Том 1. Книги стихов

Имена твои не ложны,

Беспечальны, бестревожны, –

Велика их глубина.

Их немолчный темный шёпот,

Предвещательный их ропот

Как вместить мне в письмена?

Имена твержу и знаю,

Что в ином ещё живу,

Бесполезно вспоминаю

И напрасно я зову.

Может быть, ты проходила,

Не жалела, но щадила,

Не желала, но звала,

Грустно взоры опускала,

Трав каких-то всё искала,

Находила и рвала.

Может быть, ты устремляла

На меня тяжелый взор

И мечтать не позволяла

Про победу и позор. Имена твои все знаю,

Ими день я начинаю

И встречаю мрак ночной,

Но сказать их вслух не смею,

И в толпе людской немею,

И смущён их тишиной.

Проходил я мимо сада.

Высока была ограда,

И затворены ворота.

Вдруг калитка предо мной

Отворилась и закрылась –

На мгновенье мне явилось

Там, в саду зелёном, что-то,

Словно призрак неземной.

Вновь один я возле сада,

Высока его ограда,

Перед ней, за ней молчанье, –

Пыль и камни предо мной.

Я иду и верю чуду,

И со мной идёт повсюду

Бездыханное мечтанье,

Словно призрак неземной.

В мире нет ничего

Вожделеннее сна, –

Чары есть у него,

У него тишина,

У него на устах

Ни печаль и ни смех,

И в бездонных очах

Много тайных утех.

У него широки,

Широки два крыла,

И легки, так легки,

Как полночная мгла.

Не понять, как несёт,

И куда, и на чём, –

Он крылом не взмахнёт,

И не двинет плечом.

Приучив себя к мечтаньям,

Неживым очарованьям

Душу слабую отдав,

Жизнью занят я минутно,

Равнодушно и попутно,

Как вдыхают запах трав,

Шелестящих под ногами

В полуночной тишине,

Отвечающей луне

Утомительными снами

И тревожными мечтами.

Дорогой скучно-длинною,

Безрадостно-пустынною,

Она меня вела,

Печалями изранила,

И разум отуманила,

И волю отняла.

Послушен ей, медлительной,

На путь мой утомительный

Не жалуясь, молчу.

Найти дороги торные,

Весёлые, просторные,

И сам я не хочу.

Глаза мои дремотные

В виденья мимолётные

Безумно влюблены.

Несут мои мечтания

Святые предвещания

Великой тишины.

Изнурённый, утомлённый

Жаждой счастья и привета,

От лампады незажжённой

Жди таинственного света.

Не ропщи, не уклоняйся

От дороги, людям странной,

Но смиренно отдавайся

Чарам тайны несказанной,

За невидимой защитой,

С неожиданной отрадой,

Пред иконою сокрытой

С незажжённою лампадой.

В тишине бездыханной ночной

Ты стоишь у меня за спиной,

Я не слышу движений твоих,

Как могила, ты тёмен и тих.

Оглянуться не смею назад,

И на мне твой томительный взгляд,

И, как ночь раскрывает цветы,

Что цветут для одной темноты, –

Так и ты раскрываешь во мне

Всё, что чутко живёт в тишине, –

И вошёл я в обитель твою,

И в кругу чародейном стою.

Не понять мне, откуда, зачем

И чего он томительно ждет.

Предо мною он грустен и нем,

  И всю ночь напролёт

Он вокруг меня чем-то чертит

На полу чародейный узор,

И куреньем каким-то дымит,

  И туманит мой взор.

Опускаю глаза перед ним,

Отдаюсь чародейству и сну, –

И тогда различаю сквозь дым

  Голубую страну.

Он приникнет ко мне и ведёт,

И улыбка на мёртвых губах, –

И блуждаю всю ночь напролёт

  На пустынных путях.

Рассказать не могу никому,

Что увижу, услышу я там, –

Может быть, я и сам не пойму,

  Не припомню и сам.

Оттого так мучительны мне

Разговоры, и люди, и труд,

Что меня в голубой тишине

  Волхвования ждут.

Я иду путём опасным

Над немой и тёмной бездной

С ожиданием напрасным

И с мечтою бесполезной.

К небесам не подымаю

Обольщённых бездной взоров, –

Я давно не понимаю

Правды царственных укоров.

Нe кляну я обольщенья,

Я туда смотрю, где мглою

Покрывается паденье

Камней, сброшенных ногою…

Ты от жизни оторвался

И с мечтою сочетался, –

Не бери земной подруги,

Не стремись к минутным целям:

Не заснут седые вьюги,

Не прильнут к дремотным елям, –

Их жестокие боренья

Далеки от утомленья.

