Том 1. Стихотворения 1898-1904

Я вышел. Медленно сходили

На землю сумерки зимы.

Минувших дней младые были

Пришли доверчиво из тьмы…

Пришли и встали за плечами,

И пели с ветром о весне…

И тихими я шел шагами,

Провидя вечность в глубине..

О, лучших дней живые были!

Под вашу песнь из глубины

На землю сумерки сходили

И вечности вставали сны!..

Ветер принес издалёка

Песни весенней намек,

Где-то светло и глубоко

Неба открылся клочок.

В этой бездонной лазури,

В сумерках близкой весны

Плакали зимние бури,

Реяли звездные сны.

Робко, темно и глубоко

Плакали струны мои.

Ветер принес издалёка

Звучные песни твои.

Тихо вечерние тени

В синих ложатся снегах.

Сонмы нестройных видений

Твой потревожили прах.

Спишь ты за дальней равниной,

Спишь в снеговой пелене…

Песни твоей лебединой

Звуки почудились мне.

Голос, зовущий тревожно,

Эхо в холодных снегах…

Разве воскреснуть возможно?

Разве былое — не прах?

Нет, из господнего дома

Полный бессмертия дух

Вышел родной и знакомой

Песней тревожить мой слух.

Сонмы могильных видений,

Звуки живых голосов…

Тихо вечерние тени

Синих коснулись снегов.

Душа молчит. В холодном небе

Всё те же звезды ей горят.

Кругом о злате иль о хлебе

Народы шумные кричат…

Она молчит, — и внемлет крикам,

И зрит далекие миры,

Но в одиночестве двуликом

Готовит чудные дары,

Дары своим богам готовит

И, умащенная, в тиши,

Неустающим слухом ловит

Далекий зов другой души…

Так- белых птиц над океаном

Неразлученные сердца

Звучат призывом за туманом,

Понятным им лишь до конца.

Ныне, полный блаженства,

Перед божьим чертогом

Жду прекрасного ангела

С благовестным мечом.

Ныне сжалься, о боже,

Над блаженным рабом!

Вышли ангела, боже,

С нежно-белым крылом!

Боже! Боже!

О, поверь моей молитве,

В ней душа моя горит!

Извлеки из жалкой битвы

Истомленного раба!

Я понял смысл твоих стремлений —

Тебе я заслоняю путь.

Огонь нездешних вожделений

Вздымает девственную грудь.

Моей ли жалкой, слабой речи

Бороться с пламенем твоим

На рубеже безвестной встречи

С началом близким и чужим!

Я понял всё, и отхожу я.

Благословен грядущий день.

Ты, в алом сумраке ликуя,

Ночную миновала тень.

Но риза девственная зрима,

Мой день с тобою проведен…

Пускай душа неисцелима —

Благословен прошедший сон.

Ты отходишь в сумрак алый,

В бесконечные круги.

Я послышал отзвук малый,

Отдаленные шаги.

Близко ты или далече

Затерялась в вышине?

Ждать иль нет внезапной встречи

В этой звучной тишине?

В тишине звучат сильнее

Отдаленные шаги,

Ты ль смыкаешь, пламенея,

Бесконечные круги?

Сбылось пророчество мое:

Перед грядущею могилой

Еще однажды тайной силой

Зажглось святилище Твое.

И весь исполнен торжества,

Я упоен великой тайной

И твердо знаю — не случайно

Сбывались вещие слова.

Чем больней душе мятежной,

  Тем ясней миры.

Бог лазурный, чистый, нежный

  Шлет свои дары.

Шлет невзгоды и печали,

  Нежностью объят.

Но чрез них в иные дали

  Проникает взгляд.

И больней душе мятежной,

  Но ясней миры.

Это бог лазурный, нежный

  Шлет свои дары.

Я недаром боялся открыть

В непогодную полночь окно.

Как и встарь, привелось отравить,

Что надеждою было полно.

Буду прежнею думой болеть

В непогодной полуночной мгле,

Но молитвенным миром гореть

И таиться на этой земле.

В непрестанной молитве моей,

Под враждующей силой твоей,

Я хранилище мысли моей

Утаю от людей и зверей.

Ночью сумрачной и дикой —

Сын бездонной глубины —

Бродит призрак бледноликий

На полях моей страны,

И поля во мгле великой

Чужды, хладны и темны.

Лишь порой, заслышав бога,

Дочь блаженной стороны

Из родимого чертога

Гонит призрачные сны,

И в полях мелькает много

Чистых девственниц весны.

В день холодный, в день осенний

Я вернусь туда опять

Вспомнить этот вздох весенний,

Прошлый образ увидать.

Я приду — и не заплачу,

Вспоминая, не сгорю.

Встречу песней наудачу

Новой осени зарю.

Злые времени законы

Усыпили скорбный дух.

Прошлый вой, былые стоны

Не услышишь — я потух.

Самый огнь — слепые очи

Не сожжет мечтой былой.

Самый день — темнее ночи

Усыпленному душой.

Всё отлетают сны земные,

Всё ближе чуждые страны.

Страны холодные, немые,

И без любви, и без весны.

Там — далеко, открыв зеницы,

Виденья близких и родных

Проходят в новые темницы

И равнодушно смотрят в них.

Там — матерь сына не узнает,

Потухнут страстные сердца…

Там безнадежно угасает

Мое скитанье — без конца…

И вдруг, в преддверьи заточенья,

Послышу дальние шаги…

Ты — одиноко — в отдаленьи,

Сомкнешь последние круги…

Всё бытие и сущее согласно

В великой, непрестанной тишине.

Смотри туда участно, безучастно, —

Мне всё равно-вселенная во мне.

Я чувствую, и верую, и знаю,

Сочувствием провидца не прельстишь.

Я сам в себе с избытком заключаю

Все те огни, какими ты горишь.

Но больше нет ни слабости, ни силы,

Прошедшее, грядущее — во мне.

Всё бытие и сущее застыло

В великой, неизменной тишине.

Я здесь в конце, исполненный прозренья,

Я перешел граничную черту.

Я только жду условного виденья,

Чтоб отлететь в иную пустоту.

Кто-то шепчет и смеется

Сквозь лазоревый туман.

Только мне в тиши взгрустнется

Снова смех из милых стран!

Снова шопот — и в шептаньи

Чья-то ласка, как во сне,

В чьем-то женственном дыханьи,

Видно, вечно радость мне!

Пошепчи, посмейся, милый,

Милый образ, нежный сон;

Ты нездешней, видно, силой

Наделен и окрылен.

Белой ночью месяц красный

Выплывает в синеве.

Бродит призрачно-прекрасный,

Отражается в Неве.

Мне провидится и снится

Исполненье тайных дум.

В вас ли доброе таится,

Красный месяц, тихий шум?

Небесное умом не измеримо,

Лазурное сокрыто от умов.

Лишь изредка приносят серафимы

Священный сон избранникам миров.

И мнилась мне Российская Венера,

Тяжелою туникой повита,

Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры,

В чертах лица — спокойная мечта.

Она сошла на землю не впервые,

Но вкруг нее толпятся в первый раз

Богатыри не те, и витязи иные…

И странен блеск ее глубоких глаз…

Они звучат, они ликуют,

Не уставая никогда,

Они победу торжествуют,

Они блаженны навсегда.

Кто уследит в окрестном звоне,

Кто ощутит хоть краткий миг

Мой бесконечный в тайном лоне,

Мой гармонический язык?

Пусть всем чужда моя свобода,

Пусть всем я чужд в саду моем

Звенит и буйствует природа

Я — соучастник ей во всем!

Одинокий, к тебе прихожу,

Околдован огнями любви.

Ты гадаешь. — Меня не зови —

Я и сам уж давно ворожу.

От тяжелого бремени лет

Я спасался одной ворожбой,

И опять ворожу над тобой,

Но неясен и смутен ответ.

Ворожбой полоненные дни

Я лелею года, — не зови…

Только скоро ль погаснут огни

Заколдованной темной любви?

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —

Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,

И молча жду, — тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты.

О, как паду — и горестно, и низко,

Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.

Но страшно мне: изменишь облик Ты.

И поздно, и темно. Покину без желаний

Бунтующий весельем божий дом.

Окончу светлый путь, не буду ждать свиданий,

Как шел туда, — и выйду, незнаком.

Последний вздох, и тайный, и бездонный,

Слова последние, последний ясный взгляд —

И кружный мрак, мечтою озаренный,

А светлых лет — не возвратить назад.

Еще в иную тьму, уже без старой силы

Безгласно отхожу, покинув ясный брег,

И не видать его — быть может, до могилы,

А может быть, не встретиться вовек.

И я, неверный, тосковал,

И в поэтическом стремленьи

И я без ну́жды покидал

Свои родимые селенья.

Но внятен сердцу был язык,

Неслышный уху — в отдаленьи,

И в запоздалом умиленьи

Я возвратился — и постиг.

Не сердись и прости. Ты цветешь одиноко,

    Да и мне не вернуть

Этих снов золотых, этой веры глубокой…

    Безнадежен мой путь.

Мыслью сонной цветя, ты блаженствуешь много,

    Ты лазурью сильна.

Мне — другая и жизнь, и другая дорога,

    И душе — не до сна.

Верь — несчастней моих молодых поклонений

    Нет в обширной стране,

Где дышал и любил твой таинственный гений,

    Безучастный ко мне.

Молитву тайную твори —

Уже приблизились лучи

Последней для тебя зари, —

Готовься, мысли и молчи.

Готовый, мыслящий, немой,

Взгляни наверх в последний раз,

Не хочет бог, чтоб ты угас,

Не встретив здесь Любви былой.

Как в первый, так в последний раз

Проникнешь ты в Ее чертог,

Постигнешь ты — так хочет бог —

Ее необычайный глаз.

За туманом, за лесами

Загорится — пропадет,

Еду влажными полями —

Снова издали мелькнет.

Так блудящими огнями

Поздней ночью, за рекой,

Над печальными лугами

Мы встречаемся с Тобой.

