Том 1. Книги стихов

В амфоре, ярко расцвеченной,

Угрюмый раб несет вино.

Неровен путь неосвещенный,

А в небесах уже темно, –

И напряжёнными глазами

Он зорко смотрит в полутьму,

Чтоб через край вино струями

Не пролилось на грудь ему.

Так я несу моих страданий

Давно наполненный фиал.

В нём лютый яд воспоминаний,

Таясь коварно, задремал.

Иду окольными путями

С сосудом зла, чтоб кто-нибудь

Неосторожными руками

Его не пролил мне на грудь.

Весенние воды, что девичьи сны:

В себе отражая улыбки весны,

Шумят и сверкают на солнце оне

  И шепчут: «Спасибо весне!»

Осенние воды – предсмертные сны:

С печальным журчаньем, всегда холодны,

По вязкой земле, напоённой дождем,

  Текут они мутным ручьём.

Стальная решётка.

Здесь – пыль и каменья,

Там – сад и пруды,

Качается лодка,

Доносится пенье,

Алеют плоды.

По жёсткой дороге

Толпой богомольцы

Куда-то спешат.

В болтливой тревоге

Звенят колокольцы,

Колёса гремят.

В гамаке плетеном,

То вправо, то влево,

Крылом ветерка,

В приюте зелёном

Заснувшая дева

Качнется слегка.

Какие слабые цветы!

Над ними мчится ветер злобный,

Злорадно песнею надгробной

Пророча гибель красоты.

Не так же ль их, как нас, гнетёт

Слепой судьбы неумолимость, –

Но непреклонная решимость

В них созидает нежный плод!

Синева небес над кровлей

  Ясная такая!

Тополь высится над кровлей,

  Ветви наклоняя.

Из лазури этой в окна

  Тихий звон несется,

Грустно с веток этих в окна

  Песня птички льётся

Боже мой! Я звуки слышу

  Жизни мирной, скромной.

Город шепчет мне, – я слышу

  Этот ропот томный:

«Что ты сделал, что ты сделал!

  Исходя слезами,

О, подумай, что ты сделал

  С юными годами!»

В истоме тихого заката

Грустило жаркое светило.

Под кровлей ветхой гнулась хата,

И тенью сад приосенила.

Березы в нём угомонились

И неподвижно пламенели.

То в тень, то в свет переносились

Со скрипом зыбкие качели.

Печали ветхой злою тенью

Моя душа полуодета,

И то стремится жадно к тленью,

То ищет радостей и света.

И покоряясь вдохновенно

Моей судьбы предначертаньям,

Переношусь попеременно

От безнадёжности к желаньям.

Что вчера пробегало во мне,

Что вчера называл я собою,

Вот оно в голубой вышине

Забелелося тучкой сквозною.

Тот порыв, что призывной тоской

В этом сердце вчера отозвался,

Это он перед близкой грозой

Над шумящею нивой промчался.

Та мечта, что в безрадостной мгле

Даровала вчера мне забвенье,

На иной и далёкой земле

Снова ищет себе воплощенья.

Лампа моя равнодушно мне светит,

  Брошено скучное дело,

  Песня еще не созрела, –

Что же тревоге сердечной ответит?

Белая штора висит без движенья.

  Чьи-то шаги за стеною…

  Эти больные томленья –

    Перед бедою!

Душою чистой и незлобной

Тебя Создатель наделил,

Душой, мерцанью звёзд подобной

Иль дыму жертвенных кадил.

Хотя дыханьем чуждой злобы

Не раз мрачился твой удел, –

Нет человека, на кого бы

Ты тёмной злобою кипел.

Но каждый день огнем страданья

Венчала жизнь твоё чело, –

В твоей душе негодованье,

Как семя в почве, проросло.

Где грустят леса дремливые,

Изнурённые морозами,

Есть долины молчаливые,

Зачарованные грозами.

Как чужда непосвящённому,

В сны мирские погружённому,

Их краса необычайная,

Неслучайная и тайная!

Смотрят ивы суковатые

На пустынный берег илистый.

Вот кувшинки, сном объятые,

Над рекой немой, извилистой.

Вот берёзки захирелые

Над болотною равниною.

Там, вдали, стеной несмелою

Бор с раздумьем и кручиною.

Как чужда непосвящённому,

В сны мирские погружённому,

Их краса необычайная,

Неслучайная и тайная!

