Том 1. Стихотворения 1898-1904

Одной тебе, тебе одной,

Любви и счастия царице,

Тебе прекрасной, молодой

Все жизни лучшие страницы!

Ни верный друг, ни брат, ни мать

Не знают друга, брата, сына,

Одна лишь можешь ты понять

Души неясную кручину.

Ты, ты одна, о, страсть моя,

Моя любовь, моя царица!

Во тьме ночной душа твоя

Блестит, как дальняя зарница.

Пора забыться полным счастья сном,

Довольно нас терзало сладострастье…

Покой везде. Ты слышишь: за окном

Нам соловей пророчит счастье?

Теперь одной любви полны сердца,

Одной любви и неги сладкой.

Всю ночь хочу я плакать без конца

С тобой вдвоем, от всех украдкой.

О, плачь, мой друг! Слеза туманит взор,

И сумрак ночи движется туманно…

Смотри в окно: уснул безмолвный бор,

Качая ветвями таинственно и странно.

Хочу я плакать… Плач моей души

Твоею страстью не прервется…

В безмолвной, сладостной, таинственной тиши

Песнь соловьиная несется…

Пусть рассвет глядит нам в очи,

Соловей поет ночной,

Пусть хоть раз во мраке ночи

Обовью твой стан рукой.

И челнок пойдет, качаясь

В длинных темных камышах,

Ты прильнешь ко мне, ласкаясь,

С жаркой страстью на устах.

Пой любовь, пусть с дивной песней

Голос льется всё сильней,

Ты прекрасней, ты прелестней,

Чем полночный соловей!..

Ловя мгновенья сумрачной печали,

Мы шли неровной, скользкою стезей.

Минуты счастья, радости нас ждали,

Презрели их, отвергли мы с тобой.

Мы разошлись. Свободны жизни наши,

Забыли мы былые времена,

И, думаю, из полной, светлой чаши

Мы счастье пьем, пока не видя дна.

Когда-нибудь, с последней каплей сладкой,

Судьба опять столкнет упрямо нас,

Опять в одну любовь сольет загадкой,

И мы пойдем, ловя печали час.

Ты, может быть, не хочешь угадать,

Как нежно я люблю Тебя, мой гений?

Никто, никто не может так страдать,

Никто из наших робких поколений.

Моя любовь горит огнем порой,

Порой блестит, как звездочка ночная,

Но вечно пламень вечный и живой

Дрожит в душе, на миг не угасая.

О, страсти нет! Но тайные мечты

Для сердца нежного порой бывают сладки,

Когда хочу я быть везде, где Ты,

И целовать Твоей одежды складки.

Мечтаю я, чтоб ни одна душа

Не видела Твоей души нетленной,

И я лишь, смертный, знал, как хороша

Одна она, во всей, во всей вселенной.

Мрак. Один я. Тревожит мой слух тишина.

Всё уснуло, да мне-то не спится.

Я хотел бы уснуть, да уж очень темна

Эта ночь, — и луна не сребрится.

Думы всё неотвязно тревожат мой сон.

Вспоминаю я прошлые ночи:

Мрак неясный… По лесу разносится звон…

Как сияют прекрасные очи!..

Дальше, дальше… Как холодно! Лед на Неве,

Открываются двери на стужу…

Что такое проснулось в моей голове?

Что за тайна всплывает наружу?..

Нет, не тайна: одна неугасшая страсть…

Но страстям я не стану молиться!

Пред другой на колени готов я упасть!..

Эх, уснул бы… да что-то не спится.

Немало времени прошло уже с тех пор:

Ты взглянешь на меня с безвестной тихой думой,

Я всё по-прежнему безжизненный актер,

Влачащий муки детские угрюмо.

Ты всё по-прежнему прекрасна и чиста,

Ты всё не видишь, — я сильнее стражду,

О, как мне хочется, чтоб Ты, о, Красота,

Узнала то, чего я страстно жажду!

И как мне хочется поплакать близ Тебя,

Как малому ребенку в колыбели!

Так чисто, так приветливо любя,

Мы слова вымолвить друг другу не успели!..

Да, я измученный, усталый соловей,

Пресеклись звуки, песня оборвалась,

Но с ясною гармонией Твоей

Моя душа больная не рассталась.

Теперь Тебе и говорить и петь,

Я буду слушать, плакать неутешно,

Ты сердце-то ведь можешь пожалеть?

О, оправдай, когда Ты так безгрешна!

Когда и Ты, одна моя мечта,

Не дашь мне выплакать давнишние страданья,

Я буду знать, что в мире красота

Всегда нема и нет в ней состраданья!

Когда мои мечты за гранью прошлых дней

Найдут тебя опять за дымкою туманной,

Я плачу сладостно, как первый иудей

На рубеже земли обетованной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,

Тобой так сладостно и больно возмущенных

В те дни, как постигал я первую любовь

По бунту чувств неугомонных,

По сжатию руки, по отблеску очей,

Сопровождаемых то вздохами, то смехом,

По ропоту простых, незначащих речей,

Лишь нам звучавших страсти эхом.

Я ношусь во мраке, в ледяной пустыне,

Где-то месяц светит? Где-то светит солнце?

Вон вдали блеснула ясная зарница,

Вспыхнула — погасла, не видать во мраке,

Только сердце чует дальний отголосок

Грянувшего грома, лишь в глазах мелькает

Дальний свет угасший, вспыхнувший мгновенно,

Как в ночном тумане вспыхивают звезды…

И опять — во мраке, в ледяной пустыне…

Где-то светит месяц? Где-то солнце светит?

Только месяц выйдет — выйдет, не обманет,

Только солнце встанет — сердце солнце встретит!..

В ночи́, когда уснет тревога,

И город скроется во мгле —

О, сколько музыки у бога,

Какие звуки на земле!

Что́ буря жизни, если розы

Твои цветут и мне горят!

Что́ человеческие слезы,

Когда румянится закат!

Прими, Владычица вселенной,

Сквозь кровь, сквозь муки, сквозь гроба —

Последней страсти кубок пенный

От недостойного раба!

Последние лучи заката

Лежат на поле сжатой ржи.

Дремотой розовой объята

Трава некошенной межи.

Ни ветерка, ни крика птицы,

Над рощей — красный диск луны,

И замирает песня жницы

Среди вечерней тишины.

Забудь заботы и печали,

Умчись без цели на коне

В туман и в луговые дали,

Навстречу ночи и луне!

В толпе, родной по вдохновенью,

В тумане, наполнявшем зал,

Средь блеска славы, средь волненья

Я роковой минуты ждал…

Но прежним холодом могилы

Дышали мне Твои уста.

Как прежде, гибли жизни силы,

Любовь, надежда и мечта.

И мне хотелось блеском славы

Зажечь любовь в Тебе на миг,

Как этот старец величавый

Себя кумиром здесь воздвиг!..

Над старым мраком мировым,

Исполненным враждой и страстью,

Навстречу кликам боевым

Зареет небо новой властью.

И скоро сумрак туч прорвут

Лучи — зубцы ее короны,

И люди с битвы потекут

К ее сверкающему трону.

Ослепнем в царственных лучах

Мы, знавшие лишь ночь да бури,

И самый мир сотрется в прах

Под тихим ужасом лазури…

Помедли, ночь! Небесный луч!

Не озаряй тюрьмы лазурной!

Пускай мерцают нам сквозь туч

Лишь звезды — очи ночи бурной!

Река несла по ветру льдины,

Была весна, и ветер выл.

Из отпылавшего камина

Неясный мрак вечерний плыл.

И он сидел перед камином,

Он отгорел и отстрадал

И взглядом, некогда орлиным,

Остывший пепел наблюдал.

В вечернем сумраке всплывали

Пред ним виденья прошлых дней,

Будя старинные печали

Игрой бесплотною теней.

Один, один, забытый миром,

Безвластный, но еще живой,

Из сумрака былым кумирам

Кивал усталой головой…

Друзей бывалых вереница,

Врагов жестокие черты,

Любивших и любимых лица

Плывут из серой темноты…

Все бросили, забыли всюду,

Не надо мучиться и ждать,

Осталось только пепла груду

Потухшим взглядом наблюдать…

Куда неслись его мечтанья?

Пред чем склонялся бедный ум?

Он вспоминал свои метанья,

Будил тревоги прежних дум…

И было сладко быть усталым,

Отрадно так, как никогда,

Что сердце больше не желало

Ни потрясений, ни труда,

Ни лести, ни любви, ни славы,

Ни просветлений, ни утрат…

Воспоминанья величаво,

Как тучи, обняли закат,

Нагромоздили груду башен,

Воздвигли стены, города,

Где небосклон был желт и страшен,

И грозен в юные года…

Из отпылавшего камина

Неясный сумрак плыл и плыл,

Река несла по ветру льдины,

Была весна, и ветер выл.

Ночной туман застал меня в дороге.

Сквозь чащу леса глянул лунный лик.

Усталый конь копытом бил в тревоге —

Спокойный днем, он к ночи не привык.

Угрюмый, неподвижный, полусонный

Знакомый лес был страшен для меня,

И я в просвет, луной осеребренный,

Направил шаг храпящего коня.

Туман болотный стелется равниной,

Но церковь серебрится на холме.

Там — за холмом, за рощей, за долиной —

Мой дом родной скрывается во тьме.

Усталый конь быстрее скачет к цели,

В чужом селе мерцают огоньки.

По сторонам дороги заалели

Костры пастушьи, точно маяки.

Там, за далью бесконечной,

Дышит счастье прошлых дней…

Отголосок ли сердечный?

Сочетанье ли теней?

Это — звезды светят вечно

Над землею без теней.

В их сияньи бесконечном

Вижу счастье прошлых дней.

Когда же смерть? Я всё перестрадал,

Передо мною — мир надзвездный.

Отсюда — юноше, мне Сириус сверкал,

Дрожал и искрился над бездной.

Прими, стоцветная звезда!

Прими меня в свой мир высокий.

Чтоб я дрожал и искрился всегда

Твоею мощью одинокой!

Дай мне твой свет — пустыню озарить,

Спасти от боли, от юдоли!

Дай сладкий яд мне — стражу отравить!

Дай острый луч мне — двери отворить!

Чей-то обманчивый голос поет,

Кто пробудился от сна и зовет?

Где-то в далеких знакомых краях

Гаснут и тают лучи в облаках.

Ночь наступает, но кто-то спешит,

К ночи в объятья зовет и манит…

Кто же ты, ночью поешь и не спишь?

Чей же ты, голос, обман мне сулишь?

За краткий сон, что нынче снится,

  А завтра — нет,

Готов и Смерти покориться

  Младой поэт.

Я не таков: пусть буду снами

  Заворожен, —

В мятежный час взмахну крылами

  И сброшу сон.

Опять — тревога, опять — стремленье.

  Опять готов

Всей битвы жизни я слушать пенье

  До новых снов!

В те дни, когда душа трепещет

Избытком жизненных тревог,

В каких-то дальних сферах блещет

Мне твой, далекая, чертог.

И я стремлюсь душой тревожной

От бури жизни отдохнуть,

Но это счастье невозможно,

К твоим чертогам труден путь.

Оттуда светит луч холодный,

Сияет купол золотой,

Доступный лишь душе свободной,

Не омраченной суетой.

Ты только ослепишь сверканьем

Отвыкший от видений взгляд,

И уязвленная страданьем

Душа воротится назад

И будет жить, и будет видеть

Тебя, сквозящую вдали,

Чтоб только злее ненавидеть

Пути постылые земли.

О, не тебя люблю глубоко,

Не о тебе — моя тоска!

Мне мнится — вечер недалеко,

Мне кажется, что ночь близка…

Укроет мрачной пеленою

Всё то, что я боготворил…

О, день, исполненный тобою!

Нет, нет! Я не тебя любил!

Ночь теплая одела острова.

Взошла луна. Весна вернулась.

Печаль светла. Душа моя жива.

И вечная холодная Нева

У ног сурово колыхнулась.

Ты, счастие! Ты, радость прежних лет!

Весна моей мечты далекой!

За годом год… Всё резче темный след,

И там, где мне сиял когда-то свет,

Всё гуще мрак… Во мраке — одиноко —

Иду — иду — душа опять жива,

Опять весна одела острова.

К ногам презренного кумира

Слагать божественные сны

И прославлять обитель мира

В чаду убийства и войны,

Вперяясь в сумрак ночи хладной,

В нем прозревать огонь и свет, —

Вот жребий странный, беспощадный

Твой, божьей милостью поэт!

Напрасно, дева, ты бежала,

Моей пытливости страшась.

Моя мечта дорисовала

Тебя, волнуясь и смеясь.

И я узнал твои приметы

По искрам тайного огня

В твоих глазах, где бродят светы

Жестокого и злого дня.

Ты ныне блещешь красотою,

Ты древним молишься богам,

Но беззаконною тропою

Идешь к несчастным берегам.

Хожу по камням старых плит,

Душа опять полна терзаний…

Блаженный дом! — Ты не закрыт

Для горечи воспоминаний!

Здесь — бедной розы лепестки

На камне плакали, алея…

Там — зажигала огоньки

В ночь уходящая аллея…

И ветер налетал, крутя

Пушинки легкие снежинок,

А город грохотал, шутя

Над святостью твоею, инок…

Где святость та? — У звезд спроси,

Светящих, как тогда светили…

А если звезды изменили —

Один сквозь ночь свой крест неси.

В фантазии рождаются порою

  Немые сны.

Они горят меж солнцем и Тобою

  В лучах весны.

О, если б мне владеть их голосами!

  Они б могли

И наяву предстать перед сынами

  Моей земли!

Но звук один — они свое значенье

  Утратят вмиг.

И зазвучит в земном воображеньи

  Земной язык.

Есть много песен в светлых тайниках

Ее души невинной и приветной.

И грусти признак есть в его чертах,

Старинной грусти и заветной.

Им бог один — прозрачная печаль.

Единый бог — залог слиянья.

И, может быть, вдвоем — еще туманней даль

И обаятельней незнанье.

Бежим, бежим, дитя свободы,

  К родной стране!

Я верен голосу природы,

  Будь верен мне!

Здесь недоступны неба своды

  Сквозь дым и прах!

Бежим, бежим, дитя природы,

  Простор — в полях!

Бегут… Уж стогны миновали,

  Кругом — поля.

По всей необозримой дали

  Дрожит земля.

Бегут навстречу солнца, мая,

  Свободных дней…

И приняла земля родная

  Своих детей…

И приняла, и обласкала,

  И обняла,

И в вешних далях им качала

  Колокола…

И, поманив их невозможным,

  Вновь предала

Дням быстротечным, дням тревожным,

Злым дням — без срока, без числа…

Пусть я покину этот град…

Тоска невольная сжимает

Мне сердце. Я б остаться рад.

Что будет _там_, душа не знает…

Там — новый натиск бурь и бед,

Моя тоска — тому залогом.

В глубокой мгле грядущих лет

Каким предамся я дорогам?

Здесь — в свете дня, во тьме ночной

Душа боролась, погибала,

Опять воспрянув, свой покой

Вернуть не в силах, упадала

В тревоги жизни городской

И, дна достигнув, поднимала

Свой нежный цвет над черной мглой —

Так — без конца, так — без начала…

Или бушующая кровь

Рождала новую любовь?

Иль в муке и тревоге тайной

И в сочетаньях строгих числ

Таился тот — необычайный,

Тот радостный, великий смысл?

Да, да! Моей исконной мукой

Клянусь, пожар иной любви

Горел, горит в моей крови!

Моя тоска — тому порукой!

Уже бледнеет день прощальный.

Ты эту ночь мне подари.

Услышишь мой рассказ печальный,

Внимай ему и жди зари.

Заря в твои заглянет очи.

И ты поймешь в ее огне,

Что́ в эти дни, что́ в эти ночи

В твоей душе открылось мне.

В ночь молчаливую чудесен

Мне предстоит твой светлый лик.

Очарованья старых песен

Объемлют душу в этот миг.

Своей дорогой голубою

Проходишь медленнее ты,

И отдыхают над тобою

Две неподвижные звезды.

Полна усталого томленья,

Душа замолкла, не поет.

Пошли, господь, успокоенье

И очищенье от забот.

Дыханием живящей бури

Дохни в удушливой глуши,

На вечереющей лазури,

Для вечереющей души.

В часы безмолвия ночного

Тревоги отлетают прочь.

Забудь событья дня пустого

И погрузись в родную ночь.

Молись, чтоб осень озарила,

Как ту весну, твоя звезда.

Тоскуй свободно над могилой

Весны, прошедшей без следа.

Смеялись бедные невежды,

Похитил я, младой певец,

У безнадежности — надежды,

У бесконечности — конец.

Мне самому и дик и странен

Тот свет, который я зажег,

Я сам своей стрелою ранен,

Сам перед новым изнемог.

Идите мимо — погибаю,

Глумитесь над моей тоской.

Мой мир переживет, я знаю,

Меня и страшный смех людской.

К чему бесцельно охранять

Свои былые вдохновенья?

Уже на всем — годов печать,

Седых времен прикосновенье.

Стихай, заветная печаль,

Проснулся день, дохнул страданьем.

Годов седеющая даль

Покрыта мраком и молчаньем.

И дале в сердце уходи

Ты, безнадежное стремленье,

Не отравляй и не буди

Меня, былое вдохновенье!

Напрасно я боролся с богом.

Он — громоносный чудодей —

Над здешним, над земным чертогом

Воздвиг чертог еще страшней.

И средь кощунственных хулений,

Застигнут ясностью Зари,

Я пал, сраженный, на колени,

Иные славя алтари…

И вопреки хулам и стонам,

Во храме, где свершалось зло,

Над пламенеющим амвоном

Христово сердце расцвело.

Не отравляй души своей

Всегда угрюмым отрицаньем.

Видения былых скорбей

Буди, буди — воспоминаньем!

Придет на смену этих дней

Суровый день и вечер сонный,

И будет легче и светлей,

Воспоминаньем окрыленный.

Когда настанет черный день,

Зови, зови успокоенье,

Буди прошедшей скорби тень, —

Она приносит исцеленье!

Любви и светлой, и туманной

Равно изведаны пути.

Они равно душе желанны,

Но как согласье в них найти?

Несъединимы, несогласны,

Они равны в добре и зле,

Но первый — безмятежно-ясный,

Второй — в смятеньи и во мгле.

Ты огласи их славой равной,

И равной тайной согласи,

И, раб лукавый, своенравный,

Обоим жертвы приноси!

Но трепещи грядущей кары,

Страшись грозящего перста:

Твои блаженства и пожары —

Всё — прах, всё — тлен, всё — суета!

Нет ни слезы, ни дерзновенья.

Всё тот же путь — прямей стрелы.

Где ваши гордые стремленья,

Когда-то мощные орлы?

Ужель и сила покидает,

И мудрость гасит светоч свой?

Ужель без песни умирает

Душа, сраженная тоской?

Одинокий, одичалый,

Зверь с косматой головой,

Я стучусь рукой усталой —

Двери хижины открой!

Носят северные волны

От зари и до зари —

Носят вместе наши челны.

Я изранен! Отвори!

Кто ты, гость, ночной порою

Призывающий в тиши?

Черный Гундинг не со мною…

Голос друга… Клич души!

Я в ночном бою с врагами

Меч разбил и бросил щит!

В темном доле, под скалами

Конь измученный лежит.

Я, в ночном бою усталый,

Сбросил щит с могучих плеч!

Черный меч разбил о скалы!

«Вельзе! Вельзе! Где твой меч!»

Вместе с кликами твоими

Загораются огни!

Ты, зовущий Вельзе имя,

Милый путник, отдохни!

Над синевой просторной дали

Сквозили строгие черты.

Лик безмятежный обрамляли

Речные белые цветы.

Навек безмолвна и спокойна,

Она без мысли шла вперед,

И раболепно, и нестройно

Пред ней волнами шел народ.

Я, увлечен толпой народной

На обожанье красоты,

Смотрел, отвека несвободный,

В ее спокойные черты.

Мой путь страстями затемнен,

Но райских снов в полнощном бденьи

Исполнен дух, — и светлый сон

Мне близок каждое мгновенье.

Живите, сны, в душе моей,

В душе безумной и порочной,

Живите, сны, под гнетом дней

И расцветайте в час урочный!

В суровый час, когда вокруг

Другие сны толпою властной

Обстанут вкруг, смыкая круг,

Объемля душу мглою страстной!

Плывите, райских снов четы,

И силой бога всемогущей

Развейте адские мечты

Души, к погибели идущей.

Навстречу вешнему расцвету

Зазеленели острова.

Одна лишь песня недопета,

Забылись вечные слова…

Душа в стремленьи запоздала,

В пареньи смутном замерла,

Какой-то тайны не познала,

Каких-то снов не поняла…

И вот — в завистливом смущеньи —

Глядит — растаяли снега,

И рек нестройное теченье

Свои находит берега.

