — рыцарский орден, учрежденный во Франции Генрихом III в 1578 г.

Грасье, Тайбра, Скарамуш — не собственные имена, а названия типов персонажей в пьесах французских бродячих комедиантов.

Ты, черноглазая, Химен изображай. — Химена — героиня трагикомедии Корнеля «Сид».

Жену Оргонову — Эльмиру, героиню комедии Мольера «Тартюф» (1664); Гюго допускает здесь анахронизм, так как действие «Марьон Делорм» происходит задолго до написания «Тартюфа».

Так принял наш король от Меровингов трон. — Меровинги — первая династия франкских королей (V–VIII вв.).

И кардинальские дадут читать стихи. — Кардинал Ришелье сочинял посредственные пьесы и публиковал их под чужим именем.

С тех пор, как кардинал его себе присвоил. — При первом появлении в Париже Корнеля, тогда еще начинающего драматурга, Ришелье предложил ему писать пьесы под прямым его руководством. Корнель попытался работать таким образом, но вскоре отказался от сотрудничества со всесильным кардиналом и предпочел писать по собственному усмотрению.

Здесь я единственный, кто властвует и судит… — Самым ярким выражением феодальных привилегий, с которыми упорно боролся Ришелье, было то, что до утверждения абсолютизма феодал в своем поместье являлся высшей политической и судебной властью.

Ventre-Saint Gris (искажение слов, означающих «клянусь кровью христовой) — любимое восклицание короля Генриха IV.

Приматиччо Франческо — итальянский художник, скульптор и архитектор XVI в., принимавший участие в украшении Шамборского замка.

Епископ бил врагов… под Ла-Рошелью. — В 1628 г. Ришелье взял крепость Ла-Рошель, последний оплот гугенотов на юге Франции, и тем самым ликвидировал нечто вроде дворянской гугенотской республики, существовавшей некоторое время в пределах французского королевства.

Но эминенций нет — ни серых здесь, ни красных. — Эминенция (буквально — «высочество») — титул кардиналов. «Красная эминенция» (по пурпурному цвету кардинальского одеяния) — прозвище Ришелье. «Серой эминенцией» называли иронически аббата Жозефа, ближайшего его помощника, следовавшего за кардиналом, как его тень.

Изменой разогнал он Лигу… — Лига здесь — военно-политический союз немецких католических князей во главе с императором Фердинандом, образовавшийся во время Тридцатилетней войны и поддержанный Испанией, против протестантской Унии. Нейтралитет Франции в первые годы войны косвенно способствовал успехам Лиги, но Ришелье, придя к власти в 1624 г., круто повернул внешнюю политику Франции и начал борьбу против австрийских и испанских габсбургов, что предрешило поражение Лиги в этой войне.

…свой грозный меч подъял на друга — Австрию, откуда королева. — Жена Людовика XIII, Анна Австрийская, через своего отца (испанского короля Филиппа II) и деда (Карла V, германского императора и испанского короля) принадлежала к дому Габсбургов, основным наделом которых была Австрия.

Зато излечивать дано вам золотуху. — По древнему суеверному представлению, короли Франции (а также Англии) обладали способностью излечивать золотуху одним прикосновением к больному.

Мою он мать ссылает! — Мать Людовика XIII, Мария Медичи, после неудачного заговора против Ришелье (1630) бежала в Брюссель, а затем в 1638 г., по требованию Ришелье, ей было предложено переселиться в Англию.

Не хочет, чтоб я был с Густав-Адольфом в ссоре… — Густав-Адольф — шведский король (1611–1632), был противником германского императора в Тридцатилетней войне. Ришелье одно время поддерживал Густава-Адольфа и в 1631 г. ассигновал ему большую сумму для ведения войны с Лигой, так как стремился ограничить район военных действий Восточной Германией и не подпускать к французским границам ни одну из воюющих армий.

Когда пустеет Лувр и люден Монфокон… — Лувр — королевская резиденция в Париже. Монфокон — пригород Парижа, место казни политических преступников.

…родитель ваш… был пронзен кинжалом… — Отец Людовика XIII, Генрих IV, в 1610 г. был убит фанатиком-иезуитом Равальяком.

Монтень изрек: «Как знать?» Рабле сказал: «Быть может». «Как знать?» — фраза из «Опытов» (1588) французского гуманиста Монтеня, являющаяся законченным выражением его скептицизма по отношению к религиозным и вообще всяким ограничивающим человеческий ум догмам. Согласно преданию, Рабле (1494–1553), умирая, сказал: «Я отправляюсь искать великое быть может», выражая этим сомнение в загробной жизни.