Не нашел я дороги,

И в дремучем лесу

Все былые тревоги

Осторожно несу.

Все мечты успокоя,

Беспечален и нем,

Я заснувшего зоя

Не тревожу ничем.

Избавление чую,

Но путей не ищу, –

Ни о чём не тоскую,

Ни на что не ропщу.

Не хочет судьба мне дарить

Любовных тревог и волнений;

Она не даёт мне испить

Из кубка живых наслаждений.

И грёзу я плотью облёк,

И дал ей любовные речи,

Надел ей на кудри венок,

Прозрачное платье на плечи,

И в сумраке летних ночей

На зов мой она появлялась

И, сбросив одежду с плечей,

Ласкаясь, ко мне прижималась.

Когда же разрежут восток

Лучи восходящего солнца,

И, встретив их яркий поток,

Зардеются стёкла оконца,

Она становилась бледна,

Печально меня целовала,

И в узком просвете окна

В сияньи небес исчезала.

Солнце скупо и лениво,

Стены тускло-холодны.

Пролетают торопливо

  Дни весны, как сны.

Гулки улицы столицы,

Мне чужда их суета.

Мимолётнее зарницы

  Красота-мечта, –

И, вдыхая запах пыли,

Я, без думы и без грёз,

Смутно помню: где-то были

  Слёзы вешних гроз.

Расцветайте, расцветающие,

Увядайте, увядающие,

Догорай, объятое огнём, –

Мы спокойны, не желающие,

Лучших дней не ожидающие,

Жизнь и смерть равно встречающие

С отуманенным лицом.

Тепло мне потому, что мой уютный дом

Устроил ты своим терпеньем и трудом:

Дрожа от стужи, вёз ты мне из леса хворост,

Ты зёрна для меня бросал вдоль тощих борозд,

А сам ты бедствовал, покорствуя судьбе.

Тепло мне потому, что холодно тебе.

Матерь Божья в двери кузни

Постучалась вечерком:

«Дай, кузнец, приют мне на ночь:

Спит мой сын, далёк мой дом».

Отворил кузнец ей двери…

Матерь Божия сидит,

Кормит сына и на пламя

Горна мрачного глядит.

Реют искры, ходит молот.

Дышит мастер тяжело.

Часто дланью загрубелой

Отирает он чело.

Рядом девочка-подросток

Приютилась у огня,

Грустно бледную головку

На безрукий стан склоня.

Говорит кузнец: «Вот дочка

Родилась калекой. Что ж,

Мать в могиле, дочь со мною, –

Хоть и горько, да куёшь».

«Разве так трудна работа?» –

«Не трудна, да тяжела.

Невелик мой ков для блага,

Много сковано для зла.

Вот теперь сковать я должен

Три гвоздя, – один готов.

Из-под них, – я сердцем чую, –

Заструится чья-то кровь.

Я предвижу крест позорный,

Пригвозжён на нём Один, –

Кто-то шепчет мне, что это,

О Страдалица, твой Сын!»

С криком ужаса Младенца

Уронила Божья Мать.

Быстро девочка вскочила,

Чтоб Малютку поддержать, –

И свершилось чудо! Прежде,

Чем пришло на память ей,

Что порыв её напрасен, –

От склонившихся плечей

Отросли внезапно руки,

И на них упал Христос.

«Ах, кузнец, теперь ты счастлив,

Мне же – столько горьких слёз!»

Царевной мудрой Ариадной

Царевич доблестный Тезей

Спасён от смерти безотрадной

Среди запутанных путей:

К его одежде привязала

Она спасительную нить, –

Перед героем смерть стояла,

Но не могла его пленить,

И, победитель Минотавра,

Свивая нить, умел найти

Тезей к венцу из роз и лавра

Прямые, верные пути.

А я – в тиши, во тьме блуждаю,

И в лабиринте изнемог.

И уж давно не понимаю

Моих обманчивых дорог.

Всё жду томительно: устанет

Судьба надежды хоронить,

Хоть перед смертью мне протянет

Путеводительную нить, –

И вновь я выйду на свободу,

Под небом ясным умереть

И, умирая, на природу

Глазами ясными смотреть.

На ступени склонясь, у порога

Ты сидишь, и в руке твоей ключ:

Отомкни только двери чертога,

И ты станешь богат и могуч!

Но отравлен ты злою тревогой

И виденьями дня опьянён,

И во всё, что мечталось дорогой,

Безнадёжно и робко влюблён.