В передзакатные часы

Среди деревьев вековых

Люблю неверные красы

Твоих очей и слов твоих.

Прощай, идет ночная тень,

Ночь коротка, как вешний сон,

Но знаю — завтра новый день,

И новый для тебя закон.

Не бред, не призрак ты лесной,

Но старина не знала фей

С такой неверностью очей,

С душой изменчивой такой!

Когда-то долгие печали

  Связали нас.

Тогда мы вместе день встречали

  В лазурный час.

И вечер гас. Хладели руки,

  Среди огней

Мы шли под меркнущие звуки

  Печальных дней.

Теперь — за ту младую муку

  Я жизнь отдам…

О, если б вновь живую руку

  Прижать к губам!

Мчит меня мертвая сила,

Мчит по стальному пути.

Небо уныньем затмило,

В сердце — твой голос: «Прости».

Да, и в разлуке чиста ты

И непорочно свята.

Вон огневого заката

Ясная гаснет черта.

Нет безнадежного горя!

Сердце — под гнетом труда,

А на небесном просторе —

Ты — золотая звезда.

Грустно и тихо у берега сонного

Лодка плывет — ты дремли.

Я расскажу про мечты, озаренные

Прежнею лаской земли.

Только остались у берега сонного

Утлые в лодке мечты.

В этих мечтах — навсегда отдаленная,

Ты, лучезарная, ты…

Смотрел отвека бог лукавый

На эти душные цветы.

Их вековечною отравой

Дыши и упивайся ты.

С их страстной, с их истомной ленью

В младые сумерки твои

И пламенной и льстивой тенью

Войдут мечтания мои.

Неотвратимы и могучи,

И без свиданий, и без встреч,

Они тебя из душной тучи

Живою молньей будут жечь.

Война горит неукротимо,

Но ты задумайся на миг, —

И голубое станет зримо,

И в голубом — Печальный Лик.

Лишь загляни смиренным оком

В непреходящую лазурь, —

Там — в тихом, в голубом, в широком —

Лазурный дым — не рокот бурь.

Старик-пастух стада покинет,

Лазурный догоняя дым.

Тяжелый щит боец отринет,

Гонясь без устали за ним.

Вот — равные, идут на воле,

На них — одной мечты наряд,

Ведь там, в широком божьем поле,

Нет ни щитов, ни битв, ни стад.

Вдали мигнул огонь вечерний —

Там расступились облака,

И вновь, как прежде, между терний

Моя дорога нелегка.

Мы разошлись, вкусивши оба

Предчувствий неги и земли.

А сердце празднует до гроба

Зарю, мигнувшую вдали.

Так мимолетно перед нами

Перепорхнула жизнь — и жаль:

Всё мнится — зорь вечерних пламя

В последний раз открыло даль.

В пути — глубокий мрак, и страшны высоты́.

Миндаль уже цветет, кузнечик тяжелеет,

И каперса осыпались цветы.

Но здешней суеты душа не сожалеет.

Свершай свои круги, о, чадо смертных чад,

Но вечно жди суда у беспощадной двери.

Придет урочный час — и стражи задрожат,

И смолкнут жернова, и смолкнут пенья дщери.

Или устал ты до времени,

Просишь забвенья могил,

Сын утомленного племени,

Чуждый воинственных сил?

Ищешь ты кротости, благости,

Где ж молодые огни?

Вот и задумчивой старости

К нам придвигаются дни.

Негде укрыться от времени —

Будет и нам череда…

Бедный из бедного племени!

Ты не любил никогда!

Ты не пленишь. Не жди меня,

Я не вернусь туда,

Откуда в утро злого дня

Ушла моя звезда.

Я для другой храню лучи

Моих великих сил.

Ты не пленишь меня в ночи.

Тебя я не любил.

Я за звездой — тебе чужой,

Я холоден с тобой.

В земле родной огонь живой

Храню я для другой.

Травы спят красивые,

Полные росы.

В небе — тайно лживые

Лунные красы.

Этих трав дыхания

Нам обманный сон.

Я в твои мечтания

Страстно погружен.

Верится и чудится:

Мы — в согласном сне.

Всё, что хочешь, сбудется —

Наклонись ко мне.

Обними — и встретимся,

Спрячемся в траве,

А потом засветимся

В лунной синеве.

Кто-то вздохнул у могилы,

Пламя лампадки плывет.

Слышится голос унылый —

Старый священник идет.

Шепчет он тихие речи,

Всё имена, имена…

Тают и теплятся свечи,

И тишина, тишина…

Кто же вздохнул у могилы,

Чья облегчается грудь?

Скорбную душу помилуй,

Господи! Дай отдохнуть.

Ловлю дрожащие, хладеющие руки;

Бледнеют в сумраке знакомые черты!..

Моя ты, вся моя — до завтрашней разлуки,

Мне всё равно — со мной до утра ты.

Последние слова, изнемогая,

Ты шепчешь без конца, в неизреченном сне.

И тусклая свеча, бессильно догорая,

Нас погружает в мрак, — и ты со мной, во мне…

Прошли года, и ты — моя, я знаю,

Ловлю блаженный миг, смотрю в твои черты,

И жаркие слова невнятно повторяю…

До завтра ты — моя… со мной до утра ты…

В сумерки девушку стройную

  В рощу уводит луна.

Смотрит на рощу спокойную,

  Бродит, тоскует она.

Стройного юноши пение

  В сумерки слышно в лугах.

В звуках — печаль и томление,

  Милая — в грустных словах.

В сумерки белый поднимется,

  Рощу, луга окружит,

Милая с милым обнимется,

  Песня в лугах замолчит.

В чужбину по гудящей стали

Лечу, опомнившись едва,

И, веря обещаньям дали,

Твержу вчерашние слова.

Теперь я знаю: где-то в мире,

За далью каменных дорог,

На страшном, на последнем пире

Для нас готовит встречу бог.

И нам недолго любоваться

На эти, здешние пиры:

Пред нами тайны обнажатся,

Возблещут новые миры.

Смолкали и говор, и шутки,

Входили, главы обнажив.

Был воздух туманный и жуткий,

В углу раздавался призыв…

Призыв к неизвестной надежде,

За ним — тишина, тишина…

Там женщина в черной одежде

Читала, крестясь, письмена.

А люди, не зная святыни,

Искали на бледном лице

Тоски об утраченном сыне,

Печали о раннем конце…

Она же, собравшись в дорогу,

Узнала, что жив ее сын,

Что где-то он тянется к богу,

Что где-то он плачет один…

И только последняя тягость

Осталась — сойти в его тьму,

Поведать великую радость,

Чтоб стало полегче ему…

Как старинной легенды слова,

Твоя тяжкая прелесть чиста.

Побелела, поблекла трава —

Всё жива еще сила листа.

Как трава, изменяя цвета,

Затаилась — а всё не мертва,

Так — сегодня и завтра не та —

Ты меняешь убор — и жива.

Но иная проснется весна,

Напряжется иная струна, —

И уйдешь Ты, умрешь, как трава,

Как старинной легенды слова.

Мы — чернецы, бредущие во мгле,

Куда ведет нас факел знанья

И старый жрец с морщиной на челе,

Изобличающей страданья.

Молчим, точа незнаемый гранит,

Кругом — лишь каменные звуки.

Он свысока рассеянно глядит

И направляет наши руки.

Мы дрогнем. Прозвенит, упав, кирка —

Взглянуть в глаза не всякий смеет…

Лишь старый жрец — улыбкой свысока

На нас блеснет — и страх рассеет.

Ты мне явился, темнокудрый,

Ты просиял мне и потух.

Всё, что сказал ты, было мудро,

Но ты бедней, чем тот пастух.

Он говорил со мной о счастьи,

На незнакомом языке,

Он пел о буре, о ненастьи

И помнил битвы вдалеке.

Его слова казались песней.

Восторг и бури полюбя,

Он показался мне чудесней

И увлекательней тебя.

И я, задумчиво играя

Его богатством у костра,

Сегодня томно забываю

Тебя, сиявшего вчера.

Всё, что в море покоит волну,

Всколыхнет ее в бурные дни.

Я и ныне дремлю и усну —

До заката меня не мани…

О, я знаю, что солнце падет

За вершину прибрежной скалы!

Всё в единую тайну сольет

Тишина окружающей мглы!

Если знал я твои имена, —

Для меня они в ночь отошли…

Я с Тобой, золотая жена,

Облеченная в сумрак земли.

Блаженный, забытый в пустыне,

Ищу небывалых распятий.

Молюсь небывалой богине —

Владыке исчезнувших ратей.

Ищу тишины и безлюдий,

Питаюсь одною отравой.

Истерзанный, с язвой кровавой,

Когда-нибудь выйду к вам, люди!

Шевельнулась безмолвная сказка пустынь,

  Голова поднялась, высока.

Задрожали слова оскорбленных богинь

  И готовы слететь с языка…

Преломилась излучиной гневная бровь,

  Зарываются когти в песке…

Я услышу забытое слово _Любовь_

  На забытом, живом языке…

Но готовые врыться в сыпучий песок

  Выпрямляются лапы его…

И опять предо мной — только тайный намек —

  Нераскрытой мечты торжество.

Там — в синевах — была звезда.

Я шел на башню — ждать светила.

И в синий мрак, в огнях стыда,

На башню девушка входила.

Внизу белели города

И дол вздыхающего Нила.

И ночь текла — влажней мечты,

Вся убеленная от счастья.

Мы жгли во славу чистоты,

Во славу непорочной страсти

Костры надзвездной красоты

И целомудренные страсти.

И я, недвижно бледнолиц,

Когда заря едва бледнела,

Сносил в покровах багряниц

Ее нетронутое тело.

И древний Нил, слуга цариц,

Свершал таинственное дело.

На обряд я спешил погребальный,

Ускоряя таинственный бег.

Сбил с дороги не ветер печальный —

Закрутил меня розовый снег.

Притаился я в тихой долине —

Расступилась морозная мгла.

Вот и церковь видна на равнине —

Золотятся ее купола…

Никогда не устану молиться,

Никогда не устану желать, —

Только б к милым годам возвратиться

И младенческий сон увидать!

Разгадал я, какие цветы

Ты растила на белом окне.

Испугалась, наверное, ты,

Что меня увидала во сне:

Как хожу среди белых цветов

И не вижу мерцания дня.

Пусть он радостен, пусть он суров —

Всё равно ты целуешь меня…

Ты у солнца не спросишь, где друг,

Ты и солнце боишься впустить:

Раскаленный блуждающий круг

Не умеет так страстно любить.

Утром я подошел и запел,

И не скроешь — услышала ты,

Только голос ответный звенел,

И, качаясь, белели цветы…

Символ мой зна́ком отметить,

Счастье мое сохранить…

Только б на пути никого не встретить,

Не обидеть, не говорить…

Не заметить участливого сомнения,

Не услышать повторенную речь,

Чтоб когда-нибудь от сновидения

Свой таинственный факел зажечь!

Миновать не знавших сияния,

Не истратить искры огня…

Кто не знал моего содрогания,

Отойди от меня!

Дальше, дальше, слепые, странные!

Вас душит любопытство и смех!

Мои думы — веселые, слова несказа́нные!

Я навек — один! — Я навек — для всех!

Глухая полночь медленный кладет покров.

Зима ревущим снегом гасит фонари.

Вчера высокий, статный, белый подходил к окну,

И ты зажгла лицо, мечтой распалена.

Один, я жду, я жду, я жду — тебя, тебя.

У черных стен — твой профиль, стан и смех.

И я живу, живу, живу — сомненьем о тебе.

Приди, приди, приди — душа истомлена.

Горящий факел к снегу, к небу вознесла

Моя душа, — тобой, тобой, тобой распалена.

Я трижды звал — и трижды подходил к окну

Высокий, статный, белый — и смеялся мне.

Один — я жду, я жду — тебя, тебя — одну.

Я умер. Я пал от раны.

И друзья накрыли щитом.

Может быть, пройдут караваны.

И вожатый растопчет конем.

Так лежу три дня без движенья.

И взываю к песку: «Задуши!..»

Но тело хранит от истленья

Красноватый уголь души.

На четвертый день я восстану,

Подыму раскаленный щит,

Растравлю песком свою рану

И приду к Отшельнице в скит.

Из груди, сожженной песками,

Из плаща, в пыли и крови,

Негодуя, вырвется пламя

Безначальной, живой любви.

Ты из шопота слов родилась,

В вечереющий сад забралась

И осыпала ви́шневый цвет,

Прозвенел твой весенний привет.

С той поры, что ни ночь, что ни день,

Надо мной твоя легкая тень,

Запах белых цветов средь садов,

Шелест легких шагов у прудов,

И тревожной бессонницы прочь

Не прогонишь в прозрачную ночь.

Неправда, неправда, я в бурю влюблен,

Я люблю тебя, ветер, несущий листы,

И в час мой последний, в час похорон,

Я встану из гроба и буду, как ты!

Я боюсь не тебя, о, дитя, ураган!

Не тебя, мой старый ребенок, зима!

Я боюсь неожиданно колющих ран…

Так может изранить — лишь Она… лишь Сама…

Сама — и Душой непостижно кротка,

И прекрасным Лицом несравненно бела…

Но она убьет и тебя, старина, —

И никто не узнает, что буря была…

Сердито волновались нивы.

Собака выла. Ветер дул.

Ее восторг самолюбивый

Я в этот вечер обманул…

Угрюмо шепчется болото.

Взошла угрюмая луна.

Там в поле бродит, плачет кто-то…

Она! Наверное — она!

Она смутила сон мой странный —

Пусть приютит ее другой:

Надутый, глупый и румяный

Паяц в одежде голубой.

Многое замолкло. Многие ушли.

Много дум уснуло на краю земли.

Но остались песни и остались дни.

Истина осталась: мы с тобой — одни.

Всё, что миновалось, вот оно — смотри:

Бледная улыбка утренней зари.

Сердце всё открыто, как речная гладь,

Если хочешь видеть, можешь увидать.

Я был невенчан. Премудрость храня,

У Тайны ключами зловеще звенел.

  Но Ты полюбила меня.

  Ты — нежная жрица Лазурного Дня.

Блуждая глазами, в подземных ходах

Искал — и достался мне камень в удел —

  Тяжелый и черный. Впотьмах

Впился я глазами — и видеть хотел

Все жилы, все ходы и все письмена.

  Но властный поток Твоих роз

Восставил меня. И на выси вознес,

Где Ты пробуждалась от зимнего сна,

    Где Весна

    Победила мороз.

Я встал и трижды поднял руки.

Ко мне по воздуху неслись

Зари торжественные звуки,

Багрянцем одевая высь.

Казалось, женщина вставала,

Молилась, отходя во храм,

И розовой рукой бросала

Зерно послушным голубям.

Они белели где-то выше,

Белея, вытянулись в нить

И скоро пасмурные крыши

Крылами стали золотить.

Над позолотой их заемной,

Высо́ко стоя на окне,

Я вдруг увидел шар огромный,

Плывущий в красной тишине.

Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни.

Тихо плещется озеро, полное сна.

Сквозь деревья блестят городские огни,

В темном небе роскошная светит луна.

В сердце нашем огонь, в душах наших весна.

Где-то скрипка рыдает в ночной тишине,

Тихо плещется озеро, полное сна,

Отражаются звезды в его глубине.

Дремлет парк одинокий, луной озарен,

Льется скрипки рыдающий жалобный зов.

Воздух весь ароматом любви напоен,

Ароматом незримых волшебных цветов.

В темной бездне плывет одиноко луна.

Нам с тобой хорошо. Мы с тобою одни.

Тихо плещется озеро, полное сна.

Сквозь деревья блестят городские огни.

Рожь вокруг волновалась… и шелест стеблей

Заглушал упоительный звук их речей…

Ночь спускалась, и отблески дальних зарниц

Зажигали огонь из-под темных ресниц…

И ночной ветерок пробегал среди ржи,

По высоким колосьям и травам межи…

· · · · ·

А на высях небес, за туманной горой

Прокатился и замер удар громовой…

· · · · ·

И никто не слыхал, как, пред бурей ночной,

Прозвучал поцелуй…

И с пылающих губ

Незабвенное слово слетело…

Боже, как жизнь молодая ужасна,

Как упоительно дышит она,

Сколько в ней счастья и горя напрасно

Борются в страшных конвульсиях сна!

Смерти зовешь и бессильной рукою

Тщетно пытаешься жизнь перервать,

Тщетно желаешь покончить с собою,

Смерти искать, желаний искать…

Пусть же скорее мгла темной ночи

Скроет желанья, дела и разврат,

О, как горят прекрасные очи, —

Смерти не рад, жизни не рад.

Страшную жизнь забудем, подруга,

Грудь твою страстно колышет любовь,

О, успокойся в объятиях друга,

Страсть разжигает холодную кровь.

Наши уста в поцелуях сольются,

Буду дышать поцелуем твоим,

Боже, как скоро часы пронесутся…

Боже, какою я страстью томим!..

Ты всегда и всюду странно

Очаровываешь взоры.

Я люблю твой взгляд туманный,

Я люблю твои укоры…

Голос твой звучит порывом,

То насмешливо и звонко,

То волшебным переливом,

Будто детский смех ребенка.

А когда опустишь очи,

Близость сердца сердцем чуя,

Я готов во мраке ночи

Умереть от поцелуя…

Прощайте. Дайте руку Вашу…

Не нужно, нет! К чему опять

Переполнять страданьем чашу,

Страданьем сердце растравлять?..

Довольно Вашими лучами

Питались нежные мечты…

Сегодня, разлучаясь с Вами,

Я не скажу Вам больше: «Ты»!

Не плачьте! Видеть не хочу я,

Как Вы рыдаете… О чем

Вам плакать?.. Боже! не могу я,

Моя душа полна огнем!..

Ну, уходите… полно… полно…

Я плачу… Дай к своей груди

Тебя прижму, мой враг безмолвный!!..

Вот так… Прощай!.. Теперь… иди…

Когда-нибудь, не скоро, Вас я встречу…

Быть может, жизнь откроет звездный путь…

Простите мне… Под звуки Вашей речи

Я мог душой и сердцем отдохнуть…

Молчанье — всё… К чему слова пустые?

Спрошу одно: зачем Вам жизнь дана?

Чтоб вечно мчались песни неземные,

Чтоб в каждом сердце гасла тишина…

В жаркой пляске вакханалий

Позабудь свою любовь,

Пусть, не ведая печалей,

В смутном сердце плещет кровь.

Опочий с вакханкой резвой,

Пусть уснет ее тимпан,

И никто не встанет трезвый,

Пусть от страсти каждый пьян!

После удали и пляски

Ты прильнешь к ее груди,

Упоенный сладкой сказкой,

Скажешь утру: «Погоди!»

Пусть луна бросает тени

На ее младую грудь,

Обними ее колени,

Жизнь холодную забудь!

Покрывая жгучей лаской

Стан вакханки молодой,

Упивайся старой сказкой

О любви, всегда живой!

Старый розовый куст, колючий, пыльный, без листьев,

Грустно качал головой у подножья высокой бойницы.

Роза последняя пышно цвела вчера еще утром,

Рыцарь розу сорвал, он сорвал ее не для милой.

Листья ветер разнес и носит их по оврагу,

Лишь остались шипы, и бедные прутья со злобой

В окна бойницы ползут, но тщетно ищут добычи.

Бедный рыцарь! Он плачет горько на башне высокой,

Слезы роняет одну за другой, и катятся крупные слезы

Вдоль по старой стене на ветви страдающей розы…

Сорван цветок. Она не вернется. Сердце разбито.

Меч заржавел, просится в бой на страшную сечу,

Кончено всё. Счастье в могиле. В тоске безотчетной

Рыцарь плачет, и плачет бедный розовый куст.

Оба страдают. Один потерял свою розу,

Розу, алевшую в ярких лучах холодного утра…

Розу другую другой потерял; эта пышная роза

Ярко алела в лучах любви и безбрежного счастья…

Так, тоскуя, томясь, они время свое проводили,

Ночь ли спускалась, утро ль свежело, день ли в сверканьи

Радостных красок всходил, или вечер бойницу багрянил.

Замок заснул. Уснули они, в тяжелой дремоте.

Всё было тихо. Лишь изредка камень срывался

С ветхой стены и, гремя, пропадал в глубоком овраге…

Раз, в прекрасное утро, когда любопытное солнце

Встало и, тихо скользя по сте́нам высоким,

В розу ударило, — роза раскрылась: зеленых побегов

Сотни бегут по колючим ветвям всё выше и выше…

Был один засохший цветок, никем не примеченный, бледный,

Он раскрылся и весь засиял, и яркая роза

Рыцарю в окна дохнула своим ароматным дыханьем…

Рыцарь спал. На бледных ланитах играла улыбка:

Сон он видел чудесный: он слышал: чудные звуки

Стройно носились вокруг, и мрак окутывал землю.