Покоя мёртвых не смущай, –

Могилы украшай цветами,

Но бесполезными спезами

  Земли не орошай.

  Из замогильной дали

Не долетит, как не зови,

На запоздалый крик печали

Ответный голос их любви.

   Ангел мечты полуночной,

После тоски и томленья дневного

В свете нездешнем явился ты мне.

   Я ли постигну, порочный,

Раб вожделенья больного и злого,

Радость в наивном твоем полусне?

   Ясные очи упрёком

Рдеют, как майская полночь – грозою.

Жаль мне до слёз непорочной мечты.

   Ты не миришься с пороком.

Знаю: я жизни и счастья не стою, –

О, если б смертью повеял мне ты!

Кто это возле меня засмеялся так тихо?

Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо!

Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели,

Лихо стояло и возле крестильной купели,

Лихо за мною идёт неотступною тенью,

  Лихо уложит меня и в могилу.

Лихо ужасное, враг и любви, и забвенью,

  Кто тебе дал эту силу?

Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо:

«Я – бесталанное, всеми гонимое Лихо!

В чьём бы дому для себя уголок не нашло я,

Всяк меня гонит, не зная минуты покоя.

Только тебе побороться со мной недосужно, –

  Странно мечтая, стремишься ты к мукам.

Вот почему я с твоею душою так дружно,

  Как отголосок со звуком».

Блажен, кто пьет напиток трезвый,

Холодный дар спокойных рек,

Кто виноградной влагой резвой

Не веселил себя вовек.

Но кто узнал живую радость

Шипучих и колючих струй,

Того влечёт к себе их сладость,

Их нежной пены поцелуй.

Блаженно всё, что в тьме природы,

Не зная жизни, мирно спит, –

Блаженны воздух, тучи, воды,

Блаженны мрамор и гранит.

Но где горят огни сознанья,

Там злая жажда разлита,

Томят бескрылые желанья

И невозможная мечта.

Темницы жизни покидая,

Душа возносится твоя

К дверям мечтательного рая,

В недостижимые края.

Встречают вечные виденья

Её стремительный полёт,

И ясный холод вдохновенья

Из грёз кристаллы создаёт.

Когда ж, на землю возвращаясь,

Непостижимое тая,

Она проснётся, погружаясь

В туманный воздух бытия, –

Небесный луч воспоминаний

Внезапно вспыхивает в ней,

И злобный мрак людских страданий

Прорежет молнией своей.

    Майские песни!

    Нежные звуки!

Страсть их слагала, поёт их весна.

Радость, воскресни!

    Злоба и муки –

Призраки страшные зимнего сна.

    Злые виденья

    Раненой жизни,

Спите до срока в мятежной груди!

    Ключ вдохновенья,

    На душу брызни,

Чувства заснувшие вновь разбуди!

    Морозная светлая даль,

  И низкое солнце, и звёзды в снегу…

  Несут меня сани. Забыта печаль.

Морозные грёзы звенят надо мной на бегу.

Открытое поле всё бело и чисто кругом.

Раскинулось небо широким и синим шатром.

  Я вспомнить чего-то никак не могу,

  Но что позабылось, того и не жаль.

  Пуста и безлюдна морозная даль.

  Бегут мои кони. Ямщик мой поёт.

    Деревни дымятся вдали…

  Надо мною несётся мечта и зовет…

    Плещут волны, летят корабли…

Рассыпается девичий смех перекатной волной…

Ароматная ночь обаяла своей тишиной…

  Мы крылаты, – плывем далеко от земли…

  Ты, невеста моя, не оставишь меня…

  Нет, опять предо мною зима предстаёт,

  Быстро сани бегут, и ямщик мой поёт,

И навстречу мне снежная пыль мимолетного дня.

Родился сын у бедняка.

В избу вошла старуха злая.

Тряслась костлявая рука,

Седые космы разбирая.

За повитухиной спиной

Старуха к мальчику тянулась,

И вдруг уродливой рукой

Слегка щеки его коснулась.

Шепча невнятные слова,

Она ушла, стуча клюкою.

Никто не понял колдовства.

Прошли года своей чредою, –

Сбылось веленье тайных слов:

На свете встретил он печали,

А счастье, радость и любовь

От знака тёмного бежали.