Подойду я к пределу желаний

На заре беззаботного дня,

И жестокие дни ожиданий

Навсегда отойдут от меня.

Неужели тогда захочу я

Исполненья безумной мечте?

Или так же, безмолвно тоскуя,

Застоюсь на заветной черте?

Чем бы и как бы меня ни унизили,

Что мне людские покоры и смех!

К странным и тайным утехам приблизили

Сердце моё наслажденье и грех.

Пусть пред моею убогою хижиной

Сильных и гордых проходят пути, –

Счастлив я, бедный и миром униженный,

Некуда мне мою радость нести.

Настроений мимолётных

Волны зыбкие бегут

И стремлений безотчетных

Пену мутную влекут.

Их борьбой нетерпеливой

Как душа утомлена!

Как тревогою ревнивой

О промчавшемся полна!

Задержи полёт докучный

Исчезающих часов.

Лаской, негой, песней звучной,

О, волшебница любовь!

Отгони своим дыханьем

Звуки жизни, злые сны,

И повей очарованьем

Расцветающей весны.

Очаруй мой дух унылый,

Утомлённый и больной,

Грёзой девственной и милой,

Небледнеющей мечтой!

Чем звонче радость, мир прелестней

И солнце в небе горячей,

Тем скорбь дружнее с тихой песней,

Тем грёзы сердца холодней. Холодный ключ порою жаркой

Из-под горы, играя, бьёт,

И солнца блеск надменно-яркий

Согреть не может ясных вод. Земли таинственная сила

На свет источник извела,

И навсегда заворожила

От обаяния тепла.

В бездыханном тумане,

Из неведомых стран

На драконе-обмане

Налетел великан.

Принахмурились очи,

Как бездомная ночь,

Но не видно в них мочи

Победить, превозмочь.

Он громадной рукою

Громового меча

Не подымет для бою,

Не взмахнёт им сплеча.

В бездыханном тумане,

Из неведомых стран

На драконе-обмане

Налетел великан.

К толпе непонятной и зыбкой

Приветливо взоры склоня,

С балкона случайной улыбкой

Порадовал кто-то меня.

Заметил я смуглую щёку,

Волос распустившихся прядь, –

И шумному, злому потоку

Толпы отдаюсь я опять,

И в грохот и ропот столицы

Несу неожиданный свет.

Мечте исполнения нет,

Но радость моя без границы.

Дети радостей и света,

Нет границ вам, нет завета,

  Нет помех, –

Вы и в городе храните,

На асфальте, на граните

  Резвый смех.

Посреди толпы болтливой

Вы с улыбкою счастливой

  Надо мной,

И за вашею оградой

В шумный мир иду с отрадой

  Неземной.

Снова сердце жаждет воли

Ненавидеть и любить,

Изнывать от горькой боли,

Преходящей жизнью жить,

Созидать себе обманы, –

Ряд земных туманных снов,

Незалеченные раны

Прятать в россыпи цветов, –

И томясь тоской щемящей

И желаньями полно,

Смерти, тайно предстоящей,

Устрашается оно.

Для чего говорить! Холодны

  И лукавы слова,

Как обломки седой старины,

  Как людская молва.

Для чего называть? Мы одни, –

  Только зорями щёк,

Только молнией глаз намекни, –

  И пойму я намёк.

И во мне, точно в небе звезда,

  Затрепещет опять,

Но того, что зажжётся тогда,

  Не сумею назвать.

Не опасайтесь шутки смелой,

Но бойтесь шутки шутовской,

Пред сильным – рабски онемелой

Пред слабым – нагло разбитной.

Она клеймит, она марает,

Не понимает красоты,

И клеветы не отличает

От малословной правоты.

Пред ней открыться – это хуже,

Чем на базаре голым быть,

Или купаться в грязной луже,

Иль зачумленную любить.

Стоит он, жаждой истомлённый,

Изголодавшийся, больной, –

Под виноградною лозой,

В ручей по пояс погружённый,

И простирает руки он

К созревшим гроздьям виноградным, –

Но богом мстящим, беспощадным

Навек начертан их закон:

Бегут они от рук Тантала,

И выпрямляется лоза,

И свет небес, как блеск металла,

Томит молящие глаза…

И вот Тантал нагнуться хочет

К холодной радостной струе, –

Она поет, звенит, хохочет

В недостигаемом ручье.

И чем он ниже к ней нагнётся,

Тем глубже падает она, –

И пред устами остаётся

Песок обсохнувшего дна.