Образ чудный витал во мраке яркой звездою.

Звуки всё расширялись, внезапно из тесного мира

Хлынули в душу ему, и разом в душе отозвались

Струны незримые. Тут мелодия дивная смолкла,

Образ во мраке к нему подлетел, и с горячим дыханьем

Губы коснулись ланит… и рыцарь проснулся.

Яркое утро вставало. Со свежим его ароматом

Несся другой аромат, и пышная алая роза

Тихо кивала головкой в окно сквозь ржавые прутья

Старой решетки… И бедный, жалкий страдалец

К розе прильнул и раскрытый цветок целовал в упоеньи,

Полный счастья, надежды, любви и радости нежной…

Жизнь, как загадка, темна,

Жизнь, как могила, безмолвна,

Пусть же пробудят от сна

Страсти порывистой волны.

Страсть закипела в груди —

Горе людское забыто,

Нет ничего впереди,

Прошлое дымкой закрыто.

Только тогда тишина

Царствует в сердце холодном;

Жизнь, как загадка, темна,

Жизнь, как пустыня, бесплодна.

Будем же страстью играть,

В ней утешенье от муки.

Полно, глупцы, простирать

К небу безмолвному руки.

Вашим умам не дано

Бога найти в поднебесной,

Вечно блуждать суждено

В сфере пустой и безвестной.

Если же в этой пустой

Жизни и есть наслажденья, —

Это не пошлый покой,

Это любви упоенье.

Будем же страстью играть,

Пусть унесут ее волны…

Вечности вам не понять,

Жизнь, как могила, безмолвна.

Ты дышишь жизнью! О, как я к тебе влеком…

Меня мани́т к тебе желанье сладострастья…

Опомнись, милая, ужели не знаком

Тебе холодный свет без ласки и участья?..

В наш век скрывать должно́ желания любви,

Иначе и тебя, как остальных, осудят…

Опомнись, милая, пока в твоей крови

Огонь и страсть желаний не пробудят!..

Когда-нибудь сойдемся мы с тобой…

Не скоро, может быть… Я жду того мгновенья,

Когда не бросит камня свет пустой

За каждый счастья миг в минуту наслажденья.

Муза в уборе весны постучалась к поэту,

Сумраком ночи покрыта, шептала неясные речи;

Благоухали цветов лепестки, занесенные ветром

К ложу земного царя и посланницы неба;

С первой денницей взлетев, положила она, отлетая,

Желтую розу на темных кудря́х человека:

Пусть разрушается тело — душа пролетит над пустыней,

Будешь навеки печален и юн, обрученный с богиней.

Печальная блеклая роза

Качала головкой своей,

И сыпались горькие слезы

Из плачущих горьких очей…

О чем же, печальная роза,

Ты плачешь во мраке ночей?

О том ли, что вешние грезы

Умчались с зеленых ветвей?

Не плачь, моя блеклая роза,

Вернется назад соловей!..

Не плачь, отряхни эти слезы

С заплаканных темных очей…

По темному саду брожу я в тоске,

Следя за вечерней зарею,

И мыслю об ясном моем огоньке,

Что путь озарял мне порою.

Теперь он угас навсегда и во мгле

Туманной, таинственной скрылся,

Оставив лишь память о строгом челе,

Где страсти восторг притаился.

Он, помню я, све́тил в морозной ночи,

Средь шумного города све́тил…

Не знал я, несчастный, что так горячи

Объятья, — и ей не ответил…

Она, распаленная страсти огнем,

Мне сердце расплавить хотела

И жгла меня ночью, светила мне днем,

Любовным желаньем кипела!

Но мыслью холодной я ум полонил,

И, только минутами, жарко

Я верил, я жаждал, — так страстно любил,

И страсть разгоралась так ярко!..

· · · · ·

По темному саду брожу я в тоске,

Следя за вечерней зарею,

И мыслю об ясном моем огоньке,

Что путь озарял мне порою…

· · · · ·

Блеклая роза печально дышала,

Солнца багровым закатом любуясь,

Двигалось солнце, — она трепетала,

В темном предчувствии страстно волнуясь.

Сумерки быстро на землю спустились,

Мрак непроглядный шел следом за ними,

Трепетно розы листы шевелились,

Страстно следя за тенями ночными.

Роза шептала: «О, милый, найдешь ли

Темною ночью любовь и подругу?

Мраком покрытый, внезапно, придешь ли

К темному, полному свежести лугу?»

Лил́ись неясные грустные звуки,

Розы ли стоны, ручья ли журчанье?

Кто это знает? Исполнена муки,

Роза увяла в своем ожиданьи…

Утро роскошно проснулось над лугом,

Милый явился на страстные звуки…

Бедная, нежная сердцем подруга

К небу простерла колючие руки…

Тихо сказала: «Прости», угасая…

Свистнул в ответ соловей беспощадный;

Куст одинокий крылом задевая,

Дальше умчался, поклонников жадный…

· · · · ·

Видел потом я, как он, упоенный

Песнью, шептался с другими цветами:

Розы качали головкой склоненной,

С песнью коварной сливаясь мечтами…

Скажи мне, Лигия, в каком краю далеком

Цветешь теперь под небом голубым?

Кто пал к твоим ногам, прельщенный дивным оком?

Как пламень от костра, как синеватый дым,

Он тщетно силится прильнуть к устам пурпурным,

На поцелуй лобзаньем отвечать,

Но вверх летит и в воздухе лазурном

Уста твои не может целовать…

И ты, коварная, надменной, строгой лаской

Закралась в душу мне и там зажгла огни.

Но пламень мой покрыт холодной маской,

Уста мои молчат и холодны они…

· · · · ·

Долго искал я во тьме лучезарного бога…

Не было сердцу ответа, душе молодой упованья…

Тщетно вставали из мрака неясные, темные боги…

Вдруг просветлело в душе, вдалеке засверкали алмазы —

Лучшие в темных коронах творений земных и небесных

Яркие три метеора среди безотрадной пустыни:

Яркой звездой показалась природа могучая в мраке,

Меньше, но ярче светило искусство святое;

Третья звезда небольшая загадочный свет проливала:

Женщиной люди зовут эту звезду на земле…

Этим богам поклоняюсь и верю, как только возможно

Верить, любить и молиться холодному сердцу…

Одиноко плыла по лазури луна,

Освещая тенистую даль,

И душа непонятной тревогой полна,

Повлекла за любовью печаль.

· · · · ·

Ароматная роза кивала с окна.

Освещенная полной луной,

И печально, печально смотрела она

В освежающий сумрак ночной…

На востоке проснулся алеющий день,

Но печальный и будто больной…

Одинокая, бледная, робкая тень

Промелькнула и скрылась за мной…

Я прошел под окно и, любовью горя,

Я безумные речи шептал…

Утро двигалось тихо, вставала заря,

Ветерок по деревьям порхал…

Ни призыва, ни звука, ни шопота слов

Не слыхал я в ночной тишине,

Но в тенистом окошке звучала любовь…

Или, может быть, грезилось мне?..

О, безумный! зачем ты под старым окном

Ей, безумной, шептал в тишине,

Если ночь провела она в чувстве одном,

И в твоем опустевшем окне?!..

· · · · ·

Днем мы холодно встретились… Пламень живой

Погасил этот пасмурный день…

Я не вспомнил про час одинокий ночной,

Про ее быстрокрылую тень…

Странно: мы шли одинокой тропою,

В зелени леса терялись следы,

Шли, освещенные полной луною,

В час, порождающий страсти мечты.

Стана ее не коснулся рукою,

Губок ее поцелуем не сжег…

Всё в ней сияло такой чистотою,

Взор же был темен и дивно глубок.

Лунные искры в нем гасли, мерцали,

Очи, как будто, любовью горя,

Бурною страстью зажечься желали

В час, когда гасла в тумане заря…

Странно: мы шли одинокой тропою,

В зелени леса терялся наш след;

Стана ее не коснулся рукою…

Страсть и любовь не звучали в ответ…

Я шел во тьме к заботам и веселью,

Вверху сверкал незримый мир духо́в.

За думой вслед лилися трель за трелью

Напевы звонкие пернатых соловьев.

И вдруг звезда полночная упала,

И ум опять ужалила змея…

Я шел во тьме, и эхо повторяло:

«Зачем дитя Офелия моя?»

Я долго странствовал по свету,

Я всё увидел, всё узнал,

Но, мглой туманною одета,

Ты мимо шла, мой идеал.

Я много понял звезд лучистых,

Одна лишь тайный свет лила,

Как лунный отблеск серебристый,

Была печальна и светла.

И долго вещие зеницы

Смотрели в сумрачный туман,

Где ярко-красные зарницы

Мрачили неба океан.

Теперь я понял тайну ночи,

Нашел Тебя, мой Идеал…

Твои лишь ныне блещут очи,

Как вечно Сириус сверкал!..

В море одна лишь волна — быстротечная.

В небе одна лишь звезда — бесконечная.

В мире одна лишь душа — вечная.

В моей душе больной и молчаливой

Сложилась песня чудная одна,

Она не блещет музыкой красивой,

Она туманна, сумрачна, бледна.

В ней нет напева, звук ее нестройный

Не может смертный голос передать,

Она полна печали беспокойной…

Ее начало трудно рассказать…

Она одна сложилась из созвучий

Туманной юности и страждущей любви,

Ее напев чарующий, певучий

Зажег огни в бледнеющей крови.

И счастлив и несчастен бесконечно

Тот смертный, чью она волнует кровь,

Он вечно страждет, радуется вечно,

Как человек, как гений, как любовь!..

Табор шел. Вверху сверкали звезды.

Кончил он тяжелый, трудный путь,

Кончил буйной прихоти наезды

И, усталый, жаждал отдохнуть.

Но в сердцах еще играла дико

Кровь, и темный лес гремел,

Пробужденный звоном, свистом, криком,

На веселье сумрачно глядел.

Так кончали буйные цыгане

Дикой, звонкой прихоти наезд…

В высоте, на темном океане

Меркли, гасли легионы звезд.

Как мучительно думать о счастьи былом,

Невозвратном, но ярком когда-то,

Что туманная вечность холодным крылом

Унесла, унесла без возврата.

Это счастье сулил мне изнеженный Лель,

Это счастье сулило мне лето.

О, обманчивый голос! певучая трель!

Ты поешь и не просишь ответа!

Я любил и люблю, не устану любить.

Я по-прежнему стану молиться.

Ты, прекрасная, можешь поэта забыть

И своей красотой веселиться.

А когда твои песни польются вдали

Беспокойной, обманчивой клятвой,

Вспомню я, как кричали тогда журавли

Над осенней темнеющей жатвой.

Что будет в сердце, в мыслях и в уме,

Когда, любя таинственно и нежно,

Вампира ты увидишь в полутьме

С глазами, полными, как океан безбрежный?

Я вижу женщину. Она бросала страсть

Глазами чудными и страшными, как пламень.

Казалось, вся земли и неба власть

Таилась в них, — а сердце было камень.

Она смеялась смехом сатаны,

И этот смех отталкивал и жалил.

Глаза сверкали, радости полны,

И каждый в них хоть часть души оставил.

О, если б броситься и жадно обнимать,

И целовать, и выпить страсть вампира,

Потом убить, на части растерзать

И части сердца трепетно слагать

К ногам на миг забытого кумира!

Душа моя тиха. В натянутых струнах

Звучит один порыв, здоровый и прекрасный,

И льется голос мой задумчиво и страстно.

И звуки гаснут, тонут в небесах…

Один лишь есть аккорд, взлелеянный ненастьем,

Его в душе я смутно берегу

И с грустью думаю: «Ужель я не могу

Делиться с Вами Вашим счастьем?»

Вы не измучены душевною грозой,

Вам не узнать, что в мире есть несчастный,

Который жизнь отдаст за мимолетный вздох,

Которому наскучил этот бог,

И Вы — один лишь бог в мечтаньи ночи страстной,

Всесильный, сладостный, безмерный и живой…

Жизнь — как море она — всегда исполнена бури.

Зорко смотри, человек: буря бросает корабль.

Если спустится мрачная ночь — управляй им тревожно,

Якорь спасенья ищи — якорь спасенья найдешь…

Если же ты, человек, не видишь конца этой ночи,

Если без якоря ты в море блуждаешь глухом,

Ну, без мысли тогда бросайся в холодное море!

Пусть потонет корабль — вынесут волны тебя!

Мне сердце режет каждый звук.

О, если б кончились страданья,

О, если б я от этих мук

Ушел в страну воспоминанья!

Ничто пощады не дает,

Когда страдает дух родимый,

И пролетевший звук замрет

В душе тоскою нестерпимой…

Без веры в бога, без участья,

В скитаньи пошлом гибну я,

О, дай, любовь моя, мне счастья,

Спокойной веры бытия!

Какая боль, какая мука,

Мне в сердце бросили огня!

Подай спасительную руку,

Спаси от пламени меня!

О, нет! Молить Тебя не стану!

Еще, еще огня бросай,

О, растравляй живую рану

И только слез мне не давай!

Зачем нам плакать? Лучше вечно

Страдать и вечный жар любви

Нести в страданьи бесконечном,

Но с страстным трепетом в крови!

Я и без веры живой,

Мне и надежды не надо!

Дух мой тревожный, родной

Жизнь наделила отрадой.

Веры мне жизнь не дала,

Бога везде я искал,

Дума тревожно ждала,

Разум мятежно роптал.

Нет мне надежды нигде,

Горе предвижу и жду:

В чистой зеркальной воде

Чуждого ей не найду.

О, я храню как покой

Лучшую в мире отраду…

Я и без веры живой,

Мне и надежды не надо!

Что́ из того, что на груди портрет

Любовницы, давно уже забытой,

Теперь ношу; ведь в сердце мысли нет

О том, что было — и во тьме сокрыто.

И мало ль их, желающих найти

В сердцах чужих любовь и поклоненье,

По скользкому пути дерзающих идти,

Чтоб счастье брежжилось хотя одно мгновенье!

Нет, эта красота меня не привлечет;

При взгляде на нее мне вспомнится другая:

Счастливое дитя, что молодость поет,

Прекрасное дитя, — Любовь моя родная.

И разве, посмотрев на вянущий цветок,

Не вспомнится другой, живой и ароматный,

Украсивший красавицы венок

В весенний день, под небом благодатным?

Вхожу наверх тропой кремнистой,

Смотрю вперед: там всё молчит,

Лишь далеко источник чистый

О безмятежьи говорит.

Мой дух усталый в даль несется,

Тоска в груди; смотрю назад:

В долинах сквозь каменья рвется

Грозящий белый водопад.

Не знаю, что мой дух смутило

И вниз влечет с безлюдных скал…

«Явись, явись мне, образ милый!» —

В смятеньи диком я взывал…

И Ты явилась: тихой властью

В моей затеплилась груди,

И я зову к Тебе со страстью:

«Не покидай! Не уходи!»

Надо мной гроза гремела,

Ветер вкруг меня шумел,

Вся душа оледенела,

В сердце холод каменел…

Но внезапно нега счастья

Заменила рокот бурь…

Вместо шумного ненастья —

Надо мной Твоя лазурь.

Моей красавице-царице

Несу я юные стихи,

И сердца грустные страницы,

И дум неясные штрихи.

Вы — мой Кумир. Стихом и песней

Хочу Вам только передать,

Что для меня Вы всех прелестней,

И в Вас вся сердца благодать.

Как тихий ангел к изголовью,

Склонились Вы к моим мечтам,

Но как я к Вам горю любовью,

Не в силах передать стихам.

Простите мне за гимны эти:

Мне в них поведать суждено,

Что Вас одну люблю на свете,

Что Вам одной молюсь давно.

Офелия в цветах, в уборе

Из майских роз и нимф речных

В кудрях, с безумием во взоре,

Внимала звукам дум своих.

Я видел: ива молодая

Томилась, в озеро клонясь,

А девушка, венки сплетая,

Всё пела, плача и смеясь.

Я видел принца над потоком,

В его глазах была печаль.

В оцепенении глубоком

Он наблюдал речную сталь.

А мимо тихо проплывало

Под ветками плакучих ив

Ее девичье покрывало

В сплетеньи майских роз и нимф.

Когда я вспоминал о прошлом, о забытом,

Меня опять влекло к утраченным годам,

Я чувствовал себя в земле давно зарытым,

В сырых доска́х, где воли нет мечтам.

И правда, что́ мне было в этом мире?

Я жил давно угасшим, прожитым

И, вздохи хладные вверяя хладной лире,

Не мог отдаться веяньям былым…

Но Ты явилась в жарком блеске лета,

Как вестник бури — дольний листьев шум,

И вновь душа любовию согрета,

И мысли черные оставили мой ум.

И я живу, пою, пока поется,

И сладко мне, как в ясной тишине…

Что́, если сердце бурно оборвется? —

Я не привык к безоблачной весне.

В болезни сердца мыслю о Тебе:

Ты близ меня проходишь в сновиденьях,

Но я покорен року и судьбе,

Не смея высказать горячие моленья.

О, неужели утро жизни вешней

Когда-нибудь взойдет в душе моей?

Могу ли думать я о радости нездешней

Щедрот Твоих и благости Твоей?

Надежды нет: вокруг и ветер бурный,

И ночь, и гребни волн, и дым небесных туч

Разгонят всё, и образ Твой лазурный

Затмят, как всё, как яркий солнца луч…

Но, если туча с молнией и громом

Пройдет, закрыв Тебя от взора моего,

Всё буду я страдать и мыслить о знакомом,

Желанном образе полудня Твоего.

Что́, красавица, довольно ты царила,

Всё цветы срывала на лугу,

Но души моей не победила,

И любить тебя я не могу!

Есть другой прекрасный образ в мире,

Не тебе теперь о нем узнать,

Буду петь, вверяясь грустной лире,

Буду сердцем о Любви рыдать…

Хочешь дружбы, дружбы не приму я,

Хочешь с жизнью вечно враждовать,

Хочешь жить, о счастии тоскуя,

Но любви моей тебе не знать!

Ну страдай, разгадывай загадку,

Ну тоскуй, красавица моя,

Пусть о том воспоминанье сладко,

Чья любовь тогда была твоя!..

Я думал, что умру сегодня к ночи,

Но, слава богу, нет! Я жив и невредим, —

Недаром надо мной Твои сияли очи,

И крылья простирал стокрылый серафим.

Ты, Щедрая, царила в сердце знойном,

Увы, забывшем сладости весны,

И так задумчиво, задумчиво спокойно

Навеяла безоблачные сны…

Но лучше умереть во мраке без надежды,

Чем мучиться, любя и не любя,

Пусть вечный сон сомкнет навеки вежды,

Убив мечты, страданье и Тебя!..

Путник, ропщи,

Бога ищи,

Бога тебе не найти.

Долог твой путь,

Всё позабудь,

Всё у тебя впереди!

Молодость, прочь!

Черная ночь

Молодость скроет от глаз…

Видишь других,

Вечно больных, —

Свет их погас!

Всё впереди,

Смело иди,

Черная двинулась ночь…

Нет, не дойдешь,

Прежде умрешь…

Прочь, безотрадная, прочь!

О, не томи,

Сердце уйми,

Сердца страданья не множь!

Друг, негодуй,

Вечно тоскуй,

Бога в могиле найдешь!..

Писать ли Вам, что тайный пламень

Горит в душе моей опять,

И сердце, прежде хладный камень,

Способно снова обожать?

К чему слова, слова и звуки,

Безароматные цветы,

Без слез страдания и муки,

Без вдохновения мечты?

Позвольте ж мне, богиня света,

Сказать Вам то, что без конца

Таилось в сердце без ответа,

В душе сгорающей певца.

Восторгов пламенных не нужно,

Без них могу я сохранить

Души и сердца пламень южный

И счастье снова окрылить.

· · · · ·

Меня судьба к Тебе приносит,

К Твоим ногам — всю жизни кровь,

И у Тебя одно лишь просит:

Хранить в себе мою любовь…

Былая жизнь, былые звуки,

Букеты блеклых знойных роз, —

Всё к сердцу простирает руки,

Ища ответа на вопрос.

Шепчутся тихие волны,

Шепчется берег с другим,

Месяц колышется полный,

Внемля лобзаньям ночным.

В небе, в траве и в воде

Слышно ночное шептание,

Тихо несется везде:

«Милый, приди на свидание…»

Над гладью озёрных огней,

Рукою холодной разбитых,

Приветствую золото дней,

Осенним дыханьем овитых.

В молчаньи вечерних небес,

Над далью просторов усталых,

Чернеется никнущий лес

В убранстве из листьев увялых.

Повсюду виднеется смерть,

И трауром тихого тленья

Повита бесстрастная твердь…

А в сердце — прозрачность забвенья…

Усталый ветер в камышах шептал

О приближеньи зимних снов;

День догорал,

С больной улыбкою внимая

Шуршанью тлеющих листов,

И в их покровах тихо засыпая.