…Ребенка часто посещал

Тяжёлый сон, необъяснимый;

Он детский разум ужасал

Загадкою неразрешимой.

И в тишине его ночей

К нему являлся некий гений

С коварной прелестью речей,

С утехой знойных наслаждений.

Ребенку мил был чудный взгляд,

И поцелуи вражьи милы, –

Он пил беспечно сладкий яд,

Играя с вестником могилы.

    Я приготовился принять гостей,

      Украсил я свою келейку,

И вышел к воротам, и сел там на скамейку,

С дороги не свожу внимательных очей,

И жду, – а путь лежит печальный и пустынный,

Бубенчик не гудет, колеса не гремят,

Лишь вихри пыльные порою закружат, –

И снова путь лежит, докучливый и длинный.

Проходит она торопливо

На шумных путях городских,

Лицо закрывая стыдливо

Повязкой от взоров людских:

Пожаром её опалило,

Вся кожа лица сожжена,

И только глаза защитила

Своими руками она.

В пожаре порочных желаний

Беспомощно дух мой горел,

И только усладу мечтаний

Спасти от огня я успел.

Я жизни свободной не знаю,

В душе моей – мрачные сны,

Я трепетно их укрываю

Под нежною тканью весны.

Уныло плавала луна

В волнах косматых облаков,

Рыдала шумная волна

  У мрачных берегов,

Уныло ветер завывал,

Качая ветви гибких ив, –

На мягких крыльях сон летал,

  Тревожен и пуглив.

  Чайка, предвестница бури,

Вьётся над морем с пронзительным криком,

Тучи сгоняют прозрачность лазури,

Волны хохочут в веселии диком.

  Грусть, как предвестница горя,

Реет над сердцем моим утомлённым.

Думы, как волны сурового моря,

Тяжко владеют умом полонённым.

   Бледна и сурова,

Столица гудит под туманною мглой,

   Как моря седого

     Прибой.

   Из тьмы вырастая,

Мелькает и вновь уничтожиться в ней

   Торопится стая

     Теней.

По жестоким путям бытия

Я бреду, бесприютен и сир,

Но зато вся природа – моя,

Для меня наряжается мир.

Для меня в тайне вешних ночей,

Заливаясь, поют соловьи.

Как невольник, целует ручей

Запылённые ноги мои.

И светило надменное дня,

Золотые лучи до земли

Предо мною покорно склоня,

Рассыпает их в серой пыли.

Нет, не любовь меня влекла,

Не жажда подвига томила, –

Мне наслаждения сулила

Царица радостного зла.

Окружена прозрачной дымкой

Порочных снов и злых страстей,

Она сошла к душе моей

Ожесточённой нелюдимкой,

И научила презирать

Людские скучные забавы,

И чары тайные вкушать,

Благоуханные отравы.

Восторгов тщетных, грёз ночных

Струи кипучие так сладки, –

Но в сердце копятся от них

Противно-горькие осадки.

Васильки на полях ослезились росой, –

Васильки твоих глаз оросились слезой.

Пробежал ветерок по румяным цветам,

Пробежала улыбка по алым губам.

И улыбка, и слезы, – и смех, и печаль,

Миновавшей весны благодатная даль!

Где ты делась, несказанная

Тайна жизни, красота?

Где твоя благоуханная,

Чистым светом осиянная,

Радость взоров, нагота?

Хоть бы в дымке сновидения

Ты порой явилась мне,

Хоть бы поступью видения

В краткий час уединения

Проскользнула в тишине!

Я осмеянный шел из собрания злобных людей,

В утомлённом уме их бесстыдные речи храня.

Было тихо везде, и в домах я не видел огней,

А морозная ночь и луна утешали меня.

Подымались дома серебристою сказкой кругом,

Безмятежно сады мне шептали о чём-то святом,

И, с приветом ко мне обнажённые ветви склоня,

Навевая мечты, утешали тихонько меня.

Улыбаясь мечтам и усталые взоры клоня,

Я по улицам шёл, очарованный полной луной,

И морозная даль, серебристой своей тишиной

Утишая тоску, отзывала от жизни меня.

Под ногами скрипел весь обвеянный чарами снег,

Был стремителен бег легких туч на далёкий ночлег,

И, в пустынях небес тишину ледяную храня,

Облака и луна отгоняли тоску от меня.