Но и ночью нет ответа,

Ты уйдешь в речной камыш,

Унося источник света,

Снова издали манишь.

В бездействии младом, в передрассветной лени

Душа парила ввысь, и там Звезду нашла.

Туманен вечер был, ложились мягко тени.

Вечерняя Звезда, безмолвствуя, ждала.

Невозмутимая, на темные ступени

Вступила Ты, и, Тихая, всплыла.

И шаткою мечтой в передрассветной лени

На звездные пути Себя перенесла.

И протекала ночь туманом сновидений.

И юность робкая с мечтами без числа.

И близится рассвет. И убегают тени.

И, Ясная, Ты с солнцем потекла.

Какому богу служишь ты?

Родны ль тебе в твоем пареньи

Передрассветное волненье,

Передзакатные мечты?

Иль ты, сливаясь со звездой,

Сама богиня — и с богами

Гордишься равной красотой, —

И равнодушными очами

Глядишь с нездешней высоты

На пламенеющие тени

Земных молитв и поклонений

Тебе — царица чистоты?

Сегодня шла Ты одиноко,

Я не видал Твоих чудес.

Там, над горой Твоей высокой,

Зубчатый простирался лес.

И этот лес, сомкнутый тесно,

И эти горные пути

Мешали слиться с неизвестным,

Твоей лазурью процвести.

Она росла за дальними горами.

Пустынный дол — ей родина была

Никто из вас горящими глазами

Ее не зрел — она одна росла.

И только лик бессмертного светила —

Что день — смотрел на девственный расцвет,

И, влажный злак, она к нему всходила,

Она в себе хранила тайный след.

И в смерть ушла, желая и тоскуя.

Никто из вас не видел здешний прах…

Вдруг расцвела, в лазури торжествуя,

В иной дали и в неземных горах.

И ныне вся овеяна снегами.

Кто белый храм, безумцы, посетил?

Она цвела за дальними горами,

Она течет в ряду иных светил.

Я помню час глухой, бессонной ночи,

Прошли года, а память всё сильна.

Царила тьма, но не смежились очи,

И мыслил ум, и сердцу — не до сна.

Вдруг издали донесся в заточенье

Из тишины грядущих полуснов

Неясный звук невнятного моленья,

Неведомый, бескрылый, страшный зов.

То был ли стон души безбожно-дикой,

И уж тогда не встретились сердца?

Ты мне знаком, наперсник мой двуликий,

Мой милый друг, враждебный до конца.

Тебя в страны́ чужие звали,

Ты собиралась в дальний путь.

Мы безнадежно провожали,

И многим привелось вздохнуть.

Зима подкралась незаметно,

И с первым снегом со двора

Ты унесла весь пыл заветный,

Которым жили мы вчера.

Прощай, мы смотрим на дорогу,

А вьюга заметает след.

Мы возвратимся понемногу

К безбожной лени прежних лет,

И над мистической загадкой

Уже не будем колдовать,

И поздней ночью, встав украдкой,

При бледном месяце мечтать.

Внемля зову жизни смутной,

Тайно плещущей во мне,

Мысли ложной и минутной

Не отдамся и во сне.

Жду волны — волны попутной

К лучезарной глубине.

Чуть слежу, склонив колени,

Взором кроток, сердцем тих,

Уплывающие тени

Суетливых дел мирских

Средь видений, сновидений,

Голосов миров иных.

Прозрачные, неведомые тени

К Тебе плывут, и с ними Ты плывешь,

В объятия лазурных сновидений,

Невнятных нам, — Себя Ты отдаешь.

Перед Тобой синеют без границы

Моря, поля, и горы, и леса,

Перекликаются в свободной выси птицы,

Встает туман, алеют небеса.

А здесь, внизу, в пыли, в уничиженьи,

Узрев на миг бессмертные черты,

Безвестный раб, исполнен вдохновенья,

Тебя поет. Его не знаешь Ты,

Не отличишь его в толпе народной,

Не наградишь улыбкою его,

Когда вослед взирает, несвободный,

Вкусив на миг бессмертья Твоего.

Я жду призыва, ищу ответа,

Немеет небо, земля в молчаньи,

За желтой нивой — далёко где-то —

На миг проснулось мое воззванье.

Из отголосков далекой речи,

С ночного неба, с полей дремотных,

Всё мнятся тайны грядущей встречи,

Свиданий ясных, но мимолетных.

Я жду — и трепет объемлет новый.

Всё ярче небо, молчанье глуше…

Ночную тайну разрушит слово…

Помилуй, боже, ночные души!

На миг проснулось за нивой, где-то,

Далеким эхом мое воззванье.

Всё жду призыва, ищу ответа,

Но странно длится земли молчанье.

Не ты ль в моих мечтах, певучая, прошла

Над берегом Невы и за чертой столицы?

Не ты ли тайный страх сердечный совлекла

С отвагою мужей и с нежностью девицы?

Ты песнью без конца растаяла в снегах

И раннюю весну созвучно повторила.

Ты шла звездою мне, но шла в дневных лучах

И камни площадей и улиц освятила.

Тебя пою, о, да! Но просиял твой свет

И вдруг исчез — в далекие туманы.

Я направляю взор в таинственные страны, —

Тебя не вижу я, и долго бога нет.

Но верю, ты взойдешь, и вспыхнет сумрак алый,

Смыкая тайный круг, в движеньи запоздалый.

За городом в полях весною воздух дышит.

Иду и трепещу в предвестии огня.

Там, знаю, впереди — морскую зыбь колышет

Дыханье сумрака — и мучает меня.

Я помню: далеко шумит, шумит столица.

Там, в сумерках весны, неугомонный зной.

О, скудные сердца! Как безнадежны лица!

Не знавшие весны тоскуют над собой.

А здесь, как память лет невинных и великих,

Из сумрака зари — неведомые лики

Вещают жизни строй и вечности огни…

Забудем дольний шум. Явись ко мне без гнева,

Закатная, Таинственная Дева,

И завтра и вчера огнем соедини.

Входите все. Во внутренних покоях

Завета нет, хоть тайна здесь лежит.

Старинных книг на древних аналоях

Смущает вас оцепеневший вид.

Здесь в них жива святая тайна бога,

И этим древностям истленья нет.

Вы, гордые, что создали так много,

Внушитель ваш и зодчий — здешний свет.

Напрасно вы исторгнули безбожно

Крикливые хуленья на творца.

Вы все, рабы свободы невозможной,

Смутитесь здесь пред тайной без конца.

Ты прошла голубыми путями,

За тобою клубится туман.

Вечереющий сумрак над нами

Обратился в желанный обман.

Над твоей голубою дорогой

Протянулась зловещая мгла.

Но с глубокою верою в бога

Мне и темная церковь светла.

Не жди последнего ответа,

Его в сей жизни не найти.

Но ясно чует слух поэта

Далекий гул в своем пути.

Он приклонил с вниманьем ухо,

Он жадно внемлет, чутко ждет,

И донеслось уже до слуха:

Цветет, блаженствует, растет…

Всё ближе — чаянье сильнее,

Но, ах! — волненья не снести…

И вещий падает, немея,

Заслыша близкий гул в пути.

Кругом — семья в чаду молений,

И над кладбищем — мерный звон.

Им не постигнуть сновидений,

Которых не дождался он!..

Не пой ты мне и сладостно, и нежно:

Утратил я давно с юдолью связь.

Моря души — просторны и безбрежны,

Погибнет песнь, в безбрежность удалясь.

Одни слова без песен сердцу ясны.

Лишь правдой их над сердцем процветешь.

А песни звук — докучливый и страстный —

Таит в себе невидимую ложь.

Мой юный пыл тобою же осмеян,

Покинут мной-туманы позади.

Объемли сны, какими я овеян,

Пойми сама, что будет впереди.

Не жаль мне дней ни радостных, ни знойных,

Ни лета зрелого, ни молодой весны.

Они прошли — светло и беспокойно,

И вновь придут — они землей даны.

Мне жаль, что день великий скоро минет,

Умрет едва рожденное дитя.

О, жаль мне, друг, — грядущий пыл остынет,

В прошедший мрак и в холод уходя!

Нет, хоть в конце тревожного скитанья

Найду пути, и не вздохну о дне!

Не омрачить заветного свиданья

Тому, кто здесь вздыхает обо мне.

Признак истинного чуда

В час полночной темноты —

Мглистый мрак и камней груда,

В них горишь алмазом ты.

А сама — за мглой речною

Направляешь горный бег

Ты лазурью золотою

Просиявшая навек

Ты далека, как прежде, так и ныне,

Мне не найти родные берега.

Моя печаль чужда твоей святыне,

И радостью душа не дорога.

Суровый хлад — твоя святая сила:

Безбожный жар нейдет святым местам.

Пускай любви — забвенье и могила,

Ты над могилой — лучезарный храм.

Стою на царственном пути.

Глухая ночь, кругом огни, —

Неясно теплятся они,

А к утру надо всё найти.

Ступлю вперед — навстречу мрак,

Ступлю назад — слепая мгла.

А там — одна черта светла,

И на черте — условный знак.

Но труден путь — шумит вода,

Чернеет лес, молчат поля…

Обетованная земля —

Недостижимая звезда…

Звезда — условный знак в пути,

Но смутно теплятся огни,

А за чертой — иные дни,

И к утру, к утру — всё найти!

Сумерки, сумерки вешние,

Хладные волны у ног,

В сердце — надежды нездешние,

Волны бегут на песок.

Отзвуки, песня далекая,

Но различить — не могу.

Плачет душа одинокая

Там, на другом берегу.

Тайна ль моя совершается,

Ты ли зовешь вдалеке?

Лодка ныряет, качается,

Что-то бежит по реке.

В сердце — надежды нездешние,

Кто-то навстречу — бегу…

Отблески, сумерки вешние,

Клики на том берегу.

Ты горишь над высокой горою,

Недоступна в Своем терему.