Каким спокойствием простор объят!

Зари холодной свет погас;

Озера спят, —

Их гладь забвеньем в сердце дышит,

И лишь свирели дальний глас

Своей тоской безмолвие колышет…

Осенний вечер так печален;

Смежает очи тающий закат…

Леса в безмолвии холодном спят

Над тусклым золотом прогалин.

Озер затихших меркнут дали

Среди теней задумчивых часов,

И стынет всё в бесстрастьи бледных снов,

В покровах сумрачной печали!

Синеет день хрустальный;

В холодных зовах высоты

Встает, горя, закат печальный,

И никнут поздние цветы.

Твой взор, Твой взор туманный,

Вернул мне ясность летних встреч…

Но нет! Лесов покров багряный

Спадает тихо, тихо с плеч.

И солнца луч прощальный,

Скользнув сквозь золото ветвей,

Зажег на миг бассейн овальный

Игрою призрачных огней…

О, не просите скорбных песен!

К чему томиться и вздыхать?..

Взгляните: майский день чудесен,

И в сердце снова благодать.

А вам томиться — тратить время,

Живите, если жизнь дана,

И песни скорби — только бремя, —

Его не выдержит весна!

Туда, где небо с океаном

Слилось в неясную черту,

Туда, за дальние туманы,

Несу души моей мечту…

Но знаю, — к той черте неясной

Одной мечтой моей стремлюсь,

С небесной твердью чистой, ясной

Одной душой моей сольюсь…

Ах, если б ты, творец вселенной,

Над нами чудо совершил

И мощью гения нетленной —

Крылами смертных наделил!..

Весна несла свои дары,

Душа просилась на свободу,

Под зеленевшие шатры,

Разбив оковы, мчались воды.

Тогда свободный от сует,

Вдали от бездны зла земного,

Больной, изнеженный поэт

Услышал ласковое слово.

И долго в муках естества

Поэт хранил воспоминанье

О райских звуках божества,

Его призвавшего к молчанью.

И гордо песни льются вновь,

Полны неведомых созвучий,

И новый бог его — Любовь —

Ему дарует стих могучий.

Но тайна вечно почиет

На звуках песни и сонета

И сила новая живет

В твореньях юного поэта.

Буду всегда я по-прежнему молод нетленной душою.

Пусть разрушается тело и страсти земные бушуют…

Дух молодой пролетит над пустыней бесплодных терзаний,

Всё молодой, ясноокий, — и чуждый печальных страданий!

Ночь всё темней и благовонней,

Всё громче свищут соловьи,

Всё бесконечней, многотонней

Журчат незримые струи…

За старой липой покрывало

Мелькнуло, скрылось… Вот опять…

И в лунном свете побежала

Тропою тень ее порхать…

В такую ночь успел узнать я,

При звуках ночи и весны,

Прекрасной женщины объятья

В лучах безжизненной луны.

Не презирайте, бога ради,

Меня за мысли и мечты,

Когда найдете их тетради

И пожелтевшие цветы.

Когда умру, прошу вас, дети,

Сложить к безжизненной груди

Останки жизни грустной эти —

И с ними в гроб меня снести.

Когда-нибудь мои потомки,

Сажая вешние цветы,

Найдут в земле костей обломки

И песен желтые листы.

Всё настоящее ничтожно,

Серо, как этот серый день,

И сердцу рваться невозможно

Схватить мелькающую тень.

А тени будущего горя

Блуждают вкруг меня, виясь,

И жизнь вокруг кипит, как море,

Из берегов своих стремясь.

Всё настоящее ничтожно,

Сулит мне Зло грядущий день,

И я стремлюсь, когда возможно,

Ловить воспоминаний тень.

Воспоминанья жизни прежней,

Где вся душа моя цвела,

Где всё немее, безнадежней

Встает грядущий призрак Зла!

Ты хочешь знать мировоззренье,

Мятежных дней моих порыв?

Играй без тени сожаленья

На струнах лучших и святых!

Тогда любовь моя прорвется

И необузданной волной

В твой дух младенческий прольется,

Где прежде был один покой.

Сорвет в безжалостном стремленьи

Все бледноликие цветы,

Как ты рвала без сожаленья

Моих сердечных струн четы!

В минутном взрыве откровений,

В часы Твоей, моей весны,

Узнал я Твой блестящий гений

И дивных мыслей глубины.

Те благодатные порывы

Свободных дум о божестве

Вздымали чувства переливы

В моем угасшем существе…

Я буду помнить те мгновенья,

Когда душа Твоя с моей

Слились в блаженном упоеньи

Случайно сплетшихся ветвей…

Поэт, тебе ли покарать

Пороки мира вековые?

Один — ты осужден страдать,

Тебя осмеивать — другие!

Ты, Дельвиг, говоришь: минута — вдохновенье,

Оно пройдет… А я тебе скажу:

Оно горит всю жизнь — и в упоеньи

Ловлю я день и мрак ночной бужу…

Между страданьями земными

Одна земная благодать:

Живя заботами чужими,

Своих не видеть и не знать.

Когда мы любим безотчетно

Черты нам милого лица,

Все недостатки мимолетны,

Его красотам нет конца.

О, презирать я вас не в силах,

Я проклинать и мстить готов!

Сегодня всех, когда-то милых,

Из сердца выброшу богов!

Но день пройдет, и в сердце снова

Ворвутся, не боясь угроз,

Слепые призраки былого,

Толпы́ вчера прошедших грез!..

Глаза младенчески открыты,

Душа туманна и чиста,

Но сколько ран, глубоко скрытых,

Наносят юные уста!

Услышишь звук, — не чуешь раны

И до разлуки усыплен…

А разлучишься, — из тумана

К тебе ползут со всех сторон!..

Всю ночь дышала злобой вьюга,

Сметая радость сердца прочь;

Моя желанная подруга,

Я чуял, гибла в эту ночь!

В тяжелом вихре сновидений

Ее душа сказала мне:

«Твой ясный дух, твой добрый гений

В далекой гибнет стороне!»

Я полетел на крыльях Рока…

В тоскливом мраке ветер выл,

Но путь к красавице далекой

Огонь сердечный озарил…

Я спас ее от злобной вьюги,

Крылами мощными укрыл,

Но близ покинутой подруги

Остался я, лишенный крыл…

С тех пор, бессильно пламенея,

Ночною вьюгой изнурен,

Слагаю гимны вместе с нею,

Одной Любовью вдохновлен!..

Густых кудрей откинув волны,

Закинув голову назад,

Бросает Сирин счастья полный,

Блаженств нездешних полный взгляд.

И, затаив в груди дыханье,

Пери́стый стан лучам открыв,

Вдыхает всё благоуханье,

Весны неведомой прилив…

И нега мощного усилья

Слезой туманит блеск очей…

Вот, вот, сейчас распустит крылья

И улетит в снопах лучей!

Другая — вся печалью мощной

Истощена, изнурена…

Тоской вседневной и всенощной

Вся грудь высокая полна…

Напев звучит глубоким стоном,

В груди рыданье залегло,

И над ее ветвистым троном

Нависло черное крыло…

Вдали — багровые зарницы,

Небес померкла бирюза…

И с окровавленной ресницы

Катится тяжкая слеза…

Мы были вместе, помню я…

Ночь волновалась, скрипка пела…

Ты в эти дни была — моя,

Ты с каждым часом хорошела…

Сквозь тихое журчанье струй,

Сквозь тайну женственной улыбки

К устам просился поцелуй,

Просились в сердце звуки скрипки…

Спите, больные и духом мятежные,

Спите, вам дорог покой!

Ангел навеет рукой белоснежною

Сон золотой!

Каждую ночь над землею туманною

Ангелы веют крылом;

Небо покоит нас негой желанною —

Радостным сном!

Счастливая пора, дни юности мятежной!

Умчалась ты, и тихо я грущу;

На новый океан, сердитый и безбрежный,

Усталую ладью души моей спущу…

Ты мило мне, прошедшее родное,

Твоя печаль светла, а грусть твоя бледна…

Печаль и грусть в далекое былое

Ушли, душа усталая одна…

Не знаю, сколько бед сулит мне жизнь иная,

Не знаю, как широк сердитый океан…

Меня гнетет усталость роковая,

Глядится жизнь сквозь пасмурный туман…

И далее туман всё необъятней,

Чем дальше рвусь, тем гуще мрак кругом…

О, наша жизнь, зачем ты непонятна!..

О, наша жизнь, ты вечно будешь сном!..

Истомленный дыханьем весны,

Вдохновенья не в силах сдержать,

Распахнул я окно — с вышины

Над угасшею тенью рыдать…

Бедный голос средь ночи поет,

Будто прежняя милая тень

Встрепенулась, — и слезы несет,

И встречает угаснувший день!..

Кто-то шепчет под темным окном,

Чей-то образ из мрака восстал

И по воздуху реял крылом,

И певучим рыданьем дрожал…

Я почуял — опять

Суждено мне рыдать!

Для чего воскрешать сновиденья?

Я захлопнул окно…

Мне рыдать суждено

Над угасшею милою тенью!..

Помните день безотрадный и серый,

Лист пожелтевший во мраке зачах…

Всё мне: Любовь и Надежда и Вера

  В Ваших очах!

Помните лунную ночь голубую,

Шли мы, и песня звучала впотьмах…

Я схоронил эту песню живую

  В Ваших очах!

Помните счастье: давно отлетело

Грустное счастье на быстрых крылах…

Только и жило оно и горело

  В Ваших очах!

Моя душа — страна волшебных дум,

Потух огонь — и думы отлетели,

Огонь горит — и с новой силой ум

Меня ведет к моей далекой цели…

Порою мне любовь сулят

И нежно в очи мне глядят,

Порой грущу я одинок,

Как вихрем сорванный листок,

Но с прежних дней красавиц власть

Тревожит в бедном сердце страсть!..

Взлетая к вышинам, орел покинул долы…

Там пажити внизу, и солнце их палит…

До слуха чуткого небесные глаголы

Доносит туч гряда, и он, внемля, парит…

Усни, пока для новой жизни

Не воскресит тебя любовь,

И на моей печальной тризне

Тогда заплачешь горько вновь!

Твоим рыданиям внимая,

Мне будет сладко умирать…

И к новой жизни улетая,

С тобою буду я рыдать…

Воспоминанье жизни сонной

Меня влечет под сень аллей,

Где ночи сумрак благовонный

Тревожит милый соловей…

Туда, где мы молились жарко,

Где милый профиль, серых глаз

Зарница, вспыхивая ярко,

Мне выдавала всякий раз…

Туда, где мы, в года былые,

Любили песни напевать

И эти песни молодые

Ночному небу поверять…

И нас тогда во мрак манило

Затем, что где-то в небесах

И на земле безмолвной жило

Блаженство в звездах и цветах,

А каждой вспыхнувшей зарнице

Могли про тайны говорить

И эти тайны — небылицы —

Самим подслушать… и любить!

Стоит ли вечно томиться,

Можно ль о прошлом вздыхать,

Только б успеть насладиться,

Только бы страстью пылать!

Вечною юною страстью,

Пламенем жарким кипеть,

Верить мгновенному счастью,

И о былом не жалеть!

Всё, что прошло, то прекрасно,

Снова ль вернется оно,

Нет ли, — не плачьте напрасно, —

Сбудется, что суждено!..

Ты хочешь царствовать поныне,

Поэта дух воспламенять

И зноя полную пустыню

Росистой влагой освежать?

Но знай: всё то, что в сердце было

Свежо, как вешние цветы,

Своей любовью иссушила

Младая дева красоты…

Ее язык — твои призывы,

Ее мечты — твои мечты,

Ее любовь — твои порывы,

И профиль твой — ее черты!..

Темнеет небо. Туч гряда,

Дождем пролившись, отлетела.

Высоко первая звезда

Зажглась, затеплилась, зардела…

Скажи мне, ночь, когда же вновь

Вернутся радостные муки?

Когда душа поймет любовь,

Свиданья счастье, гнет разлуки?

Гроза прошла, и ветка белых роз

  В окно мне дышит ароматом…

Еще трава полна прозрачных слез,

  И гром вдали гремит раскатом.

Блаженно ты, былое время,

Младые трепетные сны,

Когда слагалось с сердца бремя,

Звучали песни старины…

Милая дева! Когда мы про тайны мирские

Будем слагать песнопенья, то полные звуков и вздохов

Речи — в любовь перейдут… Прилетит и Амур легкокрылый —

Свяжет уста и зажжет на устах поцелуи.

Я помню вечер. Шли мы розно.

Тебе я сердце поверял,

На жарком небе туча — грозно

На нас дышала; ветер спал.

И с первым блеском молньи яркой,

С ударом первым громовым

Ты мне в любви призналась жаркой,

А я… упал к ногам твоим…

Распаленная зноем июльская ночь…

Не смыкайтесь, усталые вежды мои!

Улетайте вы, сны, отлетайте вы прочь!

Наяву я пойму сновиденья любви!

В эту ночь беспредельную, дева моя,

Мое сердце больное тебе передам,

Где кипит без конца молодая струя,

Где порывы любви посвящались богам!

Сирени бледные дождем к земле прибиты…

Замолкла песня соловья;

Немолчно говор слышится сердитый

Разлитого ручья.

Природа ждет лучей обетованных:

Цветы поднимут влажный лик,

И вновь в моих садах благоуханных

Раздастся птичий крик.

Надежды трепетной моей,

Моей гармонии сердечной

Твоею страстью не развей

По этой дали бесконечной.

Когда я буду тосковать

И без гармонии терзаться,

Не будут звуки прилетать

И песнь надежды раздаваться…

Непонятною тоскою

Дышит ночь. Приди, мой друг!

Вот стезя: ночной порою

Мы войдем в волшебный круг!

Ночь темна и непонятна,

Всё от нас сокрыто мглой,

Где чиста и благодатна

Говорит звезда с звездой.

Эти звезды, эти тайны

Не поймем до смерти мы,

К нам доносятся случайно

Звуки горней глубины.

Но волшебной ночью звездной

Мне, поэту, круг открыт,

И, паря над страшной бездной,

Слышу, что́ звезда твердит.

Мерцали звезды. Ночь курилась

Весной, цветами и травой.

Река бесшумная катилась,

Осеребренная луной.

Хотел я с этой ночью слиться,

Хотел в блаженстве без конца

Позволить счастьем насладиться

Душе сгорающей певца…

Но всё, к чему стремился пламень

Моей души, — разбито вновь…

На дне речном я встретил камень

И схоронил свою любовь…

· · · · ·

Река — девица. Звезды — очи…

Она, как прежде, хороша…

Но лунный блеск холодной ночи —

Ее остывшая душа.

Я встретил вновь тебя, поэт.

Твои стихи — живые грезы.

На твой чарующий привет

Несу восторженные слезы.

Кто знает, что́ в моих слезах?

Одни ль младые небылицы,

Иль запылавшие впотьмах

Ночные дальние зарницы?

Поэт, взгляни: в моих глазах

Зарниц ты видишь отраженье? —

То дух мой празднует в слезах

Твоей природы возрожденье.

Дитя! Твоим прозрачным словом

  Я окрылен.

Ко мне летят мечты о новом

  Со всех сторон.

Тоской неведомой, но сладкой

  Вся грудь полна,

А в душу просится украдкой

  Страстей волна.

Но с силой, прежде непонятной,

  Гоню я страсть,

И в сердце царствует невнятно

  Любови власть.

Я зол и слаб. Земное море

Я перешел своим умом…

Как прежде царствовало горе, —

Теперь царит в душе разгром…

Тоскуя по минувшей страсти,

По молодой весне добра,

Я жду иной, нездешней власти,

Иного, летнего утра…

Я зол и слаб. Ищу напрасно…

В надежде вяну, — злобно рвусь, —

Но рваться трудно… гасну, гасну

И быстро к смерти вниз качусь…

Опять я еду чистым полем,

Всё та же бледная луна,

И грустно вспомнить поневоле

Былые счастья времена.

Как будто я влюблен и молод,

Как будто счастье вновь живет, —

И летней ночи влажный холод

Моей душе огонь дает.

Я еду. Звезды смотрят в очи…

Одна упала… пробудив

Многообразье неба ночи,

Угас серебряный извив…

· · · · ·

Опять я еду полем чистым,

Всё те же звезды и луна…

Душа полна тоской лучистой,

Былым огнем на миг полна…

…Напомнив призраки былого,

Она дала мне зреть сама

Изгибы сердца молодого,

Изгибы юного ума…

И эти нежные аккорды,

На вид слабее тростника,

Закалены, как сталь, и тверды, —

Сковала их небес рука…

Простря волшебную десницу,

Она сказала: «Раб, живи!»

И бьюсь, как пойманная птица,

В тенетах гения любви…

Мы, вместе далеки и близки,

Стоим, гордясь своей красой,

Как вековые обелиски,

Осеребренные луной…

Всё та же гордость без примера,

И только разно смотрим вдаль:

Одна душа — живая вера,

Другая — вечная печаль.

Когда я был ребенком, — лес ночной

Внушал мне страх; до боли я боялся

Ночных равнин, болот, одетых белой мглой,

Когда мой конь усталый спотыкался.

Теперь — прошло немного лет с тех пор,

И жизнь сломила дух; я пережил довольно;

Когда опять въезжаю в темный бор

Ночной порой — мне радостно и больно.

Меня бессонница томила, —

Недуг безумный и глухой, —

Блаженство ночи в сад манило,

Где пахло скошенной травой.

Накануне Иванова дня

Собирал я душистые травы,

И почуял, что нежит меня

Ароматом душевной отравы.

Я собрал полевые цветы

И росистые травы ночные

И на сон навеваю мечты,

И проходят они, голубые…

В тех мечтаньях ночных я узнал

Недалекую с милой разлуку,

И как будто во сне целовал

Я горячую нежную руку…

И катилися слезы мои,

Дорогая меня обнимала,

Я проснулся в слезах от любви

И почуял, как сердце стучало…

С этих пор не заманишь меня

Ароматом душевной отравы,

Не сберу я душистые травы

Накануне Иванова дня…

· · · · ·

Одиноко боярин подъехал к воде…

«Он-де царскому пиру помеха!..»

В эту ночь голубую русалки в пруде

Заливались серебряным смехом.

Подъезжает к пруду, — под нависшей листвой,

Над прозрачною тихой водою

Приютилась русалка — манит головой:

«Поиграй-ка, боярин, со мною!»

· · · · ·

Только утро забрежжило, конь прибежал

И трясет головою сердито,

У боярского терема громко заржал

И колотит в ворота копытом:

«Прибежал я поведать жене молодой,

Чтобы мужа она хоронила,

Что его-де русалка порою ночной

Приласкала и в воду сманила…»

· · · · ·

Люблю. Начертаны святые письмена,

И смело льется стих покорный…

В душе весну буди́т Ее весна,

Но ум сжимает диавол черный.

Люблю, сказало сердце, — ум молчит.

Душа позволит мне молиться,

Но, если ум устал или забыт, —

Любовь заставит ошибиться

И много зла принесть моим мечтам…

Вперед, вперед, чтоб ревность не родилась!

Пока в душе горит огнями храм,

Чтоб сердце богу поклонилось!..

Молодая луна родилась

И плывет по ночному эфиру…

Молодая мечта понеслась

К незабытому светлому миру…

Я парю на крылах неземных,

Пролетаю над сонной рекою,

Пролетаю в туманах седых

И веду разговоры с душою…

И жизнь, и смерть, я знаю, мне равны.

Идет гроза, блестят вдали зарницы,

Чернеет ночь, — а песни старины,

По-прежнему, — немые небылицы.

Я знаю — лес ночной далёко вкруг меня

Простер задумчиво свои немые своды,

Нигде живой души, ни крова, ни огня, —

Одна безмолвная природа…

И что ж? Моя душа тогда лишь гимн поет;

Мне всё равно — раздвинет ли разбойник

Кустов вблизи угрюмый черный свод,

Иль с кладбища поднимется покойник

Бродить по деревням, нося с собою страх…

Моя душа вся тает в песнях дальных,

И я могу тогда прочесть в ночных звездах

Мою судьбу и повесть дней печальных…

Когда кончается тетрадь моих стихов,

И я их перечту, мне грустно. Сердце давит

Печаль прошедших дней, прошедших слез и снов,

Душа притворствует, лукавит

И говорит: «Вперед! Там счастье! Там покой!»

Но знаю я: ни счастья, ни покоя…

Покой — далек; а счастье — не со мной,

Со мной — лишь дни и холода и зноя;

Порой мне холод душу леденит,

И я молчу; порой же ветер знойный

Мне душу бедную дыханием палит,

И я зову — бессчастный, беспокойный…

Мою гармонию больную

Прими, у сердца схорони,

Напомни музыку святую,

Напомни мне былые дни.