  Цветы роняют вешний аромат,

  Слова теряют смысл первоначальный,

Сменился юный пыл досадою печальной,

И песни прежние докучливо звучат, –

  И лишь позор нагого преступленья

   Заманчив, как всегда,

  И сладко нам немое исступленье

   Безумства и стыда.

Я ждал, что вспыхнет впереди

Заря, и жизнь свой лик покажет

  И нежно скажет:

    «Иди!»

Без жизни отжил я, и жду,

Что смерть свой бледный лик покажет

  И грозно скажет:

    «Иду!»

Ангел снов невиденных,

На путях неиденных

Я тебя встречал.

Весь ты рдел, таинственный,

И удел единственный

Ты мне обещал.

Меркло, полусонное,

Что-то непреклонное

У тебя в глазах;

Книгу непрочтённую

С тайной запрещённою

Ты держал в руках.

Ризой бледно-голубою

Твердь ложится над землёю,

Звёзды трепетно мерцают,

Тучи бледною толпою,

Точно призраки, мелькают,

В бледной мгле почили дали, –

И на всём печать печали.

Над полями ходит и сердито ропщет

    Злой Неурожай,

Взором землю сушит и колосья топчет, –

    Стрибог, помогай!

Ходит дикий, злобный, хлеб и мнёт, и душит,

    Обошёл весь край,

И повсюду землю гневным взором сушит, –

    Стрибог, помогай!

Губит наших деток неподвижным взором

    Злой Неурожай.

Голодом томимы, молим хриплым хором:

    Стрибог, помогай!

    Истомила мечта,

  Вожделеньем взволнована кровь.

  Эта жизнь и скучна и пуста,

  А в мечте безмятежна любовь.

За машиной шумливой сидит молодая швея.

 И бледна, и грустна, серебрится луна…

  Отчего не слыхать соловья?

  Отчего не лепечет волна?

 И грустна, и бледна молодая швея.

    Повстречать бы любовь,

  Рассыпая пред нею цветы!

  Вожделеньем взволнована кровь,

  И румяны, и знойны мечты.

 Под изношенным платьем не видно пленительных плеч.

 Только шорох невнятный порой за стеной…

  Отчего бы на ложе не лечь,

  Обнажая свой стан молодой!

 Только шорох невнятный от девственных плеч.

    Истомила мечта,

 Вожделеньем взволнована кровь.

 Эта жизнь и скучна и пуста,

 А в мечте лучезарна любовь.

…Не рождена притворством

Больная песнь моей тоски:

Её жестокие тиски

Ни трудовым моим упорством,

Ни звонкой радостью весны

Не могут быть побеждены.

Её зародыши глубоки,

Её посеяли пороки,

И скорбь слезами облила,

И солнце правды беспощадной

Дарует жизни безотрадной

Довольно света и тепла.

Мутное утро грозит мне в окно,

  В сердце – тревога и лень.

Знаю, – мне грустно провесть суждено

  Этот неласковый день.

Знаю, – с груди захирелой моей

  Коршун тоски не слетит.

Что ж от его беспощадных когтей

  Сердце моё защитит?

Сердце, сбери свои силы, борись!

  Сердце мне шепчет в ответ:

«Силы на мелочь давно разошлись,

  Сил во мне больше и нет!»

Полдневный сон природы

И тих, и томен был, –

Светло грустили воды,

И тёмный лес грустил,

И солнце воздвигало

Блестящую печаль

И грустью обливало

Безрадостную даль.

В пути безрадостном среди немой пустыни

    Предстала предо мной

Мечта порочная, принявши вид богини

    Прекрасной и нагой.

   Рукою нежной разливала

    Из тонкого фиала

   Куренья дымные она,

   И серебристо обвивала

   Её туманная волна.

  И предо мной склонившись, как рабыня,

Она меня к греху таинственно звала, –

И скучной стала мне житейская пустыня,

  И жажда дел великих умерла.

Думы чёрные лелею,

Грустно грежу наяву,

Тёмной жизни не жалею,

Ткани призрачные рву,

Ткани юных упований

И туманных детских снов;

Чуждый суетных желаний,

Умереть давно готов.

Грустно грежу, скорбь лелею,

Паутину жизни рву

И дознаться не умею,

Для чего и чем живу.