Я примчуся вечерней порою,

В упоеньи мечту обниму.

Ты, заслышав меня издалёка,

Свой костер разведешь ввечеру,

Стану, верный велениям Рока,

Постигать огневую игру.

И когда среди мрака снопами

Искры станут кружиться в дыму,

Я умчусь с огневыми кругами

И настигну Тебя в терему.

Видно, дни золотые пришли.

Все деревья стоят, как в сияньи.

Ночью холодом веет с земли;

Утром белая церкозь вдали

И близка и ясна очертаньем.

Всё поют и поют вдалеке,

Кто поет — не пойму; а казалось,

Будто к вечеру там, на реке —

В камышах ли, в сухой осоке, —

И знакомая песнь раздавалась.

Только я не хочу узнавать.

Да и песням знакомым не верю.

Всё равно — мне певца не понять.

От себя ли скрывать

Роковую потерю?

Кругом далекая равнина,

Да толпы обгорелых пней

Внизу — родимая долина,

И тучи стелятся над ней.

Ничто не манит за собою,

Как будто даль сама близка.

Здесь между небом и землею

Живет угрюмая тоска.

Она и днем и ночью роет

В полях песчаные бугры.

Порою жалобно завоет

И вновь умолкнет — до поры.

И всё, что будет, всё, что было,

Холодный и бездушный прах,

Как эти камни над могилой

Любви, затерянной в полях

Я всё гадаю над тобою,

Но, истомленный ворожбой,

Смотрю в глаза твои порою

И вижу пламень роковой.

Или великое свершилось,

И ты хранишь завет времен

И, озаренная, укрылась

От дуновения племен?

Но я, покорствуя заране,

Знай, сохраню святой завет.

Не оставляй меня в тумане

Твоих первоначальных лет.

Лежит заклятье между нами,

Но, в постоянстве недвижим,

Скрываю родственное пламя

Под бедным обликом своим.

Нет конца лесным тропинкам.

  Только встретить до звезды

  Чуть заметные следы..

Внемлет слух лесным былинкам

  Всюду ясная молва

Об утраченных и близких…

По верхушкам елок низких

  Перелетные слова..

Не замечу ль по былинкам

  Потаенного следа…

  Вот она — зажглась звезда!

Нет конца лесным тропинкам.

Смотри — я отступаю в тень,

А ты по-прежнему в сомненьи

И всё боишься встретить день,

Не чуя ночи приближенья.

Не жди ты вдохновенных слов —

Я, запоздалый на границе,

Спокойно жду последних снов,

Забытых здесь, в земной темнице.

Могу ли я хранить мечты

И верить в здешние виденья,

Когда единственная ты

Не веришь смертным песнопеньям?

Но предо мной кружится мгла,

Не чуя мимолетней боли,

И ты безоблачно светла,

Но лишь в бессмертьи, — не в юдоли.

Пройдет зима — увидишь ты

Мои равнины и болота

И скажешь: «Сколько красоты!

Какая мертвая дремота!»

Но помни, юная, в тиши

Моих равнин хранил я думы

И тщетно ждал твоей души,

Больной, мятежный и угрюмый.

Я в этом сумраке гадал,

Взирал в лицо я смерти хладной

И бесконечно долго ждал,

В туманы всматриваясь жадно.

Но мимо проходила ты, —

Среди болот хранил я думы,

И этой мертвой красоты

В душе остался след угрюмый.

Встану я в утро туманное,

Солнце ударит в лицо.

Ты ли, подруга желанная,

Всходишь ко мне на крыльцо?

Настежь ворота тяжелые!

Ветром пахнуло в окно!

Песни такие веселые

Не раздавались давно!

С ними и в утро туманное

Солнце и ветер в лицо!

С ними подруга желанная

Всходит ко мне на крыльцо!

Ранний час. В пути незрима

Разгорается мечта.

Плещут крылья серафима,

Высь прозрачна, даль чиста.

Из лазурного чертога

Время тайне снизойти.

Белый, белый ангел бога

Сеет розы на пути.

Жду в пленительном волненьи —

Тайна плачущей жены

Разомкнет златые звенья,

Вскроет крылий белизны.

Ты уходишь от земной юдоли,

Сердца лучшего любовь тебе несут.

Страшных снов не жди от новой воли, —

Хоры ангелов, не смертных, припадут.

Припадут и снимут власяницы —

Символ здешних непомерных бед.

Я, в тоске, покину на границе

Твой нездешний, твой небесный след.

Покидай бессилье мирозданья,

Твой покой теперь ненарушим.

Предо мною — грань богопознанья,

Неизбежный сумрак, черный дым.

Снова ближе вечерние тени,

Ясный день догорает вдали.

Снова сонмы нездешних видении

Всколыхнулись — плывут — подошли.

Что же ты на великую встречу

Не вскрываешь свои глубины?

Или чуешь иного предтечу

Несомненной и близкой весны?

Чуть во мраке светильник завижу

Поднимусь и, не глядя, лечу.

Ты жив сумраке, милая, ближе

К неподвижному жизни ключу.

Я бремя похитил, как тать,

Несчастье разбил я на части,

Но, боже! как тяжко внимать

Чужой нарастающей страсти!

Волна, забегая вперед,

У ног разобьется нещадно

И жадно меня обдает,

Бессильного, пеною хладной.

Не знаю — за дальней чертой

Живет ли лазурное счастье…

Теперь я внимаю чужой

И всё нарастающей страсти.

Хранила я среди младых созвучий

Задумчивый и нежный образ дня.

Вот дунул вихрь, поднялся прах летучий,

И солнца нет, и сумрак вкруг меня.

Но в келье — май, и я живу, незрима,

Одна, в цветах, и жду другой весны.

Идите прочь — я чую серафима,

Мне чужды здесь земные ваши сны.

Идите прочь, скитальцы, дети, боги!

Я расцвету еще в последний день,

Мои мечты — священные чертоги,

Моя любовь — немеющая тень.

Медленно в двери церковные

Шла я, душой несвободная,

Слышались песни любовные,

Толпы молились народные.

Или в минуту безверия

Он мне послал облегчение?

Часто в церковные двери я

Ныне вхожу без сомнения.

Падают розы вечерние,

Падают тихо, медлительно.

Я же молюсь суевернее,

Плачу и каюсь мучительно.

Ловлю я тонкий прах надежды,

Ты замедляешь быстрый шаг,

Но через сомкнутые вежды

Горят слова «Не друг, а враг».

Лишь отпылать — и правда ближе.

Или — забвенные мечты

Проходят медленно, — и ниже

Пылаю я, и выше — ты.

Тогда, в спасительном забвеньи,

Улыбка бродит по лицу.

На завтра — в новом угнетеньи

Тоска по брачному венцу.

Скрипнула дверь. Задрожала рука.

Вышла я в улицы сонные.

Там, в поднебесьи, идут облака

Через туман озаренные.

С ними — знакомое, слышу, вослед…

Нынче ли сердце пробудится?

Новой ли, прошлой ли жизни ответ,

Вместе ли оба почудятся?

Если бы злое несли облака,

Сердце мое не дрожало бы…

Скрипнула дверь. Задрожала рука.

Слезы. И песни. И жалобы.

Зарево белое, желтое, красное,

  Крики и звон вдалеке.

Ты не обманешь, тревога напрасная,

  Вижу огни на реке.

Заревом ярким и поздними криками

  Ты не разрушишь мечты.

Смотрится призрак очами великими

  Из-за людской суеты.

Смертью твоею натешу лишь взоры я,

  Жги же свои корабли!

Вот они — тихие, светлые, скорые —

  Мчатся ко мне издали.

Восходя на первые ступени,

Я смотрел на линии земли.

Меркли дни — порывы исступлений

Гасли, гасли в розовой дали.

Но томим еще желаньем горя,

Плакал дух, — а в звездной глубине

Расступалось огненное море,

Чей-то сон шептался обо мне…

Один порыв — безвластный и плакучий,

Одна мечта — чрезмерностью слаба, —

И снова он — до боли жгучий,

Бессильный сон раба.

Но ты вкуси волшебство бед вседневных

И сон другой — проклятый сон веков.

В горниле старостей душевных

Цветет восторг богов.

Я ли пишу, или ты из могилы

  Выслала юность свою, —

Прежними розами призрак мне милый

  Я, как тогда, обовью.

Если умру — перелетные птицы

  Призрак развеют, шутя.

Скажешь и ты, разбирая страницы:

  «Божье то было дитя».

Жду я холодного дня,

Сумерек серых я жду.

Замерло сердце, звеня:

Ты говорила: «Приду, —

Жди на распутьи — вдали

Людных и ярких дорог,

Чтобы с величьем земли

Ты разлучиться не мог.

Тихо приду и замру,

Как твое сердце, звеня,

Двери тебе отопру

В сумерках зимнего дня».

Ты страстно ждешь. Тебя зовут, —

Но голоса мне не знакомы,

Очаг остыл, — тебе приют —

Родная степь. Лишь в ней ты — дома.

Там — вечереющая даль,

Туманы, призраки, виденья,

Мне — беспокойство и печаль,

Тебе — покой и примиренье.

О, жалок я перед тобой!

Всё обнимаю, всем владею,

Хочу владеть тобой одной,

Но не могу и не умею!

Будет день — и свершится великое,

Чую в будущем подвиг души.

Ты — другая, немая, безликая,

Притаилась, колдуешь в тиши.

Но во что обратишься — не ведаю,

И не знаешь ты, буду ли твой,

А уж Там веселятся победою

Над единой и страшной душой.

Я долго ждал — ты вышла поздно,

Но в ожиданьи ожил дух,

Ложился сумрак, но бесслезно

Я напрягал и взор и слух.

Когда же первый вспыхнул пламень

И слово к небу понеслось, —

Разбился лед, последний камень

Упал, — и сердце занялось.

Ты в белой вьюге, в снежном стоне

Опять волшебницей всплыла,

И в вечном свете, в вечном звоне

Церквей смешались купола.