О, знай, что я певец былого,

С утра до ночи лишь Тебе

Слагаю гимны из благого

На зло изменчивой судьбе.

Моей гармонией нарушу,

Быть может, строй души твоей,

Но в песни я влагаю душу,

И ты поэта пожалей!

Твоя душа и жизни годы,

Быть может, сломятся скорей,

Мои ж под бурей-непогодой

Взлелеял я: они прочней.

Так дай же мне любить свободно,

Не отвергай и не гони!

Будь мне звездою путеводной

И оживи былые дни!

Готов ли ты на путь далекий,

  Добра певец?

Узрел ли ты в звезде высокой

  Красот венец?

Готов ли ты с прощальной песней

  Покинуть свет,

Лететь к звезде, что всех прелестней,

  На склоне лет?

Готовься в путь! Близка могила, —

  Спеши, поэт!

Земля мертва, земля уныла, —

  Вдали — рассвет.

Я — человек и мало богу равен.

В моих стихах ты мощи не найдешь.

Напев их слаб и жизненно бесславен,

Ты новых мыслей в них не обретешь.

Их не согрел ни гений, ни искусство,

Они туманной, долгой чередой

Ведут меня без мысли и без чувства

К земной могиле, бедной и пустой.

О, если б мог я силой гениальной

Прозреть века, приблизить их к добру!

Я не дал миру мысли идеальной,

Ни чувства доброго покорному перу…

Блажен поэт, добром проникновенный,

Что миру дал незыблемый завет

И мощью вечной, мощью дерзновенной

Увел толпы́ в пылающий рассвет!

Мне в душу просится былое…

Гоню насмешливый призра́к,

Но он напомнил мне благое

И подал сердцу счастья знак…

В уме теснятся сновиденья, —

Далеких дней моих венец,

Ужель вернулось вдохновенье, —

И счастье близко наконец?!..

Прощались мы в аллее дальной,

Лежала вкруг широко тень,

На миг улыбкою прощальной

Осенний озарился день,

И вышло солнце. Всё казалось,

Объято ласкою творца,

Природа мощно наслаждалась

Лучами солнца — без конца,

Но ветер хладный, тучи хмуря,

Сокрыл лучи, нагнал теней,

И нам понятна стала буря —

Последний миг блаженных дней.

Ты отличишь ее на пире.

Сидит задумчиво она,

И взор витает в ясном мире,

В далеком царстве грез и сна.

Когда вокруг вино струится,

Звенят бокалы, хохот, шум…

Какая в ней мечта таится,

Каких полна незримых дум?..

А если вступит в разговоры

И голос нежный прозвучит,

Смолкают ветреные хоры,

И пир завистливо молчит…

Когда же песню начинает,

Ее напев смущает пир,

И голос грустный отлетает

В далекий, совершенный мир.

Младую Мэри — не впервые

Чумы печалит тяжкий гнет…

Бросает кудри золотые,

Тихонько плачет и поет.

Настал желанный час. Природа,

Из рук Властителя Творца,

Зажгла ночные неба своды

Сверканьем звездным — без конца.

Так прихотливо и прекрасно

Засыпав небо серебром,

Творец поставил светоч ясный

На стражу в блеске мировом,

И выплыл месяц. Нивы, долы,

Равнины, горы и леса

Внимают вещие глаголы

И, молча, славят небеса.

В молчаньи гробовом природа,

Но чутко дремлет — до утра…

Вы, усыпленные народы,

Тогда лишь жаждете добра!

Что ж! Пробудилась ваша совесть?

Кто знает, много ль в эту ночь

С тоскою вспомнит жизни повесть

И сновиденья гонит прочь…

Природа ночи дух подъемлет…

Терзают вас творенья зла,

Пока добро спокойно дремлет,

И ночь глубокая светла!

Покойтесь, добрые! Вы, злые,

Всю ночь очей вам не сомкнуть!

Пусть ваши язвы роковые

Вам не дадут на миг вздохнуть!

Тогда лишь снидет мир глубокий

На ваши помыслы и сны,

Когда поймете мир далекий

Блаженной жизненной весны!

Когда такая ночь, как эта,

Пробудит в вас довольно сил

Не бить каменьями поэта,

Который вас добру учил!

Сомкни уста. Твой голос полн

Страстей без имени и слова.

Нарушишь гимн воздушных волн,

Стремящих вверх, к стопам Святого.

Пускай в безмолвных небесах,

Как факел, издали сияет

Огонь огней в твоих очах

И звезды ночи вопрошает.

А я, ничтожный смертный прах,

У ног твоих смятенно буду

Искать в глубоких небесах

Христа, учителя Иуды.

Закат горел в последний раз.

Светило дня спустилось в тучи,

И их края в прощальный час

Горели пламенем могучим.

А там, в неведомой дали,

Где небо мрачно и зловеще,

Немые грозы с вихрем шли,

Блестя порой зеницей вещей.

Земля немела и ждала,

Прошло глухое рокотанье,

И по деревьям пронесла

Гроза невольное дрожанье.

Казалось, мир — добыча гроз,

Зеницы вскрылись огневые,

И ветер ночи к нам донес

Впервые — слезы грозовые.

Она прекрасна — нет сомненья,

Но я не вижу тех огней,

Горевших прежде искушеньем

В глазах красавицы моей.

Безмолвна, холодно-сурова,

Она не может выражать

Живых страстей живое слово —

Порывов жизни благодать.

Но знаю милое притворство:

Когда Амур вернется к ней,

Надменность сменится покорством,

И страсти будут горячей.

Сомненья нет: мои печали,

Моя тоска о прошлых днях

Душе покой глубокий дали,

Отняв крыла широкий взмах.

Моим страстям, моим забвеньям,

Быть может, близится конец,

Но буду вечно с упоеньем

Ловить счастливых дней венец.

Влачась по пажитям и долам,

Не в силах смятых крыл поднять,

Внимать божественным глаголам,

Глаголы бога повторять.

И, может быть, придет мгновенье,

Когда крыла широкий взмах

Вернет былое вдохновенье —

Мою тоску о прошлых днях.

Природы вечера могучей

В окно струится аромат;

Я фисгармонии певучей

Докучный стон оставить рад;

Спешу в забытый угол сада,

Где сосен строгая гряда

Склонила ветви за ограду

Над чистым зеркалом пруда;

Предаться милому забвенью,

Призвать мечты прошедших снов…

А там подскажет вдохновенье

Созвучья песен и стихов!..

В дальних северных туманах

Есть угрюмая скала.

На безбрежных океанах

Чудный лик свой вознесла.

Тех утесов очертанье

Бедный северный народ,

По глубокому преданью,

Черной Девою зовет.

В час, когда средь океана

Нет спасенья, всё во мгле, —

Вдруг пловец из-за тумана

Видит Деву на скале…

Он молитву ей возносит…

Если Дева смягчена,

То корабль к земле приносит

Ей послушная волна…

Темна и сумрачна была

Июля ночь. Я ждал свиданья.

Аллея длинная вела

Туда, к ее благоуханью…

Я долго ждал. Уже заря

Покрыла неба половину,

И, ярким пламенем горя,

Проснулись сонные вершины,

И в первых солнечных лучах

Нашел я прах далекой грезы:

Полуувядшую впотьмах

Благоухающую розу, —

Залог обманутой мечты…

Я сохранил цветок пахучий

И, вспомнив милые черты,

Целую ныне прах летучий…

Тяжелый занавес упал.

Толпа пронзительно кричала,

А я, униженный, молчал —

Затем, что ты рукоплескала.

И этот вычурный актер

Послал тебе привет нежданный,

И бросил дерзкий, жадный взор

К твоим плечам благоуханным!

Но нет! довольно! Боже мой!

Устал я ревностью терзаться!

Накинь личину! Смейся! Пой!

Ты, сердце, можешь разорваться!

Мы рождены; вдыхаем жадно

Природы мощные дары;

Нам мнится — дышит беспощадно

Жизнь, занесенная в миры.

Что́ наша жизнь? Порыв нежданный?

Случайный плод ее творца?

Дитя миров благоуханных,

Обломок вышнего венца?

О, нет! Горящей жизни меру

Не нам познать и разгадать.

Она достойна лучшей веры,

На нас — творца ее печать.

Уходят годы в бесконечность, —

Дарует новые творец.

Всегда, везде — живая вечность, —

Одно начало и конец.

Влачим мы дни свои уныло,

Волнений далеки чужих;

От нас сокрыто, нам не мило,

Что вечно радует других…

Влачим мы дни свои без веры,

Судьба устала нас карать…

И наша жизнь тяжка без меры,

И тяжко будет умирать…

Так век, умчавшись беспощадно,

Встречая новый строй веков,

Бросает им загадкой хладной

Живых, безумных мертвецов…

Мои печальные порывы,

Мои бесплодные мечты

Тебя настроили тоскливо,

И стала мне враждебна ты.

Что делать! Лучше я не в силах

Тебе, прекрасной, толковать

О преждевременных могилах,

Где тайна — вечная печать.

Но в сердце бедного поэта

Вскипает страстью, горяча,

Прекрасным обликом согрета,

Струя незримого ключа.

Твоя душа ее не чует,

В тебе всё — молодость и свет,

Пока безумствует, тоскует

Тобой непонятый поэт.

Как душно мне! Открой окно…

Дитя, ты также нездорова?

Искать обоим суждено

Потоки воздуха ночного!..

Смотри: ты вся изнемогла…

Дитя, мне душно… Что со мною?!

Взгляни: звезда моя пошла

Искать… дышать… как мы с тобою…

Ты плачешь?.. я с тобой… прости!

Дитя, томишься ты бесплодно?..

О, боже!.. ночь бы провести,

Один бы раз вздохнуть свободно!..

О, дай дышать!.. Изнемогла

И ты… Дай руку… жми сильнее…

Смотри: звезда моя ушла!!..

Мне душно, душно!..

· · · · ·

Отчего я задумчив хожу,

Отчего по ночам в тишине

Лихорадочно дум не бужу,

Отчего я не плачу во сне?..

Одинокому дорог покой,

Но еще бесконечно милей

Мимолетная ласка порой,

Мимолетная дума о ней…

Всё о ней бы теперь вспоминать,

Одинокие дни украшать,

Бесконечному волю давать

И гадать бы о милой, гадать…

Отчего я задумчив и нем?..

Отчего мои песни больны?..

Отвечай, отвечай мне, зачем

Эти вечно-тоскливые сны?..

Глухая полночь. Цепененье

На душу сонную легло.

Напрасно жажду вдохновенья —

Не бьется мертвое крыло.

Кругом глубокий мрак. Я плачу,

Зову мои родные сны,

Слагаю песни наудачу,

Но песни бледны и больны.

О, в эти тяжкие мгновенья

Я вижу, что́ мне жизнь сулит,

Что крыл грядущее биенье —

Печаль, не песни породит.

Я проснулся внезапно в ночной тишине,

И душа испугалась молчания ночи.

Я увидел на темной стене

  Чьи-то скорбные очи.

Без конца на пустой и безмолвной стене

Эти полные скорби и ужаса очи

Всё мерещатся мне в тишине

  Леденеющей ночи.

О, как безумно за окном

Ревет, бушует буря злая,

Несутся тучи, льют дождем,

И ветер воет, замирая!

Ужасна ночь! В такую ночь

Мне жаль людей, лишенных крова,

И сожаленье гонит прочь —

В объятья холода сырого!..

Бороться с мраком и дождем,

Страдальцев участь разделяя…

О, как безумно за окном

Бушует ветер, изнывая!

Я говорил при вас с тоской;

Случайно вам — такой красивой,

Такой изящной и простой —

Открыл души изгиб нелживый.

Но знайте: правду различить

Во мне не вам, душа простая…

Моей души незримой нить

Не вам схватить, перерывая…

И я не слаб. Мгновенье чар —

Одно мгновенье мне лишь надо, —

И сердца вашего пожар

Разрушит крепкую ограду…

Я вас щажу пока, дитя,

Но вижу, близится мгновенье,

Когда падете, не шутя,

К моим ногам — для упоенья…

Плоды неизведанной страсти,

Плоды безотрадных годов

Терзают мне душу на части,

Трепещут желанием слов…

О, эти желанные речи

В душе берегу молодой

До первого друга, до встречи

С какой-то небесной душой.

А может быть, верного друга

Минутная страсть заменит,

Придет дуновение юга, —

В созвучья душа отлетит…

И в этих созвучиях дальних

Услышу я голос былой

Волнений, терзаний печальных

Безумной души молодой…

Молчу и сумрачно гляжу

На берег дальный. Сердцу мнится,

Что, только мысль освобожу, —

Она опять поработится…

Опять откроется окно,

И ночь опять пахнёт прохладой…

Былое вновь воскрешено

С его отравой и отрадой…

Как этих тусклых фонарей

Нева удвоила мерцанье, —

Так стон мелодии моей

Несет вдвойне воспоминанья…

Святые песни прежних лет

Аккордом, счастие дарившим,

Тогда лились, — и я, поэт,

Дышал грядущим — не погибшим!

Мы устали. Довольно. Вперед и вперед

Неустанно влекла нас природа…

Мы вернулись назад: чуть покинув восход,

Мы опять под лучами восхода…

Весь-то жизненный путь мы прошли до конца, —

И концом оказалось начало…

Но покинуло нас иждивенье творца,

Что когда-то наш путь украшало…

Вот он, прежний восход! Но холодным огнем

Он не тронет нам души, как прежде…

Мы устали. Напрасно мы отдыха ждем, —

Не поверим мы больше надежде…

Я опять на подмостках. Мерцают опять

Одинокие рампы огни.

Мне придется сейчас хохотать…

А на сердце-то стоны одни!

Что же делать! Толпа мне отсюда видна, —

Затаивши дыхание, ждет…

А у рампы она — смущена

И, наверное, бога зовет!

Тише! Дрогнуло что-то… Как сердце стучит!..

О, проклятое сердце, не плачь!..

Чей-то голос над ухом звучит…

Сам себе я судья и палач!!..

· · · · ·

Я очнулся. Толпа рукоплещет, зовет…

Я не вижу тревожных огней!

  А она мне венок подает

  Из лавровых ветвей…

Народилась волна —

Ударяет о берег скалистый.

Всё, чем дышит она, —

Дух прозрачный и чистый.

Ночью бурною вал

Налетел на волну молодую

И нещадно терзал

Ее душу живую…

Оттого так бледна,

И, прозрачного полная горя,

Тихо шепчет волна:

«Унеси меня, темное море…»

Ты просишь ответа на страшный вопрос:

Живут ли в душе моей речи,

Что жили когда-то, — но ветер разнес

Слова — до неведомой встречи…

О, если ты просишь, коро́ток ответ:

Ты, милая, всё воскресила,

О чем тосковал безнадежно поэт,

Чему его жизнь научила…

Я снова тоскую, безумствую вновь,

И горько мне прежнее горе…

А сердце, в котором сияла любовь,

В холодное брошено море…

О, если ты просишь, коро́ток ответ:

Я в жизни моей не разрушу

Иллюзию милых и легких побед,

Упавших на страстную душу…

Ты просишь ответа на страшный вопрос!

Я жду неизведанной встречи

С далекой и милой, чьи песни унес

Полуночный ветер — далече!..

Какой-то вышний серафим

Принес мне чудных звуков море.

Когда я был везде гоним, —

Я шел к нему — поведать горе;

А он речам моим внимал,

Моим словам он вторил страстно,

И этим мне познать давал,

Что́ в мире зло и что́ прекрасно.

Моя душа жила тогда, —

Тогда я молод был, — а ныне

Годов умчалась череда, —

Повсюду мертвая пустыня…

Много хотел я с тобой говорить, —

Только уж лучше молчанье хранить.

Если бы только начать мой рассказ, —

Ты бы заплакала, верно, не раз…

Очень уж грустно текли мои дни,

Слишком уж полны безумий они…

Только одно я не в силах скрывать,

Лишь об одном я не стану молчать;

Так это просто и страшно звучит,

Что поневоле душа заболит:

Только и счастья, блаженства и сил

В той, что когда-то я страстно любил…

Если же слово теперь, хоть одно, —

Снова страдать мне навек суждено!..

Ты не научишь меня проклинать,

Сколько ни трать свои силы!

Сердце по-прежнему будет рыдать

У одинокой могилы…

О, не грусти: бесполезен твой труд.

Сколько ни бейся ревниво:

Сонмы веков поколенья сотрут, —

Сердце останется живо!

Бездна — душа моя; сердце твое

Скроется в этой пустыне…

К вольному миру стремленье мое…

Мир близ тебя лишь, богиня!

Отвека люди служат богу,

Тому, кого незримый гнет

К его небесному чертогу

Тягчит земной души полет.

Тому, кто сеет злое семя

Промежду семени добра,

Чей путь — объемлющее время,

Обитель — дальняя гора.

Идут века, — но поколенья

Стремятся к горному хребту

И ловят с криком опьяненья

Его одежды на лету.

Вершины редко достигают

И гибнут, гибнут — каждый миг,

А кто достигнет, — умирает,

Но смерть его — победный клик!

Не презирай воспоминаний, —

Они украсят дней чреду;

Покой от будущих страданий

Я в старой памяти найду.

И я их понял, им поверил,

И часто в сумраке ночном

Я сам с собою лицемерил,

Лелея то, что было сном…

Увы! Душа презреть не в силах

И чует в песнях старины

Страстей минувших, вечно милых

Былые призраки и сны.

Мне странно. Столько долгих лет

Прошло тоскливо и печально;

Казалось, их безумный след

Навек умчит призыв прощальный.

Прошли года, — душа опять

Влачится к юности далекой,

Стремится страстно тосковать

О той поэзии глубокой,

О тех ночах, о тех страстях,

Где было горе и блаженство,

О тех туманных облаках,

Где я провидел совершенство.

Помню далекое светлое лето:

Ангел ли с неба явился, —

Только с безумством, достойным поэта,

Только со страстью, достойной ответа,

Я обожал и молился…

Ночью безгласной лелеял мечтанья.

Звезды смотрели мне в очи, —

Только я сердцем почуял страданья,

Жаждал, искал, добивался свиданья

В шопоте девственной ночи…

Всё это было безумными снами,

Сказкой мучительно лживой;

Дни миновали, — и с новыми днями

Молча явился и стал между нами

Призрак немой и тоскливый…

Мне страшно. Чую приближенье

Минут, когда нельзя мечтать,

Когда желанья и стремленья

Душа не может различать.

Когда, поправ законы чести,

Почуяв чей-то робкий гнет,

Душа стремится к жалкой мести,

А ум, сознав, не сознает.

Когда, прельстившись блеском злата,

Питают в сердце смерти страх,

И проклинают всё, что свято,

И поздно каются в слезах.

Ты, вечно юная! О, нет!

Ты не жалеешь о потере…

Когда б ты знать могла: поэт

Опять, как встарь, у этой двери…

Когда б ты знала, сколько грез

Мне воскресили те ступени,

Где после милых, жарких гроз

Перед тобой склонял колени…

О, я опять у тех дверей!

Я жду… Одно прикосновенье

К твоей руке, к груди твоей, —

Вернется счастье, вдохновенье!

Но тьма кругом. Напрасен зов…

Умру, склонившись на ступени,

Где так давно, рыдать готов,

Перед тобой склонял колени!..

Бесцельный путь синеет предо мной,

Далекий путь, потоками изрытый,

А дальше — мрак; и в этом мраке скрытый,

Парит судеб Вершитель роковой.

Вот они, грустные, полные страсти

Или любви без границ

Письма… Она их писала без счастья…

Капали слезы с ресниц…

Так и дрожат на страницах забытых,

В этих поблекших листах

Слезы немые, — без счастья пролиты, —

Горе я видел в очах…

Вот они, грустные, полные страсти, —

Дней пережитых печать.

Что́ мне былое? Отблески счастья,

Отзвук погибшей неведомой власти?

Разве я стану молчать?

О, наконец! Былой тревоге

Отдаться мыслью и душой!

Вздыхать у милой на пороге

И слушать песню за стеной…

Но в этой песне одинокой,

Что звонко плачет за стеной…

Один мучительный, глубокий

Тоскливый призрак молодой…

О, кто ужасному поверит

И кто услышит стон живой,

Когда душа внимает, верит, —

А песня смолкла за стеной!..

Когда докучливые стоны

Моей души услышишь ты,

Храни стыдливости законы

В благоуханьи красоты.

Не забывай, что беспощадно,

За каждый жалости порыв,

Тебе отплатят местью жадной,

Твое прошедшее забыв…

Ты недостойна оправданья,

Когда за глупую мечту,

За миг короткий состраданья

Приносишь в жертву красоту.

Ты много жил. Негодованье

В своей душе взлелеял ты.

Теперь отдайся на прощанье

Бессмертью чистой красоты.