В песок сыпучий и хрустящий

Лицом горячим он поник, –

И, безответный и хрипящий,

Потряс пустыню дикий крик.

К долине мрачной, под огнями

Печальных и тревожных звёзд,

Моими знойными мечтами

Соорудил я гордый мост,

И, что ни ночь, к его воротам

Я торопился подойти.

Душою охладев к заботам

Дневного пыльного пути.

В долине той себе кумира

Я из печали сотворил,

И не искал иного мира,

Иных, блистательных светил.

Блаженство мне – мои страданья.

Предтечи смерти – увяданья

С отрадой вижу я черты.

Так увядание берёзы

Ее листву оденет в грёзы

Неизъяснимой красоты.

Стояли клёны в тяжком забытьи,

  Цветы пестрели,

С травой шептались ясные ручьи,

  Струясь без цели,

Над нивой и рекой обрывки туч,

  Скользя, бежали,

И золотил их коймы поздний луч

  Зарёй печали.

Прощая жизни смех злорадный

И обольщенья звонких слов,

Я ухожу в долину снов,

К моей невесте беспощадной.

Она о муках говорит,

Её чертоги – место пыток,

Её губительный напиток

Из казней радости творит.

Неожиданным недугом

  Тяжко поражён,

В замке грозно-неприступном

  Умирал барон.

По приказу господина

  Вышли от него

Слуги, с рыцарем оставив

  Сына одного.

Круглолицый, смуглый отрок

  На колени стал, –

И барон грехов немало

  Сыну рассказал.

Он малюток неповинных

  Крал у матерей

И терзал их перед дикой

  Дворнею своей, –

Храмы грабил, из священных

  Чаш он пил вино, –

Счёт супругам оскорблённым

  Потерял давно.

Так барон, дрожа и плача,

  Долго говорил, –

И глаза свои стыдливо

  Отрок-сын склонил.

Рдели щёки, и ресницы

  Осеняли их,

Как навесы пальм высоких,

  Жар пустынь нагих.

Говорил барон: «Познал я

  Мира суету, –

Вижу я себя на ветхом,

  Зыблемом мосту,

Бедных грешников в мученьях

  Вижу под собой.

Рухнет мост, и быть мне скоро

  В бездне огневой.

И воззвавши к Богу, дал я

  Клятву и обет,

Клятву – сердцем отрешиться

  От минувших лет,

И обет – к Святому Гробу

  В дальние пути,

Необутыми ногами

  Зло моё снести.

И мои угасли силы,

  Не свершён обет,

Но с надеждой покидаю,

  Сын мой, этот свет:

Мой наследник благородный,

  Знаешь ты свой долг…»

И барон в изнеможеньи,

  Чуть дыша, умолк.

Поднялся и молча вышел

  Отрок. Рыцарь ждёт

И читает Символ веры…

  Время медленно идёт.

Вдруг открылась дверь, и входит

  Сын его в одной

Шерстяной рубахе, с голой

  Грудью, и босой.

Пред отцом склонив колени,

  Говорит: «Клянусь,

Что босой, в одной рубахе

  Грубой остаюсь

До поры, когда увижу

  Иерусалим,

Где я вымолю прощенье

  Всем грехам твоим

Я жестоким бичеваньям

  Обрекаю плоть,

Чтоб страданьями моими

  Спас тебя Господь,

И, зажжённою свечою

  Озаряя путь,

Не помыслю даже в праздник

  Божий отдохнуть:

Отдохну, когда увижу

  Иерусалим,

Где я вымолю прощенье

  Всем грехам твоим.

И не буду я на мягком

  Ложе почивать

Только хлеб один с водою

  Буду я вкушать,

Буду гнать с лица улыбку

  И, чужой всему,

На красу земли и неба

  Глаз не подыму:

Улыбнусь, когда увижу

  Иерусалим,

Где я вымолю прощенье

  Всем грехам моим».

Мечтаю небом и землёй,

Восходом, полднем и закатом,

Огнём, грозой и тишиной,

И вешним сладким ароматом,

И промечтаю до конца,

И, мирно улыбаясь жизни,

Уйду к неведомой отчизне,

В чертоги мудрого Отца.

Как тучки в небе, в сердце тают

Желанья гордые мои,

И голоса мечты смолкают,

Как на рассвете соловьи.

Забыв надменные порывы,

Ловя попутную струю,

Стремлю в покойные заливы

  Мою ладью, –

И там, где тёмной тенью вётел

Я буду кротко осенён,

Всё то, чем душу я заботил,

Отвеет непробудный сон.