Ночью вьюга снежная

Заметала след.

Розовое, нежное

Утро будит свет.

Встали зори красные,

Озаряя снег.

Яркое и страстное

Всколыхнуло брег.

Вслед за льдиной синею

В полдень я всплыву.

Деву в снежном инее

Встречу наяву.

Тёмно в комнатах и душно —

Выйди ночью — ночью звездной,

Полюбуйся равнодушно,

Как сердца горят над бездной.

Их костры далеко зримы,

Озаряя мрак окрестный.

Их мечты неутолимы,

Непомерны, неизвестны…

О, зачем в ночном сияньи

Не взлетят они над бездной,

Никогда своих желаний

Не сольют в стране надзвездной?

Мне битва сердце веселит,

Я чую свежесть ратной неги,

Но жаром вражеских ланит

Повержен в запоздалом беге.

А всё милее новый плен.

Смотрю я в сумрак непробудный,

Но в долгий холод здешних стен

Порою страж нисходит чудный.

Он окрылит и унесет,

И озарит, и отуманит,

И сладко речь его течет,

Но каждым звуком — сердце ранит.

В нем — тайна юности лежит,

И медленным и сладким ядом

Он тихо узника поит,

Заворожив бездонным взглядом.

Неотвязный стоит на дороге,

Белый — смотрит в морозную ночь.

Я — навстречу в глубокой тревоге,

Он, шатаясь, торопится прочь.

Не осилить морозного чуда…

Рядом с ним вырастает вдали,

Там, где ка́мней вздымается груда,

Голубая царица земли.

И царица — в мольбе и тревоге,

Обрученная с холодом зим…

Он — без жизни стоит на дороге,

Я — навстречу, бессмертьем томим.

Но напрасны бессмертные силы —

И царице свободы не жаль…

Торжествуя победу могилы,

Белый — смотрит в морозную даль.

Молчи, как встарь, скрывая свет, —

Я ранних тайн не жду.

На мой вопрос — один ответ:

Ищи свою звезду.

Не жду я ранних тайн, поверь

Они не мне взойдут.

Передо мной закрыта дверь

В таинственный приют.

Передо мной — суровый жар

Душевных слез и бед,

И на душе моей пожар —

Один, один ответ.

Молчи, как встарь, — я услежу

Восход моей звезды,

Но сердцу, сердцу укажу

Я поздних тайн следы.

Но первых тайн твоей весны

Другим приснится свет.

Сольются наши две волны

В горниле поздних бед.

Вечереющий сумрак, поверь,

Мне напомнил неясный ответ.

Жду — внезапно отворится дверь,

Набежит исчезающий свет.

Словно бледные в прошлом мечты,

Мне лица сохранились черты

И отрывки неведомых слов,

Словно отклики прежних миров,

Где жила ты и, бледная, шла,

Под ресницами сумрак тая,

За тобою — живая ладья,

Словно белая лебедь, плыла,

За ладьей — огневые струи —

Беспокойные песни мои…

Им внимала задумчиво ты,

И лица сохранились черты,

И запомнилась бледная высь,

Где последние сны пронеслись.

В этой выси живу я, поверь,

Смутной памятью сумрачных лет,

Смутно помню — отворится дверь,

Набежит исчезающий свет.

Сумрак дня несет печаль.

Тусклых улиц очерк сонный,

Город, смутно озаренный,

Смотрит в розовую даль.

Видит с пасмурной земли

Безнадежный глаз столицы:

Поднял мрак свои зеницы,

Реют ангелы вдали.

Близок пламенный рассвет,

Мертвецу заглянет в очи

Утро после долгой ночи…

Но бежит мелькнувший свет,

И испуганные лики

Скрыли ангелы в крылах:

Видят — мертвый и безликий

Вырастает в их лучах.

Старый год уносит сны

Безмятежного расцвета.

На заре другой весны

Нет желанного ответа.

Новый год пришел в ночи

И раскинул покрывало.

Чьи-то кра́дутся лучи,

Что-то в сердце зазвучало.

Старый год уходит прочь.

Я невнятною мольбою,

Злая дева, за тобою

Вышлю северную ночь.

Отуманю страстью сны

Безмятежного расцвета,

Первый день твоей весны

Будет пламенное лето…

Ты совершил над нею подвиг трудный,

Но, бедный друг! о, различил ли ты

Ее наряд, и праздничный и чудный,

И странные весенние цветы?..

Я ждал тебя. А тень твоя мелькала

Вдали, в полях, где проходил и я,

Где и она когда-то отдыхала,

Где ты вздыхал о тайнах бытия…

И знал ли ты, что я восторжествую?

Исчезнешь ты, свершив, но не любя?

Что я мечту безумно-молодую

Найду в цветах кровавых без тебя?

Мне ни тебя, ни дел твоих не надо,

Ты мне смешон, ты жалок мне, старик!

Твой подвиг — мой, — и мне твоя награда:

Безумный смех и сумасшедший крик!

Мы, два старца, бредем одинокие,

Сырая простерлась мгла.

Перед нами — окна далекие,

Голубая даль светла.

Но откуда в сумрак таинственный

Смотрит, смотрит свет голубой?

Мы дрожим мечтою единственной,

О, невнятное! пред тобой.

О, откуда, откуда мглистые

Заалели тучи, горя,

И нити бегут золотистые,

И сумрак румянит заря?..

Мы, два старца, в сумрак таинственный

Бредем, — а в окнах свет.

И дрожим мечтою единственной,

Искушенные мудростью бед.

Лежат холодные туманы,

Горят багровые костры.

Душа морозная Светланы

В мечтах таинственной игры.

  Скрипнет снег — сердца займутся —

  Снова тихая луна.

  За воротами смеются,

  Дальше — улица темна.

  Дай взгляну на праздник смеха,

  Вниз сойду, покрыв лицо!

  Ленты красные-помеха,

  Милый глянет на крыльцо…

  Но туман не шелохнется,

  Жду полуночной поры.

  Кто-то шепчет и смеется,

  И горят, горят костры…

  Скрипнет снег — в морозной дали

  Тихий, крадущийся свет.

  Чьи-то санки пробежали…

  «Ваше имя?» — Смех в ответ.

  Вот поднялся вихорь снежный,

  Побелело всё крыльцо…

  И смеющийся, и нежный

  Закрывает мне лицо…

Лежат холодные туманы,

Бледнея, крадется луна.

Душа задумчивой Светланы

Мечтой чудесной смущена…

Я шел — и вслед за мною шли

Какие-то неистовые люди.

Их волосы вставали под луной,

И в ужасе, с растерзанной душой

Зубами скрежетали, били в груди,

И разносился скрежет их вдали.

Я шел — и вслед за мной влеклись

Усталые, задумчивые люди.

Они забыли ужас роковой.

Вдыхали тихо аромат ночной

Их впалые измученные груди,

И руки их безжизненно сплелись.

Передо мною шел огнистый столп.

И я считал шаги несметных толп.

И скрежет их, и шорох их ленивый

Я созерцал, безбрежный и счастливый.

Бегут неверные дневные тени.

Высок и внятен колокольный зов.

Озарены церковные ступени,

Их камень жив — и ждет твоих шагов.

Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,

Одетый страшной святостью веков,

И, может быть, цветок весны уронишь

Здесь, в этой мгле, у строгих образов.

Растут невнятно розовые тени,

Высок и внятен колокольный зов,

Ложится мгла на старые ступени…

Я озарен — я жду твоих шагов.

Сгущался мрак церковного порога

В дни свадеб, в дни рождений, похорон;

А там — вилась широкая дорога,

И путник шел, закатом озарен.

Там не было конца свободной дали,

Но здесь, в тени, не виделось ни зги;

И каждый раз прохожего встречали

Из сумрака ответные шаги.

Церковный свод давал размерным звоном

Всем путникам напутственный ответ,

И в глубине, над сумрачным амвоном,

Остерегающий струился свет.

И, проходя в смеющиеся дали,

Здесь путник ждал, задумчив и смущен,

Чтоб меркнул свет, чтоб звуки замирали…

И дале шел, закатом озарен.

Высо́ко с темнотой сливается стена,

Там — светлое окно и светлое молчанье.

Ни звука у дверей, и лестница темна,

И бродит по углам знакомое дрожанье.

В дверях дрожащий свет и сумерки вокруг.

И суета и шум на улице безмерней.

Молчу и жду тебя, мой бедный, поздний друг,

Последняя мечта моей души вечерней.

Там, в полусумраке собора,

В лампадном свете образа.

Живая ночь заглянет скоро

В твои бессонные глаза.

В речах о мудрости небесной

Земные чуятся струи.

Там, в сводах — сумрак неизвестный,

Здесь — холод каменной скамьи.

Глубокий жар случайной встречи

Дохнул с церковной высоты

На эти дремлющие свечи,

На образа и на цветы.

И вдохновительно молчанье,

И скрыты помыслы твои,

И смутно чуется познанье

И дрожь голубки и змеи.

Мы преклонились у завета,

Молчаньем храма смущены.

В лучах божественного света

Улыбка вспомнилась Жены.

Единодушны и безмолвны,

В одних лучах, в одних стенах,

Постигли солнечные волны

Вверху — на темных куполах.

И с этой ветхой позолоты,

Из этой страшной глубины

На праздник мой спустился Кто-то

С улыбкой ласковой Жены.

Я укрыт до времени в приделе,

Но растут великие крыла.

Час придет — исчезнет мысль о теле,

Станет высь прозрачна и светла.

Так светла, как в день веселой встречи,

Так прозрачна, как твоя мечта.

Ты услышишь сладостные речи,

Новой силой расцветут уста

Мы с тобой подняться не успели, —

Загорелся мой тяжелый щит.

Пусть же ныне в роковом приделе,

Одинокий, в сердце догорит.

Новый щит я подниму для встречи,

Вознесу живое сердце вновь.

Ты услышишь сладостные речи,

Ты ответишь на мою любовь.