Увенчан трепетом любимым,

Отдай источник сил твоих

Иным богам неумолимым

Для новых сеяний живых.

А сам, уверенно бесстрастный,

Направь к могиле верной путь,

И — негодующий напрасно —

Умри, воскресни и забудь.

Устал я. Смерть близка. К порогу

Ползет и крадется, как зверь,

И растворяет понемногу

Мою незамкнутую дверь.

Она меня настигнет ночью,

Подаст мне пробужденья знак,

И мне представится воочью

Ее бледнеющий призра́к.

Тогда расстанусь с этим миром,

А может быть, вернусь опять, —

И в новом теле с духом сирым

Пойду бесцельно трепетать:

Опять испытывать утраты, —

И озлобленья слезы лить

Над всем, что дорого и свято,

И всем, что хочется любить…

К чему? Никто не даст ответа.

Душевный мир — богам кадить…

Но этот мир душа поэта

Не может больше выносить!

Как всякий год, ночной порою,

Под осень, в блеске красоты,

Моя звезда владеет мною, —

Так ныне мне восходишь Ты.

Давно мы встретились с тобою, —

То было летом. Ночи зной

Манил в аллеи за собою

И звал любить и жить с тобой…

С тех пор прошли года. Забыты

Мгновенья страсти. Чудный свет,

Где мы цвели, далек, — и смыты

Воспоминанья юных лет.

Теперь зима. Дыханье юга

От нас сокрыто хладной мглой,

Но ты, далеких дней подруга,

Манишь, как прежде, за собой…

Возьми меня опять с собою,

Верни утраченное мной

И верь, я буду жить тобою

И умирать с тобой одной!..

Как сон молитвенно-бесстрастный,

На душу грешную сошла;

И веют чистым и прекрасным

Ее прозрачные крыла.

Но грех, принявший отраженье,

В среде самих прозрачных крыл

Какой-то призрак искушенья

Греховным помыслам открыл.

Когда с безжалостным страданьем

В окно глядит угрюмый день,

В душе проходит тоскованьем

Прошедших дней младая тень.

Душа болит бесплодной думой,

И давит, душит мыслей гнет:

Назавтра новый день угрюмый

Еще безрадостней придет.

Где ты паришь теперь,

О, девственная тень…

Мне жаль тебя, поверь,

Мой лучезарный день!..

О чем вздыхал тогда,

О чем мечтал я так,

Что лучшие года

Умчались, как призра́к?..

О, девственная тень,

Открой свою мне дверь!..

О, лучезарный день,

Мне жаль тебя теперь!..

Что было год назад? всё то же:

Всё та же мертвенность души;

Но та душа была моложе, —

Я плакать мог в ночной тиши.

Теперь открылся мир тревоги,

И ум трезвей на жизнь взглянул,

Открылись новые дороги,

Но я по старой повернул…

Она одна — мой путь привычный,

Быть может, трудный и больной,

Но я пойду стопой обычной,

А там — и отдых, и покой.

Как мимолетна тень осенних ранних дней,

Как хочется сдержать их раннюю тревогу,

И этот желтый лист, упавший на дорогу,

И этот чистый день, исполненный теней, —

Затем, что тени дня — избытки красоты,

Затем, что эти дни спокойного волненья

Несут, дарят последним вдохновеньям

Избыток отлетающей мечты.

О, не смотри в глаза мои с укором,

Не призывай к безмолвию и сну!

Я знаю, друг, за этим темным взором

Таится страсть за прежнюю весну…

Весна была! В небесных сферах дальных

Горели звезды; их затмила ты

Сверканьем глаз веселых и печальных,

Что ярче звезд, превыше красоты…

О, не смотри в глаза мои с укором

И дай вкусить былого торжества!

Ты знаешь, друг, за этим гордым взором —

И жизнь, и смерть, и облик божества!

Усталым душам вдруг сдается,

Взглянув на лоно прошлых дней,

Что жизнь приниженно смеется

Над отраженьем их теней;

Посмотрит в те воспоминанья, —

И отшатнется, и замрет,

Почуяв скудное желанье

Отбросить жизни прошлый гнет…

Но те желания — не живы,

И прежней искренности нет

Там, где так глухо, некрасиво

Истлела жизнь, погаснул свет…

В часы недавнего паденья

Душа внезапно поняла

Всю невозможность возвращенья

Того, чем ты тогда влекла;

Всю невозможность прежней силы,

Что так давно обоих нас

В одну мечту соединила

И обняла в последний раз…

Увы! притворство невозможно,

И ты, как я, должна понять,

Что всё волненье будет ложно,

И остается — вспоминать…

Я умирал. Ты расцветала.

И вдруг, взглянув на смертный лик,

В чертах угасших угадала,

Что эта смерть — бессильный крик…

Смири же позднюю тревогу;

И я под осень дней моих,

Как лист, упавший на дорогу,

Смешаюсь с прахом остальных…

Приветный Лель, не жду рассвета,

Но вижу дивный блеск вдали;

Скажи мне, Лель, не солнце ль это

За краем мертвенной земли?

Зачем же, Лель, ты будишь рано

Нас, не готовых в сонный час

Принять богиню, из тумана

Зарю несущую для нас?

Еще не время солнцу верить;

Нам, бедным жителям миров,

Не оценить и не измерить

Его божественных даров.

Оно взойдет, потоком света

Нас, полусонных, ослепит,

И лишь бессмертный дух поэта

К нему в объятья отлетит…

Ты не даешься и не исчезаешь…

Так ты неуловим? Так ты доступен

Одним глазам, виденье роковое!?..

Нисходит сумрак ночи бледной,

Но сон — тревожен. Мой покой

Какой-то образ, лик победный

Тревожит песнью молодой…

Исчезни, вставши из могилы,

Едва забытый бледный лик!..

Но — нет!.. Он манит… нежный… милый…

Бросает в ночь призывный клик!..

Он мне протягивает длани,

Он мой!!.. К нему спешу, стремлюсь,

Сейчас схвачу одежды ткани,

И с ним в объятьях понесусь…

Манит…

Напрасные усилья!..

Неуловимый, он скользит,

Слабеют разум, сердце, крылья…

· · · · ·

Ночная мгла, как прежде, спит.

Прощай. В последний раз жестоко

Я обманул твои мечты…

Мое раскаянье глубоко

Затем, что мне простила ты…

Когда бы ты, как прежде было,

О муках сердца своего

В своем посланьи говорила, —

Я не сказал бы ничего…

Но эти строки про́сты, кратки,

Влекут меня, как всякий раз,

Решить лазурные загадки

Твоих неотразимых глаз…

Утро брежжит. День грозит ненастьем.

Вечер будет холоден, но ясен.

Будет время надышаться счастьем,

Чуять всё, чем божий мир прекрасен…

Одного не даст душе природа,

И у бога нет довольно власти,

Чтоб душа почуяла свободу

От прошедшей, вечно сущей страсти…

В ночи́, исполненной грозою,

В средине тучи громовой,

Исполнен мрачной красотою,

Витает образ грозовой.

То — ослепленная зарницей,

Внемля раскатам громовым,

Юнона правит колесницей

Перед Юпитером самим.

Мы все уйдем за грань могил,

Но счастье, краткое быть может,

Того, кто больше всех любил,

В земном скитаньи потревожит.

Любить и ближних и Христа —

Для бедных смертных — труд суровый.

Любовь понятна и проста

Душе неведомо здоровой.

У нас не хватит здравых сил

К борьбе со злом, повсюду сущим,

И все уйдем за край могил

Без счастья в прошлом и в грядущем.

До новых бурь, до новых молний

Раскройся в пышной красоте

Всё безответней, всё безмолвней

В необъяснимой чистоте.

Но в дуновеньи бури новом

Укрась надеждой скучный путь,

Что в этом хаосе громовом

Могу в глаза твои взглянуть.

Он шел на отдых. Новый день

Развеял утреннее знамя,

Но медленно сходила тень

На потухающее пламя.

Он шел бледнеющей стезей

На смерть, — и новый день навстречу.

Они сошлись, вступили в бой,

И долго, долго длилась сеча.

Святое пламя унеслось

В отдохновенную обитель,

Победы знамя развилось, —

Но пал со страхом победитель.

Затем печальна и грустна

Восходит новая денница:

В победном сне затаена

Им побежденная десница.

Мы не торопимся заране

Огни ненужные зажечь,

Уже милее прежних встреч —

В вечернем встретиться тумане.

И пусть докучливая мать

Не будет наших разговоров

Дозором поздним нарушать.

Уйдем от материнских взоров,

И пусть прервется речи нить.

Так сладко в час очарованья

Твои волненья и молчанья

И тайные мечты следить.

Когда отдамся чувствам страстным,

Меня влечет на знойный юг

Слагать стихи к ногам прекрасным

Твоим, далекий, нежный друг…

Забвенью вечному, быть может,

Ты всё былое предала,

И страстный вздох не потревожит

Давно спокойного чела…

Или грустишь с тоской бывалой

И предаешь наедине

Слезам ответ мой запоздалый

И часто плачешь обо мне?

Ужели в страстных сновиденьях

Ни разу прежний образ мой

Не восставал тебе виденьем

В тиши томительной ночной?

На юге Франции далекой,

Встречая пышную весну,

Лелей мой образ одинокий,

Тебя лелеющий — одну.

Под величавые раскаты

Далеких, медленных громов

Встает трава, грозой примята,

И стебли гибкие цветов.

Последний ветер в содроганье

Приводит влажные листы,

Под ярким солнечным сияньем

Блестят зеленые кусты.

Всеохранительная сила

В своем неведомом пути

Природу чудно вдохновила

Вернуться к жизни и цвести.

Облит последними лучами,

Чудесно вечереет день.

Идет с вечерними тенями

На душу пламенная тень.

Кто вознесет ее из тени,

Пока огонь горит в крови,

В твои тоскующие сени,

На чистый жертвенник любви?

Была пора — в твоих глазах

Огни безумные сверкали:

Ты обрела в моих словах

Свои заветные печали.

Теперь их смысл тобой забыт.

Слова воскреснут в час победный,

Затем, что тайный яд разлит

В их колыбели заповедной.

Пророк земли — венец творенья,

Подобный молньям и громам,

Свои земные откровенья

Грядущим отдавал векам.

Толпы́ последних поколений,

Быть может, знать обречены,

О чем не ведал старый гений

Суровой А́нглийской страны.

Но мы, — их предки и потомки, —

Сиянья их ничтожный след,

Земли ненужные обломки

На тайной грани лучших лет.

Они расстались без печали,

Забыты были счастья дни;

Но неутешно тосковали

И снова встретились они.

Над ними плакал призрак юный

Уже увядшей красоты;

И эти жалобные струны

Будили старые мечты.

Но были новые свиданья

Так безмятежно холодны;

Их не согрел огонь желанья,

Ни говор плачущей струны.

Меж ними тайны не лежали,

Всё было пусто и мертво;

Они в скитаньи угасали

И хоронили божество.

Новый блеск излило небо

На небесные поля,

Мраком древнего Эреба

Преисполнена земля.

Вознесясь стезею бледной

В золотое без конца,

Стану, сын покорно-бедный,

В осиянности творца.

Если тайный грешный помысл

В душу скорбную слетит,

Лучезарный бога промысл

Утолит и осенит.

Вознесусь душой нетленной

На неведомых крылах.

Сердцем чистые блаженны —

Узрят бога в небесах.

Порою вновь к твоим ногам

Меня влечет души смиренье.

Я с благодарностью отдам

Избыток властного презренья.

Не доверяйся страстным снам:

Пройдет короткое мгновенье —

Я с новой силою воздам

И власть и должное презренье.

В Дельфийском храме новый бог

Над камнем Пифии священной

Возвысил голос, — и не мог

Развеять пламень сокровенный.

Великих тени без числа

Могилы вскрыли на дороге,

И мудрость древняя легла

На незапятнанном пороге.

Великим те́ням пробил час,

И храма рухнула святыня,

Но древний пламень не погас,

Хранимый мудростью поныне.

Века прошли — и не могла

Повергнуть в прах чужая сила

Того, что мудрость создала

И сединами убелила.

В седую древность я ушел, мудрец.

Эллада холодна. Безмолвствует певец.

Эллада умерла, стяжав златой венец

И мудрости, и силы, и свободы.

Ту мудрость я передаю уму.

Ту силу я провижу и пойму.

Но жизнь души свободной не уйму —

Затем, что я — певец природы.

В холодном мраке эллинских могил

Я ум блуждающий напрасно укрепил.

Но пролил в сердце жар глубокий.

И первый зов души мне будет приговор.

Седеющих веков меня покинет взор,

И в мир вернусь один — для песни одинокой.

Прислушайся к земле в родных полях:

Тебя овеет чуждыми страна́ми,

Но вместе родственный обнимет некий страх:

Ты ощутишь шаги, следящие за нами.

О, друг мой, не беги родной своей земли,

Смотри: я жду таинственной пришлицы

И каждый час могу следящую вдали,

Но близкую всегда, принять в мои темницы.

Вложив безумство вдохновений

В холодный разум мудреца,

Я шел в толпе, бесстрашный гений,

Миры познавший до конца.

Моей природой вдохновляясь,

Олив и рощи и сады,

Ветвями до полу склоняясь,

Роняли влажные плоды.

И вновь рожденный смертным — ныне

Я смутно помню блеск венца

В моей тюрьме, в моей пустыне,

В моем бессильи — до конца.

Под вечер лет с немым вниманьем

В былое смутно погружен,

Я буду жить воспоминаньем,

Лелея жизни прошлой сон.

И вновь мне будет близко время,

Когда, в предчувствии беды,

Ума живительное семя

Взростило смелые плоды.

На молодых весенних грезах

Подстережет меня недуг,

Для опочившего на розах

Замкнется жизни светлый круг.

Порою в воздухе, согретом

Воспоминаньем и тобой,

Необычайно хладным светом

Горит прозрачный камень твой.

Гаси, крылатое мгновенье,

Холодный блеск его лучей,

Чтоб он воспринял отраженье

Ее ласкающих очей.

Позволь и мне сгорать душою,

Мгновенье жизнь торжествовать

И одинокою мечтою

В твоем бессмертьи ликовать.

Ты несравненна, ты — богиня,

Твои веселье и печаль —

Моя заветная святыня,

Моя пророческая даль.

Позволь же мне сгорать душою

И пламенеть огнем мечты,

Чтоб вечно мыслить пред собою

Твои небесные черты.

Там жили все мои надежды,

Там мне пылал огонь земной,

Но душу осенил покой, —

Смежились дремлющие вежды.

Где грозовые тучи шли,

Слеза последняя иссохла.

Душа смирилась и заглохла

В убогом рубище земли.

А прежде — небом ночи звездной

Она росла, стремилась вдаль,

И та заветная печаль

Плыла, казалось, лунной бездной.

Была и страсть, но ум холодный

Ее себе поработил,

И, проклинающий бесплодно,

В могильном мраке я бродил.

И час настал. Она далёко.

И в сновиденьях красоты

Меня не трогаешь глубоко,

Меня не посещаешь ты.

О, я стремлюсь к борьбе с собою,

К бесплодной, может быть, борьбе…

Когда-то полная тобою

Душа тоскует — о тебе!

Здесь на земле единоцельны

И дух и плоть путем одним

Бегут, в стремленьи нераздельны,

И бог — одно начало им.

Он сотворил одно общенье,

И к нам донесся звездный слух,

Что в вечном жизненном теченьи

И с духом плоть, и с плотью дух.

И от рожденья — силой бога

Они, исчислены в одно,

Бегут до смертного порога —

Вселенной тайное звено.

Вечный дух — властитель вышний тела —

Божеству подвластен, как оно.

Их союз до смертного предела —

Власти тайное зерно.

Вечен дух — и преходящим телом

Правит, сам подвластный божеству:

Власть в общеньи стала их уделом,

В ней — стремленье к естеству.

Их союз — к природной духа власти,

К подчиненью тела — их союз.

И бегут в едино спло́ченные части

Силой вышних, тайных уз.

Дух человеческий властен земное покинуть жилище,

Тело не властно идти против велений души.

Сила души — властелин и могучий даятель закона,

Сила телесная вмиг точно исполнит закон.

Так-то объемлемый дух его же обнявшему телу

Властно законы дает, тело наполнив собой.

Тело же точно и вмиг души исполняет законы,

В жизненной связи с душой, вечно подвластно душе.

Тебе, поэт, в вечерней тишине

Мои мечты, волненья и досуги.

Близь Музы, ветреной подруги,

Попировать недолго, видно, мне.

Придет пора — она меня покинет,

Настанет час тревожной суеты,

И прихоть легкая задумчивой мечты

В моей груди увянет и застынет.

Я возвращусь стопой тяжелой,

Паду средь храма я в мольбе,

Но обновленный и веселый

Навстречу выйду я к тебе.

Взнеся хвалу к немому своду,

Освобожденный, обновлюсь.

Из покаянья на свободу

К тебе приду и преклонюсь.

И, просветленные духовно,

Полны телесной чистоты,

Постигнем мы союз любовный

Добра, меча и красоты.

Не нарушай гармонии моей —

В ней всё светло и всё духовно.

Когда и ты душой ответишь ей,

С тобой мы связаны любовно.

Но если ты погасишь свет,

Смутишь на миг затишье моря,

Тогда — прощай. Любви меж нами нет —

Одно сухое, горестное горе.

Когда я одинок и погружен в молчанье,

Когда чужая речь давно мне не слышна,

Я чувствую в груди немое трепетанье,

И близким прошлым полнится она.

Когда я одинок, и голоса чужие

Не слышны, не нужны, и чужды, и темны,

Я чувствую в себе призвания былые,

И прошлого изгибы мне видны.

Не нужно мне грядущих, настоящих —

Всех пошлых сил, истраченных в «борьбе».

Я полн заветов дней моих давящих,

Подобных прошлой, может быть, судьбе.

Я никогда не понимал

Искусства музыки священной,

А ныне слух мой различал

В ней чей-то голос сокровенный.

Я полюбил в ней ту мечту

И те души моей волненья,

Что всю былую красоту

Волной приносят из забвенья.

Под звуки прошлое встает

И близким кажется и ясным:

То для меня мечта поет,

То веет таинством прекрасным.

Ты — думы вечной, вдохновенной

Суровый блеск в вечерней мгле

С твоей улыбкой сокровенной

На незапятнанном челе!

Ты — откровение и тайна,

В вечерний час тебя мне жаль,

О, подаривший мне случайно

Живую радость и печаль…

Первоначальных лет счастливых

Остывший жар, потухший свет,

Ты всё еще на темных нивах

Огнистый оставляешь след.

Благоуханных дней теченье

Сменяют тяжкие года,

Но этих прошлых дней значенье

Неизгладимо никогда…

Пускай зима снега покоит

На омертвелых лепестках, —

Мечта пророчески откроет

И в зимний день — цветистый прах.

Часто в мысли гармония спит

И не льется словесной волною.

И молчанье бесцельно таит

Непонятный упрек над собою.

Только чувствовать, верить, узрев,

Но сказать, — не услышишь ответа…

Точно песня, весь мир облетев,

Возвратилась, ничем не согрета.

Я сходил в стремнины горные,

Видел долы и леса.

Над мечтой моей упорною

Загорались небеса.

Ночи шли путями звездными,

Ярким солнцем дни текли

Над горами и над безднами,

Где томился я в пыли.

Где сходил в стремнины горные,

Где в долинах и лесах

Воскрешал мечтой упорною

Давней жизни мертвый прах…

Я понял смысл твоей печали,

Когда моря из глубины

Светила ночи возвращали

В их неземные вышины.

Когда внезапным отраженьем

Небесных тел в земных морях

Я был повержен в изумленье, —

Я понял твой заветный страх.

Ты опечалена природой —

Общеньем моря и светил,

И, без надежды на свободу,

Устрашена согласьем сил.

Ты, о, Афина бессмертная

С неумирающим Эросом!

Бог бесконечного творчества

С вечно творящей богинею!

  О, золотые родители

  Всевдохновенных детей!

Ты, без болезни рожденное,

Ты, вдохновенно-духовное,

Мудро-любовное детище,

  Умо-сердечное — ты!

Эроса мудро-блаженного,

Мудрой Афины божественной,

В вечном общеньи недремлющих,

  Ты — золотое дитя!

Так — одинокой, легкой тенью

Перед душою, полной зла,

Свои благие исцеленья

Она однажды пронесла.

Пять изгибов сокровенных

Добрых линий на земле.

К ним причастные во мгле

Пять стенаний вдохновенных.

Вы, рожденные вдали,

Мне, смятенному, причастны

Краем дальним и прекрасным

Переполненной земли.

Пять изгибов вдохновенных,

Семь и десять по краям,

Восемь, девять, средний храм —

Пять стенаний сокровенных,

Но ужасней — средний храм —

Меж десяткой и девяткой,

С черной, выспренней загадкой,

С воскуреньями богам.