Покрыла зелень ряски

Дремотный, старый пруд, –

Я жду, что оживут

Осмеянные сказки:

Русалка приплывёт,

Подымется, нагая,

Из сонных тёмных вод

И запоёт, играя

Зелёною косой,

А в омуте глубоком

Сверкнет огромным оком

Ревнивый водяной…

Но тихо дремлет ряска,

Вода не шелохнёт, –

Прадедовская сказка

Вовек не оживёт.

Не люблю, не обольщаюсь,

Не привязываюсь к ним,

К этим горько-преходящим

Наслаждениям земным.

Как ребёнок развлекаюсь

Мимолётною игрой,

И доволен настоящим, –

Полднем радостным и тьмой.

Состязаясь, толпа торопливо бежит,

И в ней каждый стремлением диким трепещет,

К этой чаше, которая ярко блестит

И в которой напиток губительный плещет.

За неё неизбывную злобу питать,

К ней тянуться по трупам собратий,

И, схвативши с восторгом её, услыхать

Стоны зависти злобной и вопли проклятий!

О безумная ложь! О бессмысленный грех!

Да не стоит она этих жертв изобильных,

Эта чаша с напитком, желанным для всех,

Но доступным лишь только для грубых и сильных.

Иду я влажным лугом.

Томят меня печали.

Широким полукругом

Развёрнутые дали,

Безмолвие ночное

С пленительными снами,

И небо голубое

С зелёными краями, –

Во всём покой и нега,

Лишь на сердце тревога.

Далёко до ночлега.

Жестокая дорога!

Страны есть, недостижимые

Для житейской суеты.

Там цветут неизъяснимые

Обаянья и мечты.

Там всё дивное, нездешнее,

Нет печалей и тревог;

Там стоит, как чудо вешнее,

Зачарованный чертог.

Обитает в нем Фантазия.

Но из тех блаженных стран

Стережет пути Афазия,

Облечённая в туман.

И когда с небес изгнанником

Утомлённый дух летит,

Предстаёт она пред странником,

Принимает грозный вид,

И слова, слова небесные

Отымает от него,

Чародейные, чудесные, –

Все слова до одного.

Скоро солнце встанет,

В окна мне заглянет,

Но не буду ждать, –

Не хочу томиться:

Утром сладко спится, –

Любо сердцу спать.

Раннею порою

Окон не открою

Первому лучу.

С грёзою полночной,

Ясной, беспорочной,

Задремать хочу.

Дума в грёзе тонет.

На подушку клонит

Голову мою…

Предо мной дороги,

Реки и чертоги

В голубом краю.

Мельканье изломанной тени,

Испуганный смертию взор.

Всё ниже и ниже ступени,

Всё тише рыдающий хор.

Нисходят крутые ступени,

Испуган разлукою взор.

Дрожат исхудалые руки,

Касаясь холодной стены.

Протяжным стенаньем разлуки

Испуганы тёмные сны.

Протяжные стоны разлуки

Дрожат у холодной стены.

Под чёрной и длинной вуалью

Две урны полны через край…

О песня, надгробной печалью

Былую любовь обвевай!

Отравлено сердце печалью,

Две урны полны через край.

Твоих немых угроз, суровая природа,

  Никак я не пойму.

От чахлой жизни жду блаженного отхода

  К покою твоему,

И каждый день меня к могиле приближает,

  Я каждой ночи рад, –

Но душу робкую бессмысленно пугает

  Твой неподвижный взгляд.

Ты не знаешь, невеста, не можешь ты знать,

  Как не нужен мне мир и постыл,

Как мне трудно идти, как мне больно дышать,

  Как мне страшно крестов и могил.

И напрасно мечта в опечаленной мгле

  Мне твои озаряет черты, –

Далека ты, невеста! На грешной земле

  И тоска, и беда разлиты.

Словами горькими надменных отрицаний

Я вызвал Сатану. Он стал передо мной

Не в мрачном торжестве проклятых обаяний, –

Явился он, как дым, клубящийся, густой.

Я продолжал слова бесстрашных заклинаний, –

И в дыме отрок стал, прекрасный и нагой,

С губами яркими и полными лобзаний,

С глазами, тёмными призывною тоской.

Но красота его внушала отвращенье,

Как гроб раскрашенный, союзник злого тленья,

И нагота его сверкала, как позор.

Глаза полночные мне вызов злой метали,

И принял вызов я, – и вот, борюсь с тех пор

С царём сомнения и пламенной печали.