Час придет — в холодные мятели

Даль весны заглянет, весела.

Я укрыт до времени в приделе,

Но растут всемощные крыла.

И нам недолго любоваться

На эти, здешние, пиры:

Пред нами тайны обнажатся,

Возблещут дальные миры.

Уходит день. В пыли дорожной

Горят последние лучи.

Их красный отблеск непреложно

Слился с огнем моей свечи.

И ночь моя другой навстречу

Плывет, медлительно ясна.

Пусть красный отблеск не замечу, —

Придет наверное она.

И всё, что было невозможно

В тревоге дня, иль поутру,

Свершится здесь, в пыли дорожной,

В лучах закатных, ввечеру.

Сны раздумий небывалых

Стерегут мой день.

Вот видений запоздалых

Пламенная тень.

Все лучи моей свободы

Заалели там.

Здесь снега и непогоды

Окружили храм.

Все виденья так мгновенны —

Буду ль верить им?

Но Владычицей вселенной,

Красотой неизреченной,

Я, случайный, бедный, тленный,

Может быть, любим.

Дни свиданий, дни раздумий

Стерегут в тиши…

Ждать ли пламенных безумий

Молодой души?

Иль, застывши в снежном храме

Не открыв лица,

Встретить брачными дарами

Вестников конца?

На весенний праздник света

Я зову родную тень.

Приходи, не жди рассвета,

Приноси с собою день!

Новый день — не тот, что бьется

С ветром в окна по весне!

Пусть без умолку смеется

Небывалый день в окне!

Мы тогда откроем двери,

И заплачем, и вздохнем,

Наши зимние потери

С легким сердцем понесем…

Ты была светла до странности

И улыбкой — не проста.

Я в лучах твоей туманности

Понял юного Христа.

Проглянул сквозь тучи прежние

Яркий отблеск неземной.

Нас колышет безмятежнее

Изумрудною волной.

Я твоей любовной ласкою

Озарен — и вижу сны.

Но, поверь, считаю сказкою

Небывалый знак весны.

Не поймут бесскорбные люди

Этих масок, смехов в окне!

Ищу на распутьи безлюдий,

Веселий — не надо мне!

О, странно сладки напевы…

Они кажутся так ясны!

А здесь уже бледные девы

Угото́вали путь весны.

Они знают, что́ мне неведомо,

Но поет теперь лишь одна…

Я за нею — горящим следом —

Всю ночь, всю ночь — у окна!

Сны безотчетны, ярки краски,

Я не жалею бледных звезд.

Смотри, как солнечные ласки

В лазури нежат строгий крест.

Так — этим ласкам близ заката

Он отдается, как и мы,

Затем, что Солнцу нет возврата

Из надвигающейся тьмы.

Оно зайдет, и, замирая,

Утихнем мы, погаснет крест, —

И вновь очнемся, отступая

В спокойный холод бледных звезд.

Мы живем в старинной келье

  У разлива вод.

Здесь весной кипит веселье,

  И река поет.

Но в предвестие веселий,

  В день весенних бурь

К нам прольется в двери келий

  Светлая лазурь.

И полны заветной дрожью

  Долгожданных лет

Мы помчимся к бездорожью

  В несказанный свет.

Верю в Солнце Завета,

Вижу зори вдали.

Жду вселенского света

От весенней земли.

Всё дышавшее ложью

Отшатнулось, дрожа.

Предо мной — к бездорожью

Золотая межа.

Заповеданных лилий

Прохожу я леса.

Полны ангельских крылий

Надо мной небеса.

Непостижного света

Задрожали струи.

Верю в Солнце Завета,

Вижу очи Твои.

Кто-то с богом шепчется

  У святой иконы.

Тайна жизни теплится,

  Благовестны звоны.

Непорочность просится

  В двери духа божья.

Сердце переносится

  В дали бездорожья.

Здесь — смиренномудрия

  Я кладу обеты.

В ризах целомудрия,

  О, святая! где ты?

Испытаний силою

  Истомленный — жду я

Ласковую, милую,

  Вечно молодую.

Мы всё простим — и не нарушим

Покоя девственниц весны,

Огонь божественный потушим,

Прогоним ласковые сны.

Нет меры нашему познанью,

Вещественный не вечен храм.

Когда мы воздвигали зданье,

Его паденье снилось нам.

И каждый раз, входя под своды,

Молясь и плача, знали мы:

Здесь пронесутся непогоды,

Снега улягутся зимы.

Ты — божий день. Мои мечты —

Орлы, кричащие в лазури.

Под гневом светлой красоты

Они всечасно в вихре бури.

Стрела пронзает их сердца,

Они летят в паденьи диком…

Но и в паденьи — нет конца

Хвалам, и клёкоту, и крикам!

Целый день передо мною,

Молодая, золотая,

Ярким солнцем залитая,

Шла Ты яркою стезею.

Так, сливаясь с милой, дальней,

Проводил я день весенний

И вечерней светлой тени

Шел навстречу, беспечальный.

Дней блаженных сновиденье —

Шла Ты чистою стезею.

О, взойди же предо мною

Не в одном воображеньи!

Там сумерки невнятно трепетали,

Таинственно сменяя день пустой.

Кто, проходя, души моей скрижали

Заполонил упорною мечтой?

Кто, проходя, тревожно кинул взоры

На этот смутно отходящий день?

Там, в глубинах, — мечты и мысли скоры,

Здесь, на земле, — как сон, и свет и тень.

Но я пойму и всё мечтой объемлю,

Отброшу сны, увижу наяву,

Кто тронул здесь одну со мною землю,

За ним в вечерний сумрак уплыву.

Мы странствовали с Ним по городам.

Из окон люди сонные смотрели.

Я шел вперед; а позади — Он Сам,

Всёпроникающий и близкий к цели.

Боялся я моих невольных сил,

Он направлял мой шаг завороженный.

Порой прохожий близко проходил

И тайно вздрагивал, смущенный…

Нас видели по черным городам,

И, сонные, доверчиво смотрели:

Я шел вперед; но позади — Он Сам,

Подобный мне. Но — близкий к цели.

Гадай и жди. Среди полно́чи

В твоем окошке, милый друг,

Зажгутся дерзостные очи,

Послышится условный стук.

И мимо, задувая свечи,

Как некий Дух, закрыв лицо,

С надеждой невозможной встречи

Пройдет на милое крыльцо.

Жизнь медленная шла, как старая гадалка,

Таинственно шепча забытые слова.

Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко,

Какою-то мечтой горела голова.

Остановясь на перекрестке, в поле,

Я наблюдал зубчатые леса.

Но даже здесь, под игом чуждой воли,

Казалось, тяжки были небеса.

И вспомнил я сокрытые причины

Плененья дум, плененья юных сил.

А там, вдали — зубчатые вершины

День отходящий томно золотил…

Весна, весна! Скажи, чего мне жалко?

Какой мечтой пылает голова?

Таинственно, как старая гадалка,

Мне шепчет жизнь забытые слова.

Мой вечер близок и безволен.

Чуть вечереют небеса, —

Несутся звуки с колоколен,

Крылатых слышу голоса.

Ты — ласковым и тонким жалом

Мои пытаешь глубины,

Слежу прозрением усталым

За вестью чуждой мне весны.

Меж нас — случайное волненье.

Случайно сладостный обман —

Меня обрек на поклоненье,

Тебя призвал из белых стран.

И в бесконечном отдаленьи

Замрут печально голоса,

Когда окутанные тенью

Мои погаснут небеса.

На темном пороге тайком

Святые шепчу имена.

Я знаю: мы в храме вдвоем,

Ты думаешь: здесь ты одна…

Я слушаю вздохи твой

В каком-то несбыточном сне…

Слова о какой-то любви…

И, боже! мечты обо мне…

Но снова кругом тишина,

И плачущий голос затих…

И снова шепчу имена

Безумно забытых святых.

Всё призрак — всё горе — всё ложь!

Дрожу, и молюсь, и шепчу…

О, если крылами взмахнешь,

С тобой навсегда улечу!..

Я медленно сходил с ума

У двери той, которой жажду.

Весенний день сменяла тьма

И только разжигала жажду.

Я плакал, страстью утомясь,

И стоны заглушал угрюмо.

Уже двоилась, шевелясь,

Безумная, больная дума.

И проникала в тишину

Моей души, уже безумной,

И залила мою весну

Волною черной и бесшумной.

Весенний день сменяла тьма,

Хладело сердце над могилой.

Я медленно сходил с ума,

Я думал холодно о милой.

Весна в реке ломает льдины

И милых мертвых мне не жаль:

Преодолев мои вершины,

Забыл я зимние теснины

И вижу голубую даль.

Что сожалеть в дыму пожара,

Что сокрушаться у креста,

Когда всечасно жду удара

Или божественного дара

Из Моисеева куста!

Кто плачет здесь? На мирные ступени

Всходите все — в открытые врата.

Там — в глубине — Мария ждет молений,

Обновлена рождением Христа.

Скрепи свой дух надеждой высшей доли,

Войди и ты, печальная жена.

Твой милый пал, но весть в кровавом поле,

Весть о Любви — по-прежнему ясна.

Здесь места нет победе жалких тлений,

Здесь всё — любовь. В открытые врата

Входите все. Мария ждет молений,

Обновлена рождением Христа.

Утомленный, я терял надежды,

Подходила темная тоска.

Забелели чистые одежды,

Задрожала тихая рука.

«Ты ли здесь? Долина потонула

В безысходном, в непробудном сне…

Ты сошла, коснулась и вздохнула, —

День свободы завтра мне?» —

«Я сошла, с тобой до утра буду,

На рассвете твой покину сон,

Без следа исчезну, всё забуду, —

Ты проснешься, вновь освобожден».

Странных и новых ищу на страницах

Старых испытанных книг,

Грежу о белых исчезнувших птицах,

Чую оторванный миг.

Жизнью шумящей нестройно взволнован,

Шопотом, криком смущен,

Белой мечтой неподвижно прикован

К берегу поздних времен.