Ночные грезы их пленили,

Суля им радостные дни, –

Они друг друга полюбили,

И были счастливы они.

То было молодостью ранней,

Когда весна благоуханней,

Когда звончее плеск ручья,

Когда мечтанья вдохновенней,

И жарче жажда бытия

И жажда радости весенней…

Восторги, грёзы без числа, –

Забава жизни то была.

То жизнь смеялась, рассыпая

На их пути свои цветы

И тихо веющего мая

Лобзанья, чары и мечты.

Она любовью их манила,

А после горем наделила.

Насыщен воздух влагою

И холодом объят,

А капли пара тонкого

С земли в него летят.

Туманами окутана,

Из глаз исчезла даль,

Трава росою плачется

На горькую печаль.

Моя душа подавлена

Великою тоской

И, как мертвящим холодом,

Объята тишиной, –

И впечатленья новые

Мне горько-тяжелы:

Их радость претворяется

В смятенье зыбкой мглы.

  Печалью бессонной

Невестиных жарких желаний

От смертного сна пробуждённый

  Для юных лобзаний,

Он дико рванулся в могиле, –

И доски рукам уступипи.

Досками он земпю раздвинул, –

  И крест опрокинул.

Простившись с разрытой могилой

И сбросивши саван, он к милой

Пошел потихоньку с кладбища, –

Но жаль ему стало жилища,

Где было так мёртво-бездумно…

Шумела столица безумно

  Пред ним, и угрюмый

Стоял он, томясь непонятно

  Тяжёлою думой:

К невесте идти иль обратно?

Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.

Преждевременно дева всё знает, – и счастье ее не манит.

Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истертую медь.

Побледневший колодник сбежавший в лесу у ручья, отдыхая, лежит.

О любви вдохновенно поёт на подмостках поблекший певец.

Величаво идёт в равнодушной толпе молодая жена.

Что-то в воду упало, – бегут роковые обломки колец.

Одинокая спешная ночь и трудна, и больна.

Кто же ты, где же ты, чаровница моя?

И когда же я встречу тебя, о царица моя?

Есть тайна несказанная,

Но где, найду ли я?

Блуждает песня странная,

Безумная моя.

Дорогой незнакомою,

Среди немых болот

С медлительной истомою

Она меня ведет.

Мгновения бесследные

Над ней летят в тиши,

И спят купавы бледные,

И дремлют камыши.

Коса её запутана,

В ней жёсткая трава,

И, дикой мглой окутана,

Поникла голова.

Дорогой потаённою,

Среди немых болот,

Где ирис, влагой сонною

Напоенный, цветет.

Блуждает песня странная,

Безумная моя.

Есть тайна несказанная,

Её найду ли я?

В лесу живет проказник неуёмный,

    Малютка Зой.

Насмешливый, он прячется в укромной

    Глуши лесной.

На нём надет кафтанишко, плетённый

    Из трав лесных,

По ветру кудри вьются, и зелёный

    Колпак на них.

На молвь людей он любит откликаться

    В тиши лесной,

Но им в глаза не смеет показаться

    Малютка Зой.

Ярко солнце блещет, –

Взор к земле прикован,

Тленной красотою

Разум очарован.

Потемнеет небо,

Звёзды загорятся, –

Смело в бесконечность

Думы устремятся.

Солнце – лжи источник,

Обольстивший очи;

Правда – собеседник

Бодрствующей ночи.

Гляжу на нивы, на деревья,

На реки, долы, стены круч,

И на воздушные кочевья

Свинцовых и жемчужных туч, –

И терпеливою душою

Их тайну постигаю я:

За их завесою цветною

Родные снятся мне края.

Чем свежее становилось,

Чем длинней ложилась тень,

Тем настойчивей просилась

В сердце вкрадчивая лень,

Надоевшую работу

Не давала мне кончать,

И постылую заботу

Порывалась отогнать.

Так любимая супруга

К трудолюбцу подойдёт.

И смеётся, и зовёт,

И торопит час досуга.

Благословляю, жизнь моя,

   Твои печали.

Как струи тихого ручья,

Мои молитвы зазвучали.

Душевных ран я не таю,

Благословив моё паденье.

Как ива к тихому ручью,

К душе приникло умиленье.