Вчера я слышал песни с моря

И плески волн о южный брег,

Душа, в смятеньи песням вторя,

К полудню направляла бег.

Так — невозможного искала,

И лишь далеко ввечеру

Сознаньем поздним разгадала

Волны певучую игру.

Но вновь перед вечерним светом

Она болит из глубины

И чует в сумраке согретом

Загадку песни и волны.

Вечерний свет заутра снова

В сияньи дня прольется мне.

Его пророческое слово

Находит отзвук в старине.

То старый раб в чертогах ясных

Находит признаки теней

Победоносных и прекрасных

Во всем величии царей.

Отзвучала гармония дня —

Замирают последние песни…

Ты, душа, порожденье огня,

В наступающем мраке воскресни.

На границе печалей дневных,

На границе вечерних веселий,

Загорайся огнем новоселий

По краям облаков грозовых.

Он уходил, а там глубоко

Уже вещал ему закат

К земле, оставленной далеко,

Его таинственный возврат.

Завтра рассвета не жди.

Завтра никто не проснется.

Ты и мечты не буди.

Услышишь, как кто-то смеется.

Только с дороги сойди.

Жалобным смехом смеется.

Громко кричит: «Отойди!»

Он — сумасшедший. Не жди

Завтра рассвета. Никто не проснется.

Ты же и в спящей мечте

Разгадку найди.

Ты ли это прозвучала

Над темнеющей рекой?

Или вправду отвечала

Мне на крик береговой?

Через песчаные пустыни,

Лелея долгую мечту,

Я нес в далекие святыни

Мою духовную лепту.

Ни человек, ни зверь, ни птица

Не помешали мне идти.

Одно дитя — отроковица

Мне повстречалась на пути.

И вечно-женственным прикован,

Смущен, — и брошена лепта,

И ослеплен, и очарован,

И власть прияла красота.

Но за блаженными брегами

Еще белеет некий храм.

Туда приду, горя мольбами,

И там явлюсь — в ряду с богами

И сопричисленный богам.

Вечереющий день, догорая,

Отступает в ночные края.

Посещает меня, возрастая,

Неотступная Тайна моя.

Неужели и страстная дума,

Бесконечно земная волна,

Затерявшись средь здешнего шума,

Не исче́рпает жизни до дна?

Неужели в холодные сферы

С неразгаданной тайной земли

Отошли и печали без меры,

И любовные сны отошли?

Умирают мои угнетенья,

Утоляются горести дня,

Только Ты одинокою тенью

Посети на закате меня.

  Розы в лазури. Пора!

  Вон пламенеет закат.

«Поздно. До завтра простимся, сестра». —

«Будь же сча́стлив. До завтра, о, брат».

  И разошлись. В вышине

  Розы с лазурью слились.

Смотрит он: в темной лесной глубине

Тени недвижно и странно сплелись.

  Кто-то вблизи пролетел —

  Лес зашатался вокруг.

  Он крикнул, — и он онемел.

  Слышится: «Здравствуй, друг».

«Розы в лазури. Пора!» —

«Сосен краснеют стволы». —

«Кто знает, завтра с утра

Будешь ли жив и далек от хулы?»

Внемлет он. «Ты ли, сестра?»

И зрит — заалело вокруг.

Вздрогнули тихо листы:

«Нет, не сестра, а друг».

И жалкий, жалкий познал

Силу лазурных роз.

Он долго в лесу ликовал,

И призрак в мечтах возрос.

Назавтра: «Здравствуй, сестра». —

«Был ли ты счастлив, брат?»

  Розы в лазури. Пора!

  Вон пламенеет закат.

И ныне, будто вчера,

  Увижу, как розы горят.

Нас старость грустная настигнет без труда,

Мы немощны теперь, и нет у нас желанья.

С тех пор, как умерла подруга, — никогда

Не полнится душа тревогой ожиданья.

Та жизнь прошла для нас, чудес и бед полна,

Оставив по себе одни воспоминанья.

Печальная, наш мир покинула она,

И в этой пустоте всё памятна весна,

Где каждый вздох хранит ее существованье.

Разверзаются туманы,

Буревестник на волне,

Пролетают ураганы

В бесконечной вышине.

В светлый день Преображенья

Дух безумца поражен:

Из неволи, из смятенья

Голос Твой услышал он.

Ныне скорбный, ныне бедный,

В лоне Вечного Отца,

Близ Тебя, в лазури бледной

Жаждет нового конца…

Лишь одна страна в тумане

(Буревестник на волне) —

Беспокойное желанье

Вместе с богом — в вышине.

Наступает пора небывалая.

В освященные ризы одет,

Вознесу я хвалы запоздалые, —

Не раздастся ли свыше ответ.

Пламя алое в сумраке носится,

Потухают желанья в крови.

Вижу — к вышнему небу возносится

Безначальная дума Любви.

Всё бесконечней, всё хрустальней

Передо мной синела даль.

Я различил за нивой дальней

Мою осеннюю печаль.

Но, как тогда она витала,

В моей душе рождая сны,

Так ныне мирно отдыхала

Вблизи от милой стороны.

И я мечтал, уже свободный

Былой печальной суеты,

В другой душе, с моею сродной,

Смирить печальные мечты.

Синие горы вдали —

Память горячего дня.

В теплой дорожной пыли —

Призрак бегущий коня.

Церковь в лесистой глуши —

Только листы шелестят.

Стоны ли бедной души

Успокоенья хотят?..

Внемлю голосу свободы,

Гулу утренней земли.

Там — вдали — морские воды

Схоронили корабли.

Но душа не сожалеет,

Все сомненья далеки:

На востоке пламенеют

Новой воли маяки!

Снова жду, надежды полный:

Солнце, светлый лик яви!

Пламенеющие волны

Расступились для любви!

Глушь родного леса,

Желтые листы.

Яркая завеса

Поздней красоты.

Замерли далече

Поздние слова,

Отзвучали речи —

Память всё жива.

Дни текут молчаливо,

Непонятные дни.

Жду речного разлива,

Притаившись в тени.

В отдаленные страны,

В сероватую высь,

Все былые обманы

Без следа унеслись.

Но наутро чудесней

Вновь предстанут они:

Вслед таинственной песне

Светозарные дни.

Знаю, бедная, тяжкое бремя

Ты отвека устала нести.

Ропщешь ты на бездушное время, —

Я с открытой душою в пути.

Здесь бушуют неверные бури,

Злые сны пролетают, звеня.

Над тобою — всевластность лазури,

Нет в тебе — лучезарного дня.

Но у тайны немого виденья

Расцветешь, обновленьем горя.

Все мечты мимолетного тленья

Молодая развеет заря.

Встали надежды пророка —

Близки лазурные дни.

Пусть лучезарность востока

Скрыта в неясной тени.

Но за туманами сладко

Чуется близкий рассвет.

Мне — мировая разгадка

Этот безбрежный поэт.

Здесь — голубыми мечтами

Светлый возвысился храм.

Всё голубое — за Вами

И лучезарное — к Вам.

Ходит месяц по волне,

Ходит солнце в синей зыби,

Но в неведомом изгибе

Оба зримы не вполне.

Странно бледны лики их,

Отраженья их дробимы.

Ты равно ль с другой палима

Или пламень твой затих

И неверным отраженьем

На волнах моей мечты

Бродишь мертвым сновиденьем

Отдаленной красоты?

Бежали сны — сиял рассвет,

И пламенеющие ро́сы

В исходе полунощных лет

Покрыли медного колосса.

Кумир вставал в лучах зари,

К нему стекались поколенья;

Уже воздвиглись алтари,

Звучали рабские моленья,

Колена всех преклонены…

Один — мудрец — подъемлет очи,

И в них рабы, поражены,

Узрели знак прошедшей ночи…

Он — в исступлении жреца,

И вот, измученный и важный,

Коснулся влажного венца,

И глас послышался протяжный,

И ожил мертвенный колосс.

А над пустыней — без предела —

И страх, и крик, и гомон рос;

И красота небесных роз

Покрыла жертвенное тело.

Любовник, вышедший для брани,

Оставил тирс коснеть в цветах,

Не одолеть прозрачной ткани

С одной небридой на плечах.

Но дрогнул тирс — и песни страстной

Повиты таинством слова,

И у любовницы прекрасной

Уже кружится голова.

И тирсоносцу глянул в очи

Один вакхический экстаз,

Дохнул навстречу шорох ночи,

И дрогнул тирс в последний раз…

С тобою тирса не забуду

И, в брань вступая, не солгу,

Поверив будущему чуду

Еще на этом берегу.

Я могуч и велик ворожбою,

Но тебя уследить — не могу.

Полечу ли в эфир за тобою —

Ты цветешь на земном берегу.

Опускаюсь в цветущие степи —

Ты уходишь в вечерний закат,

И меня оковавшие цепи

На земле одиноко бренчат.

Но моя ворожба не напрасна:

Пусть печально и страшно «вчера»,

Но сегодня — и тайно и страстно

Заалело полнеба с утра.

Я провижу у дальнего края

Разгоревшейся тучи — тебя.

Ты глядишь, улыбаясь и зная,

Ты придешь, трепеща и любя.

Недосказанной речи тревогу

Хороню до свиданья в ночи.

Окна терема — все на дорогу,

Вижу слабое пламя свечи.

Ждать ли поздней условленной встречи?

Знаю — юная сердцем в пути, —

Ароматом неведомой встречи

Сердце хочет дрожать и цвести.

В эту ночь благовонные ро́сы,

Словно влажные страсти слова,

Тяжко лягут на мягкие косы —

Утром будет гореть голова…

Но неска́занной речи тревогу

До свиданья в ночи — не уйму.

Слабый пламень глядит на дорогу,

Яркий пламень дрожит в терему.

Смотри приветно и легко

В глаза суровые разврата:

В них — бесконечно далеко —

Горит душа и ждет возврата

В жилище прежних благ и бед,

В миры молитвенных созвучий,

Где всем таинственный ответ

Дает Безвестный и Могучий,

Кому покорны мы, жрецы,

И те, кто проще, суеверней:

Те — бедняки — из наших терний

Себе плетущие венцы.

Черты знакомых лиц,

Знакомые огни

Уходят от меня.

Мне памятны одни

Те, бедные мои,

Задумчивые дни,

Когда ты, притаясь,

Ждала меня в тени,

И путь бежал, виясь,

И были мы одни…

Таков он был тогда —

Мой сумрачный рассвет,

Начало всех блаженств,

Всех небывалых бед.

Когда же мне блеснет

Тот — настоящий свет?

Когда же мне сверкнет

Тот — пламенный рассвет?

Когда ж он пропоет

Тот — радостный ответ?

Я прокра́дусь ночью сонной

К изголовью утомленной

Вечной суетностью дня.

Там незримый, неизбежный

Мертвый голос вьюги снежной

Посетит меня.

Туман скрывает берег отдаленный.

Ладья бежит — заметней и смелей.

Кто на руле — прекрасный и влюбленный —

Тебе поет и гладит шелк кудрей?

Смотрю я вдаль без воли и без плена,

Мой берег пуст, но ясно вижу я —

Поет и блещет розовая пена,

В лучах зари бегущая ладья.

И внятен крик тоскующий и страстный,

И даль нема, и взор еще немей.

И на руле — влюбленный и прекрасный

Тебе поет и гладит шелк кудрей.

Удалены от мира на кладби́ще,

Мы вновь с тобой, негаданный мертвец.

Ты перешел в последнее жилище,

Я всё в пыли, но вижу свой конец.

Там, в синеве, мы встретим наши зори,

Все наши сны продлятся наяву.

Я за тобой, поверь, мой милый, вскоре

За тем же сном в безбрежность уплыву.

Целый день — суета у могил.

В синеватом кадильном дыму

Неизвестный уныло бродил,

Но открылся — лишь мне одному.

Не впервые встречаюсь я с ним.

Он — безликий и странный пришлец.

Задрожали бы все перед ним,

Мне же — радостен бледный мертвец.

Мглистый призрак стоял предо мной

В синеватом куреньи кадил.

Он владеет моею душой.

Он за мною тогда приходил.

На небесах горят Ее престолы,

Их на земле не суетны лучи.

Ее блаженств громо́вые глаголы

Для слуха чуткого мерещатся в ночи.

…И были при последнем издыханьи.

Болезнь пришла и заразила всех.

В последний раз в прерывистом дыханьи

Боролись жизнь, любовь и смертный грех.

Он, озарен улыбкой всепознанья,

Нашел удушливый голубоватый смех…

Неомраченный дух прими для лучшей доли

Тоскующею тенью поутру.

И день иной родится в свете воли.

И легок будет труд в ином миру.

Они говорили о ранней весне,

О белых, синих снегах.

А там — горела звезда в вышине,

Горели две жизни в мечтах.

И смутно помня прошедший день,

Приветствуя сонную мглу,

Они чуяли храм, и холод ступень,

И его золотую иглу.

Но сказкой веяла синяя даль,

За сказкой — утренний свет.

И брежжило утро, и тихо печаль

Обнимала последний ответ.

И день всходил — величав и строг.

Она заглянула ввысь…

В суровой мгле холодел порог

И золото мертвых риз.

Я один шепчу заклятья,

Двери глухо заперты.

Смутно чуятся объятья,

В голове — Твои цветы.

Неизведанные шумы

За дверями чужды мне,

И пленительные думы —

Наяву, а не во сне.

Наяву шепчу заклятья, —

Наяву со мною Ты.

Долгожданные объятья —

Не обманы, не мечты.

Всю зиму мы плакали, бедные.

Весна отворила двери.

Мы вышли — грустные, бледные,

На сердце — боль и потери.

И шли навстречу томлению,

Полны предчувствий нестройных.

И было нам дуновение

Весенних струй беспокойных.

В порыве ветра летучего —

Мечта иль воспоминание

Чего-то смутного, чего-то жгучего:

Не этой весны дыхание.

Боги гасят небосвод.

Жадно молится народ.

Мы же, близки смутной тени,

Призываем юных жриц

На тенистые ступени

Остывающих теплиц.

Вот они — идут рядами

Благовонными садами…

· · · · ·

Уже бесстрашный и свободный

Стою у вековечных врат.

Здесь — по равнине многоводной

Скользит испытанный мой взгляд.

Успокоительны, и чудны,

И странной тайной повиты

Для нашей жизни многотрудной

Его великие мечты.

Туманы призрачные сладки —

В них отражен Великий Свет,

И все суровые загадки

Находят дерзостный ответ —

В одном луче, туман разбившем,

В одной надежде золотой,

В горячем сердце — победившем

И хлад, и сумрак гробовой.

Мы шли заветною тропою

Сегодня ночью в светлом сне,

Ты в покрывало голубое

Закуталась, клонясь ко мне.

И, наяву не знавший ласки,

Всегда томившийся от ран,

В неизреченной, сонной сказке

Я обнимал твой милый стан.

Как бесконечны были складки

Твоей одежды голубой…

И в сердце больше нет загадки:

Да, Ты и наяву — со мной.

Ты — злая колдунья. Мой вечер в огне —

Багрянец и злато горят.

Ты светишься денно нощно во мне,

Но твой презираю наряд.

Я царь еще в жизни, — твоих багряниц

Не страшен ни звон мне, ни свет.

Воспряну в отчизне, поверженный ниц,

Исторгну последний ответ!

Душа ждала, но молчаливо

К твоим просилась берегам,

Где высоко и прихотливо

Терялся в небе белый храм.

Тянет ветром от залива,

В теплом ветре — снова ты.

Широко и прихотливо

Покачнулась гладь мечты.

Здесь ли, нет ли — это с моря

Огоньки и голоса…

На темнеющем просторе —

Там — песчаная коса.

Над моими ли мечтами —

Вечереющий обман?

И широкими струями

Колыхается туман…

Я жалок в глубоком бессильи,

Но Ты всё ясней и прелестней.

Там бьются лазурные крылья,

Трепещет знакомая песня.

В порыве безумном и сладком,

В пустыне горящего гнева,

Доверюсь бездонным загадкам

Очей Твоих, Светлая Дева!

Пускай не избегну неволи,

Пускай безнадежна утрата, —

Ты здесь, в неисходной юдоли,

Безгневно взглянула когда-то!

Испытанный, стою на грани.

Земных свершений жизни жду.

Они взметнутся в урагане,

В экстазе, в страсти и в бреду.

Испытанный, последних терний

Я жду перед вечерней мглой.

Но засветить огонь вечерний

В моей ли власти молодой?

Ищи разгадку ожиданий

В снегах зимы, в цветах весны,

В часы разлук, в часы свиданий

Изведай сердца глубины…

В томленьях страстного недуга,

В полях ожесточенных битв,

В тиши некошенного луга

Не забывай своих молитв.

Есть чудеса за далью синей —

Они взыграют в день весны.

Но плачет сердце над пустыней,

Прося привычной тишины.

Той тишины невозмутимой,

Которой нет в ее тени:

В ее душе неумолимой

Горят зловещие огни.

Но час придет — жена устанет

Искать услады в долгом сне,

Недуг осенний в бездну канет,

Зима промчится по земле…

Проходишь ты в другие дали,

Другие слышишь голоса.

Ты светлой не поймешь печали,

Когда алеют небеса.

Что чуждо мне — тебе открыто,

Но я обманут, как и ты,

И под обманом — ядовиты,

Восходят чахлые цветы.

Ты в бесконечном отдаленьи —

И без недуга и без грез —

Сольешь случайное моленье

С моим моленьем, полным слез.

Я брошусь в черный день со скал

В морские волны бурные.

Мне первый голос прозвучал,

Второй тоскливо простонал,

А третий — Ты, Лазурная.

Мы в храме с тобою — одни, смущены,

Взволнованы думой о боге.

Нам чудятся здесь голоса с вышины

И страшная тень на пороге.

Кто может быть тайный, нежданный пришлец?

Тобой ли забытый — из гроба

Он встал — и грозит, одинокий мертвец, —

И мы содрогаемся оба…

Она была — Заря Востока,

Я был — незыблемый гранит.

Но мощным веденьем пророка

Пылал в жару ее ланит.

Ее глубокие пожары

Точили сердце мертвеца.

Казалось — мощные удары

Разрушат камень до конца.

Но, воспылав Ее зарею,

Я воскресал на новый бой

И возносился головою

До самой тучи грозовой.

И там, бежав людского плена,

Свободный, в гордости веков —

Я чуял розовую пену

С Ее любимых берегов.

У окна не ветер бродит,

Задувается свеча.

Кто-то близкий тихо входит,

Встал — и дышит у плеча.

Обернусь и испугаюсь…

И смотрю вперед — в окно:

Вот, шатаясь, извиваясь,

Потянулся на гумно…

Не туман — красивый, белый,

Непонятный, как во сне…

Он — таинственное дело

Нашептать пришел ко мне…

Ты, отчаянье жизни моей,

Без цветов предо мной и без слез!

В полусумраке дней и ночей

Безответный и страшный вопрос!

Ты, тревога рассветных минут,

Непонятный, торжественный гул,

Где невнятные звуки растут,

Где Незримый Хранитель вздохнул!

Вас лелея, зову я теперь:

Укажите мне, скоро ль рассвет?

Вот уж дрогнула темная дверь,

Набежал исчезающий свет.

Завтра в сумерки встретимся мы.

Ты протянешь приветливо руки.

Но на памяти — с прежней зимы

Непонятно тоскливые звуки.

Ты, я знаю, запомнила дни

Заблуждений моих и тревог.

И когда мы с тобою одни

И безмолвен соседний порог,

Начинают незримо летать

Одинокие искры твои,

Начинаю тебя узнавать

Под напевами близкой любви,

И на миг ты по-прежнему — ты,

Легкой дрожью даешь вспоминать

О блаженстве протекшей зимы,

Отдаленной, но верной мечты,

Под напевом мороза и тьмы

Начинаешь дрожать и роптать,

И, как прежде, мгновенную речь

Я стараюсь во тьме подстеречь…

Когда я вышел — были зори,

Белело утро впереди.

Я думал: забелеет вскоре

Забытое в моей груди.

О, час коварный, миг случайный!

Я сердцем слаб во тьме ночной,

И этой исповедью тайной

В слезах излился пред тобой…

И вышел в снах — и в отдаленьи

Пошла покинутая там,

И я поверил на мгновенье

Встающим в сумраке домам.

Смотрел на ласковые зори,

Мечтал про утро впереди

И думал: забелеет вскоре

Давно забытое в груди…

Я тишиною очарован

Здесь — на дорожном полотне.

К тебе я мысленно прикован

В моей певучей тишине.

Там ворон каркает высоко,

И вдруг — в лазури потонул.

Из бледноватого далёка

Железный возникает гул.