Белая Ты, в глубинах несмутима,

В жизни — строга и гневна.

Тайно тревожна и тайно любима,

Дева, Заря, Купина.

Блёкнут ланиты у дев златокудрых,

Зори не вечны, как сны.

Терны венчают смиренных и мудрых

Белым огнем Купины.

Днем вершу я дела суеты,

Зажигаю огни ввечеру.

Безысходно туманная — ты

Предо мной затеваешь игру.

Я люблю эту ложь, этот блеск,

Твой манящий девичий наряд.

Вечный гомон и уличный треск,

Фонарей убегающий ряд.

Я люблю, и любуюсь, и жду

Переливчатых красок и слов.

Подойду и опять отойду

В глубины протекающих снов.

Как ты лжива и как ты бела!

Мне же по сердцу белая ложь…

Завершая дневные дела,

Знаю — вечером снова придешь.

Люблю высокие соборы,

Душой смиряясь, посещать,

Входить на сумрачные хоры,

В толпе поющих исчезать.

Боюсь души моей двуликой

И осторожно хороню

Свой образ дьявольский и дикий

В сию священную броню.

В своей молитве суеверной

Ищу защиты у Христа.

Но из-под маски лицемерной

Смеются лживые уста.

И тихо, с измененным ликом,

В мерцаньи мертвенном свечей,

Бужу я память о Двуликом

В сердцах молящихся людей.

Вот — содрогнулись, смолкли хоры,

В смятеньи бросились бежать.

Люблю высокие соборы,

Душой смиряясь, посещать

Я знаю день моих проклятий,

Бегу в мой довременный скит,

Я вырываюсь из объятий,

Но он — распутье сторожит.

Его докучливые крики —

То близко, то издалека —

И страх, и стыд, и ужас дикий,

И обнаженная тоска.

И на распутьи — пленник жалкий —

Я спотыкаюсь, я кричу…

Он манит белою русалкой,

Он теплит издали свечу…

И, весь измучен, в исступленьи,

Я к миру возвращаюсь вновь —

На безысходное мученье,

На безысходную любовь.

Мы отошли и стали у кормила,

Где мимо шли сребристые струи.

И наблюдали вздутое ветрило,

И вечер дня, и линии твои.

Теряясь в мгле, ты ветром управляла,

Бесстрашная, на водной быстрине.

Ты, как заря, невнятно догорала

В его душе — и пела обо мне.

И каждый звук — короткий и протяжный —

Я измерял, блаженный, у руля.

А он смотрел, задумчивый и важный,

Как вдалеке туманилась земля…

Я — тварь дрожащая. Лучами

Озарены, коснеют сны.

Перед Твоими глубина́ми

Мои ничтожны глубины́.

Не знаешь Ты, какие цели

Таишь в глубинах Роз Твоих,

Какие ангелы слетели,

Кто у преддверия затих…

В Тебе таятся в ожиданьи

Великий свет и злая тьма —

Разгадка всякого познанья

И бред великого ума.

Слышу колокол. В поле весна.

Ты открыла веселые окна.

День смеялся и гас. Ты следила одна

Облаков розоватых волокна.

Смех прошел по лицу, но замолк и исче:

Что же мимо прошло и смутило?

Ухожу в розовеющий лес

Ты забудешь меня, как простила.

Там — в улице стоял какой-то дом,

И лестница крутая в тьму водила.

Там открывалась дверь, звеня стеклом,

Свет выбегал, — и снова тьма бродила.

Там в сумерках белел дверной навес

Под вывеской «Цветы», прикреплен болтом.

Там гул шагов терялся и исчез

На лестнице — при свете лампы жолтом.

Там наверху окно смотрело вниз,

Завешанное неподвижной шторой,

И, словно лоб наморщенный, карниз

Гримасу придавал стене — и взоры…

Там, в сумерках, дрожал в окошках свет,

И было пенье, музыка и танцы.

А с улицы — ни слов, ни звуков нет, —

И только стекол выступали глянцы.

По лестнице над сумрачным двором

Мелькала тень, и лампа чуть светила.

Вдруг открывалась дверь, звеня стеклом,

Свет выбегал, и снова тьма бродила.

Я и мир — снега, ручьи,

Солнце, песни, звезды, птицы,

Смутных мыслей вереницы —

Все подвластны, все — Твои!

Нам не страшен вечный плен,

Незаметна узость стен,

И от грани и до грани

Нам довольно содроганий,

Нам довольно перемен!

Возлюбить, возненавидеть

Мирозданья скрытый смысл,

Чёт и нечет мертвых числ, —

И вверху — Тебя увидеть!

Мы встречались с тобой на закате.

Ты веслом рассекала залив.

Я любил твое белое платье,

Утонченность мечты разлюбив.

Были странны безмолвные встречи.

Впереди — на песчаной косе

Загорались вечерние свечи.

Кто-то думал о бледной красе.

Приближений, сближений, сгорании

Не приемлет лазурная тишь…

Мы встречались в вечернем тумане,

Где у берега рябь и камыш.

Ни тоски, ни любви, ни обиды,

Всё померкло, прошло, отошло…

Белый стан, голоса панихиды

И твое золотое весло.

Тебя скрывали туманы,

И самый голос был слаб.

Я помню эти обманы,

Я помню, покорный раб.

Тебя венчала корона

Еще рассветных причуд.

Я помню ступени трона

И первый твой строгий суд.

Какие бледные платья!

Какая странная тишь!

И лилий полны объятья,

И ты без мысли глядишь.

Кто знает, где это было?

Куда упала Звезда?

Какие слова говорила,

Говорила ли ты тогда?

Но разве мог не узнать я

Белый речной цветок,

И эти бледные платья,

И странный, белый намек?

Когда святого забвения

Кругом недвижная тишь, —

Ты смотришь в тихом томлении,

Речной раздвинув камыш.

Я эти травы зеленые

Люблю и в сонные дни.

Не в них ли мои потаенные,

Мои золотые огни?

Ты смотришь тихая, строгая,

В глаза прошедшей мечте.

Избрал иную дорогу я, —

Иду, — и песни не те…

Вот скоро вечер придвинется,

И ночь — навстречу судьбе:

Тогда мой путь опрокинется,

И я возвращусь к Тебе.

Ты не ушла. Но, может быть,

В своем непостижимом строе

Могла исчерпать и избыть

Всё мной любимое, земное..

И нет разлуки тяжелей:

Тебе, как роза, безответной,

Пою я, серый соловей,

В моей темнице многоцветной!

Брожу в стенах монастыря,

Безрадостный и темный инок.

Чуть брежжит бледная заря, —

Слежу мелькания снежинок.

Ах, ночь длинна, заря бледна

На нашем севере угрюмом.

У занесенного окна

Упорным предаюся думам.

Один и тот же снег — белей

Нетронутой и вечной ризы.

И вечно бледный воск свечей,

И убеленные карнизы.

Мне странен холод здешних стен

И непонятна жизни бедность.

Меня пугает сонный плен

И братии мертвенная бледность.

Заря бледна и ночь долга,

Как ряд заутрень и обеден.

Ах, сам я бледен, как снега,

В упорной думе сердцем беден…

На ржавых петлях открываю ставни,

Вдыхаю сладко первые струи.

С горы спустился весь туман недавний

И, белый, обнял пажити мои.

Там рассвело, но солнце не всходило

Я ожиданье чувствую вокруг.

Спи без тревог. Тебя не разбудила

Моя мечта, мой безмятежный друг.

Я бодрствую, задумчивый мечтатель:

У изголовья, в тайной ворожбе,

Твои черты, философ и ваятель,

Изображу и передам тебе.

Когда-нибудь в минуту восхищенья

С ним заодно и на закате дня,

Даря ему свое изображенье,

Ты скажешь вскользь: «Как он любил меня!»

Золотокудрый ангел дня

В ночную фею обратится,

Но и она уйдет, звеня,

Как мимолетный сон приснится.

Предел наш — синяя лазурь

И лоно матери земное.

В них тишина — предвестье бурь,

И бури — вестницы покоя.

Пока ты жив, — один закон

Младенцу, мудрецу и деве.

Зачем же, смертный, ты смущен

Преступным сном о божьем гневе?

Пробивалась певучим потоком,

Уходила в немую лазурь,

Исчезала в просторе глубоком

Отдаленным мечтанием бурь.

Мы, забыты в стране одичалой,

Жили бедные, чуждые слез,

Трепетали, молились на скалы,

Не видали сгорающих роз.

Вдруг примчалась на север угрюмый,

В небывалой предстала красе,

Назвала себя смертною думой,

Солнце, месяц и звезды в косе.

Отошли облака и тревоги,

Всё житейское — в сладостной мгле,

Побежали святые дороги,

Словно небо вернулось к земле.

И на нашей земле одичалой

Мы постигли сгорания роз.

Злые думы и гордые скалы —

Всё растаяло в пламени слез.

Мы вместе ждали смерти или сна.

Томительные проходили миги.

Вдруг ветерком пахнуло от окна,

Зашевелился лист Священной Книги.

Там старец шел — уже, как лунь, седой —

Походкой бодрою, с веселыми глазами,

Смеялся нам, и всё манил рукой,

И уходил знакомыми шагами.

И вдруг мы все, кто был — и стар и млад, —

Узнали в нем того, кто перед нами,

И, обернувшись с трепетом назад,

Застали прах с закрытыми глазами…

Но было сладко душу уследить

И в отходящей увидать веселье.

Пришел наш час — запомнить и любить,

И праздновать иное новоселье.

Не бойся умереть в пути.

Не бойся ни вражды, ни дружбы.

Внимай словам церковной службы,

Чтоб грани страха перейти.

Она сама к тебе сойдет.

Уже не будешь в рабстве тленном

Манить смеющийся восход

В обличьи бедном и смиренном.

Она и ты — один закон,

Одно веленье Высшей Воли.

Ты не навеки обречен

Отчаянной и смертной боли.