Небо жёлто-красное зимнего заката,

Колокола гулкого заунывный звон…

Мысли, проходящие смутно, без возврата,

Сердца наболевшего неумолчный стон…

Снегом занесённые, улицы пустые,

Плачу колокольному внемлющая тишь…

Из окошка вижу я кудри дымовые,

Вереницы тесные деревянных крыш.

Воздух жгучим холодом чародейно скован.

Что-то есть зловещее в этой тишине.

Грустью ожидания разум очарован.

Образы минувшего снова снятся мне.

Вечереет. Смотри:

Там, на серых домах,

Красный отблеск зари,

Там, на белых стенах,

Нашей церкви, как чист

Нежно-алый отлив!

Воздух тих и душист,

И горит каждый лист

Там, на зелени ив!

Светло-розовый блеск

По реке разлился,

А в воде что за плеск

У ребят поднялся!

За рекою песок

Жёлтой лентой лежит,

И сосновый лесок

Ясным светом облит.

Укрывался в тень

От вечерних лучей,

Едет русская лень

На тележке своей.

Пыльный столб за рекой

По дороге ямской

Сизой тучкой встаёт

И за клячею в лес

Свой летучий навес,

Колыхаясь, несёт.

Свечерело. Смотри,

Как с последним лучом

Догоревшей зари

Всё бледнеет кругом.

В час, заране неизвестный,

В час полуночи глухой

К нам сойдёт Жених Небесный

Потаённою тропой, –

И блажен, кто, бодр и светел,

Ждал Желанного в ночи,

Кто ночные тени встретил

Ясным пламенем свечи.

Кто ж, печалясь в мёртвом мраке,

Не поддерживает свет,

   Для того на браке

     Места нет.

Залиха лежала, стеная, на пышной постели,

Пред нею супруги вельмож, египтянки, сидели.

«Залиха, скажи нам, какой ты болезнью страдаешь?

Печально ты смотришь, горишь ты, – как свечка, ты таешь».

«Подруги, я стражду, больная мятежною страстью,

Желание жгучее пало на сердце напастью».

«Тебя погружает богатство в поток наслаждений, –

Тебе ли знакомы несытые вздохи стремлений!»

«О, если б имела, подруги, я все, что б хотела!

О, если бы воля моя не знавала предела!»

«Но что невозможно, о том бесполезны и грезы

Безумны желанья, безумны горючие слезы!»

«Для вас, о подруги, мои непонятны мученья,

Но вам покажу я предмет моего вожделенья,

Вы сами желанья почуете лютое жало».

Залиха за чем-то рабыню тихонько послала,

И снова к подругам: «Покушайте, вот апельсины.

Ах, если бы в сладком забвение было кручины!»

Едва к апельсинам коснулись ножи золотые,

У входа зазыблились быстро завесы цветные.

Тяжёлые складки рукою проворной отбросив,

Вошёл и склонился смиренно красавец Иосиф,

И по полу твердо ступая босыми ногами,

Приблизился к гостьям, – и долу поник он очами.

Горячая кровь на ланитах его пламенела,

Смуглело загаром прекрасное, стройное тело.

И вскрикнули жены, с Иосифа глаз не спускают,

Как руки ножами порезали, сами не знают.

Плоды окровавлены, – гостьям как будто не больно.

И рада Залиха, – на них улыбнулась невольно.

«Вы полны восторгом, едва вы его увидали, –

Судите же сами, какие терплю я печали!

Он – раб мой! Его каждый день, как рабыня, прошу я,

Никак не могу допроситься его поцелуя!»

«Теперь, о подруга, твои нам понятны мученья,

Мы видели сами предмет твоего вожделенья!»

Над чертогом псалмопевца

Арфа звонкая висела.

Если ночью веял ветер, –

За струной струна звенела,

И аккорды раздавались

Над венчанной головою,

И царя они будили

Сладкозвучною хвалою.

Царь Давид вставал с постели,

Исполнялся вдохновенья,

Ударял по струнам арфы, –

И слагал он песнопенья.

И в ответ ночному ветру

Арфа звонкими струнами

Рокотала и звенела

Под державными руками.

Вот чертог; здесь пир блестящий,

Здесь ликуют дети зла.

Зависть, словно змей шипящий,

В сердце путника вползла.

На каменьях у порога

Недоступного чертога,

Запоздавши в час ночной,

Ты сидишь усталый, бледный.

В край далекий шел ты, бедный,

Бесприютный и босой.