Вчера твое я слышал слово,

С тобой расстался лишь вчера,

Но тишина мне шепчет снова:

Не так нам встретиться пора…

Вдали от суетных селений,

Среди зеленой тишины

Обресть утраченные сны

Иных, несбыточных волнений.

Ты — молитва лазурная,

Ты — пустынная тишь,

В это небо безбурное

Молчаливо глядишь.

Здесь — пустыня безгранная,

Я замолк, и приник,

И вдыхаю, желанная,

Твой певучий родник.

Мне и мнится и верится

В бездыханной тиши:

В этой жизни измерится

Гнев пустынной души.

Догорай, не узнавая,

В синий вечер, в синий день.

Встретим вместе, умирая,

Одинаковую тень.

Но к чему огонь вечерний,

Сожаленье, память, сон?..

Сердцу ль биться суеверней

В час последних похорон?

Иль вздохнула, узнавая,

На исходе поздних лет?..

Встретим вместе, воскресая,

Одинаковый рассвет.

Как любовно сплетал я тончайшую сеть!

Но один — на другом берегу —

Жду — в полночной поре незаметно сгореть,

Искру прошлого дня берегу.

В тайный круг замыкали мы злую печаль

И дошли до последней дуги.

С легким звоном распалась блестящая сталь, —

Всё сомкнутые мнились круги…

Проходят сны и женственные тени,

В зеленый пруд смотрю я, не дыша.

Туда сойдут вечерние ступени,

Забытый сон воспразднует душа.

Безводный сон мгновенней и короче,

Мой сон продлит зеленая вода.

Настанет ночь — и влажно вскроешь очи

И ты на дне заглохшего пруда.

Они проходят, женственные тени —

Безмирные и сладостные сны.

К ним возведу забытые ступени,

Воспраздную желаний глубины.

Всю ночь я слышу вздохи странные,

У изголовья слышу речь.

Я опущусь в окно туманное

И буду с улицы стеречь.

Ах, эти страхи все напрасные,

Моя загадка — здесь — во мне.

Все эти шорохи бесстрастные —

Поверь, величье в тишине.

Я подстерег и успокоился.

И кто другой бы мог придти?

И только мой восторг удвоился —

Всё Ты же на моем пути!

О, это Ты — и вздохи странные,

И сны, и шорохи, и речь…

Ты — безначальная, желанная,

Ты — разрешенье милых встреч!

Поздно. В окошко закрытое

Горькая мудрость стучит.

Всё ликованье забытое

Перелетело в зенит.

Поздно. Меня не обманешь ты.

Смейся же, светлая тень!

В небе купаться устанешь ты —

Вечером сменится день.

Сменится мертвенной скукою —

Краски поблекнут твои…

Мудрость моя близорукая!

Темные годы мои!

Сплетались времена, сплетались страны.

Мы из Венеции на север шли,

Мы видели дождливые туманы.

Оторвались, — и к Лидо подошли.

Но берег пуст, и даль оделась в сети

И долгого и тонкого дождя.

Мы подождем. Мы будем только дети,

В живой игре на север уходя.

Так началось времен изображенье.

Игра веков! О, как ты дорога!

Бесчисленные развернулись звенья,

Летели брызги, искры, жемчуга.

Но кто прошел? кто заглянул в туманы?

Игру, мечту — кто видел издали?..

Сплетались времена, сплетались страны,

Мы, не свершив, на север отошли.

Загадай и скройся в ночь,

И следи, одетый мраком:

За ночным росистым злаком

Выйдет северная дочь.

У нее в глазах мечта —

Отдаленное моленье.

Как у матери Христа,

Тайной силы откровенье.

Ризы длинные белей

Херувимских нежных крылий.

Ах, в объятиях у ней

Сонмы девственные лилий…

Загадай и скройся в ночь,

И следи, одетый мраком:

Выйдет северная дочь

За вечерним гибким злаком…

Грустнее не бывали думы.

Последних лет на рубеже

Бесцельно вслушиваюсь в шумы

На доцветающей меже.

Усыплён я земными тревогами,

Всё иное — певучий обман.

В тишине над святыми дорогами

Почивает безбрежный туман.

Не здесь ли верное жилище?

Кузнечик вечен, вечен злак.

Здесь встретятся богач и нищий,

Протянут руки друг и враг.

Но в тумане надежды затеряны,

И поют мои песни вдали.

До конца сочтены и измерены

Эти стоны недужной земли.

Земля зарделась не случайно,

Заря с луною вместе шла.

Передо мной, сгорая тайно,

Жена лазурная плыла.

Нет предела земному познанию,

Гладь земная видна далеко…

Нынче тягостно было свидание,

Завтра — снова светло и легко.

Мы истомились в безмерности.

Вот мои песни — и дни.

Речи задумчивой верности —

Не сочтены ли они?

Нет. Еще всё не измерено.

Всё еще чую красу.

Знамя блаженства потеряно.

Я отыскал — и несу!

Страшные клятвы победные,

Невероятные сны.

Звуки могучие, медные,

Стоны моей глубины!

Что же? В последнем пылании

Ярче и громче обман!

Если не будет свидания, —

Пусть пролетит ураган!

Облако! Тени придвинулись!

Вот — бездыханность близка.

Мы над землей опрокинулись,

Нам промечтались века!..

Дева! Астарта! Невнятное!

Близко — и весело там!

Ах! Стережет необъятное.

Вот он — белеющий храм!..

О, неизбежное, милое…

О, Лучезарная, Ты?

Над незарытой могилою

Как побелели цветы!

Крики умолкли. В смятении

Нам промечтались века…

Смерть ли? О, нет, об успении

Дума уже высока…

Всё отступило из времени.

Сила пределов мертва.

Память проклятого семени

Смыла Иная Молва.

Где вы, обильные матери

С грудью Сидонских богинь?

Пламень, бушующий в кратере,

Гибель цветущих пустынь?!

Знаменье — риза струящая

Неиссякающий свет.

Это — Жена восходящая —

Поздний, но верный ответ.

Они идут — туманные

С мерцаньями в глазах.

На них одежды странные,

Вокруг — печаль и страх.

Несут обетования,

Но шаг их мерно-тих.

Ужасные желания

Когда-то были в них.

Они сердца кровавили,

Их слезы запеклись.

Кровавый ток оставили

И улетели в высь.

Теперь идут туманные,

Одежды их белы.

Но чудные, но странные,

Исполненные мглы.

Я помню тихий мрак и холод с высоты.

Там своды мрачные задумчиво чернели.

Там нити прочные сплетались, как мечты,

Здесь — думы грешные, сплетаясь, пламенели.

Там — лестницы взбегали к куполам,

И образа мерцали странным светом.

Недосягаемым тогда казалось нам

Предаться пламенеющим обетам…

Ушли в туман мечтания,

Забылись все слова.

Вся в розовом сиянии

Воскресла синева.

Умчались тучи грозные,

И пролились дожди.

Великое, бесслезное!..

Надейся, верь и жди.

Вот снова пошатнулись дали,

Бегут, синеющие, в высь.

Открыли всё, что закрывали,

И, засмеявшись, вновь слились…

Пускай же долго без просвета

Клубятся тяжко облака.

Ты неизбежна, Дева Света,

Душа — предчувствием легка.

Она займется в час вечерний,

В прохладном таинстве струи,

И скроет свой восторг безмерный

В одежды белые Твои.

Хоронил я тебя, и, тоскуя,

Я растил на могиле цветы,

Но в лазури, звеня и ликуя,

Трепетала, блаженная, ты.

И к родимой земле я клонился,

И уйти за тобою хотел,

Но, когда я рыдал и молился,

Звонкий смех твой ко мне долетел.

Похоронные слезы напрасны —

Ты трепещешь, смеешься, жива!

И растут на могиле прекрасной

Не цветы — огневые слова!

Когда смыкаешь ты ресницы,

Твоя душа себе берет

Прекрасный образ белой птицы

И в нем взрезает глади вод.

Замерла береговая песня;

В стоне чайки — белоснежный зов.

В тишине — еще, еще чудесней

Дуновенья снежных облаков.

Для меня возможны все желания,

И великие и малые мечты.

Мне понятны бездны, содрогания,

Тишина, и день, и ночь, и ты.

Исчезла, отлетела в высь.

Замолкла в сферах отдаленных.

Стезей лазурной поднимись

На крыльях светлых и влюбленных.

Там подними ее покров.

На стон ответствуй равным стоном.

Страну видений и духов

Могучим пронизай законом.

Лови, лови ее ответ.

Ты лучшие проводишь годы.

Там — впереди — ни звуков нет,

Ни снов, ни страсти, ни свободы.

Проснулся дремлющий орел

И к солнцу обратил зеницы.

И там, тоскующий, нашел

Стезю мятежной голубицы.

В дрожащем эфире

Светила купались чудесно.

Я думал о мире

С тобою, прелестной.

С тоскою о боге,

С тоскою в невольной разлуке —

На этой дороге

Мне слышались чудные звуки.

По узким площадям ловил я тень девицы,

Но камни и тоска, казалось, — заодно.

Я ночью ворожил перед окном светлицы, —

Не отворилось мне дрожащее окно.

Я птицей пролетел, бросая страсти крики,

И страстно верил я белеющим словам.

Я был перед тобой двуликий и безликий,

Я тень твою искал по узким площадям.

Сладко найти нам звезду.

Вот она — в небе видна.

Я осторожно приду —

Будем шептать имена.

К нашей родной стороне

Ты устремись — и не лги.

Вечер мой снова в огне,

День мой свершает круги.

Вечер мой в красном огне.

День мой свершает круги.

  О, не вздыхай обо мне,

  Юная, сердцем не лги.

Сонная дремлет земля,

Этих огней далека.

  Выйди в ночные поля,

  Мы углубимся в века.

Не знаю тебя и не встречу.

Больнее, но легче не встретить.

Лишь знак отреченья замечу —

И легче тебя обесцветить.

Ты знаешь ли тайну свободы

И распри недужной земли?

Бежали угрюмые годы,

Мы были от знанья вдали.

Зову тебя в дыму пожара,

В тревоге, в страсти и в пути.

Ты — чудодейственная кара,

К земле грозящая сойти.

Но в этом сумраке бездумном,

В отдохновительные дни —

Я полон мыслью о бесшумном,

И сердце прячется в тени.

О, пробуди на подвиг ратный,

Тревогой бранной напои!

Восторг живой и благодатный —

Бряцанья звонкие твои!

В суровом дуновеньи брани

Воспряну, вскрикну и пойму

Мечты, плывущие в тумане,

Черты, сквозящие в дыму!

Бедная, клонишься ты

В злую дорожную пыль.

Плачут степные цветы,

Плачет летучий ковыль.

Ветер тебя унесет,

Стоны замолкнут в пыли.

Солнце за горы падет —

Ты заиграешь в дали.

Как сон, уходит летний день,

И летний вечер только снится.

За ленью дальних деревень

Моя задумчивость таится.

Дышу и мыслю и терплю.

Кровавый запад так чудесен…

Я этот час, как сон, люблю,

И силы нет страшиться песен.

Я в этот час перед тобой

Во прахе горестной душою.

Мне жутко с песней громовой

Под этой тучей грозовою.

День таит в себе часы

Неизведанной красы.

Душный зной, дневная лень,

Отблеск дальних деревень.

Глухая странность бытия

Уже недолго будет сниться.

Пора в пустынные края,

В беззвездный сумрак погрузиться.

Исче́рпать влажные мечты,

Взломать удушливые своды,

Всползти на Башню Красоты

Под ураганом непогоды.

Вот я низвержен, истомлен,

Глупец, раздавленный любовью,

Как ясновидящий Сампсон,

Истерзан и испачкан кровью.

Сегодня образ твой чудесен —

Наряд твой темен, взор твой дик.

Я — не певец веселых песен,

Но вечно плакать не привык.

Ты простерла белые руки

И легла в задумчивый гроб.

Я стою и слушаю стуки,

У окошка — снежный сугроб.

Дышу — и думаю радостный:

«В этом теле я видел дрожь».

И трепет объемлет сладостный,

На полу — окровавленный нож.

Проходил я холодной равниной,

Слышал громкие крики вдали,

Слышал жалобный зов лебединый,

Видел зарево в красной пыли.

Инок шел и нес святые знаки.

На пути, в желтеющих полях,

Разгорелись огненные маки,

Отразились в пасмурных очах.

Он узнал, о чем душа сгорала,

Заглянул в бледнеющую высь.

Там приснилось, ветром нашептало:

«Отрок, в небо поднимись.

Милый, милый, вечные надежды

Мы лелеем посреди небес…»

Он покинул темные одежды,

Загорелся, воспарил, исчез.

А за ним — росли восстаний знаки,

Красной вестью вечного огня

Разгорались дерзостные маки,

Побеждало солнце Дня.

Я облачился перед битвой

В доспехи черного слуги.

Вам не спасти себя молитвой,

Остервенелые враги!

Клинок мой дьяволом отточен,

Вам на погибель, вам на зло!

Залог побед за мной упрочен

Неотвратимо и светло.

Ты не спасешь себя молитвой —

Дрожи, скрывайся и беги!

Я облачился перед битвой

В доспехи черного слуги.

Гашу огни моих надежд.

Со вздохом закрываю окна.

Бегут мечтой твоих одежд —

Прозрачных облаков волокна.

Но медленный грозит закат, —

Уж легкий пурпур их окрасил.

Я приближенью ночи рад:

Я в ней себя обезопасил.

Священный голос ликовал,

Душа сияла и курилась.

Там купол небо раскрывал,

И богородица молилась.

Скиталец задремал в пути,

И богослов забыл о боге.

Не мне ль погаснуть и уйти

От неизведанной тревоги?

Всё, чем дышал я,

Чем ты жила,

Вчера умчал я

В пустыню зла.

Там насажу я

Мои цветы.

В гробу вздохну я —

Услышишь ты

О темной дали

Великих лет,

Когда мы знали

Вечерний свет.

Тебе, Тебе, с иного света,

Мой Друг, мой Ангел, мой Закон!

Прости безумного поэта,

К тебе не возвратится он.

Я был безумен и печален,

Я искушал свою судьбу,

Я золотистым сном ужален

И чаю таинства в гробу.

Ты просияла мне из ночи,

Из бедной жизни увела,

Ты долу опустила очи,

Мою Ты музу приняла.

В гробу я слышу голос птичий,

Весна близка, земля сыра.

Мне золотой косы девичьей

Понятна томная игра.

Моя душа в смятеньи страха

На страже смерти заждалась,

Как молодая Андромаха

В печальный пеплум облеклась.

Увы, не встанет Гектор новый,

Сражен Ахиллом у стены,

И долговечные оковы

Жене печальной суждены.

Вот он ведет ее из брани —

Всесокрушающий Ахилл,

И далеко, в горящем стане,

Сраженья затихает пыл.

Ночи стали тоскливее,

Безысходнее — дни.

Ты еще молчаливее

Притаилась в тени.

Прости. Я холодность заметил

Равно — в тревоге и в тиши.

О, если бы хоть миг был светел

Бесцельный май твоей души!

О, если б знала ты величье

Неслыханное бытия!

О, если б пало безразличье,

Мы знали б счастье — ты и я!

Но это счастье невозможно,

Как невозможны все мечты,

Которые порою ложно

Моей душе внушаешь ты.

Месяц вышел, солнца нет,

Лишь зари вечерний свет.

Отдаленного набата

Голос тягостный плывет,

Но душа цвела когда-то

И теперь еще цветет.

Подумай о подземном шуме.

Мое ты сердце утиши.

Быть может, и в минутной думе

Скажусь любовью для души.

Давно хожу я под окнами,

Но видел ее лишь раз.

Я в небе слежу за волокнами

И думаю: день погас.

Давно я думу печальную

Всю отдал за милый сон.

Но песню шепчу прощальную

И думаю: где же он?

Она окно занавесила —

Не смотрит ли милый глаз?

Но сердцу, сердцу не весело:

Я видел ее лишь раз.

Погасло небо осеннее

И розовый небосклон.

А я считаю мгновения

И думаю: где же сон?

Я — свободный глашатай веков.

Я — слуга у моей госпожи.

Укажи мне названье цветов,

Ей любимых цветов — укажи.

У высоких заброшенных стен,

Где впервые запомнил ты плен,

Там кусты притаились вербен,

Ярко-красных, кровавых вербен.

Кто ж, похитчик, душою не слаб?

Кто, покрытый ночной темнотой?

Будет он господин или раб —

Но не я, а другой?

Да, поутру, веселый, к крыльцу

Подойдет — и у сердца цветы.

Он не раб — господин: по кольцу,

По дрожащей руке, по лицу

Ты узнаешь, по знаку кровавой мечты.

Что́ мне тайна кровавых цветов!

Что́ мне лик господина — скажи!

Я — свободный глашатай веков.

Я — слуга у моей госпожи.

Стремленья сердца непомерны,

Но на вершинах — маяки.

Они испытаны и верны,

И бесконечно далеки.

Там стерегут мое паденье

Веселых ангелов четы.

Там лучезарным сновиденьем

В лазури строгой блещешь Ты.

Призвал ли я Тебя из праха,

Иль Ты Сама ко мне сошла,

Но, неизведанного страха,

Душа, вкусивши, замерла…

Передо мной — моя дорога,

Хранитель вьется в высоте:

То — ангел, ропщущий на бога

В неизъяснимой чистоте.

К нему не долетают стоны,

Ему до неба — взмах крыла,

Но тайновиденья законы

Еще земля превозмогла.

Он, белокрылый, звонко бьется,

Я отразил его мятеж:

Высоко песня раздается, —

Здесь — вздохи те же, звуки те ж.

И я тянусь, подобный стеблю,

В голубоватый сумрак дня,

И тайно вздохами колеблю

Траву, обнявшую меня.

Все огни загораются здесь.

Там — туманы и мертвенный дым, —

Безначальная хмурая весь,

С ней роднюся я духом моим.

Но огни еще всё горячи,

Всё томлюсь в огневой полосе…

Только дума рождает ключи,

Холодеющий сон о красе…

Ах, и дума уйдет и замрет,

Будет прежняя сила кипеть,

Только милая сердцу вздохнет,

Только бросит мне зов — улететь.

Полетим в беззаконную весь,

В вышине, воздыхая, замрем…

Только ужас рождается здесь.

Там — лишь нежная память о нем.

Я ждал под окнами в тени,

Готовый гибнуть и смеяться.

Они ушли туда — одни —

Любить, мечтать и целоваться.

Рука сжимала тонкий нож.

В лохмотьях, нищий, был я жалок.

Мечтал про счастье и про ложь,

Про белых, девственных русалок.

И, дрогнув, пробегала тень,

Спешил рассеянный прохожий.

Там смутно нарождался день,

С прошедшим схожий и несхожий.

И вот они — вдвоем — одни…

Он шепчет, жмет, целует руки…

И замер я в моей тени,

Раздавлен тайной серой скуки.

О легендах, о сказках, о мигах:

  Я искал до скончания дней

  В запыленных, зачитанных книгах

  Сокровенную сказку о Ней.

Об отчаяньи муки напрасной:

  Я стою у последних ворот

  И не знаю — в очах у Прекрасной

  Сокровенный огонь, или лед.

О последнем, о светлом, о зыбком:

  Не открою, и дрогну, и жду:

  Верю тихим осенним улыбкам,

  Золотистому солнцу на льду.

Они живут под серой тучей.

Я им чужда и не нужна.

Они не вспомнят тех созвучий,

Которым я научена.

Я всё молчу и всё тоскую.

Слова их бледны и темны.

Я вспоминаю голубую

Лазурь родимой стороны.

Как странно им на все вопросы

Встречать молчанье и вопрос!

Но им приятно гладить косы

Моих распущенных волос.

Их удивленье не обидно,

Но в предвечерние часы

Мне иногда бывает стыдно

Моей распущенной косы.

Мысли мои утопают в бессилии.

Душно, светло, безотрадно и весело.

Ты, прозвеневшая в странном обилии,

Душу мою торжеством занавесила.

Нет Тебе имени, Неизреченная,

Ты — моя тайна, до времени скрытая,

Солнце мое, в торжество облеченное,

Чаша блаженная и ядовитая!

Осанна! Ты входишь в терем!

Ты — Голос, Ты — Слава Царицы!

Поем, вопием и верим,

Но нас гнетут багряницы!

Мы слепы от слез кровавых,

Оглушенные криками тлений.

· · · · ·

Но Ты в небывалых славах

Принесла нам вздохи курений!

Загляжусь ли я в ночь на метелицу,

Загорюсь и погаснуть не в мочь.

Что́ в очах Твоих, красная девица,

Нашептала мне синяя ночь.

Нашепталась мне сказка косматая,

Нагадал заколдованный луг

Про тебя сновиденья крылатые,

Про тебя, неугаданный друг.

Я завьюсь снеговой паутиною,

Поцелуи, что долгие сны.

Чую сердце твое лебединое,

Слышу жаркое сердце весны.