  После жизни недужной и тщетной,

  После странных и лживых томлений,

  Мы забудемся сном без видений,

  Мы потонем во тьме безответной,

И пускай на земле, на печальном просторе

Льются слёзы людские, бушует ненастье:

Не найдет нас ни бледное, цепкое горе,

  Ни шумливо-несносное счастье.

Я зажгу восковую свечу,

И к Творцу моему воззову,

Преклоняя главу и колени.

Бытия моего не хочу,

Жития моего не прерву,

До последней пройду все ступени.

Только воля Господня и есть,

И не я выбирал этот путь,

И куда он ведёт, я не знаю, –

И спешу я молитвы прочесть,

И не смею в ночи отдохнуть,

И главу, и колени склоняю.

В райских обителях – блеск и сиянье:

Праведных жён и мужей одеянье

  Всё в драгоценных камнях.

Эти алмазы и эти рубины

Скованы в небе из дольной кручины, –

  Слёзы и кровь в их огнях.

Ангел-хранитель! Куёшь ты прилежно

  Слёзы и кровь, –

Ах, отдохни ты порой безмятежно,

Царский венец не всегда мне готовь.

Меньше алмазом в обителях рая,

  Ангел, поверь, мне не стыд.

Бедную душу недоля земная

Каждою лишней слезою томит.

Сияя счастьем самохвальным

Поспешно-зыбкой красоты,

По небесам моим печальным

Заря рассеяла цветы.

Повеял мирно вечер мглистый

Забвеньем низменных тревог

И тонкой дымкой серебристой

Мои долины заволок.

Всё стало сбыточным и тайным, –

Краса небес и дольный сон.

Ничем обычным и случайным

Покой души не возмущён.

Мимолётной лаской мая

Наслаждайтесь, – расцветая,

Увядая, умирая, –

Дней тоской не отравляя,

Всё вокруг себя любя,

Забывая про себя.

Птичьим звучным щебетаньем,

Молодым благоуханьем,

И полуденным сияньем,

И полуночным молчаньем

Наслаждайтесь, – краток срок.

Вечный отдых не далёк.

И светел, и весел твой путь безмятежный.

Под пологом брачным свершается таинство страсти, – жестокость и радость во взорах…

Под полостью тесной вы двое, вы мчитесь долиною снежной…

Открытые руки и плечи, восторженно-льстивые речи, и музыка где-то высоко на хорах…

Во мраке партер, и сияют подмостки, – обвеяна сказка мелодией нежной…

Беспечен твой путь, озаряемый радостью счастья.

Тапёр молчаливый, – рукою наёмною вызваны звуки веселья…

Швея за работой, – прозрачные ткани – безмолвная речь сладострастья…

Усталые слуги, – и пышно, и ярко твоё новоселье…

Твой путь искромётно беспечен, –

Мне трудны и дороги сказки:

Пожарный разбитою каской своей изувечен…

Смывает с лица проститутка непрочные краски…

Истерзанный пьяница грубою бранью любовницы встречен, –

Как трудны, как дороги сказки!

Кто близкой смерти не боится,

Тот счастья высшего достиг:

Он ожиданьем не томится,

Он к бесконечному приник.

Его желанья облетели, –

Цветы промчавшейся мечты.

К недостижимой, вечной цели

Его мечты устремлены.

Под одеждою руки скрывая,

Как спартанский обычай велит,

И смиренно глаза опуская,

Перед старцами отрок стоит.

На минуту вопросом случайным

Задержали его старики, –

И сжимает он что-то потайным,

Но могучим движеньем руки.

Он лисицу украл у кого-то, –

И лисица грызет ему грудь,

Но у смелого только забота –

Стариков, как и всех, обмануть.

Удалось! Он добычу уносит,

Он от старцев идет, не спеша, –

И живую лисицу он бросит

Под намёт своего шалаша.

Проходя перед злою толпою,

Я сурово печаль утаю,

Равнодушием внешним укрою

Ото всех я кручину мою, –

И пускай она сердце мне гложет,

И пускай её трудно скрывать,

Но из глаз моих злая не сможет

Унизительных слёз исторгать.

Я победу над ней торжествую

И уйти от людей не спешу, –

Я печаль мою злую, живую

Принесу к моему шалашу,

И под тёмным намётом я сброшу,

Совершив утомительный путь,

Вместе с жизнью жестокую ношу,

Истомившую гордую грудь.

Вчера в бессилие печали

Я был угрюмо погружён, –

Слова докучные звучали,

И чьи-то тяжкие шаги.