Но завистливой печали

В кротком сердце не лелей:

Пред тобой синеют дали

Предстоящих светлых дней.

Будешь ты в странах счастливых, –

А у злых и нечестивых

Нет грядущего, поверь:

Смерть их светочи потушит,

И в развалины обрушит

Раззолоченную дверь.

Два ножа неутомимо

Друг о друга я точу.

Что мне жалобный их скрежет!

Заострить их я хочу.

Уж они блестят зеркально,

Истончились острия, –

И с размаху тонкий волос

На весу разрезал я.

Так, встречая взоры друга,

Изощряем мы свой взгляд,

И глаза в чужую душу

Проницательней глядят.

Мы шли вдвоём тропою тесной,

  Таинственный мой друг, –

И ни единый путь небесный,

  И ни единый звук!

Дремало мёртвое болото,

  Камыш угрюмый спал,

И впереди чернело что-то,

  И кто-то угрожал.

Мы шли болотною тропою,

  И мертвенная мгла

Вокруг нас зыбкой пеленою

  Дрожала и ползла.

К тебе я робко наклонился,

  О спутник верный мой,

И странно лик твой омрачился

  Безумною тоской.

Угрозой злою задрожали

  Во мгле твои уста, –

И понял я: ты – дочь печали,

  Полночная мечта.

Полно плакать, – вытри слезы,

Проводи меня в свой сад:

Там нас нежно встретят розы,

И навстречу нам берёзы

Зыбким смехом задрожат

Полно плакать, – что за горе!

То ль, что мачеха лиха,

И, с тобою вечно в ссоре,

Держит двери на запоре,

Не пускает жениха?

Не томи тоской сердечка, –

Год промчится, подрастёшь,

Смело выйдешь на крылечко,

Повернёшь в дверях колечко

И от мачехи уйдёшь…

…Рукоятью в землю утвердивши меч,

Он решился грудью на клинок налечь,

Ратной неудачи искупить позор, –

И перед кончиной горд был ясный взор.

Пораженьем кончен мой неравный бой

С жизнью неудачной, с грозною судьбой, –

Мне бы тоже надо навсегда заснуть,

Да пронзить мне страшно трепетную грудь.

Мы устали преследовать цели,

На работу затрачивать силы, –

   Мы созрели

   Для могилы.

Отдадимся могиле без спора,

Как малютки своей колыбели, –

   Мы истлеем в ней скоро,

   И без цели.

Звёзды радостно горели,

Голова моя кружилась, –

И на грудь мою невеста

С робкой ласкою склонилась.

Страсть пылала в нас, но что-то

Восставало между нами, –

Я к устам её румяным

Не посмел припасть устами.

Было ль это предвещанье

Стерегущего несчастья,

Или робкий отголосок

Отшумевшего ненастья?

Навек налажен в рамках тесных

Строй жизни пасмурной, немой.

Недостижимей звёзд небесных

Свободной жизни блеск и зной.

Одной мечтою в час досуга

Я обтекаю вольный свет,

Где мне ни подвига, ни друга,

Ни наслаждений бодрых нет.

Томясь в завистливой печали,

Слежу задумчиво тогда,

Как выплывают из-за дали

Деревни, степи, города,

Мелькают лица, платья веют,

Смеются дети, солнце жжёт,

Шумят стада, поля пестреют,

Несутся кони, пыль встаёт…

Ручья лесного нежный ропот

Сменяет рынка смутный гул.

Признания стыдливый шёпот

В базарных криках потонул.

Что дорого сердцу и мило,

Ревнивое солнце сокрыло

Блестящею ризой своей

  От слабых очей.

В блаженном безмолвии ночи

К звездам ли подымутся очи, –

Отраден их трепетный свет,

  Но правды в нём нет.

Сойду ли в подземные ходы,

Под мшистые, древние своды,

Является что-то и там

  Пугливым очам.

Напрасно и очи закрою, –

Виденья встают предо мною,

И даже глубокие сны

  Видений полны.

Явленья меня обступили,

И взор мой лучи ослепили,

Я мрака напрасно ищу

  И тайно грущу.

В беспредельности пространства

Где-то есть земля иная,

И на ней моя невеста,

К небу очи подымая,

Как и я же, ищет взором

Чуть заметного светила,

Под которым мне томиться

Участь горькая судила.