Я, отрок, зажигаю свечи,

Огонь кадильный берегу.

Она без мысли и без речи

На том смеется берегу.

Люблю вечернее моленье

У белой церкви над рекой,

Передзакатное селенье

И сумрак мутно-голубой.

Покорный ласковому взгляду,

Любуюсь тайной красоты,

И за церковную ограду

Бросаю белые цветы.

Падет туманная завеса.

Жених сойдет из алтаря.

И от вершин зубчатых леса

Забрежжит брачная заря.

Говорили короткие речи,

К ночи ждали странных вестей.

Никто не вышел навстречу.

Я стоял один у дверей.

Подходили многие к дому,

Крича и плача навзрыд.

Все были мне незнакомы,

И меня не трогал их вид.

Все ждали какой-то вести.

Из отрывков слов я узнал

Сумасшедший бред о невесте,

О том, что кто-то бежал.

И, всходя на холмик за садом,

Все смотрели в синюю даль.

И каждый притворным взглядом

Показать старался печаль.

Я один не ушел от двери

И не смел войти и спросить.

Было сладко знать о потере,

Но смешно о ней говорить.

Так стоял один — без тревоги.

Смотрел на горы вдали.

А там — на крутой дороге —

Уж клубилось в красной пыли.

Сбежал с горы и замер в чаще.

Кругом мелькают фонари…

Как бьется сердце — злей и чаще!

Меня проищут до зари.

Огонь болотный им неведом.

Мои глаза — глаза совы.

Пускай бегут за мною следом

Среди запутанной травы.

Мое болото их затянет,

Сомкнется мутное кольцо,

И, опрокинувшись, заглянет

Мой белый призрак им в лицо.

Я и молод, и свеж, и влюблен,

Я в тревоге, в тоске и в мольбе,

Зеленею, таинственный клен,

Неизменно склоненный к тебе.

Теплый ветер пройдет по листам

Задрожат от молитвы стволы,

На лице, обращенном к звездам,

Ароматные слезы хвалы.

Ты придешь под широкий шатер

В эти бледные сонные дни

Заглядеться на милый убор,

Размечтаться в зеленой тени.

Ты одна, влюблена и со мной,

Нашепчу я таинственный сон.

И до ночи — с тоскою, с тобой,

Я с тобой, зеленеющий клен.

Ужасен холод вечеров,

Их ветер, бьющийся в тревоге,

Несуществующих шагов

Тревожный шорох на дороге

Холодная черта зари —

Как память близкою недуга

И верный знак, что мы внутри

Неразмыкаемого круга.

За темной далью городской

Терялся белый лед.

Я подружился с темнотой,

Замедлил быстрый ход.

Ревело с черной высоты

И приносило снег.

Навстречу мне из темноты

Поднялся человек.

Лицо скрывая от меня,

Он быстро шел вперед

Туда, где не было огня

И где кончался лед.

Он обернулся — встретил я

Один горящий глаз.

Потом сомкнулась полынья —

Его огонь погас.

Слилось морозное кольцо

В спокойный струйный бег.

Зарделось нежное лицо,

Вздохнул холодный снег.

И я не знал, когда и где

Явился и исчез —

Как опрокинулся в воде

Лазурный сон небес.

Свет в окошке шатался,

В полумраке — один —

У подъезда шептался

С темнотой арлекин.

Был окутанный мглою

Бело-красный наряд

Наверху-за стеною —

Шутовской маскарад

Там лицо укрывали

В разноцветную ложь.

Но в руке узнавали

Неизбежную дрожь.

«Он» — мечом деревянным

Начертал письмена.

Восхищенная странным,

Потуплялась «Она».

Восхищенью не веря,

С темнотою — один —

У задумчивой двери

Хохотал арлекин.

Пытался сердцем отдохнуть я —

Ужель не сбросить этих снов?

Но кто-то ждал на перепутьи

Моих последних, страшных слов…

Он ждет еще. Редеют тени,

Яснее, ближе сон конца.

Он спрятал голову в колени

И не покажет мне лица.

Но в день последний, в час бездонный,

Нарушив всяческий закон,

Он встанет, призрак беззаконный,

Зеркальной гладью отражен.

И в этот час в пустые сени

Войдет подобие лица,

И будет в зеркале без тени

Изображенье пришлеца.

Золотистою долиной

Ты уходишь, нем и дик.

Тает в небе журавлиный

Удаляющийся крик.

Замер, кажется, в зените

Грустный голос, долгий звук.

Бесконечно тянет нити

Торжествующий паук.

Сквозь прозрачные волокна

Солнце, света не тая,

Праздно бьет в слепые окна

Опустелого жилья.

За нарядные одежды

Осень солнцу отдала

Улетевшие надежды

Вдохновенного тепла.

Без Меня б твои сны улетали

В безжеланно-туманную высь,

Ты воспомни вечерние дали,

В тихий терем, дитя, постучись.

Я живу над зубчатой землею,

Вечерею в Моем терему.

Приходи, Я тебя успокою,

Милый, милый, тебя обниму.

Отошла Я в снега без возврата,

Но, холодные вихри крутя,

На черте огневого заката

Начертала Я Имя, дитя…

Тебя я встречу где-то в мире,

За далью каменных дорог.

На страшном, на последнем пире

Для нас готовит встречу бог.

Я вышел в ночь — узнать, понять

Далекий шорох, близкий ропот,

Несуществующих принять,

Поверить в мнимый конский топот.

Дорога, под луной бела,

Казалось, полнилась шагами.

Там только чья-то тень брела

И опустилась за холмами.

И слушал я — и услыхал:

Среди дрожащих лунных пятен

Далеко, звонко конь скакал,

И легкий посвист был понятен.

Но здесь, и дальше — ровный звук,

И сердце медленно боролось,

О, как понять, откуда стук,

Откуда будет слышен голос?

И вот, слышнее звон копыт,

И белый конь ко мне несется…

И стало ясно, кто молчит

И на пустом седле смеется.

Я вышел в ночь — узнать, понять

Далекий шорох, близкий ропот,

Несуществующих принять,

Поверить в мнимый конский топот.

Безрадостные всходят семена.

Холодный ветер бьется в голых прутьях.

В моей душе открылись письмена.

Я их таю — в селеньях, на распутьях…

И кра́дусь я, как тень, у лунных стен.

Меняются, темнеют, глохнут стены.

Мне сладостно от всяких перемен,

Мне каждый день рождает перемены.

О, как я жив, как бьет ключами кровь!

Я здесь родной с подземными ключами!

Мгновенья тайн! Ты, вечная любовь!

Я понял вас! Я с вами! Я за вами!

Растет, растет великая стена.

Холодный ветер бьется в голых прутьях…

Я вас открыл, святые письмена.

Я вас храню с улыбкой на распутьях.

В городе колокол бился,

Поздние славя мечты

Я отошел и молился

Там, где провиделась Ты

Слушая зов иноверца,

Поздними днями дыша,

Билось попрежнему сердце,

Не изменялась душа.

Всё отошло, изменило,

Шепчет про душу мою…

Ты лишь Одна сохранила

Древнюю Тайну Свою.

Я просыпался и всходил

К окну на темные ступени.

Морозный месяц серебрил

Мои затихнувшие сени.

Давно уж не было вестей,

Но город приносил мне звуки,

И каждый день я ждал гостей

И слушал шорохи и стуки.

И в полночь вздрагивал не раз,

И, пробуждаемый шагами,

Всходил к окну — и видел газ,

Мерцавший в улицах цепями.

Сегодня жду моих гостей

И дрогну, и сжимаю руки.

Давно мне не было вестей,

Но были шорохи и стуки.

Благословляя свет и тень

И веселясь игрою лирной,

Смотри туда — в хаос безмирный,

Куда склоняется твой день.

Цела серебряная цепь,

Твои наполнены кувшины,

Миндаль цветет на дне долины,

И влажным зноем дышит степь.

Идешь ты к дому на горах,

Полдневным солнцем залитая,

Идешь — повязка золотая

В смолистых тонет волосах.

Зачахли каперса цветы,

И вот — кузнечик тяжелеет,

И на дороге ужас веет,

И помрачились высоты.

Молоть устали жернова.

Бегут испуганные стражи,

И всех объемлет призрак вражий,

И долу гнутся дерева.

Всё диким страхом смятено.

Столпились в кучу люди, звери.

И тщетно замыкают двери

Досель смотревшие в окно.

Она стройна и высока,

Всегда надменна и сурова.

Я каждый день издалека

Следил за ней, на всё готовый.

Я знал часы, когда сойдет

Она — и с нею отблеск шаткий.

И, как злодей, за поворот

Бежал за ней, играя в прятки.

Мелькали желтые огни

И электрические свечи.

И он встречал ее в тени,

А я следил и пел их встречи.

Когда, внезапно смущены,

Они предчувствовали что-то,

Меня скрывали в глубины

Слепые темные ворота.

И я, невидимый для всех,

Следил мужчины профиль грубый,

Ее сребристо-черный мех

И что-то шепчущие губы.

Был вечер поздний и багровый,

Звезда-предвестница взошла.

Над бездной плакал голос новый —

Младенца Дева родила.

На голос тонкий и протяжный,

Как долгий визг веретена,

Пошли в смятеньи старец важный,

И царь, и отрок, и жена.

И было знаменье и чудо:

В невозмутимой тишине

Среди толпы возник Иуда

В холодной маске, на коне.

Владыки, полные заботы,

Послали весть во все концы,

И на губах Искариота

Улыбку видели гонцы.

Под старость лет, забыв святое,

Сухим вниманьем я живу.

Когда-то — там — нас было двое,

Но то во сне — не наяву.

Смотрю на бледный цвет осенний,

О чем-то память шепчет мне…

Но разве можно верить тени,

Мелькнувшей в юношеском сне?

Всё это было, или мнилось?

В часы забвенья старых ран

Мне иногда подолгу снилась

Мечта, ушедшая в туман.