Из-за угла за мной следили

Глаза неутомимых жён,

За мной по улицам ходили

Неумолимые враги.

Вне миров проносился

Неразгаданный сон.

Никому не приснился

Никогда еще он.

Непреклонною волей

Он стремился вдали

От небесных раздолий

И от тесной земли.

Он бежал человека,

Бытия не желал,

Но от века до века

Всё кого-то искал.

Кто дал мне это тело

И с ним так мало сил,

И жаждой без предела

Всю жизнь мою томил?

Кто дал мне землю, воды,

Огонь и небеса,

И не дал мне свободы,

И отнял чудеса?

На прахе охладелом

Былого бытия

Природою и телом

Томлюсь безумно я.

Я от мира отрекаюсь,

Покрываюсь тёмной схимой

И душою устремляюсь

В тот чертог недостижимый,

Где во мгле благоуханий,

В тихом трепете огней

Входит бледный рой мечтаний

В круг больных и злых теней.

Грустная светит луна,

Плещется тихо волна,

И над рекою туман.

Тяжко задумался лес.

Хочется сердцу чудес,

Грезится милый обман.

Я смотрю в немую твердь,

Где лазурными очами

И блестящими лучами

Улыбается мне смерть.

Там прозрачно тучи тают,

Там покорно и мертво,

Там багряно умирают

Грёзы сердца моего…

В томленьях жизни несчастливой

Меня забавишь только ты,

О муза дивно-прихотливой

    Мечты!

В разгаре грусти безнадежной

Ты предстаёшь душе моей,

Ее пленяя лаской нежной

Мир озаряющих лучей.

Забыты жгучие обиды,

В душе смолкает гордый гнев,

Как перед взорами Киприды

  Пленённый лев.

  Для чего в этот пасмурный день

  Вдохновенье венчало меня?

    Только смутная тень

  На душе от порочного дня.

И напрасно кипит напряжённо мечта, –

  Этот мир и суров, и нелеп:

  Он – немой и таинственный склеп,

Над могилой, где скрыта навек красота.

  Над могилой лампада горит, –

Но к чему мне её вопрошающий свет,

  Если каменным холодом плит

Умерщвлённый кумир мой бездушно одет?

Я – недужный ребёнок. В постели

Мне неловко и больно лежать.

Горячо мои щёки зардели.

Приласкай, приласкай меня, мать!

Нет, не надо, – тяжёлые руки

Отыми от горячей груди,

Позабудь про сыновние муки,

И уйди, – дорогая, уйди.

Я поглубже в подушки зароюсь,

Я глаза поплотнее зажму

И в стыдливых мечтах успокоюсь, –

Не мешай же ты сну моему…

В средине сумрачной зимы,

Когда седая вьюга злилась,

Под вечерок собрались мы, –

И за полночь беседа длилась.

Про всё, что в мире той порой

Свершалось доброго иль злого,

Была у нас в беседе той

Речь благородная готова.

Расстались мы, – и ночь прошла,

Нас утром встретила работа;

Неотразимая, ползла

К нам повседневная забота,

Но не смутила нас она, –

А то, чему посвящена

Была в тот день вся наша сила,

Словам ночным так чуждо было…

Довольны были мы собой, –

Нам вовсе не казалось странно,

Что честны мы в словах порой,

А в жизни – робки постоянно…

Мы с нетерпеньем будем ждать

Опять такой же мирной встречи,

Чтоб, не краснея, повторять

Свои кощунственные речи.

Очи тёмные подъемлет

Дева к небу голубому,

И, на звёзды глядя, внемлет

Чутко голосу ночному.

Под мерцаньем звёзд далёких,

Под блистающей их тайной

Вся равнина в снах глубоких

И в печали неслучайной.

К старику-отцу подходит

Дева с грустною мечтою

И про небо речь заводит:

«Беспредельность предо мною.

Где-нибудь в раздольях света,

За безмерным отдаленьем,

Есть такая же планета,

И с таким же населеньем.

Есть там зори и зарницы,

Реки, горы и долины,

Счастье, чары, чаровницы,

Грозы, слёзы и кручины.

Не оттуда ль в сердце плещет

Грёза сладостным приветом?

Вот звезда над нами блещет

Переливным ясным светом:

Это – солнце, и с землёю, –

И на той земле мечтает

Кто-то, близкий мне душою.

К нам он взоры подымает,

Нескончаемые дали

Мерит чёрными очами,

И томления печали

Отвеваются мечтами.