Но глупым сказкам я не верю,

Больной, под игом седины.

Пускай другой отыщет двери,

Какие мне не суждены.

При жолтом свете веселились,

Всю ночь у стен сжимался круг,

Ряды танцующих двоились,

И мнился неотступный друг.

Желанье поднимало груди,

На лицах отражался зной.

Я проходил с мечтой о чуде,

Томимый похотью чужой…

Казалось, там, за дымкой пыли,

В толпе скрываясь, кто-то жил,

И очи странные следили,

И голос пел и говорил…

О легендах, о сказках, о тайнах.

Был один Всепобедный Христос.

На пустынях, на думах случайных

Начертался и вихри пронес.

Мы терзались, стирались веками,

Закаляли железом сердца,

Утомленные, вновь вспоминали

Непостижную тайну Отца.

И пред ним распростертые долу

Замираем на тонкой черте:

Не понять Золотого Глагола

Изнуренной железом мечте.

Он входил простой и скудный,

Не дыша, молчал и гас.

Неотступный, изумрудный

На него смеялся глаз.

Или тайно изумленный

На него смотрел в тиши.

Он молчал, завороженный

Сладкой близостью души.

Но всегда, считая миги,

Знал — изменится она.

На страницах тайной книги

Видел те же письмена.

Странен был, простой и скудный

Молчаливый нелюдим.

И внимательный, и чудный

Тайный глаз следил за ним.

Явился он на стройном бале

В блестяще сомкнутом кругу.

Огни зловещие мигали,

И взор описывал дугу.

Всю ночь кружились в шумном танце,

Всю ночь у стен сжимался круг.

И на заре — в оконном глянце

Бесшумный появился друг.

Он встал и поднял взор совиный,

И смотрит — пристальный — один,

Куда за бледной Коломбиной

Бежал звенящий Арлекин.

А там — в углу — под образами.

В толпе, мятущейся пестро,

Вращая детскими глазами,

Дрожит обманутый Пьеро.

Свобода смотрит в синеву.

Окно открыто. Воздух резок.

За жолто-красную листву

Уходит месяца отрезок.

Он будет ночью — светлый серп,

Сверкающий на жатве ночи.

Его закат, его ущерб

В последний раз ласкает очи.

Как и тогда, звенит окно.

Но голос мой, как воздух свежий,

Пропел давно, замолк давно

Под тростником у прибережий.

Как бледен месяц в синеве,

Как золотится тонкий волос…

Как там качается в листве

Забытый, блеклый, мертвый колос.

Ушел он, скрылся в ночи́,

Никто не знает, куда.

На столе остались ключи,

В столе — указанье следа.

И кто же думал тогда,

Что он не придет домой?

Стихала ночная езда —

Он был обручен с Женой.

На белом холодном снегу

Он сердце свое убил.

А думал, что с Ней в лугу

Средь белых лилий ходил.

Вот брежжит утренний свет,

Но дома его всё нет.

Невеста напрасно ждет,

Он был, но он не придет.

Любил я нежные слова.

Искал таинственных соцветий.

И, прозревающий едва,

Еще шумел, как в играх дети.

Но, выходя под утро в луг,

Твердя невнятные напевы,

Я знал Тебя, мой вечный друг,

Тебя, Хранительница-Дева.

Я знал, задумчивый поэт,

Что ни один не ведал гений

Такой свободы, как обет

Моих невольничьих Служении.

Безмолвный призрак в терему,

Я — черный раб проклятой крови.

Я соблюдаю полутьму

В Ее нетронутом алькове.

Я стерегу Ее ключи

И с Ней присутствую, незримый.

Когда скрещаются мечи

За красоту Недостижимой.

Мой голос глух, мой волос сед.

Черты до ужаса недвижны.

Со мной всю жизнь — один Завет:

Завет служенья Непостижной.

Вхожу я в темные храмы,

Совершаю бедный обряд.

Там жду я Прекрасной Дамы

В мерцаньи красных лампад.

В тени у высокой колонны

Дрожу от скрипа дверей.

А в лицо мне глядит, озаренный,

Только образ, лишь сон о Ней.

О, я привык к этим ризам

Величавой Вечной Жены!

Высоко бегут по карнизам

Улыбки, сказки и сны.

О, Святая, как ласковы свечи,

Как отрадны Твои черты!

Мне не слышны ни вздохи, ни речи,

Но я верю: Милая — Ты.

Ты свята, но я Тебе не верю,

И давно всё знаю наперед:

Будет день, и распахнутся двери,

Вереница белая пройдет.

Будут страшны, будут несказанны

Неземные маски лиц…

Буду я взывать к Тебе: «Осанна!»

Сумасшедший, распростертый ниц.

И тогда, поднявшись выше тлена,

Ты откроешь Лучезарный Лик.

И, свободный от земного плена,

Я пролью всю жизнь в последний крик.

Будет день, словно миг веселья.

Мы забудем все имена.

Ты сама придешь в мою келью

И разбудишь меня от сна.

По лицу, объятому дрожью,

Угадаешь думы мои.

Но всё прежнее станет ложью,

Чуть займутся Лучи Твои.

Как тогда, с безгласной улыбкой

Ты прочтешь на моем челе

О любви неверной и зыбкой,

О любви, что цвела на земле.

Но тогда — величавей и краше,

Без сомнений и дум приму.

И до дна исчерпаю чашу,

Сопричастный Дню Твоему.

Его встречали повсюду

На улицах в сонные дни.

Он шел и нес свое чудо,

Спотыкаясь в морозной тени.

Входил в свою тихую келью,

Зажигал последний свет,

Ставил лампаду веселью

И пышный лилий букет.

Ему дивились со смехом,

Говорили, что он чудак.

Он думал о шубке с мехом

И опять скрывался во мрак.

Однажды его проводили,

Он весел и счастлив был,

А утром в гроб уложили,

И священник тихо служил.

Разгораются тайные знаки

На глухой, непробудной стене

Золотые и красные маки

Надо мной тяготеют во сне

Укрываюсь в ночные пещеры

И не помню суровых чудес.

На заре — голубые химеры

Смотрят в зеркале ярких небес.

Убегаю в прошедшие миги,

Закрываю от страха глаза,

На листах холодеющей книги —

Золотая девичья коса.

Надо мной небосвод уже низок,

Черный сон тяготеет в груди.

Мой конец предначертанный близок,

И война, и пожар — впереди.

Мне страшно с Тобой встречаться.

Страшнее Тебя не встречать.

Я стал всему удивляться,

На всем уловил печать

По улице ходят тени,

Не пойму — живут, или спят…

Прильнув к церковной ступени,

Боюсь оглянуться назад.

Кладут мне на плечи руки,

Но я не помню имен.

В ушах раздаются звуки

Недавних больших похорон.

А хмурое небо низко —

Покрыло и самый храм.

Я знаю — Ты здесь, Ты близко.

Тебя здесь нет. Ты — там.

Дома растут, как желанья,

Но взгляни внезапно назад:

Там, где было белое зданье,

Увидишь ты черный смрад.

Так все вещи меняют место,

Неприметно уходят ввысь.

Ты, Орфей, потерял невесту, —

Кто шепнул тебе — «Оглянись…»?

Я закрою голову белым,

Закричу и кинусь в поток.

И всплывет, качнется над телом

Благовонный, речной цветок.

Сторожим у входа в терем,

  Верные рабы.

Страстно верим, выси мерил!

  Вечно ждем трубы

Вечно — завтра. У решотки

  Каждый день и час

Славословит голос четкий

  Одного из нас.

Воздух полон воздыхании,

  Грозовых надежд,

Высь горит от несмыканий

  Воспаленных вежд.

Ангел розовый укажет,

  Скажет: «Вот она:

Бисер нижет, в нити вяжет —

  Вечная Весна».

В светлый миг услышим звуки

  Отходящих бурь.

Молча свяжем вместе руки,

  Отлетим в лазурь.

До утра мы в комнатах спорим,

На рассвете один из нас

Выступает к розовым зорям —

Золотой приветствовать час.

Высоко он стоит над нами —

Тонкий профиль на бледной заре

За плечами его, за плечами —

Все поля и леса в серебре.

Так стоит в кругу серебристом,

Величав, милосерд и строг.

На челе его бледно-чистом

Мы читаем, что близок срок.

Солнце сходит на запад. Молчанье.

Задремала моя суета.

Окружающих мерно дыханье

Впереди — огневая черта.

Я зову тебя, смертный товарищ!

Выходи! Расступайся, земля!

На золе прогремевших пожарищ

Я стою, мою жизнь утоля.

Приходи, мою сонь исповедай,

Причасти и уста оботри…

Утоли меня тихой победой

Распылавшейся алой зари.

Тебе, Чей Сумрак был так ярок,

Чей Голос тихостью зовет, —

Приподними небесных арок

Всё опускающийся свод.

Мой час молитвенный недолог —

Заутра обуяет сон.

Еще звенит в душе осколок

Былых и будущих времен.

И в этот час, который краток,

Душой измученной зову:

Явись! продли еще остаток

Минут, мелькнувших наяву!

Тебе, Чья Тень давно трепещет

В закатно-розовой пыли!

Пред Кем томится и скрежещет

Суровый маг моей земли!

Тебя — племен последних Знамя,

Ты, Воскрешающая Тень!

Зову Тебя! Склонись над нами!

Нас ризой тихости одень!

Спи. Да будет твой сон спокоен.

Я молюсь. Я дыханью внемлю.

Я грущу, как заоблачный воин,

Уронивший панцырь на землю.

Бесконечно легко мое бремя

Тяжелы только эти миги.

Всё снесет золотое время:

Мои цепи, думы и книги.

Кто бунтует — в том сердце щедро

Но безмерно прав молчаливый.

Я томлюсь у Ливанского кедра,

Ты — в тени под мирной оливой.

Я безумец! Мне в сердце вонзили

Красноватый уголь пророка!

Ветви мира тебя осенили.

Непробудная… Спи до срока