Он иную землю видит,

Где так ярко счастье блещет,

Где могучий не обидит,

Где бессильный не трепещет,

Где завистливой решёткой

Пир богатых не охвачен,

Где клеймом недоли кроткий

Навсегда не обозначен».

Скоро звёзды гаснуть станут,

Расточатся чары ночи,

И с тоской пугливой глянут

Размечтавшиеся очи.

Для чего этой тленною жизнью болеть

И к утехам её мимолётным стремиться?

Есть блаженство одно: сном безгрёзным забыться

    Навсегда, – умереть.

Вот волна набежала на влажный песок,

Прошептала прощальный привет и разбилась;

Вот в далёком окошке потух огонёк,

    Вот звезда, догорая, скатилась.

В умираньи, в безропотном этом мельканьи

Для души, безнадёжно отравленной, есть

Благодатная тайна, – о вечном созданьи

    Вожделенная весть.

Безотрадно тебя полюбя,

Я не вижу, не знаю тебя.

Отыскать я тебя не могу, –

Да и как же и где же искать?

Не умею тебя и назвать,

Только память в душе берегу,

Как однажды прошла предо мной,

Вся закрытая белой фатой…

За тобою пойти я хотел,

Но мне кто-то остаться велел…

Светлой предутренней грёзой,

Очерком тонким и нежным,

Девственно-белою розой

Светится в сердце мятежном, –

Нет, не земною женою,

Нет, не из дольных селений!

Это – туманной порою

Небом потерянный гений.

Под холодною властью тумана,

Перед хмурой угрозой мороза,

На цветках, не поблекнувших рано.

Безмятежная, чистая грёза.

С изнемогшей душой неразрывны

Впечатленья погибшего рая,

И по-прежнему нежно призывны

Отголоски далекого мая.

Чем строже себя наблюдаю,

Тем лучше людей узнаю, –

И с миром теснее сплетаю

Печальную душу мою.

Припомню деяния злые

Напрасно растраченных дней, –

Мне ясны тревоги мирские

И злое безумье людей.

Тихо сумрак набегает,

Звучно маятник стучит,

Кто-то ясный к нам слетает,

О нездешнем говорит…

Там, снаружи, беспокойно:

Зажигаются огни,

И шумливо, и нестройно

Бродят призраки одни.

Милых образов не видно,

Всё туманно впереди,

И глядеть туда обидно, –

От окошка отойди,

Посиди со мною рядом.

Слышишь, – маятник стучит,

Кто-то кроткий, с ясным взглядом,

О нездешнем говорит.

Вдали, над затравленным зверем,

Звенит, словно золотом, рог.

  Не скучен боярыне терем,

  И взор её нежен и строг.

Звенит над убитым оленем,

Гремит торжествующий рог.

  Коса развилась по коленям,

  А взор и призывен, и строг.

Боярин стоит над добычей,

И рог сладкозвучен ему.

  О, женский лукавый обычай!

  О, сладкие сны в терему!

Но где же, боярин, твой кречет?

Где верный сокольничий твой?

  Он речи лукавые мечет,

  Целуясь с твоею женой.

Всё, что ей память сохранила

  В душевной глубине,

Быть может, снова оживила

Последних изменений сила

  В могильной тишине,

И сон последний, сон прощальный

Ей снится, – милый, но печальный.

Запах асфальта и грохот колёс,

  Стены, каменья и плиты…

О, если б ветер внезапно донёс

  Шелест прибрежной ракиты!

Грохот на камнях и ропот в толпе, –

  Город не хочет смириться.

О, если б вдруг на далёкой тропе

  С милою мне очутиться!

Ясные очи младенческих дум

  Сердцу открыли бы много.

О, этот грохот, и ропот, и шум, –

  Пыльная, злая дорога!

Запоздалый ездок на коне вороном

  Под окошком моим промелькнул.

Я тревожно гляжу, – но во мраке ночном

  Напряжённый мой взор потонул.

Молодые берёзки печально молчат,

  Неподвижны немые кусты.

В отдалении быстро копыта стучат, –

  Невозвратный, торопишься ты.

Одинокое ложе ничем не согреть,

  Бесполезной мечты не унять.

Ах, еще бы мне раз на тебя посмотреть!

  Ах, еще б ты промчался опять!

Туманный день глядит в окно,

В душе и пасмурно, и строго.

Воспоминания давно

Стоят угрюмо у порога

Изнемогающей души,

Не появляясь, не скрываясь, –

О днях, когда в немой глуши

Я жил, восторгами питаясь,

Далёкий призрак возлюбя,

Мечтою обнимая тени,

И жизнь недужную губя